Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Юрий Петухов 9 страница



Понимание случившегося пришло не сразу. Чудовище не только увидело, оно и почувствовало, что все его тело опутано мягкими теплыми водорослями — или чем они там были на самом деле! Вот тебе и одеяльце!!! Переплетения были сложны и узорчаты — водоросли свивались тысячекратно и уходили в пол, стены. Сквозь них почти ничего не было видно дальше полуметра. Но зато с ними было все ясно!

Чудовище напрягло верхнее щупальце, попробовало притянуть к голове. С большим трудом удалось сдвинуть его на несколько сантиметров. Тогда Чудовище попыталось резким движением подняться на конечности, выпрямиться. Водоросли спружинили, не дали этого сделать. Положение складывалось нелучшее!

Решив, что трепыхаться попусту не следует, Чудовище на время успокоилось. В коконе было тепло и приятно лежать. Его вдруг снова потянуло в сон. Сомкнулись веки, стало уплывать сознание. Но на этот раз Чудовище быстро пришло в себя. Нет! Надо не рваться, не дергаться, словно рыбина, запутавшаяся в сети, надо бить в одно место, тогда можно будет выбраться! Тем более, что до конца его навряд ли успели опутать, ведь оно проснулось раньше намеченного. Явно раньше!

И оно принялось потихонечку, но с изрядным упорством перетирать ближайшие водоросли жвалами. Те поддавались плохо, были упруги как резина. Но и челюсти у Чудовища были крепкими, жвалы и зубы острыми. Через несколько минут образовалась дыра. И к этой дыре, изнутри, с большим напряжением удалось подтянуть два щупальца. Но они довершили начатое — Чудовище прорвало кокон на уровне глаз. Дальше было проще — надо было расширять дыру и в то же время выпутывать одно за другим щупальца, нижние конечности. Но и теперь Чудовище не рвалось, не пыталось вырваться в миг единый. Кто знает, может, за ним наблюдали?! Может, ждали его действий, чтобы наброситься, сломить сопротивление?! И оно утвердилось в мысли, что спешить не надо. Лишь когда все тело почувствует возможность вырваться из кокона, лишь тогда можно будет вскочить, разорвать остатки пут. Но не сейчас!

Вот так сон! Хорошо поспали! Чудовище посмеивалось над самим собой, но на душе было гадко. Жвалы работали тихо, без остановки. Дыра разрасталась.

Чуть повернув голову. Чудовище увидало жуткую картину. Оно не поняло вначале, в чем дело. Лишь мгновенья спустя дошло. Хенк лежал метрах в восьми, весь перевитый сине‑ зелеными жгутами. Его невозможно было узнать — это была какая‑ то мумия, опутанная, оплетенная, чуть вздымающаяся в такт дыханию. Водоросли выходили прямо из пола и крепчайшими канатами удерживали тело туриста. Но не это было страшным!

Над головой Хенка, подрагивая на тоненьких раскоряченных многосуставчатых лапках, навис гномик‑ паучок. Его полупрозрачное брюшко было на четверть красным, ярко красным, на три четверти желтеньким — как у поганой сортирной мухи. Чудовище не сразу поняло, почему это так. Оно вообще не поняло, что он делал, этот паук. Но тот сам шевельнулся, слегка развернулся, оттопыривая две задние лапки с коготками… И Чудовище увидало, что гномик не просто так нависает над туристом, что его длинные, вылезающие из благообразного рта зубы‑ клыки, а может, и не зубы, а какие‑ то полупрозрачные острые трубки, погружены внутрь кокона, и по ним перетекает в брюшко гномика что‑ то красное. Кровь! Чудовище чуть не вскочило на конечности. Да, все так и было — паук‑ гномик, пронзив зубами обнаженное и вздрагивающее горло Хенка, высасывал из его тела кровь.

Гномик ничего не замечал вокруг. Он был увлечен. Причмокивал, почавкивал, тяжело дышал, сучил лапками, трясся. В брюшке скапливалось все больше крови — ее было уже не на четверть, а на треть брюшной прозрачной полости.

