Александр Жигарев 7 страница

Первый концерт в Москве. Как справиться с волнением? Чтобы не сорваться, не дать возможности эмоциям помешать профессионализму, годами отточенному мастерству? Анна чувствует, что голова стянута железным обручем, а сердце стучит так сильно, что оглядываешься - не слышит ли кто рядом этого стука.

Но коллеги шутят, им весело, они едут на концерт в хорошем настроении. Мужчины одеты с иголочки, лица холеные, тщательно выбритые. Как не похожи эти гастролеры, привыкшие к зарубежным турне, на тех артистов, с которыми она начинала, с которыми колесила по провинции! На вечно невыспавшихся людей с бледными, усталыми лицами, одетыми более чем скромно - в потертые джинсы, бесформенные грубые свитера, плащи цвета хаки. Эти звезды другие! Они знают себе цену, привыкли к успеху и воспринимают его как должное.

- Бьюсь об заклад, - восклицает Януш Гнятковский, - я один смогу петь весь вечер, причем " Бесамэ мучо" семь раз на бис, а " Истамбул Константинополь" - одиннадцать!

- Подумаешь, удивил! - презрительно усмехается Веслава Дроецкая. - Да если хочешь знать, так и я в Ленинграде месяца три назад по полтора часа со сцены не уходила... А эта Лоубалова! " Красную розочку, красную розочку я тебе дарю... ". И еще: " Я вас всех очень, очень люблю... " И успех обеспечен!

Кто из артистов не мечтает иметь успех у публики? Таких нет. Но только какой ценой? Одни свято верят в свой талант и мастерство. Другие надеются на " проходной" репертуар, третьи - на экстравагантность и неожиданность, четвертые - на дурные вкусы публики... Анна в тот вечер мечтала понравиться москвичам, мечтала и горько жалела, что у нее почти не было времени готовиться к гастролям, что у нее лишь партитуры совершенно здесь неизвестных польских песен, что в репертуаре ее нет ни русской, ни советской песни. Да и вообще репертуар у нее не выигрышный - ни одной ярко выраженной ритмичной песни с интонациями шлягера.

Зал летнего театра " Эрмитаж" заполнен до отказа. Лишние билеты спрашивали еще у Садового кольца. Когда автобус сквозь толпу зрителей подъехал к служебному входу, наиболее ловкие прорвались сквозь кордон милиции и так настойчиво стали просить автографы, что со стороны могло показаться, будто речь идет об их жизни и смерти. Хорошее настроение коллег, их абсолютная уверенность в успехе неожиданно подействовали на Аню.

А ведь Януш Гнятковский говорил правду! Высокий, с блестящей, как начищенная кастрюля, лысиной, с хищным ястребиным носом, он носился по сцене со спринтерской скоростью. Хрипел и залихватски свистел в микрофон. Во время музыкальных пауз успевал ввернуть несколько русских фраз, и зал весело отвечал ему аплодисментами.

" Действительно, - подумала Аня, - Януш вполне мог бы выступать и один". Потом Веслава Дроецкая пела по-русски, забавно, подкупающе коверкая слова. И тоже вернулась за кулисы довольная, с огромной охапкой белых и красных роз. Мария Котербская в самом начале выдала душераздирающее танго о студентах. Эту песню пришлось повторить трижды. А когда Мария спела " Зацвел, зацвел вишневый сад", могло показаться, что аплодисменты не стихнут никогда...

Анне пришлось начинать второе отделение. Она отчетливо видела со сцены лица зрителей - веселые, доброжелательные, по-видимому, ожидающие от нее еще какого-нибудь " чуда-юда" вроде " Истамбула". И на какое-то мгновение Аня пожалела, что не споет сейчас какую-нибудь сверхмодную вещь, не будет нарочито коверкать русский и тем самым обманет ожидания многих... Но вот Ежи Мильян взмахнул дирижерской палочкой - и оркестр заиграл, а через несколько секунд вступила Анна. Она пела и одновременно старалась рассмотреть лица зрителей: ведь, наверное, совсем скоро на них появятся огорчение, разочарование, безразличие. Но зрители по-прежнему смотрели доброжелательно и, как показалось Анне, даже с интересом... Ей аплодировали долго. Меньше, конечно, чем Гнятковскому или Котербской, но все равно мощно и громко.

