Фаина Соломатова. Базар в центре. (рассказ)

Фаина Соломатова

Базар в центре

(рассказ)

Андрей мечтал давно о куртке. Почему ему захотелось пощеголять в кожанке — он и сам точно не знал. Зародилось желание еще прошлой весной. И вот следующая на носу, но и шанса на приобретение не предвиделось.

Такие кожанки продают у китайских и монгольских поездов. Частенько Андрей и друг его Толька торчали на станции. Ребята наблюдали за людским столпотворением. На станцию, кажись, собирается весь город. Приезжают и иногородние. Много собирается народу.

— Поезд №5 «Пекин — Москва» прибывает на второй путь.

Последние слова диктора глохнут в людском громкоголосье. Все бегут на платформу.

Экспресс, вздохнув, останавливается, словно смутившись от множества глаз, следящих за ним.

Затем быстро раскрываются окна и двери. Из вагонов выпрыгивают юркие китайцы с огромными сумками. Окна вмиг, как скатерти-самобранки, преображаются в огромную, разноцветную витрину. Висят кофты и куртки, пальто и плащи.

Толпа начинает метаться. Надо иметь ловкость, уметь маневрировать. Надо хорошо видеть, слышать и обладать сверхбыстрой интуицией. Все время быть начеку: находить нужное, зачем пришел, и не остаться без кошелька.

Иностранные торговцы предлагают свой товар.

— Козя... Кому козя...

— Ангора... Перчатки...

Китайский акцент переплетается с русской скороговоркой:

— Сколько?

— Тыся...

Быстро происходит расчет. Покупатель бежит дальше, а продавец орет громче. Бурлит, волнуется толпа. Заграничные коробейники, наряженные в шубы и куртки, плащи и полушубки, стоят живыми манекенами, демонстрируя товар.

— Козел! Чего дырявое суешь? — возмущается долговязый парень.

Китаец не реагирует на оскорбление. Может, он не знает, что значит в переводе слово «козел», а если и знает, не считает самолюбие задетым. Продавец строго соблюдает этикет международной торговли. Заменяют дырявую вещь на целую. Подкинет ее в спешке при отходе поезда.

— Недоумок! Я пять дал. Три — гони обратно, - отчитывает здоровенный мужик плюгавенького китайца.

— Скинь. Куртка не чистая кожа, — упрашивает женщина. Рядом с ней нервно толчется подросток. Он боится, что облюбованную вещь перехватят.

— Не... не..., — не сдается юркий торгаш. Показывает растопыренную пятерню и твердит: — Деся... Деся... Это значит — пятьдесят тысяч.

— У меня только сорок пять, — не сдается женщина.

— А... — снисходительно улыбается иностранец. Протягивает куртку парню. Тот отвечает улыбкой. Улыбка заменяет языки и жесты. И как приятно обоим!

Довольные, мать и сын выбираются к выходу.

— Кофты! Кому кофты! Самые дешевые, — зычно орет белобрысый парень.

— Светка, берем?

— Придурок. Он же — перекупщик, — рассердилась жена на недогадливого мужа.

— Сколько колготки? — вертит девчушка коробку с изображением длинноногой красавицы.

— Три... тыся... — улыбается продавец.

— Очумел? — возмущается покупательница, — три пары за тысячу, — вносит ясность пробегающая женщина, — но посмотри. Китайки коротконогие, наверное, маломерки.

Толька и Андрей наблюдают за происходящим с перекидного моста.

— Мне вчера мать кожанку отхватила, — похвастал Толька, — у них с зарплаты карантин сняли. Мамаша вгорячах и расщедрилась. Но, сбалансировав бюджет, пала в уныние. Ты глянь — кто шустрит!

Андрей тоже увидал одноклассников.

— Максим! — крикнул Толька.

Но тот не обернулся. Возможно, не расслышал из-за шума и гама, а может, не счел нужным терять драгоценное время. Счет идет тут на минуты.

И стопкран уже сорван дважды. Когда дело доходит до этого момента, накал страстей разгорается до предела, как спичка, брошенная в бензин. Поезд трогается. Медленно, но движется. К сомневающимся и колеблющимся приходит решительность. И они бесстрашно кидаются к окнам экспресса.

— На, — сует парень деньги. Китаец считает. — Отцепись, - орет русский. — Что вцепился, как удав? - И вырывает куртку, — Китаеза узкопленочная, — бурчит парень, осматривая вещь. Улыбается и кладет в сумку. Риск — благородно, но и выгодно.