Ну, хозяин! ну, гостелюб! сейчас мы разберемся! решило Чудовище. Его захлестнула волна ярости. В миг сорвав с себя остатки полуживой паутины и отшвырнув их, оно поднялось. Прыгнуло. Восемь метров остались позади, там же остался шевелящийся изуродованный кокон. Чудовище медленно, осторожно сжало щупальцем тельце гномика, так, чтобы случайно не повредить горла Хенку.

— И‑ иииии! — заверещал вдруг гномик.

Но Чудовище не предоставило ему права последнего слова. Щупальце сжалось. Кровь брызнула на пол. Благообразная головка с выставленными клыками свесилась набок. Чудовище брезгливо отшвырнуло тельце, даже не поглядев, куда то упадет. И потянулось к лежавшему рядом с Хенком пулемету.

Первым желанием было изрешетить здесь все, перервать, перерубить, перебить, перегрызть, все в прах разнести!

Чудовище вскинуло пулемет и послало короткую очередь вверх. Пули увязли в водорослях. Нет! Так не годится.

Оно нагнулось к Хенку. Начало осторожно, чтобы не повредить кожи и внутренних органов, распутывать сплетения водорослей. Хенк дышал, а значит, он был жив. Лицо, проглядывающее сквозь сине‑ зеленую пелену, было мертвенно бледным. На шее красовался здоровущий синяк с двумя красными точками в центре, корочка спекшейся крови подсыхала возле них. Ранки были неглубокими. И это обнадеживало.

— Хенк! Ты слышишь меня? — позвало Чудовище.

Турист застонал, но очень тихо. Он был без сознания.

Наконец Чудовищу удалось выпутать его из кокона. Оно прижало к боку обессиленное тело, двинулось к выходу, к дыре. Но почти сразу же остановилось. Бережно положило Хенка на мягкий пол. Подошло к ближайшим свисающим с потолка водорослям, уцепилось за них щупальцами, дернуло. Две мохнатые нити оборвались, упали кольцами к ногам Хенка.

Чудовище взялось поухватистее, собрало в каждое щупальце по несколько водорослей, подтянулось. Водоросли держали. Тогда оно быстро, словно по канату, взобралось наверх. Там, под самым потолком, таким же мягким и заросшим как и пол, была устроена широченная лежанка. Снизу ее не было видно совершенно. Но вблизи она производила впечатление. Посреди лежанки находилось сплетенное из тех же паутинообразных водорослей гнездо. И в нем мирно посапывали шесть розовеньких паучат, еще меньше, чем их папаша, раздавленный Чудовищем. Паучата, видно, и не подозревали об опасности, грозящей им. Один проснулся и в недоумении уставился на Чудовище круглым серым глазом. Наверное, он никогда не видал таких странных существ, а может, просто спросонья был не в настроении.

— Ладно, лежите, гаденыши! — пробурчало Чудовище. Паучат оно не тронуло, спустилось вниз.

Хенк так и не пришел в себя. Он лежал как покойник и даже дышал уже не так явственно — грудь вздымалась еле‑ еле. Чудовище нагнулось за ним, одновременно подхватывая свободным щупальцем ручной пулемет. Ему почему‑ то не захотелось оставлять эту штуковину здесь. Ему вообще захотелось уйти из этой гигантской «спальни» как можно быстрее. Уйти и никогда сюда не возвращаться. Вот только подберет Хенка. И пойдет!

— Вы напрасно это сделали, милейший! — прогрохотало басом сзади. — Видит бог, напрасно!

Чудовище не стало оборачиваться. Оно лишь выпрямилось, прижимая к груди пулемет.

— Было бы для вас лучше, если бы вы не проснулись! А теперь… что ж, теперь у вас будут маленькие неприятности.

Бас был противным, скрежещущим. Такой мог принадлежать лишь существу, обладающему исполинской силой, огромному, злобному, безжалостно жестокому и свирепому.

Чудовище резко обернулось.

— Тра‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та!!!

