Руины веры

Руины веры

Я больше не верю.

Я говорю не о доверии к людям, с ним мы распрощались давно. А вот вера каким-то загадочным образом задержалась. Даже не знаю, во что, не в Бога уж точно. Скорее, вера в лучшее, в светлое будущее, как бы нелепо это ни звучало. Светлое. Будущее. Как бы ни так…

Сегодняшний день ничем не отличается от других. Еще затемно звонит будильник, звук которого напоминает, скорее, скрип несмазанных колес, чем звон. Поднимаюсь рывком. Наскоро одеваюсь, пока колючий холод не успел пробраться под тонкую рубашку. Накидываю тысячу раз штопанное покрывало на койку. Надеваю кепку и выхожу из своей комнатушки два на два метра.

Новый день, такой же, как сотни до него. Сколько еще таких холодных пробуждений будет в моей жизни? По правде говоря, мне безразлично. Ничего не чувствую, двигаюсь подобно машине. Потому что, когда остановлюсь, — сломаюсь.

Иду темными коридорами нашего общежития. Что-то все же изменилось. Вчера здесь под потолком висела тусклая лампочка. Сегодня ее нет. Должно быть, выкрутил тот, кому она оказалась нужнее. Хмыкаю себе под нос, но уже не удивляюсь. Вера в людей ушла еще раньше, чем вера в будущее.

На заводе горит свет, сонные работники выстроились в очередь на пропускном пункте. Кто-то отчаянно зевая, а кто-то и вовсе дремля на ходу.

Пристраиваюсь в конец очереди. Ни с кем не здороваюсь, и никто не обращает внимания на меня. Я не лучший собеседник. Пустой треп мне не интересен. Тебе обещают дружбу и поддержку, а когда пахнет жареным, каждый сам за себя.

Очередь двигается. Суровый охранник с длинным шрамом поперек лица проводит ручным сканером по одежде, чтобы убедиться, что никто не несет с собой приспособлений для совершения диверсии на производстве. Дает уже порядком ободранный, но еще работающий планшет для идентификации, а затем пропускает в цех.

Тоже подхожу к охраннику. Знаю его. Это Билли. Он раньше работал вместе с нами, но, благодаря постоянным доносам на сослуживцев, сумел подлизаться к начальству и получил должность получше. Не испытываю зависти, только отвращение. Помню, как Билли получил этот шрам, когда с потолка отвалилась балка и упала прямиком промеж глаз. Тогда он не казался мне таким уродливым.

— Кэмерон Феррис, — зачитывает Билли с планшета, когда тот идентифицирует отпечаток моей ладони. Будто и так не знает, как меня зовут. Впрочем, это Билли-с-завода знал, а Билли-охранник — птица не того полета, чтобы якшаться с простыми смертными.

Он еще зачитывает мой личный номер, будто это кого-то волнует. Но формальность есть формальность. Сканер равномерно гудит, когда Билли проводит им в нескольких сантиметрах от моего тела. Дрожу. Зубы стучат, на ресницах оседает мелкий снежок, но Билли не торопится пускать меня внутрь. Он идеальный работник, не спешит. На нем толстая телогрейка, ему некуда спешить.

Вхожу внутрь. Скидываю куртку. Здесь тоже не слишком тепло, чтобы раздеваться, но работать в верхней одежде неудобно.

— Привет, Кэм! — вот и меня кто-то заметил.

Рост у меня невысокий, а потому приходится поднять глаза. Глен. Тип вроде Билли, только помладше, лет восемнадцати. Якшается с местными громилами, подхалимством обеспечивая себе защиту. Сначала мил со всеми, но если где-то засветит выгода, продаст родную мать. Мне таких не понять. Может быть, потому, что у меня нет матери.

— Привет, — бормочу. Стоит открыть рот, тут же закашливаюсь.

Не свожу с него внимательного взгляда, не могу понять, что ему нужно, раз удостоил меня персональным приветствием. Во внезапный порыв дружелюбия не верю. Надо же, улыбается. Точно, добра не жди.

Уже откровенно хмурюсь. Пошел он со своими любезностями.

— Чего хотел?

Теряется от моего резкого тона, убирает руки в карманы висящих на нем, как на жерди, штанов.

— Ничего, — бубнит, отступая на шаг, — уже и поздороваться нельзя.

— Поздороваться можно, — отвечаю, сменяя гнев на милость. Достаю из кармана рабочие перчатки, надеваю и обхожу Глена. Не о чем нам с ним разговаривать.

Он молчит и часто моргает, провожая меня взглядом. Все равно не верю, что подошел просто так. Вероятно, что-то намечается, а вот то, что пока не знаю, что именно, плохо.

День идет без неожиданностей, конвейер работает исправно, мои руки летают над ним с привычной скоростью, отработанной не одним годом на злосчастном заводе. А потом звенит гонг, и все идут на обед.

Плетусь в конце, никуда не тороплюсь. От того, как быстро примчусь в столовую, порция больше и вкуснее не станет. Ловлю на себе взгляд Глена, отбиваю его своим. Что-то мне не по себе. Что задумала эта крыса?

Стою в очереди с пустым подносом. Он старый, щербатый, но чистый. Стою, опустив голову, изучая узор из царапин на его поверхности.

— Щиц-щиц, — раздается в районе плеча. Вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Еще один, так сказать, коллега.

— Чего тебе, Мо?

Мо — мой ровесник, ему шестнадцать, и тоже изгой. Вот только я изгой, которого не трогают, а он — которого можно лупить ради развлечения. С развлечениями у нас небогато, поэтому каждый веселится, как умеет.

Я не благородный рыцарь в сверкающих доспехах, не защитник слабых, и Мо люблю не больше остальных. Но, видя свежий фингал у него под глазом, все же морщусь.

— Кэм, это правда, что твой отец убил твою мать?

А вот это сюрприз. Удивленно распахиваю глаза. В голове сразу же рождается куча вопросов: «Кто тебе сказал? », «С чего ты взял? », «Какое твое дело? »… Но произношу только короткое:

— Да, — а потом отворачиваюсь, делаю шаг вперед в такт движению очереди.

— Да я… это… — Мо продолжает идти следом. — Предупредить хотел… Ребята считают, тут таким не место…

Крепко сжимаю губы и несколько раз глубоко дышу, чтобы унять подступившее к горлу бешенство.

— Каким — таким? — спрашиваю глухо, не оборачиваясь.

— Детям преступников.

Бешенство проходит, теперь меня душит смех. Скажите-ка мне, кто здесь дети, и кто не преступники? Понимаю, что дело вовсе не в том, за что отбывает срок мой отец. Раз откуда-то всплыла эта информация, то выплыла и сопутствующая ей — я из богатой семьи, Верхнего мира, как говорят здесь. А вот за это в нашем, Нижнем мире, могут даже убить…

Дергаю плечом:

— Расслабься, Мо.

Но он не унимается и только подтверждает мои умозаключения:

— Они хотят тебя проучить, говорят, за твою семейку.

Слово «семейка» режет слух. Хотя чего я хочу? У меня нет ничего и никого, кого можно было бы назвать серьезным словом «семья».

— Тебе-то что? — на этот раз все-таки оборачиваюсь. Встречаюсь своими со светло-серыми глазами Мо. Выцветшими, как у старика, а не подростка.

Он мнется, пожимает тощими плечами, но все же отвечает:

— Ты единственный, кто меня не бил.

И мне хочется сделать это прямо сейчас. Взять и ударить. Резко, жестоко, без всякой причины. Сдерживаюсь. Только сжимаю свободную от подноса руку в кармане в кулак.

Больше ничего не говорю, мне нечего сказать. Меня поражает этот сгорбленный тощий тип с подбитым глазом. Он ведь живет в том же мире, что и я, так как в нем еще умудрилась остаться наивность? Если кто-то тебя не бил, значит, он хороший, а остальные плохие?

Не считаю себя хорошим человеком, будь я им, у меня было бы желание вступиться за того, кого избивают на моих глазах. Но его нет. Не до смерти — и ладно. Убить можно лишь раз, а избивать каждый день. Так что Мо ничего не грозит. Никто не хочет потерять забаву.

На обед каша. Не могу понять, из чего, да и не хочу знать. Бежевая масса, питательная, но совершенно безвкусная. Соль нынче дорого стоит, а о сахаре никто в Нижнем мире давно и не вспоминает. Сажусь с краю длинного стола, ставлю перед собой поднос и начинаю есть. Аппетита нет, но понимаю, что если не поем, сил не будет.

Те, кто постарше, держатся особняком, общаются между собой. Мужчины и женщины, без полового разделения. Постарше — это от двадцати до тридцати. Старше тридцати тут нет — опасное производство. Или умирают, или находят местечко получше, вон, как Билли. Среди молодежи иначе: девчонки отдельно, мальчишки отдельно. Девчонки всегда галдят без умолку. Обед — это отдых, время поесть и пообщаться. Все и общаются, такое чувство, что молчу только я.

Замечаю Мо, сидит рядом с Бобом, местным здоровяком, очевидно, тем самым, кто собирается научить меня хорошим манерам. Заглядывает ему в рот, хохочет над тупыми шутками. Глен там же.

Было время, меня звали в их компанию. Но мне неинтересно избивать слабых, я не мечтаю стать охранником или перейти на другой завод. Я вообще не хочу мечтать.

— Кому добавки? — кричит из кухни Старая Сальма. Ее так зовут, потому что она единственная здесь старше сорока, хотя на вид ей можно дать все шестьдесят. Жизнь потрепала. Она добрая и, наверное, бы вкусно готовила, будь у нее продукты.

Желающие добавки находятся, самые наглые вскакивают со своих мест. Те, кто не решаются, провожают их завистливыми взглядами. Добавка тут для таких, как Боб. Таким, как Мо, лучше сидеть и помалкивать, пока не отобрали основную порцию. Добавка для него как манна небесная, вон какими глазами смотрит на возвращающегося с добычей Глена.

Отворачиваюсь, смотрю в свою тарелку, набираю полную ложку, но снова вываливаю обратно. Не могу больше.

Так и сижу до конца обеденного времени и молчу, ни с кем не общаюсь. Пью холодный мутный чай. Раньше мне удавалось представлять, что это вкусный сладкий напиток или, скажем, молоко. Больше так не выходит. Это холодный мутный чай, и точка.

Снова звенит гонг. Обед завершен, все должны вернуться на места. По правилам ровно через пятнадцать минут после гонга станки обязаны заработать.

Пятнадцать минут — это много. Боб и компания думают так же. Вижу их, когда они притормаживают на выходе из столовой. Значит, Мо не соврал, ждут меня.

Бросаю на них взгляд и быстро отворачиваюсь. Нечего давать им раньше времени сообразить, что знаю об их планах.

Меня уже избивали. Ровно девятнадцать раз. В первый год моей работы на заводе. А когда «весельчаки» поняли, что не буду ни плакать, ни просить пощады, оставили в покое. Просто так калечить кого-то не в их правилах, весь интерес — заставить жертву валяться в ногах и умолять под всеобщий гогот.

С тех пор прошло уже больше трех лет. Появились новые здоровяки. Тот же тяжеловес Боб, еще не видевший своими глазами, как я молча сплевываю кровь и, шатаясь, поднимаюсь на ноги, даже не подумав никого ни о чем умолять.

Мне не нужны конфликты. Нет, это не страх боли. Физическая боль — ничто, кости срастаются, синяки заживают. Просто не хочу связываться, не хочу кому-то что-то доказывать. Тогда, четыре года назад, когда мой мир дал трещину и перевернулся с ног на голову, мне хотелось доказать, что я не сломаюсь. Было желание отвоевать свое место под солнцем, добиться уважения… Вот только теперь понимаю, что уважение таких, как они, ничего не значит. По крайней мере, для меня.

Пытаюсь избежать потасовки. Сворачиваю в другую сторону. Пробегаю через кухню, чтобы выйти через запасной выход. Старая Сальма замахивается на меня полотенцем, ругается, но скорее для проформы, чем действительно зло.

Не радуюсь, не праздную успех, потому что понимаю, что это только начало. Если эти увальни вбили себе что-то в голову, то не успокоятся пока не добьются своего.

Рабочий день продолжается, но теперь каждый нерв натянут, как струна. Ловлю на себе взгляды Мо. Несколько раз кажется, что он хочет со мной заговорить, но не даю ему такой возможности. Что может мне посоветовать парень, который сам регулярно служит куклой для битья?

Обвинения в адрес моего отца — всего лишь отговорка, повод чтобы прицепиться и хоть как-то оправдать свои действия. «Таких, детей преступников…» — против воли так и звучит в голове, хотя знаю, что отец куда меньший преступник, чем те, кто окружает меня теперь.

Нет, не хочу об этом думать. Отгоняю мысли усилием воли, как и много раз за эти проклятые четыре года. Пытаюсь сосредоточиться на работе. Руки снова летают над конвейером, будто живя своей собственной жизнью. Стараюсь абстрагироваться и не думать ни о чем. Потому что иначе просто захлебнусь ненавистью к себе и окружающему миру.

А потом рабочий день заканчивается. Все начинают двигаться к выходу, где в точности повторяется утренняя процедура: скан ладони, имя, досмотр.

Вижу, как Боб, Глен и еще двое из их компании специально пропускают людей вперед, чтобы дождаться меня. Мне удалось сбежать из столовой, но на улицу нет черного хода. По довольным ухмылкам понимаю, что на этот раз не убежать. Даже если Бобу и говорили, что бить меня неинтересно, такие, как он, не верят на слово. Они хотят увидеть, проверить, убедиться, а еще лучше — сломать.

Между мной и поджидающей бандой толпа людей, но кажется, будто мы одни в совершенно пустом цеху. Вижу, как Боб смотрит на меня в упор и улыбается, демонстрируя недостаток передних зубов. На этот раз не отворачиваюсь, смотрю на него так же прямо, как и он на меня. Глен вздрагивает, увидев выражение моего лица, что-то шепчет Бобу на ухо, но тот только отмахивается и манит меня пальцем к себе. Сегодня Боб хочет повеселиться, и меня явно выбрали как главное блюдо.

Меня били девятнадцать раз. Тогда казалось, что если буду вести отсчет, это придаст мне сил. Сейчас понимаю, что в этом была доля истины, потому что двадцатого раза не будет. Четыре года назад у меня была надежда. Но мне больше не двенадцать, и я точно знаю, что мне нечего терять.

Не оборачиваясь, протягиваю руку назад, беру с полки отвертку и опускаю в карман широких штанов. Мне не дадут вынести отвертку на улицу, но это и не нужно. Если выйду отсюда, то сумею сбежать, и она уже не понадобится. Но если этот квартет меня остановит…

Выпрямляю спину и иду к выходу. Боб и компания отходят от дверей, двигаются ко мне навстречу.

— Кэм, — приветствует меня главарь.

— Боб, — отвечаю.

— Хорошо, что не убегаешь, — потирает сбитые кулаки, чуть оборачивается, оценивая количество оставшихся в цеху людей. Правильно мыслит, охрана далеко, слишком многие еще не успели выйти, они служат живой стеной, закрывая обзор. Вот только даже Бобу невдомек, что увидь Билли, что происходит, все равно не сойдет со своего поста. Слишком уж дорожит местом привратника и ни капли не дорожит другими людьми. — Давно присматриваюсь к тебе и хочу познакомиться поближе, — а затем его огромная ладонь недвусмысленно накрывает место пониже ремня.

Вижу сочувствующий взгляд Мо и окончательно понимаю, что слухи не врут: Боб любит мальчиков. Черт, мне казалось, бедолагу всего лишь избивают…

— Что, он тебе уже надоел? — отвечаю с вызовом, мотнув головой в сторону долговязого Мо. Тот тут же теряется в толпе.

— Податливые утомляют, — глубокомысленно выдает здоровяк и делает шаг ко мне. — А ну-ка, парни, держите его.

Глен отчего-то бледнеет.

— Боб, может…

— Или ты или он, — отрезает тот.

Глен тяжело сглатывает, вид у него затравленный. Он, правда, против этой затеи.

Зря Боб не слушает Глена, который проработал со мной бок о бок все эти четыре долгих года. Зря…

Двое идут на меня. Все равно, что все четверо. Я меньше каждого из них, как минимум, вдвое.

Уворачиваюсь от первых ударов, ухожу в защиту, бью ближайшего в коленную чашечку. Второй ошалело пятится: удивлен и растерян. Мое сопротивление не способно их остановить, но застает врасплох.

Боб злится и прет на меня. Не успеваю, у него слишком длинные руки. И тяжелые. Меня сносит с одного удара и отбрасывает назад на полметра. Голова взрывается адской болью, и все силы уходят на то, чтобы не потерять сознание.

Боб нависает надо мной, привычным движением переворачивает лицом вниз, тянется к ремню на штанах.

Все еще часто моргаю, в ушах стоит звон. Поворачиваю голову и вижу прямой взгляд Билли от входа. Толпа рассеивается, и он все видит. Но не делает ни малейшей попытки помешать.

— А говорили, крутой, — сопит Боб, справившись с моей пряжкой.

Еще одна добыча, еще одна жертва в его коллекции.

Вот только я не собираюсь быть жертвой. Мне уже нечего терять, кроме чувства собственного достоинства.

Нащупываю отвертку в кармане. Покрепче перехватываю рукоятку. А потом изворачиваюсь под пристраивающимся надо мной Бобом и бью его прямо в глаз. Отвертка не слишком большая, ее недостаточно, чтобы пробить мозг и убить, но и ее хватает, чтобы Боб навсегда простился с глазом.

Неудавшийся насильник орет так, что мне кажется, трясутся стены. Скатывается с меня, зажимая глазницу. Между в ужасе растопыренных пальцев торчит рукоятка. Хлещет кровь. На мне брызги.

Губы сами собой растягиваются в улыбке. Это больно, потому как нижняя разбита, и на подбородок стекает моя собственная кровь.

Я пока не в силах встать, в голове еще звенит. Просто отползаю по бетонному полу подальше, чтобы раненый не наступил на меня в своей агонии. Слышу топот бегущих ног, крики.

Что ж, пожалуй, мне удалось привлечь внимание охраны…

Мысль проплывает где-то на грани яви и забытья, а с губ срывается нервный смешок. Кажется, у меня истерика.

Последнее, что помню, это как застегиваю ремень на штанах негнущимися пальцами. А потом двое охранников берут меня под мышки и волокут к выходу.

— Ну, иди, иди сюда! — кричит молодой русоволосый мужчина, вытягивая навстречу руки. — Вот так!

Девочка в ярком платьице и двумя огромными бантами на голове подбегает к отцу, и он высоко поднимает ее над головой. Девочка раскидывает руки и гудит, изображая самолет.

Они во дворе, зеленый газон, выложенная камнем дорожка, летнее солнце, отражающееся в небольшом бассейне.

— Вот вы где! — в голосе слышится смех.

Женщина легко сбегает со ступенек крыльца и, улыбаясь, смотрит на мужа и дочь.

— Хватит баловаться, обед на столе…..

Сколько еще меня будет преследовать этот сон? Годами, изо дня в день вижу эту девочку и ее родителей. Девочку, которая умерла много лет назад…

Придя в себя, еще несколько минут лежу, не поднимая век. Сон такой яркий, а когда открою глаза, снова увижу мрачный холодный мир, в котором живу. Не хочу.

А через минуту понимаю, что мне слишком тепло, как никогда не бывает в моей комнате в общежитии. Воспоминания вчерашнего дня обрушиваются шквалом: улыбки Глена, сочувствие Мо, Боб, отвертка… Пожалуй, отвертка — самое приятное из перечисленных воспоминаний, и мне не жаль Боба.

Наконец, открываю глаза и рывком сажусь на жесткой койке. Смех девочки из сна все еще звенит в голове, и приходится ею хорошенько встряхнуть.

Я в камере без окон и с наглухо запертой дверью. Здесь по-настоящему тепло и никого нет. Следственный изолятор всегда представлялся мне огромной комнатой с решетками, в которой много других и непременно опасных людей. Но тут нет ни решеток, ни опасностей, только я. А еще здесь тепло.

Наша планета не зря называется Аквилон, в честь римского бога Северного Ветра. Тут не бывает лета в том смысле, в каком его понимают на других планетах. Лето у нас — это плюс пять, зима — минус тридцать и ниже. Жители Нижнего мира радуются и такому лету, не понимая, что бывает иначе. Мне повезло, я знаю, что такое настоящее лето. С родителями мы много раз покидали Аквилон и путешествовали. Однако у них никогда не было и мысли распрощаться с родиной и переехать. Они любили Аквилон, особенно папа…

Невесело усмехаюсь. Папа, ты любил Верхний мир, а не весь Аквилон, всего Аквилона ты никогда не видел…

Хотя, конечно, это несправедливо. Тюрьмы для тех, кто не в силах оплатить свое содержание, располагаются в Нижнем мире. Поэтому за четыре последних года мой отец должен был вкусить все разнообразие Аквилона до дна.

Встаю, подхожу к умывальнику. Вода ледяная. Зеркало грязное. Провожу по нему ладонью, стирая грязь, а потом ополаскиваю руку. Из очищенного участка зеркала на меня смотрит сероглазый подросток, и эти глаза слишком велики для худого лица с острыми скулами и впалыми щеками. Подросток… Из-за постоянного недоедания выгляжу младше своих лет, а ведь мне скоро семнадцать. В Верхнем мире так выглядят в четырнадцать, а таких тощих, наверное, и вообще не найдешь.

Решительно отхожу от зеркала. Полюбоваться там нечем.

Делаю круг по камере, размышляя. Вчера меня притащили сюда и заперли. Никаких допросов, никаких признаний. А значит, что все это ждет меня сегодня. Не волнуюсь и даже не испытываю особого интереса, что со мной сделают за покалеченного Боба. Угрызений совести не испытываю. Но знаю, в Нижнем мире за лишение человека глаза наказание может быть даже суровее, чем за убийство, потому зрение важно для производства и влияет на трудоспособность, а сама человеческая жизнь здесь не в цене.

Делаю еще несколько бессмысленных кругов и снова усаживаюсь на койку, опускаю лицо на ладони. Руки пахнут затхлой водой, фыркаю и убираю ладони от лица.

Щелкает замок, и дверь с неприятным скрипом ползет в сторону. На пороге появляется охранник в сером комбинезоне. Это рослый молодой детина с соответствующим его должности и положению взглядом — смотрит на меня как на пустое место, едва ли замечая вовсе.

— На выход, — у него оказывается хриплый голос, то ли от болезни, то от большого количества сигарет. Сигареты — прерогатива Нижнего мира, в Верхнем никто давно не курит. Последние пятьдесят лет это считается увлечением плебеев, аристократы слишком дорожат своей жизнью и здоровьем.

Встаю, поправляю кепку, опускаю руки в карманы и послушно выхожу из камеры.

— И без глупостей, — предупреждает меня.

Не отвечаю. Каких глупостей он от меня ждет? Попытки побега? Это даже не смешно, мне не дадут покинуть и этаж.

Мы идем длинными коридорами. Я впереди. Мой проводник сзади. Шагает молчаливой тенью, только изредка открывает рот, чтобы сказать, куда повернуть. Меня это устраивает, если уж взбредет в голову пообщаться, точно подыщу себе собеседника поприятнее.

Мы останавливаемся перед очередной дверью, такой же серой и безликой, как и все здесь. Охранник прикладывает ладонь, и дверь ползет в сторону, открывая не слишком большой, зато ярко освещенный кабинет. Свет, льющийся с потолка, такой яркий, что приходится зажмуриться. Чувствую себя кротом, не привыкшим к свету. Днем я на улице не бываю, а в помещениях всегда экономят электричество, и даже на наш огромный цех на заводе под потолком горит не более десяти лампочек.

В кабинете двое: один молодой, здоровый, плечистый, в таком же сером комбинезоне, как и тот, который сейчас стоит за моей спиной, второй — значительно старше, меньше, худее и в синем. В Нижнем мире все худые из-за недоедания, но этот тип другой. Маленькие злые глаза смотрят на меня, будто я отвратительная букашка, усевшаяся на его сапог. Понимаю, что он худ и сгорблен от своей злобы и ненависти ко всему живому, а вовсе не из-за лишений.

Синий здесь, явно, главный. Один властный кивок, и крючковатые пальцы моего провожатого больно впиваются в мое плечо и силой усаживают на стул возле такого же серого, как и всё, стола. Молчу и не сопротивляюсь. Что может один подросток против троих, пусть один из них и не отличается атлетическим телосложением?

Усадив меня, конвоир, так же молча, покидает кабинет, а дверь за ним закрывается. Остаюсь с двумя обитателями помещения, и ни один из них не выглядит дружелюбно.

На столе нет ничего, кроме одиноко лежащего на нем планшета. Синий подходит, берет его в руки и гнусавым голосом зачитывает кусочек из моего досье:

— Кэмерон Феррис. Дата рождения: 29. 02. 2621. Пол: мужской. Особые приметы: родимое пятно слева под ребрами… — на этом он останавливается и выразительно приподнимает бровь. Не успеваю и моргнуть, как меня снова силой ставят на ноги, а затем задирают рубашку. Синий противно причмокивает губами. — Да, пятно есть, — констатирует он. — Сади обратно!

Серый давит мне на плечи, заставляя опять плюхнуться на твердый стул. Смотрю на Синего, даже не пытаясь скрыть ненависть во взгляде.

— Зачем ты напал на Роберта Клемменса? — задает вопрос старший.

К чему этот спектакль? И я, и он понимаем, что мои показания ничего не значат. Боба боится весь цех, все они скажут, что Боб – невинная жертва, дабы им не прилетело от него в ответ. А я — уже дело решенное.

Тем не менее, отвечаю:

— Это была самооборона.

Здравый смысл подсказывает, что лучше молчать, иначе каждое мое слово может и будет использовано против меня… Нет, не в суде, а здесь и сейчас. И если не выйду из допросной, никто не удивится. Сопротивление стражам порядка — частая эпитафия в наше время.

Проклинаю себя, надо было все-таки заткнуться, потому что при моих словах Синий расплывается в хищной улыбке.

— А Роберт говорит, что все было наоборот, — он стучит пальцем с неровно остриженным ногтем по планшету, в котором, очевидно, сохранены показания. — Ты подкараулил его и напал. То же самое подтверждают остальные работники цеха.

На этот раз мне хватает ума промолчать. Казнят или упекут пожизненно за решетку, как папу, но мои слова, точно, ничего не изменят. Мама в таких случаях говорила: «Бог им судья». Но вот только в Бога я верю теперь еще меньше, чем в справедливость.

Синий устало вздыхает, а его взгляд неожиданно смягчается. Он кладет планшет на стол и толкает ко мне:

— Приложи ладонь, этим ты подпишешь признание, — не подпишу, мне отсюда не выйти, прекрасно это осознаю. Уже поднимаю руку и заношу ее над планшетом, как он продолжает: — Признание в нападении и причинении особо тяжких телесных повреждений Роберту Клемменсу и убийстве Мориса Рамзи.

Моя ладонь зависает в воздухе.

— Какого черта… — шепчу, чувствуя, как подкатывает к горлу. Мо, черт вас дери, Мо! За что?!

— Ну же! — прикрикивает Синий, а я слышу шорох за спиной: Серый с готовностью подходит ближе.

Поднимаю глаза.

— Я. Ничего. Не подпишу, — четко произношу, чеканя каждое слово.

Да, отвертка в глазнице Боба — моя заслуга, моя вина, если им угодно. Не важно, кто начал, кто ответил. Пускай, приму, не моргнув. Но Мо… Кто знает, за что расправились с ним. Ощущаю укол совести, которая настаивает, что я — главная причина его смерти. Сглатываю. Пускай, косвенная причина, но на моих руках нет его крови. Признание я не подпишу, как бы ни выбивали.

Тут же прилетает откуда-то со спины и слева. Челюсть обжигает огнем. Если бы не стул, валяться бы мне на полу, но удается остаться в вертикальном положении. Цепляюсь в сидение так, что белеют костяшки пальцев. Еще вчера рассеченная губа снова лопается, по подбородку течет горячая струйка.

— Подписывай!

Синий подвигает планшет ближе, а грубая клешня Серого пригибает меня за шею к столу, так, что практически утыкаюсь носом в экран. Несколько алых капель падают и растекаются по гладкой поверхности.

— Черта с два, — хриплю, но сдаваться не собираюсь. Решили быстренько закрыть дело об убийстве и получить награды? Нет уж, чужое на себя не возьму. Пусть ищут потом третьего, на кого повесят еще и мою смерть.

Меня снова бьют. На этот раз не удерживаюсь, падаю на пол, еле успеваю подставить руки, чтобы не разбить лицо окончательно. Тем не менее, осознаю, что бьют в четверть силы. Ибо, ударь этот громила в полную, меня бы тут уже не было.

Как только падаю, меня не трогают, ждут, когда встану. Мне бы лежать, но упрямо поднимаюсь. Медленно, не спеша, не спуская глаз с Синего, который руководит экзекуцией. А потом нагло сплевываю кровь прямо на пол.

— Ах ты! — возмущенно восклицает Серый (видимо, мыть полы в допросной — его обязанность), замахивается снова, но не успевает: дверь ползет в сторону.

На пороге появляются двое. Они тоже в синем, но другого оттенка. И форма их с иголочки и сидит идеально, облегая спортивные фигуры, будто сшита на заказ. Кроме того, у них аккуратные стрижки, и кожа на лице не обветренная, как у местных.

«Верхние», — проносится в голове.

Вновь прибывшие тоже не выглядят дружелюбно, особенно глаза первого, светловолосого, так и мечут молнии. Удивленно понимаю, что гнев направлен не на меня.

— Что здесь происходит? — Блондин даже не повышает голоса, но допрашивающие меня тут же сникают. Серый вообще играет в немую статую и смотрит только в пол, а Синий таки находит в себе силы ответить старшему по званию, да еще и «верхнему».

— Мы ведем допрос… сэр.

— Вижу, — бросает Блондин, точно сплевывает, и кивает сопровождающему его брюнету помладше в мою сторону: — Забирай, машина ждет.

Вот теперь и я теряю дар речи. Кто они, что им от меня нужно? Неужели… Нет, тут же давлю эту мысль на корню. У меня есть дядя, папин родной брат, дядюшка Квентин. После ареста отца он приходил ко мне в приют и клятвенно обещал забрать, как только сможет. Говорил о проблемах с деньгами, что сам еле умудряется удерживаться в Верхнем мире, но как только сможет… Как только деньги позволят… Как только…. Как только рак на горе свистнет, кажется, так говорили на Старой Земле. Кроме того одного памятного раза, дядюшка Квентин больше не пришел ни разу. Очевидно, рак на горе, так и не просвистел победную песнь…

Не жду и не верю, что спустя такое долгое время дядя вспомнил о моем существовании, но кроме него, у меня в Верхнем мире никого не осталось. Тогда кто это, и что им от меня нужно? Черт, повторяюсь…

Однако спорить не возникает даже мысли. О будущем думать нет смысла, а если опираться только на здесь и сейчас, то мне однозначно выгоднее в данный момент покинуть эту комнату. Там уже будь, что будет.

— Живой? — Брюнет чуть наклоняется, чтобы наши глаза были на одном уровне. У него они неожиданно ярко-голубые. Странно и непривычно, но во взгляде нет обычного омерзения стражей порядка к таким, как я.

— Живой, — бормочу и отвожу глаза, разрывая зрительный контакт. Когда на меня смотрят с сочувствием, это еще неприятнее.

— Тогда пошли, — рука аккуратно касается моей спины между лопаток, подталкивая к двери. — Эй! Одежду приготовили?! — кричит поверх моей головы кому-то в коридоре.

И мы вместе выходим из допросной.

В коридоре обнаруживается все тот же парень в серой форме, который недавно привел меня на расправу. Вот только взгляд и поведение у него другие. Будто у собаки, которая жаждет заполучить косточку. Разве что хвостом не виляет. Зато заглядывает в рот Блондину, чуть ли не капая слюной.

— Вот, сэр… — выдает с придыханием, — я все сделал… как Вы велели.

Хочется сплюнуть от отвращения: короли среди таких, как я, тут же превращаются в шавок при виде таких, как эти.

Блондин не удостаивает охранника ни ответом, ни взглядом, дергает плечом, будто сгоняя с него муху, и молча проходит мимо. Его помощник с темными волосами тоже не жаждет общаться с подхалимом. Берет у него из рук ношу и протягивает мне.

— Надевай, — короткий понятный приказ, не располагающий к уточняющим вопросам. Однако по-прежнему не злой.

В моих руках оказывается куртка, толстая и явно теплая, хотя и на несколько размеров больше. Приходится подкатать рукава.

— Идем, — бросает мне Брюнет и пропускает вперед.

Так и вышагиваем молча по темному коридору: Блондин, я, затем Брюнет. Ничего не спрашиваю и даже не хочу знать, потому что шестое чувство подсказывает, что мне все равно не понравится то, что услышу. Пытаюсь радоваться тому, что есть, а именно: меня не избили до полусмерти, и на мне теплая куртка до колен.

Такой процессией и выходим на улицу. Приходится резко вскинуть руку, потому что выпавший за ночь снег ослепляет своей белизной. Несколько шагов иду на ощупь, судорожно пытаясь проморгаться, а когда мне это удается, вижу новенький блестящий флайер, припаркованный у подъездной дорожки. Такой великолепный аппарат выглядит инородным гостем в Нижнем мире, и я абсолютно теряюсь в догадках, зачем его обладателям моя скромная персона.

Дверь распахивается, и мне указывают внутрь. Все же колеблюсь. Бросаю взгляд на кобуру на поясе у Брюнета. На пистолет, удобно лежащий возле обернувшегося к нам водителя. На строгий взгляд Блондина… Решающим становится именно этот взгляд, он словно оценивает меня и ставит невидимые галочки напротив одному ему известных пунктов. Убьют ли они меня, если прямо сейчас попытаюсь бежать? Какая-то упрямая часть меня чертовски хочет это проверить, но другая, очень долго спавшая любопытная часть, заставляет послушаться и сесть в машину.

Флайер поднимается тут же, как только мы рассаживаемся. Блондин садится вперед к водителю, а Брюнет назад — ко мне. Оказываюсь возле окна и могу смотреть вниз на пролетающий город. Мысленно фыркаю: то, что только называется городом.

Брюнет видит, что практически прижимаюсь носом к стеклу. Протеста не выражает, просто следит за моими движениями, дабы предотвратить попытки сопротивления. Но я не собираюсь сопротивляться.

Флайер стремительно набирает скорость и высоту, и очень скоро серый Нижний мир с обветшалыми строениями остается позади. На мгновение захватывает дыхание — Верхний мир!

Давно не питаю иллюзий по поводу возвращения сюда. Теперь я знаю изнанку нашего мироустройства, и красота Верхнего мира никогда не сумеет стереть понимание того, за счет чего она достигается. Но волнение все равно присутствует. Четыре года мне не доводилось здесь бывать. С того самого дня, когда отцу объявили приговор…

Зажмуриваюсь, прижимаясь лбом к холодному стеклу, воспоминания вдруг оживают так ярко, что хочется кричать.

— Кэмерон! Это все ошибка! Не переживай, мы все исправим! Кэмерон! — кричит отец, когда его уводят в наручниках из зала суда.

А я сижу на скамье, сжав ладони между колен, и смотрю ему вслед, не в силах даже ответить. Он ждет от меня слов, слез, хотя бы беспомощного крика: «Папа! ». Но я молчу и смотрю ему вслед, еще не веря, не осознавая, что так бывает.

А потом возле меня вырастает пожилая женщина в сером платье ниже колен и гладко зачесанными жидкими волосами.

— Кэмерон, мальчик мой, нам пора, — говорит она.

Вскидываю на нее удивленные глаза, услышав это обращение…

— Эй, ты в порядке? — чья-то рука касается моего плеча, и меня вырывает из водоворота воспоминаний, словно пробку из бутылки.

Натыкаюсь на встревоженные глаза Брюнета.

— В полном, — бормочу и отодвигаюсь от окна, откидываюсь на сидении, скрестив руки на груди.

— Почти приехали, — зачем-то говорит мой конвоир.

Не отвечаю, а лишь поджимаю губы. Если приехали, значит, увеселительная прогулка закончилась, и скоро будет точно не до смеха.

Флайер опускается в крытом гараже. Гараж ярко освещен — в Верхнем мире электричество не экономят. Мы выходим, а водитель уводит аппарат вглубь помещения.

Теперь идем не друг за другом, а в ряд. «Похитители» устраиваются по обе стороны от меня. Оказавшись в Верхнем мире, они ведут себя более расслабленно, даже начинают разговаривать. Слушаю в пол-уха, Брюнет говорит что-то о том, какое выражение лица было у того типа в синем, который допрашивал меня, когда они появились. Не слушаю. Не считаю правильным высмеивать кого бы то ни было в его отсутствие. Что-то в допросной они не удостоили его даже банального приветствия.

Мы подходим к дверям. Блондин проходит вперед, а потом останавливается, так что еле успеваю затормозить, чтобы не врезаться в его широкую спину. Поворачивается, чуть наклоняется и кладет руки сразу на оба моих плеча. Еле сдерживаюсь, чтобы не шарахнуться в сторону. Тем не менее, вздрагиваю, и это никак не скроешь, но Блондин почему-то делает вид, что ничего не заметил.

— Кэмерон, сейчас Питер устроит тебя на ночь, а завтра у нас будет серьезный разговор. Хорошо?

Тон у него другой, совсем не такой, как в допросной. Мягкий. Он говорит со мной как с ребенком. Как с очень глупым ребенком. Это его «хорошо» вызывает желание поморщиться, но сдерживаюсь.

— Хорошо, — эхом слетает с моих губ.

Но Блондин все еще держит меня за плечи.

— Ты же не будешь делать глупостей?

А эта фраза вызывает кривую усмешку. Интересно, что он подразумевает под «глупостями»?

Не сдерживаюсь:

— Не буду ли я резать вены или прыгать из окон?

Блондин хмурится.

— Если возникнет такое желание, имей в виду, окна защищены, максимум, что ты сможешь сделать, это разбить об них голову.

Дяденька, да ты юморист…

— Острые предметы оставьте, и сочтемся, — отвечаю ему в тон.

Брови Блондина, такие же светлые, как и волосы, удивленно ползут вверх, и он наконец-то отпускает меня и отходит на пару шагов. Смотрит оценивающе. Наверное, решает, шучу ли. Не шучу.

— Ладно, до завтра, — говорит, наконец. Зато, по крайней мере, уже нормальным, а не покровительственным тоном. И то хлеб.

— До встречи, — отвечаю вежливо. Мне обещали нормальный ночлег, и глупо было бы этим не воспользоваться из-за желания пререкаться.

На этом и расходимся. Блондин идет в одну сторону, а Брюнет увлекает меня в другую.

— Меня зовут Питер, — представляется, хотя в этом нет никакого смысла.

— Кэмерон, — отвечаю так же бессмысленно: он прекрасно знает, как меня зовут, а Блондин только что назвал мне его имя.

— Ты не бойся, — продолжает Питер, — мы не хотим ничего плохого, у нас есть к тебе предложение, которое, возможно, тебя заинтересует.

Не останавливаясь, поднимаю глаза и смотрю на него. Понимаю, что он младше, чем мне сначала показалось из-за строгой формы и серьезного выражения лица. Двадцать, максимум, двадцать два.

— А если не заинтересует? — спрашиваю прямо.

— Мы вернем тебя обратно, — так же прямо отвечает Пит.

Усмехаюсь и даже не пытаюсь этого скрыть.

— Что? — не понимает Брюнет.

Дергаю плечом и игнорирую вопрос. Чувствую, что завтра мне еще придется болтать гораздо больше, чем мне бы хотелось.

Горячий душ, по-настоящему вкусный сбалансированный ужин на гладком подносе, мягкая постель — все это воспоминания о прежней жизни, кажущиеся теперь нереальными и чужими. А еще знаю, что за все в этой жизни приходится платить, поэтому кусок в горло не лезет.

Заставляю себя поесть, а потом помыться. Не помню, когда в последний раз приходилось мыться в горячей воде. У нас в общежитии и холодная — дефицит. Мыться приходится быстро: во-первых, в душ всегда очередь, во-вторых, в ледяной воде долго возиться не станешь. Хотя, конечно, со временем ко всему привыкаешь.

Выхожу из душа, завернувшись в огромное пушистое полотенце, и подхожу к зеркалу. Тянет меня сегодня к зеркалам. То, что, вижу, не нравится еще больше. Без одежды выгляжу еще младше, а с отросшими волосами, свободными от вечной кепки, слишком напоминаю девчонку. Вот этого нам точно не надо…

Роюсь в ящиках стола. Острые предметы таки не убрали, и я нахожу ножницы. Не знаю, хватило бы их остроты, чтобы перерезать вены, но волосы стригу ими без труда. Получается неровно и совсем некрасиво, но меня устраивает.

Одеваюсь в чистую, приятно пахнущую стиральным порошком пижаму, почти подходящую по размеру, и ложусь спать. Сон не идет, а из головы так и не выходят события сегодняшнего дня. Брюнета зовут Питер, Блондин так и не представился. Но, кто они такие, не было даже намека. Форму не знаю, да и знаков отличия никаких. Тем не менее, к Блондину обращались «сэр». Военные? Нет, у них зеленая форма. Полиция? Серая и синяя, но другого оттенка. Явно какое-то особое подразделение, вот только чье?

За этими размышлениями и проваливаюсь в сон.

***

Просыпаюсь, когда за окнами совсем светло. Как ни странно, меня никто не будил. Редкостная доброта, подозрительная. Что же им такого может быть от меня нужно, если у меня ничего нет?

Чищу зубы новенькой щеткой, только что вытащенной и полиэтилена. Расчесываюсь. Ищу свою одежду, но с удивлением обнаруживаю аккуратно сложенный черный комбинезон. Моих вещей — ни следа. Видимо, стащили еще вчера, стоило мне зайти в душ, ночью они беззвучно бы не пробрались.

Одеваюсь в непривычную вещь. Снова большеват, но не критично. Рукава и штанины подворачиваю. Ботинки в пору, надо же. И как им только удалось достать нужный размер?

Кепка!

Вспоминаю о ней, и сердце заходится трелью.

Обыскиваю всю комнату, даже заглядываю под кровать и под стол. Ее нет. Кепки, с которой я не расстаюсь уже не один год, нет, ее забрали вместе с остальной одеждой, которой ни капельки не дорожу, но кепка…

Кружу по комнате в бессильной ярости. Кулаки сжимаются сами собой, но ничего не могу поделать. Снова.

В этот момент в дверь кто-то стучит. Неслыханная вежливость.

— Открыто! — отзываюсь зло. Можно подумать, у меня была возможность запереть дверь изнутри.

Отсутствие кепки разозлило не на шутку.

На пороге уже знакомый мне со вчерашнего дня Питер.

— Привет, — улыбается.

Он. Мне. Улыбается.

— Где моя кепка? — это все, что интересует меня в данный момент.

Пит теряется от моего резкого тона. Удивленно моргает, чешет затылок:

— Не знаю, наверно, забрали с остальными вещами.

— Мне. Нужна. Моя. Кепка, — говорю медленно, с расстановкой, чеканя каждое слово, чтобы не пришлось повторять, и до него точно дошла важность требуемого предмета.

— Ну, извини, ничем не могу помочь, — парень тоже начинает злиться. — Я тебе не гардеробщик.

Выдерживаю его взгляд.

— А кто ты? — спрашиваю.

— За этим я и пришел. Сейчас все тебе объяснят.

— И вернете кепку? — тут же пытаюсь поймать на слове.

— Да на кой черт тебе эта кепка? — взрывается Питер.

Силой воли усмиряю рвущийся наружу гнев. Так, ясно, от этого ничего не добьешься.

— Ладно, — решаю, — веди к тому, кто имеет полномочия.

— Полномочия вернуть тебе кепку? — Питер начинает веселиться.

Награждаю его тяжелым взглядом:

— И это тоже, — и, обойдя его по дуге, выхожу в коридор.

***

Мы идем по ярко освещенным коридорам. Кое-где, где коридоры расширяются, стоят диваны и мягкие пуфики, журнальные столики, кувшины с прозрачной — прозрачной! — водой. Но людей нет, все абсолютно пусто, безжизненно и стерильно. Похоже, лишние свидетели моего присутствия здесь никому не нужны.

— Заходи, борец за свободу головных уборов, — усмехается Питер, открывая передо мной одну из безликих дверей.

У кого-то явно хорошее настроение. Одариваю его еще одним злобным взглядом и, принимая приглашение, вхожу.

Это кабинет, большой и светлый благодаря огромному окну во всю стену, из которого открывается прекрасный вид на город. У стены стоит стол, перед ним два мягких кресла. С другой стороны стола сидит вчерашний Блондин. Вид у него тоже благодушный, но мне это хорошего настроения не прибавляет. Когда влиятельные люди улыбаются тебе без всякой причины — жди беды.

— Ну, здравствуй, Кэмерон. Как спалось? — приветствует он.

— Здравствуйте, — отвечаю, сочтя вопрос о сне риторическим.

— Присаживайся, — кивает Блондин на одно из кресел.

— Мне выйти, сэр? — тут же подает голос Питер.

Почему-то не хочу, чтобы он выходил.

Блондин одаривает его оценивающим взглядом, а потом устремляет его на меня. Мысли он, что ли, читает? Потом откидывается на спинку кресла, сложив перед собой руки на столешнице:

— Как скажет Кэмерон.

Теперь на меня устремляются две пары глаз. Мне это не нравится. Ненавижу повышенное внимание.

Дергаю плечом.

— Без разницы.

Но Блондин проницателен больше, чем нужно.

— Останься, — кивает он помощнику.

Тогда Питер закрывает дверь и садится в соседнее кресло.

Я давно не верю людям и жду от них только подвоха. Но Брюнет попроще, что ли, а с Блондином чувствую себя совсем не в своей тарелке. Но приходится терпеть.

— Итак, Кэмерон, я думаю, у тебя к нам множество вопросов, — начинает хозяин кабинета. — Зачем ты здесь, зачем мы забрали тебя…

— Кто вы? — прерываю его явно давно и тщательно подготовленную речь.

Блондин сбивается, бросает на меня недовольный взгляд из-под светлых ресниц, но быстро берет себя в руки и снова становится сама любезность.

— Можешь считать нас специальным подразделением.

— Подразделением чего? — не удовлетворяюсь ответом. — Разведка? Наркоконтроль? Полиция? Служба безопасности?

«Не слишком ли много вопросов? » — так и читается на лице собеседника, будто и не он только что начинал речь о том, что мне есть, что спросить. Он явно колеблется, стоит ли мне говорить, но потом все же коротко изрекает:

— СБ.

Понятно. Поджимаю губы. Для этих типов практически нет ограничений в полномочиях. Вот почему полиция Нижнего мира так поджала хвосты при их виде.

Блондин внимательно следит за выражением моего лица, потом интересуется:

— Теперь мы можем продолжить?

Вы можете даже сжечь меня на костре посреди главной площади и сказать, что это меры безопасности государства… Ясное дело, не говорю этого вслух, только киваю. Думаю, он все и так прочел по моим глазам.

— Итак, — переплетает на столе длинные ухоженные пальцы жителя Верхнего мира. — Меня зовут полковник Коннери, полковник Сэм Коннери. Можешь обращаться ко мне «полковник», — можно подумать, мне бы пришло в голову назвать его «дядюшка Сэм». Киваю. — Я бы хотел тебе кое-что предложить, — продолжает полковник, — но сначала я должен узнать о тебе некоторые детали.

— Вы ведь уже узнали обо мне больше, чем знаю я сам, — решаю говорить начистоту.

— Отчасти, — соглашается Коннери, — но мне известны факты, меня же интересуют мотивы. Например, почему ты лишил мальчика глаза?

«Мальчика», ну надо же. Что я могу сказать? Что у меня не было выбора? Что это была самооборона? Что… Никто тут не ждет от меня умных речей и рассуждений, поэтому отвечаю коротко и грубо:

— Потому что этот «мальчик» чуть не лишил меня задницы.

Питер внезапно закашливается. Полковник хмурится. Надеюсь, однажды кто-нибудь скажет Питу, что маскировать хохот кашлем — избитая классика.

— То есть, ты спасал свою жизнь? — продолжает Коннери. Что ж, в выдержке мужику не откажешь.

Пожимаю плечами:

— Я сказал, что спасал, — по-прежнему не думаю, что моей жизни что-то угрожало. Цель Боба была унизить и подчинить.

— Хорошо, — принимает ответ полковник. — А другой? Морис Рамзи?

Сглатываю. Испуганные глаза Мо так и стоят перед глазами.

— Ложь, — не буду оправдываться. Если не верят, их личное дело.

Но я ошибаюсь, Коннери не собирается обвинять, только добавляет:

— В его шее была та же отвертка, что и в глазу Клемменса.

Хочу промолчать и снова сделать каменное выражение лица, но не могу. Наверное, слишком много молчу все эти годы.

— И как вы себе это представляете? — сжимаю пальцами подлокотники кресла, а корпусом подаюсь вперед. — Я вонзаю отвертку в Боба, потом выдергиваю ее, стряхиваю глазное яблоко и нападаю на Мо? Зачем?

— Убрать свидетеля? — предполагает полковник.

— Мне нужна была бы автоматная очередь, чтобы убрать всех свидетелей, — отрезаю жестко.

— Хорошо, — барабанит пальцами с ровно остриженными ногтями по столешнице. — Что ты делал после того, как воткнул отвертку в глаз Роберта?

— Натягивал штаны, — отвечаю чистую правду и замечаю краем глаза, как бледнеет Питер. Кажется, он только сейчас понимает, что слова про задницу не были метафорой.

— И кто же, по-твоему, убил Мориса Рамзи? — не отстает Коннери. Уж его-то история со штанами не впечатлила.

Боб. Кто же еще? Отвечаю:

— Меня там не было, — не буду говорить о том, чего не видели собственные глаза.

— Хорошо, — уголок рта полковника почему-то ползет вверх, будто ему понравились мои ответы. — Думаю, на данный момент мы уже кое-что прояснили, — только приподнимаю брови и молчу. Что он там для себя прояснил, понятия не имею. — А теперь перейдем к делу, — он тянется к ящику стола и достает кипу фотографий. Напечатанные на бумаге снимки — это немыслимая роскошь, мне очень давно не доводилось их видеть. — Смотри, — Коннери кладет пачку на стол и подвигает ко мне одним пальцем. Его взгляд мрачнеет.

Передвигаюсь на край сидения и смотрю на фотографии. На первой какое-то разрушенное здание. Явно Верхний мир, позолота на сломанной крыше. Рядом мертвые тела, изувеченные, изломанные, кое-где куски тел. Кровь, много крови.

Полковник внимательно следит за моей реакцией, но я не впадаю в истерику и спокойно убираю верхний снимок из стопки и смотрю следующий. Мне уже приходилось видеть столько крови и грязи, что еще несколько фотографий не подорвет мою психику.

На следующем снимке снова кровь и тела. Обломки флайера посреди когда-то жилого дома.

— Что думаешь? — интересуется полковник.

— Что я видел картинки и получше, — отвечаю равнодушно, отодвигаю от себя фотографии.

— И тебе не жаль этих людей?

— Мне никого не жаль, — не моргаю и не отвожу глаз, смотрю прямо на него, как и он на меня.

— Почему?

— Если ничего не можешь изменить, жалось никому не нужна.

— Хм, — Коннери, кажется, удивлен. — Я думал, ты скажешь, что тебе не жаль их, потому что никто не жалеет тебя, — признается.

Пожимаю плечами.

— А почему меня должен кто-то жалеть?

— Но тебе не нравится то, что ты видишь? — не унимается Коннери, бросает взгляд на фотографии.

Не вижу смысла лгать.

— Ошметки тел — не лучший пейзаж, — говорю честно. — А если вы о том, желаю ли я зла незнакомым мне людям, то нет. Я их не знаю, они меня тоже.

Полковник выглядит довольным. С чего бы?

— А если бы у тебя была возможность предотвратить кровопролитие?

Не ведусь на провокацию, не понимаю, чего он хочет и на что намекает.

— Предотвращать — ваша работа, — говорю достаточно дерзко. Начинается борьба взглядов. Питер притих на соседнем стуле. Дышит ли он там вообще?

— Хорошо, — вздыхает Коннери и сгребает фотографии обратно в ящик, потом снова впивается в меня взглядом. — Три таких теракта произошли в этом году. С момента последнего прошло около шести месяцев. Людные улицы, театры, места скопления людей. Есть подозрения, что этим занимаются жители Нижнего мира.

Ну, конечно же, Нижний мир всегда виноват в проблемах Верхнего. На меня вдруг нападает апатия. Они, что, решат сейчас обвинить меня еще и во взрывах?

Снова подаюсь вперед, не пытаясь изображать вежливость.

— Ну, так перевешайте всех подозреваемых, и дело с концом.

— Значит, такого ты мнения о правосудии? — приподнимает Коннери бровь.

— Мое мнение я оставлю при себе, — отвечаю и отворачиваюсь от него, смотрю в окно и молчу. Все, хватит с меня.

— Кэмерон, послушай меня, — полковник удивительно терпелив. — Сейчас мы получили информацию, что кто-то скупает материалы, предназначенные для создания похожих бомб. Наши аналитики полагают, что планируется еще один теракт. Все сделано мастерски, концов не найти. Мы долго вели расследование и, сопоставив данные камер наблюдения, вышли на банду из Нижнего мира. Мы можем, как ты сказал, перевешать всех, но это ничего не изменит, потому что заказчик останется жив и здоров и найдет себе новых исполнителей. Наша цель — найти того, кто все это финансирует.

Кажется, он искренен в своем желании. Ну, надо же, энтузиаст, преданный своему делу.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — спрашиваю прямо.

— Потому что банда Нижнего мира — это банда подростков, и нам нужен свой человек среди них, чтобы выяснить имя заказчика.

Несколько секунд смотрю на него и тупо моргаю, не веря, что он сказал это всерьез. А когда понимаю, что так и есть, не выдерживаю и начинаю смеяться, громко, долго, бесконтрольно. Наверное, это и называется истерикой.

— И вы решили взять первого… попавшегося… подростка… из тюрьмы и завербовать? — выдаю сквозь хохот.

Полковник смотрит осуждающе.

Мой смех резко прекращается. Понимаю:

— Не первого. Ведь так? Есть и другие?

— Это тебя точно не касается, — отрезает Коннери, только подтверждая мою правоту.

— Хорошо, почему я? — вот уж что мне непонятно.

— Ты умеешь бороться за свою жизнь, — отвечает полковник с таким видом, будто спрашиваю несусветную глупость.

— И?.. — подсказываю.

— И, очевидно, у тебя есть мозги, — нехотя продолжает.

— И еще у вас есть, чем меня подкупить, а заодно угрожать, чтобы быть уверенными в моей верности, — жестко заканчиваю за него, внезапно охватив всю целостность картины. — Мой отец.

— Твой отец, — соглашается Коннери. — Мы обещаем ему полную амнистию в том случае, если ты поможешь нам раскрыть это дело.

Хмыкаю. Звучит красиво, вот только…

— Не амнистию, а снятие всех обвинений, — заявляю. — Мой отец осужден несправедливо.

— У меня другая информация, — полковник снова тянется к ящику стола, на этот раз правому, и извлекает оттуда планшет, несколько секунд роется в нем, потом официальным тоном зачитывает: — Ричард Феррис под действием алкогольного опьянения сел за руль транспортного средства, флайера, госномер… так, пропустим… И врезался в другое транспортное средство, в следствие чего скончалась жена обвиняемого Кира Феррис. По показаниям соседей, Феррисы поссорились накануне, что дает повод предполагать, что Ричард Феррис умышленно избавился от супруги, — победно заканчивает Коннери и поднимает на меня глаза.

— Зачем перед умышленным убийством напиваться? — интересуюсь.

— Для смелости, — тут же отвечает он. Да, помню, так и говорил прокурор на суде.

Пальцы вновь сжимаются на подлокотнике.

— Мой отец любил мою мать. И он не был пьян. Алкоголь, который нашли у него в крови — успокоительное, он выпил его перед заключением важной сделки, на которую они и ехали тем утром! У флайера отказали тормоза, именно поэтому они разбились!

— Проверка транспортного средства не подтвердила эту версию, — Коннери принимается пролистывать материалы дела.

Сжимаю зубы, чтобы не закричать. Выдыхаю, стараюсь говорить спокойно.

— Проверка не проводилась. У нас не было на это денег, потому что все имущество ушло на погашение неустойки по той сделке, которую отец не совершил из-за аварии. Черт! — все-таки срываюсь. — Вы же знаете правила! Если есть деньги, тебя оправдают, если ты все потерял, за тебя не вступится никто!

Коннери смотрит на меня бесконечно долгую минуту. Очевидно, раздумывая, имеет ли моя версия случившихся событий право на существование. Молчу. Я знаю правду. И знаю, что все было именно так, как говорю. Мне только неизвестно, сами ли отказали тормоза во флайере моих родителей, или их кто-то испортил, но в невиновности папы не сомневаюсь.

— Хорошо, — решает вдруг полковник. — Если ты поможешь нам, я помогу тебе. Даю слово.

Усмехаюсь. Рассмешил.

— Письменно, — отрезаю, — договор, подписи, гарантии. Я не поверю вам на слово.

— Хорошо, — соглашается полковник. — Что-нибудь еще?

— Да, верните мою кепку!

***

Питер провожает меня обратно в комнату.

Идем в молчании, каждый думает о своем. Хотя, по правде, не знаю, о чем думать, в голове сумбур. После однообразия, длящегося изо дня в день годами, за последние двое суток случилось слишком многое.

— Если ты согласишься, я буду твоим связным, — неожиданно говорит Питер.

Ну, конечно, психологи СБ верны классике, связным становится знакомый человек.

Дергаю плечом:

— Хорошо.

— Все это время ты будешь выходить на связь только со мной, — зачем-то уточняет он.

— Хорошо, — повторяю, не понимая, к чему он ведет.

— Мы должны доверять друг другу.

Ах, вот он о чем.

— Пит… Можно я буду звать тебя Пит? — дожидаюсь кивка и продолжаю: — Пит, я никому не доверяю. А доверять мне или нет, решать тебе.

Питер замолкает, и несколько минут мы идем молча. Уже у самой двери во временно мою комнату он признается:

— Я просился сам пойти тайным агентом, по возрасту я бы еще смог, но полковник запретил.

Бросаю на него взгляд и соглашаюсь:

— Он прав. Ты не сошел бы за своего.

— Я бы переоделся, перепачкался…

Улыбаюсь. Он старше меня, но беззаботная жизнь Верхнего мира оставила в нем детскую наивность.

— Ты думаешь, «нижние» отличаются от «верхних» только грязью?

Не знаю, зачем разговариваю с ним. Не люблю пустой треп, а ничем другим нашу беседу не назовешь.

— Конечно же, нет, — обижается Питер, но не даю ему продолжить. Ни к чему это.

— Полковник прав, — повторяю. — Тебя раскусили бы в первые несколько минут, — Пит хмурится. — У тебя лицо не обветренное, — говорю и захожу в комнату.

Дверь закрывается, отрезая от меня удивленного собеседника. Несколько секунд стою и задумчиво смотрю на нее. Невольно проникаюсь уважением к Коннери. Удивительно добродушный парень этот Пит, нельзя его в Нижний мир…

Девочка смеется, летнее солнце отражается в капельках росы на газоне…

Яркие банты и яркое платье…

Искренний смех…

Просыпаюсь и поднимаюсь рывком. Мчусь в ванную, чтобы умыться ледяной водой и прийти в себя. Снова этот проклятый сон, снова эта девочка!

В дверь стучат. Не реагирую несколько секунд, судорожно сжимая кулаки и усмиряя тяжелое дыхание. Потом цепляю маску спокойствия и иду открывать.

— Ты же говорил, что не гардеробщик, — усмехаюсь, обнаруживая Питера с моей кепкой в руках на пороге.

Он кривится.

— Очень смешно. Держи свою ценность, остряк.

Вырываю желанный предмет из его рук, будто без него мне трудно дышать, и тут же напяливаю на себя.

— Что тебе от этой кепки? — комментирует мой будущий связной. — Пол-лица закрывает.

В этом и суть, но только отмахиваюсь.

— Пошли, — торопит меня Питер. — Нас ждет полковник.

— Зачем?

— Это я обязан ему докладывать о своих действиях, а не наоборот, — неудачно острит Пит.

Морщусь. Не спорю.

— Пошли.

Мне нечего собирать: одежда, которую мне выдали, на мне, другой у меня нет, кепку вернули, поэтому послушно выхожу вслед за своим будущим связным. Связной… Даже звучит нереалистично.

Впрочем, буду ли я шпионом, и будет ли у меня этот самый связной, пока не факт. Мне нужны гарантии, которых мне пока никто не предоставил. Пустой треп, снова только треп.

Коридоры, которыми мы следуем, так же пусты, как и вчера, — путь снова расчищен. Похоже, я нечто вроде секретного проекта. Какая честь, господа эсбэшники!

— Почему никого нет? — решаюсь воспользоваться хорошим расположением Питера и спросить.

— О тебе никто не должен знать, — ожидаемо.

Хмыкаю.

— Боитесь утечки?

— Осторожность лишней не бывает, — отвечает проводник с интонацией, подозрительно смахивающей на тон полковника.

На это возразить нечего, поэтому замолкаю.

Мы снова оказываемся у кабинета Коннери, в котором состоялась наша первая беседа. По правде говоря, не понимаю, почему вчера этим все и ограничилось, меня отвели в комнату и оставили (дословно) «отдыхать». Хотят усмирить бдительность?

Что бы они ни планировали, тот, кто годами недоедал, недосыпал и находился в постоянном холоде, никогда не откажется от теплой постели и сытной еды.

Дверь ползет в сторону, а Пит отходит, делая мне приглашающий жест.

Хмурюсь:

— Ты не идешь?

— Беседа приватная, — мне кажется, или в голосе Пита обида?

Пожимаю плечами и захожу в кабинет, дверь со змеиным шипением ползет за спиной, чтобы вернуться на свое место.

— Доброе утро, Кэмерон, — полковник снова за столом сбоку от огромного окна. Бодр, свеж и подтянут.

— Утро, полковник, — отвечаю. Добрым оно мне не кажется, равно как и любое другое. То, что здесь тепло и светло, еще не значит, что мне не следует опасаться за свою жизнь.

Коннери кивает, принимая мой ответ, и делает приглашающий жест в сторону кресла для посетителей. Сажусь.

— Тебе хотелось гарантий, — сообщает полковник без театральных пауз, и на том спасибо. — Вот они, — он подвигает мне лист, лежащий перед ним. — Читать умеешь?

Игнорирую вопрос человека, прекрасно знающего, что до двенадцати лет у меня была возможность посещать школу, и впиваюсь взглядом в мелкий шрифт напечатанного на бумаге текста. Договор короток, но предельно ясен: я, Кэмерон Феррис, обязуюсь тайно участвовать в операции по поимке террористической группировки, в случае ареста главы которой, с моего отца, Ричарда Ферриса, будут сняты все предъявленные ранее обвинения, и он будет немедленно освобожден.

Отрываю глаза от текста.

— Даже временное жилье в Верхнем мире? — удивляюсь.

— Пока твой отец не восстановится и не найдет работу, — кивает Коннери. — Это дело очень важно для государства, и оно готово платить. Разумеется, если твои услуги окажутся полезными.

— Разумеется, — отвечаю эхом. Еще раз пробегаю глазами текст, потом отодвигаю от себя лист, поднимаю голову: — Ну и что? Это бумага. Ее можно сжечь, и поминай, как звали.

Но полковник ни капли не смущен, он готов к моей реакции.

— Если мы подпишем эту бумагу, то прямо сейчас мы с тобой едем в офис Цетрального банка, где арендуем ячейку, пароль к которой будешь знать только ты. Подходит?

Надеюсь, козырек кепки достаточно скрывает лицо, и полковник не видит, как загорелись у меня глаза. Это все выглядит таким реальным… Черт, это может быть правдой! Плевать, что я не шпион, где я, а где террористы, но, черт возьми, это шанс, то, чего у меня не было все эти годы.

— Подходит, — отвечаю сдержанно, хотя мое сердце готово выпрыгнуть из груди.

На губах полковника легкая улыбка, в которой только слепой не заметит самодовольства. Конечно же, он знал, что я на все соглашусь. Он подписывает договор и протягивает мне ручку, в последний момент понимаю, что у меня нет даже подписи, пишу в графе свою фамилию. Почерк неровный, мне не приходилось держать в руках пишущие принадлежности не один год.

— И все же, почему я?

Все, договор подписан, пути назад для меня нет, но хочу знать.

Коннери приподнимает брови.

— Я думал, мы вчера все выяснили. Нам есть, что тебе предложить, ты подходишь по возрасту и складу ума.

— Много других, кто подойдет под это описание.

— Не думаю, — полковник дарит мне внимательный взгляд, явно раздосадованный моим упорством, и тянется к ящику стола. Снова снимки. Коннери медленно, словно смакуя мою реакцию на каждое свое движение, раскладывает фотографии в ряд. Одну за одной, одну за одной…

Сглатываю. Каждый снимок как удар под дых.

— Других много, — произносит полковник, — но никто из них не умудрился в течение четырех лет водить за нос кучу народа, прикрываясь только опечаткой в документах.

Больше ничего не следует говорить. Вот теперь карты раскрыты. Смотрю на Коннери, не моргая, поражаясь и, признаю, даже восхищаясь этим человеком. Зная правду, рискнуть отправить меня…

— Питер не в курсе, — получаю ответ еще прежде, чем успеваю задать вопрос. — Это ни к чему. Этот разговор только между нами, буду обращаться к тебе так же, как и раньше, — придушенно киваю, все еще не найдя в себе сил оторваться от снимков. Четыре года эти лица оставались лишь в моей памяти. — Итак, — Коннери приподнимается, — едем в банк?

— Можно еще минуту? — голос звучит придушенно.

По лицу полковника скользит понимание, и он смущенно отводит глаза.

— Конечно, — отходит к окну.

А я еще целую бесценную минуту сижу и смотрю на яркие снимки. На смеющуюся девочку и ее счастливых родителей, которых так часто вижу во сне.

Минута истекает. Решительно поднимаюсь. Нет смысла продлевать агонию. Этих людей больше нет.

— Ты в порядке? — кажется, полковник обеспокоен моей сентиментальностью.

— Разумеется, — отвечаю уже твердым голосом. Полковник удовлетворен.

***

А уже через час мы, и правда, оказываемся в отделении Центрального банка и закладываем договор в ячейку.

Выгляжу нелепо в вещах с чужого плеча в компании одетого с иголочки эсбешника. Люди удивленно оборачиваются на нас, провожают взглядами, когда выходим из флайера, когда заходим в банк и идем через огромный зал к менеджеру, с которым у Коннери заранее назначена встреча. Да и сам клерк смотрит на меня с плохо скрываемым любопытством, но под тяжелым взглядом полковника не решается ничего спросить и усиленно клеит на лицо профессиональную улыбку доброжелательного идиота. Клиентоориентированный сервис, мать его…

А когда возвращаемся во флайер, и молчаливый водитель несколькими уверенными движениями поднимает его в воздух и ловко встраивается в транспортную магистраль, Коннери склоняется ко мне и спрашивает:

— Все нормально?

Непроизвольно дергаюсь. Чертовы рефлексы — не терплю приближения посторонних. А посторонние для меня все.

Пожимаю плечом:

— Порядок.

Полковник хмурится, но не настаивает на откровенностях. Просто сидит напротив, сложив руки на груди, и наблюдает. Стискиваю зубы. Ощущение, что его взгляд сейчас протрет во мне дыру. Что он вообще пытается разглядеть?!

К черту Коннери. Отворачиваюсь и всю дорогу смотрю в окно. Узнаю некоторые районы, отмечаю множество новых высоток, выросших то там, то здесь за прошедшие несколько лет. Холодные острые шпили смотрят в небо, напоминая иголки дикобраза…

***

Питер встречает нас в гараже и провожает меня до комнаты, где на столе уже дожидается самоподогревающий пищу поднос с ароматным обедом. Проводник оставляет меня пировать в одиночестве и обещает прийти через час.

Принимаюсь за еду, пытаясь выкинуть из головы лишние мысли и просто наслаждаться вкусом.

Я не из тех, кто готов продаться за тарелку еды. Таких на заводе было большинство, и не мне их судить. Но где-то в глубине души приятно осознавать, что мне удалось продаться за нечто большее, а вкусная пища — всего лишь бонус.

Питер возвращается ровно через час. Вид у него не слишком радостный, кто его знает, отчего, но мне почему-то кажется, что все из-за того, что его не посвятили с утра в наши с полковником дела.

Тем не менее, Пит не спрашивает, куда мы ездили и что делали, а я не горю желанием делиться впечатлениями. Между мной и содержимым банковской ячейки еще целая пропасть.

— Куда мы идем?

Питер бросает на меня удивленный взгляд, не ожидая вопроса.

— Для проведения первого инструктажа.

— А сколько их будет?

Пожимает плечами:

— На усмотрение полковника.

Звучит, как «На все воля Божья». Оставляю свое мнение при себе. Вряд ли оно кому-нибудь интересно.

К моему удивлению, мы не идем в кабинет полковника, а проходим по коридору дальше и входим в двери с внушительной табличкой «Конференц-зал».

Очевидно, этот зал предназначен для очень скромных конференций, потому как там обнаруживается только большой экран в человеческий рост и три ряда скамеек.

А еще здесь Коннери.

— Здравствуй, Кэмерон, — приветствует он, будто мы с ним не виделись чуть больше часа назад.

— Здравствуйте, — бормочу.

— Присаживайся, присаживайся.

Не задаю вопросов, послушно сажусь на мягкую скамью в первом ряду, полковник тоже устраивается на ней, но на приличном расстоянии от меня. Видимо, уже сообразил, что лучше не нарушать мое личное пространство.

Пит в это время подходит к экрану, который тут же оживает, стоит тому взять в руки пульт управления.

— Питер расскажет все, что тебе необходимо знать о банде Проклятых, — поясняет Коннери.

— Хорошо, — отвечаю только потому, что мне кажется, от меня ждут ответа.

На несколько секунд повисает молчание, будто от меня ожидают еще каких-то реплик, но я молчу.

Тогда Питер откашливается и начинает. На экране появляется лицо.

— Это главарь банды, Фредерик Коэн…

Прищуриваюсь, внимательно вглядываясь в незнакомую физиономию. Это парень лет двадцати с небольшим. Тощий, как и все обитатели Нижнего мира. Впалые щеки с трехдневной щетиной. Глубоко и близко посаженные глаза. Мохнатые брови и кривой шрам от внешнего края брови до уголка губ. Словом, совсем непривлекательный тип. Выражение глаз злое.

Кадры сменяются. Вот камера запечатлела Коэна, выходящего из подземки в Верхнем мире. Вот он идет по улице. Вот стоит на стоянке флайеров…

— Коэну двадцать один год, — продолжает Питер, — он самый старший среди Проклятых. Сирота, о его родителях ничего не известно…

Зачем мне эта информация? Родился, учился… Хотя учился, конечно, не наш вариант.

— Как он стал главарем? — невежливо прерываю лектора. — Он основал банду?

Мне наплевать на биографические данные этого парня, мне важно знать, что он из себя представляет. Человек, собравший людей и заставивший их делать одно дело, должен обладать недюжинными организаторскими способностями и, непременно, мозгами.

— Нет, — Питер подготовился, и мой вопрос его не смущает. — Его взял под крыло бывший основатель, Джек Смирроу. В прошлом году, Смирроу был убит Коэном, к которому и перешла вся власть. До совершения терактов, во время или после, узнать не удалось.

— Понятно, — киваю. Уже легче.

— Второе важное лицо, правая рука Коэна, — продолжает Брюнет, — Райан Кесседи, восемнадцать или девятнадцать лет, — на экране появляется новое лицо, куда менее кровожадное и озлобленное, чем у главаря. Впрочем, и добродушием этот тип явно не отличается. По мне, так лицо заместителя Коэна вообще ничего не выражает. Обычный парень. Худой. Темные коротко остриженные волосы и карие до черноты глаза. Тонкий белый шрам вертикально пресекает левую бровь ближе к виску. — Четыре года назад, когда произошел глобальный крах базы данных, информация об этом парне была безвозвратно утеряна, — докладывает Пит, — поэтому, кроме имени у нас ничего нет. Даже неизвестно, дано ли это имя ему при рождении, или он сам его придумал.

Киваю, принимая информацию к сведению. О крахе системы четырехлетней давности известно всем. Долгое время это происшествие считалось диверсией, а не несчастным случаем, но виновных так и не нашли.

Думаю, многие возблагодарили Бога, а заодно и того, кто действовал от его имени, взламывая систему. И я в том числе. База «полетела» как раз во время судебного процесса над моим отцом, а во время ее восстановления в мои документы закралась ошибка, которая до сих пор здорово помогала мне выжить.

Пытаюсь сосредоточиться и не думать о постороннем. Коннери не сводит с меня глаз, а Питер серьезен, как на экзамене.

— Брэдли Попс, — фото меняется. — Четырнадцать…

Курносое веснушчатое лицо рыжего Брэдли Попса сменяется другим. Этот парень постарше. Прямой нос. Тонкие губы. Светлые, почти бесцветные глаза и светлые отросшие волосы до плеч.

— Филипп Каповски. Девятнадцать, — рассказывает Питер. — Родился и вырос в Нижнем мире, его отец до самой смерти работал в «нижнем» патруле, а потому они неплохо жили, — кривлюсь при слове «неплохо» из уст «верхнего». — После его смерти отказался работать на заводе и в возрасте шестнадцати лет сбежал, якшался с различными бандами, пока не прибился к Проклятым.

Снова смена фото, на этот раз на смену одному блондину приходят сразу два, притом одинаковых.

— Кир и Рид Олсены. Близнецы. История стандартная. Числились за одним из заводов, пока однажды ночью не пропали и не объявились уже в банде.

Следующий тип поражает пухлыми щеками, что в Нижнем мире вообще редкость.

— Курт Нусс. Шестнадцать…

Тощий парень лет восемнадцати с маленькими глазками и вздернутым носом:

— Олаф Хьюри…

Парень совершенно незапоминающейся внешности:

— Пол Грэмз, — среднего размера лицо, среднего размера нос и губы, русые волосы.

А вот следующий член банды заставляет шире распахнуть глаза, потому что это еще ребенок. На экране появляется мальчишка лет десяти-одиннадцати с раскосыми глазами и светло-русыми волосами.

— А это Мышь, — объявляет Питер, довольный тем, что на моем лице промелькнули хоть какие-то эмоции.

— Это имя? — он, что, издевается? — Почему Мышь?

Пит пожимает плечами:

— Его так зовут. К сожалению, данных о нем нет ни в одном из архивов. Все тот же крах базы данных. Однако предполагается, что Мышь родился среди беспризорников, и никогда не был зарегистрирован.

Интересно, зачем Коэн вообще держит в банде ребенка?

— Вот, в принципе, и все, — заканчивает Питер. — По последним данным, состав банды на данный момент именно такой.

Вздыхаю с облегчением. Тру пальцами виски. Кто же знал, что «расскажет все» означает «покажет несколько фото». Похоже, все, что СБ знает о банде Проклятых на самом деле, это имена ее членов и их даты рождения. А информацию о некоторых и вовсе «сожрала» система. Не густо.

Внезапно меня осеняет:

— Среди них есть те, кто уже работает на вас?

Лицо полковника непроницаемо.

— Эта информация тебе ни к чему, — говорит он.

Ни «да», ни «нет». Скриплю зубами, но принимаю ответ. Так в эти игры и играют.

— Хорошо, — перефразирую свой вопрос. — А до этого были?

А вот теперь в глазах полковника загорается нехороший блеск, и мне становится не по себе, а он уже кивает Брюнету:

— Пит, слайд 02265, покажи-ка нам.

И Питер показывает.

В первое мгновение мне кажется, что я вижу пугало, одно из тех, что фермеры ставят на своих полях для отпугивания ворон. Разумеется, на тех планетах, где достаточно тепло, чтобы обрабатывать эти поля.

Во второе мгновение в горле встает ком, потому что понимаю, что никаких пугал посреди квартала Нижнего мира быть не может.

В третье — я, наконец, понимаю, что обгорелое нечто, надетое на кол, когда-то было человеком.

— Поэтому не стоит тебе попадаться, — жестко резюмирует Коннери. — И признаваться им, если вдруг заподозрят. Они поступят так с любым, кто связан или был связан с нами. Раскаяние и чистосердечное не помогут.

Морщусь. Нелепое предположение.

А экран все еще демонстрирует фото распятого «пугала», вынуждая отвернуться.

— Понял, — говорю сквозь зубы.

***

Следующие два дня настоящий ад. Коннери лично отводит меня к врачу, долго шепчется с ним за ширмой, а потом меня начинают проверять, простукивать и просвечивать со всех сторон. К вечеру мне кажется, что из меня выкачали на анализы половину всей крови.

Зато современные медикаменты Верхнего мира творят чудеса. У меня обнаруживают запущенный бронхит и вылечивают его всего несколькими уколами, так, что на следующее утро я впервые не захожусь кашлем, стоит мне глубоко вздохнуть.

Доктор, молчаливый мрачный тип, делает мне прививки от всевозможных болезней, периодически воздевая глаза к потолку и поражаясь, как мне удалось выживать без них.

Из медблока меня выпускают только вечером второго дня. Забирает снова лично Коннери, очевидно, опасаясь, что от врача Питер может узнать то, что ему знать не положено. Врач сдает меня из рук в руки и обещает, что ближайший год я даже не чихну, и вообще могу даже спать на снегу, и мне от этого ничего не будет.

Он говорит это с такой усмешкой, что мне хочется его ударить. Для него «спать на снегу» — всего лишь метафора.

Полковник отводит меня в комнату в полном молчании. Мне нечего ему сказать. А с его стороны все уже сделано и сказано. Полный инструктаж проведен.

Мне предстоит приходить в заброшенное здание на краю одной из центральных улиц каждое двадцать четвертое число каждого месяца. «Каждого месяца» звучит оптимистично, будто этих месяцев будет много. Впрочем, тот, кого превратили в пугало без поля, наверняка, считал так же.

Каждое двадцать четвертое число, в указанном здании я буду встречаться с Питером. Так как место дислокации Проклятых находится в Центральном районе, по мнению полковника, мне не составит труда уходить из лагеря ночью. У меня своя точка зрения на его «не составит труда», но благоразумно придерживаю ее при себе, пока Коннери не передумал и не отменил сделку.

Если не появлюсь двадцать четвертого, Питер будет ждать еще два дня. Если не появлюсь и двадцать шестого, значит, меня уже нет.

А вот это уже похоже на правду. Если проколюсь на чем-нибудь, меня порешат быстро, и вряд ли обо мне вообще кто-нибудь здесь вспомнит. Для эсбэшников я всего лишь расходный материал, такой же шанс, как и они для меня. И если этим шансом не удастся воспользоваться, что ж, мы все останемся при своем.

***

Весь следующий день провожу в комнате, так как решено вернуть меня в Нижний мир под покровом темноты.

Беспокоит меня только Питер, который приносит новую одежду.

— Это не мои вещи, — хмурюсь, рассматривая стопку, которую он водружает на кровать.

— Эта лучше, — сегодня у Брюнета вновь отличное настроение.

Лучше-то лучше, но мои вещи были настоящим тряпьем, не хватало проколоться на такой мелочи. Но, кажется, думаю о сотрудниках СБ слишком плохо. Одежда выглядит потрепанной и тонкой.

— В нее вшиты специальные нити, помогающие сохранить тепло тела, — гордо поясняет Питер. — А ботинки влагонепроницаемые.

— Здорово, — бормочу без энтузиазма.

Вроде бы, все сказано, но Пит мнется на пороге.

— Ты что-то хотел? — не то чтобы мне улыбалось вести с ним длительные беседы, но грубить почему-то желания нет.

— Можно вопрос?

— Валяй.

— Почему ты не попросил Коннери хотя бы организовать встречу с отцом? Он на другом континенте, но на флайере это два часа лёту, полковник мог бы устроить.

В глазах парня искреннее недоумение, а я не знаю, как ему объяснить. Тому, кто не был на моем месте, не понять, да и незачем.

Не смогу объяснить, что не могу увидеть отца спустя четыре года только затем, чтобы сказать: «Я попробую что-то сделать». Дать надежду, не имея ни малейшей гарантии того, что что-то получится. Заявиться сейчас и показать, что его ребенок не сыт, не в безопасности и не счастлив. Будет ли ему легче встретить меня на несколько минут, увидеть, что со мной стало, и снова расстаться на неопределенный срок, а весьма вероятно, что навсегда? А кого увижу я вместо человека, которого выводили из зала суда?..

Нет, мы или встретимся, чтобы никогда не расставаться, или останемся в памяти друг друга теми, кем были когда-то. И точка.

— Ни к чему это, — отвечаю таким тоном, что у Пита пропадает всякое желание задавать вопросы.

— Э-э… — Брюнет теряется. — Ну, я тогда пойду. Приду за тобой вечером.

Киваю, отпускаю его жестом ленивого императора. Дверь ползет за его спиной и возвращается на место.

Я снова в одиночестве. Какое блаженство.

***

Оставшийся день лежу на кровати, закинув руки за голову, и смотрю в потолок.

Хорошо бы выспаться напоследок, но сон не идет. Мысли так и кружатся в голове. И самая главная из них — могу ли я верить «верхним». Ответ очевиден: конечно же, нет. Уже слишком давно никому не верю, чтобы внезапно научиться доверять и полагаться на кого бы то ни было. Поверить — значит раскрыться, обнажить часть себя из-под брони, а значит, и подставиться под удар.

Что если никто и палец о палец не ударит ради моего отца, буду я хоть из кожи вон лезть? Может быть, стоит воспользоваться преимуществом, прийти к Проклятым и сразу же рассказать, что к чему, мол, парни, на вас идет охота, берегитесь? Кто знает, возможно, Коэн будет благодарен за информацию, и мне достанется «хлебное место» в его банде?

«Хлебное место»… Усмехаюсь своим же мыслям. Если бы мне хотелось места под покровительством кого-то старше и сильнее, кто мешал мне подхалимничать Бобу и другим, как Глен?

Иногда мне кажется, что от меня ничего не осталось, меня нет, есть только тело, умеющее делать простые функции. А иногда, что что бы со мной ни происходило, меня не переделать. Не умею по-другому, не могу идти против себя. И, хотя пытаюсь рассуждать хладнокровно, прекрасно понимаю, что никогда и ни за что не буду преклоняться перед такими, как Фредерик Коэн.

Еще не подошло время, а я уже встаю с постели и одеваюсь. Лучше не думать. У меня это прекрасно получалось последние годы. Мысли о будущем — самая страшная пытка. А надежда — наказание.

Когда за мной приходит Питер, просто сижу и жду его. Мне нечего собирать, у меня ничего нет, и мне ничего не дают с собой, кроме того, что уже надето.

Брюнет серьезен и даже хмур. Кажется, я — самое важное задание в его недавно начавшейся карьере. Так и хочется сказать: Пит, расслабься, таких, как я, ты встретишь еще сотни, а потом привыкнешь и научишься перешагивать, даже не замечая. Но молчу.

Мы вдвоем идем к флайеру в гараж. Коридоры пусты, в ночное время свет приглушен. Кажется, будто не спим только я и Питер. Коннери не появляется.

Садимся во флайер на пассажирские места. Водитель заводит машину. Двери гаража поднимаются, и мы взмываем в ночное небо.

— Все файлы подчищены, — говорит Пит. В салоне не горит свет, вижу лишь блеск его глаз и с трудом угадываю в темноте силуэт. — Любая информация о том, что ты родом из Верхнего мира, убрана.

— Вы мне хоть имя-то оставили? — хмыкаю.

Но мое «хмыканье» не сбивает Питера с серьезного тона. Он собран, как еще никогда на моей памяти.

— Имя, дата рождения, отпечатки рук и сетчатки, — перечисляет он, — все на месте. Убрана информация о родителях. В досье проставлено: «неизвестны». Теперь ты выходец из приюта Имени Кингсли, где воспитывался до двенадцати лет, пока не достиг возраста, пригодного для работы. Далее все, как было на самом деле: завод, стычка с Робертом Клемменсом, арест.

Молча перевариваю информацию, потом спрашиваю:

— Почему именно Кингсли? Что если в банде есть кто-то из этого приюта?

Шуршит одежда, и догадываюсь, что Питер пожимает плечами.

— По нашим данным, таких нет, — отвечает не слишком уверенно.

Поджимаю губы. Хочется заорать, но привычно сдерживаюсь и медленно выдыхаю, выпуская пар.

— Хорошо, — говорю холодно, — арест. Дальше?

— Побег, — в голос Пита возвращается уверенность. Еще бы, ведь эта легенда черным по белому прописана в досье.

— И каким же образом?

— Везение. Удалось убежать при перевозке из временного изолятора.

— Под пулями? — интересуюсь.

— Здесь можешь придумать сам, — получаю ответ. Не сомневайтесь, придумаю нечто правдоподобнее.

Откидываюсь на спинку сидения и прикрываю глаза. Повисает молчание, слышно лишь гудение флайера. Нам больше нечего обсуждать. И я, и Пит понимаем, что их легенда трещит по швам, стоит лишь копнуть. Но не могу и не хочу высказывать претензии. Пусть все будет, как будет.

Все еще не открываю глаз, но чувствую, как аппарат идет на снижение. Значит, прилетели.

Водитель опускает флайер на окраине, предварительно выключив фары, чтобы местные не заметили.

— Ты готов? — спрашивает Питер.

К этому нельзя быть готовым.

— Порядок, — бормочу, отстегивая ремни безопасности.

— Значит, до встречи?

— До встречи, — откликаюсь эхом. Сегодня двенадцатое число, а это значит, что до нашей возможной встречи две недели.

— Удачи, — слышу голос Питера, когда уже спрыгиваю в снег, но не отвечаю и не оборачиваюсь.

Поднимаю воротник куртки и плетусь к ближайшим баракам.

Планету Аквилон открыли всего какие-то три сотни лет назад. Вдалеке от основных торговых путей, небольшая планета с силой притяжения и составом воздуха, схожим с Земным. Никто и не ждал, что Аквилон когда-либо займет значимое место на политической арене Вселенной, но что она пригодна для жизни стремительно увеличивающегося в количестве человечества, решили сразу.

Заселение началось с южной части планеты, потому как там оказался более мягкий климат. Часто идущий снег и сильный ветер замедляли строительство, но, тем не менее, прошло несколько десятков лет, и на Аквилоне воздвигли настоящие города, которые могли бы сравниться своим великолепием с городами Лондора, Нового Рима и даже самой Земли.

Северное полушарие использовалось только в промышленных целях. Здесь добывали и перерабатывали полезные ископаемые, построили огромные, никогда не засыпающие заводы. Было решено, что жить в подобных климатических условиях некомфортно и опасно для здоровья, поэтому люди только приезжали сюда на заработки в командировки со строго ограниченными сроками.

Полезных ископаемых было море. Несмотря на неудобное расположение, Аквилон завязал торговые отношения с другими планетами. Сотни грузовых рейсов, казалось, деньги текли нескончаемым потоком. Казалось…

А потом на Вселенской арене появилась Эдея, планета, торгующая теми же ресурсами, что и Аквилон, но расположенная гораздо ближе к основным маршрутам. Эдея установила меньшую цену на товар, а при учете еще и меньших трат на доставку в связи с близким расположением, экономия выходила колоссальная.

Сначала объемы продаж сократились, а затем экспорт и вовсе сошел на нет. А правительство стало смотреть на север.

Все началось с того, что на север ссылали неугодных, в основном политических преступников. Заводы сократили объемы производства, так как экспорт заглох, хозяева заводов уже не могли платить достойные зарплаты работникам. Люди отказались работать за гроши и разъехались. Зато нашлись те, кто был готов работать не за деньги, а за тарелку похлебки. Многие разорились, и, чтобы не умереть с голоду, отправились на север.

А потом кто-то остроумный употребил в прессе выражение «Верхний и Нижний мир». И понеслось.

Лет через пятьдесят Нижний мир населяли уже одни бедняки. Работоспособным возрастом приняли двенадцать лет. Большинство тюрем перевели в Нижний мир. В Верхнем осталась всего одна, так называемая тюрьма для элиты, в которой родственники заключенных оплачивали государству содержание узников в человеческих условиях.

