650. Славное Успение[1] Пресвятой Марии

8 декабря 1951.

Сколько прошло дней? Это трудно установить с уверенностью. Если судить по цветам, образующим венок вокруг бездыханного тела, то надо было бы сказать, что прошло лишь несколько часов. Однако если судить по оливковым ветвям, на которые положены эти свежие цветы, ветвям с уже высохшими листьями, и по другим увядшим цветам, положенным в качестве значимых реликвий на крышку ларца, то придется заключить, что прошло уже несколько дней.

Но тело Марии – такое же, как было, когда Она только что скончалась. Никаких следов смерти нет ни на Ее лице, ни на маленьких ладонях. Никакого неприятного запаха в комнате. Напротив, в ней веет невыразимый аромат, в котором ощущаются ладан, лилии, розы, ландыши и горные травы, перемешанные друг с другом.

Иоанн, бодрствовавший уже Бог знает сколько дней, погружен в сон, побежденный усталостью. Он продолжает сидеть на табуретке, прислонившись спиною к стене, возле открытой двери, выходящей на террасу. Свет лампы, стоящей на полу, освещает его снизу вверх и позволяет разглядеть его лицо: утомленное, крайне бледное, за исключением кругов под глазами, покрасневшими от слез.

Должно быть, уже начался рассвет, поскольку в его слабом свечении делаются видимы глазу терраса и окружающие дом оливы, в свечении, которое становится все ярче и, проникая через дверь, делает также более различимыми предметы в комнате, те что, находясь далеко от лампы, до того были едва различимы.

Внезапно комнату заполняет сильный свет, серебристый с оттенками голубого свет, почти фосфорический, и все более усиливается, затмевая свечение зари и свет лампы. Тот же свет, что наводнил Вифлеемскую пещеру в момент божественного Рождества. Затем в этом райском свете проявляются несколько ангельских созданий, еще более ярких свечений на фоне и без того сильного света, появившегося вначале. Как уже случалось, когда ангелы являлись пастухам, хоровод разноцветных искр сыплется с их нежно движущихся крыльев, от которых словно исходит гармоническое, переливающееся, приятнейшее журчание.

Ангельские создания располагаются кольцом вокруг кроватки, склоняются над ней, поднимают неподвижное тело и, сильнее взмахивая крыльями, отчего имеющийся звук еще более возрастает, удаляются через проход, образовавшийся в кровле так же чудесно, как чудесно открылась Гробница Иисуса, унося с собой тело своей Царицы, несомненно, Пресвятое, но еще не прославленное и потому все еще подверженное законам материи, зависимости от которых Христос уже не испытывал, поскольку был уже прославлен, когда воскрес из мертвых.

Звук, шедший от ангельских крыльев, усиливается, и теперь он мощный, словно звук органа.

Иоанн, который, хотя и оставаясь спящим, уже два или три раза шевелился на своей табуретке, будто потревоженный ярким светом и шумом ангельских крыльев, окончательно просыпается от этого мощного звука и от сильного воздушного потока, который, опускаясь через раскрытую кровлю и уходя в распахнутую дверь, образует нечто вроде вихря, что колышет покрывала теперь уже пустой кровати и одежду Иоанна, задувая светильник и с силой захлопывая открытую дверь.

Апостол, еще полусонный, оглядывается вокруг, чтобы дать себе отчет в происходящем. Замечает, что кровать пуста, и что кровля раскрыта. Догадывается, что случилось какое-то чудо. Выбегает на террасу и, повинуясь духовному инстинкту или зову свыше, поднимает голову, прикрыв глаза ладонью, чтобы беспрепятственно видеть невзирая на восходящее солнце, светящее в глаза.

И видит. Видит тело Марии, еще лишенное жизни и во всем подобное телу спящего человека, которое поднимается все выше и выше, поддерживаемое гурьбою ангелов. Как бы на прощание, полы накидки и покрывала начинают колыхаться, возможно, под действием ветра, вызванного быстрым возношением и движением ангельских крыльев, и некоторые цветы, из тех, что Иоанн обновил и разместил вокруг тела Марии, и которые, конечно, остались в складках одежд, сыплются на террасу и на землю Гефсимании, тогда как мощная осанна группы ангелов все больше и больше удаляется и оттого становится слабее.

