of fate, blind fishes and deja vu

of fate, blind fishes and deja vu

https: //ficbook. net/readfic/778211

Направленность: Слэш
Автор: haneulie (https: //ficbook. net/authors/56414)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: kris/chanyeol, Крис, Чанёль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Романтика, AU

Размер: Мини, 12 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен

Описание:
Чанёль даже не задумывается о том, что на протяжении многих лет встречает одного и того же человека (просто он немного невнимательный).

Посвящение:
посвящаю павлинчикам просто так ♡

Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика

feels like home

(Свое пятилетие Чанёль проводит в самолете рейса Сеул — Гуанчжоу, двенадцатилетие — в Торонто, семнадцатилетие — в Ванкувере.

В двадцать он снова в Сеуле.

Говорят, все дороги ведут домой.

Но он перестает понимать, где его дом.

С кем его дом. )

→ jiaheng

Ему остается совсем немного до пяти лет, когда его семья решает переехать в Китай. Родители показывают ему красочные буклеты и фотографии, рассказывают о том, как в Гуанчжоу им будет хорошо, и заверяют его, что там есть такие игрушечные машинки, каких в Сеуле нет (это оказывается враньем).

День своего пятилетия Чанёль проводит в сборах и перелетах. Крыло самолета разрезает, словно острая сабля, сладкую сахарную вату облаков, и он смотрит на это, будто завороженный; это первый полет в его жизни, особенный полет.

Ему всего пять, и неважно, где он живет — в Корее, Китае или Австралии. Он все так же смотрит мультфильмы (едва ли им нужен перевод), играет с машинками и выпрашивает у родителей поход в McDonald's в выходные.

Ничего не меняется для Чанёля.

Он все такой же маленький и жизнерадостный ребенок.

Некоторые вещи все же меняются, когда он идет в детский сад (у родителей нет времени, чтобы следить за ним).

Новые друзья не принимают его.

Чанёль может лишь с горем пополам представиться, поздороваться и поблагодарить на китайском. Дети смеются над ним, когда он пытается говорить. Убегают, когда он хочет поиграть с ними. Шепчутся и тычут в него пальцами, когда он подходит поближе.

Он изо всех сил старается понравиться кому-то, но тщетно — все постоянно игнорируют его (в хорошие дни) или толкают (в плохие). Чанёль не сдается и на одной из прогулок во дворе дает одному из мальчиков свою машинку. Он надеется, что сможет таким образом с ним подружиться и поиграть, но тот лишь забирает игрушку и убегает к остальным.

Когда Чанёль бежит за всеми (а что ему остается), он наступает на свои развязавшиеся шнурки и падает, раздирая коленки в кровь.

Очень больно и обидно.

Забравшись в какие-то кусты, чтобы никто не заметил, он тихонько плачет, размазывая по лицу слезы и желая вернуться в свой старый детский сад, где его все любили и он со всеми дружил.

(Мама с папой наврали ему, что в Гуанчжоу будет хорошо. )

Эй, говорит кто-то у него над ухом и кладет руку ему на спину. Чанёль мотает головой, уткнувшись лицом в расцарапанные коленки. Горячие слезы все еще катятся по его щекам.

Эй, повторяет этот кто-то и настойчиво трясет его за плечо. Что? очень жалобно спрашивает Чанёль на корейском и поднимает голову, быстро вытирая лицо рукавом кофты.

Мальчик перед ним одет в смешную толстовку с Микки-Маусом. Он явно старше и выглядит насупленным, однако Чанёлю почему-то кажется, что он очень добрый.

Добрый-насупленный-мальчик говорит ему что-то, но Чанёль не понимает ни единого слова и лишь растерянно мотает головой. Мальчик хмурится еще больше и надувает губы (это выглядит забавно). Он вытаскивает что-то из своего кармана и протягивает Чанёлю. Это его машинка, изрядно поцарапанная и с отломанной передней дверцей. Чанёль рад и расстроен одновременно (рад, потому что его машинка вернулась к нему, и расстроен, потому что она теперь не в лучшем виде).

Она же сломана, бормочет он печально. Мальчик растерянно говорит что-то непонятное в ответ и мотает головой — совсем как Чанёль минутой назад. Он не понимает корейский так же, как и Чанёль — китайский (с чего бы ему понимать? ).