Пространство прошила длиннющая очередь. Все пули, одна за другой, вошли в обладателя басового голоса. Вошли прямо в грудь, практически в одно место — диаметром не больше трех сантиметров. И уже после этого Чудовище увидело того, кто с ним говорил.

Прямо у противоположной стены, загораживая огромный проем, которого не было прежде, стояла точная копия гномика‑ паучка, только увеличенная в тысячу раз.

— Понапрасну беспокоитесь, милейший! — проскрежетала исполинская паучиха. — Мне даже не щекотно!

Восемь покрытых хитином двенадцатисуставчатых ног с черными шарами сочленений, поддерживали на высоте шести метров чешуйчатое, усеянное бородавками и длинными свисающими волосками, тело. Оно было бочкообразным, желто‑ серым. Чуть выше из этого огромного бочонка торчали две длинные толстые лапы, заканчивающиеся клешнями. Кончики клешней нервно постукивали один о другой. Головы паучихи видно не было, ее скрывала металлическая, сваренная из прутьев маска. Чудовище не ожидало встретиться с чем‑ то подобным в Подкуполье. Но теперь это не имело никакого значения.

— Тра‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та‑ та!!! — прозвучала новая очередь.

Теперь Чудовище било прямо в сочленение передней ного‑ лапы. Первые пули отскочили от хитинового панциря, но остальные пробили‑ таки его поверхность. Паучиха поджала лапу.

— Вам не надоело еще играть в эти игры, милейший?!

— Нет! Не надоело! — Чудовище отбросило пулемет.

Оно еле успело увернуться — в трех сантиметрах от его головы с грозным лязгом сомкнулась огромная клешня. Но от ного‑ лапы увернуться ему не удалось — она подцепила его острым когтем‑ крюком, подбросила в воздух. Перевернувшись несколько раз, Чудовище упало на пол. Мягко приземлилось сразу на щупальца и конечности. Тут же щелкнула перед глазами вторая клешня.

Бежать было некуда. Но и здесь оставаться — означало верную смерть. Ведь перед ним стояло нечто неодолимое, какая‑ то машина уничтожения, а вовсе не живая тварь. Хорошо было Хенку, тот лежал и даже представить себе не мог, что сейчас происходит! Но паучиха не смотрела на Хенка. Он был ей, видно, безразличен.

— Ну что, милейший, еще поиграем!

На этот раз досталось Чудовищу крепко — одной клешней ему разорвало мышцу на груди, другой сбило с ног. На минуту оно потеряло ориентацию. И этого хватило — гигантский коготь вновь подцепил его, поднял высоко вверх. Теперь Чудовище висело над головой паучихи, метрах в трех от нее. Были видны сквозь просветы железной маски спокойные серые глаза — немигающке, застывшие, и острый трубчатый клюв. Он даже высовывался немного наружу.

— Ну так что же, милый друг, вы испытываете раскаяние? Или нет?! — голос проскрежетал в самые уши. Казалось, он исходил не изо рта или клюва паучихи, а из бочкообразного брюха. — Или ты, убийца проклятый, не понимаешь, что натворил?!

— Это ты убийца! — выкрикнуло Чудовище прямо в рожу паучихе. — Ты, и твой муженек‑ кровосос, ясно?!

— Ха‑ ха, а мы не слишком‑ то вежливые! — заскрежетало сильнее. — Мы, наверное, грубияны. А ну, получи первый подарок!

Чудовище резко тряхнуло, чуть не вывернув его из собственной шкуры. Одновременно второй коготь впился под ребра. Но не тут‑ то было! Ухватившись за него сразу четырьмя щупальцами. Чудовище выдернуло из себя черное поблескивающее острие.

— Ах, вот мы как!

Ного‑ лапа подбросила его. И снова Чудовище рухнуло вниз с большой высоты. При его весе такие падения не были безопасными. Оно чудом извернулось, сберегло себе жизнь.

Мощным ударом ного‑ лапы его швырнуло в стену. Потом опять подбросило. Швырнуло в другую стену, прямо сквозь паутину водорослей. Они‑ то и смягчили немного удар. Но гигантская клешня мгновенно перерезала нити. Чудовище вновь оказалось на палу. Голова у него гудела, не соображала совершенно, все внутренности были отбиты и сильно болели при каждом новом ударе. В глазах все мелькало и кружилось. Два щупальца висели безжизненными плетями. Из раны на груди текла зеленая густая кровь.