Самое удивительное произошло после " Эвридик" - зал взорвался, охваченный единым страстным порывом. Раздались крики " браво! " На сцену сыпались цветы, музыканты недоуменно переглядывались: " Такой успех? Вряд ли " Эвридики" здесь известны. А может быть, в Москву транслировали фестиваль из Ополе? Сомнительно... " На бис Анна пела окрыленная. Ей казалось, что в зале - давно знакомые и дорогие люди, которые пришли на встречу с ней спустя долгие годы... Вот сейчас она споет, а потом начнутся расспросы про житье-бытье, про маму и бабушку и как там было в Польше все эти годы. Ей пришлось спеть еще два раза " Эвридики" и одну итальянскую песню. А зал бушевал до тех пор, пока зрители не поняли, что певица действительно устала и больше выступать не в состоянии.

На следующий день она встала рано, посмотрела на себя в зеркало и улыбнулась счастливой, беспечной улыбкой, вспомнила вчерашний концерт, поздравления товарищей, восторженные крики зрителей, провожавших ее до автобуса, какого-то советского журналиста, пытавшегося общаться с ней по-польски, смешно выговаривавшего польские и украинские слова.

" А я почему-то отвечала ему по-польски. Еще ни разу тут, в Москве, не сказала ни слова по-русски. Прямо комплекс какой-то... ".

Через полчаса она обратилась к таксисту, скучавшему в длинной колонне светло-зеленых новеньких " Волг":

- Пожалуйста, отвезите меня на старый Арбат. - Сказала и уловила, что говорит по-русски, как иностранка, с заметным акцентом - " эл" звучит немного твердо.

- В два счета доставим, - заулыбался таксист. - А я вас сразу узнал: был вчера на вашем концерте. Здорово поете, только жалко, что не по-нашему... Рассказывали бы, что ли, о чем песня. Вы русский, я вижу, знаете...

- Знаю, - улыбнулась Аня, откинувшись на заднее сиденье и стараясь в зеркало разглядеть молодое лицо водителя.

- Вам на Арбат как, по адресу или просто так? - поинтересовался он, сворачивая на набережную.

- Просто так, - ответила Анна. - Я никогда не видела старого Арбата, но много о нем читала...

- Тогда поехали, покажу вам Москву, - весело предложил шофер. - Вы о деньгах не беспокойтесь. Будем считать - это мой вклад в дело нерушимой дружбы.

Они кружили по центру, и Анна всматривалась в незнакомые очертания московских улиц и площадей. Это была " экскурсия чувств" - желание в одиночестве прикоснуться к тому, что она сама считала святыней...

Второй концерт прошел с тем же успехом, что и первый. Анна сделала вывод из пожелания таксиста и попыталась перевести содержание песен на русский. Перевод получился каким-то примитивным и маловыразительным, исчезла поэтичность и романтическое обаяние оригинала. Она не решилась произнести содержание песен по-русски. Да и, кроме того, она не могла избавиться от ощущения, что люди, сидящие в зале, прекрасно понимают ее. И вообще - нужен ли песне перевод, когда существует музыкальный драматизм, ярко выраженная эмоциональность, настроение, наконец? В этот вечер концерт записывали для радиопередачи. Потом их попросили задержаться и коротко рассказать о себе перед микрофоном. За кулисами и польские артисты, и работники Госконцерта, и рабочие сцены - все почему-то нежно обращались к ней: " Анечка". Анечкой стали сразу же называть ее и работники радио.

- Я тоже Анна, - представилась ей высокая блондинка с волевым лицом и умными, проницательными глазами. Она ласково смотрела на Анну, и по тому, как произнесла эти слова, видно было, что смущалась и эта фраза далась ей нелегко.

- Вы по-русски хорошо понимаете? - спросила она.

- Хорошо, - ответила Анна.

- Вот и отлично. Я редактор студии грамзаписи " Мелодия" Анна Качалина, я была на двух ваших концертах, и у нас к вам есть предложение...

Как мечтала Анна о своей пластинке! Кшивка как-то намекал ей, что у него есть связи в Варшаве, что надо кому-то " дать в лапу", выбрать песни известных, маститых композиторов, договориться с приличными музыкантами (разумеется, за деньги), написать хорошие оркестровки (тоже за деньги). И тогда " тип-топ": через год покупай свою пластинку! Но дело не двигалось, разговоры оставались разговорами... Говоря откровенно, все упиралось в деньги, а их как раз и не хватало: все, что она зарабатывала, вылетало в трубу. Обеды в гостиничных кафе и ресторанах, платья для сцены, даже телефонные разговоры со Збышеком (это ведь тоже надо учитывать) - поглощали почти все доходы... Чтобы договориться с хорошими музыкантами, способными сыграть не в концерте, а на записи, да плюс хорошие оркестровки - это влезть в сумасшедшие долги. А где гарантия, что будет отдача?