Аквилон не мог прокормить всех, а численность населения росла, поэтому «ссылка» в Нижний мир стала прекрасным выходом: здесь люди вымирали сами и не горели желанием рожать детей. Никто не удосужился даже построить тут капитальные здания, не считая заводских построек, люди ютились в плохо отапливаемых бараках. На ремонт, естественно, также не выделялось средств. Бараки ветшали, жильцы замерзали на смерть в собственных домах, а выжившие по-прежнему ходили работать на заводы, чтобы иметь возможность питаться. А при удачном стечении обстоятельств можно было даже надеяться на получение комнаты в общежитии, где была пригодная температура для жизни, и, засыпая, можно было быть уверенным, что на утро проснешься…

А еще через десяток лет жилых домов за пределами заводов почти не осталось. Все жители Нижнего мира работали на заводах. Вне территории производства сколачивались банды, которые чаще не вели оседлый образ жизни, а бродили от одного полуразрушенного строения к другому в поисках наживы.

Откуда мне было знать об этом, будучи жителем Верхнего мира? Мой отец был уважаемым членом общества. У него была престижная работа, собственная строительная фирма, имеющая госконтракт. Большинство новых жилых домов в Верхнем мире были построены именно ей.

Мы жили как в сказке и считали это нормой. Откуда нам было знать, что в часе полета флайера умирают от голода и холода дети? Что люди гибнут от ужасных жилищных условий и от отсутствия профессиональной медицины?

Действительно, откуда нам было знать? Мы ведь и не интересовались, у нас все было хорошо. Было…

Иду по скрипучему снегу, уткнувшись носом в высокий воротник, и зачем-то снова и снова прокручиваю все в мыслях. Пришло бы мне в голову рассуждать о несправедливости жизни, сиди я сейчас в тепле и уюте? Нет.

От мыслей уже ноет в висках. Мне дали задание, не соизволив ни составить план действий, ни как следует проинформировав. Где-то здесь бродит банда Проклятых. Где их искать? Как втереться в доверие? Не думаю, что у меня располагающий к себе вид.

Дохожу до одного из грустно стоящих в темноте бараков. Ни о каких уличных фонарях в Нижнем мире нельзя и мечтать. Выпавший недавно снег дает какую-никакую видимость, и за это уже нужно сказать спасибо.

Вижу барак с вырванной с петель дверью. Вот она валяется неподалеку, став уже вполовину меньше. Видимо, кто-то находчивый использовал доски для растопки.

Сжимаю покрепче выданный мне Питом складной нож и приближаюсь к темному дверному проему. Мне надо где-то переждать ночь, и заброшенное строение — то, что нужно. Но осторожность подсказывает, что так мог подумать кто угодно, и место может быть занято.

Крадусь в тишине, пригнувшись и стараясь не шуметь, но моя предосторожность напрасна, помещение пусто. Насколько позволяют увидеть уже привыкшие к темноте глаза, здесь было много гостей до меня, жгли костры прямо посреди прогнившего пола, используя остатки мебели.

Тоже поднимаю несколько ножек от табуреток, выхожу на улицу и лишаю дверь еще одной доски. Она немного подгнила, и мне удается ее оторвать всего с третьей попытки. Это удача.

Стаскиваю добычу в выбранное место ближе к глухой стене и разжигаю костер зажигалкой. Простой нож и зажигалка — вот и все дары, полученные мною от моего «начальства». При этой мысли становится смешно. Начальство — тоже мне… Несколько минут сижу, грею руки над огнем и тихо смеюсь, плечи трясутся, и когда позыв смеяться проходит, еще несколько минут не могу перестать трястись.

***

— Папа! Папа! Снег! — восторженно кричит девочка, подбегая к окну в просторной гостиной. Они только что вернулись из путешествия «в теплые страны», и для отвыкшей от зимы девочки снег — праздник.

— Здесь всегда снег, — мягко напоминает отец, но все же отрывается от чтения, откладывает документы в сторону и подходит к дочери, мягко треплет по волосам. — Уже соскучилась по Аквилону?

Девочка молчит несколько секунд, задрав голову и наблюдая за танцем снежинок. Она чувствует восторг, белые «мухи» кажутся ей гостями из сказки.

— Я люблю Аквилон, очень-очень, — выдает она скороговоркой, чуть коверкая звуки. — Пойдем гулять! — девочка стремительно хватает отца за руку и тащит за собой к двери. Он смеется и не сопротивляется.

— Ну, что ж, пойдем, сделаем тебе снеговика.

— С морковкой? — тут же восторженно подхватывает девочка. — Честно-честно? С настоящей?

— Если мама выделит тебе морковку, — уточняет отец.

В глазах девочки озорной блеск предвкушения. Она бросает отцовскую руку и с топотом, свойственным детским ножкам, мчится на кухню.

— Маааам! Маааам! Папа сказал…

Вздрагиваю, резко просыпаясь. Сонно оглядываюсь и понимаю, что уже совсем светло, а мой костер давно потух.

И как только можно было умудриться уснуть в заброшенном доме без двери, куда за ночь мог войти кто угодно? Ругаю себя и поднимаюсь, опираясь о покрытую инеем стену. Рука скользит, пальцы зябнут. Ноги трясутся из-за того, что провели несколько часов согнутыми под неудобным углом.

Окончательно проснувшись, оцениваю новую одежду должным образом. Усни я в своем прежнем тряпье, кто знает, удалось ли бы мне проснуться.

Прохожу по своему временному пристанищу, разминая ноги, и думаю, где бы добыть еды. За два дня пребывания в Верхнем мире желудок успел разбаловаться и теперь просит есть. Скверно.

И тут слышу шум. Он раздается с улицы. Кто-то кричит, а потом доносится скрип снега, ругань, удары, снова крик. Детский крик.

Хмурюсь, закусив губу. Судя по звукам, на улице идет борьба между взрослым мужчиной и ребенком, мальчиком или девочкой — непонятно, голосок слишком тонкий и испуганный.

Стою и не двигаюсь, усмиряя резко подскочивший пульс. Нравы в Нижнем мире варварские. Вполне может статься, что это выяснение отношений между отцом и сыном, или дочерью. Ребенок мог в чем-то провиниться, и крики, которые я слышу, всего лишь часть воспитательного процесса, и посторонним не стоит совать в него нос.

Ухожу в тень, подальше от дверного проема.

Мужчина матерится, ребенок ревет.

Внезапно вспоминаю Мо, его белесые глаза и заискивающую улыбку.

Сами собой сжимаются кулаки. Нет, больше никогда не буду стоять в стороне.

Убираю руки в карманы и решительно покидаю свое убежище. Что я могу сделать против взрослого мужика — дело десятое. Стоять и слушать — не могу.

На ссору между отцом и сыном не похоже, а лежащий на снегу ребенок все же мальчик, маленький, лет десяти, а может, и меньше, тощий и слишком легко одетый даже для «нижнего». Крупный мужчина за тридцать навалился на свою жертву, воткнув колено ей в живот и сомкнув здоровенные ручищи вокруг тоненькой шеи. Мальчик хрипит, глаза закатываются, скрюченные пальцы бьют по затоптанному снегу.

— Руки убери! — не знаю, откуда у меня этот командный голос, но он звучит так неожиданно на пустой улице, что душитель, и правда, убирает руки (а вот колено — нет) и удивленно пялится на меня.

— Малый, иди по добру… — рычит мужчина и смачно сплевывает в снег.

Он может убить меня одной левой, но мне не страшно. Нынче у меня слишком много шансов умереть, и очередной ничуть не портит коллекцию.

— Отпусти его, — говорю спокойно.

Пожалуй, именно это спокойствие больше всего дезориентирует противника.

— Чего? — тупо выдает он.

Приближаюсь, но все еще остаюсь достаточно далеко, чтобы мужчина не смог преодолеть разделяющее нас расстояние одним прыжком. Впрочем, по тяжело поднимающейся и опускающейся груди не похоже, что у него хватит физического здоровья на акробатические этюды, но, тем не менее, не рискую.

— Найди кого-то покрупнее, — говорю уже откровенно грубо.

— Чего? — повторяет незнакомец и, наконец, убирает костлявое колено с уже порядком посиневшего мальчишки. Ребенок тут же сворачивается в позу зародыша, обхватив руками колени, и тихо поскуливает.

Нет, я не герой и не борец за справедливость, но в этот момент испытываю лютое отвращение к Аквилону, Нижнему миру, опустившемуся ниже некуда и Верхнему, позволившему ему это сделать. Пальцы обхватывают нож в кармане брюк.

— Ты его мамочка, что ли? — мужик снова сплевывает. — Эта мразь украла у меня вещь, и я ответил. Вали отсюда, пока ноги целы.

Только теперь замечаю дешевую цепочку с маленьким синим камнем, которую мужчина сжимает в кулаке.

В этот момент мальчишка встает на четвереньки, его сотрясает крупная дрожь, заметная даже с такого расстояния.

— Она… мамина! — слышу то ли хрип, то ли стон на выдохе.

— Теперь она для моей крали, — рычит настоящий вор украшения, которое не стоит ничего, кроме детских воспоминаний, и вновь бросается на пацана, которому следовало бы отползать подальше, а не качать права собственности.

Помню хлюпающий звук, с которым отвертка входит в глазницу Боба. Как твердый металл рвет податливую плоть. Как теплая кровь течет мне под рукав.

Не хочу до рвотного позыва.

А еще я помню Мо, Мориса Рамзи. Никто даже не знал его настоящего имени, просто Мо, две буквы, кличка…

Нож раскрывается легко, а садист слишком занят своей жертвой, чтобы обратить внимание на тихий щелчок…

Приближаюсь в два широких шага и втыкаю нож по рукоять в основание черепа мужчины сзади. Он резко вздрагивает, пальцы на шее мальчика расслабляются, а сам душитель заваливается набок, падая щекой прямо в снег. Мертвые глаза открыты, и в них застыло выражение искреннего удивления, изо рта стекает тонкая струйка крови.

Все.

Из ступора выводит громкий выдох мальчика. Когда прихожу в себя, обнаруживаю, что сижу на корточках возле убитого мной человека. Руки обхватывают колени. Окровавленный нож валяется у ног. А мальчишка сидит, опершись руками о землю позади себя. Его глаза полны удивления не меньше чем другие, мертвые. Лицо парнишки мне смутно знакомо, но сейчас я не в состоянии думать.

— Со снега встань, — говорю, и голос напоминает скрип несмазанных колес телеги. Этой самой старой телегой сейчас себя и чувствую.

— А?

— Встань со снега, обморозишься!

Мальчишка вскакивает на ноги, будто его пнули под зад. Теперь замечаю, что он бос. В мороз.

Тоже встаю и приближаюсь к телу. Наклоняюсь. Стягиваю ботинки. Ему они больше не понадобятся.

— Как тебя зовут? — спрашиваю. Не то что мне интересно, но надо же к нему как-то обращаться.

— М-мышь.

Мышь? Нет, так везет только святым или прокаженным. И, вряд ли, я отношусь к первым.

Вскидываю брови, делая вид, что слышу эту кличку впервые. Теперь понимаю, откуда мне знакомо это лицо.

— Мышь?

— Мышь! — пацан произносит так, будто назвался Королем зверей.

— Почему Мышь? — повторяю вопрос, ранее заданный Питу. Наверное, со стороны наш разговор напоминает беседу двух сумасшедших. К сожалению, это недалеко от правды.

Мальчишка приподнимает сбоку край тонкой вязаной шапки, демонстрируя неровно отросшие волосы.

— Смотри, серые. Как у мыши.

На мой необразованный взгляд, такой цвет волос называется пепельно-русым, но серый, так серый.

— Ну а имя-то твое как?

— Меня зовут Мышь, — повторяет с нажимом, явно не желая говорить правду.

— Ладно, буду звать тебя Мышонком, — сдаюсь без борьбы. В самом деле, какая мне разница, это я не люблю клички, а ему, похоже, нравится. — Где обувь потерял?

— Не знаю, — Мышонок шмыгает носом и вытирает сопли прямо рукавом. — Пока убегал, — он, наконец, делает решительный шаг к мертвому и вытаскивает из его сжатого кулака цепочку. — Она мамина, — поясняет, — все, что осталось от мамы. А он… — быстрый взгляд на убитого обидчика, — украл.

— Ясно. Иди сюда, — протягиваю ему полученные мародерством ботинки.

Мышонок шарахается и находит отговорку своему страху:

— Они большие!

Чувствую, что если пробуду еще некоторое время в непосредственной близости от убитого мной человека, то непременно сяду в снег и разревусь. Поэтому добавляю металла в голос:

— Плевать. Подвяжешь! — слова не расходятся с делом, приседаю, стягиваю куртку с мертвого тела, еще теплого и податливого под моими непослушными пальцами. Затем поднимаю нож, обтираю о снег и отрезаю от нижней рубахи тонкие длинные полосы. — Держи, — протягиваю Мышонку лоскуты. — И куртку надевай.

Пацан слушается. Дрожит, но послушно сует ноги в огромные для него ботинки. Просовывает под подошву ткань и несколько раз обвивает подъем и завязывает узел на лодыжке. То же самое проделывает со второй ногой, а затем накидывает на себя куртку. Ему неприятно брать вещи этого типа, но, кажется, теперь он боится меня не меньше, чем его.

— Ему они больше не понадобятся, — говорю сухо. Выпрямляюсь, складываю нож, убираю в карман.

— Ты такой смелый, — внезапно выдает Мышонок, смотря на меня в священном ужасе. М-да.

— А ты дурак, что полез к тому, кто втрое старше и крупнее тебя.

— Он забрал мамино! — он переизбытка чувств Мышонок даже притопывает ногой в огромной ботинке.

Вздыхаю и говорю неожиданно мягко даже для себя:

— Твоя мама здесь, — касаюсь указательным пальцем виска, — и этого никому не отнять.

Резко замолкаю и прокашливаюсь, чувствуя себя неловко из-за минутной слабости.

Так, надо собраться, взять себя в руки и напроситься с пацаном. Или, на худой конец, проследить за ним.

— Иди домой, — говорю равнодушно, — или где ты там живешь, пока друзья этого парня тебя не нашли, — и отворачиваюсь. Иди, Мышонок, мне совсем неинтересно, у меня куча своих дел…

— А ты пойдешь со мной? — ребенок, ну нельзя быть таким предсказуемым! — Коэн всегда говорит, нам нужны смелые парни, и будет рад всем, кто умеет за себя постоять.

— Коэн? Кто это? — щурюсь. Солнце слепит глаза, и я не могу понять, с каким выражением мальчик произносит имя.

— Коэн, наш главный, — с готовностью поясняет Мышонок, — ты о нем не слышал?

Дергаю плечом:

— Не приходилось…

— Пойдем, они недалеко, — парнишка начинает пританцовывать от нетерпения, болезненно напомнив девочку из моего утреннего сна.

— Пошли, — соглашаюсь. — Кстати, меня зовут Кэмерон, можешь звать меня Кэм.

Мы идем в молчании. Вернее, сначала Мышонок без перерыва болтает, видимо, от переизбытка впечатлений, но потом видит, что я морщусь от каждого его слова и если и отвечаю, то сквозь зубы, и мудро смолкает.

Знаю, веду себя не дальновидно. Этот мальчик, к тому же, обязанный мне жизнью, сейчас способен дать огромный объем информации, которую впоследствии мне придется добывать с трудом. Но сейчас я совершенно не в настроении.

Отвертка в глазу Боба — чистой воды самозащита, к тому же, он остался жив. А этот тип (не знаю его имени и, бог даст, никогда не узнаю) непосредственно моей жизни не угрожал. У меня была возможность отсидеться в заброшенном бараке и даже уйти в тот момент, когда несостоявшийся убийца объяснил свою позицию. Ему не было до меня дела.

Несмотря на погружение в неприятные мысли, замечаю, что шагающий рядом Мышонок, забавно переставляющий ноги в большой обуви, периодически обхватывает себя руками, а только видит, что я обращаю на него внимание, немедленно убирает руки в карманы.

— Ребра?

— Угу, — шмыгает носом мальчишка.

— Тебя надо перевязать.

— Сейчас доберемся до дома, там помогут, — Мышонок говорит настолько уверенно, что меня берут сомнения. — Помогут-помогут, — видимо, мальчишка замечает скептицизм в моем взгляде. — Они — моя семья.

Семья… Прекрасно помню снимок того, что вначале мне показалось пугалом. Сильно подозреваю, что бедолага тоже считал себя членом «семьи».

— Как ты попал к ним? — пересиливаю себя и задаю вопрос.

— Я остался сиротой, — отвечает, будто этим все сказано. Молчу, и он таки продолжает: — Я сбежал из приюта, и скитался. Проклятые наткнулись на меня и приютили.

— Почему?

— Не знаю, — Мышонок снова шмыгает.

— Нет, — мотаю головой, — почему сбежал из приюта? — не понаслышке знаю, что такое приюты Нижнего мира. Мне «посчастливилось» пробыть там всего несколько месяцев до моего распределения на завод. И могу сказать, что жизнь в каморке общежития при заводе показалась мне гораздо терпимее. — Били?

Мышонок опускает голову и кивает. Его щеки становятся пунцовыми. Ему стыдно за то, что его били, и он не смог этого вытерпеть.

— А ты бил? — спрашиваю.

— Что? — вскидывает голову.

— Ты, спрашиваю, бил? Бил кого-то, кто младше и слабее тебя?

Глаза мальчонки округляются.

— Нет.

— Тогда чего краснеешь?

Он так долго смотрит на меня во все глаза, что спотыкается и растягивается на снегу. Приходится его поднимать за шиворот. Мышонок ойкает, адреналин покидает кровь, и теперь боль в ребрах дает о себе знать все больше.

— У вас там есть кто-то, кто сумеет правильно перевязать? — интересуюсь.

— Райан, он все умеет! — сообщает Мышонок с такой гордостью за товарища в голосе, что хочется зажмуриться.

Если не ошибаюсь, Райан Кесседи — главный помощник Фредерика Коэна, главаря банды, тот самый, о ком данных еще меньше, чем о Мышонке. Он еще и мастер-золотые руки? Интересно.

— Пришли, — сообщает Мышонок, указывая на длинное ветхое строение. — Туда.

Прищуриваясь, вглядываюсь. Это жилой барак, самый обычный, и уж точно не походящий на место дислокации преступной группировки. Между специально вбитых столбов протянуты веревки, на которых сушится белье, среди которого заметны детские вещи, крыльцо очищено от снега, наледь сколота.

— Вы живете здесь? — удивляюсь.

— Не совсем. В подвале, — поясняет Мышонок. — А здесь живет Гвен и ее семья. Остальные комнаты заброшены. Гвен — это Гвендолин, она еще молодая, но ее уже обрюхатили, и она каким-то чудом родила. Живут тут с матерью и с дитём… Ой! — моя оплеуха перебивает его повествование. — Ты чего?!

— Мал еще осуждать, — отвечаю сухо.

Мышонок розовеет:

— Да я это… просто…

— Повторил чужие слова, — знаю и без него. — Ладно, пошли.

Мышонок срывается с места и тарабанит в покосившуюся дверь.

— Кого несет? — слышится изнутри старческий голос. Щелкает задвижка, и на пороге появляется пожилая женщина. Действительно пожилая, что в Нижнем мире с его уровнем смертности чуду подобно.

— Привет, Рында, — панибратски здоровается Мышонок, за что мне снова хочется его огреть, — мне пройти.

Теперь понятно, вход в подвал через дом непосредственно. Если власти начнут проверять местность, они постучат, и им откроет эта женщина, которая знать не знает, естественно, ни о каких Проклятых. «Какие Проклятые, сынки? Тут только я да дочка с приплодом! »…

— А этот? — женщина хмуро смотрит в мою сторону.

— Он со мной, — Мышонок пытается гордо выпятить грудь, но тут же складывается пополам от пронзившей ребра боли. То-то же, хвастун.

— С Коэном будешь сам разбираться, — равнодушно пожимает хозяйка плечами и пропускает нас внутрь.

В доме полутемно. Возле печи возится молодая женщина в заштопанном платье, должно быть, та самая Гвендолин. Прямо по полу ползает от силы годовалый ребенок. От печи в помещении тепло. Сразу же расстегиваю куртку.

— Привет, — Гвендолин улыбается мне усталой улыбкой, и не думая интересоваться, что я за птица, и что мне нужно. Должно быть, привыкла, что дела Проклятых — не ее забота.

— Привет, — бодро отвечает за меня Мышонок.

— Здравствуй, — откликается она снисходительно.

Ей не больше двадцати, но двигается женщина, будто ей давно за сорок, а у нее на плечах мешок с углем.

Чувствую себя неуютно, переминаюсь с ноги на ногу.

— Пошли, — Мышонок уверенно шагает за перегородку в углу комнаты, где обнаруживается дверь, стучит.

— Пароль! — тут же отзываются из-за двери.

— Это Мышь, открывай!

— Пароль! — не унимается невидимый страж.

— Ох уж эти ваши пароли, — кряхтит Мышонок, явно подражая хозяйке со странным именем Рында. — Пароль: «крыса»!

«Крыса». Как поэтично. Ведь сейчас я среди них крыса и есть.

Раздается звук отодвигаемой задвижки, дверь открывается. Вижу уходящую вниз деревянную лестницу, на верхней ступени которой стоит долговязый паренек примерно моего возраста.

— Кто это? — говорит он, смерив меня взглядом, но задает вопрос непосредственно Мышонку, будто я не умею говорить.

— Это Кэм, — отвечает мальчишка. — Он убил Здоровяка Сида, когда тот хотел убить меня.

Здоровяк Сид… Теперь знаю, как его звали. Черт.

— Ого, — уважительно протягивает охранник двери, и я удостаиваюсь личного приветствия, — ну, привет, Кэм, заходи. Я Пол.

— Привет, — отзываюсь равнодушно. Желание понравиться отсутствует абсолютно.

— Пошли, — Мышонок пропускает меня вперед, и у меня нет выбора, кроме как начать спускаться по узкой лестнице. Сам мой проводник задерживается на верхней ступени на несколько секунд. — Фред дома?

— Да, — слышу ответ. — В хорошем настроении, так что веди.

Вести, так понимаю, следует меня. Стало быть, смотрины. Ладно.

Спускаюсь вниз. Подвал гораздо больше, чем можно было бы предположить. Кажется, даже больше дома наверху. Стены каменные, электрическое освещение, хотя и тусклое, но, тем не менее, его наличие уже удивительно. Все пространство разделено шторами, играющими роль стен. В конце помещения печь, труба которой уходит в потолок и, очевидно, выходит на улицу. Возле печи куча угля (вот уж чего в Нижнем мире с избытком). Печь и сейчас топится, потрескивает, благодаря чему, в подвале даже теплее, чем наверху.

— Здорово, да? — догоняет меня Мышонок.

— Здорово, — отвечаю, причем не кривлю душой. В Нижнем мире здорово везде, где тепло.

В этот момент из ближайшей «комнаты» высовывается заспанное лицо с торчащими в разные стороны рыжими волосами.

— Мышь вернулся! — растягивается в щербатой улыбке мальчишка лет четырнадцати и спрыгивает на пол. — Мы уже думали, все, кранты тебе!

Мальчишка радостно подбегает к Мышонку и довольно похлопывает того по спине. Мышонок морщится от боли в ребрах, но молчит и терпит. Сторонним наблюдателем присутствую при встрече старых друзей.

На крик просыпаются остальные. Очевидно, промышляя ночью, в первой половине дня банда отдыхает, а потому все здесь.

Из импровизированных спален появляются уже знакомые по досье «верхних» мне лица. Кого-то даже помню по именам. Например, рыжего, поднявшего шум, зовут Брэдли Попс. Его отец помешался после увольнения с завода и перерезал всю свою семью: мать Брэда и двух его сестренок. Сам Брэдли сумел сбежать, и его приютили Проклятые. «Помешался» — это прямая цитата из доклада Питера. Как по мне, человек не выдержал того, что не в силах прокормить семью.

— Вернулся, значит, — хриплый голос звучит с конца помещения.

Всеобщий гам затихает, мальчишки расступаются, и я вижу обладателя голоса во всей красе.

Коэн именно такой, каким мне уже приходилось видеть его на фото. Только, кажется, еще более тощий, лицо заросло щетиной, из-за которой шрам на щеке выделяется белой полоской, пересекающей поросль от губы и уходящей к виску.

Цепкий взгляд главаря замечает меня, хотя остальные бросились к Мышонку, и на меня в тени у стены никто не обратил внимания. Коэн направляется к нам грациозной походкой хищника, совсем не вяжущейся с его внешним видом. Члены банды расступаются, а он останавливается перед Мышонком, вперив в него внимательный взгляд темно-карих, почти черных глаз.

— Мышь, ты привел незнакомца, — говорит он спокойно, но вижу, как остальные ежатся от этого тона. Мышонок тоже начинает заметно дрожать и несколько раз судорожно сглатывает, прежде чем ответить.

— Да, Фред, привел…

Теперь взгляд-прицел перемещается на меня. Глаза Коэна нездорово блестят. Или наркоман или серьезно болен, решаю я.

Коэн рассматривает меня не спеша, внимательно и надменно, будто я новая вещь в его коллекции. Наверное, мне стоило бы испугаться, ведь этот человек может прикончить меня одним кивком: здесь слишком много народа, никакого сопротивления оказать не смогу. Но мне почему-то не страшно. Смотри, Коэн, если тебе нравится смотреть, смотри, мне не жалко.

Главарь ухмыляется, как мне кажется, одобрительно.

— Как тебя зовут? — спрашивает он.

Что ж, во всяком случае, обращается ко мне.

— Кэмерон.

— Кэмерон, — повторяет он мое имя, все еще не спуская с меня глаз. — Мышь, Кэмерон, побеседуем, — а затем поворачивается и направляется туда, откуда появился, в сторону, где располагается печь.

— Пошли, — шипит шепотом Мышонок и толкает меня в бок. — Фред не любит ждать.

Не спорю и иду за ним.

Мы проходим весь подвал и заходим в одну из «комнат», вход в которую также прикрыт шторой.

Без стеснения, и не таясь, рассматриваю обитель главаря банды: узкая койка, прикрытая лоскутным одеялом непонятного линялого цвета, ободранный письменный стол с настольной лампой на кривой ножке, трехногий табурет. Для человека, вне закона живущего в Нижнем мире, настоящая роскошь. А еще тут удивительно чисто и аккуратно, отмечаю, что на столе и лампе ни следа пыли, а одеяло на койке расправлено так, что нет ни единой складки. Тут же ставлю себе в мозгу «галочку»: Коэн помешан на порядке.

Коэн проходит и усаживается на табурет у стола. Снова бросаю взгляд на идеально расправленное одеяло: вряд ли нам предложат присесть. Мышонок вытягивается по струнке, руки по швам и, кажется, почти не дышит. Боится? Вглядываюсь в него. Нет, это похоже не на страх, а на раболепие. Он смотрит на главаря как на некое божество, которое может как наградить, так и покарать. И Коэну это нравится, вижу, чувствую. А вот то, что я почему-то не дрожу и не падаю ниц, ему не нравится совсем.

— Рассказывай, — коротко приказывает главарь, и Мышь сбивчиво и торопливо начинает повествовать о том, как убежал вчера, выслеживал Здоровяка Сида, а когда подвернулась возможность, стащил кулон матери у его женщины, которой тот успел его подарить, и дал деру, и о том, как Сид догнал его и чуть не убил, если бы не я.

Мышонок волнуется, забывает слова, прерывается на середине фразы, начинает заново, а Коэн молчит. Ни единого слова, подсказки, наводящего вопроса. Смотрит своим давящим темно-карим взглядом на мальчишку и молчит, а голос Мышонка становится все тише. Вижу, как из-под шапки стекает капелька пота, течет по виску, щеке, улетает за воротник. Что это? Изощренная пытка? Им виднее. Не вмешиваюсь и отключаю эмоции. Во внутренние отношения Проклятых вмешиваться и не подумаю.

Рассказ затягивается, а в помещении откровенно жарко, не хочу обливаться потом, как Мышонок, со стиркой мне никто не поможет. Снимаю куртку, кладу на идеально чистый пол и усаживаюсь сверху, скрестив ноги. Краем глаза Коэн отмечает мое перемещение, но не снисходит до комментариев. Оно и лучше.

— …Кэм его зарезал, — заканчивает мальчишка, — он бы меня задушил, вот! — он оттягивает ворот кофты, демонстрируя лиловые следы, оставшиеся на шее от пальцев Здоровяка Сида.

Вот теперь Коэн переводит взгляд на меня. Слышу, как Мышонок тихонько выдыхает от облегчения, что рапортовать больше не придется.

Взгляд у Коэна подходящий для главаря, кажется, будто он прожигает насквозь, а его обладатель видит все твои потаенные страхи и секреты. Так смотреть надо уметь. Но я-то точно знаю, что все это только шоу для мнительных, что бы там ни казалось, Фредерик Коэн обо мне ничего не знает, не может знать.

— Зарезал, говоришь?

Мне хочется выбежать на улицу и снова и снова оттирать уже давно чистые руки от несуществующей крови.

— Зарезал, — подтверждаю.

Сижу на полу, Коэн на табурете. Получается, что он смотрит на меня сверху вниз. Ему это нравится. Пусть.

— Зачем? — интересуется главарь со все той же скучающей интонацией.

Знать бы мне еще зачем. Если бы на тот момент мне было известно, что Мышонок связан с Проклятыми, мое поведение и убийство были бы целиком и полностью оправданы. Но мне просто повезло.

— Я хотел его остановить, — отвечаю.

Коэн чуть склоняет голову набок:

— Ты мог ударить его, скажем, камнем, а потом убежать.

Пожимаю плечами:

— Не стоит оставлять живых врагов за спиной, — Боб с завода ясно дал мне это понять, убив Мо, а потом повесив его смерть на меня.

— Не многие это понимают, — замечает Коэн одобрительно. Потом встает, делает шаг вперед и наотмашь бьет Мышонка по лицу. — Я сказал тебе забыть про цацку! Ты отвлекся, Сид украл! Твоя вина!

Мальчишка падает недалеко от моих ног. Опустошенно смотрю на сцену разборок.

— Оно мамино, — хнычет Мышонок, сжавшись в комок на полу.

— Дай, — Коэн протягивает руку. — Отдай немедленно.

Мышь молчит и не шевелится. Жду, что сейчас Коэн размахнется и ударит его снова, возможно, ногой по уже поврежденным ребрам. Смогу ли я и тогда не шелохнуться?

Но ошибаюсь, главарь продолжает стоять с вытянутой рукой.

— Отдай, — повторяет он так властно, что даже мне хочется отдать ему что-нибудь. Он давит на мальчика, нависая над ним, и Мышонок сдается. По его щекам текут слезы, но он лезет в карман и достает оттуда кулон, протягивает Коэну. — Так-то лучше, — узловатые, кажется, много раз переломанные пальцы главаря сжимаются с добычей.

А потом он швыряет кулончик на каменный пол и с силой бьет по нему каблуком. Мышонок кричит. Это настолько жестоко и бессмысленно, что просто выходит за рамки моего понимания.

Камень в кулоне искусственный, не более чем дешевое стекло, и оно разбивается вдребезги от одного удара. Синие осколки разлетаются по комнате, один крупный прилетает мне на куртку, незаметно протягиваю руку и сжимаю его в кулаке.

— Зачем?! — скулит Мышонок. — За что?!

Чтобы впредь слушался, вот зачем. И боялся еще больше.

— Убирайся с глаз моих, — кажется, если бы не страстная любовь Коэна к чистоте, он бы сплюнул, но воздерживается.

Мышонок поднимается с пола, зажав обеими руками ребра и медленно, шаркая ногами в гигантских ботинках, плетется к двери, глотая слезы горя и бессилия.

Коэн поворачивается ко мне, когда штора вновь возвращается на место за ушедшим Мышонком.

— Их иначе не научишь, — говорит он мне, будто «они» — это они, а мы с ним к ним не относимся. — Рисковать своей шкурой из-за цацки! — ботинок Коэна наступает на один из осколков и давит его в пыль.

— Люди умирают и за меньшее, — говорю.

Коэн снова садится на табурет, складывает руки на груди и одаривает меня оценивающим взглядом.

— Ты считаешь, что я не прав, — не знаю, вопрос ли это, вопросительной интонации я не слышу. — Но не сделал попытки меня остановить.

— Он отдал тебе его сам, — отвечаю.

Знаю, что, по сути, у Мышонка не было выбора, но никто и никогда не заставил бы меня отдать дорогую мне вещь, пока я в сознании. Хорошо, что у меня нет дорогих вещей — ничего не осталось.

— Откуда ты взялся? — наконец, Коэн задает вопрос, которого я давно жду. — Я знаю всех беспризорников в округе.

— А я не был беспризорником, — и рассказываю историю бедного сироты, который работал четыре года на заводе, пока не воткнул отвертку в глаз извращенцу, попытавшемуся его изнасиловать, а потом отправился на расправу к стражам порядка.

Говорю. Коэн внимательно слушает и, в отличие от беседы с Мышонком, задает вопросы. Особенно его интересует, как мне удалось сбежать. Приходится признать, что Коэн далеко не дурак, выдуманный побег — слабое место моей истории, потому что все остальное правда.

— Повезло, — отвечаю с усмешкой. Если он начнет расспрашивать о подробностях побега, мне конец, но мой расчет верен: уверенный голос и отсутствие страха заставляют его поверить.

— И ты хочешь остаться с нами? — спрашивает он.

— Любой хочет остаться там, где тепло, — пожимаю плечами. — Но ничего не бывает бесплатно. Какая цена?

Коэн окончательно расслабляется. Поверил.

— Цена, — он ухмыляется, — цена — преданность. Всецелая. Выполнение работы на общее благо. Мое слово — закон. Если я говорю: прыгай, — прыгаешь. Говорю: не дыши, — задыхаешься, — молчу и не думаю спорить, пусть говорит. — Мышь не первый, на кого поднял руку Здоровяк Сид, — продолжает Коэн, — он уже как-то убил одного из наших, и я доволен, что ты с ним поквитался. Можешь считать это первым взносом. А дальше посмотрим.

Ни слова о деятельности банды. Доверие мне придется заработать.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Прыгать?

Коэн заходится в хриплом хохоте, оценив мою шутку.

— Я скажу, когда, — отвечает, отсмеявшись. — А сейчас иди, у нас есть пара пустых коек, Рыжий тебе покажет, скажи, я приказал провести экскурсию.

Киваю, после чего поднимаюсь, подхватываю куртку и выхожу.

Стоит мне появиться из-за шторы, как упомянутый ранее Рыжий тут как тут. Интересно, подслушивал? Судя по отношениям в банде между главарем и рядовыми членами, не посмел бы.

— Брэд, — обращаюсь, — ты же Брэд? — с готовностью кивает. — Коэн сказал, ты покажешь мне, что и как, и где незанятая койка.

— О чем речь! — приосанивается мальчишка, будто ему поручили важнейшую миссию. — Кстати, можешь звать меня просто Рыжий, так все зовут.

— Но тебя ведь зовут Брэд? — дожидаюсь растерянного кивка. — Вот и буду звать тебя Брэд, — оканчиваю фразу.

— Л-ладно, — удивляется Брэдли Попс, но видно, что он доволен.

— Ну, так что, — устаю стоять столбом и тороплю парнишку, к тому же в моих руках все еще находится куртка, которую я не знаю, куда деть, — показывай хоромы.

Брэд сразу делается серьезным, ответственно подходя к взваленным на него обязанностям. Хмурится, чешет затылок.

— Таааак, — протягивает, точь-в-точь учительница математики, которая преподавала в моем классе еще в той, моей другой жизни. Тоже, наверное, где-то видел и повторил. — Куда бы тебя поселить?

— А что, большой выбор? — не верю, тут не так много места.

— Выбор есть, — кивает Попс, — целых два, — и он с гордостью показывает мне два пальца. Уважительно присвистываю.

Мы идем по проходу и останавливаемся у одной из «комнат». Попс без стука и предупреждения распахивает импровизированную дверь из шторы, и я вижу две узкие койки, между которыми от силы полметра, где стоит трехногий облезлый табурет — точная копия того, на котором восседал Коэн. Одна из коек занята: на ней сидит парень на пару лет старше меня, светлые волосы до плеч, нос не единожды ломаный.

Парень смотрит на меня с плохо скрываемым презрением. Тонкие губы недовольно кривятся.

— Что, — хмыкает, — оставил он тебя? — тем не менее, обращается ко мне напрямую. Во взгляде и позе открытая враждебность.

— Оставил, — произношу равнодушно.

— Думаешь, нашел теплое местечко?

— Думаю, да, — не отрицаю, пытаясь оценить опасность противника. Поворачиваюсь к Попсу: — Ты обещал еще варианты, — напоминаю. Такой сосед мне точно не нужен. То, что спать придется с ножом под подушкой, это и так понятно, но что лучше вообще не спать — новая директива, которая мне однозначно не нравится.

— Л-ладно, пошли, — Брэд отвечает с запинкой, он явно сам не ожидал от парня такой агрессивной реакции. — Фил, остынь, мы уходим, — бросает напоследок и выходит.

Ухожу, не прощаясь. Есть совершенно детское и глупое желание что-нибудь сказать на прощание, желательно нечто дерзкое и уничижительное, что может задеть собеседника. Но тут же душу в себе такие мысли. Этот Фил тут давно, а я нет.

— Он всегда такой? — спрашиваю Попса, когда отходим подальше.

Брэдли пожимает плечами:

— Он ничего. Просто Филу пришлось околачиваться неподалеку две недели, чтобы Фред разрешил ему подойти и поговорил.

— Ясно, — киваю и следую за своим проводником.

Иду не спеша, стараясь держать голову чуть повернутой, чтобы боковым зрением заметить приближение — на случай, если Фил решит немедленно выяснить отношения. Но опасаюсь зря (да здравствует паранойя! ), нас никто не преследует.

Мы проходим дальше, и Брэдли решительно распахивает новую штору.

— Тогда сюда, — говорит.

Чуть пригибаюсь, потому что Попс невысокого роста и ткань поднял невысоко. Оглядываюсь вокруг. Две койки, табурет, кривая на один бок тумба с дверцей. Здесь никого нет, но мои брови удивленно ползут вверх не от этого — на тумбе лежит книга! Настоящая! Мне хочется потереть глаза, потому еще ни разу в Нижнем мире мне не приходилось видеть книг.

Обложка книги старая, облезшая, будто попала под дождь, и я не вижу названия. Любопытно бы знать, что читает неизвестный жилец, но не могу себе позволить подойти и рассмотреть книгу на глазах Попса. Показать, что я умею читать — значит, подвергнуть сомнению всю мою легенду.

Лишь чуть приподнимаю брови:

— Книга?

— А то, — еще не знаю, кто здесь живет, но отчетливо вижу, что Брэд им гордится.

Еще раз окидываю жилой отсек взглядом. Кто бы тут ни обитал, заранее он предпочтительнее Фила.

— Я буду жить здесь, — говорю твердо, прохожу и вешаю куртку на вбитый над койкой в стене гвоздь, тем самым как бы помечая свое присутствие.

Попс пожимает плечами, не возражая и не давая советов.

Оставив куртку и почувствовав облегчение, снова следую за Брэдом, который продолжает экскурсию.

— Печка, — показывает он, — занимаемся ею по очереди. Это кухня, — за углом недалеко от печи стоит стол и несколько лавок, рядом открытый стеллаж с какими-то ржавыми банками и стопкой кривых от возраста металлических тарелок. Ни кастрюль, ни сковородок. — Мы приносим продукты, а готовит нам Гвен, — поясняет Попс прежде, чем успеваю задать вопрос.

Где они добывают провиант, даже спрашивать не хочу. Придет время, мне все расскажут, покажут и заставят делать то же, что и все.

— А это ванная, — голос паренька так и звенит от гордости. Не спорю, для Нижнего мира условия здесь достойны восхищения.

«Ванная» отделена от основного помещения настоящей дверью, ветхой и держащейся на одной петле, но все же дверью, которую при желании можно прикрыть, но, увы, уж точно не закрыть так, чтобы никто не вошел. Кроме старой ванны тут ничего нет, но зато она снабжена сливом.

— Воду носим ночами, греем на печке, и можно мыться, — рассказывает Попс.

Киваю, одновременно думая, что с мытьем будут проблемы.

Ванная, кухня, импровизированные комнаты, длинный коридор, переходящий в лестницу, наверху которой всегда сидит дежурный — вот и все убранство. Брэдли чуть ли не заглядывает мне в рот в ожидании восхищенных отзывов о том, как замечательно они устроились, но мне не хочется говорить. В неожиданном тепле меня разморило, глаза слипаются. Спать хочется даже больше, чем есть. Голод мучает, но спросить не решаюсь, еду еще придется заслужить. Скорее всего, покормят авансом, но тогда, когда будут есть сами, злоупотреблять гостеприимством не стоит.

— Где Мышь? — спрашиваю.

Попс, кажется, удивлен.

— У себя, — пожимает костлявыми плечами, мол, где же ему еще быть.

— Покажешь?

Кивает. Ему явно интересно, какое у меня дело к его приятелю, но не спрашивает. Делает знак «следуй за мной» и идет вперед.

Сразу понимаю, что Попс и Мышь живут вместе, помню, откуда появился рыжий парнишка сразу после нашего прихода. Ожидаю увидеть Мышонка, свернувшегося клубком на койке и оплакивающего материно украшение, но ошибаюсь в своем предположении — Мышонок не один. В тот момент, когда мы входим, он стоит раздетым по пояс, второй же присутствующий обматывает его поперек ребер длинным узким куском ткани на манер бинта. Хотя, скорее всего, этот материал для перевязки ни что иное как бывшая простыня.

Встречаюсь с ним взглядом. Темные волосы, темные глаза. Тонкий шрам, пересекающий левую бровь. Это лицо я хорошо помню из досье: Райан Кесседи, второй человек в банде.

— Привет, — бросает он. Не приветливо и не зло, вообще совершенно равнодушно.

— Привет, — повторяю эхом.

Повисает молчание. Умелые руки заканчивают перевязку, а то, что руки умелые, видно сразу.

— А теперь ложись, — говорит парень строго, — и несколько дней ты отсюда не выйдешь.

— Но Фред… — начинает возражать Мышонок. Стоит произнести имя Коэна, как глаза увлажняются.

— С Фредом я поговорю, — голос уверенный, и не возникает ни капли сомнения, что действительно поговорит. — А теперь живо отлеживаться.

Кесседи встает и направляется к двери, когда Мышонок снова его окликает:

— Райан!

— Чего? — останавливается и поворачивается к мальчишке.

— Хорошо, что ты успел вернуться, а то я бы…

Мышонок не договаривает, скорее всего, сам не знает, что бы он «а то».

Картинка понемногу складывает воедино. Очевидно, Кесседи отсутствовал и вернулся, как раз когда мы беседовали с Коэном.

— Спи давай, — добродушно усмехается зам Коэна. Улыбка совершенно преображает его лицо, но это длится лишь мгновение. Он вновь становится серьезным и быстро выходит, обойдя нас с Попсом, стоящих на пороге.

— Э-эээ, мне постоять на стреме? — тут же спрашивает Брэд, решив, что у меня к Мышонку какой-то личный разговор.

— Не нужно, — отказываюсь. Нам не о чем вести длительные беседы, да и вообще, по сути, не о чем говорить.

Просто подхожу и вкладываю в ладонь мальчишки тот самый крупный осколок, камня из кулона, который удалось подобрать. Глаза Мышонка вспыхивают, он хочет что-то сказать, но я качаю головой, а затем выхожу из их с Попсом жилища. Брэдли сторонится, пропуская меня, он явно ничего не понял, и хорошо.

В коридоре по-прежнему никого, первая половина дня здесь — сонный час перед бурной ночной деятельностью, и я беспрепятственно добираюсь до своего нового временного пристанища.

Поднимаю штору и встречаюсь с карими глазами.

Райан лежит на своей койке на спине, заложив руки за голову. На меня смотрит так, будто я давно здесь живу: скорее скучающе, чем заинтересованно. Впрочем, чужую куртку на гвозде он не заметить не мог.

Вот, значит, что у меня за сосед — Райан Кесседи. Неожиданно.

— Привет, — говорю, хотя мы виделись несколько минут назад.

Райан хмыкает, видимо, считая приветствие излишним, и укладывается набок.

— Свет, будь добр, не включай, когда я сплю, — говорит буднично, кивая в сторону настенной лампы, расположенной над тумбой между нашими кроватями. Похоже, он привык к частой смене соседей. Тем лучше.

— Без проблем, — отвечаю и прохожу к своей койке, сажусь, снимаю ботинки. Раз у всех днем принят «тихий час», пора вливаться в коллектив. Спать хочется невероятно.

Выключаю свет и укладываюсь, но стоит закрыть глаза, снова возникает нелепое желание мыть руки. Пару минут даже подумываю, не сходить ли в «ванную», но пересиливаю себя и лежу неподвижно. С собой и своими поступками нужно примириться.

В «комнате» полутемно, свет проникает только через штору, выполняющую функцию двери.

— Значит, ты убил Здоровяка Сида? — раздается внезапно.

Кесседи, ты же, вроде, неразговорчивый. Вот бы и молчал…

— Убил, — отвечаю сухо.

— Чтобы спасти Мыша?

— Нет, чтобы получить наследство его тетушки, — вдруг вспыхиваю. Долго меня все будут расспрашивать о том, для чего мне понадобилось убивать человека?

Райан хмыкает.

— На его тетушку мне наплевать, а за Мыша спасибо.

Это так неожиданно, что не нахожу, что ответить.

К черту его с благодарностями. Мне бы руки помыть.

Все-таки не выдерживаю. Молча встаю, обуваюсь и плетусь в ванную, где провожу еще четверть часа, оттирая ладони огрызком мыла до тех пор, пока кожа не начинает гореть.

— Пап, ну можно я пойду погуляю? — плаксиво спрашивает девочка, откладывая планшет, на котором открыта страница из школьного учебника. — Я уже все выучила.

Девочке лет десять, она одета в модные брюки и яркую футболку со смешной рожицей — последний писк моды, длинные волосы стянуты в тугой «хвост» на макушке.

На улице тепло по меркам Аквилона, и девочке хочется гулять с друзьями, а не корпеть над учебниками, но отец не умолим:

— Уже поздно, завтра погуляете, — он на мгновение отрывается от своего рабочего компьютера, чтобы ответить дочери, и снова возвращается к работе. Завтра у него, наверняка, очередная важная сделка.

Девочка обреченно вздыхает и с тоской смотрит в окно: на улице уже почти темно, а над землей расстилается густой туман, на расстоянии кажущийся прямо-таки осязаемым.

— Папа, а отчего бывает туман? — спрашивает она.

Отец тоже вздыхает, понимая, что спокойно закончить работу не удастся.

— А разве тебе в школе не рассказывали? — девочка качает головой. — Потому что земля теплее воздуха, и возникает конденсат, — объясняет он. — На уроках природоведения вам обязательно расскажут об этом явлении.

На уроках… На уроках, которые она уже не посетит, потому что умрет, потому что этой девочки больше нет…

Нет…

— Нет… Нет… Неееет!

Кто-то дотрагивается до моего плеча. Распахиваю глаза и в полутьме вижу встревоженное лицо своего соседа.

— Ты кричал, — говорит он тихо, чтобы нас никто не услышал. — Все нормально?

Нормально? Нормально — это там, где девочка, ее семья, летний туман и учебник по природоведению. А здесь…

— Нормально, — отвечаю и отворачиваюсь. Так и жду, что Райан спросит, нет ли у меня проблем с психикой или что-нибудь еще в этом роде, но он не спрашивает, отходит к своей койке.

— Пора вставать, — говорит равнодушно, — скоро Гвен принесет еду.

— Угу, — бурчу. Он не настаивает на продолжении беседы и выходит из спального отсека. В одиночестве мне хорошо и привычно.

Злюсь на себя за очередной сон про девочку. Чертово подсознание!

Несколько раз глубоко вздыхаю и заставляю себя подняться. Потягиваюсь и обуваюсь. Надо отдать жилью Проклятых должное — спать было спокойно и комфортно, не сравнить с общежитием при заводе. Впрочем, не сравнить и с комнатой у «верхних».

Когда выхожу, все уже на кухне. Теперь я имею возможность наблюдать банду в полном составе. Один... два… три… Десять. Кто-то смотрит заинтересованно, кто-то равнодушно, а вот блондин Фил по-прежнему зло, как и тогда, когда мы с Попсом заходили в его отсек. Игнорирую его. Знаю, он все равно найдет место и время выяснить отношения.

Мышонок тоже здесь, сидит на скамье, обхватив себя руками, лицо бледное, глаза красные. Ревел, сразу видно, но надеется, что никто не заметит.

— Эй, Мышь, — Фил, будто читает мои мысли, — опять хнычешь, как девчонка?

Мышонок краснеет до корней волос.

— А ты… а ты, — достойный ответ находится не сразу, — а ты цепляешься, как девчонка!

Высказывание Мышонка приходится окружающим по душе, раздается гогот.

— Чего-о?! — мычит Фил, делая шаг к Мышонку.

Напрягаюсь. Мы с этим мальчишкой ничего друг другу не должны, но точно знаю, что если верзила решит бить пацаненка с больными ребрами, вмешаюсь.

Фил делает шаг и останавливается, потому что на его плечо ложится чужая ладонь.

— Сядь, — произносит Райан возле его уха так ласково, что по коже пробегают мурашки — слишком много угрозы в этом шепоте.

Ожидаю, что Фил начнет бастовать и отстаивать свое право говорить и бить, кого посчитает нужным, но парень смолкает, опускает глаза и усаживается за стол. Ну надо же. А этот Кесседи — интересный персонаж.

Райан перехватывает мой пристальный взгляд, отбивая своим. Не надо ничего говорить, и так понятно его сообщение: «Нечего таращиться».

А потом Гвен с помощью паренька, имени которого я не помню, приносит кастрюлю чего-то горячего и по-настоящему вкусно пахнущего сверху и наполняет тарелки. Желает всем приятного аппетита и уходит с еще одной тарелкой. Слежу за ней взглядом и вижу, что она заносит еду в «комнату» Коэна. Главарь не ест в общем кругу.

Не жду приглашения и тоже сажусь за стол, слева оказывается Кесседи, справа Попс.

— У тебя слишком наглый взгляд, — говорит Райан тихо, чтобы другие не слышали.

— Мне говорили, — отвечаю так же тихо.

— Камикадзе, значит, — делает вывод Кесседи и отворачивается, больше не обращая на меня внимания, а я гадаю, что это было. Предупреждение?

Обед (или ужин) заканчивается. Понятия не имею, сколько ушло времени на сон, а при искусственном освещении не понять, сколько сейчас времени, часов нигде нет.

Когда тарелки пустеют, из своего отсека появляется Коэн.

— Кэм, — произносит он, вскидываю глаза, — соберешь посуду и отнесешь Гвен, сделаешь все, что она скажет, — киваю, кажется, больше от меня не требуется никакой реакции. — Остальные, собирайтесь. На сегодняшнюю ночь есть дело.

Дело… И мне об этом деле знать не положено, мне пока не доверяют. Кухонный мальчик — вот кто я на первое время. Не спорю и не привлекаю к себе лишнего внимания. Послушно поднимаюсь и начинаю собирать грязные тарелки.

Ловлю насмешливый взгляд Фила.

— Посудомойка, — цедит он сквозь зубы, но делает это негромко, чтобы Райан его не услышал.

Кривлюсь, но не отвечаю. Много чести — реагировать на детские выпады этого дурака. Он же старше меня, а ведет себя, будто младше Мышонка.

***

Я, и правда, посудомойка, как говорит Фил, потому как Гвендолин заставляет меня мыть тарелки и кастрюлю. Ну как «заставляет», вежливо просит. Ненавижу это дело, но закатываю рукава и принимаюсь за работу. Нужно только подождать, а ждать я умею.

Когда заканчиваю и спускаюсь в подвал, там никого нет, кроме долговязого Пола, охраняющего дверь. Повторяю пароль «крыса», и он впускает меня внутрь. Ему скучно и хочется поболтать, но я еще тот собеседник. Он это скоро понимает и перестает пытаться завести разговор. Ухожу.

Мне интересно, сдержал ли Кесседи обещание, и остался ли Мышонок дома. Проходя мимо, заглядываю в их с Брэдли «комнату». Спит. Хмыкаю про себя, что ж, кажется, Райан держит слово.

Проверяю печку, подкидываю угля. Дел у меня больше нет, поэтому захожу в свой отсек и включаю свет. Книга! Вспоминаю о книге и заглядываю в тумбочку, надеясь таки узнать, что же такого может читать мой сосед, но книги там нет. Побоялся, что я использую ее вместо туалетной бумаги? Не знаю и не выдвигаю предположений. В Нижнем мире, как ни крути, книга — редкость и потому ценность.

Ложусь, выключаю свет и заставляю себя не думать.

***

Они возвращаются среди ночи. Я не сплю и слышу шум, шаги, голоса. Голоса тех, кто помладше, особенно возбужденные, значит, произошло что-то волнительное. Вот только со мной в любом случае никто впечатлениями не поделится. Где они были? Воровали еду? Грабили и убивали? Устраивали очередной теракт в Верхнем мире?

История с терактами мне вообще не ясна. Коннери уверен, что это работа Проклятых, но как они могли попасть в Верхний мир? Это близко, только если в твоем распоряжении флайер. Может ли он быть припрятан у Коэна в рукаве? Кто знает...

Райан заходит в комнату. Притворяюсь, что сплю. Слышу, как шуршит одежда, которую он стягивает с себя и бросает на койку, затем выходит. Возвращается минут через десять, и по отсеку распространяется запах мыла. Помню, что так отчаянно хотелось оттереть с рук совсем недавно. Откуда-то возникает мысль, что Кесседи мог делать то же самое. Глупо. Проклятые умеют и привыкли убивать.

Не знаю, сколько не сплю, и как в итоге засыпаю, но просыпаюсь от ледяного душа. Вода обрушивается внезапно, заливая глаза, рот, нос, уши. Хриплю, пытаясь сделать вдох, и резко вскакиваю. Мокрые волосы облепляют лицо, и сначала слышу лишь смех, а только потом освобождаю глаза и вижу своих обидчиков.

Фил (кто бы сомневался), Пол (дежурство у двери подошло к концу), Брэдли Попс (вот же ж! ), Рид и Кир (братья-близнецы), Курт (парень моего возраста, с необычно пухлыми для Нижнего мира щеками и глубоко посаженным маленькими глазами).

Я стою в позе готовности отразить нападение. С меня ручейками стекает вода, заливает глаза. С кровати тоже течет. На полу образуется внушительная лужа.

Замечаю Райана. Он лежит на своей койке на боку, подставив согнутую в локте руку под голову, и наблюдает за нами. Вид у него непричастный, будто находится в кинотеатре и является сторонним наблюдателем. Видимо, сырость в отсеке его не тревожит. Одаряю его злым взглядом из-под мокрой челки, получаю в ответ усмешку.

Все еще ожидаю нападения, но никто не собирается продолжать экзекуцию, все довольны детской выходкой.

И все? Честное слово, даже теряюсь. Мои ровесники и старше меня, они всего лишь облили того, кто им не понравился, водой? На заводе новеньких били так, что на следующий день нельзя было встать, а тут… вода?

И я начинаю смеяться. Не знаю, чего они от меня ждут, но точно не этого. Смешки смолкают, на лицах появляется растерянность.

— Да он чертов псих, — бормочет Фил, отступая к выходу.

А скоро и вся компания покидает «комнату». Детский сад.

— Интересная реакция, — комментирует Кесседи.

Не знаю, как моя ему, а его реакция меня здорово злит.

Резко поворачиваюсь к нему всем корпусом.

— А какую ты ждал? — спрашиваю зло. — Ножом Филу под ребра?

Усмешки на его лице как не бывало.

— Возможно, — отвечает осторожно.

— Жаль, что он этого не допускает, — бормочу.

Осматриваю место происшествия: вся постель промокла насквозь, хоть выжимай. Спать в ней — не вариант. Сушить — только утром, не хочу будить Гвен и ее семью, пробираясь на улицу.

Собираю в кучу простыню, подушку и одеяло, поднимаю матрас. Райан все еще следит за моими действиями, но больше ничего не говорит.

Беру матрас и оттаскиваю к печке, кладу поблизости, но так, чтобы не сгорел, и возвращаюсь назад. Вешать постельное некуда, придется дождаться утра. Поэтому просто сажусь на самый край койки, куда не попала вода, опираюсь спиной о стену и закрываю глаза.

— Ты понравился Коэну, — внезапно говорит Райан.

— Наглым взглядом? — интересуюсь. Глаз не открываю, пошел он.

— Тем, что убил Сида, — просто отвечает Кесседи.

— Хочет, чтобы я убивал для него? — на этот раз мой голос предельно серьезен.

— Если понадобится.

Понадобится, Коэну непременно понадобится, и мы оба об этом знаем.

Больше ничего не говорю. Незачем.

После того ночного «купания» подобные случаи не повторяются, меня вообще будто не замечают. Чаще все отсыпаются днем и уходят на «дело» ночью, куда и зачем, мне знать не положено. Иногда покидают убежище днем, но в меньшем составе. Мышонок несколько раз интересуется, как у меня дела. Всегда говорю, что хорошо, он не пристает с расспросами, и я не пытаюсь ничего выяснить через мальчишку. Не хочется подставлять его под удар в случае прокола.

С Кесседи у нас мирное соседство, подразумевающее под собой почти полное отсутствие общения: «Свет выключи», «Я включу свет? », «Ты уже ложишься? », «Пора на обед» — вот и все, что мы говорим друг другу. В общем-то, сосед он отличный.

Пытаюсь присматриваться и прислушиваться ко всему, что происходит вокруг. Получается неважно: при мне никто не обсуждает «дела», а общается ли с кем-нибудь вообще Райан, для меня загадка. Лично мне ни разу не приходилось видеть его с кем-либо. Он уходит со всеми, иногда один, приходит уставший, ложится спать, идет мыться или есть — все. Книгу не достает, и мне уже начинает казаться, что она мне привиделась.

Почти каждую ночь мне по-прежнему снится девочка из Верхнего мира и ее родители. Просыпаюсь с одним желанием: биться головой о стену до тех пор, пока не выбью из себя эти воспоминания. Но нельзя. Нужно снова и снова просыпаться, одеваться и проживать еще один день, заставляя себя не думать и не чувствовать. Еще один день, и еще, как и последние четыре года. Вот только подсознание все еще не может смириться со смертью девочки из сна, и мы с ним боремся изо дня в день.

Изо дня в день… И эти дни летят быстро. Пролетает неделя, затем другая моего пребывания среди Проклятых. Члены банды уходят и приходят, меняются дежурные у дверей, а я все так же помогаю Гвен с мытьем посуды и занимаюсь поддержанием тепла. Моюсь ночами, когда никого нет, но все равно быстро и с оглядкой.

Общаюсь в основном с Гвендолин, впрочем, она, как и я, не отличается красноречием: «принеси то», «унеси это». Иногда она очень странно на меня смотрит, так, что у меня заходится сердце, и начинает казаться, что она видит то, чего в упор не замечают другие. Но Гвен прячет глаза, стоит мне перехватить ее взгляд.

Время идет, и со дня на день должна состояться моя первая встреча с Питом. Но как? Скорее всего, дежурный у двери меня выпустит, но Коэну доложит всенепременно. Он тут наподобие божества — все его боятся, однако готовы в любой момент кинуться в ноги и молиться на его светлый лик.

Если не приду двадцать четвертого, Питер подождет еще два дня и уйдет, посчитав, что я либо предатель, либо труп. И потом связаться с «верхними» не будет никакой возможности. Что же делать?

Ломаю голову, а время неумолимо приближается к двадцать четвертому. Двадцать третьего замечаю за собой, что начинаю нервно дергаться от каждого звука. Даже Кесседи обращает внимание, спрашивает, все ли в порядке. Не похоже, что заботится, да и с чего бы, но чует неладное. Отмахиваюсь и пытаюсь держать себя в руках.

Двадцать четвертое.

Нервы на пределе.

Успокаиваю себя, что у меня еще два дня.

***

— Кэм, бросай тарелки, — голос Коэна для меня как гром среди ясного неба. Убираю посуду после обеда и уже по привычке не жду, что на меня кто-то обратит внимание, прислуга и прислуга, — зайди ко мне. Мышь, займись!

Ставлю на стол тарелки, которые держу в руках, а Мышонок тут же вскакивает со скамьи и начинает собирать кухонную утварь со скоростью и мастерством, до которой мне далеко.

Происходит настоящая метаморфоза: только что я всего лишь мойщик посуды, тень, неинтересная никому, но стоит главарю обратиться ко мне, на меня тут же обрушивается внимание всей банды. Кожей чувствую, что думает каждый из них: внимание, страх, зависть. От Фила снова пышет агрессией, в глазах некоторых откровенный испуг. Даже знаю, что они думают: а не займет ли этот новенький мое место? Бред.

Смотрю прямо перед собой и, выпрямив спину, иду за Коэном в его отсек.

Только во взгляде Кесседи не вижу ни удивления, ни опасения. Он явно в курсе, зачем я главарю. Его лицо равнодушное, без толики заинтересованности.

Коэн в комнате один, восседает на трехногом табурете, как и в первую нашу аудиенцию. Пару секунд раздумываю, не усесться ли мне снова на пол, но остаюсь стоять. Кто знает, вдруг придется защищаться.

— Я наблюдал за тобой, — говорит главарь без предисловий, после чего делает паузу, оценивая мою реакцию. Молчу, прямо смотрю на него, не делаю лишних движений. — Не каждый на твоем месте стал бы трудиться на черной работе и не жаловаться.

Что это? Комплимент?

— Мне не привыкать, — отвечаю коротко. Что он знает о черновой работе? Это в последний год на заводе мне жилось более-менее терпимо.

Но Коэн будто не слышит моей реплики, его речь заготовлена заранее:

— Например, Филипп взвыл через два дня и попросил достойное его дело, — кто бы сомневался, — ты продержался две недели. Знаю, про инцидент с обливанием, — продолжает. — Думал, ты придешь жаловаться.

— А если бы пришел? — интересуюсь.

Коэн разводит руками. Император на троне — ни дать, ни взять.

— Я наказал бы зачинщика, — не спрашиваю как, но «его императорское величество» само спешит нести просвещение в массы: — облил бы самого и выставил на мороз, — в глазах Коэна опасный блеск, не дающий посчитать, что он преувеличивает или шутит. — Хотя, — он снова делает театральную паузу, изображая, что раздумывает. Какой талант пропадает! — Я могу сделать это прямо сейчас. Хоть ты и новенький, условия для всех равны. Выпад против тебя — это открытое оспаривание моего решения. Ты знаешь, чья это была идея?

— Не знаю, — отвечаю спокойно. Откуда мне знать? Да, я догадываюсь, что это придумка Фила, но у меня нет ни малейших доказательств. И искать их не собираюсь.

— Защищаешь? — щурится главарь.

Пожимаю плечом:

— Детская шалость, не более. Какая разница, кто придумал.

— Ты считаешь себя умнее остальных, — делает вывод Коэн, и не могу сказать, что он неверен. С самомнением у меня все в порядке

Не отвечаю. Не думаю, что это утверждение требует ответа.

— Я думал подождать еще, — признается главарь, — но Кесс уверен, что ты готов, а его мнению я склонен верить, — вот как. Неожиданно. Кто бы знал, что Кесседи даст обо мне положительный отзыв. — Как думаешь, чем мы занимаемся?

Вопрос с подвохом?

— Грабите богатых и отдаете бедным?

— Почти, — щерится Коэн, — только мы никому ничего не отдаем.

— В Нижнем мире нет богатых, — рискую.

Но Коэн спокоен.

— И тут ты прав. И в том, что умнее остальных тоже, — второй комплимент за разговор. Чуть приподнимаю брови, но молчу. — Богатые друзья у меня тоже есть, — почти не дышу, — но сейчас не об этом, — черт! — Чтобы выжить, нам нужна добыча. Банд, вроде той, которой принадлежал Здоровяк Сид, — спасибо за напоминание, — много, а хорошего в Нижнем мире мало. Иногда отнимаем нажитое у мелких и слабых банд. Иногда забираем провизию на заводах, — делает очередную паузу и смотрит особо внимательно, — знаю, ты работал на заводе долгое время. Это для тебя… приемлемо?

— Вполне, — отвечаю, в то же время гадая, откуда у бандита из Нижнего такой богатый словарный запас.

— Сегодня ты пойдешь с нами, — объявляет Коэн торжественно. Нарекаю тебя Лорд Кэмерон, отныне ты рыцарь Круглого Стола… — Завод «Хорнсби». Сегодня им привезли продовольствие. Зачистим их склад.

Пытаюсь скрыть разочарование: Коэн лишь упомянул о делах с «богатыми», вероятно, имея в виду «верхних», никаких подробностей.

— Почему склад? — спрашиваю, изображая заинтересованность. — Почему не при перегрузке?

— Охрана с оружием, — отвечает главарь. — А склад охраняют местные. Не хмурься, — неверно истолковывает он мою реакцию, — никто не подохнет с голоду. Правительство расщедрится и пригонит новую партию. Заводские крысы им нужны голодными, но живыми, — последние слова так резко контрастируют с предыдущей почти литературной речью, что инстинктивно морщусь. — Что? Не считаешь заводских крысами? — опять понимает по-своему Коэн.

— Мне плевать на заводских, — отвечаю, и это чистая правда. Мне их не жаль. Мне никого уже давно не жаль.

— Это правильный ответ, — главарь доволен, а вот я нет: было сказано слишком мало. — Тогда готовься. Ночью идем. Можешь пойти поспать, потом выспаться не придется.

— А печка?

— Что печка? — кажется, мне удалось-таки удивить всезнающего и наперед все просчитывающего Коэна.

— Ну, у меня обязанности, — поясняю. — Кто займется печкой?

Глаза главаря расширяются, а потом он заходится в хохоте. Терпеливо жду, пока он заткнется.

— Печка у него, — бормочет, отсмеявшись, и вытирает рукавом выступившие от смеха слезы. — Мышь сегодня займется. Ты и твои навыки нам будут полезнее на вылазке.

Моя способность убивать, он хотел сказать…

— Хорошо, — говорю и ухожу в свой отсек.

***

— С чего ты взял, что я к чему-то там готов?!

Райан лежит на койке с выключенным светом, в «комнате» полумрак, сквозь штору попадает только освещение из коридора. Стремительно захожу и сдергиваю с его головы одеяло.

— Не ори, — шипит на меня Кесседи, вырывая одеяло. — Хочешь, чтобы он услышал?

Этого «его» он явно не боится, а вот мне бы следовало, тут он прав. Выпускаю из пальцев шерстяную ткань.

— Коэн явно уверен, что я пойду и перережу половину завода этим вечером, — шиплю в ответ.

Райан принимает вертикальное положение, садится на кровати, пожимает плечами.

— Даже если считает. Тебе-то что?

— Да меня до сих тянет мыть руки, как только подумаю о Сиде, — какого черта из меня рвется эта откровенность.

— Знаю, — кивает Кесседи. — Видел, как ты бродишь в ванную по ночам.

Мне хочется его ударить. Прямо руки чешутся. Разбить это спокойное лицо. Это я-то считаю себя умнее остальных?

— Ты не прав, — сообщает мне Райан, — мы тут не убиваем все, что движется, и не поднимаем недвижимое, чтобы умертвить. Если ты решил, что Фред поощряет бессмысленные убийства, ты не прав. Пустить кровь он любит, но Коэн как раз из тех, кому в каждом действии требуется смысл. То, что ты готов убить ради того, чтобы выжить и выжили те, кто идет с тобой плечом к плечу, дорого стоит. Мышь, например, не убьет. Не сможет. Рыжий тоже. Фил захочет, да не всегда сумеет, психует, начинает размахивать руками, когда требуется один точный удар... Продолжать?

Постепенно успокаиваюсь от размеренного тона его голоса. Что на меня вообще нашло?

Сажусь на край своей койки, вцепляюсь пальцами в ее край.

— Не надо, — говорю, — я понял.

— Успокоился? — в голосе Райана слышится даже нечто, похожее на участие.

— Вполне, — отвечаю сухо. Тоже мне, защитник несчастных и обездоленных. Пусть с Мышонком кудахчет.

Кесседи будто читает последние мысли по моему лицу, усмехается, опять ложится и укрывается с головой одеялом. А я продолжаю сидеть и пялиться в стену.

10.

Уже привычная вечерняя суета, все одеваются. У тех, кто поумнее, лица серьезные, у остальных — предвкушающие. Мышонка не берут, возложив на него мои бывшие обязанности. Он явно недоволен, но не спорит. Возражать Коэну тут не принято.

— Готов? — спрашивает Кесседи, наглухо застегивая воротник своей куртки до самого подбородка.

Я уже в верхней одежде, сижу на койке, зашнуровывая ботинки. Поднимаю голову и пожимаю плечом:

— Чего тут готовиться.

Райан щурится:

— Ты же, вроде, раньше грабежами не занимался?

— Такого масштаба нет, — отвечаю таким тоном, что больше он не задает вопросов.

Рассказать ему о своем первом годе на заводе, когда приходилось воровать еду, потому что свой паек отбирали те, кто постарше? Или поведать, как меня однажды поймали и избивали до тех пор, пока не намокли штаны? Зачем ему мои откровения? Кесседи родился в Нижнем мире, он знает подобных историй не меньше, и, наверняка, нечто подобное испытал на собственной шкуре.

Никому не нужны наши откровения.

***

Выходим, когда уже совсем темно. Поднимаемся наверх, проходим через дом Гвендолин и Рынды. Старуха что-то недовольно бормочет, но так, чтобы ее слов не расслышали. Гвен провожает нас привычным усталым взглядом. Ее малыш мирно спит в колыбельке.

Ловлю себя на мысли о том, доживет ли этот ребенок до того времени, когда сможет постоять за себя. Вырастет, пойдет работать на один из заводов или же присоединится к банде вне закона, вроде Проклятых… Может быть, умереть в младенчестве лучше?

Был бы сейчас рядом папа, непременно дал бы мне затрещину за подобные мысли. Нет, он ни разу в жизни не поднял на меня руку, но за такие размышления точно бы стукнул и был бы прав.

Выхожу вслед за остальными.

Идем больше молча, изредка переговариваясь. Только один раз натыкаемся на патруль, но он заметен издали из-за света фар в темноте, и все заблаговременно успевают укрыться подальше от маршрута полицейских.

Где были стражи порядка, когда Сид убивал Мышонка? Днем патруль не дозовешься. В светлое время суток они предпочитают не мешать местным выяснять отношения между собой, зато ночью следят за тем, чтобы обитатели Нижнего мира спали, а не посягали на государственное имущество. Что, собственно, Проклятые и собираются сделать.

Завод обнесен высоким забором с колючей проволокой поверху.

— Она хоть не под напряжением? — бормочу себе под нос, стоя, здрав голову. На моем бывшем заводе тоже охрана и пропускной пункт, но высоченного забора нет.

— А ты прислушайся, — отвечает Кесседи со зловещей улыбкой. И как он только оказался рядом? Контролирует новичка, что ли? Послушно прислушиваюсь, так и есть, слышу тихое гудение. — Если какой-нибудь идиот полезет, не думая, испечется за секунду, — жестко добавляет Райан, а потом достает из своего заплечного рюкзака кусачки с резиновыми ручками.

— А не долбанет через них? — теряюсь. Мне, конечно, нет до жизни Кесседи никакого дела, но сосед он неплохой, следующий может оказаться хуже.

— Не должно, — отвечает он серьезно. Без бахвальства. То, что Райан не дурак, я знаю с первого дня.

Отхожу в сторону, как и большинство до поры, до времени, и не путаюсь под ногами.

Рид и Кир, братья-близнецы, подсаживают Кесседи, чтобы он смог дотянуться до проволоки. Акробаты чертовы.

Неожиданно осознаю, что почти не дышу до того момента, пока Райан, наконец, не перекусывает проволоку. Поджаренный сосед — последнее, чего бы мне хотелось на Рождество.

Но жду провала напрасно. Кесседи и близнецы действуют слаженно и явно не впервые. Когда с проволокой покончено, Райан легко подтягивается на руках и исчезает за стеной, после чего с той стороны через забор прилетает веревка.

— Живо, — командует Коэн, и все несутся к стене.

Не то что я хорошо лазаю, но выбирать не приходится: хочешь выжить, будь как все. С непривычки мышцы стонут, но таки умудряюсь не опозориться и перебраться через ограду не хуже остальных.

Кесседи здесь уже нет. Заходим за угол, вижу лежащего на земле человека в форме. Шея не сломана, крови нет, грудь поднимается и опускается. Значит, просто оглушил. Может, Райан и не соврал, что они не убивают без необходимости.

Засматриваюсь на охранника и отстаю. Только потом слышу звуки борьбы и спешу туда с такими же нерасторопными, как и я.

Вижу, как Фил сцепился с другим охранником. Рация валяется на земле, скорее всего, вызвать подмогу служащий так и не успел. Странно, но никто не вмешивается. Фил и охранник в форме валяются на снегу, это даже не борьба, а какие-то объятия и перекатывания. Фил не столько пытается ударить противника, сколько зажать ему рот, чтобы не закричал и не позвал на помощь. С охранником они примерно одной весовой категории, поэтому это может затянуться надолго.

Коэн успел уйти куда-то вперед, туда, где перед этим скрылся Райан, а остальные почему-то ждут, когда же Фил победит противника.

Хмурюсь, если набежит побольше охраны, да еще с лазерным оружием, нас всех здесь положат стопкой, как отыгранную колоду карт.

Шагаю вперед, хватаю с земли камень и наношу охраннику удар по голове, стараясь не попасть в висок. Тело защитника склада обмякает, а Фил выбирается из-под разбросанных рук и ног. Дышит тяжело, смотрит зло.

— Не стоит благодарности, — шиплю прежде, чем он что-либо скажет. Если хочет выяснять отношения, то точно не здесь.

У Фила хватает ума смолчать. Он с отвращением на лице перепрыгивает через распластавшегося на снегу охранника и несется дальше. Оставшиеся следуют за ним. Немного отстаю, оттаскивая бесчувственного человека с дороги ближе к стене. Тяжелый зараза!

Догоняю остальных. Больше охранников не видно. То ли заводские так беспечны и не выставили достаточное их количество, то ли всех уже успели «убрать». Не интересуюсь и не хочу знать.

Вижу скрученную «шею» камеры. Осколки разбитого объектива скрипят под подошвами. Двери склада уже взломали, протискиваюсь внутрь. Тут уже распределяют груз, кто что понесет. Оборачиваюсь: на стреме остался только Попс. Скверно. Возвращаюсь назад на улицу, немного отхожу от склада и внимательно оглядываю окрестности. Вроде бы тишина, но мне как-то неспокойно. Слишком все легко. Неужели заводские такие идиоты, что почти не охраняли склад продовольствия, только сегодня забитый на целый месяц? Не верю. Не верю и все тут.

Проклятые начинают выходить наружу с мешками.

— Кэм, не прохлаждайся, — бросает мне Коэн, и сам не брезгующий нести добычу на плече, — бери мешок, уходим.

Отбрасываю сомнения прочь. Кто здесь босс? Точно не я.

Пол, распределяющий «улов», кидает в меня увесистым мешком, стоит появиться в дверях, а мне каким-то чудом удается его поймать и взвалить на плечи. Черт, да он весит почти как я.

Стараясь не пошатываться, выхожу на улицу. После темного склада даже тусклый свет фонаря слепит глаза. Щурюсь, задирая голову и пытаясь проморгаться, а когда, наконец, фокусирую взгляд, вижу на крыше человека с лазерной винтовкой. Он стоит на одном колене и целится в нашу сторону.

Мне кажется, что время останавливается. Сердце предательски ёкает, и приходится сделать над собой усилие, чтобы не поддаться инстинктам, не бросить мешок и не помчаться в укрытие. Он уже прицелился и стреляет, а я даже не успеваю закричать, предупредить. Вижу траекторию выстрела: там стоит Кесседи. Как раз подходит к веревке, чтобы передать Риду, привязывающему к ней мешки, свою ношу.

Зачем я делаю то, что делаю, не знаю, но прыгаю вперед, сваливая Райана на снег, а луч лазера выбивает крошку из кирпичной стены прямехонько в том месте, где всего мгновение назад была шея Кесседи.

Кто-то кричит. Слышу панику и короткий приказ Коэна:

— Убрать!

Топот, грохот, шлепок чего-то массивного с высоты на снег.

— Сбил его камнем! — восторженный голос Фила.

Поднимаюсь на ноги, отряхиваю с одежды снег. Райан все еще сидит на снегу и странно на меня смотрит.

— Что? — выходит зло, хотя совсем не злюсь.

— Я твой должник, — сообщает Кесседи. — Спасибо.

— Сочтемся, — бурчу.

— Пошли, живо! — торопит главарь, все скидывают оцепенение и торопятся к стене.

Мы переправляем добычу, потом перебираемся сами. Торопимся. Выстрел и его последствия произвели слишком много шума, вот-вот поднимется больше охраны, у которой, возможно, есть в своем распоряжении транспорт.

Бегу с остальными, таща на себе тяжелый мешок. Что же делать? Меня ждет Питер, мне пора убираться отсюда, только как?

Действую скорее интуитивно, чем обдуманно. Резко приседаю, потирая лодыжку.

— Кэм, ты чего? — охает бегущий рядом Брэдли Попс.

— Ногу подвернул, когда прыгнул к Райану, — бормочу достаточно громко, чтобы меня услышали.

Мой расчет верен. Коэн слышит, оборачивается.

— Кир, Рид, возьмите его мешок, — коротко командует он.

— Да я как-нибудь сам, — играю, изображая возмущение.

— Время, — обрывает меня главарь, и все вновь ускоряются.

Как же хорошо без тяжести на плечах! Изображаю хромоту, но, тем не менее, не сбавляю темпа. Теперь главное как-то смыться…

Не знаю, как так выходит, может, все дело в том, что отчаянным везет. Но темноту сзади вдруг разрезает свет фар. Хорошо, что не флайер, иначе нас догнали бы за секунду. Это какой-то наземный броневик, рычит и мчится за нами, преодолевая сугробы.

— Врассыпную! — кричит Коэн, хотя это уже не нужно, все и так кидаются, кто куда, пытаясь затеряться среди строений.

Теперь главное уйти.

Ковыляю с дороги, приволакивая ногу, несколько раз оборачиваюсь. Убеждаюсь, что рядом никого нет, и меня никто не видит, и перестаю притворяться.

Вжимаюсь в стену какого-то здания. Вдалеке вижу свет фар, голоса, кто-то кричит. Не узнаю голос, я не так много общаюсь с членами банды. Пожалуй, узнаю на слух разве что Кесседи, Коэна и Попса. Это точно не они. К черту. Мне наплевать, кто попался, сейчас у меня совсем другая задача.

Хорошо ориентируюсь на местности, знаю, куда бежать, чтобы добраться до дома Рынды и Гвендолин, но мне нужно совсем не туда.

Постоянно оглядываясь и пригибаясь, удаляюсь в противоположную сторону. О том, как буду возвращаться и как оправдываться, подумаю позже.

11.

Не знаю, чему учат эсбэшников, но уж точно не осторожности. Спокойно захожу в условленный заброшенный дом с черного хода и оказываюсь прямиком у Питера за спиной. А он стоит, совершенно расслабившись, выглядывает в окно с выбитым стеклом и вглядывается в темноту.

Внезапно просыпается азарт. Достаю из кармана складной нож, но не раскрываю, подкрадываюсь поближе, а потом резко бросаюсь Питу на спину, прижимая нож к горлу. Он дергается, но чувствует холодный металл у своей шеи и замирает.

— Чего вы хотите? — придушенно шепчет.

— Мозгов тебе, — отвечаю грубо и отпускаю его.

Он резко оборачивается.

— Кэм! Живой! — даже не обиделся, ну надо же.

— Поори еще громче, и мы оба не будем, — обрываю его радость. — Ты, что, дебил?

Питер замолкает, а я несколько секунд стою и не двигаюсь, вслушиваясь в тишину. Нет, ни звука.

— Еще раз так заорешь, прирежу на самом деле, — говорю жестко.

— Да ладно тебе, — наконец-таки, обижается Пит. — Я думал, ты не придешь. Уже всякого напридумал…

Только отмахиваюсь.

Темно. Хорошо хоть не додумался зажечь фонарь, ожидая меня. Глаза уже привыкли к темноте, поэтому нахожу взглядом очертания какого-то старого электроприбора. Подхожу, ставлю его на попа, сажусь сверху.

— Так что ты узнал? — не терпится Питу. Он чем-то щелкает. Записывающее устройство, понимаю. Потащит потом аналитикам СБ.

— Ничего, — говорю честно.

— В смысле? — теряется мой связной.

— В прямом, — пожимаю плечами, хотя, вряд ли, он видит мой жест. — Я новичок, никто не станет делиться со мной тайнами.

— Но ты новичок? — голос Питера наполняется энтузиазмом. — Тебя приняли в банду? Как тебе удалось?

— Пришлось кое-кого убить, — отвечаю чистую правду.

— То есть? — теряется Пит, думает, шучу.

— То есть взять и прирезать твоим новеньким ножиком, — не вижу, но не сомневаюсь, мой связной бледнеет. — Да-да, — добиваю, — тем самым, который я недавно прижимал к твоему горлу.

Тошнит от своих же слов, но пусть знает все, как есть. Снова хочется мыть руки. Зажимаю ладони между колен.

Питер молчит. Он поражен.

— А…э-э… хм, — ему не сразу удается взять себя в руки.

— Что мне удалось узнать? — подсказываю. Мой голос спокоен.

— Да, именно.

— Толком ничего, — приходится повторить. — Коэн намекнул о «богатых друзьях», но имел ли он в виду «верхних», не знаю.

— Ты должен втереться к нему в доверие.

— Знаю.

— Но быть осторожным.

— Знаю.

Питер замолкает, не зная, что еще сказать. Кто знает, чего он ждал от нашей первой встречи, но точно не такого результата.

Откашливаюсь.

— Пит, — чуть ли не впервые общаюсь к связному по имени.

— А?

Не знаю, имею ли право делать собственные выводы и, тем более, высказывать их, но смолчать не могу.

— Пит, Проклятые далеко не профессионалы. Не могли эти люди садиться во флайер, лететь в Верхний мир, убить там кучу людей и спокойно вернуться обратно и продолжить грабить заводы и соседние банды.

— Потому мы и считаем, что заказчик живет «наверху».

— Да нет же, — мотаю головой, хотя собеседник меня не видит. Не могу объяснить, подобрать слова. — Что-то в вашей версии не так!

— Хм, — откликается Питер. — Я так понимаю, это заключение основано на твоих ощущениях, а не на фактах?

— Вроде того, — бурчу.

— Я передам твои слова, — обещает, и не думая насмехаться.

Повисает неловкое молчание.

— Как ты выбрался?

Поджимаю губы. Как выбрался — одно, а вот как вернуться и не вызвать подозрений…

— С трудом, — отвечаю честно.

— А как вернешься?

— Без понятия.

— Хм… понятно…

Вот и поговорили.

Ничего тебе не понятно, друг мой Питер. Хотя какой, к черту, друг?

— Тогда я больше тебя не задерживаю, — решает эсбэшник. — Мы будем следить за передвижениями банды через спутники. Если ничего не изменится, жду тебя через месяц на этом месте.

Это разумно, не факт, что после сегодняшнего провала Проклятые не захотят сменить место дислокации.

— Хорошо, — соглашаюсь. Что мне остается?

— Коннери кое-что узнал о твоем отце… — начинает Пит, но я перебиваю:

— Не надо, ничего не хочу знать!

Сердце сжимается. Какого черта он коснулся этой темы? Кто его просил?!

Повисает неловкое молчание.

— Скажи только, он жив? — не сдерживаюсь.

— Да.

— Этого мне достаточно, — говорю и встаю. Я механизм, бездушный механизм, я делаю, что должно, я не чувствую… — Мне пора.

— До встречи, — растерянно прощается мой наивный связной.

— До встречи, — отзываюсь эхом и выхожу в ночь.

***

Снег скрипит под ногами. Свет спутника слабый, иду практически на ощупь.

Настроение отвратительное. Упоминание об отце выбило меня из колеи. Нельзя. Отец жив, а значит, нужно действовать, а не жалеть ни себя, ни его.

Холодно, даже лицо мерзнет. Ежусь и поднимаю воротник теплой куртки до самого носа.

Нужно думать о том, как вернуться и что сказать в свое оправдание — вот что сейчас имеет значение. Заблудился? Прятался от патруля? Ждал, когда, пройдет боль в ноге? Да, я же хромаю, нужно не забыть...

Скрип.

Показалось, или?..

Ускоряю шаг и понимаю, что слышу скрип снега не только под моими ботинками. Меня кто-то преследует, и этот кто-то близко.

Уже давно ничего не боюсь и принимаю все со спокойствием обреченного, но сейчас меня пробирает до костей. А еще захлестывает злость — запредельная глупость: погрузиться в свои мысли, что совсем потерять осторожность и не заметить «хвост» вовремя.

Если кто-то из Проклятых следит за мной, мне конец.

Скрип.

Да, мне не кажется, снег скрипит не от моих шагов. Кто-то идет за мной. Покрепче сжимаю нож в кармане: просто так я все равно не дамся. Сейчас убийство не кажется мне чем-то отвратительным, в данный момент убийство — мой единственный, последний шанс: или я, или меня.

Не останавливаюсь и постоянно оборачиваюсь, но ничего не видно. Ускоряю и замедляю шаг, но «хвост» не отстает. Значит, без сомнений, не случайный попутчик.

Скриплю зубами от злости на себя и эту треклятую жизнь. Если бы ненавистью можно было отравиться, быть бы мне уже мертвецом.

В попытке сбросить «хвост» меняю траекторию, захожу в темный двор, прячусь в тени строений.

Такой уж Нижний мир — здесь полно заброшенных бараков. Люди живут в тех, что поцелее, покидая развалившиеся, и постоянно кочуя. Старых построек тут куда больше, чем ныне жилых. Должно быть, через некоторое время, никого за пределами заводов не останется.

Тишина.

Как ни прислушиваюсь, ничего не слышу. Прошел мимо? Не успел заметить моего маневра?

На всякий случай пережидаю еще некоторое время, потом осторожно перемещаюсь. Прижимаюсь к стене до боли в лопатках. Осторожно приближаюсь к углу здания, высовываюсь, и…

Из темноты на меня бросается тень. Он выше, быстрее, сильнее меня. Одно почти неуловимое глазом движение, и меня отшвыривает на стену. Бьюсь о нее спиной, а мое горло уже прижимают локтем — не дернешься, куда уж воспользоваться ножом. Нож в кармане, ноги болтаются в воздухе, а вес моего тела удерживается только рукой нападающего, прижавшего за горло к стене.

Черта с два так просто сдамся. Не брыкаюсь, изображаю покорность, осторожно тянусь к карману, где лежит нож…

— Даже не пытайся, — холодно произносит знакомый голос, тот самый, что совсем недавно благодарил меня за спасение жизни.

— Рай.. ан, — пытаюсь сказать, но задыхаюсь, хриплю, мне не хватает воздуха. Откуда в этом тощем парне столько силы? Я не опаснее куклы на веревочках в его захвате.

Он тоже понимает, что еще немного, и потеряю сознание от удушья. Резко отстраняется, убирая руку. Безвольным кулем падаю на утоптанный снег.

— У тебя есть тридцать секунд, чтобы объясниться, — нет обычного спокойного тона, в голосе столько льда, что не сомневаюсь, этот человек умеет, способен, может убить, убивал.

— Я… я заблудился, — голос срывается, он все же пережал мне горло.

— Так заблудился, что пошел вообще не в ту сторону, куда пошли все? — каждое слово, будто плевок.

— Да, — настаиваю, другой версии у меня все равно нет.

Попробовать выхватить нож? Ожидает ли он от меня нападения? Но не шевелюсь и не делаю попыток подняться.

Я.

Не хочу.

Убивать.

Кесседи.

Будь на его месте Коэн или хотя бы Фил, тогда стоило бы рискнуть.

— Райан, я заблудился, правда. Я всю жизнь провел на заводе, сам подумай, я не знаю город, — глупо, но вдруг удастся заговорить зубы.

— За идиота меня держишь? — кажется, его голос звучит спокойнее. Уже хорошо.

— Нет, — не оставляю надежды договориться. — Это правда, я заблудился и…

Не успеваю договорить. Кесседи приседает. Инстинктивно группируюсь и ожидаю удара, но, оказывается, он всего лишь опускается на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— Ты спас мне жизнь, — произносит медленно, будто не уверен, что до меня дойдет с первого раза, — и я — твой должник. Если Фред узнает, в какой части города я тебя выловил…

Он не заканчивает предложение, все и так понятно.