— Еще разок?!

Новый удар обрушился сверху. Он пришелся прямо по горбу. Кожа лопнула, изнутри брызнуло зеленью. Чудовище рухнуло на пол, покатилось в угол. Оно было полностью выбито из колеи и не могло даже защититься. Озверевшая паучиха гоняла его пинками и ударами клешней по всему заросшему водорослями и мхом помещению — из угла в угол, от стены к стене. И спасения не было.

Когда у Чудовища уже совершенно помутилось в голове и оно окончательно обессилело, паучиха вновь приподняла его своей двенадцатисуставчатой поблескивающей ного‑ лапой на высоту десяти метров, заглянула снизу в глаза, вываливавшиеся из‑ под кожи, проскрежетала громко, раскатисто, будто торжествующе смеясь, и сказала:

— Вот, милейший, игры кончены. Сейчас ты издохнешь в ужасных мучениях, понял?! Я не завидую тебе. Уж лучше бы ты не просыпался!

 

Пак сделал шаг… и прошел сквозь стену. Но тут же остановился. Ему было очень боязно — а как же шагнуть туда, в неведомый мир! А вдруг это западня?! Вдруг там ничего нет?! Вдруг его поджидает там расправа?! Он помнил, как за ним гнались на броневиках. Гнались те самые туристы или их близкие, что играли сейчас столь беззаботно на зеленой лужайке. Нет! Нет!! Нет!!! И все же он сделал еще шаг. И почувствовал, что следом за ним прошел стену Буба Чокнутый. Вместе, придерживая друг друга, они прошли несколько метров по шелковистой траве. И тут их догнал Хреноредьев — он ворвался в зеленый мир, как бежал до того в угол, на карачках, с быстротой непостижимой, словно его гнали из пещеры сворой борзых. И тут же сделал заявление:

— Тока чтоб все путем, едрена!

На заявление не обратили внимания. Пак посмотрел вперед, на лужайку, ничего‑ то он не видел и не слышал.

— Идите, не бойтесь, — проговорил Отшельник приглушенно. — Но помните, любое зло, сотворенное в этом мире, отразится на вас же, будьте осторожны! А тебе, Хитрец, я советую выбросить эту ненужную железяку! Зачем она тебе там?!

Пак прижал железяку к груди. Потряс головой.

— Откуда ты знаешь мое прозвище? — спросил он.

— Эхе‑ хе, ты лучше запомни, что тебе говорят, — грустно произнес Отшельник. — Или решил вернуться?

— Нет! Теперь я не вернусь!

— Совсем?!

— Если этот мир примет меня, то и совсем! — твердо отве— тил Пак.

— Ну его еще твоя запойная бабуся надвое сказала! — вставил Хреноредьев. — Не вернется он, едрена вошь! Невозвращенец объявился!

Буба дал Хреноредьеву по загривку. Прижал палец к губам.

— Тихо, придурки, — сказал он почти молитвенно, — я на родину возвращаюсь.

Он неожиданно опустился на колени и припал губами к земле. Затрясся. Острые худые плечи, спина, зад ходуном заходили.

— И‑ ех, земелюшка, родимая! Скоко лет! Скоко зим?!

Хреноредьев, наоборот, встал. Он долго смотрел на юродствующего Бубу. Потом размахнулся единственной собственной ногой и дал ему хорошего пинка под зад. При этом сам не удержался, шлепнулся на пузо. Но сказал:

— Че ты нам мозги вкручиваешь, Буба!? Тебя, едрена марафетчика, с этой земелюшки в три шеи вышибли! Как заразного! Как чумного! С бешеными собаками так не поступают, едреный возвращенец, как с тобою поступили! И‑ ех!

Буба потер ушибленный зад. Но ничего не сказал. На глазах у него были слезы.

Напоследок Отшельник дал наставление:

— Дурить будете, пропадете!

