Р.У.Чамберс. Перевод с английского: Эльвира Соболева. Перевод выполнен специально для группы. https://vk.com/beyondthewallofsleep. Санкт-Петербург. Уолт Уитмен

Перевод с английского: Эльвира Соболева

Перевод выполнен специально для группы

«Beyond the Wall of Sleep»

https: //vk. com/beyondthewallofsleep

Санкт-Петербург

2018 год

Не было никогда зарождений больше, чем есть теперь,
И не было больше юности и старости, чем есть теперь,
И не бывать никогда совершенству, большему, чем есть теперь,
Ни большему раю, ни большему аду, чем есть теперь.

Уолт Уитмен

А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога.

Откровение Иоанна Богослова. 12: 6

I

Мы с Феррисом ожесточённо о чём-то в очередной раз спорили, и как в таких случаях обычно бывало, мой друг резко сдвигал свою шляпу на лоб так, чтобы за широкими полями я не видел его глаз, а сзади, на затылке, были видны его короткие, взъерошенные волосы.

- Ты не станешь заниматься такими глупостями, - сказал со всей уверенностью Феррис, сгладив складки на рукавах своего охотничьего плаща.

- А я уверен, что в этом есть смысл, - ответил я. - А ты мой друг - упрямый осёл!

- Безусловно, - парировал Феррис. - Но я по-прежнему считаю, что всё, что ты мне тут наговорил это лишь твои теории и пустые домыслы. Я не обязан с тобой во всём соглашаться.

- Но если так случится, что я прав, то...

- Ты в равной степени можешь и ошибаться, - сказал он, повернувшись ко мне спиной, и пошел вперёд - к высокому утёсу над рекой, с нарочитым чувством собственного превосходства, насвистывая себе под нос какую-то незатейливую мелодию.

- Эй, постой, у тебя дыра в штанах! - окликнул его я, и он меня явно услышал, но не соизволил обратить на меня своё внимание, сделав вид, что не замечает меня.

- Упрямый ублюдок, - беззлобно подумал я. Как ни как, Феррис был моим лучшим другом; но клянусь богом, если он ещё раз вспомнит про свою любимую, помогающую от всех бед мушку, я заставлю его крепко пожалеть об этом. Я посмотрел на Соломона и зажег сигарету. Что бы вам было ясно, оговорюсь, что Соломон - это птица, пёстрая птица семейства ибисовых. У птицы была сморщенная, словно иссохшая шея, и чем-то он напоминал мумию с его исторической родины - Египта. Птица принадлежала мне. Её подарил мне Феррис, и конечно, как же без того, в этом жесте доброй воли не обошлось без некой доли иронии, и это было связано с одним из наших давнишних и многочисленных споров, которые возникали между нами с тех пор, как мы познакомились. Причиной этого спора стала форелевая мушка - незамысловатая рыбацкая снасть ярко-алого оттенка, широко известная в кругу посвященных, как Красный Ибис. Мы любили использовать это словосочетание как веский и, зачастую, последний аргумент в наших спорах, чтобы доказать истинность и весомость своих аргументов. Долгими, холодными, зимними вечерами, когда под тонким слоем льда шумели бурные потоки воды, рядом тихо стонал под весом снега промёрзший лес, а гладь озера была белоснежно-белой, Феррис и я любили сидеть у тёплого огня, праздно разглагольствуя на разные возвышенные и не очень темы, разглядывая снасти для рыбалки, что стояли у нас в один ряд на специальной полке под увитым узорами ковром, вслух проговаривая название каждой мушки, её историю и преимущества. Помимо мушек, у нас на той же полке можно было найти всё, что только доброму рыбаку нужно, всё, за исключением Красного Ибиса. Мы оба всегда пытались избегать конфликтных ситуаций, избегая щекотливых тем. Мы обсуждали грузила, лески, мушки и наживки, но всё равно, не смотря на всю нашу осторожность, Красный Ибис, вернее его отсутствие, был камнем преткновения для нас, и мы тотчас же, с пеной у рта начинали доказывать друг другу свою, само собой истинно и единственно верную точку зрения.

- Ни один уважающий себя рыбак, имеющий хоть каплю чувства собственного достоинства, не будет использовать Ибиса, - говорил тогда Феррис с таким выражением лица, будто это было не его личное мнение, а некое оскорбление, которое, само собой, должно было меня задеть и задевало, пока однажды, Феррис не впал в крайность и лично отправился в Каир, откуда привёз мне настоящего Египетского Ибиса.

- Выдерни пару перьев из его хвоста – пригодиться, - чем не отличная блесна, - язвительно то и дело причитал Феррис, злорадно подхихикивая, пока я молча, стоя в центре своей мастерской, внимательно разглядывал птицу.

- Я выпушу его на волю в Центральном Парке, - сдержанно глотая гнев, ответил тогда я; но к счастью, после, я немного поразмыслил и решил оставить Соломона, и вскоре он стал полноценным членом нашей семьи.

Это была очень любопытная, я бы даже сказал загадочная птица. Я никогда не мог уловить его туманный взгляд. Казалось, будто перед его взором мелькают столетия и целые эпохи, тени величественных гробниц и высоких обелисков; и я чувствовал, как эти образы постепенно просачивались в мои мысли. Я видел перед собой багряные закаты в пустыне и теплые воды неспешного течения рек. Его чёрная, морщинистая шея, и гладкая, словно шлифованный череп голова, напоминала увядшую тыкву, затесавшуюся среди яркого пламени перьев на груди.

- Солли, - позвал я Соломона, когда длинная тень Ферриса почти исчезла за скалой. - Хочешь лягушку?

Птица открыла один глаз. Я подошел к ведру с водой, в котором держал наживку. Соломон подошел ко мне поближе, при этом торжественно подпрыгивая.

- Ну вот, Солли, - сказал я, снимая с ведра крышку. - Выбирай, что тебе больше по душе.

Я называл его Солли. Я решил, что таким будет его короткое имя, и мне так будет проще его называть, словно он представитель знатного роста Царской династии Египта, и даже всё богатство и несомненное великолепие роскошных дворцов фараонов не смогли искусить этого древнего пророка; его взгляд был всё так же пронзителен; и всё таким же сонный, как и прежде, и под этим его взглядом я чувствовал себя юнцом - молодым, благородным человеком, приближенным ко двору самого фараона. Тщетны были мои попытки обращаться к нему его полным именем; и напрасно я пытался купить его доверие, угощая шоколадом. Всё это было недостойно его, ведь он был почтенным и уважаемым первосвященником царства Мёртвых; и в его мутных глазах я был не более чем слугой, чернью и челядью.

Задев крыльями ручку ведра, Соломон несколько раз нырнул в него, цапнул пару улиток, а после, взъерошив перья, с самозабвенным видом побрёл обратно в заросли осоки, где начиналась заводь. Я наблюдал за ним какое-то время; за его мечтательным, почти сомнамбулическим путешествием, но он потерял ко мне всякий интерес и больше не обращал на меня своего внимания, как собственно, и не обращал внимания на зелёных лягушек, которые расселись на корточках на берегу или неспешно плавали по мелководью, наполовину погрузившись в воду, наблюдая за птицей настороженным взглядом своих больших, выпученных глаз.

Шумно пронеслась по зарослям голубая сойка. Усевшись на яблоню, она расправила крылья, вероятно, пытаясь показать, чья это территория Соломону. Само собой, он никак не отреагировал на её выпад, отчего птица начала просто невыносимо вопить; и тогда я решил прогуляться где-нибудь ещё, раздраженный и в тоже время удивлённый, что эта птица вообще может издавать такой звук. Стояла немилосердная жара. Блики яркого солнца гарцевали по гладкой поверхности пруда ослепительной рябью, а над водой носились, кружились, гонялись друг за другом или за юркими облачками мошек, стрекозы.

Сладкий запах нектара донесся до меня из-за леса за осокой. Воздух был пронизан сладким ароматом, и жаркий летний ветер разносил на всю округу запах цветущего клевера и душистой мяты с окрестных лугов. Я снова посмотрел на скалы. Феррис так и не появился.