А тут эта милая пани сказала: " интересное предложение... " Да еще где в Москве! Что она имела в виду? Просто жутко подумать - неужели они хотят записать с ней пластинку?! Как себя вести? Надо не выдавать волнения. Не показывать, что творится в душе.

Через день-два обе Анны встретились на улице Станкевича, где в глубине старого московского дворика расположена старая кирха, переоборудованная в студию грамзаписи. Все слова и чувства, которые Анна пыталась скрыть, вернее, прикрыть завесой равнодушия, неожиданно сами собой прорвались. Она заговорила быстро и невпопад:

- Ой, я так счастлива... Просто не верится... И за что...

- Я тоже счастлива, - ответила Качалина, - у вас редкий талант! - Она сказала это просто, естественно и вместе с тем как-то искренне и весомо, будто они говорили об обычных житейских делах. - Надо выбрать репертуар, установить тональность, я приглашу композиторов. Мне кажется, вам бы удался советский репертуар...

Если бы Анне всего несколько месяцев назад сказали, что она способна выдержать такую колоссальную нагрузку, она бы, пожалуй, не поверила. Концерты каждый день, а в субботу и в воскресенье - по два, при этом напряженная работа над репертуаром для пластинки с композиторами, оркестровщиком, звукорежиссером, редактором Анной Качалиной. Правда, Анна никак не могла назвать все это " работой". Это было вершиной счастья, которое не сравнишь ни с чем. Настоящая жизнь начиналась для нее с того самого момента, когда начинала звучать музыка... Ее раздражали интервью. Анну буквально осаждали журналисты, она отбивалась, как могла, жаловалась на усталость, говорила о том, что уже поделилась всем, чем могла, советовала обратиться к другим польским артистам...

Зато когда она приходила в студию, то чувствовала небывалое блаженство, чуть ли не физическое, призывала сама себя к благоразумию, уравновешенности. Она любила проводить свободное время с Качалиной и ее друзьями звукорежиссером Виктором Бабушкиным, превосходным мастером, тонко разбирающимся в музыке, с симпатичным застенчивым Борей Метальниковым, страстным знатоком и поклонником ее творчества. Борис работал продавцом в магазине " Грампластинки". Аню очаровала мать Качалиной - Людмила Ивановна женщина с удивительно живыми глазами и ясным, острым умом. Вообще от всего этого московского общества веяло какой-то удивительной чистотой, добродушием и доброжелательностью.

" Бездуховность" ", " бездушие", " равнодушие". О, как боялась Анна этих слов и всего, что за ними кроется! Она уже достаточно насмотрелась на людей холодных, циничных, способных не только не заметить страданий окружающих, но и со спокойной совестью перешагнуть через дружбу во имя корыстных устремлений. А эти ее новые московские друзья просто любили искусство и жили им. После концерта они забирали Анну к себе, в небольшой старый дом на улице Герцена, где на столе - домашние пирожки с капустой, умело приготовленная селедочка, глядя на которую просто слюнки текут, крепкий, хорошо заваренный чай...

Почему сходятся люди, вчера не знавшие друг друга, а сегодня ставшие близкими, почти родными? В силу ли профессиональных интересов они нуждаются друг в друге? Или их притягивает схожесть характеров и интересов?

Анна понимала, что в Качалиной она нашла подругу, к которой можно прийти с самым сокровенным, глубоко личным. Барьеры, разделявшие еще вчера совершенно не знавших друг друга людей, рушились с удивительной быстротой. О чем бы они ни говорили - о музыке, творчестве, песне или о вещах житейских, обыденных, - им было интересно. Были записаны первые песни для будущей большой пластинки. Правда, работу над ней на время пришлось отложить: Анну Герман отзывали из Советского Союза в Польшу. В Министерстве культуры решили что в этом году она вновь должна петь в Сопоте.

