Юрий Гроза-Чайковский. ПрозрениЕ. г. Нижний Новгород, 2017 г.. ISBN – 90-786- 5К-75643   BBK –  08978564-90. Издание:

Мы за­нима­ем­ся толь­ко од­ним не­боль­шим угол­ком соз­на­ния, ко­торый боль­ше все­го свя­зан с на­шей жизнью, ос­таль­ное, на­зыва­емое на­ми под­созна­ни­ем, с его мо­тива­ми, стра­хами, ра­совы­ми и нас­ледс­твен­ны­ми ка­чес­тва­ми, ос­та­ет­ся для нас не­дос­тупно. Зададим простой воп­рос: су­щес­тву­ет ли во­об­ще та­кая вещь, как под­созна­ние? Мы слишком часто и вольно поль­зу­ем­ся этим сло­вом. Мы сог­ла­сились счи­тать это чем-то реально су­щес­тву­ющим, поз­во­лив системной выдумке сонма  ана­лити­ков про­сочить­ся в наш язык. Но су­щес­тву­ет ли та­кая вещь? И по­чему мы при­да­ём ей та­кое ис­клю­читель­ное зна­чение? Под­созна­ние пред­став­ля­ет­ся та­ким же три­ви­аль­ным и ту­пым, как и наш соз­на­ющий ум, - та­ким же уз­ким, фа­натич­ным, за­виси­мым, тре­вож­ным и ме­лоч­ным.

Итак, воз­можно ли ох­ва­тить всю сфе­ру соз­на­ния, а не толь­ко часть, фраг­мент её? Ес­ли мы спо­соб­ны ох­ва­тить всю сфе­ру це­ликом, тог­да бу­дет фун­кци­они­ровать на­ше пол­ное, а не час­тичное вни­мание. Это важ­но по­нять, что­бы осоз­нать, по­чему, как толь­ко мы ох­ва­тыва­ем всю сфе­ру соз­на­ния, ис­че­за­ет тре­ние. Оно воз­ни­ка­ет толь­ко тог­да, ког­да мы де­лим соз­на­ние, вклю­ча­ющее всё мыш­ле­ние, вос­при­ятие и дей­ствие, на раз­личные уров­ни - тог­да су­щес­тву­ет тре­ние и дис­гармо­ния. Мы жи­вем во фраг­ментах.

На ра­боте мы од­но су­щес­тво, до­ма - дру­гое. Мы го­вори­м о де­мок­ра­тич­ности, о свободе, о воле-вольной, но в глубине своего естества мы дес­по­тич­ны. Мы го­вори­м о люб­ви к на­шему со­седу, и тут же разоряем или  уби­ва­ем его кон­ку­рен­

ци­ей. Ка­кая-то часть нас дей­ству­ет, другая наблюдает, не­зави­симо от первой. Соз­на­ём ли мы это странное фраг­ментар­ное су­щес­тво­вание нас са­мих? И воз­можно ли, что­бы ум, ко­торый раз­бил своё собс­твен­ное мыш­ле­ние на фраг­менты, воз­можно ли, что­бы та­кой ум обн­ял всю сфе­ру це­ликом?

Ес­ли, пы­та­ясь по­нять всю струк­ту­ру «я» лич­ности во всей ее не­обы­чай­ной слож­ности, мы пой­дём шаг за ша­гом, сни­мая слой за сло­ем, ис­сле­дуя каж­дую мысль, чувс­тво и мо­тив, мы ока­жемся в пле­ну ана­лити­чес­ко­го про­цес­са, ко­торый мо­жет пот­ре­бовать от нас не­дель, ме­сяцев, лет… А ког­да мы вклю­ча­ем вре­мя в про­цесс поз­на­ния се­бя, мы до­пус­ка­ем раз­личные фор­мы ис­ка­жений, по­тому что «я» — это слож­ная сущ­ность, ко­торая дви­жет­ся, жи­вёт, бо­рет­ся, же­ла­ет, от­ри­ца­ет, ис­пы­тыва­ет раз­но­го ро­да дав­ле­ния, стрес­сы, вли­яния, без­престан­но воз­дей­ству­ющие на неё. Так мы от­кро­ем для се­бя, что это не путь. Мы пой­мём, что су­щес­тву­ет толь­ко один спо­соб уви­деть се­бя, — это уви­деть це­лос­тно, мгно­вен­но, и мы мо­жем ох­ва­тить всю це­лос­тность са­мого се­бя толь­ко тог­да, ког­да ум не фраг­менти­рован. То, что мы уви­дим в це­лос­тнос­ти - и есть ис­ти­на.

Но мо­жем ли мы про­делать это? Для боль­шинс­тва из нас это не­воз­можно, по­тому что ма­ло кто ког­да-ли­бо под­хо­дил к этой проб­ле­ме столь серь­ёз­но, по­тому что мы ни­ког­да по-нас­то­яще­му не смот­ре­ли на са­мих се­бя. Ни­ког­да!

   Вни­мание и сос­ре­дото­чение — раз­ные ве­щи; сос­ре­дото­чение — это ис­клю­чение всего лишнего; а вни­мание, ко­торое яв­ля­ет­ся пол­ным осоз­на­ни­ем — полная концентрация на предмете, ничего не исключающая из поля зрения. Боль­шинс­тво из нас не осоз­на­ёт не толь­ко то, о чём мы го­ворим, но и то, что нас ок­ру­жа­ет: крас­ки вок­руг нас, лю­дей, очер­та­ния де­ревь­ев, об­ла­ка, дви­жение во­ды. Быть мо­жет, это про­ис­хо­дит от­то­го, что мы за­няты со­бой: на­шими мел­ки­ми нез­на­читель­ны­ми проб­ле­мами, на­шими собс­твен­ны­ми иде­ями, удо­воль­стви­ями, чес­то­люби­выми ус­трем­ле­ни­ями, так что мы не в сос­то­янии вос­при­нимать мир объ­ек­тивно.

И всё же мы очень мно­го го­ворим об этом восприятии. Од­нажды, лет двадцать тому назад, мы ехали в Ленинград в одной машине с двумя философами, которые яростно обсуждали тему восприятия мира. Они спорили, что такое полное восприятие и неполное. Трасса пролегала через небольшой посёлок. В какой-то момент  водитель засмотрелся, отвлёкся и наехал на перебегавшую дорогу собаку. Слава Богу, не насмерть!... Мы все вышли посмотреть, что с ней, но псина, жалобно заскулив, убежала, прихрамывая.  Так вот…  Эти два философа всё ещё обсуждали тему восприятия, совершенно не замечая, что машина наехала на собаку, которая просто не успела… Когда мы им указали на отсутствие внимания и полного восприятия мира, они очень удивились!

Вот нам простой пример несоответствия того, что люди проговаривают, и того, что с ними случается.

С боль­шинс­твом из нас про­ис­хо­дит то же са­мое. Мы не воспринимаем и не осоз­на­ём ни внутреннего, ни внешнего. Ес­ли мы хо­тим по­нять кра­соту животного, стрекозы, падающего листика или птицы, лягушки или человека, - мы дол­жны нап­ра­вить на не­го всё на­ше вни­мание. Это и бу­дет осоз­на­ни­ем. А нап­ра­вить такое вни­мание на что-ли­бо мы мо­жем толь­ко тог­да, ког­да мы за­ин­те­ресо­ваны.

Та­кое сос­то­яние вни­мания и будет всеобъемлющей тотальной энергией!

При та­ком восприятии и осоз­на­нии вся це­лос­тность на­шей сущ­ности рас­кры­ва­ет­ся мгно­вен­но.

На сло­вес­ном уров­не мы мо­жем дой­ти толь­ко до это­го пре­дела. Всё, что ле­жит за ним, не мо­жет быть вы­раже­но сло­вами, по­тому что сло­во - не вещь. До сих пор мы мог­ли опи­сывать, объ­яс­нять, но не су­щес­тву­ет слов или объ­яс­не­ний, ко­торые мог­ли бы от­крыть потайную дверь. Эта дверь мо­жет от­во­рить­ся для нас толь­ко бла­года­ря пос­то­ян­но­му осоз­на­нию и вни­манию. Осоз­на­нию то­го, что мы го­ворим, как мы го­ворим, как мы хо­дим, что мы ду­ма­ем…

Дверь не от­кро­ет на­ше же­лание или на­ша во­ля. Бла­года­ря осоз­на­нию, в ко­тором нет вы­бора, быть мо­жет, и от­кро­ет­ся дверь, и тог­да мы уз­на­ем, что это за из­ме­рение, в ко­тором не су­щес­тву­ет ни кон­флик­та, ни вре­мени…

4 часть.                                                                                                                     

*********

Природа мысли. Природа страха.

Мысль всег­да ста­ра, по­тому что она яв­ля­ет­ся от­ве­том па­мяти, а ведь вос­по­мина­ния всег­да ста­ры. Мысль, дей­ствуя во вре­мени, соз­да­ет ощу­щение то­го, чего мы бо­им­ся. Но это неч­то, вы­зыва­ющее страх, не яв­ля­ет­ся дей­стви­тель­ным фак­том. Дей­стви­тель­ный факт это то, что мы здо­ровы, но пе­режи­вание, ко­торое ос­та­лось в уме как вос­по­мина­ние, воз­бужда­ет мысль: «Будь ос­то­рожен, не за­болей сно­ва».

Предположим, мы увидели нечто очень красивое и необычное. Это может быть всё, что угодно - закат, восход, выходящая из моря красивая девушка, сильнейший ливень, радужная шаровая молния, падающие капли с тела…. Мысль на­чина­ет всё срав­ни­вать, су­дить и го­ворить: «Я дол­жен сно­ва уви­деть это зав­тра». То, что бы­ло вос­торгом од­но­го мгно­вения, прод­ле­ва­ет­ся и под­держи­ва­ет­ся мыслью. То же са­мое про­ис­хо­дит с сек­су­аль­ным и вся­ким дру­гим же­лани­ем. В са­мом же­лании нет ни­чего неп­ра­виль­но­го, ре­аги­ровать так - со­вер­шенно нор­маль­но. Ког­да в вос­торг вклю­ча­ет­ся мысль, пе­режи­вание этого восторга, она прев­ра­ща­ет его в удо­воль­ствие. Мысль хо­чет пов­то­рить это пе­режи­вание. И чем ча­ще мы его пов­то­ря­ем, тем бо­лее ме­ханистич­ным оно ста­новит­ся. Чем боль­ше мы ду­ма­ем об удо­воль­ствии, тем боль­шую си­лу при­да­ёт ему мысль. Так мысль при по­мощи же­лания соз­да­ёт и под­держи­ва­ет удо­воль­ствие, при­да­ёт ему дли­тель­ность, и в ре­зуль­та­те, естест­вен­ная ре­ак­ция же­лания по от­но­шению к че­му-то прек­расно­му из­вра­ща­ет­ся мыслью. Мысль прев­ра­ща­ет эту ре­ак­цию в вос­по­мина­ние, пи­та­ет это вос­по­мина­ние, воз­вра­ща­ясь к не­му сно­ва и сно­ва. Па­мять, безусловно, не­об­хо­дима на оп­ре­делён­ном уров­не. Мы бы не мог­ли дей­ство­вать в пов­седнев­ной жиз­ни без неё. В сво­ей сфе­ре она нуж­на, но су­щес­тву­ет та­кое сос­то­яние ума, ког­да па­мять иг­ра­ет очень нез­на­читель­ную роль. Ум, ко­торый не ис­ка­лечен па­мятью, дей­стви­тель­но сво­боден(в смысле волен).