- Упрямый баран, - подумал я снова, взял свою удочку, шкатулку с мушками и медленно побрёл в сторону леса. Голос Ферриса в моей голове воспроизвёл его же слова «я обязан заполучить эту здоровенную рыбину форель из Ред-Рокс-Рапидс», но я опасаюсь, что он опять не сможет справиться с той редкой мушкой, Серебряным доктором, и он придёт домой раздосадованный и в крайне дурном настроении. Я нашел себе уютное местечко в зарослях папоротника, и принялся снаряжать удочку. Когда я натянул леску и прикрепил грузила, я открыл свою шкатулку с мушками, и глазами стал искать своего Ибиса. В шкатулке его не было.

- Стоило бы отправиться в Нью-Йорк завтра, - подумал я, спешно наматывая леску на катушку, представляя, что у меня есть тот самый Ибис! Я выбрал зеленую, дубовую мушку для наживки и пару мелких, уже не припомню каких насекомых для подкормки, и, поправив грузило, положил удочку на плечо и отправился дальше, обшаривая глазами берег в поисках хорошего места.

В лесу было мрачно, воздух был пропитан влагой, и вокруг царила тишина. Там, где солнцу удавалось пробиться через плотные заросли папоротника, на полянке задорно жужжали, паря над цветами позолоченные мухи; всё цвело и было полно жизни, всё, кроме этой странной, серой птицы, которая бесшумно следовала за мной меж деревьями, и кроме неё в лесу ничего, ни шороха, ни крика, не птичьей трели. Над поросшими мхом деревьями, сквозь высокие кроны просачивался тусклый свет, отчего в лесу стоял лёгкий полумрак. Трухлявые, изъеденные лишайниками деревья, были наполовину погружены в стоячую воду; и затхлый, гнилостный аромат болота подстёгивал воображение и навевал мысли о дриадах и фавнах; о древних, исполинских храмах, чей белым мрамор давно скрылся под пеленой вездесущей зелени и теперь его далёкие отблески иногда мерцают в этих мрачных и древних лесах.

В этой части леса всегда было тихо. Я всегда задавался вопросом - почему? Не было ни единого зверя или птицы, кроме этого загадочного создания, которое тут всюду сопровождало меня, не произнося ни единого звука. Это была первая птица, за исключением Соломона, которая отважилась появиться в Западной части леса; Соломон иногда сопровождал меня в моих путешествиях к здешним озёрам и небольшим руслам рек, которые граничили с лесом ещё чуть западнее этого места.

Я не знал, что это была за птица. Я видел её лишь мельком. Её длинные, лёгкие, заострённые крылья и большие, тёмные глаза, не говорили мне о ней ровным счётом ничего, а мелкие детали надолго не задерживались в памяти.

На севере, юге и востоке, лес был полон дичи и зверья: дрозды и дятлы, рябчики, олени, лисы, и однажды мне даже посчастливилось встретить норку и выдру, но лесные существа почему-то сторонились Западного леса и никогда не посещали его, и, казалось, даже рыба избегала этих мрачных, тёмных и недружелюбных земель, где русло реки шло по самой кромке леса, не меняя своего направления до самого Рысьего Пика. Да, рыба тут и правда не водилась, кроме, пожалуй, одной хитрой, юркой и дьявольски проворной рыбы, что не опасалась жить в узкой и длинной пройме внизу. В начале сезона Феррис раздобыл себе Серебряного доктора, и с этого момента можно смело начинать вести летопись его помешательства на нём. Он постоянно носился с ним, будто джинн с волшебной лампой, и никакие мои уговоры или насмешки не могли разубедить его.

- Не понимаю проблемы, - говорил я. - У тебя был твой Серебряный доктор, но его утащила с собой большая и сильная рыба; так в чём проблема попробовать что-то ещё помимо этой мушки?

- Я хочу только эту, - отвечал Феррис.

У Ферриса были две «любимые» мозоли, о которых он то и дело начинал говорить, чем провоцировал мои приступы исступленной ярости. Первая - «Серебряный доктор единственный и великолепны в своём роде» и «Нью-Йорк - прекрасное место для такого парня, как я» Касательно же последнего, мы не говорили о Нью-Йорке с тех пор, как Феррис сказал, что ему не нравится «латинский квартал», но наши страсти по мушке всё ещё продолжались.

Когда я подошел к лесистому склону, тенью нависающему над рекой, я застегнул все пуговицы на своём охотничьем плаще и осторожно начал свой спуск по пологому склону так, чтобы не сломать свою удочку. Я решил отправиться к устью реки, чтобы проверить одно своё предположение, которое, собственно, так и обескуражило Ферриса. Суть была в том, что я хотел убедиться, можно ли ловить рыбу прямо в бурном потоке водопада, и это было именно такое место; и когда я добрался до скал и по пояс вошел в бурлящий поток, я поднялся по скользким камням чуть выше по течению, чтобы забросить удилище прямо в пороги, удобно расположенные среди груды останцев у самого устья. На втором броске моя удочка зацепилась за корягу, и у меня ушло некоторое время, чтобы отцепить крючок. Нащупывая под белой от пены водой леску, я обнаружил, что моя мушка зацепилась за что-то, что не желало её отпускать. Я попытался медленно и осторожно вытащить её, но у меня ничего не получилось. Затем я закатил рукава и погрузил руки в воду до самого плеча. На этот раз я хотел вернуть свою мушку себе. Я вытянул что-то блестящее и насквозь промокшее, за что так крепко зацепился мой крючок. Это была туфелька. Не большая, остроносая, на высоком каблуке туфелька с серебряной пряжкой.

- Как-то это всё странно... - подумал я, и сел на плоский камень неподалёку, внимательно рассматривая свою находку. Бартельми - Париж прочитал я маркировку на подкладке над каблуком. И над серебряной пряжкой. Я призадумался на минуту. Наш с Феррисом дом был единственным обитаемым местом во всей округе, во всяком случае, о прочих местах я не знал. Разве что, был ещё тот старый дом на поляне возле Вайт Мосс Спринг. Но там никто не жил уже в течение очень многих лес. Дом представлял собой старую, заброшенную, обветшалую и забытую Богом ферму, медленно разрушаемую погодой и наступающими на неё зарослями леса. Посидев немного и покопавшись в памяти, я вспомнил, что видел, когда только приехал сюда в начале сезона - белый дым над верхушками деревьев в аккурат в окрестности возле фермы, и вроде бы Феррис ещё говорил что-то о браконьерах. Мы были слишком разнежены своей праздностью, чтобы выяснить в чём там было дело, и я бы вообще так бы может и не вспомнил об этом, если бы не нашел эту маленькую туфельку; и теперь, когда я всё вспомнил, меня начало терзать любопытство - живёт ли на той старой ферме кто-нибудь сейчас?

Сама мысль об этом мне была не по душе. Вся округа, и лиственные леса, и цветущие луга, были нашей с Феррисом собственностью, и хоть до сего момента нам не нужно было особо беспокоиться об охране, я начал опасаться, что в наших владениях могут появиться незваные гости, и когда мы их рано или поздно встретим, вряд ли они будут угощать нас выпивкой, поэтому стоило бы найти способ от них защититься. Я ещё раз осмотрел туфельку, медленно вращая её в руках. Она была совсем новенькая - её едва ли надевали пару раз.

- Да, дела... - подумал я. Вряд ли её владелец вот так запросто может расхаживать по лесу в такой обуви, да ещё и в одиночку, вполне вероятно, что тут их целая компания!  

Первым моим желанием было избавиться от неё, выбросив в овраг. Я сперва так и собирался сделать, но вместо этого положил туфельку сушиться на солнечный склон.

- Пусть просохнет, - пробормотал я себе под нос. - Она будет доказательством на случай, если Феррис мне не поверит. Но, чуть позже судьба распорядилась так, что Феррису не суждено будет увидеть её.

II

Я рыбачил в заводи два раза. В первый раз выше, а во второй - ниже по течению реки, и видит Бог, я делал всё так, как и причитается хорошему рыбаку. Но, как я не старался, ни одна рыбёшка не желала садиться мне на крючок, и хотя я менял наживку чуть более дюжины раз, и даже вопреки своим предубеждениям использовал Серебряного доктора, ничего не помогало. Да, я специально менял место рыбалки, чтобы видеть, чем Феррис занят или не видит ли он, чем занимаюсь я.

