Глава четвертая 6 страница

Вместо этого она слегка покачала головой, потом сказала:

– А в общем, да. Мерещусь.

– Это как?

– Я вроде как здесь, а вроде как меня нет.

– Но ты же здесь. – Зимобор взял ее за плечи и слегка встряхнул. – Я тебя столько искал… И дальше думал искать после праздников. Где же ты была?

– Я теперь опять у Леса Праведного живу. Он меня назад к себе забрал. А сейчас сам на праздник пришел угощение собирать, и я с ним выпросилась. Повезло Ольховне – сам Лес Праведный им урожай заклинает, а как он скажет, так и будет: в поле скирдами, на столе пирогами.

Она улыбнулась, и до Зимобора наконец дошло, что это и правда не видение.

– Так тот старик с решетом – это и есть Лес Праведный?

– Он самый. Он меня привел, он и обратно с собой заберет.

– Постой! Подожди! – Зимобор никак не мог собраться с мыслями, но помнил, что должен сказать ей что‑ то очень важное. Но что именно, никак не мог сообразить: само то, что он опять видит ее перед собой, казалось важнее и чудеснее всего на свете. Он не мог понять, сон это или явь, голова кружилась, мысли разбегались. – Послушай! Я у твоего отца теперь в дружине. Настоящего отца, ты знаешь! Ты сама хоть знаешь, кто твой отец?

– Отец? – Дивина нахмурилась. Она, похоже, не могла понять, о чем идет речь.

– Ну, родной твой отец, настоящий! Это князь Столпомир! Полотеский князь! И я уже был с тобой обручен когда‑ то, много лет назад, а ты потом пропала, и все думали, что ты погибла, а мы с тобой встретились и снова обручились – значит, это судьба! Я сам не знал, узнал теперь только, недавно. Твоему отцу сон о тебе приснился, и он поехал тебя искать. А у меня и половинка перстня моего сохранилась, того, который моя мать разрубила, когда ты пропала.

Зимобор сам не понимал, что говорит. Хотелось сказать сразу много, но он не мог сообразить, что из этого Дивина знает и помнит, а что ей нужно узнать.

– Ты был со мной обручен? Раньше? Когда? – Дивина смотрела на него в полном изумлении.

– Когда ты еще маленькой была, да и я тоже… Я сам почти не помню. Отцы нас сосватали, чтобы помириться наконец, они же столько лет воевали.

– Отцы?

– Твой отец – Столпомир полотеский, и мой – Велебор смоленский.

– И ты – сын смоленского князя? Что ты говоришь?

– Я – сын смоленского князя. Там сейчас моя сестра правит, но я…

– Перстень! – Дивина что‑ то вспомнила и положила руку на грудь, где висела в ожерелье вторая половинка перстня. – Постой! У меня же свой перстень есть! Мой обручальный перстень. Я его носила, а потом Лес Праведный мне половинку принес и сказал, что от прежнего обручения я свободна. А у меня же… Погоди!

Она вытащила из‑ под одежды тонкий ремешок, на котором висело что‑ то маленькое.

– Вот! – Она показала небольшое, рассчитанное на тонкий девчачий пальчик, золотое колечко. – Вот это мне подарил… жених… И это ты? – Она подняла на Зимобора изумленные глаза и смотрела на него каким‑ то новым взглядом. – Я ничего не помню, ничего! Но если мой родной отец обо мне вспомнил, отдай ему и скажи, что я жива и к нему вернусь… может быть.

– Конечно, вернешься! – Зимобор схватил ее за плечи и прижал к себе. – Я тебя не отпущу! Он сейчас в Радегоще, он ждет тебя! Ты же у него одна осталась, одна от всего рода!

– Нет, до весны мне к вам нельзя. – Дивина покачала головой. – Пока снега не сойдут, реки не вскроются и земля не оттает, мне к людям не выйти. А как весна придет, приходи за мной.

– Куда?

Зимобор крепко держал ее за плечи, но и девушка, и стена, возле которой они стояли, и снег вокруг, и даже сам себе он казался каким‑ то ненастоящим, зыбким и полубессмысленным, как сон. Вот сейчас этот сон кончится, и он не успеет узнать самое важное.