— Знаю, — бормочу.

— Не уверен, что знаешь, — в голосе Райана слышится что-то такое, чему не могу подобрать определение: злость, досада, горечь? — Я видел, что Фред сделал с тем, кого как-то раз заподозрил в шпионаже. Можешь не сомневаться, тот парнишка пожалел, что родился на свет. Более некрасивой и жестокой смерти я не видел, а повидал я всякое.

Я тоже помню фото «пугала». Мне бы заткнуться и кивать, уповая на то, что чувство долга перед спасшим ему жизнь возьмет над Кесседи верх, но меня вдруг тоже одолевает злость.

«Пугало»…

Сволочи!

— Тогда почему не остановил?! — почти кричу ему в лицо. — Ты же второй человек в банде! Ты мог помешать, — кривлюсь, передразнивая, — «такой некрасивой смерти»!

Райан молчит. Так же молча встает, потом берет и поднимает меня за шиворот. Не сопротивляюсь.

— Пошли, — говорит сухо и начинает брести к дороге.

Ни черта не понимаю, кроме того, что Кесседи все же считает себя мне обязанным, и сдавать Коэну пока не намерен.

Догоняю. Вместе бредем в тишине.

— Меня не было, — вдруг тихо произносит Райан и больше ничего не говорит.

Значит, Кесседи вернулся слишком поздно. Не знаю, почему, но мне становится легче, что он в этом не участвовал.

— Он, правда, был шпионом? — спрашиваю.

Райан сплевывает.

— Если бы были доказательства, его смерть была бы быстрее.

Значит, парень, работающий на СБ, так и не раскололся. Что же Коннери обещал ему в случае успеха?

Сглатываю вязкую слюну, и больше ничего не говорю. Кесседи тоже.

12.

Когда мы возвращаемся, весь дом стоит верх дном. На меня мало обращают внимания, а вот на Райана тут же набрасываются все присутствующие, тараторя, кто во что горазд, и одновременно:

— Где ты был?!..

— Тут такое!..

— Что теперь делать?!.

— Мы думали, тебя тоже!..

В общем гаме голова идет кругом, и только с третьей попытки мне удается-таки понять, что же произошло — схватили Пола. Пол — долговязый парень, чаще других несущий вахту у двери. Спокойный, вполне безобидный тип, чаще проводящий время в одиночестве, но всегда готовый поболтать. То есть, по сравнению со многими членами банды, не худший ее представитель.

Поджимаю губы и молчу, стоя за спиной Кесседи. Похоже, то, что мы задержались и пришли вместе, никого не заботит. Райан вне подозрений.

— Кесс, зайди, — доносится суровый голос Коэна из его отсека, и все голоса молкнут.

У Кесседи вид, будто ему хочется провалиться сквозь землю. Он скидывает с плеч куртку и протягивает ее мне.

— Забросишь? — просит.

Теряюсь от неожиданной просьбы соседа, но беру одежду, киваю:

— Нет проблем.

— Проблемы есть, — бурчит Райан себе под нос и быстрым шагом уходит по коридору.

— Где вы были? — наконец, замечают и меня. Мышонок смотрит большими испуганными глазами.

Дергаю плечом.

— Отстали, — отвечаю, избегая подробностей. Не зная, что скажет Кесседи, лучше не завираться.

Все остаются в коридоре, продолжая галдеть и выдвигать предположения, что теперь будет, а я ухожу к себе под предлогом, что Райан попросил отнести его вещь. Не забываю прихрамывать. Чертовски неудобно.

Комнаты из штор — это лишь иллюзия уединения: никого не видишь, но звук проходит отлично. Даже когда ткань опускается, и я, вроде бы, остаюсь в одиночестве, все еще слышу голоса из коридора, а еще — два других, тихие, напряженные.

— Что будет с Полом?..

— Его убьют?...

— Он нас выдаст?..

— Да не-е, Пол свой человек…

Эти взволнованные речи слышу прекрасно, но они не несут в себе никакой новой для меня информации.

Кидаю куртку Кесседи на его койку, сажусь на свою и пытаюсь сосредоточиться, чтобы продраться через шум в коридоре и расслышать беседу Коэна с Райаном. Но как ни напрягаюсь, не могу ничего разобрать. Голоса членов банды перекрывают все, а отсек главаря расположен далеко, в самом конце коридора рядом с кухней. Черт.

— Наверняка, мы отправимся спасать Пола… — доносится голос Брэдли Попса.

Наивный мальчишка. Нет никому дела до твоего Пола. Зуб даю, что за дальними шторами решается совсем не этот вопрос.

Раздеваюсь, вешаю куртку и ложусь на кровать на спину, уставившись в неровный цементный потолок.

Интересно, видел ли Кесседи Пита или догнал меня уже после? А если видел, то почему не помешал? Если даже я могу напасть на Питера со спины так, что он ничего не заметит, то Райан и подавно смог бы с ним разобраться. Позволил нам договорить или, действительно, нагнал после? А если позволил, то зачем?

Появляется шальная мысль: а что если Кесседи тоже засланец? Коннери ведь так и не сказал мне, есть ли тут еще «его» люди. А раз отказался сказать, то, вероятнее всего, есть. Тогда…

Не знаю, что тогда. Мы были одни, и если бы Райан работал на «верхних» и понял, что я тоже, ему ничего не мешало сказать об этом. А если не сказал, то и не скажет.

Качаю головой из стороны в сторону, пытаясь вытрясти из нее нелепые мысли. Нет никаких поводов считать Кесседи шпионом, абсолютно никаких, не считая того, что он решил меня прикрыть. Опять же, в благодарность за спасение жизни, что более чем логично от человека, живущего по понятиям улицы вне закона.

Постепенно голоса в коридоре становятся тише, интонации Коэна и Кесседи — напряженнее, привлекая внимание остальных членов банды и вынуждая их замолчать и начать прислушиваться так же, как и я.

Неожиданно понимаю, что чувствую легкое волнение: сейчас что-то будет. Не хочется признавать, но теперь я часть банды, и любые изменения, касающиеся ее, коснутся и меня.

— Мы не станем этого делать! — во внезапно наступившей тишине голос Райана так и звенит металлом. — Я не стану в этом участвовать.

— Ты много себе позволяешь! — рык главаря в ответ.

— Ты уверен, что сейчас говоришь обо мне?

— Кесс, я предупреждаю… — в голосе Коэна столько угрозы, что даже мне на таком расстоянии хочется вжать голову в плечи.

— А я говорю прямо, — кажется, на моего соседа этот угрожающий тон впечатления не производит. — Я не собираюсь иметь с этим ничего общего.

— Нет, ты будешь! — теперь этот крик, наверное, слышат даже Гвен и Рында наверху. — На кону безопасность всех.

— На кону твой комфорт, — огрызается Райан. — И мне плевать.

Что-то гремит, катится по полу. Напрягаюсь. Будут драться? Но нет, звуков борьбы нет, швырнули какой-то предмет и все.

Быстрая поступь.

Райан проносится мимо, подобно торнадо, хватает куртку с кровати и снова убегает, натягивая ее уже на ходу.

— Райан, что?.. — слышу растерянный голос Мышонка, но Кесседи его игнорирует, и доносятся уже быстрые шаги по лестнице.

В коридоре вновь поднимается гам, никто не понимает, что произошло, и тут же выдвигаются миллион предположений.

— Тихо там! — выкрикивает Коэн. — Разошлись! Быстро! Мне надо подумать!

Голоса замолкают, как по мановению волшебной палочки, шаркающие шаги: все, и правда, расходятся по отсекам.

Действительно, что это было? Не люблю чего-то не понимать.

Рывком поднимаюсь на ноги, набрасываю куртку и выхожу, вернее, «выхрамываю» из «комнаты». Коридор пуст, в нем по-прежнему царит полумрак, благодаря чему видна пляшущая тень Коэна: главарь нервничает, вышагивает по отсеку.

Как можно тише двигаюсь в сторону лестницы. Наверху у двери дежурит Рид, один из добродушных близнецов.

— Что там стряслось? — спрашивает он шепотом.

Только пожимаю плечами.

Спрашиваю:

— Выпустишь?

У Рида растерянный вид. Самоволка здесь не приветствуется.

— Куда? — интересуется.

— За Кесседи, — отвечаю честно.

Лицо парня светлеет.

— Ну, если так, — бормочет он с облегчением и отворяет дверь.

Не заставляю себя долго ждать, и тут же протискиваюсь наружу. Еще не знаю, куда и зачем иду, но просто лежать и ждать, не могу. Происходит нечто важное, и быть в стороне мне никак нельзя.

— Один, потом второй, — бормочет Рында, стоит мне появиться из темного угла. Ее бормотание не адресовано мне, а привычно звучит в пустоту, поэтому не отвечаю и прохожу мимо.

Дохожу до входной двери, а потом останавливаюсь, уже взявшись за ручку.

— Рында, а где Гвен?

Гвендолин дома всегда, сколько я здесь нахожусь. Готовит, моет, стирает, играет с ребенком. А сейчас в комнате только старуха и младенец.

Рында отрывается от шитья, которым занята, и поднимает на меня полные ненависти глаза. Этой ненависти так много, и она такая лютая, что даже пошатываюсь и крепче хватаюсь за ручку.

— Патруль шерстил дома после вашей «прогулки», — тем не менее, отвечает. — Если бы Гвен их не отвлекла, всех бы вас накрыли. К Дьяволу. Там вам и место.

К горлу подкатывает.

— Когда… — не сразу справляюсь с голосом, — когда вернется, если потребуется помощь, дайте знать.

Рында уже успела вновь заняться шитьем, но после моих слов опять поднимает глаза. Вглядывается, часто моргая, будто видит впервые.

— Как тебя зовут? — спрашивает.

Только сейчас понимаю, что она, и правда, не знает моего имени. Мы никогда не разговаривали.

— Кэмерон, — представляюсь. — Кэм.

Старуха кивает и отворачивается.

— Он за домом, — говорит, не глядя в мою сторону.

— Спасибо, — тихо благодарю и выхожу на улицу.

Солнце уже высоко, слепит глаза, отражаясь от снега. Щурюсь, поднимаю воротник повыше и бреду за дом, как сказала Рында.

Не могу выкинуть из головы мысли о Гвен. На заводе девушкам живется несладко, если они вовремя не найдут себе парня, который объявит их своей собственностью и начнет защищать от посягательств остальных, пиши пропало. Не каждая может дать отпор, а отказ понимает один из десяти. Но даже на заводе девчонки с ужасом переговаривались, как приходится зарабатывать право на жизнь и еду тем, кто живет в Нижнем мире сам по себе…

Старуха не ошиблась, нахожу Кесседи уже через минуту. Он на заднем дворе, сидит на выброшенном остове старого наполовину сгнившего дивана, опустив голову. В руке — сигарета, тонкая струйка дыма поднимается вверх и теряется в воздухе. Невольно приподнимаю брови — еще не приходилось видеть соседа курящим.

Замираю в отдалении и жду приглашения, но Райан по-прежнему сидит, не поднимая головы, периодически затягиваясь сигаретой и делая вид, что здесь никого нет. Но не обманываюсь: парень, выросший в Нижнем мире, не может не заметить приближения к себе, беспечные тут до совершеннолетия не доживают.

Пока меня игнорируют, у меня есть время его рассмотреть. Забавно, спим на соседних койках уже две недели, а видеть соседа мне приходилось лишь при тусклом искусственном свете подвала, а затем ночью во время вчерашней вылазки. При дневном свете — впервые.

Райан в спешке не надел шапку, и сейчас отросшие темные волосы падают на глаза и прикрывают часть лица. Живи этот парень в Верхнем мире, с его природными данными и при должном уходе, у него бы не было недостатка внимания от представительниц противоположного пола. Да, «наверху» обращают внимание на внешность при выборе партнера, здесь же женщины в первую очередь думают: «А сможет ли он меня защитить? ». А если мужчина при этом выглядит, как мохнатая горилла и жертва осколочного взрыва — дело десятое. Впрочем, у Кесседи и в Нижнем мире должны быть неплохие шансы найти себе подружку.

Райан по-прежнему меня игнорирует, и у меня закрадываются сомнения в том, что он меня заметил. Но ведь так не бывает, правда? Значит, ждет, что пойму: мне здесь не рады, — и уйду. Но я не ухожу. Хочу быть в курсе того, что происходит, и получить информацию от Кесседи куда больше шансов, чем от Коэна.

И я просто хочу здесь быть.

Спустя несколько минут Райан тоже понимает, что упрямства мне не занимать, и поднимает голову. Его взгляд бьет по мне плетью, вызывая желание бежать и не приставать к человеку, который хочет побыть один. Но давать волю желаниям не в моих правилах.

Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Сейчас Кесседи кажется мне старше, а в его взгляде такая тоска и бессилие что-то изменить, что и мне хочется выть на луну. Он просто смотрит на меня, предостерегающе, будто силой мысли хочет передать сообщение: «Не подходи и убирайся к чертям».

Медленно бреду к нему, засунув руки в глубокие карманы штанов. Решаю для себя: если попросит оставить его одного вслух, то послушаюсь и уйду. Но Кесседи молчит.

Подхожу и тоже сажусь на остатки дивана, оставив между нами не меньше метра.

Некоторое время сидим молча. Райан докуривает одну сигарету, тушит ботинком, а потом достает следующую и прикуривает. Протягивает мне пачку, но я качаю головой: еще этой гадости мне не хватало. Он пожимает плечами и убирает сигареты обратно в карман.

— Фред прислал? — спрашивает, когда от сигареты остается половина.

Хмыкаю.

— Нет, добровольный порыв.

— Боишься, что поведаю ему, где догнал тебя ночью, — вопросительная интонация в голосе отсутствует, и я не могу понять, спрашивает он или утверждает.

— Хорошо бы не сказал, но если скажешь… нет, не боюсь, — говорю откровенно. Чего мне бояться? Если Коэн узнает — убьет, и дело с концом. Страхи меня не спасут и не помогут.

Жду, что Кесседи спросит, не шпион ли я, или на кого работаю, или с кем у меня была встреча прошлой ночью. Но Райан не задает вопросов, на которые заведомо отвечу ложью.

— Тогда что? — спрашивает он вместо этого. — Хочешь знать, что там произошло? — кивает в сторону дома. Волосы вновь падают на глаза, но Кесседи не убирает их, будто ему все равно.

— Скорее хочу знать, что произойдет, — отвечаю, — сюрпризы не люблю.

Кажется, мне удается его удивить. Он поднимает глаза и смотрит прямо на меня, ожидая объяснений.

И я говорю:

— Вы поспорили с Коэном о судьбе Пола. Пола арестовали, и теперь, наверняка, допрашивают. Сдаст ли он банду — вопрос времени. Сдаст. Не сдаст сразу — будут бить, не сдаст и тогда — попробуют подкупить, не купится — оставят на пару суток в камере с головорезами, истосковавшимися по женской ласке, — глаза Райана округляются с каждым произнесенным мною словом, то ли удивляется, откуда я знаю, то ли, что вот так спокойно об этом говорю. — Так что сдаст, — продолжаю под пристальным взглядом. — И ты, и Коэн это понимаете. И сюда нагрянут. Нас много, так что для надежности, скорее всего, и не станут пытаться брать живыми, пальнут из пушки по дому. Был дом — нет дома, а заодно и семьи Гвен нет: кто меньше знает, тот дольше живет. А потому у нас два варианта: каким-то образом с волшебными связями Коэна устроить так, чтобы Пол умер до того, как успел дать показания, либо срочно собрать вещи и бежать. Ты против убийства Пола, а Коэн — за. Разумеется, о спасении Пола речи не идет, это самоубийство.

Замолкаю, а Кесседи еще несколько секунд сверлит меня взглядом.

— Подслушивал? — делает он неверный вывод о причинах моей осведомленности. Видимо, что кто-то еще в этой банде умеет думать, ему непривычно.

Пожимаю плечами. Отворачиваюсь. Неуютно и даже неловко под этим прожигающим взглядом. Поднимаю из-под ног камушек и запускаю его в дальний сугроб.

— Зачем? — говорю. — Все и так ясно.

Сначала думаю, что Кесседи мне не верит и ломает голову над тем, каким образом мне все же удалось подслушать их разговор, но потом он шумно выдыхает и начинает тереть виски, будто у него сильная головная боль.

— Откуда ты такой умный на мою голову…

Усмехаюсь. Несмотря на смысл фразы, звучит она вполне дружелюбно.

Райан заметно расслабляется: не чувствует угрозы. Да и я ее от него точно не чувствую, что со мной случается редко. Он вытягивает ноги, усаживается поудобнее и вполоборота поворачивается в мою сторону.

— И какой вариант выбрал бы ты, умник? — интересуется.

— Будучи в банде две недели, навряд ли я имею право голоса, — отвечаю, не обращая внимания на ехидное обращение. — Но кое-что мне непонятно.

— Ну, надо же, — Райан качает головой, — мне уже показалось, что ты знаешь все и обо всем.

Издеваемся, значит? Ладно, мне безразлично.

Игнорирую последнее замечание и продолжаю:

— Коэн — самопровозглашенный король, его слово всегда последнее, тебя он уважает, но если твое мнение идет вразрез с его собственным, прислушиваться не станет. Тогда почему Пол еще жив?

Кажется, мне в очередной раз удается его удивить, потому как ехидное выражение покидает лицо Кесседи, и он снова становится серьезным.

— Потому что, как ты говоришь, «волшебных связей» в следственном изоляторе у Фреда нет. Они есть у меня. Один из охранников мне должен, и Коэн хочет, чтобы я попросил его об «услуге».

— И убийство входит в его спектр услуг? — уточняю. Тут речь не в человеколюбии, просто убийство ценного заключенного, способного сдать подельников, может принести неприятности исполнителю, самое меньшее — лишить теплого рабочего места.

— Он обязан мне жизнью, — отвечает Кесседи, будто это все объясняет.

В Нижнем мире живут по понятиям, ну, конечно же. Мою жизнь никто никогда не спасал, поэтому на эту тему мне задумываться не приходилось.

Погодите-ка…

— То есть, хочешь сказать, раз я спас тебя вчера, тоже могу попросить тебя кого-то убить? — несмотря на сложившуюся ситуацию и тему, которую мы обсуждаем, мой голос звучит весело. Ты спасаешь кому-то жизнь, а потом он отнимает чужую жизнь за тебя. Круговорот смертей в природе. Маразм какой-то.

Райан моего истерического веселья не разделяет и заметно мрачнеет.

— Попросишь? — спрашивает прямо и напряженно.

Мне становится не по себе.

— Я тебя вчера спас, ты меня вчера же прикрыл, — говорю быстро, чтобы закрыть тему раз и навсегда. — Мы в расчете, — при учете того, что сделал бы со мной Коэн, если бы что-то заподозрил, Райан, на самом деле, мне ничего не должен.

Его лицо светлеет. Он молчит несколько минут, запрокинув голову и смотря в редкие облака над головой, потом спрашивает:

— А ты-то сам, что думаешь, умник?

Похоже, так сосед и будет теперь меня звать. Ненавижу клички, но эта не худшая из возможных. Спорить настроения нет.

— Я думаю, что судьба Пола меня мало волнует, — нет смысла кривить душой. — Убить его — обезопасить себя на некоторое время. Но, насколько я понимаю, вы здесь давно? — дожидаюсь кивка и продолжаю: — Отсутствие движения — это смерть, просто отсрочка, — четыре однообразных года на заводе почти превратили меня в зомби. — Место все равно нужно менять. Ты сам говорил, что Коэн во всем ищет смысл, так вот, я считаю, что убивать Пола смысла нет.

— Именно это я ему и сказал, — соглашается Кесседи. — Только Фред и не подумал слушать.

Молчу и раздумываю, как быть. Мне действительно плевать на арестованного члена банды, но и нет причин желать ему смерти. Если Коэн послушает Кесседи, и мы уйдем из дома Рынды и Гвен, мне это определенно на руку. Кто знает, вдруг тогда главарь выйдет на связь с таинственными «богатыми друзьями».

— Коэн не послушал тебя, потому что в первую очередь ты не хочешь убивать Пола, — говорю.

— С чего это ты взял, умник?

— Ваш спор вывел тебя на эмоции, — это очевидно.

Райан достает из кармана сигареты и снова закуривает. Ненавижу запах дыма. Отодвигаюсь подальше. Раздумываю пару мгновений, потом и вовсе поднимаюсь на ноги. Миссия выполнена: информация получена, Кесседи немного отвлекся и перестал психовать, а значит, сможет поговорить с Коэном спокойно и донести до него свои веские аргументы.

— Пожалуй, пойду, — говорю, убирая руки в карманы и делая шаг по направлению к дому.

— Валяй, умник, — кривится Райан, но вполне себе добродушно.

Как старому другу, ну надо же.

13.

Возвращаюсь. Рид у дверей интересуется, что там с Райаном, но только дергаю плечом:

— Нормально, — и, все так же фальшиво прихрамывая, плетусь в свой отсек.

В подвале тишина, очевидно, все улеглись спать от греха подальше. Отличная идея, мне она нравится. Глаза слипаются. Мало того, что ночка выдалась бессонная, так еще и нервная.

Вешаю куртку на крючок и ложусь. Когда Кесседи вернется и переубедит Коэна, меня, наверняка, кто-нибудь разбудит и велит собирать вещи. Поэтому стараюсь выбросить из головы все мысли и заснуть. Если нам придется уходить в спешке, кто знает, когда удастся поспать в следующий раз.

***

— А тебе кто-нибудь нравится в школе?

Девочка расчесывает свои длинные волосы перед зеркалом, и так и замирает с расческой в руках.

— Мама! — восклицает возмущенно, а щеки алеют.

— Нравится, — решает мать, стоящая у окна с лейкой в руках, она пришла в комнату дочери, чтобы полить цветы.

— А вот и нет! — упирается девочка. Ей, и правда, нравится одноклассник, но признаться в этом матери — ни за что!

— Расскажи мне, — женщина улыбается, оставляет лейку на подоконнике и устраивается на краю кровати, застеленной покрывалом нежно-розового цвета. — Первая влюбленность — это так чудесно.

Девочка краснеет еще больше. Она даже подружкам не рассказывала о своей тайной симпатии, а тут…

— Лаааадно, — сдается, откладывает расческу и поворачивается к матери на крутящемся стуле. — Его зовут Шон, мы в одном классе по математике.

Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой.

— И какой он?

Девочка задумывается. Он… он…

— Он красивый! — выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную.

— Разве внешность — главное?

Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета.

— Еще он умный, — находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости.

— Но главное — красивый, — усмехается мать, подходит и обнимает дочь, — дурочка ты моя маленькая, душа — вот главное в человеке.

— Может, у него и душа красивая, — бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. — Вы же с папой красивые.

Женщина смеется.

— Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок…

…Ребенок…

Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле…

Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность?

Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок.

Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке.

— Кэм, вставай скорей, — выпаливает мальчишка. — Тебя Райан зовет.

Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя?

Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться.

— Куда зовет? — неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем.

— Наверх, — Мышонок указывает пальцем в потолок.

Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке — не понадобится.

У дверей все еще Рид.

— Ты куда? — спрашивает.

К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно:

— К Райану. Позвал.

Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.

Когда поднимаюсь по лестнице в дом, то понимаю, что день еще в разгаре. Кто знает, сколько мне удалось поспать, часов здесь нет.

Ожидаю увидеть Рынду, но ни ее, ни ребенка в доме нет. Ушли гулять? Но долго этим вопросом задаваться не удается, потому что в помещении Райан и Гвен. Гвендолин лежит на кровати и то ли стонет, то ли поскуливает — не разобрать. Кесседи что-то тихо говорит, судя по тону, успокаивающее.

Сглатываю и на негнущихся ногах приближаюсь. В нос тут же ударяет запах крови. Она везде: ей пропитана изорванная одежда Гвен и простыня, на которой она лежит. Крови я не боюсь, но от этого запаха в душном помещении кружится голова, и хочется зажать нос рукавом, а еще лучше — взять и сбежать. Но остаюсь. Вопрос «Что произошло? » тоже не срывается с языка, потому что пояснений не требуется.

— Кэм, — в голосе Райана явное облегчение, — помоги, подержи ей голову, — Гвендолин пытается брыкаться и тихо скулит. — Надо, Гвен, — говорит ей строго и снова мне: — Надо зашить, я не справлюсь один.

Смотрю на распоротую от глаза до губ щеку Гвендолин, и мне хочется разреветься. Отвлекла патруль, значит… Ногти впиваются в ладони.

— Кэм! — окликает меня Кесседи, видя, что я не совсем в себе.

Трясу головой, пытаюсь сосредоточиться.

— Хорошо, держу.

Из кармана Райана появляется миниатюрный фонарик, он включает его и зажимает в зубах. Освещения в помещении явно недостаточно. Заворожено смотрю, как он берет уже приготовленную нитку с кривой иголкой, поливает их спиртом из бутылки (видимо, достали в одну из вылазок вместе с продуктами) и склоняется над раненой.

Он, что, правда, сейчас будет зашивать ей щеку?!

Вопросы типа: «а ты сможешь? », «а ты умеешь? » вертятся на языке, но мне хватает ума придержать их на потом. Пожалуй, мне по-настоящему жутко впервые за долгое время, но умом понимаю, что врачей здесь нет, а Гвен нужна помощь. Иначе она просто умрет.

В Нижнем мире вообще нет врачей, потому как людей и так слишком много, и их трудно прокормить. Поэтому сокращение численности из-за смертности вследствие травм и болезней правительством только приветствуется. Люди лечат друг друга, передают навыки от родителей к детям. Так что в Нижнем мире, если и встретишь человека, называющего себя «доктором» или «лекарем», то это непременно будет самоучка, который, может, и правда, что-то умеет, но в отсутствие большинства медикаментов и медицинской аппаратуры, бессилен в девяти случаях из десяти.

Был у нас на заводе один настоящий доктор из Верхнего мира, с образованием и должным опытом. Его сослали в Нижний мир за какое-то преступление, так он не прожил и месяца — сам на себя руки и наложил. Тем самым скальпелем, который ему позволили привезти с собой для якобы продолжения врачебной деятельности. Человек тонкой душевной организации оказался…

Держу голову несчастной, а Райан принимается за дело. Обезболить нечем, Гвендолин стонет, дергается. Кесседи чертыхается сквозь зубы, но так как в них зажат фонарик, слов не разобрать.

Через несколько минут мои опасения по поводу умений соседа испаряются. Умеет, понимаю. И опыт тоже есть. И не боится — что главное в этом деле.

— Почти все, — шепчу Гвендолин, понимаю, что, вряд ли, поможет, но чувствую себя совершенно беспомощно и не знаю, как еще помочь. — Немножко осталось… потерпи.. — Кесседи бросает на меня одобрительный взгляд.

С щекой закончил.

— Нет, не надо! — кричит Гвендолин, когда он берется за платье. Из-за свежего шва ее лицо перекошено, губы наполовину не слушаются, но она все равно упирается, хватается за подол, кричит.

Мне снова подкатывает к горлу.

— Все будет нормально… нормально, — уже не понимаю, что говорю.

Смотрю на Кесседи в полном шоке и восхищении, честное слово. Нет, он и раньше казался мне самым адекватным в банде Проклятых, но что способен на ТАКОЕ!

Мне удается обездвижить Гвен, а Райану таки избавиться от ее уже в любом случае погибшего платья.

На внутреннюю поверхность бедер накладывается еще несколько швов, раны по всему телу промываются и перевязываются. Вот только кто знает, какие там внутренние повреждения...

Одно только могу сказать с уверенностью — Райан Кесседи сделал все, что мог и даже больше, и намного больше, чем смог бы кто-то другой на его месте.

— Все, свободен, — сообщает мне сосед, снова склоняясь над Гвен с фонариком в перепачканных кровью руках.

Понятно, что и где он пытается рассмотреть, но я не врач, совсем не врач, помочь больше не могу, и видеть этого не хочу.

Как зомби, двигаюсь к выходу на улицу, мои руки тоже в крови, но помою их потом. Сейчас все, что мне нужно — на воздух.

Уже на пороге ловлю себя на мысли: все-таки хорошо, что девочка, которая мне снится, умерла. Никому не место в Нижнем Мире, но женщинам особенно.

***

Сижу на том же прогнившем диване, обхватив себя руками, и смотрю в небо. Надо мной плывут облака, а в голове абсолютная звенящая пустота. Меня будто выжали, прогнали через центрифугу и повесили сушиться на бельевой веревке.

Шаги. Скрипит снег. Мне не надо поворачиваться, чтобы увидеть, кто идет ко мне, и так знаю.

— Держи, не хватало еще воспаление легких заполучить, — мне на колени падает свернутое одеяло. Сам Райан тоже завернут в плед. Куртки-то остались в подвале. Только сейчас до меня доходит, что все это время сижу на морозе в тонком свитере, но холода не чувствую.

— Спасибо, — еле разлепляю губы, чтобы сказать такое непривычное слово.

— Угу, — отзывается Кесседи, усаживается рядом, закуривает.

Несколько минут сидим молча. Обращаю внимание, что у соседа вымыты руки, мои же в засохшей крови.

— Откуда?.. — спрашиваю. Нет нужды пояснять, что имею в виду, он и так понимает.

— Отец был врачом.

Сразу же отмечаю слово: «был». Прошедшее время. Потому не задаю больше вопросов на эту тему. Все, что связано с родными, свято, особенно с ушедшими, это табу.

— Почему ты позвал меня? — спрашиваю то, что мне действительно непонятно.

Райан пожимает плечами.

— Мне показалось, тебе можно доверять.

Почти захлебываюсь рвущимся наружу истеричным смехом. Мне? Доверять? Очнись, Кесседи, я же крыса, шпион! Доверять мне? Да я здесь, чтобы покончить со всеми вами! Чтобы спасти своего отца, я сдам Коэна, Мышонка, тебя — всех! Слышишь, Райан, мне нельзя доверять!

Но это только мысли. Молчу и кутаюсь в одеяло.

В этот момент испытываю жуткое отвращение от себя. Да, я крыса, работаю на «верхних», которым даже невдомек, что на самом деле происходит в Нижнем мире. Возникает желание прямо сейчас выложить Кесседи всю правду. Но это всего лишь последствия стресса, Райан мне не друг, не нужно обманываться. Каждый сам за себя, а мне нужно попробовать выжить.

— Если бы не ты, она бы умерла, — говорю.

— Она и сейчас может умереть, — отвечает Кесседи и сплевывает. — Я не гинеколог.

Повисает молчание, и я снова его нарушаю.

— Это ведь не в первый раз?

Райан выбрасывает окурок и смотрит на него с не меньшим отвращением, чем я.

— Она и раньше отвлекала от нас патруль, — отвечает, — но чтобы так сильно — впервые.

Чертов Нижний мир! Чертов Аквилон! Ненавижу.

Закусываю нижнюю губу до крови, чтобы не закричать. Молчу.

— Фреду за еду она тоже платит… натурой, — добавляет Райан, будто специально хочет меня добить.

Замолкаю и отворачиваюсь.

Меня начинает запоздало трясти.

14.

Руки уже красные, как клешни у вареного рака, но продолжаю намыливать их и тереть мочалкой. Меня все еще потряхивает и иногда пробивает на истерический смех. Никак не могу избавиться от ощущения крови на своих руках.

— Кэм, ты здесь? — раздается из коридора, и дверь тут же распахивается.

Сцепляю зубы. Черт, а если бы мне вздумалось помыться целиком?

Бросаю на Кесседи злобный взгляд и продолжаю свое занятие.

— Кончай уже, — говорит Райан, он останавливается на пороге, привалившись плечом к дверному косяку. Не реагирую. — Кожу сдерешь, я серьезно.

— Я справлюсь, — отрезаю. Звучит грубо, знаю, но я всегда хамлю и огрызаюсь, когда мне хочется плакать.

— Хорошо, — Кесседи не спорит и уходит.

Святой он, что ли? Даже не огрызнулся в ответ. Ведь мы-то оба знаем, что Райан ни в чем не виноват, напротив, он действовал абсолютно правильно и быстро в нужный момент. А вот мои нервы ни к черту.

Делаю над собой усилие и вытираю руки жестким облезлым полотенцем. Хватит истерить, Кэм, просто хватит.

Выхожу и бреду в наш отсек. В коридоре суета, гомон, члены банды собираются покинуть давно обсиженное место. Волнение и страх прямо-таки витают в воздухе. Кажется, они, и правда, считали этот подвал своим домом.

Поднимаю штору и замираю в дверях, как и Райан несколько минут назад в ванной. Он внутри, складывает в рюкзак сменную одежду. Надо бы извиниться, но язык не поворачивается. Не умею извиняться, слишком долго мне не приходилось этого делать.

— Он принял твою точку зрения? — задаю совершенно бесполезный вопрос, все и так понятно по всеобщим сборам.

— Да, — откликается Райан, — мы достигли взаимопонимания. Собирайся.

Пожимаю плечами:

— Мне нечего собирать, только то, что на мне.

— Тем лучше, — многозначительно произносит Кесседи, и понимаю, что он думает о том же, о чем и я, о том, что члены банды слишком привязались к этому месту, а в Нижнем мире нельзя привязываться ни к чему и ни к кому, если хочешь выжить. — Держи, — Райан достает из-под койки еще один пустой рюкзак и кидает мне, неуклюже ловлю, но он никак не комментирует мою неловкость, — понесешь припасы, раз нет личных вещей, и одеяло возьми.

Киваю, не возражая.

Райан продолжает собираться, и я, наконец, вижу предмет своего крайнего любопытства — книгу. Теперь он не пытается ее утаить и достает из-под матраса совершенно открыто, зная, что я за ним наблюдаю. Неужели на самом деле доверяет? Бред.

— Умеешь обрабатывать раны, накладывать швы, читать… — произношу тихо, чтобы нас не услышали остальные.

Райан бросает на меня взгляд.

— Да и ты вроде не безграмотный.

Что есть, то есть. Раздумываю, не возразить ли или не заявить, что я-то читать не умею, но врать совершенно не хочется, поэтому молчу.

Но я умею читать, потому что за моими плечами семь классов школы и родители-интеллигенты, а вот он… Нет, не сходится. Райан, действительно, выглядит слишком образованным для парня, родившегося и выросшего здесь, «внизу». Неужели его отец, и правда, был доктором? Настоящим?

— Ты не отсюда, — вырывается у меня вслух.

Райан на мгновение отвлекается от своего занятия и поднимает на меня глаза:

— В смысле — не отсюда?

— Не из Нижнего мира, — мой голос падает до шепота.

— А, ты об этом, — отвечает спокойно. — Я родился в Верхнем мире, — и, судя по ровному тону голоса, он вовсе не боится, что кто-то нас услышит.

— Он знает? — я киваю головой в боковую «стену» из шторы, в ту сторону, где в конце коридора располагается отсек Коэна.

— Все знают, — равнодушно говорит Кесседи, будто нет в этом ничего такого.

— Но… — начинаю, но на этом многословность моего соседа заканчивается.

— Был там, теперь здесь. Конец истории, — прерывает, явно давая понять, что откровений не будет.

Пожимаю плечами:

— Ладно.

— Собирайся, — бросает мне Райан уже через плечо и выходит из «комнаты», а я несколько секунд так и стою, уткнувшись взглядом в опустившуюся за ним штору.

Запоздало доходит: если мне так легко удалось определить, что он родом «сверху», неужели и мое происхождение так бросается в глаза? И понял ли это главарь? Если понял, вся моя легенда летит псу под хвост…

Наконец, соображаю, что, кроме меня, тут никого нет, и подхожу к раскрытому рюкзаку, сверху в котором лежит книга. Бессовестно беру предмет в руки и открываю первую страницу.

Это медицинский справочник. И не простой, это память.

Мои пальцы проводят по пожелтевшему от времени форзацу: «Дорогому другу, Генри Кесседи». Следующая страница вырвана.

Должно быть, Генри — имя отца Райана.

Снова чувствую себя крысой и решительно кладу книгу на место. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то посторонний копался в делах моей семьи.

Оставив то, что трогать у меня не было ни малейшего права, подхватываю выданный рюкзак и направляюсь на кухню. Припасы, так припасы.

***

Выдвигаемся, когда темнеет. Тяжелый рюкзак оттягивает плечи. По одному поднимаемся по лестнице, ведущей из подвала, в последний раз, и выходим на улицу на морозный воздух.

Последний час Кесседи не попадался мне на глаза, и теперь понимаю, где он был, — у Гвен. Гвендолин так и лежит на койке, Рында возится с малышом. Они не прощаются и ничего не говорят. Старуха даже не поднимает головы, когда мы проходим мимо нее. Должно быть, боится, что передумаем.

— Как она? — спрашиваю негромко, когда Райан догоняет остальных, покинув дом последним.

— Температура, — пожимает плечами. — Если не начнется заражение, все будет… нормально, — он сбивается, понимая, что «хорошо» в любом случае никогда не будет, поэтому в последний момент заменяет слово.

Но я думаю иначе, нормально тоже не будет. Если Гвен выживет и встанет на ноги, придут другие: банды, патрули, — да кто угодно!

— Куда мы идем? — спрашиваю Райана, пристроившегося рядом. Задаю вопрос больше не для получения ответа, а чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

— Фреда спроси, — с фальшивой беспечностью отвечает Кесседи, на ходу поправляя лямки своего рюкзака.

Вглядываюсь в спины идущих впереди. Где-то там во главе вышагивает Коэн и ведет своих подопечных… куда?

— У него хоть есть план? — перехожу на шепот.

— У Фреда всегда есть план, — сообщает Райан.

Хмыкаю и замолкаю.

Пусть все идет, как идет.

Мышонок спотыкается и падает лицом в снег. Фил усмехается и переступает через него. Райан поднимает за шиворот и ставит на ноги.

Неужели все дело в воспитании Верхнего мира или в чем-то другом, чего я не в силах постичь? Но если в Верхнем мире все такие хорошие, то как они допустили то, что творится в Нижнем?

***

Мы идем всю ночь, останавливаемся на привалы дважды, но всего на несколько минут. Не едим и лишь изредка пьем воду. Чувствую себя выжатым в чашку лимоном. Остальные выглядят не лучше, но наша цель — удалиться как можно дальше и быстрее от дома Гвендолин. Потому что никто не знает, когда у Пола развяжется язык.

Особенно тяжело приходится Мышонку и Брэдли Попсу, как самым младшим. Но надо отдать им должное: никто не хнычет и не жалуется.

Первое время Райан держится замыкающим, ближе к утру он уже не отходит от младших членов банды, контролируя и присматривая. Чаще поглядываю в их сторону. Сегодня сосед открылся мне совершенно с другой стороны.

Когда начинает светать, Кесседи уходит вперед. Они шагают вместе с Коэном, о чем-то негромко переговариваясь, так, чтобы остальные члены банды их не слышали.

В этот момент Мышонок снова падает, зацепившись в темноте за штырь, торчащий из-под снега. На этот раз падение выходит неудачным, он подворачивает ногу и так и остается сидеть на холодном снегу.

— Ты как? — бросив взгляд на ехидную ухмылку Фила, приближаюсь к мальчишке.

— Нога, — во взгляде Мышонка полное отчаяние, встать он не может, но понимает, что надо идти, а Коэн не остановит из-за него всю банду. И я это тоже понимаю.

— Давай, — нагибаюсь, помогая ему подняться. Будь он одного со мной роста, было бы проще, можно было бы просто перекинуть его руку себе через плечо и плестись вместе, медленно, но это уже кое-что. Но Мышонок ниже. Подхватываю его под мышкой, вцепляюсь в куртку, чтобы не выпустить. — Терпи, — говорю сквозь зубы.

Уже вот-вот рассвет, а Коэн не планировал идти в светлое время суток. Ногу нужно перевязать, а может, вправить, но мы не можем останавливаться, в прошлое падение Мыша Коэн недвусмысленно дал понять, что избавится от «балласта», если тот будет мешать продвижению.

— Я… я… иду, — выдыхает мальчишка, морщась от боли, но идет.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем наш тандем замечает Кесседи.

Не могу разобрать выражение его лица. Кажется, удивлен моим альтруизмом. Взаимно, бывший сосед!

Райан возвращается.

— Серьезно? — спрашивает он почему-то меня.

Откуда мне знать? Мой папа инженер, а не доктор.

— Думаю, вывих, — пыхчу, мальчишка тяжелее, чем выглядит.

— Дай посмотрю, — Кесседи приседает на корточки, а я все так же поддерживаю Мышонка. Он задирает штанину. Вижу, что щиколотка уже порядком распухла. Вот уж не вовремя. Пальцы Райана уверенно пробегают по пострадавшему месту, а сам он хмурится. — Надо вправлять.

Мышонок бледнеет.

— Кесс! — долетает с начала нашей маленькой колонны. — Какого черта?!

Кесседи на мгновение сжимает губы, потом выпрямляется, оборачивается и отвечает ровным спокойным голосом:

— Фред, Мышь ранен, нам нужен привал.

— Привал через час!

— Фред…

— Я сказал, привал через час!

— Нет, Фред, привал сейчас.

Все затихают. Никому не хочется оказаться под перекрестным огнем.

Ноздри Коэна гневно раздуваются, он взбешен тем, что ему перечат. Пожалуй, никому, кроме Кесседи, главарь не спустил бы с рук подобное.

— Останьтесь и разберитесь, — решает Коэн. — Кэм, поможешь. Но если вы не догоните через час…

— Все муки ада падут на нас, — бормочет Кесседи себе под нос и отвечает громко: — Хорошо, Фред, я тебя понял.

Дискуссия окончена. Снег скрипит, банда уходит прочь, а мы остаемся.

Кажется, меня записали во вспомогательный медперсонал без суда и следствия. Ладно.

— Одеяло постели, — выдает Райан нечто среднее между командой и просьбой, стоит затихнуть звуку скрипучих шагов.

Одеяло свернуто в несколько раз и устроено под лямками рюкзака. Достаю и расстилаю на утоптанном снегу. Кесседи тут же усаживает Мыша на него.

— Вторая операция за один день, коллега? — это Райан мне.

— Тебе смешно? — огрызаюсь.

Кесседи как-то невесело усмехается и не отвечает.

На этом разговоры оканчиваются. Мышонок уже на земле, Райан приседает на корточки, ощупывая лодыжку.

— Будет больно, — предупреждает и резко дергает. Глаза мальчишки увлажняются, он мычит от боли, сцепив зубы, но, слава его разумности, не кричит. Не хватало еще привлечь незваных гостей.

— Ты… не… сказал, что будет ТАК… больно, — бормочет Мышонок.

— Ты не спрашивал, — Кесседи отходит, скидывает с плеч свой рюкзак и начинает копаться в нем, пока не извлекает моток ткани. Деловито рвет на куски, после чего возвращается к нам. — Сейчас перевяжем, — сообщает пострадавшему, — и нужно пару дней поменьше наступать на эту ногу, — интересно, как он себе это представляет?

— Фред, — испуганно напоминает Мышонок, — он сказал, надо идти, нельзя быть балластом.

— Значит, будешь идти, — отрезает Кесседи, потом его голос смягчается: — Я буду помогать, — поднимает глаза на меня. Чего ждет?

Дергаю плечом и дарю Райану хмурый взгляд.

— Поможем, — поддерживаю вслух. Чувствую себя нелепо, два добрых дела за одни сутки — это для меня слишком.

После того, как Кесседи заканчивает перевязку, помогает Мышонку обуться. Везет, что ботинки больше на несколько размеров.

— Идем? — спрашиваю.

— Угу, — Райан уже на ногах, надевает рюкзак на спину, а потом останавливается на середине движения и сбрасывает его обратно на снег, — пожалуй, так, — комментирует, — возьмешь? — киваю.

Сам поднимает Мыша и перекидывает себе через плечо.

— Без вариантов, приятель, — поясняет, — на руках я тебя далеко не донесу.

Мальчишка не возражает, да и я тоже. Рюкзак у Райана не слишком-то легкий, но Мышонка я не подниму, а если и сумею, то пройду с ним не дальше, чем на два шага.

Так мы и идем: я тащу два рюкзака, Райан Мышонка, а сам Мышь висит вниз головой и время от времени жалуется, что его укачивает, и сейчас стошнит. Весело.

***

— Ну и как мы их найдем? — спрашиваю, оглядывая окрестности.

Уже совсем светло.

Большую часть ночи мы шли мимо полуразрушенных промышленных зданий, которыми давно не пользовались, теперь же оказались в когда-то жилом поселке.

Сложно представить, что раньше это место было по-настоящему населено, люди приезжали сюда из Верхнего мира на заработки, работали на производстве, привозили с собой целые семьи. Все развалилось в прямом и переносном смысле, а поселок встречает нас насквозь прогнившими бараками с выбитыми стеклами, кое-где окна забиты досками.

— Черт его знает, — признается Кесседи.

— Мы потерялись? — тут же спохватывается Мышонок на его плече.

— Найдем, говорю, — уверенно заявляет Райан.

Ясное дело, найдем, потому что с выбором у нас небогато. А вот то, что обещали догнать за час, а потратили больше, — скверно. Коэн и так недоволен.

— Пойдем искать следы, — предлагаю. Райан кивает, лицо у него напряженное, тоже не ожидает ничего хорошего от встречи с главарем, к тому же явно выдохся от своей ноши.

Мы плетемся по протоптанной тропинке на заваленной снегом дороге. Постоянно озираюсь по сторонам, больше стараясь ни высмотреть кого-то из Проклятых, а не пропустить появление незнакомцев. Поселок большой, много больше, чем тот, в котором мы жили раньше. Хотя тот считается центральным районом. Кто знает, какие банды уже облюбовали это место.

Вспоминаю о СБ. Надеюсь, они не потеряют Проклятых из виду.

— Смотри, умник, — зовет Кесседи.

Вглядываюсь в сторону, куда он указывает, но все равно не вижу ничего необычного. Снег вокруг либо не тронут вообще, либо утоптан. Где свежие следы, а где старые — не поймешь.

— Куда? — сдаюсь.

— Вон, — указывает рукой.

Теперь вижу, на одном из островков нетронутого снега кто-то пальцем вывел стрелку, указывающую направление.

— Ловушка или свои? — спрашиваю. «Свои», тоже мне. Когда это Проклятые стали «моими»?

— Либо то, либо другое, — отзывается Райан, похоже, уже настолько выдохся, что ему все равно.

— Логично, — хмыкаю и решительно поворачиваю туда, куда указывает стрелка.

Либо местные так заманивают к себе любопытных чужаков, либо кто-то сердобольный (а, кроме Брэдли Попса, вариантов у меня нет) позаботился, чтобы мы нашли Коэна и остальных.

Поднимаю с земли камень, целюсь и кидаю. Он падает в сугроб, испортив аккуратно выведенную стрелку. Если ловушка — кому-то придется выйти и нарисовать свой «указатель» заново.

Кесседи одобрительно кивает. Наивный, будто мне требуется его одобрение.

15.

Если в поселке и обретаются местные банды, то они не заморачиваются отловом путников. Стрелку нарисовал догадливый Попс, и она выводит нас к остальным. Еще за несколько дворов чувствуется запах дыма. Значит, Коэн счел это место достаточно безопасным, чтобы развести костер.

Проклятые находятся в одном из бараков, расположенных в стороне от основной дороги. Дверь строения снята с петель, и вместо нее в проходе виднеется голова Курта, крупного неразговорчивого парня, чьи необычно пухлые щеки запомнились мне еще по слайдам.

Райан поднимает свободную руку в приветствии (второй поддерживает Мышонка). По обычно равнодушному лицу здоровяка Курта проскальзывает улыбка, но тут же снова исчезает. Он качает головой и поджимает губы — предупреждает, что теплой встречи не будет.

— Будут проблемы, что задержались? — спрашиваю.

Кесседи отмахивается:

— Не больше, чем обычно. А вот у тебя будут, — это он Мышу, которого только теперь ставит на ноги. Мальчишка пошатывается и снова почти падает, но Райан ловит его за воротник и держит до тех пор, пока тот не восстанавливает равновесие. — Фред до сих пор зол на тебя из-за Сида, теперь за то, что тормозишь группу. Продолжать, или выводы сделаешь сам?

— Сам, — бурчит Мышонок, опуская взгляд.

— Отлично, — серьезно кивает Райан. — Так что выгляди здоровее всех здоровых.

— Угу, — вздыхает мальчишка, наступает на больную ногу, охает и начинает валиться на бок.

— Понятно, — Кесседи разворачивает его, как куклу, прижимает к своему боку и кладет ладонь на плечо. — Идешь рядом, весь вес на меня, и делаешь вид, что все в порядке.

— Я… я постараюсь…

— Сделаешь, — отрезает Райан и делает первый шаг. Мышонок пытается приноровиться идти, так, как ему сказано. Когда Кесседи убеждается, что со стороны все выглядит более-менее прилично, то оборачивается ко мне и протягивает свободную левую руку за рюкзаком. — Давай.

— Он и так тяжелый, — качаю головой, имея в виду раненого мальчишку. — Я донесу.

— Давай, — повторяет Райан с нажимом. Ясно, нетяжелый, потому что здоров и просто идет рядом. А раз так, с чего бы Кесседи отдавать мне свою поклажу.

Больше не спорю и отдаю рюкзак.

— Умник, иди вперед, — кивает бывший сосед.

Засовываю руки в широкие теплые карманы штанов. Мне, что, больше всех надо? Пусть поступает, как знает.

Прохожу вперед, поднимаюсь по кривым ступеням. Курт сторонится, и я вхожу внутрь.

За порогом большое пространство, служащее раньше холлом. Проклятые не стали разбредаться по пустым холодным комнатам и расположились здесь. Посередине помещения прямо на полу разведен костер, а члены банды устроились по периметру: кто-то сидит и жует что-то из припасов, кто-то уже спит.

Ближе всех к дверям, полулежа на одеяле, сидит Фил. Ловлю его злой взгляд. Поразительное неравнодушие к моей персоне.

Коэн у костра. Он как раз пьет из фляжки, когда видит вошедших. Его обезображенное шрамом лицо становится еще более безобразным. Глаза полны гнева. Фляжка замирает у губ. На кого из нас направлен гнев, ясно без слов. Меня главарь вообще будто не замечает.

Воспользовавшись ситуацией, молча прохожу мимо вглубь помещения и бросаю вещи у стены, подальше от всех. Хватит с меня соседей.

Коэн в это время медленно закручивает фляжку, не спуская с виновника задержки гневного взгляда. Психологический момент, куда же без него. Главарь хочет напугать мальчишку еще до того, как откроет рот или ударит.

Кесседи отпускает Мыша и тоже отходит, вид у него абсолютно незаинтересованный. Мышонок остается стоять перед Коэном, усиленно делая вид, что ему не тяжело держаться в вертикальном положении на обеих ногах. Здоровая нога подрагивает в колене, значит, старается перенести вес тела на нее.

— Мышь, — голос главаря переполнен ядом. — Я ведь тебя предупреждал?

Мышонок нервно сглатывает и кивает.

Коэн поднимается со своего места, плавно, потягиваясь, словно кот, не спеша приближается… и бьет мальчишку наотмашь по лицу. Мышонок падает на пол, будто марионетка без веревок.

Бросаю взгляд на Райана. Его лицо ничего не выражает. Он даже не оборачивается, спокойно расстилает одеяло на свободном месте и устраивает рюкзак. Если бы мне не довелось видеть его заботу о мальчике, ни за что бы не возникло сомнений, что ему наплевать.

— Вставай, — приказывает Коэн.

Мышонок поднимается, медленно, сцепив зубы. Снова ожидаю, что главарь ударит ногой лежачего, но он ждет, пока «подданный» поднимется и встанет перед ним во весь рост. Только после этого бьет снова, сильнее, чем в прошлый раз. На стену летят капли крови, а сам Коэн потирает костяшки пальцев, окрасившиеся в красный цвет.

Это еще хуже, чем нападение Боба на заводе. Там люди старались сделать вид, что ничего не замечают и поскорее убраться со сцены. Здесь же все замерли, наблюдая за действиями своего вожака с равнодушием (Курт), одобрением (Фил), любопытством (Кир и Рид) или страхом (Попс).

Публичное унижение — важный этап дрессировки.

Сажусь на одеяло, сгибаю ноги, подтягиваю колени к подбородку и отворачиваюсь. На стене пляшет причудливая тень от костра, извивается, растет и снова тает.

Никто не вступится за младшего члена банды, даже если и считает, что Коэн не прав. Своя шкура — самое ценное, что есть здесь у каждого.

Делаю усилие и расслабляю пальцы, сами собой сжавшиеся в кулак. В банде свои правила, и не мне их менять. Я такая же крыса, как и другие.

На этот раз мальчик не встает, сжимается в комок, спрятав лицо в коленях, и тихо скулит. При учете, что Коэн не бьет лежачего, это правильно.

— Считай это последним предупреждением, — говорит Коэн и сплевывает на пол. Надеюсь, что на пол, а не на Мышонка. Не смотрю.

После этого главарь спокойно возвращается к костру. «Император» выплеснул свой гнев.

Поднимаю глаза. Мышонок еще на полу, но никто больше не обращает внимания на скорчившегося в углу мальчишку.

Чувствую на себе взгляд. Кесседи. Он едва заметно качает головой и отворачивается. Что это? Предупреждение сидеть и не рыпаться? Обойдусь без советов. Мне хватает мозгов не нарываться на гнев Коэна.

Достаю из рюкзака кусок вяленого мяса и начинаю медленно жевать. Аппетита нет совсем, но нужно чем-нибудь себя занять.

Мимо проходит Фил, чтобы налить в стакан кипятка из только что закипевшего на костре котелка.

— Вставай, размазня, — бросает он, проходя мимо Мышонка, поддевая его носком ботинка.

Мясо застревает в горле, едва не давлюсь. Вот же идиот! Сейчас самое правильное — вести себя тихо и не привлекать внимание главаря к мальчишке снова. Но то ли Фил правда такой тупой, каким кажется, то ли пары капель крови ему мало.

— Ты еще там?! — вскидывается Коэн. Сжимаю зубы. — Быстро встань и приведи себя в порядок.

Если Мышь не встанет… Но он встает. Держась руками за стену. Нижняя часть лица сплошь залита кровью, взгляд затравленный. Больная нога подворачивается, и мальчик чуть не падает, но в последний момент успевает привалиться к стене плечом. Потом делает глубокий вздох и выпрямляется.

— Чего встал? — усмехается Коэн. — Посмотри на себя. Умойся!

И Мышонок принимает единственное верное решение — двигается к двери. Там можно и оттереть кровь снегом и переждать, пока главарь сменит гнев на милость. Вопрос в том, насколько сильно ему досталось от Коэна. Если потеряет сознание и вовремя не вернется в относительное тепло…

Продолжаю жевать совершенно безвкусное мясо и высчитываю минуты. Если встану слишком быстро и пойду на улицу, будет заметно и подозрительно.

Проходит около получаса, когда, наконец, считаю себя вне опасности и собираюсь выйти под предлогом, что пора справить нужду. Но меня опережают. Кесседи легко и бесшумно поднимается со своего места и направляется к выходу, по дороге «случайно» наступая на Фила, лежащего недалеко от дверей.

Поспешно отворачиваюсь, пряча улыбку.

Пожалуй, можно ложиться спать. Мой альтруизм на сегодня уже останется не востребован.

***

— Я это не надену! — девочка надувает губы, рассматривая себя в зеркале. — Я хочу то синее платье!

Мать, стоящая рядом и только что помогавшая застегнуть «молнию», устало закатывает глаза:

— Милая, это выпускной в шестом классе, а не в высшей школе. Купим тебе синее в следующем году.

— Меня девочки засмеют, это прошлый век! — девочка крутится перед зеркалом, рассматривая купленное матерью платье, поджимает губы от досады. — Зачем ты купила его без меня?

— Я хотела сделать тебе сюрприз. И оно тебе очень идет.

— Никогда! Никогда не решай за меня! — кричит девочка.

— Ах так! — чаша терпения матери, наконец, переполнена, она разворачивается и идет к двери. — С этой минуты меня вообще не интересует, в чем ты пойдешь на выпускной, и пойдешь ли.

— Очень надо! — кричит девочка в ответ и только теперь понимает, что снять это дурацкое платье без посторонней помощи не сумеет. — Маааам! Мааам!

Но мать обиделась и ушла. Девочка плюхается на кровать в бессильной ярости и думает, что ее жизнь не удалась, родители ее не понимают, а платье некрасивое. Теперь Шон на нее даже не посмотрит…

На следующий выпускной девочке купили синее платье, как и обещала мама, но надеть его девочка не успела — она умерла.

Просыпаюсь оттого, что кто-то трогает меня за плечо.

Вздрагиваю и пытаюсь проморгаться. Ощущение, что поспать удалось минут десять.

Курт.

— Твоя очередь дежурить, — сообщает здоровяк.

Поднимаюсь. Могли бы и сообщить очередность.

Плетусь к дверям. День еще в разгаре. Может, потом все же удастся поспать.

— Эй, — оборачиваюсь к Курту, который собирается устроиться на отдых. — А сколько дежурить, и кто меня сменит?

— Не знаю, — равнодушно пожимает плечами, ложится и отворачивается к стене. Мде…

Оглядываю владения. Кажется, все спят.

Мышонок свернулся в позе зародыша недалеко от Райана. Лицо уже без крови, нос и губы опухшие, ресницы подрагивают во сне.

Коэн у самого костра, как самый замерзший и уставший. Во сне его лицо выглядит умиротворенным. Вижу пульсирующую жилку на его шее и на мгновение замираю, гадая, успею ли перерезать ему горло до того момента, как он проснется, или кто-то другой поднимет шум.

Провожу рукой по лицу. Что за мысли лезут спросонья в голову? Со смертью главаря моя миссия полетит коту под хвост.

Отворачиваюсь и усаживаюсь прямо на пороге, так, чтобы видеть дорогу, но полностью не выходить наружу. Интересно, у Коэна есть какой-то план, конечная цель, к которой мы идем, или он хочет просто отойти подальше от дома Гвен и обосноваться на новом месте?

Как же они (если это все же они) попадали в Верхний мир во время терактов? Не могли дойти пешком, их бы завернули патрули, не дали бы войти на «верхнюю» территорию. Значит, флайер.

Спросить некого. Если Мышонок о чем-то и знает, может проговориться, но держать язык за зубами о нашем разговоре не сможет. Если Коэн затеет очередную экзекуцию, Мышь выложит ему все как на духу.

Брэдли Попс? Поумнее и постарше, но у Попса что на уме, то и на языке.

Кесседи? Нет, даже думать глупо. Что в голове у этого парня, мне вообще непонятно. Он уже прикрыл меня один раз, наивно было бы рассчитывать, что Райан будет делать это и впредь.

Остальных членов банды знаю слишком плохо.

Пухлощекий Курт не больно-то разговорчив.

Кир и Рид не просто близнецы, кажется, у них один мозг на двоих. В основном они общаются только между собой, и им этого достаточно.

Кто есть еще?

Фил. Нет уж, «листаем» дальше.

Еще есть Олаф, парень, с которым мне не довелось перекинуться и парой слов. Тощий и бледный, с маленькими близко посаженными глазками. Кто знает, что у него в голове. Но, кажется, он приближен к Коэну, иначе, что сейчас делает ближе всех к костру?

Так и сижу, барабаня пальцами по рукаву куртки.

Все члены банды не более чем пешки, информация, необходимая мне, есть только у Коэна. Вероятно, Кесседи тоже что-то знает, уж слишком он не прост. Но у меня в голове не укладывается, как человек, борющийся по локоть в крови за жизнь изувеченной девушки, может участвовать в терактах, унесших столько жизней и не меньше превративших в калек. Что-то здесь не сходится.

16.

Сижу на своем посту у двери, и пытаюсь придумать план действий. Выходит неважно, я абсолютно не контролирую ситуацию.

— Катился бы ты отсюда, — еще заранее замечаю, что Фил, устроившийся у самой двери, сверлит меня взглядом, но что он решит завести беседу, неожиданно.

— С чего бы? — интересуюсь.

— Ты мне не нравишься.

Усмехаюсь.

— Ты мне тоже.

Фил краснеет до корней волос. Так краснеть умеют только блондины. Свёкла в бешенстве, ни дать, ни взять.

— Остынь, — говорю. — На твое место в банде я не претендую.

В месте Фила в банде нет ничего необычного, он самый заурядный ее член, ничем не выделяющийся на фоне остальных. Кроме скверного характера, разве что.

— Пойдем, выйдем? — неожиданно предлагает он.

Окидываю его взглядом с ног до головы. Старше меня и крупнее (в банде мельче меня только Мышонок), но боец неважный. Помню его борьбу с охранником завода. Провожу ладонью по штанине в том месте, где глубоко в кармане лежит складной нож. Если от этого будет зависеть моя жизнь, я убью Фила, даже не сомневаюсь.

— Бить будешь? — спрашиваю спокойно. Желания снова кого-то убивать у меня нет.

— Боишься? — блондин вскидывает голову с горящим взглядом.

Пожимаю плечами.

— Будем считать так, — мне плевать на этого парня. Драться с кем бы то ни было, для выяснения отношений, не стану никогда.

Ноздри задиры возмущенно раздуваются. Он жаждет повода, но не собираюсь ему его давать. Нападет первым, получит свое, потому что свою жизнь я дешево не продам.

— Еще сочтемся, — обещает мне Фил, сдавая позиции.

— Как скажешь, — соглашаюсь.

Фил отворачивается и укладывается на одеяле спиной ко входу. Жду еще несколько минут, чтобы удостовериться, что это не хитрый ход для отвлечения внимания, и нападения не будет. Только потом расслабляюсь.

Проблемы с Филом еще будут, это только вопрос времени.

***

Сижу на пороге еще часа три, глаза слипаются. Не уснуть бы, да и природа зовет на улицу, но оставить пост не могу.

Вижу, что Кесседи то и дело переворачивается с бока на бок. Не спит.

— Райан, сменишь меня? — говорю тихо, давая ему шанс притвориться спящим.

Но, кажется, думаю о нем слишком плохо. Кесседи садится, потирая глаза.

— Без проблем.

Встает и занимает место у двери, а я выхожу на улицу. Морозный воздух холодит лицо, но одежда «верхних» отрабатывает на все сто, мне совсем не холодно.

Отхожу подальше. С туалетом в пути будут проблемы, уходить от остальных нужно далеко.

Снег скрипит под ботинками. Иду не спеша, то и дело оглядываясь и смотря по сторонам. Наткнуться на кого-либо совершенно не хочется.

Сделав дело, поворачиваю обратно, и тут ветер доносит до моих ушей какой-то звук. Голоса?

Меняю направление и иду на звук, тщательно взвешивая каждый шаг. Привлекать внимание нельзя.

Впереди над крышами всплывает дым и уходит в небо. Но дым не из трубы одного из домов. Кажется, костер. Значит, не мирные местные жители, а очередная банда, вроде нашей. По хорошему, надо дать деру и предупредить «своих». Вот только Проклятые мне не свои.

Вжимаюсь в стену одного из темных облезших бараков с пустыми глазницами темных окон. Отсюда голоса слышны отчетливо. И этих голосов много. Люди разговаривают, смеются. Ветер доносит запах костра и пищи. Отчетливо слышу женские голоса, даже один тоненький детский. Вот уж чего не хватало.

Рискую и осторожно выглядываю из своего укрытия. Мои предположения верны. Костер, так же, как и наш, разведенный прямо в одном из домов с давно забитой трубой, поэтому дым выходит из окна.

Бараки выстроены квадратом, образуя просторный двор, прикрытый от ветра со всех сторон. Посреди этого пространства вбиты колья и натянуты веревки, сушится белье. Вижу несколько простыней, штаны и длинную красную юбку. Не показалось, здесь есть женщины. Сразу же вспоминаются раны Гвендолин. Сцепляю зубы.

Словно в доказательство из дома появляется женщина с тазом в руках. Очевидно, растапливала снег у костра. Она ставит таз на землю, полощет в нем какие-то тряпки и вывешивает на веревке. Судя по фигуре и движениям, женщина молода, лицо под теплым платком не разглядеть.

Из дома выскакивает ребенок лет пяти. Мальчик или девочка из-за куртки и шапки не по размеру не понять. Дергает женщину за юбку и тянет за собой, что-то быстро объясняя, нечетко произнося слова. Не понимаю ровным счетом ничего.

Жду еще некоторое время, чтобы оценить численность встретившейся мне группы. По двору проходят еще несколько взрослых мужчин и две женщины. Кажется, их гораздо больше нас. Хорошо, Коэн не должен захотеть связываться с сильным противником. Хотя о чем я говорю? Женщины и дети Проклятым не противники.

Осторожно отступаю назад. Если кто и скажет Коэну об этих людях, то точно не я.

Бреду обратно, не переставая оглядываться и петляя между строений. Кажется, пронесло, меня никто не заметил.

Райан сидит на крыльце с сигаретой в руках.

— Чего так долго? Кого-то встретил?

Это праздный интерес, или у меня на лице все написано?

— Просто осматривался, — вру. — Никого не видел.

Больше Кесседи меня не задерживает, стряхиваю с ботинок снег и поднимаюсь на крыльцо, вхожу внутрь. Обстановка изменилась. Коэн так же спит у костра, но горит он ярче, значит, кто-то подкинул дров. Но это не важно, важно, что на месте, где спали близнецы, только одеяла, а их самих и след простыл. Черт.

Возвращаюсь и усаживаюсь рядом с Кесседи. Он смеряет меня хмурым взглядом, но подвигается, освобождая место.

— Где Кир и Рид? — надеюсь, в моем вопросе не заметна излишняя заинтересованность.

— Говорю же, долго шастаешь, — Райан выбрасывает окурок в снег. — Пошли осмотреться. Им не спалось, — пристальный взгляд в мою сторону. — Смотрю, тебе тоже.

С трудом давлю зевок. Спать как раз хочется невыносимо.

— Ага, не хочется, — говорю. — Посижу. Если хочешь, иди, — мотаю головой в сторону костра.

— Тоже посижу, — отмахивается Райан, но и меня не гонит. Привык к моему соседству?

Несколько минут сидим молча. Кесседи поднимает со ступеней тонкую длинную щепку и рисует какие-то каракули в снегу возле крыльца. Лицо хмурое.

— Мышь не сможет идти самостоятельно, — нарушает он тишину. — Нога распухла.

Ничего не говорю, пытаюсь переварить мысль. Если Коэн решит устроить еще один марш-бросок, как прошлой ночью, Мышонок не жилец.

— Что же ты молчишь, умник? — Райан поворачивается ко мне. — Ты разве всегда не знаешь больше других?

— Ты просишь моего совета? — удивляюсь.

Кесседи кривится:

— Не то чтобы. Если я понесу его, и тем самым не замедлю продвижение, Фред стерпит, — пауза. — Наверное.

— И долго ты с ним так пройдешь? — хмыкаю.

— Если поможешь, долго, — снова прямой изучающий взгляд.

— Помогу, — отвечаю, даже не задумавшись.

— Хорошо, — кивает и продолжает выводить узоры на снегу.

— Ты давно в банде? — решаюсь задать вопрос.

Пожимает плечами.

— Некоторое время.

Понятно, откровений не будет.

Не сдерживаюсь:

— Ты мог вчера вступиться за Мышонка.

Райан снова отрывается от своего занятия и поднимает глаза.

— Мог, — соглашается. — И, думаю, Фред бы уступил.

— Но отыгрался бы, когда тебя не будет рядом, — понимаю. Перед мысленным взором опять встает «пугало» без поля.

— Вот видишь, — Кесседи невесело ухмыляется, — ты же умник, и все знаешь сам. А раз ты умник, то должен понимать, что своей просьбой о помощи Мышу я тебя здорово подставляю. Мне Фред ничего не сделает, я в банде слишком давно, — значит, все-таки давно, — а ты новичок.

— Ну, ты же вступишься за меня, если Коэн начнет меня убивать? — шучу не слишком удачно, нам обоим не до смеха.

— Если будет убивать, вступлюсь, — серьезно обещает Райан. — Но только если будет убивать.

Киваю и больше ничего не говорю. Это большее, чем кто-либо обещал мне за долгие годы.

Из-за угла появляются Кир и Рид, и не одни. Они тащат под мышки мужчину. Кажется, он без сознания. Голова безвольно болтается из стороны в сторону. Ноги тянутся по снегу, оставляя за собой колеи.

— Что за?.. — Райан вскакивает первым.

— Смотри, какой у нас улов! — радостно приветствует Кесседи Рид, кивая на бесчувственное тело.

— Кто это? — Райан не спешит разделять радость.

Братья выдохлись, ноша попалась крупная. На счет «три» они бросают добычу лицом в снег. Кир устало вытирает пот со лба.

— Тяжелый черт, — комментирует.

— Живой?

От тона Кесседи пробирает дрожь даже меня.

— Конечно, Кесс, — теряется Рид, — ты чего?

— Так поднимай, пока не задохнулся!

Братья послушно бросаются к мужику и вновь поднимают его, подхватив под мышки.

— Он следил за нами, — начинает оправдываться Рид. Думаю, что он старший из братьев, потому как всегда первым держит слово. — Увидел наш дым и бежал доложить своим. Пришлось брать.

— У меня сейчас руки отвалятся, — жалуется Кир. — Потащили к Фреду, что ли?

— Тащите, — разрешает Райан, отступая с пути.

Братья пыхтят, поднимая пленника на крыльцо. Ботинки бесчувственного мужчины постукивают на ступеньках.

Стою в стороне, и собираюсь подняться вовнутрь с остальными, чтобы ничего не пропустить, но не успеваю сделать и шага, как в мое плечо впиваются жесткие пальцы, останавливая.

— Осматривался, значит? — впервые вижу ярость в глазах Кесседи. Причины моей задержки ему очевидны.

Что он подумал? Что я заодно с этими людьми? Что у меня какой-то коварный план?

И я делаю то, что могу позволить себе только с Кесседи, потому что думаю, что он поймет, — говорю правду:

— Райан, там женщины и дети.

Ярость исчезает, в глазах появляется понимание. Его губы произносят беззвучные ругательства. Пальцы на моем плече расслабляются, чтобы толкнуть в спину.

— Пошли, умник, живо, — тон такой, что спорить не хочется.

***

Пленник снова лежит лицом вниз, но на жестком полу у него, по крайней мере, нет шансов задохнуться. Крепко же его приложили по голове, что до сих пор не очнулся.

Когда мы входим, Коэн как раз стоит возле бесчувственного незнакомца, толкает носком ботинка в плечо, чтобы перевернуть на спину. Кривится, но в глазах восторг. Новая игрушка, как же.

Никто из членов банды теперь не спит. Кто-то вскочил, кто-то сидит на прежнем месте, вытягивая шеи, но не рискуя приближаться, чтобы не мешать главарю. Мышонок сверкает глазами из темного угла, даже у него на лице любопытство.

— Мы уже возвращались, — рассказывает Рид, — а тут этот. Ошивался за нашим бараком и хотел уже дать деру…

— Ну, тут я его и камнем, — вставляет Кир.

— Да, тут Кир его камнем, и потащили сюда. Местный?

Коэн качает головой:

— Был бы легальным жителем, горбатился бы сейчас на заводе, — главарь оглядывает «подданных». — Кто-нибудь его видел раньше?

Все переглядываются и качают головами.

— Кесс? — не только я думаю, что Кесседи всегда знает больше остальных.

— Нет, — отвечает Райан.

— Я его видел, — вдруг раздается тоненький голос из угла.

— Ты? — Коэн презрительно щурится. — Откуда? — по крайней мере, не говорит «иди сюда», и Мышу не приходится вставать.

— Я видел его, когда выслеживал Здоровяка Сида. Это из его банды.

Меня начинает подташнивать, когда вижу огонек азарта в глазах Коэна.

— Сида, говоришь? — разве что не облизывается от предвкушения.

— Угу, — испуганно подтверждает Мышонок, еще не понимая, что только что натворил.

— Олли, — коротко командует тем временем главарь, — свяжи-ка ему руки, и разбудим нашу спящую гостью.

Лучше бы камень Рида пробил незнакомцу голову.

Олаф достает из рюкзака веревку и с готовностью исполняет приказ. Уже через несколько минут запястья пленника надежно стянуты за спиной, после чего близнецы уже привычно подхватывают свою добычу под руки и опять тащат на улицу. Все расступаются, освобождая дорогу.

Каким-то образом Кесседи оказывается рядом со мной. Точно не моими стараниями.

— Сколько? — на грани слышимости персонально мне. Лицо и голос напряженные.

— Много, — шепчу. — Больше, но слабее.

Райан кивает и проталкивается вперед, больше не обращая на меня внимания.

Он меня не выдал. Опять.

17.

Близнецы ставят пленника на колени прямо в снег, а Олаф притаскивает полный котелок воды, полученной из растопленного снега, и выливает ему на голову. Хорошо, что не кипяток.

Незнакомец дергается, приходя в себя и захлебываясь. Мокрые неровно отросшие волосы облепляют лицо. Он широко раскрывает рот, словно рыба, выброшенная на берег, в попытке продышаться.

— Олли, — снова короткая команда.

Олаф ставит котелок на землю, приближается к пленнику и задирает его голову, ухватив за мокрые волосы.

Ежусь. Сегодня холодно, лицо пощипывает. Облить человека водой при такой температуре уже само по себе садизм.

— Ну, привет, — ухмыляется Коэн, когда взгляд жертвы становится осмысленным.

— Кто вы? — хрипит незнакомец.

— Нееет, — Коэн в эйфории от самого процесса, хотя тот еще толком не начался, — куда важнее, кто ты.

Парень (а пойманный молод, примерно ровесник Коэна, вряд ли старше) окидывает взглядом нашу банду, все члены которой, кроме Мышонка, столпились перед крыльцом. Бледнеет, а потом на его лице и вовсе отражается ужас, когда он встречается с кровожадностью во взгляде главаря.

— Я ничего вам не скажу! — в голосе паника, но решимость.

— Фил, — словно «фас» собаке, произносит Коэн. Олаф отходит, а Фил, сияя, как натертая лампочка, выходит вперед с длинным ножом в руке. — Лучше бы тебе быть посговорчивее, — продолжает главарь.

Пленник в ужасе вздрагивает, когда Фил подносит лезвие к его горлу, но решимость сохраняет.

— Режь! Не скажу!

Ноги становятся ватными. Хочу уйти. Вот просто развернуться и уйти, отсидеться в темном углу вместе с Мышонком. Но стою, как и остальные члены банды, нависая над беззащитным и связанным.

— Еще как будем резать, — с улыбкой сообщает Коэн. — Мне нужно знать, сколько вас, какие у вас с собой ресурсы: продукты, оружие? Ну же, упростим друг другу жизнь.

Парень поджимает губы и упрямо молчит.

Бросаю взгляд на Кесседи. Стоит чуть в стороне, сложив руки на груди. Лицо бледное, но равнодушное. Вмешиваться не станет. Ему не чуждо сочувствие, и то, что происходит, нравится не больше, чем мне, но Райан не из тех, кто совершает необдуманные поступки.

— Ты сам выбрал, — Коэн доволен, что без крови не обойтись. — Давай, Фил.

А вот на лице Фила растерянность. Он рад поиграть ножичком перед носом беззащитного человека, но, что ему прикажут резать неспособного сопротивляться, явно не ожидает. Против воли снова вспоминаю «пугало». Интересно, Коэн убивал его сам? Нет, неинтересно, я знаю ответ.

Фил упирает острие ножа пленнику под подбородок, надавливает совсем чуть-чуть, не чтобы причинить боль и поранить, а пока только чтобы пустить кровь и напугать.

Растерянность Фила сменяется самодовольством. Не отнимая ножа, он оборачивается за одобрением главаря, и в этот момент так и не назвавший своего имени член банды Сида совершает рывок, падая на нож всем своим весом. Его движение так неожиданно, что расслабившиеся близнецы не успевают среагировать. Нож оказывается в горле по рукоять. В глазах пленника ликование вперемешку с болью. Он победил.

Краткий миг замешательства, и все приходят в движение. Кровь хлещет из раскрытого рта на утоптанный снег.

— Не вынимай нож! — окрик Кесседи.

— Почему? — не понимает Фил, выпрямляясь уже с ножом в руке над упавшим на землю и захлебывающимся кровью пленником.

Райан, рванувшийся было вперед, замирает.

— Уже не важно…

— Кесс! — в бешенстве, что у него отобрали игрушку, рычит Коэн. — Не дай ему сдохнуть! Сделай что-нибудь!

Но Райан снова скрещивает руки на груди.

— Хотел бы я знать что.

Тело пленника изгибается в предсмертной судороге и замирает уже навсегда. Коэн одаряет Кесседи яростным взглядом, будто это он во всем виноват.

— Придется действовать вслепую! Идиоты! — главарь рвет и мечет, с силой пинает снег, поднимая волну снежинок, и уходит в барак.

Вид у остальных членов банды растерянный.

— Куда?! — голос Райана неожиданно звенит металлом, когда Фил поворачивается, намереваясь последовать за главарем. — Нужно убрать тело и закидать кровь чистым снегом.

Фил оглядывает место происшествия с выражением брезгливости на физиономии.

В какой-то момент мне кажется, что Кесседи ударит его, но нет.

— Приберите тут, — бросает уже через плечо и уходит в барак.

***

Олаф, Курт и близнецы вчетвером уносят тело. Не интересуюсь куда. Сижу на корточках, загребая дощечкой снег. Попс старательно помогает. Уже получился целый сугроб, но он все равно отдает бурым.

Фил топчется рядом. Ничего не делает, но вернуться в барак и попасть под горячую руку главаря, а заодно и Кесседи, не рискует.

Подходит ближе, пинает снег носком обуви.

— Ну и кровищи, — фыркает, — всю выпустил, скотина, — сжимаю зубы. — А вообще, ничего так ливануло.

Фил не видит моего лица, а вот Брэдли бледнеет и отодвигается подальше. В данный момент меня одолевает одно желание: показать Филу еще один «ливень», раз ему понравилось, на этот раз из его собственного горла.

Живя в Нижнем мире среди постоянной жестокости, боли, грязи и крови, часто видя смерть, а порой и являясь ее причиной, можно огрубеть, можно привыкнуть, можно научиться не реагировать... Но только не смеяться над лужей крови!

Беру себя в руки с огромным усилием. Фил — мразь, но мне он ничего не должен, пусть ведет себя так, как ему вздумается. Однако сохранять равнодушие не могу. Все последние четыре года прошли словно в анабиозе: чувства и эмоции были надежно заморожены. Встреча с «верхними», напоминание об отце, участившиеся сны о девочке и робкая надежда, что Коннери не соврал, и я могу изменить свое непроглядное будущее, сделали свое дело — чувства вернулись. И если не сумею с ними совладать, очень скоро меня будут точно так же уносить за руки и за ноги куда-то подальше, чтобы прикопать в канаве.

— Эй, Кэм, ты в порядке? — окликает меня Попс, видя, с каким остервенением загребаю снег. — Может, хватит?

— В полном, — бормочу и отбрасываю в сторону импровизированную лопату.

Возвращаются «носильщики». Лица уставшие от физической работы, но ни на одном из них нет следов огорчения от случившегося. Даже Брэдли не понимает причины моего плохого настроения.

Ладно, проехали.

Поднимаюсь, отряхиваю покрасневшие от холода руки и засовываю их поглубже в карманы. После чего следую за другими в барак, где в данный момент решается судьба уже поредевшей в рядах банды Здоровяка Сида.

Курт пристраивается на крыльце и не идет дальше, добровольно взваливая на себя обязанности дежурного, остальные протискиваются внутрь.

Кесседи у еле тлеющего костра, сидит, скрестив ноги, прямо на полу. Коэн тут же, но уселся на несколько рюкзаков, сложенных друг на друга. Неужели ему так важно все время возвышаться над собеседником?

— Все готовы? — хищный взгляд главаря тут же обводит банду, представшую в полном составе.

— Готовы…

— Да…

— Давно готовы… — отвечает ему нестройный хор голосов. Предпочитаю не раскрывать рта.

— Тогда выкладывайте, кто и что знает о банде Здоровяка Сида.

— Слышал, у Сида был большой авторитет, — высказывается Олаф, сводя и без того близко посаженные глаза к переносице, напоминая ящерку, которую мне однажды довелось видеть в террариуме на Новом Риме. — Он был серьезным противником, и всех держал в кулаке. Без него банда значительно ослабла.

— А мы слышали, что они незадолго до смерти Сида ограбили склад оружия на одном из заводов, и теперь прилично вооружены, — вставляет Рид сразу за двоих.

— При эффекте неожиданности оружие им не поможет, — обещает Коэн, похлопывая по своему рюкзаку, — у нас тоже кое-что есть. Положим их всех к чертовой матери, чтобы больше не мозолили глаза и не попадались на пути, заберем их припасы и арсенал. Спасибо Кэму, без Сида все будет легко.

Да уж, мрачнею, спасибо мне.

— Фред, их там человек двадцать, — вмешивается Кесседи. — Ты положишь их всех?

— Почему нет?

— Потому что гора трупов приведет к нам патруль. Никому не нужно, чтобы на нас объявили охоту и искали целенаправленно, — голос у Райана уверенный и хладнокровный, будто и правда, все, что его смущает в плане главаря, это невозможность спрятать тела.

— Откуда ты знаешь, сколько их? — прищуривается Коэн. Напрягаюсь.

— Чаи с Сидом распивал, — огрызается Кесседи. — Оттуда же, откуда Рид и Кир про оружие. Слухи.

Коэн кивает, принимая версию.

— И что ты предлагаешь? — зло прищуривается. — Просто оставить в покое и идти своей дорогой?

— Как вариант.

— Ну уж нет. У меня к банде Сида старые счеты.

— Значит, застаем врасплох и забираем оружие, — соглашается Райан. Еще бы ему не согласиться, сейчас Коэна за уши не оттянешь от идеи нападения. — Но куча покойников за спиной нам не нужна.

— А я слышал от кого-то, что у них есть женщины и дети, — вставляет молчавший до этого Фил.

Огонь азарта в глазах Коэна разгорается еще ярче.

— Женщины — это хорошо, — чуть ли не облизывается.

Судя по выражению лица Кесседи, он сейчас борется с тем же желанием, что и я на улице, — прибить блондина.

— Значит, решено, — хлопает в ладоши Коэн и поднимается со своего насеста. — Собираемся и идем, как только стемнеет. Главное не нарваться на патруль. Кир, Рид, вы видели, куда этот тип направлялся? Сможете вывести к их лагерю?

— Сможем, — снова отвечает за двоих Рид.

— Отлично, — Коэн доволен.

***

Не.

Хочу.

В этом.

Участвовать.

Можно долго себя обманывать, что тебя уже давно ничего не задевает, что видеть смерть — привычка, быть ее причиной — вынужденная мера, жалость делает тебя слабее, слабость приведет к твоей собственной смерти. Но это все только слова. Раньше мне никогда не приходилось видеть смерть так близко, а до Здоровяка Сида мне ни разу не приходилось убивать. Не жалею о своем решении зарезать Сида и спасти Мыша. Повторись подобные обстоятельства, я убью снова. И, если будет кто-то угрожать моей жизни, убью. Это вопрос выживания, остальное — пустой треп. Но пойти и убивать по приказу — для меня за гранью добра и зла.

Коэн с Кесседи еще что-то обсуждают. Фил и Олаф топчутся рядом, иногда вставляя «ценные» замечания, а я отхожу, плюхаюсь на свое одеяло в углу и отворачиваюсь от всех.

Не могу остановить главаря. Я новичок, у меня нет права голоса, тем более, если не хочу вызвать подозрения. Если даже Райан не может…

А вот это уже плохо, я думаю о Кесседи слишком хорошо, будто он отличается от остальных, но это неправильно. Райан такой же член банды, как и другие. Будь Кесседи в корне не согласен с позицией Коэна, почему тогда он здесь? А что, если все, что я вижу, всего лишь игра в хорошего и плохого полицейского, чтобы прощупать каждого, использовав, так сказать, индивидуальный подход?

Думать об этом не хочется, но нужно. Верить никому нельзя, и точка. Коэн для меня, по крайней мере, понятен, а вот Кесседи… Зачем он помогает Гвен? Зачем прикрывает меня? Зачем возится с Мышем? Зачем делает вид, что ему небезразлична судьба банды Сида? Слишком много «зачем» для одного парня.

Снова сажусь. Коэн с Кесседи продолжают негромко переговариваться возле костра. В мою сторону никто из них не смотрит, и некоторое время откровенно пялюсь на этих двоих. Они абсолютно не похожи, ни внешне, ни поведением, но, судя по всему, вместе довольно долгое время. Что может их связывать? СБ сказали, что Коэн стал главарем полгода назад, убив предыдущего. Не похоже, что Райан в банде всего несколько месяцев, он ясно сказал: давно. Значит, участвовал в убийстве того, кто ему доверял и принял к себе. Доверял… Вот она цена доверия в Нижнем мире. Не расслабляйся, Кэм!

Кесседи вдруг ловит мой взгляд, поднимается и идет прямо ко мне. Сам же предупреждал, что надо быть осторожнее со взглядом…

Делаю удивленное лицо. Что ему от меня надо?

— Кэм, ты оружием пользоваться умеешь?

Жду чего угодно, но точно не этого.

— Смотря каким, — отвечаю осторожно.

Я умею. Последний завод был не единственным в моей жизни. Мне довелось поработать и на производстве огнестрельного оружия. Там было даже интересно. Один из «коллег», Калеб, бывший военный из Верхнего мира за какие-то грехи сосланный «вниз», с радостью показывал молодежи кое-что из того, что умел сам. За что он оказался в Нижнем мире, никто из нас так и не узнал, за что за ним однажды пришли люди в форме, тоже осталось тайной. Просто однажды Калеба среди нас не стало, а вскоре и меня перевели на другой завод.

— Есть лазерная винтовка, — говорит Кесседи, — есть игольник, — при этом названии хочется поморщиться: самая дьявольская штука из всех существующих, убивает не мгновенно, а отправляет в тело человека десятки тончайших игл, которые продолжают перемещаться с каждым движением и за несколько минут превращают внутренности жертвы в пюре. — Есть плазменный пистолет.

Пожалуй, справлюсь со всем перечисленным, но лучше что-нибудь полегче.

— Пистолет, — отвечаю.

Мне хочется снова фальшиво подвернуть ногу, отравиться, покалечиться — что угодно, только не участвовать в этом. Но уже в тот момент, когда Кесседи задает вопрос, знаю, что встану, приму оружие и сделаю все, что от меня потребуется.

Райан еще несколько секунд прожигает меня взглядом, и мне снова кажется, что он против того, что происходит не меньше меня. Но все это может быть игрой и проверкой.

Никому верить нельзя.

Выдерживаю взгляд Кесседи, после чего он разворачивается и уходит к главарю.

18.

Он в моих руках, черный, холодный, блестящий в лучах заходящего солнца. Такой маленький и безобидный. И смертоносный, стоит нажать на кнопку.

Верчу пистолет в руках, привыкая к его весу. Ощущение, будто держу ядовитую змею. Швырнуть и бежать... Но не бегу, сижу на крыльце и рассматриваю предмет. Я возьму оружие и пойду туда, куда велено, но хватит ли мне духу выстрелить в кого-то по приказу? Не знаю.

Солнце вот-вот сядет, и Проклятые отправятся в «поход», а я все еще не знаю, как поступлю. Спасти отца и вырваться отсюда — предел мечтаний, вот только я давно не умею мечтать. Чем большего ждешь, тем больнее падать. Падать ниже Нижнего мира некуда. А в своих собственных глазах?

Как всегда перед «делом», у членов банды приподнятое настроение. Разговоры не смолкают, то там, то здесь слышатся смешки, отдающие нервозностью. Но глаза горят у всех, даже у Мышонка, который никуда не идет и остается охранять вещи. Не думаю, что мальчишка рад тому, что сегодня кто-то умрет, но ему приятно чувствовать себя частью чего-то целого — банды, его семьи.

Рука дрожит. То ли от злости, то ли от страха. Да, мне страшно, пусть никому в этом не признаюсь. Но поддаться страху — умереть прямо сейчас.

Слышу, как внутри канючит Фил, которому и Коэн, и Кесседи категорически отказались дать в руки оружие. Главарь зол, потому что именно из-за халатности блондина умер пленник. Райан… Думаю, понимает, что даже в руках Мышонка пистолет менее опасен, чем у задиры Фила.

Раздаются шаги, Коэн проходит мимо, громыхая тяжелыми ботинками по ступеням, и уходит за барак. Должно быть, справить нужду. Провожаю его взглядом. Ну вот и все, осталось совсем немного.

