Assassin's Creed. Renaissance. OLIVER BOWDEN

Assassin's Creed

Renaissance

OLIVER BOWDEN

Пока я думал, что учусь жить,

я учился умирать.

Леонардо да Винчи

-1-

Факелы мерцали и колебались высоко на башнях Палаццо Веккьо и Барджелло, и только несколько фонарей освещало площадь перед кафедральным собором. Также были освещены пристани по всей длине вала реки Арно, в которых, как и в любом городе, где большая часть горожан с наступлением ночи предпочитала ложиться спать в помещении, сквозь темноту проглядывались фигуры нескольких моряков и портовых грузчиков. Некоторые из моряков все еще крутились возле своих кораблей и лодок, подготавливали снасти и аккуратно складывали скрученные веревки на темные, шершавые доски, а грузчики торопливо отволакивали или перевозили груз для хранения на ближайшие склады.

Факелы, мерцая, колеблютя на высоких башнях Понтов Векка и Бардэлло; лишь несколько фонарей освещают площадь перед кафедральным собором. На тускло освещённой пристани, вдоль реки Урно, сквозь темноту, проглядывают силуэты редких моряков и портовых грузчиков. Большинство горожан давно уже спят, но тут: моряки всё ещё суетятся возле кораблей и лодок – подготавливая снасти, аккуратно укладывая их на шершавые доски; грузчики торопливо переносят или волокут груз к складам, на сохранение.

Огни также мерцали у трактиров и публичных домов, но на улицах почти не было людей. Прошло уже семь лет с тех пор, как 20-летний Лоренцо Медичи был избран правителем города, принеся с собой хоть какое-то ощущение порядка и мира в серьезное соперничество между семьями лидирующих международных банкиров и купцов, которые и сделали Флоренцию одним из богатейших городов мира. Злоба эта никогда не переставала кипеть в городе, время от времени достигая точки кипения, и, как каждая группировка боролась за контроль, так и некоторые из них заключали альянсы, а некоторые оставались постоянными и непримиримыми врагами.

Редкий ночной прохожий освещён мерцающими огнями трактиров и домов терпимости. Вот уже как семь лет Лоренцо Медичи, избранный правителем города в 20-летнем возрасте, создаёт хоть и хрупкое, но ощущение порядка и мира среди серьёзно соперничающих семей – лидирующих международных банкиров и купцов; сделавших Флоренцию – одним из богатейших городов мира. Злоба меж этих семей, время от времени, достигая точки кипения – выплёскивается кровью по всему городу; борясь за контроль – главы семей заключают альянсы, в тайне оставаясь: непримиримыми врагами.

Во Флоренции, в год Господа нашего 1476, как раз стоял весенний, пропахший нежным жасминовым запахом вечер, когда вы бы смогли почти не замечать зловония из Арно, особенно если ветер дул с правой стороны. Впрочем, выходить на улицу после захода солнца было бы не самым разумным решением.

Флоренция, год 1476 от Рождества Христова; весенний вечерний воздух, пропитаный нежным запахом жасмина, уменьшает зловоние из Урно; особо: сдуваемый ветром. Впрочем: выходить на улицу после захода солнца – не самое разумное решение.

Луна восходила в темно-синем небе, правя над множеством сопровождающих ее звезд. Свет падал на площадь перед Понте Веккьо, на множество лавок, темных и молчаливых в такой час, вплотную прилегающих к северному валу реки. Свет также лился на фигуру, одетую в черное, застывшую на крыше Церкви Санто Стефано аль Понте. Юноша, семнадцати лет, высокий и горделивый. Осматривая лежащие внизу окрестности острым взглядом, он приложил ладонь к губам и свистнул, негромко, но резко. Отзываясь на призыв, сперва один, затем трое, потом дюжина, а после и двадцать человек, таких же молодых, как он сам, вышли на площадь из темноты улиц и арок. Большинство из них было закутано в черные одежды, некоторые в кроваво-красных, зеленых или голубых капюшонах или головных уборах, все с мечами и кинжалами на поясах. Банда опасно выглядящих юнцов развернулась веером, дерзкая и самоуверенная в своих действиях.