Пак оглянулся — никакой пещеры и никакого Отшельника не было. Они стояли на зеленой лужайке, со всех сторон их окружали высоченные деревья с густыми кронами. В просвет были видны бегающие туристы и их домики. И все!

— А как же, едрит этого карапуза, назад возвращаться?! — озадачился Хреноредьев.

— Может, и не придется, — вымолвил Пак вяло.

— Не бузи, щенок! Набедокурил в поселке, а назад вертаться не желаешь, так, что ль, понимать?! — взъелся Хреноредьев.

— Да нет! Я говорю, может, мы все тут и поляжем? — отозвался Пак.

— Двумя дураками меньше станет, — вставил равнодушно, как‑ то вскользь, Буба.

— Это почему же двумя?! — возмутился Хреноредьев. — Ты чего это, Буба, мене за человека не считаешь? Иль я для тебе, едрена гармонь, пустое место!

Буба вздохнул, потер ушибленную задницу еще раз, словно вспоминая о пинке.

— Дурак — ты и есть дурак!

Пак разнервничался, взмахнул железякой.

— Неужто вы и здесь, в этом мире, будете скандалить, а?!

Буба и Хреноредьев засмущались — они и в самом деле ощутили какую‑ то неловкость, какое‑ то несоответствие своего поведения и всего окружающего, словно наследили грязными сапожищами на зеркальном паркете во дворцовой зале. Правда, ни один из них не видал ни дворцов, ни зал, ни паркета.

— Надо разработать план, — предложил Буба. На него посмотрели с заинтересованностью и уважением.

— Да! — Буба воспарил. — Без плана никак нельзя. Но для начала предлагаю избрать совет и его председателя.

— Совет чего, едреный возвращенец? — поинтересовался Хреноредьев.

— Совет поисковой партии! — ответил Буба, будто ожидал подобного вопроса.

— Звучит неплохо, — выразил свое мнение Пак.

— В таком случае, предлагаю свою кандидатуру на пост председателя совета, — скромно потупив разноцветные очи, сказал Буба. И тут же добавил: — Двумя первыми заместителями рекомендую назначить Пака Хитреца и доблестного инвалида сотоварища Хреноредьева.

— Я не против, едрена!

— Тогда будем голосовать. Кто за?

Пак не дал церемонии завершиться.

— Завязывай, Буба! Принято! Не надо тут волокиту разводить. Надо обстановку разведать, затаиться надо, пока не прикокошили! А ты собрание проводишь, бюрократ хренов!

Инвалид засопел рассерженно.

— Может, он и бюрократ, не знаю, едрена промокашка, а оскорблять не следует!

Пак ему не ответил. У него болела голова. И от необычайно чистого, напоенного кислородом воздуха, и от обилия красок, и от щебета птиц в ветвях, и от всего прочего, окружавшего его. Кроме того, он все так же боялся упасть в это бездонное небо, утонуть в нем, раствориться.

Другое дело Хреноредьев! Тот освоился сразу, с первых же минут, будто он прожил за барьером всю свою полубессознательную жизнь, будто он не из вонючего и загазованного поселка выбрался!

Но в новых условиях самым мудрым оказался Буба Чокнутый. Как председатель совета он сразу взял нужный тон. И заявил со всей ответственностью:

— Вам, дегенератам, на люди показываться нельзя! Или пристрелят с перепугу или в зверинец отвезут. А может, и заспиртуют!

Пак взглянул на свои клешни. Потом вытащил осколок зеркальца из кармашка. Всмотрелся. Хобот почти зажил, рубец был еле заметным. Нет, Пак себе нравился! И он не понимал, с какой стати его могут посадить в зверинец или заспиртовать.

Для Хреноредьева вообще вся эта проблема была недоступно сложна.

Буба оказался и самым рассудительным.

— Вы тут, придурки, затаитесь покедова, я пойду на разведку, — сказал он. — Один пойду!

— А я б и так, едрена, с тобой в разведку не пошел! — отрезал Хреноредьев и улегся на травку.

Пак присел у большущего дерева с корявой, но теплой и живой корой, прислонился к нему.

