Главная

Контакты

Случайная статья

• Автоматизация
• Антропология
• Археология
• Архитектура
• Биология
• Ботаника
• Бухгалтерия
• Военная наука
• Генетика
• География
• Геология
• Демография
• Деревообработка
• Журналистика
• Зоология
• Изобретательство
• Информатика
• Искусство
• История
• Кинематография
• Компьютеризация
• Косметика
• Кулинария
• Культура
• Лексикология
• Лингвистика
• Литература
• Логика
• Маркетинг
• Математика
• Материаловедение
• Медицина
• Менеджмент
• Металлургия
• Метрология
• Механика
• Музыка
• Науковедение
• Образование
• Охрана Труда
• Педагогика
• Полиграфия
• Политология
• Право
• Предпринимательство
• Приборостроение
• Программирование
• Производство
• Промышленность
• Психология
• Радиосвязь
• Религия
• Риторика
• Социология
• Спорт
• Стандартизация
• Статистика
• Строительство
• Технологии
• Торговля
• Транспорт
• Фармакология
• Физика
• Физиология
• Философия
• Финансы
• Химия
• Хозяйство
• Черчение
• Экология
• Экономика
• Электроника
• Электротехника
• Энергетика

Душа  миллиардера

Пора!

Будь я читателем, прицепился бы к слову " наивный " в подзаголовке этой пьесы. Я сказал бы: знаем, знаем. Сейчас много любителей — не умеют рисовать, но что-то такое намалякают и говорят: наивное искусство. Под примитив. Ночью, понимаете ли, не спалось и как-то пирос-манилось, пиросманилось, вот и выпиросмани, юсь. И даже продают свои творения. Кто за 100 рублей, а кто и за 37 миллионов (1 000 000 евродолларов') — правда, благотворительно.

Чудное у нас время. В самом деле, только очень ленивый не рисует, не поет (в том числе по телевизору), книг не пишет. Политики, ведущие, гламурные особы, светские парикмахеры — все ударились в творчество. Пусть плохо, но от души. Мало им денег, еще и славы хочется. Утешительно: значит, деньги еще не все в этой жизни.

А вот пьес они все-таки не сочиняют. Потому что, при всем уважении к жанру, он — при­ходной. На стенку пьесу не повесишь, на полку не поставишь, в проплаченную телекамеру не промурлыкаешь. Ее надо играть в театре и показывать людям. И вот тут, будь ты хоть дум­ский деятель, хоть всемирный кутюрье, одно твое имя не пропляшет. Зрителям образы давай. Характеры. Историю. Примитивом не отделаешься, под фанеру не споешь.

Но почему же тогда все-таки — " наивный "? " Трагифарс " — понятно, для значительности автор присобачил. Почему " наивный ", объясните!

Объясняю.

В жизни каждого человека, а иногда и целого общества, наступают моменты, которые в русской классической и советской моралистической литературе устами персонажей из народа обозначались так: " Пора о душе подумать ". Как правило, это либо когда жизнь итожится, либо когда человек зажрался, зарвался, и ему напоминают, что конец для всех един. Еще кризи­сы этому способствуют — вроде того, во время которого я пишу эти строки. Суетились, бега­ли, старались, зарабатывали, кризис грянул, кто последние копейки потерял, а кто миллиарды. Остановились, призадумались. Причем тот, кто потерял миллиарды, призадумывается охот­нее. И даже с пафосом. Хватит, кричит, нам глотничать! Пора о душе подумать!

А о душе думают не как о фьючерсах и франчайзингах, а словами простыми, даже прими­тивными. Наивными. Герой данной пьесы именно к этому пришел. Он, как неумелый художник, хочет нарисовать для себя картину собственной души, а не получается. Вернее, получается, но какими-то очень уж прямыми словами. Он стесняется, и автор за него стесняется, а говорить надо. Непозволительно примитивные слова о том, что воровать нехорошо, убивать плохо, лю­дей обездоливать — гадко. Потому что не в кризис это может вылиться, а в гораздо более не­приятные события.

Кто-то увидит в пьесе намеки на сегодняшние события — на здоровье. Даже лестно, пото­му что она писалась не сегодня, а вчера, когда этих событий еще не было.

На самом деле, хоть я не цыганка с вокзала, не Павел Глоба и не Нострадамус, но легко всем могу предсказать будущее. Оно неизбежно — каждый из нас рано или поздно спросит себя: " А зачем, собственно? " Форма этого " зачем " у всех разная (успех, карьера, деньги и т. п. ), а содер­жание одно: смысл, извините за выражение, жизни. Это вы, может, интеллектушы, театро­веды, режиссеры и критики, имеете ежедневную привычку толковать о смысле жизни с такой же деловитостью и знанием вопроса, как биржевой деятель об индексе Доу-Джонса, а для мое­го героя — дело новое, непривычное, болезненное.

И до детскости наивное.

Отсюда и подзаголовок.

Алексей Слаповский

Душа  миллиардера

Наивный трагифарс

На авансцену выходит Ведущий. Он обаятелен и совершенно лыс

  Ведущий. Уважаемые зрители! Прежде чем это... Немцы, французы, прибалтийцы, аф-мы начнем спектакль, необходимо кое-что объяснить. Эта история случилась очень дав­но, в двадцать первом веке. Жил тогда в Рос­сии, это северо-восток Евразии, если кто не другой нации. Почему? Ну, народ такой помнит, очень обширная территория, жил в был. Энергичный очень. Спартанцы умели России такой миллиардер... Миллиардер это воевать, китайцы выращивать рис и сочинять стихи эпохи Тан, японцы электронику хорошо делали, русские философствовали по пьяному делу, а евреи умели зарабаты­вать деньги. Такая особенность. То есть и другие умели, но они лучше всех. Но основ­ная особенность еврейской нации даже не эта. Она такая: еврей все, что делает, счита­ет правильным. Вернее, считает правиль­ным то, что он делает. Поэтому они и вы­жили, хотя их преследован и. Почему пре­следовали? Из зависти, конечно. Нас вот хотят уничтожить эти собаки из семьдесят шестой созвездия Лебедя — завидуют. По­тому что мы умней и энергичней. Люди Земли — евреи Вселенной в определенном смысле. Поэтому и живем на этой сраной, извините, планете, и вообще где попало, скитаемся по всем галактикам. Но ничего, мы еще вернемся на наш голубой шарик, к нашим голубым морям и зеленым лугам, на нашу обетованную... (Утирает платочком набежавшую слезу. ) Извините, отвлекся. Так вот. О чем я? Спасибо, да. Миллиардер тот, у кого очень много денег. Миллиарды. А деньги — это... Нет, я так до ночи не управ­люсь. Богатый, короче, человек. Что такое богатый? Тот, у которого много денег. Ну вот, лыко-мочало, начинай сначала... В общем, у него всего было много. Больше, чем надо. А? Спрашиваете, зачем? Кстати, там, в углу, жен­щина, перестаньте посылать мне импульсы — сбивает. (Приосанивается. ) Хотя приятно, ко­нечно... Кто-то тут мысленно спросил: за­чем?.. Отвечаю. Чтобы жить в комфорте, имен, кучу всяких вещей, питаться изыскан­ными продуктами... Я сам знаю, что вещей нужно оптимальное количество, а питание должно быть рациональным. Я про старину вам рассказываю. Тогда люди ели то, что было вредно, и имели веши, которые им не нужны. Слушайте, я не лектор, почитайте материалы по истории, в конце концов!.. Итак, жил мил­лиардер в России по фамилии Шварцман, хотя в паспорте записался по маме: Белов. Паспорт — это такой документ. Документ — это... Ладно, опустим. То есть он был наполо­вину русский, наполовину еврей. Русские — это такая нация. И евреи — нация. Нации —  

жену, любовницу... Жена — это с кем мужчина должен жить всю жизнь и только с нею произ­водить детей. Конечно, ужас. Семья это назы­валось. А чтобы поиметь понравившуюся жен­щину — столько хлопот... (Задумывается. ) Во­обще, как почитаешь — ну и жизнь была! сплошные муки. Добровольные, причем. Люди жили себе во вред. Чем это кончилось, мы знаем. Нет, у нас все нормально. Если бы не радиация... (Погладил себя по лысине. ) В об­щем, летал этот Белов-Шварцман, миллиар­дер сорока с чем-то лет, на собственном само­лете. И однажды случилась авария. Экипаж спасал самолет согласно инструкции, а наш Белов успел выпрыгнуть и спустился на пара­шюте. И приземлился в тайге eoxie глухой де­ревушки. Тайга — это много деревьев. Хвой­ных преимущественно. Деревья — это такие высокие, деревянные... В общем, такое высокое, из земли растет. Зеленое преимущес­твенно. А деревушка — это поселение людей. Ну вот, собственно, и все, что вам нужно знать. Нет, содержание я не буду рассказы­вать. А? Понятно, что короче, но это же театр. Древнее и высокое искусство. Еще есть вопросы? Тогда все, начали.

Высвечивается обстановка скромного деревен­ского дома. Белов стучит, входит.

  Белов. Есть кто-нибудь? (Прихрамывая, идет к столу, садится, приспускает брюки, осмат­ривает бедро, дотрагивается до него, морщится. )

Открывается дверь, входит My ж и к. Как есть мужик — кроличья шапка, телогрейка, сапоги. Небрит.

Белов (натягивает брюки). Здорово, хозяин! У тебя телефон есть?

Мужик. Нет. И я не...

Белов. А у кого-нибудь в деревне есть вооб­ще? Мобильный желательно.

Мужик. Надо полагать, есть.     

Белов. Принеси, очень надо позвонить. Я за­плачу.

Мужик не двигается, рассматривает его, по­том неспешно садится. Закуривает. Видит на столе бутыль с самогоном, наливает, пьет. Мне очень нужно позвонить, понимаешь? У меня дела стоят и вообще... Я Белов, не узна­ешь?

Мужик. Белов... А я, к примеру, Сидоров, ну и что? Хотя я не Сидоров.

Белов. Я Белов-Шварцман, меня вся страна знает. У вас что, телевизоров тут нет, газет нет?

Мужик. Ох, суета... Человек от смерти спас­ся, нет, чтобы Бога возблагодарить, телефон ему, газету, телевизор.

Белов. Газеты и телевизор мне не нужны, телефон мне нужен! Вызвать вертолет с вра­чом — и убраться отсюда.

  Мужик (смотрит на его ногу). Смещение и повреждение сустава. Долго хромать будешь.

Белов. С чего ты... А откуда ты вообще знаешь, что я от смерти спасся? Ты взрыв слышал? Или видел, как самолет падал? Или как я на парашюте летел?

Мужик. Дабыл я там.

  Белов. Где?

Мужик. В самолете.

Белов. Ты пьян, что ли? Ты кто?

Мужик. Ангел-хранитель.

Белов. Чей?

Мужик. Твой.

Белов.    Так. Широко распространились психи по краям нашей родины. Помоги мне дойти до кого-нибудь нормального.

Мужик. Да придут сейчас люди, не беспо­койся.

Белов. Где я вообще?

Мужик. Деревня Шабашовка.

Белов. Хорошее название. А ты тут кто? Охотник, рыбак? Шишки кедровые собира­ешь?

Мужик. Ангел я, сказано же.

Белов. Слушай, хватит! Помоги! (Пыта­ется встать, со стоном садится. )

Мужик.     Попробуй, сохрани человека, если он сам не убережется. Тебе, что ли, до­казательства нужны? Я знаю, ты на веру ни­чего не принимаешь. Ладно, будут тебе до­казательства. Сейчас собака залает. Лает собака.

А сейчас соседка на дочь закричит: " Олька, ты куда ведро красное девала? " Голос: " Олька, ты куда ведро красное дева­ла? "

А сейчас трактор проедет. Проехал трактор.

Белов некоторое время смотрит на Мужика, потом начинает смеяться. Ну, и чего ржем?

Белов. Да все ясно! Ты здесь сколько жи­вешь, ты все наизусть знаешь! И когда соба­ки лают, и когда соседки кричат, и когда трактор ездит! Фокусник!