Восходящая, в тёмно-синем небе луна, окруженная множеством звёзд: освещает площадь перед Понтами Векка; множество лавок, тёмных и молчаливых в столь поздний час, вплотную прилегают к северному валу реки. Лунный свет льётся на одетую в чёрное фигуру, застывшую на крыше Церкви Святого Степана с Понтами. Пацан, лет семнадцати, высокий и стройный: внимательно осматривая окрестности – суёт пальцы в рот и свистит, негромко, но резко. На призыв отзываются из темноты улиц: на площадь выходит ещё один пацан, затем ещё трое, и ещё дюжина… человек дведцать, таких же молодых, как и он. Большинство в чёрном; среди остальных мы видим: крававо-красные, зелёные и голубые цвета; капюшоны и жиганские кепки; мечи и кинжалы на поясах. Банда опасно выглядящих юнцов, развёрнутая веером, действует дерзко и самоуверенно.

Еще один камень просвистел в воздухе, но на этот раз он был брошен прицельно. Он вскользь ударил Эцио по лбу, оцарапав кожу до крови. Эцио мгновенно отшатнулся, когда град камней полетел в них, брошенный руками сторонников Вьери. Его собственным людям едва хватило времени, чтобы собраться вместе, пока банда Пацци не налетела на них. Борьба началась так стремительно, что уже не оставалось времени вытащить мечи и кинжалы, и две банды сцепились в рукопашную.

В воздухе летят камни; один из них: на этот раз, брошенный более точно: вскользь бьёт Эцио в лоб, разрывая кожу; льётся кровь. Эцио мгновенно отшагивает; в них летит уже град камней, бросаемых сторонниками Вьери. Его люди группируются вместе – банда Пицци упускает момент неожиданной атаки. Борьба начинается стремительно; время вытащить мечи и кинжалы не остаётся: банды сходятся врукопашную.

Бой был тяжелым и беспощадным - жестокие удары и пинки сопровождались характерным хрустом ломающихся костей. Эцио, которому кровь из рассеченного лба мешала нормально видеть, разглядел, как двое из его лучших людей оступились, упали, и были растоптаны убийцами Пацци. Вьери рассмеялся, совсем рядом с Эцио, и снова замахнулся, целясь последнему в голову, его рука сжимала тяжелый камень Эцио упал на корточки, и удар прошел мимо, но расслабляться было рано - сторонникам Аудиторе приходилось хуже всего. Прежде чем Эцио сумел подняться, он успел вытащить кинжал и кинул, целясь в бедро крепко сложенного головореза Пацци, который оказался рядом с ним с обнаженными мечом и кинжалом в руках. Кинжал Эцио прорезал ткань и вошел в ногу, мужчина закричал от мучительной боли и отступил, бросив оружие и схватившись обеими руками за кровоточащую рану.

Тяжёлый бой, беспощадный; жёсткие удары: мелькают руки и ноги, сопровождаемые характерным хрустом: ломаются кости. Сквозь кровь из рассеченного лба, заливающую лицо и глаза, Эцио видит: двое из его лучших бойцов пропускают удары и падают; псы Пицци топчут их. Вьери смеётся совсем рядом с Эцио, снова замахивается, целясь в голову: в его руке тяжёлый камень; Эцио падает на корточки, удар проходит мимо; нет времени расслабиться – банде Аудиторе тяжело. Не успев подняться, Эцио выдёргивая кинжал, сразу кидает – целясь в бедро крепко сложенного головореза Пицци; уже успевшего обнажить и меч, и кинжал. Клинок Эцио прорезает ткань, входя в мясо ноги; детина кричит, ему мучительно больно; он, отступая, роняет оружие и хватается, обеими руками, за кровоточащую рану.

Эцио огляделся и увидел, что Пацци, окруженный союзниками, оттеснил людей Эцио к одной из стен церкви. Чувствуя, что силы к нему возвращаются, Эцио побежал к своим. Увернувшись от скифского меча другого бандита, Эцио ударил его в покрытую щетиной челюсть и с удовлетворением заметил, как вылетели зубы, а нападающий упал на колени, оглушенный ударом. Он призвал своих людей поздравить его с этой победой, но, по правде говоря, мысли Эцио были сосредоточены на том, как отступить, сохранив при этом достоинство. И вдруг он услышал хорошо знакомый веселый и звучный голос, перекрывший шум битвы, окликнувший его из-за спин банды Пацци.