Нынешний приезд в Сопот резко отличался от прошлогоднего. На вокзале (она приехала скорым из Варшавы) ее встречала целая делегация представители оргкомитета, журналисты. Кто-то подхватил ее чемоданчик, кто-то взял под руку и повел в направлении огромного черного " мерседеса". Ее поселили в " люксе" роскошной сопотской гостиницы, с двумя ваннами, тремя диванами и спальней, сплошь выложенной персидскими коврами. " Ax, - с грустью подумала Анна, - когда же у меня будет своя, пусть малюсенькая, но квартира? "

В Варшаве она пыталась дозвониться до Збышека, но телефон не отвечал. Из гостиницы она заказала Варшаву, даже телеграмму маме отправила и попыталась вздремнуть (в поезде спалось плохо). К тому же путешествие ранним рейсом из Москвы в Варшаву самолетом, а потом поездом в Сопот оказалось утомительным.

А через три часа ей позвонили и попросили спуститься вниз: надо ехать на репетицию. Ей сообщили, что Польшу будет также представлять Эва Де-марчик, по Аниному убеждению, певица очень сильная, темпераментная и, что самое главное, мыслящая. Эва впервые в послевоенной польской песне обратилась к лирической поэзии - начала исполнять песни и баллады на стихи Тувима, Галчинского, Броневского. Она не просто пела, она играла на сцене, создавая яркие драматические моноспектакли...

- Ты, конечно, будешь петь " Эвридики"? - галантно раскланявшись, спросил Люциан Кыдринский (и в этом году ему было поручено вести программу фестиваля).

Анна лишь улыбнулась в ответ. Конечно, " Эвридики" она любила, это была выстраданная ею песня. Но ведь надо обновлять репертуар, нельзя же оставаться исполнительницей одного-единственного музыкального произведения! В словах Кыдринского она почувствовала иронию, и хорошее настроение, которое, несмотря на усталость, сопутствовало ей, омрачилось. Что поделаешь, если среди десятка клавиров, которые больше года она добросовестно возит за собой из города в город, она не может отыскать ни одной песни, к которой бы у нее лежала душа? За которую хотелось бы бороться, отстаивать ее, как, скажем, это было с " Эвридиками"?

Всеобщее внимание в Сопоте было приковано к двум представительницам Польши - Эве Демарчик и Анне, по утверждениям прессы, бесконечно одаренным, непохожим по манере друг на друга певицам, способным удивить мир. От их выступлений организаторы фестиваля ждали многого.

Дело в том, что признанным звездам западной эстрады Сопотский фестиваль казался мелким - и с точки зрения престижности и с финансовой стороны. Зато десятки ловцов популярности - американских, английских, бельгийских, голландских, западногерманских певцов и певиц, кочующих из страны в страну, с одного конкурса на другой, бесталанных подражателей, - начинали задавать тон на эстраде " Лесной оперы". Они шумели, визжали, кричали на сцене, напяливали на себя немыслимые убранства, силясь не так, так эдак завоевать симпатии зрителей. И, надо сказать, немалого успеха достигали у дилетантов. Профессионалы же хмурились, высказывая справедливые упреки в адрес организаторов фестиваля. Те же в свою очередь отвечали: ничего не поделаешь, конкурс!

Певцы из социалистических стран отличались прекрасными вокальными данными, строгостью репертуара, хорошим вкусом. Но им не хватало легкости, изящества, артистизма, присущего знаменитым певцам Запада... Но вот даже наиболее осторожные в своих прогнозах журналисты начали писать о возможной сенсации в Сопоте: о массированном наступлении восточноевропейских исполнителей на " незыблемые" бастионы западной " поп-музыки"!

Однако опытные импресарио из США, ФРГ и Италии (а их было на фестивале трое) лишь посмеялись над подобными утверждениями. Смешно, дескать, мечтать о каком-то " наступлении". Да еще где - в Сопоте, чье реноме абсолютно не ценится в могущественном " шоу-бизнесе", при мизерных средствах пропаганды: фестиваль транслируется только по системе " Интервидения". Пластинки с записями выступлений участников фестиваля, которые довольно быстро выпускает фирма " Польске награня", отличаются разве что... крохотными тиражами да в придачу плохим качеством.

" Когда же я наконец научусь не волноваться? - с тоской подумала Анна (только что певицу предупредили, что следующий выход - ее). - Внешне все выглядит вроде бы вполне пристойно - воплощенное спокойствие и уверенность. А внутри? Дрожу как осиновый лист, голова словно в обруч закована, слова забыла... А сейчас Сопот, " Лесная опера" и, может быть, самое важное в моей жизни выступление".

