Александра Маринина Горький квест. Том 1 6 страница

Но все получилось не так. Ромка сказал, что его друг Антон сегодня на суточном дежурстве, а ночным рейсом прилетает с соревнований дочка Антона, которую он, Дзюба, пообещал встретить в аэропорту и отвезти домой.

— Хочешь, поедем вместе Ваську встречать, — предложил он. — Но это бессонная ночь, а тебе завтра на работу. Мне-то нормально, у меня отгулы после командировки, а вот ты… Может, лучше я завтра встречу тебя после работы?

Дуня собралась было согласиться встретиться завтра, но внезапно поняла, что не выдержит. Ей придется ждать еще сутки. Целые сутки! Длинные, бесконечные, тягостные часы, наполненные чувством вины и осознанием собственной глупости и слабости. Она не видела Ромку больше года, и эти сутки могут оказаться той последней каплей, которая разрушит то, что еще можно спасти. Если вообще можно еще что-то спасти.

Он не задал ей ни одного вопроса, не спросил, что случилось и почему она вдруг захотела встретиться. Просто обрадовался, открыто и искренне.

Когда Роман приехал за ней, Дуне казалось, что от волнения она уже на грани обморока. Как он изменился за этот год! Похудел, осунулся, глаза уставшие, лицо бледное, даже какое-то сероватое. Или это только последняя командировка так его вымотала? А она сама как выглядит? Наверное, не лучше.

Роман обнял ее, поцеловал в щеку, помог сесть в машину. И сразу сказал:

— Дуняша, если ты хочешь о чем-то поговорить, то не бойся, ладно? Я не скажу тебе ни одного дурного слова и вообще не обижу тебя, что бы ты мне ни сказала. Не бойся.

Помолчал немного и добавил негромко:

— Я очень скучал по тебе.

— Я тоже скучала, — едва слышно проговорила Дуня и заплакала.

По Каширке в сторону Домодедова пролетели стрелой, благо время ночное. Рейс, которым должна прилететь Василиса, опаздывал на 30 минут. Оставив машину на стоянке, они зашли в одно из многочисленных кафе в здании аэровокзала. Там было пусто и неуютно, пахло выпечкой и почему-то маринованной селедкой. Но кофе и булочки оказались на удивление вкусными.

Что она хочет ему объяснить? То, что сама ощущает лишь смутно? То, что не находит понимания у ее подруг, которые считают поведение Дуни полным идиотизмом? Чего проще: купить и вставить в телефон новую сим-карту, завести новые страницы в соцсетях, может быть, под ником, а не под своим настоящим именем, и без фотографий, или остаться со старыми страничками, но забанить Дениса и всюду включить «невидимку», чтобы он не видел, когда она находится в сети. Конечно, он может ловить ее в группах, когда она заходит туда пообщаться, но это тоже решаемо, можно перестать туда заходить или выйти и вновь зарегистрироваться под другим именем. Короче, есть варианты. Но Дуне почему-то казалось унизительным так поступить. Если она перекроет Денису возможность общаться, это будет выглядеть трусостью. Слабостью. Это будет выглядеть так, будто она сдалась, признала его силу и превосходство и спряталась в укрытие, где противник ее не достанет. Она так не хотела. Она хотела, чтобы все было по-человечески, по-взрослому, а не как в детском саду. Чтобы Денис сам отступился, перестал ее преследовать и прессовать. Чтобы он понял наконец, что все его изощренные, а порой и грубые манипуляции бесполезны. Прячутся воры. Бандиты. Убийцы. Почему она должна прятаться, умышленно сужая свое жизненное пространство и скрываясь за вымышленными именами или никами? Разве она делает что-то плохое?

