Благодарности. Пролог

Благодарности

Благодарим нашего агента, Холли Рут, наших сообщников ( мужей и деток), наших замечательных читателей, друзей и семьи, которые мирились с нашими стеклянными взглядами, когда мы мысленно придумывали сюжет новой главы за обедом.

Спасибо каждому чудесному работнику издательства «Гэллери». Спасибо, Джен и Лорен.

И огромное спасибо нашему редактору, Адаму Уилсону, который ценит, когда женских трусиков много.

Сразу за «Прекрасной Бомбой» следует история Уилла.

Найдет ли, наконец, этот хронический Казанова свою половинку в одной оторванной от жизни бомбе?

Мы предлагаем взглянуть украдкой во вступительную главу книги «Прекрасный Игрок».

Пролог

Ханна

Мы находились в самом отвратительном месте во всем Манхэттене. И дело было не в том, что мой мозг был по-особенному запрограммирован и не воспринимал искусство: все эти картины объективно были омерзительны. Волосатая нога, растущая из цветочного стебля. Рот с вываливающимися спагетти. Стоящие рядом старший брат и отец задумчиво хмыкали, кивая так, словно понимали то, что видели. Я была единственной, кто постоянно подгонял всех вперед. Гости вечеринки, казалось, согласно безмолвному соглашению, должны были сделать круг, полюбоваться искусством и только после этого со спокойной душой угоститься закусками, которые разносились на подносах по всему залу.

Но в самом конце, над массивным камином между двумя безвкусными канделябрами была картина двойной спирали — структура молекулы ДНК — и во весь холст была напечатана цитата Тима Бертона: «Мы все знаем, что межвидовые браки — это неестественно».

Заинтригованная, я засмеялась, повернувшись к Дженсену и папе:

— Ладно. Эта хороша.

Дженсен вздохнул:

— Тебе это должно было понравиться.

Я взглянула на картину и снова на брата.

— Почему? Потому что это единственная вещь в этом месте, которая имеет смысл?

Он посмотрел на отца, и между ними что-то передалось, какое-то разрешение, которое отец дает своему сыну.

— Нам нужно поговорить с тобой о твоем отношении к работе.

Понадобилась минута для того, чтобы по его словам, тону и решительному выражению лица я все поняла.

— Дженсен, - сказала я. — Мы что, действительно будем говорить об этом здесь?

— Да, здесь. —Он прищурил свои зеленые глаза. — За последние два дня я впервые вижу тебя вне лаборатории, когда ты не спишь и не набрасываешься на еду.

Я часто замечала, как самые ярко выраженные черты моих родителей — внимательность, деловитость, порыв, обаяние и осмотрительность — были в чистом виде и без примесей поделены между их пятью отпрысками.

Внимательность и Деловитость отправились в бой в разгар вечеринки на Манхэттене.

— Мы на вечеринке, Дженс. Мы должны говорить о том, как прекрасно искусство, - парировала я, неопределенно махнув на стены пышно обставленной гостиной. — И о скандальном… чём-то там.

Я понятия не имела о последних сплетнях, и этот белый флажок неосведомленности лишь служил доказательством слов моего брата.

Я наблюдала, как Дженсен подавлял желание закатить глаза.

Папа вручил мне какую-то закуску, которая была чем-то похожа на улитку на крекере, и я незаметно подложила ее на салфетку для коктейлей, когда официант проходил мимо. От моего нового платья все чесалось, и я пожалела, что не уделила время, чтобы расспросить у лаборантов об этих утягивающих штуках, которые я надела. Из этого первого опыта с ними я сделал вывод, что их создал дьявол или человек, который был слишком худым для обтягивающих джинсов.

— Ты не только умная, - говорил мне Дженсен. — Ты веселая. Общительная. Красивая девушка.

— Женщина, - буркнула я, поправляя его.

Он наклонился ближе, сохраняя наш разговор в тайне от проходящих мимо гостей. Боже упаси представителям одного из нью-йоркских высших обществ услышать, как он наставляет меня быть более шлюховатой в социальном смысле.

— Так что я не понимаю, почему мы гостим у тебя уже три дня, а единственные люди, с которыми мы тусим, — это мои друзья.

Я улыбнулась старшему брату и позволила благодарности за его гиперопекающую внимательность переполнить меня, но затем по коже расползся более медленный и накаленный прилив раздражения. Это было как потрогать горячий утюг: резкий рефлекс сопровождался продолжительной пульсирующей болью от ожога.