Мужик.   Хорошо. А как насчет родинки возле пупка и шрама от аппендикса? Плюс повышенное давление. И сахара в крови выше нормы на ноль целых, семь десятых процента. Не считая других мелочей.

Белов. Экстрасенс, что ли?

Мужик.    О, ё, упертый какой. Прямо смешно даже.

Белов. Имя моей жены! Имя сына! Номер счета в " Банк-Манифик"! И что было перед отлетом из Иркутска?

Мужик. Жена — Лира, сын — Константин, в честь себя назвал, гордец, любовница — Лана, кстати, врет, Таня она. Номер счета четы-ре-ноль-четыре шесть-шесть-шесть восемь нулей триста пятнадцать, банк находится в Лозанне. Пин-код доступа к электронной ин­формации — двести десять ноль, ноль семь.

Белов. Кто ты? Папарацци? Шпион? ФСБ? ЦРУ?

Мужик. Только электрошокер не вытаски­вай. У него кожух повредило, когда ты падал. Белов растерянно достает трубочку элетрошоке-ра, нажимает на кнопку: разряд; вскрикивает. Я же говорил. И зачем он тебе, если охрана есть? Никому не доверяешь? За жизнь свою опасаешься?

Белов. Кто ты?

Мужик. Опять двадцать пять! Ангел-храни­тель я твой. Спас тебя, между прочим, потому что несло тебя на скалу, а я опустил на деревья.

Белов. Ага. И я ногу чуть не сломал.

Мужик. Ну и зараза ты! Это вместо " спаси­бо"?

Белов. Как ты можешь ругаться, если ангел? И куришь, и выпиваешь?

Мужик. Это все внешнее. В меня ничего не входит, все просачивается в субстанцию веч­ности.

Белов. А разве ангел-хранитель бывает у не­верующих?

Мужик. Конечно. Он у всех есть. Бог всех любит. Но является тем, кто уверовал.

Белов. Когда это я уверовал?

Мужик. А когда летел кувырком с самолета, тогда и уверовал.

Белов. А почему я не понял этого?

Мужик. Мало ли. Человек, даже когда рож­дается, тоже не сразу понимает, что родился.

Белов. Не знаю... Может, что-то мелькну­ло... Но сейчас я опять неверующий.

Мужик. Поздно. Так не бывает: родился — и назад. Ты теперь веруюший навсегда, хочешь ты этого или не хочешь.

Белов. А как же свобода совести?

Мужик. Еше раз говорю — это как родиться. В мамку же обратно не залезешь. Со всей сво­ей свободой. Или уж живи — или, конечно, есть придурки, можно с собой покончить.

Белов. Яне самоубийца, я неверующий!

Мужик. А это одно и то же.

Белов (после паузы). А почему ты в таком виде? Где крылья?

Мужик. Крылья ему давай. Зачем они мне, я голубь, что ли? У курицы вон крылья — а тол­ку? Ангел и без крыльев может летать — боже­ственная левитация. Это люди изображают ангелов с крылышками, им так понятнее.

Белов. Хорошо. Ноя мало, что неверующий, я еврей наполовину! А ты явно русский! Да

еше мужик какой-то!

Мужик. У ангелов национальности не бы­вает. Это просто мой телесный вид. Почему русский мужик? Потому, что Бог любит бедных и несчастных. А кто беднее и несча­стнее русского мужика?

Белов. В Африке тоже много голодающих.

Мужик. Ну. давай стану черным. Хочешь?

Белов. То есть на каждого абсолютно че­ловека — по ангелу?

Мужик. Именно.

Белов. Многовато вас. Не тесно на небе?

Мужик. Для Бога это пустяки. Я — атом Его дыхания, одного только выдоха. В од­ном выдохе — миллиарды.

Белов. Атом, говоришь?

Мужик. Атом.

Белов. А спас меня зачем?

Мужик.    Как зачем? Я ангел-хранитель. Для добрых дел, конечно.

Белов. То есть я теперь обязан совершить несколько добрых дел?

Мужик. Сразу считать! Калькулятор ка­кой-то, а не человек. Ничего ты не обязан. Захочешь — совершишь, не захочешь — не совершишь. Вернее — совершишь обяза­тельно. Иначе я бы с тобой не растабары­вал. Говорю исключительно из уважения к твоему будущему поступку.

Белов. Это какому?

Мужик. У тебя сколько миллиардов дол­ларов?

Белов. Журнала " Форбс" начитался? Там написано восемнадцать, а на самом деле...

Мужик. А на самом деле тридцать два миллиарда семьсот сорок два миллиона, триста пятьдесят тысяч. Триста пятьдесят восемь. Триста девяносто. Ого! Сразу пару миллионов прибавилось — транш прошел. Я даже считать не успеваю. Почти уже три­дцать три, милок. А военный бюджет Рос­сии — двадцать девять миллиардов. России, а не Туркмении — при всем уважении к этой стране.

Белов (растерянно). Там же мусульмане.

Мужик. И что? Я должен за это их не ува­жать?

Белов. Нет, ноты ангел-то какой? Право­славный? Католический? Иудейский?

Мужик. Божий я ангел. И твой. А чего это ты сворачиваешь с разговора? (Лукаво грозя пальцем. ) Я знаю! Ты сам уже догадываешься, что сделаешь! А говорят — Бог! Да, Бог все ви­дит и знает, но человек видит и знает не хуже.

Белов. Ну, и что я сделаю?

Мужик. Раздашь все свои деньги и все свое имущество.

Белов. Ага, жди! Да у меня ни одной сво­бодной копейки нет! Все в деле! И эти деньги, между прочим, работают на людей!

Мужик. Дом в сорок четыре комнаты — тоже на людей?

Белов. В каком-то смысле! Он дает работу прислуге, сантехникам, электрикам, мебель­щикам...

Мужик.. А чего бы мебельщикам вот сюда хоть один приличный стул не сделать? Видишь, на чем люди сидят? Тридцать квадратных метров жилого пространства, а у тебя три тысячи.

Белов. Я все эти метры заработал! Я каждую копейку абсолютно честно... (Глядя на Мужи­ка, умолк. )

Мужик. Вот. Наконец до тебя дошло, что мне врать бессмысленно.

Белов.. То есть ты знаешь столько же, сколь­ко и я?

Мужик. Естественно. Потому что я, в ка­кой-то степени, твоя часть. А на стене, между прочим, висит ружье. Белов в ходе разговора поглядывает на него. Ты на ружье не смотри. Знаю, что ты из ста та­релок девяносто восемь разбиваешь, но оно не заряжено.

Входят Анатолий и Татьяна, хозяева дома.

Белов (вскакивает, кричит). Хватайте его, он сумасшедший! Он меня убить хотел! (И со стоном, схватившись за ногу, падает на пол. ) Анатолий и Татьяна с удивлением переглядыва­ются. Мужик, сидевший в темном углу, уже совсем не виден. Он исчез.

Белов на кровати — то ли спит, то ли без соз­нания. Анатолий и Татьяна выпивают. Как-то механически и по очереди, будто две половинки деревянной игрушки с движущимися планками, на которые они посажены. Появляется Ведущий.

Ведущий. Ну, значит, продолжаем. Наш миллиардер упал без сознания и погрузился в спасительный сон. А хозяева дома, Анатолий и Татьяна, уложив его, обсуждали свои пе­чальные дела. Печальные — значит грустные. Грустные — это когда плохое настроение. На­строение... Вон человек в углу сидит, у него спросите, он знает. Да не тот, не старик, а вон, в полосатом, лет двести всего которому... Две­сти восемьдесят? Извините, хорошо выгляди­те. Так. В обшем, они обсуждали свои дела... Что пьют? Самогон пьют. Спиртосодержащая жидкость примерно сорока градусов.

Анатолий. Все пятьдесят будет. Зверь, сам гнал!

Ведущий. Может быть. Зачем пьют? Для по­вышения тонуса.

Анатолий. Какой еще на хрен тонус? Жизнь такая!

Татьяна. Вот именно. Не такая бы жизнь, я бы пила? Да никогда!

Анатолий. И я бы не пил.

Татьяна. Анатолий, не смеши! Да ты при любой жизни пил бы!

Анатолий. А откуда ты знаешь, если этой любой еще не было?

Татьяна. Знаю! Женщина, она только от плохой жизни пьет, а от хорошей она не пьет. А мужчина, он и от плохой пьет, и от хорошей пьет.

Анатолий (раздраженно). Ну, давай убьем меня тогда!

Продолжают размеренно выпивать.

Ведущий. Эти люди были крестьяне. Кре­стьяне — это те, кто занимайся сельским хо­зяйством. Сельское хозяйство — это когда люди из земли выращивали углеводы, вита­мины... то есть... ну, пшеница всякая, ябло­ки, пшеница, значит... Пшеница — это... Ну. хлеб делали из нее. Хлеб? Потом объясню. Еще у них был скот, то есть животные, коро­вы, овцы... Другие разные. Зачем? Ну, ту же корову выращивают, получают от нее моло­ко, жидкость такая белая, жиры там содержа­лись, белки, не было же технологии все полу­чать на молекулярном уровне, вот, значит, выращивают корову, а потом ее режут. На­смерть. Я не шучу. Почитайте источники. И я говорю — варвары. Это мы так считаем. А через пару миллионов лет о нас скажут: вар­вары, из живых молекул еду делали! Все от­носительно... О чем мы? Да. Муж и жена они были. А дочь была в больнице. А? Дочь — это человек детского возраста, которого родила женщина. Что значит родила? Ну... Слушай­те, что за публика собралась, ничего не пом­нят! Короче — близкий человек. И она боле­ла. Болезнь — это разбатансировка организ­ма. Нужна была операция. На операцию нужны были деньги. Деньги — это... Я гово­рил? Хорошо. Ну, в общем, об этом они и беседовали.

Анатолий. Ипродать нечего.

Татьяна. Семнадцать тысяч!

Анатолий. Хоть себя продавай.

Татьяна. Столько не дадут. Семнадцать тысяч. Доченька... (Утирает слезу. ) А если взаймы попросить? Анатолий. У кого?

Татьяна. У всех понемножку. Анатолий. Не наберем.

Татьяна. А если дом продать?

Анатолий. Кому он нужен? Выпили. Думают.

Татьяна. Сыну давай телеграмму дадим.

Анатолий. Давали уже, когда я чуть не подох. А толку?

Татьяна. Безнадежный ты человек! Что же, так и сидеть?

Анатолий. Явсе сделаю, Татьяна! Только скажи — что? Что? Если ты такая умная!

Татьяна. Не кричи на меня!

Анатолий. А я кричу? Мне кричать нечем, у меня душа задыхается!

Татьяна. От самогона она у тебя задыхается!

Анатолий. Без него я бы совсем не дышал!

Белов (просыпается). Здравствуйте...

Татьяна. Здравствуйте. Получше вам?

Белов. А человек тут был? Мужик такой? Анатолий. Кроме меня, других нет.

Белов. Точно нет? И не было?

Анатолий. Не было. А надо?

Белов. Да нет. Вот что. Позвоните, пусть пришлют вертолет. Мне необходимо срочно к врачу, а потом в Москву. Анатолий. Позвонить можно. Только не прилетит.

Белов. Это почему?

Анатолий. У нас других больных нет. Вер­толет вылетает, если хотя бы трое наберется. Так что если когда один заболеет, он ждет, пока еше кто-нибудь, а потом еше. Иногда, пока ждет, уже выздоравливает, значит, верто­лет опять не летит. А иногда и умирает. Кому как повезет.

Белов. Да что же у вас за глушь такая? Про­сто каменный век!

Татьяна. Вы зря так. Их тоже понять мож­но, вертолет на керосине летает, а керосин больших денег стоит. Они говорят: нам бюд­жет позволяет три раза в месяи вылететь. А то, говорят, одного спасем, а другие десять помрут. Несправедливо.

Анатолий. Ты их слушай больше, они тебе расскажут! Паразиты.