Никто ее не понимал. Никто. Наверное, она не в состоянии хорошо объяснить. А может быть, причина в том, что она на самом деле не права? Дуня никогда не работала в полиции, но детективы любила, и книги читала, и фильмы смотрела с удовольствием. Так вот очень часто, особенно в кино, попадаются сцены, когда, например, полицейский приходит в дом, чтобы поговорить с подростком, а его родители начинают сопротивляться, орать, чтобы ребенка не трогали, он несовершеннолетний, и не смейте задавать ему вопросы, он ничего не знает, и все в таком духе. Или другой вариант: подростка задерживают, приводят в полицию, тут же прибегает кто-то из родителей, опять же начинает орать, угрожать, хватает дитятко за руку, тащит к двери и гордо объявляет: «Мы уходим! » Такие эпизоды всегда вызывали у Дуни недоумение и растерянность, они казались ей лишенными смысла и логики. Ведь если полицейский хочет о чем-то поговорить с человеком, значит, есть вопросы, а то и подозрения. Они уже есть. И от того, что мамочка будет кричать, грозить адвокатом или прокурором, эти вопросы и подозрения никуда не денутся, не рассосутся от страха, не исчезнут сами собой. Если полиция захочет что-то выяснить, она же все равно это выяснит, только другим способом. И вполне возможно, избранный ею способ окажется для опекаемого подростка куда более болезненным и травматичным. Кстати, и для его родителей — тоже. Почему такая вот активная защитница-мамочка считает, что захлопнуть дверь перед носом полиции означает решить проблему раз и навсегда? Это же глупо! Куда правильнее перетерпеть, дать возможность полицейским задать все свои вопросы, прояснить картину, чтобы они ушли с уверенностью: больше им здесь делать нечего. В противном случае они все равно вернутся, только, как часто говорится в фильмах, «уже с ордером».

Раздражение, вызываемое такими эпизодами, Дуня тоже не могла сама себе объяснить, но чувствовала, что оно имеет тот же источник, что и ее никем не понятое нежелание прятаться от Дениса.

Объявили о задержке вылета двух рейсов, и тут же в кафе потянулся народ. По лицам людей, нервным и уставшим, было понятно, что задержка рейса уже далеко не первая, и ждать им надоело, и выхода никакого не было. Через пару минут все столики оказались заняты. В небольшом помещении стало шумно и как-то суетно.

— Вовремя мы пришли, — усмехнулся Роман. — Повезло. Самый удобный столик успели занять.

— Я сделала тебе больно, — вместо ответа произнесла Дуня.

— Да, — спокойно кивнул он.

— Ты меня презираешь теперь?

— За что? Ты не сделала ничего такого, за что тебя можно презирать.

— Ромка, я такая дура!

Ее глаза снова налились слезами, губы затряслись. Дуня схватила чашку обеими руками и сделала большой глоток. Перевела дыхание.

— Я словно ослепла, понимаешь? Не замечала очевидного. Какое-то безумие на меня нашло, что ли… Знаешь, я ведь довольно быстро прозрела и ушла от Дениса.

— Ты от него ушла, а он от тебя не ушел?

— Ну да. Я была с ним чуть больше двух месяцев. А потом началось… вот это…

— Значит, вы уже давно не вместе?

— Давно. Мне очень хотелось позвонить тебе… Но было ужасно стыдно. Мне и теперь стыдно. Стыдно за свою глупость, за слабость… В общем, ты понимаешь?

— Понимаю, конечно.

Он улыбнулся и погладил Дуню по руке.