Спасибо, добавляет он неловко; ему страшно говорить на китайском. Мальчик, однако, лишь улыбается, заслышав знакомое слово, и неожиданно вырывает машинку из рук Чанёля. Через секунду в его руках оказывается другая — прекрасный красный кабриолет. Чанёль вертит ее в руках, думая о том, что такой классной машинки у него еще никогда не было. Он протягивает ее обратно незнакомому мальчику, но тот лишь легко отталкивает его руку и улыбается. Это мне? думает Чанёль, смотря на машинку в своей руке.

Мальчик улыбается еще раз (он больше не выглядит насупленным) и разворачивается, чтобы, наверное, уйти.

Но Чанёль не может дать ему уйти.

Не тогда, когда у него появился новый друг.

— Эй, — окликает он мальчика и пытается повторить хоть что-то из того, чему его терпеливо учили родители, прежде чем отправить в детский сад, — как тебя зовут?

Тот поворачивается к нему.

— Цзяхэн, — говорит он.

Цзяхэн, повторяет Чанёль несколько раз, но выходит ужасно.

— Цзяхэн, — говорит мальчик — Цзяхэн — снова и садится рядом с Чанёлем в траву.

(Пробивающиеся сквозь листву солнечные лучи танцуют на щеке Цзяхэна,

В тот момент Чанёлю кажется, что он ангел, спустившийся ради него с небес. )

Их дружба с Цзяхэном оказывается недолгой.

Они вновь переезжают.

(Его семья, словно стая перелетных птиц, не останавливается нигде надолго.

Но это Чанёль понимает лишь годы спустя. )

→ kevin

В двенадцать врач прописывает Чанёлю очки — маленькие и овальные, в тонкой оправе, что вдобавок к полному лицу и торчащим ушам выглядит странно и глупо. Ты самый красивый, говорит ему, однако, мама, и Чанёль просто кивает, отчасти чтобы не расстраивать маму, отчасти из-за того, что его мало волнует отражение в зеркале.

В двенадцать он низкорослый и немного неповоротливый, а играм в футбол на стадионе предпочитает наблюдение за рыбками, мышами и хомяками в старом биологическом классе, а еще игры с хорьками, которых разводит приятная седая старушка, живущая по соседству.

В двенадцать Чанёль читает много книг и имеет высший балл в классе. В двенадцать Чанёль уже не в Гуанчжоу, а в Торонто.

В двенадцать он уже в Торонто, которое позже не раз и не два вспоминает с улыбкой: возможно, из-за спокойных людей и одноклассников, которые не трогали его и которых не трогал он; возможно, из-за атмосферы доброты, которая появлялась из ниоткуда и витала в воздухе; возможно, из-за хорьков (скорее всего).

(В двенадцать он впервые замечает, понимает, что в их семье не все так радужно. Отец порой днями не приходит домой, а мама, словно пойманный за руку вор, быстро утирает слезы, гладит его по голове и шепчет, что все в порядке, милый. Все в порядке. Все (не) в порядке.

Чанёль совсем не обижается, когда она забывает приготовить ему в школу обед — лишь кормит питомцев биологического класса усерднее, чтобы им не было грустно, как ему. Он взрослеет. )

Старый кабинет биологии становится для него вторым домом и тайным убежищем. Светлые стены и большие окна, радужно впускающие лучи солнца, словно дорогих гостей, делают его удивительно уютным и красивым. Здесь почти никто не бывает, но Чанёлю это на руку — он не очень-то любит обсуждать футбол, баскетбол и киноактрис, о которых все мальчишки только и говорят. Желающих же обсудить виды рыбок и повадки хорьков нет (но Чанёль не расстраивается нисколько).

Но однажды его убежище перестает быть тайным и только его. Ровно в полдень, как и всегда, Чанёль приходит в класс на обеденный перерыв. В словосочетании обеденный перерыв слово обеденный зачастую является чисто символическим: мама приходит все позже, уходит все раньше и практически ему не готовит, забывая порой даже дать ему денег на обед. Как сегодня.

Довольные мышки вьются вокруг корма, и Чанёль уже собирается насыпать рыбий корм в аквариум, когда слышит шорох и оборачивается. За последней партой сидит мальчик; Чанёль не видел, не замечал его раньше ни разу, но он явно старше его на несколько классов. Пальцы его, сжимающие палочки, застывают в воздухе над контейнером с — наверняка — обедом, когда он поднимает голову и встречается взглядом с Чанёлем.

— Ты кто? — спрашивает Чанёль в тоне между привет, приятно познакомиться и что ты делаешь в моем убежище? Мальчик хмурится, и Чанёлю внезапно кажется, что он уже где-то это видел. Мысль эта быстро исчезает, растворяется в воздухе, полупрозрачная, словно дым.