Результат торговли на ходу может быть самым неожиданным. Тут дело случая, как в черном ящике на «Поле чудес». И деньги можно отдать и взамен ничего не получить. Или отхватит тулуп, один рукав длинный, а другой кимоно. Можно купить тапки на одну ногу, перчатки на одну руку. А если с маленьким дефектом — считайте, вы счастливый человек. Заштопай и носи себе на здоровье. Главное, дешево. Тем и заманчивы китайский и монгольский ширпотреб. Вся Россия-матушка щеголяет, приобутая и приодетая в него.

— Как провожают паровозы, совсем не так, как поезда, — дурашливо запел Толька. — Гипноз закончен. Возвращаемся к жизни.

— А ты бы смог, как Юрка с Максимом? — прервал Андрей друга.

— Я им завидую, — ответил Толька.

— Серьезно? — удивился Андрей.

— Вполне. Они помогают своим предкам с нищетой воевать. А мы со своими предрассудками носимся, как с писаной торбой.

— Не могу обманывать!

— Кого они обманывают? Не по схеме городишь, Андрюха. Нам по шестнадцать. Мать твоя день, как компьютер, цифры всасывает, а ночь, как дятел, на машинке стучит.

«Халтурку предложили. Работы пустячок. Офис убрать. Займет полтора-два часа. Это легче, чем на машинке брякать», — вспомнил Андрей недавний разговор с матерью.

— Нет, мама, не пойдешь ты убирать офис, — сказал он твердо, — и на машинке стучать не будешь. Мать взглянула на него испуганно.

«Обещай, что не займешься тем, чем занимаются Юрка и Максим? »

— Отца у меня сократили, — продолжал Толька, — Ему до пенсии три года осталось.

Андрей любил отца Тольки. Пожалуй, Толька и другом номер один стал из-за дяди Васи. Потеряв своего, он тянулся в Толькин дом. Дядя Вася тоже любил Андрея.

— Куда он теперь? — огорчился Андрей.

— У бати здоровье неважное. Но работу, может, и найдет. А вот моральный ущерб как батя переживет — предсказать трудно.

— Дядя Вася — специалист высокой квалификации...

— Кому, Андрюха, все это надо теперь? В батином трудовом архиве: ордена и медали, и прочие атрибуты трудовой доблести. Старик едва оклемался от разгона партии родимой. Теперь родное предприятие богатый дядя купил.

— А почему работягам не продали? У матери шарагу в акционерное общество переделали. Теперь нищие, но хозяева.

— Они в конкурсе продули. Дядя больше дал.

— Тоха, а может, нам купить товару и махнуть, где нас никто не знает, — предложил, волнуясь, Андрей.

— На какие шиши, Андрей?

— Нет, Толян, безвыходных ситуаций. Я возьму у бабубшки. Махну на выходные. И будет мой начальный капитал.

— Изворотлив. Ум твой направлен на грабеж ближнего человека.

— Да я одолжу, — смутился Андрей.

— Не зря, видно, волочил я тебя на международную барахолку. Извлек, что из ничего тоже можно богатство сделать. А я думал, что ты только на девчонок глазел.

— Мать жаль. У нее проблемы, как грибы растут. Сперва инфляция сберкнижку съела. Теперь мать, затаив дыхание, стиральную машину включает. Со страхом дыхание холодильника слушает. А на телевизор едва молится.

— Однотипно мыслим, юноша. Ты опередил мою идею в фазе созревания.

— Я пошел, Тоха, а ты мозгуй, где взять вступительный взнос в нашу фирму.

В субботу Андрей поехал к бабушке. Жила она в двадцати километрах от их города. После потери сына, отца Андрея, бабушка сильно сдала. Горе ее притушило. Словно убавили фитиля в лампе. Бывало, сядет и долго сидит молча. Андрей, хотя и был невелик, но если заставал бабушку такой, старался потихоньку улизнуть. Чувствовал — лишний он тут. Андрей садился на ступеньки крыльца. Он жалел бабушку. Тосковал об отце. И жгучая тоска сжимала сердце Андрея. И отпечаталась, видно, в душе зарубка. Перепады настроения в характере Андрея стали частым явлением. Взрослея, он не отдалялся от бабушки, наоборот, чувствовал, что они становятся ближе и понятней. Каникулы Андрей всегда проводил у нее. И с годами перекидывал груз хозяйских забот на свои взрослеющие плечи.

Около дома Андрей остановился. Сладко заныло в груди от предчувствия встречи. Вздохнул свежего морозца. Закуржевелые березы у окна чинно вытянулись в струнку.