— Один мой знакомый адвокат, Борис Александрович Орлов, как-то рассказывал, что его мать уходила от мужа к любовнику после двадцати пяти лет счастливого брака. И меньше чем через год вернулась. То, что она вернулась, меня не удивило, а вот то, что муж ее принял и больше никогда ни единым словом не попрекнул, сильно озадачило. Я слушал Орлова и все размышлял: ну как это возможно — простить такую измену? Как можно сделать вид, что ничего не было? Простить, принять и быть счастливым. Я был уверен, что я бы точно не смог и никто не сможет. Сперва я решил, что Борис привирает или чего-то не договаривает. Потом стал думать, что все-таки двадцать пять лет вместе, столько пережито, сын взрослый… Короче, искал всякие объяснения, пытался понять алгоритм. А когда ты рассталась со мной, у меня в голове была только одна мысль: я буду тебя ждать. Сколько надо — столько и буду ждать. Потому что не хочу быть ни с кем, кроме тебя. Про родителей Орлова я даже не сразу вспомнил, а когда вспомнил, долго смеялся над самим собой. Мы никогда не знаем, как поведем себя в ситуации, в которой прежде не бывали. Мы можем предполагать, надеяться, рассчитывать, можем даже быть уверены, но на самом деле все всегда происходит иначе.

Он помолчал немного. За соседним столиком капризничал и плакал ребенок лет трех, который должен был улететь еще несколько часов назад и которому давно пора было спать. Отец, угрюмый и недовольный, что-то жевал, отвернувшись в сторону, мать малыша безуспешно пыталась напоить свое чадо соком из пакетика.

— Мне очень хотелось позвонить тебе, — признался Роман. — Каждый день хотелось. Иногда настолько сильно, что приходилось зубы стискивать, чтобы удержаться. Особенно когда видел, что ты онлайн. Меня останавливала только мысль о том, что в этот момент ты с ним, вам хорошо вместе и я тебе на фиг не нужен. Если бы знал, что вы расстались, давно позвонил бы сам. Жаль, что ты только сейчас сказала об этом.

— Честно?

— Абсолютно, — подтвердил он.

— И ты понимаешь, почему…

Она запнулась, снова не находя правильных слов, чтобы объяснить то, что чувствовала, но не могла четко сформулировать. То, чего не понимал никто из ее окружения.

— Конечно, понимаю. Ситуация должна быть пережита от начала и до конца, она должна быть прочувствована полностью, иначе незавершенность не даст потом спокойно жить. Это как в швейном ремесле: нельзя оставлять рваные края, они должны быть аккуратно подшиты. И не потому, что выглядят некрасиво, а из чисто практических соображений: неподшитая ткань начинает лохматиться, из нее выпадают нити, и ничего хорошего в итоге не выходит. Если ты принимаешь решение прекратить отношения, а твой партнер с этим не согласен, то это и есть те самые рваные края, незавершенная ситуация. Подшивать необходимо, хотя на это иногда уходит очень много времени. Не у всех хватает терпения и сил. Но у тебя хватит, я уверен. И я теперь буду рядом.

— Спасибо тебе.

Дуня посмотрела на Романа с нежностью и благодарностью и хотела добавить что-то еще, но объявили о прибытии рейса, которым прилетела Василиса Сташис.

Они вышли из кафе и направились туда, где уже толпились встречающие, а также таксисты, выискивающие пассажиров. В группе ребят, одетых в одинаковые красно-серые куртки с эмблемой спортобщества, Роман сразу увидел Васю: выше всех ростом, темноволосая, с яркими глазами — точная копия Антона.

Девочка радостно бросилась к ним, повисла на шее у Дзюбы.

— Ромчик-Дунчик! — завизжала она с восторгом. — Вы помирились?! Уррааа!

Вот так: Ромчик-Дунчик. Василиса всегда воспринимала Романа и Дуню как единое целое, называла их одним общим именем «Ромчик-Дунчик», звучащим как одно длинное слово, и ужасно расстроилась, когда Дуняша перестала приходить вместе с Ромкой в гости к Сташисам.

— Ромчик без Дунчика прямо инвалид какой-то, половинка человека, — горестно вздыхала она.

Следом за Васей к ним подошел невысокий рано облысевший молодой мужчина со списком в руках. Дзюба представился, мужчина кивнул и сделал отметку в списке. Правила в спортшколе строгие, подростков без контроля не оставляют, тем более в аэропорту и ночью. Антон специально предупреждал, да Роман и сам знал.