— Меня зовут Кевин, — он говорит на английском многим хуже Чанёля — его выдает неуверенность в голосе и сильный акцент, слышный даже в этой простейшей фразе. Чанёль кивает в приветствии, а сам — смотрит на разноцветный контейнер, чувствуя, как в животе начинает урчать. Он немного завидует тому, что мама его нового знакомого не забывает, по всей видимости, готовить сыну в школу обед. Кевин неуверенно улыбается, наверняка заметивший, куда смотрит Чанёль. — Хочешь?

Он с благодарностью съедает больше половины обеда Кевина (никогда еще обычный рис с мясом не был таким вкусным) под ешь, я больше не хочу того. Кевин ходит по кабинету то рассматривая схемы, то кормя хомячков маленькими кусочками яблока, то с интересом следя за рыбками. Он немного нескладный, худой и сутулый, словно вытянулся за считанные месяцы летом, как часто оно бывает; словно остальное его тело уступило в гонке с увеличившимся ростом; словно ему неуютно в своем новом состоянии.

— Почему она такая странная? — спрашивает он, когда Чанёль доедает и подходит к нему. Кевин указывает на одну из плавающих в аквариуме рыбок, и Чанёль улыбается.

— Это Астианакс мексиканский, — отвечает он. — Его называют Слепой рыбкой. У него нет глаз, но он отлично ориентируется в пространстве.

— Я запомню, — задумчиво говорит Кевин, закусывая губу и продолжая следить взглядом за рыбами.

Кевин ждет его на выходе из школы, переступая с ноги на ногу и сжав пальцами лямки своего рюкзака. Они идут вместе до автобусной остановки и едут на одном автобусе. Кевин выходит на одну раньше, но перед тем, как он уходит, Чанёль неожиданно (для себя и для него, наверное, тоже) спрашивает:

— Кевин, мы виделись с тобой раньше? — Кевин приподнимает брови, пожимает плечами и машет на прощание, прежде чем выйти из автобуса. Двери закрываются, и автобус увозит Чанёля дальше — в дом, где наверняка никого нет.

(Кевин больше не появляется в школе ни разу.

Чанёль хочет спросить у кого-нибудь из учителей о нем, но стесняется. )

→ yifan

По сравнению с Торонто, Ванкувер кажется ему холодным и дождливым муравейником из людей. Возможно, он просто становится старше. Возможно, все просто становится совсем хрупким и слишком невыносимым. Его родители ругаются двадцать четыре часа семь дней в неделю, каждое мгновение, что они находятся вместе, и каждый момент, когда они даже не рядом. Порой они поливают друг друга грязью на приглушенных тонах, порой — летит об стену посуда. Иногда Чанёль задумывается, как они могли продержаться так долго, если все началось более четырех лет назад. Ясно как день — это из-за него, из-за ребенка. Но к черту это мнимое благополучие; от этого лишь паршиво так, что хочется орать.

Одним вечером он не выдерживает — не может больше слушать их крики, не может больше наблюдать за тем, как рушится то, что ему дорого, как рушится его семья; не может больше находиться в этих четырех стенах с осознанием, что его дом совсем перестает быть домом. Он спешно кидает в рюкзак самое необходимое и уходит в проливной дождь.

В квартире Тао — странноватого парня на пару классов младше, с которым они часто курили вместе в туалете вместо уроков — проходной двор и накурено так, что невозможно дышать. За те несколько дней, что Чанёль проводит у него, он пьет на брудершафт едва ли не с сотней человек и просто пьет так, что не хочется ему больше месяц. Все заканчивается в один миг, когда на пороге этой маленькой квартирки появляется еще один человек — высокий и светловолосый. Чанёлю сначала кажется, что тот парит над полом, а волосы его светятся, словно нимб над головой (правда в том, что он пьян до чертиков). Светловолосый смотрит на него, выглядя удивленным, но Чанёль действительно пьян, и правда в том, что пьяным часто кажется.

Полчаса спустя в квартире не остается больше никого, кроме них. Прости, чувак, ты должен уйти, это мой сводный брат, чертов мудак, правильный золотой мальчик, почти виновато говорит ему Тао, и через мгновение Чанёль оказывается на улице, пошатывающийся и пьяный в стельку. Моросящий дождь отрезвляет, и он приваливается к дереву, не зная, куда идти.

