Даниэла Стил. Вторая попытка. Даниэла Стил. Вторая попытка

Даниэла Стил

Вторая попытка

Даниэла Стил

Вторая попытка

Глава 1

Фиона Монаган ворвалась в кабинет подобно порыву горячего ветра. Казалось, эта женщина готова разорвать на части любого, кто попадется ей сейчас на пути. Уже второй раз за сегодняшний день в офисе журнала мод «Шик», который возглавляла Фиона, отключался кондиционер. К тому же, возвращаясь с ленча, она проторчала двадцать минут в остановившемся между этажами лифте. Стоял душный июньский день, и Фиона чувствовала себя так, словно из легких выкачали весь воздух и наполнили их горячим песком. В такие дни, как сегодня, – жаркие и пыльные – молено было возненавидеть Нью‑ Йорк. Но несмотря на погоду и вечную суету, Фионе нравилось жить в этом городе. Ей нравилось здесь все. Люди, атмосфера, рестораны, театр, восхитительный круговорот светской жизни – все приводило Фиону в восторг. Она обожала свой шикарный особняк на 74‑ й Восточной улице, за который ей пришлось выложить десять лет назад все свои сбережения. А потом залезть в долги, чтобы завершить его реконструкцию. Зато теперь она была хозяйкой одного из самых стильных и изысканных домов в Нью‑ Йорке. И дом этот стал для Фионы символом всего, чего ей удалось добиться.

Она шла к этому всю жизнь, с самого рождения, все сорок два года ее жизни ушли на то, чтобы стать Фионой Монаган – женщиной, вызывавшей восхищение у мужчин и жгучую зависть у соперниц. Впрочем, женщины тоже восхищались ею, узнав Фиону поближе. У нее было немало подруг. Фиона Монаган могла быть жестоким и безжалостным врагом, если люди или обстоятельства вынуждали ее к этому. Но даже те, кто ненавидел Фиону, не могли отказать ей в уважении. Она была сильной женщиной, жившей страстями, и в то же время цельной личностью, готовой бороться до последнего за то, во что верила, и за людей, которым обещала свою поддержку. Фиона никогда не нарушала данного слова.

Внешность ее была так же безукоризненна, как и репутация: стиль Одри Хэпберн, плюс немного от Риты Хейворт, – высокая и стройная, с восхитительными рыжими волосами и огромными зелеными глазами, излучавшими таинственный свет или метавшими молнии – в зависимости от настроения хозяйки. Те, кого жизнь сталкивала с Фионой, запоминали ее надолго. Эта влиятельная и непреклонная женщина, всегда просчитывающая все на несколько шагов вперед, умела быть верным и заботливым другом тем, кого одаривала своей дружбой.

Больше всего на свете Фиона любила свою работу. Чтобы добиться теперешнего положения, ей пришлось немало потрудиться и многим пожертвовать.

Фиона никогда не была замужем. Впрочем, ей никогда и не хотелось этого по‑ настоящему. Она очень любила детей, но не собиралась заводить своих. Жизнь ее и без того била ключом, и детям просто не нашлось бы в ней места.

Вот уже шесть лет Фиона занимала пост главного редактора известного журнала «Шик» и успела стать за это время настоящим идолом в мире моды.

Личная жизнь ее также была весьма насыщенной. Фиона пережила роман с женатым мужчиной – английским архитектором, разрывавшимся между Лондоном, Гонконгом и Нью‑ Йорком. Был и другой человек, с которым она прожила восемь лет. До него она встречалась со многими мужчинами, в основном это были художники или писатели.

И вот уже полтора года Фиона была одна – решила дать себе передышку.

Мужчина, с которым Фиона прожила восемь лет, был дирижером (ну не проводником же, в самом деле! Хотя, кто знает…). Он оставил ее, когда надумал жениться и завести детей, и жил теперь в Чикаго, что, по мнению Фионы, искренне считавшей Нью‑ Йорк центром цивилизованного мира, было равносильно смерти. Правда, они остались добрыми друзьями. Сменившего его женатого архитектора Фиона оставила сама, потому что отношения их становились все сложнее и он все чаще заговаривал о том, чтобы бросить ради нее свою жену. Но Фиона не собиралась выходить замуж – ни за архитектора, ни за одного из своих поклонников – вообще ни за кого. Она не вышла замуж за дирижера, хотя он предлагал ей это не раз. Брак всегда казался ей слишком рискованным предприятием. Она скорее готова была согласиться пройти по проволоке под куполом цирка, чем стать женой и матерью. И Фиона честно предупреждала об этом своих мужчин.