— Привет, красавицы! — озорно приветствовал их Андрей.

— Андрейка! Как славно, что приехал, — обрадовалась бабушка. — Собиралась позвонить, но переговоры-то нынче кусаются. Как мама?

— Все в порядке.

— Ну, и слава Богу. А я прибаливаю и скучаю. Квартирантка моя уехала. Детсад закрыли — средств нет на содержание. Одной — неловко.

«Бабушка никогда не жаловалась, — с горечью отметил Андрей. — Сдала и постарела бабуля».

— Поехали к нам жить? Хотя бы на зиму, — предложил внук.

— Нет, Андрюшенька. Всем трудно теперь. Но не одиночество гнетет, а бессилие свое. Когда беззаконие — в законе. Нехорошее — превратили в хорошее, неправильное — сделали правильным. Мои соседи — многодетная семья. Зарплаты не выдают полгода. Мать носит с фермы комбикорм и варит ребятишкам. Умер дядя Семен. Что нам дрова возил...

— Дядя Семен умер? — удивился Андрей. — Он же еще молодой.

— Так вот затраты на похороны взял колхоз. Гроб сделали, деньгами малость помогли. А налоговая проверку делала и колхозу штраф наложила. За этот самый гроб. А кто-то из новых порядков пользу извлекает. Вон бывший предрик квартиру приватизировал да и продал толстосуму, того родные края потянули. Думали сколько лет, все равны — выходит нет. Ну, хватит о других. Поступать-то в институт не раздумал, Андрюша?

— Сейчас, бабушка, выпускники тоже не трудоустроены. Учиться хочется. Только маму жаль...

— Учись. Я машину продам. А порядки всяко изменятся.

— Бабушка, а ты мне денег не одолжишь тысяч пятьдесят?

— Купить что-то собираетесь?

— Лично мне. Мама не знает.

— Хорошо, дам. Думаю, что на дело. Ты уже взрослый, Андрей. А сейчас ты дров поколешь, — а я — сложу. Хватит о грустном, внук.

Закупив товар, Толька и Андрей решили ехать торговать в незнакомый город Вологду. Ехать недалеко и по области заграничные поезда не следуют. Значит, спрос должен быть лучше. Приехали друзья около полуночи. Они обошли вокзал. Решили ночевать в зале ожидания на втором этаже. Тут было потеплей и пассажиров не густо.

— Малость взбодримся, — Толька извлек из сумки огромный термос. — Завтра на морозе хряпнем кофейку и благодать на душе-то.

Ребята аппетитно перекусили.

— Сейчас, Тоха, ты кимаряй. Я — дежурю.

— Уснул бы я с кофею, — возразил Толька. — Потом оба укладемся, а вещи тю-тю.

— Давай, Андрюха, в камеру затолкаем.

— Ты — деньгомот. Разбогатеем: сервис организуем, как у белых людей. А пока изволь довольствоваться малым. — Андрей отчитывал Тольку, а самому так захотелось домой. Прочь с этого чужого грязного вокзала.

— Парень, будь добр, посмотри за ребятней, — попросил мужчина. — Мы часика на полтора отлучимся.

Андрей прошел за мужчиной в противоположный угол зала:

— Сынок, побудь с дядей. Мы денежек заработаем. Я тебе молочка куплю.

— А Насте?

— Конечно, и Насте. Только ты ее не разбуди.

— Ладно. Только приходите быстрей, — вздохнул мальчишка и внимательно взглянул на Андрея. — Сломалась машина. Дома было много игрушек, — лепетал малыш, расстроенный уходом родителей.

Андрей уловил резкий запах мочи. Диван увешан детскими колготками. Девочка спала, укрытая пиджаком. В ногах у нее стояли два мешка. Больше вещей не было.

«Может, в камере хранения? » — подумал Андрей.

— Мы — беженецы, — сказал мальчишка, будто угадал мысли Андрея, — тебя как зовут?

— Андреем.

— Я — Роман. А это — Настя. Ты тоже здесь будешь спать?

— Да, — смутился Андрей.

— А у меня не усыпается. Глазки не спят. Нас дядя милиционер не прогоняет. Вот. У нас скоро дом будет. Наверное, завтра, — похвастался парнишка, поблескивая глазенками.

— Вы давно тут живете?

— Давно. Тут плохо. Поиграю. Настя проснется. Машинку заберет.

Девочка зашевелилась и тихонько захныкала. Роман засунул руку под пиджак.