- Хитрые черти не желают идти в мои сети, - проскрипел зубами я, думая о рыбе. - Хрен с вами, живите пока.

Я сел на валун, недалеко от места, где сушилась моя находка, и положил свою удочку рядом с собой.

- Что толку мучить себя нелепыми домыслами о том, что это могла бы быть за обувь? - мысленно спросил сам себя я, и тут же начал мучить себя домыслами.

Загадочная серая птица с лёгкими, будто шелковыми крыльями и серыми глазами, проскользнула через подлесок на противоположном берегу, как прежде не произнеся ни единого звука, и я смог лишь мельком увидеть скользнувшую от неё тень и лёгкие грани силуэта. Всего раз, на несколько мгновений птица была достаточно близко, и я испытал некое дежа-вю - мне почему-то показалось, что я уже где-то видел её ранее, но после небольшой рефлексии я вспомнил, что она напомнила мне ту птицу, что я видел некогда во Франции, и конечно, самой собой, она не могла водиться в этих краях.

- Вот такая вот странная ассоциация, - сказал я, внимательно всматриваясь в маркировку на туфельке.

Бартельми - Париж. После, я продолжил фантазировать на тему, кто же был владельцем этой туфельки.

- Иностранка? И наверняка стройная? Миленькая? Потеряла одну туфельку... - пробормотал я, взяв в руки свою удочку. После я аккуратно вернул туфельку на её прежнее место.

- Может так статься, - подумал я, - что эта маленькая туфелька могла задорно прогуливаться по шлифованному гравию Люксембурга, цокать по асфальтовым бульварам Италии мимо тщательно ухоженных зелёных газонов. Цок-Цок! Цок-Цок! - Черт бы побрал эти туфли... Солнце припекало, и туфелька в моих руках уже почти высохла.

- Нет, - сказал я себе твёрдо. - Я не стану показывать её Феррису; и с собой её тоже не возьму - если он вдруг нечаянно обнаружит её в моём кармане, то, вероятнее всего, загнобит меня до смерти. Лучшее, что я могу - сделать вид, что я вообще ничего не находил.

Я встал.

- Я просто выброшу её, - повторил сам себе я, чтобы убедить самого себя так и поступить, поскольку мне почему-то совсем не хотелось этого делать.

- На раз, два, три... - посчитал я вслух в попытке избавиться от туфельки, но внезапно моим вниманием завладела какая-то деталь, что заставила меня поднять голову и посмотреть на берег в пройме, куда я собирался выбросить её. На мгновение я застыл как мраморная статуя - в одной позе, крепко сжимая туфельку, подхваченную мной в воздухе. Я аккуратно положил туфельку обратно на камень рядом со мной, и снял свою шляпу.

- Прошу простить меня, - извиняясь, сказал я. - Я вас не заметил.

Я молчал, вежливо прижимая к груди свою шляпу, легонько наклонив голову вперёд. Но я был по-настоящему сбит с толку, когда леди ответила мне на чистом французском, и я имею в виду именно то, что и сказал - французский с чётким парижским акцентом. На несколько мгновений мысли покинули мою голову.

Я решил начать с малого, пока ничего не предпринимая. Она была очень худенькой и стройной, и как мне показалось тогда - совсем ещё ребёнком. Её тёмные глаза, отчасти затенённые длинными, чёрными ресницами, напомнили мне глаза той загадочной тёмной птицы, которая сопровождала меня. Девушка сидела на изогнутом стволе дерева, нависшим над самым берегом, задорно свесив скрещенные ножки вниз. Руки её были в карманах чёрного жакета. Я боялся предположить, насколько коротка была юбка на ней, впрочем, это вполне логично соответствовало её возрасту; да и в наш-то век, уже давно не модно носить длинные платья в пол, и всем давно предпочтительнее короткие шотландки.  

- Мадам... - обратился я к девушке, пытаясь особо не акцентировать свой взгляд на том, отсутствует ли на её ножках вторая туфелька. - Я нашел туфельку.

- Да, она моя, мсье, - безмятежно сказала девушка.

- Тогда позвольте мне, мадам...

- Мадемуазель, - уточнила она.

- Позвольте мне, - тысяча извинений, - мадемуазель, - вернуть вам вашу туфельку.

- Это была моя оплошность. Было как-то глупо потерять её.

- Она уже почти высохла, - продолжил я. - Мадемуазель может простить себе такую глупость, к тому же, наверное, я отчасти виноват перед вами…

- Вы, недавно, собирались её выбросить.

- Я почти совершил этот недостойный поступок и...

- Отдайте её мне, - с добродушной улыбкой перебила девушка.

Теперь, когда её лицо озарила улыбка, я тоже улыбнулся и, взяв туфельку в руки, спустился по крутому склону вниз, на берег.

- Могу я сесть рядом с вами? - спросил я.

- Конечно, мсье. К тому же, как же иначе вы сможете вернуть мне её обратно?

Я неловко забрался на дерево, цепляясь одеждой за ветки и немного разодрав свой плащ. Само по себе мне ещё повезло, что я не сорвался вниз - я без труда мог свернуть себе шею.

- Почему вы не последовали по другому пути? - спросила она. - Разве вы не предполагали, что могли упасть, и пораниться? К чему ваш героизм? Только ради туфельки?

- Но эта туфелька...

- Да, у неё серебряная пряжка...

- Я думаю, что имел право на манёвр, - сказал я, усаживаясь рядом.

Она намеренно протянула ко мне свою стройную ножку, что бы я ненадолго потерял равновесие. Серебряную пряжку на туфельке было не так то и просто застегнуть. Она немного деформировалась - язычок выгнулся, и его следовало выпрямить.

- Вы можете вновь снять её и поправить пряжку, - разрешила девушка.

- Я вполне смогу справится с этой задачей и сейчас.

Когда, наконец, пряжка была застёгнута, мы долго беседовали на самые разные темы. Я представился ей, назвав своё имя, рассказал, где я живу и чем занимаюсь, а даже пусть и вскользь, но упомянул Ферриса. Не могу сказать, зачем я это сделал. Похоже, ей стало интересно. Затем, я спросил, не живёт ли она в Ежевичной роще.

- В Ежевичной роще? - переспросила она, разглядывая свои туфельки.

- Заброшенная ферма возле Вайт Мосс Спрингс.

- Да, но я живу там не одна. - У меня есть служанка.

- Подозреваю, не молодая леди?

- Так и есть, кроме всего прочего - она весьма строга. - Но я всё равно делаю только то, что мне захочется.

- Вы купили этот дом?

- Нет. Там никого не было, и я решила поселиться в нём. На следующий же день прибыла моя дюжина чемоданов из Линн. Там чудесная мебель.

- Вы живёте тут уже больше двух месяцев?

- Да. В моём распоряжении есть лошадь и собачья упряжка. Роуз отправляется в Линн два раза в неделю, чтобы скупиться. Я думаю, что неплохо завести ещё какую-нибудь живность. Корову, например. Я всегда делаю только то, что хочу. Даже сейчас, во время нашей беседы; я разговариваю с вами только потому, что мне это нравится.

- Ваша... - протянул я, подбирая слова, -... история, очень любопытна; Вы знали что я, и мой друг, Мистер Феррис тоже были всё это время тут?

- Нет, я не считаю что моя история странная; - нет, я не знала. Я проходила по лесной поляне недалеко от вашего дома, но рядом я не видела никого, кроме какого-то джентльмена с небольшими бакенбардами.

- Хоулетта! - нашелся я.

- Кого, простите?

- Это наш слуга-британец.

- Вполне может быть, - сонно прищурившись, сказала она, всматриваясь в меня.