— Ты забыл, — Чанёль оборачивается. Брат Тао больше не парит над полом, никакого нимба над головой у него нет, и он оказывается обыкновенным крашеным блондином. Чанёль забирает у него рюкзак, буркает слова благодарности и роется в нем, пытаясь отыскать пачку сигарет. Найденная, она оказывается выхваченной из его рук и брошенной в помойку. Чанёль присвистывает от подобной наглости и от того, что этот парень попал, стоя в метрах от мусорного ведра.

— А ты действительно мудак, — пьяному, ему и море по колено, и горы по плечо. Но брат Тао лишь хмыкает.

— Спасибо, Чанёль, — Чанёль замирает на секунду, удивленный, понимая, что не мог сказать ему свое имя (он не настолько пьян), но следом думает на Тао.

— Да не за что, — расплывается в ухмылке он. Парень вертит в руках связку ключей с каким-то дурацким брелоком, перебрасывает ее из руки в руку и неожиданно резко поднимает на Чанёля глаза — так резко, что Чанёль вздрагивает.

— Куда пойдешь? — спрашивает он. Тебе какое дело? думает Чанёль немного раздраженно, но ограничивается лишь коротким и красноречивым, напополам со смешком:

— В никуда.

Он действительно странный, сонно думает Чанёль. Привести пьяного незнакомого человека к себе в квартиру, силой запихнуть его под холодный душ, отпоить чаем и уложить спать (разве что колыбельную не спев) — это странно. Нестандартно. Как там сказал Тао? Хороший мальчик? Золотой мальчик? Как бы то ни было—

Просто заткнись, говорит ему Ифань; так его зовут. И Чанёль затыкается, думая, что он действительно странный. Но не мудак.

Вечером следующего дня, когда Чанёль, наконец, просыпается, способный адекватно мыслить, Ифань наливает ему кружку кофе и говорит возвращаться.

— Прогоняешь? — ухмыляется Чанёль.

— Наставляю на путь истинный, — в тон ему отвечает Ифань, и Чанёль закатывает глаза, бормоча тебе, что, восемьдесят? — Они волнуются о тебе.

На да ладно, сказанное Чанёлем в ответ, Ифань лишь качает головой и вдруг накрывает пальцы Чанёля своими. Если спросить Чанёля, почему он просто продолжил пить кофе и не убрал руку — он не сможет подобрать слов, чтобы ответить. Просто потому что.

Когда они идут плечо к плечу к дому Чанёля (туда, куда ему хочется меньше всего), он не может избавиться от ощущения, словно они знакомы с Ифанем вечность, словно жили всю жизнь в соседних дворах и пересекались ежедневно. Он чувствует себя странно — с курткой Ифаня на своих плечах, которую тот ему всучил со словами, что я не хочу быть виновным в твоей смерти от воспаления легких. Он в целом чувствует себя странно. Ифань что-то негромко рассказывает, что-то отстраненное и совсем незначительное, а Чанёль, начинающий узнавать улицы и дома, почему-то хочет остановиться немедленно. Остановиться и не идти дальше. Он не хочет конца этой дороги.

— Ну пока? — легко улыбается Ифань и треплет его по волосам.

— Слушай, Ифань, — начинает Чанёль; ему кажется, что он просто не может не спросить. — Мы виделись с тобой раньше?

Тот пожимает плечами (взгляд Чанёля цепляется за этот жест, и он хмурится, пытаясь словно вспомнить что-то, будто ему нужно это что-то вспомнить). Ифань улыбается уголками губ, смотря на него задумчиво, а следом подается вперед и — Чанёль не успевает даже понять, что происходит — быстро целует его в губы.

— Удачи, Чанёль, — говорит он тихо и разворачивается, быстро уходя. Чанёль смотрит ему в след, прижав к губам пальцы, пока он не исчезает из виду. С этим миром что-то не так.

(Ничего я о нем не знаю, он уехал куда-то, отмахивается от него Тао, когда Чанёль спрашивает об Ифане несколько дней спустя.

В волне странного разочарования промелькает мысль, что он что-то упускает.

Что-то важное. )

→ kris

— Этот парень меня пугает, — шепчет ему Бэкхён — друг, с которым они вместе учатся в Сеульском Национальном, — и Чанёль отрывается от своего конспекта. — У таких, как он, за поясом пушка, а руки под рубашкой все в татуировках. Что думаешь?