— Дженс, со школой почти покончено. После этого будет куча времени на жизнь.

— Жизнь — вот она, - сказал он с широко раскрытым и настойчивым взглядом. — Прямо сейчас. Когда я был в твоем возрасте, я не цеплялся на средний балл в аттестате. Я просто надеялся проснуться в понедельник, не страдая от похмелья.

Папа молча стоял рядом с ним, проигнорировав эту последнюю фразу, но кивнув, согласившись с общей сутью этой нотации, что я была неудачницей без друзей. Я посмотрела на него взглядом, который должен был сообщить ему следующее: «И это мне достается от ученого-трудоголика, который проводил в лаборатории больше времени, чем в собственном доме? » Но он оставался невозмутим, сохраняя то же выражение лица, как когда смесь, которую он считал растворимой, в итоге стала тягучей суспензией в пузырьке — он был растерян и, возможно, немного задет по принципиальным соображениям.

От отца я получила в наследство деловитость, но он всегда считал, что мама дала мне еще и обаяние. Может, из-за того, что я была девочкой, или, возможно, потому что он считал, что каждое поколение должно совершенствоваться, учитывая поступки предыдущего, ожидалось, что мне удастся найти баланс между карьерой и личной жизнью лучше, чем ему. В день, когда папе исполнилось пятьдесят, он затащил меня в свой кабинет и просто сказал:

— Люди так же важны, как наука. Учись на моих ошибках.

А затем он поправил какие-то бумаги на своем столе и стал глазеть на свои руки до тех пор, пока мне не стало до того скучно, что я встала и пошла обратно в лабораторию.

По всей видимости, я не преуспела.

— Знаю, что я слишком самонадеянный, - сказал Дженсен шепотом.

— Немного, - согласилась я.

— И знаю, что лезу не в свое дело.

Я понимающе на него посмотрела и прошептала:

— Ты моя личная Афина Полиада[2].

— Только я не грек, и у меня есть член.

— Я стараюсь забыть об этом.

Дженсен вздохнул, и папа, кажется, наконец, понял: это означало, что это дело для двух мужиков. Они оба приехали навестить меня, и, хотя это казалось странной комбинацией для случайного визита в феврале, до этого момента я не особо над этим задумывалась. Папа сжал меня в объятиях. Его руки были длинными и худыми, но у него всегда была хватка мужчины, который был сильнее, чем казался.

— Зиггс, ты хороший ребенок.

Я улыбнулась папиной вариации продуманной ободряющей речи.

— Спасибо.

Дженсен добавил:

— Ты же знаешь, что мы тебя любим.

— И я вас. Почти всегда.

— Но… считай это вмешательством. Ты помешана на работе. Ты помешана на всех кратчайших путях, по которым, как ты думаешь, тебе нужно следовать ради карьеры. Возможно, я всегда беру на себя руководство и контролирую твою жизнь…

— Возможно? —перебила я его. — Ты вечно указывал, что делать, начиная с того, когда маме с папой снимать тренировочные колеса с моего велика, заканчивая тем, когда мне можно было продлить комендантский час после заката. И ты уже даже не жил в нашем доме, Дженс. Мне было шестнадцать.

Он успокоил меня взглядом.

— Клянусь, что не собираюсь говорить тебе, что делать. Просто… - он замолк, оглядываясь кругом, как будто кто-то поблизости держал табличку с подсказкой, как закончить фразу. Попросить Дженсена перестать все контролировать было всеравно что попросить кого-то другого перестать дышать на короткие десять минут. — Просто позвони кому-нибудь.

— Кому-нибудь? Дженсен, ты считаешь, что у меня нет друзей. Вообще-то это не совсем так, но кому, по твоим соображениям, я должна позвонить, чтобы начать всю эту фигню вроде «выбираться из дома и начать жить»? Другому выпускнику, погрязшему в исследовательской работе так же, как я? Мы —студенты факультета биоинженерии. Это не общество холеных тусовщиков.

Он закрыл глаза, а затем уставился на потолок, как вдруг, казалось, что-то пришло ему в голову. Когда она снова посмотрел на меня, его брови были подняты, надежда наполнила его глаза непреодолимой братской нежностью.

— Как насчет Уилла?