— Напрудила. Дома на горшок просилась. А горшок взять забыли...

Мальчишка принялся рыться в мешке. Вытащил пеленку. Скинул с сестры пиджак и вытащил сырую тряпку. Андрей подстелил сухую.

— Все. Мы молодцы, — засмеялся парнишка.

— Тебе сколько лет? — спросил Андрей.

— Я — большой. Мне пять лет. — А ты мышей боишься? — вдруг зашептал мальчишка.

— Нет.

— И огромной — преогромной тоже?

— Не боюсь, — улыбнулся Андрей.

— И вот такой тоже? — развел руки Роман. В округленных глазах мелькнул страх.

— Это — крыса.

— Да. Мыша-крыса. Она живет — вон там, — показал мальчишка на мусорную урну. А сам придвинулся к Андрею.

— Не бойся. Она уже убежала, — успокоил Андрей парнишку.

— Совсем убежала? — обрадовался Роман. Все еще недоверчиво посматривал на урну.

Вскоре Роман заснул. Сон смягчил серьезное, озадаченное личико. Андрей боялся шелохнуться. Спугнуть внезапный сон ребенка.

«Может, снится ему сейчас оставленный дом с любимыми игрушками? Возможно, что-то другое. Только пусть легкое и чистое, что и полагается детской душе. Пусть хоть на миг, но вернется в оборванное детство. Пусть».

— Заснул? — тихо спросил отец Романа. — Мы еще с полчасика — и вернемся.

— Хорошо, — шепнул Андрей.

— Деньжат подкалымливаем. Завтра уедем. Наконец, квартиру и работу нашел, — улыбнулся мужчина.

«Спи, Ромка, спокойно. Последняя твоя ночь в аду».

Андрей стянул с себя куртку и укрыл мальчишку. А тот сильнее и крепче прижался к боку Андрея.

— Ты что, в няньки нанялся? — недовольно пробурчал Толька. — Спать хочется.

— Не ори. Разбудишь.

— Ты, папаша, противогаз одень, а то глаза выкрутит, — сморщился Толька и подался в свой угол.

Сладкий мой...

Андрей встрепенулся: незаметно задремал.

— Спасибо, парень, — поблагодарила женщина. Она подхватила сынишку и уложила на лавку к сестре.

Андрей вернулся к Тольке.

— Храпи. Я дежурю.

— Гуманист несчастный, — обрадовался Толька.

В семь утра Толька и Андрей отправились осуществлять то, зачем они прикатили в незнакомый город Вологду.

— Вы не знаете, как проехать на рынок? — спросил Толька у отца Романа.

— Вам продуктовый или барахолку?

— Барахолку, — смутился Толька.

— На первом троллейбусе езжайте до центра. Как раз в самом центре базар.

Больше спрашивать не пришлось. Еще по дороге друзья нашли попутчиков — по огромным сумкам и баулам.

— На ловца и зверь бежит. Они нас приведут куда надо, — усмехнулся Толька.

— Свободно? — спросил Андрей у крайней старушки.

— Вставайте, молодые люди, — дружелюбно отозвалась та.

Толька вновь удивил Андрея. Все предусмотрел до мелочей. Вытащил клеенку и расстелил ее на снегу.

— Сейчас витринку организуем. — И быстро выложил товар. — Вы не знаете, по сколько перчатки идут? — обратился он к соседке.

— Я тоже новичок. И совершенно не эрудированна. Вы походите, а друг постоит, — посоветовала старушка.

— Ты, Андрюха, рекламируй фирму, — приказал Толька. — А я похожу по базару, посмотрю кой-какого товару.

— Друг у вас расторопный. А вы не смущайтесь. Мне вначале тоже было неловко. Мужа вещи продаю. Продам, и памятник с оградкой справлю. Нынче что жизнь, что смерть — стоят дорого.

— Молодой человек, сколько стоят перчатки? — спросила дама у Андрея.

Андрей растерялся. Покупали по 3—4 тысячи. Тут вроде по пятнадцать. Они договорились торговать по десять.

— Товар ничего, — выручила старушка, — чуть позднее подойдите.

— Кожа-то хорошая, — продолжала женщина, примеряя перчатки.

— Десять, — выдавил Андрей. А самого как кипятком окатили.

— Беру, — обрадовалась покупательница.

— Кому обмануть, что плюнуть, а кому мука, — посочувствовала соседка. — Я сюда как на эшафот иду. Мы, русские, слишком доверчивы. И терпим, наверное, потому что знаем: плохой мир — лучше хорошей ссоры.