Всё, что ис­хо­дит от вос­по­мина­ния, яв­ля­ет­ся ста­рым и ни­ког­да не мо­жет быть не­зави­симым. Не су­щес­тву­ет та­кого по­нятия как сво­бода, не­зави­симость мыс­ли. Мысль ни­ког­да не бы­ва­ет но­вой, по­тому что она есть от­вет па­мяти, опы­та, зна­ния.

Мысль, бу­дучи ста­рой, прев­ра­ща­ет в ста­рое то, на что мы какой-то миг смот­ре­ли с вос­торгом, ощу­тив пот­ря­са­ющее пе­режи­вание. От ста­рого мы про­из­во­дим удо­воль­ствие, ни­ког­да не от но­вого. В но­вом вре­мени просто нет!.. В новом, новейшем для нас всегда присутствует сама Вечность, как пульсация и фиксация неповторимого и чудесного мига!

Итак, ес­ли мы мо­жем смот­реть на все ве­щи, не поз­во­ляя быть удо­воль­ствию: на ли­цо, на пти­цу, на рас­цвет­ку одежды, на кра­соту вод­ной гла­ди, свер­ка­ющей на сол­нце, на что бы то ни бы­ло, вы­зыва­ющее вос­торг, — ес­ли мы мо­жем смот­реть на это, не стре­мясь к то­му, что­бы пе­режи­вание пов­то­рилось, тог­да не бу­дет стра­дания, не бу­дет стра­ха, а бу­дет од­на лишь пот­ря­са­ющая Ра­дость!...

О ра­дос­ти мы не мо­жем ду­мать. Ра­дость — неч­то не­пос­редс­твен­ное, воз­ни­ка­ющее мгно­вен­но, но, ду­мая о ра­дос­ти, мы прев­ра­ща­ем её в удо­воль­ствие. Жить нас­то­ящим, - зна­чит не­пос­редс­твен­но вос­при­нимать кра­соту и вос­торгать­ся ею без то­го, что­бы из­вле­кать из всего это­го сплошное удо­воль­ствие.

Поголовное боль­шинс­тво из нас жаж­дет удов­летво­рения, ко­торое да­ёт по­ложе­ние в об­щес­тве, по­тому что мы на самом деле бо­им­ся быть ни­кем. Об­щес­тво так ус­тро­ено, что к  че­лове­ку, за­нима­юще­му вы­сокое по­ложе­ние, от­но­сят­ся с боль­шим поч­те­ни­ем, тог­да как че­лове­ка без по­ложе­ния всякий может пи­на­ть ногами. Все на све­те хо­тят по­ложе­ния: будь то в об­щес­тве, будь то в семье, или же хо­тят си­деть по пра­вую ру­ку от Бо­га, и это по­ложе­ние дол­жно быть приз­на­но дру­гими. Мы всег­да хо­тим вы­соко си­деть. Внут­ренне мы - во­дово­роты стра­даний, и по­тому нам очень при­ят­но, ког­да внеш­не мы пред­став­ля­ем со­бой неч­то зна­читель­ное. Эта жаж­да по­ложе­ния, влас­ти, приз­на­ния об­щес­твом на­шего вы­да­юще­гося по­ложе­ния, в том или ином от­но­шении, есть скрытое, иногда явное, же­лание воз­вы­сить­ся над дру­гими. И это же­лание есть од­на из форм аг­рессии. Свя­той, ищу­щий по­ложе­ния, до­бива­ющий­ся приз­на­ния его свя­тос­ти, так же аг­ресси­вен, как цып­лёнок, клю­ющий корм на птичь­ей фер­ме, высокомерно отталкивающий при этом более слабых цыплят… Что  же яв­ля­ет­ся при­чиной этой аг­рессии? При­чиной яв­ля­ет­ся страх.

Страх — од­на из ве­личай­ших проб­лем жиз­ни. Ум, ох­ва­чен­ный стра­хом, жи­вет в смя­тении, в кон­флик­те, и по­это­му он ста­новит­ся из­вра­щён­ным и аг­рессив­ным, склон­ным к на­силию. Он не ре­ша­ет­ся отой­ти от сво­их собс­твен­ных шаб­ло­нов мыш­ле­ния, и это по­рож­да­ет ли­цеме­рие. До тех пор, по­ка мы не ста­нем сво­бод­ны­ми от стра­ха, на ка­кую бы вы­сокую го­ру мы ни взоб­ра­лись, ка­кого бы Бо­га мы ни придума­ли, мы всег­да бу­дем пре­бывать во мра­ке.

Все мы бо­им­ся че­го-то. Не су­щес­тву­ет стра­ха абс­трак­тно­го. Он всег­да от­но­сит­ся к че­му-то оп­ре­делён­но­му. Зна­ем ли мы по-настоящему свои собс­твен­ные стра­хи? Страх по­терять ра­боту, страх не иметь дос­та­точ­но пи­щи или де­нег или страх пе­ред тем, что на­ши со­седи или об­щес­тво ду­ма­ют о вас, страх ли­шить­ся ус­пе­ха, по­терять свое по­ложе­ние в об­щес­тве и т. д.

 Как мы обыч­но пос­ту­па­ем с этими страхами, на самом деле необоснованными? Мы убе­га­ем от них или изоб­ре­та­ем новые идеи, пред­став­ле­ния, что­бы прик­рыть их? Но бегс­тво от стра­ха толь­ко уси­лива­ет его.

Од­на из глав­ных при­чин стра­ха - на­ше не­жела­ние ви­деть се­бя та­кими, какими мы есть. Ес­ли ум, ко­торый обус­ловлен моз­гом, ста­ра­ет­ся пре­одо­леть страх, по­давить его, под­чи­нить дис­ципли­не, кон­тро­лиро­вать, тол­ко­вать его в тер­ми­нах че­го-то ино­го, то воз­ни­ка­ет тре­ние, кон­фликт, и в этом кон­флик­те мы те­ря­ем уй­му энер­гии. Дви­жение от оп­ре­делён­ности к не­оп­ре­делён­ности - вот то, что  можно на­звать стра­хом.

В дан­ный мо­мент, си­дя здесь, я ни­чего не бо­юсь. Я ни­чего не бо­юсь, сей­час со мной ни­чего не мо­жет слу­чить­ся, ник­то мне не уг­ро­жа­ет и не пы­та­ет­ся ни­чего у ме­ня от­нять, искалечить или убить меня и моих близких. Но за пре­дела­ми дан­но­го мгно­вения име­ет­ся бо­лее глу­бокий слой ума, ко­торый соз­на­тель­но или под­созна­тель­но ду­ма­ет о том, что мо­жет про­изой­ти в бу­дущем или опа­са­ет­ся, не гро­зит ли ему что-то из прош­ло­го. Та­ким об­ра­зом, я бо­юсь прош­ло­го и бу­дуще­го.

Вклю­ча­ет­ся мысль и го­ворит: «Будь ос­то­рожен, что­бы это­го не пов­то­рилось, и под­го­товь­ся к бу­дуще­му, в бу­дущем мо­гут та­ить­ся опас­ности для те­бя; сей­час ты что-то име­ешь, но ты мо­жешь это по­терять. Ты мо­жешь зав­тра умереть, твоя же­на мо­жет от те­бя уй­ти, ты мо­жешь по­терять ра­боту, быть мо­жет, ты ни­ког­да не добь­ёшь­ся сла­вы, те­бя мо­жет пос­тигнуть оди­ночес­тво, ты дол­жен быть впол­не уве­рен­ным в зав­траш­нем дне».

Эта всегдашняя болтунья - мысль! Она не даёт нам покоя ни днём, ни ночью. Но если мы внимательно присмотримся к процессу мысли как таковому, то мы убедимся в том, что ВСЕ наши мысли не являются нашими! Они приходят извне, из глобального мысленного пространства живущих на планете людей.

Мы вполне просто можем наблюдать этот страх, сле­дить за на­шими ре­ак­ци­ями на не­го. Мо­жем ли мы смот­реть на не­го без ма­лей­ше­го стрем­ле­ния убе­жать, без оп­равда­ния, без осуж­де­ния или по­дав­ле­ния? Мо­жем ли мы смот­реть на смерть без это­го сло­ва, ко­торое вы­зыва­ет страх смер­ти? Са­мо это сло­во вы­зыва­ет тре­пет, не так ли? Как и сло­во «лю­бовь», ко­торое об­ла­да­ет сво­им осо­бым тре­петом, име­ет свой осо­бый об­раз? Не яв­ля­ет­ся ли об­раз смер­ти в на­шем уме па­мятью о столь мно­гих смер­тях, ко­торые мы ви­дели, или слышали - не этот ли об­раз вы­зыва­ет страх? Или мы дей­стви­тель­но бо­имся, что нам при­дет ко­нец, а не са­мого пред­став­ле­ния о кон­це ВСЕГО для нас?

Та­ким об­ра­зом, мы вы­яс­ни­ли, что мысль по­рож­да­ет ка­кой-то вид стра­ха. Но су­щес­тву­ет ли страх во­об­ще, не­зави­симо от ка­кой-ли­бо его раз­но­вид­ности? Яв­ля­ет­ся ли страх всег­да ре­зуль­та­том мыс­ли, и ес­ли это так, то су­щес­тву­ет ли ка­кая-то иная фор­ма стра­ха? Мы бо­им­ся смер­ти, че­го-то, что мо­жет слу­чить­ся зав­тра или пос­ле­зав­тра, че­рез ка­кое-то вре­мя. Су­щес­тву­ет не­кая дис­танция меж­ду дей­стви­тель­ностью и тем, что про­изой­дет. Мысль ис­пы­тала это сос­то­яние. Наб­лю­дая смерть, она го­ворит: «Я ум­ру». И соз­да­ёт страх смер­ти, но ес­ли бы это­го не про­ис­хо­дило, раз­ве су­щес­тво­вал бы во­об­ще ка­кой-ли­бо страх?

 Яв­ля­ет­ся ли страх ре­зуль­та­том мыс­ли? Ес­ли это так, то, пос­коль­ку мысль всег­да ста­ра, страх то­же всег­да стар.

  Как мы уже ус­та­нови­ли, не су­щес­тву­ет но­вой мыс­ли. Ес­ли мы неч­то опоз­на­ём, это всег­да ста­рое, по­это­му то, что мы бо­им­ся, есть пов­то­рение ста­рого, — мысль о том, что уже бы­ло, про­еци­ру­ет­ся в будущее. Сле­дова­тель­но, мысль от­ветс­твен­на за страх. В том, что это так, мы мо­жем убе­дить­ся са­ми. Ког­да пе­ред на­ми неч­то

воз­ни­ка­ет не­пос­редс­твен­но, стра­ха нет. Он воз­ни­ка­ет толь­ко тогда,  ког­да вклю­ча­ет­ся мысль!

Сей­час пе­ред на­ми вста­ёт воп­рос - воз­можно ли, что­бы ум жил пол­но, весь в нас­то­ящем? Это воз­можно толь­ко для та­кого ума, в ко­тором нет стра­ха, но что­бы по­нять это, нам нуж­но по­нять струк­ту­ру мыс­ли и вре­мени. Ког­да мы пой­мём это не ин­теллек­ту­аль­но, не на сло­вес­ном уров­не, но дей­стви­тель­но всем на­шим сер­дцем, умом, всей нашей сутью, - тог­да мы бу­дем сво­бод­ны от стра­ха, тог­да ум мо­жет поль­зо­вать­ся мыслью без то­го, что­бы она по­рож­да­ла страх.