Белов. Вы позвоните и скажите: у нас тут Бе­лов, который Шварцман, они сразу поймут и прилетят. Полстраны, между прочим, на моем топливе летает! То есть из моей нефти! Анатолий (женщине). Сходить, что ли?

Татьяна. К Елисееву сходи, у него телефон работает всегда.

Анатолий. Не даст, я ему должен.

Татьяна. На почту тогда.

Анатолий. На почте за деньги.

Белов. Сейчас! (Роется в карманах. ) Черт, ничего... В кредит позвоните! Анатолий. В чего?

Белов. А власть у вас есть какая-нибудь?

Татьяна. А как же. Администрация называ­ется.

Белов. Идите и скажите, что у вас Белов, нефтяник. Константин Леонидович. Они тут же примчатся.

Анатолий. Сходить, что ли?

Татьяна. Сходи.

Анатолий (выпивает). А чего сказать?

Белов. Я уже сказал, что сказать. Что Бе-

лов-Шварцман у вас.

Анатолий. А кто это?

Белов. Я это.

Анатолий (выпивает). То есть они вас знать должны?

Белов. Обязательно.

Анатолий. А если не знают?

  Белов. Знают! А не знают, пусть придут, я им объясню!

Анатолий (Татьяне). Сходить, что ли?

Татьяна. Иди уже!

Анатолий. Тебе лишь бы послать! Я про­сто как рассуждаю? Если я к ним по делу приду, это один поворот, а если окажется. что не по делу? Они же обидятся! Пока еще, может, денег на лечение подбросят, а если обидятся — не жди ни копейки!

Татьяна. Иправда. Тогда погоди.

Белов. Вы что, не пойдете, что ли?

Татьяна. А сами никак не можете?

Белов. Ну, вы... А еше говорят— народ! В нем, говорят, душа! Он добрый! Тьфу, черт...

Анатолий. Ты в чьем доме плеваешься. гад? (Поднимается. )

Белов. Ну, ну, не ершись, я не плююсь, я так... Словесно. А что это вы про деньги на лечение говори, и?

Татьяна. Дочка у нас болеет. Семнадцать гысяч надо на операцию.

Белов. Ядам двадцать. Я очень богатый человек. У меня много денег. Очень много.

Анатолий. Сказать что хочешь можно.

Белов. Я клянусь! Матерью клянусь! Анатолий и Татьяна посмеиваются. Любимой женой клянусь! Они смеются. Сыном клянусь! Они хохочут. Богом клянусь! Они просто умирают со смеху.

Ведущий (публике). Кстати, Бог — это...

Белов. Заткнись! Ну что сделать, чем по­клясться, чтобы вы поверили?

Анатолий. А хоть чем. Наш глава адми­нистрации тоже клялся, что дочурочку нашу на вездеходе отвезет. Каждый день клялся, пока она умирать не начала. Эх... Поубивал бы я вас всех... (Лезет за сигаре­той, но пачка пуста, сминает ее. ) И курево кончилось...

Белов (хлопает себя по карманам, достает сигареты). Вот, угощайся.

Анатолий. Спасибо. (Идет к Белову. )

Белов (придерживая пачку). А начальство позовешь?

Анатолий. Обязательно. (Беретсигарету, возвращается к столу, выпивает, закурива­ет. )

Белов. Мужик, чего же ты?

Анатолий. И покурить нельзя?

Татьяна. Иди. в самом деле. Видишь, какие человек сигаретки курит. Вдруг и вправду бо­гатый?

Белов. Богатый! Очень!

Анатолий. Ладно, пойду... Затемнение.

Ведущий. И мужик пошел к главе админи­страции. Тот, конечно, знал, кто такой Кон­стантин Леонидович Белов-Шварцман. Сна­чала не поверил, но, чем черт не шутит, при­шел посмотреть — делать-то все равно нечего. Дальше, как в сказке: вызвали вертолет, ото-мчали Белова в город, а заодно и родителей девочки, которым Белов в городе тут же вру­чил двадцать тысяч долларов, потому что по­думал, что речь о них идет, а не о рублях, не мог же он представить, что операция стоит столько, сколько приличный обед в прилич­ном ресторане города Москвы. Ему объяснили ошибку, но он все равно хотел оставить деньги у родителей. И тут произошло неожиданное. Высвечиваются Анатолий с пачкой денег в руке, Татьяна и Белов.

Татьяна (юшняется Белову). Спасибо вам. Большое вам спасибо. Белов. Да не стоит.

Татьяна. Сам Бог вас нам с неба послал! Спасибо огромное!

Белов. Да ерунда. Мелочь. Анатолий (вдруг). Мелочь? Это для тебя — мелочь? (Отдает Татьяне несколько купюр. ) Держи, мать, на лечение! Возьмем, не посты­димся. А эти (трясет пачкой) запихни в хайло себе, гад! Это из-за тебя вертолет к нам не ле­тает! Из-за тебя мы в грязи увязли! Из-за тебя icM. iH в запустение пришла, все ты из нее вы­качал, зараза! Нефтесос ты херов, гадина! Убить тебя мало! (Наскакивает на Белова, тот пятится. )

Татьяна. Отец, уймись! Уймись, я сказала!

Анатолий. Подавись! (Швыряет деньги, они разлетаются вокруг. )

Интерьер богатого дома.

Ведущий. Но вот, наконец, Белов оказался в своем подмосковном доме, в окружении родных и близких. Активно передвигаться ему врачи запретили, поэтому пришлось засесть дома. От неподвижности у него заболели и другие органы. Он позвал профессоров, те об­следовали его со всех сторон, и вот главный профессор ему объявил... Появляются П р о ф е с с о р и Белов. Профессор. Ничего особенного. Последст­вия стресса.

Белов (дает ему деньги). Рак? Говорите честно!

Профессор (берет). С какой стати я вас буду обманывать?

Белов. А чего же не смотрите на меня? Рак или нет? (Дает еще. )

Профессор (берет). Нет!

Белов. Спасибо! (Дает еще). И никаких признаков?

Профессор. Это вопрос научный. При­знаки можно найти у каждого человека, по­тому что у каждого человека есть раковые клетки в том или ином виде.

Белов. Врете!

Профессор. Это не я говорю, это наука.

Белов. И у меня эти клетки есть? (Дает деньги. )

Профессор (берет). Конечно.

Б е л о в. А вы проверьте как следует, может, и нет? (Дает еще. )

Профессор (берет). Уже проверяли. Ми­нимальное количество.

Белов   (дает деньги). Насколько мини­мальное?

Профессор (берет). Фактически нет.

Белов (дает еще). Фактически или нет?

Профессор (берет). Нет!

Белов. Спасибо! (Дает. ) Профессор уходит. Врет, собака. Лира! Лира! Появляется Лира.

Ведущий. Лира — отличная жена, забот­ливая мать, спутница жизни во всех смыс­лах. Она всегда была опорой мужа и, когда перед ним возникали трудности, любила повторять...

Лира. Все в наших руках. Костя.

Белов. Это ты кчему?

Лира. Ни к чему. На всякий случай.

Белов. Тошно мне, Лира.

Лира. Надо найти причину.

Белов. Ты права. Болею я, вот причина. Рак у меня.

Лира. Не говори глупостей. Мне врачи все анализы показали. Если бы что было, они бы не стали скрывать от меня.

Белов. Это верно. Спасибо тебе. Мне сра­зу полегчало. (Обнимает ее, отстраняется; подозрительно. ) Они-то не стали бы скры­вать, а ты-то можешь и скрыть!

Лира. С какой стати?

  Белов. Из жалости.

Лира. Жалеть такого сильного мужчину? Костя, успокойся, выпей коньячку.

Белов. А можно?

Лира. Конечно. Врачи сказали — понем­ногу все можно.

Белов (просвепыев). Значит, в самом деле, ничего серьезного. (Мрачнеет. ) Или совсем край, терять нечего. Поэтому и все можно.

Ладно, принеси коньяку. Лира уходит.

Что же за тоска такая, господи? Смерти бо­юсь? Да не то что боюсь, а — некогда мне уми­рать! Дел полно! Не до смерти мне! Тоска, тос­ка... Никогда так не было...

Ведущий. Действительно, никогда так не было у Белова. Есть перестал, спать перестал. Тоскует. Врачи опять его проверили — все нормально.

Белов. Что же тогда со мной? Что за тоска такая у меня?

Ведущий. У тебя не просто тоска, у тебя тоска... (Достает бумажку, смотрит, ворчит. ) Понапишут слов, а ты мучайся... экзистенци­альная.

Белов. Какая?

Ведущий (опять заглядывает в бумажку). Экзистенциальная.

Белов. Это что за хрень?

Ведущий. Ну, утрата смысла жизни. Душа болит.

Белов. Врешь! И ты кто вообще?

Ведущий. Считай, что твой внутренний го­лос.

Белов. Не верю! Внутренний мой голос мне таких глупостей не будет говорить! Лира! Лира! Входит Лира с бутылкой коньяка, хочет на­лить в стакан.

(Вырывает бутьишу, отмебывает из горлыш­ка. ) Страшно мне. Лира. Я себя уже боюсь. Боюсь своих мыслей, понимаешь?

Лира. Глупости. Зачем бояться своих мыс­лей? Они же свои, не чужие. Я никогда не бо­юсь своих мыслей.

Белов. То-то и оно, что они стали, как чу­жие! Ты видишь, что я умираю буквально на твоих глазах?

Лира. Для умирающего слишком хорошо вы­глядишь. Анализируй свое состояние. Болезни у тебя нет — ищи причину. Сходи в церковь.

Белов. Какую?!

Лира. Какую-нибудь. Очень умиротворяет, я пробовала.

Белов. При чем тут церковь! (Замирает. ) Вспомнил! Лира, я вспомнил. Я понял! Ты по­слушай: я ведь должен был погибнуть. Но спасся. Мне шанс дали. (Оглядывается. ) Ко мне ангел-хранитель приходил. Лира. Во сне?

Белов. Неважно. Может, и во сне. А потом я очнулся... В деревенском доме... Лира, ты даже не представляешь, как люди живут! Мать и отец, у них дочь болеет, нет денег на опера­цию. Знаешь, сколько? Семнадцать тысяч — рублей!

Лира. Зуб вылечить, что ли?

Белов. Нет! У них там серьезная операция столько стоит.

Лира (иронично). Они сделают — за такие деньги!

Белов. Делают, как ни странно! И даже даром делают! Но я впервые понял, Лира, как меня ненавидят. Видела бы ты этого мужика, он меня убить был готов.

Лира. Естественно. Бедные и больные не­навидят богатых и здоровых.

Белов. Нет, там не то. Он за других гово­рил. И правду говорил. В самом деле, куда это годится: у меня одна яхта бензина ест в минуту столько, сколько надо, чтобы к ним вертолет летал каждый день! Они в грязи там увязли и i а меня, вот что он сказал.

Лира. Вечная отговорка ленивых и несо­образительных. Сидят в грязи — и ноют. А дорогу сделать?

Белов. Там тайга, один лес валить — год надо!

Лира. Ну, сделал бы себе воздушный шар с мотором.

Белов. Мотор-то на чем? Опять же — бен­зин нужен!

Лира. Не обязательно. С паровым двигате­лем на дровах.

Белов. Умная!

Лира. А то. МГУ все-таки.

Белов. А из чего он шар сделает?

Лира. Из материи.

Белов. Материя денег стоит!

Лира.   Голову нужно иметь. Засеял поле льном, собрал, помолотил, спрял волокно, соткал ткань — и пожалуйста! Из любой си­туации есть выход! Все в наших руках!

Белов. Пока он будет засевать и молотить,. дочь помрет! И опять же — где семена взять, технику?

Л и р а. А банковские кредиты на что? Кста­ти, можно напрямую кредит взять на лече­ние.

Белов. А кто ему даст? Подо что?

Лира. Дом есть у них?

Белов. Дом в этой деревне, я узнавал, сто­ит столько, сколько вот этот цветочек! (Ты­чет пальцем в ее брошь. )

Лира. Обижаешь, этот цветочек от Картье, три с половиной тысячи евро.