Тяжелое детство Фионы навсегда убедило ее в том, что она не готова рисковать, не готова терпеть ту боль, которую несет за собой крах супружеских отношений. Ни для одного, даже самого лучшего мужчины на свете. Отец Фионы оставил семью, когда ей было три года, а ее матери – двадцать пять. Мать еще дважды была замужем за мужчинами, которых Фиона ненавидела. Оба были алкоголиками, как, впрочем, и ее родной отец, которого она никогда больше не видела и знала о нем только, что он умер, когда дочери было четырнадцать.

Мать умерла, когда Фиона училась в колледже. И Фиона осталась одна на свете. У нее не было ни братьев, ни сестер, вообще никаких родственников, о которых ей было бы известно. В двадцать лет Фиона Монаган закончила Уэллсли, и с тех пор началось ее долгое и мучительное восхождение вверх по крутым ступеням лестницы, ведущей к успеху. В двадцать девять она пришла на работу в «Шик». А семь лет спустя стала редактором этого модного журнала. В тридцать пять Фиона была женщиной‑ легендой, а в сорок – самой влиятельной во всей Америке женщиной‑ редактором толстого журнала.

Фиона никогда не ошибалась в своих оценках, Фиона всегда угадывала, куда повернет капризный и обманчивый мир моды, что сработает, а что нет. Ее мозги были созданы для бизнеса, и этим она вызывала неизменное восхищение всех, кто сталкивался с ней по работе. К тому же Фиона была смелой и решительной. Она не боялась идти на риск – там, где речь не шла о ее личной жизни. Что же касалось ее романов, то тут она предпочитала не рисковать. Фиона никогда не боялась остаться одна, а за последние полтора года она даже полюбила одиночество. В общем, настоящего одиночества в ее сегодняшней жизни и не было. Фиону всегда окружали фотографы, ассистенты, дизайнеры, модели, художники и целая толпа поклонников, упорно добивающихся ее расположения. В ее расписании не было свободной минуты, она вела бурную светскую жизнь в окружении интересных людей, многие из которых были ее давними друзьями. Фиона всегда говорила, что в ее жизни не произойдет ничего страшного, если ей не придется больше никогда делить кров и постель с мужчиной, к тому же в ее гардеробах все равно не было свободного места для чьих‑ то еще вещей. Зато ответственности в ее жизни было предостаточно и ей не хотелось взваливать на себя новые обязанности, которые неизменно несут за собой близкие отношения с мужчиной. Жизнь Фионы Монаган была полна до краев, в этой жизни была время от времени и страсть, и определенное количество личных привязанностей, и удовлетворение от любимого дела. Фиона, собственно, и была создана для той жизни, которую она вела, и она не собиралась ничего менять.

Сегодня на ней была длинная юбка из черного шелка, простая белая блузка, босоножки на высоких каблуках от Маноло Бланка, большая красная сумка из крокодиловой кожи. Огненные волосы Фионы были собраны на затылке в небрежный узел, а запястье правой руки украшал предмет зависти многочисленных подруг – массивный черепаховый браслет, сделанный специально для нее Дэвидом Веббом. Тщательно подобранные, несмотря на кажущуюся простоту, аксессуары, строгие линии костюмов – все это делало Фиону воплощением элегантности и стиля. Она не уступала в красоте ведущим моделям журнала, несмотря на то, что была намного старше девушек, позировавших фотографам. Фиона никогда не делала ставки на сексуальность и не пыталась выделиться броской одеждой или макияжем, отлично зная: несмотря на безукоризненную внешность, окружающим гораздо интереснее то, что находится у нее внутри, – богатство души, живой ум и интеллект.

Не переставая размышлять над обложкой сентябрьского номера журнала, Фиона села за стол, скинула босоножки и взялась за телефонную трубку. Сейчас ее интересовал некий молодой парижский дизайнер, и она собиралась дать одному из своих помощников задание разузнать о нем побольше и организовать их встречу. Через две недели Фиона собиралась в Париж.