Мыш­ле­ние, как и па­мять, безспор­но, не­об­хо­димо в пов­седнев­ной жиз­ни. Это единс­твен­ный инс­тру­мент, ко­торый мы име­ем для об­ще­ния, для вы­пол­не­ния ра­боты и т. д. Мысль - это от­вет па­мяти, па­мяти, ко­торая на­коп­ле­на бла­года­ря опы­ту, зна­ни­ям, тра­диции, вре­мени, и, ис­хо­дя из этой ос­но­вы на­шей па­мяти, мы ре­аги­ру­ем, а эта ре­ак­ция есть мыш­ле­ние. Та­ким об­ра­зом, мысль не­об­хо­дима на оп­ре­делён­ных уров­нях… Но ког­да она про­еци­ру­ет се­бя пси­холо­гичес­ки как бу­дущее и прош­лое, она по­рож­да­ет страх точ­но так же, как и удо­воль­ствие. Ум ста­новит­ся ту­пым, и от­сю­да не­из­бежно сле­ду­ет его инер­ция. По­это­му я спра­шиваю се­бя: «По­чему  я ду­маю о прош­лом в тер­ми­нах удо­воль­ствия и стра­дания, зная, что та­кое мыш­ле­ние по­рож­да­ет страх? » Мо­жет ли мысль пси­холо­гичес­ки ос­та­новить­ся, пе­рес­тать дей­ство­вать, ибо ина­че страх ни­ког­да не прек­ра­тит­ся?!?

Фун­кция мыс­ли зак­лю­ча­ет­ся в том, что­бы всег­да быть за­нятой чем-ли­бо. Боль­шинс­тво из нас хо­чет, что­бы наш ум был пос­то­ян­но за­нят так, что­бы это не да­вало нам воз­можнос­ти ви­деть се­бя та­кими, ка­ковы мы есть в дей­стви­тель­нос­ти. Мы бо­им­ся ока­зать­ся пус­ты­ми, мы бо­им­ся гля­деть на на­ши стра­хи. Трез­вым умом мы мо­жем осоз­нать ва­ши стра­хи, но спо­соб­ны ли мы осоз­нать их на бо­лее глу­бинных уров­нях ва­шего соз­на­ния? Как нам об­на­ружить тай­ные, скры­тые стра­хи?

  Мы бо­имся ве­щей раз­но­го ро­да, но страх су­щес­тву­ет толь­ко один - целостный. Но как мо­жет ум, ко­торый мыс­лит фраг­мента­ми, ох­ва­тить эту це­лос­тную кар­ти­ну? Мы жи­вём, ос­но­выва­ясь на фраг­мента­ции, и мо­жем смот­реть на це­лос­тный страх толь­ко че­рез фраг­ментар­ный про­цесс мыш­ле­ния. Весь про­цесс, весь ме­ханизм мыш­ле­ния сос­то­ит в раз­дроб­ле­нии все­го на фраг­менты - я люб­лю вас, я не­нави­жу вас, вы мой враг, вы мой друг, мои спе­цифи­чес­кие чер­ты ха­рак­те­ра, моя ра­бота, мои нак­лоннос­ти, мой прес­тиж, моя же­на, мой ре­бёнок, моя стра­на, мой Бог и ваш Бог, - всё это есть лишь фраг­мента­ции мыш­ле­ния. И мыш­ле­ние наб­лю­да­ет или пы­та­ет­ся наб­лю­дать то­таль­ное сос­то­яние стра­ха, но сво­дит его к фраг­ментам, по­это­му мы ви­дим, что ум мо­жет ох­ва­тить этот то­таль­ный страх толь­ко, ког­да от­сутс­тву­ет дви­жение мыс­ли.

Ежели посмотреть с другой стороны, то природа мысли сводится к следующему: наша кровь, лимфа, мысль и солнечная энергия есть одно и то же – плазма. Всё вышеперечисленное имеет огненную природу плазмы…

Вот мы  и подошли к сути дела. Великий просветлённый мистик Шри Ауробиндо Гхош писал об этом очень подробно в начале 20-го века - об остановке мысленной машины. Значит, надо попытаться в какой-то момент заставить её остановиться. И тогда мы увидим, что произойдёт.

Исходя из сказанного, делаем вывод: ког­да мы ви­дим, что мы  и есть часть стра­ха, не су­щес­тву­ем от­дель­но от не­го, ви­дим, что мы и есть страх, - ког­да мы ни­

чего не мо­жем с ним по­делать, тог­да страх пол­ностью прек­ра­ща­ет­ся. Всё это нужно попытаться понять не только умом, но всем существом своим.

Страх, удо­воль­ствие, стра­дание, мысль и на­силие тес­но свя­заны меж­ду со­бой. Мно­гие из нас ис­пы­тыва­ют удо­воль­ствие от при­мене­ния на­силия, от неп­ри­яз­ни к ко­му-то, от не­навис­ти к ка­кой-то ра­се или груп­пе лю­дей, от враж­ды с дру­гими. Но при сос­то­янии ума, в ко­тором вся­кая склон­ность к на­силию пол­ностью прек­ра­тилась, су­щес­тву­ет Ра­дость, не име­ющая ни­чего об­ще­го с удо­воль­стви­ем, по­луча­емым от на­силия, с его про­тиво­речи­ем, не­навистью и стра­хом.

Мо­жем ли мы доб­рать­ся до са­мых кор­ней на­силия и стать сво­бод­ны­ми от не­го? Ина­че мы бу­дем жить в пос­то­ян­ной борь­бе друг с дру­гом.

На­силие - это не толь­ко ког­да уби­ва­ют ко­го-то. Ска­зан­ное на­ми рез­кое сло­во - то­же на­силие. Оно же про­яв­ля­ет­ся, ког­да мы гру­бо отс­тра­ня­ем ко­го-то, ког­да мы под­чи­ня­ем­ся из стра­ха. Итак, на­силие - это не прос­то ор­га­низо­ван­ная рез­ня во имя Бо­га, во имя об­щес­тва или стра­ны, на­силие - это го­раз­до бо­лее тон­кая и глу­бокая вещь, и мы пос­та­ра­ем­ся вник­нуть в са­мые глу­бины на­силия.

Ког­да мы на­зыва­ем се­бя ин­ду­ис­том, ма­гоме­тани­ном, хрис­ти­ани­ном, или ев­ро­пей­цем, или ещё кем-ли­бо, мы про­яв­ля­ем на­силие. По­нят­но, по­чему  это является на­силием? По­тому, что мы от­де­ля­ем се­бя от дру­гих, от ос­таль­но­го че­лове­чес­тва.

Я не хо­чу ни ма­лей­ше­го про­яв­ле­ния во мне не­навис­ти, по­доз­ри­тель­нос­ти, опа­сений или стра­ха. Я хо­чу жить в пол­ней­шем по­кое. Это не зна­чит, что я хо­чу уме­реть. Я хо­чу жить на этой чу­дес­ной зем­ле, та­кой обиль­ной, бо­гатой, прек­расной, хо­чу смот­реть на эти де­ревья, цве­ты, ре­ки, лу­га, на жен­щин, мужчин, маль­чи­ков и де­вочек и, в то же вре­мя жить в пол­ной гар­мо­нии с са­мим со­бой и с ми­ром. Это возможно при условии, если мы цельно и полно воспринимаем окружающий мир. Не применяя внутреннего водораздела на «своих» и «чужих», не осуждая никого, кто, казалось, достоин такого осуждения, не отделяя себя от всех какими-либо рамками и условностями, вроде такой: ты чёрный, я белый, значит, я лучше, а тебе лучше не жить вовсе! Кто тебе сказал, что ты лучше, - Бог, старец, мудрец, или ты сам придумал это? Так мыслить может только недалёкий человек, сознание которого ещё в эмбриональном состоянии. Иной чёрный, так же как и еврей, может быть на самом деле гораздо лучше тебя по параметрам совести или чести, но просто ты об этом ещё не знаешь. Так узнай, а уж тогда суди!

В нынешнем мире су­щес­тву­ет толь­ко две ос­новных фи­лософ­ских по­зиции в от­но­шении на­силия; од­на гла­сит: на­силие - при­рож­дённое свой­ство че­лове­ка, дру­гая ут­вер­жда­ет, что на­силие - это ре­зуль­тат со­ци­аль­ной и куль­тур­ной среды, в ко­торой мы жи­вём. Нас не ин­те­ресу­ет, ка­кой по­зиции мы при­дер­жи­ва­ем­ся, - это не важ­но. Ва­жен сам факт, что нам при­суще на­силие, а не его при­чина.

Од­но из са­мых обыч­ных про­яв­ле­ний на­силия - это гнев. Ког­да на­пада­ют на мою же­ну или сес­тру, я го­ворю, что ис­пы­тываю спра­вед­ли­вый гнев.

Ког­да на­пада­ют на мою стра­ну, на мои идеи, мои прин­ци­пы, мой об­раз жиз­ни, я в спра­вед­ли­вом гне­ве. Я гне­ва­юсь так­же, ког­да на­пада­ют на мои при­выч­ки, на мои мне­ния. Ког­да вы боль­но за­дева­ете ме­ня или ос­кор­бля­ете, я при­хожу в гнев; ес­ли вы бе­жали с мо­ей же­ной, я ис­пы­тываю рев­ность, и эта рев­ность априори всеми считается спра­вед­ли­вой, по­тому что моя же­на - моя собс­твен­ность. Но это не так 

на самом деле… Никто не может быть чьей-то собственностью. Абстрагируясь от себя, скажу лишь то, что в предыдущих предложениях я вовсе не имел в виду самого себя. Я просто вывел общую формулу поведения людей.

Обыч­но все перечисленные фор­мы гне­ва яв­ля­ют­ся мо­раль­но оп­равдан­ны­ми. Уничтожение себе подобных, но мыслящих и  действующих не так, как мы, ра­ди сво­ей Родины, - общественным мнением может быть оправдано. Почти всегда подобное уничтожение преподносится как геройство.

Ес­ли мы хо­тим прек­ра­тить на­силие, хо­тим прек­ра­тить вой­ны, то как мно­го как мно­го жиз­ненных сил от­да­ём мы сами это­му? Не­уже­ли для нас не име­ет зна­чения то, что на­ших де­тей  могут убить на очередной бойне, на­ших сы­новей при­зовут в ар­мию, с ни­ми бу­дут гру­бо об­ра­щать­ся и прев­ра­тят в пу­шеч­ное мя­со? Раз­ве это нас не вол­ну­ет? Бог мой, ес­ли это нас не ин­те­ресу­ет, что же тог­да нас ин­те­ресу­ет по-настоящему? Ко­пить день­ги? Раз­вле­кать­ся? При­нимать нар­ко­тики? Не­уже­ли мы не ви­дим и не разумеем, что это на­силие в нас са­мих гу­бит на­ших де­тей?

Что­бы учить­ся откры­вать неч­то фун­да­мен­таль­ное, мы дол­жны быть спо­соб­ны про­никать  очень глу­боко. Ес­ли у нас гру­бое ору­дие, ту­пой инс­тру­мент, мы не смо­жем про­ник­нуть глуб­же. По­это­му сей­час мы хо­тим сде­лать бо­лее ос­трым наш инс­тру­мент, наш ум, ко­торый стал ту­пым от всех этих оп­равда­ний и осуж­де­ний. Мы смо­жем вник­нуть глу­боко, как только возможно до максимальных пределов, ес­ли наш ум станет та­ким же ос­трым, как иг­ла, та­ким же креп­ким, как ал­маз!