Бэкхён пересмотрел криминальных фильмов, вот, что думает Чанёль, разглядывая парня, стоящего у стенда с расписанием. Обычно там уйма толкающегося народа, но сейчас — ни единой души, кроме пугающего-по-мнению-Бэкхёна-парня. Его, возвышающегося как минимум на голову над всеми остальными, словно преграду, все обходят стороной. Он действительно выглядит немного сурово — короткие черные волосы, грубые черты лица и тяжелый взгляд, — но не то, чтобы слишком. Люди порой чересчур преувеличивают.

Словно почувствовав, не иначе, парень смотрит в их сторону и улыбается уголком губ, натолкнувшись на заинтересованный взгляд Чанёля. Бэкхён ойкает.

— Он улыбнулся тебе, мы покойники, — говорит он трагично, и Чанёлю остается лишь только посмеяться над этим идиотом. Промелькнувшая было мысль о том, что его лицо Чанёлю знакомо, оседает глубоко-глубоко в голове — и не вспомнить, не вытащить ее. В любом случае, у него отвратительная память на лица.

Крис — пугающий парень — становится кем-то вроде звезды. Сложно не стать предметом всеобщего обсуждения, когда ты тормозишь на красном кабриолете у самых дверей университета. Красивый, странный и самоуверенный — люди любят загадки.

Чанёль же загадки не любит и не понимает, почему каждый раз, когда их взгляды пересекаются, у него внутри что-то сжимается.

— А это меченосец, — показывает Чанёль на плавающую в аквариуме рыбку. Стоило ему увидеть новый огромный аквариум, который привезли в университет, как он понял, что его старая увлеченность никуда не делась, лишь притуплялась порой. Стоя перед этим королевством рыбок, ему кажется, будто он снова в Торонто в классе биологии. Странное чувство.

Давай, рассказывай дальше, пихает его Бэкхён, и две сокурсницы поддакивают ему.

— А это—, — продолжает он было, но все удивленно оборачиваются, когда за их спинами звучит чей-то голос:

— Это Астианакс мексиканский, — говорит Крис и улыбается внезапно широко. Уходя вглубь коридора, он практически выкрикивает последние слова. — Его называют Слепой рыбкой. У него нет глаз, но он отлично ориентируется в пространстве.

Девушки вздыхают со своим а он умный, а Чанёлю кажется, что в голове у него все перемешали. И продолжают перемешивать дальше.

В один из дней Крис ждет его на выходе из университета (хотя, возможно, он и не его ждет вовсе, но, когда Чанёль проходит мимо, тот сразу же идет за ним). Они заходят в один автобус, садятся на соседние сидения, а Крис выходит с ним на одной остановке и идет в ту же сторону.

— Живешь здесь? — спрашивает Чанёль из интереса, а Крис мягко усмехается.

— Нет, — отвечает он и улыбается. Чанёль закусывает губу. — Провожаю тебя.

— Я не девчонка, чтобы меня провожать, — неуверенно бормочет Чанёль. Другого он бы послал. Но не Криса. Крис— будто особенный. Он словно мозаика в тысячи кусочков, которые любит долгими часами собирать его бабушка. Чанёль не знает, почему, но ему важно собрать этот паззл из жестов, слов, мелочей и бесконечного дежавю. Ему кажется, что он близок к разгадке, хоть и не знает, что именно пытается разгадать, до чего хочет докопаться.

— Я вижу, — посмеивается он, — но я все равно провожу.

(Чанёлю почему-то кажется, что так и должно быть.

Что иного пути, альтернативного варианта просто нет. )

— Да ты самоубийца, — Бэкхён шокированно открывает рот, когда узнает о том, что они с Крисом— вместе (наверное, это так можно назвать). Крис всегда рядом — будь то в университете, по дороге домой или где-либо еще. И он всегда касается Чанёля: прижимается ногой к его ноге за обедом, кладет руку на его плечо или бедро, запускает пальцы в его волосы. И Чанёль ему позволяет. А еще он позволяет ему целовать себя так, что коленки подкашиваются. И сам целует.

— Мне кажется, что я знал его когда-то, — говорит Чанёль задумчиво в ответ. — Словно я знаю его вечность.

— Чувак, это меня ты знаешь вечность, мы еще в детский сад вместе ходили, — Бэкхён пихает его локтем в бок. — А его ты знаешь пару месяцев.

Чанёль так не думает.

Что-то кружится в его голове беспокойно, замирает несказанным на языке.