— Иди, куда хочешь! А я вот залягу сейчас в засаду и буду поджидать — нравится это кому‑ то или нет, а я угроблю из железяки столько туристов, сколько в ней патронов, ясно?!

— И всех засыпешь, недоумок!

Буба повернулся спиной, постоял. И пошел куда‑ то, наверное, и в самом деле он собрался чего‑ то разведывать. Хреноредьев ползал по траве, собирал губами красненькие ягодки. Он не знал, как они назывались, но глотал их с удовольствием.

Пак перевернулся на живот. Выставил вперед железяку. Он без всяких шуток собирался ухлопать первого же, кто покажется вблизи. И у него, видно, были весомые основания для этого.

 

— Наверху неделя, небось, прошла! А мы все катимся по дурацкой трубе! — ныл Лопоухий Дюк. — А куда, никто не знает!

— Разговорчики, падла!

Гурыня был словно из кремня вытесан. Он не знал ни сна, ни усталости. Будто дьявол‑ егоза сидел в его груди и не давал покоя. Причем не только ему самому, но и всем прочим.

— Командор знает, чего делает! — Скорпион Бага грозно поглядел на Дюка. И тот смолк.

Громбылу Плешака продолжало тошнить и рвать. Казалось, он уже выблевал все, в том числе и собственяые внутренности, но его рвало и рвало. Помойный дух стоял в броневике, все в заднем отсеке было загажено. Но парни из Гурыниной ватаги да и он сам ничего не замечали. Их гнал вперед азарт, жажда приключений, рисковая натура и еще что‑ то такое, чему названия пока не придумано.

— Мы их всех, падла! — повторял через каждые десять минут Гурыня. — Еще узнают нас!

По логике вещей от машины, столько времени несущейся по трубе, подпрыгивающей, трясущейся, рокочущей натужно, бьющейся об округлые ржавые стены, давно ничего не должно было остаться. Но, видно, это была крепкая, надежная машина! Она перла и перла, и износу ей не было!

Гурыня не понимал всяких тонкостей по части горючего или наработок на отказ, он выжимал из броневика все возможное и ничего не желал знать. И броневик несся! Скрипя, грохоча, сотрясаясь, наполняя трубу ужасающим ревом своих измученных моторов.

— Пора бы привал сделать, — пискляво попросил Плешак.

— Я тя привалю, падла! — сказал Гурыня беззлобно.

Но Плешака Громбылу затрясло посильнее, чем загнанную машину.

У самого вожака начали появляться галлюцинации. Ему вдруг мерещились какие‑ то мелкие и вертлявые фигурки, пляшущие на узенькой полоске лобового стекла, то вдруг сверху, от переборок свешивались противные зеленые черви, начинали извиваться, норовя залезть в глаза. Гурыня отмахивался, отругивался, отплевывался. И наваждения пропадали. Однажды, совсем очумев, он скомандовал Баге:

— Пали, падла!

Тот так засадил из пулемета в бесконечность трубы, что еще с полчаса стояло жуткое эхо — будто миллионы тонн железного гороха просыпали! Но Гурыня не расстроился и не выказал слабости.

— Молодец, Бага! Выношу тебе благодарность! Ты не то что некоторые ротозеи и разгильдяи! Молодец!

— Рад стараться! — рявкнул Бага.

Дюк с Плешаком теперь и на Скорпиона поглядывали с уважением, видели, что он в чести у шефа. Но будь их воля, они бы давно вылезли из машины, завалились бы посреди проклятущей трубы — и пропадай все пропадом!

Только раз за последние сутки машина остановилась. Это произошло, когда Гурыня увидал сбоку железную лесенку. Он затормозил так, что чуть траки гусениц не расплавились и от скрипа едва не оглохли члены экипажа, несмотря на то, что сидели в наглухо задраенной машине.

— Стоять, падла! — скомандовал Гурыня. И ткнулся мордой в броню.

На него навалились задние, чуть не расплющили. Да только Гурыня не из того теста был слеплен, чтоб расплющиться. Он тут же отбросил назад парней из ватаги. Баге дал щелчка, Дюку с Плешаком по оплеухе. И вылез из машины.