Белов. Да? Ну, тогда на эти деньги всю де­ревню купить можно.

Лира. Хорошо, хорошо, убедил. Есть люди, которым тяжело. А кому легко? Не переживай. Костя. Ты просто очень добрый.

Белов. Я добрый? Гад я последний и неф-тесос!

Лира. Начинается! Сколько раз я тебе го­ворила — ты ие виноват, что оказался в нужном месте в нужное время. Почему бы этому мужику не стать нефтесосом? Кто ему мешал. '

Белов. Лен он сеял в это время! Чтобы по­строить воздушный шар!

Лира. Ну, ну. не утрируй, пожалуйста. Ты проявил энергию, смекалку. Ты работаешь по двенадцать часов в сутки.

Белов. Спать я перестал. Настроение убий­ственное. Жить не хочу.

Лира. Все в наших руках. Лучшие психотера­певты мира к твоим услугам.

Белов. Не помогут. Короче, я решил. Раздам деньги.

Лира. Можно. На благотворительность — очень помогает. Рифатов рассказывал — у него тоже бессонница иногда. Пару миллио­нов отправит в детские дома — сразу сон нала­живается.

Белов. Нет. Я решил. Миллиард. Не меньше. (Нажимает на кнопку. ) Мясоедова ко мне! Тихо появляется Мясоедов.

Ведущий.    Мясоедов, личный финансист Белова. Гений сальдо и бульдо. Конечно, об­крадывает хозяина...

Мясоедов (поднимает палец). Но!

Ведущий. Но изо всех сил заботится о нара­щивании капитала Белова. Почему?

Мясоедов. Очень просто. Чем больше ка­питала у хозяина, тем больше можно украсть.

Ведущий. Бессовестный ты человек, Мясо­едов!

Мясоедов. Бессовестные людей убивают. А я вообще вегетарианец. (Белову. ) Звали, Кон­стантин Леонидович'

Белов. У нас миллиард свободный найдется?

Мясоедов. Надо — найдется.

Белов (Лире). Составь список из двадцати самых бедных детских домов. Подели милли­ард на двадцать и пусть раздадут. Проверю лично! Мясоедов, если украдешь больше пяти миллионов...

Мясоедов. Обижаете, Константин Леони-ЛОВИЧ! Пять миллионов на миллиард — как раз мой лимит. Я не зарываюсь.

Белов.   Может, их сразу внести отдельной строкой?

Мясоедов. Не получится. Это же выходит не украсть, а так... Обычным порядком. Я не удержусь, я еще пять миллионов украду.

Белов. Почему я не выгоню тебя. Мясоедов?

Мясоедов. Потому что я краду, но дело де­лаю. В России других вариантов нет. У воды да не напиться — вы же реалист. Константин Ле­онидович! Вся мораль в том, чтобы не зары­ваться. Я ворую, да, но ворую честно. Я даже подумываю, не платить ли мне налоги с укра­денных денег. Кстати, у меня давно назрела идея, как избавиться от коррупции. Не запре­тить взятки, а разрешить. Узаконить.

Ведущий (публике). Взятки — это...

Мясоедов.    Не мешай! Суть проста:  к примеру, десять подрядчиков хотят постро­ить дорогу. Кто заказ получает? Кто больше взятку даст. Но открыто! И это докажет со­стоятельность подрядчика. А чиновник спокойно получил взятку, спокойно заплатил налог — и всем польза!

Белов. Умник, ты слышал, что я сказал? Завтра чтобы все было готово!

Мясоедов. Проблемы, Константин Лео­нидович. Я думал, деньги на дело...

Белов.   Порассуждай у меня! (Лире. ) Ты тоже сомневаешься?

Лира.   Миллиардом больше, миллиардом меньше...

Белов. Тогда действуйте! Мясоедов и Лира уходят. Он по пути обнимает Лиру за талию, она хлопает его по руке и показывает глазами: " Муж! "

Ведущий. И раздали миллиард детским домам. Но Белову, как ни странно, стало не лучше, а хуже. Тогда он раздал еше один миллиард. И еше один. После этого ему стало совсем худо. И он взмолился:

Белов. Ангел мой, смилуйся надо мной, ta что терзаешь ты меня, жестоко муча и губя?

Ведущий. Не можешь стихами говорить

—   не пробуй. Ну, чего тебе?
Белов. Разве ты — ангел?
Ведущий.    Могу войти в любую плоть.
Могу и вовсе без плоти, но ты меня тогда не
увидишь. С человеком все-таки удобней
разговаривать, правда?

Белов. Что мне еше сделать?

Ведущий. Сам решай.

Белов. Почему мне все хуже?

Ведущий. А с чего бы тебе лучше стало? Вот представь, перед тобой тысяча людей, которые хотят пить. С кружками. А ты каж­дому плеснул по капле.

Белов. Что, еше пару миллиардов выдать? Могу. И десять могу!

Ведущий. Да хоть все отдай, все равно всех не накормишь и не напоишь.

Белов. Тогда в чем смысл?

Ведущий. В тебе. Ты же не даришь, ты откупаешься. А от этого никому легче не бывает. С душой надо давать. С охотой. Ты даешь не для того, чтобы другим лучше ста­ло, а чтобы тебе лучше стало. Не так? Белов. Ну, так. А им-то какая разница?

Ведущий. Им — никакой. А для тебя — серьезная.

Белов. То есть весь вопрос в том, чтобы давать с охотой?

Ведущий. Сообразил, молодец. Главное

—   сам

Белов. Как это сам? Ты мне подсказал.

Ведущий. Извините, вы мне?

Белов. А кому же'. ' Ты же — ангел?

Ведущий.    Извините, обознались. Я веду спектакль.

Белов. Какой спектакль?

Ведущий. Про нас.

Белов. Так... Уже глюки начались... Мясо­едов!

Является Мясоедов. На сколько уменьшился капитал? Мясоедов. Почему уменьшился? Увеличил­ся.

Белов. С какой стати? Я уже несколько мил­лиардов раскидал!

Мясоедов. Пришлось поработать, чтобы восполнить дефицит.

Белов. А я-то думаю, почему мне хуже стало. Тогда так. Хватит мелочиться. Все движимое и недвижимое продать. Все активы сделать ак­тивными, пассивы перевести в активы, коро­че, все сделать прозрачным, учесть, пересчи­тать, оставить миллиард, остальное раздать. Список Лира составит.

М ясоедов. Константин Леонидович...

Белов. Я не сошел с ума!

Мясоедов. Я не об этом. Не думайте, что я, кроме финансов, ничего не понимаю. Вы хо­тите стать бедным, правильно?

Белов. Ну, допустим.

Мясоедов. Это невозможно. Богатым стать гораздо легче. Ваши капиталы накрепко увя­заны с другими. Сплошь и рядом требуется со­гласие компаньонов, соинвесторов, заказчи­ков, подрядчиков, субподрядчиков, банков, не говоря уже о юридических казусах, проце­дурах и процессах, которые могут занять всю вашу оставшуюся жизнь.

Белов. Это что же получается? Получается, я и без раздачи бедный? Если не могу распоря­жаться своими деньгами?

Мясоедов. Отнюдь. На повышение распо­ряжаться можете, на понижение — гораздо труднее. На личные расходы, на благотвори­тельность пару миллиардов — это да. А свер­нуть весь бизнес, когда он таких масштабов, — просто нереально.

Белов. А если я тебе предложу миллиард, тебе лично, тогда — реально?

Мясоедов. Тогда можно попробовать. (Уда­ляется. )

Ведущий. И Мясоедов начал чего-то там та­кое пробовать. Тем временем потихоньку рас­пространялись слухи о том, что с известней­шим миллиардером Беловым происходит что-то необычное. То ли заболел, то ли разво­дится, то ли сошел с ума. И в доме Белова появился журналюга.

Появляется Журналюга: молод, нахален, боек. Журналюга — это такой тип журналиста, су ществовавший в первой половине третьего земного тысячелетия. Журналист — человек, работавший в средствах массовой информа­ции. СМИ сокращенно. СМИ — это те же слухи, только на бумаге или в электронном виде. Зачем они были нужны при полной от­крытости и доступности информации? Хоро­ший вопрос! В том-то и дело, что открытой и доступной информации было не так уж мно­го. А главное, чего вы, мои дорогие совре­менники, даже представить не можете: зем­лянам той поры чужая жизнь часто была ин­тересней своей собственной. (Поднимает руку, как бы успокаивая поднявшийся шум. ) Спокойно, спокойно! И не надо оскорбле­нии, я не байки рассказываю, это историче­ские факты. Итак, этот журналюга, как все журналюги, был существом, питавшимся чу­жой кровью и спермой.

Журналюга. Но-но! Это народ питается чужой кровью и спермой! А я им ее впариваю! Константин Леонидович, можно вопрос?

Белов. Ты откуда взялся?

Журналюга. Мама родила. С отличием закончил школу, университет, работал в лучших газетах... Белов. Здесь ты откуда взялся?

Журналюга.      Это профессиональный секрет)

Белов. Ладно, шут с тобой. Может, это и лучше. Валяй, пиши: я собираюсь раздать все свои деньги.

Пауза. Журналюга как будто ждет него-то еще.

Журналюга. Понял. Мне очень жаль. Я рисковал жизнью, я потратился на подкуп, я попал к вам — и что теперь мне дела гь? Понимаете, нашим читателям нужна скан­дальная, но достоверная информация. Да, мы врем, но врем убедительно. Больше того, правда так называемой желтой прессы на самом деле выше правды факта. Она смотрит вперед! Примитивная правда факта — что человек сделал. Наша правда — что может сделать! Привожу пример. Заголо­вок: " Иванов предал Родину! "

Белов. Какой Иванов? Их несколько.

Журналюга. Неважно. Иванов предал Родину! И несущественно, что он еще не предал, но — может предать! Читатель это прекрасно знает и хватает нашу газету, что­бы... Ну, там все оказывается не совсем так, но это уже детали. Или: " Петров проворо­вался! " Или: " Сидоров при смерти! " Пет­ров при этом однозначно проворовался, уже сейчас, просто еще не пойман, а при смерти каждый будет, то есть в перспективе это всегда правда. Заголовок решает все, Константин Леонидович! Если бы я написал: " Белов смертельно болен! Или: " Белов уходит от жены! " Неважно, что этого нет, но это возможно и, главное, публика в это пове­рит. И купит газету. А теперь представим: " Бе­лов раздает все свои деньги! " Это крах, никто не купит ни одного номера, потому что все подумают: вранье!

Белов. Почему же вранье? Я действительно раздаю деньги.

Журналюга. Извините, не верю. Не при­помню за последнее столетие ни одного по­добного случая. Белов. Ну, я буду первым.

Журналюга. Еше хуже. Это только эстеты любят осетрину первой свежести, наша публика обожает с тухлятиной, а еше лучше уже съеден­ную. Она любит прецеденты и сравнения. У Иванова пять миллионов, а у Сидорова десять. Иванов три раза женат, а Сидоров пять. Пони­маете? А вас сравнить не с кем. (С надеждой. ) Может, вы все-таки смертельно больны?

Белов. Может.

Журналюга. Вот. Уже лучше! Чем?

Белов. Мировой скорбью.

Журналюга. Ага, депрессия. На почве?

Белов. Что деньги раздаю. Про это тоже на­пишешь, понял?

Журналюга. Договорились. Но, извините, тогда мне серьезная сумма понадобится.

Белов. Зачем?

Журналюга.    Нанять охрану. Потому что многие меня после такой новости захотят... (Грустно умолкает. )

Белов. Почему, за что?

Журналюга. Неужели сами не понимаете?

Белов. Нет.

Журналюга. Тогда вы действительно боль­ны. Вы, похоже, даже не представляете по­следствий этого вашего заявления. Кстати, я записываю наш разговор на диктофон, поэто­му вы не сможете отказаться от своих слов.

Белов. И не собираюсь.