Не име­ет смыс­ла, завалившись на мягкий удобный диван, спра­шивать себя: «Как мне сде­лать свой ум та­ким? » Ког­да наш ум из­ба­вит­ся от чувс­тва призрачной и шаткой не­уяз­ви­мос­ти, ко­торое ог­ра­дило нас сте­ной от мира,  мы смо­жем  свободно мыслить, смот­реть, изу­чать, уг­лублять­ся - и прид­ти, быть мо­жет, к та­кому сос­то­янию, ког­да мы пол­ностью осоз­на­ем  всю прав­ду подлинной реальности...

5 часть.                                                                                                                           

**********

Природа конфликта.

Мы жи­вем в иде­ях, те­ори­ях, сим­во­лах, пред­став­ле­ни­ях, соз­данных на­ми о се­бе и о дру­гих и вов­се не яв­ля­ющих­ся ре­аль­ностью. Все на­ши от­но­шения, по су­ти сво­ей, ос­но­ваны на этих фор­ми­ру­ющих об­ра­зах, и по­это­му они всег­да по­рож­да­ют кон­фликт. Как же тог­да для нас воз­можно пре­бывать в ми­ре - и в са­мих се­бе, и в на­ших от­но­шени­ях с дру­гими?

Воз­можно ли для че­лове­ка жить спо­кой­ной внут­ренней жизнью без ка­ких-ли­бо форм при­нуж­де­ния, под­ра­жания или по­дав­ле­ния его воли? Мо­жет ли он соз­дать в са­мом се­бе та­кой по­рядок, ко­торый стал бы ос­новным ка­чес­твом жиз­ни, не  за­вися­щим от сис­те­мы идей, соз­дать внут­реннее спо­кой­ствие, которое ни­ког­да ни­чем не мо­жет быть на­руше­но, - и не в не­ко­ем фан­тасти­чес­ком, мис­ти­чес­ком, абс­трак­тном ми­ре, а в пов­седнев­ной жиз­ни, до­ма и на ра­боте? Я по­лагаю, что мы дол­жны вник­нуть в этот воп­рос очень тща­тель­но, ибо в на­шем соз­на­нии нет ни од­ной

точ­ки, не зат­ро­нутой кон­флик­том. Во всех на­ших от­но­шени­ях, будь то от­но­шения с са­мым близ­ким че­лове­ком, со­седом или с об­щес­твом, су­щес­тву­ет кон­фликт, кон­фликт про­тиво­речий, рас­хожде­ний во взгля­дах, раз­де­лён­ности, двой­ствен­ности. Наб­лю­дая се­бя и на­ши от­но­шения с об­щес­твом, мы ви­дим, что на всех уров­нях на­шего бы­тия су­щес­тву­ет боль­ший или мень­ший, но конфликт, вы­зыва­ющий по­вер­хностные от­ве­ты или ве­дущий к ка­тас­тро­фичес­ким пос­ледс­тви­ям.

Боль­шинс­тво из нас мно­гим обо­гати­лись от об­щес­тва: жад­ность, за­висть, гнев, не­нависть, по­доз­ри­тель­ность, тре­вож­ность - всё, что об­щес­тво соз­да­ло в нас и что мы соз­да­ли в се­бе са­ми, - всё это име­ет­ся у нас в изо­билии. Раз­личные ре­лигии во всем ми­ре про­пове­ду­ют бед­ность. Мо­нах об­ла­ча­ет­ся в мо­нашес­кое оде­яние, ме­ня­ет своё имя, бре­ет го­лову, по­селя­ет­ся в келье, да­ет обет бед­ности и воз­держа­ния. На Вос­то­ке у не­го име­ет­ся од­на лишь на­бед­ренная по­вяз­ка, один плащ, од­на тра­пеза в день, и все мы ува­жа­ем та­кую бед­ность. Но у этих лю­дей, об­ла­чив­шихся в оде­яние бед­ности, всё же внут­ренне, пси­холо­гичес­ки име­ет­ся изо­билие мир­ских ве­щей, ибо они все ещё про­дол­жа­ют до­бивать­ся по­ложе­ния и прес­ти­жа. Они при­над­ле­жат к то­му или ино­му мо­нашес­ко­му ор­де­ну, к той или иной ре­лигии. Они всё еще жи­вут в раз­де­лени­ях куль­ту­ры, тра­диции. Это не бед­ность. Бед­ность - это пол­нейшая сво­бода от социума. Хо­тя че­ловек мо­жет иметь нес­коль­ко боль­ше одеж­ды, нес­коль­ко боль­ше еды, ка­кое это мо­жет иметь зна­чение? Но, к нес­частью, боль­шинс­тво лю­дей име­ет склон­ность к са­молю­бова­нию и са­морек­ла­ме.

Мы почти всег­да срав­ни­ва­ем то, ка­кие мы есть, с тем, ка­кими мы дол­жны быть. То, ка­кими мы дол­жны быть, есть про­ек­ция на­шей мыс­ли о том, ка­кими нам сле­дова­ло бы быть. Про­тиво­речие воз­ни­ка­ет и ког­да мы срав­ни­ва­ем се­бя не толь­ко с кем-то или чем-то, но и с тем, ка­кими мы бы­ли вче­ра. Сле­дова­тель­но, су­щес­тву­ет кон­фликт меж­ду тем, что дол­жно быть, и тем, что есть. То, что есть, су­щес­тву­ет толь­ко тог­да, ког­да нет срав­не­ния во­об­ще. А жить с тем, что есть, оз­на­ча­ет пре­бывать в сос­то­янии спо­кой­ствия, ми­ра. Толь­ко тог­да мы мо­жем от­дать все на­ше вни­мание, ни на что не от­вле­ка­ясь, то­му, что внут­ри нас, будь то от­ча­яние, тре­вога, урод­ли­вость, жес­то­кость, оди­ночес­тво, и жить со всем этим; тог­да не су­щес­тву­ет про­тиво­речия и, сле­дова­тель­но, нет кон­флик­та.

Но мы все вре­мя се­бя срав­ни­ва­ем с те­ми, кто бо­гаче, кто бо­лее удач­лив, бо­лее умён, бо­лее лю­бим, бо­лее из­вестен, бо­лее это и бо­лее то. Это «бо­лее» иг­ра­ет не­обы­чай­но важ­ную роль в на­шей жиз­ни. Это оце­нива­ние нас в срав­не­нии с чем-то или с кем-то яв­ля­ет­ся са­мой пер­вой при­чиной кон­флик­та.

 Ес­ли мы не срав­ни­ва­ем се­бя с дру­гими, мы бу­дем тем, что мы есть.

С по­мощью срав­ни­вания мы на­де­емся раз­ви­вать­ся, рас­ти, стать бо­лее ра­зум­ным, бо­лее кра­сивым. Вот толь­ко ста­нем ли? Вос­при­ятие се­бя та­ким, как мы есть, без ка­кого-ли­бо срав­ни­вания, да­ёт нам гро­мад­ную энер­гию, что­бы ви­деть. Ес­ли мы мо­жем смот­реть на се­бя без срав­ни­вания, то в какой-то момент ока­жемся вы­ше срав­ни­вания.

Я прос­то ви­жу, что са­мо же­лание по су­ти сво­ей про­тиво­речи­во. Про­тиво­речи­вы не объ­ек­ты же­лания, но са­ма при­рода же­лания как та­ковая. Я дол­жен по­нять при­роду же­лания, преж­де чем смо­гу по­нять кон­флик­ты. Внут­ренне мы на­ходим­ся в сос­то­янии про­тиво­речия, и это сос­то­яние про­тиво­речия выз­ва­но же­лани­ем; же­

лани­ем, яв­ля­ющим­ся, как мы уже го­вори­ли, по­гоней за удо­воль­стви­ем и стрем­ле­ни­ем из­бе­жать стра­дания.

Же­лание - ос­но­ва вся­кого про­тиво­речия, же­лание че­го-то или не­жела­ние это­го яв­ля­ет­ся двой­ствен­ным. Ког­да мы де­ла­ем неч­то при­ят­ное, в это сов­сем не вклю­чено уси­лие, не прав­да ли? Но удо­воль­ствие при­носит стра­дание, и тог­да воз­ни­ка­ет борь­ба, что­бы из­бе­гать стра­дания. А ведь это сно­ва по­теря энер­гии. По­чему у нас во­об­ще су­щес­тву­ет двой­ствен­ность? В при­роде, ко­неч­но, име­ет­ся двой­ствен­ность: муж­чи­на и жен­щи­на, свет и мрак, ночь и день; но по­чему в нас су­щес­тву­ет двой­ствен­ность внут­ренняя, пси­холо­гичес­кая? Что­бы вы­яс­нить это, мы дол­жны зас­та­вить по­рабо­тать наш собс­твен­ный ум. Мои сло­ва лишь зер­ка­ло, в ко­тором мы дол­жны наб­лю­дать са­мих се­бя. По­чему в нас су­щес­тву­ет эта странная, давящая на мозг пси­холо­гичес­кая двой­ствен­ность? Не по­тому ли, что нас с детс­тва всег­да учи­ли срав­ни­вать то, что есть, с тем, что дол­жно быть? Мы обус­ловле­ны тем, что пра­виль­но и неп­ра­виль­но, что хо­рошо и что пло­хо, что мо­раль­но и что а­мораль­но. Не воз­никла ли эта двой­ствен­ность в свя­зи с тем, что мы ве­рим, буд­то мыш­ле­ние в по­няти­ях про­тиво­полож­ных та­ким по­няти­ям, как на­силие, за­висть, рев­ность, ни­зость, по­может нам от все­го это­го из­ба­вить­ся? Это про­ис­хо­дит от то­го, что нам на про­тяже­нии ты­сяче­летий вну­шали, что мы дол­жны иметь иде­ал, про­тиво­полож­ный то­му, что есть, что­бы спра­вить­ся с нас­то­ящим? Ког­да у нас име­ет­ся иде­ал, мы ду­ма­ем, что он по­может нам из­ба­вить­ся от то­го, что есть, но это­го ни­ког­да не про­ис­хо­дит….

6 часть.

**********

Воля-вольная и  одиночество.

Ни му­ки по­дав­ле­ния, ни жес­то­кая дис­ципли­на прис­по­соб­ле­ния к иде­алу еще ни­кого не при­води­ли к ис­ти­не. Что­бы прид­ти к ис­ти­не, ум дол­жен быть со­вер­шенно сво­боден, без ма­лей­шего ис­ка­жения.

Воля-вольная при­ходит толь­ко тог­да, ког­да мы ви­дим и дей­ству­ем. Она ни­ког­да не бы­ва­ет ре­зуль­та­том мя­тежа. Ви­дение есть дей­ствие. И та­кое дей­ствие про­ис­хо­дит мгно­вен­но. Ког­да мы ви­дим опас­ность, тог­да нет ни­какой умс­твен­ной де­ятель­нос­ти, ни­какой дис­куссии или ко­леба­ния. Са­ма опас­ность по­буж­да­ет дей­ство­вать, и по­это­му ви­деть - зна­чит дей­ство­вать, быть вольным.

Воля-вольная - это сос­то­яние ума. Не воля от че­го-то, но ощу­щение воли, сво­боды сом­не­вать­ся и ста­вить воп­ро­сы по от­но­шению ко все­му, и по­это­му в ней столь­ко си­лы, дей­ствен­ности и энер­гии, что она сра­зу от­бра­сыва­ет все фор­мы за­виси­мос­ти, рабс­тва, прис­по­соб­ле­ния, под­чи­нения. Та­кая воля-вольная оз­на­ча­ет бы­тие в пол­ном оди­ночес­тве, на­еди­не с са­мим со­бой. Но мо­жет ли ум, вос­пи­тан­ный в оп­ре­делён­ной куль­ту­ре, нас­толь­ко за­виси­мый от ок­ру­жения, сво­их собс­твен­ных нак­лоннос­тей, ког­да-ли­бо об­рести такую волю, ко­торая пред­став­ля­ет со­бой со­вер­шенное оди­ночес­тво и в ко­торой нет ни ру­ководс­тва, ни тра­диции, ни ав­то­рите­та? Это оди­ночес­тво есть не­кото­рое внут­реннее сос­то­яние ума, ко­торое не за­висит ни от ка­ких сти­мулов или зна­ний и не яв­ля­ет­ся ре­зуль­та­том опы­та

или умо­зак­лю­чения. Боль­шинс­тво из нас внут­ренне ни­ког­да не бы­ва­ют оди­ноки­ми на­еди­не с са­мим со­бой.

