Альтернатива.

5. Ленинград. 1933 – 1934.

Итак, мы с мамой, как бы и не уезжали 3 года тому назад из нашей Ленинградской квартиры и из нашего района в Ленинграде, в котором мы всегда и раньше жили. (Я тогда, да и потом долго, и не знал, что «в народе» этот район - «завод «Гвоздилка», 24 и Косая линии – назывался почему-то «Чекуши»).

Квартира и все соседи мне хорошо запомнились, а те, которые жили рядом, по фамилии Федосеевы, были и вообще как родные. Только почему-то одна из наших двух комнат стала уже не нашей, а федосеевской. Но возможно это случилось и попозже. Так уменьшалось мамино Боровичевское наследство. Но никаких разговоров на эту тему я не помню. Район Ленинграда от Невы до Большого проспекта я также совершенно не забыл со всеми его подробностями.

Моя Родина! Сколько событий мы с тобой еще переживем здесь вместе, и сколько без тебя, но все равно – мои истоки есть отсюда, из этих самых «Чекуш»! И не только мои!

Еще сейчас, в 2016 году (! ), можно посмотреть на флигель нашего дом №13 на 24 линии, расположенный на самой этой линии. Флигель дома в котором жили мы, находился во дворе, и попасть в него с улицы(с линии) можно было только через ворота, которые в 60-х – 70-х годах были наглухо заделаны, поскольку этот флигель вошел в состав, построенного здесь завода «Электроаппарат». Вот современный вид этого дома, не очень-то и отличающийся от своего прошлого вида.

Фото 57

Прожили мы здесь с мамой на этот раз не очень долго: зиму и часть весны 1934 года.

В двадцатых числах марта 1934 года мама купила билет на поезд во Владивосток, который и повез нас к папе. Вспоминаю, что билеты на поезд купить было не просто, и нам с мамой досталось в общем купе второго вагона не очень-то удобное нижнее боковое место, кажется, одно на двоих.

Но это все после, а пока мы тут жили мама наслаждалась городом и местами с которых начиналась ее устойчивая (как ей наверняка тогда казалось) молодая жизнь. Она много гуляла по памятным местам Васильевского острова, и меня при этом брала, как помнится, всегда с собой: или везла сзади на санках, или вела за руку. Несколько раз мы бывали в гостях у ее студенческой подруги Вали Маендорф. Я не забыл и дочку этой подруги, Музу, но почему-то мне с ней общаться было не интересно. В Войну она умерла от туберкулеза, но эта Валя со своим мужем сумели завести тогда мальчика, которого я уже никогда не встречал.

Дома, в нашей квартире я иногда проводил время с соседской девочкой Галей Федосеевой, и даже научился играть с ней в шахматы (по крайне мере изучил правила перемещения шахматных фигур). Эта Галя была почти моей ровесницей. (старше на год).

Частенько мы с мамой по вечерам ходил на какой-то близко расположенный каток, где она с удовольствием каталась. и даже танцевала на коньках с партнерами – молодыми летчиками. Пока она лихо чертила коньками по ледяному катку, я в сторонке развлекался с санками: катался с небольших снежных горок.

Потом мы с мамой возвращались домой по заснеженным улицам, немножко освещенным уличными электрическими лампочками и светом из окон близлежащих домов. Иногда мимо нас проезжали красивые трамваи, позванивая на ходу зазевавшимся прохожим. Помню, что мне купили такой же трамвай. Только конечно игрушечный. С этой игрушкой я тогда не расставался, такой у меня еще никогда в Севастополе и не бывало!

Вот что значит город Ленинград! По сравнению с Севастополем – цивилизация! Меня даже сфотографировли с этим трамваем перед сном.

Фото 58.

К этому времени я уже подрос до такокой степени, что я стал понимать, что такое любовь, причем самая, что ни на есть настоящая! Я понял, как беззаветно я люблю свою маму! Я понял это, когда я ее горячо и крепко обнял вечером после прогулки. Я почувствовал, что я ее естественная часть, и что без нее и меня не могло быть и быть не может! До этого я ее конечно тоже любил, но еще совершенно неосознанно: тогда она была просто существом, которое меня всегда кормило, одевала, читала книжки, гуляла, и прочее подобное, и поэтому она была, конечно, мне ближе всех.

То любовь была скорее потребительская, а тут я понял, что существует еще и родная любовь, вне зависимости, как за тобой ухаживают.

И это хорошо известно, что даже по отношению к падшим и опустившимся женщинам - матерям их дети готовы пойти на все во имя их спасения, на все, что они физически в состоянии сделать.

Фото 59.