Оглядываясь, Эцио видит: Пицци, в окружении своих псов: теснит его людей к стене церкви. Чувствуя: силы возвращаются, Эцио бежит к своим, сходу уворачиваясь от летящего меча атакующего бандита и бьёт в покрытую щетиной челюсть, удовлетворённо видя: летящие зубы; нападающий падает на колени, он оглушён; хороший удар. Эмоции зашкаливают и хочется поделиться увиденным; но мысли Эцио уже о другом: как отступить, сохранив парней и не потеряв достоинство. Как вдруг: он слышит хорошо знакомый, весёлый и звучный, голос; перекрывая шум битвы, тот доносится из-за спин банды Пицци:

- Эй, братишка, какого черта ты тут творишь? Сердце Эцио забилось от радости, и он перевел дыхание. - Федерико! Что ты здесь делаешь? Я думал, ты, как обычно, кутишь где-нибудь. - Ерунда! Я знал, что ты что-то задумал, и решил посмотреть, сможет ли мой братишка постоять за себя. Но, как вижу, тебе еще понадобится урок или два! Федерико Аудиторе, на несколько лет старше Эцио, был старшим сыном Аудиторе. Это был крупный человек с большими аппетитами во всем - в еде, в любви и в драке. Он набросился и столкнул лбами двух Пацци, ударил в челюсть третьего, и, раздавая удары направо и налево, встал спиной к спине с братом. Федерико казался островком спокойствия среди царящего вокруг насилия. Собравшиеся вокруг члены его группы удвоили их успех. Наемники Пацци терпели поражение. Несколько работников верфи собрались в стороне, на безопасном расстоянии наблюдая за дракой. В неверном свете Пацци принял их за сторонников Аудиторе. Именно это, а также зубы, выбитые стремительными ударами рычащего в пылу драки Федерико, заставили Пацци запаниковать.

- Эй, братишка, какого черта ты творишь? Сердце Эцио радостно бьётся; он переводит дыхание. - Федя! Ты как тут? Смотри, брат, гулянку пропустишь! - Да ладно! Я знал, что ты что-то мутишь, люблю поглазеть, а тут ещё и мой братишка постоять за себя решил. Давай-ка покажу тебе приём, иль даже два! Федя Аудиторе, на несколько лет старше Эцио; старший сын Аудиторе. Крупный человек с большими аппетитами во всем: в еде, в любви, и в драке. Бросаясь в самую гущу: столкивает лбами двух Пицци, бьёт в челюсть третьего; и, раздавая удары направо и налево, встаёт спина к спине, к брату. Федя кажется островком спокойствия среди царящего вокруг насилия. Вокруг них собираются члены его группы, увеличивая шансы на успех. Наемники Пицци терпят поражение. Несколько работников верфи, толпясь в стороне, на безопасном расстоянии: наслаждаются дракой. В неверном свете луны Пицци принимает их за сторонников Аудиторе. Именно это, а также зубы, выбитые стремительными ударами, рычащего в пылу драки Феди, заставляют Пицци паниковать.

Яростный голос Вьери Пацци взмыл над толпой. - Отступаем! - крикнул он своим людям, его голос дрожал от напряжения и злости. Он столкнулся взглядом с Эцио и невнятно прорычал что-то угрожающее, прежде чем скрыться в темноте, на другой стороне моста Веккьо. Пацци увел за собой тех из своих людей, кто еще мог идти, их преследовали разгоряченные победой сторонники Эцио. Эцио кинулся следом, но тяжелая рука брата удержала его. - Минутку, - произнес он. - О чем ты говоришь? Мы должны их догнать! - Успокойся. - Федерико нахмурился, осторожно прикасаясь к ране на лбу Эцио. - Это просто царапина. - Как бы не так, - решил брат с серьезным выражением на лице. - Лучше пойдем к доктору. Эцио сплюнул. - Я не собираюсь тратить время на докторов. Кроме того... - Он помедлил. - У меня нет денег. - Ха! Спустил все на вино и женщин? - Федерико усмехнулся и дружески похлопал младшего брата по плечу. - Не спустил, а потратил с пользой. К тому же посмотри, какой пример ты подаешь мне, - усмехнулся Эцио, но тут же запнулся. Он внезапно осознал, в какой опасности был недавно. - Не волнуйся, рана почти не болит. Уверен, ты не одолжишь мне пару флоринов? Федерико похлопал по кошельку. Внутри ничего не звякнуло. - Увы. Я сейчас малость на мели. Скромность брата заставила Эцио рассмеяться. - А на что спустил их ты? На милостыню и отпущение грехов? Федерико рассмеялся. - Хорошо. Я понял, о чем ты.