Фиона Монаган умудрялась делать одновременно немыслимое количество дел, ее многочисленные помощники и ассистенты не успевали за ней, хотя старались изо всех сил, чтобы не впасть в немилость. Фионой не только восхищались, но и побаивались ее. Чтобы существовать в ее бешеном ритме, люди работали, выбиваясь из сил, отлично зная: Фиона беспощадна к трепачам, лентяям и дуракам. И каждый из ее сотрудников помнил: когда Фиона обратит внимание на его работу, лучше иметь, что предъявить. Иначе… иначе дело может кончиться плохо.

Минут через десять позвонила секретарша, чтобы напомнить, что через полчаса явится Джон Андерсон. Фиона едва подавила стон. Она совсем забыла, что назначила их встречу на сегодня. Только этого ей не хватало – как будто мало было жары, неработающего кондиционера и застрявшего лифта. Джон Андерсон был директором рекламного агентства, с которым недавно заключила контракт Фиона. Это была солидная уважаемая фирма, которая благодаря Джону Андерсону способна выдавать потрясающие новые идеи. Фиона сама выбрала их, решив сменить рекламное агентство. Она уже встречалась со многими сотрудниками фирмы, но только не с самим мистером Андерсоном. Впрочем, работы и послужной список агентства говорили сами за себя. Встреча руководителей была лишь формальностью, но при этом обязательной формальностью для тех, кто придерживался правил бизнес‑ этикета. Когда Фиона приняла решение заключить договор с агентством, Андерсон был в Лондоне, где занимался реорганизацией местного представительства. Теперь, вернувшись в Нью‑ Йорк, он предложил Фионе встретиться и пригласил ее на ленч, но у Фионы не было времени, и теперь уже она попросила его заехать в офис журнала, надеясь, что встреча будет короткой и деловой.

До приезда Андерсона Фиона успела ответить на несколько звонков и обсудить приближающийся показ мод в Париже с одним из ведущих редакторов – Эдриеном Виксом. Эдриен был худым и высоким стильным брюнетом со слегка женственными чертами лица и манерами. До прихода в «Шик» он сам работал несколько лет модельером. Фиона уважала его за острый ум, не уступавший ее собственному. Выпускник Йеля, получивший степень магистра на факультете журналистики в Колумбийском университете, поработав дизайнером, он пришел в «Шик» и вот уже пять лет был правой рукой Фионы. Вместе они представляли собой слаженную команду. Они казались разными, очень разными. Но оба были самозабвенно преданы миру моды, и для обоих журнал был главным делом их жизни. К тому же Фиона считала Эдриена своим лучшим другом. Она пригласила его поучаствовать в переговорах с Джоном Андерсоном, но оказалось, что на это же самое время у Эдриена назначена встреча с кем‑ то из модных дизайнеров. Вскоре секретарша сообщила о приезде Андерсона, и Фиона распорядилась проводить его в свой кабинет.

Как только дверь открылась, Фиона поднялась из‑ за стола и направилась навстречу Андерсону, чтобы поздороваться. Несколько секунд они молча изучали друг друга. Джон Андерсон оказался высоким, мускулистым блондином с яркими голубыми глазами и моложавым лицом, на котором Фиона успела разглядеть задиристое, почти мальчишеское выражение. Впрочем, костюм его был весьма консервативным, в отличие от одежды Фионы, предпочитавшей авангардный стиль. Фиона знала из досье и от общих знакомых, что стоящий перед нею человек был вдовцом, закончил высшую школу бизнеса в Гарварде и что скоро ему исполнится пятьдесят. У Андерсона было две дочери, одна из которых училась в Брауне, другая – в Принстоне. Фиона всегда уделяла большое внимание информации о личной жизни партнеров и конкурентов. Это помогало понять, с кем ей предстоит иметь дело.

На каблуках она была почти одного с ним роста. Фиона едва успела надеть сброшенные под стол босоножки. Когда у нее не было посетителей, она предпочитала ходить по кабинету босиком, утверждая, что так ей лучше думается.