Наверное это был наивысший момент в нашей жизни, когда мы так взаимно и близко безо всяких преград могли ощущать нашу любовь и близость ибо у меня еще не существовало никаких причин меня от мамы обособляющих. Дальше, по мере моего подрастания, у меня начнет появляться своя жизнь от маминой отделяющаяся. До этого момента, вот до этой фото № 59, у меня своей жизни отдельной от маминой еще не существовало, если не считать, конечно, небольшой отрезок последнего времени жизни в Севастополе, когда у меня уже начиналась своя дворовая жизнь. А тут в Ленинграде такого двора с оравой пацанов не существовло и я был только с мамой. В дальнейшем, начиная со Владивостока я становился уличным мальчишкой, где правила жизни отличались, от правил благопристойного воспитания моих родителей и у меня постепенно возникала стена за которую я их пустить не мог. Но на мои чувства к родителям это стена влияния не оказывала, и они становились во мне только более сильнвми и зрелыми, по мере того как я начинал лучше понимать их жизнь. Но та стенка за которой эти чувства прятались не исчезла к сожалению до конца жизни, что многому мешало, мешало взаимопониманию. Хотя, мне кажется, что мать меня понимала всегда и во всех случаях жизни. Даже было такое, что я сам не смогу себе простить всю жизнь, а она даже не упрекнула. Правда, что мне в том случае следовало делать, я сам не знаю до сих пор, но что-то надо было делать и вести себя не так. как это у меня тогда получилось. Но об этом, как я своей матери вынужден был нанести один из тяжелейших в ее жизни ударов, я может быть еще доберусь и все здесь сообщу, думаю и такое знание поможет в жизни моим потомкам. Но пока-что, здесь в Ленинграде мы жили в полной любви и согласии, ничем не омрачаеммых.

Здесь в это время мама прощалась со своей юностью, а я все крепче привязывал себя к своим родным истокам, сам этого, конечно не осознавая.

Здесь и сейчас, как в «уже далеком детстве» нас посещали временами наши ближайшие родственники. Помню, чаще других, тетю Лелю, тетя Муся как-то с Игорем (Гарькой) приезжала, заглядывали дядья, Жоржик и Женя.

Фото №60.

С Игорем мы друг– друга не забывали еще с дальних времен, и сейчас, хоть и мало пришлось встречаться, но мы еще крепче друг-друга запомнили и дружили еще лучше.

И через более чем два десятка лет мы встретились как будто и не расставались, хотя и обстоятельства встречи были совершенно иными.

На Фото №60 нас сфотографировли на санках во дворе нашего дома №13. Двор был маленький, не для прогулок, но мы все-равно сделали вид что катаемся и этим довольны.

Из фото сразу видны и различия наших характеров. Он на всю жизнь остался исключительно добрым и покладистым мальчиком, чего про меня сказать было нельзя. Хотя злым и задирой я тоже никогда не был. Такая черта характера, я считаю, заметно отразилась и на его судьбе. Не очень-то счастливой.

Тетя Леля попрежнему оставалась неженатой, но зато она продолжала повышать свою медицинскую квалификацию: она училась в медицинском институте на врача. Как-то, по старой памяти она пригласила мою маму также посетить занятия в мединституте. Даже я нечаянно слышал их разговор о том, что должна быть очень интересная лекция какого-то медицинского святилы. Меня они таккже взяли с собой, чтобы дома не оставался один.

Позно вечером мы пришли в огромное помещение типа амфитеатра (таких слов я тогда еще не знал) и втроем вместе с другим взрослым народом уселись высоко на скамейках. А далеко внизу на небольшой арене были два человека: один солидный и одетый как положено в штадскую форму, а другой, по моему, лежал перед ним на каком-то столе, причем голый. Первый с ним что-то делал и не громко говорил что-то совсем не интересное. Я хотел было все разглядеть получше и для этого спуститься, но меня туда не пустили. Скороо все и кончилось и ничего интересного в этом я не увидел. Скукота какая-то!

Как бы ни было, но наша с мамой временная жизнь в Ленинграде, в конце марта 1934 года закончилась, и экспресс Ленинград – Владивосток через всю страну, минуя Москву, помчал нас с мамой к папе на Дальний Восток, а точнее в город Владивосток, куда мы прибыли 5 апреля 1934 года. Это число я запомнил точно.

Помню, что нам с мамой досталась не очень-то удобнаянижнея боковая полкак в купированном вагоне, втором от паровоза.

Поездка наша продолжалась порядка двух недель и мама, конечно, подустала, мне же всю дорогу было не плохо. Я нашел интересное занятие внимательно наблюдая за всем миммо чего мы проезжали.

Нашеипутешествие подробно описано мной в повести «По ухабам истории».

Альтернатива.

После расстрела мужа и завершения в стране коллективизации ВМ вместе с дочкой Ниной вернулась в Ленинград, где продолжала свою трудовую деятельность, теперь как член Коммунистической партии большевиков, делом доказавший свою преданность партии. Конкретно, где и кем она работала в этот период мне не известно.

По-прежнему жить в квартире на Красной улице, где еще находилась и ее свекровь, бабушка ее дочки Нины, я думаю, ВМ больше не могла, и поэтому они с Ниной переехали на проспект Огородникова (Рижский).

Однако, возможно, окончательный переезд на Огородниковапроизошел позднее, во всяком случае, Нина очень хорошо помнила свое родное жилье: место и устройство квартиры, Красную (Галерную) улицу, выход к Адмиралтейскому каналу, постройку Бобринского дворца, и все другое-прочее в этом районе.

Вернувшись в Ленинград, ВМ нашла здесь своего второго, которым стал некий человек с фамилией как у меня, Александров.