Полный ярости голос Вьери Пицци взмывает над толпою: - Аргх, валим! - кричит он своим людям голосом, срывающимся от напряжения и злости. Сталкивается взглядом с Эцио: матерясь, рычит что-то угрожающее; скрывается в темноте, на другой стороне моста Векка. С ним убегают те, кто еще может; разгоряченные победой, сторонники Эцио, преследуют их. Эцио кидается следом, но тяжелая рука брата удерживает его. - Эй, эй, братишка, - произносит он. - О чем ты? Надо догнать, порвать… - Остынь-ка, - Федя хмурится, и осторожно прикасается к ране, на лбу Эцио. - Да ладно тебе: царапина. - Ну-ну, - серьезное выражение лица брата говорит: вопрос закрыт. - Идём к доктору. Эцио сплёвывает. - Да какие доктора, о чём ты. И… как бы... - Эцио медлит: - У меня нет денег. - Ха! Спустил все на пойло и девок? - Федя усмехается и дружески хлопает младшего брата по плечу. - Не спустил, а потратил с пользой. К тому же посмотри, какой пример ты подаешь мне, - усмехается теперь уже Эцио, но тут же запинается, внезапно осознав: какой опасности себя подверг. - Не волнуйся, рана почти не болит. Всё нормально, но… ты не одолжишь мне пару монет? Федя хлопает по кошельку, внутри ничего не звенит. - Увы. Не один ты сейчас на мели. Скромность брата заставляет Эцио рассмеяться. - И на что спустил их ты? На милостыню и отпущение грехов? Федя смеётся. - Хорошо. Я понял, о чем ты.

Он оглянулся. Только трое или четверо из их людей было серьезно ранено и осталось на поле боя, и сейчас они со стонами поднимались, но лица у них были радостными. Схватка была жестокой, но обошлось без переломов. На другой стороне валялась добрая полудюжина сторонников Пацци, не представляющих интереса, и один или двое довольно хорошо одетых.

Он оглядывается: только трое или четверо из их людей серьезно ранены и, оставаясь на поле боя, со стонами пытаются подняться; их лица радостны. Жёстокая схватка, но обошлось; без переломов. На другой стороне валяется добрая полудюжина сторонников Пицци, не представляющих интереса; а вот двое – довольно хорошо одеты.

- Думаю, наши поверженные враги не откажутся поделиться с нами нажитым, - подсказал Федерико. - Тем более нам эти деньги нужнее, чем им. Спорим, ты не сможешь обобрать их, пока они не очнулись. - Посмотрим, - отозвался Эцио, и с воодушевлением принялся за дело. Прошло всего несколько минут, и он обзавелся достаточным количеством золотых монет, найденных в кошельках обоих врагов. Эцио победно посмотрел на брата и демонстративно звякнул монетами. - Достаточно, - скомандовал Федерико. - Оставь им мелочь, чтоб смогли добраться до дома. В конце концов, мы не воры, это военная добыча. И мне по-прежнему не нравится твоя рана. Давай поспешим... Эцио кивнул и впервые за долгое время оглядел поле боя, где Аудиторе одержали победу. Потеряв терпение, Федерико опустил руку на плечо младшего брата. - Пошли, - сказал он и двинулся вперед с такой скоростью, что только когда изнуренный дракой Эцио опомнился, бросился вдогонку и свернул не на ту улочку, Федерико остановился, вернулся обратно и отыскал брата. - Извини, Эцио, но мы должны добраться до лекаря как можно скорее.

- Думаю, брошенные на разтерзание не откажутся поделиться нажитым, - потирает руки Федя. - Тем более нам эти деньги нужнее, чем им… Спорим, ты не сможешь обобрать их, чтоб не очнулись. - Гляди, - Эцио с воодушевлением принимается за дело. Проходит всего несколько минут, и он обзавелся весьма достойным количеством золотых монет: ещё недавно лежавших в кошельках обоих врагов. Эцио победно смотрит на брата и демонстративно звенит кошельком. - Хватит, - командует Федя: - Оставь им мелочь, им ещё бы до дома добраться. В конце концов, мы не воры, это – военная добыча; и мне по-прежнему не нравится твоя рана. Поспешим... Эцио кивает и впервые за долгое время оглядывает поле боя: место – где они, Аудиторе, одержали победу. Теряя терпение, Федя опускает руку на плечо младшего брата. - Идём, - и сказав, сразу идёт вперед; причём с такой скоростью, что изнуренный дракой Эцио опомнясь, видит: как Федя сворачивает в проулок; бросившись вдогонку: Эцио сворачивает не на ту улочку; и недождавшийся его Федя возвращается обратно, и ищет брата. - Давай, Эцио, нам необходимо срочно добраться до лекаря.