Лицо Дивины было прямо у него перед глазами, но казалось неверным, бесплотным, как отражение в воде. Пока снега не сойдут и земля не оттает… Так могла бы говорить весна, плененная Велесом богиня Леля…

– Куда же за тобой приходить?

– А иди куда глаза глядят. За Зеленой Межой все тропинки в одно место бегут – о чем думаешь, туда и попадешь.

– Нет, нельзя так! – Зимобор не мог смириться с тем, что она опять уйдет, сейчас, когда наконец‑ то нашлась. – Я тебя не отпущу!

– Нам теперь нельзя своевольничать! – строго ответила Дивина. – Мы с тобой, сокол ясный, и без того дров наломали. Меня младшая Вещая Вила прокляла, она же и за тобой ходит. Уж я не знаю, кто первый ее разгневал, кто во всем виноват, но мы с тобой только по отдельности от нее в безопасности. И пока не придумаем, как спастись, нам вместе быть нельзя.

– Но что же тут придумать? – в отчаянии крикнул Зимобор и даже встряхнул ее, держа за плечи. – Она же – Дева Будущего, она нас всех переживет, что же с ней можно сделать?

– Старуха знает! – только успела крикнуть Дивина, как вдруг сбоку повеяло сильным холодом. – Ищи Старуху!

Зимобор обернулся. Возле них вдруг выросла, из темноты и летящего снега соткалась высокая неясная фигура, похожая на ледяной столб. Взметнулся вихрь, Дивина качнулась, и неодолимая сила разом вытянула ее из рук Зимобора. Ледяной столб стал рослым стариком в белой одежде, с длинной белой бородой и суровым взглядом из‑ под густых, нависших, заснеженных бровей. Рукой с длинным ледяным посохом он поманил к себе Дивину, и она пошла, неловко ступая по снегу, и разодранные шкуры волочились за ней. Как во сне, Зимобор сделал шаг следом. Старик погрозил ему посохом: не шали, мол, я‑ то все про тебя знаю! – и Зимобор остановился, и кровь застыла в жилах, как реки застывают в берегах от удара вот этого ледяного посоха. Дивина сделала последний шаг к старику, он накрыл ее широкими рукавами белой шубы… Вдруг она обернулась и крикнула:

– Как тебя зовут?

Странно услышать такой вопрос от собственной невесты, но может, ему и померещилось. Но назвать ей своего настоящего имени Зимобор не успел: снова замела метель, ветер свистел, бросал в глаза белые хлопья. Он только набрал воздуха, чтобы ответить, как понял, что отвечать некому. Старик и девушка исчезли. По пустому двору гулял снежный ветер, и только за окошком мигала догорающая лучина.

У его ног на снегу лежала огромная берестяная личина с козьими рогами. Рядом валялась его собственная рукавица, уже полузасыпанная снегом. Зимобор поднял личину, рукавом отряхнул широкую пасть с нарисованными углем черными зубами. Если бы не это, так знал бы, что все померещилось.

«Ищи Старуху…» Если кто‑ то знает, как бороться с младшей их трех вил, то разве что две старшие. Или она имела в виду, что ключ от всех этих дверей где‑ то в прошлом? Непонятно… И где ее найти, Старуху?

На другое утро Зимобор поехал в Радегощ. Увидев перстень Дивины, князь Столпомир переменился в лице. Через столько лет он едва ли мог узнать эту вещь, но сам этот детский перстенек всколыхнул столько воспоминаний о прошлом – о детях, когда они были маленькими, о жене, совсем молодой и прекрасной, о себе самом, тоже молодом и полным юной удали, – что Столпомир на время забыл о Зимоборе. Перед глазами вставали горницы, залитые солнцем – в молодости всегда светит солнце, – и счастливый детский визг, и веселый голос княгини Славницы, так смешно и мило коверкающей славянские слова, и свое собственное ощущение радости оттого, что впереди так много всего хорошего…

– Она сказала, что до весны ей из леса дороги нет, а весной велела приходить за ней, – сказал Зимобор. – И весной я ее найду – или сам в лесу сгину.

– Сгинуть – не надо, – задумчиво проговорил князь Столпомир, с трудом выходя из мыслей о прошлом. – А вот найти – найди. Что тебе для этого нужно?