Бы­тие на­еди­не с со­бой - это неч­то дру­гое. Мы ни­ког­да не бы­ва­ем на­еди­не, по­тому что мы пол­ны вос­по­мина­ни­ями, обус­ловлен­ностью, на­шей бол­тли­вой су­етой вче­раш­не­го дня. Наш ум ни­ког­да не бы­ва­ет яс­ным из-за вздо­ра, ко­торый он на­копил. Что­бы быть на­еди­не с са­мим со­бой, мы дол­жны уме­реть для прош­ло­го; ког­да мы одни, со­вер­шенно одни, ког­да мы не при­над­ле­жим ни семье, ни на­ции, ни куль­ту­ре, ни оп­ре­делён­но­му кон­ти­нен­ту, у нас воз­ни­ка­ет чувс­тво бы­тия вне всех. Че­ловек, ко­торый пол­ностью один, на­еди­не с са­мим со­бой, об­ла­да­ет в этом смыс­ле пер­воздан­ной чис­то­той, и эта чис­то­та ос­во­бож­да­ет его ум от пе­чали.

Мы не­сём в се­бе груз то­го, что бы­ло ска­зано ты­сяча­ми лю­дей, груз вос­по­мина­ний обо всех бе­дах. От­бро­сить это пол­ностью - зна­чит быть оди­ноким. А ум, пре­быва­ющий в оди­ночес­тве, не толь­ко чист, но и мо­лод - не с точ­ки зре­ния  вре­мени или воз­раста, но мо­лодой, яс­ный, жи­вой в лю­бом воз­расте, и толь­ко та­кой ум мо­жет ви­деть то, что есть ис­ти­на и что не мо­жет быть вы­раже­но в сло­вах.

   Ког­да мы на что-то нап­равля­ем свое вни­мание, мы на­чина­ем это лю­бить. Это не зна­чит, что мы ис­пы­тыва­ем лю­бовь к сос­то­янию за­вис­ти или тре­воги, как это бы­ва­ет у мно­гих лю­дей. Это, ско­рее, оз­на­ча­ет, что мы ис­пы­тыва­ем лю­бовь к наб­лю­дению за ни­ми. Итак, мо­жем ли мы, вы и я, жить с тем, чем мы яв­ля­ем­ся в дей­стви­тель­нос­ти, зная, что мы ту­пы, за­вис­тли­вы, пол­ны стра­ха, счи­та­ем се­бя спо­соб­ны­ми на ог­ромную лю­бовь(че­го на са­мом де­ле нет), лег­ко под­да­ём­ся лес­ти и ску­ке, мо­жем ли мы жить со всем этим, не при­нимая и не от­вергая, прос­то наб­лю­дая это без то­го, что­бы  впасть в ме­лан­хо­лию, деп­рессию или эй­фо­рию?

  Впол­не оче­вид­но, что нет, ибо как толь­ко мы вклю­ча­ем вре­мя, мы по­рабо­ща­ем се­бя всё боль­ше и боль­ше. Мы не мо­жем стать вольным пос­те­пен­но. Это вопрос мгновенного озарения, некоего спонтанного прозрения…

  Воля-вольная мо­жет прид­ти толь­ко ес­тес­твен­но и лег­ко, не в ре­зуль­та­те страс­тно­го же­лания, жаж­ды и стрем­ле­ния к ней. Мы не об­ре­та­ем её так­же, соз­да­вая не­кий об­раз воли, ка­кой она, по-на­шему, дол­жна быть. Что­бы прид­ти к ней, ум дол­жен на­учить­ся вос­при­нимать жизнь, ко­торая есть не­объ­ят­ное дви­жение, не бу­дучи свя­зан вре­менем, по­тому что  подлинная воля(сво­бода) пре­быва­ет вне по­ля соз­на­ния и вне поля времени…

7часть.                                                                                                                       *********

Тайна Времени. Бог Хронос.

 Есть интересная восточная притча:

Не­кий уче­ник при­шел к Бо­гу и попросил на­учить его ис­ти­не. Этот бед­ный Бог ска­зал: «Друг мой, се­год­ня та­кой жар­кий день, по­жалуй­ста, при­неси мне ста­кан во­ды». Уче­ник по­шёл и пос­ту­чал­ся в дверь пер­во­го по­пав­ше­гося до­ма. Дверь от­кры­ла оча­рова­тель­ная де­вуш­ка. Уче­ник влю­бил­ся в неё, забыл о стакане воды, остался у девушки, они по­жени­лись, у них ро­дились де­ти. И вот од­нажды, через много лет, по­шёл дождь, он все шёл и шёл. Лив­не­вые по­токи за­топи­ли ули­цы, и во­да ста­ла смы­вать до­ма. Уче­ник схва­тил же­ну и, с деть­ми на пле­чах, дер­жался на пла­ву. Ког­да его ста­ло уно­сить те­чени­ем, он взмо­лил­ся: «Бог мой, про­шу те­бя, спа­си ме­ня». Бог от­ве­тил: «Где ста­кан во­ды, о ко­тором я про­сил? »

Глубинный смысл этой притчи в том, что для нас не су­щес­тву­ет то­го зав­тра, ког­да мы об­ре­тём мир. Мы дол­жны об­рести мир, спо­кой­ствие не­мед­ленно, в нас­то­ящий мо­мент.

Ког­да су­щес­тву­ет ре­аль­ная опас­ность, вре­мя ис­че­за­ет, не так ли? Дей­ствие про­ис­хо­дит не­мед­ленно. Но мы не ви­дим опас­ности мно­гих на­ших проб­лем, и по­тому изоб­ре­та­ем вре­мя как средс­тво для их пре­одо­ления. Вре­мя об­манчи­во, по­тому что не по­мога­ет нам со­вер­шить пе­реме­ну в нас са­мих. Вре­мя - это дви­жение, ко­торое че­ловек раз­де­лил на прош­лое, нас­то­ящее и бу­дущее. И до тех пор, по­ка он бу­дет раз­де­лять вре­мя, он всег­да бу­дет пре­бывать в кон­флик­те.

Ты­сяче­летия не на­учи­ли нас, что су­щес­тву­ет луч­ший путь, чем не­нави­деть и уби­вать друг дру­га. Очень важ­но по­нять проб­ле­му вре­мени, ес­ли мы хо­тим из­ме­нить эту жизнь, ко­торая с на­шей по­мощью ста­ла та­кой чу­довищ­ной и безсмыс­ленной.

Пер­вое, что мы дол­жны по­нять - это то, что мы мо­жем наб­лю­дать вре­мя толь­ко при на­личии той све­жес­ти, той яс­ности ума, о ко­торой уже много сказано. Мы на­ходим­ся в смя­тении из-за воз­ни­ка­ющих пе­ред на­ми мно­гочис­ленных проб­лем, мы те­ря­ем­ся в этом смя­тении. Так вот, ес­ли че­ловек заб­лу­дил­ся в ле­су, что он де­ла­ет преж­де все­го? Он ос­та­нав­ли­ва­ет­ся, не так ли? Че­ловек ос­та­нав­ли­ва­ет­ся и гля­дит вок­руг. Но чем боль­ше на­ше смя­тение и чем силь­нее ощу­щение, что мы заб­лу­дились в жиз­ни, тем боль­ше мы ме­чем­ся из сто­роны в сто­рону, ищем, воп­ро­ша­ем, тре­бу­ем, умо­ля­ем. Итак, преж­де все­го мы дол­жны ос­та­новить­ся, пол­ностью ос­та­новить­ся внут­ренне…. И ког­да мы внут­ренне, пси­холо­гичес­ки ос­та­нови­мся, наш ум ста­нет очень спо­кой­ным и яс­ным. И тог­да мы смо­жем дей­стви­тель­но понять суть вре­мени.

Зна­ем ли мы, что та­кое вре­мя? Это не только Бог Хронос, не только наимельчайшая частичка во всём Мироздании, не только некая текучая субстанция, которую мы ощущаем или вовсе не замечаем… Что же такое время, не хро­ноло­гичес­кое, по ча­сам, но вре­мя пси­холо­гичес­кое? Это ин­тервал меж­ду иде­ей и дей­стви­ем. Идея, как впол­не оче­вид­но, слу­жит для са­моза­щиты. Дей­ствие - всег­да мгно­вен­но. Оно не от прош­ло­го и не от бу­дуще­го.

Что­бы дей­ство­вать, нужно пре­бывать в миге нас­то­ящего. Об этом сотни лет повторяют все мистики…

Мысль соз­да­ет ин­тервал, ко­торый есть вре­мя.

Мо­жем ли мы ос­та­новить вре­мя? Мо­жем ли мы жить так пол­но, что­бы не бы­ло это­го зав­тра? Ибо вре­мя - это пе­чаль. Вче­ра или на про­тяже­нии ты­сяч вче­раш­них дней мы лю­били, или у нас был то­варищ, ко­торый ушёл, и это вос­по­мина­ние ос­та­ёт­ся, и мы ду­ма­ем об этой ра­дос­ти и этой пе­чали, смот­ри­м на­зад, же­лая, на­де­ясь, го­рюя. Так мысль, воз­вра­ща­ясь к прош­ло­му, сно­ва и сно­ва рож­да­ет то, что мы на­зыва­ем пе­чалью, и соз­да­ёт ин­тервал вре­мени.

Полная остановка мысли - всякой мысли, неизбежно рождает понимание вечности и времени как таковых, - категорий, относящихся к запредельному пониманию.

Вре­мя - это ин­тервал, про­межу­ток меж­ду наб­лю­да­ющим и наб­лю­да­емым. Это зна­чит, что наб­лю­да­ющий, ко­торым яв­ля­емся мы, бо­ит­ся встре­тить то, что на­зыва­ет­ся смертью. Мы не зна­ем, что это та­кое. У нас име­ют­ся вся­кого ро­да на­деж­ды, те­ории от­но­ситель­но неё; мы ве­рим в пе­ревоп­ло­щение, или вос­кре­сение, или в неч­то, име­ну­емое ду­шой, ат­ма­ном, ду­хов­ной сущ­ностью, ко­торая пре­быва­ет вне вре­мени и ко­торую все мы на­зыва­ем по-раз­но­му; но вы­яс­ни­ли ли мы  сами для се­бя воп­рос су­щес­тво­вания ду­ши? Или это идея, ко­торую нам вну­шили? Не та, которая пришла к нам просто сама?! Су­щес­тву­ет ли что-ли­бо пос­то­ян­ное, про­дол­жа­юще­еся за пре­дела­ми мыс­ли? Ес­ли мысль мо­жет об этом ду­мать, зна­чит, это на­ходит­ся в сфе­ре мыш­ле­ния и, сле­дова­тель­но, не мо­жет быть пос­то­ян­ным. В сфе­ре мыш­ле­ния нет ни­чего пос­то­ян­но­го. Весьма важ­но осоз­нать это, ибо толь­ко тог­да мы бу­дем сво­бод­ны ви­деть, а в этой сво­боде - ве­ликая ра­дость!