Закрываю глаза. Стараюсь дышать ровно.

У всего есть своя цена. Я здесь только ради папы. Что мне Проклятые, что члены банды Сида? Я здесь с одной единственной целью. Все остальное — лишь средства к ее достижению. Я не лучше других, не благороднее, я никого не собираюсь спасать.

Тогда почему мне так тошно?

— Кэм, — шаги, а затем голос совсем рядом, — ты чего здесь?

И что Кесседи от меня нужно?

— Тут светлее, — отвечаю, взвешиваю пистолет в руке, — смотрю полноту заряда, прикидываю, на сколько трупов хватит.

— И? — интересуется спокойно, спускается на ступеньку, садится рядом. Инстинктивно отодвигаюсь.

— Если поставить в ряд, хватит на всех.

Райан некоторое время молчит, будто пытается понять, шучу ли. Не шучу. На грани истерики, но держусь.

— Мы никого не будем убивать, — говорит убежденно. Не сдерживаюсь, с губ слетает смешок. — Мы все обсудили, никаких лишних смертей, нам это не нужно, — продолжает. — Если люди Сида отдадут то, что нужно Фреду, он никого не станет убивать.

— С чего бы им что-то там добровольно отдавать?

— А с чего нашему пленнику, — он морщится при этом слове, и мне на мгновение кажется, что ему тошно от бессмысленной жертвы незнакомца не меньше, чем мне, — было бросаться на нож? Они дорожат своими.

Из-за угла выруливает Коэн, и Райан замолкает.

— Чего загораете? — хмыкает главарь, увидев нас на крыльце. На его лице даже намек на улыбку. Полон предвкушения.

— Да так, — Кесседи равнодушно пожимает плечами, — я вышел покурить, а Кэм любуется пистолетом, — любуюсь, как же. Киваю, подтверждая. — Хочешь? — предлагает главарю закурить.

Коэн дарит ему брезгливый смешок:

— Вот еще, травиться этой дрянью. К тому же мы идем туда, где дамы.

Все еще посмеиваясь, главарь проходит между нами по ступеням и уходит в барак.

Дамы…

— Все еще утверждаешь, что убивать не планирует? — бросаю Райану в лицо обвинение.

Кесседи качает головой и закуривает:

— Убивать — нет, — крутит сигарету в тонких длинных пальцах. Мне кажется, его отец был хирургом. В моем воображении именно такие руки должны быть у потомственного хирурга.

— Может, для этих женщин — это хуже смерти, — отвечаю придушенно и больше не смотрю на него.

— Мы все выбираем меньшее из зол, — замечает Райан, а потом протягивает ладонь. — Если переоценил свои силы, давай пистолет. Скажу Фреду, что ты соврал, пользоваться им не умеешь, и от тебя с ним будет только больше хлопот. Он поверит.

— Ага, — хмыкаю, проверяю, стоит ли пистолет на предохранителе, и убираю в широкий карман брюк, — а он отдаст его Филу.

— Или Рыжему, — поддакивает Кесседи, — он тоже не вооружен.

Закатываю глаза:

— Еще лучше.

— Вот видишь, — губы Райана трогает подобие улыбки, — меньшее из зол, об этом я и говорю, — после чего бросает окурок в снег, встает и уходит в барак.

Остаюсь в одиночестве. Сжимаю холодную рукоять пистолета в кармане.

Мне становится спокойнее.

***

Солнце неумолимо садится. Уже почти не нервничаю. Привычно убираю чувства подальше.

Время от времени ловлю на себе взгляды Райана. У него, что, еще и способности в психологии? Или в психиатрии? Прямо кладезь чудес, а не парень. Но чувствует, что со мной не все в порядке, это точно. Вот только я не овца, и пасти меня не нужно.

Оружие в кармане оттягивает штанину. Легкая тяжесть складного ножа придает уверенности, а эта — дарит неприятное чувство ответственности.

Когда уже почти совсем темно, Коэн выстраивает всех у крыльца.

— Готовы? — спрашивает строго.

— Готовы…

— Конечно…

— Давно… — летит ему в ответ.

Молчу. Главарь уже получил реакцию, которую ждал.

— Кэм?

— А? — вскидываю голову. Сам заметил у меня отсутствие энтузиазма, или Кесседи нашептал?

— Ты еще не участвовал в разборках между банд, — озвучивает очевидное, подходит и становится, возвышаясь передо мной, а потом вдруг водружает ладонь мне на плечо: — Если я дал тебе оружие, то я на тебя ставлю.

Сжимаю губы покрепче. Как бы ни засмеяться в голос. Великий мотиватор, чтоб его. Видимо, теперь мне следует схватить знамя и бежать на врага впереди всех с воинственным кличем. Непременно так и поступлю, как только найду подходящий кусок тряпки для знамени…

Мне нужно поблагодарить за доверие. «Спасибо» — такое простое слово. Но произнести его не могу. Не Коэну. Не в этой ситуации.

— Твои ставки никогда не проигрывают, — отвечаю. Пусть понимает, как хочет.

Коэн усмехается и убирает руку.

— Хороший ответ.

Гори в аду, сукин сын. Хорошо, что в темноте он уже не видит выражение моего лица.

— А теперь пошли, — торопит Коэн банду, утратив ко мне интерес. — Кесс, дай распоряжение Мышу и догоняй. Остальные за мной. И тихо!

Если тихо, то и орать нечего, Ваше Величество.

Бросаю взгляд на дверной проем барака, в котором только что скрылся Райан, отворачиваюсь и плетусь за другими.

***

Не знаю, какой была банда Сида с Сидом, но без Сида они не бойцы. Все происходит быстро.

Еще пока было светло, Олаф и Рид сходили на разведку, и теперь Проклятые точно знают место нахождения противника. Квадрат из бараков тускло освещен пламенем костра, как и днем, разведенного внутри одного из них. Мы крадемся бесшумно, взвешивая каждый шаг на утоптанном снегу. Райан быстро догоняет остальных и теперь, к моему удивлению, распоряжения отдает именно он, а не Коэн. Если так не хотел стычки с бандой Сида, то зачем взялся за ее организацию?

В слабом свете спутника вижу, как Кесседи поднимает руку, указывает на Фила и делает знак, чтобы шел направо. Следующий Курт, его отправляет в другую сторону. Коэн пока вообще в стороне. Как истинный полководец ждет, когда ему можно будет пожинать лавры победителя.

А вот и мой черед. Мне Райан указывает на окно, давно лишенное стекол.

Внутри барака тихо. Слышен лишь треск костра. Люди уже легли спать. Покосившаяся дверь прикрыта, часового нет.

Стоит подумать, как из-за угла выруливает темная тень. Значит, часовой имеется, но отошел, то ли сделать обход, то ли справить нужду.

Человек идет, смотря под ноги, чтобы не споткнуться в темноте, и совсем не ожидает встретить во дворе компанию. Олаф делает резкое движение и бьет незнакомца прикладом винтовки по голове. В тишине глухой звук походит на то, будто кто-то уронил арбуз (помню, как-то папа купил дорогущую гигантскую ягоду с Земли, а мне посчастливилось задеть стол, и зелено-полосатое чудо покатилось и рухнуло на пол). Все замирают и ждут реакции из обитаемого барака, но последствий одиночного звука нет. Непозволительная халатность. Нижний мир не прощает ошибок.

Курт помогает Олафу, и они вместе оттаскивают обезвреженного часового в сторону. Жив или нет, думать не хочу. Возможно, умереть быстро и неожиданно в данной ситуации лучше.

Осматриваюсь, не вижу близнецов. Куда Кесседи их отослал? Но додумать не успеваю.

Кесседи дает команду. Курт вышибает хлипкую деревянную дверь. Всё приходит в движение. Курт, Олаф и Коэн вваливаются вовнутрь. Райан подсаживает меня, и я оказываюсь на подоконнике. Сам он с лазерной винтовкой с прикладом, упертым в плечо, уже на соседнем. А в это время с заднего входа в помещение вбегают Кир и Рид с игольниками в руках.

Люди спят вокруг костра, кто-то вскакивает, кто-то кричит, кто-то тянется к оружию.

Молодой мужчина, ближе всех находящийся к входу, реагирует молниеносно, он хватает нож и кидается вперед. И также быстро падает навзничь, раскинув руки, получив выстрел прямо в лоб из пистолета Коэна. Вот теперь наступает гробовая гнетущая тишина. Те, кто пытался взять в руки оружие, замирают на середине движения, те, кто начал вставать, медленно усаживаются обратно, подняв руки над головой. На людей нацелено слишком много стволов, а выстрел Коэна быстро и понятно объяснил, что колебаться перед следующим никто не станет.

Понимаю, что и я сижу на подоконнике с пистолетом, нацеленном на беззащитных людей. Вот только предохранитель по-прежнему на месте. Хмурюсь, и снимаю. В наступившей тишине кнопка громко отщелкивает.

— Не убивайте! — тут же заходится в истерике женщина, и мгновенно замолкает, получив удар в лицо от мужчины из своей же банды.

Мне хочется провалиться сквозь землю. Перехватываю взгляд Коэна. Одобрительный! Решил, что мне вздумалось демонстративно снять оружие с предохранителя в целях устрашения. Кто же знал, что это привлечет внимание и повлечет такие последствия. Черт, о последствиях нужно думать всегда.

Коэн делает шаг вперед, осматривая владения.

— Кто здесь главный?

Теперь могу рассмотреть, на кого мы напали. Семь мужчин, некоторые совсем молодые, мальчик-подросток, ровесник Мышонка, трое детей до десяти лет и пять женщин. Дети жмутся к женщинам, та, которую ударили, тихо всхлипывает и зажимает разбитый нос засаленным рукавом куртки, глаза остальных устремлены на нас.

— Я главный, — отвечает молодой мужчина лет двадцати пяти. В отличие от Коэна, этот главарь занял место подальше от костра.

— Имя?

— Кайл.

— Вот что, Кайл, — каждое слово Коэна пропитано самодовольством и ликованием. — Ты больше не главный, главный здесь я. Понятно говорю?!

Глаза бывшего главаря мечут молнии, грудь бешено поднимается и опускается в бессильном гневе. В конце концов, его плечи опускаются, как и взгляд.

— Понятно, — придушенно. Не хочет, чтобы дыра украсила и его лоб.

— Вот и хорошо, — продолжает смаковать успех Коэн. — Вы знаете, кто мы?

— Проклятые, — шепчет одна из женщин, но ее соседка шикает на нее, и она замолкает.

— Еще лучше, — радуется главарь известности. — А раз знаете, кто, то должны знать, что мы не любим шутить, — он добавляет в голос стали. — Я бы с довольствием уложил вас всех здесь стопкой и оставил на радость крысам, — эффект достигнут, лица, запрокинутые вверх, бледнеют. — Но я решил проявить милосердие, — он решил, как же. — Тех, кто будет благоразумнее вашего друга, — поддевает труп у своих ног носком ботинка, — я пощажу. Но вы отдадите нам все, что мы захотим. Идет?

Назвавшийся Кайлом резко вскидывает голову, собираясь возразить, но тут же снова опускает, встретившись взглядом с Коэном. Наш главарь не шутит, более того, он будет рад вылить на этот пол столько крови, чтобы можно было устроить целый бассейн. Кайл читает это в его взгляде и не спорит.

— Идет, — выдыхает он.

— Рыжий, — Коэн подзывает Попса, стоящего позади всех, так как пистолета ему не дали, — пройди и собери у них оружие. Кто попробует спрятать, стреляю без предупреждения.

А оружия у них не меньше, чем у нас. Отрешенно думаю, что если бы позаботились о ночных дежурствах как следует, от нас бы только мокрое место осталось. Кайл, главарь ты так себе.

Брэд обходит людей, забирает винтовки, ружья и пистолеты, складывает в кучу.

— Возьми одеяло, сложи все на него и завяжи, — подает голос молчавший до этого Кесседи. Верно, так нас не ждет сюрприз, никто не попытается кинуться и схватить оружие.

Коэн бросает на Райана взгляд, раздосадованный, что кто-то, кроме него, раздает распоряжения, но проглатывает. Главарь не станет выяснять отношения при посторонних.

Попс послушно следует совету Кесседи, после чего поступает следующий приказ Коэна:

— Продукты тоже забираем.

— Вы не можете! — вскидывается одна из женщин.

— Мы — можем, дорогуша, — щерится Коэн. Женщина вздрагивает под его взглядом и крепче прижимает к себе ребенка.

Они будут голодать. Понимаю и вижу обреченность в их глазах. А ведь с ними дети, нельзя забирать все! Но Попс берет рюкзак одного из членов банды, вываливает его содержимое на пол и начинает обшаривать другие, набивая первый всем, что удается найти.

Отвожу взгляд от наших жертв и смотрю на Райана. Вижу, как он напряженно закусывает губу, но молчит и не вмешивается. Моя рука с пистолетом начинает дрожать.

— Отлично, — комментирует Коэн, когда продуктами доверху набиты два больших рюкзака. — А теперь забава, — мне хочется испариться. — Ты, ты, ты и ты, — его карающий перст указывает на четырех женщин из пяти. У пятой изуродовано ожогами лицо, зато та, которой разбили нос, его не смущает. — Ублажите нас, и тогда все останутся живы.

— Да что вы?!.. — вскидывается один из мужчин, но Коэн делает шаг вперед и упирает дуло пистолета ему в лоб.

— Что мы себе позволяем? Что мы творим? Что мы? — усмехается. — Мы делаем то, что хотим. А если вы хотите жить, будете подчиняться.

— Все нормально, — подает голос женщина, сидящая рядом с возразившим, — уберите пистолет. Я согласна.

— И я.

— И я тоже.

— Только не стреляйте больше.

— Я знал, что мы договоримся, — соглашается Коэн и отступает назад, убирая оружие от головы своей жертвы. Ну что? — весело осматривает уже свою банду. — Кто хочет развлечься? Парни, вы заслужили.

Фил часто кивает, выказывая желание. Олаф выдает кривую согласную улыбку. У близнецов загораются глаза. Курт, кажется, тоже доволен.

— Ну а ты, Рыжий? — веселится главарь. — С нами?

В отличие от остальных, на лице Брэдли испуг. Ему всего четырнадцать. Скорее всего, он никогда не был с женщиной.

— Я… — раскрывает он рот. — Я…

— С нами, — заканчивает за него Коэн. Парнишка бледнеет, но кивает. — Кэм? — и мою персону не обошли вниманием.

— Нет, — отвечаю резко. Коэн удивленно вскидывает брови. — Нет, — повторяю твердо. Нет, Коэн, катись в ад. Еще одно слово, и я пущу заряд тебе в башку.

Но главарь не настаивает, спокойно принимает мой отказ. Приказывает всем членам бывшей банды Сида, кроме четверых «отобранных» женщин, сложить руки за головой и выходить по одному на улицу.

Кесседи спрыгивает с подоконника на улицу, чтобы встретить пленников снаружи. Курт выносит рюкзаки с отобранным провиантом, чтобы не мешали, тюк с оружием подтаскивает к порогу. Труп за ноги волочат во двор близнецы.

Жду, пока пленники выйдут, а любители «забав» войдут назад, и иду на улицу. Не хочу это видеть. С оружием в руках точно. Мне нельзя убивать Коэна. Нельзя.

В итоге в бараке остаются все Проклятые, на улице — «сидовцы» и мы с Кесседи.

— На колени, — распоряжается Райан, не убирая пальца со спускового крючка винтовки. — В ряд и на колени, и без глупостей.

В глазах побежденных ненависть и бессилие, но, кажется, сопротивляться они не планируют.

Встаю рядом с Кесседи со своим пистолетом.

— А ты, чего же, не воспользовался «забавой»? — говорю шепотом. Ничего не могу с собой поделать, слова пропитаны ядом.

Взгляд Райана на мгновение останавливается на мне, а затем снова возвращается к прицелу.

— Это мое дело, — отвечает сквозь зубы.

— Не возбуждают женщины, согласные отдаться ради жизни своих детей?..

— Кэм, — резко осаждает, не дав договорить. — Хватит.

Затыкаюсь. Он прав. Гневные тирады ничего не изменят. У меня был шанс пристрелить Коэна, был шанс не участвовать, но вместо этого я стою, целясь в безоружных. Так о чем говорить?

— Они согласились, — через некоторое время Кесседи заговаривает сам. — Физически им ничего не угрожает.

Физически...

Киваю. Радуюсь, что девочка из моего сна умерла. В который раз убеждаюсь, что женщинам в Нижнем мире не место.

— Ты, — Райан вдруг тихо обращается к женщине, «забракованной» Коэном. Она вздрагивает как от пощечины. Видимо, решила, что пришел ее черед. — Возьми самые необходимые продукты из рюкзаков. Быстро.

Глаза женщины расширяются, она не верит своим ушам. Сидит в той же позе, смотрит на Кесседи, не моргая.

— Быстро. Я не шучу, — повторяет Райан с нажимом в голосе.

Сидящий рядом мужчина толкает женщину локтем в бок, чтобы поторопилась. Она вскакивает и начинает набивать подол юбки едой. Рюкзаки немного сдуваются, но не думаю, что Коэн обратит на это внимание.

— Спасибо, — шепчет женщина, — спасибо.

Кесседи молчит. Также молча следит, как женщина усаживается на место и прячет продукты под юбкой. А мне, наверное, сейчас не удалось бы ничего сказать, даже если бы было нужно. Я просто теряю дар речи.

— Хоть слово Коэну, ты труп, — предупреждает меня Райан. — И сейчас я тоже не шучу.

Придушенно киваю. Провалиться мне на этом месте, если проболтаюсь.

19.

Мы уходим, быстро и не оглядываясь. Бывшая банда Сида сражена, но нельзя недооценивать поверженного противника. Поэтому Коэн решает собрать вещи и немедленно сниматься с места, чтобы запутать следы.

Коэн ли решает? Эта мысль не дает мне покоя. Теперь уже не знаю, какие решения на самом деле принимает главарь, а какие ему навязывает Кесседи. Темный кардинал, чтоб его.

Правая рука, господа эсбэшники? Как бы не так. Никакая Райан не рука, он шея!

Пытаюсь проанализировать случившееся, но выходит неважно. Не мог Кесседи поделиться едой с пленниками только затем, чтобы пустить мне пыль в глаза. А если, правда, пожалел, то почему так уверен, что я не сдам его главарю? «Скажешь — ты труп» — тоже мне угроза. Доверяет? Уверен, что не проговорюсь, потому что видит, что одобряю его поступок? Или проверяет, а самому плевать, узнает ли Коэн, потому что всегда сумеет выкрутиться? Поговорит с главарем и снова сделает так, что тот подумает, что это его собственное решение?

Чертов Кесседи, скоро сойду с ума от того, что не понимаю твоих мотивов. И, если ты на самом деле такой, каким я тебя вижу, то какого черта ты делаешь здесь?!

Мы снимаемся с места. Предмет моих мысленных мук, как и обещал, закидывает Мышонка себе на плечо, чтобы мальчишка не замедлял движение. Молча подхожу и протягиваю руку за его рюкзаком. Чуть приподнимает бровь, угол губ ползет вверх. А чего ты ждал, Райан? Я тоже держу обещания.

«Операция» с бандой Сида заняла всего пару часов, и мы уходим с места стоянки еще ночью и шагаем весь ее остаток. Останавливаемся только на несколько минут, чтобы попить, перевести дух и снова тронуться в путь.

Коэн задает темп. Он бодр и весел, опьяненный успехом и развлечением с женщиной. Или женщинами? Фил, Олаф и близнецы тоже вышли из барака «для забав» в приподнятом расположении духа и с глупыми улыбками на лице. Курт вернулся таким же равнодушным, как и всегда. А Попс красным, как рак, и ужасно смущенным. Боевое крещение, как же.

Плетусь в самом конце, не удаляясь от Кесседи. Мышонок не рюкзак, весит больше, и Райану приходится нелегко. Тем не менее, заставить мальчишку идти самостоятельно не пытается, да и сам со своей ношей не отстает от остальных. Двужильный он, что ли? Или просто упрямый. Упрямый, это точно.

Во время очередного привала Кесседи усаживает Мыша на рюкзак, который я ставлю на землю, а сам достает бутылку и жадно пьет воду. Надолго ли его хватит при таком темпе? Даже я уже еле переставляю ноги. Настоящая гонка.

Опускаюсь рядом на корточки.

— Коэн ничего не сказал? — киваю в сторону раненого мальчишки.

Райан пожимает плечами.

— Сказал.

— И?

— Это мои проблемы, — отвечает не слишком дружелюбно. Устал.

Что ж, подменить не могу, а сочувствие тут никому не нужно.

— Как знаешь, — отзываюсь, встаю и отхожу подальше. Навязывать свое общество не стану.

— Эй, Кэм, — окликает меня главарь, — иди-ка сюда!

Кой черт этому-то надо? Хочется закатить глаза, но сдерживаюсь и подхожу.

— Привал окончен! — громко объявляет Коэн, закидывает свой рюкзак обратно на спину и снова идет впереди процессии. Догоняю и пристраиваюсь рядом. Кажется, меня удостоили аудиенции. — Ты был хорош, — доверительно сообщает.

— В чем же?

Главарь усмехается:

— Не строй из себя невинность. Эта шутка с предохранителем была той еще. Думаю, половина из них сразу же наложила в штаны после твоей выходки.

Скриплю зубами.

— Это вышло случайно.

— Ага, — и не думает верить. — Вышло, что надо. Рад, что в тебе не ошибся.

— Я тоже рад, — отвечаю сухо, на лицемерие во время марш-броска уже нет сил.

— Но меня интересует другое, — кто бы сомневался. — Почему ты отказался от женщины?

— Мне это неинтересно, — говорю чистую правду.

— Да-а? — по-своему истолковывает Коэн. — Ты не по этой части?

Это он так интересуется моей ориентацией?

— А если так?

— Тогда плохо, — в голосе главаря явственно сквозит угроза. — Мне нужны здесь нормальные парни.

Напомнить ему, что Галактической Конвенцией любые отношения между представителями одного вида признаны нормальными еще за сотню лет до нашего рождения? Вряд ли это имеет смысл.

— Я нормальный, — заверяю.

— Значит, девственник, — очередной вывод.

— А если так? — повторяю.

— А если так, в следующий раз мы это исправим, — многообещающе скалится главарь. Благодетель ты наш.

— В следующий раз и посмотрим, — соглашаюсь, чтобы прекратить этот бессмысленный разговор.

— Ты слишком серьезен, — не отстает Коэн, из него так и прет энергия, и он жаждет заразить ею окружающих. — Прямо как Кесс. Неудивительно, что вы спелись.

— Спелись? — переспрашиваю ошалело. С чего такие выводы? Ну, конечно, на моем плече же висит рюкзак Райана.

— Именно, — не отказывается от своих слов. — Вот я и спросил о твоей ориентации, — не вижу связи. — А то ты так и поглядываешь в его сторону.

Хорошо, что темно, и Коэн не может видеть, как кровь приливает к моему лицу. Я пялюсь на Кесседи? Я?! Он, что, серьезно?

Придерживаю при себе нелепые реплики, вроде: «тебе показалось». Если говорит, значит, заметил, и не могу отрицать: в последнее время Райан занимает мои мысли непозволительно много.

— Нет, — повторяю, — с моей ориентацией все нормально.

— Тогда напрашиваются другие выводы, — температура в голосе главаря падает сразу на несколько градусов. — Я считаю тебя ценным приобретением, — примерно как новые ботинки, ага, — но не забывай, кто здесь главный.

А вот это уже предупреждение.

— Я знаю, — отвечаю уверенно, потому что после этой ночи уже не сомневаюсь, кто здесь «голова», а кто «шея».

— Рад, что мы поняли друг друга, — усмехается главарь, ускоряя шаг, намеренно оставляя меня позади.

Аудиенция окончена. И что это было? Хотелось бы мне знать.

***

Когда окончательно рассветает, Коэн приказывает искать место для остановки. Наша конечная цель по-прежнему неизвестна. Ищет новое место, чтобы осесть, или идет к какому-то определенному пункту?

Мы в очередном полуразрушенном поселке, но здесь много жилых домов, вроде того, в котором живет Гвен. Окна со стеклами, дым из труб. Тряпье на веревках. Такие бараки мы обходим стороной, Коэн не хочет контактов с местными. Это дает еще больше поводов подозревать, что он не просто ищет новое прикрытие для банды, а точно знает, куда идет.

Солнце уже высоко, когда отправленные на разведку близнецы возвращаются с радостной вестью, что нашли подходящий барак. Он давно заброшен и стоит в отдалении, так что подобраться к нему незамеченным будет сложно.

— Устраиваемся тут, — провозглашает главарь, осматривая территорию. Интересно, мы бы остановились здесь, если бы Кесседи сейчас возразил и посоветовал поискать место получше? Нет, неинтересно. Знаю ответ.

Курт и Олаф организуют костер, все разбредаются по периметру, расстилая одеяла и устраивая свои вещи.

Почти не чувствую ног от усталости. Кажется, сейчас могу уснуть даже стоя.

Замечаю, что Кесседи, усадив Мыша, подходит к главарю и что-то тихо ему говорит. Коэн отмахивается, но уже через минуту провозглашает:

— Мы взяли банду Сида благодаря эффекту неожиданности. С нами такого случиться не должно. Поэтому выставляем двух часовых.

Теперь мне совершенно ясно, что сказал Райан Коэну. Но главарь снова считает, что решение принадлежит ему целиком и полностью.

— Кесс, ты первый, — произносит мстительно. За то, что дал очередной разумный совет или потому что знает, что после путешествия с Мышонком на плече Кесседи требуется отдых, как никому из нас?

— Ладно, — равнодушно отзывается Райан.

— Добровольцы есть? — Коэн обводит взглядом своих «подданных». Неслыханная щедрость.

Поднимаю руку. А почему бы и нет? Мне упрямства тоже не занимать. Кесседи бросает на меня взгляд и быстро отворачивается. Естественно, понял, что делаю это не просто так. Но главаря устраивает, что доброволец найден, глубже он не копает. Устал, бедолага.

— Три часа, — решает Коэн. — Потом можете будить следующих, — он снимает со своего запястья старые часы с потрескавшимся циферблатом и бросает Райану, тот ловит на лету. — Три часа, — повторяет.

Кесседи кивает и выходит на улицу. Иду за ним.

***

Все остаются в здании и прикрывают дверь. Мы на улице вдвоем.

Кесседи дарит мне испепеляющий взгляд и идет прочь.

— Осмотрю окрестности, — сообщает, хотя не спрашиваю.

Отлично, пусть прогуляется, как раз все уснут. Я достаточно бездействую. На этот раз хочу получить ответы.

Райан уходит, а я тупо хожу взад-вперед перед дверью, засунув руки в карманы. Сначала из барака слышатся голоса, но быстро смолкают. Хотелось бы и мне сейчас улечься, завернувшись в одеяло, и уснуть.

С неба, с самого утра затянутого серыми тучами, начинает лететь редкий снег. Останавливаюсь, запрокинув голову, снежинки падают на лицо и тают.

Девочка из сна любила снег. Она всегда выбегала во двор и ловила «белых мух» ртом, подставляла ладони и с любопытством смотрела, как пушистое чудо превращается в обыкновенную каплю на теплой коже. Как давно это было…

Встряхиваю плечами и опускаю голову. Теперь снежинки падают на козырек кепки, которую я уже давно почти не снимаю. Нет ничего волшебного в снеге. Круговорот воды в природе, и только.

Часов у меня нет, но, думаю, Кесседи отсутствует около часа. Возвращается таким же хмурым, как и раньше. Останавливается в метре от меня, смотрит с подозрением. К этому времени уже сижу на нижней ступени крыльца, поэтому мне приходится задрать голову, чтобы отбить его взгляд.

— Ну и что тебе от меня надо? — спрашивает прямо.

— А что, я не могу просто так вызваться на дежурство? — огрызаюсь.

Но Райана не проведешь.

— Или говоришь, что тебе нужно, или идешь к черту, — отрезает. Переступает с ноги на ногу, достает пачку, закуривает. Он раздражен, то ли от усталости, то ли от моей настырности.

И я перестаю юлить:

— Мне нужны ответы.

— Как же, — кривится, выпуская в морозный воздух облачко дыма. — Ты же умник, вечно знаешь больше других, так ответь себе сам.

— Моих версий уже слишком много, — признаюсь.

— Ага, — издевательский смешок, — значит, отказываешься от звания умника?

— Вообще-то, я на него и не претендовал, — он, что, намеренно хочет меня разозлить?

— Иногда звания просто присуждают, — изрекает философски и отворачивается. Выбрасывает сигарету в снег и некоторое время стоит ко мне спиной, спрятав руки в карманы куртки.

Молчу и не тороплю. О чем он думает? Терпеливо жду. Сегодня Райан явно не в духе, но враждебности не чувствую, скорее желание уставшего человека, чтобы его оставили в покое.

Наконец, он поворачивается. Подходит и усаживается на ступеньку рядом со мной.

— Что ты хочешь знать? — тон, каким говорят с неразумным, но очень настойчивым ребенком.

Оборачиваюсь, смотрю на дверь.

— Все спят, — отвечает Кесседи на невысказанный вопрос. — Так что говори, но лучше тихо.

Странное и нелепое ощущение, что мы по одну сторону баррикад. Что угроза может прийти только оттуда, из барака, а тут могу говорить все, что захочу. Только тихо, как Райан и сказал.

Набираю в легкие побольше воздуха.

— Почему ты оставил еду банде Сида? — решаюсь.

Прищуривается, внимательно глядя на меня.

— Тут требуются пояснения? У них дети.

— Коэну на это плевать.

— Я не Коэн.

— Тогда почему ты с ним? — не выдерживаю. Все, что я знаю о Райане, никак не вписывается в компанию Проклятых. А, что, собственно говоря, я знаю? Информации у меня никакой, только те его поступки, свидетелем которых мне довелось стать.

Но Кесседи не торопится откровенничать. Да и с чего бы?

— А ты? — переводит вопрос на меня. — Что здесь делаешь ты?

— Случайно, — повторяю рассказанную ранее главарю версию. — Я сбежал от законников, наткнулся на Мыша, он предложил пойти с ним. Так вышло.

На этот раз Райан молчит дольше. Сидит, смотрит куда-то вдаль и барабанит тонкими пальцами по колену в штанах цвета хаки.

— Значит так, умник, — говорит предельно серьезно, — если ты хочешь что-то знать, я тебе скажу. Но я уйду прямо сейчас, если ты продолжишь рассказывать чушь о побеге, — сглатываю, пытаюсь не подать вида, что мое сердце ухнуло куда-то под крыльцо. — В тебе веса килограмм сорок, — на самом деле меньше, молчу, — ты отбился от охраны? Улизнул? Сбежал? Трави свои байки кому-нибудь другому.

Собираю волю в кулак, чтобы голос прозвучал уверенно.

— Фред мне поверил.

Морщится:

— Фред верит только в одно: что самый умный. Ты убил Сида, и он захотел тебя к себе в банду. Все остальное пропустил мимо ушей, — на подобную откровенность мне не хватило бы наглости даже надеяться. — Не радуйся, — отрезает, что-то прочтя в моем лице, — он сомневался в тебе, спрашивал, стоит ли брать тебя на дело, не шпионишь ли ты, не ведешь ли себя странно.

— И что ты сказал?

— Что я сказал? Дай подумать, — демонстративно чешет затылок. Издевается. — Я сказал: «Фред, очнись, этот парень врет как дышит. Кричит по ночам, ведет себя странно, а еще он явно из Верхнего мира». А Фред сказал: «Отлично, он нам подходит».

Мы оба знаем, что Райан сказал Коэну совсем не это, иначе меня бы здесь не было. Вопрос «почему» решаю пока оставить при себе.

— Как ты узнал, что я из Верхнего мира? — спрашиваю другое.

Пожимает плечами, перестает ёрничать.

— Это видно. Ты жил здесь, и довольно долго, чтобы научиться выживать. Но воспитание Верхнего мира заметно. То, как ты говоришь, как думаешь. Если ты сам успел пожить и там, и тут, все становится очевидно. Посмотри на Курта, на Рыжего. Они неплохие парни, им несвойственна чрезмерная жестокость, но вчера они оба не увидели ничего такого, когда Фред предложил им пойти и изнасиловать женщину. Достаточно было посмотреть на твою реакцию, чтобы сделать выводы. Если бы я не понял раньше, то догадался бы вчера. У тебя было такое лицо, будто тебя или сейчас стошнит, или ты кого-нибудь пристрелишь.

Сижу, кусая губы.

— Коэн решил, что все дело в том, что я или гей, или девственник.

— Возможно, и то, и другое, — заявляет совершенно серьезно, и по тону ясно, что будь я хоть гермафродитом, ему плевать. — Но твоя реакция была такой не поэтому. Тебя иначе воспитывали, ты видел, что такое нормальная семья и нормальные отношения. Ты видел, как женщины отдаются по симпатии, а не из страха, — постукивает пальцем себе по лбу чуть выше переносицы, — это вбито тебе в голову с пеленок.

— А… — голос подводит, откашливаюсь. — А ты?

Невесело усмехается:

— А мне тоже.

Мы замолкаем. Райан снова закуривает. Мне кажется, он курит, когда не знает, куда деть руки, и когда приходится вот так сидеть без дела.

— Об этом я и спрашиваю, — снова заговариваю. — Почему ты с Коэном? Тебя же тошнит от него не меньше, чем меня, — рискую, раскрываясь. Моя вера в людей давно превратилась в руины, но здесь и сейчас с этим странным парнем чувствую себя в безопасности, как бы глупо это ни было.

— Это ты интересуешься или твои работодатели? — спрашивает так же прямо в ответ.

Бесполезно врать и доказывать, что ни на кого не работаю. Райан давно все понял. Тем не менее, пытаюсь извернуться:

— Ты так говоришь, будто «работодатели» есть и у тебя, — и это бы многое объяснило.

Закатывает глаза, криво улыбается:

— Мой единственный работодатель — это Фред. И мне его одного хватает по горло, — поворачивается ко мне вполоборота. — И, раз уж тебе приспичило пооткровенничать, может сам скажешь, СБ решили иметь «своего человека» во всех бандах Нижнего мира, или Проклятые особенные?

Сердце пропускает удар. Он не знает! Знал бы про теракты, сразу бы понял, зачем я здесь… Прихожу в себя. Или хочет заставить меня поверить, что не знает. А мне просто чертовски хочется надеяться, что смерти невинных людей — дело рук одного Коэна.

— Может, и всех, — пожимаю плечами.

Кесседи принимает мой ответ и не допытывается. Говорит другое:

— Я уже упоминал, что среди нас был парень, который все время что-то вынюхивал и задавал много вопросов, отлучался не пойми куда? — придушенно киваю. Мы говорим о «пугале», о ком же еще. — Он не был «верхним», но шпионом — это точно.

— Ты сдал его Коэну? — горло перехватывает. Что, если эта откровенность, чтобы сейчас за моей спиной распахнулась дверь, и вышел Коэн, а Райан победно провозгласил: «Вот видишь, я же тебе говорил! Теперь ты все слышал сам»?

Но дверь не открывается, из барака не доносится ни звука, мы с Кесседи тут одни.

— Фред бывает слепым, но он точно не идиот, — отвечает. — Он заподозрил сам. А потом придумал мне срочное поручение, так, что я не смог выкрутиться и отказаться, не затевая скандал, а сам расправился с парнем, — пауза. — Жестоко, даже для Фреда.

Снимок «пугала» снова встает перед глазами. Пожалуй, такое зрелище не забывается. Мне кажется, оно навсегда отпечаталось у меня на сетчатке.

— Ты это к тому, что рано или поздно Коэн заподозрит и меня? — интересуюсь.

Райан некоторое время думает, прежде чем ответить.

— Пока ты ему нравишься, — говорит, наконец. — И ты же умник, а тот парень не был. Так что не попадись. Я тебя не сдам.

Черт тебя дери, Кесседи, как мне хочется тебе верить!

— Тебе все равно, что я шпионю за вами? — может, мне показалось, и он сказал что-то другое.

Качает головой:

— Если бы СБ хотели нас убить, они бы убили. Не думаю, что ты опасен для банды. Так что, да, мне все равно. И мне нужен человек, на которого я могу положиться. Ты должен мне, я должен тебе. Ты точно не сдашь меня Фреду. Так что меня все устраивает, — исчерпывающий ответ. — Скоро все проснутся, — напоминает. — Надеюсь, твое любопытство удовлетворено?

Ну уж нет, Кесседи, раз уж пошла такая пляска, я узнаю то, что хочу.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — напоминаю упрямо. — Почему ты здесь?

Замечаю, что снова начинает барабанить пальцами по штанине.

— Надеюсь, умник, сейчас ты понимаешь, что лезешь в личное и рискуешь получить по носу?

По-моему, за время этого разговора мне уже удалось рискнуть всем. Просто киваю. Успею ли увернуться, если он сейчас ударит? Если вспомнить, как Райан поймал меня после встречи с Питом, то вряд ли. Если Кесседи захочет, он может свернуть мне шею так быстро, что и не пикну.

— Я обещал Джеку, — все же не собирается заниматься рукоприкладством. Джек? Джек Смирроу? Бывший главарь банды? — Вижу, ты понимаешь, о ком я, — киваю. Поздно отрицать.

В этот момент в бараке что-то гремит, а затем доносится недовольный голос Коэна:

— Какого черта, Курт! Я сейчас околею! Кто так разводит костер, что он тухнет через минуту?!

Мы, не сговариваясь, оборачиваемся на дверь. После чего Кесседи вскакивает с крыльца.

— Пойду, пройдусь, — сообщает. — К концу дежурства вернусь.

Не успеваю возразить, а он уже уходит прочь быстрым шагом.

Сбежал.

Говорить о Коэне, банде и шпионах Райан может, а вот о Джеке — нет. Значит, с Джеком Смирроу связано то самое личное, за которое (как там Райан выразился? ) можно получить по носу.

Вздыхаю и опускаю лицо на руки.

Вроде бы и говорили недолго, а даже снег успел кончиться.

20.

— До завтра! — девочка весело машет на прощание флайеру, поднимающемуся с посадочной площадки перед домом. Подруга, гордо восседающая на переднем сидении рядом со старшей сестрой, прижимается носом к стеклу и машет в ответ.

Сердце девочки поет, она в прекрасном настроении. Учебный год окончен, остался только выпускной бал, а потом долгие и полные приключений каникулы. Отец обещал отвезти ее на Лондор, а, если останется время, то и на Новый Рим, на котором они уже были в прошлом году. Родители хотели показать дочке Землю, прародительницу всего человечества, но Земля ограничила въезд, и получить визы не удалось. Политика, закрытые страны, право на посещение — все это слишком далеко от девочки. Неважно куда, лишь бы отправиться в очередное путешествие. И как только некоторые люди всю жизнь проживают, не покидая родной планеты?

Снег скрипит под сапогами. Девочка бегом поднимается по ступеням крыльца и рывком распахивает дверь.

— Маааам! Я дома!

Сейчас мать увидит ее и восхитится...

Мама появляется из кухни в переднике поверх платья и с тарелкой, которую не успела вытереть, в руках.

— Господи… — шепчет женщина, а тарелка с грохотом летит на пол, разбиваясь на мелкие осколки. Нет, девочка ждала вовсе не такой реакции. — Милая, что ты наделала?

— Я подстриглась! — гордо сообщает девочка о том, что нельзя не заметить. Утром она ушла из дома с длинной косой, а сейчас ее волосы едва прикрывают уши. После только что снятой шапки непривычно короткие пряди электризуются и торчат в разные стороны, но девочка чувствует небывалую легкость. А еще она кажется себе очень взрослой.

— Кто это с тобой сотворил? — в ужасе произносит мать, переступает через осколки и подходит ближе, проводит ладонью по волосам, приглаживая.

— Дейзи, старшая сестра Джеммы, приехала домой на каникулы, — радостно начинает рассказывать девочка. — Она учится в Летной Академии на Лондоре в группе у самой Миранды Морган!

— У кого? — теперь в голосе матери настоящая обреченность.

— Миранда Морган, ну, мама! — на самом деле девочка сама впервые услышала это имя пару часов назад, но теперь ей кажется невообразимым, что кто-то может не знать эту знаменитую личность, о которой Дейзи прожужжала им с Джеммой все уши. — Героиня Карамеданской войны! Она преподает в Академии на Лондоре, а Дейзи ее студентка. Она столько нам рассказала. Там так здорово, я тоже хочу стать пилотом, когда вырасту!

— А что, все пилоты носят короткие стрижки? — скептически интересуется мать.

— Морган носит, — уверено заявляет девочка, хотя сама никогда не видела эту женщину, даже на фото. — И Дейзи подстриглась. А нас с Джеммой взяла с собой в салон. Мам, там так здорово!

От переизбытка чувств девочка приникает к матери и крепко обнимает. Мама прижимает ее к себе.

— Дурочка ты моя, — шепчет в макушку. — Ребенок ребенком.

— Ну, красиво же, мам! — девочка вырывается из объятий и мчится к зеркалу, после чего резко замирает, широко распахнув глаза. В салоне ЭТО, и правда, казалось красивым. — Мааам, — девочка закусывает губу, в глазах отчаяние, — они ведь быстро отрастут, правда?

Зато маме становится весело.

— К следующему году.

— Учебному? — с надеждой.

— Календарному, — уже откровенно смеется мать и идет запускать робота-уборщика.

Девочка остается перед зеркалом. Дернул же ее черт послушать Дейзи и отрезать волосы. Скорее бы отросли…

…Но девочка не отрастила волосы. Девочка умерла…

Просыпаюсь и несколько минут пытаюсь восстановить дыхание. Тихо, все еще спят, а костер еле тлеет. Холод пробирает до костей. Кутаюсь в одеяло, но не помогает. Зубы начинают противно постукивать.

До каких пор мне будет сниться девочка и ее семья? Говорят, время лечит. Но только не меня. Мне кажется, с каждым годом воспоминания становятся только ярче, а боль в груди при пробуждении острее. Время не лечит, оно просто идет дальше.

Решительно отбрасываю одеяло, встаю и иду к выходу. Обхожу по дуге развалившегося главаря. Напоминаю себе, что нельзя его ненавидеть и желать смерти. Нужно потерпеть, еще немного потерпеть, как всё и всегда. Вот только я, как никто, знаю, что «немного» может быть бесконечным.

Солнце клонится к закату. Значит, скоро подъем и новый марш-бросок в неизвестность.

Возле крыльца обнаруживается Фил. Вышагивает взад-вперед, спрятав руки в карманы и натянув шапку до самых глаз. Сейчас я его понимаю, на улице гораздо холоднее, чем когда мы дежурили с Кесседи. Да и одежда у него не чета моей.

— Чего шастаешь? — замечает меня блондин. — Фред никому не велел выходить.

«Велел», ну надо же.

— Отлить, — отвечаю коротко и грубо. Еще мне оправдываться перед этим.

— Значит, лей тут, — огрызается Фил, преграждая дорогу. Что-то сомневаюсь, что он решил бы так не давать пройти тому же Райану.

— Пройти дай, — прошу вежливо, но твердо. Повышенное внимание этого парня начинает чертовски злить.

— А то что? — петушится. — Позовешь Кесса на помощь?

Ясно. Когда Коэн вызывал меня на «аудиенцию», Фил шел следом. Значит, подслушивал.

— Мнение своё имей, вот что.

— Чего-о?!

— К черту иди, — делаю шаг в сторону, чтобы обойти задиру. Скучно ему, видите ли, самоутверждается. Идиот.

— Ты совсем обнаглел, — намеков Фил не понимает, его лапища ложится на мое плечо. Ну, приехали.

Резко сбрасываю руку и толкаю в грудь, заставляя отступить. Я ниже его на целую голову, легче, тоньше. Со стороны, наверное, смотрится смешно, когда этот рослый детина пятится от меня. Не знаю, что он читает в моем взгляде из-под козырька кепки, но он чертовски прав: у меня нет намерений шутить.

— Держи руки при себе, — шиплю, разворачиваюсь и ухожу быстрым шагом, пока тот не успел прийти в себя.

К Коэну он ревнует или к Кесседи? Да хоть к обоим сразу, пусть забирает. Один вообще не достоин носить звание человека, второй как сундук с секретом. К черту. Мне нужна информация, ничьего расположения я не ищу.

Ухожу подальше, непременно оглядываясь. Если Фил проследит, мне несдобровать. Но блондин, как маленькая собачка (у моей тетушки была такая), тявкнет и прячется за ногу хозяина. Укусить и то не решится. Так, может в тапки нагадить…

Возвращаюсь. Теперь Фил на крыльце. Сидит, занимая всю верхнюю ступень, широко расставив ноги, смотрит зло. Вся его поза ясно показывает, что пройти не даст.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю прямо. Эти игры в гляделки меня порядком достали.

— Хочу, чтобы ты убрался подальше. Я тебе не доверяю.

Мне хочется истерически смеяться. Этот задиристый тупица обладает отличной интуицией, гораздо лучше главаря.

Киваю.

— Я тебе тоже, и что? — видимо, жизнь еще не научила Фила, что доверять нельзя никому.

— Появляется из неоткуда, — каждое слово блондина пропитано изрядной порцией яда, — спасает Мыша, втирается в доверие к Фреду, постоянно болтает с Кессом, который вообще обычно сам по себе.

— Ревнуешь, — заявляю уверенно с наглой улыбкой на губах, а потом делаю большие глаза: — А может, я просто тебе нравлюсь, и тебе обидно, что я уделяю тебе мало внимания?

Шутки про ориентацию тут не в чести. Фил краснеет, превращаясь в переваренную свеклу, голос переходит в рычание:

— Мелкий, я сверну тебе шею!

Он поднимается, глаза горят, разве что пар из ушей не идет. Чувствую себя тореадором, только без красной тряпки. Собираюсь. Этот парень меня достал, сейчас, так сейчас.

Фил делает шаг, наступает на обледеневшую ступеньку, подошва ботинка скользит, нога подворачивается, а сам блондин кубарем летит с крыльца, пересчитывая ребрами ступеньки, и с грохотом падает лицом прямо в утоптанный снег.

Врастаю в землю. Вот черт.

Шум будит банду, двери распахиваются. На крыльцо выбегает Кесседи, затем Коэн, за плечом которого маячат лица остальных.

— Что здесь произошло? — требует ответа главарь, злой от внезапного пробуждения.

Райан спускается с крыльца и, не задавая лишних вопросов, помогает Филу подняться. Фил пыхтит. Теперь он красный не только от злости, но и от унижения. Отвечать Коэну явно не собирается.

Повисает молчание. Главарь ждет объяснений.

Пожимаю плечами.

— Поболтали, — говорю. — Немного не сошлись во мнениях.

Вижу, как Кесседи быстро отворачивается, пряча смех. Фил краснеет еще больше.

— Фред, я… — вместо того, чтобы хотя бы промолчать, блондин начинает оправдываться, — он… я…

— Ты проиграл, — жестко обрывает Коэн, переводит взгляд на меня. Одобрительный взгляд! — Кэм, — главарь посылает мне рукой нечто вроде вольной интерпретации воинского салюта, ежится на холодном ветру, и уходит обратно в барак.

— Всё на месте? — спрашивает Кесседи Фила, но тот шарахается от него, потирает ушибленную ногу.

— Да пошли вы, — и взбирается на крыльцо вслед за главарем.

— И что это было? — спрашивает меня Райан, когда на мы остаемся на улице вдвоем.

— Ревнует, — отвечаю.

— К кому? — теряется.

Пожимаю плечами:

— К тебе, к Коэну. Откуда мне знать.

Кесседи усмехается. Кажется, выспался и в прекрасном расположении духа.

— Ну, ты даешь, умник.

Я-то при чем? Фил сам начал, сам спикировал на землю, сам чуть не расшибся. Мне даже приближаться не пришлось.

Так и хочется повторить за блондином: «Да пошли вы! ». Но молчу.

Райан достает сигареты, задумчиво рассматривает пачку (наверное, запасы кончаются), а потом все же закуривает. Усаживается на крыльце.

Подхожу ближе.

— Фил недавно в банде? — спрашиваю.

Задумывается, дергает плечом.

— Где-то полгода, — ага, как раз когда Коэн только-только сменил таинственного Джека на посту главаря. — А что? — поднимает глаза, в оранжевых лучах заходящего солнца они насыщенного ярко-коричнего цвета.

— Да так, — качаю головой, — ничего, — можно подумать, он не понимает, что я все еще пытаюсь составить целостную картинку, но никак не могу уйти дальше пары-тройки кусочков пазла.

— Не связывался бы ты с ним, — неожиданно советует Райан.

— А то что? — невольно повторяю слова блондина.

— Ничто, — передразнивает Кесседи, а потом говорит совершенно серьезно: — Нечего разводить разборки внутри банды. Нам извне хватает проблем.

— Этому Джек тебя научил? — тут же пытаюсь взять быка за рога.

В глазах Райана появляется опасный блеск, ясно дающий понять, что данная тема не для обсуждений.

— И этому тоже, — отвечает сухо и замолкает. Крутит сигарету в тонких пальцах и не смотрит на меня.

Делаю вывод, что у Кесседи были теплые чувства к Смирроу. Но тогда вопрос, какого черта он остался в банде с Коэном, который, по данным СБ, Джека и убил?

Райан выбрасывает окурок в снег.

— Пошли, — говорит, — скоро отход, надо поесть и собраться, — не спорю. — Ты теперь всегда будешь подкарауливать меня в одиночестве, — вдруг задает вопрос, — чтобы получить информацию?

Чтобы получить информацию и просто поговорить с живым человеком, с которым мне нравится общаться. Впервые за четыре года.

— И это тоже, — отвечаю коротко. Пусть думает, что хочет.

Райан хмыкает, но больше ничего не говорит.

21.

Метель застает нас в дороге. Только что падали мелкие кружащиеся в воздухе снежинки, а полчаса спустя они уже сыпятся бесконечным белым маревом, подгоняемым бешеными порывами ветра. Забивают глаза, рот и нос. Забираются за воротник, где тают и противными ледяными каплями стекают по спине.

Моя одежда куда более подготовлена для непогоды, но даже меня пробирает до костей. Ботинки не промокают, зато ничего не мешает снегу забиваться в них сверху. Ноги хлюпают. Даже не хочу думать о том, как приходится остальным без прививок для поднятия иммунитета и прочей дряни, что меня напичкал врач СБ.

Мышонок, который уже вполне может идти самостоятельно, лишь немного прихрамывая, непрерывно чихает. Фил кашляет. Курт последний час икает от холода и никак не может остановиться. Это уже не поход банды Проклятых, а ходячий лазарет.

Но Коэн и не думает останавливаться. Куда, мать его, несет этого упрямого осла? Или опять думает поиграть в помощника естественного отбора и оставить в банде только сильнейших?

В темноте и несущемся со всех сторон снеге ничего не видно. Олаф проваливается в яму, Кесседи и близнецы достают его с большим трудом, сами барахтаясь в снегу по пояс. Интересно, хоть одно происшествие в банде обходится без Райана? Спаситель, что б его. Хотелось бы знать, это природный альтруизм или таки уроки Джека Смирроу? Какого черта СБ не уделили бывшему главарю банды должного внимания? И как мне теперь разговорить Кесседи?

Мысли мечутся от одного к другому, но лучше не прекращать думать, иначе желание закрыть глаза и просто лечь в снег лицом вниз становится непреодолимым.

Сугробы уже по колено, идти тяжело. Снег мокрый, облепляет обувь и одежду. Ощущение, что каждый ботинок весит килограмм десять. Переставляю ноги только усилием воли. Стараюсь не пытаться рассмотреть остальных, все равно ничего не видно, только забивает глаза, стоит приподнять голову. Козырек кепки прикрывает обзор, а капюшон, натянутый сверху, лишает половины звуков.

Плетусь где-то в конце, но когда чувствую, что сил уже почти не осталось, ускоряю шаг. Нет уж, умирать так просто и глупо не собираюсь. Обгоняю близнецов, Фила, Курта и, как-то само собой выходит, ровняюсь с Кесседи, который тащит под локоть Мышонка. Мальчишка небольшого роста, и кое-где сугробы достигают ему до пояса.

— Погодка, класс? Да, умник? — бросает мне Райан.

Ну вот, он заговорил первым, это не я лезу к нему с общением.

— Дерьмо, — отвечаю и тут же отплевываюсь от снега. — Куда мы идем?

— Куда-нибудь. Не здесь же останавливаться. Посмотри, вокруг ни одного строения.

Пытаюсь выполнить указание и поднять голову. Зря. Глаза тут же забивает снегом. Чертыхаюсь, тру лицо рукавом.

— Держись, — слышу голос Кесседи, обращенный к Мышонку. — Я тебя на себе далеко не утащу.

— Держ… держусь! — раздается в ответ. — Уй! — мальчишка соступает с тропы и проваливается в канаву, куда намело снега ему по грудь.

Сквозь завывание ветра слышу, как Райан матерится и пытается достать Мыша из сугроба. Матерюсь в унисон и прихожу на помощь. Снова думаю, что тщедушный вид Мышонка совсем не соответствует его весу. Тяжелый, черт!

— Спасибо, — благодарит Кесседи. Слово, кажущееся мне одним из самых сложных в мире, слетает с его губ легко и естественно.

— Не за что, — бормочу.

Впереди слышится какой-то шум, голоса становятся громче.

Прищуриваюсь, пытаясь рассмотреть, что там произошло, но выходит неважно.

— Что там? — спрашиваю вслух, и снова отплевываюсь.

— Кажется, дошли до каких-то складов, — в голосе Райана сквозит облегчение.

То, что Кесседи прав, становится очевидным через пару десятков метров. Впереди вырастают огромные темные силуэты зданий. Строения высокие, из бетонных блоков, а не временные деревянные бараки. Скорее всего, бывшие склады одного из прекративших свою работу заводов.

Двери первого склада намертво закрыты. Электроника много лет назад вышла из строя, и, не имея под рукой приспособления для плавки металла, можно даже не пытаться их открыть.

Идем дальше, в ботинках уже не просто хлюпает, а плещется талая вода. В печальном итоге обнаруживается, что все пять складов заперты, только у одного при спешном закрытии в проем попал булыжник, не дав двери плотно войти в паз.

Коэн приказывает найти подручные средства и отжать дверь. Достает из своего рюкзака несколько фонариков и раздает тем, кто стоит ближе всего: Риду, Филу и Олафу. Сам же становится, широко расставив ноги, выпрямив спину и важно сложив руки на груди. Наблюдает за всеобщей суетой. Вот только главарь, может, и выглядел бы величественно, если бы не промок до нитки и, как и другие, не дрожал от холода на промозглом ветру. Показуха вместо того, чтобы тоже что-то предпринять и ускорить процесс.

Те, у кого фонарики, начинают искать, чем можно было бы воспользоваться для отжатия двери. Копаются в снегу, поднимают полугнилые ящики, доски, торчащие из сугробов то тут, то там.

Бросаю взгляд на Кесседи. Помню, у него был фонарь, когда он пытался помочь Гвен. Но сейчас Райан не торопится его доставать. Бережет батарейки? Использует только в крайнем случае? Не хочет, чтобы Коэн узнал? Чертов человек-загадка.

Тем не менее, даже без освещения именно Райану удается найти некое подобие лома, и они с Куртом и близнецами пытаются открыть с его помощью дверь. Отхожу в сторону, чтобы не путаться под ногами. Может, с мозгами у меня и все в порядке, но с физической силой неважно.

После нескольких минут общего пыхтения и сдавленных ругательств «старателям» таки удается отжать дверь и сдвинуть ее ровно настолько, чтобы внутрь мог протиснуться самый крупный член банды. Все тут же ломятся внутрь, будто внутри находится источник Вселенского счастья. Сторонюсь и захожу в числе последних.

Внутри темно и холодно настолько, что даже в моей одежде в первые мгновения перехватывает дыхание. Цементный пол и бетонные стены во много лет не отапливаемом помещении.

— Костры, — командует Коэн. — Быстро! Нужно разжечь костры.

Хмыкаю себе под нос. Идея хороша. Вот только из чего он собирается их жечь? В помещении темно, но когда его пересекает свет тех немногих фонарей, которые у нас есть, совершенно ясно — кроме стен, потолка и пыли под ногами здесь абсолютно ничего нет. Можно попытаться поджечь взятые с собой вещи, но как быстро они прогорят? И что потом?

— На улице валялись ящики, — вспоминает Кесседи, сбрасывает рюкзак на пыльный пол и протискивается в щель в дверях. Назад. В метель. Ежусь. Нет, меня никто не заставит выйти обратно.

Райан быстро возвращается, протаскивает в проем обломки ящика. Все бы хорошо, но снег валит мокрый, древесина влажная. Все толпятся вокруг досок, таких многообещающих и бесполезных. Попс заходится кашлем, причем таким, будто еще минута, и его легкие лягут на пол рядом с непригодным материалом для растопки. Мышонок усаживается на корточки прямо там, где стоит, обхватив себя руками и сотрясаясь от крупной дрожи.

— Была бы хотя бы бумага, — бормочу себе под нос, не думая, что меня кто-то услышит. Но как всегда недооцениваю Кесседи. Ловлю на себе его пристальный взгляд.

Райан, только не говори, что ты…

Горло перехватывает то ли от холода, то ли от догадки. А Кесседи опускается на колено в пыль возле брошенного рюкзака, расстегивает, копается в нем. А когда находит искомое, я уже без сомнений знаю, что он достанет.

Олаф подходит ближе, подсвечивая фонарем, а Райан берет книгу, решительно раскрывает и начинает вырывать страницы. Одну за одной. Закусываю губу. Хорошо, что у меня не осталось дорогих вещей.

В неровном свете вглядываюсь в лица членов банды. Коэн выглядит довольным. Мышь в ужасе. Брэдли Попс поражен. Фил хмурится, кажется, видит книгу впервые. Остальные смотрят на бумажные листы с радостью. Для них это то, что поможет разжечь костер, и только. Отворачиваюсь. Не хочу искать корни своих нелепых ощущений.

Курт приносит с улицы еще несколько мокрых досок и ломает на куски уже внутри. Быстро и дружно организовываются сразу три костра в разных концах помещения подальше от дверного проема, из которого тянет холодом. Весь мой вклад — протягиваю Райану зажигалку и наблюдаю, как бывшая семейная реликвия занимается огнем.

Банда разбивается на группы: у самого большого костра — Коэн, Олаф и Фил, у второго — близнецы и Курт, у третьего — я, Кесседи, Мышонок и Попс. Честное слово, в этот раз не пытаюсь оказаться возле Райана, чтобы опять попробовать его разговорить. Сейчас мне хочется только разуться, согреться и молчать. Но стечение обстоятельств снова срабатывает против моих желаний.

Бывший склад слишком большой, чтобы обогреть его как следует, но, когда сидишь возле костра, терпимо. Одежда влажная, зато если ее снять, замерзнешь намертво, пусть лучше сохнет так. Единственное, на что решаюсь, разуться, вытянуть ноги к костру и положить ботинки сушиться. Вижу, что разуваются почти все, а также снимают промокшие шапки. Оставляю кепку на голове. Стараюсь снимать ее все меньше, мало ли.

Дрожь унимается только через полчаса. Костер весело потрескивает. Помещение заполнено дымом, но лучше уж так, чем находиться там, снаружи. Часовых не выставляем, в такую погоду никому и в голову не придет выйти на улицу, не то что напасть.

Коэн засыпает почти мгновенно, как самый изнуренный. По помещению разносится его храп. Кутаюсь в одеяло и радуюсь, что мне досталось место у костра в самом дальнем углу, подальше от «базы» главаря.

Голоса быстро смолкают, члены банды перестают возиться и засыпают. После такого марш-броска в метель никто даже не хочет есть или пить, только спать. Тишину и треск костров только время от времени нарушает кашель или чихание кого-нибудь из Проклятых. Мышонок чихает и шмыгает носом даже во сне. Скверно.

Некоторое время пытаюсь уснуть, но не получается. Знаю, что приснится девочка и ее семья. Не хочу. Переворачиваюсь с бока на бок. Кутаюсь в одеяло. Подтягиваю колени к груди. Но так не лучше и не теплее.

— Чего возишься? — тихий голос совсем близко.

— Не знаю, — огрызаюсь и принимаю вертикальное положение. Сажусь, поправляя одеяло, под которое так и норовит пробраться жгучий холод.

Кесседи сидит у костра в той же позе, завернувшись в свое одеяло по самый нос, и напоминает куколку бабочки. Уставшую куколку бабочки.

— Тебе не жаль? — какой черт тянет меня за язык? Меня ведь уже предупреждали, что за поползновения на личное, я могу получить по носу.

Кесседи ежится.

— Всего лишь книга.

— Не думаю, — бормочу, отворачиваясь. Сижу и смотрю на огонь.

— Читал надпись на форзаце, — без вопросительной интонации.

— Угу, — не вижу смысла отнекиваться. — Извини, — мне слишком давно не приходилось ни благодарить, ни извиняться. Чувствую себя неловко, но то, что трогать книгу отца Райана у меня не было ни малейшего права, понимаю прекрасно.

— Проехали, — отзывается Кесседи. — Не о чем горевать. Если бы мы вовремя не развели огонь, половина банды завтра бы слегла. А тот, кто разболеется в походных условиях, не жилец. Меньшее из зол, я тебе уже говорил.

— Говорил, — признаю и вздыхаю. Усталость таки берет свое. Может, получится уснуть? Но что-то снова тянет меня за язык: — У тебя больше ничего не осталось в память о семье?

Пожимает плечами с фальшивым равнодушием.

— От моей семьи давно ничего не осталось. А память к предметам не имеет никакого отношения.

Райан не смотрит в мою сторону. Как и я несколько минут назад, вглядывается в пламя костра. Огонь притягивает взгляд.

Почему он говорит со мной? Время от времени ставит на место, когда пересекаю границы, но все же говорит. И я не чувствую от него враждебности.

— Как ты попал сюда? — рискую, затрагивая личное. Оправдываю себя тем, что Кесседи пошлет меня куда подальше, если не захочет отвечать, как это было, когда речь зашла о Джеке Смирроу.

Отрывает взгляд от костра и переводит на меня. В рыжих отблесках огня шрам, пересекающий бровь, виден отчетливее, чем обычно.

— Куда — сюда? — хмурится. — К Проклятым?

Мотаю головой.

— В Нижний мир.

Несколько секунд Райан просто смотрит на меня и ничего не говорит, и я ожидаю грубости, которая поставит меня на место. Но на его губах появляется кривая улыбка, точно такая, какую мне довелось впервые увидеть на фото эсбэшников.

— Никогда не сдаешься, а, умник?

Понимаю, о чем он. О том, что снова пытаюсь выведать у него информацию. Но сейчас дело не в СБ, я правда хочу знать. Именно я.

Поэтому говорю:

— Можешь не отвечать.

Моя цель — узнать, как Проклятые связаны с терактами. Вряд ли, прошлое Райана даст мне зацепку. История Джека Смирроу — возможно.

Попс закашливается во сне, и подвигается ближе к Мышу в поисках тепла. Меня снова пробирает дрожь. Тоска по касанию — одна из самых страшных мук Нижнего мира. Здесь можно получить прикосновения только сексуального характера, и то, чаще против воли.

Мои мысли уходят в неприятное русло, и вздрагиваю от голоса Кесседи:

— У моего отца была богатая медицинская практика. Мы жили на Аквилоне только летом, остальное время колесили с ним по миру. Его часто приглашали на конференции. На Новый Рим, Лондор, Кронс, Поллак, Карамедану и даже Землю. Ведущий хирург Цетрального Аквилонского госпиталя. Светило. Мы жили… хорошо. Отец, мать, я и моя младшая сестренка, Джина, — голос подводит, и Райану приходится откашляться. Но он продолжает, и мне кажется, что дело даже не в моих вопросах. Ему просто требуется высказаться. Невозможность поговорить с кем-то откровенно — не меньшая пытка Нижнего мира, чем тоска по касанию. — Джине было пять, а мне четырнадцать, когда на операционном столе отца умерла жена одного высокопоставленного чиновника. Отец был не виноват, — пауза, поджатые губы, невидящий взгляд на огонь, — ну, или он так говорил. Был суд, затяжной процесс. В дело пошли большие деньги и большие связи. Врачебную ошибку доказали. Все имущество нашей семьи описали и передали в пользу безутешного вдовца. А отца вместе со всеми нами отправили «вниз». Ему обещали, что если он будет вести себя прилежно и не привлекать внимание сильных мира сего, через пару лет буря минует, и он сможет вернуться. «С вашим талантом, — заливал адвокат, уговаривая на сделку, — вы быстро восстановите свое положение, нужно только потерпеть»… Черт! — замолкает, закрывает глаза, барабанит пальцами по колену.

Владеть собой Райан умеет, а вот раскрываться, как и я, не привык. Не тороплю и не настаиваю на продолжении. Но если заговорит, выслушаю все, и гореть мне в аду, если кому-то обмолвлюсь об услышанном хоть словом.

Открывает глаза и снова вглядывается в пляшущие языки пламени.

— На заводе, к которому нас прикрепили, было… — пауза, подобрать нужное слово удается не сразу, — терпимо. Тяжело с непривычки, но теперь могу сказать с уверенностью, было терпимо. А потом началась лихорадка, которая скосила половину завода. Медикаменты правительство не предоставило. Больные люди, наслышанные, что отец врач, ходили к нам в комнату толпами, умоляя помочь. Отец заламывал руки и кричал, что он доктор медицины, а не шаман с бубном… А потом заболели мама и сестренка. Джина умерла через неделю, мама еще через две. Медикаменты так и не прислали. Охрана ходила в масках, чтобы не заразиться. Трупы сжигали в печи в подвале…

— А ты не заразился, — подсказываю, чувствуя заминку, но на этот раз уже не сомневаясь, что Кесседи нуждается в том, чтобы высказаться до конца.

— Ни я, ни отец. Я перестал его узнавать после смерти матери. Он отказывался идти на работу, есть, пить, просто лежал на койке и смотрел в потолок. А когда я однажды вернулся с работ в общежитие, то нашел его висящим на веревке на вбитом в стену крюке. Я раньше вешал на него куртку… — Райан поворачивается ко мне, в его глазах отражаются всполохи костра, а на губах жутковатая улыбка. — Все, что он оставил мне, это эта книга, — взмах руки в сторону огня. — И надпись на второй странице форзаца, — на той, что была вырвана, понимаю. — «Прости, сынок. Здесь нельзя жить. Я буду ждать тебя».

В горле встает ком.

— И что было потом? — все же спрашиваю, когда на словах из книги повисает молчание.

— А потом, — Райан невесело усмехается, — я вырвал к чертовой матери его послание, разорвал на куски, пафосно сообщил мертвому телу: «Не дождешься», — и вызвал охрану. А через полгода я сбежал с завода.

— И встретил Джека, — ступаю на тонкий лед.

— Скорее уж, Джек встретил меня, — поправляет.

В этот момент Мышонок громко чихает и просыпается, трет опухшие со сна глаза.

— Вы чего не спите? — удивляется.

— Спим, — отвечает Кесседи, ласково треплет мальчишку по пушистым волосам. — И ты спи, — после чего дарит мне красноречивый взгляд и начинает устраиваться поудобнее.

Что ж, сегодня о Джеке мне не расскажут.

Тоже ложусь, но по-прежнему лежу без сна. Ну не может такой человек, как Райан, участвовать в терактах и убивать мирных жителей. Не может!

Хотя, Бог свидетель, у него есть миллион причин, чтобы ненавидеть Верхний мир.

22.

Метель заканчивается, и мы отправляемся в путь. Снова ночуем то там, то здесь, и опять вышагиваем ночи напролет. Проходим множество жилых бараков и заброшенных, но еще сохранивших приемлемое для жилья состояние, где можно было бы на время осесть. Но мы вновь идем прочь.

Теперь уже не сомневаюсь, что цель Коэна не просто уйти подальше от дома Гвен. Куда уж дальше? Мы давно ушли за радиус контроля патруля, приписанного к ограбленному Проклятыми заводу. В Нижнем мире не принято передавать полномочия и устраивать полномасштабный розыск по всей территории. Здесь слишком низкая вероятность выжить. Стражи порядка полагаются на судьбу. К тому же, их вполне устраивает уверенность в том, что преступники напуганы и не вернутся.

Куда же несет нашего главаря? Морщусь от одной только мысли. «Нашего» тоже мне. Коэн мне не главарь. Но что он задумал, узнать мне нужно непременно.

— Райан, — на ходу ровняюсь с Кесседи, оглядываюсь, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы послушать.

— Чего тебе, умник? — несмотря на слова, тон вполне дружелюбный.

Мы больше не возвращались к разговору, состоявшемуся несколько дней назад. Да и вообще толком не разговаривали.

— Есть идеи, куда мы идем?

— Все не уймешься, умник? — усмехается. — Ты же умник вообще-то, мог бы и догадаться.

Сбиваюсь с шага. Что он имеет в виду? О чем мне следовало бы догадаться?

Злюсь.

— Я уже говорил, что не претендовал на знание умника, — напоминаю.

— Ага, помню, — подозрительно легко соглашается, но объяснять не спешит.

Пока не настаиваю, и мы просто идем рядом. Коэн, как всегда, во главе. Некоторое время слежу за его тощей гордо выпрямленной спиной, хорошо различимой даже в темноте на фоне снега. Что же на уме у этого типа? Но как ни ломаю голову, догадаться не могу.

— Думаешь, у него назначена с кем-то встреча? — закидываю удочку.

— Возможно.

— У него есть средство связи?

Пожимает плечами:

— Не думаю. Я, во всяком случае, не видел.

— Тогда как он мог договориться о встрече, — ни черта не понимаю, и это заставляет злиться.

— А разве для назначения встречи обязательно пользоваться коммуникатором? — произносит Кесседи и резко понижает голос: — Ты разве предварительно созванивался со своим связным?

Бросаю на него хмурый взгляд и не отвечаю. Коэн условился о встрече с кем-то заранее? Но ведь он не знал, что патруль схватит Пола, и придется спешно покидать убежище. То есть время встречи никак не могло быть обговорено заранее. А это значит только одно: есть какое-то конкретное место, до которого необходимо добраться, чтобы подать условный знак.

— И с кем же, ты думаешь, у него встреча? — спрашиваю напрямик.

— Направление нашего движения говорит само за себя, — получаю ответ.

Не выдерживаю и матерюсь. Грубо и совсем не литературно. Чертов сундук с секретом. Капля откровенности, и опять по новой.

— Райан, — шиплю, — я уже сказал, что понятия не имею, куда мы идем. У меня же нет компаса… — произношу и прикусываю язык. Ну, конечно же!

Кесседи косит в мою сторону и ухмыляется.

— Дошло, умник?

— Мы идем строго на юг, да? — озвучиваю свою догадку.

— Точно, умник. Так что вариантов немного.

Прикусываю губу, и некоторое время шагаем молча. Все выглядит так, будто Райан сам до всего додумался, и Коэн не делился с ним планами. Только правда ли это? Чем больше общаюсь с Кесседи, тем больше мне хочется ему верить. Но верить никому нельзя, это аксиома Нижнего мира.

Может ли Райан водить меня за нос после того, что было уже сказано между нами? Что, если история про семью тоже была рассказана специально, чтобы побудить и меня рассказать о себе побольше, а потом сдать Коэну? Что если…

Мой мозг упрямо порождает варианты коварства Кесседи, один краше другого. Мозг у меня рациональный, а вот я, кажется, уже нет. История Райана меня задела, по-настоящему. И может быть, если бы он рассказал, как плохо ему было, как он страдал и бился в истерике, у меня бы закралось сомнение в его словах. Но он говорил так коротко, так резко, озвучивая лишь факты и события, а не свое отношение к ним, что я знаю, это была правда.

Уже несколько дней прокручиваю историю семьи Кесседи в голове. Рассказ из тех, после которых снятся кошмары. Мне и моим родным тоже досталось. Мамы больше нет, отец неизвестно где и в каких условиях содержится, я (или, если уж говорить честно, то, что от меня осталось) мотаюсь с бандой предполагаемых террористов, полагаясь на обещания и самописный договор эсбэшников, вряд ли, имеющий реальную юридическую силу… Но зато у меня есть то, чего нет у Райана, — мой отец меня не предавал. Даже когда его выводили в наручниках из зала суда, он пытался приободрить меня, просил не отчаиваться и убеждал, что все будет хорошо. Все не стало хорошо, но мой папа меня не бросал.

То, что сделал Генри Кесседи для меня просто непостижимо и лежит за гранью добра и зла. Как можно уйти из жизни добровольно, зная, что твой ребенок остается без всякой поддержки, один на один со своим горем? И что сделал отец Райана напоследок? Дал «бесценный» совет своему четырнадцатилетнему сыну — последовать за ним!

— Эй, ты чего удумал? — окликает меня Кесседи, и только теперь понимаю, что иду, сжав кулаки и скрипя зубами от злости.

Честное слово, мне хочется оживить отца Райана, а потом убить снова, но на этот раз убивать долго и мучительно. За эти четыре года жизнь ломала и выламывала меня множество раз, но единственное, что осталось незыблемым, светлые воспоминания о семье. А что видит Кесседи, когда оглядывается назад? Тело отца, раскачивающееся на крюке в комнате общежития?

Смаргиваю видение, провожу ладонью по лицу.

— Так, задумался, — вру. Жалось и сочувствие здесь никому не нужны.

— А то у тебя было такое лицо, будто ты хочешь кого-то убить.

— Мне часто хочется кого-то убить, — бормочу, — но делать это мне совсем не понравилось.

Райан только хмыкает и больше ничего не говорит.

Странный ты тип, Кесседи, и моя симпатия к тебе пугает до дрожи в коленях.

***

Итак, мы идем к границе Нижнего и Верхнего миров. Но ведь там стена, ее не перемахнет любой, кому взбредет в голову. Какие же у Коэна связи, что он рассчитывает ее пересечь?

Мы находим нежилой барак и останавливаемся на отдых, как и всегда в светлое время суток. Настроение отвратительное. Какая-то мысль вертится в голове, но никак не может оформиться. Я упускаю что-то важное, но такое очевидное, что хочется биться этой самой головой о стену.

Думай, Кэм, думай.

В бараке много комнат, но проклятые, как обычно, размещаются в одной вокруг костра, возле которого раскладывает свои кости главарь. Надоело.

Не знаю, что со мной. Помню, что главное не высовываться. Хотя, признаю, получается у меня неважно. Но обычно я привлекаю к себе внимание при обстоятельствах, от меня не зависящих. Сейчас же меня вдруг закусывает. Часовые выставлены, барак охраняется, никто не подойдет незамеченным. Материала для растопки полно. Так какого черта нам ютиться в одном помещении у костра, к которому запрещено близко подходить, потому что там греется Коэн?

Близнецы уходят нести вахту, а остальные раскладывают одеяла, чтобы улечься спать. Осматриваюсь, потом подхватываю свои вещи и направляюсь в соседнюю комнату.

Театр абсурда. Спектакль под названием «Преклонение перед его величеством Коэном». В топку главаря с его самомнением.

Барак когда-то был жилым. Люди давно покинули это место, но осталось множество предметов мебели. Кровать, естественно, разломана, у стульев нет ножек, но зато их сидения и деревянные спинки отлично подойдут для костра.

Исследую помещение. Оттаскиваю все, что может загореться, подальше от выбранного места, а то, что как раз хочу поджечь, сваливаю в кучу и достаю зажигалку. Знаю, что мое отсутствие скоро заметят, но не могу бороться с искушением. Пусть одну единственную стоянку, но проведу в одиночестве, так, как хочу.

Дерево сухое, разгорается легко, и уже через минуту грею озябшие пальцы над огнем. Пускай, у меня нет котелка, обойдусь без кипятка и сухим пайком, зато несколько часов не буду видеть надменную рожу Коэна.

Раскладываю одеяло и устраиваюсь у костра. Мне тепло, и я в одиночестве. Рай для Нижнего мира. Мне нужно подумать, чему храп главаря не способствует.

Итак, пункт первый: я не умник, как называет меня Кесседи, потому что многого не понимаю. И это надо принять как данность.

Пункт второй, вытекающий из первого: я шестнадцатилетний подросток-беспризорник, а в СБ работают профессионалы с большим опытом, следовательно, я не умнее их.

Пункт третий: «верхним» наплевать на «нижних», но судьба своих их беспокоит, значит, как бы там ни пел дифирамбы мне и моим мозгам Коннери, поставить только на меня он не мог.

Пункт четвертый: раньше мне казалось, что в банде Проклятых есть еще шпионы, но больше так не думаю. Под человека СБ подходит только Райан, а он появился в банде слишком давно, так что не вяжется.

Пункт пятый, выведенный из третьего и четвертого: если Коннери не мог поставить только на меня, а шпионов больше нет, у него припрятан туз в рукаве, на случай, если не справлюсь.

Пункт шестой: у полковника нет оснований на полном серьезе считать, что я выполню задание, я, скорее, вариант из разряда «чем черт не шутит».

И что мы имеем из этих шести пунктов? А то, что Проклятые и я вместе с ними в западне. СБ умнее, у СБ есть ресурсы, полномочия, возможности. И они не допустят повторения терактов. Да, в идеале, Коннери хочет узнать имя заказчика, чтобы прекратить убийства жителей Верхнего мира раз и навсегда. А если отклониться от идеального плана? Разделаться с исполнителями ведь тоже неплохо, по крайней мере, организатор потратит время на то, чтобы найти других.

Вывод?

А вывод в том, что за передвижениями Проклятых следят через спутник. Если я не сообщу СБ имя заказчиков до того момента, как мы доберемся до границы миров, самым разумным будет разделаться с исполнителями. То есть, с нами. Да-да, глупо пытаться отвертеться. Может, Коэн мне не главарь, но теперь я член банды.

Итак, как поступит полковник? Велит расстрелять на подходе к границе? Нет, недальновидно. Сперва допрос. Мы не в каменном веке (хотя, если посмотреть вокруг, и не скажешь), даже пытки не нужны, есть «сыворотка правды». Не сомневаюсь, допрашивать всех членов банды нет никакого смысла, а вот в голове Кесседи и Коэна может храниться нечто интересное. И все же не могу ничего с собой поделать, думаю, что, что бы там ни знал Райан, к терактам оно отношения не имеет.

Но тогда возникает вопрос: зачем в банде Проклятых шпионы, зачем здесь я? Уж явно не из симпатии Коннери. Я здесь потому, что Коэн слишком мелкая сошка, он явно работает на «верхних», но полагать, что заказчик работает с ним напрямую, было бы наивно. Главаря до сих пор не повязали и не допросили, потому что уверены, что он сам знает только малую толику из того, что происходит. А значит, если арест и допрос таки допустить, он даст мало результатов, зато Коэн и Проклятые будут выведены из игры, и ниточки, тянущиеся к организатору терактов, оборвутся. Да, думаю, Коннери, руководствовался именно этим. Но ведь лучше порвать «нити», чем допустить новый теракт? СБ может не захотеть рисковать.

Сижу, обхватив колени руками, и кусаю губы. Мне нужно связаться с СБ. Срочно. Если они схватят Проклятых, мне, вряд ли, что-то грозит. Вернут в Нижний мир как отработанный материал. Может, даже не в тюрьму, куда меня должны были отправить за глаз Боба, а на другой завод. Так сказать, из благодарности за попытку помочь. Зато точно не увижу отца и вытащить его не смогу.

Мне нужно связаться с СБ и убедить их, что наше приближение к границе Верхнего мира ничем не грозит мирным жителям, и что я все держу под контролем. Ага, как же… Ну, ладно, что все вижу, за всем наблюдаю и точно успею дать знать, если нужно будет срочно устранять Коэна. Да, так правдоподобнее.

А как связаться с СБ? Питер сказал, что за нами будут следить, и он сам найдет способ со мной встретиться. Только кто сказал, что наша встреча не состоится уже после ареста Коэна? «А, а этого парня мы знаем. Привет, Кэм». Нет, так не пойдет.

Если главарь намерен подать условный знак своим «верхним», то что мешает мне сделать то же самое «моим»? Но что это должен быть за знак? Выложить из костров надпись на снегу: «Пит, подними свою задницу и срочно иди сюда»? СБ точно заметят, а заодно и Коэн, и остальные. И здравствуй, «пугало». Бр-р. Нет, знак должен быть заметен тем, кто следит за нами, но не тем, кто рядом.

Мне нужен фонарик, вот что!..

Моя блестящая мысль обрывается покашливанием совсем рядом. Вздрагиваю, поднимаю глаза. Райан стоит в дверном проеме, подпирая его плечом.

— Фред требует тебя на аудиенцию.

Хмурюсь, силясь вернуться мыслями в реальность.

— А ты, что, любимый паж королевы? — огрызаюсь.

— Поговори мне еще, — голос Кесседи предельно серьезен. — Он очень зол.

Поднимаюсь.

— Комнат жалко?..

— Кэм, — обрывает.

Что ж, когда что-то делаешь, нужно быть готовым к последствиям. Мой маленький протест принес мне моральное удовлетворение, парочку умозаключений и одну блестящую идею, так что плата оправдана.

— Я понял, — киваю. — Куда?

— Комната справа от входа.

О, аудиенция по всем правилам, в отдельных покоях.

— Угу, — и собираюсь пройти мимо.

— Пойти с тобой?

Моя нога замирает в воздухе, не успев совершить шаг до конца. Мне показалось? Он, что, серьезно? И голос такой… Участливый!

Мне становится не по себе.

Свожу в шутку:

— Мы же договорились, ты вступишься, только если меня начнут убивать, — в ответ ни подобия на улыбку. Вздыхаю, говорю откровенно: — Мы оба знаем, что там будет. Свидетели унижения мне не нужны.

Райан кивает и отходит в сторону, пропуская. Прохожу, передергиваю плечами.

Кесседи, если ты так мастерски играешь, то это хуже ножа под ребра…

***

Коэн стоит, привалившись бедрами к подоконнику, руки скрещены на груди. На улице светло, а в помещении мрачно. Из-за контраста плохо вижу его лицо. Психологический прием, чтобы напугать? Но я не боюсь. Вот когда Райан предложил свою помощь и поддержку, меня пробрало, а гнев главаря — нет, не страшно.

— Кэмерон, — произносит Коэн сквозь зубы.

Меня редко зовут полным именем. Так и хочется передразнить и ответить: «Фредерик». Но торможу себя. Нужно знать меру.

Молчу. Стою, вытянув руки по швам, и молчу. Он ударит, я знаю. Сейчас или чуть позже, но ударит. И если хочу выполнить задуманное, мне придется стерпеть.

— Как это понимать? — молчу. Пусть сам распинается. Мой расчет верен. Не получив от меня реакции, Коэн продолжает: — Я не разрешал никому уходить от общего костра. Банда должна быть вместе, — может еще в туалет вместе ходить? — Один костер, одно помещение, это необходимо для безопасности и единства, — теперь меня подмывает рассмеяться. О каком единстве ты говоришь, самокоронованный садист? У тебя единство только с собственным эго. — Никто не должен самовольно уходить от остальных, не поставив меня в известность. Ну что же ты молчишь?! — вдруг срывается на крик. Нервы-то у тебя, Коэн, ни к черту. — Говори и объясняй!

А еще упади на колени и трижды стукни лбом об пол в покаянии. Ну-ну…

Разлепляю губы:

— В следующий раз я обязательно спрошу.

— В следующий?! — взвизгивает Коэн. — Мы говорили с тобой несколько раз. Я ясно сказал тебе, что требуется, чтобы быть в банде. Ты хорошо показал себя и, что, зазнался? — он разъединяет руки и грозит пальцем. — В банде есть четкие границы. И без согласования со мной ты не имеешь права ступить и шагу. Ты меня понял?

— Понял, — отвечаю равнодушно. Хорошо бы изобразить испуг, но настроение у меня сегодня отвратительное. Заканчивай свою речь, Коэн, и иди ко всем чертям.

Я этого жду, поэтому не удивляюсь. Не пытаюсь защититься. Главарь бьет по лицу. Слева в челюсть. Рука у него тяжелая. В глазах темнеет, падаю на пол на колени, как свежеспиленное дерево. Во рту вкус крови.

Жду, что Коэн прикажет вставать, как тогда Мышонку, чтобы ударить вновь. Но нет. Главарь просто подходит ближе, присаживается на корточки, чтобы его глаза были на одном уровне с моими.

— Ты мне нравишься, Кэм, — говорит приторно-добрым голосом, — правда, нравишься. У тебя есть мозги и быстрая реакция, ты совершаешь нужные поступки в нужное время, — Коэн протягивает руку и поднимает мое лицо за подбородок. Дергаюсь от прикосновения. Кровь из моей разбитой губы течет по его пальцам, но главаря это не смущает. — Ты хороший парень, Кэм, — произносит, заглядывая в глаза, — но ты должен помнить о границах. Если я говорю прыгать, ты прыгаешь, помнишь? Мне не нужны сюрпризы. Это ясно?

— Предельно, — разлепляю разбитые губы.

— Вот и славно, — Коэн убирает руку (о, блаженство! ) и встает на ноги со свойственной ему кошечьей грацией. — Без обид? — и он подмигивает мне, на лице улыбка.

— Без обид, — повторяю эхом.

На этом Коэн уходит, остаюсь сидеть на коленях в пыльном, давно заброшенном помещении. По подбородку течет теплая струйка крови, подхватываю ее ладонью. Хорошо хоть нос не стал ломать, и зубы на месте. Появится кровоподтек, да губа будет несколько дней заживать и снова лопаться от движения. Ничего, проходили.

Ловлю себя на том, что ничего не чувствую. Ни обиды, ни злости. Мне наплевать.

Встаю и бреду к выходу, зажимая губу. Кровь долго не останавливается. У меня в рюкзаке, наверно, нет ни одной чистой тряпки, чтобы можно было зажать рану.

Выхожу в коридор.

— Эй, Кэм, — выныривает из темноты Мышонок, заставляя меня шарахнуться от неожиданности и удариться плечом о стену.

— Ты чего пугаешь? — шиплю, пытаясь не шевелить губами.

— Вот, держи, — протягивает мне кусок белой ткани и маленький бутылёк, — Райан просил передать.

Я удивленно моргаю, а мальчишки уже и след простыл. Правильно, не стоит ему сейчас попадаться главарю на глаза в моей компании.

В коридоре темно, прохожу несколько метров, подхожу к окну. Рассматриваю то, что дал мне Мышь. В бутыльке спиртовой раствор. Все верно, помню, у Кесседи был в запасах спирт. Довелось увидеть, когда он зашивал Гвен.

Спирта в сосуде на донышке, но мне много и не надо. Выливаю содержимое на ткань и прикладываю к губе. Щиплет ужасно.

Так и сползаю спиной по стене на пол — с пустым бутыльком в одной руке, а второй зажимаю разбитую губу.

Мне сейчас нужно поменьше говорить и не двигать губами, чтобы рана затянулась. Но не могу ничего с собой поделать. Сижу и улыбаюсь.

23.

— Пап, что делает этот моряк? — девочка ставит видео на паузу и поворачивается.

— А? Что?

Отец, как всегда, говорит, что закончил работу, выходит из кабинета, а сам продолжает что-то планировать и рассчитывать, копаясь в планшете. Вот и сейчас, пообещав дочери посмотреть с ней фильм, он отвлекается и вновь углубляется в работу.

— Паап! — девочка мученически закатывает глаза. — Ты опять не смотрел?

— Смотрел, конечно, — отец часто моргает, переводя взгляд с дочери на голографический экран и обратно, и пытаясь понять, о чем идет речь. В конце концов, его лицо принимает растерянное выражение. — А что за фильм мы смотрим? — сдается.

— «Пираты Южных морей», пап. Ты же сам предложил посмотреть кино о древних мореплавателях с Земли.

— А, ну, конечно, — отец расплывается в улыбке, он много раз видел этот фильм.

— Так что делает этот моряк? — повторяет девочка, запуская видео.

На экране шторм, судно качает из стороны в сторону, волны свирепствуют, вода заливается через борт, а мужчина в темном плаще с капюшоном, прикрывающим лицо, стоит на корме с фонарем в руках, периодически прикрывая луч света ладонью и снова убирая ее. Движения повторяются, свет мигает, разрезая тьму, снова и снова.

— Он подает сигнал «sos», — отвечает отец. — Азбука Морзе.

— Чья азбука? — девочка устраивается на диване рядом с родителем и жадно ловит каждое его слово. — Расскажи!

Отец вздыхает.

— Сейчас азбука Морзе не востребована, — он любит старину, и периодически сетует, что пошел в инженеры, а не в историки. — Слишком много новых технологий. Но давно, в то время, когда люди еще не освоили космос и не заселили новые планеты, азбука Морзе широко использовалась.