– Спасибо, что нашли время заехать, – улыбнувшись, произнесла Фиона. – Приношу свои извинения за духоту. На этой неделе у нас постоянно ломаются кондиционеры. – Фиона снова улыбнулась.

О, у нас тоже, – кивнул в ответ Андерсон. – Вам, правда, повезло больше: вы можете хотя бы открыть окна. А у меня в кабинете все заделано наглухо. Хорошо, что мы решили встретиться здесь, – он обвел взглядом стены кабинета, на которых висели в хорошо продуманном беспорядке картины подающих надежды молодых художников и две фотографии Аве‑ дона, подаренные Фионе журналом, а вдоль стен стояли макеты обложек будущих выпусков. На небольшом диванчике были навалены всевозможные наряды, аксессуары, бижутерия и образцы тканей. Фиона одним движением скинула все это на пол и пригласила Джона присесть.

Секретарша как раз появилась в дверях с кувшином лимонада и вазочкой печенья. Фиона сама налила и протянула Андерсону стакан ледяного напитка и уселась напротив.

– Спасибо, – поблагодарил Андерсон. – Мне приятно наконец‑ то познакомиться с вами.

Фиона молча кивнула и, не убирая улыбку с лица, снова посмотрела на Джона. Но на этот раз взгляд ее был серьезным и задумчивым. Она не ожидала увидеть перед собой такого красивого мужчину, держащегося так церемонно. Джон Андерсон казался спокойным и респектабельным, и в то же время Фиона чувствовала в этом человеке некий внутренний заряд, словно тело его пронизывали невидимые токи, воздействовавшие на окружающих. Она чувствовала их кожей и понимала, что, несмотря на внешнюю сдержанность, в этом мужчине было что‑ то непонятное, волнующее.

Джон тоже внимательно разглядывал Фиону Монаган и также думал о том, что главный редактор журнала «Шик» оказалась совсем не той женщиной, какую он ожидал увидеть. Гораздо моложе, сексуальнее и непринужденнее. Он скорее готов был предстать перед эдаким драконом, акулой бизнеса. Такой была репутация Фионы. Все находили ее весьма приятной особой, но непременно отмечали жесткую деловую хватку и непреклонность в профессиональных вопросах. Фиона Монаган была силой, с которой приходилось считаться.

Но сейчас Джон видел перед собой приветливо улыбающуюся молодую женщину. Однако, несмотря на дружелюбный тон, она очень быстро направила разговор в деловое русло, причем ясно и коротко обрисовала, чего ждет журнал «Шик» от его агентства. Им нужны солидные и весомые рекламные кампании, сделанные по всем правилам. Ничего чересчур экзотичного или ультрареволюционного. Их журнал – один из самых крупных и успешных в своей отрасли, и это должно быть ясно из рекламы. Ничего дикого, ничего безумного.

Услышав это, Джон вздохнул с облегчением. Журнал «Шик» был весьма крупным клиентом для его агентства, и Джон с нетерпением ждал начала совместной работы. А теперь, когда он познакомился с этой женщиной, нетерпение его усилилось.

В кабинете Фионы заработал наконец‑ то кондиционер. Продолжая внимательно разглядывать нового делового партнера, Джон допил второй стакан лимонада и окончательно решил для себя, что эта женщина ему симпатична. Джону правился ее стиль, открытая манера держаться, краткость и четкость изложения. Судя по тому, как быстро она обрисовала задачи агентства, в голове этой женщины уже сформировались конкретные и обоснованные идеи, относящиеся к предстоящей рекламной кампании. И было видно: главный редактор журнала знает о своем бизнесе все до мельчайших подробностей. Направляясь к двери, Джон поймал себя также на том, что жалеет, что встреча их закончилась так быстро. Ему нравилось разговаривать с Фионой Монаган. Она была сильной и мягкой, деловой и женственной одновременно. Женщина, которую стоило бояться и в то же время восхищаться ею.