Иоанн продолжает фиксировать взгляд на этом теле, поднимающемся к Небу, и – несомненно, благодаря чуду, которое Бог даровал ему в утешение и в награду за его любовь к приемной Матери – он отчетливо видит, как Мария, окутанная теперь лучами поднявшегося солнца, выходит из состояния экстаза, разлучившего Ее душу с телом, оживает, встает на ноги, поскольку теперь Она тоже обладает способностями, свойственными уже прославленным телам.

Иоанн смотрит и смотрит. Чудо, ниспосланное Богом, дает ему возможность, вопреки всем законам природы, видеть Марию такой, какова Она сейчас, когда Она стремительно возносится к Небу, окруженная славословящими ангелами, но уже без их помощи. Иоанн покорен этим прекраснейшим видением, которое никогда не сумеет описать или воспроизвести никакое перо, никакая человеческая речь, никакое произведение художника, потому что красота его неописуема.

Иоанн, все так же продолжая стоять опираясь о стенку террасы, не перестает всматриваться в этот ослепительный и сверкающий облик Божий – ибо, действительно, так можно назвать Марию, неповторимое создание Бога, восхотевшего от Нее непорочности, дабы Она стала формой для Воплощенного Слова, – возносящийся все выше и выше. Но Бог-Любовь дарует этому Своему безупречному приверженцу и последнее, наивысшее чудо: увидеть встречу Пресвятой Матери с Ее Пресвятым Сыном, который, тоже ослепительный и сверкающий, невыразимо красивый, быстро спускается с Неба, достигает Матери, прижимает Ее к сердцу, и вместе с Нею блистая ярче двух главных небесных светил, возвращается туда, откуда пришел.

Видение Иоанна закончилось. Он опускает голову. На его усталом лице присутствует и скорбь от потери Матери, и радость о Ее славной участи. Но радость теперь уже превозмогает.

Он говорит: «Благодарю, Мой Боже! Благодарю! Я предчувствовал, что это случится. И стремился бодрствовать, чтобы не упустить ни единой подробности Ее Возношения. Но прошло уже три дня, как я не спал! И сон, усталость, вкупе с беспокойством, одолели и свалили меня как раз тогда, когда Возношение было уже совсем близко… Но может быть, Ты сам так пожелал, о Боже, чтобы я не помешал этому мигу, и не слишком расстраивался… Да. Наверняка, Ты этого хотел, как сейчас захотел, чтобы я увидел то, что без Твоего чудесного вмешательства не смог бы увидеть. Ты мне позволил увидеть Ее опять, пускай издалека, уже прославленную и блаженную, как будто Она поблизости. И вновь увидеть Иисуса! О! Блаженнейшее, неожиданное и нечаянное видение! О дар из даров Бога Иисуса Своему Иоанну! Величайшая милость! Снова увидеть моего Учителя и Господа! Видеть Его рядом с Матерью! Его – подобного солнцу, а Ее – подобной луне, обоих в невероятном сиянии, и оттого что прославлены, и оттого что счастливы воссоединиться навеки! Каков будет теперь Рай, когда Вы сияете в нем, Вы, главные светила небесного Иерусалима? Какое ликование ангельских ликов и святых? Такая радость, что мне даровано видеть Мать вместе с Сыном: нечто, устраняющее всякую Его боль, всякую Их боль; более того, моя боль тоже проходит, и ее сменяет покой.

Из трех чудес, что я просил у Бога, два исполнились. Я увидел, как в Марию вернулась жизнь, и ощутил, как в меня вернулся мир. Все мои тревоги исчезли, ибо я видел Вас, соединившихся во славе. Благодарю за это, о Боже.

И благодарю за то, что дал мне возможность увидеть, еще и на примере существа пресвятого, но все же человеческого, какова участь святых, какой она будет после окончательного суда, и каково воскресение тел, и их воссоединение, их слияние с духом, восшедшим на Небо в час смерти. Мне не нужно было видеть, чтобы поверить. Потому что я всегда твердо верил каждому слову Учителя. Но многие будут сомневаться, что спустя столетия и тысячелетия плоть, ставшая прахом, может снова стать живым телом. Таким я смогу сказать, поклявшись Небом[2], что не только Христос снова ожил, благодаря Своей собственной божественной власти, но что также и Его Мать, через три дня после смерти, если такую смерть можно назвать смертью, снова вернулась к жизни, и с телом, воссоединившимся с душой, нашла Свое вечное пристанище на Небе, рядом с Сыном.