В машине Вася без умолку трещала, рассказывая, как позорно она проиграла два поединка и как блистательно выиграла третий, о том, как конфликтовала с ужасно вредной девчонкой, с которой делила комнату, и о том, какой симпатичный парень из команды Красноярска к ней подкатывался и как гордо она его «отбекарила», а попросту говоря — отшила.

— Может, зря отшила-то? — насмешливо спросил Дзюба. — А вдруг это твоя судьба? Смотри, пробросаешься.

— Да ну тебя, — отмахнулась девочка. — Мне рано еще.

— Чего ж рано-то? Четырнадцать лет — самое время начинать развивать ментальность невесты, а то потом в девках засидишься, — продолжал поддевать ее Роман.

— Не пугай, — пренебрежительно проговорила Василиса тоном умудренной жизнью женщины, и Дуня невольно прыснула. — Это в старорежимное время страшно было в девках засидеться, а теперь замуж выходить — голимый низачет. Теперь у всех свободные отношения или, в крайнем случае, гражданские браки. И вообще, иметь постоянного мужчину — полный отстой. Надо карьеру делать и деньги зарабатывать, чтобы от мужчин не зависеть. Вот вы же не женитесь и отлично живете, а меня зачем-то науськиваете.

— Пусть твой папа сначала женится, — давясь смехом, ответил Дзюба. — Он старше меня по возрасту и по званию, а младшим поперек батьки в пекло лезть не положено.

Василиса хитро прищурилась.

— Значит, по-твоему, семейная жизнь это пекло? Тогда я тем более туда не полезу.

— А тебе палец в рот не клади, — весело заметила Дуня. — По локоть всю руку оттяпаешь.

— По плечо, — с важным видом поправила ее девочка. — Да, я такая. Поэтому папа мне Степку доверяет, знает, что я ни себя, ни его в обиду не дам. За брата глотку порву любому.

Слова были совсем детскими, но прозвучали очень уверенно, не по-девичьи, даже как-то мужественно. Дуня обернулась и внимательно посмотрела на Васю, устроившуюся на заднем сиденье. Хорошая девочка выросла у Антона, сильная, стойкая, настоящий боец. Интересно, это спорт сделал ее такой или от природы было заложено? Антон ведь тоже боец, столько горя пережил и не сломался, не запил, не опустил руки. После гибели жены растил двоих детей… Если бы на пути Василисы встретился такой вот Денис, разговор был бы коротким, даже края подшивать не пришлось бы. Аккуратный и точный взмах раскаленной на огне бритвой — и получается ровненькая оплавленная кромка.

Когда машина остановилась возле дома Сташисов, Роман вышел, чтобы довести девочку до самой квартиры. Дуня осталась одна и вдруг поняла, что объясниться с Ромкой — не самое трудное и не самое страшное. Самое страшное начинается сейчас: ожидание его ответа. До появления Васи времени едва хватило на то, чтобы сказать всё, что собиралась, потом они были втроем и разговаривали на отвлеченные темы. И вот сейчас Ромка вернется и… Спросит, куда ее отвезти. Или не спросит, просто повезет туда, где она живет с родителями. Что бы он ни сделал, что бы ни сказал — все окажется ответом. Нужно только правильно его услышать. И не умереть от отчаяния и стыда, если ответ окажется отрицательным.

Она не заметила, как сжалась в комочек, ссутулившись и обхватив себя руками, и закрыла глаза. Щелкнула водительская дверь, в нагретый салон потянуло сырым холодным воздухом. Ромка вернулся. Ну вот, сейчас Дуня услышит свой приговор.

— Ты чего съежилась? Замерзла? Сделать обогрев посильнее?

Она медленно открыла глаза, выпрямила спину. Поправила ремень безопасности, больно врезавшийся в плечо.

— Ром, мне очень страшно.

Он невозмутимо завел двигатель и отъехал от тротуара.