Я рассказал ей всё о себе и о Феррисе. О том, что мы каждую весну приезжали в наш дом - «Клевер», вместе с нашей свитой: Хоулеттом, поваром и тремя собаками; как мы рыбачили летом и охотились осенью, как два раза в год мы нанимали рабочих из Линн, чтобы они приехали сюда и облагородили наш дом, починив сломанное и подлатав прохудившееся, и о нашей охране, и о том, что они жили в тенистом устье долины, где-то примерно в миле от нас, и защищали наш лес от браконьеров; но как то так сложилась наша беседа, что эту тему мне следовало бы опустить.

- В это время браконьеры уже тут, - сказал я. - Я точно знаю. И они могут принести немало проблем. Как думаете, что с ними делать, мадемуазель?

- Например, с кем-то вроде меня?

- Нет. Я имел в виду не вас. Я рад вашему присутствию. Мы рады.

- Но я отчего-то уверена, что речь шла именно обо мне, - с улыбкой ответила девушка.

Тогда мы сменили тему. Мы говорили о Париже, и о Франции; о рыбе, о наживке, о Феррисе, Нормандии и чем примечателен этот мир; но было уже почти пять часов, прежде чем мы коснулись темы любви.

- Я никогда никого не любила, - сказала она спокойно, глядя мне в глаза.

«Думаю, это было излишне», - подумал, но не сказал я, поскольку посчитал её довольно рассудительной.

- Но, - продолжила она серьёзным тоном, - думаю, пришло и мне время полюбить.

- Я тоже так считаю.

- Мне хотелось бы влюбиться, - продолжила она. - У меня просто не осталось выбора, что ещё сделать.

- Признаться, я тоже часто не знаю, чем бы заняться и тогда придаюсь праздности.

- Тогда, стало быть, вам не хватает вариантов.

Кажется, я пробормотал что-то о браконьерах, - я смешался, и не вполне владел собой.

- По крайней мере, - сказала она. - Теперь я точно уверена, что вы имели в виду не меня!

- Ох... - тяжело вдохнул я. - Я имел в виду матёрых браконьеров, гораздо более опасных, чем мы с вами, птиц свободного полёта без тормозов; и они пугают меня больше, чем целая рота хорошо обученных стрелков.

- Тогда вы имели в виду не меня.

- Я кивнул головой.

- Знаете, - сказала она. - А мне бы хотелось почувствовать себя героиней какого-нибудь романа.

- Я сделаю вас одной из них, - почему-то даже не подумав, выпалил я.

Мы были знакомы всего несколько часов.

- А давайте. Представим, что мы в Версальском лесу времён Людовика XV.

- А давайте! - воскликнул я с энтузиазмом.

- Тогда вы будете графом...

- А вы тогда маркизой...

- И звать меня будут Диана. Это моё настоящее имя.

- Диана...

- А тебя...?

- Моё настоящее имя Луис.

- Пусть будет так; можете поцеловать мою руку, граф.

Мне стало любопытно, какие ограничения девушка выберет для нашей игры. Затем, не иначе как по наитию лукавого, я безрассудно ступил на тропу самых необыкновенных приключений. И ещё каких приключений! Слова, и даже мысли были неверны мне, когда я смотрел на неё. Что за лесная принцесса с такими прекрасными глазами! В её глазах не было нарочитого потворства, а её лёгкая, невинная улыбка была полна неприязни ко всем придуманным людьми условностям.

- Как?! - спрашивал я себя. - Как такая женщина может иметь облик ребёнка? Я знал множество кокеток, причём, скорее даже больше чем нужно было, но глубину раскрепощенного безрассудства этой девушки я боялся даже представить, ещё сложнее для меня было его принять.

- Она недостижима для меня, - твердил себе я. Слишком недосягаема для кого-то вроде меня. С безмолвным вопросом я посмотрел в её глаза. Я не знаю, и вероятно уже никогда не узнаю, что со мной произошло после, и почему внезапно я стал осуждать себя за эти мысли, поскольку она действительно была так чиста, и так невинна, как я и предполагал с самого начала. Можете представить, что чувствует человек, который пришел к такому выводу?! Я сдерживал в себе приступ нервного смеха, и был твёрдо убеждён, будто я знал её всю свою жизнь.

- Можете поцеловать мою руку, - повторила она и протянула ко мне свою нежную, тонкую ручку.  

Я так и поступил. И я хотел бы, чтобы у меня тогда бы ещё был хоть один миг спустя, несколько секунд, чтобы прийти в себя, поскольку в тот момент я припал к её ногам безвозвратно влюблённым в неё, и я поражался сам себе и своему безумному и безудержному порыву.

- Думаю, мы похожи на двух влюблённых времён Людовика XV, - сказала она после долгого молчания.

- И мы постараемся, чтобы между нами и ними вовсе не было никаких отличий, - сказал я, взяв обе её руки в свои.

Она немного наклонила голову вперёд - проскользнула лишь тень сомнения - и я поцеловал её в губы.

Бывают моменты в жизни человека, когда он не может в точности сказать, кто он вообще такой. Помню, как сел на скалистый берег и аккуратно сорвал несколько папоротников. Когда я вновь мог контролировать себя - до того момента маленькая лесная принцесса не проронила ни звука - я попросил её рассказать о себе больше, если такова будет её воля.

- Я родилась... - начала свой рассказ маленькая принцесса, положив свою голову мне на руку. - В Руане. Ты когда-нибудь был в Руане?

- Да.

- Папа был офицером, и он убил своего командующего. Мне тогда было семь. Это было как-то связано с мамой; после, я её никогда больше не видела; потом мы переехали в Канаду. Папа там и умер. Я училась в церковно-приходской школе, но сбежала оттуда и поехала в Нью-Йорк. Мне девятнадцать и я весьма строптива и легкомысленна.

- Само собой, Диана.

- У меня много денег. Это наследство от папы. Я никогда не считала, сколько там всего - всё так и осталось лежать там, в большом сундуке. Я хорошо знаю английский, но не хочу ни с кем разговаривать; и мне всё равно, что будет со мной; и мне бы хотелось чтобы это всё поскорее закончилось - вся моя глупая, бессмысленная жизнь. Ты первый мужчина, который поцеловал меня. Веришь?

- Да, Диана.

- Ты удивил меня. Давай спустимся на берег, к реке, туда, где светит солнце. Тут очень легко можно спуститься.

- Диана - ты должна быть осторожна.

- С тобой мне ничего не страшно. Ты ведь дашь мне свою руку?

- Идём.

- Ты тоже видел эту застенчивую, серую птицу? - спросила маленькая лесная принцесса, балансируя в своих туфельках на пологом склоне, крепко держа меня за руку. Я не видел её лица, поскольку я смотрел себе под ноги.

III

- И где ты шатался целый вечер? Опять бродяжничал? - требовательно спросил Феррис тем же вечером, когда мы решили посидеть на веранде после ужина.

- Ну как тебе сказать... - протянул я, зажигая свою трубку. - Когда у вашего величества случился очередной «припадок», я решил заняться делом и порыбачить.

- Поймал что-нибудь интересно? - уже более спокойным тоном спросил Феррис.

- Нет, мне не выпало удачи поймать рыбу.

- Не повезло?

- Хм... в какой-то мере, - лукаво ответил я, кинув взгляд на Соломона.

- Что, совсем-совсем ничего не поймал? - не унимался Феррис.

- Брось и лучше посмотри на эту забавную птицу, друг мой.

- Видать жаба не в то горло попала, - внимательно наблюдая за странными движениями птицы, прокомментировал Феррис.

- Разве он не похож на маленького еврея в малиновой шинели, подавившегося кошерной пищей?

 - Что, тоже чувствуешь себя как эта жаба в него в желудке?

- Устал... не могу поднять плавник, - с улыбкой ответил я.

- О, вижу, ты и вправду пытался выловить в порогах эту чёртову рыбу в лесу у реки? Не переживай, не стоит; я тебе сразу сказал, что затея идиотская, - устало зевнув сказал Феррис.

- Я не сдамся, и буду ходить туда каждый день, - пытаясь не лгать больше, чем бы мне стоило это делать. Если конечно, ты не против. Ты против?

- Нет! И не дождёшься! Если хочешь, можешь даже переехать в лес - мне только в радость будет; но ты всё равно придурок.

- А вот и нет, - сказал я, и в благородном порыве рассказал Феррису, что использовал Серебряного Доктора.