Журналюга. Послушайте... Между нами. Наверное, кто-то вам посоветовал — пи­ар-ход, имиджевый поступок, ведь так? Не хо­тите же вы на самом деле раздать все свои деньги!

Белов. Хочу. Миллиард оставлю на прожи­тье — и все.

Журналюга. Тогда... Тогда даже не знаю... Боюсь, редактор этого не пропустит. У нас тоже кодекс чести, у нас правила. У нас есть негласный лозунг: " Ври, да знай меру! "

Белов (достает из сейфа пачки денег, дает Журналюге). Это тебе, а это редактору. А это на охрану вам обоим. Чтобы материал завтра был. Журналюга. Он уже сегодня будет! (Улета­ет. )

Ведущий.    Материал, действительно, появился этим же вечером. И началось... Стремительно появляется Лира.

Лира.    Костя, не беспокойся! Их обяза­тельно накажут! Как они посмели, скоты! Им же Пряников четко объяснял: вся ин­формация строго по согласованию с нами!

Белов. Пряников? Это кто?

Лира.    Костя, что с тобой? Руководитель подразделения по связям с общественностью. Белов. Сколько их там, в этом подразде­лении?

Лира. Откуда мне знать? Человек триста, вроде бы.

Белов. Всех уволить. Стремительно входит Ж у ков.

Ведущий. Жуков Жан Жакович! Главный адвокат Белова.

Жуков. Не беспокойтесь, Константин Ле­онидович! Иск я им уже направил, меньше миллиона не возьмем! Или прикроем их га­зету! Нет, но какая наглость! Я вот что ду­маю: это чья-то санкция, сами они не по­смели бы. Но чья? Кто может на вас поку­ситься? Стоит обдумать!

Белов. Ты кто?

Жуков. Извините... Ваш адвокат. Глав­ный.

Белов. И другие есть?

Жуков. Личных — еще двенадцать, а если считать по всем корпорациям, то в наших юридических службах около полутора ты­сяч человек.

Белов. Дармоеды. Всех уволить. Жуков растерянно смотрит на Лиру.

Лира. Идите, идите, Жан Жакович! Вы ви­дите — Константин Леонидович не в себе.

Белов. Нет, в себе! Именно в себе! Я при­шел в себя, я в себя вернулся! Вот и вы воз­вращайтесь!

Жуков (растерянно бредет, останавлива­ется). Извините... У меня возникла неверо­ятная мысль... А может, журналист это не придумал? Может, вы действительно ему это сказали?

Белов. Не только сказал. Я собираюсь это сделать.

Лира. Костя! Не шути так!

Белов. Я не шучу.

Ж у ков, всплеснув руками и, не найдя больше слов, уходит потрясенный. Стремительно входит Костя. Ведущий. Константин, сын Белова! Сам Белов имел только среднее образование, его выручала смекалка, сообразительность и деловая наглость, которую еще называли хваткой. Тоже хорошее слово. Хишное. Сын же закончил Оксфорд, было такое учебное заведение на уровне современной начальной школы, но тогда считалось выешмм. Однако остался абсолютно пустым местом.

Костя хочет возразить.

Помолчи. Известен он был своей бурной ноч­ной жизнью и тем, что сбил старика на перекре­стке. Старик к тому же шел на зеленый свет. Неподкупный и принципиальный суд признал пострадавшего невиновным посмертно. Тем не менее родственники старика начали публично высказывать недовольство, адвокаты Кости привлекли их к ответственности за клевету. Костя хочет возразить.

Помолчи. Поэтому сцену его с отцом мы по­казывать не будем. Он сказал что-то пустое, вроде: " Папа, как же так? " И удалился. Костя хочет возразить.

" Удалился", я сказал! Будет он выступать еше тут.

Костя. Я не как Костя выступаю, я как актер выступаю! Что за свинство вообще? Дали роль — а роли нету! Ни одного слова! А характер показать? А эмоции? Я же это все умею! У меня энергетики дополна, я талантливый!

Ведущий. Как это ни одного слова? Сейчас вот— целую речь произнес. Произнес?

Костя. Произнес, но...

Ведущий. Характер, эмоции показал?

Костя. Показал, но...

Ведущий. Энергетику и талант предъявил?

Костя. Предъявил, но...

Ведущий. Будь доволен, до свидания! Костя кланяется публике и, уходя, встреча­ется со стремительно вылетающей на сцену Л а ной и пытается обнять ее.

Л а н а (бьет его по рукам). Отвали! Белов тем временем достает дротики и начи­нает метать их в мишень, Лира с большим удо­вольствием присоединяется к нему.

Ведущий. Лана, она же Таня, любовница Белова! Из разряда гламурных лохушек. Ло-хушка — от слова лох. Лох...

Лана (ему). Чего такое? Козел лысый, ты чего бормочешь там? Урод!

Ведущий. Слышите? Что удивительно: эти барышни почти все имели высшее гуманитар­ное образование, знали несколько языков, Шекспира в подлиннике читали, учились му­зыке, танцам, были спортсменки... Лана горделиво кивает.

... но при этом — лохушки полные, в манерах своих неотличимые от базарных торговок. Лана. Ты, баран пучеглазый, ты сам-то по­нял, чё сказал, недо... (зуммер-заглушка, как на телевидении), уё... (зуммер) косоголовое, му... (зуммер) недоношенный!

Ведущий (хладнокровно). Исследователи этого психологического феномена сделали вывод: гламурные лохушки с малолетства уяс­няли для себя, что продавать надо не свои зна ния, умения и таланты, которых часто и нет, а самих себя как таковых. Они без уста­ли трансформировали свою внешность, ле­пили себе губы, разукрашивали глаза и из­бавлялись от волосяного покрова. (Публи­ке. ) И этого не помните? Ну да, откуда во­лосы при такой радиации... Это было пре­красно: такие мягкие шелковистые нити на голове, на руках, на ногах. Не у всех. У жен-шин считалось плохо, когда на теле волосы. Глупо, согласитесь. Наверное, это было приятно — пушистые женские ножки...

Лана (слушая, все больше расширяет глаза и приоткрывает рот). Ну, такого идиотизма я никогда...

Ведущий (перебивает). Короче, они соз­нательно делали из себя продукт массового потребления, а чтобы нравиться массам. надо быть хоть гламурным. но похожим на массы, поэтому эти особи говорили гнуса­во, косноязычно и с интонациями деше­вого скандала.

Лана (гнусаво). Чё ты гонишь, ну че ты го­нишь, му... (зуммер) ты стоеросовый, скажи честно — завидуешь, да? Слюной обтекся, да? И отвали вообще, не до тебя, козел! Костя! Это что за дела, я не въезжаю вооб­ще? Ты пуркуа позволил слить эту инфу на­счет себя? Лирчик, извини, но это же запредел, согласись! (Переключается. ) Пре­красно выглядишь!

Лира. Ты тоже!

Лана и Лира подходят друг к другу и трое­кратно прикасаются щеками, изображая поцелуи.

Лана. Он. правда, что ли, все деньги раз­дать хочет?

Лира. Сама не пойму.

Белов. Правда.

Лана. Лира, по дружбе говорю — лечить его надо! Он ведь не понимает, что делает! Костя, ты только представь — у тебя, кроме жены, никого. И денег на любовницу нет. Прикинь реально, что за жизнь у тебя будет! Вот я — у меня личный гинеколог, личный венеролог, личный массажист, визажист, водитель, не считая прислуги и прочей шелупони...

Белов. Сколько?

Лана. Восемнадцать человек.

Белов. Уволить.

Лана. Ага. Ибез работы оставить? Они тебе большое спасибо скажут!

Белов. Пусть лечат, возят и обслуживают людей.

Лана. А я уже не человек, да? Урод, ты имеешь гарантированно красивую и здоро­вую любовницу — и всем хорошо! И тебе, и Лире, и мне, в обшем-то, хотя спрос на меня — сам понимаешь. Не пропаду. А у тебя что будет? Триппер за сто долларов в час?

Белов. У меня не будет посторонних жен­щин.

Лана. Как это? Лир, он чё, совсем?

Лира. Костя, в самом деле, объясни! Лана — это престиж, это лесть твоему мужскому тще­славию, это удовлетворение сексуальных ап­петитов — в результате ты спокоен, стабилен, нежен ко мне, у нас прекрасные отношения. А без любовницы что будет? Сплошные неврозы!

Белов. Тебя буду иметь. Регулярно.

Лира. Я не против, конечно, но так не быва­ет, Костя! Давно доказано — хорошая, грамот­ная любовница только укрепляет семью! Если ты. кроме меня, никого не будешь иметь, ты через год меня возненавидишь! И потом, Лана, не обижайся, сама знаешь: любовницы приходят и уходят, в этом их прелесть, зато жену начинаешь ценить за предсказуемость реакций. Соус вкусней хлеба, но одним со­усом сыт не будешь, поэтому в результате вы­бирают хлеб. Жена — хлеб мужа, любовница — соус. И дуры те, кто считают, будто муж может усидеть на одном хлебе!

Белов. Слушай, а ты меня вообще любила когда-нибудь?

Лира (растерялась). Ты серьезно?

Лана. Амбец. Надо звать психиатра.

Лира. Мне даже обидно... Я любила и люблю тебя. Костя...

Белов. Если ты меня любишь, ты должна же­лать мне добра, так?

Лира. Я и желаю. Иди сейчас с Ланочкой, ус­покойся, я как раз велела новое белье посте­лить, чистый хлопок, гладкое, мягкое. И Ланочка посмотри, какая сегодня! Загарчик. ко­жица прелесть, кремчик приятный, душки ароматные, сама бы так и съела! (Нежно целу­ет ее. )

Белов. Ну и ешьте друг друга. Если бы ты желала мне добра, ты бы поняла: мне плохо! И пока я не избавлюсь от денег, лучше мне не будет!

Лана. Чего? Ты это серьезно? Блин, я два­дцать с лишним лет на свете живу, не видала лоха, которому было бы хорошо, когда он без денег оставался!

Лира. Костя, я верю тебе. Я тебе верю. Но нельзя же так сразу. Попробуй несколько мил-лиардиков раздать — вдруг станет легче?

Белов. Пробовал уже, сама знаешь. Не по­могает.

Лана. Нет, к психиатру, однозначно! И я зна­ешь, чего тебе скажу: ты эгоист! Ты о жене по­думал? О сыне подумал — у него одна машина полмиллиона стоит, хорошо ему будет, когда такую машину и заправить не на что?

Белов. На " Жигулях" будет ездить.

Лана. На ком? Лир, " Жигули" — это чего?

Ведущий (публике). Я слышу ваши вопро­сы, слышу! " Жигули" — это...

Лана. Заткнись! А обо мне ты подумал, Костя? У меня репутация, она денег стоит! Если начнут трындеть, что я у психа в лю­бовницах была, у меня рейтинг сразу упа­дет! Короче, делай что хочешь, но тогда миллиард — моральную компенсацию!

Лира. Ты не зарывайся, девочка.

Лана. Не к тебе речь, сука старая!

Лира. Дешевка малолетняя!

Лана. Курица целлюлитная!

Лира. Хабалка дырявая! Появляется Коблеяшев и громко откаш­ливается. Дамы тут же умолкают. Коблеяшев (после паузы). Нам погово­рить надо.

Лана и Лира тут же выходят. Ведущий, поколебавшись, остается. Коблеяшев долго и пристально смотрит на него.

Ведущий (все больше тушуется). Пойду я посмотрю, как там... Ну, мало ли... (Идет к выходу. ) Коблеяшев Мулдаш Орестович! Друг Белова, очень влиятельный бизнесмен и политик! (Исчезает. ) И опять пауза.

Белов. Ты тоже меня не понял, Мулдаш?

Коблеяшев. Почему? Понял. Ты хочешь быть в белом фраке, а мы останемся в дерьме.

Белов. Вовсе я не хочу, чтобы вы были в дерьме. Это просто мой личный выбор.

Коблеяшев. Ты хочешь сказать; за этим никого нет?