— Я с самого начала сказал тебе: не бойся. Ничего не бойся. Если я тебя дождался — то я тебя дождался, и мы едем ко мне. Если не дождался, то отвезу тебя домой и буду ждать дальше. Вот и всё. Что тут страшного?

А ведь и в самом деле: что тут страшного? Почему-то, когда Ромка рядом, все проблемы кажутся вполне разрешимыми, а страхи стремительно уменьшаются в размерах.

— Ты живешь все там же или переехал? — спросила Дуня.

— Там же. Когда кого-то ждешь, лучше не менять дислокацию, чтобы тебя могли найти.

— Можно я не поеду домой? — робко выдавила она, чувствуя, что сейчас опять заплачет.

Он ничего не ответил, только улыбнулся.

* * *

Ну что ж, поездка заканчивается, все запланированное я выполнил и даже немного сверх того: обзавелся неожиданным помощником и единомышленником в лице ветерана МВД Назара Бычкова. После случайной встречи с его женой на закрытии конференции я позвонил ему, и все оставшееся время моего пребывания в Москве мы провели в обсуждениях и разговорах о моей затее. К моменту отъезда пришли к решению проводить отбор участников в два этапа: сначала провести со всеми желающими собеседование по скайпу, затем выбрать около двадцати самых подходящих и пригласить их на трехдневное пребывание в оговоренных условиях, понаблюдать за ними, проанализировать результаты и отсеять примерно половину. Оставшаяся половина будет приглашена на основное мероприятие. Конечно, десять человек мне не нужны, это слишком много, и обсуждения грозят перерасти в неконтролируемый базар, но я прекрасно понимаю, что в течение первых же нескольких дней часть из них уйдет из проекта, не выдержав жесткого регламента. Если в результате останется человек пять-шесть, то это как раз то, что нужно, с учетом того, что кто-то и впоследствии может выбыть по болезни, из-за каких-нибудь внезапных обстоятельств или просто из нежелания продолжать.

— Пусть твой юрист наймет толкового администратора, который уже сейчас начнет делать сайт, — посоветовал Назар.

— Зачем? — удивился я. — Рано еще, у нас полгода впереди.

— В таком деле чем раньше, тем лучше. Знаю я этих молодых, они быстро загораются и так же быстро остывают, один ветер в головах. Пусть как можно больше людей прочитают информацию на сайте, заинтересуются и оставят заявку на собеседование. А мы укажем, что за неделю до собеседования нужно эту заявку подтвердить. От первичной заявки до подтверждения пройдет немало времени, очень многие передумают или вообще забудут, зато мы будем точно знать, что те, кто заявку подтвердил, действительно заинтересовались и не забыли.

Это звучало разумно, и я согласился.

— Не обольщайся, Дик, — сказал Бычков, — твоя затея будет мало кому интересна, хорошо если человек сто на всю страну зайдут на сайт, из них не больше тридцати оставят заявку, а подтвердят ее хорошо если двое-трое.

— Да не может быть! — не поверил я. — На сто пятьдесят миллионов найдется только сто человек, которым это может показаться интересным?

— Ну, интересным-то это много кому покажется, но это в основной своей массе будут люди неподходящие, то есть те, кто жил при советской власти и интересуется этим периодом либо с научной, либо с житейской точки зрения. Но они же нам не нужны, они по возрасту не проходят. А совсем молодых, которые захотят участвовать, наищешься. Так что не будем питать иллюзий, будем радоваться, если в итоге к собеседованию придут человек пять.

И снова пришлось согласиться с Назаром Захаровичем.

В аэропорт меня отвез Бычков. На прощание обнялись, и я с удивлением подумал, что за короткое время стал относиться к нему как к близкому другу.

— Если Бог даст — скоро вернусь, — пообещал я.

И с грустью подумал, что в молодости в подобных обстоятельствах я произносил только вторую часть фразы, нимало не сомневаясь в том, что обязательно вернусь. Может быть, не в точно оговоренный срок, если мигрень в неподходящий момент подкосит, но вернусь непременно. Приеду туда, куда обещаю приехать. Встречусь с теми, с кем расстаюсь.