Фиона проводила Джона Андерсона до лифта. Обычно она предоставляла это секретарше, вечно торопясь вернуться к работе. Но для этого человека ей почему‑ то захотелось сделать исключение. Она даже задержалась немного у лифта, чтобы на прощание переброситься с ним парой слов. Вернувшись в кабинет, Фиона сказала себе, что очень довольна новым партнером. Он был приятным, компетентным, веселым и вовсе не таким чопорным, как показался ей на первый взгляд, несмотря на строгий серый костюм, белую рубашку и классический синий галстук. Внешне Джон Андерсон был похож скорее на банкира, чем на владельца рекламного агентства, но сейчас Фиона отнеслась одобрительно к этому стилю. Она оценила его элегантные дорогие туфли, явно купленные в Лондоне, и безукоризненно сидящий костюм. От этого мужчины веяло уверенностью и надежностью. Его консервативный стиль был прямой противоположностью стилю самой Фионы, демонстрировавшей бесстрашие и готовность к риску во всем, включая манеру одеваться. Она была из тех женщин, которые могут не надеть на себя ничего шикарного, но выглядеть при этом потрясающе.

В конце рабочего дня Фиона, как всегда, покинула офис в спешке и, поймав на Парк‑ авеню машину, поехала в свой особняк. Она добралась до дома в начале седьмого и, едва войдя в холл, услышала на кухне шум. Фиона ждала гостей не раньше половины восьмого. Наверное, сейчас в кухне готовят еду для предстоящей вечеринки.

Фиона следила за тем, чтобы в доме всегда было прохладно. Она сама не любила жару, к тому же заботилась о здоровье своей собаки – старого английского бульдога, которому уже исполнилось четырнадцать лет – весьма солидный возраст для собаки, особенно такой породы. Фиона назвала его сэром Уинстоном, в честь Черчилля. Бульдог был всеобщим любимцем. Поприветствовав хозяйку, сэр Уинстон радостно кинулся обратно на кухню, куда вслед за ним отправилась и Фиона. Приглашенные повара старались изо всех сил, готовя заказанные блюда индийской кухни под руководством Джамала – пакистанца, следившего за домом Фионы.

На Джамале была свободная желтая рубашка и широкие шаровары, наводившие на мысли о восточном гареме. Он любил экзотические ткани, и Фиона всегда старалась привезти ему что‑ нибудь из своих многочисленных поездок, а потом только с улыбкой качала головой, глядя на наряды, в которые превращал эти ткани изобретательный Джамал.

Пакистанец был чудаковатым малым, но вполне надежным помощником. Там, где ему не хватало опыта и умения вести хозяйство, он компенсировал это фантазией и творческим подходом к делу. И это вполне устраивало Фиону. Джамалу можно было позвонить в середине дня и объявить, что на вечер приглашены двадцать человек гостей, и он всегда ухитрялся не только приготовить еду, но и украсить стол восхитительными цветочными композициями, приводившими гостей Фионы в восторг. Впрочем, сегодня Фиона пригласила поваров и обслуживающий персонал из фирмы, занимающейся организацией выездных вечеринок. По кухне сновало человек шесть, а Джамал занимался украшением стола, середину которого уже покрывали мох и цветы. Вокруг композиции стояли свечи. Гостиная была превращена кудесником Джамалом в индийский саду с помощью розовых накидок на стулья и бирюзовых салфеток. Стол выглядел потрясающе. Впрочем, именно таким и должен быть стол в доме Фионы Монаган, чтобы приглашенные в ее дом гости вспоминали эту вечеринку еще несколько недель.

– Превосходно! – похвалила Джамала Фиона, быстро поднимаясь по лестнице на второй этаж. За ней медленно трусил сэр Уинстои. Когда собака преодолела последние ступени лестницы, Фиона, успевшая сорвать с себя одежду, уже стояла под душем.