Белов. Абсолютно.

Коблеяшев. Дело хуже, чем я думал. Если бы кто-то за этим стоял — устранить, и нет проблем. А так придется устранить тебя.

Белов. Ты шутишь, конечно?

Коблеяшев. Какие тут шутки! Я даже не знаю, как с тобой говорить. Ты с ума не со­шел?

Белов. Нет.

Коблеяшев. Тогда попробую обратиться к разуму. Ты, Костя, человек темный. Ты даже Маркса не читал. А он, хоть и сделал неверные выводы, но про капитал написал недурно. С отрицательной стороны. А жизнь потом проявила положительные сто­роны капитала. Объясняю популярно: вла­деть капиталом не только удача, честь и тому подобное, это еще и тяжелая работа, это долг и обязанность.

Белов. Ты мне рассказываешь?

Коблеяшев. Слава богу, хоть это пони­маешь. В самом деле, Костя, капитал — это как лес. А капиталист — его хозяин. Он старается этот лес приращивать. Он его окульту­ривает. Ведет селекцию. Дает работу лесникам, лесорубам, лесопилам, ботаникам, зоологам... Много кому. Да, у него больше всего, чем у про­чих. Он же в лесу хозяин — и малина лесная его, и пушные звери, и прибыль от продажи древе­сины — в умеренных количествах. И что ты хо­чешь сделать? Пустить в лес кого попало? Поде­лить — каждому по дереву? Знаешь, что будет? Каждый свое дерево спилит, продаст, а деньги прожрет, пропьет, протратит. И все, и нет леса. Нет капитала. Ты не сделаешь богаче людей. Костя, напротив, они станут беднее. Историче­ский опыт показывает...

Белов. Короче можешь?

Коблеяшев. Теперь подойдем с моральной стороны. Мы людей веками воспитывали в убе­жденности, что богатство не есть плохо, что ус­пех не есть грех, что неравенство обусловлено самой природой. И люди помаленьку привык­ли: да, есть кто-то, у кого большие деньги. Они, конечно, завидуют и даже ненавидят, но — в рамках. Ибо каждый представляет, что может оказаться богатым. Им в голову уже не влезает, что кто-то может отказаться от своего богатства. Вот мы, правоверные, грамотно вопрос решили — заплатили налог в пользу бедных и спим спо­койно. Христиане тоже неплохо устроились — у них такой идеал, которого все равно достичь нельзя, поэтому нечего и рыпаться. Луковку кому подашь — и на том спасибо. Знаешь, тго ты сделаешь, если и вправду раскидаешь свои деньги? Ты создашь прецедент, Костя. Люди начнут думать: вот, нашелся праведный человек среди этих сволочей. То есть ты нас всех авто­матически сделаешь сволочами, как я уже гово­рил. Этот раздал деньги, а другие нет. Почему? Чувствуешь, чем это чревато, дорогой? Соци­альным взрывом, катаклизмом! Ты цунами хо­чешь вызвать?

Белов. Ничего я не хочу! То есть хочу — по­коя в душе. Мулдаш. как ты не поймешь? Да знаю я, что это нерационально, неразумно, что, может быть, даже вредно, но... Хотя — не уверен. Не уверен, что вредно. Люди уже не верят ни во что и ни в кого. Не верят в беско­рыстие. Может, я хочу вернуть им эту веру? Коблеяшев. А. так ты себя уже мессией чувствуешь?

Белов. Нет, почему... Просто... Потребность души.

Коблеяшев. Хорошо. Я с тобой говорил как бизнесмен, теперь скажу как человек. Дума­ешь, я сплю спокойно? Думаешь, я не чувст­вую стыда, что могу позволить себе все, что хочу — в тысячу раз больше своих потребно­стей? Еше как стыдно! Я даже вегетарианцем стал, я живу скромно, я трачу на себя не боль­ше, чем какой-нибудь офисный клерк. Все равно — мучаюсь. И мне. Костя, часто хо­телось, как и тебе, выйти на площадь и за­кричать: люди, я вас люблю, возьмите все — до последней рубахи!

Белов (радостно). Значит, ты меня должен понять! Я даже не подозревал. Мулдаш, что у тебя бывают такие мысли!

Коблеяшев. Еще как бывают. Просто за руки себя держу. Специально распоряже­ние письменное разослал: по первому тре­бованию денег мне не выдавать. Только если повторю через день в присутствии но­тариуса, а потом еше через день в присутст­вии моей жены, дай бог ей здоровья. Это несколько замедляет дела, зато я застра­хован от безумных поступков.

Белов. А может, не безумные, Мулдаш? Может, душа подсказывает?

Коблеяшев (берет дротики и встает пе­ред мишенью). Я с тобой говорил как биз­несмен. (Бросает дротик в мишень. ) Как че­ловек. (Бросает дротик. ) А теперь скажу как депутат и человек, близкий к прави­тельству. (Поворачивается к Белову, целится в него. ) К примеру, если вернуться к образу леса, государству требуется много бревен. Построить забор для зашиты от врага, на­пример. А в госзаказнике деревьев мало. Кто нас выручит? Ты, Костя. Ты — наш карман, ты благодетель государства. А если ты раздашь все — попробуй тогда собрать по бревнышку!

Белов. С этого бы и начинал. Я и так вам миллионы качаю. И в бюджет, и партиям, и лично кое-кому.

Коблеяшев.   Вот и качай. А за это мы разрешаем качать тебе нефть.

Белов. Иесли я не захочу, вы меня дейст­вительно устраните?

Коблеяшев. В обязательном порядке. (Кидает дротик в Белова, промахивается — то ли нарочно, то ли случайно. )

  Белов. Не верю. Мулдаш. Мы же друзья, мы вместе начинали. Помнишь — коопера­тив создали по производству картофелечи­сток? Сами их делали из кровельной жести!

Коблеяшев (умиляется). Да, золотое было время!

Белов. А помнишь, я купил партию слегка просроченных армейских консервов, а они оказались совсем тухлыми, кто-то отравил­ся, не до смерти, к счастью, меня под суд, а тут кредиторы — ставят на счетчик, ты ад­вокатам заплатил, кредиторам заплатил, последнее ведь отдал, Мулдаш!

Коблеяшев Было дело, друг! А турецкие куртки из Йошкар-Олы?

Белов. А японские магнитофоны из Сара­това?

Коблеяшев А первый танкер с нефтью. Костя, ты помнишь? Гениально — у Васи Курского купили, государству продали, и оно же Васю попросило опять купить, а не ку­пишь, срок получишь, — Вася чуть не пове­сился с досады!

Они хохочут, бьют друг друга по плечам.

Белов   (помолчав). Так что же случилось, Мулдаш?

Коблеяшев. Ничего. Костя. Я тебе опять последнее отдам — но для дела! А если придет­ся тебя, извини за выражение, убить, тоже ведь для дела. Костя, ничего личного. Я слеза­ми обольюсь на твоей могиле, я заранее плачу, я такой тебе памятник отгрохаю на Ваганьков­ском, Церетели попрошу сделать — выше Петра Первого!

Белов (отчужденно). Ну, тогда извини, Мул­даш. Я вынужден защищаться. Охрана!

Ведущий (высовывается). Явилась охрана. Взяла Коблеяшева под руки и повела.

Коблеяшев (ведомый невидимыми охранни­ками). Опомнись, Костя! Ведь меня искать будут!

Белов. Пусть ищут. У меня тут подземный ход, он соединяется с тоннелем, через него тебя выведут на другом конце Москвы и на­дежно спрячут. Будешь в заложниках — чтобы никто не помешал мне сделать то, что я хочу.

Коблеяшев. Пресса шум поднимет!

Белов. Не поднимет. Лишний шум никому не нужен.

Коблеяшев. С огнем играешь, Костя!

Белов. Знаю.

Коблеяшев   (невидимым охранника. »). Не крутите руки, сволочи! Его " уводят ".

Ведущий (выходит, храбрясь). Скользкий тип. И опасный. (Поднимает руку. ) Не все сразу, по очереди! Не поняли, что такое турец­кие куртки из Йошкар-Олы? Я сам не понял. Как правительство может заставить частного человека что-то купить? Ну, это лекция на три часа об особенностях государственного капи­тализма в России начала двадцать первого века! Вернемся к нашему герою. Мясоедов сдержал свое слово, провернул несколько ге­ниальных операций и на законном основании избавил Белова от капитала, а также от всей или почти всей движимости и недвижимости. Оказалось, что все это не так уж трудно сде­лать при желании, а также при содействии на­логовых органов, прокуратуры, экологической полиции и множества других организаций, для которых нарочно открылись бреши, куда они проникли и унесли, кто сколько мог. Ос­тался у Белова один дом, один маленький са­молет, одна маленькая яхта, одна хоккейная команда из города Пятигорска, одна машина.

одна жена, один сын. В общем — все в единственном экземпляре. И миллиард долларов — тоже один. То есть Белов фак­тически добился своего и стал беден. Пото­му что, если сравнить с тем, что у него было, то осталось, можно сказать, почти ничего. Конечно, шума было все-таки много. Возле дома Белова собрались две демонстра­ции. Одни были с плакатами: " Молодец, Бе­лов! " Другие: " Будь ты проклят, Шварцман! " Те, кто проклинал, решили, что он хитрит — раздал только малую часть, чтобы ему разре­шили иметь в десять раз больше. Эти демон­страции сошлись стенка на стенку, дошло до мордобоя, явилась милиция... я слышу вопро­сы, но слишком долго объяснять, что это та­кое... потом надломом Белова демонстратив­но пролетели два военных легких бомбарди­ровщика. Коблеяшев был прав — поступок Белова не понравился ни бизнесменам, ни де­путатам, ни правительству, ни президенту. Больше того, он не понравился и народу. Почти каждый представлял себя на месте миллиардера, представлял, что бы он мог сде­лать на эти деньги, а потом воображал, что он эти деньги раздает, и, сплевывая в сердцах, го­ворил: " Дурак! " Белов, чуя опасность, отпус­тил Коблеяшева, забаррикадировался, укрыл­ся в благоустроенном подвале, сооруженном на случай ядерной войны, и ждал, когда ему станет легче. Но, увы, легче не становилось.

Белов. Тошно, Господи, не могу больше! Не сплю, не ем, призраки какие-то в глазах, будто я убил кого-то! А я пальцем никого не тронул в жизни! Хотя... Да нет, никого! Во­ровал, грешен. Жульничал, грешен. Прелю­бодействовал, грешен. Но при этом старал­ся по возможности живых людей не трогать! Появляется Л а на.

Лана. Это ты так думаешь.

Белов. Лана? Ты откуда здесь? Кто впус­тил?

Лана (нежно и скромно). Не кричи. Я ан­гел.

Белов. Ты?! Это самый лучший анекдот, который я от тебя слышал!

Лана. Я воплощаюсь в кого хочу. Ибо в каждом есть место ангелу, но не каждый терпит ангела в себе! (Пауза. ) Вообще-то я аплодисментов ждал. (Пауза. ) Спасибо.

Белов. То есть ты ангел в обличье Ланы?

Лана. Именно.

Белов. Что у меня вот тут, в кармане? (Прикасается к груди. )

Лана. Ничего.

Белов. А что я сейчас делал?

Лана. Уверял, что никого не убил.

Белов. Но ведь не убил же!

Лана. Ошибаешься. Вот хотя бы один случай. Ты выбросил на рынок партию курток из гнилой кожи. Двенадцатого марта неважно ка­кого года одну такую куртку купил Опрошенко Геннадий Викторович, сорокалетний води­тель автобуса из Пензы. Пришел домой, жена, работница текстильной фабрики, потерла куртку помусоленным пальцем, отчего краска тут же сошла, дернула ее за рукав, отчего швы тут же разошлись. После этого она ругала Ген­надия Викторовича один час сорок пять минут за глупость, за то, что он не умеет ни зараба­тывать, ни тратить, за то, что загубил ее жизнь, а также жизнь двоих детей, за то, что единственное умение Геннадия Викторовича

—   пить по субботам и петь фальшивым голо­сом народные песни. Геннадий Викторович
рассердился на жену и ушел, хлопнув дверью. Он пошел в гараж, где выпил и стал петь на­
родные песни. Один из товарищей сделал ему замечание, Геннадий Викторович схватил
монтировку и ударил его по голове, товарищ скончался на месте. Молодой парень, Митя
Ляхов звали, двадцать два года всего было. Вопрос: кто убил Митю Ляхова?