(Чанёль действительно так не думает. )

Окна квартиры Криса выходят на просыпающийся город; Чанёль поглядывает туда и делает глоток горячего кофе (у него отвратительно получается, но Крис спит, и он не хочет его будить). Крис спит по выходным, уютно завернувшись в одеяло и обняв подушку, до часа дня, и Чанёль подолгу затем смеется над полосами от подушки на его лице. Вряд ли он скажет это вслух, но на самом деле тот выглядит просто очаровательно. Чанёль улыбается, представляя себе его заспанное лицо, и неожиданно замечает альбом, лежащий на столе. Это некрасиво, но Крис — его, а он — Криса, поэтому почему бы и нет?

Чанёль улыбается, как идиот, перелистывая страницы, пока не замирает, ошеломленный, шокированный до чертиков. Он вглядывается и даже прищуривается, но от этого ничего не меняется; он знает это место (детский садик в Гуанчжоу) и знает этого насупленного мальчика в забавной толстовке с Микки-Маусом (Цзяхэн). Ошибки быть не может — до сих пор где-то в коробке со старыми игрушками лежит его красный— Красный кабриолет. Он быстро листает альбом, и голова его идет кругом, когда он видит все, всех. Он видит маленького Цзяхэна, нескладного Кевина и спокойного Ифаня.

Ему кажется, что мир перевернулся с ног на голову и никогда больше не станет прежним.

Как он мог быть таким недогадливым придурком?

Крис (Ифань? Кевин? Цзяхэн? ) не спит, когда Чанёль на негнущихся ногах заходит в спальню. Глаза его закрыты, но дыхание неспокойно, а ресницы немного дрожат.

Крис? шепчет Чанёль.

Да? отвечает Крис.

Ифань? шепчет Чанёль.

Да? отвечает Ифань.

Кевин? шепчет Чанёль.

Да? отвечает Кевин.

Цзяхэн? шепчет Чанёль.

Да? отвечает Цзяхэн.

— Боже, — бормочет Чанёль и садится на краешек кровати. Это слишком для него.

— Я думал, до тебя никогда не дойдет, — слабо улыбается Крис. И поэтому я тебе помог, мысленно заканчивает за него Чанёль.

— Я немного невнимательный, — растерянно отвечает Чанёль, потирая переносицу. Он не знает, что и думать. — Как мне тебя звать? Кто из них — ты?

— Это все я, — тихо говорит он. Чанёль качает головой:

— Ты разный. Ты менялся каждый раз.

Уголки губ Криса немного опускаются, и Чанёль внезапно понимает, что, возможно, он совсем не менялся.

Возможно, все дело было в Чанёле, в невнимательном дураке Чанёле.

— Зато ты всегда оставался таким же, — улыбается, наконец, Крис; улыбка его выходит кривоватой, словно у него нет сил, чтобы улыбнуться по-настоящему. Он до сих пор не открыл глаза, и, глядя на то, как веки его подрагивают, Чанёль чувствует сумасшедшую, всепоглощающую нежность. Он боится, понимает Чанёль, и очередной кусочек паззла встает на свое законное место. Тогда он осознает, что все это неважно, совсем, совсем неважно.

(Цзяхэн был с ним, когда никто не хотел с ним дружить.

Кевин поделился с ним обедом, когда ему было нечего есть.

Ифань не дал ему сойти с пути, когда он стоял на перепутье.

Каждый раз он был с ним, был его домом, когда это было нужно.

Он с ним сейчас.

Его дом сейчас с ним.

Он дома.

И неважно, какое у него имя.

Все это неважно.

Неважно ведь? )

В мгновение ока все становится просто; ясно, как день.

— Ты хочешь сказать, что я остался толстяком в очках? — пытается нахмуриться Чанёль; не быть ему актером. Крис приоткрывает один глаз, смотрит на него и вдруг начинает смеяться. Чанёль открывает рот. — Ты считаешь это смешным? Ты смеялся надо мной все это время, ты делал из меня дурака, чертов мудак!

Он запрыгивает на Криса и щекочет его, удовлетворенно слушая громкие визги и о боже, прекрати! Заслужил.

Позже, когда они лежат вместе (так, как всегда, так, как правильно — Чанёль головой на плече у Криса, а рука Криса в волосах у Чанёля), Крис неожиданно просит:

— Спроси меня, — Чанёль отстраняется, не сразу понимая, что тот от него хочет. Лишь секундами позднее глаза его загораются.

— Крис, — в глазах Криса прыгают чертенята, — мы виделись раньше?

Крис пожимает плечами, и Чанёль смеется.

Не забудьте оставить свой отзыв: https: //ficbook. net/readfic/778211