И, хотя идти было не далеко, Эцио вымотался за минуту. В конце концов, они вошли в сумрачную комнату, уставленную непонятными инструментами и фиалами из латуни и стекла, длинными дубовыми столами и подвешенными под самым потолком пучками сухих трав, где их семейный доктор принимал больных. Эцио к тому времени едва держался на ногах. Доктор Череса не был в восторге оттого, что его подняли среди ночи, но его недовольство быстро сменилось беспокойством. Он как можно скорее зажег свечу и осмотрел рану Эцио вблизи. - Хмм, - серьезно изрек он, - В этот раз вам удалось превзойти себя, юноша. Неужели люди не могут придумать ничего лучшего, кроме как избивать друг друга? - Это был вопрос чести, уважаемый доктор, - перебил Федерико. - Ясно, - невозмутимо отозвался доктор. - Ничего, пустяки, - слабо поддержал Эцио, хотя был на грани обморока.

И, хотя идти тут не далеко, Эцио сильно устаёт. В конце концов, они входят в сумрачную комнату, уставленную непонятными инструментами и фиалами: из латуни и стекла; длинными дубовыми столами, и подвешенными под самым потолком пучками сухих трав; тут их семейный доктор принимает больных. Эцио к тому времени едва держится на ногах. Доктор Череса не в восторге: поднятый посреди ночи; но недовольство быстро сменяется беспокойством; он как можно скорее зажигает свечу и осмотривает рану Эцио вблизи. - Хмм, - серьезно изрекает он, - В этот раз вам удалось превзойти себя, юноша. Неужели люди не могут придумать ничего лучшего, кроме как избивать друг друга? - Это вопрос чести, уважаемый док, - перебил Федя. - Ясно, - невозмутимо отозвается доктор. - Ничего, пустяки, - слабо поддерживает разговор Эцио, находясь на грани обморока.

Федерико, как обычно скрывая озабоченность за шутками, добавил: - Сделайте все, что можете, друг мой. Симпатичная мордашка - все, что у него есть. - Да пошел ты! - Эцио отмахнулся от пальца брата. Доктор, не обращая на них внимания, вымыл руки, осторожно ощупал рану и смочил кусок ткани жидкостью из одной из множества бутылочек. Он так быстро приложил ткань к ране, что от резкой боли Эцио едва не подскочил на стуле, лицо его исказилось в страдальческой гримасе. Потом, убедившись, что рана чиста, доктор взял иглу со вдетой в нее нитью. - А теперь, - предупредил доктор, - будет действительно больно. Когда швы были наложены, а рана забинтована, Эцио стал выглядеть как турок в тюрбане, и доктор одобряюще улыбнулся. - Это обойдется вам в три флорина. Я зайду к вам домой через несколько дней и сниму швы. Это будет стоить еще три флорина. Возможно, у тебя будет болеть голова, но это пройдет. И, хоть это и не в твоей натуре, постарайся хорошенько отдохнуть. И не беспокойся, рана выглядит хуже, чем есть на самом деле, и в этом есть плюс: шрам почти не будет заметен, так что в будущем женщинам не придется разочаровываться, глядя на тебя.

Федя, как обычно, скрывая озабоченность за шутками, добавляет: - Сделайте всё, что можете, друг мой. Симпатичная мордашка - всё, что у него есть. - Да иди ты! - Эцио отмахивается от пальца брата. Доктор, не обращая на них внимания, моет руки, осторожно ощупывает рану и смачивает кусок ткани жидкостью, быбрав одну из множества бутылочек. Быстро прикладывает ткань к ране, от резкой боли Эцио едва держится на стуле: лицо искажает в страдальческая гримаса. Потом, убедившись, что рана чиста, доктор берёт иглу со вдетой в нее нитью. - А теперь, - предупреждает доктор, - будет действительно больно. Когда швы наложены, а рана забинтована, Эцио выглядит как турок в тюрбане, и доктор одобряюще улыбается. - Это станет вам в три монеты. Я зайду к вам домой через несколько дней и сниму швы. Это встанет еще в три монеты. Возможно, у тебя будет болеть голова, но это пройдет. И, хоть это и не в твоей натуре, постарайся хорошенько отдохнуть. И не беспокойся, рана выглядит хуже, чем есть на самом деле, и в этом есть плюс: шрам почти не будет заметен, так что в будущем женщинам не придется разочаровываться, глядя на тебя.