Я вырвала из папиных рук нетронутый бокал шампанского и опустошила его.

Дженсену не обязательно было повторять то, что он сказал. Уилл Самнер был лучшим университетским другом Дженсена, бывшим папиным интерном и объектом всех моих подростковых фантазий. В то время как я всегда была дружелюбной занудной сестренкой, Уилл был плохим мальчиком-гением с кривой усмешкой, проколотыми ушами и синими глазами, которые, казалось, гипнотизировали каждую девушку, которую он встречал.

Когда мне было двенадцать, Уиллу было девятнадцать, и она приезжал к нам на несколько дней на Рождество вместе с Дженсеном.

Он был пошлым и —даже тогда— очаровательным, бренчал на басу в гараже с Дженсеном и шутливо флиртовал во время праздников с моей старшей сестрой Лив. Когда мне было шестнадцать, он только что закончил колледж и работал летом на моего отца. Он излучал такую непристойную сексуальную харизму, что я подарила свою девственность неуклюжему незапоминающемуся парнишке из моего класса, лишь бы дать волю тому желанию, которое я испытывала, просто находясь рядом с Уиллом.

Я была абсолютно уверена, что сестра с ним целовалась— да и Уилл все равно был слишком взрослым для меня — но за закрытыми дверьми, где-то в глубине души я признавала, что Уилл Самнер был первым парнем, которого я хотела поцеловать, и первым парнем, который со временем заставил меня скользнуть рукой под простыни, думая о нем в темноте моей комнаты.

О его дьявольской игривой улыбке и волосах, которые, казалось, нарочно падали на его правый глаз.

О его гладких мускулистых предплечьях и бронзовой коже.

О его длинных пальцах и даже о маленьком шраме на его подбородке.

Когда у всех мальчиков моего возраста были одинаковые голоса, голос Уилла был низким и тихим. Его глаза были спокойными и понимающими. Его руки никогда не были беспокойными и суетливыми, обычно они покоились глубоко в его карманах. Он облизывал губы, когда смотрел на девочек и отпускал тихие и смелые комментарии по поводу груди, ног и языков.

Я моргнула, глядя на Дженсена. Мне было больше не шестнадцать. Мне было двадцать четыре, а Уиллу —тридцать один. Я видела его четыре года назад на неудачной свадьбе Дженсена, и его спокойная харизматичная улыбка только еще сильнее впечатляла и сводила с ума. Я завороженно смотрела, как Уилл проскользнул в раздевалку с двумя подружками моей невестки.

— Позвони ему, - настаивал Дженсен, вырывая меня из воспоминаний. — У него хороший баланс карьеры и личной жизни. Он местный, он хороший парень. Просто… погуляйте как-нибудь, хорошо? Он позаботится о тебе.

Я постаралась подавить в себе недовольное хмыканье, которое завибрировало по всей коже, когда брат сказал это. Я не знала, как я хотела, чтобы Уилл позаботился обо мне: хотела ли я, чтобы он был просто другом моего брата, помогающим мне найти равновесие? Или же я хотела по-взрослому взглянуть на объект моих самых развратных фантазий?

— Ханна, - выдавил отец. — Ты слышала своего брата?

Прошел официант с подносом, полным бокалов шампанского, и я обменяла пустой на полный пенящийся бокал.

— Слышала. Я позвоню Уиллу.

(с) Алиса Мишель 2013

Кристина и Лорен, писательский дуэт, которые восхищаются любовными романами, сколько себя помнят, являются авторами «Прекрасного Подонка», «Прекрасного Незнакомца», «Прекрасной Стервы» и нескольких последующих книг из знаменитой серии от издательства «Гэллери Букс». Разделенные беспокойным штатом Невада, соавторы и лучшие подруги созваниваются несколько раз в день, считают, что «Руби Памс» - лучший в мире цвет лака для ногтей, и, если бы у них был выбор, они бы провели целый день, глядя на океан с пристани Сан Клементе. Вы можете найти их в сети на сайте ChristinaLaurenBooks. com или на профилях @seeCwrite и @lolashoes в Твиттере.

[1] Майк Хок (Mike Hawk) —в потоке речи это имя звучит очень похоже на словосочетание‘my cock’ (в переводе с английского «мой член»).

[2] Полиада — с греч. “polias” —городская, градоправительница. Одно из имен богини Афины.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78