Назар словно прочитал мои мысли, усмехнулся легонько.

— Что ж ты себя в старики записал, Дик? Хотя, возможно, ты и прав, Бог-то может и молодым не дать, у него на все свое усмотрение имеется, нам, простым смертным, неведомое.

— А ты разве себя не считаешь стариком? Мы ведь почти ровесники.

— Считаю, считаю, — закивал головой Назар. — И именно поэтому стараюсь успеть как можно больше, ибо осознаю, что осталось мало времени. Жадный я до жизни, до впечатлений, до мыслей, до людей, я всему открыт, а ты осторожный, закрытый и людей не любишь, в этом и разница между нами.

— Это плохо?

— Это отлично! — рассмеялся он и снова обнял меня. — Зачем мне человек, который похож на меня? Что нового я узнаю? Я вон на себя в зеркало гляну — и все знать буду. Из идентичности опыта не извлечешь, опыт извлекается только из различий.

Я ужасно устал в этой поездке в Россию: на фоне привычной уединенной жизни в маленьком городке в Голландии, на родине моей прапрабабки Эмилии, где я поселился много лет назад, огромная многолюдная Москва и необходимость разговаривать с разными людьми изрядно утомили меня. Но при этом уезжал я успокоенным и уверенным в успехе своего начинания. Юрист Андрей Сорокопят производит впечатление толкового, грамотного и обязательного человека. Назар Захарович, с которым мы со второй встречи перешли на «ты», умный, тонкий и надежный.

Вы спросите, какого черта я, тихо-мирно проживая в Голландии, ввязался во всю эту историю с Берлингтонами и завещанием Уайли — Купера? Почему вдруг я вспомнил о проекте своего эксцентричного предка Джонатана?

Да, я купил маленький домик в том городке, где когда-то родилась Эмилия, ставшая впоследствии женой Джонатана Уайли, но это не означает, что я перестал бывать в США. Напротив, я приезжал туда довольно часто, даже чаще, чем это было необходимо в связи с моей работой. Благодаря интернету почти все вопросы можно теперь решать заочно, начиная от получения заказа и подписания договора и заканчивая согласованием правок. Безусловно, это очень удобно для тех, кто по каким-то причинам не может или просто не любит путешествовать, но я — человек старой формации, и при всей моей нелюбви к общению и разговорам я убежден, что личный контакт всегда дает лучшие результаты. Назар сказал, что я не люблю людей… Нет, это неправда. Я люблю людей, просто мне трудно выдерживать долгие разговоры. Впрочем, об этом я уже неоднократно упоминал. Скажем так: я люблю людей, но в небольших дозах. И очень доверяю своим впечатлениям, полученным именно при личном контакте, а не из переписки, из голосовых сообщений или по скайпу.

В один из своих приездов несколько лет назад я посетил фирму Берлингтонов, которая теперь уже носила длинное название, состоящее из фамилий не только основателей дела, но и двух старших партнеров. «Берлингтон, Берлингтон, Хоуп и Молинетти» — вот как это звучало. Но моими делами по старинной традиции всегда занимался кто-то из Берлингтонов. Уайли были клиентами фирмы около двухсот лет, мы стали почти родственниками.

На ту встречу я явился после очередного приступа и был еще вялым и бледным. С сочувствием глядя на меня, Берлингтон покачал головой:

— Похоже, ваши надежды на то, что с возрастом станет легче, не оправдываются.

— Вы ошибаетесь, — возразил я, — сейчас все намного лучше, чем раньше. В молодости это было просто ужасно, а теперь уже вполне терпимо, хотя, конечно, крайне неприятно и обременительно.

— Жаль, что вы не поддерживаете отношений со своей русской родней.

— Почему?