Огромный зал рукоплещет, когда Анна появляется на сцене. Аплодисменты сбивают, хочется, чтобы как можно скорее заиграл оркестр и взметнулась дирижерская палочка. Анна видит краешком глаза Стефана Рахоня. Он, как всегда, спокоен, галантен, доброжелателен. Ободряюще кивает ей головой. И снова Анна рассказывает слушателям, до отказа заполнившим зал, прекрасную сказку о " Танцующих Эвридиках". Кажется, сегодня получится все. Оркестр звучит превосходно, и хочется как можно дольше быть на сцене. Как жаль, что на фестивале не разрешено бисировать - сегодня она пела бы еще и еще...

Поезд увозит Анну в Варшаву. Попутчики приветливо улыбаются ей, поздравляют с премией. Разные люди, не сговариваясь, подходят, говорят, что в этом году в Сопоте она была лучше всех. Да и вообще сейчас она лучшая польская певица. Подошел аккуратный старичок в старомодной соломенной шляпе, в пенсне и в накрахмаленной белой рубашке.

- Вы восхитительны! - воскликнул он. - Поверьте, Анна, мне довелось на своем веку повидать многих хороших певцов. Я счастлив, что слышал вас!

Что греха таить, приятно слышать такие слова от совершенно незнакомых людей, далеких от ее мира, в котором ей постоянно приходится вращаться. В Сопоте ее уже представили двум импресарио: один - низкорослый брюнет, прекрасно говорящий по-польски, Эндрю Джонс из США, другой - веснушчатый итальянец Пьетро Карриаджи.

- Браво, браво! - сказал американец. - Мы очень надеемся, что скоро увидим вас в Чикаго. Почему в Чикаго? Там живут пять миллионов поляков. Ваше пение доставит им удовольствие... Что же касается настоящих американцев, то перед ними вам выступать пока рановато. Славянскую манеру они не примут. Если хотите петь в Нью-Йорке, надо будет поработать и изменить репертуар.

Карриаджи ничего не предлагал, он долго и восторженно что-то твердил, целовал ее руки и постоянно хватался не то за сердце, не то за карман. Анна поблагодарила Джонса за приглашение, сказала, что она с удовольствием поедет и в Чикаго, и в другие американские города, где живут поляки. Но всеми зарубежными поездками занимается " Пагарт".

- О, я все это знаю! - улыбался американец. - Уверен, все будет о'кэй! - Но хотя Эндрю Джонс и улыбался и говорил донельзя вежливо, в его тоне чувствовались покровительственные интонации. Будто он не приглашал на гастроли, а делал одолжение.

xxx

Анна сразу заметила Збышека на перроне. Он тоже увидел ее и отчаянно замахал рукой, в которой был зажат крохотный букетик фиалок.

- Поздравляю! - Он поцеловал ее. - Я все видел по телевидению. Ты явно в ударе. Везде - на работе, в кафе, даже в пивных - только о тебе и говорят. И только в превосходных степенях!

- А ты что, часто бываешь в кафе и пивных? - улыбнулась Анна.

- Так ведь приходится как-то коротать время, когда тебя нет рядом, - в тон ей ответил инженер.

- Пани Герман, а большой у вас багаж? - справился носильщик.

Она отрицательно покачала головой.

- Видишь, тебя уже все знают! - обрадовался Збышек. - Наверное, трудно быть знаменитой?

" Знаменитой"!.. Это слово кольнуло ее.

Конечно, существует немалое число артистов, которые буквально упиваются своей славой, которые бывают счастливы, если на них оглядываются на улицах, выпрашивают автографы. Не то чтобы она осуждает такое тщеславие, но, во всяком случае, сама им не страдает. Сцена стала для нее любимой, но очень трудной работой, поглощающей всю ее без остатка. Здесь сразу видно, чего ты достигла, а что начинаешь терять. Была ли Анна довольна новой победой в Сопоте? Конечно же, была! Хотя по результатам ее обошла канадская певица умелая профессионалка, с отлично поставленным голосом. Но без изюминки, без своего творческого " я". Одна из многих у себя на родине. И первое место, присужденное ей жюри, было, скорее, как об этом говорили в кулуарах, стремлением оргкомитета придать Сопотскому конкурсу международное значение.

- Победительница - представительница Нового Света. Ну а тебе, Анна Герман, - сказал ей Люциан Кыдринский, - придется завоевать первые места в Италии и Канаде. Он усмехнулся чуть печально и добавил: - Как там говорят наши братья на Востоке? " Нет пророка в своем отечестве... ".