— Бага! — позвал он.

Скорпион мгновенно выбрался на броню, застыл на четырех лапах, прижав две другие к ушам.

— Я тута!

Гурыня одобрительно потрепал его за остатки волос.

— Стой на стреме! Ежли чего, падла, свистнешь! Понял?!

— Так точно!

Бага стал бдительно озираться по сторонам, как бы показывая, что мимо него не проскочишь. Гурыня полез по железным узким скобам.

Дюк с Плешаком выбрались. Улеглись прямо на ржавом запыленном днище трубы. Но успокоиться не могли — их все еще трясло, колотило, било.

— Щя бы в поселок, а? — протянул Дюк, расправляя свои огромные уши.

— И баланды похлебать, — продолжил Плешак

Громбыло мечтательно.

Но при воспоминании о баланде его сразу же снова начало рвать. Дюк отодвинулся, брезгливо поморщился.

— Эй вы там, внизу! — громко скомандовал Бага с брони. — А ну, молчать! Отвлекаете, понимаешь, от несения боевого дежурства!

Болтуны замолкли.

А в это время Гурыня лез и лез наверх, не зная устали, не оглядываясь. Да и что толку было оглядываться — в кромешной тьме ни черта не было видно. Но вблизи он многое различал. Сумел различить и крохотный лючок, открытый, — торчавшие петли говорили о том, что когда‑ то лючок прикрывался крышечкой, да, видно, отвалилась или оторвали.

Гурыня по‑ змеиному вполз внутрь, наткнулся на что‑ то холодное, твердое. Наощупь продвинулся немного, перебирая своими костяшками. Все было непонятно! Тогда он вцепился в ближайшую штуковину, дернул на себя. Она легко подалась — Гурыня чуть не завалился на спину. Но до него кое‑ что дошло. Он поднес штуковину к глазам, медленно провел ею перед ними — точно, это было какое‑ то оружие! Не такое, как туристовские железяки, но оружие — большое, тяжелое, надежное! И он взялся за дело.

— Ой! Чего это! — завопил растерявшийся Бага, когда совсем рядом что‑ то со страшным лязгом упало.

Но он не успел толком удивиться, потому что сверху посыпалось множество тяжелых, явно металлических вещей — как будто там где‑ то что‑ то сломалось и произошел обвал.

Дюк с Плешаком подползли поближе. Но не настолько, чтобы рисковать своими жизнями.

— Видать, нашего Гурыню там пришили! — высказал мысль Дюк.

— Вряд ли, — засомневался Плешак Громбыла, — скорей он кого‑ нибудь по кускам разнес — вот и сыпятся обломки!

— Мудрено все это!

— А ну, молчать! — пресек разговорчики Бага. Через полчаса по лестнице сполз обессиленный Гурыня. Он долго сидел на броне, не мог отдышаться. Потом спрыгнул, начал рыться в груде железа.

— А ну ко мне, падла! Разбирай — что кому по душе!

Тщедушному Громбыле он повесил на плечо автомат, сунул за пазуху несколько рожков с патронами. Лопоухому Дюку выделил ручной пулемет, связку гранат. Баге просто махнул рукой — бери, что хочешь! Минут двадцать они загружали трофеи в машину. И уже собирались тронуться. Но Гурыня сообразил‑ таки, что следовало бы устроить учебные стрельбы.

И он их устроил! Половина оружия оказалась негодным — наверное испортилось от времени или поломалось при ударах об днище трубы. Но добра было навалом! Больше, чем надо!

Дюк с Плешаком не сразу овладели мастерством стрельбы из автоматов и пулеметов. Гурымя и сам с ними проковырялся долго, техника было посложнее туристовских трубок. Но не особо и хитрая! Овладели! А неясности Гурыня не любил, растолковывал все тумаками и пинками — поневоле приходилось овладевать.