— И что же это за азбука? — хмурится девочка.

— Это способ кодирования, — поясняет с готовностью отец. — Кодирование букв алфавита с помощью точек и тире. Так можно послать любое сообщение, например, в радиоэфире, или показать светом на расстоянии, как этот моряк. А сигнал «sos» — это просьба о помощи.

Девочка фыркает:

— Пап, мне не пять лет, я знаю, что означает сигнал «sos». Я спрашиваю, как его подавать.

Отец лукаво прищуривается:

— Зачем тебе? Собралась играть в шпионов?

— Между прочим, кто-то вечно мечтает вырастить из меня разностороннюю личность, — напоминает девочка и встает, — ну и ладно, пойду, спрошу у мамы.

— Да садись ты уже, — останавливает отец, смеясь. — Сейчас все расскажу. Перемотай-ка назад…

Три точки, три тире, три точки…

Эта идея не оставляет меня на протяжении нескольких дней. Мне нужно подать сигнал СБ, но кроме азбуки Морзе и фонарика мне ничего не приходит на ум. Поймут ли они, что сигнал от меня? Догадаются? Они ведь отслеживают перемещения Проклятых…

Мысль опять норовит побежать по кругу. Осаждаю себя. Не попробуешь — не узнаешь.

Остается вопрос, как все это провернуть. У Райана есть фонарь, и я его заполучу. Еще не знаю как, обманом или просьбой, но получу. Пытаться выкрасть фонарь у Коэна не рискну. Иначе моя песня может быть спета слишком быстро, и я так и не узнаю, пользуется ли СБ до сих пор азбукой Морзе.

Но как подать сигнал, если банда отсыпается в светлое время суток, когда свет фонаря не заметен? Эту загадку решить не могу: ночью у меня не будет шанса, днем — бессмысленно. Значит, мне нужно умудриться убежать с наступлением темноты, когда Проклятые только соберутся выдвигаться в путь. И тогда счет пойдет на минуты.

И каковы шансы, что мне удастся исчезнуть, подать сигнал и вернуться, не вызвав подозрений? Без прикрытия — минимальны. Черт.

Мы идем еще несколько дней, ночуем в брошенных зданиях. Чувствую, как теряю время, но подходящего момента не выпадает. Один раз меня ставят дежурить с Куртом с самого утра. Другой — с Попсом среди бела дня. Солнце ярко светит в оба раза. Попасть на вечернее дежурство не получается. Что буду делать со вторым часовым, пока не загадываю. Может быть, удастся его огреть чем-нибудь тяжелым, а потом наврать, что на нас напали?

Да уж, весь мой план шит белыми нитками. Швея из меня та еще.

***

На этот раз останавливаемся в жилом поселке. Он в таком же упадке, как и другие, но здесь много домов, в которых живут люди. Должно быть, завод неподалеку.

Мои догадки подтверждаются, когда в предрассветное время открывается дверь одного из бараков, выходит мужчина с рюкзаком на плечах и удаляется по хорошо протоптанной дороге куда-то за горизонт. Наша компания не остается без внимания. Незнакомец нервно оглядывается, постоянно поправляя лямки своего рюкзака, и спешит ретироваться.

Даже заброшенный дом удается найти не сразу. Мы уходим на самую окраину поселения, когда, наконец-то, отыскивается подходящее строение. Барак покосившийся, дверь висит на одной петле, но крыша над головой — уже хорошо.

— Кэм, на дежурство, — приказывает Коэн, стоит костру разгореться.

Разочарованно прикусываю губу, и только потом вспоминаю, что делать этого мне не стоит. Губа еще не до конца зажила, а я то и дело умудряюсь ее задеть.

— Хорошо, — отзываюсь. Ну как же заставить главаря поставить меня на вечернее дежурство? Снова мне выпадает утро.

Немного приободряюсь, только когда слышу имя второго дежурного:

— Кесс, и ты.

Может, удастся что-то выведать? Разумеется, радуюсь вероятной возможно что-то узнать. Не компании же Райана, в самом-то деле?

***

Райан сидит на крыльце, а я обхожу «владения». Это самая окраина поселения, и сюда никто не ходит. Вокруг нетронутый снег, на который не ступала нога человека. Следы только наши — с дороги до барака, и мои — вокруг.

Солнце высоко. Задираю голову в небо. Какие у СБ ресурсы? Следят ли за Проклятыми, видя их точками на экране, или снимают на камеру с приближением, и мне стоит всего лишь помахать рукой, и примчится эскорт? Глупо, но все-таки машу в небо, предварительно оглянувшись. Вряд ли, это подействует, но лучше перепробовать все.

Мне неспокойно. Кажется, что чувствую на себе взгляд. Нервно верчусь, всматриваясь в снежные просторы и темные силуэты бараков вдали. Никого. Чертова паранойя.

Обойдя здание в очередной раз, останавливаюсь возле крыльца.

— Ты никого не видел? — спрашиваю.

Кесседи качает головой:

— Кроме того мужика с рюкзаком, никого. А что? — тревожится, смотрит по сторонам. — Ты видел кого-то подозрительного?

Хмыкаю.

— Пожалуй, мы тут самые подозрительные.

Райан криво улыбается, соглашаясь.

Переминаюсь с ноги на ногу.

Попросить фонарь? Что сказать? Правду или соврать? Правду… Райан, мне нужно вызвать связного и убедить его не «брать» вас прямо сейчас, а позволить увязнуть во всем этом дерьме поглубже… Очень смешно. Мне хочется верить Кесседи, и не думаю, что он связан с терактами, но у меня также нет ни единого доказательства, что не связан, или, по крайней мере, не в курсе. Все слова.

Когда долго находишься в одиночестве, очень хочется кому-то довериться. Но чем дольше это одиночество, тем меньше веры людям.

— Ты так на меня смотришь, будто решаешь, прирежу я тебя сейчас или чуть позже, — усмехается Кесседи, но глаза серьезные.

Теперь у меня все на лице написано. Черт.

— Позже? — неудачно шучу.

— Как заслужишь, — кажется, разозлился. И вдруг вопрос: — Не веришь?

Понимаю, вопрос не относится к предыдущей фразе.

— Не верю, — отвечаю серьезно и искренне. Знал бы ты, как хочу верить, но не верю. — Я никому не верю. Разве ты — нет?

— Ну, — пауза, — я предпочитаю не бросаться словами «никому» и «никогда». По обстоятельствам, — ловит мой взгляд. — Ты уже несколько дней как на иголках. Если тебе есть, что сказать, говори.

Вот так. Коротко и прямо.

Я все же не верю. Но как я хочу верить!

Сейчас или никогда.

Подхожу ближе, снова смотрю по сторонам и понижаю голос, чтобы нас точно никто не услышал:

— Райан, мы идем к границе Верхнего мира?

— Вероятно.

— Ты знаешь зачем?

— Нет.

Вот так. Ты либо веришь, либо нет. Но сейчас мне не кажется, что он врет.

Во рту пересыхает. Если скажу то, что собираюсь сказать, назад не отмотать.

Сейчас или никогда!

— СБ отслеживает наши перемещения, — решаюсь. — Нам не дадут подойти близко к границе.

Лицо Кесседи меняется, вытягивается, бледнеет.

— Перебьют? — спрашивает серьезно.

— Не знаю, — признаюсь. — Коэна будут брать живым, это точно.

Райан матерится в полголоса и отворачивается. Достает сигарету из полупустой пачки и закуривает. Молчим несколько минут.

— Зачем ты мне это говоришь? Предлагаешь помолиться перед смертью? Или смотаться от Проклятых, пока не поздно?

Интересные предположения.

— Затем, что я хочу убедить их этого не делать. И мне нужна помощь.

— Какая? — тон становится деловым.

— Я подам сигнал и вызову связного. Как буду убеждать, не знаю, разберусь. Но чтобы подать сигнал, мне нужен фонарь, вечернее дежурство и напарник, который прикроет, — ну вот и все, карты раскрыты. Моя голова лежит у Райана на блюде.

— Предлагаешь мне предать банду? — его глаза превращаются в щелки.

— Ты предал банду еще тогда, когда не сдал меня, — говорю жестко. — Или сдай теперь или помоги.

Райан воздевает глаза к небу.

— Умник, ты откуда такой наглый на мою голову? — звучит вполне безобидно.

— Говорят, наглость — второе счастье, — говорю осторожно.

— Тогда у тебя счастья выше крыши, — огрызается. Выдыхает, отбрасывает сигарету. — Если хочешь помощи, говори, зачем СБ Коэн.

Облизываю пересохшие губы. Зря. Больно.

— Помоги мне, и я все расскажу, — обещаю. — Если захочешь, можешь даже пойти со мной на встречу со связным.

— Всю жизнь мечтал, — бормочет.

Подхожу и тоже устраиваюсь на ступени крыльца. Молчу, и Кесседи тоже. Тишина зловеща. По крайней мере, для меня.

— Хорошо, — решает Райан. — Я тебе помогу, но ты мне все расскажешь. Все, от начала до конца.

— Обещаю, — если он, правда, не сдаст меня в этот раз, у меня не будет причин ему не верить. «Верить» — какое сложное слово.

— Вот и отлично, — Кесседи встает и поднимается по ступенькам.

— Ты куда? — теряюсь.

— Фонарик тебе принесу, пока все спят, — отвечает как ни в чем ни бывало. — Он на самом дне рюкзака. Не хочу рыться при Фреде.

Отупело киваю. Так просто?

Райан осторожно приоткрывает дверь, чтобы она не заскрипела и перебудила Проклятых, и исчезает внутри.

Сижу на крыльце, обхватив себя руками. Ну вот и все…

Сердце гулко ухает в груди и замирает. Кто тянул меня за язык? Веришь – не веришь. Кесседи же только что заставил меня почти во всем признаться! Развел как ребенка. Весь такой хороший и заботливый. Он же только что получил информацию, которой пытался добиться все это время. Сейчас он разбудит Коэна, сообщит ему то, что вызнал, они прикончат меня и изменят маршрут. СБ подумает, что Проклятые не идут «наверх», и не станут ничего предпринимать. Конечно же! Все ведь так просто!

Становится трудно дышать. Вот оно — никому нельзя верить, если хочешь выжить — верь только себе.

Вскакиваю с крыльца, уже не сомневаясь в своей теории. За фонариком он пошел, как бы ни так. Сейчас они выйдут вместе с Коэном и устроят костер из меня в качестве ресурса для растопки.

Оглядываюсь вокруг. Никого, тишина. Вокруг по колено снега. Бежать? Куда? Некуда и не к кому.

Проигрывать надо уметь.

Замираю. Дышу глубоко, чтобы успокоиться и мыслить трезво. Провалить задание СБ — это конец, потому что жить мне больше незачем. Но свою жизнь я не продам без борьбы.

Взлетаю по ступенькам, встаю сбоку от двери. Вынимаю из кармана нож и раскрываю его. Слышу внутри шаги, кто-то идет к двери, медленно и осторожно. Конечно, не хотят меня спугнуть.

Дверь открывается, делаю рывок. Мою руку больно выворачивают, заставляя выронить нож. Он падает рядом с крыльцом и исчезает в сугробе. Лечу следом. Мгновение — и лежу лицом в снегу. Трудно дышать. А на меня наваливается кто-то тяжелый, упирающий колено мне в спину.

— Ты… сбрендил? — слышу над ухом голос Кесседи.

Дергаюсь, силюсь ответить, но стоит открыть рот, он забивается снегом. Задыхаюсь. Снова дергаюсь, пытаясь вырваться, но меня держат крепко. Замираю. Силой ничего не добьюсь, потому что противник сильнее.

— Успокоился? — голос уже ровный.

— Угу, — мычу.

Захват тут же расслабляется, Райан отпускает и слезает с меня. Неловко поднимаюсь. Тру рукавом глаза и отплевываюсь. Губа снова треснула, по подбородку течет кровь.

— Ну и видок, — комментирует Кесседи, достает из кармана кусок ткани и протягивает. — На, зажми.

Беру, прикладываю к губе, смотрю на Райана волком. И только теперь понимаю, что он один. За его спиной не столпились Проклятые, не вышел «венценосный» Коэн, готовый карать предателя. Никого, все так же, как и час назад — только я, Кесседи, и снег.

Райан тоже оглядывается на дверь.

— Твое счастье, никто не проснулся, — язвит. — А теперь я хочу знать, что это было?

Наконец, полностью выбираюсь из сугроба, отряхиваюсь.

— Так, реакцию проверял, — бормочу, натягивая кепку на глаза, и отворачиваюсь. Так мучительно стыдно мне не было никогда в жизни.

Кесседи молчит. Ждет, что я еще что-то скажу, но нечего. Мне только что удалось придумать теорию заговора, обвинить во всем Райана, а заодно распрощаться с жизнью.

Кесседи делает шаг в сторону, опускает руку в снег и достает мой нож. Складывает и протягивает мне.

— Держи, это твое, — молча принимаю и убираю в карман. — И это тоже забирай, — в мою раскрытую ладонь ложится тот самый миниатюрный фонарик, с которым он изучал в темноте раны Гвен.

Это как пощечина, удар по лицу, и куда более болезненный, чем тот, который подарил мне на днях главарь. ОН ХОДИЛ ЗА ФОНАРЕМ!

Повисает молчание. Знаю, что Кесседи прекрасно понял причину моего поступка, но извиниться не могу.

— Я тебя не предам, — вдруг тихо произносит Райан. — Ты сам сказал, если не сдал тогда, не сдам и сейчас. Не надо ждать от меня ножа в спину, — легко сказать — не ждать. — Ладно, — решает он, видя, что я еще не в себе. — Пойду, пройдусь вокруг, осмотрюсь.

Снег скрипит под его ногами, а я так и стою с фонариком в руке.

«Я тебя не предам», — так и стучит набатом в голове.

Черт тебя дери, Кесседи, кажется, я тебе верю.

24.

Холодно. Холод пробирает до костей. Ежусь, подтягиваю колени к груди, укрываюсь с головой, но мне все равно холодно.

Лежу в самом дальнем углу. Костер далеко. Но второй раз развести собственный огонь, наплевав на прямой приказ Коэна, было бы откровенной провокацией. Один раз можно позлить главаря ради собственного удовольствия, дважды — глупо. Действительно умным поступком было бы согласиться с Коэном, а потом выбрать себе теплое местечко поближе к нему. Но не могу заставить себя приблизиться к этому человеку. Он настолько мне неприятен, что не расслаблюсь ни на минуту, и точно не усну. Лучше уж так.

Одеяло слабо помогает от холода, зато отрезает половину звуков: храп Коэна, звуки шагов тех, кто время от времени выходит справить нужду, шепот близнецов, которым какого-то черта не спится.

Не спится и мне. И не только из-за холода. Прокручиваю в голове последние события и не могу остановиться. Причин хорошего отношения Райана ко мне я не нахожу. Даже после моего глупого нападения с ножом у крыльца, он не разозлился. А когда заступивший за нами на дежурство Олаф удивленно спросил, почему примят снег, будто по нему кто-то валялся, Кесседи только усмехнулся, и сказал, что меня ноги плохо держат. Всего-то оступился, с кем не бывает. Да уж...

Дежурство Олафа и Курта заканчивается. На их место заступают Фил и Попс. Слышу голоса, скрип половиц, чувствую холодный ветер, ворвавшийся снаружи при открытии двери. Скорей бы уже отправиться в путь, чем лежать так и слушать раскатистый храп главаря.

Кто-то дотрагивается до моего плеча. Вздрагиваю. Сбрасываю одеяло с головы.

Шиплю:

— Райан, какого черта подкрадываешься?

Сажусь на одеяле. Лицо у Кесседи озабоченное, и мне это не нравится.

— Мыша не видел?

— Н-нет, — осматриваюсь. Кажется, он лежал в противоположном от меня углу. Да, вижу его лоскутное одеяло и потертый рюкзак. Самого парнишки не видать. — А что, его давно нет?

— Угу, — Райан отворачивается, кусая губы. Волнуется. — Он выходил, я задремал, проснулся, а его так и нет.

— Вышел еще раз? — предполагаю без особой надежды.

— Возможно, — Кесседи не спорит. — Ладно, извини, спи дальше, пойду поищу.

И как, черт его дери, Райану удается так запросто произносить слова извинения? Мне проще трижды пережить «нравоучения» Коэна с пусканием крови, чем попросить прощения.

— Погоди, — останавливаю. Встаю. Какое теперь спать. — Я с тобой.

Пожимает плечом:

— Как знаешь.

Кесседи аккуратно переступает через спящих и идет к двери. Следую за ним. Бросаю взгляд на главаря. Лицо умиротворенное. Самый младший член банды куда-то запропастился, но беспокоит это только Райана. Коэна волнует лишь Коэн.

На крыльце заседает Фил. Блондин привалился плечом к стене и нагло спит, запрокинув голову и раскрыв рот.

— Снега не наметет? — грубо бросает Кесседи, толкая Фила в бок ботинком.

— А? Что? — вскидывается блондин, ошалело осматривается спросонья по сторонам.

— Спишь на посту, вот что!

— Да я это… на минуточку, — чешет затылок под серой вязаной шапкой.

— Нам хватило и несколько минут, чтобы застать врасплох банду Сида, — отрезает Райан. — Быстро встал! — этому тону Фил не смеет перечить, вскакивает и вытягивается перед Кесседи, как солдат перед офицером. — Мыша видел?

Впервые вижу у этого наглого парня такое беззащитное и в то же время виноватое выражение лица.

— Проходил, — бормочет, — а потом я уснул. Он, разве, не возвращался?

Вижу, как ладонь Кесседи сжимается в кулак.

— Твое счастье, если с ним все в порядке, — голос холоднее северного ветра.

Фил поджимает губы и молчит. Что-то есть такое в Райане, что в минуты гнева, он куда страшнее Коэна. Может, все потому, что он никогда не злится без причины?

Кесседи толкает Фила в плечо, вынуждая отойти с дороги, и сбегает вниз по ступенькам крыльца. Следую за ним.

— И ты туда же, — бросает мне вслед Фил, но достаточно тихо, чтобы Райан не услышал.

— Ага, я с ним, приятель, — издевательски подмигиваю блондину и спешу за Кесседи. Могу не оборачиваться, и так знаю, что Фил превратился во взбешенную свёклу.

Райан заворачивает за барак и резко останавливается. Не успеваю и врезаюсь в его спину. Отскакиваю, бормоча проклятия себе под нос.

— Полегче, умник, — бросает мне Кесседи, но не оборачивается. — Смотри.

— А? — высовываюсь из-за его плеча. Куда? О чем он? — Следы, — выдыхаю, наконец, заметив то, чего тут не было с утра.

— Угу, — кивает, — мелкие.

— Мышонка? — предполагаю.

— У Мышонка ботинки на несколько размеров больше, чем нужно. Нет, не его.

Скрипит снег. Райан резко вскидывает голову, но это всего лишь Попс.

— О, — улыбается от уха до уха. — Вы чего тут?

— В следопытов играем, — бурчит Кесседи.

— Чего? — на лице Брэда растерянность.

— Ничего, — отмахивается. — Друг твой где?

— Мышь? — Рыжий часто моргает. — Он не в бараке?

Мне кажется, даже слышу, как Райан скрипит зубами.

— Нет, его там нет. Ты его видел?

— Ну да, — Брэдли все еще не понимает, что к чему. — Он выходил. Мы поздоровались, я пошел в ту сторону, — взмах рукой за барак. Наконец, парня пробирает, в глазах испуг. — Я думал, он вернулся.

Кесседи поджимает губы:

— Не вернулся, — упирает руки в бока, осматривается. Но, как и я, видит только снег. И следы. — Ладно, — решает, — иди к Филу и проследи, чтобы не дрых на посту.

Теперь глаза Попса становятся огромными:

— Фил спал?! — ахает.

— И видел сны, — зло бросает Райан, как сплевывает. — Иди, потом поговорим.

— Угу, — Брэд быстро кивает и спешит к крыльцу.

— Что думаешь? — спрашиваю, когда скрип снега под ногами Попса смолкает вдали.

Кесседи молчит, потом проводит ладонью по лицу и виновато признается:

— Я злюсь и волнуюсь. Поэтому плохо думается.

Принимаю ответ. Молчу. Вглядываюсь в следы. Как так? Двое часовых, а никто не заметил, куда делся один единственный мальчишка. Да и куда его понесло? Это я ухожу в туалет подальше, но у меня свои причины.

— Может, его кто-то позвал? — предполагаю вслух.

— Кто-то с маленьким размером ноги и не показавшийся опасным, — вторит Райан моим мыслям. — Похоже на то.

Мы обходим барак, внимательно смотря под ноги. Возле строения уже порядком натоптано. Маленькие следы пришли оттуда, здесь смешались с остальными, а вот направились куда-то в противоположную сторону. И не одни. Вместе со следами побольше.

Подступает к горлу, что приходится прокашляться. А ведь мне казалось, что за нами кто-то следит, но в свете последних событий, удалось списать все на паранойю. А зря. Следил ли незнакомец за Проклятыми во время нашего утреннего дежурства? Что, если, не начни я строить теорию заговора и подозревать Кесседи, мы бы заметили слежку?

Пустое. Сделанного не воротишь.

— Туда, — командует Райан, и мы друг за другом идем по следам Мышонка и кого-то с маленьким размером ноги.

Идем и идем, а следы все не кончаются. До барака уже метров не меньше пятисот, а эти двое все шли и шли дальше.

Проходим еще метров сто. Здесь с маленькими и побольше следами встречаются еще одни большие. Снег примят. Точно так же, как перед нашим крыльцом, где Кесседи уложил меня остудиться. Дальше идут большие следы третьего и маленькие первые. Следов Мыша больше нет. А большие следы глубже.

— Оглушил и понес на себе, — мрачно комментирует Райан. Думаю так же, поэтому молчу.

Рельеф неровный. По следам мы взбираемся на небольшую сопку. И замираем наверху. Внизу виднеется что-то темное. Темное и красное.

Хочется зажмуриться и отвернуться. За что? Это все, что есть сейчас в моей голове — за что?

Кесседи почти бегом спускается вниз. Ноги вязнут в снегу, но он каким-то чудом умудряется сохранить равновесие и не скатиться кубарем. Даже не пытаюсь развить ту же скорость. Ступаю осторожно. Под снегом лед. Скользко.

Когда достигаю цели, Райан уже на коленях в снегу. Склонился над маленьким тельцем. Вижу, как дрожит рука Кесседи, которую он протягивает, чтобы закрыть удивленно распахнутые глаза, невидяще уставившиеся в серое небо.

Мышь лежит навзничь, раскинув в сторону руки, напоминающие крылья в большой ему куртке с широкими рукавами. В его груди торчит кол, в диаметре не меньше моего кулака. А на конце орудия убийства колышется на ветру кусок красной ткани. Я помню эту материю. Это кусок юбки одной из женщин банды Сида. Они выследили нас, нашли и отомстили за своих.

Пошатываюсь. Сгибаюсь, уперев ладони в колени. Дышу тяжело.

Мне давно никого не жалко. Чужие жизни для меня ничего не значат. Мы живем параллельно: я и остальные. Никому не желаю зла, но мне никого не жаль. Мне все равно. Каждый сам за себя… Я…. Я сейчас упаду рядом с Кесседи в снег и разревусь!

Тишина. Гнетущая. Мертвая.

Райан так и сидит в снегу, склонившись над телом, и не шевелится. Не знаю, что сказать. Молчу. Мне больно внутри и хочется выть от несправедливости этого мира.

Позволяю себе слабость — отворачиваюсь. Стою и смотрю на снежные просторы, темные силуэты строений вдали. Шмыгаю носом и силюсь не зареветь. Слезы ничего не изменят.

Слышу скрип снега. Оборачиваюсь. Райан с усилием вытаскивает кол, снимает красную тряпицу и убирает в карман. Орудие отбрасывает в сторону. А потом наклоняется и берет Мышонка, но не перекидывает через плечо, как раньше, а поднимает на вытянутых руках и прижимает к себе. Его лицо ничего не выражает. Бледное, отрешенное.

А потом поворачивается и направляется в ту сторону, откуда мы пришли.

***

Когда Кесседи бережно опускает тело мальчишки возле барака, все члены банды уже у крыльца. Очевидно, Попс поднял панику и разбудил главаря. Поздно.

— Какого?.. — начинает Коэн и затыкается.

Райан молча вынимает красную тряпку и вкладывает в ладонь главаря. Его взгляд говорит красноречивее любых слов. Он был против нападения на банду Сида, но Коэн хотел кому-то что-то доказать, а заодно повеселиться.

Из-за плеча главаря высовывается Фил.

— Ого, — ахает. — Ничего себе!

Это ошибка. На месте блондина любой здравомыслящий человек бежал бы сейчас без оглядки, хоронился бы в самом темном углу. Но мыслительная деятельность явно не конек Фила.

Кесседи разворачивается в его сторону. Медленно, словно преодолевая сопротивление воздуха. Делает шаг вперед. На лице Фила удивление, он еще не понимает. Зато понимает главарь и благословляет, отступая с пути.

Райан бьет без замаха. Со всей силы. В лицо. Фил падает с одного удара.

— Ты проспал! — рычит Кесседи, нанося удары уже лежачему и слабо сопротивляющемуся блондину.

Фил жаждал получить в руки оружие, радовался, когда ему дали подержать нож для пытки пленника. Но я помню, как он валялся по земле с охранником завода, не в силах победить. Фил не боец. А вот Райан — да. А еще он в бешенстве. И ему больно. Гремучая смесь.

Никто не вмешивается. Все в шоке и растерянности, а на лице главаря удовлетворение. Он любит кровь в любом ее проявлении.

Кесседи может прямо сейчас забить Фила до смерти, понимаю, и никто не вступится, не скажет и слова. А Райан поймет, что натворил, когда будет поздно.

К черту.

— Райан, остановись! — кричу под неодобрительный взгляд Коэна. — Он этого не стоит! Не надо!

Мне не жаль Фила. Мне даже приходилось желать ему смерти. И, признаюсь, убивай, Коэн блондина на моих глазах, во мне не шевельнулось бы ни малейшего желания его остановить. Но Кесседи отойдет и пожалеет о том, что сделает.

— Райан, ради Мышонка!

Последний довод действует. Кулак Кесседи не достигает своей цели в последний раз и бьет в снег. После чего Райан поднимается на ноги. Костяшки пальцев сбиты, грудь тяжело вздымается. А Фил переворачивается, становится на колени, обхватив себя руками под ребра, и сплевывает кровь, закашливается, а потом его начинает рвать. Отворачиваюсь.

— Райан, — осторожно дотрагиваюсь до его плеча. Вздрагивает. — Его нужно похоронить.

По взгляду главаря ясно без слов, что сейчас в первую очередь он похоронил бы меня. Иди к черту, Коэн.

— Лопата, — голос Кесседи звучит глухо, — лопата нужна.

— Не вздумай, — подает голос главарь. — Это долго и хлопотно. Прикопаем в снегу, и дело с концом.

Кажется, взглядом Райана можно было бы растопить ледники.

— Это мое дело.

— Как знаешь, — фыркает Коэн. — Но до отхода в барак ты не зайдешь, — после чего поворачивается к блондину: — Быстро поднимай свои кости и иди внутрь! Живо! Остальные тоже! Чего встали?!

Никто не перечит. Вижу, как Попс идет к крыльцу и то и дело оглядывается на тело своего бывшего друга. Ему хочется остаться, но он боится гнева главаря. Вот она, цена дружбы в Нижнем мире.

— Кэм? — вот и меня не обделил вниманием «его величество».

— Я остаюсь, — отвечаю твердо. Пусть набьет мне лицо попозже. Подождет.

Коэн дарит мне многообещающий взгляд и уходит в барак. Мы остаемся на улице: я, Райан и тело Мышонка.

— Спасибо, — тихо произносит Кесседи, не глядя на меня. У меня в горле стоит ком. Ответить мне нечего. — Побудь здесь, — просит, а сам решительно направляется в сторону жилых бараков.

Стою столбом, следя за перемещениями Райана. Он подходит к одному из строений, стучит, дверь открывается. Не вижу того, кто стоит на пороге, но этот кто-то не рад незнакомцу. Дверь закрывается, а Кесседи идет к следующему бараку. От третьего он возвращается с кривой самодельной лопатой.

Земля мерзлая. Черт.

Райан обходит барак, выбирает место чуть в стороне, разгребает снег. Чертыхаюсь и прихожу на помощь.

***

Мы возимся часа два. Кесседи работает лопатой, я оттаскиваю в сторону крупные куски земли. В итоге могила выходит неглубокой, но на большее сил уже нет.

Райан приносит тело Мышонка. Снимает с него куртку, кладет мальчика на дно выкопанной ямы и прикрывает сверху. После чего снова берется за лопату.

Дело сделано. Уже не чувствую холода после тяжелой физической работы. Расстегиваю «молнию» у подбородка.

Кесседи опускается на корточки возле небольшого холмика земли и закуривает. Стою рядом. Все, что могу предложить, это молчаливую поддержку. Слов нет.

— Его звали Кевин, — внезапно произносит Райан. — Ты знаешь? — качаю головой. Совершенно бесполезный жест, так как на меня он не смотрит. — Джек подобрал его, когда ему было лет семь. Пожалел. Мышь не любил свое имя, не хотел вспоминать о прошлом и о смерти своей семьи. И Джек дал ему новое имя, кличку, но он носил ее с гордостью… — Кесседи замолкает, крутит сигарету в тонких пальцах со сбитыми в кровь костяшками. Мне кажется, он больше не заговорит, но ошибаюсь: — Джек был не таким, как другие. Мы потребители. Жалуемся, стонем, сетуем на жизнь, но ни черта не пытаемся изменить. Не можешь спасти всех, не пытайся — вот кредо слабаков. Джек не мог спасти всех, он спасал тех, кого мог. Ему было лет двадцать, когда он решил, что больше не хочет жить так. Джек родился и вырос в Нижнем мире, как и многие другие, потерял семью, работал на заводе, жил в общежитии. Он видел, как тяжело приходится детям, и сам испытал все на собственной шкуре. И Джек сбежал, увел с собой с завода несколько мальчишек и ушел. Решил, что выживать на улице лучше, чем работать на благо правительства, которому плевать на своих граждан. Так появились Проклятые. Это была не шайка преступников, скорее, компания сирот. Джек подбирал беспризорников и принимал к себе. Учил выживать и не сдаваться. А еще учил быть человеком, — Райан замолкает, достает новую сигарету. Почти не дышу, боясь спугнуть приступ откровенности. Но волнуюсь зря, он продолжает: — Я сбежал с завода, ночевал то там, то здесь. Наверное, замерз бы через пару дней, но на меня наткнулись Проклятые. Из нынешнего состава в банде тогда был только Курт. Мы с Джеком поговорили, и он взял меня к себе. Это был удивительный человек. Веришь? — поднимает на меня глаза. — В Нижнем мире тоже есть удивительные великодушные люди, — осторожно киваю. Может, и есть. Мне до Кесседи, встречать таких не приходилось. — Он научил меня драться, разводить огонь из подручных материалов… Научил не просто выживать, а показал, как остаться человеком. Как вставать каждое утро и жить, когда хочется сдохнуть… Через пару лет я стал его правой рукой. Мы подбирали беспризорников и принимали в свою банду. Грабили заводы, но не трогали мирных жителей. Выживали, как могли… А потом к нам прибился Коэн, — вздрагиваю. Вот оно! — Он хотел власти. Не понимал, почему нельзя насиловать женщин, ведь раньше он всегда так делал, почему нельзя лишний раз убивать… Фред прожил у нас около года. Периодически собирал возле себя единомышленников, проповедуя, что жизнь одна и нужно брать от нее все. Кто не с нами, тот против нас. И прочее. А однажды Джек и Фред сильно повздорили. Не знаю, о чем. Я спрашивал, но Джек сказал, что незачем мне об это мараться. А на утро Фред ушел, а вместе с ним большая часть банды, — кажется, теперь я понимаю, как вышло так, что Коэн отметился в Верхнем мире, а Кесседи при этом не присутствовал. — А потом Фред вернулся. Один.

— Полгода назад, — шепчу, но Райан прекрасно слышит.

— Да, — подтверждает. — Полгода назад. И стал претендовать на главенство. Вызвал Джека на бой. Бой до смерти. Победителю — банда.

— Зачем он согласился? — не понимаю. — И почему ты не помог?

Кесседи невесело усмехается.

— Ты «сверху», как и я. Нам не понять. Но у тех, кто родился здесь, свои законы. Понятия. Джек сказал, что главаря должны уважать. И если он прикажет убить Фреда, он потеряет статус. И Джек согласился на бой, — затягивается поглубже и выпускает в небо облачко дыма. — Я был против. Уговаривал, настаивал, орал. Но Джек все решил. Он принял вызов. Это было дело чести. Когда мы говорили с ним в последний раз, он попросил меня, чем бы все ни закончилось, не уходить, не бросать банду, сохранить то, что от нее осталось. Потому что, если Фред дорвется до власти, он развалит все. Я обещал. Джек проиграл. У него была травма, нога почти не гнулась. Возможно, поэтому. Может, потому что Коэн играл нечестно. Не знаю. Они ушли вдвоем, а вернулся один Фред.

Я все еще не понимаю.

— Но ведь ты тоже мог вызвать Коэна. Убить его.

Райан бросает на меня взгляд.

— Хотел, — признается. — Даже собирался. Но мы среди тех, кто живет по понятиям Нижнего мира. Фреда приняли, даже Мышонок его боготворил и боялся одновременно, ты же видел. Джек просил сберечь членов банды. Чего бы я добился, убив Коэна? К тому же Фред обзавелся связями и славой. Многие боялись одного его имени. Это играло нам на руку.

— Поэтому ты просто стал его контролировать, — наконец, понимаю.

— И в большинстве случаев это получается, — соглашается. — Не считая того шпиона, — «пугала», понимаю. — Так что, теперь я ответил на твой вопрос, почему я здесь? — снова поднимает взгляд на меня.

— Более чем, — и это чистая правда. Теперь все детали пазла встали на места.

— Темнеет, скоро отход, — и правда, уже вечер. — Так что беги, подавай свой сигнал, я их отвлеку, — во взгляде и голосе решимость.

Выбрасывает окурок, мнет пустую пачку и опускает в снег.

25.

Питер машет мне рукой и уходит в ночь. Провожаю взглядом, жду, пока его спина скроется за снежным холмом, потом поворачиваюсь. И… сталкиваюсь со злой усмешкой на изуродованном шрамом лице.

— Ну, вот ты и попался, предатель, — губы Коэна растягиваются в улыбке, и он бьет наотмашь. Падаю.

Лежу на снегу, давясь кровью, а он подходит ближе и бьет тяжелым ботинком под ребра. Еще и еще. Задыхаюсь. Тяну руку в пустоту, туда, куда ушел мой связной.

— Пиииит… Пииит… — из горла доносится хрип.

— Поздно, — хладнокровно сообщает мне мой мучитель, — тебе никто не поможет, — достает пистолет и направляет мне в лицо.

Замираю. Смотрю в черное дуло, такое же темное и бездонное, как расширенные зрачки Коэна. Это конец.

— Это конец, — повторяет главарь мои мысли и нажимает на спусковой крючок.

Звук выстрела и темнота. Она кружится вокруг меня, рассыпаясь звездами и сотнями рассеянных по Вселенной планет. Космос обступает меня и взрывается миллионами искр.

Меня больше нет.

Пустота…

Рывком принимаю вертикальное положение. По лбу катится холодный пот. Приснится же такое!

Провожу рукой по лицу. Сердце бьется как сумасшедшее. Реалистичный кошмар, который вполне может воплотиться в реальность. Если Пит придет по моему зову, разумеется. И если кто-то из СБ еще помнит, что такое азбука Морзе. Черт.

Сигнал подан два дня назад. Но никто так и не появился, а я даже не знаю, стоит ли ждать. Путь из Верхнего мира в Нижний на флайере занимает не больше часа. Ну, ладно, трех, если петлять, запутывая следы. Но не два же дня! Черт вас дери, эсбэшники.

— Чего? — Райан приподнимается на локте со своего места и часто моргает со сна.

— Ничего, — мотаю головой. — Кошмар приснился.

Понимающе хмыкает и ложится обратно. Ему ли не знать, что такое кошмары.

Тоже ложусь, на этот раз на спину, скрестив руки на груди. Смотрю в облезлый потолок, по которому скачут блики от костра Коэна. Да, именно костра Коэна, потому что остальным не перепадает от него ни тепла, ни света.

При мысли о главаре меня снова переполняет злоба. Ее так много, что, кажется, меня скоро переполнит, и я взорвусь, как во сне, и меня не станет. Пошел ты, Коэн, слишком много о тебе думаю в последнее время.

Спать не могу. Встаю, решаю сходить в туалет. Не особо хочется, но нужно встать и сделать нечто осмысленное, чтобы не начать гонять по кругу одни и те же мысли. Осторожно переступаю через спящих и двигаюсь к двери.

Со смерти Мышонка прошло два дня. Кесседи ведет себя как обычно, может, чуть более задумчив. Фил шарахается от него, как от чумного, и каждый раз смотрит себе под ноги, стоит Райану приблизиться. Брэд несколько раз плакал во время стоянок, но был замечен главарем, после чего получил предупреждение, чтобы не смел «разводить нюни». Жизнь Проклятых течет, как и прежде. Так ничего не изменилось с арестом Пола, ничего не меняется и со смертью Мыша.

Разве что для меня расположение главаря безвозвратно утеряно.

Время от времени чувствую на себе его взгляд. Жду, что подойдет или вызовет к себе и выскажет и выбьет все, что накипело. За то, что мне вздумалось не дать Райану убить Фила. За то, что мы вместе хоронили мальчишку, хотя мне было велено вернуться в барак вместе со всеми. Вот только эти поступки, немногие за мою жизнь, которыми могу гордиться. И, что бы мне ни сделал Коэн, я о них не пожалею.

Выхожу на улицу. Солнце слепит глаза. Прикрываю ладонью. А когда опускаю руку, обнаруживаю Курта, клубком свернувшегося на крыльце и крепко спящего.

— Да что за?.. — бормочу. Что это? Эпидемия? Неужели сна Фила и пропажи Мышонка им мало, чтобы понять, как можно делать, а как нельзя? — Э-эй, — опускаюсь на корточки рядом, трясу за рукав, но реакции ноль. Здоровяк сопит и причмокивает губами, как младенец. Сон крепкий и безмятежный.

После еще одной бесполезной попытки разбудить, оставляю эту затею. Выпрямляюсь, осматриваюсь. Если это обычный сон, то я бабушка Коэна.

Спускаюсь по ступенькам. Последняя совсем сгнила, приходится спрыгивать в снег.

Обхожу здание. Олаф находится за домом. Спит точно так же, как и Курт, только прямо на снегу. Что ж, господа эсбэшники, вам наплевать, если кто-то из них получит обморожение?

Следов вокруг много. Но на этот раз мы остановились в самом центре жилого поселка. Все дорожки истоптаны. Не поймешь, какие следы свежие, а каким несколько дней — последний снег был неделю назад.

— Кэм! — доносится откуда-то справа. — Кэм!

Резко поворачиваюсь. Питер, в теплом пуховике и шапке, натянутой по самые глаза, выглядывает из-за угла соседнего барака. Чувствую, как только-только зажившие губы растягиваются в ликующей улыбке. Сработало! Черт возьми, сработало!

Оглядываюсь, убеждаюсь, что из строения никто не вышел, а спящие остаются спящими, и, приседая, короткими перебежками, несусь к связному.

— Кэм, я так рад тебя видеть! — Питер улыбается от уха до уха.

Белозубая улыбка, здоровый румянец, теплая качественная одежда… Радость исчезает. Появляется злость. Мне хочется ударить, прямо по этой улыбке. За то, что они живут в комфорте. За то, что им наплевать на то, что мы только что похоронили ребенка в мерзлой земле.

— Привет, — отвечаю сухо.

Снова оглядываюсь, и мы заходим в пустой барак.

— Ну и заставил ты нас поломать головы, — весело продолжает Питер. — Точка – тире… Ну ты даешь!

— А что мне нужно было делать? — шиплю. — Сделать транспарант?

— Да нет, — сдает назад, — это было гениально. Все аналитики признали.

Похвала снова злит. Гениально. Это было на грани самоубийства, и если бы Райан не прикрыл, быть бы мне уже пугалом без поля.

Молчу. Хмуро смотрю на Питера из-под козырька кепки и молчу. Мне казалось, мне столько есть ему сказать. А сейчас нет слов.

— Ты узнал что-то важное? — начинает первым Пит. — Ты знаешь, кто заказчик?

Трясу головой. Нет, так не пойдет. Хватит закулисных игр.

— Я знаю, что вы знаете, куда направляются Проклятые, — говорю прямо. — И я знаю, что вы не намерены рисковать, подпуская их близко к Верхнему миру. Как скоро вы готовитесь их накрыть? Сегодня? Завтра? Через неделю? Сколько еще до границы? Пара километров? Десяток? — наступаю на него. Питер крупнее меня, выше на полторы головы, вдвое шире в плечах, но он отступает назад, теряется под моим натиском.

— Кэм, не кипятись, — просит, поднимая руки ладонями от себя. — Ты же работаешь на нас, тебе ничего не грозит.

— А им? — мотаю головой в ту сторону, где в соседнем бараке спят Проклятые. — Вы собирались оставить в живых кого-то, кроме Коэна?

— Это решаю не я, — напоминает.

Знаю. И, возможно, даже не Коннери, а тот, чье имя и высокое звание я никогда не узнаю.

Устало сажусь на остов старой кровати, давно лишенной матраса. Крепко сжимаю пальцами край. Смотрю в пол.

— Так было решено изначально? Или я даю быстрый результат, или в топку?

Питер усаживается рядом. Кровать натужно скрипит.

— Никто не знал, что Проклятые снимутся с места и пойдут к Верхнему миру, — говорит примирительно. — Если они доберутся до нанимателя, и мы их упустим, погибнет много людей. СБ не может рисковать.

— Вы их не упустите, — поднимаю голову, ловлю его взгляд. Пальцы не разжимаю, будто, если отпущу, упаду. — Повесьте на меня маячок, — прошу, — обвесьте хоть гирляндой. Дайте мне шанс.

Снова отвожу глаза. Мне непривычно и неуютно. Не умею просить.

— Все, что я могу обещать, это то, что передам твои слова.

— Знаю, — сжимаю зубы от бессилия. Питер всего лишь связной. — Так устрой мне встречу с полковником. Может, я смогу его убедить.

— Ты так уверен, что сможешь предупредить нас вовремя?

— Я уверен, что костьми лягу, чтобы вытащить отца. Я не подведу, — обещаю. — Дайте хотя бы попытаться. Кесседи не участвовал в терактах, и он против Коэна. Если СБ пообещает не трогать остальных членов банды, кроме главаря, он поможет.

Питер смотрит внимательно и подозрительно:

— Ты хочешь сказать, что кому-то доверяешь?

— Доверяю, — говорю со всей серьезностью. После всех моих прошлых высказываний, должно быть, звучит неправдоподобно, но я верю в то, что говорю.

Рассказываю Питеру все, что удалось узнать от Райана: о Джеке, Коэне и банде. Пит записывает для аналитиков и своего начальства. Хмурится, сводит брови к переносице.

— Значит, из всех участвующих в терактах, в живых остался только Коэн? — подводит итог.

— Остальные были смертниками, — предполагаю.

Питер кивает, принимая версию, а потом задает главный вопрос:

— А что если у тебя ничего не выйдет? Готов ли ты подать сигнал, что пора прерывать операцию и брать Коэна, если ты поймешь, что твоя сделка не выгорит?

Прямо и открыто смотрю ему в глаза, говорю медленно, четко, с расстановкой, чтобы он наверняка принял мои слова всерьез:

— Я не обреку на смерть сотни невиновных ради мести, — не знаю, что Питер читает в моих глазах, но кивает. — С Кесседи у нас есть шанс, — продолжаю уверенно. — Вместе мы сможем обдурить Коэна.

А вот теперь Питер сомневается, качает головой.

— Что-то ты слишком уверен в этом парне. Мы тебе уже говорили, на него у СБ ничего нет. Все файлы утрачены. Нам неизвестно о нем ровным счетом ничего.

Глубоко вздыхаю, как перед прыжком в холодную воду. За то, что сейчас скажу, мне хочется откусить себе язык. Никому никогда не скажу, да, Кэм? Вот цена твоего слова.

— Проверяйте, — словно со стороны слышу собственный голос. — Генри Кесседи. Был известным хирургом. За врачебную ошибку сослан в Нижний мир со всей семьей. Райан его сын.

Глаза Питера загораются.

— Так он из Верхнего мира?

Морщусь как от зубной боли. Как же они уверены, что «нижние» и «верхние» отличаются друг от друга.

— Из Верхнего, — подтверждаю. — Попал сюда в четырнадцать. Здесь пять лет. Проверьте.

— Хорошо, — обещает связной, — обязательно.

— Хорошо, — повторяю. Опускаю взгляд. Костяшки пальцев уже побелели от напряжения. Разжимаю пальцы.

— Вот возьми.

— А? — не понимаю. Поднимаю глаза. На ладони Питера пистолет. Маленький, блестящий. — Зачем?

— Мало ли, — отвечает. — Мне велели передать тебе, если я смогу убедиться, что ты все еще на нашей стороне.

«Все еще» — ну надо же.

— Убедился? — спрашиваю устало.

— Я — да.

Осталось убедить людей с куда большими полномочиями. Всего-то…

— Хорошо, — повторяю снова. Беру пистолет, проверяю заряд — полный. Рукоять еще хранит тепло руки Питера. Гладкая, удобная, как раз под мою руку.

— Не попадись с ним, — напутствует.

— Угу, — бормочу, вставая. — Будить этих будешь? — спрашиваю. — Замерзнут же.

— О! — на лице парня полная растерянность. — Я не подумал, — признается. — Брызнул из-за угла и все.

— Будить будешь? — повторяю.

Пит разводит руками:

— Нечем. Само развеется. Действует недолго. Ты вовремя вышел, я как раз думал, как привлечь твое внимание. В течение часа очухаются.

Час на снегу. В тонкой, не предназначенной для такого климата одежде.

— Пошли, — говорю тоном, не терпящим возражений. — Пошли, — повторяю с нажимом. Час, всего-то…

Прячу пистолет в карман и выхожу, внимательно осматриваясь по сторонам. Питер семенит следом.

— Поднимай, — командую, указывая на Олафа. Питер не спорит, привык получать приказы и сразу не понимает, что я никто, чтобы их раздавать.

Бесшумно взбираюсь на крыльцо, замираю у двери, вслушиваюсь в храп Коэна внутри и машу Питу рукой. После чего он появляется из-за угла с Олафом на плече.

— Клади тут, — шепчу, указывая на ступеньки возле Курта.

Связной выполняет приказ, потом отступает назад.

— До встречи, — взмах руки. — Я сам на тебя выйду.

— Хорошо бы, — отвечаю также шепотом и захожу обратно в барак.

Надеюсь, что Курт и Олаф, проснувшись рядом, не заподозрят ничего сверхъестественного. А если и заподозрят, то точно не скажут Коэну, чтобы не получить нагоняй за сон на посту.

Прохожу на свое место и ложусь на одеяло. Выдыхаю с облегчением. Чувствую на себе взгляд. Кесседи не спит.

— Ты долго.

— Но с пользой, — отвечаю.

В его глазах мгновенно появляется понимание.

— Хорошо, — произносит и больше ничего не говорит. Отворачивается.

А я лежу и снова смотрю в потолок. Знал бы ты, Райан, что моими стараниями уже через несколько часов сотрудниками СБ будет поднято и перевернуто все нижнее белье твоей семьи. А все потому, что ты был со мной откровенен.

Рациональная подозрительная часть меня тут же поднимает голову и вносит замечание, что, вполне возможно, СБ не найдет в базе данных никакого врача по имени Генри Кесседи, а вся история, рассказанная мне, не более чем враки. Но тут же загоняю эту часть себя подальше. Если веришь кому-то, то верь до конца. А я, как бы нелепо это ни звучало, верю Райану.

Снова кому-то верю.

26.

Проходит еще несколько дней. Ничего не происходит. Мы снова идем вперед. Но уже не только в одному Коэну известном направлении. Точно знаю, куда главарь гонит Проклятых. Но что ждет нас у границы Верхнего мира? Сообщники Коэна или отряд СБ?

Напряжение не отступает. В любой момент ожидаю над головой появление гула, света фар и спуск флайеров Службы Безопасности. Но во время переходов звездное небо пусто. А днем на нем нет ничего, кроме облаков. Как часто я смотрю туда?

— Ждешь? — спрашивает однажды Кесседи. Значит, часто.

Качаю головой. Признаюсь:

— Не знаю, — скорее, боюсь, чем жду.

Пистолет в кармане. Его тяжесть нервирует. Зачем СБ приказали Питеру дать его мне? Что это? Признак доверия, или расчет на то, что Коэн найдет оружие и разделается со мной быстро и без их участия?

Кесседи так и не спрашивает о моей встрече со связным. Доверяет? Или считает, что все равно не скажу правду? Если так, то ошибается. Скажу. Но он не задает вопросов.

Мы приближаемся к границе. Поселки попадаются реже. Найти укрытие труднее.

Сегодня идем не только целую ночь, но и первую половину дня, пока не натыкаемся на группу заброшенных строений. Здесь нет жилых бараков, и, кажется, очень давно. Все ветхое и заброшенное. Внутри горы пыли.

— Наверное, граница совсем близко, — высказываю мнение.

— Похоже на то, — соглашается Райан и некоторое время задумчиво смотрит на меня. Жду, что, наконец, задаст вопрос, но он отворачивается.

Кесседи, как я хочу забраться в твою голову!

На дежурство выставляются Фил и Попс, остальным разрешено отдыхать.

Как-то так уже повелось, что мы с Райаном располагаемся рядом. Даже не могу сказать, кто из нас пытается держаться неподалеку друг от друга. Коэн в очередной раз кидает в нашу сторону недовольный взгляд, но замечаний не делает. Ждет, когда появится повод, и он сможет оторваться по полной. Интересно, на ком из нас?

Стоит подумать, ловлю на себе его взгляд. Многообещающий. Кажется, из фаворитов мне удалось скатиться в аутсайдеры. Плевать.

Со дня смерти Мышонка не могу нормально спать. Или бессонница, или кошмары. Сны про девочку уже не кажутся ужасными. Взрывы, выстрелы и кровь с Коэном в главной роли куда неприятнее. В конце каждого сновидения он непременно стреляет мне в голову, и я взрываюсь миллиардами осколков. Снова и снова.

Не хочу спать. Усталость берет свое, но расслабиться не могу. Лежу на боку, подложив ладонь под щеку, и смотрю на огонь. Коэн, как обычно, засыпает быстро и легко, и его храп эхом отдается от стен. Слышу, как за спиной возится Райан, тоже не спится.

Проходит около часа, когда дверь вдруг распахивается, и на пороге появляется испуганный Фил.

— Фред, — бросается к главарю, трясет его за плечо. — Фред!

— Ууу, — мычит Коэн, просыпаясь. — Какого черта, идиот?

А что, подходящая кличка для Фила.

— Фред, там Рыжий. Он спит и не просыпается.

Обмираю. Приподнимаюсь на локтях. Ловлю взгляд Кесседи. «Они? » — спрашивают его глаза. Осторожно киваю, подтверждая. Быстро же он соображает.

Коэн встает, достает пистолет из рюкзака, проверяет заряд.

— Никому не выходить, — приказывает. Ага, сейчас.

Главарь и Фил выходят на улицу. Дверь закрывается.

— Что стряслось? — бормочет Кир.

— Черт его знает, — Рид.

— Фред разберется, — Олаф.

— Скорей бы, спасть охота, — Курт.

Мое сердце колоколом стучит в груди. Пит, что ты наделал?

Встаю.

— Ты куда? — окликает меня Олаф. — Фред сказал не выходить.

Бросаю на него хмурый взгляд.

— Вот перед Фредом и буду отчитываться, — отрезаю, и выхожу на свет.

Сегодня пасмурно и сильный ветер. Ежусь, поднимаю воротник. Осматриваюсь. Никого.

Следов много, где чьи, не поймешь. Хотя… Замечаю с явно выраженными не стертыми протекторами. Коэн не мог их не заметить. Черт.

Пит, только не подставляйся, пожалуйста.

Медленно обхожу здание, стараясь не производить много шума. Предатель-снег все равно поскрипывает под подошвами ботинок.

А вот и Брэд. Крепко спит на снегу. Лицо блаженное. Хороший газ у СБ, быстро лечит бессонницу. Обхожу его.

Следы ведут к соседнему бараку. Никакого прикрытия. Не надо, чтобы меня заметили раньше времени, но выбора нет. Иду.

Ошибаюсь, следы ведут не в барак, а за него. Поджимаю губы, пытаюсь сосредоточиться и мыслить трезво. Но паника подбирается к горлу. Если Коэн поймает Пита, это конец. СБ не простят потери своего, а, может, посчитают, что я предатель. В любом случае, в этом случае песенка Проклятых спета.

И, черт возьми, я не желаю Питеру смерти. Он неплохой парень. Просто «верхний».

Приближаюсь. Слышу голоса. Приехали.

Осторожно выглядываю из-за угла. Меня не слышат и не замечают. Фил и салют не заметит с его внимательностью, а Коэн слишком занят, чтобы видеть и слышать кого-то, кроме своей королевской персоны.

Питер стоит на коленях, руки за головой. Главарь напротив с пистолетом в вытянутой руке. Фил за его плечом.

Черт, Пит, ты же тренированный эсбэшник. Дернись, выбей оружие, уложи Коэна!

Но Питер занимался на тренажерах, по фильмам и учебникам, тренировался с инструктором в теплом зале с мягкими матами. Он больше не в привычном Верхнем мире и оказался совершенно неподготовлен к Нижнему.

Связной не шевелится, не делает попыток к сопротивлению. Скверно.

— Как ты нашел нас? — спрашивает главарь. Пока сдержанно. В ответ молчание. — Кто-то из наших работает на тебя? Кто? Говори! — начинает злиться. Пит молчит, упрямо смотрит в сторону и не произносит ни слова. Губы крепко сжаты. — Фил, — командует Коэн. Блондин опасливо выходит вперед, голова втянута в плечи. — Бей!

Кажется, Кесседи исцелил Фила от излишней бравады. Снова смотрит на главаря, ожидая подтверждения. Получает ругательство. Смелеет. Бьет Питера ногой под дых, тот сгибается, заходится кашлем.

— Еще! — командует Коэн. Удар. — Еще.

Фил бьет. Ногой. Кулаком. Снова ногой.

Мои ногти впиваются в ладони.

Они его убьют, но Пит не заговорит.

Черт. Черт. Черт.

Час назад мне казалось, что все идет по плану. И вот все летит в тартарары. Назад не отмотать. Все кончено. Даже если Питер ничего не скажет, Коэн понимает, что шпион здесь не просто так, а пришел к кому-то. К кому? Кто в банде новенький? Не будем показывать пальцем, все и так ясно.

Оглядываюсь. Сзади никого. Попс мирно спит. У меня есть шанс, время, возможность. Могу прямо сейчас развернуться и бежать. Уйти подальше от Проклятых и СБ. Затеряться в Нижнем мире. Прибиться к какой-нибудь банде. Забыть о мертвой девочке и ее семье. Отпустить прошлое. Убивать и грабить, чтобы выжить. Забыть о верхнем мире и отце. Просто выживать, как другие.

Успею, стоит захотеть. Коэн слишком занят своей жертвой, и это дает мне фору.

НЕ ХОЧУ.

Пит, как ты мог быть так неосторожен?!

Решаюсь. Несколько раз глубоко вздыхаю и достаю пистолет. Снимаю предохранитель.

У Коэна тоже оружие, и у него больше опыта. В стрельбе. В убийстве. Вероятно, сейчас я умру.

Не попробуешь, не узнаешь.

Выхожу из-за угла. Меня не видят. Коэн обожает вид крови и страданий. Это для него главное удовольствие в жизни. А Фил любит чувствовать себя значимым, полезным. Парочка, что надо.

Пит уже на земле. Повсюду кровь.

Поднимаю руку с пистолетом.

— Отойди от него, — не узнаю свой голос. Скрипит, как несмазанные петли.

Нужно выстрелить. Сейчас, не раздумывая. Но как же Коэн важен. С его смертью рушится… всё!

Я ведь знаю, как нужно себя вести и что делать в Нижнем мире, чтобы выжить. Но почему-то не делаю. Надежда на спасение отца сделала меня слабее. В нижнем мире выживает лишь тот, кому нечего терять и нечего хотеть.

Колеблюсь, когда нужно стрелять. И это моя роковая ошибка. Коэн резко поворачивается с оружием в руке и целится в меня. Шах и мат. Как в том сне: бездонное дуло и глаза, направленные на меня.

Надо было стрелять. В спину. Из-за угла.

На лице главаря меняются эмоции. Одна за другой: злость, что помешали, удивление, понимание, ярость.

— Так это ты крыса? — рычит.

— Долго же ты думал, — отвечаю, как сплевываю.

Момент упущен, теперь мне не выбраться. Он меня убьет, не сомневаюсь. Но страха в моих глазах не дождется. Проигрывать тоже надо уметь.

— На что ты рассчитываешь? — удивляется Коэн. — Убирай свою «пукалку», и, может быть, я не стану тратить на тебя заряд.

Станешь, Коэн. И ты, и я это прекрасно знаем.

Не попасть с такого расстояния нереально. Он выстрелит первым.

— Что здесь происходит? — голос Кесседи звучит откуда-то у меня из-за спины. Он шел тем же маршрутом, что и я, поэтому не могу его увидеть, не поворачиваясь.

Коэн опытный убийца, он даже не переводит взгляд на вновь прибывшего, так и целится точно в середину моего лба.

— Я поймал крысу, — сообщает. — Видишь, кем оказался твой дружок?

— Вижу, — голос Райана звучит одновременно со звуком снятия предохранителя. Он направляет пистолет прямо в голову главарю.

— Вы чего?.. — ахает Фил, стоящий в стороне возле лежащего без движения Питера. В сознании ли он вообще?

— Заткнись, — в один голос отзываются Кесседи и Коэн. Фил замолкает и, кажется, пытается врасти в землю.

— Кесс, не дури, — Коэн продолжает целиться мне в голову. — Я пристрелю твоего дружка раньше.

— Валяй, — у Райана абсолютно спокойный голос. — Тогда я убью тебя с еще большим удовольствием. Давно следовало это сделать.

— Что ж не сделал? — хмыкает Коэн.

— А это уже мое дело, — вести задушевные беседы Райан не настроен. — Кэм, отходи с линии огня, — велит мне. — А ты, Фред, побереги свою голову, она у тебя одна, — Коэну.

Главарь в ярости. На его лице играют желваки. Кожа пошла красными пятнами от бешенства.

Медленно переставляю ноги, отхожу в сторону. Становлюсь у плеча Кесседи.

— И что ты со мной сделаешь? — усмехается Коэн. — Убьешь сейчас?

Ничего не могу поделать с восприятием происходящего. Все кажется нереальным: Коэн, Кесседи, перемена расстановки сил.

Прихожу в себя. Сейчас у нас есть шанс повернуть время вспять. Вернуться к тому, с чем были до этого: СБ получит Коэна. Возможно, нам с Кесседи зачтется за помощь в поимке и спасение Питера.

— Райан, он очень нужен, — прошу. — Очень.

— Знаю, — бросает Кесседи. Он всегда знает больше, чем говорит.

— Да пошли вы, — вдруг рявкает Коэн, резко поворачивается, намереваясь выстрелить. В меня.

Понимаю, что не успею даже снова поднять оружие. А он успеет.

Все происходит в доли секунды, но кажется, что время замирает. Поворот Коэна. Дуло пистолета, направленное на меня. Напряженный палец главаря на спусковом крючке.

Бросаюсь в сторону. Падаю.

Звук выстрела.

Тишина.

Лежу на снегу, тяжело дыша. Боли нет.

— Вставай, умник, — доносится до моих ушей голос Кесседи. Встаю.

Коэн лежит на земле лицом вниз, а под его головой растекается зловещее красное пятно, впитываясь в снег.

Нет-нет-нет.

Мои надежды на спасение отца… Поиск заказчика терактов… Сделка с СБ…

Стою и заворожено смотрю на тело бывшего главаря Проклятых. Вот так. Все кончено.

— Проверь, он жив? — Райан кивает на Питера, выводя меня из оцепенения.

Подхожу, Пит живой и даже в сознании, пытается подняться.

— Осторожно, — подхватываю его, — давай помогу.

— Кесс, ты чего? — слышу испуганный голос Фила. Поворачиваюсь. Райан стоит напротив него с пистолетом. — Кесс, я никому ничего не скажу! Клянусь! — паника. — Какие шпионы? Вы о чем?! Ничего не видел! Кесс! Пожалуйста!

Смотрю и ничего не чувствую. Пусто внутри.

Фил видел слишком много. И уже давно затаил на нас много злобы. Целый океан. Оставить его за спиной сейчас — получить нож в эти самые спины.

— Кесс!

Выстрел и тишина.

Отворачиваюсь. После смерти Мышонка Райан чуть не убил Фила в состоянии аффекта, почти не контролируя себя. Тогда моей целью было помешать убийству. Ради Кесседи, не ради блондина. Сейчас… Сейчас Райан прекрасно осознает, что делает. И не мне его судить. Он поступает так, как нужно. Сейчас и именно в этот момент.

Лицо Кесседи бледное, но сосредоточенное. Подходит к нам.

— Вставай, красавчик, — убирает пистолет за пояс за спину и подхватывает Питера под вторую руку. — Пошли. Ну же!

И мы общими усилиями тащим несчастного связного в пустой барак.

Что же мы натворили?..

27.

Практически волочем Питера на себе. Его шатает, из носа течет кровь. Стекает по подбородку, капает на куртку. Некоторые капли долетают до земли и впитываются в снег.

Кесседи ногой распахивает дверь ближайшего барака, и мы вваливаемся внутрь. Пинает ящик, отталкивая его от стены, чтобы усадить раненого.

Кровотечение из носа не останавливается. Питер садится и пытается запрокинуть голову.

— Ровно сиди, — командует Райан. — Вот так, не хватало еще кровью захлебнуться.

Отхожу на несколько шагов и наблюдаю, как Кесседи достает из кармана кусок ткани, идет обратно к двери, зачерпывает снег и заворачивает.

— Держи, — протягивает Питеру импровизированный компресс. — Приложи… Сильно не прижимай! — рявкает, когда связной дергается от собственного резкого нажатия на поврежденный нос. Пит испуганно косит на него глазами с заплывшими веками, но слушается беспрекословно. — Снотворный газ где?

Теперь во взгляде Питера испуг. Кажется, решил, что его ожидает новый допрос. Кесседи закатывает глаза и поворачивается ко мне. По его лицу все понятно без слов. Делаю шаг вперед.

— Пит, это Райан, — хриплю, откашливаюсь. — Я тебе говорил. Ему можно доверять.

На слове «говорил» Кесседи хмурится, на «можно доверять» приподнимает брови, но оставляет комментарии при себе.

Пит мне верит.

— Я… я, — начинает, закашливается, пытается снова: — я выронил баллончик… не успел…

Но Райана не интересуют оправдания.

— Где выронил? — обрывает.

— Т-там, — взмах свободной руки в сторону, откуда пришли. Второй рукой связной послушно держит компресс на носу.

— Он безопасен?

— Что? — переспрашивает растерянно.

— Газ безопасен? — Кесседи заметно скрипит зубами. — Яд? Последствия на организм?

— Неет! — связной пугается. — Абсолютно безвреден.

— Понятно, — Райан сосредоточен и зол. Очень. Напряжение сквозит в каждом движении. — Ждите здесь, — бросает мне, направляясь к двери.

— А ты? — мой голос даже мне кажется жалким.

— Дам нам фору, — отвечает коротко. Собирается уйти, но потом снова поворачивается ко мне. Смотрит прямо в глаза, серьезно и с угрозой. — А когда вернусь, ты выложишь мне все, как на духу.

— Идет, — киваю, и не думая спорить.

Райан выходит. Остаюсь стоять посреди помещения, тупо смотря ему вслед.

— Куда он? — жалобно спрашивает Питер.

Вздрагиваю. Пожимаю плечами:

— Думаю, возьмет баллончик с газом и усыпит остальных членов банды, чтобы у нас было время.

— На что?

На то, чтобы доделать то, что не успел Коэн — прикопать тебя, идиота, в канаве.

— На что-нибудь, — отвечаю. — О чем ты думал?! — срываюсь. — Ты же эсбэшник, тебя готовили! Так какого черта подставился?

— Меня, наверное, уволят, — вздыхает Питер, опускает голову, виновато смотрит в пол.

— Райан сказал сидеть ровно, — напоминаю. Дергается. Слушается. — Уволят, — передразниваю. — Скажи спасибо, что не убили.

— Этот парень, Кесседи… Он застрелил своих. Почему? — в глазах полнейшее недоумение.

— Ну, ты же вступишься за меня, если Коэн начнет меня убивать? — неудачно шучу.

— Если будет убивать, вступлюсь, — серьезно обещает Райан. — Но только если будет убивать…

Трясу головой, отбрасывая лишние мысли. Потому что Кесседи держит слово, вот почему.

— Давай оставим его причины при нем, — говорю. — Вы проверили информацию о его семье? Убедились?

— Да, — подтверждает Питер. — Все верно. Семья доктора Кесседи была сослана в Нижний мир. Дальше о ней ничего неизвестно. Они?..

— Умерли, — лучше откушу себе язык, чем расскажу про трусливое бегство из жизни отца Райана. Спохватываюсь: — И не вздумай задавать ему о них вопросы!

— Л-ладно, — на лице связного удивление, но он не спорит. — Ты так печешься о нем, — комментирует. — Я тебя не узнаю.

Чтобы узнавать человека вновь, его следует хорошо знать прежде. Ты ни черта обо мне не знаешь, Пит. Ни черта.

Поджимаю губы и не отвечаю. Подхожу к двери, выглядываю. На белом снегу четко выделяются два мертвых тела и кровь.

— Ты можешь вызвать своих? — спрашиваю, возвращаясь.

— Нет, — качает головой. Это ошибка, из носа снова начинает течь кровь. — Назначено время и место, где меня заберут. Вы же мне поможете?

От надежды в его глазах и детской наивности у меня начинает болеть голова. Прижимаю ладонь ко лбу, приподнимая козырек кепки. Пит, ты только что завалил операцию, уничтожил все наши шансы, а думаешь лишь о том, как вернуться домой.

Молчу. Не стану ничего обещать.

Почему Райан так долго?

В ответ на мои мысли слышу скрип снега под ботинками. Сжимаю рукоять пистолета в кармане. Это может быть кто угодно.

— Это я, — доносится снаружи, — будь добр, не пытайся меня пристрелить или прирезать.

Разжимаю пальцы. Кесседи предусмотрителен, как всегда.

— Ну что? — спрашиваю, стоит ему появиться на пороге.

Дергает плечом, руки в карманах.

— Ничего. Отнес Рыжего в барак, остальных усыпил. Сколько это дрянь действует?

Пит вжимает голову в плечи под тяжелым взглядом Кесседи.

— Час, может, чуть больше.

— Пойдет, — Райан принимает ответ, подходит ближе. — Кровь остановилась?

— Вроде…

— Да убери ты тряпку! — раздраженно вырывает бывший компресс из рук. — Видишь же, все растаяло. Дай посмотрю, — Пит дергается и снова жалобно смотрит на меня. Кесседи чертыхается. — Ладно, будем общаться с помощью переводчика. Кэм, скажи своему другу-идиоту, что если у него нет в рукаве бригады «скорой помощи», лучше ему дать мне посмотреть нос.

Дарю связному красноречивый взгляд. Друг… С такими друзьями враги не нужны.

— А ты доктор? — недоверчиво спрашивает Питер, но больше не отклоняется. Пальцы Кесседи осторожно пробегают по его переносице.

— Патологоанатом, — огрызается. — Даже перелома нет, легкое смещение, — надавливает.

— Уй! — воет Питер.

— Поплачь еще, — Кесседи отряхивает ладони одну об другую с таким видом, будто прикоснулся к ядовитой змее. — Ну, — отходит, скрещивает руки на груди. — Я жду. Объясняйте, — чувствую себя хулиганом в кабинете директора школы. И как ему только удается? — Ну же, — настаивает. — Я имею право знать, ради чего только что убил двух членов своей банды, и во что ввязался по вашей милости.

Пит дотрагивается до переносицы, с удивлением обнаруживает, что теперь все на месте, а потом решается:

— В Верхнем мире был совершен ряд терактов, прекратившихся полгода назад, — начинает точь-в-точь как на моем инструктаже перед экраном. Вижу, как Райан хмурится, сопоставляя даты и события в банде. — Недавно неизвестные стали закупать составляющие для взрывчатых устройств того же типа, что были использованы ранее. Мы подозреваем, что готовится новый теракт...

— Мы здесь при чем? — жестко обрывает Кесседи.

— Коэн был замечен на камерах наблюдения, — решаю внести ясность, пока Питер вновь не углубился в витиеватые объяснения. — СБ считает, что «наверху» есть заказчик, а Коэн — исполнитель.

— Нанятый через третьих лиц, — заканчивает за меня Райан. — Поэтому допросить не вариант? — взгляд на Пита.

— Допрос был как крайний вариант, — отвечает тот.

— Поздравляю, ты этот вариант только что похерил.

Питер возмущенно вскидывает голову, глаза пылают праведным гневом:

— Это же не я его убил! Я был готов умереть, но сохранить ему жизнь!

Кесседи презрительно кривится.

— А заодно и прихватить с собой своего шпиона, — бросает взгляд в мою сторону. — Героически, ничего не скажешь. Ну а ты? — снова внимание ко мне. — Ты на кой черт в это влез? В жизни не поверю, что из жажды справедливости.

Мне нет смысла врать.

— Мой отец в тюрьме, — признаюсь. — Они обещали его освободить, если помогу.

Впервые с момента смерти Коэна вижу в глазах Кесседи нечто похожее на сожаление. Он сочувствует? Мне? После всего, во что я и СБ его втянули? Это даже не смешно.

— Ты спас мне жизнь, — спешу внести ясность.

— Угу, — Райан отмахивается. — И вляпался по самые уши, — барабанит пальцами по рукаву куртки. — Теперь что, господин эсбэшник? План какой?

Питер вжимает голову в плечи.

— Нет плана, — признается обреченно.

Кесседи переводит взгляд на меня.

— А у тебя?

Любой мой план подразумевал Коэна. И что делать теперь, понятия не имею. Мы знаем, куда направлялся главарь, но как он собирался вызвать своих сообщников, нет даже подозрений. Не могут же «верхние» постоянно ждать его на границе. Значит, должен быть подан знак. Но какой?

— Мы можем пойти к границе, как и собирался Коэн, — высказываюсь.

— И что мы там будем делать? — язвит Райан. — Танцы с бубном выплясывать? У Фреда не могла быть назначена встреча в конкретную дату, — вторит моим мыслям, — и дом Гвен мы покинули неожиданно.

— Он собирался дойти до границы и подать условный сигнал, — соглашаюсь.

— Да уж, — протягивает Кесседи, трет сзади шею, снова барабанит по рукаву. Кажется, приступ злобы отступает, уступив место усталости. — Как выглядит граница? — спрашивает Пита. — Ты хоть это знаешь?

Эсбэшник разводит руками:

— Высоченная стена под напряжением. Куча камер.

— Может несанкционированно просматриваться кем-то?

— Исключено! — Питер интенсивно трясет головой, после чего хватается за висок. Резкие движения ему сейчас противопоказаны.

— Значит, у Фреда есть средство связи, — делает вывод Райан.

— Так просто? — не верит Пит.

— Еще раз скажешь, что все очень просто, устрою тебе не смещение, а настоящий перелом, — серьезно обещает ему Кесседи. Связной затыкается, поглядывает с опаской.

Вмешиваюсь:

— Если у него где-то припрятан коммуникатор, то зачем идти к границе?

— А ты видел вышки связи в Нижнем мире? Патруль использует рации ближнего действия. Коммуникаторы здесь «не ловят».

Мои глаза округляются.

— Он шел к границе чтобы иметь возможность поймать сеть!

Черт, Кесседи, ты гений!

— Похоже на то, — кивает. — Пошли искать коммуникатор?

— Сейчас? — ахает Пит.

— Да нет, зачем? Посидим, чай попьем. Завтра поищем, — огрызается Райан. — Пошли, — говорит мне, — а ты, приятель, ждешь нас здесь.

Питер покладисто обещает сидеть и не высовываться. А мы выходим на улицу.

С мрачного неба начинают лететь мелкие снежинки. Ежусь, поднимаю воротник куртки повыше. Промозгло и холодно.

— Умник, мы вляпались по самое горло, — высказывается Кесседи, когда оказываемся вне зоны слышимости эсбэшника.

— Угу, — соглашаюсь. В моей голове полный бардак.

— Ты ему вообще веришь? Он не даст деру и не посоветует своим просто прилететь и перестрелять нас, как диких собак?

Оглядываюсь. Барак стоит темным пятном позади. Перед глазами кружат снежинки.

— Никуда не денется, — говорю уверенно. — Он испугался тебя гораздо больше, чем Фила и Коэна.

— Это еще почему? — брови Кесседи удивленно взлетают под шапку.

— Ты бы себя видел, — хмыкаю. Напряжение постепенно отступает.

Пожимает плечами. Не спорит.

Мы подходим к месту трагических событий. Коэн лежит ничком, Фил навзничь. Кесседи опускается на корточки перед телом бывшего главаря, обшаривает карманы. Лицо вновь становится отрешенным и сосредоточенным. Движения методичные, правый карман, левый, нагрудные, потайные на куртке.

— Ничего, — набирает в ладони снег, затем выпрямляется, вытирает руки о штаны.

— Значит, в рюкзаке, — думаю вслух.

— Угу, — Кесседи осматривается. — Убрать бы их.

— Хоронить? — морщусь.

— Ага, а копать будет твой приятель. Носом.

В итоге стаскиваем тела в глубокую канаву. Снег усиливается, так что скоро их занесет, и скроет от глаз.

В бараке мертвая тишина. Все спят вповалку. Костер едва тлеет. Подбрасываю дров.

Кесседи уже роется в рюкзаке Коэна.

— Ни черта.

— Карманы, — советую. Присаживаюсь рядом, заглядываю. Волнуюсь. Если мы ошиблись в своих предположениях, других идей у нас нет.

— Нашел! — восклицает Райан и извлекает на свет небольшой и явно много повидавший коммуникатор. Когда-то он был наручным, но ремешок отломан. Экран поцарапан.

Кесседи поочередно нажимает на все кнопки. Наконец, прибор реагирует. Вздрагивает, экран оживает. Появляется надпись: «Вызов невозможен». Райан дарит мне красноречивый взгляд: мы были правы.

28.

Как и ожидаю, когда возвращаемся, Питер сидит на месте. Послушный, мать его.

Кесседи демонстрирует коммуникатор.

— Нашли, — сообщает. Пит вскидывает голову, глаза загораются. — Сети нет, как мы и думали.

Рассматриваю эсбэшника. Вид тот еще: глаза заплывшие, веки синие, нос распух, губы разбиты. Но держится бодро. Ловлю себя на злой мысли, что мало досталось.

Райан благоразумно оставляет коммуникатор при себе и убирает в карман. Затем подходит к Питеру и становится напротив, скрестив руки на груди.

— Значит, так, — произносит серьезно. — Предлагаю сделку. Мы идем в прежнем направлении, ловим сеть, вызываем подельников Коэна от его имени и ждем, пока за нами придут. Они приходят, вы берете их тепленькими. Допрашиваете, выясняете, что там вас интересует. Твоя карьера спасена. А мы убираемся восвояси. Идет?

У Пита начинает дрожать нижняя губа.

— Как — убираетесь? — удивляется.

— Восвояси, — повторяет Кесседи. — К черту. Подальше. Куда глаза глядят. Называй, как тебе больше нравится.

Питер пристально смотрит на Райана несколько долгих секунд, но быстро ориентируется, что в этом споре ему не победить. Переключается на меня.

— Кэм, ты ведь понимаешь, что для освобождения твоего отца этого мало?

Вот же гаденыш. Думает, что его жизни больше ничего не угрожает, и начинает качать права. Шантажировать.

— Понимаю, — цежу сквозь зубы.

Отворачиваюсь. Пялюсь в облезлую дверь. Тошно. Шанс на освобождение отца был погублен со смертью Коэна. И без него знаю.

Слышу голос Райана:

— И чего же будет достаточно?

— Нам нужен заказчик, — отвечает с готовностью Питер. Не сомневаюсь, он ожидал этого вопроса от меня, но и такой вариант вполне устраивает. — Если ты представишься новым главарем, и тебе удастся втереться им в доверие, возможно, у нас получится выйти на самого главного.

Повисает тишина. Мертвая. Пугающая. Пустая.

Медленно поворачиваю голову. Кесседи, так и стоит напротив Пита, сложив руки на груди. Лицо серьезное. Губы поджаты.

Молчу. Не могу просить. Не стану.

— Ты предлагаешь, — заговаривает Райан, — связаться неизвестно с кем. Сообщить, что я вместо Коэна и весь к их услугам. Втянуть в это остальных. Вляпаться еще глубже, рискуя своей жизнью и жизнями оставшихся членов банды, — Пит придушенно кивает. — Ради чего? — голос Кесседи становится жестче. Питер втягивает голову в плечи.

— Ради сделки, которую заключил Кэм, — отвечает неуверенно.

Райан кривится.

— Не слишком ли высока цена за освобождение одного заключенного? Чьим бы отцом он там ни был.

Вздрагиваю. Жестоко. Но справедливо. Прикусываю губу до крови. Молчу. Кесседи прав. Он сделал для меня много больше, чем можно было бы даже мечтать. Просить его и дальше рисковать ради меня не имею права.

— Я могу поговорить с полковником, — предлагает Пит. — Возможно, СБ пойдет на еще одну сделку. Скажи, чего ты хочешь?

Даже находясь в стороне, мне хочется поежиться от взгляда, которым Кесседи награждает связного.

— Дай-ка подумать, — протягивает. — Что же я могу попросить за то, что принесу в жертву остатки банды? Двоих мне мало. Дайте добить других. Так?! — нависает над эсбэшником. Тот шарахается. Врезается спиной в стену позади. Чуть не слетает с ящика.

— СБ будет все контролировать. Никто не умрет.

— Такие же опытные спецы, как ты?

— Опытные, — Пит окончательно «сдувается». — Не как я.

— Кэм, — Райан поворачивается ко мне, — ты ему веришь? — спрашивает. — Веришь, что если мы ввяжемся в это, Проклятым ничего не грозит, и СБ нас защитит?

Качаю головой. СБ уже показало свое истинное лицо. Мне нет причин им верить. Надеяться на освобождение отца — тоже нет.

— Но там же погибнут люди, — не сдается Пит. — Невиновные. Если мы не поймаем зачинщика, жертвы продолжатся. Люди будут умирать! — голос связного так и звенит праведным гневом. Глаза горят. Тут дело даже не в желании выслужиться. Он верит в то, что говорит.

Райан улыбается, глядя на него. И от этой невеселой улыбки бросает в дрожь. Устало трет переносицу, а потом разворачивается и выходит на улицу. Пит бросает на меня затравленный взгляд. Хочется выругаться, но сдерживаюсь. Нет смысла сотрясать воздух. Иду за Кесседи.

Стоит открыть дверь, в лицо жалят снежинки. Снег усилился. Перед лицом сплошное белое марево. Спускаюсь с крыльца.

Райан сидит на нижней ступени, опустив голову. Сигареты давно кончились, но привычка осталась: крутит в пальцах где-то подобранную щепку. Сажусь рядом. Даже не поворачивается в мою сторону.

— Люди гибнут, — передразнивает Питера, смотрит куда-то в сторону. Снежинки оседают на длинных ресницах. — Невиновные. А сколько гибнут тут без всяких террористов, ему невдомек, — сплевывает, заканчивает с отвращением: — Спасатели, чтоб их.

— Они не понимают, — говорю. Вступаюсь за «верхних», надо же. — Пита можно долго бить головой о стену, он все равно не поймет.

— Знаю, — не спорит. Еще бы ему не знать, никто из нас не думал о Нижнем мире, пока не познал все его прелести на собственной шкуре. — Тошнит просто от патриотических речей, — ежится, стряхивает с плеча снег. — Не могу находиться с ним в одном помещении, — признается. — Иначе мой сегодняшний день не закончится двумя убийствами.

Повисает молчание. Снег валит. Ветра нет. Сижу и заворожено наблюдаю, как новый слой ложится на утоптанную дорожку к зданию.

— Ты раньше убивал? — спрашиваю, все еще смотря в никуда.

— Да, — короткий ответ.

— Что изменилось в этот раз?

— Я не убивал безоружных.

Фил. Конечно. Поджимаю губы. Все еще помню чувство после смерти Здоровяка Сида и непреодолимое желание мыть руки. Снова и снова, сдирая кожу. Сид тоже был без оружия, и мой удар был совершен из-за спины. Мне нечего сказать и нечем утешить. Хотя очень хочется. Не умею подбадривать.

Решаю:

— Скажу Питу, что вариантов нет. Сделаем, как ты говоришь. СБ проглотит, как меньшее из зол. И Проклятые смогут уйти.

— А ты? — впервые за время разговора поворачивается ко мне. Ресницы совсем белые.

Пожимаю плечами. А что — я?

— Не знаю, — признаюсь. Будущее кажется мне непроглядной тьмой, из которой мне удалось выбраться на время задания СБ. У меня была цель, шаткая, призрачная надежда. А теперь снова ничего. Буду просто просыпаться, куда-то идти, что-то делать, засыпать, видеть кошмары и снова просыпаться. Не имеет значения где.

— То есть ты не пойдешь с нами? — прищуривается, снег слетает с ресниц.

Не могу повторить второе «не знаю». Отворачиваюсь, смотрю на полет снежинок. Пушистые, белые, чистые. Козырек кепки защищает глаза.

— Джек родился и вырос в Нижнем мире, — нарушает молчание Кесседи. — Он не видел другой жизни, но не готов был мириться с тем, что происходит вокруг. У него всегда была цель — что-то изменить.

Меня пробирает озноб.

— Уж не думаешь ли ты согласиться на предложение Пита?

Отвечает не сразу.

— Я могу увести Проклятых отсюда, и они пойдут за мной. Мы будем скитаться, воровать и грабить. Можем наткнуться на банду Сида и отомстить за Мышонка, или они отомстят нам повторно. Или мы поубиваем друг друга, и дело с концом. Бессмысленно. Понимаешь? — снова смотрит на меня. Во взгляде нет ничего от того парня, который разговаривал с сотрудником СБ из Верхнего мира таким тоном, что у того поджилки тряслись. Властность, самоуверенность… Сейчас на меня смотрит будто другой человек.

— Понимаю, — разлепляю губы.

— Я ничего для себя не хочу, — продолжает, — но я хотел бы вытащить их, — кивок в сторону барака, где все еще мирно спят Проклятые. — Они ведь ничего не видели в этой жизни. Страх, побои и безысходность.

Хмыкаю.

— Это ты сейчас говоришь или Джек?

Пожимает плечами:

— Когда проводишь с человеком бок о бок четыре года, он волей-неволей проникает тебе под кожу.

Не могу судить. Все эти годы моим спутником было только одиночество, и Райан первый человек, встретившийся мне в Нижнем мире, с которым хорошо просто говорить.

— За что сидит твой отец? — спрашивает Кесседи, внезапно переводя тему. Вздрагиваю, как от удара.

— За убийство мамы, — его брови приподнимаются, но он ждет пояснения, не задавая вопросов. — Во флайере отказали тормоза. Они попали в аварию. В крови отца нашли алкоголь. Приписали умышленное убийство.

— Он был пьян?

— Нет, — пожалуй, это единственное, в чем я не сомневаюсь. — Важная сделка. Принял успокоительное для уверенности. На способность к вождению влияния никакого.

— Тогда — несчастный случай?

— Или подстава, — голос звучит резко. Злюсь, но вовсе не на собеседника. — Я думаю, что папу подставили.

— А ты уверен, что он жив?

— Полковник сказал, что жив, — взгляд Кесседи более чем красноречив. — Райан, — не выдерживаю, — что ты хочешь услышать?! Что я понятия не имею? Что мне было легче поверить СБ на слово и иметь хоть какую-то надежду и цель? — отворачиваюсь, понижаю голос. — Знаю, что он может быть давно мертв. Но когда я узнаю это наверняка, точно сломаюсь.

Никогда и ни с кем мне не приходилось раскрываться настолько. Не знаю, что на меня нашло. Какое дело может быть Райану до того, сломаюсь я или нет.

Еще расплачься у него на плече... Заткнись, Кэм!

— Ну что, попробуем? — вдруг спрашивает Кесседи.

Так резко вскидываю голову, что в шее что-то хрустит.

— Ты серьезно?

Уже привычная кривоватая улыбка.

— Вроде бы не шучу.

— А они? — бросаю взгляд на соседний барак.

— А им лучше знать поменьше. Как думаешь, зачем Коэн тащил их с собой?

— Смертники, — отвечаю, не сомневаясь. Иначе как объяснить, что в прошлый раз он вернулся один.

— Вот именно, — кивает Райан. — Если бы Коэн остался жив, они все были бы не жильцы. Мы можем хотя бы попробовать.

В горле ком. Сглатываю. Мы… Это «мы» звучит непривычно. Маняще и неправильно одновременно.

Кесседи протягивает руку.

— Ну что, умник, влипать, так влипать? Рискнем?

Протягиваю руку в ответ. Ладонь Райана сухая и теплая. Рукопожатие крепкое. Моя — предательски дрожит.

Почему-то так и казалось, что у Кесседи теплые руки. Руки потомственного хирурга с тонкими пальцами. Тоска по касанию… Внутри что-то ёкает. Где-то в районе солнечного сплетения. Торопливо убираю руки в карманы.

— Рискнем, — бормочу, опуская голову и прячась за козырьком. Не хватало ему еще увидеть покрасневшие щеки.

***

С Питом договариваемся, что он уходит и сообщает СБ о случившемся. Они проследят за нашим передвижением. А когда подойдем ближе к границе, на нас снова выйдут, и только после этого мы подадим сигнал сообщникам Коэна.

Питер больше кивает, откровенно побаиваясь Кесседи. На меня поглядывает, скорее, с сочувствием, мол, в обществе какого человека мне приходится находиться. Знал бы ты, Пит, что Райан — лучшее, что случилось со мной за эти четыре года.

Связной уходит, прихрамывая. Мы, не сговариваясь, провожаем его взглядом, а потом плетемся в барак.

Снег и не думает останавливаться. Следы часовой давности уже занесены. Канава, где покоятся тела Коэна и Фила, постепенно наполняется, и скоро не останется ни намека на то, что в ней что-то спрятано.

Со временем Питер напутал, как и со всем остальным. Прошло уже больше часа, а Проклятые по-прежнему спят. Даже Попс, которого «успокоили» первым. Райан обходит всех, проверяет пульс.

— Нормально, — сообщает с облегчением в голосе. Плечи устало опускаются. Осматривается. — Давай еще один костер разведем, что ли?

Киваю, соглашаясь. Прежний костер почти прогорел. В помещении холодно. Ежусь и иду искать материал для растопки. Райан подбрасывает дощечки в едва тлеющий огонь.

Нахожу в соседней комнате куски поломанного стула, приволакиваю, размещаю на свободном месте. Кесседи достает из своего рюкзака остатки книги, кидает мне. Ловлю, разжигаю огонь.

— Почему они приняли Коэна? — спрашиваю, стоя на коленях у нового костра и подкладывая бумагу под деревяшку. — Они любили и уважали Джека, а потом — раз! — и «Да здравствует король! »?

— Поединок, — откликается Райан, уже успевший, заново разжечь пламя. — Фред вызвал главаря банды на поединок и победил. Законы Нижнего мира. Его право на главенство было неоспоримо. По их меркам.

— И они так же примут тебя? — поднимаюсь с пола. Любуюсь своей работой. Отхожу, беру свое одеяло и подтаскиваю к огню.

— Угу, — Кесседи устраивается неподалеку. Садится, согнув ноги в коленях и обхватив их руками. — Если скажу, что был поединок.

— И скажешь.

— Скажу, — барабанит пальцами по штанине. — Куда мне деваться.

Вздыхаю с облегчением. Правильно. Меньше знают, крепче спят. Кстати о сне.