Она спустилась вниз через сорок пять минут в потрясающе красивом темно‑ зеленом сари. А еще час спустя ее гостиная была полна народу. Не менее двух дюжин гостей оживленно обсуждали свои дела. Обычный набор гостей – молодые фотографы, не очень молодые писатели, знаменитый художник и его жена, престарелый редактор «Вог» – учитель и наставник Фионы, сенатор, группа банкиров и бизнесменов и несколько популярных моделей – в общем, обычная вечеринка у Фионы Монаган. Гости отлично проводили время, и к тому моменту, когда всех пригласили за стол, успели оживленно побеседовать и почувствовать себя добрыми друзьями. Джамал разносил подносы с шампанским и закусками. Вечеринка была обречена на успех. Фиона любила такие сборища и часто приглашала в свой дом гостей. Ее обеды всегда напоминали экспромты, но на самом деле были организованы весьма тщательно. Несмотря на пристрастие к людям творческим, ведущим беспорядочный образ жизни, в душе Фиона предпочитала во всем порядок и стремилась к совершенству. Она любила окружать себя интересными людьми – и ей это удавалось. Интересные знакомства не всегда были результатом ее сознательных усилий. Наверное, все эти люди тянулись к самой яркой звезде на небосклоне светской жизни Нью‑ Йорка – всегда стоявшей немного особняком, красивой и модной, умной и деловой, – неподражаемой Фионе Монаган. Она притягивала интересных людей, словно магнит.

Последние гости ушли около двух ночи. Поблагодарив Джамала, Фиона отправилась спать. Она не сомневалась: Джамал уберет гостиную, а сотрудники приглашенной для обслуживания фирмы оставят кухню безукоризненно чистой.

Сэр Уинстон давно уже мирно похрапывал на своем любимом месте у нее в спальне. Храп его напоминал гул газонокосилки, но Фиона не обращала на это внимание: она многое прощала своему четвероногому другу. Сбросив сари, она надела рубашку, заботливо приготовленную для нее Джамалом, и через пять минут уже мирно спала, забравшись под одеяло.

В семь часов утра, как всегда, зазвонил будильник. Впереди Фиону снова ждал длинный день, полный забот. Сегодня сдавали августовский номер журнала, а на пять часов было назначено первое совещание по сентябрьскому номеру.

Фиона была поглощена чтением гранок, когда секретарша сообщила по селектору, что с ней хочет поговорить Джои Андерсон. Фиона хотела ответить, что слишком занята и разговаривать не будет, но вдруг почему‑ то передумала. Кто знает, может, он хочет сообщить ей что‑ то важное. Ведь во время их встречи обсуждались многие важные вопросы, на которые так и не были найдены ответы. Например, бюджет.

– Доброе утро, – зазвучал в трубке голос Джона. – Я не вовремя? Вы заняты?

Фиона засмеялась в ответ. Разве можно было найти в ее жизни время, подходящее для неторопливой, непринужденной беседы? Она все время была безумно занята, а вокруг всегда царил хаос.

– Да нет, все в порядке, – сказала Фиона в трубку. – Обычная горячка и сумасшедший дом. Мы сдаем сегодня августовский номер. И начинаем сентябрьский.

– Извините, я не собирался мешать вам работать. Просто вдруг захотелось сказать, как много значит для меня наша вчерашняя встреча, – голос его звучал по телефону ниже, чем ожидала Фиона, и она вдруг подумала с удивлением, что, пожалуй, звучит он очень даже сексуально. Вряд ли ей пришло бы в голову это слово, пожелай она описать Джона Андерсона. Но его голос по телефону… В нем было что‑ то очень‑ очень мужское. Фионе понравилось, что у Джона уже были готовы ответы па некоторые ее вопросы. Она любила тех, кто работает быстро. Джон Андерсон явно отнесся к их сотрудничеству очень серьезно и потратил немало времени на то, чтобы сегодня было что ей сказать. Фиона сделала кое‑ какие записи, а Джон обещал чуть позже прислать ей более подробную информацию по факсу. Фиона уже готова была распрощаться и заняться делами, как вдруг Джон Андерсон повернул разговор совсем в другую сторону. Фиона почувствовала, что он улыбается, а в его голосе вдруг зазвучали мальчишеские нотки.

Я знаю, что об этом договариваются заранее, и все же хотел пригласить вас сегодня на ленч. Только что у меня отменилась одна встреча. – На самом деле Джон планировал отменить эту встречу сам, если только случится чудо и Фиона Монаган согласится с ним пообедать. Джон думал об этой женщине все сегодняшнее утро, и ему хотелось снова увидеть ее. Все в ней интриговало и волновало Джона.