Правда, чуть не оглохли от пальбы. Но это было делом житейским. Ненужное побросали и уехали. Теперь Гурыня не ведал сомнений. Если и были на белом и черном, сером и буром светах подлинные герои, так это он и его ватага! Все им по плечу! Никого они не боятся! И не будут они никого бояться! Только попадись на пути!

Третьи сутки несся броневик по трубе. И исхода не было!

Но была зато лютая злость! Был опьяняющий азарт! И было желание перевернуть к чертовой матери весь этот поганый мир!

 

— Да‑ да! Лучше бы ты сдох во сне! Ты бы не заметил даже, что сдох! Вся твоя зеленая кровушка вылилась бы из тебя. И стал бы ты сушеным крысосусликом. Да! Но ты бы никогда не узнал об этом! Тебе бы казалось, что ты плывешь в своей люльке по теплым волнам, что растворяешься в убаюкивающем тебя океане, что ты становишься океаном — бессмертным и бесконечным. Но ты сам выбрал свой путь, и теперь… — из пасти гигантской паучихи послышался омерзительный скрежет.

Будто копья снизу воткнулись в тело Чудовища четыре острейших черных когтя. Еще два, но уже с боков, уткнулись в могучую, но такую сейчас беззащитную шею. Пятый стал нащупывать ложбинку у основания черепа. Шестой замаячил перед глазом. Паучиха опустилась на колени, если так можно было назвать круглые и поблескивающие сочленения ее многосуставчатых ного‑ лап. И от этого у нее сразу же освободились бритвенно острые когти.

— Я не буду спешить! — пророкотала она. — Мне некуда спешить, милейший. Каждый из этих коготков будет пронзать тебя медленно‑ медленно, пока ты в жутких судорогах не испустишь свой поганый дух. Но я заверяю тебя, произойдет это нескоро!

Может, это и к лучшему, подумало Чудовище, вот сдохну тут в муках — и земля чище станет, на одного мутанта меньше ей придется носить! Было бы чего жалеть! Все равно кроме зла и боли, слез и крови ничегото я не принесу обитателям этого мира. За что бы ни брался, все оборачивалось страданиями, слезами. Да, наверное, пора! Ведь каждому положен свой предел, каждому отмерено ровно столько, сколько он заслуживает в этой жизни, и ни один не знает своего смертного часа. А я‑ то, дурачина, собирался сам себя лишать жизни, сам собой хотел распоряжаться. Дудки! Мы все только предполагаем, а что‑ то высшее, неведомое располагает. Оно играет нами, как бессмысленными жалкими куклами, и мы не в силах противиться этой игре. И я умру. И Хенк умрет. И эта огромная паучиха когда‑ нибудь умрет — захлебнется чьей‑ нибудь кровью! Да и весь мир когда‑ то погибнет! Не вечно же он будет гнилой отвратительной язвой украшать бездонную черноту Космоса! Нет, не вечно! Значит, пора! Значит, настал час!

Когти со всех сторон чуть поднажали, вонзились в тело сильнее. Чудовище вздрогнуло. Оно тоже умело испытывать боль. Оно тоже было живым.

— Ты ничего не хочешь сказать на прощанье? — спросила паучиха.

— Хочу.

— Ну так говори!

Чудовище молчало. Ему тяжело было ворочать жвалами и языком.

— Говори! Да подумай перед этим хорошенько — и может быть, я отпущу тебя. Что ты хочешь мне сказать?!

— Совсем немного, — прохрипело Чудовище.

— Ну‑ у, я жду!

Давление когтей чуть ослабло.

— Говори!!!

Чудовище приподняло свесившуюся голову.

— Я жалею, что не раздавил твоих гаденышей! — вырвалось из его пересохшего горла.

— Что‑ о?!

Когти впились в бока, шею.

— Повтори!

Чудовище задрожало, боль становилась непереносимой — казалось, острия когтей вонзались прямо в печень, сердце, селезенку, почки…

— Я повторю, — просипело оно совсем тихо, — повторю! Мне ничего не стоило передавить твоих гаденышей прямо в гнездышке, одного за другим. Но я не сделал этого, я смалодушничал! Теперь я очень жалею об этом! Их надо было…



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.