— Как думаешь, они еще долго? — указываю подбородком на спящих. Неосознанно копирую позу Райана.

— Да пусть себе, — отвечает. — По мне, чем дольше, тем лучше. Снег валит, некуда торопиться.

Бросаю взгляд на выход. Самые бойкие снежинки залетают в щель. У двери намечается сугроб. Райан прав, торопиться некуда. Все, что могло сегодня случиться, уже произошло.

Чувствую страшную усталость. Поспать бы. Зеваю.

— Спи, — замечает Кесседи мое состояние. — Я точно не усну, так что подежурю.

— Угу, — бормочу. Хотя следовало бы поблагодарить.

Укладываюсь и мгновенно проваливаюсь в сон. Без кошмаров.

29.

Девочка стремительно взбегает по ступеням крыльца. Распахивает дверь. Бросает школьную сумку у порога и мчится наверх по лестнице.

— Милая, все в порядке?! — кричит мама из комнаты.

— Все хорошо! — откликается девочка на бегу. На глаза рвутся непрошенные слезы. Она всхлипывает и упрямо вытирает их рукавом. — Все замечательно. Лучше всех, — бормочет уже себе под нос.

В комнате прохладно. Окна приоткрыты. Легкий ветерок колышет тюль в мелких бабочках и цветах. Девочка не любит духоту, но сейчас ей холодно. Подбегает к окну и с грохотом захлопывает раму. Холодно и обидно.

— Дорогая, — мать поднимается наверх и деликатно стучит в дверь, — могу я войти?

— Нет! — девочка плюхается на кровать, пинает плюшевого медведя, попавшего под руку.

— Хм… — повисает пауза. — Хорошо, — мама не настаивает. — Я ухожу, но если захочешь поговорить, ты же знаешь, я всегда выслушаю.

Девочка опять всхлипывает. Она не хочет говорить. Она ничего не хочет. Разве что провалиться сквозь землю. Но когда слышит удаляющиеся шаги на лестнице, вскакивает, распахивает дверь.

— Маааам! Не уходи!

Женщина останавливается. Разворачивается. Поднимается обратно.

— Ну и что происходит? — спрашивает строго, скрестив руки на груди. — А, юная леди? Почему истерика?

Девочка шмыгает носом. Садится на кровать, впившись пальцами в покрывало, и отворачивается.

— Шон пригласил Кимберли на бал.

Мать прикрывает дверь. Подходит. Садится рядом. Обнимает за плечи. Девочка упрямо дергает плечом, сбрасывая руку.

— Тебе, правда, так нравится этот мальчик?

— Нравится, — заявляет девочка уверенно. Она и сама не знает, с чего ей сдался этот Шон. Но ей хотелось, чтобы он пригласил на бал именно ее, а не выскочку Кимберли Свон.

— Ты же сама говорила, что и словом с ним не перемолвилась, — мягко напоминает мама.

— Зато Ким разливается соловьем, — бурчит зло.

— Ну, может быть, она ему на самом деле нравится…

— А я? — девочка вскидывает голову. — А я? Как же я?

Мать снисходительно улыбается.

— А ты понравишься другому мальчику, — ласково проводит по волосам, недавно коротко остриженным и потому торчащим в разные стороны. — А другой мальчик понравится тебе. И это будет по-настоящему.

Девочка некоторое время молчит. Да как мальчишка может понравиться по-настоящему? Они все не от мира сего. Шон, разве что, посимпатичнее других одноклассников.

— А как это по-настоящему? — спрашивает серьезно.

— Ты поймешь, — улыбается мать. — Дело будет не во внешности и не в популярности. Ты просто встретишь своего человека и не захочешь с ним расставаться.

— Как вы с папой? — девочка упирается лбом в материнское плечо.

— Как мы с папой, — соглашается та. — Я симпатизировала многим парням, но когда познакомилась с твоим отцом, то быстро поняла, что он самый лучший.

— Как поняла-то? — девочка поднимает голову, заглядывает в глаза. Мать говорит какими-то загадками.

— Сердцем, милая. Сердцем…

Улыбка матери. Глупость и наивность девочки. Фальшивая выдуманная влюбленность. Все это теперь так далеко.

Не хочу просыпаться. Мне тепло и спокойно. Непривычно и в то же время хорошо. Лежу с закрытыми глазами, чувствуя, как приятно подпекает бок костер.

Костер!

Осознание и воспоминания о том, что предшествовало сну, бьют по голове. Коэн, Пит, Фил, Кесседи…

Отбрасываю одеяло. Сажусь. Возле меня никого нет.

Тру глаза, часто моргаю и осматриваюсь. А вот и Проклятые. Проснулись, а теперь сидят вокруг большего костра, зажженного еще при Коэне. Не хочу влезать. Раз меня никто не будил, значит, мое присутствие не требуется.

Сажусь поудобнее, набрасываю одеяло на плечи, обхватываю колени. У костра хорошо. Не разожги мы второй, в такую погоду пришлось бы туго. Уже совсем темно, но снег не прекращается. У порога собрался приличных размеров сугроб. Штиль закончился. Угрожающе воет ветер.

— Зачем ты вызвал Фреда? — слышу испуганный голос Попса. — Что произошло?

— Убивший главаря — новый главарь, — басит Курт.

— Фред, правда, мертв? — не верит Олаф. Он был приближен к Коэну больше других.

— Правда, — голос Райана лишен эмоций. — Лежит в канаве за соседним бараком. Кто не верит, можете раскопать.

Повисает молчание. На какое-то мгновение мне становится страшно, что законы Нижнего мира законами Нижнего мира, а нового главаря не примут.

— А где Фил? — спрашивает Рид, первым заметивший пропажу.

— Он тоже мертв.

— Ого! — ахает Кир. — Так в этом все дело?! Фред убил Фила, а ты за это вызвал его на поединок, да?

Вздрагиваю. Эта версия просто гениальна, и стирает большинство вопросов. Нельзя ее упускать!

— Так все и было, — вытягивая шею, подаю голос из своего угла. — Я свидетель! — надеюсь, после этих слов мне не будет являться в кошмарах разъяренный призрак блондина.

Головы поворачиваются в мою сторону. Райан дарит мне хмурый взгляд, но молчит. Он тоже понимает, что предположение Кира играет нам на руку. Поэтому не оспаривает.

— Так что вот так, — подводит итог Кесседи. — Вы или со мной или идете своей дорогой. Я никого не держу. Но кто останется, должен подчиняться.

— Да куда мы, — Брэд.

— Я всегда с тобой, — Курт.

— Банда есть банда, — Олаф.

— Все с тобой, Кесс, — высказывается Рид.

— Мы и раньше тебе подчинялись, — поддакивает Кир, широко улыбаясь, довольный умным высказыванием.

— Вот и отлично, — а вот улыбка у Райана натянутая. — Ждем окончания снегопада и идем дальше.

— Куда? — спрашивает Олаф. — У Фреда же был план…

— Теперь этот план есть у меня, — обрывает его новый главарь, не дав пуститься в рассуждения. — И мы идем к границе Верхнего мира.

— Чего?!

— Ого!

— Ничего себе!

— Мы перелезем через стену? — наивный Попс.

— Перелетим, — обещает Райан, тоном, мгновенно пресекающим дальнейшие расспросы. — А сейчас отдыхаем и набираемся сил.

Члены банды торопливо кивают. В глазах смятение и надежда. Интересно, когда Коэн сменил Джека на посту главаря, они тоже верили в светлое будущее с новым командиром?

Кесседи встает со своего места. Отходит от остальных. Приближается ко мне. Молча слежу за ним взглядом. Темные круги под глазами, осунувшееся лицо. Он ведь и не спал вовсе. Это я тут отсыпаюсь в свое удовольствие.

Это будет по-настоящему…

Вздрагиваю. Трясу головой, чтобы отделаться от воспоминаний о сне. Приснится же.

— Ты чего? — замечает Кесседи мое странное поведение.

— Ничего, — бурчу.

Садится рядом. Смотрит на огонь.

— Мы вдвоем у одного костра. Они впятером у другого, — говорю шепотом, чтобы нас не услышали. — Костер главаря неприкосновенен?

— Ага, — отзывается Райан. — Они привыкнут к новым порядкам, — замолкает на некоторое время, потом заканчивает: — Если успеют.

— А как было при Джеке? — интересуюсь.

Косится в мою сторону:

— Ты про костры?

— Угу.

— По мере необходимости, — пожимает плечами. — В большом помещении несколько. В маленьком — один. А потом мы поселились в доме Гвен, и необходимость в кострах отпала.

— Так это Джек устроил жилье в доме Гвен и Рынды? — удивляюсь, почему раньше это не пришло мне в голову.

— Ну не Коэн же, — хмыкает Кесседи. — Фред думал о том, как бы поиметь женщину, договориться с ней он бы не додумался.

Замолкаю и несколько минут просто пялюсь в огонь. Языки пламени завораживают и убаюкивают. Снова тянет в сон. Непривычно тепло.

— Умник, — тихо окликает Райан.

— А? — поворачиваюсь к нему. Смотрит серьезно.

— Ты все мне рассказал?

— Ты о чем?

Пожимает плечом:

— Обо всем. Мы уже вляпались достаточно глубоко, но я планирую увязнуть еще глубже. Мне нужно знать. И если ты что-то еще не сказал, говори сейчас.

Сглатываю. Райан, если бы ты знал…

Здесь и сейчас мне очень хочется ему рассказать. Всю правду. Без остатка.

Нет.

— Я все тебе рассказал, — заверяю.

Кесседи сверлит меня взглядом, потом отворачивается. Плечи расслабляются.

— Хорошо, — верит. — Все, так все.

Осторожно выдыхаю. Нервы. Чертовы нервы.

— Знаешь, что не дает мне покоя, — снова заговаривает. — Неужели все эсбэшники такие растяпы, или нам достался такой редкий экземпляр?

Думаю несколько минут, прежде чем ответить.

— Полковник не показался мне дураком, — высказываюсь. — Дельный мужик. Серьезный. Кто знает, какой на деле. Но он и не оперативник.

— Служба безопасности, — произносит Кесседи на манер ругательства. — Такой службе нужна еще одна служба. Желательно Спасения.

Вздыхаю. Кладу голову щекой на колено.

— Они расслабились. Тихая и спокойная жизнь в достатке. Преступности почти нет. Теракты для них как гром среди ясного неба.

— Не удивлюсь, если заказчик, за которым они так охотятся, один из них. Например, твой полковник.

— Коннери? — хмурюсь.

— Ну, это бы объяснило, зачем он послал на дело этого олуха, — Кесседи усмехается. Понимаю, что про Коннери он несерьезно.

Шутит, значит, отошел. Хорошо.

— Ты бы поспал, главарь, а? — советую.

— Главарь, — повторяет Райан одними губами. — Да уж… — встряхивается, отбрасывая хмурые мысли. — Тут ты прав, умник, — говорит почти что весело. — Ну, на то ты и умник, чтобы быть правым.

— Да иди ты, — наигранно обижаюсь.

Здесь и сейчас в отсутствие Коэна мне, правда, легко и спокойно. А что если связываться с СБ нет смысла? Вдруг первый пришедший Райану в голову вариант был единственно верным? Помочь Службе Безопасности взять подельников Коэна, и уйти, куда глаза глядят? И мне можно было бы остаться с ними. С этим главарем пребывание в банде не было бы мне в тягость. Скорее, наоборот.

А потом Кесседи однажды узнает правду. И все изменится. Нет уж.

Райан расправляет одеяло и укладывается спать спиной ко мне. Некоторое время сижу и просто смотрю на него. Потом вздыхаю и отворачиваюсь.

«Это будет по-настоящему, — говорила мать девочке. — Ты узнаешь…»

Поджимаю губы. Жаль, что девочка умерла. Возможно, как раз сейчас она бы нашла это «настоящее».

Но девочки давно нет. Есть только я.

На улице завывает метель. В другом углу помещения тихо переговариваются Проклятые. Им нужно переварить и принять то, что теперь у них новый главарь. Не беспокоюсь. Райана ценят и уважают. С этим не будет проблем.

Ложусь набок. Укрываюсь с головой. Хочу просто забыться.

30.

Мы больше не идем ночами. Ожидаем прекращения снега, и выступаем с утра. Не прячемся, а, наоборот, надеемся, что не пропадем с радаров СБ.

В первые несколько дней в банде чувствуется напряжение. Проклятые с опаской поглядывают на Райана, ожидая изменения в его поведении в связи с новым статусом. Но ничего не происходит. Кесседи ведет себя как обычно.

Снега по колено. Идти тяжело. Но больше нет Коэна, который бы гнал банду вопреки всему вперед на предельной скорости. Мы продираемся через сугробы ровно столько, чтобы устать, но еще не падать с ног, и устраиваем привалы. Лишь потом отправляемся в путь.

Проходит еще несколько дней. Должно быть, до границы уже рукой подать. Жилых или даже бывших жилых поселков больше не попадается. Вокруг только снег и никакого укрытия. Кажется, что мы в непроглядной снежной пустыне, куда не ступала нога человека.

Когда идем шесть часов кряду, а пейзаж не меняется, Райан командует привал. Солнце садится, на небосводе становятся видны редкие звезды.

— Делать нечего, ночуем под открытым небом, — объявляет новоиспеченный главарь.

Проклятые переглядываются. В глазах и на лицах сомнение. Всеобщее недоумение высказывает Олаф:

— Кесс, ты уверен? Без костров мы замерзнем насмерть. А огонь может привлечь внимание патрулей, других банд или вообще Службы безопасности Верхнего мира.

Морщусь и опускаю голову, чтобы козырек скрыл лицо. Служба безопасности, как же. Где они все эти дни?

— А похоже, что я неуверен? — огрызается Райан. Молодец, не хватало еще, чтобы члены банды начали в нем сомневаться.

Олаф тушуется:

— Нет, я просто…

Отлично, нужный эффект достигнут. Голос Кесседи смягчается:

— Здесь нет никого и ничего. Ни одна банда так далеко не забредет. Патрули эту территорию не контролируют. А СБ… СБ на нас плевать.

Склоняюсь к тому, чтобы согласиться. Со встречи с Питером и смерти Коэна прошло три дня. Связного забрали свои. Пусть, ему требуется лечение, но он же там не один. Неужели нельзя послать к нам еще кого-то? Пит обещал, что с нами выйдут на связь до того, как мы достигнем границы. Так где же они? Коннери не нашел, кем заменить Питера? Тогда что мешало прийти ему самому, черт его дери?

Эти вопросы распирают меня изнутри не первый день. Прошлую ночь удалось поспать только пару часов. Все время казалось, что вот-вот мимо нашего укрытия промелькнет тень, кто-то поскребется в дверь, выпустит петарду в небо, в конце концов. Но ничего не случилось. Банда переночевала в заброшенном бараке и пошла своей дорогой. От СБ — ни звука.

Могли ли они передумать? Что, если после провала Пита, а следовательно, и моего, план был изменен? На нас никакой надежды, и они отправились прорабатывать остальные варианты? Тогда… что? Есть ли смысл связываться с подельниками Коэна? Да и сработает ли коммуникатор, когда мы окажемся ближе к границе?

Вопросы, вопросы… Ответов нет.

Общими усилиями расчищаем место для ночевки. Снега навалило мне чуть выше колена. Расчистив небольшую площадку, чтобы все могли уместиться, получаем неплохое укрытие от ветра. Снег выполняет роль стен по всему периметру, невысоких, но это лучше, чем ничего.

На прошлом привале в нежилом доме Райан велел каждому собрать дрова, дощечки и обломки мебели — кто, что найдет, — связать веревкой и нести с собой. Это было встречено всеобщим недоумением. Зато теперь есть из чего разжечь костры в открытом поле.

Честно говоря, когда Кесседи распорядился нести с собой материал для растопки, мне тоже показалось, что это излишняя перестраховка. Даже если так, Райан перестраховался, и не прогадал. Вокруг нет никого и ничего.

Для розжига уходят последние страницы книги и ее обложка. В костер идет почти все дерево, которое принесли. В рюкзаках почти не осталось еды. Всё, у нас кончилось всё, а СБ не кажет носа. Что дальше-то?

Несколько раз ловлю себя на глупом желании встать, раскинуть в стороны руки, задрать голову и кричать в небо: «Что дальше?! » Но, помнится, трюк с вызовом СБ взмахом руки провалился. Да и следят они еще за нами или уже списали со счетов и отложили наши ненужные досье в коробку и убрали на склад?

Уходят почти все ресурсы, потому что без крыши над головой слишком холодно. Разжигаем сразу три костра. Первый — для Курта и Олафа, второй — близнецам и Попсу, третий — нам с Кесседи. Меня как-то негласно провозгласили в помощники главаря, и то, что мое место рядом с ним, не обсуждается.

Когда костер разгорается, заворачиваюсь в одеяло, как гусеница. Сажусь, достаю из рюкзака последний кусок вяленого мяса и лениво жую, пялясь на огонь. На завтрак у меня уже ничего нет. Не страшно. Хорошо хоть с водой проблем нет — снега вокруг больше, чем нужно.

Кесседи устраивается неподалеку. Не ест и не пьет.

— У тебя закончилась еда? — интересуюсь.

Дергает плечом, отчего с того сползает одеяло, и ему приходится ловить его и поправлять.

— Что-то, вроде, осталось. К черту ее.

Понимающе киваю. Аппетита нет и у меня. Но есть надо.

— Не дури, — высказываюсь. Не продолжаю мысль, он и так понимает, что я имею в виду.

— Угу, — отзывается. Молчит, некоторое время смотрит на огонь. — Думаешь, они не появятся? — вдруг спрашивает совсем тихо.

Не могу сказать, что вопрос застает меня врасплох. Но все равно вздрагиваю.

— Не понимаю, что у них на уме, — признаюсь. — У них была тысяча возможностей вернуться, прислать кого-нибудь.

— И тысяча причин не возвращаться, — мрачно добавляет Кесседи.

— И это тоже, — соглашаюсь. — Ты передумал? — спрашиваю спокойно. Если он решит не связываться с «верхними» и пойти в обратную сторону, мне придется это принять.

— Зайти так далеко и развернуться? — хмыкает, не смотрит в мою сторону.

— Как вариант.

— Все наши варианты поганые, — кривится. Возразить нечего. — У нас кончилась еда и вода, — продолжает. — От жажды среди снега не умрем. А с едой перспектив мало. До ближайших жилых бараков дня три пути. И с нами там никто не поделится. Придется грабить.

Грабить мне претит. Но выживание этого стоит. Оружие есть.

— Три дня голодовки не проблема, — напоминаю.

— Это если мы сейчас развернемся и пойдем обратно.

— Но мы не пойдем, — это не вопрос.

Райан отворачивается, проходится взглядом по Проклятым. Близнецы еще сидят, что-то жуют и тихо переговариваются. Попс завернулся в одеяло на манер спального мешка, и уже спит. Олаф уже улегся, но то и дело возится и переворачивается с боку на бок. Курт лежит на боку, подставив под голову согнутую в локте руку, и задумчиво смотрит на огонь. Что у каждого из них в голове? О чем думают? Чего ждут?

— Я не хочу развернуться и сбежать только потому, что страшно, — Кесседи отводит глаза от своих подопечных. — Но если развернусь сейчас, до конца жизни буду думать, что случилось бы через пару дней, если бы не струсил, — уж кем-кем, но трусом я Райана, определенно, не считаю. Пауза. — Проблема в том, что я решаю не только за себя.

— Ты предложил им уйти, — напоминаю, — каждый и них решил, что остается с тобой.

— Тоже верно, — соглашается, не продолжает.

Сидим молча. Холодно. Зубы постукивают. Подсаживаюсь ближе к огню.

— Значит, продолжаем путь к границе, — подытоживаю.

— Так точно, умник, — Кесседи дарит мне кривую улыбку. — И молимся всем чертям, чтобы Коэн был прав, а его коммуникатор работал. Потому что, если мы подойдем к границе, а с нами никто не свяжется, голодать на обратной дороге придется значительно дольше, — задумчиво поджимает губы: — Если эта обратная дорога будет, и нас не перестреляют «верхние» при подходе к охраняемой территории.

Райан озвучивает мои мысли. Думаю эти дни о том же. Все строится на «если».

— Коэн слишком уверенно вел банду в этом направлении, — рассуждаю вслух. — Значит, какая-то договоренность с «верхними» у него существует.

— Возможно, да, а возможно и нет. Коэн часто слышал то, что хотел слышать, — напоминает собеседник. — Но это все пустой треп. Мы все равно идем туда.

Вздыхаю. Повторяю недавние слова Райана:

— Тоже верно.

Поднимаю глаза в небо. Уже совсем темно. В черноте сверкают миллионы звезд. Где-то там, люди путешествуют в космосе, по службе или туристы. Вселенная огромна. Время мирное. И человечество спокойно бороздит просторы космоса. Только Нижний мир Аквилона словно вырван из современности.

Заговариваю:

— Ты скучаешь по Верхнему миру? По теплым планетам, путешествиям? Свободе? Идти, куда хочешь, общаться с теми, кто нравится?

Поворачивается ко мне. Прищуривается. Смотрит задумчиво.

— О цивилизации, хочешь сказать? — киваю. — Не особо. Я скучаю только по родным. Если бы они были живы, можно было бы жить и здесь.

— Ты не простил своего отца? — не знаю, зачем спрашиваю и для чего лезу так глубоко в личное.

По взгляду Райана понятно, что он думает о том же: какого черта мне надо. Но все же отвечает:

— Простил, наверное. Но принять его поступок никогда не смогу, — замолкает, подкладывает деревяшку в огонь. — А ты? Расскажи мне о своей семье.

Удивленно раскрываю рот и снова закрываю. Просьба неожиданна. Откашливаюсь, пытаясь скрыть замешательство.

— Обычная семья, — отвечаю. — Отец работал инженером. Открыл собственную строительную фирму. Добился успеха. Мама была учительницей. Преподавала древнюю литературу Земли. С моим появлением ушла с работы и посвятила жизнь семье. Все просто и банально. А однажды они полетели вместе на флайере и не вернулись. За мной пришли люди в форме и опечатали дом, — руки совсем ледяные, тру ладонь о ладонь, чтобы согреться. Райан слушает. Не торопит. — Даже не знаю, кто и как хоронил маму. Меня не выпускала соцслужба. Папу удалось увидеть только на суде. И то понятия не имею, кто додумался меня туда привести. Просто посадили на скамью в первом ряду и не обращали внимания. А потом его осудили, дали пожизненное и увели. Меня отправили «вниз».

— И не осталось родных?

— Остался папин брат, — мрачнею. — На связь он не выходил. Мне никому звонить не позволяли. Он появился однажды сам. Еще до Нижнего мира. Пообещал, что дело всего в нескольких днях. Что заберет меня, поможет папе. Мы же семья, — опускаю глаза на этом слове. Мне казалось, что все давно прошло, но нет. Стоит заговорить об этом вслух, чувства возвращаются. Пожалуй, никогда не прощу дядюшку Квентина. Не за то, что не помог. А за то, что обещал.

— Он не смог? — спрашивает Райан.

— Или не стал. Или не нашел меня, — отвечаю. — Но я думаю, что не стал, — несмотря на крах базы данных и глобальный переполох по этому поводу в тот момент, мое имя не менялось. — Найти мой завод не составило бы труда. С его деньгами и связями, тем более.

— Извини, — вдруг произносит Кесседи.

— За что? — не понимаю.

— За то, что спросил, — отвечает просто.

Мне следовало бы сказать: «И ты меня». Но я молчу. Киваю. Наконец, понимаю, как он себя чувствовал, когда мне хотелось получить информацию о Джеке Смирроу. Как фрукт, который чистят острым ножом, забираясь под кожуру.

Так и сидим у костра. Райан больше ничего не говорит. Мне тоже не хочется.

Мне достаточно знать, что рядом находится человек, от которого не ждешь ножа в спину.

***

Снимаемся с места с рассветом. Мне все же удалось уснуть и даже проспать часа три. Удивительно, но без снов.

Кесседи, как всегда, идет замыкающим. Предпочитает видеть банду перед собой и быть уверенным, что никто не отстал, не упал в канаву или не подвернул ногу. Держусь неподалеку.

Иду на несколько шагов впереди Райана, когда слышу, знакомое «пиликанье». Звук, который ни с чем не перепутаешь.

Резко оборачиваюсь. Кесседи достает коммуникатор из кармана. Экран светится, прибор вибрирует. Звук вызова разносится в морозном воздухе. Бьет по нервам, как кувалда. Хотя на самом деле совсем негромкий.

Делаю шаг назад, заглядываю Райану через плечо. На экране нет номера вызывающего, только слово «Контакт». Номер скрыт, аппарат сломан, или это особая настройка?

Переглядываемся с Кесседи. Что говорить и делать, никто из нас понятия не имеет.

— Стойте! — кричит Райан остальным, а затем решительно нажимает «Принять вызов».

Сначала слышны только помехи. Что-то шипит и бряцает, потом стихает.

— Коэн? — доносится из динамика грубый мужской голос.

Кесседи бросает на меня взгляд. Пожимаю плечами. Потом быстро киваю.

— Да, — отвечает. Надеюсь, Коэн свел не слишком близкое знакомство с этими людьми, и они не услышат несоответствие голоса. Полгода с последнего разговора — срок немаленький.

— Не ждали тебя так рано, — кажется, пронесло. Голос с той стороны спокойный.

— Кое-что изменилось, — сдержанно отвечает Райан.

— Но раз ты в зоне действия комма, все в силе? Я правильно понимаю?

Снова переглядываемся.

— В силе, — подтверждает Кесседи.

— Сколько с тобой?

— Шестеро.

— Хм… Маловато, но хватит, — вижу, как Райан напрягается при этих словах. Крепче сжимает коммуникатор. — Ладно. Я понял. Врубай на комме пеленгатор, и ждите. Как только поймаем «окно» в работе СБ, сразу к вам. Своих подготовь… Ну, ты понял, чтоб не как в тот раз. Чуть не попались, пока твои идиоты пялились на флайер.

Вот теперь Кесседи уже просто скрипит зубами.

— Подготовлю, — обещает.

— Лады. Отбой.

Тишина.

— И что это только что было? — бормочу себе под нос.

— Последний шанс смотаться, вот что, — зло отзывается Райан. Еще вопрос, на кого он сейчас злится: на меня, на СБ, на таинственных нанимателей Коэна или на ситуацию в целом. — Где этот чертов пеленгатор? — вертит прибор в пальцах.

— Можно я? — протягиваю раскрытую ладонь.

Смотрит с сомнением, но отдает. Рассматриваю прибор. Очень старый. Должно быть, старше и меня, и Кесседи. Как бы ни старше моего папы. Все верно, старую технику отследить сложнее. К тому же, она явно уже списана и не числится ни в одной базе.

Кручу в руках. Нет привычных кнопок, какое-то вращающееся колесико. Прокручиваю, одновременно нажимая. Что-то отщелкивает. Экран начинает мигать зеленым светом с одинаковыми временными интервалами. То загорается, то гаснет.

— Умник, ты еще и знаток антиквариата, — присвистывает Райан.

— Умникам положено, — усмехаюсь и возвращаю коммуникатор. Кесседи одаривает его подозрительным взглядом, а затем убирает в карман. — Кажется, нам только что назначили встречу, — подытоживаю весело. Нервы. — Ждем гостей.

— Которые могут перестрелять нас, как только увидят, что Коэна здесь нет, — «оптимистично» добавляет Райан.

— Не без этого, — соглашаюсь.

— Эй! Вы чего там застряли?! — орет Курт, ушедший дальше всех вперед.

— Ничего! — кричит Кесседи и машет рукой. — Идите дальше! Догоним!

Курт слушается, отворачивается и продолжает пробираться через сугробы вперед. Остальные следуют за ним. Только Попс несколько раз опасливо оборачивается. Он ближе всех к нам и не мог не слышать звонок.

— Черт-те что, — высказывается Райан. — Шестерых им мало. Зачем они им?

— Ты знаешь, — напоминаю. Смертники.

— Да уж, — не спорит. Матерится вполголоса. — Пошли, умник. Выберемся из этой низины и остановимся.

Киваю. У СБ был шанс связаться с нами, но они им не воспользовались. Помнят ли они еще о нашем существовании? А если помнят, не перестреляют ли вместе с таинственными террористами?..

31.

Идти больше некуда и незачем. Останавливаемся. Расчищаем снег. Усаживаемся и ждем.

Райан напряжен. Раскрывает рот, только чтобы дать кому-то короткое распоряжение. Проклятые подавлены, потому что ничего не понимают, но и спрашивать новоиспеченного главаря не решаются. Слишком свежи воспоминания о прошлом и о том, что будет за излишнее любопытство. А Кесседи не спешит просвещать членов банды, хотя именно об этом просил (приказал) голос из коммуникатора. Не уверен, что кто-то на самом деле прилетит? Не верит, что мы можем улететь с ними?

Не задаю вопросов. Вообще не лезу. Сижу у разведенного костра, обняв руками колени, и молчу. Поглядываю то на Кесседи, то на остальных Проклятых и внушаю себе, что все идет по плану. Знать бы еще, что это за план. Уже не мой, и не СБ. Просто план. Так думать приятнее, чем признать очевидное — все полетело к чертям.

Хотелось бы знать, что творится в голове Райана. В конце концов, он взял на себя ответственность за пять человек. Я — шестой, но себя не считаю. Кесседи точно за меня не в ответе. Хотя, если бы не я, ничего этого бы не было. Чертовски не хочу, чтобы он платил по счетам за меня. И они тоже. Не питаю к Проклятым теплых чувств, но и причиной их скорой кончины быть не хочу. «Поздно, — назойливо нашептывает внутренний голос. — По твоей вине они вляпались во все это по самое горло».

Совсем рядом скрипит снег. Рядом никого нет, кроме членов банды. Поэтому не реагирую раньше времени.

— Привет, — раздается сверху голос Курта.

Неожиданно. Курт не болтун. По большей части молчит да хмуро зыркает на всех. Еды нет. Может быть, голод сделал самого упитанного из нас более общительным?

Поднимаю голову. Прищуриваюсь. Солнце, отраженное от снега, бьет по глазам.

— Привет, — отвечаю эхом. — Виделись, вроде.

Курт присаживается на корточки рядом. Так можно говорить тише.

— Что происходит? — спрашивает, заглядывая в глаза. Приехали.

— Почему спрашиваешь меня? — отвечаю вопросом на вопрос. Кесседи находится в паре метров от нас. Логичнее было бы задать вопрос главарю.

Курт следит за моим взглядом, затем быстро отводит свой, чтобы Райан не заметил, что мы его обсуждаем.

— С твоим появлением в банде все изменилось, — выдает. — Поэтому спрашиваю тебя.

Хмурюсь. В первые недели меня вообще не выпускали из кухни. Что же, по его мнению, изменилось? Ничего не говорю. Только пристально смотрю из-под козырька кепки. Жду пояснений. Курт ежится, поднимает воротник повыше.

— После смерти Джека Кесса как подменили, — сообщает доверительно. Ну надо же. — Он общался с остальными только по делу. Ну, может, с Мышем чуть мягче, — упоминание о мальчишке отзывается тупой болью в груди. Невинная жертва. Еще одна невинная жертва Нижнего мира, напоминаю себе. Сколько тебе уже довелось их увидеть? — А с тобой Кесс стал общаться. Понимаешь? — заканчивает многозначительно.

Мотаю головой. Нет, не понимаю.

— Ну, стал, — пожимаю плечами. — Меня поселили в его комнату. Вот и стал.

— А до тебя к нему поселили Фила, — а вот при упоминании этой жертвы, внутри полное равнодушие. — И он вылетел оттуда с вещами в тот же день, — дергаю плечом. Информация для меня новая, но не несет с собой никакой смысловой нагрузки. На месте Кесседи, мне бы тоже не захотелось иметь такого соседа. — Кесс тебя принял, и он тебе доверяет, — пауза. — Больше, чем нам.

А это еще что? Ревность?

— Это его выбор, — отрезаю. Еще Райана мы не делили. Что, он кукла, что ли?

— Ты ведь знаешь, куда мы идем, — на этот раз не вопрос. — Скажи.

Разговор начинает меня раздражать.

— Ты с Райаном уже не один год, — шиплю. — Он твой друг. Так иди и задай этот вопрос ему.

— Кесс теперь главарь, — мы явно говорим на разных языках. — Главарь говорит то, что считает нужным. Ему не задают вопросов, — пристрелиться!

— Мы идем туда, куда вел вас всеми любимый Коэн, — чистая правда. — Так что ничего нового не происходит.

— Но ты знаешь, зачем Кесс продолжает вести нас туда, — не сдается Курт.

— Чтобы спасти ваши задницы, — окончательно выхожу из себя. Оглядываю банду. В нашу сторону не пялится только Кесседи. — Ты, что, парламентер? — морщусь.

— Парла?.. — переспрашивает. Не знает слова.

— Пришел спросить за всех? — перефразирую.

— Ну-у, — мнется. — Что-то вроде того.

— Скажи мне, — говорю предельно серьезно, — вам хорошо жилось при Коэне? Нравилось ему подчиняться? — Курт молчит, но все и так ясно. — А Райан? Он сделал кому-то плохо? Хоть раз злоупотребил своей властью? — здоровяк Курт активно мотает головой, в глазах удивление, как такое вообще пришло мне в голову. Удовлетворенно киваю. — В таком случае, — заканчиваю, — идите и спросите у него напрямую все, что вам хочется знать. Я не передатчик.

Курт отклоняется от меня, будто получил удар. Смотрит подозрительно. Потом встает и отходит. Все еще злюсь. Развели закулисные игры.

В животе урчит. Хочется есть.

Краем глаза замечаю движение: члены банды подтягиваются к Кесседи. Облегченно вздыхаю. Хоть мы и говорили на разных языках, Курт меня услышал.

***

Стоит захотеть побыть в одиночестве и отсесть в сторонку, так начинается паломничество. Успеваю задремать, сидя у костра все в той же позе, как появляется Кесседи.

— Спишь?

А что, не видно? Давлю в себе раздражение. Все на нервной почве.

— Нет, — отвечаю. Отрываю щеку от колен. Поднимаю голову.

Райан опускается на корточки справа от меня, как и Курт пару часов назад. Если Кесседи главарь, то я кто? Темный кардинал? Чего ко мне все ходят на личные беседы?

— Ты отправил остальных устроить мне расспросы? — спрашивает. Смотрит серьезно.

— Я, — отвечаю прямо.

— Спасибо, — такого точно не ожидаю. Отупело моргаю. — А то я думал, так и будут от меня шарахаться, — поясняет.

— Да уж, — передергиваю плечами. — Закон Нижнего мира: не приближайся к главарю.

Кривится.

— Угу. Именно так.

— Не за что, — усмехаюсь. Потом становлюсь серьезнее. — Рассказал?

— Вкратце. Без СБ, террористов и шпионов. Сказал, что у Коэна была сделка с «верхними», и я попробую сделать так, чтобы она осталась в силе.

Если нас не перестреляют на подлете, обнаружив, что Коэна с нами нет. Но никто не произносит этих слов вслух.

— Что Коэн мог получать за то, что поставляет им смертников? — спрашиваю в пустоту.

— Деньги? — предполагает Кесседи.

— Куда ему их тратить? — сомневаюсь. — Тут нет магазинов.

— Может, он не собирался возвращаться.

— Тоже вариант, — соглашаюсь. Возможно, в планах Коэна было заработать за несколько «ходок» достаточно, чтобы обосноваться в Верхнем мире или вообще сбежать с Аквилона. Хотя второе сомнительно. Тот, кто всю жизнь провел «внизу» слишком далек от других планет.

— Попрошу денег, — решает Райан. — Если ошибёмся, уже не узнаем.

— Когда ждешь смерть, она никогда не приходит, — замечаю. — Смерть всегда неожиданна.

— Умник, — Кесседи морщится, отмахивается, — философа выключи.

— Ладно, — охотно слушаюсь.

— То-то же, — усмехается. Подбадривает сам себя, понимаю. — Разберемся по ходу.

Только раскрываю рот, чтобы сморозить очередную глупость, которых в обществе Райана из меня сыпет все больше, и замираю. Всматриваюсь вдаль. Только что показалось, что в небе что-то есть. Потом опять ничего. И вот опять.

— Смотри, — указываю рукой направление.

— Куда?

— Вон, опять!

Кесседи щурится, снег слепит.

— Да вон же! — вскакиваю.

Райан тоже выпрямляется. Смотрит в указанную сторону. Теперь уже не сомневаюсь — маскировочное поле! Минус таких полей именно в том, что оно прикрывает от радаров, но невооруженным глазом предмет или аппарат, который прячут, по-прежнему можно увидеть. Особенно на солнце. Мне еще папа рассказывал. Чертовски дорогая штука. Такие только у военных. Так все-таки террористы — люди с полномочиями? Или настолько богаты, что прикупили полезную штуку на черном рынке?

— Вот и гости, — мрачно констатирует Кесседи.

— Угу, — отзываюсь. По спине пробегают мурашки. Вот и дождались. Где вы, чертова СБ? Следите ли за нами? Собираетесь ли появиться откуда ни возьмись с тяжелой артиллерией и положить тут всех, не разбираясь? Или захватить на всякий случай и наших, и ваших? Черт вас дери, вы хоть что-то собираетесь делать? Вы еще помните о нас?

Все эти дни мы ждали полковника, Питера или того, кто его заменит. Ожидали, что нам расскажут новый план или сообщат, что операция закончена, арестуют или отпустят на все четыре стороны. Но никто точно не ждал, что не произойдет ни-че-го.

Метров за пятьдесят от земли флайер становится хорошо виден. Серебристый. Остроносый и острокрылый. Обычная гражданская модель. Таких в Верхнем мире сотни. В точно таком, только красного цвета, разбились мои родители. Папа даже учил меня его водить. Просто. Не случись того, что случилось, у меня уже были бы права, и свой такой аппарат…

Смаргиваю видения неслучившейся жизни. Ни к чему это.

Стою рядом с Кесседи. Остальные чуть в стороне. Тоже заметили. Лица испуганные.

Флайер плавно садится в снег и замирает. Ничего не происходит.

— Ну, по крайней мере, с воздуха огонь не открыли, — бормочу.

— И СБ не бросились на перехват, — вторит Райан моим рассуждениям. — Вот что, умник, стой тут, — возмущенно вскидываю голову. Какого еще черта?! Но быстро сникаю под тяжелым взглядом. — Стой тут с остальными и не высовывайся, — повторяет тверже. — Я в это влез, я и попытаюсь выкрутиться.

— Угу, — сдаюсь. Даже отступаю на шаг. Кесседи прав. Нового главаря могут принять всерьез. А вот нового главаря и его прихвостня — вряд ли. Ему требуется показать, что вполне может заменить собой Коэна, а мне — держаться тише воды, ниже травы. Ну, или в нашем случае, ниже сугробов.

Райан оставляет меня позади и решительно направляется к флайеру. Олаф дергается в ту же сторону. Быстро иду наперерез и хватаю за рукав. Проклятый смотрит на меня с удивлением. Верно. Кто я, чтобы ему мешать или давать распоряжения?

— Райан сказал ждать его и не дергаться, — заявляю. — Всем понятно? — оглядываю остальных. Получаю в ответ кивки. Вот и хорошо.

Убедившись, что от банды ждать сюрпризов не стоит, превращаюсь в зрение и слух. С первым проблем нет, а вот второе подводит. Ни черта не слышно.

У флайера открывается дверца, и в снег спрыгивает мужчина в черной одежде. Крупный. Спортивный. Неюный. Лет сорок, не младше. Лицо суровое, темные брови сдвинуты к переносице. Вижу, как «гость» тянется к кобуре на поясе при виде Кесседи. Хмурится еще больше. Теперь все мое внимание сосредоточено на оружии. Холодном, блестящем на солнце.

Райан подходит ближе. Что-то говорит. Мужчина смотрит недоверчиво. Говорит в ответ.

— Он ведь его не убьет? — шепчет Попс, оказавшийся возле меня.

— Не знаю, — отвечаю на автомате. Вот черт. Одергиваю себя. — Конечно, нет.

— Что, не хочешь этого дядьку в главари? — неожиданно зло высказывается Олаф.

Приподнимаю брови. Благо под кепкой не видно. Оказывается, я слишком плохо знаю банду. У Олафа есть чувство юмора. Мрачное, как и все в Нижнем мире. Но мне, определенно, близкое.

— Никто никого не убьет, — тем временем вставляет Рид. Кир, стоящий от него по правую руку интенсивно кивает. — Слишком много смертей за неделю.

Оставляю при себе готовое сорваться с языка замечание, что лимит смертей никем не фиксирован.

Кесседи и мужчина с оружием продолжают разговаривать. Черт, как же я хочу слышать их разговор!

«Верхний» указывает на нас свободной рукой. Райан качает головой. Что-то объясняет. Разговаривают — уже хорошо.

Заставляю себя отвернуться. Оглядываю Проклятых, чьи взгляды устремлены на место переговоров. Выдыхаю. Убираю волнение поглубже.

— Кто-нибудь уже видел флайеры вблизи? — спрашиваю.

Переглядываются.

— Откуда? — отвечает Рид за всех.

— Ты, что ли, видел? — басит Курт, сдвигая брови.

— Видел, — ошарашиваю. Удивляются. Не верят. — Летал, — дожимаю. Не спорят. Смотрят во все глаза. — Если Райан сейчас договорится, — продолжаю, — нам придется полететь вместе с этими людьми.

— Он договаривается с ними о работе? — подает голос Попс. В глазах восторг и предвкушение. — Мы будем работать на них, и они заберут нас отсюда?

— Ага. В волшебную страну, — бормочет Олаф.

Хм. Стоит присмотреться к этому долговязому.

— Типа того, — киваю. Почти правда, как-никак. — Но дураки и дикари им для работы не нужны. Поэтому не пялиться и не пугаться. Это всего лишь транспорт. Сели, пристегнулись, полетели.

— И заткнуться, — поддевает Рид Попса. Брэдли оскорблено дует щеки, но молчит.

— И заткнуться, — соглашаюсь с ценным замечанием. Оборачиваюсь.

Кажется, переговоры окончены. Мужчина с пистолетом остается стоять у бока флайера, а Райан разворачивается и идет в нашу сторону. Чувствую, как сердце ускоряет ритм. Только бы «верхний» не выстрелил в спину.

Но ничего не происходит. Мужчина не шевелится. Поза расслабленная. Стоит и ждет. Кесседи приближается.

— Вещи собирайте, — объявляет еще на подходе.

— Договорились? — выдыхаю с облегчением.

Морщится.

— Частично. Но нас берут, — ясно. Подробности потом.

Больше ничего не спрашиваю. Собираю одеяло с земли. Наскоро сворачиваю. Засовываю в рюкзак.

— Готовы? — торопит Кесседи. — Живей, пока СБ не заметили наших друзей в неположенном месте.

— Друзей? — ахает Попс.

— Тебя просили заткнуться, — бурчит Курт, тыкая локтем Рыжего под ребра.

— Уй! А… — на этот раз Попс действительно затыкается, натолкнувшись на пронизывающий взгляд Кесседи. Райану сейчас не до шуток.

— Готовы? — повторяет. — Тогда пошли, — разворачивается и идет к флайеру первым. В лучших традициях Коэна.

Пропускаю остальных вперед, остаюсь замыкающим. Брэд косит в мою сторону, явно хочет что-то спросить.

— Быстро шагай, — шиплю, почти не разжимая губ. Втягивает голову в плечи и торопится за Куртом, чья широкая спина маячит впереди.

«Верхний» оглядывает нашу компанию с ленивым интересом и легким презрением. Кивает на открытую дверцу флайера. Кесседи поворачивается ко мне, указывает взглядом. Ясно.

Запрыгиваю в аппарат. Оборачиваюсь. Подаю руку непривычным к транспорту членам банды. Помогаю каждому забраться на высокую ступеньку.

Интересно. Что бы ни происходило, какая-то часть меня продолжает анализировать. Помню рукопожатие Райана. Странное щемящее чувство от прикосновения к его ладони. Сейчас я касаюсь Попса, Олафа, Курта, Рида и Кира. Ничего. Абсолютно ничего. Что со мной не так? Или с Кесседи? Черт-черт-черт.

Райан легко забирается сам. И хорошо. Сажусь на сидение, убираю руки в карманы. Не стоит мне до него дотрагиваться.

Мужчина в черном, наконец, убирает пистолет в кобуру. Захлопывает за нами дверцу. Открывает другую, садится на переднее сидение. Во флайере еще водитель, но я вижу только его профиль. Нами он не интересуется и не оборачивается.

— Пристегнитесь, — вполголоса приказывает Кесседи и показывает на собственном примере. Получается не у всех и не с первого раза. Мне приходится помогать сидящему рядом Курту.

Ну, вот и все.

Откидываюсь на спинку сидения. Прикрываю глаза.

Мотор мерно гудит. Флайер набирает высоту. Никто не произносит ни слова.

32.

Мерное гудение флайера убаюкивает. Проклятые нервничают, испуганно переглядываются, глазеют в окно, и явно сохраняют молчание с большим трудом. А на меня, наоборот, накатывает необычайное спокойствие. Должно быть, от усталости. Закрываю глаза и позволяю себе расслабиться.

Флайер идет на снижение. Чувствую поднявшимся к горлу желудком, не открывая глаз. Водитель у них так себе, отмечаю краем сознания. Хорошо, что желудок пуст, а то бы вышел конфуз.

Открываю глаза и осматриваю банду. Лица бледные. Вытягивают шеи, пытаясь рассмотреть приближающуюся землю. Сижу у окна, поэтому мне достаточно лишь повернуть голову.

Верхний мир. Точнее, его окраина. Коттеджный поселок. Здания не выше двух-трех этажей. Знаю это место. Находится на самом севере Верхнего мира. Климат почти такой же, как «внизу», потому земля дешевая, и те, кто может себе позволить большее, тут не задерживаются. Помню, дядюшка Квентин имел большие виды на эту территорию. Постоянно предлагал отцу вложить деньги в местную недвижимость, чтобы потом, когда цены возрастут, перепродать или сдавать в аренду втридорога. Папа сказал, что хочет зарабатывать честно, ни на ком не наживаясь. Идеалист.

Флайер летит прямо к жилым домам и опускается на посадочной площадке одного из коттеджей. Это не роскошный особняк. Тут таких мало, но все же есть. Мы садимся во дворе скромного, ничем внешне непримечательного двухэтажного здания с покатой крышей, покрытой красной черепицей. Красная крыша, пожалуй, единственная отличительная черта дома.

Мужчина, ведший переговоры с Райаном, открывает дверцу и спрыгивает наружу. Водитель остается на месте, по-прежнему не выказывая к «живому грузу» ни малейшего интереса. Или вышколенный не лезть не в свои дела. Или понимает, что жить, по плану, нам осталось немного, поэтому незачем запоминать «временные файлы».

Пассажирская дверь открывается. Мужчина в черном заглядывает внутрь, находит взглядом Кесседи, кивает ему:

— Пошли, перетрём, — бросает. Райан молча отстегивает ремень безопасности и исчезает в дверном проеме. — А вы, — оставшиеся удостаиваются хмурого взгляда, — сидите тут. И чтоб как мыши. Понятно?

На лицах страх и полнейшее непонимание. Попс в откровенном ужасе вжимается в спинку сидения.

— Понятно, — отвечаю за всех. Чего тут непонятного. Если Райана еще приняли за человека, пусть и второсортного, по их меркам, мы — всего лишь расходный материал.

Дверь остается распахнутой, а отходят они недалеко, поэтому «перетёр» слышно до последнего слова. Опять же, забыл закрыть дверь или плевать на нас? Сплошные вопросы.

— Значит, так, — говорит мужик, — временно поживете здесь. Меня можешь звать Гил. Его — Сантьяго, — очевидно, речь о водителе, — но с ним лишний раз не заговаривай. Не любит общаться со сбродом, — так, позиция ясна. — Все несколько неожиданно, поэтому мне надо решить вопросы с шефом. Вас оставлю здесь. На пару дней точно. Верхний этаж временно ваш. Там не доделан ремонт, но три комнаты уже отделали. Кроватей нет, матрасы свалены в коридоре, на всех хватит. Берите и растаскивайте по комнатам. Все равно после вас их только жечь, — а парень прямолинеен. Кесседи молчит. Я его понимаю, сказать на такое нечего. — От вас требуется помыться и сложить свое тряпье в мешки. Нам не нужны тут вши, — идиот, в Нижнем мире нет вшей, блох и прочих насекомых. Слишком холодно. — Одежду вам привезем позже. Пока надевайте пижамы. Лежат там же, где матрасы. Через пару часов сообразим еду. Пока все. Верхний этаж не покидать, по дому не шастать. Все ясно?

— Более чем, — сухо отзывается Райан.

Слышна усмешка.

— А ты понятливый, сработаемся, — хлопок, кажется, по плечу. — Я к шефу. Сообщу, что Коэн сдулся, обсужу условия. Сантьяго за вами присмотрит. Вернусь, обсудим. Лады?

— Лады, — эхом отвечает Кесседи. Что за сленг такой?

— Тогда бывай. Ты, вроде, парень с мозгами, — дарит собеседник незамысловатый комплимент и шаркает ботинками по каменным плитам двора, отходя.

Райан появляется в дверном проеме. Наши взгляды встречаются. «Слышал? » — молчаливый вопрос. Киваю.

— На выход, — командует Кесседи Проклятым. — Все вопросы потом.

— А... — начинает Попс. — Уй! — и тут же получает затрещину от Рида.

— Вопросы потом, — повторяет Райан натянуто. — Вылезайте.

Члены банды торопливо отстегиваются и по одному выбираются наружу. Водитель тоже покидает флайер.

— Дальше я сам, — доносится голос Гила, обращенный к Сантьяго. — Присмотри за ними. Я все растолковал.

Водитель что-то бормочет в ответ. Слов не разобрать. Но должности смотрителя, возложенной на него, он явно не рад.

Мы заходим в дом. Нас встречает огромный пустой холл, пол которого выложен черно-белой плиткой, напоминающей шахматную доску. Мебели нет. В углу лежат доски и строительные инструменты, сваленные в кучу. Гил не соврал, в доме идут ремонтные работы.

Поднимаемся по лестнице наверх. Лестница деревянная, перила резные, покрытые лаком. Должно быть, чертовски дорого.

На втором этаже нас встречает длинный коридор с анфиладой комнат. То там, то здесь валяется строительный мусор.

Сантьяго, громко топая по ступеням тяжелыми ботинками, поднимается следом. Обходит сгрудившихся у лестницы членов банды по дуге, будто боясь заразиться неведомой болезнью, и идет вперед. Потом оборачивается и манит Кесседи к себе указательным пальцем. Как собаку, честное слово. Да и взгляд соответствующий.

Райан поджимает губы, но послушно подходит.

— Вот, вот и вот, — недавний водитель указывает на двери. Голос у него тихий и неприятный. — Расселяйтесь тут. Я пошел, — делает шаг обратно в сторону лестницы. — И чтобы без фокусов до возвращения Гила.

— Хорошо, — подтверждает Кесседи, что все понял.

— Вот и лады, — выдает Сантьяго. Снова это «лады». И опять, громко топая, спускается вниз.

Провожаем его глазами.

— Теперь можно задавать вопросы? — шепотом интересуется Брэд. Райан дарит ему тяжелый взгляд. — Ясно, потом.

Матрасы, как и сказал Гил, лежат в конце коридора. Штук десять точно. Ждали больше народа? Подхожу, рассматриваю. Толстые. Хорошего качества. Новые. Рядом стопка одеял.

Рид тем временем открывает дверь одной из указанных комнат, заглядывает внутрь. Олаф распахивает другую. Заглядываю ему через плечо. Абсолютно пустое прямоугольное помещение. Светлые стены и потолок. Пол тоже светлый, разве что на полтона темнее. Дверь в одной из стен, должно быть в уборную. Окно без штор. На окне мой взгляд задерживается. Никаких решеток, но ручка снята — без инструментов не открыть.

— Берите матрасы, — командует Райан. — И одежду, — только теперь замечаю стопку чего-то бежевого, безликого цвета на полу у стены. — Нам велено вымыться и переодеться. Старые вещи в мешок, — Кесседи ищет глазами и, наконец, находит искомое: пачка полиэтиленовых пакетов для мусора лежит у двери одной из комнат.

Кир, Рид и Попс хватают по матрасу и тащат в ближайшую дверь. Курт берет с них пример, но направляется в соседнюю комнату.

— Кесс, — Олаф подходит сзади, трогает главаря за локоть. Райан резко оборачивается. — Кесс, ты уверен, что им можно доверять?

Райан адресует ему долгий пристальный взгляд.

— Не уверен, — отвечает чистую правду.

— Но Фред с ними работал прежде, верно? — напряженно, кусая губы.

— Фред работал, — подтверждает Кесседи, — и нам надо попробовать.

— Ладно, Кесс, — Олаф опускает глаза и отходит. — Мы тебе верим, ты не думай.

Не знаю, что думает Райан в этот момент. Но радостным от этого признания его лицо не назовешь. Олаф подхватывает под мышку угол матраса и тащит его по полу за собой в комнату, где недавно скрылся Курт.

— Ну что, пососедствуем снова? — усмехаюсь, фальшиво оптимистично.

— Угу, умник, — соглашается Кесседи и тоже берет матрас.

***

Наша комната ничем не отличается от той, в которую мне уже довелось сунуть нос. Прямоугольник с окном и дополнительной дверью. В эту дверь тут же и заглядываю. Душевая кабина, раковина и унитаз. Все белоснежное, новое. Интересно, сантехнику после нашего осквернения ее своим присутствием они менять не будут?

Захлопываю дверь. Продолжаю осмотр. Выглядываю в окно. Флайер еще во дворе. Гил стоит у водительской дверцы, разговаривая по коммуникатору. Иногда сплевывает себе под ноги, порой активно жестикулирует, будто собеседник его видит. Двор большой, выложен каменной плиткой треугольной формы. Сам двор расчищен, снежная насыпь только по периметру. В конце огороженного высоким забором пространства расположено невысокое квадратное строение — вероятно, гараж. Соседние дома далеко. Вижу только разноцветные крыши в отдалении.

Куда мы попали, черт возьми? И где СБ? Что-то сомневаюсь, что они знают, где мы. Свою некомпетентность они уже доказали.

— Ты чего там? — окликает меня Кесседи.

Оборачиваюсь. Он уже бросил свой матрас у стены и накинул сверху одеяло.

— Ничего, — мотаю головой. — Думаю, что за тайная резиденция.

Райан медленно обходит помещение, внимательно оглядывая стены и потолок.

— Думаешь, прослушки нет?

Пожимаю плечами. Откуда мне знать?

— Сомневаюсь, — высказываюсь. — Мы же безмозглые. Чего нас прослушивать?

— А если прослушивают, пристрелят быстрее, — мрачно соглашается Кесседи. — «Кесс, мы тебе верим», — вдруг срывается, передразнивает Олафа и с силой пинает ни в чем неповинный матрас.

— Не психуй, — прошу. Усаживаюсь на высоком подоконнике. Болтаю в воздухе ногами.

— Угу, — Кесседи упирается в стену вытянутой рукой, опускает голову.

Ему нужно собраться и успокоиться. Не мешаю. Отворачиваюсь, снова пялюсь в окно. Гил заканчивает разговор и усаживается во флайер. Фары зажигаются. Знать бы, к кому он? Но даже если СБ все контролирует, как обещали, что даст им слежка за летательным аппаратом? Ну, привезли банду из Нижнего мира, ну, доложились кому-то. Еще никаких доказательств связи с терактами. Может, богатый добрый дядечка решил помочь несчастным и обездоленным. Любой на его месте так бы и сказал. А ответить СБ будет нечего. Хоть бы проследили. Знать, под кого копать — уже хорошо.

Флайер поднимается в воздух и исчезает за забором.

Что-то мне подсказывает, что никакой слежки за ним нет. Черт. Нужно самим как-то выйти на СБ. Вопрос — как? Ладно, торможу себя, пока мы заперты в этом доме, все равно никакой возможности дать о себе знать нет. Нужно успокоиться и выждать.

— Вот что, умник, — заговаривает Райан. Вздрагиваю от неожиданности. — Нужно сделать, что велено, пока этот тип не вернулся.

— Ага, — соглашаюсь. Пока следует быть послушными, как самые верные овечки.

Кесседи снимает с себя куртку. Проверяет карманы, вытаскивает нож и зажигалку, откладывает в сторону, а саму куртку засовывает в пакет.

— Наши рюкзаки остались во флайере, — вдруг доходит до меня.

— С оружием, — мрачно напоминает Райан. — А то. Они не дураки.

Вот черт. Барабаню пальцами по краю подоконника. Благодаря Коэну схема явно проработана.

— Ты в ванну первым, или как? — отрывает меня Кесседи от мрачных мыслей.

Пожимаю плечом.

— Без разницы.

— Как знаешь, — отвечает, стягивает свитер через голову. — Я чувствую себя пещерным жителем, и с радостью приму человеческий душ.

Что правда, то правда. Хорошо. Мылись мы в последний раз в доме Гвен. Наверное, душок от нас всех тот еще. Хорошо, что после долгого перехода по морозу нос плохо дышит.

Кесседи продолжает раздеваться. Отвернуться бы… Но не отворачиваюсь. Какой же он худой. Каждое ребро на виду…

Сижу на подоконнике и беззастенчиво разглядываю своего соседа. Благо, в мою сторону он даже не смотрит. А потом Райан поворачивается ко мне спиной, чтобы убрать ботинки в тот же пакет для мусора, что и остальную одежду.

В Нижнем мире без шрамов никуда, но чтобы так… Вся спина моего соседа исполосована вдоль и поперек. Белые кривые полосы начинаются от самых плеч и уходят под ремень брюк.

— Кто… — начинаю, но голос подводит. Откашливаюсь. — Кто тебя так?

— А? — оборачивается, хмурится, не понимает. — Ты о чем? — А, — догадывается. — О шрамах, что ли?

— Угу, — чувствую, как кровь приливает к щекам.

Райан же, кажется, не замечает моего замешательства.

— На нашем заводе не слишком любили детей самоубийц, — отвечает спокойно.

Настолько, чтобы пороть их плетью, как в средние века?!..

Мне вдруг становится плохо. Тошно. Невыносимо.

Что сделали с Нижнем миром и людьми, живущими в нем. За что? Почему власть имущим нет до Нижнего мира никакого дела? Как можно было допустить, чтобы детей пороли чуть не до смерти, превращая спину в мясо? Чтобы закалывали кольями во имя мести и запугивания? Чтобы насиловали и резали женщин для забавы?..

Меня накрывает.

Резко спрыгиваю с подоконника.

— Я, пожалуй, в душ первый, — бормочу.

Райан не успевает ничего сказать, а я уже распахиваю дверь и запираю с обратной стороны. Рывками срываю с себя одежду, бросаю на пол. От куртки отлетают кнопки. Меня трясет. Пальцы не слушаются.

Забираюсь в душевую кабину. Включаю воду. Опускаюсь на корточки.

Я в Нижнем мире четыре года. И я не плачу. Никогда не плачу. Меня бьют, оскорбляют, смешивают с грязью. А я снова встаю, собираю осколки собственного достоинства и иду дальше.

Я не плачу. Когда умерла мама, когда арестовали папу, когда не вернулся дядя Квентин… Это правило, не рушимый закон — плакать нельзя. Реветь хочется часто, но всегда сдерживаюсь. Сдерживаюсь изо дня в день. Потому что нельзя сломаться. Потому что…

Горячие, обжигающие слезы текут по щекам. Мое тело сотрясает от рыданий. Делаю напор воды сильнее, чтобы наверняка заглушил мою истерику.

Обнимаю себя за плечи, по которым бьют теплые струи. Потом прикусываю кулак, чтобы не начать кричать.

За что?! Сволочи! За что?!

33.

— Ну и как поживает старушка Земля? — спрашивает отец, помогая жене накрывать на стол.

— Вертится, — усмехается его брат, расправляя салфетку на коленях.

Дядя сидит во главе стола, как почетный гость. Девочка — напротив. Она переводит взгляд с отца на дядю и обратно. У нее нет братьев или сестер, но, в ее понимании, дети одних родителей должны быть непременно похожи. Между папой и дядей же нет ничего общего. Отец высокий, подтянутый, даже, скорее, худой, русые волосы и серые глаза, как у самой девочки. Дядя ниже, значительно толще, с двойным подбородком, волосы темные. Разве что глаза у братьев одного цвета, в бабушку. Но у отца прямой открытый взгляд, а у дяди вечно настороженный, прищуренный.

— Вот не пойму, — рассуждает вслух дядя, когда блюда расставлены на столе, и все усаживаются на свои места. — Почему ты не хочешь большего?

— Большего? — отец усмехается, наклоняется, обнимает мать девочки за плечи. — У меня все есть, чего мне еще хотеть?

— Денег? — предполагает его брат.

Отец отпускает супругу, снова садится ровно. Пожимает плечами.

— У нас достаточно денег.

— Но ты против покупки земли в том коттеджном поселке, — не унимается дядя. Давит. — А у тебя контрольный пакет акций, и своим нежеланием ты связываешь мне руки.

Отец хмурится.

— Давай обсудим дела позже. Не при ребенке.

Девочка вскидывает голову. Глаза гневно блестят.

— Я уже не ребенок!

— Ребенок, — отрезает отец. — Особенно когда взрослые обсуждают грязные темы.

— Почему грязные-то?! — восклицают девочка и дядя одновременно. Переглядываются, начинают смеяться. Дядя весело подмигивает племяннице.

— Потому что сделка, которую ты предлагаешь, не вполне законна, — не сдается отец. Берет салфетку, расправляет на коленях. — Всё. Мы, кажется, собирались пообедать, а не говорить о делах.

— Эх, — дядя мученически воздевает глаза к потолку, — какой же ты идеалист, брат мой. Смотри, испортишь мне племянницу. Вырастет и тоже будет думать только о высоких моральных принципах.

— И что же в этом плохого? — впервые за время разговора вмешивается хозяйка дома.

Дядюшка качает головой:

— А то, что мы живем не в сказке. Нужно уметь выживать.

— Выживет, — заверяет отец. — Ну, чего уши развесила? Жуй, пока не остыло…

В нашем мире нельзя много думать о высоких моральных принципах, тут дядюшка девочки был прав. Нужно уметь выживать.

Но девочка не выжила. Девочкам в Нижнем мире не место.

Открываю глаза. Надо мной светло-бежевый потолок. Идеально ровный, без сучка, трещинки или неровности. Мы в том самом коттеджном поселке, на покупке земли в котором так настаивал дядя девочки. Возможно, это и стало причиной сна. Дядюшка мне не снился ни разу.

Сажусь, откидываю одеяло, осматриваюсь. Соседний матрас пуст. Одеяло аккуратно сложено в изголовье. Кесседи нет.

Встаю, беру с батареи кепку. Вещи «верхних» мне не жалко, а вот кепку не отдам. Поэтому пришлось ее тщательно выстирать под краном и кое-как пристроить на батарею сушиться.

Прохожу по комнате. Так сказать, осматриваю владения. Но смотреть тут решительно не на что. Сворачиваю одеяло, после чего подхожу к окну. Забираюсь на высокий широкий подоконник. Выглядываю. Флайера нет. Значит, Гил не вернулся. Переговоры затягиваются? Не знают, что с нами делать?

Спрыгиваю с подоконника. Босыми ногами шлепаю в ванную. Умываюсь. Чищу зубы новой щеткой. Чувство дежавю не покидает. Все словно в комнате в штабе СБ: тепло, светло, горячая вода и новенькая зубная щетка в полиэтилене, а я понятия не имею, что будет дальше.

Расчесываюсь, рассматриваю себя в зеркале. Не знаю, сколько удалось поспать. Должно быть, несколько часов. Глаза немного припухшие. Еще бы, так прореветься. Хорошо, что Кесседи ничего не заметил. Или заметил, но тактично промолчал.

Волосы снова отросли. Роюсь в ящиках, но ножниц нет. Черт. Ладно, не буду при остальных снимать кепку, как всегда.

Выхожу из ванной, вздыхаю полной грудью. Да, здесь тепло и светло, но в грязном бараке с костром посреди пола было менее опасно, чем сейчас.

Открываю дверь, выглядываю в коридор. Пахнет едой. В желудке противно бурчит.

Выхожу и, как собака, иду на запах. Дверь в одну из комнат приоткрыта. Та, которую заняли близнецы и Попс. Распахиваю.

Вся компания, в том числе и Кесседи, расположилась, по-турецки скрестив ноги, на полу и с аппетитом поедает что-то до жути вкусно пахнущее из картонных коробочек.

— О, Кэм проснулся! — радуется мне Брэд. — Заходи, мы тебе оставили.

Киваю, прохожу. Тоже сажусь на пол.

— Почему не разбудил? — бурчу Райану, оказавшемуся справа.

— Мне показалось, не стоит, — отвечает коротко. Понятно, значит, заметил красные глаза. Интересно, какие причины придумал? Нет, не хочу знать. Тем не менее, не сомневаюсь, что до истинных не додумался.

Кир протягивает мне коробочку с едой. Заглядываю. Кусочки мяса в соусе с овощами. Пахнет божественно, и еще теплое.

Хватаю пластиковую вилку и несколько минут жадно жую. Не могу ни думать, ни говорить, пока не утолю первый голод.

— В Верхнем мире все так живут? — тем временем рассуждает Попс, смотря по сторонам чуть ли не с благоговением. — Все такое новое, красивое. Еда просто объедение. Горячая вода… — он зажмуривается и становится похож на довольного рыжего кота. Разве что, усов не хватает.

— Тут еще даже ремонт не закончен, — отвечает Олаф. — Фред говорил, «верхние» живут в настоящих хоромах с мягкой мебелью и цветами.

— И фонтанами, — бормочет себе под нос Кесседи, но, так как только я решаюсь сесть близко к главарю, никто, кроме меня, этого не слышит.

— Неужели они никогда не мерзнут? — поддерживает разговор Курт, не переставая живать.

— На улице-то, наверно, мерзнут, — высказывается Рид.

Не сдерживаюсь.

— Мы на самой окраине Верхнего мира, — сообщаю, — там, где живет большинство людей, гораздо теплее.

Все замирают, смотря на меня огромными удивленными глазами.

— Кэм, мы о тебе что-то не знаем? — мягко спрашивает Олаф, тоном, каким говорят с умалишенными.

— Много чего, — бурчу и замолкаю. Снова принимаюсь за еду.

— Кесс, правда, мы останемся здесь? — Брэд снова подает голос, отвлекая внимание на себя.

— В этом доме или в Верхнем мире? — толкает Рид Попса в бок локтем, усмехается. — Ты уж точнее вопрос задавай.

— Прекрати, — сухо говорит Райан, пресекая на корню подшучивания над младшим. Рид немедленно тушуется, с преувеличенным вниманием копается вилкой в коробочке. — Я бы хотел, чтобы мы остались, — отвечает главарь на вопрос Брэдли, который, ясное дело, интересует и остальных. — Но пока ничего не решено. Мы должны выполнять требования этих людей, чтобы заслужить право остаться.

— Они тут родились, а нам еще нужно заслужить! — неожиданно зло возмущается Курт.

— Ты чего, щекастый? — притворно пугается Рид, но снова сникает, сообразив, что его шуткам сегодня не рады.

— Так вышло, — спокойно произносит Кесседи, отвечая на восклицание Курта. — Просто так вышло. Люди, живущие здесь, тоже не виноваты, что родились в Верхнем мире.

— Ненавижу! — вдруг всхлипывает здоровяк. — Всех бы поубивал!

У меня кусок становится поперек горла. Террористам даже ничего не нужно делать. Остается только посадить зерна своих убеждений в эту плодородную почву, и смертник, готовый взрывать мирных жителей, готов.

У Курта влажные глаза, лицо красное, ноздри раздуваются.

Райан отставляет коробку с едой в сторону, поднимается, подходит к Курту. Остальные члены банды следят за его перемещениями, задрав голову. А Кесседи хватает здоровяка за воротник, ставит на ноги, а потом так же, не выпуская воротника пижамы, тащит за собой. Дверь закрывается.

— Вот-те на, — шепчет Кир. — Бить будет.

— Кесс? — фыркает Олаф. — Сомневаюсь.

Не понимаю, не боится или все же не считает таким же придурком, как Коэн?

Молчание затягивается. Все пялятся на дверь.

Решаю нарушить тишину. Не хватало еще подслушивать.

— Поговорят наедине и вернутся, — говорю уверенно. — Хватит видеть в Райане Фреда и ждать таких же поступков.

— Ага, как же, — не верит Рид. — Я видел пару раз, как ему кукушку сносило.

Не спорю. Помню реакцию Райана на смерть Мышонка и избиение Фила. Пожалуй, тот случай можно отнести к «сносу кукушки». Но сейчас-то Кесседи абсолютно спокоен и отдает отчет своим действиям.

— Откуда еда? — спешу перевести тему.

— Этот принес, — отвечает Олаф. — Как его?

— Сантьяго, — подсказывает Попс.

— А Гил? Не возвращался?

— Не, — бормочет Рид с полным ртом, — Сантьяго сказал, сегодня не ждать. Что-то там решает, что нам не понять.

— Своим скудным умом, — вставляет Олаф, видимо, прямую цитату.

— Ага, — принимается кивать Рид, — им самым. Скудным. Так что, сказал, есть, спать и не шуметь.

— Ясно, — постукиваю пальцами по ноге. Какой же гадкий бежевый цвет у пижам. Еще и одинаковые на всех. Чувствую себя, словно в тюремной робе. — Ну а вы? — решаю удовлетворить свое любопытство. — Тоже поубивали бы всех верхних, потому что им живется легче, чем вам?

Проклятые переглядываются. По крайней мере, не ответили «да» сразу и единогласно.

— Ну, если полезут, можно и убить, — высказывается Рид, почесывая затылок. Обращаю внимание, что ему, как и мне, не мешало бы подстричься. — А так-то что? Ходить и стрелять всех направо и налево?

— Неинтересно, — поддакивает Кир.

Чем больше наблюдаю за близнецами, тем больше убеждаюсь, что у младшего своего собственного мнения нет. Радует, что мнение Рида сходно с моим, а не с недавно высказанным Куртом.

— Я согласен, — пожимает плечами Олаф. — Делать мне больше нечего. Если останемся здесь, то что нам с «верхними» вообще делить?

Понятно, этому дать теплое место, и не до мести.

— А я… я не знаю, — теряется Попс, понимая, что остальные уже высказались. — Ну, кто-то же виноват? Кто-то должен отвечать? — при этом не утверждает, а спрашивает.

— Никто никому ничего не должен, — напоминает ему Олаф. — Уже мог бы понять. Тоже мне, борец за справедливость.

Киваю своим мыслям. Что ж, неплохо. По крайней мере, Проклятые настроены не агрессивно. А с Куртом Кесседи уладит. Надеюсь.

— Кэм, а ты тоже из Верхнего мира, получается? — застает меня врасплох любознательный Попс, что едва не давлюсь.

— Ага, — что уж теперь отрицать.

— Поэтому вы с Кессом так легко подружились? Потому что вы оба отсюда?

Удивленно поднимаю брови. Это называется «легко»?

— Что за глупость? — немедленно отрицаю. — Люди дружат за поступки, а не родословную! — черт, откуда этот пафос?

— Во, загнул! — тут же начинает ржать Рид. Кир подхватывает. Олаф присоединяется.

Сначала хочу возразить, потом затыкаюсь. Пусть смеются, пока есть такая возможность. Они, и правда, видели в этой жизни так мало, кроме холода, голода и побоев, что имеют право расслабиться хотя бы на один день.

— Спать охота, — потягивается Брэд, убирает пустую коробку в пакет для мусора. — Сантьяго сказал, ноги повыдергивает, если разведем свинарник, — поясняет остальным.

— Что такое свинарник? — хмурится Кир.

— Там, где свиньи, балбес, — не упускает повода съязвить его брат, замахивается.

— Да знаю я, — младший ловко уворачивается от оплеухи, — откуда я знаю, как свиней держат. Там, что, грязно?

— Ну, говорят же, «как свинья», — глубокомысленно выдает Рид, — значит, грязно.

Мне совсем некстати вспоминается фильм, тайком от родителей посмотренный в детстве. Там преступник убивал своих жертв, а тела сбрасывал в загон к свиньям, которые их съедали, тем самым уничтожая улики.

Кэм, что творится у тебя в голове?!

Встаю, тоже выбрасываю свою коробку в мусорный пакет. Стаканов или бутылок не вижу, поэтому решаю попить из крана у себя в ванной.

— Пойду, посплю, пока еще можно, — сообщаю остальным и направляюсь к двери.

— Бывай, — дружелюбно машет мне рукой Олаф. — Я б тоже пошел, но там «важные переговоры». Так что лягу тут, — и плюхается на ближайший матрас.

— Эй, это мой! — тут же вскидывается Попс, тянет Олафа за ногу. Начинается потасовка, но не злая, со смехом и поддразниванием.

Чувствую себя сторонним наблюдателем. Отворачиваюсь, выхожу. Прикрываю дверь.

Дети, лишенные детства.

***

Райан возвращается примерно через час. Лежу, пялюсь в потолок.

— Ну что? — спрашиваю, перекатываюсь на бок, подставляю руку под голову. — Избил до полусмерти, а потом заставил слизывать с пола кровь, чтобы не оставить следов?

В ответном взгляде молчаливая мольба.

— И ты туда же?

Пожимаю свободным плечом, на втором лежу.

— Нет, издеваюсь, — признаю.

— Ты-то знал, что я не собираюсь его бить, — садится на свой матрас.

— Конечно, знал. Ты же не психопат.

— И на том спасибо, умник, — губы трогает легкая улыбка. — Так, поговорили. Вроде бы, понял. У парня нервный срыв.

Поджимаю губы. У меня тоже сегодня был нервный срыв. Надеюсь, Кесседи не решил, что по тем же причинам, что и у Курта. Пойти и убивать «верхних» мне точно не хотелось. Разве что биться головой о стену, это да.

— Пройдет, — говорю.

Вздыхает:

— Надеюсь.

— Они привыкнут, что ты не Коэн, — подбадриваю неумело. Не знаю, что еще сказать. — Джека ведь они не боялись?

— Джека уважали. Фреда боялись. Меня — кажется, еще не решили, — молчу, снова пожимаю плечом. — Ладно, умник, — ложится на спину, сгибает ноги в коленях, складывает руки на груди и, как и я до его прихода, устремляет взгляд в потолок. — Надо поспать, пока есть возможность.

— Приятных снов, — бормочу и поворачиваюсь на другой бок. Кладу ладонь под щеку.

Скоро вернется Гил. Что-то они решат с таинственным шефом, и нам в любом случае будет не до снов.

Ожидание — самая скверная пытка. Мне много раз удавалось убеждать себя, что я умею ждать. Но это неправда. Я ничем не отличаюсь от других. Ждать я не умею.

34.

Гил появляется только к обеду следующего дня. Перед этим успеваем позавтракать едой из таких же коробок, как и вчера. Сантьяго явно не блещет энтузиазмом и заказывает пищу из одного и того же места.

Снова сижу на подоконнике и глазею в окно, когда флайер садится во дворе, а из него выбирается Гил. Лицо как у обожравшегося кота. Довольный, разве что не облизывается.

— Смотри, — привлекаю внимание Кесседи, который лежит на матрасе, и, так же, как и я, второй день мается от ожидания.

— Что там? — не дожидаясь ответа, поднимается и подходит к окну, выглядывает. Подвигаюсь, чтобы не мешать. — Ого, — присвистывает, рассмотрев всю картину. — Кажется, нас приняли на работу, — комментирует.

— Похоже на то, — соглашаюсь.

Райан опирается ладонями о подоконник, пытается рассмотреть что-нибудь еще. Сижу и тайком рассматриваю его, спрятавшись под козырек кепки.

Что делается-то?! Кэм, возьми себя в руки!

— Ты чего? — чувствует на себе мой взгляд. Хмурится, не понимает.

— А? — притворяюсь. — Так, задумался… О, смотри, — замечаю, как Гил вытаскивает из багажника флайера большущий черный пакет. Он такой огромный, что ему позавидовал бы любой Санта. — Что это, интересно?

— Скоро узнаем, — Кесседи пожимает плечами и отходит. Делает шаг к двери, потом останавливается, отступает назад. — Нет, сидим паиньками, пусть сам зовет.

— Угу, — бурчу и вновь приникаю к стеклу.

Гил закрывает флайер и тащит пакет к дому прямо по плитам двора. Похоже, тяжелый, но вряд ли там что-то ценное. Иначе обращался бы бережнее.

Во дворе остается только одинокий флайер, и смотреть там решительно не на что. Спрыгиваю с подоконника. Заваливаюсь на матрас, закидываю руки за голову.

— Как там банда? — спрашиваю. — Курт успокоился?

Кесседи дарит мне пристальный взгляд.

— А чего не пошел есть с остальными, а остался здесь?

— Не хотелось, — говорю. Не хочу объяснять, что с утра ощущение того, что мне в банде не место, одолело меня пуще обычного. Чувствую, что скоро что-то грядет, и не все могут выжить. По моей вине. Поэтому мне неуютно в обществе этих людей.

— Как знаешь, — Райан принимает такой ответ. Подозреваю, что он догадывается о причинах и сам. — Курт в порядке. С утра был в отличном настроении. Вкусная еда и теплая постель способствует.

Хорошо ему. Вкусная пища, может, и улучшает настроение моего желудка, но точно не мое.

Слышу, как по деревянной лестнице грохочут тяжелые ботинки. Поднимаюсь. Сажусь.

— К нам? — спрашиваю шепотом.

— К кому же еще, — отзывается, поворачивается к двери.

— Кесс?! — тут же доносится из коридора грубый голос Гила. — Ты где там?! Дуй сюда!

Переглядываемся.

Пожимаю плечами.

— Ну, хоть не посвистел, как собаке, — выдаю оптимистично.

Райан кривится.

— Свистки на распродаже кончились, — после чего выходит в коридор.

Дверь остается приоткрытой. Подкрадываюсь на цыпочках. Замираю сбоку от входа в комнату. Слушаю.

— А, вот ты где! — Гил (благодушно). Что-то тяжелое, но мягкое падает на пол. Должно быть, бросил свою ношу. — Уладили все.

— Хорошо, — Кесседи (сдержанно).

— Но, имей в виду, — Гил (с угрозой в голосе), — я за тебя поручился. Сказал, что ты мне понравился, а шеф мне верит, — (важно).

— А я понравился? — Райан (нагло и с усмешкой в голосе).

— Но-но, не дерзи мне тут, — Гил (громко, но беззлобно).

Сползаю спиной по стене на пол. Подтягиваю колени к груди.

— Я тут шмотки привез, — снова заговаривает террорист. — Вы нужны нам в приличном виде. Разберете, посмотрите. Там много и разных размеров. В прошлый раз все себе что-то выбрали, так что проблем быть не должно. А сейчас пошли, перетрем внизу. Твоим парням нечего греть уши.

Нервно оглядываюсь. Но нет, дверь лишь едва приоткрыта. Я их слышу, но меня Гил в узкую щель заметить не мог.

Шаги удаляются вниз по лестнице. Черт. Так я не узнаю самого интересного.

Колеблюсь несколько секунд, потом решаюсь. Попадусь, так попадусь. Убивать раньше времени вряд ли станут.

Выхожу из комнаты. Аккуратно притворяю за собой дверь. Обуви нам так и не дали, сейчас это только на руку — босиком передвигаюсь бесшумно.

Подхожу к лестнице, оглядываюсь, чтобы убедиться, что никто из Проклятых не решил поступить так же, как и я. Двери остальных комнат закрыты. Осторожно начинаю спускаться.

Спускаюсь медленно, замираю через ступеньку и вслушиваюсь. Выглядываю вниз через перила — тихо и никого не видно. Не нарваться бы на Сантьяго. Он вызывает у меня куда больше опасений, чем разговорчивый Гил.

Спускаюсь еще. Слышу храп. Кажется, Сантьяго можно не опасаться. Вот он, дрыхнет, развалившись в кресле прямо под лестницей. Пистолет лежит рядом на стеклянном столике.

Рука так и тянется умыкнуть оружие, но нужно быть благоразумнее. В доме только мы, и как только Сантьяго обнаружит пропажу, тут же начнет обыск. Можно, конечно, спрятать в бачке унитаза, или…

Нет, осаждаю себя, Райан сказал, что нам нужно быть паиньками, и был прав.

Медленно и осторожно переставляю ноги, обхожу спящего. Прислушиваюсь. Сантьяго храпит, как гигантский кит. Не знаю, храпят ли киты, но не сомневаюсь, что если бы храпели, то именно так.

Только когда отхожу подальше, удается понять, откуда доносятся голоса — из-за закрытой двери. Слышно плохо, но если прижаться ухом к двери…

— Сумма та же, что и в прошлые разы, — слышу голос Гила. На этот раз предельно серьезный. — Шеф сказал, что расценок не меняет, независимо от исполнителя. Коэн озвучивал тебе цену?

— Нет, — Райан не решается врать, чтобы не попасться.

Гил называет сумму.

Прикидываю в уме. Много, очень много. Но недостаточно, чтобы вырваться из Нижнего мира, подкупить нужных людей, организовать себе новые документы, лицо и биографию. А в случае с Коэном новое лицо было бы необходимо, его шрам слишком бросался в глаза.

С другой стороны, это не первый заказ Коэна. Если он складывал полученные ранее средства и не тратил, то сумма уже близка к тому, чтобы ее хватило на все необходимое. Знать бы еще, где он хранил сбережения. Но сильно сомневаюсь, что Коэн мог с кем-то поделиться подобной информацией.

— Устроит, — отвечает Кесседи. — Ну, и что от меня за нее требуется?

— Полагаю, ты должен быть узнать, что, прежде чем сунуться, — голос Гила напрягается.

А вот Райана звучит ровно:

— В общих чертах. Если ты общался с Фредом, то должен знать, он не стал бы откровенничать.

— Ладно, — соглашается собеседник. — И что ты знаешь?

— Вам нужны смертники, и я их вам привел, — кажется, Кесседи решил идти ва-банк.

— Главное ты знаешь, лады, — Гил немного расслабляется. — Игра на миллионы, — продолжает, — поэтому дело не одного дня. Все должно быть организовано. А твои парни подготовлены.

— И ни о чем не должны догадываться.

— Это само собой. С Коэном проблем не было. Шли за ним, как овцы на убой. Так что, надеюсь, ты тоже пользуешься достаточным авторитетом.

— Достаточным.

— Вот и лады. Ты парень, вроде, дельный. Дело сделаем, потом как знаешь. Коэн просил вернуть его назад «вниз». Вернули. Ты сам смотри. Есть, где затеряться, оставайся. Если нет, вернем.

— Хорошо, вернете, — соглашается Райан. Сначала не понимаю, но потом доходит. Все верно, если бы Кесседи попросился остаться, террористы могли бы начать опасаться, что он взболтнет кому-то что-то лишнее или попадется СБ.

— Ну, вот и порешали, — кажется, Гил доволен ответом. — Сейчас гони к своим, выбирайте вещи.

— Мы куда-то идем?

— Не сегодня. Завтра.

— А… — начинает Кесседи, но Гил бесцеремонно его прерывает.

— Завтра и расскажу подробности. Меньше знаешь, крепче спишь, приятель.

Нашел приятеля.

Слышу звук отодвигаемого стула. Пора сматываться.

Отрываю ухо от двери. Выпрямляюсь. Делаю шаг назад. И врезаюсь спиной в кого-то, стоящего за мной.

Вздрагиваю. Резко оборачиваюсь. Сантьяго смотрит хмуро и угрожающе. В руках «пушка».

В довершение моих неприятностей открывается дверь, и в коридор выходят Гил и Кесседи. Бросаю на Райана виноватый взгляд. Он едва заметно закатывает глаза.

— Так-так, и что тут у нас? — интересуется Гил, рассматривая меня с любопытством патологоанатома, на стол перед которым положили любопытный экземпляр.

— Это случайно вышло, — выдаю самое глупое из того, что можно было бы сказать в свое оправдание. Вжимаю голову в плечи и принимаю смиренный вид.

Сантьяго стоит за спиной, возвышаясь надо мной на две головы. Слышу его раздраженное тяжелое дыхание. Помню о пистолете, не дергаюсь.

Гил скрещивает руки на груди и поворачивается к Кесседи.

— Кажется, мы договорились, что твои парни ничего не должны знать, — напоминает. — Мне не надо, чтобы этот, — даже не смотрит в мою сторону, — поднял среди остальных панику и слил нам все дело.

— Согласен, — кивает Райан. Он, в отличие от террориста, смотрит прямо на меня, и, похоже, его руки чертовски жаждут познакомиться с моей шеей.

— Сам его уберешь? — буднично спрашивает Гил, будто бы спрашивает: «Сам сходишь в магазин? »

Сердце начинает противно ускорять бег. Райану нужно уберечь остальных. Из-за меня все может полететь коту под хвост. Проще потерять меня, чем всех.

— Не будем мы никого убивать, — вдруг отмахивается Кесседи, не менее обыденно. Такое чувство, что мой выдуманный диалог продолжается: «Сам сходишь в магазин? » — «Не пойдем мы в магазин, закажем доставку».

Гил наклоняет голову набок:

— Объяснись.

— А смысл его сейчас убивать? — убежденно заявляет Кесседи. — Знает, значит, поможет. Если остальных будут контролировать двое, будет только удобнее.

— Поделишься наградой, никто ничего не узнает, — тут же подхватываю.

Гил одаривает меня недоверчивым взглядом и кивает Райану в сторону комнаты, из которой они вышли.

— Сантьяго, присмотри за ним, — бросает напарнику, а затем захлопывает за собой дверь.

Кошусь на своего охранника. Получаю в ответ тяжелый взгляд, но скорее скучающий, чем кровожадный. Он бы пристрелил меня с удовольствием, но не из жестокости, а чтобы поскорее снова пойти спать.

Кесседи и Гил возвращаются. Кажется, пронесло.

— Пошли, умник, — Райан, хватает меня за руку чуть выше локтя и тащит за собой к лестнице. Не сопротивляюсь.

Жду, что, стоит вернуться в комнату, Кесседи выскажет все, что обо мне думает, если вообще не стукнет. Черт, и будет прав.

Но снова ошибаюсь.

Когда дверь закрывается, Райан только язвительно интересуется:

— Умник, тебе не кажется, что я слишком часто прикрываю твою задницу?

— Как тебе удалось его убедить? — пропускаю риторический вопрос мимо ушей.

Кесседи пожимает плечами:

— Сказал, что деньгами ни с кем делиться не стану, и пристрелю тебя сразу же, как только ты перестанешь быть полезным.

— И он поверил? — сомневаюсь.

Райан закатывает глаза.

— Умник, ты уже сейчас начинаешь казаться мне «неполезным».

Закусываю губу. Затыкаюсь.

35.

Я умею выживать.

Умею сдерживать порывы. Умею заткнуться и переждать. Умею не высовываться. Умею…

Только, кажется, все это можно сказать обо мне в прошедшем времени. Столько ошибок, сколько мне удалось совершить за последние дни, мне не приходилось делать за все четыре года пребывания в Нижнем мире. В итоге моя вылазка сыграла нам на руку, и все обошлось. Но только не моими стараниями.

Так что со мной не так?

Кесседи.

Конечно же, знаю ответ. Врать себе — последнее дело.

Кесседи.

Боюсь себя, потому что меняюсь. Расслабляюсь в его обществе, начинаю полагаться не только на себя. Это тупик. Нельзя ни на кого рассчитывать. Даже на такого, как Райан.

Больше не сомневаюсь, он не подставит и не предаст. Вот только это относится к его другу Кэму. А я… А про меня он ни черта не знает!

Сижу на полу в ванной. Пытаюсь собраться и мыслить ясно. Тру виски.

Попасться на подслушивании — колоссальное фиаско. Сравнить с ним можно разве что момент, когда перед моими глазами предстал Пит и Коэн, держащий его на «мушке». Оба раза меня и мою глупость спас Кесседи. Каждый раз подставляясь сам.

Нет, Кэм, так не пойдет. Ты встанешь, соберешь себя в кучу, и все станет, как прежде…

— Кэм? — раздается стук в дверь прямо над моей головой. Вздрагиваю. — Ты там утопиться решил?

Фыркаю про себя. Отличная идея. Но у меня была куча времени и возможностей закончить жизнь суицидом. Сейчас сдохнуть мне хочется не меньше и не больше, чем обычно.

Поднимаюсь. Открываю дверь.

— Райан, ну, чего тебе? — ворчу недовольно. — О! — удивленно распахиваю глаза.