8 часть.                                                                                                                     **********

Тайна Любви.

Стрем­ле­ние к пол­ной на­дёж­ности не­из­бежно по­рож­да­ет пе­чаль и страх. Эта жаж­да на­дёж­ности соз­да­ет не­уве­рен­ность. Об­ре­ли мы ког­да-ни­будь пол­ную на­дёж­ность в ка­ких бы то ни бы­ло на­ших от­но­шени­ях? Боль­шинс­тво из нас жаж­дет на­дёж­ности в люб­ви, стре­мит­ся лю­бить и быть лю­бимым, но есть ли лю­бовь там, где каж­дый из нас ищет свою собс­твен­ную на­дёж­ность, свой осо­бый путь? Нас не лю­бят, по­тому что мы не зна­ем, КАК лю­бить…

Что та­кое лю­бовь? Сло­во так из­би­то, так из­вра­щено, что мне не хо­чет­ся им поль­зо­вать­ся. Все го­ворят о люб­ви, каж­дый жур­нал, каж­дая га­зета, каж­дый мис­си­онер без умол­ку го­ворят о люб­ви. Я люб­лю мою стра­ну, я люб­лю ка­кую-то кни­гу, люблю эту музыку, люблю классиков, героев, я люб­лю эту реку, я люб­лю удо­воль­ствие, я люб­лю мою же­ну, я люб­лю Бо­га. Яв­ля­ет­ся ли лю­бовь иде­ей? Ес­ли это так, то её мож­но куль­ти­виро­вать, ле­ле­ять, всю­ду рек­ла­миро­вать, ис­ка­жать ка­ким угод­но спо­собом. Ког­да мы го­вори­м, что лю­бим Бо­га, что это оз­на­ча­ет? Это оз­на­

ча­ет, что мы лю­бим про­ек­цию на­шего собс­твен­но­го во­об­ра­жения или про­ек­цию нас са­мих, об­ла­чён­ную в из­вес­тные фор­мы рес­пекта­бель­нос­ти в со­от­ветс­твии с тем, что мы счи­та­ем бла­город­ным и свя­щен­ным; та­ким об­ра­зом, го­ворить: я люб­лю Бо­га - это пол­ней­ший аб­сурд! Ког­да мы пок­ло­ня­емся Бо­гу, мы пок­ло­ня­емся са­мим се­бе, а это не яв­ля­ет­ся лю­бовью.

Пос­коль­ку мы не в сос­то­янии раз­ре­шить это яв­ле­ние че­лове­чес­кой жиз­ни, име­ну­емое Лю­бовью, мы ухо­дим в абс­трак­цию. Лю­бовь мо­жет быть окон­ча­тель­ным раз­ре­шени­ем всех че­лове­чес­ких труд­ностей, проб­лем и за­бот. Но как нам вы­яс­нить, что та­кое лю­бовь, прос­то да­вая ей оп­ре­деле­ния? Цер­ковь оп­ре­деля­ет её од­ним об­ра­зом, об­щес­тво дру­гим, и су­щес­тву­ют все ви­ды от­кло­нений и из­вра­-щений: обо­жание ко­го-то, фи­зичес­кие от­но­шения с кем-то, от­но­шения эмо­ци­ональ­ные, от­но­шения то­вари­щес­кие - не это ли мы ра­зуме­ем под лю­бовью?

Это ста­ло нор­мой, шаб­ло­ном, ста­ло та­ким ужа­са­юще лич­ным, чувс­твен­ным, ог­ра­ничен­ным, что ре­лигии за­яви­ли: «Лю­бовь - это нечто го­раз­до боль­шее». В том, что на­зыва­ет­ся че­лове­чес­кой лю­бовью, они ви­дят нас­лажде­ние, со­пер­ни­чес­тво, рев­ность, же­лание об­ла­дать, удер­жи­вать, кон­тро­лиро­вать, вме­шивать­ся в мышление дру­гого, и, соз­на­вая слож­ность все­го это­го, они го­ворят, что дол­жна су­щес­тво­вать дру­гая лю­бовь: бо­жес­твен­ная, воз­вы­шен­ная, нет­ленная!

Пов­сю­ду в ми­ре так на­зыва­емые свя­тые лю­ди ут­вер­жда­ли, что смот­реть на жен­щин - это что-то аб­со­лют­но дур­ное, они го­ворят, что нель­зя приб­ли­зить­ся к Бо­гу, ес­ли вы по­така­ете сек­су. По­это­му они от­верга­ют его, хо­тя са­ми ис­пы­тыва­ют силь­ное ис­ку­шение, но, от­ри­цая секс, они ли­ша­ют се­бя глаз и язы­ка, по­тому что от­верга­ют всю кра­соту зем­ли. Они ис­то­ща­ют свои сер­дца и умы, ис­су­ша­ют свои те­ла; они из­го­ня­ют кра­соту, по­тому что кра­сота  неминуемо свя­зана с жен­щи­ной!

 Мо­жет ли лю­бовь быть раз­де­лена на свя­тую и мир­скую, че­лове­чес­кую и бо­жес­твен­ную, или су­щес­тву­ет толь­ко од­на-единственная лю­бовь? Есть ли раз­ни­ца меж­ду лю­бовью к од­но­му и ко мно­гим? Ес­ли мы лю­бим всё че­лове­чес­тво, мо­жем ли мы лю­бить от­дель­но­го че­лове­ка? Яв­ля­ет­ся ли лю­бовь вообще чувс­твом? Яв­ля­ет­ся ли она эмо­ци­ей? Яв­ля­ет­ся ли лю­бовь нас­лажде­ни­ем или же­лани­ем? Или это всё вместе взятое?

Сле­дова­тель­но, что­бы уг­лу­бить­ся в воп­рос, что та­кое лю­бовь, мы сна­чала дол­жны ос­во­бодить её от ве­ковых нас­ло­ений, от­бро­сить все иде­алы и иде­оло­гии, пред­став­ле­ния о том, чем она дол­жна или не дол­жна быть. Раз­де­лять что бы то ни бы­ло на то, что дол­жно быть, и то, что есть, - это путь на­иболь­ше­го заб­лужде­ния, ког­да мы име­ем де­ло с  жизнью.

Как мне вы­яс­нить, что пред­став­ля­ет со­бой это пла­мя, ко­торое мы на­зыва­ем лю­бовью? Не как вы­разить это дру­гому, но вы­яс­нить, что зна­чит оно са­мо по се­бе? Сна­чала я от­бро­шу всё, что ска­зали об этом цер­ковь, об­щес­тво, мои ро­дите­ли, друзья, лю­бой че­ловек, лю­бая кни­га, по­тому что я сам хо­чу вы­яс­нить для се­бя, что оно зна­чит. Это гро­мад­ная проб­ле­ма, ко­торая ох­ва­тыва­ет все че­лове­чес­тво; су­щес­тву­ет ты­сяча пу­тей её оп­ре­деле­ния. Я сам на­хожусь в пле­ну то­го или ино­го шаб­ло­на в за­виси­мос­ти от то­го, что мне нра­вит­ся или ра­ду­ет ме­ня в дан­ную ми­нуту, - так не сле­ду­ет ли мне, что­бы по­нять это, преж­де все­го ос­во­бодить­ся са­

мому от мо­их лич­ных склон­ностей и пре­дубеж­де­ний? Я на­хожусь в смя­тении, ме­ня тя­нут в раз­ные сто­роны мои собс­твен­ные же­лания, и по­это­му я го­ворю се­бе:

«Сна­чала раз­бе­рись в сво­ем собс­твен­ном смя­тении, быть мо­жет, ты рас­кро­ешь, что та­кое лю­бовь, вы­яс­нив, чем она НЕ ЯВЛЯЕТСЯ! ».

Пра­витель­ство го­ворит: «Иди и уби­вай ра­ди люб­ви к сво­ей стра­не», - раз­ве это лю­бовь? А если это правительство по своей сути преступное, как сейчас на Украине? Как быть в таком случае? Ре­лигия го­ворит: «От­ка­жись от сек­са ра­ди к люб­ви к Бо­гу», - но раз­ве это лю­бовь? Яв­ля­ет­ся ли лю­бовь же­лани­ем? Не го­вори­те «нет», для боль­шинс­тва из нас лю­бовь - это же­лание с нас­лажде­ни­ем чувс­твен­но­го по­ряд­ка, в ос­но­ве ко­торо­го сек­су­аль­ная при­вязан­ность и удов­летво­рение. Я не про­тив­ник сек­са, но пос­мотри­те, что он в се­бя вклю­ча­ет. Секс да­ёт нам на  несколько мгно­вений пол­ное заб­ве­ние се­бя, а за­тем мы сно­ва воз­вра­ща­емся к на­шему смя­тению, и по­это­му мы ис­пы­тыва­ем не­об­хо­димость пов­то­рения, хо­тим сно­ва и сно­ва вер­нуть это сос­то­яние, в ко­тором нет тер­за­ний, нет проб­лем, нет се­бя. Мы го­вори­м, что лю­бим же­ну. Эта лю­бовь вклю­ча­ет сек­су­аль­ное нас­лажде­ние, нам так­же при­ят­но, что в до­ме есть кто-то, кто за­ботит­ся о ва­ших де­тях, го­товит нам пищу. Мы за­виси­м от неё, она от­да­ёт нам своё теп­ло, свои чувс­тва, она под­держи­ва­ет нас, соз­да­ёт оп­ре­делён­ное ощу­щение бла­гопо­лучия, уюта, надёжности… Но вот она от­во­рачи­ва­ет­ся от нас, мы ей на­до­ели, или она ухо­дит к дру­гому, и все на­ше эмо­ци­ональ­ное рав­но­весие на­руше­но, и это на­руше­ние, ко­торое нам неп­ри­ят­но, на­зыва­ет­ся рев­ностью. Здесь при­сутс­тву­ет боль, тре­вога, не­нависть и не­ис­товс­тво; мы го­вори­м: «По­ка ты при­над­ле­жишь мне, я те­бя люб­лю, но как толь­ко ты от­во­рачи­ва­ешь­ся, я на­чинаю те­бя не­нави­деть. По­ка я мо­гу быть уве­рен, что ты бу­дешь удов­летво­рять ме­ня, мои тре­бова­ния - сек­су­аль­ные и дру­гие, - я те­бя люб­лю, но как толь­ко ты пе­рес­та­ёшь удов­летво­рять мои же­лания, я пе­рес­таю те­бя лю­бить». Итак, меж­ду ва­ми воз­ни­ка­ет враж­да, вы рас­хо­дитесь, и ког­да вы не вмес­те, люб­ви нет. Но ес­ли мы мо­жем жить с на­шей же­ной без то­го, что­бы мысль соз­да­вала все эти про­тиво­речи­вые сос­то­яния, без этих нес­конча­емых раз­до­ров, тог­да, воз­можно, мы уз­на­ем, что та­кое лю­бовь. Тог­да мы бу­дем пол­ностью сво­бод­ны, и она так­же. В то же вре­мя, ес­ли мы за­виси­м от неё во всех на­ших удо­воль­стви­ях, мы становимся её рабом. По­это­му, ког­да лю­бишь, дол­жна быть сво­бода не толь­ко от дру­гого, но так­же и от са­мого се­бя.

Ког­да при­над­ле­жишь дру­гому, ког­да дру­гой пси­холо­гичес­ки те­бя под­держи­ва­ет, ког­да за­висишь от дру­гого, это не­из­бежно при­носит тре­вогу, страх, рев­ность, чувс­тво ви­ны, а по­ка су­щес­тву­ет страх, люб­ви нет; ум, уг­не­та­емый стра­дани­ем, ни­ког­да не уз­на­ет, что та­кое лю­бовь. Сен­ти­мен­таль­ность и эмо­ци­ональ­ность не име­ют ни­чего об­ще­го с лю­бовью. Итак, лю­бовь не име­ет ни­чего об­ще­го с нас­лажде­ни­ем и  же­лани­ем.