Когда они шли по улице, Федерико приобнял младшего брата за плечи, потом вытащил флягу и сунул Эцио. - Не волнуйся, - быстро произнес он, заметив выражение на лице Эцио. - Это лучшая граппа нашего отца. Для человека в твоем состоянии это лучшее, что можно придумать. Они выпили, чувствуя как огненная жидкость согревает их. - Почти ночь, - заметил Федерико. - Действительно. Хотел бы я, чтобы они все были такими же веселыми, как... - Эцио не договорил, увидев широкую улыбку брата. - О чем это я? - И, рассмеявшись, поправил сам себя. - Они и так уже веселые. - Даже слишком. Думаю, нам не повредит немного еды и выпивки, прежде чем мы отправимся домой, - сказал Федерико. - Конечно, уже поздно, но я знаю одну таверну неподалеку, которая не закрывается почти до рассвета и... - И к тому же трактирщик - твой хороший друг. - И как ты догадался? Через час или два, после супа из свинины и бифштекса, запитого бутылкой Брунелло, Эцио почувствовал себя окончательно выздоровевшим. Он был молод, поэтому потраченные силы быстро возвращались к нему. И не последнюю роль в этом сыграла радость от победы над бандой Пацци. - Пора домой, братишка, - напомнил Федерико. - Отец наверняка уже думает, где это мы задержались, к тому же он надеялся, что завтра ты поможешь ему в банке. К счастью для меня, я не разбираюсь в цифрах, и, я уверен, он ждет не дождется, когда я займусь политикой. - Политика или цирк - выбор у тебя не велик. - А что, есть разница? Эцио знал, что Федерико не слишком переживает из-за того, что отец возлагает надежды на продолжение семейного дела не на него, старшего брата, а на Эцио. Федерико умер бы от скуки, если бы посвятил свою жизнь банковскому делу. Проблема была в том, что Эцио чувствовал примерно то же самое. Но день, когда он получит черный бархатный костюм и золотую цепь флорентийского банкира, был еще очень далек, и поэтому он беззаботно наслаждался днями свободы, хорошо понимая, что этих дней у него оставалось все меньше и меньше.

Идя по улице, Федя обнимает младшего брата за плечи, вытаскивает флягу и суёт Эцио. - Не волнуйся, - быстро произносит он, видя выражение на лице Эцио. - Это лучшее пойло нашего отца. Для человека пережившего такое: это лучшее, что можно придумать. Они выпивают, чувствуя как огненная жидкость согревает их. - Почти утро, - заметил Федя. - Действительно. Хотел бы я, чтобы они все были такими же веселыми, как... - Эцио не успевает договорить, видя широкую улыбку брата. - О чем это я? - И, рассмеясь, поправляет сам себя. - Они и так уже веселые. - Даже слишком. Думаю, нам не повредит перекусить и выпить, прежде чем отправимся домой, - говорит Федя. - Конечно, уже поздно, но я знаю одну таверну неподалеку, к тому же работает почти до рассвета и... - И к тому же трактирщик - твой дружбан. - Хера, как догадался? Через час или два, после супа из свинины и бифштекса, запитого бутылкой Брунелло, Эцио чувствует себя окончательно выздоровевшим. Он молод, и потраченные силы быстро возвращаются в норму. И не последнюю роль в этом играет радость от победы над бандой Пицци. - Пора домой, братишка, - напоминает Федя. - Отец наверняка уже думает, где это нас носит, к тому же он надеется, завтра ты поможешь ему в банке. К счастью для меня, я не разбираюсь в цифрах, и, я уверен, он ждет не дождется, когда я займусь политикой. - Политика или цирк - выбор у тебя не велик. - А что, есть разница? Эцио знал, что Федя не слишком переживает из-за того, что отец возлагает надежды на продолжение семейного дела не на него, старшего брата, а на Эцио. Федя умрёт от скуки, если посвятит свою жизнь банковскому делу. Проблема в том, что Эцио чувствует примерно то же самое. Но день, когда он получит черный бархатный костюм и золотую цепь флорентийского банкира, ещё очень далёк, и поэтому он беззаботно наслаждается днями свободы, хорошо понимая, что этих дней у него остаётся все меньше и меньше.

- Нам лучше поспешить, - сказал Федерико, - если не хотим, получить от отца строгий выговор. - Отец просто волнуется. - Нет, он знает, что мы в состоянии позаботиться о себе. - Федерико изучающе посмотрел на Эцио. - Но лучше действительно поспешить. - Он прервался. - Не хочешь рискнуть оставшимися деньгами? Может наперегонки? - Куда? - Посмотрим... - Федерико оглядел город, освещенный луной, и указал на башни неподалеку. - До крыши церкви Санта Тринита. Это довольно близко от дома... Если, конечно, у тебя хватит сил. Только есть одно условие. - Какое? - Мы побежим не по улицам, а по крышам. Эцио сделал глубокий вдох. - Хорошо, договорились. - Отлично, копуша. Вперед!