В глазах моего друга вспыхнул и тут же потух сиюминутный блеск триумфа, но всё же, несмотря на свой характер, он был человеком интеллигентным, поэтому вежливо попросил у меня моего Красного Ибиса. О люди всуе сего мира, у рыбаков учитесь чувству такта! Но всё же, будьте осторожны - учиться нужно не всему.

- Мой милый друг, - сказал я с неподдельным умилением, коего я не испытывал уже очень давно. - Увы, у меня больше нет Красного Ибиса. Я напишу Конрою, прежде чем уйду спать; но если ты и вправду так сильно хочешь своего Ибиса, тогда я сейчас же поймаю Соломона, и выдерну у него пару-тройку перьев из хвоста.

- Нет, я не буду заставлять тебя делать это. Незачем мучить несчастную птицу, - сказал Феррис с добродушной улыбкой. После долгих и безмолвных посиделок с трубкой, Феррис встал и ещё раз сладко зевнул.

- Друг мой, доводилось ли тебе когда-нибудь видеть призрачных птиц? - спросил я его, стуча трубкой о подлокотник кресла.

- Призрачные птицы... А, это... Что-то там такое водилось во Франции... Вроде как Вестники Святого Духа или что-то вроде того. Да, кажется, я даже встречал одну однажды, в Вогезах.

- Серая, с лёгкими, почти прозрачными крыльями и большими, чёрными глазами?

- Да, именно она, - сказал Феррис. - Видел что-то?

- Э-э-э... мне показалось, что я мог видеть нечто вроде этой птицы, сегодня. Само собой, мне просто показалось.

- Разумеется, - снова сказал Феррис, и последний раз зевнул. - Всё, я иду спать. Доброй ночи, старина.

- Спокойной ночи, - сказал я, нервно постукивая по перилам террасы пальцами.

Хоулетт появился на веранде через несколько минут, неся в одной руке пару моих болотных сапог с высоким голенищем, которые он почистил и смазал маслом.

- Так... - деловито сказал я. - Подошва хорошо подбита?

- Да, сэр, - ответил Хоулетт, поднимая обувь так, чтобы мне был виден каблук. - Хорошо. Поставь их в прихожей, как только они высохнут. Это бамбуковое масло? Замечательно. Моя лампа заправлена? Потуши свет на веранде - тебе тут больше нечего делать. Ты свободен на сегодня, а я, пожалуй, ещё погуляю перед сном.

- Спасибо, сэр, - сказал Хоулетт. - А как быть с Соломоном?

Я был рад, что Хоулетту приглянулась птица, и он заботился о Соломоне. Хитрый, проворный ибис любил рыскать по дому и в его окрестностях в лунном свете; он всегда умел находить как меня, так и Хоулетта, чтобы составить нам компанию. Я посмотрел на печальную птицу, понуро склонившую свою голову среди водяных лилий.  

- Слушай, он уже должен спать.

Хоулетт спустился по ступеням веранды и уже потянул свои руки к птице, но Соломон резко подался вперёд и вошел достаточно глубоко в пруд, чтобы он не мог его достать. Хоулетт пытался приманить его чем-нибудь вкусненьким, но у него ничего не получилось.

- Сэр, я не думаю, что я смогу убедить его уснуть, - сказал Хоулетт, нервно разминая пальцы. Он теперь до самой полуночи оттуда и клюва не высунет.

- А что мешает тебе взять лодку?

Хоулетт, гоняющийся на лодке за прытким, мрачным алым ибисом, было зрелищем, наблюдать за которым имели честь далеко не все достойнейшие люди. Где-то раз в неделю у Соломона портилось настроение, и тогда, по предложению Ферриса и с моего разрешения, мы выделили Хоулетту лодку. Хоулетт и так был не в меру неуклюж, но в воде он был просто невозможен. Нет, мы никогда не смеялись над ним - во всяком случае, вслух, но после таких его фортелей нам почему-то было стыдно за него. Спустя добрые полчаса, Соломон, безумный, мокрый и взъерошенный, был наконец загнан в угол и Хоулетт смог зажать его в промежутке между берегом и его лодкой. Птица была перепачкана илом, перья торчали в разные стороны, и он яростно сопротивлялся.

- Тебя что, никто не угостил ужином, маленький упрямец? - спросил я у птицы, тогда как Хоулетт отправился на кухню, где Китти - наш повар, проветривала свой соломенный домик.

- Невоспитанная птица, сэр. Доброй ночи, сэр, - пробормотал себе под нос Хоулетт.

- Доброй, Хоулетт. Завтра, как обычно, в семь, - сказал напоследок и шагнул на залитую лунным светом тропинку, ведущую в долину. Я шел уже почти без малого час, когда вспомнил, что я хотел сегодня лечь пораньше и уже должен был бы быть в постели.

- Какого чёрта я вообще забыл в долине в такое-то время? - спросил я сам себя, оглядываясь вокруг. Над тёмными лугами навис посеребрённый лунным светом невысокий, дымчато-прозрачный ночной туман; и я слышал, как в зарослях осоки, неподалёку от меня шумел ручей. Стройные, высокие берёзы перемежались с ольхами, и путались ветками с небольшими листьями дрожащего тополя, между тем я не чувствовал никакого ветра.

Там, где лес окаймлял луг, я видел лунный свет, отражающийся от череды одиноких озёр; меж тем чаща была по прежнему окутана густым, непроницаемым покрывалом мрака; а сам лес казался грёзой, и словно плыл перед глазами, как и туман, что со всех сторон окружал его.

Долгое время стоял, любуясь звёздами и туманом; и вскоре я понемногу начал понимать, почему вокруг было так тихо.

Я должен быть идти, двигаться дальше, ибо что-то вело меня за собой вперёд. Я задержался на какой-то залитой лунным светом полянке, с завороженным восхищением глядя на землю и небо, пока что-то не юркнуло в чащу рядом со мной; и я последовал за этим знаком, точно зная, что это была так самая призрачная птица.

Когда я вошел в чащу, я едва мог различить в полумраке очертания своих собственных рук, но я чувствовал, что мои ноги идут по знакомой тропинке; и тогда я услышал перед собой шелест мягких крыльев, и шум реки, прокладывающей себе путь сквозь скалы на Западе. Когда я подошел к лесистому берегу, по глазам резанул яркий лунный свет. Чуть дальше должна была быть узкая, поросшая серебристыми берёзами и тополями, сверкающими в свете луны полоска леса, но все мои попытки найти её были напрасными. Я ходил по берегу, туда-сюда, с одного конца пляжа на другой, и шелест мягких, невесомых крыльев следовал за мной.

Наконец, я позвал: «Диана! », и прежде, чем я повторил её имя снова, её рука была уже рядом с моей.

- Я пришла, - сказала маленькая лесная принцесса. - Потому что ты пришел ко мне.

- А как ты узнала, что я приду?

- Узнала? А мне никто ничего не говорил. Роза спит. Ты ведь ко мне пришел, правда?

- А почему ты тут, Диана?

- Я? Ну ты же пришел, - повторила девушка. - Как ты нашел это место?

- Место?

- Да, я знаю, всё вокруг принадлежит тебе. Но это место особенное, и имя у него особенное. Я называю его Царством Тишины.

- Здесь и вправду очень тихо.

- Тут не просто тихо. Тут всегда тихо. Ни пения птиц, ни даже шума ручья. Думаешь, здесь скучно? Порой, когда звуки, - и все беспокойные, полные жизни голоса живых существ начинают утомлять меня... Тогда я прихожу сюда, любоваться цветами. Воздух так и полнится ароматами, даже, пожалуй, чересчур. Ты знаешь, что такое духи? Даже у деревьев тут пахучая смола. Ах!...

- Диана, ты устала?

- Нет. Это всё запах цветов, - сказала она. - Я сплю тут иногда

- Твои роскошные локоны - они так прекрасны? Они так сладко пахнут и так легки, подобно ветру...

- Нектар цветов очень сладкий. О, луна скрылась за тучами.

- Ещё там есть звёзды... и они подобны тебе...

- Я не вижу звёзд; где они? Покажешь, Луис?