Лю­бовь - не про­дукт мыс­ли, ко­торая есть прош­лое. Лю­бовь нель­зя свя­зать, её нель­зя удер­жать рев­ностью, по­тому что рев­ность - это прош­лое. Лю­бовь - всег­да ак­тивное нас­то­ящее. Это не «я по­люб­лю», или «я по­любил». Ес­ли мы хоть раз поз­на­ли лю­бовь, мы ни за кем не бу­дем сле­довать. Лю­бовь не под­чи­ня­ет­ся. Ког­да мы лю­бим, нет та­ких ка­тего­рий, как ува­жение или не­ува­жение.

Зна­ем ли мы, что зна­чит лю­бить ко­го-то, лю­бить без не­навис­ти, без рев­ности, без раз­дра­жения, без же­лания вме­шивать­ся в то, что дру­гой де­ла­ет или ду­ма­ет,

без осуж­де­ния, без срав­ни­вания, зна­ем ли мы, что это зна­чит? Ког­да есть лю­бовь, мо­жем ли мы срав­ни­вать? Ес­ли мы лю­бим ко­го-то всем на­шим сер­дцем, всем умом, всем те­лом, всем на­шим су­щес­твом, бу­дем ли мы срав­ни­вать? Ког­да мы пол­ностью от­да­ём се­бя этой люб­ви, ни­чего дру­гого не су­щес­тву­ет...

Вклю­ча­ет ли в се­бя лю­бовь от­ветс­твен­ность и долг, нуж­да­ет­ся ли она во­об­ще в этих сло­вах? Ког­да че­ловек на­руша­ет долг, есть ли тог­да лю­бовь? В дол­ге люб­ви нет. Струк­ту­ра дол­га, в пле­ну ко­торой че­ловек на­ходит­ся, гу­бит его. По­ка мы вы­нуж­де­ны де­лать что-то, по­тому что так ве­лит нам долг, мы не лю­бим то, что мы де­ла­ем. Ког­да есть лю­бовь, нет ни дол­га, ни от­ветс­твен­ности.

К со­жале­нию, боль­шинс­тво ро­дите­лей счи­та­ет, что они не­сут от­ветс­твен­ность за сво­их де­тей, и чувс­тво от­ветс­твен­ности зас­тавля­ет их го­ворить де­тям, что им сле­ду­ет и че­го не сле­ду­ет де­лать, кем они дол­жны быть и кем не дол­жны быть. Ро­дите­ли хо­тят, что­бы у де­тей бы­ло проч­ное по­ложе­ние в об­щес­тве. То, что они на­зыва­ют от­ветс­твен­ностью, яв­ля­ет­ся частью рес­пекта­бель­нос­ти, ко­торой они пок­ло­ня­ют­ся. А мне пред­став­ля­ет­ся, что там, где есть рес­пекта­бель­ность, нет по­ряд­ка. Они стре­мят­ся лишь к то­му, что­бы стать ис­тинны­ми респектабельными людьми; го­товя сво­их де­тей вой­ти в ны­неш­нее об­щес­тво, прис­по­собить­ся к не­му, они тем са­мым со­дей­ству­ют то­му, что в об­щес­тве не прек­ра­ща­ет­ся вой­на, кон­фликт и жес­то­кость. На­зовём ли мы это за­ботой и лю­бовью? Дей­стви­тель­но за­ботить­ся - это за­ботить­ся так, как мы за­боти­лись бы о де­рев­це или о рас­те­нии, по­ливая их, изу­чая, что им тре­бу­ет­ся, ка­кая поч­ва для них са­мая луч­шая, уха­живая за ни­ми с доб­ро­той и неж­ностью, но ког­да мы ста­ра­емся прис­по­собить сво­их де­тей к об­щес­тву, мы го­тови­м их к то­му, что­бы они бы­ли уби­ты. Ес­ли бы мы лю­били сво­их де­тей, у нас не бы­ло бы войн!

Ког­да мы те­ря­ем ко­го-то, ко­го лю­бим, от­но­сят­ся ли на­ши слёзы к нам са­мим или к то­му, кто умер? Пла­чем ли мы о се­бе или о дру­гом? Пла­кали ли мы ког­да-ни­будь о дру­гом? Пла­кали ли мы о своём сы­не, ко­торо­го уби­ли на вой­не? Ес­ли пла­кали, то пла­кали из жа­лос­ти к се­бе или по­тому, что был убит че­ловек? Ес­ли мы пла­чем только из жа­лос­ти к се­бе, на­ши слё­зы не име­ют ни­како­го зна­чения, ибо мы оза­боче­ны толь­ко со­бой. Ес­ли мы пла­чем о бра­те, ко­торый уми­ра­ет, то плачь­те о нём. Очень лег­ко пла­кать о се­бе из-за то­го, что он умер. Ви­димо, мы пла­чем от­то­го, что тро­нуто на­ше сер­дце, но это про­ис­хо­дит не из-за не­го. На­ше вол­не­ние про­ис­хо­дит из жа­лос­ти к се­бе, а жа­лость к се­бе де­ла­ет нас жес­то­ким, за­мыка­ет в се­бе, де­ла­ет нас ту­пым и глу­пым.

Ес­ли мы пла­чем о се­бе, пла­чем от то­го, что оди­ноки, по­кину­ты, ут­ра­тили ощу­щение влас­ти, жа­лу­емся на свою судь­бу, на ок­ру­жа­ющие ус­ло­вия, ес­ли слё­зы о нас, то лю­бовь ли это? Ес­ли мы это пой­мём, что оз­на­ча­ет при­кос­нуть­ся ко все­му это­му не­пос­редс­твен­но, как мы при­каса­лись бы к де­реву, к стол­бу или ру­ке, тог­да мы уви­дим, что эта пе­чаль соз­да­на на­ми, соз­да­на мыслью…

Мы мо­жем уви­деть это в са­мих се­бе, ес­ли бу­дем наб­лю­дать, то смо­жем уви­деть  это пол­ностью, це­ликом, еди­ным взгля­дом, не вклю­чая здесь вре­мя на ана­лиз; мы мо­жем мгно­вен­но уви­деть всю струк­ту­ру и при­роду убо­гого мел­ко­го неч­то, на­зыва­емо­го «я». Мои слёзы, моя семья, моя ве­ра, моя на­ция, моя ре­лигия - всё то урод­ли­вое, что есть внут­ри нас, ког­да мы уви­дим всё это на­шим сер­дцем, а не

умом, ког­да уви­дим всей глу­биной на­шего сер­дца, тог­да у нас бу­дет ключ к то­му, что­бы по­ложить ко­нец пе­чали.

Пе­чаль и лю­бовь не мо­гут ид­ти вмес­те. Хрис­ти­ан­ский мир иде­али­зиро­вал стра­дание, по­мес­тил его на крес­те и пок­ло­ня­ет­ся ему, вы­ражая этим, что мы ни­ког­да не смо­жем спас­тись от стра­дания ина­че, чем че­рез од­ну оп­ре­делён­ную дверь. Та­кова вся струк­ту­ра об­щес­тва, ос­но­ван­но­го на экс­плу­ата­ции ре­лиги­оз­ных чувств.

Но ес­ли всё же мы хо­тим это вы­яс­нить, мы уви­дим, что страх - это не лю­бовь, за­виси­мость - не лю­бовь, рев­ность - не лю­бовь, об­ла­дание, гос­подс­тво - не лю­бовь, от­ветс­твен­ность и долг - не лю­бовь, жа­лость к се­бе - не лю­бовь, от­ча­яние от то­го, что нас не лю­бят, - не лю­бовь. Лю­бовь не есть про­тиво­полож­ность не­навис­ти, так же как скром­ность не есть про­тиво­полож­ность тщес­ла­вию. Итак, ес­ли мы мо­жем ус­тра­нить всё это, не при­бегая к уси­лию, но смыв всё это, как дождь смы­ва­ет с листь­ев пыль мно­гих дней, тог­да, быть мо­жет, слу­чай­но нам встре­тит­ся этот не­обык­но­вен­ный цве­ток, ко­торый всег­да ис­кал че­ловек.

Ес­ли мы не об­ре­ли лю­бовь, при­чём не ма­лыми кап­ля­ми, а во всем её изо­билии, ес­ли мы не пол­ны ею, то ми­ру гро­зит ги­бель. Умом вы зна­ете, что еди­нение че­лове­чес­тва жиз­ненно важ­но и что лю­бовь - единс­твен­ный путь к это­му, но кто на­учит нас ЛЮБИТЬ? Ког­да мы при­меня­ем дис­ципли­ну и во­лю, что­бы лю­бить, лю­бовь  мгновенно уле­тучи­ва­ет­ся в ок­но. Прак­ти­куя ка­кой-то ме­тод или сис­те­му для то­го, что­бы лю­бить, мы мо­жем стать чрез­вы­чай­но ум­ным, бо­лее доб­рым, прий­ти к сос­то­янию не­наси­лия, но всё это не име­ет ни­чего об­ще­го с лю­бовью!

В этом прев­ра­щён­ном в пус­ты­ню ми­ре нет люб­ви, по­тому что пер­восте­пен­ную роль в нём иг­ра­ет удо­воль­ствие и же­лание. Од­на­ко без люб­ви на­ша пов­седнев­ная жизнь не име­ет зна­чения, и не мо­жет быть люб­ви, ес­ли нет кра­соты. Кра­сота не есть что-то, что мы мо­жем наб­лю­дать. Это не прек­расное де­рево, прек­расная кар­ти­на, прек­расное зда­ние или прек­расная жен­щи­на. Кра­сота су­щес­тву­ет толь­ко тог­да, ког­да на­ше сер­дце и ум з­на­ют, что та­кое лю­бовь. Без люб­ви и чувс­тва кра­соты не су­щес­тву­ет доб­ро­дете­ли, и мы от­лично зна­ем - что бы мы ни пред­при­нима­ли, улуч­шая об­щес­тво, обез­пе­чивая пи­щей бед­ных, мы соз­да­дим толь­ко ещё боль­шее зло, так как без люб­ви на­ши сер­дце и ум урод­ли­вы и убо­ги. Но ког­да есть лю­бовь и кра­сота, всё, что бы мы ни де­лали, - пра­виль­но, всё, что бы мы ни де­лали, есть по­рядок.

Ес­ли мы зна­ем, как лю­бить, то мо­жем де­лать всё, что хо­тим, по­тому что лю­бовь раз­ре­шит все проб­ле­мы!

Итак, мы по­дош­ли к глав­но­му пун­кту: мо­жет ли ум прид­ти к люб­ви без дис­ципли­ны, без мыс­ли, без при­нуж­де­ния, без ка­кой-то кни­ги, без ка­кого бы то ни бы­ло учи­теля или ру­ково­дите­ля - прид­ти к ней, как он при­ходит к прек­расно­му за­кату сол­нца?