— Бабушка, какой размер шапка?

— Пятьдесят седьмой.

— Примерить можно? — спросил парень.

— Можно. Шапка новая. И бирочка на ней.

— Что за зверь?

— Норка. И на бирочке написано.

— Бумага все вытерпит. Так сколько просишь-то бабуся?

— Восемьдесят, — тихо обронила старушка.

— А не хонорик ли, бабуля? — нахмурился парень.

— Нет, молодой человек. Это — норка.

Подбежал запыхавшийся Толька.

— Перчатки самые дешевые — двенадцать. И кожа — дрянь.

— Давай за пятьдесят, — уламывал парень соседку. Совал ей пятидесятитысячную.

— Положите шапку, молодой человек, — чуть не плакала старушка.

— Для хонорика — пятьдесят красная цена...

— Это норка, — твердила расстроенная совсем старушка.

— Положь шапку, парень, — взял ее у парня подошедший мужчина. — Клавдия Ивановна, дорогая вы моя! Сколько лет — зим не виделись.

— Вася, Васенька! Вот радость-то, — обрадовалась встрече старушка. — Вещичками мужа... вот торгую. Ему они там ни к чему, а памятничек — надо. Прости меня, Васенька.

— Бог с вами, Клавдия Ивановна, — смутился мужчина. — Уж если прощение, то я у вас должен просить. Что довели вас до жизни такой...

— Полно. Кто знает, кто больше и перед кем виноват. Только я — учительница. Чему учила — все рухнуло, — слезы побежали по щекам Клавдии Ивановны.

— Вы, Клавдия Ивановна, долго тут будете? Бывший ученик был взволнован не меньше своей учительницы.

— Часиков до двух. Больше ноги не вытерпят, да и в сосульку превращусь.

У ребят товар шел хорошо. И у Клавдии Ивановны раскупили все, кроме злосчастной шапки. В начале второго к ней вновь подошел Василий. В одной руке он держал коробку с тортом, а в другой, было понятно, что цветы. Букет обернут не в один слой бумаги.

— Держите, Клавдия Ивановна — это вам. А я попробую шапку реализовать.

Бегал он недолго.

— Вот держите сто тысяч, — улыбнулся запыхавшийся Василий.

— Да как сумел-то, Васенька?! Сколько торчу, а больше пятидесяти не давали.

— Пойдёмте. Я вас чаем отогрею.

— Счастливо, ребята, — попрощалась Клавдия Ивановна. — А сейчас уходите: в это время блюстители порядка наведываются.

— У нас тоже дебют закончен, — похвалился Толька, — весьма спешно.

— Поедем на вокзал, — попросил Андрей. — Я куплю парнишке, ну тому на вокзале, игрушку...

— Для благотворительности у тебя еще кишка тонка. Но не оскудеет рука дающего.

Андрей купил самосвал. А Толька опять удивил: сунул коробку с куклой.

— Думаешь, у тебя одного душа дрогнула?! Отдай девчонке. Ты там уже свой человек, — смущенно пробормотал он.

— Тоха, они сегодня уезжают, — вспомнил Андрей, — жмем галопом.

Они вихрем влетели на второй этаж. Зал был пуст. Уборщица лениво водила шваброй.

— Где беженцы? — спросил Андрей.

— Откуда сорвался? — сердито закричала уборщица.

— Семья тут жила... У них еще девочка и мальчик.

— А вонючий выводак... Да только что отвалили....

Ребята кинулись на платформу. Андрей их увидел сразу.

Они выделялись среди разноликой толпы. Роман сидел на мешке. Рядом стояла мать, Настю отец держал на руках.

— Держи. Роман, а это — Насте, — Андрей отдал игрушки.

— Объявляется посадка в пригородный поезд Вологда—Вожега. отправление поезда с четвертого пути.

— Наш, — задумчиво произнес отец Романа, — хороший ты, видно, парень. Только теперь всех не пережалеешь, — он протянул Андрею руку. — Будь счастлив.

— До свидания, — замахал одной рукой Роман, другой он прижимал коробку к груди.

— Пойдем в столовую. У меня в животе революция, — сказал подошедший Толька.

— Я, Тоха. очень хочу домой.

— А я как будто нет?

— Я куртку покупать раздумал. Прозрел: ну ее к ляду.

— А я свою загнал перед поездкой, — улыбнулся Толька, — маме деньги нужнее.

— Знаешь, я бы с тобой пошел в разведку, Тоха.

— А я бы, Андрюха, с тобой.