- Они там. За облаками. За густым туманом, устлавшим всё вокруг. Они в моих мыслях и в твоих прекрасных, ясных глазах.

IV

- Хоулетт, - сказал я однажды тёплым, летним днём. - Соломон меня достал: он ходит за мной по пятам, и я хочу, что бы ты убедил эту строптивую, бесцеремонную птицу переключить своё внимание на что-нибудь, или кого-нибудь другого.

- Невоспитанная птица, сэр, - ответил Хоулетт. - И очень злобная. Стоит его только зацепить, норовит цапнуть клювом, и вообще я его просто ненавижу и... - ой, простите, сэр. Он даже есть по нормальному не может, когда я пытаюсь его накормить.

- Он укусил тебя?

- Дважды, с-сэр. Первый раз он чуть не выбил мне глаз, но промахнулс-ся и промазал, второй же угодил в аккурат по пояс-снице.

- Это нельзя так оставлять. Хоулетт, ты должен наказать его.

- Что, с-сэр?

- Если снова начнёт кусаться - свяжи его. Эти мушки прислал Конрой?

- Н-не знаю, сэр.

- Где мистер Феррис?

- Мистер Феррис ушел на рыбалку на Янтарное озеро, сэр. Взял три рыбины, отрубил хвос-сты и сказал что для наживки. Соломон ушел с ним, с-сэр. Видимо ему тоже хочется принять участие в рыбалке.

- Слава богу, - подумал я. Наконец я смогу избежать пристального взора этого пернатого шпиона, который всюду волочится за мной, - подумал я и отправил Хоулетта с каким-то поручением.

- Передай мистеру Феррису, когда он будет дома, что я, скорее всего, не вернусь к обеду, - сказал я, когда Хоулетт уже исполнял моё поручение. Я взял свою удочку, шкатулку с мушками и жестяную банку с дохлыми мухами для сухой рыбалки, свою сеть и ушел в сторону западного леса, задорно насвистывая себе под нос. Три недели кряду я не рыбачил, хотя каждый день я уходил в Западный лес с удочкой и новой леской. Феррис подшучивал над моей странной тягой к этому месту, где, по моим словам, якобы водилась крупная рыба, и подтрунивал каждый вечер, когда я возвращался домой с пустыми руками, хотя здешние реки и водоёмы были полны рыбы; все, кроме тех, что в Западном лесу. Он никогда туда не приходил. Если бы он был там, я бы мог заметить его ещё с Царства тишины; а вот Соломону несколько раз удалось успешно подкрасться ко мне. Однажды я поймал его, взял за шею, и, не обнаружив на дереве - на нашем с ней дереве никого, мне захотелось зашвырнуть птицу куда подальше, но вместо этого я лишь слегка пнул его.

Леса цвели и пахли; ласково пригревало послеобеденное солнце. Тихий шум ручья доносился до меня из-за зарослей, и по своему пути, я слышал, как шумела своим бурным потоком река, и как свистел ветер у меня над головой, путаясь в широких кронах сосен.

Белые облака плыли и мерцали в небе надо мной; и ветер нёс их всё дальше и дальше, Бог весть куда, касаясь самой лазури, одно за другим, они медленно плыли на юг; и я наблюдал за ними с какой-то неясной тоской, которая похожа на то чувство, что испытывают люди, наблюдая за тем, как с пирса уходят в огненный закат белые паруса кораблей. Я ускорил свой шаг - сегодня я и правда хотел порыбачить, желая реабилитироваться в глазах своего друга - или хотя бы попытаться это сделать; но едва я нашел тропу, я услышал звук крыльев, и тень скользнула подле моего плеча в сторону леса. С тех самых пор, и теперь, уже как прежде, я позабыл обо всём и беспрекословно следовал за призрачной птицей.

Шум реки утих, едва я преступил пределы Тихого Царства. На мгновение призрачная птица зависла высоко в небе, будто касалась самого солнца, и тут же исчезла, оставив меня наедине с собой.

Я бросился бежать на цветущий берег со всех ног, после сел и молча ждал, взявшись руками за голову. Я ждал её, и когда она появилась, бесшумно, словно плывя по зеленоватому мху, так тихо, так плавно, что я не ощутил её присутствия до тех пор, пока её пальчики не коснулись моей руки.

- Мы давно не виделись и... Ты спала? А когда проснулась?

Затем мы задали друг другу тысячу незначительных вопросов, которые обычно задают друг другу в таком случае влюблённые; и мы отвечали на них так же, как отвечают влюблённые.

Мы говорили о призрачной птице, и задавали друг другу прочие вопросы, и девушка рассказала мне, что этим утром птица навестила её, постучав клювом в окно.

- Роза ничего не слышала, - сказала она. - Но я уже проснулась и увидела её.

- Я тоже проснулся, когда встало солнце, - сказал я.

- На мгновение мне показалось, что это птичка попала в дымоход, и там билась, не ведая спасения. Призрачная птица летаем стремительно, если её ведёт любовь. Есть такая старая Нормандская поговорка. Что нам делать, Луис? Как много нам ещё нужно сделать, как много совершить, и как мало у нас осталось времени в этом мире! Смотри! Я принесла свою лютню. Ах! Ты улыбаешься! Лютня - это такой старый-старый струнный инструмент.

- Я не знал, что ты умеешь играть.

- Может я что-нибудь спою? Что-нибудь древнее, старше этого самого инструмента. Сегодня я выучила новую песню, поскольку подумала, что она наверняка понравится тебе. Вот почему я отважилась принести её сюда, в моё Царство Тишины. Песня называется «Грусть».

Затем маленькая дева села среди цветов и, коснувшись мягких струн, запела:

J'ai perdu ma force et ma vie,

Et mes amis et ma gaieté;

J'ai perdu jusqu'à la fierté

Qui faisait croire à mon gé nie.

• • • • •

Quand j'ai connu la Vé rité,

J'ai cru que c'é tait une amie;

Quand je l'ai comprise et sentie,

J'en é tais dé jà dé goû té.

• • • • •

Et pourtant elle est é ternelle,

Et ceux qui se sont passé s d'elle

Ici-bas ont tout ignoré.

• • • • •

Dieu parle, il faut qu'on lui ré ponde.

Le seul bien qui me reste au monde

Est d'avoir quelquefois pleuré.

- Вот и всё, - сказала маленькая принцесса.

- Пой, Диана, - сказал я, едва различая свои слова.

Она рассмеялась и наклонилась надо мной, изящно склонив голову.

- Не то, - сказал она уверенно. - Для тебя, во всяком случае, она не грустная. А ещё я знаю церковное песнопение. Мне спеть или не нужно? Ладно, тогда садись у моих ног. Не находишь, что моя лютня сладко звучит?

Je voudrais pour moi qu'il fû t toujours fê te,

Et tourner la tê te,

Aux plus orgueilleux;

Ê tre en mê me temps de glace et de flamme,

La haine dans l'â me,

L'amour dans les yeux.

• • • • •

«Ты, Диана? » - прошептал я; но она улыбнулась, и тайна любви покрыла поволокой её темные глаза; и она пела:

Je ne voudrais pas, à la contredanse,

Sans quelque prudence

Livrer mon bras nu;

Puis, au cotillon, laisser ma main blanche

Traî ner sur la manche

Du premier venu.

• • • • •

Si mon fin corset, si souple et si juste,

D'un bras trop robuste

Se sentait serré,

J'aurais, je l'avoue, une peur mortelle

Qu'un bout de dentelle

N'en fû t dé chiré.

• • • • •

Она посмотрела на меня своими сияющими, бездонными глазами, и вновь коснулась струн. Когда пришло время последнего куплета, она задумчиво улыбнулась, и задорно подмигнула мне.

Quand on est coquette, il faut ê tre sage.

L'oiseau de passage

Qui vole à plein coeur

Ne dort pas en l'air comme une hirondelle,

Et peut, d'un coup d'aile,

Briser une fleur!

- Пой, - сказал я будто не своим голосом.