– Не знаю еще, – честно ответил Зимобор. – Лес Праведный не дал времени поговорить.

– Ну, главное, жива! – Князь Столпомир оправил пояс, провел рукой по бороде, стараясь сосредоточиться. – А пока давай решай, что с твоей сестрой делать. Ольховна теперь твоя, пора в Смоленск собираться. Дадут тебе ополчение?

– Дадут.

– Собирай, сколько сможешь, и как праздники кончатся, так выступаем. К Смоленску как пойдем, по Днепру? Или на Касплянское озеро?

– Ты сам все знаешь, князь. – Зимобор улыбнулся. Полотеские и смоленские князья так часто ходили в походы друг на друга именно в этом направлении, что хорошо знали дорогу. Зимобор сам не хуже мог рассказать, как идти и где ночевать в походе на Полотеск.

– До него три перехода, значит, должны успеть, пока смоленское войско не подошло. Они ведь тоже до Велесова дня[55] из города не выйдут?

– Не выйдут. Княгиня богов почитает.

– А сестра твоя как – очень упряма? Если отсюда ей предложить мириться и Смоленск уступить – не отдаст? Кто ей помешает? Мать, воевода, бояре?

– Ей и воеводы не надо! Она сама такая – лучше умрет, но не отступит. – Зимобор потер маленький шрам на подбородке, оставшийся от давней детской драки с сестрой. С тех пор прошло двадцать лет, но он отлично все помнил. Теперь им предстояло драться не за игрушку, а за власть над целым княжеством, и цена победы здесь будет гораздо выше, чем один маленький шрам.

– Значит, поезжай в Ольховну, собирай войско. После Велесова дня иди сюда, отсюда вместе двинемся. Я тоже еще людей подтяну, сколько успею.

Попрощавшись с полотеским князем, Зимобор поехал обратно в Ольховну. От новогодних праздников оставалось еще пять дней, а потом предстояло выступать в поход. От надежд на скорую встречу с Дивиной пока приходилось отказаться, но зато и тревога за нее больше не терзала. По крайней мере, она жива и сейчас в безопасности у Леса Праведного. А Младина… В конце концов, на что ей обижаться? Ведь он подружился с князем Столпомиром и вместе с ним идет возвращать смоленский престол, то есть делает то, чего она от него и хотела.

Вот только зачем она этого хотела? Чего она хочет для них всех, Дева Первозданных Вод, счастья или гибели? На то оно и будущее, что его замыслы невозможно разгадать. Каким из своих многочисленных ликов повернется к ним Великая Богиня, светлым или ужасным, добрым или жестоким?

Зимобор неспешно ехал через заснеженный лес, в котором, как солнце в тучах, где‑ то спряталась его любовь и весна. Он был на самом дне года, в самой нижней, самой темной точке. Но мир устроен так причудливо, что точка высшего расцвета и есть начало увядания, а точка гибели – первый шаг к возрождению. До весны было еще очень далеко, но именно сейчас, со смертью старого солнца и рождением нового, начиналась дорога к весне.

Москва, 2005 г.

[1] Что любопытно, в древности обычай требовал сразу после рождения завернуть ребенка в рубашку родителя соответствующего пола, а иначе пол ребенка может измениться уже после рождения, если его не «привязать».

[2] В памятниках раннего средневековья упоминаются три племенные группы с похожими названиями, одна из которых, по мнению исследователей, поселилась в верховьях Днепра в районе Смоленска.

[3] Здесь и далее название любого месяца является одним из множества вариантов его народного названия.

[4] Вступление в брак было окончательным переходом к статусу взрослого и полноправного члена общины.

[5] У славян существовал обычай, согласно которому молодая бездетная вдова через семь лет снова получала статус девушки и могла выходить замуж «с чистого листа».

[6] Вопреки распространенному мнению, мечник – это не воин с мечом, а представитель княжеской администрации, занимающийся сбором дани. Правда, нельзя дать гарантию, что в начале IX века княжеская администрация достигла уже таких высот в развитии, но наверняка такие доверенные люди у князей имелись.