Анна провела со Збышеком целый день в столице. Для нее был забронирован номер в гостинице " Бристоль" (его оплачивал " Пагарт": суточная стоимость номера как раз укладывалась в ее двухнедельный заработок). Они поехали в парк Лазенки, потом бродили по улочкам Старого Города, обедали в том самом ресторане, где она встретилась с Марком Бернесом. Вечером Збышек отвез ее в аэропорт Окенче. Вечерним рейсом Анна улетала в Москву...

И снова студия на улице Станкевича. Удивительно милая, доброжелательная обстановка. И снова пирожки с капустой в доме Качалиной, в короткий срок ставшей для нее почти родным человеком. С композитором Арно Бабаджаняном они встретились в студии. Он сыграл Анне свою новую песню на стихи Евгения Евтушенко " Не спеши". Правда, предупредил, что ее уже " сделал" Муслим Магомаев. Но, в принципе, это не важно. Женское исполнение будет ведь совсем другим.

Песня ей понравилась - и музыка и слова. Был в ней какой-то трогательный, грустный лиризм. Обидно, конечно, что ее исполнение не будет первым, но что поделаешь...

Каждой репетиции Анна ждала, как праздника. Конечно, если бы не концерты, которые отнимали много сил, записи могли бы стать более насыщенными, более яркими, но поневоле приходилось совмещать записи и концерты. Потом работу над пластинкой пришлось на некоторое время отложить: польских артистов ждали в других городах Союза. И если почти все ее товарищи не скрывали радости от мысли, что через несколько часов будут купаться в Черном море, то Анна прощалась с Москвой с затаенной грустью.

В поездке она особенно сблизилась с балериной Барбарой Битнерувной, в недавнем прошлом солисткой варшавского Большого театра, гордостью польского балета. Барбара до этого выступала несколько месяцев в Союзе, и в Москве ее подключили к их группе. Какими бы утомительными и долгими ни были переезды, как бы поздно ни заканчивались концерты, каждый день рано утром Барбара надевала черное трико и отправлялась на репетицию. Репетиция " до седьмого пота" продолжалась по четыре-пять часов. А ведь Барбаре далеко за сорок. Лицо у нее немолодое, сплошь изрезанное сетью морщин. Но фигура, движения почти девичьи, изящные, легкие.

Однажды (это было в Одессе) после концерта сквозь толпу зрителей, как всегда, карауливших ее у служебного входа, к Анне прорвалась пожилая женщина, совсем седая, с бледным усталым лицом. Анна сразу же обратила на нее внимание - внешне она резко отличалась от молодых зрителей. Женщина сжимала в руках картонную коробку, аккуратно перевязанную алой ленточкой.

- Это вам, - сказала она, протягивая коробку,

- Что это? - удивилась певица.

- Подарок за ваш голос, - произнесла женщина. - Ничего особенного: пластинки с нашими русскими песнями. Если какая понравится - может, споете. А нет - так просто послушаете. Тут мой адрес, - продолжала женщина, - если у вас найдется время, черкните пару слов...

Через несколько месяцев жительница Одессы Варвара Николаевна Плотникова получила письмо из Варшавы. " Дорогая Варвара Николаевна! - говорилось в нем. - Огромное Вам спасибо за Ваш подарок. Он оказался бесценным. Видно, Вы действительно любите песню, если сумели сохранить такие старые пластинки в хорошем состоянии. Правда, у меня было множество хлопот с проигрывателем. Где сейчас достанешь проигрыватель со скоростью 78? Но у меня множество кавалеров в Польше, и один кавалер, по имени Збьшек, притащил мне патефон... Я поставила самовар, завела патефон и... Ах, если бы Вы знали, сколько удовольствия я получила! Как хорошо, как искренне, как сердечно поют и Леонид Утесов, и Клавдия Шульженко! Знаете, мое детство прошло в Советском Союзе, далеко-далеко, в Средней Азии. И вот услышала я эти песни и как будто снова вернулась в детские годы, и сердце сжалось. Может быть, через какое-то время, когда я стану старше и, как принято говорить, " созрею", - я попытаюсь спеть все эти песни с позиции сегодняшнего дня, но очень бережно, чтобы не обидеть людей старшего возраста, которым эти песни, наверное, бесконечно дороги. Если мне посчастливится выступать снова в Одессе, обязательно увидимся.

Еще раз спасибо за подарок. Ваша Анна Герман".

Сколько было хлопот с этим патефоном

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 67