- Я спела, - сказала она, положив инструмент мне на руки. Но я не знал, как играть на лютне, потому она была безгласна в моих руках, и всё что я мог, так это лениво цеплять струны. На голове девушки был сплетённый из папоротника венок, в которые были вплетены белые, словно снег цветы, с большими, благоухающими бутонами.

- Теперь у меня есть корона, - сказала она. - И теперь я имею все основания считаться принцессой этого царства. Там, куда будет направлен мой шаг - будет цвести трава, и куда будет направлен мой взгляд - там будет дуть тёплый ветер. - Разве я не похода на принцессу?

- Диана, ты уже не будешь петь?

- Нет, теперь я хочу послушать твои истории. Начинай, Луис.

- Мне рассказать о волках, или людях закутанных в пурпурные одежды или...

- Нет, я хочу что-то новое.

- Тогда, «Седьмая печать».

- Давай.

- «... И когда седьмая печать была сорвана, на небесах воцарилась тишина... »

- Почтенные святые, разве нам недостаточно тишины в этом Царстве? Расскажи лучше о битвах.

- «... И шум крыльев её, как рокот колесниц, и множество лошадей несёт её на войну... » Я могу тебе много рассказать о битвах, Диана.

- Расскажи ещё... - нет, не убирай руку. - Расскажи о битвах, Луис.

- Однажды в Каркозе жил король... - начал я. Но маленькая лесная принцесса уже спала. Мне показалось, что я слышал треск веток неподалёку и прислушался. В лесу царила тишина.

VI

Когда мы проснулись, была уже ночь. На тёмном ночном небе ярко горела большая звезда, словно жаркое пламя костра. Над стелящимися по земле ветвями деревьев, мрачным, тяжелым, довлеющим туманом лежала тьма, и мы не говорили ни слова. Молчание, порой может быть красноречивее слов. После, в лесу, мы услышали звук крыльев, и когда мы поднимались на холм, стараясь держаться в тени деревьев, луна увенчала Рысий Пик, - большая, золотая, величественная. Таковым был наш путь из леса той звёздной ночью.

V

Небо было свинцовым. Серые, дождевые тучи низко застыли над долиной. Холодный ветер дал с Запада, волную в воду на побережье, где стояла Диана. Она переминалась с ноги на ногу, прикрывая подол своего платья, зябко ежась и кутаясь в свой жакет. Моя удочка тряслась, а леска металась из стороны в сторону от каждого порыва ветра, грозя вот-вот оборваться под натиском стихии. Девушка мелко дрожала. Она медленно брела по берегу, пока шумный, злой, бешеный, ветер проносился мимо неё, хлыща округу своей невидимой, ледяной плетью. Мы негромко переговаривались и обменивались взглядами, когда луч света скользнул по водной глади.

- Ни к чему мёрзнуть. Спрячься от ветра под ольхой, Диана, - предложил я. Ты меняла ту тёмно-серую, королевскую наживку?

- Нет, а нужно было?

- Думаю, стоит попробовать ещё пару мушек. - И всё-таки, тебе лучше спрятаться под ольхой. - Как думаешь, у нас всё получится? Да, я хотел бы, чтобы получилось... я не знаю что...

- Луис, неужто это было предложение?

-... Я думаю, лучше всё же немного отойти - брызги от водопада холодные. - Подойдём ближе к дереву? Тебе не холодно?

- У меня ноги только мёрзнут, - призналась принцесса. - Похоже, уровень воды в реке растёт. Постой... а что это было?

- Ничего. Просто ветром сорвало лист с дерева, и он коснулся твоей руки.

- Вон там! Всплеск!

Огромная рыбина поднялась над поверхностью реки и тут плюхнулась обратно в воду. Огромная, наверняка жирная, невероятных размеров рыбина.

- Ой! Она сорвалась с крючка! - вскрикнула Диана испуганно.

- Снова забрось, - прошептал я, бросив свою удочку на песчаный пляж, рядом со своей сетью.

Немного дрожа от волнения, девушка забросила удочку, первый, второй и ещё, по крайней мере, раз двадцать, но эта рыбина не желала клевать. Там, в тёмных, янтарных глубинах бездонного озера, скрывалась она, свирепая и жуткая, наверняка наблюдая за нашими бесполезными потугами, равнодушным, немигающим взглядом.

Потом мы сменили наживку. Мы израсходовали весь мой запас мушек, но у нас так ничего и не получилось; вода всё прибывала и прибывала, с шумным рокотом накатываясь на берег, шлифуя разбросанные повсюду камни. Наконец я первым нарушил тишину.

- Диана, кажется, я догадался, что за наживка ей нужна. Нужно что-нибудь яркое. В шкатулке был Красный Ибис?

- Нет, у меня его нет. А у тебя?

Я почти вслух застонал от отчаяния, поскольку мушки Конроя прибудут ещё не скоро, а ещё одного Ибиса у меня не было. Через некоторое время у нас порвалась леска, и мы, выбравшись на песчаный пляж, сели прямо на землю.

- Эх... жалко, - вздохнула Диана. - Я раньше никогда ни видела ничего подобного. Она просто огромна. Думаю, больше нет смысла пытаться с ней сладить, Луис.

Я сидел, ковыряя древком своей сети мокрый песок. Мы встали и немного прогулялись по берегу, спускаясь ниже по течению и разговаривая на отвлечённые темы. Сейчас, когда дождь кончился, стало душно. Солнце вновь воссияло над округой, и вода стала испаряться. Теперь рыбу было хорошо видно, как и усыпанное галькой дно реки. Мы видели её алые плавники; и быстрые движения её хвоста; и пёструю, пятнистую спину; и огромные, выпученные глазищи. Отек жабр был едва заметен, широкий рот едва двигался.

Некоторое время мы сидели молча, не отводя взгляда от рыбы, как завороженные. Потом, что-то зашелестело позади нас, и мы медленно повернулись. Это был Соломон.

- Сиэль! - Диана сделала шаг назад. - Что это такое?

- Это моя птица. Египетский Ибис, - прошептал я, тихо смеясь. Вот же... он всё-таки увязался за мной.   

Соломон взъерошил свои алые перья, подмигнул мне, почесал голову лапой, клюнул пару раз ещё влажный песок и торжественно подошел поближе.

- Диана, - сказал я, когда внезапно меня посетила идея. - Я достану для тебя мушку. Замри. Пусть он подойдёт поближе.

Но Соломон не торопился. Медленно, дюйм за дюймом он недоверчиво приближался, то играясь со мхом, то с блестящими, отшлифованными камушками, то просто замирая, размышляя о чём-то своём. Но всё равно он шел вперёд, поскольку Диана очень заинтересовала его.

- Он выглядит так, как будто сошел с постамента, - пробормотала Диана. - Я уже видела раньше иероглифы, похожие на него. О, как он стар, как же он стар... наверное.

- Его зовут Соломон, - прошептал я. - Соломон во всём своём великолепии даже одет в благородные одежды, не то, что мы. Жаль, что мы не наделены и частью его великолепия, но... шшш.... Ах! Я поймал его!

Всё произошло в мгновение ока, и я даже не почувствовал боли. Песок взвился в воздух, птица с клёкотом яростно замотала алыми крыльями. Скорее даже уж даже со сдавленным смехом, - и больше ничего. Раздосадованный и взбешенный, Соломон мелкими шашками топтался на месте, разбрасывая ногами песок. Мы вместе с Дианой со слезами смеха на глазах, зафиксировали алое перо рыболовным крючком, после крепко привязали его длинным отрезом ткани, что я вырвал из своего пиджака. Я прикрепил импровизированную мушку к удочке Дианы, и она тут же забросила её. Разматываясь, катушка издавала сладкий, пронзительный звук; и вскоре я стал пристально всматриваться в рябь на мелководье, взял свою сеть и положил её на плечо. Девушка закинула удочку первый раз. Мушка ударилась о поверхность воды, и немного подалась вниз, в воду, после чего ровно лежала на водной глади, когда от ольхи в нашу сторону пошла рябь. На мгновение мушка вновь нырнула, и снова пошла рябь, и широкий алый плавник скользнул под водой. В тот же миг леска дёрнулась, Диана стала быстро сматывать катушку, а ветер только помогал ей, и леска быстро двигалась к нам, стремительно приближаясь.