[7] Под ближней дружиной автор понимает профессиональный воинский отряд, постоянно находившийся при князе. Весьма вероятно, что право на собственную дружину княжич получал с 12‑ летнего возраста, с которого мог принимать участие в военных походах, пусть и под руководством кормильца. Численность ближней дружины зависела от способности князя ее прокормить. Делилась на части: отроки – нечто вроде кандидатов, кмети – полноправные воины, старшая дружина – десятники. При сборе ополчения ближняя дружина поставляла воевод разного уровня – от десятников и выше.

[8] На свои нынешние территории восточные славяне пришли из Центральной Европы в V–VI веках. Крив – легендарный прародитель кривичей, но о нем неизвестно ничего, кроме имени.

[9] Юлга, или Юл‑ река, то есть «река пути», – древнебулгарское название Волги. Обычно в книгах о Древней Руси Волгу называют ее хазарским именем Итиль, но, во‑ первых, булгары жили ближе к кривичам, чем хазары, а во‑ вторых, слово «Юлга» подозрительно похоже на нынешнее «Волга».

[10] О социальной или территориальной распространенности культа тех или иных славянских богов можно высказывать разные предположения, но ничего нельзя сказать наверняка. Есть мнения, что Перун – это «южный» и «княжеский» бог, а Велес, соответственно, «северный» и «крестьянский». Но поскольку социальные верхи и низы, север и юг, земля и небо, мужчины и женщины образуют мир в его единстве, то вполне вероятно, что и предметом поклонения была целостная картина мира, а не отдельно взятые части. Хотя весьма возможны какие‑ то региональные предпочтения, как в более позднее время существовали местные святые.

[11] Деревянный посох – древнейший символ княжеской власти. Есть мнение, что этот посох назывался кием и название Киев (не уникальное для славянских земель) происходит именно от этого слова и означает «стольный город», то есть город, где находится посох власти. Если так, то князь Кий становится явно вымышленной фигурой – трудновато представить царя, которого звали бы Скипетр. Хотя бы потому, что данный предмет и так при нем.

[12] Обряд сажания мальчика на коня проводился в возрасте трех лет, и это был один из первых этапов его взросления.

[13] В сказках есть упоминания о том, что для битвы со Змеем герой кует себе булаву из булавок, которые собирают для этого со всей земли. Видимо, это сюжет начала железного века, когда у славян было мало железа и из него делали еще не оружие (оно было бронзовое), а только нагрудные застежки. Но поскольку железное оружие гораздо эффективнее бронзового, три тысячи лет назад, вполне возможно, для особо важных военных операций племена собирали все имеющееся железо на оружие воинов. Это примерно то же, как если бы в наше время ради какого‑ то особо важного общественного дела со всего города собирали золотые обручальные кольца.

[14] Род – один из самых могучих и притом самых темных и непонятных славянских богов. То ли это род как предмет поклонения, то ли еще одно имя кого‑ то из богов, претендующих на роль создателя вселенной, – короче, обобщенное мужское божество в противовес женскому или женским, которые в этом случае называются Рожаницы.

[15] «Сиротским правом» назывался обычай древнего суда: в случае назначения судебного поединка тот, кто неспособен биться сам, например женщина, мог выставить вместо себя другого бойца.

[16] «Дурная смерть» – смерть по каким‑ то причинам природного происхождения: утонуть, пропасть в лесу, упасть с дерева, быть убитым молнией, загрызенным зверем и т. д. В такой смерти выражался гнев богов, и очень долго сохранялось представление, что умершие «дурной смертью» не лежат в могиле, а выходят и причиняют вред живым.

[17] Изгой – изгнанный из рода, что в ранние эпохи означало как минимум гражданскую смерть, а затем и физическую, поскольку выжить в одиночку было практически невозможно.

[18] Велеты – одно из западнославянских племен, живших примерно в районе современной границы между Польшей и Германией. Они же вильцы или лютичи. Слово «велет» также употреблялось в значении «великан».

[19] Молодильник – одно из народных названий ландыша.

[20] «Велесова книга». Рассматривать ее как подлинный памятник решительно невозможно – она представляет собой очень своеобразное фантастическое произведение, созданное Ю. П. Миролюбовым в 50‑ х годах XX века, но некоторые его идеи мне кажутся художественно привлекательными. Так что эта сноска – дань его авторским правам.

[21] Месяц июнь, до летнего солнцестояния, еще относился к весне.