- Поспешим, - говорит Федя, - если не хотим, получить от отца строгий выговор. - Отец просто волнуется. - Нет, он знает, что мы в состоянии позаботиться о себе. - Федя изучающе смотрит на Эцио. - Но лучше действительно поспешить. - Он прерывается. - Не хочешь рискнуть оставшимися деньгами? Может наперегонки? - Куда? - Посмотрим... - Федя оглядывает город, освещаемый луной, и указывает на башни неподалеку. - До крыши церкви Святой Тринити. Это довольно близко от дома... Если, конечно, у тебя хватит сил. Только есть одно условие. - Какое? - Мы побежим не по улицам, а по крышам. Эцио делает глубокий вдох. - Не вопрос, договорились. - Отлично, копуша. Ну… вперёд!

Больше ничего не добавив, Федерико сорвался с места и легко, словно ящерица, забрался по ближайшей заштукатуренной стене на крышу. Задержавшись на мгновение, он осмотрел ненадежную красную черепицу, усмехнулся и рванул дальше. К тому времени, когда Эцио забрался на крышу, брат опередил его на двадцать ярдов. Сердце Эцио быстро билось, в полной адреналина гонке боль была забыта. Потом он увидел Федерико, прыгающего куда-то в смолисто-черную пустоту, свет от фонарей снизу не достигал крыши серого палаццо, освещая лишь один из уровней башни, куда и прыгнул Федерико. Он немного пробежал и остановился, ожидая брата. Эцио на мгновение ощутил страх, когда прямо перед ним возникла пропасть между лавками торговцев тканями, но он знал, что скорее умрет, чем продемонстрирует брату свою неуверенность. Собравшись с духом, он совершил невероятный прыжок, практически взлетев в воздух. Тяжелые гранитные камни, освещенные лунным сиянием, остались далеко внизу. На долю секунды он удивился, что ему удалось всё верно рассчитать, когда серая стена палаццо буквально выросла перед ним. Но затем и она осталась внизу, а Эцио приземлился на соседнюю крышу, едва не поскользнувшись, но все-таки устояв на ногах. Он мысленно возликовал и попытался восстановить дыхание.

Больше ничего не добавив, Федя срывается с места и легко, словно ящерица, забрается по ближайшей заштукатуренной стене на крышу. Задержавшись на мгновение, он смотрит на ненадежную красную черепицу, усмехается и мчит дальше. К тому времени, когда Эцио забирается на крышу, брат опережает его на метров на пятнадцать. Сердце Эцио быстро бьётся, в полной адреналина гонке боль забыта. Потом он видет Федю, прыгающего куда-то в смолисто-черную пустоту, свет от фонарей снизу не достигает крыши серого палаццо, освещая лишь один из уровней башни, куда и прыгает Федя, и немного пробежав остановливается, ожидая брата. Эцио на мгновение ощущает страх, когда прямо перед ним возникла пропасть между лавками торговцев тканями, но он знал, что скорее умрёт, чем продемонстрирует брату свою неуверенность. Собравшись с духом, он совершает невероятный прыжок, практически взлетая в воздух. Тяжелые гранитные камни, освещемые лунным сиянием, остаются далеко внизу. На долю секунды он удивляется, ему удаётся всё верно рассчитывать; серая стена палаццо буквально выростает перед ним. Но вот и она остаётся внизу, а Эцио приземляется на соседнюю крышу, поскользывается, но все-таки остаётся на ногах. Мысленно ликуя, попытается восстановить дыхание.

- Похоже, малышу еще учиться и учиться, - язвительно поддел Федерико, прежде чем снова бросился вперед, словно стремительная тень среди множества труб под клочьями облаков. Эцио кинулся вдогонку, полностью растворившись в дикой гонке. Другие бездны проносились под ним, некоторые из них были всего лишь переулками, другие - широкими улицами. Федерико нигде не было видно. Внезапно перед ним появилась базилика Санта Тринита, возвышающаяся над покатой черепичной крышей церкви. Но стоило ему приблизиться, как Эцио вспомнил, что церковь находилась в центре площади, и расстояние между ее крышей и крышами находящихся вокруг зданий слишком велико для прыжка. Было два выхода - не колебаться и прыгнуть или сбросить скорость. Единственную надежду давало то, что крыша церкви находилась ниже, чем та, с которой он собирался прыгнуть. Если он не сумеет разогнаться изо всех сил и, в полном смысле этого слова, броситься в воздух, сила притяжения сделает свое дело. Пару секунд ему придется лететь подобно птице. Эцио упорно гнал от себя любые мысли о возможном падении.