- Есть! - закричал я, и рыба сделала сильный рывок вперёд, чуть не сбив с ног девушку, и катушку повело обратно, она снова засвистела в воздухе и рыба, полностью размотав катушку, скрылась в белой пене под водопадом у самого устья.

- Ну, всё... - сказала Диана со странным спокойствием в голосе. - Теперь всё, она ушла, Луис.

Но я был иного мнения - то, как она отчаянно и до последнего пыталась вытащить рыбу, говорило, что это ещё не конец. Я отступил на два шага назад, чтобы дать ей шанс сражаться до конца. Борьба была великолепной.

Сперва я немного испугался - удочка трещала под свирепой рыбой, и тогда Диана прошептала:

- Луис, ты ещё тут?

- Я рядом, Диана.

- За мной.

- Прямо за тобой.

Она больше не проронила ни слова, пока эта громадная рыба не оказалась в пределах досягаемости моей сети.

- Давай! - выкрикнула она.

 Я среагировал моментально; и когда я выволок рыбу на берег, я заметил краем глаза силуэт человека, чуть выше, в зарослях меж деревьев. Диана, едва дыша от усталости, стояла на коленях рядом со мной. Она никого не заметила. Его видел лишь я. Только я видел Ферриса.

VII

Ужин подходил к концу. Феррис и я, молча пили Бургундское вино, которое разливал нам снующий туда-сюда Хоулетт, пока Феррис жестом не указал что ему уже хватит.

 За ужином мы не проронили ни слова. Феррис хотел показаться дружелюбным, но у него плохо получалось. Тогда он старался быть равнодушным, и стало лучше.

Мы обменялись парой слов о новом смотрителе, который теперь жил в северной части леса, и я попросил Хоулетта почистить лампу от нагара.

Никто из нас не упомянул удочку или форель, Хотя Хоулетт подал нам отменную морскую форель в тот вечер, которую выловил Феррис, и над которой я должен был восторженно склониться.

Само собой, Феррис понял, что я видел его среди деревьев на берегу в пройме. Мне стоило бы объясниться, мы оба это понимали, но я того так и не сделал. А что тут сказать? Предположим, я должен всё с самого начала рассказать ему, не всё само собой, но хотя бы что-то сказать был должен. Что бы он подумал обо мне, если бы я рассказал о призрачной птице, о Царстве тишины, и о том, что уже долгое время обманывал его. Он понял всё по своему - я чувствовал, что он был зол и разгневан. Неделями я не обращал на него внимания. Я никогда не задумывал о том, что ему, быть может, было одиноко, но сейчас я уже не чувствовал – я осознал это. Я же скрывался от него, и мне было не по себе от этого, каждый раз обманывать его. Феррис же не дурак. Слова было достаточно. Теперь я не знал, что сказать ему и имею ли я право вообще что-то ему говорить и будет ли это достойно. И более того я бы сказал нужное слово, вернее сказать, слова - одного взгляда его было достаточно, - Феррис никогда бы не пошел в Западный лес без причины.

Мы молча сидели, медленно потягивая наше вино из бокалов в лучах свеч, в то время как огонь трещал в камине. Вечер был холодным, и Соломон тоже грелся у огня. Хоулетт, тихо и бесшумно, медленно и осторожно ступал по доскам, избегая зловещего клюва Соломона, пока Феррис не проснулся и не сказал ему, что он может быть свободен, что он и сделал со скромным и привычным «доброй ночи, сэр» и окинув надменным взглядом птицу, удалился; и наступило время получасовой тишины. Я наклонился над столом, положил голову на руки, наблюдая за тем, как свет отражается от стенок стеклянного бокала. Мириады искорок мерцали на гранях хрустального бокала, с алым, винным отблеском. Огонь плавно горел в очаге, и Соломон спал, и его морщинистая голова была спрятана в алое покрывало оперения. И когда мы так сидели, в окно кто-то легонько постучался. Феррис явно не слышал этого, ведь это была призрачная птица.

- Я должен идти, - сказал я, внезапно встав.

- Куда? - спросил Феррис.

Он как-то тупо посмотрел в окно и после откинулся на спинку кресла.

Соломон зашевелился во сне. Ветер загудел в дымоходе. Феррис наклонился к столу и прикоснулся к моей руке.

Я молча посмотрел на него.

- Я должен кое-что сказать, - проговорил он. - Ты можешь меня выслушать?

Я не ответил на этот вопрос.

- Грусти и тишине меж нами места нет. Рассказать тебе историю, которую я узнал когда-то?

- Я уже полусонный.

- Это история, - продолжил он, будто не слышал, что я говорю. - Когда то в Каркозе жил король…

Я громко стукнул кулаком по столу.

- …и даны были ему уста, говорящие ужасные, но великолепные вещи.

- Ради бога, Феррис.

- Да, - сказал он. - Именно во имя его.

Мы сидели, глядя друг на друга через стол, и лицо моё было по-прежнему белым, но мои руки дрожали, пока я искал на столе свои очки, пока они не зазвенели.

- Я родился во Франции, - сказал он, наконец. - Ты не мог этого знать, потому что я никогда не говорил об этом. Что ты знаешь обо мне вообще? Да ничего. Что ты вообще вынес из того времени, сколько мы знакомы? Ничего. Теперь узнал. Мой отец был застрелен младшим офицером в Руане. Убийца сбежал в Канаду, когда я нашел его. Он умер по своей воле - он так решил. Я не знал, что у него была дочь. Страх мелькнул в моих глазах, и Феррис, должно быть, понял это и кивнул.

- Да, ты знаешь, что было дальше, - сказал он. - Девочка была вынуждена бежать от позора - куда угодно, с кем угодно лишь бы подальше; в пустыню, где приготовлено ей было место от бога.

Призрачная птица стучала в окно, и я услышал звук её хлопающих крыльев.

- Я должен идти, - сказал я, и звук моего голоса отразился в моей голове эхом.

- Кара Божья, - тихо сказал Феррис. – Это моя вина…

- Я должен идти, - повторил я, держась рукой за стол.

Шум крыльев не унимался. Я знал, что это значит.

- Разве ты не слышишь? - вскричал на него я.

- Ветер, - сказал Феррис.

Затем дверь открылась снаружи, длинные свечи задул ветер, и пепел в очаге раздуло по комнате. И из тьмы вышла стройная фигура, с большими, тёмными глазами, робко протягивая руку ко мне - пока она не оказалась в моей руке.

- Я пришла из Царства Тишины, - сказала она. - Птица ведёт меня. Видишь, она привела меня к тебе, Лью.

- Это моя жена - тихо сказал я Феррису, и маленькая лесная принцесса прижалась к моей груди, протягивая одну тонкую руку к Феррису.

На какое-то время в комнате воцарилось молчание.

- Отец Георгий завтракал с нами этим утром, - сказал мне Феррис.

- Священник?

- Открой окно, - улыбнулся Феррис. - Тут маленькая серая птичка.

Потом я открыл окно и она тут же вспорхнув, улетела.

- Спокойной ночи, - прошептала мне на ухо принцесса и отправила в окно воздушный поцелуй.

- Диана!

Она спокойно вернулась в мои объятия. Феррис ушел. Соломон мечтательно всматривался в нас своими чёрными глазами.

- Призрачная птица ушла, - сказала она.

Затем, нежно обхватив её за шею, я наклонил её голову, прикоснувшись губами ко лбу.

***

Когда моя жена прочитала то, что читали сейчас вы, она взяла в руки вышивку, которая лежала рядом с ней на столе.

- Тебе понравилась моя история? - спросил я.

Она только улыбнулась, немного приподняв тонкие, прямые брови. Но уже на следующее утро я получил от неё выговор: я должен прекратить писать о красивых женщинах с сомнительным прошлым, что живут на лесных полянах; и ещё я должен перестать издеваться над Хоулеттом; кроме того - обуздать свою страсть к рыбалке и оружию; и если я хочу писать истории для неё и про неё, я должен писать лишь правду о ней. Я пообещал Изольде что так и сделаю, и постараюсь для неё в «Чёрной воде».