– Я… знаете ли… – Фиона была настолько ошарашена, что не сразу нашла, что ответить. Вообще‑ то вчера они успели обсудить все вопросы сотрудничества. Но она тут же сказала себе, что совсем неплохо было бы установить с этим человеком более тесные деловые контакты, постараться узнать его получше. – Вообще‑ то я не собиралась сегодня на ленч. Хотела пообедать прямо здесь. Сегодня столько работы… Если только совсем ненадолго… Я могу выйти в час пятнадцать, а на два тридцать у меня назначено совещание по сентябрьскому выпуску.

– Замечательно. Я знаю неподалеку от «Шика» одно кафе, где можно по‑ быстрому перекусить. Вам подойдет такой вариант? – Голос его звучал деловито и непринужденно, и Фиона отметила про себя, что ей импонирует отсутствие напыщенности и притворства. Ей многое нравилось в Джоне Андерсоне. Наверное, с ним будет приятно работать. Гораздо приятнее, чем она ожидала. Очень интересный человек, не похожий ни на кого из ее окружения. Пожалуй, она даже пригласит его на один из своих обедов, когда вернется из Парижа.

– Да, подойдет, – ответила она Джону. – Где встретимся?

– Буду ждать вас внизу в час десять. Не волнуйтесь, если будете опаздывать.

– Что ж, замечательно. Тогда до встречи.

«Не волнуйтесь, если будете опаздывать…»

Звучит замечательно! Фиона опаздывала всегда и везде. Ей надо было успеть в слишком много мест, и иногда это оказывалось невозможным. Частенько она появлялась в нужном месте минут на двадцать – двадцать пять позже назначенного времени.

Повесив трубку, Фиона отправилась на совещание. Эдриен уже вводил в курс остальных редакторов, и закончил он ровно в час пятнадцать. Фиона посмотрела на часы, собрала бумаги, взяла сумку и направилась к выходу.

– Ты куда? – поинтересовался Эдриен, улыбаясь. Совещание прошло отлично, к тому же им обоим нравился окончательный вариант августовского номера. – Я собирался заказать ленч в офис. Думал, ты поучаствуешь.

– Не могу, – покачала головой Фиона. – У меня ленч с нашим рекламным агентством. – Она чуть было не пригласила Эдриена с собой, но в последний момент передумала.

– Мне казалось, вы с Андерсоном обо всем поговорили вчера, – Эдриен удивленно поднял бровь. Он отлично знал: Фиона никогда не ходит ни с кем из посторонних на ленч просто так. Об обычной вежливости тут не могло быть и речи.

Сегодня он ответит на те вопросы, на которые еще не мог ответить вчера. – Интересно, кому она только что соврала – Эдриену или себе самой? Фиона чувствовала: их с Джоном ленч наверняка будет не только деловым. Что ж, она, пожалуй, не возражает. Джон Андерсон, несомненно, заинтересовал ее.

Джон ждал внизу в огромном черном «Линкольне» с водителем. Увидев Фиону, он широко улыбнулся. Сегодня на ней были розовые льняные брюки, белая блузка без рукавов и открытые босоножки. В таком наряде, с плетеной соломенной сумкой через плечо Фиона выглядела, словно собиралась на пляж.

В Нью‑ Йорке по‑ прежнему стояла чудовищная жара, но в машине было прохладно.

Фиона улыбнулась Джону Андерсону.

– Выглядите потрясающе, – сказал он, и в глазах его Фиона прочла неподдельное восхищение.

Кафе, про которое говорил Джон, было всего в нескольких кварталах, но в такую жару не могло быть и речи о том, чтобы отправиться туда пешком.

На Джоне был бежевый костюм, голубая рубашка и выглядевший чересчур серьезным черный галстук. Чисто деловой костюм контрастировал с непринужденным туалетом Фионы. Волосы ее были затянуты сегодня на затылке в пучок и заколоты шпильками из слоновой кости. Джону вдруг захотелось вынуть из ее прически эти шпильки и увидеть, как рассыплются по плечам Фионы ее роскошные рыжие волосы. Он тут же отогнал от себя эти мысли и постарался сконцентрироваться на том, что говорила Фиона.

Она рассказывала о совещании, которое только что провела, и Джон испугался, что Фиона вдруг поймет, что он не слушал и не запомнил ни слова из сказанного. Слава богу, шофер остановил машину возле кафе.