Смогу сказать: „Веруйте вы все, христиане, в воскресение плоти в конце времен, и в вечную жизнь души и тела, жизнь – блаженную для святых, и ужасную для нераскаянных грешников. Веруйте и живите свято, как свято прожили Иисус и Мария, чтобы разделить Их судьбу. Я видел, как Их Тела поднялись на Небо. Могу вам это засвидетельствовать. Живите праведно, чтобы однажды вы смогли оказаться в новом, вечном мире, с душой и телом, возле Иисуса, Солнца, и возле Марии, Звезды всех звезд“. Еще раз благодарю, о Боже! А теперь соберем то, что осталось от Нее. Цветы, упавшие с Ее одежды, ветви оливы, оставшиеся на кровати, и сохраним их. Они послужат… Да, послужат помощью и утешением моим братьям, напрасно мной ожидаемым. Рано или поздно я отыщу их…»

Он собирает также цветочные лепестки, оторвавшиеся при падении, снова заходит в комнату, неся их в подоле одежды.

После чего внимательнее присматривается к отверстию в кровле и восклицает: «Еще одно чудо! И еще одно удивительное соответствие необычайных явлений в жизни Иисуса и Марии! Он, Бог, воскрес Сам, и одним Своим желанием отвалил камень от Гробницы, и одной Своей властью вознесся на Небо. В одиночку. Мария – пресвятая, но чадо земное[3], лишь с помощью ангелов открыла Себе проход для восшествия на Небо и, все так же, с помощью ангелов была вознесена туда. Во Христа дух возвратился и оживотворил Его тело, когда оно еще пребывало на Земле, и так должно было случиться, чтобы заставить замолчать Его врагов и утвердить в вере всех Его последователей. В Марию дух вернулся, когда Ее пречистое Тело было уже на пороге Рая, потому что Ей было не нужно ничего иного. Истинное могущество бесконечной Премудрости Божией…»

Теперь Иоанн собирает в полотно цветы и ветви, оставшиеся на кроватке, добавляет к ним те, что уже собраны, и кладет их все на крышку ларца. Потом открывает его и укладывает туда подушечку Марии и покрывало с кроватки; спускается в кухню, собирает другие предметы Ее обихода – веретено и прялку, Ее кухонную утварь – и складывает их вместе с другими вещами.

Запирает ларец и садится на табуретку, восклицая: «Теперь и для меня все закончилось! Теперь я могу свободно идти туда, куда меня поведет Дух Божий. Идти! Сеять божественное Слово, переданное мне Учителем, чтобы я давал его людям. Научать Любви. Научать ей, чтобы они поверили в Любовь и в ее силу. Познакомить их с тем, что Бог-Любовь совершил ради людей. С Его Жертвой и с Его беспрерывно совершающимся Таинством и Установлением, благодаря которому, до скончания века, мы сможем соединяться с Иисусом Христом в Евхаристии и возобновлять это установление и таинство, как Он заповедал нам делать. Со всеми совершенными дарами Любви! Заставить их полюбить Любовь, чтобы они поверили в Нее, как уверовали и продолжаем верить мы. Распространять Любовь, да будет обильна ее жатва и ее улов для Господа. Любовь добивается всего. Так мне сказала Мария в Своей последней беседе, прямо охарактеризовав меня в апостольском кругу как того, кто любит, любящего по преимуществу, в противоположность Искариоту, который был ненавистью, так же, как Петр – стремительностью, а Андрей – кротостью, сыновья Алфеевы – святостью и мудростью вкупе с обходительностью, и так далее. Я, любящий, теперь, когда со мной больше нет Учителя и Матери, которых я мог бы любить на Земле, отправлюсь распространять любовь среди народов. Любовь будет моим оружием и учением. И ею я буду побеждать дьявола, язычество, покорю множество душ. Так я стану продолжателем Иисуса и Марии, которые на Земле были непревзойденной любовью».

[1] Таков традиционный перевод слова Assunzione, восходящего к лат. Assumptio. Однако более точное его значение, согласующееся с содержанием главы, это, конечно: Восшествие, Возведение

[2] Дословно: самым высочайшим, вышним

[3] Дословно: человеческая дочь