Кесседи кривится под моим взглядом.

— Давай, шагай, — говорит, — выбери себе тоже что-нибудь.

— Ага, — бормочу, обходя его и не прекращая рассматривать.

Все-таки одежда творит чудеса. Джинсы и свитер-водолазка по размеру. Райану идет черный цвет при его темных волосах и темно-карих глазах. И даже отросшие пряди, в беспорядке падающие на лоб, и белый шрам, поперек пересекающий бровь, ни капли его не портят.

Пытаюсь убавить интерес во взгляде.

— Ты прямо настоящий «верхний», — выдаю равнодушно. — Хотя ты и есть «верхний», — добавляю.

Закатывает глаза.

— Да и ты вроде тоже.

Видел бы ты меня тогда, в прошлой жизни. Ты бы здорово удивился…

Прерываю мысли, снова покатившиеся не туда, и молча выхожу в коридор.

Все проклятые в комнате близнецов и Попса. И все преобразились.

На Брэде красный свитер. На Кире и Риде одинаковые темно-синие кофты с капюшонами и белыми надписями на незнакомом мне языке на груди. Олаф в бледно-зеленой кофте на «молнии» и коричневых брюках. Курт в клетчатой рубашке и штанах на подтяжках.

Все уже оделись, но продолжают копаться в бездонном пакете. Глаза возбужденные, на лицах улыбка.

— О, Кэм! — замечает меня Рид. — Чего тянешь? Тут столько шмоток, выбирай.

— Смотри, какая шапка! — в это время радостно вопит Кир с ярко-красной вязаной шапкой в руках. — И такая же, но синяя для тебя, — Рид тут же забывает про мою скромную персону и уносится к брату.

М-да. В такие моменты чувствую себя много старше каждого из них.

Заглядываю в пакет. Там еще полно одежды темных тонов, тем не менее, отмечаю, что все Проклятые, кроме Кесседи, выбрали себе что-то яркое.

Нет уж, яркая одежда — точно не про меня. И по размеру, пожалуй, тоже. Чем мешковатее, тем лучше. А еще ворот повыше, нечего лишний раз привлекать внимание к моей цыплячьей шее.

В отличие от остальных, меня мало заботит, как выбранные вещи будут на мне смотреться. Нахожу темно-синие джинсы, прикидываю размер, прикладываю к себе, пытаясь понять длину. Широкие — хорошо, большие — замечательно. Осталось найти, чем их подвязать, чтобы не сваливались, и отлично. Широкий кожаный ремень находится в груде вещей почти сразу. Он черный, без крупных ярких пряжек, поэтому и остался невостребованным членами банды. Удовлетворенно откладываю в сторону, после чего извлекаю из пакета свитер толстой вязки с высоким горлом. Большой и несуразный — то, что надо. Ботинок по размеру нет, приходится взять немного большие. Также нахожу себе куртку с глубоким капюшоном и перчатки. Свою кепку менять на новую шапку и не подумаю.

— Кэм, ты чего все темное набрал? — появляется возле меня Попс. — Смотри, сколько всего цветного, — и довольно гладит себя по красному свитеру в районе живота. — Всегда мечтал о чем-то подобном.

Сначала мне хочется ответить что-то злое. Например, о приземленности подобных мечтаний или бросить едкое: «Это всего лишь шмотки». Но прикусываю язык в последний момент. Это несправедливо.

Забираю выбранные вещи, подхватываю тяжелые ботинки под мышку и осторожно выхожу из комнаты, прикрывая за собой дверь. Мне тяжело находиться в атмосфере всеобщей радости и возбуждения, потому что не могу их разделить.

Когда возвращаюсь, Райан сидит на своем матрасе. Поднимает голову, и у меня складывается впечатление, что он ждал моего возвращения.

Однако Кесседи ничего не говорит. Пожимаю плечом и ухожу в ванную, чтобы переодеться. Он по-прежнему молчит. Может, оно и к лучшему.

Переодевшись, рассматриваю себя в зеркале. Пожалуй, то, что нужно. На меня смотрит бесполый подросток. Тонковатые черты для мальчика, но и на девочку непохожий. Сойдет.

Убираю отросшие волосы за уши. Напяливаю кепку. Вот так.

Возвращаюсь и застаю Райана в той же позе. Смотрит пристально.

В какой-то момент мое сердце гулко ухает к ногам. Почему он так смотрит? Что-то подозревает?

— Может, объяснишь, что ты делал внизу?

Незаметно выдыхаю с облегчением. Дергаю плечом.

— Сглупил, — прохожу, сворачиваю принесенную куртку, кладу на пол возле матраса. Вешалок тут нет.

— Сглупил? — выгибает бровь Кесседи. — Ты же умник, на тебя не похоже.

— Я не могу сглупить? — цепляюсь, начинаю злиться.

— Все могут, — а вот Райан абсолютно спокоен. — Ты мне по-прежнему не доверяешь? — делает вывод. — Думал, когда я вернусь, не расскажу всего?

Меня хватает ненадолго, чтобы выдержать его прямой взгляд. Опускаю глаза.

— Дело не в этом, — признаюсь.

— Тогда в чем? — не сдается.

Чертов Кесседи. Все тебе нужно знать!

Пару секунд раздумываю, что бы соврать, а потом плюю на все и говорю правду:

— С того момента, как ты убил Коэна, ты взвалил на себя все. Я втянул тебя в это, а теперь, получается, полностью завишу от тебя.

— И что? — не понимает.

— А то, — срываюсь, — что я не хочу ни от кого зависеть! В той комнате решалась наша судьба, и мне было важно услышать это собственными ушами. То, что был неосторожен, и попался, моя ошибка. В остальном — не жалею.

Райан смотрит задумчиво, и вид у него такой, будто не может определиться, отругать меня или пожалеть. В итоге благоразумно решает перевести тему:

— Ты чего себе выбрал одежду на два размера больше?

— Мне так нравится, — огрызаюсь. — Ты еще и за мой внешний вид будешь отвечать?

— Да хоть ведро мусорное на голову надень, — усмехается, не зло, собирается сказать еще что-то, но тут раздается стук. Кто-то стучит чем-то тяжелым по перилам лестницы внизу.

— Кесс! — орет Гил. — Тащи свою задницу сюда!

Переглядываемся. Вся моя воинственность исчезает.

— Дождались, — комментирует Кесседи. Встает, натягивает ботинки.

— Можно с тобой? — спрашиваю. Если откажет, останусь, и на этот раз не побегу подслушивать.

Поднимает голову, смотрит внимательно, раздумывает.

— Пошли, — решает.

Мне хочется поблагодарить. Но сложное слово «спасибо» снова замирает на губах. Молча обуваюсь.

— Пошли, — повторяю эхом, и выхожу на Кесседи в коридор.

***

Гил один в том самом помещении под лестницей, где в прошлый раз разговаривал с Кесседи. Когда мы входим вдвоем, только отмечает мое присутствие взглядом и отворачивается. Моя персона ему неинтересна.

Рассматриваю помещение. Узкое окно, рядом стол, заваленный бумагами. Сбоку шкаф с непрозрачными дверцами, два стула. На стене карта Аквилона. Огромная и яркая, она выделяется инородным телом в этом маленьком полутемном помещении.

Гил перехватывает мой взгляд и довольно хмыкает себе под нос. Думает, что впервые вижу карту-чудо света. Скорее всего, полагает, что даже не понимаю, что это. Отвожу глаза. Пусть думает, что хочет.

— Короче, так, — заговаривает террорист, — решил не тратить зря время. Завтра начнем процесс. Вывезем вас поближе к столице, и вы будете предоставлены сами себе.

— Зачем? — сразу же спрашивает Кесседи.

— Вы не знаете Верхний мир, а нам надо, чтобы вы в нем ориентировались. Дам вам это, — показывает рукой на стол. Райан делает шаг вперед, я же вытягиваю шею. Карты города, напечатанные на бумаге и сложенные стопкой. — Читать, конечно, не умеешь, — продолжает заготовленную речь, — поэтому попробую объяснить, как пользоваться…

— Я умею читать и пользоваться картой, — прерывает Кесседи.

Брови Гила ползут вверх и становятся «домиком».

— Ты «верхний»? — удивляется. Даже выражение лица и тон меняются, становятся менее снисходительными.

— Был, — коротко и тоном, ясно дающим понять, что подробностей не будет.

Гил вдруг расплывается в широченной улыбке.

— Черт, парень! Ты не представляешь, как облегчил мне жизнь. В первый раз с Коэном это было что-то. Пока объяснил, пока он понял… — обреченно закатывает глаза. Не продолжает, но ясно дает понять, что ему пришлось намучиться.

Кесседи уже не обращает внимания, берет одну из карт в руки, рассматривает.

— Что за красные точки? — спрашивает серьезно.

— Конечный маршрут. Каждый должен добраться до указанной точки, осмотреться. А вечером, когда заберем, рассказать, что видел, сколько охраны, сколько входов в здания и так далее.

— Вы будете за нами следить?

— Вот еще, — Гил хищно ухмыляется, — и не подумаем. Мы высадим вас и сообщим место, где заберем. Дальше сами за себя. Если привлечете внимание полиции или СБ, мы не при чем.

— Потому что не знаем адреса, — кивает Кесседи, окидывая взглядом помещение.

— Вот именно, — Гил доволен понятливостью. — Но имей в виду, вы, ребята «снизу», понимаете, что свою шкуру надо беречь, так что должны знать, лучше в любом случае держать язык за зубами. У нас есть связи. Попадетесь и разговоритесь, найдем и устраним. Это понятно?

— Более чем, — отвечает Райан сквозь зубы.

Молчу, притворяясь тенью. Террористы рискуют, выпуская банду из Нижнего мира на улицы Верхнего. Но что-то в их плане есть. Когда они выпустят их с взрывчаткой, риски возрастут. А так, даже если кто-то из Проклятых расскажет, что к ним прилетел серебристый флайер, привез «наверх» и поселил в доме с красной крышей, СБ никого не найдут. Поднимется шум, но и только. Домов с красной черепицей тысячи. Проклятые не знают ни названий городов, ни, тем более, мелких поселков, вроде этого. Террористы просто переждут, и снова продолжат, когда шумиха уляжется. Умно. Красиво.

— Больше из Верхнего мира среди вас никого нет? — спрашивает Гил. — Мне не нужны сюрпризы.

Кесседи качает головой. Отвечает уверенно:

— Только я.

Опускаю голову пониже, прячусь за козырьком. Снова прикрывает меня.

— Хорошо, — Гила такой ответ устраивает. Растерянными в новом месте подростками куда проще управлять. И запугивать, разумеется. — Так что твоя задача показать им карты и на пальцах объяснить, как ими пользоваться. Пусть хотя бы поймут, как обозначены улицы. Названия им не нужны, пусть только сообразят, как идти и куда поворачивать. Это понятно?

— Да, — заверяет Райан. Лицо сосредоточенное.

— Раз уж ты сам «верхний», — продолжает Гил, — тебе будет проще. Смотри сам, за кем присматриваешь, кого «ведешь». Мне важен результат и доклад вечером. Все исполнение на тебе. Платим тебе, и работаешь ты.

— Я понял, — огрызается Кесседи, не давая террористу продолжить. — Это все?

— Для начала, — снова ухмылка. — Свободен.

Райан собирает со стола карты и направляется к двери. Плетусь за ним по-прежнему молчаливой тенью.

— Кесс? — вдруг окликает Гил. Райан оборачивается. — А тебя за что сослали в Нижний мир? — в глазах искреннее любопытство.

— За убийство, — отвечает Кесседи с милейшей улыбкой и выходит в коридор.

Уголки губ Гила ползут вверх. Ответ ему нравится.

36.

Террористы взрывают здания, убивают людей и исчезают. Снова и снова. Зачем? Какие цели преследуют? Запугать? Хорошо, у них получилось. Дальше что? Ни единого намека, ни одного требования. Бессмыслица.

Ломаю голову, но по-прежнему ничего не понимаю. Получается, цель преступников — разрушить и скрыться. При этом они не нападают на космопорты и вокзалы, хотя испокон веков именно они больше всего привлекают террористов из-за скопления людей. Торговые центры, высотные здания в самом сердце столицы. Зачем, черт вас дери?!

Третий час кряду лежу на матрасе, переворачиваясь с боку на бок, пялясь в потолок или утыкаясь лицом в одеяло. Найти ответов не могу. Утешает лишь то, что и сотни аналитиков СБ их не нашли. Но ведь так не бывает. У террористов должна быть цель, и когда мы сможем понять, что им нужно, поймем кто.

Вздыхаю, тру виски и поднимаюсь. Сажусь. Барабаню пальцами по матрасу. Последний день затишья, и, кто знает, что будет потом.

Встаю. Подхожу к окну. Выглядываю на улицу. Уже совсем темно. Лишь одинокий фонарь у ворот разрезает надвое пустой двор. Флайер в гараже. Никого нет. Ветер гонит сухой, недавно выпавший снег по плитам.

Отворачиваюсь. Этот пейзаж наблюдаю с самого утра. Ничего не меняется. Новые выводы не напрашиваются. Черт.

Дверь за спиной открывается. Резко разворачиваюсь и выдыхаю с облегчением — Кесседи. Вид мрачный.

— Ну как? — спрашиваю. Последние несколько часов он провел с Проклятыми в тщетных попытках объяснить людям, не умеющим ни читать, ни писать, как пользоваться картой.

— Паршиво, — признается. Разувается и уходит в ванную комнату. Раздается звук льющейся воды.

Раскидываю руки и падаю навзничь на матрас. Сжимаю ладони в кулаки в злом бессилии. Райан взвалил все на себя. По моей вине. А я по-прежнему бездействую. Нужно срочно что-то предпринять. И, в первую очередь, выйти на связь с СБ. Завтра же. Как — это дело десятое, но выбора у меня нет.

Райана нет довольно долго. Некоторое время жду его возвращения, чтобы спросить, какие мысли посещали его, и что он думает о завтрашнем дне. Потом понимаю, что пустой треп не нужен никому из нас. Обстановка уже накалена до предела.

Встаю, выключаю свет и ложусь на бок, спиной к двери и к месту Кесседи. Укрываюсь одеялом с головой. Нужно поспать, хотя совершенно не хочется. Но завтра будет трудный день.

Слышу, как перестает литься вода. Дверь ванной открывается, в темную комнату проникает свет.

— Спишь? — тихо.

Не сплю, но молчу. Так будет лучше.

Райан больше ничего не говорит. Выключает свет в ванной, проходит в темноте к своему месту.

Знал бы ты, как много я хочу тебе сказать. Но это «много» никак не относится к делу, за которое ты поставил на кон свою голову, а также головы всех членов банды. Поэтому мне лучше заткнуться.

Закрываю глаза.

Кто сказал, что в тепле после сытного ужина уснуть легче? Не легче, если твой мозг без перерыва пытается разгадать загадку, у которой нет ответа.

***

Снова вижу девочку, но это другой сон — девочка не умерла, она выросла и превратилась в девушку. У нее длинные волосы, одежда, подчеркивающая достоинства тонкой фигуры, и счастливая улыбка.

Она стоит посреди шумной улицы, смотрит куда-то и улыбается. Туда-сюда спешат люди, мимо проносятся машины, над головой летят флайеры. Но девушка, будто никого и ничего не замечает, смотрит сквозь толпу и улыбается, она видит лишь одного человека, шагающего ей навстречу.

И я вижу Райана, не того Кесседи, которого знаю, а того, кем бы он стал, если бы с ним не случился весь этот кошмар. У него аккуратно подстриженные волосы, ровная загорелая кожа, и, конечно же, у него нет шрама, пересекающего бровь. А на спине под не до конца застегнутой курткой, идеально сидящей на спортивной фигуре, совершенно точно нет страшных белесых отметин.

Он тоже улыбается девушке, и в этой улыбке столько тепла и света, что хочется кричать.

Райан приближается к ней, его губы что-то произносят, но не могу расслышать слов из-за шума улицы.

Девушка хмурится.

— Я тебя не слышу, — говорит она моим голосом, озвучивая мои мысли. — Не слышу…

Мир начинает кружиться, биться, как стекло, мелкими осколками, впивающимися в лицо.

Боль и осколки.

— Не слышу!..

Дергаюсь. Вскакиваю, почувствовав чужое прикосновение к своему плечу. Тяжело дышу. Рефлекторно хватаюсь за нож под матрасом.

— Полегче, — темная тень отступает. — Ты кричал. Опять за свое?

— Ух, — перевожу дух. Кесседи, ну конечно.

— Извини, — бормочу трудное слово и опускаю глаза. Впрочем, в комнате темно. Сердце с грохотом бьется в груди, не успев отойти ото сна. Он был таким реальным!

— Ничего, — отзывается Райан. — Скоро все равно вставать. Гил обещал вывезти нас с самого утра.

— Ясно, — бурчу и встаю. Чертов сон и чертова девочка. Снова.

Босиком плетусь в ванную. Включаю свет, запираю дверь и прижимаюсь лбом к ее прохладной поверхности с обратной стороны.

Чертово подсознание. Девочка умерла. Умерла четыре года назад. Она не могла вырасти и встретить Кесседи. Тем более, нельзя отождествлять ее со мной. Девочка умерла, а я живу. И дать ей умереть было одним из самых верных решений в моей жизни.

Девочка умерла в тот год, когда убили ее мать. Когда арестовали ее отца…

Умываюсь ледяной водой. Смотрю в зеркало. Глаза красные, волосы дыбом. И где, спрашивается, моя кепка? Должно быть, валяется где-то рядом с матрасом. Хорошо, что темно.

Выхожу, в тайне надеясь, что Райан решил поспать оставшееся время до рассвета. Но нет. Он сидит на своем месте и ждет моего возвращения.

По крайней мере, Кесседи не спросит, что мне снилось. Прохожу и тоже сажусь. Шарю ладонью по полу, нахожу кепку, напяливаю.

— Зачем она тебе?

Вздрагиваю. Про сон не спросит, но и этот вопрос не лучше.

— Привычка, — отвечаю глухо. Моя крепость — вот что такое кепка. Персональная броня. Но это только мое дело.

— У нас пять адресов, — Кесседи быстро понимает, что тема с кепкой мне неприятна, и переходит к насущным вопросам. — Нужно посетить их в течение светового дня.

Поджимаю губы.

— По адресу на каждого смертника, — произношу через некоторое время.

— Похоже на то.

— И как они? Сумеют сами сориентироваться и добраться?

— Смеешься?

Киваю своим мыслям. Проклятые — парни не глупые, но не стоит ждать от них невозможного.

— Что делать?

Вместо ответа Райан встает и включает свет. Достает карты, полученные от Гила.

Слежу за ним из-под козырька. Он без рубашки. Только пижамные штаны. Когда поворачивается, снова вижу шрамы на спине, так напугавшие меня в прошлый раз. Теперь реагирую спокойно. Это всего лишь шрамы. Все, что оставляет след снаружи, можно пережить.

— Гляди, — подает мне карты. Всматриваюсь.

Если правильно понимаю, все адреса далеко друг от друга. Если пытаться проехать по всем пяти, за день никак не успеть. А вот два-три охватить вполне можно. Но только не пешком. Флайер нам никто не даст…

— Подземка, — выдаю.

— Что? — Райан хмурится.

— Подземка, — повторяю еще увереннее. — Самый быстрый транспорт. Если раскошелятся на деньги на проезд, нет проблем. Разделимся. Ты возьмешь Попса и близнецов, я — Курта и Олафа. Успеем проехать по два адреса и встретиться на третьем. Место встречи с ними Гил еще так и не сказал? — качает головой. — Тогда пока это самый лучший план.

— Думаешь, эти торговые центры и есть их цели?

Пожимаю плечами.

— Подходит. Как сказал Коннери, торговые центры и были их главными целями. Еще несколько офисных высоток.

Райан забирает у меня карты, убирает под свой матрас. Снова поворачивается.

— Есть идеи, как связаться с СБ? Азбука Морзе уже не поможет.

Были бы идеи, не было бы так погано на душе от собственной беспомощности.

— Может, схватить первого попавшегося копа и сказать, что мне нужен Коннери? — рассуждаю вслух. Знаю, что говорю чушь, но в голове пусто. — Вроде бы Гил не собирался за нами следить.

— Не обязательно следить, чтобы получать информацию от полиции, — разумно замечает Кесседи.

— Тоже верно, — признаю.

Копы не СБ, их подкупить проще. Говорят, каждого сотрудника Службы Безопасности допрашивают с «сывороткой правды» несколько раз в год на предмет верности государству. «Сыворотка» — вещь импортная и дорогая. Наверное, хватай ее на всех, преступности не было бы вовсе. Но достать ее трудно и крайне дорого. На каждого полицейского не хватит, как ни крути. А СБ не так многочисленно.

— Если СБ ищут нас, они должны просматривать камеры уличного наблюдения, и тогда сами увидят нас завтра же, — предполагает Райан.

Оптимистично. Но мне что-то не верится.

— Может, и увидят, — соглашаюсь. — Но через пару часов после того, как мы покинем место. И где тогда они нас будут искать?

Кесседи вздыхает.

— Хотел бы я сказать, что они же СБ, они найдут. Но я еще помню твоего Пита.

— Он не мой, — огрызаюсь.

— Да хоть чей, — Райан не настроен спорить. — Ты меня понял.

— Понял, — признаю. И от этого еще паршивей, потому что он прав. — Ладно, — решаю. — Разберемся по ходу. Пока нам надо втереться в доверие к Гилу… — прерываюсь, потому что чувствую на себе пристальный взгляд. Поднимаю голову. Кесседи смотрит внимательно. Изучающе. — Что? — не понимаю.

— Что значит «разберемся по ходу»? — спрашивает. Голос напряженный.

Все еще не понимаю, что не так.

— Это значит, — отвечаю осторожно, — если подвернется возможность, дадим СБ о себе знать завтра, если нет — позже.

Но взгляд Райана не смягчается.

— Это я понял, — кажется, он тоже тщательно подбирает слова. — Я уже здорово подставился ради тебя, — это напоминание как пощечина, — и подставил остальных.

— Знаю, — соглашаюсь. Не спорю и не оправдываюсь.

— А я знаю, — продолжает жестко, — что ты не желаешь никому смерти, но, по сути, тебе плевать на Проклятых. Скажешь, не так?

Его взгляд прожигает насквозь. Я не могу ему врать. Четыре года лгу направо и налево, кому только придется, а Райану врать не могу.

— Так, — срывается с моих губ.

Морщится:

— Не делай такое лицо. Я ни в чем тебя не обвиняю и не снимаю с себя ответственность. Я отвечаю за свои решения. А еще я отвечаю за них, — взмах рукой в сторону стены, за которой спят остальные. — И я хочу быть уверен, что ты их не подставишь.

— Я… — начинаю, но Кесседи прерывает:

— Что ты? Ты рискнешь, если подвернется случай.

Он прав. Целиком и полностью. Черт.

— Я тебя понял, — бормочу придушенно, желая одного — прекратить этот разговор.

— А я не уверен, что понял, — не унимается Райан. — Мы с тобой втянули их в это дерьмо. И нам обоим их оттуда вытаскивать. Если я отпущу с тобой Курта и Олафа, я должен быть уверен, что они вернутся в целости и сохранности. А еще не узнают про СБ и дела с ними, — его голос вдруг смягчается: — Я доверю тебе свою жизнь, не задумываясь. Но я хочу знать, могу ли я доверить тебе их жизни? — на этот раз кивок в направлении все той же стены. — Ты избегаешь их общества, — продолжает, и каждое его слово — чистая правда, — не хочешь отождествлять себя с бандой. Думаешь, я не вижу? Но ты уже ее часть. Мы все повязаны. И мы либо вместе, либо нам всем конец.

Не отворачиваюсь. Не опускаю взгляд. Смотрю прямо.

— Я сдохну, но не дам их в обиду, — говорю. — Ты это хочешь услышать?

— Это, — коротко и твердо.

— Даю слово, — обещаю на полном серьезе.

37.

Флайер идет на снижение. Сижу у окна и смотрю вниз. Мы на окраине столицы.

Как странно, прошло столько лет, а помню Верхний мир, будто бы и не было этого времени. Тем не менее, больше не воспринимаю его как свой дом. Но и Нижний мир за эти годы не стал моим домом. Говорят, дом там, где дорогие тебе люди.

При этой мысли невольно кошусь в сторону Райана, сидящего слева от меня, и быстро отворачиваюсь обратно к окну.

Пустое, Кэм. У тебя нет дома.

Флайер садится на специально оборудованной площадке. Вытягиваю шею, осматриваюсь. Здесь полно людей, мимо проносятся наземные машины, на похожие площадки опускаются одни флайеры, другие взлетают. Суета. Цивилизация. Жизнь.

Отстегиваемся и выбираемся наружу. Стоит ботинкам соприкоснуться с твердой поверхностью посадочной площадки, начинаю вертеть головой в поисках камер наблюдения. Их нет. Не удивляюсь, террористы не могли выбрать место высадки без подготовки.

Гил остался в доме, нас привез один Сантьяго. Он, как всегда, молчалив, смотрит грозно. На лице так и читается недовольство, что ему пришлось возиться с отрепьем, вроде нас.

— Здесь же, в семь вечера, — бросает он через плечо Райану, не потрудившись даже выйти. — На картах все обозначено, — после этих слов дверь автоматически закрывается, а флайер взмывает ввысь.

Вот и все. Понеслось.

Все заворожено замирают, провожая взглядами блестящий летательный аппарат.

— Ну, чего стоим? — торопит Кесседи. — Тут посадочная станция, не мешаем.

Курт растерянно отступает назад, и его тут же чуть не сбивает с ног наземная машина. Райан еле успевает дернуть его за куртку на себя, убрав с траектории транспорта.

— Об этом я и говорил, — шипит. — Не зеваем. Тут еще больше опасностей, чем «внизу».

Курт стыдливо втягивает голову в плечи. Не спорит и не оправдывается.

Мы осторожно переходим дорогу, внимательно смотря по сторонам, и останавливаемся в уголке, чтобы никому не мешать.

— Курт и Олаф идут с Кэмероном, — распоряжается Кесседи и вручает мне три карты из пяти. — Кир, Рид, Рыжий — со мной.

Хмурюсь.

— Мы договорились встретиться в точке номер три, — возражаю. — Ты отдаешь эту карту мне. Как ты сам доберешься?

— Я запомнил адрес, — отрезает главарь Проклятых. И его тон не располагает к дальнейшим спорам.

Будь мы наедине, у меня нашлись бы пара-другая аргументов, но при остальных членах банды не в моих интересах ронять авторитет Райана в их глазах. Затыкаюсь.

После этого Кесседи достает из кармана и вручает мне несколько купюр и горсть монет.

— Должно хватить на дорогу и на обед, — поясняет. — Справишься? — вопрос персонально мне. Взгляд серьезный.

Это он к поручению в целом или к тому разговору, за которым мы встретили рассвет?

— Справимся, — отвечаю, намеренно использовав множественно число. Данное слово я намереваюсь держать.

— Вопросы? — взгляд Райана перемещается на Курта и Олафа. Те дружно пожимают плечами. Проклятые слишком растеряны и дезориентированы, чтобы мыслить и, тем более, говорить связно. — Раз нет вопросов, слушаетесь Кэма как меня. А ты, — снова мне, — отвечаешь за них головой.

Закатываю глаза, но сдерживаюсь.

— Помню, — бурчу.

— Тогда все. Времени мало. До встречи.

Райан разворачивается и уходит первым, забрав с собой близнецов и Попса. По дороге Брэд растерянно оглядывается. Банда разделилась, и для них это непривычно.

Выдыхаю. Так, надо собраться.

Убираю руки в карманы.

— Пошли, что ли?

Олаф и Курт переглядываются. Ну вот. Отвечаю за них головой, а они плевать хотели на мои слова.

— Значит так, — спешу внести ясность. Достаю карты из кармана. — Я сейчас отдаю их вам, и крутитесь, как хотите. Если не придете на это место вечером, заблудитесь, попадетесь, вас кто-то задавит, или вы сами упадете в канализационный люк — ваши проблемы. Хотите так, давайте так. Райану объясню, что иначе не вышло.

Проклятые снова переглядываются.

— Ладно, пошли, — соглашается Олаф, хотя и не пытается скрыть, что мое слово для него ничего не значит.

Замечательно.

***

Первая неприятность происходит при спуске в подземку. Для спуска предусмотрены три способа, на любой вкус: простой эскалатор, лифт с прозрачными стенами и аэродинамическая труба, для тех, кто не страдает клаустрофобией и спешит. В детстве труба была моим любимым средством передвижения. Эскалатор движется слишком медленно. А лифт — слишком скучно, для стариков.

По привычке, хранившейся все эти годы где-то на подкорке мозга, шагаю к аэродинамической трубе. Тут же останавливаюсь, потому что кто-то впивается пальцами в рукав моей куртки.

— Отпусти, — шиплю Курту. У него пальцы, как гвозди.

— Я не полезу в эту штуку, — бормочет. Лицо бледное. Глаза с ужасом смотрят на вход в трубу, в котором исчезают люди.

— Ты же уже летал на флайере, — напоминаю. — Понравилось? — кивает. — Так это менее опасно и куда веселее.

Курт отчаянно мотает головой. Отпускает мой рукав и отступает на пару шагов.

Ну, что с ним делать?

Мимо идет женщина на высоченных каблуках, в длинной шубе из черного сияющего меха и миниатюрным чемоданчиком в руке. Она доброжелательно улыбается, заметив наши передвижения.

— Приезжие? — женщина замедляет шаг. — Говорят, не везде есть трубы, как у нас. Вон там, за углом, лифт.

Только открываю рот, чтобы вежливо поблагодарить прохожую за бесполезный совет, как Курт грубо выдает:

— Отвали, женщина.

Горожанка бледнеет. Краснеет. Зеленеет. Мне даже кажется, она сейчас грохнется в обморок.

— Простите моего друга, — пытаюсь исправить положение. Поздно.

— Хам! — в ужасе восклицает женщина. Так громко, что на нас устремляются не меньше двух десятков глаз. — Боже мой! Какой грубиян!

— Заткнулась бы уже, — бормочет Олаф себе под нос. Вернее, ему, должно быть, кажется, что он тихо бормочет. На самом деле его прекрасно слышат все, кто находится в радиусе метра. А народу тут тьма.

Закатываю глаза. Если сейчас вызовут копов, нам конец. Документов-то нет.

— Нет, вы слышали? — не унимается обиженная гражданка. — Он меня обозвал.

— Слышала-слышала, — подтверждает откуда-то взявшаяся бабулька. Сомневаюсь, что она услышит даже гул флайера, садящегося ей на голову.

Хватаю своих неудачливых спутников под руки.

— Заткнитесь, — шиплю, почти не разжимая губ и натягивая на лицо милейшую улыбку. — Простите моих друзей! — выдаю громко нараспев. — Мы репетируем пьесу к школьному спектаклю, — какая, к черту школа, Курт еще сойдет за старшеклассника, а Олаф вымахал та еще дылда. — Похоже, правда?

— Пьесу? — ахает бабулька. Слышит-таки. Не иначе, слуховой аппарат. — А что за спектакль?

— Криминальный, — вдохновенно вру. — Древнего автора с Земли.

— Ой, какие молодцы! — тут же чуть не плачет от умиления. — А ты — хам! — грозит кривым пальцем женщине в шубе. Разгорается спор.

Не выпускаю своих подопечных, тащу за собой.

— Ну же, быстро! — шепчу, ускоряя шаг.

А вот и лифт. Двери гостеприимно раскрываются, и перед нами предстают прозрачная боковая стенка и прозрачный пол.

— Я туда не пойду, — дергается Курт. — Высоко!

Не знаю, откуда у меня берутся силы, но я впихиваю их обоих внутрь и успеваю нажать клавишу с номером этажа прежде, чем за нами успевает втиснуться мужчина с двумя огромными пакетами. Мужик что-то возмущенно кричит, но слов уже не слышно. Прозрачные двери закрываются, отрезая звуки. Лифт мчится вниз.

Оборачиваюсь, собираясь разразиться гневной тирадой, но так и замираю с открытым ртом. Проклятые уже не боятся высоты. Они стоят у самой стены, прижавшись носами к стеклу, и восторженно рассматривают открывшийся с высоты вид.

У меня вылетает нервный смешок. Тоже прижимаюсь к стеклу, но не носом, а лбом, приподняв кепку.

День обещает быть долгим.

***

Этот день по праву может называться одним из самых трудных в моей жизни. Проще пережить нападение, избиение, голод и холод, чем отвечать за других — вот главный вывод этого дня. Только теперь понимаю, что Райан натворил, убив Коэна и взвалив на себя ответственность за этих охламонов.

— Нельзя пялиться на женщин, это неприлично…

— Ну и что, что она в юбке, которая ничего не прикрывает…

— Да не пялься же!..

— Это флайер, такой же, как тот, на котором мы прилетели, только другой модели…

— Не трогай эту кнопку!..

— Простите, мисс, мы не хотели обидеть вашу собачку...

— Да, это собака, домашний питомец…

— Не трогай!..

— Извините, ради бога, мой друг только что прилетел со Сьеры… Да-да, из санатория. Он болен…

— Извините, мой друг только что вышел из комы…

— Извините, мой друг — идиот!..

Прижимаю ладонь ко лбу. Кажется, сейчас сойду с ума. А мои спутники ничего. Улыбаются. Глазеют по сторонам. Пялятся на женщин.

И все по новой:

— Неприлично так смотреть…

— Нет, она не предлагает себя, просто такая юбка…

***

Когда мы достигаем первой точки нашего маршрута, уже валюсь с ног от усталости, а это только начало. И вряд ли Гила устроит только одна вылазка. Ему нужно быть уверенным, что Проклятых можно выпустить на улицу с бомбами и по одному. А значит, тренировки будут еще и еще.

— Кэм, ты какой-то нервный, — замечает Олаф у входа в торговый центр.

— Лучше заткнись, — прошу с мольбой в голосе. Если бы люди были чайниками, то моя крышечка уже во всю бы стучала от кипения.

Кажется, не зря Райан взял с меня обещание, что мне лучше умереть, чем подвергнуть Проклятых опасности. Потому что убийство этих двоих сейчас для меня самое заветное желание.

К торговому центру они понемногу привыкают к окружающей суете, и мне не приходится так часто краснеть. С лифтом в здании тоже почти нет проблем после подземки. Олаф и Курт снова прилипают к стеклянной стене. Но на этот раз молча и не привлекая к себе лишнего внимания.

Мы поднимаемся до самого верха, спускаемся, проходим несколько этажей. Велено посчитать охрану и, по возможности, камеры. На спутников не рассчитываю, пытаюсь запомнить самостоятельно. Что будет, если отпустить их одних, не хочу даже думать.

Камер в здании много. Надеюсь, СБ «поймает» наши физиономии на одной из них. Даже почти не сомневаюсь, что «поймает». Только что потом? Записку через камеру не оставишь, место встречи не назначишь. Боюсь, охрана неправильно истолкует мои действия, если я начну писать послание прямо на полу торгового центра. Тогда без полиции не обойтись. Да и от Проклятых скрытно ничего не сделаешь. Черт.

Первый торговый центр обходим быстро и устремляемся к подземке, чтобы посетить второй.

— Есть охота, — жалуется Курт.

Хочется биться головой о каменное ограждение, которое проходим мимо в этот момент. В Нижнем мире, голодая на полном серьезе, он не жаловался.

— Еще одна точка на карте, и пообедаем, — обещаю.

— Кэм, а ты, правда, отсюда? — допытывается Олаф. — Мне раньше не верилось, а ты тут так здорово ориентируешься. Речи толкаешь. Людям улыбаешься.

— Ага, — подхватывает Курт. — Ты! Улыбаешься.

Морщусь.

— Да, я это умею, — язвлю. — Вы у меня желание улыбаться не вызываете.

Проклятые переглядываются.

— Точно «верхний», — заключает Олаф.

Закатываю глаза.

***

Когда и второй торговый центр позади, решаю поддаться на уговоры Курта и посетить ближайшее кафе. Выбираю место поскромнее. Во-первых, чтобы не привлекать внимание. Во-вторых, Гил был не слишком-то щедр, выделяя нам деньги на день.

Парни с любопытством разглядывают убранство и посетителей, пробираясь по узкому проходу между столов. Велю им повесить куртки на вешалку и занять самый дальний столик. Делать заказ иду в одиночестве. Даже минута без них кажется раем.

— Неместные? — улыбается мне официант, кивая в сторону моих спутников.

Оборачиваюсь. Курт замер перед объемной голографической рекламной вывеской, разинув рот.

— Неместные, — отвечаю недружелюбно. — К чему реклама нижнего белья в кафе?

Официант пожимает плечами:

— За что платят, то и крутим, — понижает голос и нагибается к барной стойке, чтобы быть ко мне ближе. — А он, что, женщин не видел?

— Угу, — придаю лицу сочувствующее выражение. — Сын священника. Вся жизнь в строгости в глуши. Теперь культурный шок. Моральная травма.

— Серьезно? — парень резко выпрямляется. Вид ошарашенный.

— Абсолютно, — заверяю. — Так что выбей ему пирожное за счет заведения, пока он не надоумил своего благочестивого папочку подать на вас в суд.

Официант меняется в лице.

— Но только одно, — сдается.

— Договорились.

Усаживаюсь на стул у барной стойки. Размещаюсь в пол оборота, поглядывая на Проклятых. Лучше не оставлять их без внимания. Постукиваю пальцами по столешнице.

Заказ готов. Расплачиваюсь. Беру поднос, иду к подопечным.

— Он как рыба в воде, — говорит Курт Олафу, кивая в мою сторону. В голосе неприкрытая зависть.

— Ага, местный, — отвечает Олаф. Но от него веет презрением, а не завистью.

— Вообще-то я здесь, — напоминаю. Ставлю поднос на стол. Сажусь.

Несколько минут молча едим. Скорей бы расстаться с этими двоими и сдать их Кесседи. Нянька из меня вышла паршивая.

— Почему ты ничего не рассказываешь о себе? — обращается ко мне Олаф. Повторяет за мной, когда видит, как вытираю губы салфеткой.

— Что именно? — поднимаю голову.

— Ну, как попал в Нижний мир, — поясняет. — Выходит, то, что ты трепал Фреду, туфта. Приют, завод, побег.

Качаю головой.

— Не туфта. Все правда, только не сначала, — и без побега от полиции, но им это знать не положено. — Сначала я жил здесь. Потом мою мать убили, а отца посадили в тюрьму пожизненно. Я оказался в приюте.

— Убили? — хмурится Курт. — Я думал, тут живут как в раю.

Пожимаю плечами. Отворачиваюсь. Смотрю в окно на спешащих мимо по улице людей.

— Здесь не меньше преступников, чем «внизу», — говорю. — Если не больше. Только там чаще убивают, чтобы выжить, а тут — чтобы обогатиться.

Взгляд Курта тоже устремляется к окну.

— Но они выглядят такими счастливыми.

— Значит, им пока везет, — отвечаю.

Мы тоже сейчас прилично одеты. Трое подростков, сидим и мило беседуем за столиком в кафе. Возможно, со стороны кому-то и мы можем показаться счастливыми.

— Ты, правда, присутствовал при смерти Фреда и Фила? — вдруг спрашивает Олаф. Напрягаюсь.

— Правда, — отвечаю осторожно.

— И, правда, что Фред убил Фила, а Кесс поэтому его вызвал на бой?

— Ты сомневаешься? — отвечаю вопросом на вопрос. Совру, и глазом не моргну, но мне нужно знать, откуда у Олафа основания считать иначе.

Тот качает головой из стороны в сторону.

— У Кесса было миллион поводов вызвать Фреда. Но он не стал.

— Даже когда убили Мыша, — поддакивает Курт. Включается в разговор.

— Откуда мне знать, почему, — огрызаюсь. По мне, Райану следовало прибить Коэна в тот самый день, когда тот решил занять место главаря и разделался со Смирроу. А если бы прежний главарь не был бы столь принципиален, то самым логичным было бы им с Райаном вместе пришибить Коэна, и дело с концом.

— Ясное дело, почему, — говорит Олаф с уверенностью.

Приподнимаю брови:

— А можно, и мне станет ясно?

— Кесс дал Джеку слово.

Ну, это знаю. Кесседи обещал Смирроу сберечь банду, поэтому старался направлять Коэна, когда тот был откровенно не прав.

— Да, — тем временем подтверждает Курт, — своими ушами подслушал. Уходя на бой, Джек взял с Кесса слово, что он сбережет банду и примет того главаря, который вернется после поединка.

— Вот оно что, — бормочу. Этого мне Райан не говорил.

— Я думал, боится, — высказывается Олаф. — Слово – не слово. А вон как вышло.

— Райан боялся Коэна? — переспрашиваю раздраженно. Может, Кесседи и не нуждается в защите, но ничего с собой поделать не могу. — Это вы боялись его, как нашкодившие щенки. Ты, — взгляд на Олафа, — вообще дышал ему в рот и готов был бегать на побегушках.

— Он был нашим главарем, — напоминает тот.

Фыркаю.

— Да хоть господом богом, — замолкаю. Барабаню пальцами по столу. Беседа пошла не туда, и это нужно исправлять. Споры сейчас ни к чему. — Ну а вы? — перевожу тему. — Я о вас тоже ничего не знаю. Как вы оказались с Проклятыми?

— Подрался с охранниками на заводе, — охотно отвечает Олаф. Сытно откидывается на спинку стула, откладывает вилку. — Думал, они меня прикончат, если вернусь. Вот и сбежал. Повезло, наткнулся на Джека.

— А ты? — поворачиваюсь к Курту.

— А я пойду в туалет, — мрачно отвечает здоровяк. Крутит головой: — Где он тут?

— Вон стрелка, — указываю рукой направление. Курт поспешно встает, с грохотом отодвигая стул, и уходит. — Что это с ним? — не понимаю. Сбежал, стоило спросить, как он попал в банду.

Олаф тоже провожает Курта взглядом. Потом пару секунд молчит, будто взвешивает, стоит говорить или нет. Потом решает:

— Он жил с матерью и отчимом. Отчим насиловал его с шести лет, — чувствую, как в горле встает ком. — В десять он сбежал. Джек приютил.

Чувствую себя неловко.

— Я не знал, — бормочу.

— Теперь знаешь. Так что следи за словами.

Отворачиваюсь и смотрю в окно на спешащих по своим делам людей.

Возвращается Курт, и мы еще несколько минут говорим на общие темы, прежде чем покинуть кафе и отправиться на место встречи с Райаном и остальными.

38.

Сантьяго, кажется, удивлен тем, что мы возвращаемся в полном составе. Но лишь поднимает бровь и никак не комментирует. Возвращаемся в коттеджный поселок.

По дороге молчим. Проклятые глазеют в окна. Лица — все, как одно, довольные. День был насыщенным и интересным. Для них. Не чувствую ни рук, ни ног от усталости. Ощущение, будто меня пропустили через центрифугу. Бросаю взгляд на Райана — тоже не в настроении.

Как же Коэн справился со всем, сам впервые оказавшись в Верхнем мире? Может быть, он был гением, а мы не поняли? Бред. Коэн был садистом и социопатом. И мне ни капельки его не жаль. Но как же ему удалось?

По прибытии плетусь по лестнице наверх, уже не заботясь об остальных. Бросаю куртку на пол, разуваюсь и падаю ничком на матрас. Оставьте меня и дайте умереть в тишине.

Дверь открывается. Не реагирую. Убивать меня никто не придет, поэтому плевать.

— Кхым-кхым, — доносится сверху.

К черту. Меня нет.

— Кэм, — не отстает Кесседи, — Гил требует нас к себе.

— Вот и иди, — бормочу в матрас.

— Что-что? — притворяется. Не сомневаюсь, он меня прекрасно слышал.

Проклинаю банду, Коэна, СБ, а под горячую руку и Райана, но поднимаюсь. Принимаю вертикальное положение. Хмуро смотрю на Кесседи. Придержу слова, рвущиеся с языка, при себе, но смотреть мне никто не запретит.

На Райана мой убийственный взгляд не производит никакого действия. Он только отмахивается.

— Так ты идешь?

— Иду, — соглашаюсь. Снова натягиваю ботинки. Встаю.

— Так как прошло? — спрашивает уже на лестнице, поворачивая голову вполоборота. — Без неожиданностей?

Если не считать внезапное открытие, что здоровяк Курт боится высоты, то можно сказать и так.

— Порядок, — отвечаю. Жаловаться не стану. Тем более, Райану. Вряд ли ему пришлось легче. Особенно при том, что в его команде оказался охочий до вопросов Попс.

— У нас тоже… порядок, — морщится. Все ясно без слов.

Продолжаем спускаться.

— Олаф пнул карманную собачку, — говорю.

— Кир в метро хлопнул девушку по заднице, — в тон мне отвечает Райан.

Усмехаюсь и отворачиваюсь. Больше ничего не говорю. День у нас обоих выдался запоминающийся.

***

Гил ждет в кабинете под лестницей. Выслушивает доклады, довольно улыбается, щурится, как сытый котяра.

— Вернулись все, — протягивает удовлетворенно. — У Коэна в первый раз не досчитались троих.

Коэн — гений? Как бы ни так.

— В общем, все хорошо, — подытоживает террорист. — Ты показал своим парням мир, теперь дело за ними.

— То есть? — Райан напрягается.

— Завтра они пойдут без тебя.

Кесседи несогласно качает головой.

— Рано. Они еще не готовы.

— Готовы - не готовы, — пожимает плечами тот. — Не к экзамену в университет готовим. Завтра пойдут сами. И по одному. Это ясно?

Вижу, как Райан сжимает зубы.

— Ясно.

— И на этот раз мы будем следить, — добивает Гил. — Ты не помогаешь и не вмешиваешься. За тобой мы тоже будем следить.

Теперь уже на лице Райана заметно играют желваки.

— А я что должен делать? — интересуется сквозь зубы.

— Да что тебе вздумается, — вид у Гила абсолютно равнодушный. — Вдохновишь своих и потом придешь на место встречи. Больше на завтра у меня к тебе вопросов нет.

— А если не все смогут добраться до места встречи?

Террорист разводит руками с фальшивой печалью на лице:

— Тогда у нас останется меньше смертников. Зато идиоты отсекутся сами собой.

— Может быть, хотя бы какие-то средства связи? — не сдается Райан.

— Нет.

— Следящие устройства? Хоть что-то?

— Нет.

Райан отворачивается от Гила и смотрит куда-то в стену.

— Хорошо.

— Вопросы есть?

— Нет вопросов.

— Тогда идите. Ужин организуем. Завтра вылет в то же время.

— Хорошо, — повторяет Кесседи голосом, лишенным эмоций. Разворачивается на каблуках и быстро выходит из кабинета.

Делаю шаг за ним, но меня останавливает оклик Гила. Останавливаюсь.

— Слушай, ты, оруженосец, — Гил противно хихикает над своей шуткой. — Ты ему доверяешь, а? — указывает подбородком на закрывшуюся за Райаном дверь.

Хотелось бы мне знать, к чему этот вопрос. Хочет, чтобы позже мы поубивали друг друга, и свидетелей вовсе не осталось?

— Пока да, — выдаю самый безобидный ответ.

— Ааа, — протягивает террорист. Кажется, такой ответ его устраивает. — Ну, топай-топай.

Молча выхожу. Закрываю за собой дверь.

То, что творится, не нравится мне все больше.

***

Райан что-то говорит, но девушка не слышит.

Гомон голосов. Звуки проносящихся мимо машин и флайеров. Лай пробегающей мимо собаки.

Девушка слышит все это, но разобрать слова подошедшего почти вплотную Кесседи не может.

— Не слышу, — шепчет девушка. — Не слышу…

Рывком сажусь на матрасе. Провожу ладонью по лицу. Ну вот, опять. Тот же сон, что и вчера. Причем начавшийся с того же места, на котором закончился. Ерунда какая-то.

Осматриваюсь. За окном только начинает светать. Комната пуста. Куда унесло Кесседи?

Первый мой порыв — направиться на его поиски. Но быстро осаждаю себя. Без меня никто никуда не уйдет. А если произойдет что-то важное, Райан непременно расскажет.

Хмыкаю. Как за какой-то месяц случилось так, что мой извечный принцип никому не доверять дал трещину? Неужели и на руинах веры можно что-то построить?

Глупые мысли.

Я доверяю Кесседи, а он, кажется, доверяет мне. Но как быть с тем, чего он обо мне не знает, а я не нахожу в себе сил рассказать? Может быть, к черту? Выложить все, как есть?

Эти мысли еще глупее.

Райан уже спрашивал, все ли он обо мне знает, и получил однозначный ответ. Поздно. Рассказав все сейчас, разрушу тонкую, только едва окрепшую нить доверия между нами. И все испорчу. А сейчас, среди террористов, без поддержки СБ и невозможности с ними связаться, нам следует доверять друг другу на сто процентов. Иначе мы все умрем.

Босиком плетусь в ванную, чтобы умыться.

Холодная вода отрезвляет. Что за мысли меня посещают? Не иначе, после очередного дурацкого сна.

Никаких признаний, Кэм. Хочешь выжить, оставь все, как есть.

Когда возвращаюсь, Райан уже в комнате. Сидит на матрасе. Зеваю и прохожу мимо к своему месту. Где был, не спрашиваю. Я ему не нянька.

— Разговаривал с Гилом, — говорит сам.

Поворачиваюсь к нему.

— В такое время? — удивляюсь.

— Да, увидел, что он вывел флайер из гаража, и вышел.

Вот оно что. Подхожу к окну. Выглядываю. И правда, летательный аппарат возле дома.

— И что наговорили? — спрашиваю равнодушно. Снова зеваю. Да что за напасть?

— Договорились, что мы с тобой все-таки будем присматривать за остальными, — поднимаю брови, услышав новую директиву, — но на расстоянии. И вмешаемся только в крайнем случае.

— И как ты его переубедил?

— Сказал, что если слишком много народа не справится и не вернется, смертником придется быть ему самому.

Не сдерживаюсь. Смеюсь.

— Он тебе не врезал?

Райан кривится.

— Очень смешно.

Пожимаю плечами. Перестаю смеяться. Это, наверное, истерическое.

Лицо Кесседи делается серьезным.

— Так как прошло вчера?

Окончательно убираю улыбку. Не до шуток.

— Паршиво, ты и так знаешь, — говорю. — Их нельзя отпускать одних.

— Угу, — Райан опускает голову, ерошит волосы рукой. Отросшая прядь падает на лоб.

Подбадривать не умею, поэтому перевожу тему.

— Не появилось идей, как добраться до СБ?

Встряхивается.

— Нет. Надеюсь, они сами нас засекли, и возьмут все в свои руки.

— Ну-ну, — протягиваю скептически. Видели мы уже «самостоятельность» СБ, знаем.

— Ну, а у тебя есть идеи?

Дергаю плечом.

— Были бы, сказал, — бросаю взгляд на уже почти совсем светлое небо за окном. Нужно одеваться.

— Хорошо.

— Что хорошо? — не понимаю. Поворачиваюсь.

На губах Райана его фирменная кривоватая улыбка.

— Хорошо, что сказал бы.

***

Процедура в точности повторяет вчерашнюю. Вот только мы не делимся на группы. Райан раздает карты индивидуально, вручает часть денег и отпускает с миром. В глазах Проклятых испуг, но решимость.

— Если мы все хорошо сделаем, мы здесь останемся? — с надеждой спрашивает Попс.

Эх, Райан, не хотелось бы мне оказаться на твоем месте.

— Посмотрим, — ничего не обещает Кесседи. — Но если провалимся, не останемся точно.

Брэдли делает серьезное лицо, поджимает губы. Отходит.

— Все должны оказаться здесь до темноты, — напутствует Райан напоследок. — Вы предоставлены сами себе. Если влипните в неприятности или привлечете внимание полиции, никто вас вытаскивать не будет.

— Не трогайте женщин и не пинайте собак, — бормочу себе под нос. Но Кесседи слышит, бросает на меня испепеляющий взгляд. Знаю-знаю. Молчу.

— Я на вас рассчитываю, — заканчивает. — Не подведите.

Проклятые переглядываются на прощание и расходятся. Мы остаемся вдвоем.

— Разделяемся? — спрашиваю. Понятия не имею, что делать. На пять частей нам двоим в любом случае не поделиться.

— Пошли за Рыжим, — решает Кесседи. — Может, заодно придумаем, что делать с СБ. Или они выйдут на связь.

Угу, выйдут.

— Ладно, — соглашаюсь. Убираю руки в карманы. — Как думаешь, Гил не соврал, и за нами следят? — кручу головой.

— Лучше не проверять, — логично высказывается Райан. — И не провоцировать.

— И то верно, — вздыхаю. Мы ходим по слишком тонкому льду, чтобы рисковать.

***

Некоторое время следуем за Попсом, который ведет себя неожиданно правильно. По сторонам не пялится. Прохожих не трогает. Внимания к себе не привлекает. Идет себе парень-подросток по своим делам. На ноги не наступает. Под машины не бросается.

— Ты как его за один день так выдрессировал? — восхищаюсь.

Но Райан не настроен шутить.

— Он не собака, чтоб его дрессировали.

Кровь приливает к лицу.

— Я не это имел в виду, — спешу внести ясность.

— Знаю, — легко соглашается. — Извини.

Он просто волнуется за своих и чувствует ответственность. Какие тут обиды? Но за словами следует следить.

«Ведем» до входа в подземку. Он идет на эскалатор. Мы — в аэродинамическую трубу. Он садится в вагон. Мы — в соседний.

— Видел на станции общественные коммы? — спрашиваю Райана, устроившись на сидении рядом. — Что если попробовать?

Скептически кривится.

— И кому звонить?

— В справочную, — предлагаю. — Сказать, что нам нужно связаться со Службой безопасности.

Теперь Кесседи смотрит на меня, будто сомневается в моей адекватности.

— Ты, правда, думаешь, что любой, кому вздумается, может взять и позвонить в СБ, и его соединят, с кем нужно?

— Я думаю, что не всякий решит звонить в СБ, в принципе, — огрызаюсь. Отворачиваюсь. Не нравятся мои идеи, пусть предложит получше.

— К тому же, если за нами все же следят, этого делать не стоит, — Райан окончательно рубит на корню мое предложение.

Это разумно. Но!

— Кто следит? — глазею по сторонам. — Не заметил никакого «хвоста».

— Это не значит, что нас никто не ждет на станции.

Тоже разумно. Черт.

Ладно, думаем еще.

Попс выходит на правильной остановке.

Молодец. Странно, но меня пробирает гордость за этого парня. А мы-то решили, что он самый несамостоятельный.

Выходим за ним. Стараемся не приближаться, но и не потерять из виду.

— Райан?! — настигает нас звонкий девичий голос на выходе из подземки. — Райан Кесседи?!

Райан бросает взгляд в ту сторону, откуда его позвали. Ускоряет шаг.

— Пошли, — шипит мне. — Быстро.

Нет-нет-нет. Так не пойдет.

Замечаю тоненькую блондинку с роскошными волосами до талии. Ее огромные синие глаза смотрят растерянно.

— Ты ее знаешь? — глупый вопрос. Естественно, знает. Стоп. Не то. — Райан! — забегаю вперед, становлюсь на пути, вынуждая остановиться. Хмурый старик, которому мы перегородили дорогу, бросает в нашу сторону проклятие. — Это же наш шанс!

Кесседи смотрит подозрительно. У меня нет времени объяснять то, что вдруг пришло в голову. Сейчас блондинка развернется, решит, что обозналась, и пойдет своей дорогой. И шанс упущен.

Но Райан не нуждается в долгих пояснениях. Что-то в его взгляде обещает мне жестокую расправу за такую идею. Но здравый смысл заставляет его повернуться.

— Джейн? — делает вид, что не сразу узнал. Кесседи, в тебе умер артист.

Девчонка расцветает. Пробирается через толпу навстречу.

Невольно вспоминаю свой последний сон. Девочка точно так же спешила к Кесседи. Только то была давно умершая девочка и ненастоящий Райан. А эта блондинка очень даже реальна.

Мы снова кому-то мешаем своей остановкой в неположенном месте. В нашу сторону прилетает очередное проклятие.

Райан делает знак девушке, мол, отойдем. И мы все втроем уходим с пути людского потока.

— Райан, не могу поверить, что это ты! — голос девушки дрожит, как и ее нижняя губа. Такое впечатление, что сейчас расплачется.

Беззастенчиво ее разглядываю из-под козырька. У нее не синие, а прямо-таки васильковые глаза. Интересно, настоящий цвет?

— Нам сказали, твоего отца осудили за смерть какой-то пациентки, — продолжает. — А потом ты исчез.

Она ничего не знает про ссылку в Нижний мир, понимаю. А еще понимаю, почему Кесседи хотел избежать этой встречи. Мне бы тоже не хотелось столкнуться с кем-то из прошлого после всего, что было. Впрочем, никто из моих старых знакомых не узнал бы меня теперь.

— Мы переехали, — сдержанно отвечает мой спутник. — Пришлось.

— Райан, ты так изменился! — кажется, девушку мало волнуют ответы. Ей больше хочется высказаться. Шок от внезапной встречи проходит. К ней возвращается уверенность. — Такой высокий вымахал, — что есть, то есть. — А этот шрам! — девушка морщится, закусывает губу. Это явно не то, что ей бы хотелось увидеть.

Поднимаю глаза. Да, шрам, пересекающий бровь, отчетливо виден при ярком искусственном освещении подземки. Пожалуй, следовало натянуть шапку пониже. Что он автоматически и делает при напоминании об отметине.

— О, это ерунда, — спохватывается Джейн, вспомнив о такте. — Его можно убрать простой пластикой. Кстати, почему ты этого не сделал?

Твое какое дело, жертва комфорта Верхнего мира?

Злюсь. Еле сдерживаюсь. Небольшой шрам на брови — последнее, на что бы мне пришло в голову обратить внимание.

— Как-нибудь обязательно, — отвечает Райан с натянутой улыбкой.

Девушка расплывается в ответной, не замечая, что собеседник вовсе не рад ее видеть, и продолжает о наболевшем. То есть о себе:

— Я неделю проревела, когда ты исчез. Ночами не спала. Ты был моей первой любовью, знаешь ли.

Закатываю глаза. Хорошо, что кепка скрывает лицо. Надо же, какая честь. По осознанию собственной значимости этой девчонке можно было бы тягаться с самим Коэном.

— Рад, что ты это пережила, — вежливо отзывается Райан.

— А ты даже не попрощался, — прикидывается обиженной. Кажется, мозги у нее короче, чем волосы.

— Как-то некогда было. Мы уезжали в спешке.

— Конечно-конечно, — понимающе кивает Джейн. — Репутация твоего отца была испорчена. Я понимаю.

— Мы с моим другом спешим, — у Райана первого сдают нервы, и он пытается прекратить этой пустой разговор. — Может быть, встретимся позже? — улыбается. — Поболтаем в более подходящей обстановке?

Упоминание о друге заставляет блондинку заметить и меня. Но я ее не интересую ни капли.

Девушка на мгновение прищуривается, окидывает Кесседи оценивающим взглядом. Чуть дольше задерживается на шраме. И все же лицо остается довольным. Видимо, решает, что бровь — меньшее из зол, а остальное ей очень даже нравится.

— Конечно, — уже неприкрыто радуется. — Когда?

Райан пожимает плечом.

— Завтра в это же время тебя устроит?

— О, отлично! Я абсолютно свободна. Давай в центре, в том кафе, где у нас с тобой было первое свидание? Знаешь, оно до сих пор работает. Был там в последнее время?

— Нет, — Кесседи тоже улыбается в ответ. — Я недавно приехал.

— Ну и отлично, — щебечет Джейн, откровенно заигрывая. — Обсудим новости.

— Отлично, до встречи, — Райан не дает ей снова пуститься в болтовню. Делает взмах рукой на прощание, а потом подхватывает меня под локоть и тащит за собой к выходу. — Умник, я когда-нибудь тебя прибью с твоими гениальными идеями.

— Ну, гениально же, — возмущаюсь. Вырываю руку. — Она наверняка сразу же кинется в сеть и начнет искать о тебе сведения. Уж запрос на имя «Райан Кесседи» не пройдет мимо СБ. Так что, считай, у нас назначена на завтра встреча с ними, — стоит нам отдалиться от глупой блондинки, как у меня поднимается настроение. Почти пляшу на ходу. Отличный план!

Райан моего веселья не разделяет. Смотрит по сторонам, пытаясь понять, в какую сторону ушел Попс.

— Туда, — решает, указывая на переулок. — Судя по карте, там должен быть самый короткий проход.

Не спорю. Следую за ним. Догоняю.

— Так вы встречались? — интересуюсь как бы невзначай.

Бросает на меня взгляд, ясно говорящий: «Тебе поговорить больше не о чем? ». Тем не менее, отвечает:

— Встречались. В четырнадцать я был от нее без ума.

— А сейчас? — подначиваю.

— Что сейчас? — снова поворачивается. И в глазах полное непонимание.

— Ну, понравилась?

Райан кривится.

— Нам сейчас нужно думать о том, как сберечь свою шею, а не о сексе, — выдает.

Теряюсь.

— А при чем тут секс?

— А что, мне жениться на этой курице?

Пытаюсь замаскировать смех кашлем. Выходит не очень.

— Умник, кончай, — серьезно просит Райан.

Затыкаюсь.

Но мысль, что он посчитал красотку Джейн глупой курицей, мне приятна.

39.

Боимся мы зря, и на место сбора Проклятые приходят в полном составе. Вроде бы все хорошо. Только Курт странно краснеет при вопросе, как все прошло. Но признаваться не спешит. Кесседи не настаивает, должно быть, рассудив, что, раз все пришли, то и обсуждать нечего.

Сегодня возвращаюсь в коттеджный поселок в отличном настроении. Дело дало сдвиг. Думаю, общение с Джейн того стоило. Если СБ не воспользуется этой возможностью, то пора прекращать с ними всякие дела. Мы просто вложили им в рот конфету и разжевали.

Гил встречает в холле. Хмур. Вероятно, даже зол.

Проклятые смотрят на него с опаской и, не получив дополнительных указаний, спешат ретироваться в своих комнатах. Последними заходим мы с Кесседи.

— А вот ты — стоять, — Гил грозно преграждает Райану дорогу и упирается здоровенной ладонью ему в грудь. — Что за блонди, с которой ты так мило беседовал? — точно, злится.

Поджимаю губы. Значит, не наврал. Следили. Но как? Ни я, ни Кесседи не заметили наблюдателей. Значит, камеры. Взломали сеть? Есть кто-то свой в полиции?

На Райана грозный тон не действует. Поживи с Коэном с полгода, и перестанешь реагировать и не на такое.

Хладнокровно отбрасывает от себя лапищу:

— Одноклассница. Какие-то проблемы?

— Какая еще одноклассница? — Гил не зол, он взбешен.

— Обыкновенная, — отрезает Кесседи. — Я говорил, что из Верхнего мира. Тебя это устроило. Понятия не имел, что наткнусь на кого-то знакомого. Я не господь бог, чтобы все предусмотреть.

Террорист отступает на шаг. Смотрит оценивающе. Дышит все еще тяжело.

— Если следили, что ж не подслушали разговор? — равнодушно интересуется Кесседи. — Обсудили одноклассников и разошлись.

Гил не возражает. Значит, они видели только картинку, но ничего не слышали. Ведь об одноклассниках ни Райан, ни Джейн не упоминали. Отлично, Кесседи!

— Вы намерены еще встречаться? — спрашивает террорист уже спокойнее.

Райан изгибает бровь:

— Предлагаешь, если столкнусь с ней снова, с воплем бежать прочь? Полагаю, это привлечет куда больше внимания и вызовет подозрений больше, чем невинная беседа.

Гил окончательно сдается.

— Смотри у меня, — предупреждает. — Если ты сливаешь кому-то сведения…

— Кому? Блондинке в мини-юбке?

Гил фыркает и уходит в свое логово под лестницей, больше не произнеся ни слова.

Кажется, пронесло.

— Так-то, умник, — бросает мне Райан и почти бегом поднимается по лестнице.

Когда вхожу в комнату, в ванной уже льется вода.

***

Следующий день полностью повторяет предыдущий. Нас снова вывозят в город с самого утра.

Провожаю в окно красную крышу коттеджа. Если встреча с СБ состоится, возможно, нам уже не придется сюда возвращаться.

Неужели сегодня все может кончиться? Быстро и почти без потерь?

Поневоле вспоминаю Мышонка. Настроение портится.

— Кого «пасем» сегодня? — спрашиваю Кесседи, когда остальные расходятся.

— СБ?

Этот вариант мне нравится.

— Во сколько там мы вчера встретили твою подружку? Ты же сказал ей: в это же время?

Райан переводит взгляд на огромные часы с электронным циферблатом, установленные на столбе у дороги.

— У нас часа два, — прикидывает.

— Ну, тогда поехали туда, — предлагаю. — Если СБ придет, нам плевать на Гила. Если не придет, и нам придется возвращаться, скажем, что ты показывал мне город.

Райан кивает, и мы направляемся к входу в подземку.

— Думаешь, они явятся? — спрашивает через некоторое время.

Обдумываю ответ, прежде чем озвучить.

— Ну, должны же они что-то предпринимать.

— Ага, — хмыкает Кесседи, — оптимистично.

Мы больше не разговариваем. Пока спускаемся, ждем поезд, садимся в вагон.

Тайком изучаю Райана, пока не смотрит в мою сторону. Интересно, каким он был в четырнадцать, когда жил здесь и встречался с Джейн? Золотой мальчик из знаменитой богатой семьи, у которого было все. Что сделало его таким, какой он сейчас? Нижний мир? Трудная жизнь? Или Джек Смирроу? Снова ловлю себя на мысли, что было бы чертовски любопытно познакомиться с этим человеком. Был ли он так велик, каким считает его Райан?

— Кэм? — Кесседи бесцеремонно толкает меня локтем в бок.

— А? — спохватываюсь.

— Где ты витаешь? Приехали.

— А, — повторяю тупо.

Выходим.

— Так о чем думаешь?

— Честно? — не хочу врать. — О тебе и Джейн.

Усмехается.

— Далась она тебе. Понравилась, что ли?

Мотаю головой.

— Интересно, что вас связывало.

— Что-что, — Райан морщится. — Я был самым популярным мальчиком в школе, она — самой популярной девочкой. Король и королева балла, и все такое. Почему бы нам не поиграть в любовь?

«Поиграть в любовь». Скажет тоже.

— А ты не задумывался, что бы было, если бы не случилось Нижнего мира? Ну, между тобой и Джейн.

Пожимает плечом, руки в карманах.

— Поженились бы, нарожали детей, которые бы тоже стали самыми популярными в школе, — отвечает с издевкой. — Да разбежались бы через пару лет. Отец очень хотел, чтобы я пошел по его стопам. Так что, полагаю, сейчас я бы учился в университете где-нибудь на Новом Риме или Лондоре. Ну а ты?

— Что — я? — до этого иду, смотря под ноги. Теперь поднимаю голову.

— Где бы был сейчас ты? Думал об этом?

— Заканчивал бы школу.

Кесседи замедляет шаг, смотрит пристально.

— Слушай, а сколько тебе лет?

— Через месяц семнадцать, — отвечаю и только потом понимаю, что это было ошибкой. Надо было соврать.

— Я думал, ты младше, — говорит ожидаемо. — Мелкий слишком.

— Уж какой вырос, — огрызаюсь. Черт.

Мы поднимаемся наверх. Проходим оживленную улицу. Переходим дорогу.

— Вот это кафе, — указывает Райан на непримечательную вывеску.

— «Шоколадница», — читаю. — Милое место для свиданий подростков.

— Ну а что? Мне надо было в четырнадцать звать ее в бар?

— Ага, — усмехаюсь, представив эту картину. — И вас вывели бы оттуда под вопли посетителей, охраны и шокированных родителей.

— Умник, выключи воображение, — отмахивается, смеясь. — Я сказал, что был популярен в школе. Но еще я был воспитанным мальчиком.

— Ты и сейчас воспитанный мальчик.

— Но сейчас я бы все-таки предпочел бар, чем попить какао.

Дружно смеемся.

Как вышло, что мне так легко в его обществе? А что будет, если СБ прямо сейчас «возьмет» Гила и Сантьяго, когда мы укажем им место? Увижу ли я Райана когда-нибудь?

— Пойдем внутрь, что ли? — предлагает Кесседи.

— Зачем? — сомневаюсь.

— Какао пить, что же еще, — улыбается, направляется к кафе.

Догоняю.

— А если мы ошиблись, и вместо СБ придет Джейн?

— Значит, купит себе какао сама, — беспечно отвечает Райан. — На нее нам Гил денег не дал, — потом становится серьезнее: — Ты же умник, и обычно твои идеи работают. Так что и эта должна сработать.

— Хорошо бы, — бормочу. Вот только вчерашней уверенности в гениальности идеи у меня нет.

***

Мы сидим около получаса за самым дальним столиком в углу. По словам Райана, именно здесь они встречались с Джейн после школы пять лет назад.

Какао в заведении, и правда, отличное. Наверное, это и называется вкус детства.

Болтаем о том, о сем. Абсолютно расслабляюсь. Сползаю по спинке удобного диванчика вниз. Не думаю ни о чем. Нет ни СБ, ни Нижнего мира, ни террористов. Мне хотелось бы просидеть тут вечность.

— Как выглядит твой полковник? — вдруг спрашивает Кесседи, сидящий лицом ко входу, разбивая мою идиллию вдребезги.

Мгновенно собираюсь. Сажусь прямо. Оглядываюсь.

— Именно так, — бормочу. Закусываю губу, чтобы не расплыться в победной улыбке. Сработало! — Как ты понял, что это он? — понижаю голос до шепота.

Райан не сводит глаз с приближающегося к нам мужчины в дорогом пальто с небрежно обвернутым вокруг шеи шарфом. Отвечает, не глядя в мою сторону:

— У него на лбу написано, что он эсбэшник.

— Да? — рассматриваю приближающегося Коннери собственной персоной. — А по мне, так шарфик спасает.

Райан дарит мне убийственный взгляд, и не отвечает.

Полковник подходит к нашему столику.

— Кэмерон, — приветствует меня кивком.

— Полковник.

— Райан Кесседи, я полагаю? — обращается к моему спутнику. Протягивает руку. Райан отвечает на рукопожатие, но с некоторой заминкой. Не ожидал, что встреча будет происходить именно так. — Могу я присесть?

Вы можете даже сжечь нас на центральной площади и сказать, что это меры по обеспечению государственной безопасности, вспоминаю свои мысли при первой встречи с Коннери.

— Вы — босс, — отвечаю. Подвигаюсь на диване, освобождая место.

Коннери садится. Медленно переводит взгляд с меня на Кесседи и обратно.

— Как вы решили дело с Джейн? — первым нарушает молчание Райан.

Полковник приподнимает светлые брови. Кажется, он не ждал инициативы.

— Волнуешься?

— Интересуюсь, — отбивает тот пристальный взгляд.

— С ней все нормально. Пришли. Побеседовали. Велели забыть о твоем существовании и обещали арестовать, если кому-то разболтает о встрече с тобой и нашем визите.

— Запугали, значит, — хмыкаю.

— Предупредили, — Коннери абсолютно серьезен. Надеюсь, у Джейн хватит мозгов под ее великолепными волосами, чтобы послушаться. — Итак, — переплетает пальцы на столешнице. — Питер рассказал мне о вашей встрече в Нижнем мире, — смотрит непосредственно на Кесседи. — Ты спас ему жизнь, это дорого стоит, — выжидательная пауза.

— И чего же? — Райан чуть склоняет голову.

— Смотря чего ты хочешь?

— Хочу будущего для моих людей, — отвечает без заминки.

— А для себя?

— А я разберусь.

Коннери кивает, не пойму, то ли Кесседи, то ли своим мыслям.

— Будет тебе будущее, как только покончим с террористами, — обещает. Слишком легко обещает. Хмурюсь. — Так что у вас есть?

— Место нахождения их логова, — говорю, привлекая к себе внимание.

Коннери поворачивается ко мне.

— Главный там? — впивается взглядом.

— Нет, — качаю головой. — Но там его подручные, которые знакомы с ним лично.

— Этого мало.

У меня отвисает челюсть.

— Как — мало? — возмущаюсь. — Допросите их с «сывороткой правды», и они все вам выложат. И про старые теракты и про новые планы.

— «Сыворотка правды» давно не панацея, — отрезает полковник. — Сведения можно внушить. Гипнотизеров хоть отбавляй. Нам нужны доказательства.

— То есть, — не верю своим ушам, — вы хотите сказать, у нас ничего нет?

— У вас есть многое, но этого недостаточно, — Коннери смягчается. — Добейтесь встречи с главным. Тогда наша сделка будет завершена. Если он согласится вас принять и будет обсуждать теракты, этого хватит для ареста.

— Они долго работали с Коэном, но даже ему не устраивали личных встреч, — возражает Райан. — Никто не станет знакомить нас с главным.

Коннери прищуривается. Смотрит хищно. Он непреклонен:

— Ну, так сделай так, чтобы тебе поверили больше Коэна.

— То есть, то, что мы предоставим вам место нахождения правой руки главаря, вам мало?

Полковник смотрит на Кесседи снисходительно:

— Отрубить человеку руку — это замедлить его и доставить неудобства, но не уничтожить.

— А если мы провалимся? — интересуется Райан. — Что тогда?

— Придется рубить руку, — спокойный ответ.

— Погодите, — вмешиваюсь. — Мы не можем сейчас, как ни в чем не бывало, вернуться. Они следят за нами. Вероятно, через камеры. Возможно, о нашей встрече им давно известно.

— Кэмерон, ты за кого нас принимаешь? — кажется, мне удалось обидеть полковника. — Камеры этого заведения под нашим контролем. Сейчас они показывают, как вы спокойно попиваете какао. Вдвоем. Больше здесь никого нет.

Пожалуй, оставлю при себе мнение о том, за кого принимаю, и что думаю об их профессионализме. Замолкаю. Кусаю губы. Мы по уши в дерьме.

— Хорошо. Допустим, — говорит Райан. Он, что, правда, рассчитывает добиться встречи с боссом? — Как мы с вами свяжемся?

Коннери доволен.

— Люблю деловой подход. Я этого ждал, — он расстегивает пальто и лезет за пазуху. Достает какой-то удлиненный предмет, нечто среднее между ручкой для письма и медицинским инъектором. — Здесь микрочип, — поясняет. Кладет странный предмет на стол. — Последние технологии. Абсолютно незаметен любым сканером, пока находится в теле носителя, — в теле, значит. Отлично. — Вводится под кожу, скажем, в палец. Разрезаете, вынимаете, оставляете в доме зачинщика. Как только вытащите, чип активируется, и мы будем знать, куда ехать.

— Дом? — переспрашивает Кесседи. — А если это будет офисное здание в сотню этажей? Арестуете всех, кто внутри?

— Если ты оставишь чип в холле, то да, — отвечает полковник на полном серьезе. — Дело слишком важное. А нам нужна скорость. Если ждать встречи и докладов, главный может уйти. Я надеюсь на вашу сознательность, — продолжает, — и на то, что вы активируете чип только тогда, когда точно убедитесь, что это тот человек, который нам нужен.

— Надеетесь, но никогда не кладете все яйца в одну корзину, — бормочу.

— По-другому нельзя, — неожиданно не отрицает мою правоту Коннери. — Но, все же, главную ставку я делаю на вас.

— Угу, — киваю. На душе тошно. Расходный материал, вот кто мы. — Как Питер? — спрашиваю. — Жив-здоров?

На лице полковника расцветает улыбка. Он рад моей покладистости.

— С Питером все хорошо. Между прочим, наш врач был очень доволен твоей работой, — взгляд на Кесседи. — Сказал, что даже он не вправил бы нос лучше.

— Передайте ему, что не стоит благодарности, — хмуро отвечает Райан.

— Он был, правда, впечатлен, — настаивает Коннери. — Сказал, что с удовольствием взял бы тебя в ученики. Такими предложениями не разбрасываются, — нажимает, — подумай об этом, парень, когда все кончится.

— Непременно, — холодно отзывается Кесседи. — Полагаю, это все? Наши наблюдатели скоро заинтересуются, почему мы так долго не можем напиться.

— Полагаю, да, — соглашается полковник. Берет в руку инъектор. — Итак, вы согласны? Кому из вас?

— Мне, — опережаю Райана с ответом. Мало ли, что они говорят, будто чип не засечет никакой сканер. Лучше проверю на себе, чем подставлю Кесседи.

— Хорошо, — Коннери не спорит. Уголок губ Райана дергается, будто он хочет что-то сказать, но затем передумывает.

Протягиваю левую руку ладонью вверх. Полковник подносит предмет к безыменному пальцу. Чувствую легкий укол. На поверхности кожи выступает алая капля. Больше ничего не ощущаю.

— Он размером с рисовое зернышко, — напутствует Коннери. — Неглубокий разрез, и сможешь достать.

— Хорошо.

— Итак, адрес? — просит полковник. — Когда чип сработает, одна команда отправится брать главаря, вторая должна будет забрать вас и взять остальных террористов. Где вас искать?

Коннери смотрит на Райана, безошибочно определив, что тот контролирует ситуацию куда лучше меня. Но Кесседи пожимает плечами. Ему не знакомо это место, он жил в столице.

— Коттеджный поселок имени Марии Секильо, — отвечаю. Голос звучит безнадежно. Отдаем последнее, что было у нас, и не было у СБ. — Двухэтажный дом с красной черепицей. Двор с двумя хвойными деревьями у ворот. Он там один, — уточняю. — Есть еще два с красной крышей, но деревьев там нет.

— Похвальная наблюдательность, — улыбается Коннери.

Мне хочется ударить его. Прямо по этой улыбке. Сжимаю ладони в кулаки. Они в карманах, поэтому никто не видит.

— Не жалуюсь, — огрызаюсь.

Коннери встает. Застегивается. Поправляет шарф.

— До встречи, — прощается. — И помните, я на вас ставлю.

Не лошади, чтобы ставить. Молчу. Провожаю его хмурым взглядом.

Ставит. Наверное, это должно нас мотивировать на подвиг во имя родины. Не мотивирует.

Несколько минут сидим в молчании. Каждый, думая о своем.

— А Пит, вроде, ничего, — вдруг говорит Райан. — Дурной, но искренний.

— Это уж точно, — соглашаюсь. Отворачиваюсь к окну.

40.

У нас остается еще время до встречи с остальными. Решаем пойти по маршруту Курта. Уж очень у него вчера был странный вид. Нужно проверить, как он справляется.

— Как ты планируешь уговорить Гила познакомить нас с главным? — спрашиваю по дороге. Может, мои идеи и бывают блестящими, но сейчас у меня нет даже вариантов.

Кесседи морщится.

— Пока понятия не имею. Что-нибудь придумаем.

Угу. Если он рассчитывает на меня, то сильно заблуждается. Кажется, мой генератор идей иссяк.

— А как тебе предложение податься в ученики к доктору СБ? — интересуюсь.

Райан бросает на меня хмурый взгляд.

— В топку СБ, — отвечает коротко. Полностью разделяю это мнение.

— Ты помнишь маршрут? — решаю перевести тему. — Курт должен был направиться сюда?

— Да, у меня все в порядке с памятью, — напряжен и зол после разговора с Коннери. Да уж, вернуться на оптимистичную волну не выйдет.

Замолкаю. Глазею по сторонам.

Утром мне казалось, что все вот-вот может кончиться. Оказалось, что самое интересное только начинается. Наши жизни ничего не стоят. Не ново, но неприятно.

Меня больше не заботит, сдержит ли Коннери слово, и освободит ли отца. Теперь выполнить свою часть сделки кажется мне еще более нереальным. Мы уже принесли СБ заказчика на блюде. Оказывается, им нужно еще и вставить ему в зубы яблоко.

Злюсь. Но злость ничего не изменит. Эмоции — худший помощник.

Думай, Кэм. Думай как никогда, иначе вам не выжить!

Райан тоже погружен в свои мысли. Так и идем.

Жаль, что нас заберут только в назначенный час. Хочется лечь, укрыться с головой и выпасть из реальности хотя бы на несколько часов. Мечты…

Впереди вырастает громада торгового центра. Того самого, в который должен был сегодня направиться Курт.

Помню это здание. Его проектировала и строила папина фирма, «Строй-Феррис». Интересно, она еще существует? Кому принадлежит? Когда-то название «Строй-Феррис» гремело по всему Аквилону. Где ты теперь, ее создатель? Как ты?..

И все же, почему именно торговые центры? В чем послание террористов? Ни требований. Ни сообщений. Разрушения и все. В чем смысл? Никак не могу сообразить. Что-то не вяжется.

Подходим к зданию. Беспрепятственно входим в холл. Мы никого не интересуем. Внимания не привлекаем. Люди здесь слишком заняты своими делами. Пожалуй, только этим мне до сих пор и нравится Верхний мир. Никому до тебя нет дела. В хорошем смысле. Ты невидимка в толпе, но при этом можешь делать, что хочешь.

В мои мысли вмешивается посторонний шум. Кто-то кричит. Ругается. Вот уж чего точно не должно быть в торговом центре.

Кесседи бледнеет. Глупо ждать, что он скажет, что мне показалось, и это не голос Курта. Черт.

Торопимся в направлении перепалки.

Недалеко от второго входа, не того, через который вошли мы, развернулось действо. Охранник в форме держит Курта под локоть. Вокруг собралась администрация здания и зеваки.

— Я ничего не сделал! — пытается вырваться Курт. — Я не крал! Я только посмотрел!

— Крал. Еще как. Вызывайте полицию! — рычит охранник. Но никто не сходит с места, чтобы сделать звонок. Всем слишком интересно развитие событий.

— Что здесь происходит? — немедленно вмешивается Кесседи.

— Вы его знаете? — басит страж порядка в торговом центре, сдвигая мощные брови к переносице.

— Знаю, — не отпирается Райан. — Может быть, обойдемся без полиции? Думаю, произошло недоразумение.

— Недоразумение?! — взвизгивает полная женщина, приютившаяся за плечом охранника. — Он украл с витрины булку и сожрал на моих глазах. А когда я попросила заплатить, сказал, что денег у него только на проезд. Каков наглец!

Булка? Серьезно?

Мне хочется стукнуться обо что-нибудь головой. Например, о вон ту гипсовую колонну.

— Я предлагал прийти завтра и заплатить… — принимается оправдываться Курт, но придушенно замолкает под тяжелым взглядом Кесседи.

— Завтра! — еще больше распыляется сотрудница. — Мы не выписываем кредиты! Плати, потом ешь!

— Я вызвала полицию! — сообщает девушка в строгом платье с воротником-стойкой, свесившись через перила лестницы. — Сейчас приедут!

Ну, все. Попали. Если мы не смоемся до приезда копов…

Счет идет на минуты. По-хорошему договориться не получится.

Кесседи решает так же. Он просто бьет охранника в лицо. Неожиданно и без замаха. Тот оседает, выпустив Курта. А мы уже мчимся к выходу.

Нас никто не останавливает. Это же цивилизованный мир. Все в шоке.

Стоит оказаться на улице, слышится вой сирен. Прямо перед зданием опускается полицейский флайер.

— Бежим, скорее, — торопит Райан. — Через тот переулок должен быть сквозной проход.

Несемся туда. Полицейский, с поразительной ловкостью выпрыгнувший из флайера, спешит за нами.

— Стойте! Вы арестованы! Я буду стрелять!

А он не шутит, понимаю в ужасе. Потому что слышу звук выстрела.

Коп даже не понял, что произошло. Он не стал бы стрелять средь бела дня из-за какой-то булки. Но всеобщая суматоха, крики, охи и вздохи сделали нас в его глазах самыми страшными преступниками. Возможно, теми самыми террористами, коими, сейчас и являемся. И он стреляет на поражение.

Вижу, как пуля врезается в стену недалеко от меня. Пуля? Серьезно? У них, что, парализаторов нет? Для кого создали оружие, из которого можно палить, а потом выяснять, кто в чем виноват? «Верхние», вы озверели!

Наше счастье, что меткостью стрелок не отличается. Мы успеваем свернуть в переулок. Потом еще в один. И еще.

Все. Кажется, ушли.

Замедляемся. Теперь как раз нельзя привлекать к себе внимание.

— Уууух, — выдыхаю. — Вот это влипли.

— Пронесло? — спрашивает Курт неуверенно. С опасной косится на Кесседи.

— Потом поговорим, — отрезает Райан сквозь зубы. — Нам надо убраться отсюда и молиться, чтобы нас не отследили по камерам.

Полностью поддерживаю.

Направляемся к месту встречи с террористами. Там нет камер. Лучше подождать на месте.

— Погоди, — вдруг останавливает меня Кесседи. С Куртом он пока предпочитает не разговаривать.

— А? — удивляюсь. Мне кажется, логично поскорее убраться из этого района.

— Пошли, зайдем в то кафе.

— В туалет, что ли? — не понимаю.

— В туалет, — подтверждает Райан и отнимает руку от бока.

— Черт, — это единственное, на что меня хватает. Его ладонь в крови. Куртка продырявлена насквозь.

Курт громко ахает за моей спиной. Не оборачиваюсь.

Булка, щекастый? Булка?!

— Пошли, — разворачиваюсь. — Заходи первый.

Курт плетется за нами.

***

Запираю дверь туалета на замок. Желающие пусть потерпят. Нам не нужно, чтобы снова кто-то вызвал полицию по наши души второй раз.

— Давай, — Кесседи снимает куртку. Забираю.

Курт топчется у двери. Бледный, как смерть.

Свитер под курткой разодран на боку в клочья. Края пропитались кровью. Ее много. Очень. Она течет вниз, впитывая в ремень джинсов, ползет к бедру.

— Серьезно? — не знаю, зачем спрашиваю. И так вижу.

Райан закусывает губу от боли. Подходит к зеркалу. Крутится.

— Выходное отверстие, — говорит. — На вылет.

— Это хорошо? — кажется, у меня голос дрожит.

— То, что не вытаскивать пулю, хорошо, — отвечает спокойно. — А так паршиво.

— Тебя надо в больницу.

— Ты себе как это представляешь? После стычки с копами. Без документов. А если полезут в базу данных по отпечаткам и ДНК, станет еще интереснее.

Закусываю губу до крови. Что же делать? Ладно, террористы у нас опытные. У них должен быть в сообщниках доктор. Непременно. Значит, наша задача дождаться встречи с Сантьяго. Там разберемся.

— Надо остановить кровь, — говорю.

— До конца не остановишь. Тут надо шить, — Райан не паникует. Прекрасно владеет собой. Просто констатирует факт.

— Значит, не до конца, — соглашаюсь. — Вот, — беру с сушителя несколько полотенец. — Черт. Тут даже не прижмешь… Ты как вообще?

— В норме, — заверяет. Врет.

Возимся минут десять. Ничего не получается. Нам бы «скорую», а не кружок самодеятельности. В конце концов, прижимаем рану двумя полотенцами с обеих сторон. Третьим перевязываем.

— Ты идти сможешь? — спрашиваю серьезно. — Ты уже потерял много крови.

Райан кусает губы, но уверенно заявляет:

— Не впервой. Думаешь, эти шрамы на моей спине появились без крови? И поверь, там было гораздо больше. Так что все нормально. Выживу.

Черт, Кесседи, знал бы ты, как я хочу тебе верить. Больше всего на свете.

Курт совсем зеленый. Кажется, ему дурно от вида крови. Подозреваю, теперь ему будет тошно и от вида булок.

— Так, — решаю. — Перекинь руку через мое плечо. Пойдем медленно.

— Ты коротышка, — пытается пошутить Кесседи. Мне не смешно. Я в ужасе.

— Потерпишь, — огрызаюсь. — И имей в виду, я буду тащить тебя на себе столько, сколько нужно. И не смей умирать, — в моем голосе слышны истерические нотки.

— Не собираюсь, — заверяет Райан. Помогаю ему застегнуть куртку.

Опирается на меня.

Выходим.

***

Сидим на скамейке для ожидания. Райан бледный и обессиленный, но храбрится. Уверяет, что все хорошо.

Все НЕ хорошо.

Стараюсь смотреть по сторонам. Нет ли к нам повышенного внимания. Не бросается ли в глаза продырявленная куртка Кесседи.

Собираются остальные члены банды. Ахают. Не понимают, что произошло. Мне очень хочется выложить им все, как есть. Пусть хотя бы отлупят Курта за его глупость. Но молчу. Потому что, стоит мне открыть рот, Райан смотрит так, что хочется не только заткнуться, но и проглотить язык.

— Несчастный случай, — объявляет Проклятым. — Пустяки.