Белов. Кчему ты клонишь? Я, что ли, за­ставлял этого шофера пить и хвататься за мон­тировку?

Л а н а. А куртку кто ему продал? Не купи он ее, ничего бы не было. И это только один при­мер. Из-за этих курток вообще волна смертей прокатилась. Пять случаев обморожения, ко­гда покупатели от злости снимали куртки и выкидывали их, в Сибири дело было. Восем­надцать убийств — продавца курток убили, че­тырех жен, пять теш, двух непосредственных владельцев курток и, естественно, большое количество собутыльников, которые посмеи­вались над владельцами из-за неудачной по­купки. Но это еще что! А заражения крови со смертельным исходом в результате пользова­ния твоими картофелечистками, которые ржа­вели после первого же применения? А пере­стрелки из-за нефти? А отраатения дешевой тормозной жидкостью, производство которой ты наладил в промышленных масштабах? Белов. Не надо передергивать! Алкаши вся­кую гадость пьют, при чем тут я? Что мне, надпись надо было сделать: " Жидкость тор­мозная, не питьевая"?

Л а на. Нет. Тебе всего лишь надо было нала­дить жизнь людей так, чтобы они имели воз­можность пить качественные напитки.

Белов. Ага. А правительство ни при чем? Все остальные бизнесмены ни при чем? Депутаты ни при чем? Л а на. Все вы сволочи. С вас еще спросится - сколько народу погубили! А все ваша жад­ность не мерянная! Ты и сына своего угробишь.

Белов. Что?! Ты что говоришь, дура? Или дурак?

Лана. Извини, но факты — упрямая вешь. Сейчас твой сын заправляется на одной и i заправок, принадлежащих тебе. Там разбав­ляют бензин всяким суслом.

Белов. Я, что ли, им велю это делать?

Лана. Не велишь. Но ты не сделал ничего, чтобы этого было. Вернее, кое-что сделал — для отвода глаз. Итак, он запраатяет свой простенький БМВ...

Ведущий (торопливо вставляет). Это та­кая машина была. По земле ездила. С коле­сами.

Лана (строго посмотрев на него). ... кото­рый он купил, продав свой суперкар, чтобы было на что жить. Ему вливают сусло.

Белов (испуганно). Какая заправка? Быст­ро говори!

Лана. В твоем реестре пятьдесят шестая. на Дмитровке.

Белов (в телефон). Быстро телефон пять­десят шестой на Дмитровке! Быстро я ска­зал! (Слушает, набирает другой номер. ) Пятьдесят шестая? Белов. Вы совсем обна­глели, вы кому льете, видите, нет? Сын мои¹ Да, сын, узнавать пора! Уехал?.. Ладно, я с вами еше разберусь!

Лана. С собой разберись. Только поздно уже.

Белов. Как это? Что случилось? Говори!

Лана (комментирует то, что видит внут­ренним зрением). Он чувствует перебои в мо­торе. Он возмущен. Он поворачивает обрат­но, чтобы устроить скандал. Он мчится.

Белов. Ты шутишь? Ты разыгрываешь?

Лана.   Обгоняет трамвай. Из-за трамвая человек. Костя резко поворачивает... Он не захотел сбить человека. Не так уж плохо ты его воспитал.

Белов. Что?!

Лана. Боковой удар водительской дверцей о фонарный столб... На скорости сто два­дцать...

Белов (кричит). Нет! Нет! Нет!

Лана. Извини. (Уходит. ) Белов ложится ничком на пол. Появляется Лира, садится рядом, гладит его по голове.

Белов (поднимается, садится). Лира? Или опять ангел?

Лира. Да.

Белов. Что теперь делать? Как жить? У него был ангел-хранитель?

Лира. Конечно.

Белов. Почему он его не спас?

Лира. У того человека, который не погиб под колесами, тоже ангел-хранитель.  

Белов. Он что, сильнее? Или тот человек очень ценный?

Лира. Семьдесят семь лет, диабет, ишемия, склероз. Через двести двадцать один день все равно умрет.

Белов (вскакивает). Тогда почему? За что? С какой стати? Что за бардак у вас в вашей кон­торе? Неужели ангелы не могли договориться, не сообразили, что жизнь молодого человека ценнее? У него дети могли родиться!

Лира. Решают в конечном итоге не они.

Белов. А, Бога имеешь в виду? Тогда понят­но! (Смотрит вверх. ) Отомстил, да? Отомстил через сына? Я знаю, я Библию читал — ты мстительный, злой, тебе только дай кого-ни­будь прихлопнуть! Чтобы все твою силу видели!

Лира. Замолчи! Он всех любит. А уж как вы сами себе мстите — ему и не снилось. (Вста­ет. ) Это ты убил нашего сына, Белов! Это ты виноват, Шварцман! Он до этого стариков го­тов был десятками давить, а тут, видите ли, постеснялся! Заразил ты его, понял?

Белов. Постой... Ты кто?

Лира. Не притворяйся сумасшедшим!

Белов. Он только что тут был. Ангел. В тебе.

Лира. Не было тут никакого ангела, а тем бо­лее во мне! Во мне такой ужас, что не один ан­гел ни выживет! Ты подлец, Белов! Не выхва­лялся бы — не оставил бы сына без денег, не ку­пил бы он эту дешевку, не разбился бы! Ты убийца, понял? Деньги он раздал! Да ты на все готов, лишь бы похвалиться, лишь бы слава была! Ты меня выбрал — чтобы хвалиться мной, зарабатывал — чтобы хвалиться, слава тебе нуж­на, а не деньги! Хотя миллиардик оставил все-таки! Чтобы в сытости наслаждаться своим благородством! Ну — радуйся, убил сына! Мо­жет, и меня убьешь? И еще человек сто — если помещают тебе делать добрые дела! Вот тогда у тебя слава будет — на века! А ты знаешь, кто славу любит? Антихрист! Ты антихрист, Белов, ты дьявол! Не подходи ко мне!

Белов. Я и не подхожу. Я... Я вообще исчез­ну. Оставь миллиард себе. (Выхватывает чеко­вую книжку, быстро пишет, вырывает листок, кидает его Лире. ) Мне ничего не нужно. Будь я проклят! (Бредет к выходу. )

Ведущий.   И Белов через потайную дверь проник в подземный ход, выбрался наружу в укромном месте и уехал. У него были, конеч­но, деньги на карманные расходы, но Белов приложил все усилия, чтобы растратить их по дороге. Остаток просто раздал нищим. И ока­зался в селе Шабашовка — абсолютно бедным, как он и хотел.

Деревенский дом. Зима. Анатолий и Тать­яна за столом, выпивают — так, как мы это видели в первый раз. Входит Белов с охапкой дров, сваливает их у печи.

Анатолий. Осторожней! (Кивает на зана­веску. ) Люди спят! Воды еше принеси.

Белов (подходит к ведрам). Так есть еще!

Анатолий (неспешно встает, берет ведро, пинком открывает дверь, выплескивает воду на двор, дает ведро Белову). Теперь нет.

Белов. Самодур ты, Анатолий.

Анатолий. Просто не люблю видеть, ко­гда кто-то без дела сидит. А ты приучайся. Делать дело, когда надо, это и дурак умеет, а ты научись, когда не надо!

Белов. Сам-то почему не работаешь?

Анатолий. Работать — за такие деньги?

Белов. Но раньше ведь работал.

Анатолий. Работал. А потом потерял ин­терес. Из-за тебя, сволочь. Швырнул тебе сдуру, спьяну эти деньги, с тех пор и муча­юсь. На пять лет хватило бы при правиль­ном раскладе!

Татьяна. А то и на десять. Говорила я тебе: не похмеляйся!

Анатолий. Ты вообще молчи! Как домой придешь с зарплатой, ты все карманы обы­щешь. Все к рукам приберешь. А тут такие деньги — почему мне доверила взять?

Татьяна. Растерялась я... И не греши, Анатолий, не ругай человека, на его деньги дочку вылечили.

Анатолий. Обошлись бы и без его денег!

Татьяна. Это как?

Анатолий. Кто-нибудь дал бы. Или по­шел бы к начальству, потребовал бы, чтобы бесплатно. Жизнь все-таки человеческая!

Татьяна. Ты ходил до этого, толку-то!

Анатолий. Я бы не так пошел. Я бы к главврачу — с топориком. (Берет топор, прячет его за спину; изображает. ) Вежливо вошел: " Здравствуйте! " Он мне: " Здорово, чего опять пришел? " А я: " Будем дочке опе­рацию делать или как? " А он: " Будем, день­ги давай! " — " А без денег? " — " Не будем! " — " Не будем? А так? " (Вонзает топор в стену, испуганно кричит. ) " Будем, будем! Вне очереди! "

Татьяна.   Уймись, орясина! Это все ж таки дом! Жилище! А ты стены курочишь! Анатолий, довольный собою, садится и про­должает выпивать.

Белов (пытается вытащить топор, полу­чается не сразу). Здоровый ты мужик, Ана­толий. Крепкий.

Анатолий. Вот и езжай куда-нибудь, пока я тебя не пришиб.

Татьяна. Уймись, говорю!

Белов. Чем я тебя так рассердил?

Анатолий.   Ничем. Раздражаешь. Напо­минаешь мне о моей глупости. Зачем ты во­обще приехал сюда? Белов. Просто... Пожить — как люди жи вут.

Татьяна. Это вы зря. Из Москвы-то да сю­да-то? Да я бы никогда бы! В Москве чисто, просторно, красиво, я была, мне понравилося. А тут чего? Ничего! Старики и старухи поми­рают, мужики пьют, бабы все в говне — со скотиной возятся, детей мало, никто рожать не хочет. А, да чего говорить! (Выпивает. )

Анатолий. Не ври на родину! У нас тут воз­дух! Экология! А мужики не больше пьют, чем везде! Вон Ермошин — так совсем не пьет.

Татьяна. Сказал. У Ермошина инфаркт, куда ему пить?

Анатолий. Ау Кучерёва два инфаркта — и хлещет! Но суть не в том. (Белову. ) Как люди, говоришь? Не получится у тебя.

Белов. Это почему?

Анатолий. А потому. Потому что человеком родиться надо!

Белов. Ты, значит, человек, а я нет?

Анатолий. Ты частично. Потому что я живу, как душа велит, а ты придумываешь. Я вот вы­пиваю — душа велит. А ты — выпей! (Налива­ет стакан. )

Белов (подходит к столу). Ну что же. И могу. (Выпивает, морщится. )

Анатолий (тоже выпивает, крякает). Вот тебе и разница. Я выпил, как человек, потому что захотел. А ты — потому что придумал. Не уживешься ты здесь, уезжай, не стесняй нас. А то начальству скажу, что ты у меня скрыва­ешься, оно про тебя живо в Москву доложит. Подпольщик тоже нашелся!

Б е л о в. А где же традиционное русское госте­приимство?

Татьяна. Да не слушайте вы его! Он как раз гостеприимный! К нему кто ни приди, хоть ночью, хоть когда, особенно если с бутылкой, всегда пустит! Это он так, важности на себя напускает!

А н а т о л и й. А ты за меня не говори! (Белову. ) Дрова прогорели, не видишь?

Белов (открывает заслонку, всовывает в печь дрова, ворошит кочергой; задумчиво). Обидно, Анатолий. Ты ведь мою жизнь изменил. Когда ты от денег отказался, меня всего перетряхну­ло. Вот, думаю, есть же люди, для них прин­цип дороже денег. Я фактически из-за тебя стал другим человеком.

Анатолий. Ну и дурак. И я дурак.

Белов. Вот именно.