— Ну как же… Энтони стал врачом и довольно успешно лечит мигрень. Неужели вы не знали? Я был совершенно уверен, что вы в курсе.

— Энтони — это…

— Да-да, Антон, сын Ульяны, внук покойной Зинаиды.

— Я видел его всего один раз, когда они только-только приехали в страну. Он тогда был подростком. Больше я с ним не встречался.

— Да-да, конечно, — торопливо заговорил Берлингтон с извиняющимися интонациями, — я знаю, что вы не встречаетесь и не общаетесь, но я подумал, что вы знаете… Впрочем, не важно. Энтони успешно получил медицинское образование, он с самого начала был ориентирован на лечение именно мигреней, говорил, что в их семье это заболевание наследственное и ему очень хочется внести свой вклад в решение проблемы.

— И что, неужели удалось? — не удержался я от сарказма.

— Что удалось? Внести вклад? Полагаю, да. Во всяком случае, он получил весомый грант от крупнейшей фармацевтической компании на свою новую разработку. Ричард, если бы вы не были таким упрямым и капризным, я бы познакомил вас с ним уже завтра. Завтра Энтони как раз будет здесь, он опять запутался с налогами, как, впрочем, и каждый год.

Первым моим побуждением было отказаться от знакомства. В то, что мой троюродный внук смог найти лекарство, помогающее при мигренях, я не верил, а чисто по-человечески он был мне не интересен. Однако, поразмышляв несколько секунд, я пришел к выводу, что ничего не теряю.

— Они до сих пор пишут записки? — равнодушно спросил я, чтобы чем-то заполнить паузу в попытках принять окончательное решение: знакомиться с родственником или все же не стоит.

— Представьте себе — да! — всплеснул руками Берлингтон. — Первые годы после приезда писали и Зинаида, и Ульяна, для них наши выплаты были очень весомым материальным подспорьем. Зинаида уже была слишком стара для того, чтобы ее взяли хоть на какую-нибудь работу, Энтони совсем ребенок, Ульяне требовалось время, чтобы освоиться, овладеть языком и показать себя в профессии. Она ведь была дизайнером по тканям, вполне преуспела у нас, но далеко не сразу. Потом у Зинаиды начало развиваться старческое слабоумие, и она перестала вести записи, но зато в процесс включился Энтони. Они представляют записи до сих пор, Энтони очень надеется в двадцатом году написать итоговую работу и получить причитающиеся автору миллионы, у него на эти деньги большие планы, он хочет создать собственную лабораторию или даже основать институт, в котором будут вестись разработки в области фармакологии.

— Подспорье? — переспросил я. — Насколько я помню, вы говорили, что деньги на их счете накапливались лет двадцать, то есть к их приезду сумма должна была получиться достаточно внушительной, чтобы безбедно жить хотя бы первое время.

— Так и есть, дорогой Ричард, так и есть. Но ваши родственники Лагутины оказались людьми очень предусмотрительными и расчетливыми, и в отличие от вас, мой друг, любили и умели строить долгосрочные планы. Они с самого начала думали о том, что мальчику нужно будет получать хорошее образование, а это стоит денег, в то время как Зинаида стареет и дряхлеет и очень скоро будет нуждаться в уходе или в приличном доме престарелых, что также весьма недешево. И еще неизвестно, сколько времени Улле придется работать на неквалифицированных работах, пока она сумеет показать себя как дизайнер. Репутация, заслуженная в Советском Союзе, в нашей стране не значит ничего, нужно все начинать заново. Они старались по возможности не прикасаться к тем деньгам на счете, пытались обойтись социальными пособиями, заработками Уллы и нашими выплатами. Вы ведь с самой первой встречи дали им понять, что роль доброго дедушки играть не собираетесь и на вас рассчитывать не следует.