- Похоже, малышу еще учиться и учиться, - язвительно поддевает Федя, и снова бросается вперёд, словно стремительная тень среди множества труб под клочьями облаков. Эцио кидается вдогонку, полностью растворяясь в дикой гонке. Всё новые бездны проносятся под ним, некоторые из них всего лишь переулки, иные - широкие улицы. Федю нигде не видно. Внезапно перед ним появляется базилика Святой Тринити, возвышающаясь над покатой черепичной крышей церкви. Но стоит ему приблизиться, как Эцио вспоминает, церковь находится в центре площади, и расстояние между ее крышей и крышами находящихся вокруг зданий слишком велико для прыжка. Два выхода - не колебаясь прыгнуть или сбросить скорость. Единственную надежду даёт то, что крыша церкви находится ниже, чем та, с которой он собирается прыгнуть. Если он не сумеет разогнаться изо всех сил и, в полном смысле этого слова, броситься в воздух, сила притяжения сделает свое дело. Пару секунд ему будет лететь словно птица. Эцио упорно отмахивается от мыслей о возможном падении.

Край крыши стремительно приблизился, а за ним - пустота. Он кинулся в нее, слыша, как свистит в ушах ветер, на глазах выступили слезы. Церковная крыша казалась недостижимой, он просто не сможет долететь до нее, и никогда больше не засмеется, не кинется в драку, не обнимет женщину. Дыхание перехватило. Эцио закрыл глаза и... с размаху ударился о крышу, с трудом ощупал себя, но руки и ноги были целы. Он сделал это! Едва не промахнулся на пару дюймов, но перепрыгнул на крышу церкви! Но где же Федерико? Он влез повыше и оглянулся назад, откуда прибежал совсем недавно. Вскоре он разглядел брата, летевшего по воздуху, как только что сам Эцио. Федерико тяжело приземлился, но под его весом одна или две черепицы соскользнули; он потерял равновесие. Черепица заскользила вниз, к краю крыши, и несколькими секундами позже вдребезги разбилась о булыжную мостовую. Но Федерико удержался и теперь стоял, выпрямившись, с широкой гордой улыбкой на лице.

Край крыши стремительно приближается; за ним - пустота. Он кидается в нее, слыша, как свистит в ушах ветер, на глазах выступают слезы. Церковная крыша кажется недостижимой; до неё не долететь: он никогда больше не засмеётся, не кинется в драку, не обнимет женщину. Дыхание перехватывает. Эцио закрывает глаза и... с размаху ударяется о крышу, с трудом ощупывает себя, но руки и ноги целы. Да: он сделал это! Едва не промахнувшись: всего полметра, но смог: он перепрыгнул на крышу церкви! Но где же Федя? Влезая выше, он оглядывается назад, туда откуда прибежал совсем недавно. Вскоре разглядывает брата, летящего в воздухе, как только что сам Эцио. Федя тяжело приземляется, но под его весом одна или две черепицы соскользывают; и он теряет равновесие. Черепица скользит вниз, к краю крыши, и несколькими секундами позже вдребезги разбивается о булыжную мостовую. Но Федя удержался и теперь стоит, выпрямившись, с широкой гордой улыбкой на лице.

- Не такой уж ты и копуша, - проговорил он, хлопнув Эцио по плечу. - Ты пронесся мимо меня, словно молния! - Я не знал, смогу ли я... - коротко отозвался Эцио, пытаясь восстановить дыхание. - Ну, уж на башню я залезу быстрее тебя! - парировал Федерико, отталкивая Эцио в сторону и забираясь на невысокую базилику, которую отцы города думали снести, чтобы поставить вместо нее что-нибудь более современное. В этот раз Федерико оказался первым и даже подал брату руку, помогая взобраться наверх. Эцио к тому времени уже начал подумывать, что кровать - не самое плохое место в мире. Они одновременно выдохнули и замерли, восстанавливая дыхание, осматривая с высоты свой город, спокойный и молчаливый в бледных лучах рассвета.

- Ну, не такой уж ты и копуша, - говорит он, хлопая Эцио по плечу. - Ты пронесся мимо меня, аки молния! - Я не знал, смогу ли я... - коротко отозвается Эцио, пытаясь восстановить дыхание. - Ну, уж на башню я залезу быстрее тебя! - парирует Федя, отталкивает Эцио в сторону и забирается на невысокую базилику, которую отцы города думали снести, дабы воздвигнуть на её месте что-нибудь более современное. В этот раз Федя оказывается первым и даже подаёт брату руку, помогая взобраться наверх. К этому времени Эцио уже начинает думать, что кровать - не самое плохое место в мире. Они одновременно выдыхают и замирают, дыхание восстанавливается; осматривают с высоты город, спокойный и молчаливый в бледных лучах рассвета.