Татьяна. Что правда, то правда, принципов у него дополна. У него чуть что — сразу прин­цип. Он ведь и не работает сейчас не потому, что не хочет, а — из принципа не работает!

Анатолий. Ты умолкнешь когда-нибудь, ду­рында?

Татьяна. А чего ты мне рот затыкаешь? Даже неудобно перед человеком. Я тебе жена все-таки, а дочери твоей мать!

Анатолий (встает). Так. Ну, тогда не обижайся, жена моей дочери и меня мать!

Татьяна. Ой, господи! (Испуганно вскаки­вает, бежит к двери. )

Анатолий  (успевает схватить топор и встать перед нею; замахивается). Говори: я сукина дочь и твоя живая смерть!

Татьяна. Не скажу!

Белов (встает между ними). Анатолий, остынь!

Анатолий. Уйди! Зарублю!

Белов. Руби.

Татьяна, воспользовавшись моментом, устрелыяется к двери, выбегает.

Анатолий. Не уйдешь, зараза! (Выбегает вслед за ней. )

Просыпается и выходит, потягиваясь, из-за занавески хозяйская дочь. Маша, весьма не­красивая девушка.

Маша. Надо же так орать... Сколько вре­мя?

Белов (озирается). Не знаю. Часов нет.

Маша. Но чего вообще? День, утро, вечер?

Белов. Вечер. Хочешь чего-нибудь?

Маша. Сдохнуть. А ты зря тут высижива­ешь, все равно найдут. Отец за бутылку проболтается. Уезжай сам — и меня с собой возьми. Удочерить не хочешь? Или любов­ницей меня сделай. Я молодая, горячая, хоть у кого в Шабашовке спроси. Машка суперстарт. Она же суперфиниш.

Белов. Зачем тебе это? То есть в Москву?

Маша. А тут чего ловить? Жопа полная. Ни одного нормального парня. Так я не по­няла, берешь в любовницы? (Обнимает его, заглядывает в глаза. )

Белов. Я бы с радостью...

Маша. Ясно. (Отталкивает его, наливает самогона в стакан, выпивает. ) Страшная я, так и скажи.

Белов. Маша, ты очень... Она с усмешкой смотрит на него. (После паузы. ) Разве дело не в этом? Я тоже с детства — урод. Маша. У тебя миллионы.

Белов. Теперь нет.

Маша. Поэтому ты тут со мной.

Белов. Дело не во внешности. И не в мил­лионах. Покой душе нужен, равновесие. Вот что главное. Я знаю много красивых, но очень несчастных женщин. Больных и душой, и телом. А ты здоровая теперь. Радуйся.

Маша. Уж лучше три дня красавицей по­жить, чем триста лет уродкой. Ты представ­ляешь вообше, что это такое: идешь по ули­це или едешь на супермашине —* и на тебя все смотрят, и тебя все хотят! Тебе не по нять, ты мужчина. А я это во сне вижу каждый день. Я иду (изображает) — и все смотрят. И хотят. И каждый в голове меня умоляет: от­дайся, отдайся, отдайся! Думаешь, я тут всем даю, потому что очень хочется? Не давала бы, никто меня бы и не заметил бы вообще. А тут — пусть ругаются, пусть обзывают — а хотят, все равно хотят. А была бы красавицей — ни­кому бы не дапа. Всем бы обещала, всех зама­нивала бы — и хрен вот вам! Никому! Вот на столько (показывает краешек пальца) не дам, хоть ты миллионы предлагай! Нарочно — что­бы мучились!

Белов. А любовницей хочешь стать.

Маша. Так это по любви.

Белов. Но ты же меня не любишь.

Маша. Полюбила бы. Если захотеть, полу­чится, я умею. Я парней своих, между прочим, всех люблю. Даже смешно бывает: кажется, что не люблю, а начинаешь с ним это самое, и понимаешь: люблю, как ни странно. Я без любви поэтому никому еще не давала. Чтобы ты лишнего не думал.

Белов. Маша, а что за операция у тебя была?

Маша. От дурости лечили. Ну, как — я в журнале увидела у одной губы красивые. Пла­стическая операция. Силикон. Я у Вовки, он техник, головастый, я спросила: " Силикон, это что? " Он говорит: " Ну, наверно, типа гли­церина". Я тогда взяла глицерин, шприц с большой иголкой у нашего ветеринара и нача­ла в губы закачивать.

Белов. Без наркоза?

Маша. Ты сказал! А кто бы мне закачивал, если бы я под наркозом была? Нет, грамм три­ста выпила, конечно... А потом — воспаление, нагноение, заражение крови началось. Ну, и чуть не сдохла. Хотели губу верхнюю вообще отрезать, я не дала. Но, между прочим, после операции губки лучше стали, правда? Пухлее, да? Как у этой... ну... господи, актриса эта...

Белов. То есть... Дура! Идиотка!

Маша. Ты чего это?

Белов. А того! Я ради вас всю жизнь свою разрушил! Из-за вас! А вы тут самогон жрете и в губы глицерин закачиваете! Ветеринарным шприцем! Друзей обидел, жену, любовницу, прекрасную женщину, всех обидел, а чего до­бился? А главное — сын погиб, понимаешь ты? Сын! (Трясет ее за плечи. )

Маша. Красивый был?

Белов. А?

Маша. Красивый сын был?

Белов. Не знаю... Да, наверно... Не знаю... Ничего не знаю! Господи! Уйду совсем от всех! Один буду жить! Или сдохну! (Хватает со сте­ны ружье и выбегает. ) Появляется Ведущий.

Ведущий. И побежал Белов куда глаза гля дят. Бежал, бежал, бежал... И опять явился ему ангел.

Появляется Мужик.

Белов. А, хранитель! Чего тебя от меня еще нужно? Ты зачем меня подбил на эти дела, сволочь? Ты ведь знал, что так будет? Знал?

Мужик. Так вопрос не стоит. Ты сам знал.

Б е л о в. Да я даже предположить не мог!

Мужик. Неужели? Я тебя не подбивал, ты сам себя подбил. Люди, люди... Если бы ты хотя бы на минутку задумался, чем все мо­жет кончиться, ты сам бы все увидел. Разве трудно было предположить, как жена себя поведет, как друзья себя поведут, как сын себя поведет? Ты не о них думал, о себе. Покоя захотел. А покоя теперь тебе не бу­дет.   Никогда.   Гарантирую.   Хотя, опять-таки, ты и сам знаешь.

Белов.    Постой. Давай проще говорить, ладно? Практически?

Мужик. Ну, давай.

Белов. Я должен был это сделать или нет? Раздать деньги, все потерять? Или это все-таки ошибка? Мужик. Не имеет значения.

Белов. Как это, не имеет значения?

М у ж и к. А так. В данном случае не способ важен, а цель.

Белов. Ну, и какая же цель?

Мужик. Сам знаешь. Ты этого хотел. Без этого ты чувствовал себя инвалидом, уро­дом, человеком только наполовину. Неко­торые ведь как объясняют жизнь? Все, мол, просто: делай, что должно, и будь что будет. А что должно-то, вот вопрос! Убийца уби­вает и думает, что должно. Мать ребенка в приют сдает и думает, что должно. Каждый себе находит оправдание. Дескать, все свое предназначение на земле выполняют, вот я и выполняю. А ты не смог. Почуял: что-то не так. Понял, что без этого не можешь.

Белов. Без чего — без этого? Слово назо­ви.

Мужик. Я стесняюсь.

Белов. Что, матерное, что ли?

Мужик. Да нет... Просто... Детское оно какое-то...

Белов. Слово! Назови слово! Что это такое это, ради чего я жизнь сломал себе и дру­гим? Что? Предопределение? Карма? Долг?

Мужик. Я даже вспотел. Фу ты, в самом деле...

Ведущий. Назвали бы, в самом деле, не мучили бы его.

Мужик. Еше больше мучиться начнет.

Ведущий. Так он этого и хочет.

Белов. Слово! Назови слово!

Мужик. Предупреждаю — слово самое не модное из всех. Глупое. Наивное. Если вслух произнести при ком-то — хохоту не оберешься.

Белов. Слово! Убью!

Напомним, что в руках у него ружье. Он дер­жит его нелепо, направляя куда-то вбок и вверх, а при последнем выкрике нажимает на спусковой крючок. Выстрел, с дерева на голову Мужика падает ветка. Белов застывает.

  Ведущий (вздрогнув). Нельзя же так пу­гать! (Зрителям. ) Был такой закон древнего театра: если на стене висит ружье, оно должно выстрелить. Ружье — это... Я разве не объяснял? Ну, устройство для того, что­бы кусочком свинца попасть в другого чело­века. Происходил разрыв мышечных тка­ней, кровеносных сосудов, в ту пору чело­век мог от этого даже умереть. (Смотрит в зал. ) А? Так я об этом и говорю! Висит ружье — и пусть висит. Для интерьера. А если вод­ка на столе стоит, ее обязательно пить? Это вы понимаете, что можно не пить, а для землян той поры, особенно в стране России, то был величайший парадокс. Как это — стоит на столе водка, а ее не пить? Они это­го понять не могли. Но водка — ладно, от нее не все умирали, а ружье — вешь опас­ная. Тем не менее раз висит — должно вы­стрелить. Такие были странные законы те­атра. Вот оно и выстрелило. Белов (приходит в себя). Постой... Так оно заряжено было? Или его потом зарядили?

Мужик (смущенно). Было...

Белов. То есть ты меня тогда обманул?

Мужик. Ну... Не без этого.

Белов. Ты же ангел! Как ты можешь обма­нывать?

Мужик. Я не просто ангел, я ангел-храни­тель. Нам можно иногда. Для вашей же поль­зы.

Белов. Так, может, ты меня и во всем другом надул?

Мужик. Ни в коем случае. И вообще — ты сам все решил.

Белов некоторое время смотрит на Мужика и вдруг выставляет в его направлении кукиш. И что это значит?

Белов (усмехается). А я тебя тоже обманул.

Ну, была депрессия, чисто клинические дела. Все, что я делал, это так — чистый эксперимент. На самом деле плевать я хотел на тебя, на людей, на все вообще! Я хочу быть счастливым — и буду им!

М у ж и к. Да будь, кто тебе мешает?

Белов. Не могу! Не получается! Знаешь что? Убью я тебя, ангел. Ведь как? Если ко­го-то убьешь, то прошения нет, да? А раз его все равно нет, то можно дальше делать, что хочешь. Ну, как у маньяков. Одного убил — другие уже не считаются, за одного все равно пожизненное дадут. Убью — и нет проблем. (Наставляет на Мужика ружье. ) Сам знаешь, по такой мишени я не промах­нусь! Ну? Скажи что-нибудь! Прощения попроси — за обман. Сознайся, что ты по­шутил! Не молчи! Ведь убью же! (Стре­ляет. )

Мужик медленно оседает на пол. Белов са­дится перед ним — спиной к залу. А потом ложится — ничком.

Ведущий. Ион убил ангела. Убить — это означает насильственно прекратить биоло­гическое существование. Хотя — какое био­логическое существование у ангела? Это вопрос. И как можно убить ангела-храните­ля? Если он человека хранит, как же он себя охранить не сумеет? Тоже вопрос. Не знаю. А фактически суть в следующем: на следующий день во всех газетах объявили: " Миллиардер Белов-Швармман пытался покончить жизнь самоубийством посредст­вом выстрела из ружья". Попытка оказалась неудачной — или удачной, с какой стороны посмотреть. Короче говоря, он остался жив. (Смотрит на Белова и Мужика. ) Жив, я сказал!

Белов и Мужик медленно приподнимаются, садятся, смотрят друг на друга. Тут и сказке конец, а кто слушал — огурец. Это я пошутил. Не поняли? Ну, огурец, это такое зеленое съедобное было растение. Растение — это то, что из земли растет, из семени, потом фотосинтез и все такое про­чее. (С печальной улыбкой крутит головой. ) Слушайте, с вами невозможно говорить, вы же ничего не знаете!

Занавес