И я решился. Ни тогда, ни тем более сейчас не могу утверждать, что послужило главным толчком к моему согласию познакомиться с Энтони: то ли любопытство к людям, упорно вкладывающим силы и время в никому не нужный проект; то ли невольное уважение к их умению распорядиться деньгами и не спустить их сразу же на всякие глупые атрибуты красивой жизни, что так свойственно большинству иммигрантов из стран бывшего соцлагеря; то ли желание узнать о том, что нового произошло в практике лечения мигрени, так осложнившей и фактически сформировавшей всю мою жизнь. Но так или иначе, на следующий день я снова явился в офис Берлингтона.

И впоследствии ни разу об этом не пожалел.

* * *

Дедок, приехавший в аэропорт с американцем, вышел из здания терминала и уехал в своем черном джипе. Ну почему этим, на черных джипах, всегда везет больше, чем обыкновенным водителям на стареньких машинах?! К аэропорту подъехали одновременно, но в удобном месте перед самым входом в терминал удалось встать именно дедку: ровно за секунду до этого оттуда отъехал «Мерседес» с пассажирами. Ни одного пустого места поблизости больше не оказалось, и человеку в старой иномарке пришлось делать круг, чтобы потом въехать на подземную парковку. Краем глаза он успел увидеть, что дедок направился вместе с американцем в здание терминала. Значит, провожает, то есть несколько минут пробудет внутри, это как минимум, а то и дольше.

Он выбежал с парковки и рысцой добрался до дверей. Дедка с американцем заметил сразу, они стояли неподалеку от входа, разговаривали. Минут через десять распрощались, американец пошел в сторону стоек регистрации, дедок двинул к своей машине.

Торопиться бессмысленно, джип стоит у самой двери, и уже через три секунды дедок начнет движение в сторону выезда, ему даже не придется останавливаться у паркомата, чтобы оплатить стоянку, — он не вышел за пределы пятнадцати бесплатных минут. Добежать до подземного паркинга, выехать… Нет, бесполезно, все равно не успеть ему за шустрым дедом на мощном джипе. Ну и ладно. И вообще, зачем ему этот дед? Ему нужен американец, а американец сейчас улетит куда подальше. Правда, за деда, может, заплатили бы дополнительно… Хотя вряд ли, так что можно сильно не напрягаться.

Но выезжать и в самом деле нужно поскорее, пока бесплатные минуты не истекли. Черт, как же задолбала эта нищета, когда считаешь каждую копейку и не можешь позволить себе ничего из «красивой жизни»! Ничего-ничего, все у него будет, нужно только дождаться. Набраться терпения.

Международное шоссе забито машинами, Ленинградское тоже, особенно перед самым выездом на Кольцевую, движение медленное, автомобили больше стоят, чем едут, самое время позвонить и отчитаться. Навигатор показывает, что после Кольцевой по Ленинградке все движется в зеленом цвете, там уже не поговоришь по телефону, знай поглядывай во все стороны, чтобы тебя никто не зацепил в такую-то погоду: мокро, скользко, перед стеклами морось висит прямо в воздухе, да и темно уже. А если отложить звонок до прибытия домой, есть шанс снова нарваться на выволочку, почему, дескать, так долго не звонил. Конечно, послушать божественный голос он всегда рад, тем более этот голос потом и денег даст, а терпеть упреки, выволочки и скандалы он с детства приучен, его этим не проймешь. Но есть опасность, что если птичка, обладательница божественного голоса, останется недовольна его работой, то заплатит меньше. А у него уже такие планы на эти деньги… Такие мечты…

— Уехал твой американец, — сообщил он по телефону.

— Куда — не посмотрел? Домой или еще куда?

— Куда — не знаю, но точно из страны улетел. Внутренние рейсы на других стойках регистрируют, а он пошел к международным. Дедок его провожал.

— Дедок, дедок… — задумчиво протянул божественный голосок. — Кто же он такой, хотелось бы знать? Впрочем, ладно, не имеет значения. Пришли мне номер счета, я скину тебе первый транш.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 Следующая ⇒