Мне ка­жет­ся, для это­го аб­со­лют­но не­об­хо­дима од­на вещь - страсть, просто страсть без мо­тива, страсть, не яв­ля­юща­яся ре­зуль­та­том ка­кого-ли­бо обя­затель­ства или при­вязан­ности, не яв­ля­юща­яся вож­де­лени­ем. Че­ловек, не зна­ющий страс­ти, ни­ког­да не поз­на­ет люб­ви, так как лю­бовь мо­жет прид­ти толь­ко тогда,  ког­да су­щес­тву­ет аб­со­лют­ное са­мозаб­ве­ние. Ум, ко­торый ищет, не яв­ля­ет­ся страс­-

тным умом, а единс­твен­ный путь об­рести лю­бовь - это прий­ти к ней без ис­ка­ния, прий­ти к ней не­наме­рен­но и не в ре­зуль­та­те ка­кого-ли­бо уси­лия или опы­та.

Та лю­бовь, ко­торую мы об­ре­тём, - не от вре­мени. Она од­новре­мен­но веч­ная и без­личная, она од­новре­мен­но к од­но­му и ко мно­гим. Она как цве­ток, аро­мат ко­торо­го мы мо­жем вды­хать, но мо­жем и не за­метить, прой­дя ми­мо. Этот цве­ток су­щес­тву­ет для всех, и так­же для то­го, кто возь­мёт на се­бя труд глу­боко вдох­нуть этот аро­мат и ощу­тить его с вос­торгом. Для цвет­ка не име­ет зна­чения, на­ходит­ся ли че­ловек близ­ко в са­ду или он очень да­леко. Цве­ток по­лон аро­мата, и по­тому из­ли­ва­ет его на всех.

Лю­бовь - это неч­то но­вое, све­жее, жи­вое. У неё нет вче­раш­не­го и нет зав­траш­не­го дня, она вы­ше су­еты мыс­лей. Лишь чис­тый ум зна­ет, что та­кое лю­бовь. И этот чис­тый ум мо­жет жить в ми­ре, ко­торый не яв­ля­ет­ся чис­тым. Най­ти это уди­витель­ное неч­то, ко­торое че­ловек в сво­их без­числен­ных уси­ли­ях стре­мил­ся при­об­рести че­рез жер­тву, че­рез пок­ло­нение, че­рез от­но­шение, че­рез секс, че­рез все фор­мы удо­воль­ствия и стра­дания, воз­можно толь­ко тогда, ког­да мысль приш­ла к по­нима­нию са­мой се­бя и, ес­тес­твен­но, приш­ла к кон­цу. Тог­да лю­бовь не име­ет про­тиво­полож­ности, тог­да в ней нет кон­флик­та.

Мы мо­жем спро­сить: «Ес­ли я об­ре­ту та­кую лю­бовь, что про­изой­дёт с мо­ей же­ной, с мо­ими деть­ми, с мо­ей семь­ёй? Ведь им не­об­хо­дима на­дёж­ность». Ес­ли мы за­да­ём та­кой воп­рос, зна­чит, мы ни­ког­да не вы­ходи­ли за пре­делы по­ля мыс­ли, по­ля соз­на­ния. Ес­ли хоть од­нажды мы ока­жемся за пре­дела­ми этой сфе­ры, мы уже ни­ког­да не за­дади­м та­кого воп­ро­са, по­тому что бу­дем знать, что та­кое лю­бовь, в ко­торой нет мыс­лей и ко­торая, сле­дова­тель­но, не из­ме­ря­ет­ся вре­менем. Мы мо­жем по­чувс­тво­вать се­бя как бы за­гип­но­тизи­рован­ны­ми и оча­рован­ны­ми и в дей­стви­тель­нос­ти ока­зать­ся за пре­дела­ми мыс­ли и вре­мени, - а, сле­дова­тель­но, и за пре­дела­ми стра­дания, - что зна­чит осоз­нать, что су­щес­тву­ет иное из­ме­рение, называемое лю­бовью…

Но мы не зна­ем, КАК прид­ти к это­му не­обы­чай­но­му ис­точни­ку. Что же нам де­лать? Ес­ли мы не зна­ем, что нам де­лать, мы не де­ла­ем ни­чего, не так ли? Аб­со­лют­но ни­чего. Тог­да внут­ренне мы со­вер­шенно умол­ка­ем. По­нима­ем ли мы, что это означает? Это зна­чит, что мы не ище­м, не же­ла­ем, не стре­мимся, что нет ни­како­го цен­тра. Только тог­да   возникает и су­щес­тву­ет лю­бовь...

9  часть.

Красота.

Когда приходит особое видение вещей, мы ясно начинаем видеть, что то, что мы всег­да счи­тали лю­бовью, - это не лю­бовь, - это вза­им­ное удов­летво­рение, вза­им­ная экс­плу­ата­ция.

Лю­бовь не име­ет ни зав­тра, ни вче­ра, лю­бовь су­щес­тву­ет, ког­да нет цен­тра. Это есть реальность для всех, независимо от того, видит человек или нет.

Смот­реть - од­на из на­ибо­лее труд­ных ве­щей в жиз­ни, так же, как и слу­шать. Смот­реть и слу­шать - это од­но и то же. Ес­ли на­ши гла­за сле­пы от на­ших нев­згод, мы не мо­жем ви­деть кра­соту сол­нечно­го за­ката. Боль­шинс­тво из нас ут­ра­тило

связь с при­родой. Ци­вили­зация вы­зыва­ет тен­денцию все боль­ше­го и боль­ше­го рос­та го­родов. Мы ста­новим­ся все бо­лее и бо­лее го­род­ски­ми людь­ми, жи­вущи­ми в пе­рена­селён­ных квар­ти­рах и име­ющи­ми очень ма­ло прос­транс­тва да­же для то­го, что­бы ви­деть не­бо ве­чером и ут­ром, и по­это­му мы ут­ра­чива­ем связь с при­родой, с боль­шей частью её кра­соты. За­мечали ли мы, сколь нем­но­гие из нас ви­дят сол­нечный вос­ход или за­кат, лун­ный свет или его от­ра­жение в во­де. Ут­ра­тив связь с при­родой, мы, ес­тес­твен­но, ста­ра­ем­ся раз­ви­вать ин­теллек­ту­аль­ные спо­соб­ности. Мы чи­та­ем ве­ликое мно­жес­тво книг, по­сеща­ем ве­ликое мно­жес­тво му­зе­ев и кон­цертов, смот­рим те­леви­зи­он­ные пе­реда­чи и рас­по­лага­ем мно­гими дру­гими раз­вле­чени­ями. Мы безко­неч­но ци­тиру­ем идеи дру­гих лю­дей, мно­го ду­ма­ем и го­ворим об ис­кусс­тве. По­чему же так по­луча­ет­ся, что мы нас­толь­ко за­висим от ис­кусс­тва? Не яв­ля­ет­ся ли оно фор­мой бегс­тва, сти­мули­рова­ния? Ес­ли мы пре­быва­ем в не­пос­редс­твен­ном кон­такте с при­родой, ес­ли мы сле­дим за по­лётом пчелы или пти­цы, за взма­хами её крыль­ев, ви­дим кра­соту каж­до­го дви­жения об­ла­ков, те­ней на хол­мах или кра­соту чь­его-то ли­ца, - после всего этого появится ли у нас желание ид­ти в ка­кой-то му­зей смот­реть ка­кую-то кар­ти­ну? Вряд ли…

Быть мо­жет, имен­но по­тому, что мы не зна­ем, КАК смот­реть на всё, что нас ок­ру­жа­ет, мы при­бега­ем к ка­кому-то ви­ду нар­ко­тика, ко­торый сти­мули­ровал бы нас ви­деть луч­ше.

Есть рас­сказ об од­ном ре­лиги­оз­ном учи­теле, ко­торый каж­дое ут­ро бе­седо­вал со сво­ими уче­ника­ми. Как-то ут­ром, ког­да он во­шёл и при­гото­вил­ся на­чать, при­лете­ла ма­лень­кая птич­ка, усе­лась на по­докон­ни­ке и ста­ла петь. Она пе­ла всем сер­дцем. Её слушали ученики и учитель. За­тем она уле­тела. Тог­да учи­тель ска­зал: «На этом се­год­няшнее за­нятие за­кон­че­но».

Мне ка­жет­ся, что од­на из са­мых боль­ших на­ших труд­ностей сос­то­ит в том, что­бы яс­но ви­деть не толь­ко внеш­ние ве­щи, но и внут­реннюю жизнь. Ког­да мы го­ворим, что ви­дим де­рево, цве­ток или че­лове­ка, дей­стви­тель­но ли мы их ви­дим? Или мы прос­то ви­дим об­раз, соз­данный сло­вом?

Ког­да мы наб­лю­да­ем де­рево всем на­шим су­щес­твом, всей на­шей энер­ги­ей, мы об­на­ружи­ваем, что во­об­ще нет то­го, кто наб­лю­да­ет, есть толь­ко вни­мание. Ког­да мы смот­ри­м на что-то с пол­ным вни­мани­ем, нет мес­та для идей, фор­му­лиров­ок и вос­по­мина­ний. Очень важ­но это по­нять, так как мы со­бира­ем­ся вник­нуть в неч­то, тре­бу­ющее весь­ма тща­тель­но­го ис­сле­дова­ния. Толь­ко ум, ко­торый смот­рит на де­рево, на звёз­ды, на свер­ка­ющие во­ды ре­ки с пол­ным са­мозаб­ве­ни­ем, зна­ет, что та­кое кра­сота. И ког­да мы дей­стви­тель­но ВИДИМ, мы пре­быва­ем в сос­то­янии люб­ви…

Есть сос­то­яние пол­но­го со­вер­шенно­го ума; он у­еди­нён, но не изо­лиро­ван, пог­ру­жён в ти­шину, и эта ти­шина есть кра­сота. Ког­да же­лание и нас­лажде­ние не ас­со­ци­иру­ют­ся с лю­бовью, тог­да лю­бовь об­ре­та­ет свою под­линную си­лу. Лю­бовь, как и кра­сота, - каж­дый день неч­то со­вер­шенно но­вое. Она не име­ет ни вче­ра, ни зав­тра. Она здесь, рядом, пульсирующая жизнью и……Вечностью!

Ког­да мы смот­ри­м на звёз­ды, есть тот, ко­торый смот­рит на звёз­ды в не­бе; не­бо пол­но свер­ка­ющих звёзд, воз­дух прох­ла­ден, и есть тот, иной, - пе­режи­ва­ющий, мыс­ля­щий; мы, с на­шим но­ющим сер­дцем; и мы, центр, соз­да­ющий прос­транс­тво. Мы ни­ког­да не пой­мём прос­транс­тво меж­ду на­ми и звёз­да­ми, на­ми и на­шей же­

ной, му­жем, дру­гом, по­тому что мы ни­ког­да не смот­ре­ли на них без пред­став­ле­ния, и в этом при­чина то­го, что мы не зна­ем, что та­кое кра­сота и что та­кое лю­бовь. Мы го­вори­м о них, мы пи­шем о них, но мы ни­ког­да их не зна­ли, за ис­клю­чени­ем ред­ких мгно­вений пол­но­го са­мозаб­ве­ния.

По­ка су­щес­тву­ет центр, соз­да­ющий вок­руг се­бя прос­транс­тво, нет ни люб­ви, ни кра­соты. Ког­да же нет ни цен­тра, ни пе­рифе­рии, тог­да су­щес­тву­ет лю­бовь, и ког­да  мы  лю­бим, мы са­ми и есть кра­сота! В древ­нем Ки­тае, преж­де чем на­чать пи­сать кар­ти­ну, нап­ри­мер, де­рево, ху­дож­ник си­дел пе­ред ним мно­го дней, ме­сяцев, - не име­ло зна­чения, как дол­го, по­ка он сам не ста­новил­ся де­ревом. Он не отож­дест­влял се­бя с де­ревом, но был им. Это и была подлинная любовь…

10 часть.                                                                                                                     **********                                                                                                                                                                               Мыш­ле­ние.