[22] Нечисть очень плохо считает и не любит этого делать.

[23] Это, собственно, 15 февраля.

[24] Знаменитый путь «из варяг в греки» начал функционировать на рубеже VIII и IX веков, то есть по тем временам совсем недавно.

[25] В смысле уехать из дома на целый год.

[26] То же, что травница, то есть женщина, знающая свойства трав. От слова «зелие» – трава.

[27] Описанный здесь комплекс представлений в общем соотвествует богу Велесу. Кстати, моя собственная оригинальная этимология этого имени такова: «вель» (обобщенное обозначение мира мертвых) + «лес».

[28] В славянских землях имеются святилища, которым по две тысячи лет (например, во Вщиже), хотя славяне на этих территориях появились около VI века нашей эры.

[29] Здесь приведена так называемая «чародейская песня русалок» из книги «Русское народное чернокнижие» И. П. Сахарова. Правда, порождена она, вероятно, не древним тайным знанием, а психическим заболеванием деревенских «ведьм».

[30] Сведения о славянских рунах взяты из книг А. Платова. Не то чтобы автор верил в их существование, поскольку официальной науке они неизвестны, но, как говорится, идея хороша.

[31] Трава, позволяющая, по поверьям, видеть нечисть.

[32] Здесь – зрение. Вообще «позор» от «зреть», то есть «смотреть».

[33] Слово «прягина» по‑ древнерусски означает «труднопроходимое место».

[34] Целебная трава дивина иначе еще называется «медвежье ушко».

[35] То есть луны.

[36] Известный у многих европейских народов сюжет: парень находит в лесу девушку и женится на ней (или собирается жениться), а потом выясняется, что она его родная, потерянная в детстве сестра. Кровосмесительный брак подается как трагедия, и, вероятно, сюжет возник в эпоху смены внутриродового брака межродовым.

[37] Собственно городом в Древней Руси называлось поселение, имеющее укрепления – вал или крепостную стену.

[38] Мысль о пользе шлема и подшлемника принадлежит Годи.

[39] В древности родство по женской линии очень ценилось, так что дядя по матери мог считаться даже более близким родственником, чем отец.

[40] Язычество как система понятий вообще вариативно, то есть одно и то же явление в каждой местности (или в разные эпохи) может выглядеть по‑ разному, и каждый вариант будет правильным.

[41] В Древней Скандинавии беспокойных мертвецов могли вызвать в суд и потребовать с них ответа за противоправные действия наравне с живыми.

[42] Храброму воину из Гардов, то есть с Руси.

[43] Имеется в виду миф, согласно которому бог Хеймдалль обошел некогда человеческие жилища и дал начало всем сословиям.

[44] Мужские рубахи были длиной ниже колен, но перед боем их подтягивали у пояса повыше, чтобы не стесняли движений.

[45] Кеннинг битвы: лосось крови – клинок, гром клинков – битва.

[46] Кеннинг воина.

[47] Изборск из перечисленных на самом деле наиболее древний: он имел городские укрепления с VIII века.

[48] По мере возможности переданный русскими буквами древнескандинавский стих «Старшей Эдды». В переводе А. Корсуна он звучит так:

Руны найдешь И постигнешь знаки, Сильнейшие знаки, Крепчайшие знаки, Их вырезал вещий, И Хрофт их окрасил.

[49] Конец ноября.

[50] 21 ноября.

[51] Витьбеск – древнее название Витебска, стоявшего на реке Витьбе. В IX веке он уже существовал, хотя еще был мало похож на город.

[52] Скрамасакс – длинный боевой нож с односторонней заточкой, к славянам мог попасть через скандинавов. Дружинная культура вообще отличалась смешением множества национальных элементов.

[53] Имеется в виду очень древний обычай, согласно которому покойника не закапывали в землю, а оставляли в лесу в особо построенном маленьком домике на пеньках. Отсюда, видимо, родился образ избушки на курьих ножках и Бабы‑ яги, стерегущей границу между живым и мертвым миром.

[54] Огненный, или летучий, змей – персонаж славянского фольклора, прилетающий к девушкам и одиноким женщинам с целью их соблазнения.

[55] 6 января.

⇐ Предыдущая 21 22 23 24 252627 28 29 30 Следующая ⇒