Хорошо бы, если пустяки.

Когда прилетает Сантьяго, мне хочется его расцеловать. Плевать, что он террорист и злобный тип. Сейчас он нужен мне, как никто.

Близнецы быстро берут инициативу в свои руки. Помогают Райану забраться во флайер. Поддерживают.

— У вас есть врач? — запрыгиваю внутрь и тут же нападаю на Сантьяго. — Кесседи ранен.

Водитель одаряет меня равнодушным взглядом:

— Откуда у нас врач?

— Нам нужен врач, — настаиваю.

— Не повезло тебе, малый, — вот и весь разговор. Гад.

Ладно, поговорим с Гилом. Думаю, он понимает ценность главаря банды.

Когда взлетаем, Райан закрывает глаза. Опирается на меня плечом со стороны здорового бока.

Сижу всю дорогу, не шевелясь. Боюсь потревожить.

***

— Давайте его в комнату, — говорю близнецам, когда прилетаем.

Странно. Со мной никто не спорит. Даже сам Райан. Но он уже на грани потери сознания.

Решительно иду под лестницу. Стучу.

— Кого там принесло? — отзывается Гил.

Будем считать это приглашением.

— Это я, — вхожу.

— Ааа, — сидит в кресле с коммуникатором в руках, вид скучающий. — Ну, заходи. Как там тебя?

— Кэм.

— Ага, — делает знак рукой. — Заходи. Чего тебе?

— Произошла неприятность, — докладываю. Гил тут же мрачнеет. — Стычка с полицией. Из-за пустяка, — быстро добавляю, потому что у террориста такое лицо, будто он хочет задушить меня прямо сейчас. — Мы ушли. Переоденемся, нас никто не узнает, — продолжаю.

Плечи Гила заметно расслабляются.

— Тогда чего пугаешь? — спрашивает. — Зачем приперся?

— Кесседи подстрелили.

— Живой? — не слишком заинтересованно.

— Да. Но нам нужен врач.

— Шутишь? — усмехается. — Чтоб нас всех тут повязали? Никаких врачей.

Сдаю назад. Пытаюсь говорить вежливо и ни в коем случае не нагло.

— Может быть, у вас есть «свой» врач, на которого можно положиться?

Гил закатывает глаза, недовольный, что не понимаю с первого взгляда.

— Нет у нас врача, Кэм, — разводит руками. — Паршиво, Кесс подавал надежды. Но он крепкий парень. Может, так выживет.

Сжимаю в бессилии кулаки. Ни черта не могу ни требовать, ни сделать.

Тем временем Гил встает, идет к шкафу.

— Вот что, — ставит на стол небольшой чемоданчик. — Это аптечка. Бери, пока я добрый. Может, чего пригодится.

Смотрю в пол. Делаю шаг. Беру аптечку.

Выхожу.

41.

Когда захожу в комнату, Кесседи там один. Близнецы довели его до места и сбежали. То ли испугались, то ли сам отправил их подальше. С него станется.

— Ты как? — спрашиваю. Может, без сознания.

— Порядок, — отзывается.

Это НЕ порядок.

Это катастрофа.

— Райан, — сажусь рядом на матрас. — Врача не будет.

— Не удивлен, — тихий ответ.

— Но Гил дал нам аптечку.

— Хорошо, — НЕ хорошо. — Открывай. Что там есть?

Слушаюсь. Открываю. Баночки-скляночки. Шприцы. Инъекторы. Бинты. Вата. Тампоны. Перечисляю названия вслух.

— Пойдет, — заверяет Кесседи. — Это большее, что у меня было в последние пять лет.

— Райан, — предупреждаю, — я ни черта в этом не понимаю. Скажи, что делать, я сделаю.

Бледные губы трогает улыбка.

— Не сомневаюсь.

Эти оболтусы с одним мозгом на двоих даже не сняли с него куртку. Помогаю высвободиться из нее. Затем избавиться от остатков свитера. Бросаю рядом на пол. Туда же летят окровавленные полотенца.

Райану больно шевелиться. Но он приподнимается, вытягивает шею, пытаясь рассмотреть рану.

— Нитки от свитера, — выдыхает. Обессилено падает обратно на матрас. — Бери вон ту бутылку.

— Какую?

— С синей крышкой. Ага. Ее. Шприц наполни.

Мое сердце готово выскочить из груди. Не боюсь крови. Это всего лишь кровь. Но мысль, что, если я что-то сделаю неправильно, Райан может умереть, сводит с ума. Слишком давно никем не дорожу. Это ново и пугает до дрожи.

— Теперь вон та бутылка. Да, эта. Протри вокруг раны, — слушаюсь. Шипит от боли. — Аккуратнее.

Стараюсь, честное слово.

Помогаю ему перевернуться на здоровый бок, чтобы обработать область сзади.

— Теперь шприц, — командует. Голос слабый, но держится молодцом. — Сделай несколько уколов вокруг раны. Должно заморозить… Если я не перепутал название лекарства.

Замираю со шприцем в руке.

— Хочешь сказать, ты мог перепутать? — переспрашиваю придушенно.

— Я тебе, что, врач? — огрызается. — Коли, кому говорят.

Вот теперь у меня откровенно дрожат руки. Выдыхаю, пытаюсь сосредоточиться. Сейчас не время. Истерику закачу потом.

— Вот так, смотри, — отбирает шприц. Показывает, как держать.

Отключаю эмоции. Действую. Вроде бы получается. Страшно до одури.

— Действует, — с облегчением шепчет Райан, расслабляясь. — Так гораздо лучше, — прикрывает глаза.

— Э-эй! — возмущаюсь. — Не вздумай спать! Скажи, что мне делать.

Передо мной чертова огромная аптечка. А понятия не имею, как к ней подступиться.

— Не сплю, — обещает. Открывает глаза. — Пинцет бери. Нужно вытащить нитки от свитера. Продезинфицируй только.

Это мне понятно. Это я могу.

Руки уже почти не дрожат. Беру пинцет, поливаю каким-то раствором, на который указывает Кесседи. Запах спиртовой, но не резкий. Принимаюсь за дело.

Вожусь долго. Кажется, Райан успевает несколько раз отключиться за это время.

— Вроде бы все, — вытираю выступивший пот со лба рукавом кофты. Кепка давно куда-то отброшена. Кесседи все равно сейчас не до того, чтобы меня внимательно рассматривать.

— Все, так все, — не спорит. — Шей.

— Чего? — переспрашиваю. — Это у меня точно не получится.

— Тогда я истеку кровью по твоей вине, — напоминает. Он еще усмехается в таком состоянии.

— Ладно, — сдаюсь. — Говори как.

— Все просто, тут есть специальный прибор. Это тебе не иголка и нитка.

Просто. Как же.

В итоге достаю из аптечки странный прибор, лично мне напоминающий губную помаду. Кесседи долго объясняет, как пользоваться этой штуковиной. Как поднести. Как приставить. Что сделать, чтобы она выпустила нитку.

У него не было доступа к современным технологиям все время пребывания в Нижнем мире. Он, что, интересовался этим и умел пользоваться в четырнадцать?!

Кесседи, ты меня пугаешь.

Как бы Райан ни объяснял, ни черта не понимаю. Это нужно показывать.

Приходится помогать ему сесть, свернуть одеяло в несколько раз и подложить под спину за неимением подушки. Первые несколько стежков он делает сам.

— Понятно, — наконец, до меня доходит, когда вижу наглядный пример. — Давай, — отбираю палку-сшивалку. Ложись.

В процессе несколько раз ухожу в ванную мыть руки. Потом поливаю дезинфектором. В аптечке есть перчатки, но шить в них у меня не получилось. В итоге все руки в крови.

Я уже в одной майке. С меня градом катится пот. Врачи, вы вообще люди? Как вы это делаете?

Райан уже почти не открывает глаз. И это хорошо. Потому что на мне слишком мало одежды, скрывающей фигуру. Указания дает вяло, но, тем не менее, не позволяет себе отключиться окончательно.

— Фуух, — выдыхаю. — Вроде бы, все.

Уже без указаний обрабатываю шов сверху. Нахожу специальный пластырь, заклеиваю.

— Готово, — провозглашаю, но Райан уже не отвечает. Спит или без сознания от такой потери крови. Увы, о переливании можно только мечтать.

Только теперь позволяю себе истерически всхлипнуть.

Плетусь в ванную. Беру мешок для мусора. Складываю все окровавленные вещи.

Убираю инструменты. Закрываю аптечку.

Укрываю Райана одеялом.

Выключаю свет, иду в душ.

Провожу там не меньше часа. Меня трясет сильнее, чем после тысячи ночей на холодном снегу.

Не могу согреться. Не могу смыть кровь.

Несколько раз просто сгибаюсь пополам, обхватив себя руками под ребра, и захожусь в беззвучном крике.

Реву.

Вода смывает кровь. Вода смывает слезы. Но она не уносит с собой боль.

Одеваюсь в бежевую пижаму. Выхожу.

Свет не горит, но в комнате достаточно светло благодаря свету спутника.

Плетусь к своему месту. Ложусь на матрас. Но спать не могу. В голове тысячи мыслей. В сердце слишком много чувств. Мне кажется, одного маленького сердца недостаточно, чтобы вместить их все.

Встаю.

Подхожу к месту Кесседи. Опускаюсь возле него на колени. Кладу руки на край матраса. Опускаю подбородок на переплетенные пальцы. И просто смотрю.

Он красивый.

Мне нравится все. И эта морщинка возле губ от привычной кривой улыбки. И шрам, пересекающий бровь. Человек состоит из таких вот мелочей. Как можно сказать «Мне не нравится твой шрам»?

Плевать мне на шрамы, если мне нравится твоя душа.

Четыре года моей целью было только пережить еще один день. Бессмысленно. Просто из упрямства. Не сломаться и выжить. На зло.

Потом моей целью стало спасение отца. Меня мало заботили пути достижения этой цели. Жертвы. Судьбы Проклятых.

Папа, я все еще очень хочу тебе помочь. Сделаю все, что в моих силах, чтобы тебя вытащить. Но если Райан умрет, я этого не переживу.

Как так могло произойти, что за несколько недель он стал мне дороже собственной жизни?

Райан, если бы ты знал, как хочу рассказать тебе правду. Очень хочу.

А еще боюсь, что ты меня не примешь. Не поймешь. Сейчас у меня есть твоя дружба, твое доверие. А что будет, когда ты поймешь, что я совсем другой человек?

Ты только выживи, Райан. С остальным справлюсь.

Так и засыпаю, положив голову на руки и слушая мерное дыхание Кесседи.

Шумная улица. Сигналы машин. Лай собаки. Гомон людей.

Кесседи стоит напротив девушки. Он улыбается.

Она делает шаг ему навстречу. Еще ближе. Совсем близко.

Его губы движутся. И теперь она слышит каждое слово.

— Я люблю тебя, — шепчет он, зарываясь пальцами в ее волосы. Прижимается своим лбом к ее и заглядывает в глаза. — Я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет девушка в ответ. — Больше жизни.

Они так и стоят посреди шумной улицы, не замечая никого.

— Я люблю тебя, — шепчет девушка из сна.

— Я люблю тебя, — шепчу я, просыпаясь.

Встаю и бреду на свой матрас.

Может быть, мне приснится продолжение сна-мечты, который никогда не сможет стать реальностью?

Девушки из сна давно нет в живых.

Здесь только я.

42.

Сплю плохо. Просыпаюсь от малейшего звука. Вскакиваю, едва услышав шевеление на соседнем матрасе. Не забываю натянуть кепку.

— Ты как?

Райан лежит на здоровом боку. Опускает одеяло пониже. Трет глаза.

— Порядок.

Как же. Не верю.

Подхожу. Копаюсь в аптечке. Извлекаю градусник.

— На. Измерь, — протягиваю.

Наверное, у меня все на лице написано. Потому что просит:

— Прекрати. Я не умираю.

— И это самая отличная новость за последние дни, — высказываюсь искренне.

Кесседи возвращает градусник. Смотрю показатели. Температура немного повышенная. Но совсем чуть-чуть. Значит, и правда, все хорошо. Выдыхаю.

— Давай, — говорю. — Надо повязку сменить.

Смотрит пристально. Выгибает бровь.

— Откуда такой энтузиазм? Понравилась роль медбрата?

— Если тебе такая роль нравится, ты псих, — бормочу. Отбрасываю одеяло. Снимаю пластырь. Рассматриваю. Вроде, покраснения нет. Перестаю строить из себя доктора. — Посмотри, — прошу. — Нормально выглядит?

Вытягивает шею. Морщится от боли.

— Нормально. У тебя талант.

Огреть бы его чем-нибудь тяжелым. Обязательно, когда оклемается.

— Рассвет, — смотрит в сторону окна. — Сходи к Гилу. Узнай планы на сегодня.

— Схожу, — обещаю, накладывая новый пластырь. — Но ты сегодня никуда не пойдешь.

Кесседи не спорит.

— Куда я пойду? Вообще-то я еще жить хочу.

Хочет — это хорошо. Он сильный, хочет — поправится.

— Готово, — провозглашаю. Отхожу, любуюсь своей работой.

— Спасибо, — опирается руками о матрас, чтобы подняться.

— Ты куда это? — хмурюсь.

Закатывает глаза.

— Умник, выходи из образа няньки. Ты же не понесешь меня на руках в туалет.

— А, — затыкаюсь.

Порываюсь было помочь встать, потом передумываю. Райан прав, нечего кудахтать. Самый страшный момент миновал.

— Найди мне, пожалуйста, болеутоляющее в аптечке, — просит уже от двери ванной. — Зеленые такие, в прозрачной упаковке.

Дверь закрывается, а я бросаюсь выполнять поручение. Зеленые в прозрачном… Светло-зеленые или темно-зеленые? Он издевается? Где вообще названия этих штук? Специально не подписывают, чтобы незнающие люди не ели все, что попадется под руку?

Не зная, какие все-таки нужны, кладу на крышку аптечки обе упаковки. Каким бы равнодушным гадом ни был Гил, если бы он не дал вчера аптечку, нам пришлось бы туго.

Кесседи возвращается. Переодел так вчера и забытые на нем джинсы, пропитанные кровью, на пижамные штаны.

— Нашел? — видимо, болит.

— Да, — делаю взмах рукой, а-ля фокусник. — Выбирай, какие нравятся.

— Эти, — берет светло-зеленые. — Они посильнее.

Не сдерживаюсь:

— Откуда ты все это знаешь? Ты, что, играл в таблетки вместо конструктора?

Пожимает плечами:

— Мне просто было интересно. Всюду таскался с отцом.

Что-то меня не тянуло копаться в папиных чертежах.

Встаю:

— Пойду, навещу Гила.

— И скажи, чтоб не списывал меня со счетов, — напутствует.

— Угу, — уже берусь за ручку двери, когда меня настигает еще одна просьба:

— И Курта позови, пожалуйста.

Морщусь. Мне хочется не позвать его, а придушить.

— Хорошо, — обещаю.

— И дай нам поговорить, ладно?

Ну вот. Теперь меня лишили комнаты.

— Ладно, — отвечаю эхом.

Выхожу.

Настроившиеся на подъем в одно и то же время Проклятые не спят. Из-под двери в темный коридор льется свет. Вхожу без стука.

Курт и Олаф уже одеты. О чем-то мирно беседуют.

— Переодевайся, — обращаюсь к Курту. Голос звучит холодно. Он вскидывает брови. Не понимает. — Мы засветились на камерах. Хочешь новую встречу с копами? — уже рычу. — Вчерашней мало?

— Кэм, не кипятись, — вмешивается Олаф. — Лучше скажи, как он?

Отворачиваюсь.

— Жить будет, — отвечаю сухо. Не могу на них смотреть. Злюсь. Почему они оставили его вчера одного? Почему хотя бы не зашли, не поинтересовались, требуется ли помощь? Знаю ответ — испугались. — Зайди к нему. Сейчас, — бросаю Курту.

Собираюсь уходить.

— Погоди, Кэм! — оборачиваюсь. Здоровяк переминается с ноги на ногу. — Что мне ему сказать? — спрашивает робко. — Извиниться?

— А если нет? — отвечаю ядовито. — Боишься, что если не извинишься, Райан оклемается и изобьет тебя до полусмерти, как Коэн? — в точку. Курт бледнеет. Мой запал пропадает. — Это твое дело, что говорить, и как себя вести, — напоминаю и на этот раз разворачиваюсь и выхожу.

Почему так? Сколько бы Кесседи ни делал для банды, они по-прежнему его боятся. Только потому, что он назвался их главарем?

Сбегаю вниз по лестнице. Стучу в кабинет Гила.

— Открыто, — получаю ответ. Голос недовольный, но не гонит.

Вхожу. Террорист как раз прикрепляет кобуру с пистолетом к поясу. Оборачивается. Одаривает меня мрачным взглядом.

— Ну, как твой приятель? — спрашивает.

— Лучше.

— Хм, — усмехается. — Живучий парень, — что есть, то есть.

— Он прислал меня спросить, какие планы на сегодня. Собираться?

Гил смотрит оценивающе.

— Значит, ты все-таки его оруженосец? — произносит задумчиво. — На твоем месте я дал бы вчера ему сдохнуть. И весь куш твой.

— Ты не на моем месте, — отрезаю.

Уголок губ Гила ползет вверх. Моя реакция его забавляет.

— Лады, забыли, — отмахивается. — Мне наплевать. Значит так, — наконец, заканчивает с кобурой, набрасывает куртку сверху. — Я по делам. Вы сегодня сидите, как мыши, и не высовываетесь. Вдруг копы еще настороже. Завтра работаем по обычной схеме. Еще пару раз, и хватит. К концу недели все решится. Вопросы?

Качаю головой:

— Нет.

— Вот и лады, — направляется к двери, вынуждая меня отойти с дороги. — Ешьте, пейте, — разрешает. — Если завтра что-то подобное вчерашнему повторится, мы подумаем, не слить ли вас, — останавливается напротив, впивается ледяным взглядом. — Это ясно?

— Ясно, — отвечаю именно то, что он желает услышать.

— Тогда, до встречи. Часа через два Сантьяго организует жратву, — выходит в коридор. — Ну, чего встал?

Поспешно покидаю кабинет, а Гил закрывает дверь на замок отпечатком ладони.

Поднимаюсь наверх. Дверь в нашу комнату закрыта. Наверное, Курт уже там. Кесседи просил дать им поговорить, поэтому не лезу. Иду дальше.

Заглядываю во вторую комнату к близнецам и Попсу. Обитатели этого жилища тоже на ногах, но еще не полностью экипированы.

— Отбой, — объявляю. — Сегодня сидим на месте.

Рид уселся на краю матраса, обуваясь. Так и замирает с ботинком в руке.

— Почему? — на его лице отражается откровенный испуг. — С Кессом же все в порядке, правда?

— Правда, — успокаиваю. — Но мы вчера устроили много шума. А Райану нужно отлежаться.

— Сильно его? — взволнованно спрашивает Брэд из своего угла. — Мы вчера побоялись соваться к вам.

— И вовсе не побоялись, — шикает на него Кир. — Не хотели мешать.

Струсили, а теперь страшно или стыдно? Не хочу даже гадать. Райану лучше. С остальными пусть разбирается сам.

Сажусь на свободное место возле Рида.

В этот момент открывается дверь, и на пороге появляется Олаф.

— Я что-то не понял, — начинает без приветствия. — Где наш завтрак?

— Будет часа через два, — отвечаю. — Раздевайся. Мы никуда не едем.

— О, — только сейчас замечает меня. — И ты здесь?

— Как видишь, — огрызаюсь. Кажется, мне нужно хорошенько выспаться. Кидаюсь на всех.

— А Курт где? — не понимает Попс.

Олаф морщится, как от зубной боли:

— У Кесса.

— Ой, — вздрагивает Рыжий.

Не сдерживаюсь:

— Вы, что, правда, думаете, что он будет его бить? Да Райан еле на ногах стоит.

Переглядываются. Смотрят на меня как на психа.

— Если и отлупит, имеет право, — отвечает за всех Рид. — Никто ему и слова не скажет.

— Только мы так и не поняли, что произошло, — вставляет Кир. — Видно, что Курт что-то натворил, из-за чего Кесс пострадал, но что так и не ясно.

— Ты знаешь? — толкает Рид меня в бок.

— Знаю, — не собираюсь препираться.

— Расскажешь?

— Нет, — отвечаю так же честно.

Глаза Рида округляются.

— Слушай, Кэм, — возмущается. — Главарь у нас один, а ты с нами. Усёк? Главарь отдельно, мы все отдельно. Ты должен с нами делиться.

Еле сдерживаю смех. Железная логика.

Решаю отвлечь их.

— Лучше расскажите, как вчера прошло? Освоились?

Тема Верхнего мира для Проклятых все еще животрепещуща, и они охотно переключаются на нее.

— Видели вчера уличное представление, — восторженно делится Кир. — Парни показывали спектакль без слов прямо на площади. Одни жесты, все молча. Так здорово.

Хмурюсь. Мимов, что ли, смотрели?

Стоп. Что значит, «видели»?

— Вы, что, вдвоем ходили? — ловлю на слове.

Близнецы переглядываются. Попались.

— Ну, а что? — первым принимается оправдываться Рид. — Время было. Мы успели посетить оба места. По одному скучно.

— Мы не можем по одному, — весомо вставляет Кир. Вот уж точно один мозг на двоих.

Хочу сделать замечание, что им было велено разделиться. Но не делаю. Вспоминаю о Курте. Он пошел один, как сказали. И чем это кончилось? Лучше уж пусть братья будут вместе. С половиной мозга они точно натворят дел.

— Тут столько красивых девчонок, — тем временем высказывается Попс. Лицо мечтательное. — И они не боятся. Ходят, светят прелестями. И никто их не трогает, — мрачнеет. — Как так? Почему у нас зазеваешься — тебе конец?

На это мне нечего ответить. Не буду же я говорить прописные истины, что жизнь несправедливая штука.

— Им просто повезло чуть больше, — отвечаю. — Не завидуй.

— Но ведь это несправедливо, — не сдается. — Чем мы отличаемся?

Тем, что родились не в то время не в том месте? Всю мою злость и обиду за вчерашнее невмешательство как рукой снимает. Нельзя судить этих людей по себе. Они просто другие. И по-другому воспринимают этот мир.

Поддаюсь слабости.

— Знаешь, что говорила моя мама? — дожидаюсь отрицательного покачивания головы. Продолжаю: — Не пытайся равняться на кого-то. Не стремись быть лучше кого-то. Будь лучше себя вчерашнего.

Замечаю, что все присутствующие смотрят на меня во все глаза. Досадую.

Отлично, Кэм. Только бродячего философа им и не хватало.

— Я понял! — внезапно расцветает Брэдли. — Я, кажется, понял.

А вот Олаф его радости не разделяет. Смотрит с неприязнью. Ему бы позавтракать, а не слушать нравоучения.

Слышу, как хлопает дверь в коридоре. Поспешно встаю.

— Короче говоря, Гил велел отдыхать. Завтра все по старой схеме, — подытоживаю и спешу ретироваться.

— Понятно, почему Кесс зовет его умником, — бормочет Олаф мне вслед. Не оборачиваюсь.

***

Завтракаем по своим комнатам. Кесседи почти не ест. Наверное, паршиво себя чувствует. Не пристаю.

Сижу на подоконнике со своей коробкой с едой. Глазею в окно.

В детстве мне нравилось есть перед телевизором. Мама всегда меня за это ругала, но никак не могла отучить от дурной привычки.

За неимением телевизора сойдет и окно. Правда, смотреть там совершенно не на что. Двор пуст. Гил улетел. Должно быть, с докладом к таинственному шефу. Хвойные деревья у ворот качаются на ветру.

Вдруг вспоминаю о микрочипе. Из-за переживаний о Райане эта штука совсем вылетела из головы. Палец ведь не успел зажить, а мне пришлось столько раз мыть руки и возиться чуть ли ни по локоть в крови.

Осторожно нажимаю большим пальцем на подушечку безымянного. Чувствую бугорок. Чип на месте. Вопрос, не пострадал ли после моих активных водных процедур? Но на него мне никто не ответит. Что есть, то есть.

Сжимаю нож в кармане. Удастся ли мне, если мы каким-то чудом доберемся до главного, незаметно и быстро вспороть себе палец и вытащить микрочип? СБ явно забывает, что мы не обученные секретные агенты. Хотя Питер обученный. Толку?

Кесседи встает и проходит по комнате взад-вперед.

— Чего тебе не лежится? — спрашиваю. — Ты вчера потерял половину всей своей крови.

— Не могу столько лежать, — отмахивается. — Заживет. У тебя рука легкая.

Вскидываю брови.

— С чего бы?

— Ну, я же не умер, — пожимает плечом, — значит, легкая.

Закатываю глаза. Отменная логика. У меня так в семнадцать лет появятся седые волосы.

Райан будто читает мои мысли. Останавливается. Поворачивается ко мне.

— Испугался? — короткий прямой вопрос.

Мне хочется съязвить. Отмахнуться. Сказать, что цвет крови — мой любимый. Подумаешь. Но понимаю, что нечто подобное прозвучит глупой бравадой. А это еще хуже.

Киваю и признаюсь:

— До жути.

Хмыкает.

— Курт сказал, что он тоже испугался. До жути. Когда понял, что из-за его оплошности, банда может остаться без главаря.

Тупо моргаю, переваривая услышанное. Он, что, правда, такое ляпнул? Курт — идиот.

Пожимаю плечами. Не хочу обсуждать Курта.

— Ты мой друг, — говорю самое близкое к правде. — И я не хочу, чтобы ты умер.

— Да я, вроде как, тоже не хочу умирать, — усмехается.

Проходит еще круг по комнате. Все-таки садится. Вздрагивает, потревожив больной бок, но быстро берет себя в руки и делает вид, что все прекрасно.

— У тебя так и не появилось идей, как добраться до главного?

Качаю головой. Бросаю взгляд на свой безымянный палец с секретом.

— Что бы мы ни придумали, они заподозрят.

— Вероятно, — соглашается Кесседи.

— Нет, ну ты представь, — продолжаю развивать мысль, — что ты тот, за кого они тебя принимают. Хочешь денег. Ради этого убил Коэна. Ради этого приволок шесть человек в Верхний мир и готов разделаться с ними в любой момент. Разве ты бы интересовался, кто за это платит?

— Я бы — интересовался.

— Потому что тебе надо больше других? — догадываюсь.

— Ну, всегда хочется владеть ситуацией чуть больше.

Бросаю взгляд в окно. Несколько секунд слежу за верхушкой дерева, качающегося, как маятник, на ветру.

Вздыхаю. Говорю:

— Этот аргумент их не убедит.

— А что убедит? — не отстает. Что ж, приятно, что Райан считает меня умнее, чем я есть.

— Не знаю, — огрызаюсь.

— А ты подумай.

Фыркаю.

— Изнасилование моего мозга не способствует его работе, — напоминаю. Чертово дерево. Оно качается из стороны в сторону, что так и притягивает взгляд. — Ну-у, не знаю, — протягиваю. — Месяц в теплых странах, например, — фантазирую.

Райан смеется.

— Обойдешься. Думай так.

Закатываю глаза. Никакого творческого подхода.

Шутки шутками. А идей, как не было, так и нет.

— Ты же обещал им, что вернешься в Нижний мир, верно? — вспоминаю.

— Ну, да, — подтверждает. — Чтобы раньше времени не пришили как свидетеля тут.

— Ага, — замолкаю. Барабаню пальцами по колену. — А что, если ты передумал?

— Зачем?

— Понравилось?

— А раньше не нравилось? — выгибает бровь.

— А раньше забыл, как тут классно. Что не понятного-то?!

— Ладно, — Райан принимает версию. — Забыл. Вспомнил. Захотел. Главный мне зачем?

— Хочешь постоянную работу? — предполагаю.

— А я не могу попросить ее у Гила?

— Гил ничего не решает.

— Но может передать шефу мою просьбу.

— А шеф откажет, потому что с тобой не знаком. А при личной встрече ты сможешь его убедить, что будешь полезен.

— А тебе не кажется, что эта версия шита белыми нитками?

— Хирургическими, — поднимаю вверх указательный палец для обозначения значимости последнего заявления.

Начинаем смеяться. Даже нет, начинаем ржать.

— Ладно, как черновой вариант сойдет, — соглашается Райан, отсмеявшись.

— Не «ладно», а «лады», — поправляю. — Собрался наниматься, изволь соответствовать.

— Ага, бегу, — отмахивается Кесседи. Становится серьезнее. — Ты мне вот что скажи. При этом развитии событий и в случае успеха, на черта мне на встрече с главным ты?

И мы вдвоем переводим взгляд на мой чудо-палец.

Вот черт.

43.

— Не слишком ли ты много шастаешь? — бурчу, когда вечером Райан возвращается в комнату. Ходил общаться с бандой. — Учти, если швы разойдутся, второй раз шить не стану.

Сижу на подоконнике. Болтаю ногой в воздухе.

— Ничего со мной не будет, — отмахивается, хотя и двигается осторожно, как старик с палкой. — Я нашел в аптечке пару средств, ускоряющих регенерацию. Скоро буду как новый.

Новый мне не нужен. Мне старый нравится.

Оставляю эти мысли при себе. Комментирую:

— А у наших террористов ничего себе аптечка. Куча всего полезного.

Райан вздыхает:

— Ты удивишься, сколько всего полезного в распоряжении современных врачей. Будь я в больнице, уже завтра смог бы бегать.

— Ты и так носишься, вместо того, чтобы лежать, — напоминаю. Воспоминания о вчерашнем вечере и Кесседи, истекающем кровью, еще слишком свежи в моей памяти.

— Прекрати, — просит спокойно. — Нельзя мне лежать. Нужно было показаться остальным. Чтобы не думали, что я при смерти.

Морщусь.

— Чтобы никому не пришло в голову оспаривать твое место во главе?

Смотрит осуждающе.

— Чтобы никто из них не решил, что теперь они беззащитны, и в панике не дал деру, — отрезает.

Ну, если посмотреть с этой стороны…

— Ладно, проехали, — отворачиваюсь. Снова пялюсь в окно.

Во дворе садится флайер Гила. Приехал. Интересно, что сказал шеф о нашей стычке с полицией?

Райан видит, что я что-то внимательно разглядываю внизу. Подходит. Подтягиваю согнутые в коленях ноги к груди, чтобы освободить место.

— Долго же он.

Пожимаю плечами.

— Может, главный живет на другом континенте?

— Или разговор вышел долгий.

— Тоже верно, — соглашаюсь. Ежусь. Не нравится мне все это.

Для СБ все просто. Идите и сделайте. А как нам провернуть задуманное, кто его знает.

— Когда думаешь поговорить с Гилом о встрече с шефом? — спрашиваю.

Кесседи бросает на меня хмурый взгляд:

— Понятия не имею. Надо попасть под хорошее настроение. И чтобы впечатление о вчерашних событиях поослабли.

Хмыкаю:

— Тогда через год.

— Не умничай, умник, — огрызается, но не зло. Трет переносицу. Цветущим его вид точно не назовешь, несмотря на браваду.

— Мы завтра пойдем без тебя, — говорю серьезно.

Вскидывает голову.

— С чего бы это?

— С того, что, может быть, когда все уйдут, ты, наконец, отлежишься.

— Может, мне полезны прогулки на свежем воздухе? — щурится, глядя на меня.

Медленно закипаю. А когда уже собираюсь прочесть целую проповедь о глупости и безответственности некоторых, до меня доходит, что Кесседи просто подшучивает надо мной.

— Очень смешно, — закатываю глаза.

Довольно улыбается.

— Вообще-то да. Ты так за меня переживаешь, будто мне оторвало ногу.

— Типун тебе на язык, — теперь злюсь. — Что плохого, что за тебя кто-то переживает?

После этих слов лицо Райана становится серьезным. Он закусывает губу. Отворачивается. Несколько минут стоит молча, глядя в окно. Руки в карманах пижамных штанов.

— Хорошо, Кэм, — произносит тихо. — Это очень хорошо. Но непривычно.

Понимаю. Это он привык заботиться о ком-то, а не наоборот.

Из коридора доносится шум. Воспользовавшись этим, спрыгиваю с подоконника.

— Сантьяго принес ужин, — говорю, — надо забрать.

Иду к двери, а Кесседи так и остается у окна. Шутливого настроения как не бывало. Лицо задумчивое.

Хочется провалиться сквозь землю. О чем и о ком мне удалось ему напомнить своими неосторожными словами? О семье, о ком же еще.

Спешу ретироваться. Язык мой — враг мой. И сейчас лучшее, что я могу сделать — заткнуться.

***

Как и договорились, утром мы вылетаем в город без Райана.

Обещает, что это в первый и последний раз. Не спорю. Если регенерационное средство из аптечки Гила так хорошо, как считает Кесседи, тем лучше.

Как-то происходит само собой, что вместо главаря координатором выступаю я. Раздаю карты и деньги. Напутствую, напоминаю, что можно делать в Верхнем мире, а чего нельзя.

Меняю маршруты местами. Отправляю Попса в торговый центр, где была съедена злосчастная булка. Курта — по бывшему маршруту Брэда. Здоровяка отпускаю с опаской. Но пойти сейчас с ним — унизить в глазах остальных. Мы говорили об этом с Райаном. Он сказал, что они с Куртом обсудили то, что произошло, и сейчас лучшее, что можно сделать, это не упоминать о неприятном инциденте. Тем более, при всех. Кесседи виднее.

Остаюсь в одиночестве.

Даже странно. Раньше одиночество было моим обычным состоянием. Теперь непривычно, когда рядом никого.

Засовываю руки в карманы куртки и плетусь по улице. У меня нет цели, кроме одной — потратить время до вечера и убедиться, что все Проклятые сели во флайер.

Не пользуюсь транспортом, ни наземным, ни подземным. Хочется пройтись.

Гуляю бесцельно несколько часов. Смотрю на людей, здания, машины и флайеры. Обычная столичная суета в будний день.

У людей здесь свои проблемы: неоплаченный кредит, важная встреча по работе, увольнение, собеседование, расставание и встреча влюбленных. Тут тоже умирают. Гибнут. Болеют. Падают на ровном месте и разбивают коленки. Ломают конечности. Попадают в аварии. Но все это является элементом внезапности. Исключение из гладкого течения жизни, а не норма.

В Нижнем Мире нормой является голод и холод, боль и насилие.

Вглядываюсь в лица горожан, спешащих по своим делам. Не их вина, что в часе полета флайера замерзают дети. Они ни то что не задумываются, им ничего об этом неизвестно. СМИ, которые так любят раздувать скандалы из ничего, в данном случае молчат. Для Верхнего мира Нижнего будто не существует.

У меня настроение для фантазий. Что будет, если каким-то чудом все удастся, и мне больше не придется возвращаться «вниз»? Смогу ли жить ЗДЕСЬ, зная, что происходит ТАМ?

Долго думать нет смысла. Ответ мне известен — не смогу. Каждый раз, когда мне понадобится купить дешевую лампочку, буду вспоминать завод, на котором их изготавливают. Двенадцатилетнего мальчишку, жившего со мной на одном этаже в общежитии, которому оторвало конвейером кисть руки. Мы изготавливали те самые лампочки…

Не знаю, что случилось с тем мальчиком. Его увезли. Кричащего и плачущего. Прижимающего к себе кровоточащий обрубок. А кисть просто выкинули в мусорную трубу. Кисть, которую можно было бы пришить в два счета, так, что не осталось бы даже шрама. Будь мы в Верхнем мире, разумеется.

Сколько таких случаев на моей памяти? Считать нет смысла. Потому что, когда думаю об этом, начинаю симпатизировать террористам. Не знаю, кто они и чего добиваются. Но мне хочется подорвать Верхний мир с его красотой и золотом к чертям собачьим.

Глупо.

Если вдуматься, никому не желаю зла. Просто обидно.

Ежусь и поднимаю воротник. С неба начинают лететь редкие снежинки. На дороги уже выехала снегоуборочная техника. Здесь не бывает сугробов.

Если случится чудо, и мы выживем, никогда не вернусь в Нижний мир, но и не смогу жить в Верхнем. Бежать с Аквилона. Подальше и без оглядки. Когда не можешь ничего изменить, хотя бы не участвуй.

За невеселыми мыслями совсем не замечаю, куда иду. А когда поднимаю голову, понимаю, что стою перед высоким офисным зданием. В его зеркальных стенах отражается солнце, а сотня этажей уходит далеко в небо.

Они оставили флайер на подземной парковке, и теперь идут к зданию. Мужчина и его шестилетняя дочь. Маленькая ладошка девочки в теплой и надежной ладони отца.

— Почему ты раньше никогда не брал меня с собой? — спрашивает девочка. Ее глаза горят от восторга. Она ни разу не была в деловом центре столицы. Здесь только небоскребы, огромные и величественные. Ничего общего с тихим районом, в котором живет ее семья.

— Я бы и сейчас не брал, если бы мама не была занята, — вздыхает отец. — Нечего тебе делать среди этих акул.

— Почему акул? — тут же цепляется девочка. — Ты же не в зоопарке работаешь.

— Акулы не в зоопарке, а в океанариуме, — смеется папа. Ласково треплет дочь по волосам. Сегодня тепло, и она без шапки. — А про моих акул — вырастешь, поймешь.

Девочка морщит лоб, пытаясь сообразить.

— Гадкие, да?

— Опасные, если зазеваться, — поправляет отец.

— Ну, так ты не зевай на работе, — серьезно советует девочка. — Мама говорит, если с утра выпьет кофе, тут же перестает зевать. А ты пил сегодня кофе?

— Пил-пил, — смеется мужчина.

— Ух ты! — они подходят к зданию, и девочка замирает в восхищении. — Тысяча этажей!

— Сто четырнадцать, — поправляет отец. — В столице нет зданий, выше ста четырнадцати этажей.

— Почему? — девочка умеет считать, но для нее нет большой разницы сто или тысяча. Это все равно ужас как много.

— Потому, что тогда они будут мешать транспортной сети.

Отец указывает вверх, и девочка послушно задирает голову, следуя взглядом за его жестом. В небе несутся флайеры. Сверкающие. Быстрые…

Они и сейчас несутся над головой в транспортном потоке. В этом районе их посадка строго ограничена, и если нет специального разрешения, садись на окраине города и добирайся оттуда по земле или под ней.

Щурюсь и вглядываюсь в сияющую на солнце табличку справа от входа: «Строй-Феррис». Надо же, фирма функционирует и даже сохранила свое название. Сумел ли дядя ее спасти, или теперь она в руках не связанных с нашей семьей людей?

И все же улыбаюсь. Дело всей жизни моего отца не погибло в его отсутствие.

— Эй, парень, чего тебе? — окликает меня высоченный охранник, прохаживающийся у стеклянных дверей.

Это Патрик. Помню, как папа нанимал его. Тогда он был еще совсем мальчишкой. Тонким и долговязым. Дядя был против, а отец утверждал, что из парня выйдет толк, и настаивал, что верных людей надо растить смолоду.

Качаю головой. Отступаю.

— Ничего.

Патрик щурится на солнце. Пытается разглядеть мое лицо.

— Парень, а я тебя знаю? — его собственное лицо принимает задумчивое выражение. Что-то во мне показалось ему знакомым.

— Нет, — пожимаю плечами, не вынимая рук из карманов, — извини.

Разворачиваюсь и иду прочь. Быстро и не оглядываясь.

Патрик ошибся. Мы никогда раньше с ним не встречались. Потому что мне всего четыре года отроду. Юный в то время охранник был знаком с хозяйской дочерью. Но она давно умерла.

***

Прихожу на место встречи раньше других и прибываю в совершенно растрепанных чувствах. Патрик, Патрик, к черту твою наблюдательность.

К моему облегчению Проклятые возвращаются в полном составе. Сначала оказавшийся самым примерным Брэдли Попс. За ним близнецы. Затем Олаф. И самым последним — Курт. Все вполне веселы и довольны собой. Значит, все прошло гладко.

— Как так? — рассуждает Брэд, устроившись возле меня на скамейке. — Люди живут в раю и не понимают это.

— А ты понимал, в каком аду жил, пока не увидел Верхний мир? — бурчит Курт.

Как ни странно, Попс не спешит соглашаться.

— Мы нормально жили. А они в раю. Вот до банды было плохо.

Помню историю Брэда. Его семья по-настоящему голодала. А потом его отец обезумил от отчаяния и убил мать Рыжего и двух его маленьких сестренок. Самому Попсу чудом удалось сбежать. И он прибился к Смирроу.

— Ну, это с Джеком нормально жили, — вставляет Рид, намекая на террор Коэна.

Молчу. Болтаю ногой в воздухе, сидя на скамейке. Не вмешиваюсь. У нас с Брэдом разное понимание нормальности. Нет «нормальной» жизни в Нижнем мире.

— Вон, наш! — Олаф первым замечает серебристый флайер, идущий на посадку.

«Наш». Не наш, а загадочного шефа.

Мне вдруг становится стыдно за себя. И как мне сегодня могло прийти в голову, что террористы правы?

— Пойдемте, — командую, а то так и будут пялиться на флайер.

К чудесам Верхнего мира они так и не привыкли.

44.

Сижу на подоконнике. Не обгрызанным остался последний ноготь. Что же так долго?!

Нервы на пределе. Прямо сейчас все может закончиться, и нам уже не спастись. Или же мы приблизимся к цели еще на один шаг. Самый значимый шаг.

Прошло еще несколько дней. Проклятые изучили маршруты. Гил доволен, и то, что счет пошел на дни, ясно всем.

Единственное, что радует, это то, что Райан идет на поправку. То ли дело в чудо-средствах из аптечки, то ли он просто крепкий парень, как выразился Гил.

Зато сейчас жизнь Кесседи находится в еще большей опасности, чем когда его догнала пуля полицейского. Прямо сейчас. И если тогда у меня был хотя бы шанс ему помочь, теперь могу лишь ждать и грызть ногти. Черт.

Райан ушел к Гилу больше часа назад. Если террорист поймет, что Кесседи неспроста добивается встречи с шефом, это конец. Пусть у Гила и не будет доказательств, хватит и подозрения, чтобы он решил разделаться с беспризорниками из Нижнего мира. Так, на всякий случай.

Ну же, Райан, сделай это! Я в тебя верю, как ни в кого в этом мире…

Спрыгиваю с подоконника. Иду в ванную. Умываюсь ледяной водой. Немного отпускает.

Возвращаюсь на свой пост у окна. В последние дни провожу здесь почти все время, когда не сплю.

Палец с микрочипом чешется. Нажимаю, чувствую инородное тело внутри. Неприятное чувство. Как заноза, которую хочется вытащить. Нельзя.

Внизу хлопает дверь. Замираю. Сердце катится к ногам.

Шаги по лестнице.

Райан возвращается в комнату, чтобы сообщить, что все получилось? Или Гил идет наверх, чтобы убить второго шпиона?

Допускаю оба варианта. Слезаю с подоконника. Встаю сбоку от двери. Нож не вынимаю. Предметов в руки не беру. Если Гил придет с «пушкой», мое сопротивление будет бессмысленно.

Поэтому просто отхожу в сторону, чтобы вошедший увидел меня не сразу. Жду.

Дверь открывается медленно. Беззвучно. И эта тишина бьет по нервам сильнее, чем если бы она открывалась со скрипом.

— Умник, — раздается знакомый и абсолютно спокойный голос, — если ты в очередной раз попробуешь напасть на меня с ножом из-за угла, на этот раз я ударю всерьез.

Мои поступки так предсказуемы?

Выхожу из-за угла. Показываю пустые ладони.

— И в мыслях не было, — фыркаю.

По взгляду Кесседи ясно без слов, что он все прекрасно понял. Но тему не развивает. Закрывает дверь, а затем опирается на нее спиной.

— Ну, вот и все, умник, — произносит тихо.

В фильмах, которые мне довелось видеть в детстве, так говорили герои после трудного боя. Или перед смертью. Не лучшая ассоциация.

— Что — все? — спрашиваю. Раз Гил выпустил его из кабинета и не пристрелил на месте, то, определенно, еще далеко не все.

— Мы едем к Большому Боссу, — ни радости, ни ликования. Только констатация факта. И я, и Кесседи прекрасно понимаем, что еще никогда не ходили по такому острому лезвию. Один шаг в сторону — и тогда точно ВСЁ.

— Как тебе удалось?

Райан закатывает глаза. Сползает спиной по двери на пол и остается сидеть.

— Кажется, я истратил весь свой актерский талант. Если он у меня вообще был.

— Еще как был, — заверяю.

— Тогда сейчас точно нет. Ты бы слышал, что я ему нагородил. Сначала скептически фыркал. Потом заинтересовался.

— Ладно, Гил поверил, — принимаю ответ. — А шеф? Кто сказал, что он согласится?

— Уже согласился. Гил выставил меня в коридор и позвонил ему. Тот дал добро, если Гил уверен, что я не шпион.

— А он уверен? — сомневаюсь.

— Думаю, да, — пожимает плечами. — Иначе не стал бы звонить. Так что, да, мне назначена встреча с главным завтра утром.

В первое мгновение чувствую облегчение. Потом спохватываюсь:

— Погоди. Что значит — тебе? — поднимаю руку. Постукиваю большим пальцем по безымянному. — Чудо-штука у меня. Ты, что, не уговорил его взять нас двоих?

Райан морщится, как от зубной боли.

— Умник, а как ты себе это представляешь? Никакого таланта бы не хватило «продать» ему нас обоих.

Это-то я понимаю. Но также знаю, что нет смысла во встрече с главарем, если мы не оставим маяк для СБ.

— Но мне нужно там быть!

Кажется, Кесседи уже получил на сегодня свою дозу адреналина во время разговора с Гилом, потому что абсолютно спокоен.

— Нужно — значит, будешь.

— И как ты себе это представляешь? — бурчу. Вскидываю голову. Понимаю: — Ты что-то придумал?

Райан криво улыбается. Разводит руками:

— Должны же у меня быть таланты, кроме актерских.

***

Ночь почти не сплю. Сердце колотится. Голова не перестает думать ни на минуту. Расслабиться не могу.

Кесседи мирно спит. То ли недавнее ранение дает о себе знать. То ли таблетки, которые он все еще принимает время от времени.

Мне же мысли не дают покоя. Неужели это все? Если план Райана сработает, Гил ничего не заподозрит, и мы доберемся до дома главного, то все кончится. Нагрянет СБ. Арестует виновных. А наша часть сделки будет выполнена.

Когда до победы считанные шаги, ожидание и страх поражения приносят почти физическую боль.

В тишине брожу по комнате. Сижу на подоконнике. Лежу на матрасе. Сижу. Снова брожу.

Чем сейчас занимается мой отец? Полковник заверил, что он жив. Неужели наша с ним встреча может произойти на самом деле? Не в мечтах. Не во сне. Наяву? Что он скажет, когда увидит меня? Как воспримет?

А как отреагирует Райан, когда поймет?..

Против воли мысли снова и снова возвращаются к Кесседи. Если мы выиграем, он узнает правду. Может быть, стоит рассказать? Признаться, пока не стало слишком поздно?

Меня ломает надвое от желания разбудить его и выложить все начистоту. От начала и до конца. Все, как есть. Он поймет, не может не понять.

Отворачиваюсь. Подхожу к окну. Взбираюсь на подоконник. Подтягиваю колени к груди.

Когда-нибудь Райан узнает и, может быть, даже поймет. Но доверять мне, как прежде, уже не сможет. А значит, ничего не скажу, пока организатора терактов не арестуют, и мы все не вздохнем с облегчением.

В любом случае, до развязки осталось немного.

***

— Эй, умник…

Вздрагиваю. Просыпаюсь. Дергаюсь. И лечу вниз с подоконника.

Благо, мой матрас прямо под окном. Чертыхаюсь. Надо же было уснуть прямо там.

— С тобой все в порядке? — Кесседи смотрит с опаской. И что-то мне подсказывает, что его вопрос не связан с моим физическим состоянием.

— Порядок, — бормочу. Тру ушибленную ягодицу. Полетать с утра — отличный способ проснуться.

Встаю. Плетусь в ванную. Чувствую себя так, будто меня били. Нужно было спать, а не гонять в голове всякую ерунду.

Когда возвращаюсь из ванной, Кесседи уже собрался. Сворачивает одеяло.

— Готов? — оборачивается через плечо.

— Угу, — бурчу. Тру лицо. Вот сейчас спать хочется больше, чем дышать.

— Тогда пошли, — командует. — Всех высадят в городе, а мы поедем на встречу.

«Мы». Хорошо бы, если «мы».

Не спорю. Иду следом.

Проклятые уже внизу. Одетые. Возбужденные. Каждый раз перед тем, как встретиться с Верхним миром во всей его красе, они взбудоражены, глаза горят в предвкушении. Для них все — игра. Члены банды просто наслаждаются происходящим, не думая ни о причинах, ни следствиях. Почему я так не умею?

— Все готовы? — спрашивает Кесседи. Он тоже бодр.

Эй, парень, тебя шили меньше недели назад!

Из-под лестницы выходят Гил и Сантьяго. Сегодня вдвоем. Это не вписывается в уже привычную схему. Проклятые переглядываются, но вопросов не задают.

Выходим. Усаживаемся. Взлетаем.

Во мне включается внутренний счетчик. Чуть-чуть. Осталось совсем чуть-чуть. Все, что нам нужно — чтобы Гил согласился взять меня с собой. И тогда дело сделано.

Флайер садится на обычном месте. Проклятые выбираются наружу. Нет больше неуклюжих мальчишек из Нижнего мира, впервые увидевших летательный аппарат. Они привычно отстегивают ремни безопасности, спрыгивают вниз.

Правду говорят, к хорошему быстро привыкаешь. Мне было гораздо труднее привыкнуть к Нижнему миру.

— Эй, а ты? — Гил, наконец, замечает, что никуда не собираюсь идти. Вот и момент «икс».

Вскидываю голову.

— А я с ним, — невежливо указываю пальцем на Кесседи. Мне кажется, все «нижние», в глазах Гила, должны непременно тыкать пальцем.

Террорист злится. На его щеках играют желваки.

— Мы так не договаривались. Ты летишь один.

Кесседи спокойно выдерживает яростный взгляд. Он готов к такому требованию.

— Да? — переспрашивает язвительно. — Ты уверен? А они что подумают? — наклон головы в сторону все еще открытой дверцы. — Ходит повсюду со мной, а тут остается не у дел. Думаешь, никому из них не придет в голову, что их хотят «слить»?

Злость на физиономии Гила сменяется растерянностью:

— А что им мешает так подумать, когда вы вдвоем?

— Я «верхний», — уверенно поясняет Кесседи. — И им это прекрасно известно. Он, — быстрый взгляд на меня, — нет. Он для них равный. Ему они верят. Считают своим шпионом, когда он рядом со мной.

Гил переводит хмурый взгляд на меня, ища подтверждения. Киваю.

— Понятия Нижнего мира, — говорит Кесседи, словно это все объясняет.

Гил ни черта не знает о Нижнем мире. Верит.

— Лады, — решает. — Но на встрече его не будет. Подождет со мной.

Послушно опускаю глаза.

— Не больно и хотелось, — бормочу.

— Лады, — повторяет террорист. — Сантьяго, — оборачивается. — Погнали. Эти двое с нами.

Тайком выдыхаю с облегчением. Получилось!

***

Глазею в окно. Внизу проносится столица. Уходим южнее.

Гил бросает на меня взгляд. Делаю невинные глаза. А что такого? Мне интересно, вот и пялюсь. Я же понятия не имею, куда мы летим. Откуда мне знать, что и где находится в Верхнем мире?

Но знаю.

В горле встает ком. Нет, это совпадение.

Совпадение, Кэм. Дыши!

Флайер идет на снижение именно в том районе, о котором боюсь и думать. Отвожу глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Райан пытается поймать мой взгляд. Понимает, что что-то не так. Помню, что Гил не сводит с нас глаз. Поэтому снова поворачиваюсь к окну.

Мы почти сели. Прямо под нами огромный трехэтажный особняк. Резное крыльцо украшают позолоченные львиные головы.

Перед моими глазами пролетает калейдоскоп воспоминаний.

— Мама, зачем дядя Квентин поставил на крыльцо львиные головы? — девочка сморщивает нос, разглядывая позолоченные клыкастые морды.

— У твоего дядюшки странный вкус, — отзывается мать. — А еще он любит все блестящее, как сорока.

— Кто?

— Это такая птичка с Земли. Вернемся домой, обязательно почитаем про нее.

Девочка забирается на перила крыльца. Обхватывает голову льва сзади. Сжимает в кулачках огромные золотые клыки на нижней челюсти.

Отец, разговаривающий неподалеку с дядюшкой, видит эту картину. Он лишь снисходительно улыбается. Дядя пока стоит спиной к крыльцу и ничего не замечает.

А когда поворачивается, бледнеет.

— Юная леди! А ну, немедленно слезай! Сломаешь!

— Квентин, она легкая, — успокаивает отец брата. — Чтобы их сломать, нужно еще постараться.

— Ну и что? — злится дядюшка. — Они стоят целое состояние!..

— Я заберу тебя, Кэмерон. Слышишь? Что бы ни было, мы это переживем. Сейчас мне нужно разобраться с делами «Строй-Феррис», свести концы с концами. Фирма обанкрочена. Дела стоят. Мне нужно постараться ее спасти. А потом я обязательно вернусь. Слышишь, Кэмерон? Мы же семья…

Семья…

Это слово стучит в голове набатом.

Так просто. Все было, так просто.

Флайер садится во дворе. У ворот огромные хвойные деревья, совсем как в коттеджном поселке у дома с красной черепицей.

Поселок не совпадение. Дядя его купил, как и собирался. Когда старший брат больше не стоял на пути.

Сумел ли дядюшка спасти фирму? Кажется, такие мысли приходили мне в голову. Спасти… Как бы не так. Он ничего не спасал. Дождался, когда акции упали, и купил их за бесценок. Вот почему «Строй-Феррис» сохранила название. Потому что у руля остался Феррис. Только другой. Завистливый алчный младший брат.

Мне казалось, Райану досталось в жизни тяжелее, чем мне. Его бросил отец. Предал. Меня ведь не предавали родные. Все, что случилось со мной, — злой рок, стечение обстоятельств, возможно, происки конкурентов папы. Но моя семья меня не предавала…

Предала.

У меня не получалось простить дядю за обещание помочь. За то, что не сдержал слово. Не смог. Не захотел. Но мне бы и в голову не пришло, что он мог так поступить намеренно. Каждое его слово было ложью. Уже тогда, в нашу последнюю встречу, он точно знал, что никогда за мной не вернется.

— На выход, — командует Гил.

Вылезаем.

Внутри пусто. Больше нет боли. Сердце усмирило бег.

Пустота. Только немного щиплет глаза.

— Что с тобой? — шепчет Кесседи, улучив момент, когда Гил отвлекается.

Со мной? Меня, наконец-то, сломали. Вот что со мной.

Качаю головой.

— Ничего, — отвечаю. — Все в порядке.

Райан не верит, но больше не задает вопросов. Сейчас не место и не время.

— Пошли, — кивает Гил Кесседи. — Отведу тебя к шефу. А вы, — мне и Сантьяго, — идите на кухню, перехватите что-нибудь. Скоро приду.

Послушно плетусь за Сантьяго в дом. Сколько раз мне приходилось подниматься по этому крыльцу?

Дом пуст. Должно быть, обслуживающий персонал попросили удалиться. Сантьяго уверенно идет в сторону кухни. Очевидно, был здесь и не один раз.

Тоже знаю каждый угол в этом доме.

На просторной кухне, полной современной техники, стоит стол и несколько плетеных кресел. Сантьяго без стеснения разваливается в одном из них. Берет со стола яблоко. Хрустит.

— Можешь тоже что-нибудь съесть, — бросает мне. Чавкает.

Не отвечаю. Меня тошнит, и, стоит что-нибудь съесть, непременно вывернет.

В коридоре раздается лай, и в комнату влетает огромная белая псина. Сантьяго подпрыгивает. Скидывает ноги с соседнего кресла, на которое успел их водрузить. Хватается за оружие, но быстро понимает, что убить хозяйскую собаку — не лучшая линия поведения.

Псу плевать на водителя. Он несется ко мне.

Майки, не надо!

Но Майк подбегает совсем близко. В полуметре от меня ложится на пол и уже подползает к ногам, жалобно поскуливая.

Майки, ты меня помнишь…

Пес приподнимается. В ладонь упирается холодный влажный нос. А по пальцам проходится теплый мокрый язык.

Сантьяго, наконец, отмирает.

— Чего это он? — спрашивает тупо.

Дергаю плечом.

— Понятия не имею. Отвали, псина, — но Майк и не думает «отваливать». Он соскучился.

— Ого! — в дверях появляется Гил. — Вот это номер!

Майк тут же вскакивает. Садится у моих ног с примерным видом. Следит за каждым движением мужчин. Он их знает, но не любит и не доверяет.

— Чего зыркаешь? — злится Гил. Он тоже не любит и не доверяет Майку.

А, к черту. Протягиваю руку и глажу пса по большой мохнатой голове. Он подставляется под ладонь. Разводит в сторону уши.

— Чем ты его умаслил? — Гил поражен.

Снова пожимаю плечами. Не твое дело.

— Можно я схожу в туалет? — спрашиваю, продолжая гладить Майки.

Сантьяго демонстративно закатывает глаза.

Гил злится.

— Не мог в доме отлить?

Делаю жалобные глаза:

— Неожиданно захотелось.

— Как же вы меня бесите! — в сердцах восклицает Гил, должно быть, имея в виду всех Проклятых, свалившихся на его шею. — Пошли. Покажу туалет для прислуги, — можно подумать, его самого пустили бы в хозяйский. — Иди, — толкает дверь. — И живо!

Делаю вид, что чувствую страх и вину. Вхожу. Закрываю дверь. На самом деле ничего не чувствую. Вакуум.

Достаю из кармана нож. Ополаскиваю под краном. Вспарываю палец. Достаю микрочип. Кладу за унитаз.

Вот и все. Гори в аду, дядюшка Квентин.

Спускаю воду и выхожу.

С минуты на минуту нагрянет СБ. Мое дело сделано.

Возвращаемся в кухню. Майк так и крутится у ног. Что с ним станет, когда его хозяина арестуют? Смогу ли забрать его себе? Будет ли у меня куда?

Так и сидим. Проходит около часа. Ничего не происходит. Нет ни флайеров, ни сирен.

СБ нет.

Сантьяго хрустит очередным яблоком. Гил наливает себе виски в стакан. Майк лижет мой ботинок.

СБ нет.

Слышны шаги по лестнице.

— Наконец-то, — ворчит Гил и выходит из кухни.

— Пошли, — бросает мне Сантьяго и тоже встает. — Валим.

Кесседи уже в холле. Дарит мне вопросительный взгляд. Отвожу глаза. У меня нет ответов. Во всяком случае, нет тех, которые он ждет.

Брови Райана ползут вверх, когда он видит огромное мохнатое создание у моих ног. Ну, как ног. Майк в холке мне по пояс.

Пожимаю плечами.

Выходим на улицу.

СБ нет.

— Ну как прошло? — Гил хлопает Кесседи по плечу.

— Лучше, чем я ожидал, — сообщает тот.

— Садитесь, — распоряжается террорист. — Я сейчас, — и снова исчезает в доме.

Не могу садиться. Майк путается под ногами. Не пускает.

Так надо, дружок. Так надо. Я вернусь, если смогу. Обещаю.

— Фу, — говорю строго. — Домой.

Пес выдает в ответ недовольное урчание.

— Ну же! — прикрикиваю. — Домой! Пошел!

Майк вздыхает, совсем как человек. Опускает голову и обиженно идет к дому. По дороге несколько раз оглядывается. Не зову.

Кесседи переводит взгляд с меня на собаку и обратно. Понимает, что дело тут не чисто. Потом, Райан, потом все тебе расскажу.

Забираюсь во флайер. Откидываюсь на спинку сидения. Закрываю глаза.

Сирен нет.

Флайеров нет.

СБ нет.

Только ветер воет снаружи. Качает верхушки деревьев.

45.

Держу себя в руках, пока нахожусь в поле зрения террористов. Стоит им скрыться под лестницей, ускоряю шаг. В комнату влетаю уже бегом.

Мчусь в ванную. Сгибаюсь над унитазом. Меня рвет. Выворачивает наизнанку. Физически и душевно.

Дядюшка выглядит растерянно. Даже отступает на шаг:

— Ну и что мне делать с… этим?

— Ну, какое же это «это», — смеется девочка. Приседает на корточки, подхватывает упитанного белого щенка под мышки и ставит на задние лапы, демонстрируя со всех сторон. — Это не «это». Это Майки.

Дядя бледнеет:

— Ты ему еще и человеческое имя дала?

Девочка корчит гримасу.

— А как надо было его назвать? Дружок? Дядя, прекращай. Это Майки, и он твой!

— Мой? — переспрашивает, будто не расслышал.

— Конечно, твой, — часто кивает. — Мы с папой решили, что если тебе будет, о ком заботиться, ты станешь добрее.

— Вот еще, — фыркает Квентин.

— Станешь-станешь, — раздается голос от двери, и в комнату входит отец девочки. — Посмотри на него. Ну, не чудо ли? Ты же все детство мечтал о собаке.

— Вот именно. В детстве!

— А мечты детства нужно выполнять! — тут же влезает девочка. Громко смеется, когда щенок изворачивается и умудряется лизнуть ее шершавым языком в лицо. — Фу, Майк! Нельзя.

— Так ты примешь наш подарок? — прищуривается отец. — Будешь любить и оберегать его…

— Да-да, — язвит Квентин. — В горе и радости. Богатстве и бедности… Ладно, давай сюда.

Девочка радостно вскакивает. Поднимает щенка на руки. Он еще очень маленький по возрасту, но уже крупный. У девочки еле хватает сил, чтобы оторвать его от пола.

— Майки, познакомься. Это дядя Квентин, твой хозяин.

Дядюшка принимает «дар». Держит щенка на вытянутых руках. А пес доверчиво заглядывает ему в глаза.

— Хм, — смущается новоиспеченный хозяин. — Может, мы и подружимся. Но никаких «Майки», — говорит девочке строго. Опускает щенка на пол. — Его будут звать Майк. Если это мой пес, у него должно быть серьезное имя.

— Только золотую гриву ему не приделай, — поддевает брат.

Квентин сверкает на него глазами. Опускается на корточки, гладит щенка по мохнатой голове.

— Не слушай их. Зачем тебе грива? Я куплю тебе золотой ошейник.

Трясущимися руками хватаюсь за край раковины. Держусь так крепко, как только могу, пока комната не перестает качаться перед глазами. Потом включаю воду. Умываюсь ледяной струей. Полощу рот.

Поднимаю глаза. Вижу в зеркале над раковиной Кесседи, замершего за моей спиной. Он стоит в проходе, подперев плечом дверной косяк и сложив руки на груди. Смотрит.

— Черт, Кесседи, — рычу, — тебе, что, нравится наблюдать, как люди блюют?

Пропускает мимо ушей грубое замечание. Спрашивает серьезно:

— Это был твой дядя?

Чувствую, как деревенеют мышцы спины. Как он узнал?

Не поворачиваюсь. Так и смотрю на него в зеркало.

— Как ты догадался? — спрашиваю тихо. Голос не слушается, звучит придушенно. — Он представился?

Качает головой.

— Нет. Имени Большой Босс не называл. Сказал, что для меня это лишняя информация. Он не убрал со стола бумаги. Возможно, не подумал, что я умею читать.

— И что там было? — кусаю губы в ожидании ответа.

— Бланк с эмблемой «Строй-Феррис». Фирма твоего отца, твое странное поведение, внезапная любовь пса. Кэм, ну я же не идиот!

Что есть, то есть.

Вздыхаю. Поворачиваюсь. Перехватываю руки. Все еще держусь за раковину, чтобы не упасть. Опираюсь о ее край спиной.

— Да, — подтверждаю. — Он мой дядя… Дядюшка Квентин…

Замолкаю. Мне нечего сказать. Слов нет. Как и сил что-либо говорить.

На лице Райана написано участие. Но он тоже молчит, понимая, что утешать меня бесполезно.

— А как вы поговорили? — спрашиваю.

Пожимает плечами.

— Он больше расспрашивал, чем говорил. Кто, чего хочу, что могу предложить. Вроде, я ему понравился… — прерывается. Кусает губы, будто собирается с силами, чтобы что-то сказать или спросить.

— Говори, — разрешаю.

— Ты узнал дядю и не оставил микрочип? Поэтому СБ не появилась?

Вот так. Мне бы рассмеяться, но сил нет. Губы сами собой растягиваются в улыбке. Грустный клоун, вот кто я. А клоунам веры нет.

Ничего не говорю. Вытягиваю руку вперед. Ладонью вверх. На бледной коже еще виден тонкий надрез.

Райан опускает глаза.

— Прости…

Любой бы так подумал на его месте. Но для меня Кесседи не любой. Больно.

Отрываюсь от раковины, когда чувствую, что смогу устоять на ногах. Прохожу мимо Кесседи.

Иду к своему подоконнику. Сажусь. Подтягиваю колени к груди. Кладу на них голову.

За окном пасмурно. Ветер бушует. Деревья качаются, склоняясь острыми верхушками чуть ли не до земли.

— СБ нет не потому, что я не смог, — нарушаю молчание, не отрывая глаз от деревьев, которые так любит дядюшка Квентин. — СБ нет потому, что они не придут. Нас снова надули. В лучших традициях Службы безопасности.

Райан подходит ближе. Слышу его шаги.

Не поворачиваюсь. Не могу смотреть на него. Не хочу, чтобы он видел сейчас мои глаза.

— Я не понимаю, зачем владельцу строительной фирмы взрывать людей, — слышу его голос совсем рядом. Не поворачиваюсь.

Ты не понимаешь, потому что ты не такой. Тебе бы никогда даже в голову не пришел такой в полном смысле этого слова дьявольский план.

Поднимаю голову. Прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Прикрываю глаза.

— Зато я теперь все прекрасно понимаю, — произношу тихо. — Дядя всегда был менее умен, менее удачлив, менее успешен, чем его старший брат. Папа как-то в шутку сказал, что дядюшка был в юности влюблен в мою маму. Так вот, это была не шутка. Дядя завидовал. Хотел власти. Хотел денег, — говорю и говорю. Райан слушает и не перебивает. — Мне всегда казалось, что с родителями произошел не несчастный случай. Теперь я в этом не сомневаюсь. Он убил двух зайцев: уничтожил женщину, которая ему отказала, и избавился от ненавистного брата. После папиного ареста фирма была близка к банкротству. Не попав на встречу, на которую ехал в тот самый день, отец не выполнил условия договора. «Строй-Феррис» понесла колоссальные убытки. Акции стремительно падали в цене. Должно быть, дядя скупил их и стал полноправным хозяином.

— Если он все это сделал, то зачем приходил к тебе?

Пожимаю плечом:

— Проверял, что знаю. Убедился, что ничего, и решил, что нет смысла меня убивать.

— Или не смог убить собственного племянника, — надо же, Райан ищет ему оправдание.

— Или не смог, — соглашаюсь. — Брата же не убил. Отправил за решетку пожизненно. Уничтожил его семью. Это ведь не убийство. Это ведь милосерднее…

Замолкаю. Кесседи ждет, что продолжу. А я молчу.

За окном начинается град. Льдинки бьют в стекло. Грохочут по подоконнику.

— А теракты? — спрашивает через некоторое время, убедившись, что не заговорю.

Собираюсь с силами. Заговариваю:

— Ты видел столицу. Там больше негде строить. Папа хотел двигаться в провинцию. Развернуть строительство там. Но строительство в мелких городах никогда не принесет столько денег, сколько столичные небоскребы.

— Погоди, — теперь и у Кесседи перехватывает горло. — Ты хочешь сказать, все эти взрывы, жертвы… Из-за денег?!

— Из-за ОЧЕНЬ больших денег, — поправляю. — Не сомневаюсь, что заново город после терактов восстанавливала именно «Строй-Феррис».

— Из-за денег… — в ужасе повторяет Кесседи.

А у меня нет сил, чтобы удивляться. Меня только что опустошили. Высушили. Выломали.

Кусочки мозаики сложились, и теперь вижу всю картину целиком.

— Убрал конкурента, и теперь рушит и строит. Рушит и строит. И все не может насытиться. Деньги и власть. Еще больше денег и власти.

— И СБ нет, потому что полковник знал все и так, — теперь и Райан начинает понимать. — Просто хотел удостовериться. И тогда получается…

— Получается, что он нашел меня не случайно, — заканчиваю жестко. — Полковник нашел и завербовал меня целенаправленно. Именно МЕНЯ.

***

Не сплю. Не могу спать.

Меня использовали. Все мои действия были заранее спланированы. Каждый шаг со свободой овцы…

Кесседи тоже не спит. Или спит периодами и плохо. Постоянно ворочается. Переворачивается с боку на бок.

К утру у меня совершенно красные от недосыпа глаза. Смотрю в зеркало и отворачиваюсь. Натягиваю кепку поглубже.

Гил вызывает Райана к себе и объявляет, что пошел «последний этап испытаний». Сегодня Проклятых выпустят на обычное изучение местности в последний раз.

— Может быть, ты не пойдешь? — спрашивает Кесседи, одеваясь сам. Мой плачевный вид бросается в глаза.

— Еще как пойду, — отвечаю упрямо.

Может, СБ и гениально просчитала каждый мой шаг, но и я кое на что гожусь. Точно знаю, чего от них ждать. И чтобы этого дождаться, мне нужно выбраться из дома.

Летим всей бандой вместе с Сантьяго.

Сижу у окна. Смотрю вниз. Верхний мир. Не хочу иметь с ним ничего общего. Теперь уж точно.

«Как люди могут жить в раю? » — спрашивал наивный Брэдли. В раю? Не похоже, что моя семья погибла от счастья.

Где-то там, на юге, вилла моего дядюшки с золотыми головами львов на перилах крыльца. Интересно, хорошо ли ему спится? Если мне выпадет шанс встретиться с ним лицом к лицу, пожалуй, это единственное, что у него спрошу — как ему спится после того, что он сделал с нами.

Садимся. Выходим.

Сантьяго резко уводит флайер в небо.

Всё как всегда. Но не всё…

Кесседи отпускает Проклятых с миром и подходит ко мне.

— Ты как? — спрашивает.

Возможно, в другой момент мне была бы приятна его забота. Но не теперь.

— Я — лучше всех, — отрезаю.

Мне не было стыдно реветь, когда Райан мог умереть от случайной пули. Он заслуживает этих слез. Но только не дядя. Моих слез он не получит.

— Куда идем? — голос Райана звучит миролюбиво. Предлагает мне решать.

Поздно, Кесседи, все решено за нас.

— Прямо, — отвечаю. — И туда, где больше камер.

Щурится на солнце, смотрит на меня:

— Думаешь, СБ таки захочет с нами встретиться?

— Не сомневаюсь, — теперь, когда кусочки пазла сложены воедино, мне ясно все до рези в глазах.

СБ захочет.

СБ встретится.

СБ найдет способ. Без наших подсказок и помощи.

***

Все же ошибаюсь. Ждать приходится дольше, чем рассчитываю.

Наматываем круги по улицам Верхнего мира несколько бесконечных часов, когда, наконец, вижу знакомое лицо.

Питер сдержанно улыбается. Осторожно кивает и направляется за угол. Заворачивает.

— Мне показалось, или?.. — начинает Райан. Наблюдательный.

— Не показалось, — отвечаю сквозь зубы.

Злюсь. Но моя злость направлена вовсе не на Кесседи.

Больше никаких овец на привязи. Сегодня получу все ответы.

Следуем за Питером. Повторяем его маневр. Заворачиваем за угол.

За углом тупик. Прямого прохода нет. Этим и воспользовался тот, кто припарковал тут черный наземный автомобиль с тонированными окнами. Такими же черными, как и сам транспорт.

Пит открывает заднюю дверцу.

— Прыгайте, — улыбается. Как старым друзьям.

Замечаю, как Райан осматривается в поисках камер.

— Эй, — трогаю за рукав куртки, привлекая его внимание, — Гил и Сантьяго никогда ничего не заметят и не узнают, если СБ им не позволит, — говорю уверенно.

Кесседи хмурится. Не верит. Он еще не понял, что произошло на самом деле.

Без споров и колебаний шагаю к машине.

— Умник, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — вздыхает Райан и идет за мной.

46.

Стоит дверцам машины захлопнуться, мы полностью отрезаны от звуков снаружи. Полная шумоизоляция.

Внутри два сидения, рассчитанные на четырех человек, друг напротив друга. Сажусь к окну. Кесседи рядом. Питер напротив.

Водительское место отделено от салона непрозрачной перегородкой. Поэтому Пит стучит по нему костяшками пальцев, давая сигнал трогаться.

Жизнерадостный вид эсбэшника меня раздражает. Будто бы и не было встречи с Коэном и побоев. Прав был Райан, медицина Верхнего мира творит чудеса.

Отворачиваюсь к окну. Смотрю на пролетающие мимо улицы, людей и транспорт. Со вчерашнего дня они стали мне еще более чужими, чем прежде.

Проезжаем так еще несколько километров, когда стекла затемняются.

— Меры безопасности, — объясняет Питер, хотя никто из нас не задает вопросов. — Мы едем в секретную штаб-квартиру. Вам нельзя знать, где она расположена.

Дергаю плечом и упрямо продолжаю пялиться в уже непрозрачное стекло. Плевать. Мне нет дела до местонахождения логова Службы безопасности. Вообще не хочу иметь ничего общего с СБ.

Едем довольно долго. Больше никто не произносит ни слова.

Наконец, не выдерживаю. Поворачиваюсь к Питу. Сверлю его взглядом.

— Сложно было? — спрашиваю прямо.

Точно вижу, в какой момент он понимает, что именно имею в виду. Лицо Питера принимает виноватое выражение:

— Кэм, полковник сейчас все тебе объяснит.

Хмыкаю:

— Где-то я уже это слышал, — и замолкаю.

Райан вообще ничего не говорит. Понял ли он уже то, что стало таким ясным для меня прошлой бессонной ночью?

Машина останавливается. Мы на месте.

Питер выходит первым и придерживает дверцу для нас.

Осматриваюсь. Мрачные безликие здания из серых блоков. Не центр города, это точно. Плевать.

— Пойдемте, — командует Пит. Идет к ближайшему зданию. Открывает дверь.

Оказываемся в крохотном пространстве, тускло освещенном единственной лампочкой в стене. Вверх уходит лестница. Пит делает знак следовать за ним и поднимается по ступеням первым. Идем следом.

В какой-то момент Кесседи ровняется со мной.

— Нас поимели, умник, я правильно понимаю? — спрашивает шепотом, чтобы Питер не услышал.

В мозгах Райана у меня не было сомнений.

— Еще как, — отвечаю сквозь зубы.

Когда поднимаемся на нужный этаж, тут светлее. Длинный коридор, освещенный уже несколькими лампочками. Хотя их явно недостаточно для такого большого пространства.

Пит толкает одному ему известную дверь.

Внутри этого помещения светло. Окон также нет, зато на потолке яркая лампочка, а на столе еще и настольная. А за столом… Лицо полковника благодушное. Нас встречает гостеприимная улыбка.

Стол, настольная лампа, мягкие кресла напротив стола, ковер — точная копия кабинета Коннери, в котором состоялся наш первый разговор. Не хватает только окна во всю стену.

— Присаживайтесь, — приглашает милостиво.

Прохожу и сажусь на край кресла. Спина прямая. Во мне клокочет бешенство, и мне стоит немалых усилий сдерживать его. Райан тоже садится.

Питер переминается с ноги на ногу у моего правого плеча.

— Сэр, мне выйти? — спрашивает.

— Как скажет Кэмерон.

Дежавю. Фраза в фразу, как в тот раз.

Оглядываюсь. Одаряю Пита злым взглядом.

— Нет уж, пусть останется, — отчеканиваю.

Выражение лица полковника становится напряженным.

— Кэмерон… — начинает миротворчески.

Качаю головой.

— Не надо, полковник, — прошу пока что вежливо, — не надо меня успокаивать и заговаривать зубы. Вы прямо сейчас расскажете нам все от начала и до конца. Начистоту.

Коннери не нравится мой резкий тон. Он пытается снова стать хозяином положения. Поставить меня на место. Для него я всего лишь зарвавшийся подросток.

— А если нет? — спрашивает с усмешкой.

Зря ты так, полковник. Раненый зверь может и кинуться.

Сдвигаюсь еще ближе к краю сидения. Впиваюсь в Коннери взглядом.

— А если нет, я прямо сейчас ухожу.

— И куда же ты пойдешь? — не принимает моих угроз всерьез. — Назад в коттеджный поселок, откуда отправишься на дело в качестве смертника?

Не верит. Ну, что ж…

— Зачем же? — если он улыбается, так почему бы не улыбнуться и мне? — Я отправлюсь в другое место. К дяде, например. Расскажу, что под него копает СБ. Выложу все, что знаю. Он будет мне благодарен. Заплатит за помощь мне, а сам заляжет на дно так глубоко, что вы никогда его не достанете.

— Ты этого не сделаешь, — голос полковника звучит уверенно, а вот в его взгляде стопроцентной уверенности нет.

Сжимаю покрепче край кресла.

— Ну, так испытайте меня.

Несколько секунд длится борьба взглядов. Коннери прикидывает, насколько серьезно мое заявление, не шучу ли. Не шучу. Ненавижу дядюшку не меньше, чем полковника в этот момент. Но если не получу ответов, пойду и не на такое.

Коннери все же не зря занимает свой пост. Понимает, что я на грани. Сдает назад.

— Хорошо, Кэмерон, — сдается. — Что ты хочешь узнать?

— Всё, — заявляю. — С того момента, как вы вышли на моего дядю. Сначала.

Полковник бросает досадливый взгляд в сторону Кесседи. Сидеть и отчитываться при нас обоих ему совершенно не хочется.

— При нем, — отрезаю. — Если уж вы окунули его в это дерьмо вместе со мной.

Райан поворачивается в мою сторону и молчит, предоставляя мне свободу действий. Вмешиваться он не станет.

Спасибо тебе, Кесседи. За доверие. И терпение.

— Хорошо, — вздыхает Коннери, демонстрируя, что его вынудили к этому. — Мы вышли на Квентина Ферриса довольно быстро, — начинает. — Слишком явна была связь. Не успевал случиться теракт, как тут же на месте происшествия появлялись работники «Строй-Феррис» и принимались за восстановление здания. Но это были лишь подозрения. Затем засветился Коэн в компании Гильермо и Сантьяго, подручных Квентина Ферриса.

— Разве этого недостаточно для ареста? — не понимаю.

— Шутишь? — восклицает Питер, но немедленно замолкает под тяжелым взглядом полковника.

— Питер прав, — продолжает Коннери. — Ты просто не понимаешь, во что превратилась «Строй-Феррис» с тех пор, как перешла в руки твоего дяди. Когда фирма была почти полностью обанкрочена, Квентин Феррис скупил акции, — это знаю и без него. — Но твой отец никогда не жаждал власти. У него был пятьдесят один процент, контрольный пакет, остальным владели люди, входящие в совет директоров. Квентин скупил семьдесят пять процентов. Теперь ему никто не мог возразить.

— И купил тот самый коттеджный поселок, — вставляю.

— И еще не меньше пятидесяти таких поселков, — подтверждает Коннери. — По последним данным Квентин Феррис — самый богатый человек на Аквилоне. Сам президент — его близкий друг. Они вместе играют по выходным в гольф, — полковник приподнимает брови, подчеркивая значимость последнего заявления. Плевать мне на президента. — У нас не было доказательств, — продолжает. — А обвинить по подозрениям — это мое слово против его. Знакомство Коэна и Гильермо ничего не доказывало. И тогда мы стали искать доказательства. Послали лазутчика в банду Проклятых.

— «Пугало», — выдыхаю.

— Да, — кивает, — того самого, которого Коэн очень быстро раскусил.

— И потом вы нашли меня, — подсказываю. Все еще сижу на краю сидения, впившись пальцами в край. Спина прямая, будто к ней прибили палку.

— Да, — снова подтверждает. — Перерыли всю биографию Квентина и его родных и нашли информацию о тебе. Признаюсь, я был удивлен, когда… — поджимаю губы и едва заметно качаю головой. Райан узнает правду обо мне, но не сейчас. Только не так. — Когда обнаружил, что ты выжил, — продолжает Коннери, как ни в чем ни бывало. Идет навстречу моей молчаливой просьбе.

— Вы бы не пообещали мне освободить отца, если бы сами не знали, что он невиновен, — говорю то, что теперь для меня очевидно.

— Разумеется, — не отрицает. — Моя работа — сажать преступников за решетку, а не ловить одних и освобождать других. Никаких сделок с совестью.

Совесть, Коннери, серьезно? Ты говоришь о совести?

— Отличная круговая порука, — произношу медленно, тщательно взвешивая каждое слово. Очень хочется кричать. — Я помогаю в аресте дядюшки, вы взамен освобождаете моего отца. По бумагам — за помощь в поимке террориста. По факту — освобождение невиновного, невиновность которого уже не доказать. Ваша… хм... совесть, — вкладываю побольше сарказма в голос, — чиста. Все счастливы. Лишних людей не задействовано.

— Примерно так, — кивает.

— Откуда вы знали, что я соглашусь?

— Мы следили за тобой некоторое время. Анализировали твое поведение. Пришли к выводу, что ты нам подходишь, и решили, что пора тебя забирать.

Сердце противно ёкает.

— Постойте, — прошу. — Только не говорите, что это вы подстроили нападение Боба и убийство Мо.

Полковник смотрит укоризненно.

— За кого ты нас принимаешь? Если бы мы и решили устроить что-то в этом роде, то точно не через попытку изнасилования.

Плевать на попытку. Наплевать на теперь одноглазого Боба. Но оттого, что кровь несчастного Мо не на руках СБ, мне становится легче.

— Мне нужно было узнать о тебе побольше, — возвращается Коннери к рассказу. — И я поехал к твоему отцу, — пальцы так крепко сжимают край кресла, что костяшки белеют. Кажется, если не буду держаться, упаду. — И знаешь, что он мне сказал? — качаю головой. — Он сказал: «Руки прочь от моего ребенка! »

Понимаю, что сижу и тихо улыбаюсь. Пальцы расслабляются. Он сказал: «Руки прочь от моей девочки». Кажется, что прямо сейчас слышу его голос. В груди становится теплее.

— Но вы пошли против его воли, — подытоживаю.

— Ты показался мне интересным. У нас было несколько вариантов, но с тобой в главной роли выглядел более реальным.

— И вы начали меня вести…

Полковник поднимает над столешницей руки ладонями от себя:

— В банду ты попал сам. Повезло. Тут мы ни при чем.

— Но вы следили за нами и сделали так, чтобы ограбление склада провалилось, и на нас напала охрана. Не так ли? — уже знаю ответ. Просто хочу, чтобы он это озвучил.

— Так, — подтверждает. Бросаю взгляд на Райана. Поджимает губы. В этой стычке с охраной и патрулем пропал Пол. Там же ему самому едва не отрезало шею. — Время подходило к назначенному. То, что ты не выйдешь на связь без нашей помощи, было очевидно. И мы помогли. Ты должен бы быть благодарен.

Не дождетесь.

— За что? — спрашиваю грубо. — За то, что разыграли карту с глупым связным?

Кесседи резко оборачивается к Питеру. Прямо-таки слышу, как крутятся колесики у него в голове. Глаза сужаются. Вот теперь и ему полностью ясно, что произошло.

Тоже оборачиваюсь. Пит втягивает голову в плечи. Разводит руками. Жалостливо смотрит на Коннери, ища защиты и оправданий.

— Нам нужно было, чтобы ты действовал самостоятельно. Не чувствуя нашей защиты. И было решено, что Питер будет вести себя так, чтобы ты убедился в нашей полной некомпетентности, — скрещиваю руки на груди. Барабаню пальцами по рукаву. Жду продолжения. — И ты купился, — еще бы. Они просто подстегнули мое самомнение.

— И я купился, — подтверждаю. Уже больше устало, чем зло.

— Вмешательства Кесседи мы не ожидали, — продолжает. Смотрит в его сторону. Но он молчит, пока только слушает. — Это было неожиданно. Мы следили дальше. Вы пошли к границе. Было решено, что Коэна нельзя пускать в Верхний мир. Мы его не контролировали.

— Вы могли либо взять его прямо там, либо рискнуть, — подсказываю.

— И мы рискнули, — подтверждает не без гордости.

— Им рискнули, — мотаю головой в сторону Пита.

— Верно, — Коннери кивает. — Пит подставился. Что вынудило тебя действовать.

— А если бы Пита убили?

— Маловероятно, — отрицает. — Там был наш снайпер.

— И чего же вы хотели добиться?

— Как чего? — усмехается. — Того, чего в итоге и добились. Мы стали контролировать Проклятых, — мне хочется зажмуриться. Так просчитать каждый наш шаг. — Было два варианта: либо Коэна пристрелишь ты, чтобы спасти Питера, либо Кесседи, чтобы спасти тебя. В любом случае главарем стал бы один из вас.

Наконец, Райан не выдерживает:

— Откуда вы знали, что я соглашусь рисковать бандой и отправлюсь в Верхний мир?

Коннери дарит ему снисходительную улыбку:

— К сожалению, шаги негодяев предугадать сложно. Поступки порядочных людей весьма предсказуемы.

Райан лишь поднимает брови от такого заявления. Они спровоцировали его на убийство Коэна, а заодно и Фила, который просто оказался не в том месте не в то время, и считают это своей победой.

— А потом вы снова пропали, — нарушаю затянувшееся молчание. — Чтобы мы опять действовали сами, не рассчитывая ни на кого. Могли связаться с нами в любой момент, как сегодня, но ждали, пока мы найдем способ сами. Зачем? — вот что мне непонятно.

Коннери пожимает плечами, будто спрашиваю само собой разумеющееся:

— Нам нужно было убедиться в вашей верности. Вы могли польститься на вознаграждение и действовать вместе с террористами. Но вы отправились на наши поиски. Мы смогли быть уверенными, что вы на нашей стороне.

Кесседи сидит, сцепив зубы. Помню, чего ему стоила встреча с Джейн. Все эти игры в шпионов были совершенно бессмысленны.

Они следили за нами. Просчитывали каждый наш шаг. А ранение Райана? Они ведь могли вмешаться. Помочь. Приехала бы точно такая же черная машина с медиком, помогла и уехала. Никто ничего бы не узнал. Но СБ снова предоставила нам возможность разбираться самим.

— Игры с микрочипом зачем? — заговариваю снова. — Опять для проверки верности?

— И это тоже, — хотя бы не отрицает. — Нам важно было знать, выполнишь ли ты задание, узнав, кто за всем этим стоит. А еще нужно было последнее доказательство, что во всем виновен Квентин Феррис.

— Убедились, — вмешивается Кесседи. — Что вам еще нужно? Неужели этого мало для ареста?

Полковник опускает голову. Вертит в пальцах с идеальным маникюром ручку для письма. А когда поднимает голову, произносит с сожалением:

— Мало, — и в этот раз верю, что сожаление искреннее. — Я уже говорил, что вам сложно представить нынешний размах «Строй-Феррис» и влияние ее главы на общество. Помимо дружбы с президентом, Квентин Феррис имеет «своих» людей в каждом отделении полиции. Мы сможем посадить его, только когда поймаем за руку. Сейчас у нас есть доказательства связи Ферриса с Гильермо и Сантьяго, которые зачем-то притащили вас в Верхний мир. Основания для ареста появятся только тогда, когда они выдадут вам бомбы и отправят на смерть.

Меня начинает разбирать неконтролируемый смех.

— И вы всерьез полагаете, что после всех ваших игр, мы встанем, отдадим честь и отправимся на выполнение задания?

Логика Коннери непробиваема:

— Я уже говорил, поступки порядочных людей предсказуемы.

Меня накрывает.

Вскакиваю.

Упираюсь ладонями о столешницу.

Нависаю над полковником.

— Да кто вам сказал, что я порядочный человек?! — ору. — Вы кем себя возомнили?!

— Кэм, осади, — Райан встает и кладет руку мне на плечо.

Мне хочется прижаться к этой руке щекой. Развернуться и разреветься у него на груди…

Нетерпеливо дергаю плечом. Сбрасываю руку. Разворачиваюсь.

— Ты, что, ему веришь?

Кесседи переводит взгляд с меня на полковника и обратно.

— У нас нет выбора, — и уже непосредственно Коннери: — Мы в деле.

Окончание можно приобрести здесь: https: //feisovet. ru/магазин/Руины-веры-Татьяна-Солодкова