Народу было довольно много, но кафе Фионе понравилось. Здесь было чисто и уютно, а запахи будили аппетит и воображение. Фиона заказала себе салат и чай со льдом, а Джон – сандвич с ростбифом и чашку кофе. Глядя на Фиону, он пытался угадать, сколько ей может быть лет.

Он слышал, что ей за сорок, но выглядела она на десять лет моложе.

– Что‑ то не так? – спросила Фиона, поймав на себе его пристальный взгляд.

– Нет‑ нет, – поспешил заверить ее Джон и перевел взгляд на официанта, наливавшего ему в этот момент кофе.

Фиона была не похожа на женщину, которая стала бы смешивать работу с удовольствием. Джон и сам обычно не делал ничего подобного. Но в этой женщине было что‑ то волнующее, даже завораживающее. Он просто не мог перестать о ней думать. Фиона была соблазнительна и сексуальна, ничего для этого не делая специально. Сидя напротив за столом, глядя в ее зеленые глаза, было трудно, почти невозможно сосредоточиться на деле. Фиона и не подозревала о том, какие мысли бродят в голове у ее собеседника. Она вообще предпочитала не обращать внимание на то, какое впечатление производит на мужчин, слишком о многом ей обычно надо было переговорить с ними, чтобы обращать внимание на такие пустяки.

– Меня устраивают предварительные цифры, которые вы назвали сегодня утром, – сказала Фиона, принимаясь за салат.

А Джон подумал о том, какая у нее изумительная фигурка. Наверняка ограничивает себя в еде. Но при этом не выглядит истощенной. Еще Джон отметил про себя, что у нее сильные руки. Наверное, Фиона много плавает и играет в теннис. Меньше всего на свете его волновал сейчас рекламный бюджет журнала «Шик».

– Что вы делаете летом? – спросил Джон, после того как они бегло обсудили цифры. – Уезжаете отдыхать?

– Через две недели еду в Париж на Неделю высокой моды, – ответила Фиона. – Затем я обычно отправляюсь на недельку в Сен‑ Тропе. А потом – пора возвращаться, или я останусь без работы.

Фиона задорно улыбнулась, продолжая поглощать салат, и Джон рассмеялся.

– Сомневаюсь, что это возможно. Кстати, вы ездите на уик‑ энд в Хэмптон? – его всерьез интересовали подробности жизни Фионы.

– Иногда. Но чаще всего в выходные, увы, приходится работать. Все зависит от дел. Но я стараюсь вырываться на уик‑ энд. На День труда я обычно отправляюсь на острова. Но сейчас мне предстоит командировка – так что вернусь из Франции не раньше четвертого.

Показ мод – на что это похоже? – Джон не мог даже представить себе эти самые показы, а они интересовали его все больше и больше. Раз придется работать с модным журналом, нелишне изучить тематику досконально. Джон никогда в жизни не был на показе мод, тем более в Париже. Зато он прекрасно представил себе Фиону на этом мероприятии. Он вдруг поймал себя на мысли, что испытывает гордость – ведь главный редактор престижного журнала мод, с которым его компании предстоит сотрудничать, ни в чем не уступит топ‑ моделям, представляющим изысканные наряды, . Фиона сама была создана для обложки глянцевого журнала.

– О, показ мод в Париже – это нечто… восхитительное, совершенно сумасшедшее, при этом очень деловое, красивое и безумно интересное зрелище. Шикарные наряды, красивые модели. Конечно, модных домов сейчас стало меньше, чем раньше, но все равно шоу обещает быть великолепным. Теперь, когда вы стали рекламным портретом нашего журнала, вам просто необходимо побывать на таком мероприятии. Вам наверняка понравятся модели – всем мужчинам нравятся. Могу заказать вам приглашения. Может быть, ваши дочери тоже захотят поехать?

Возможно. – Джон отметил про себя, что ни разу не упоминал при разговоре с Фионой о Хилари и Кортни. Впрочем, может быть, он просто забыл. – Они не слишком интересуются модой, но от поездки в Париж вряд ли откажутся. Обычно летом мы уезжаем на ранчо в Монтане. Девочки обожают кататься на лошадях. Но не уверен, что мы сумеем туда выбраться в этом году. Обе устроились на лето подработать: Хилари – в Лос‑ Анджелесе, а Кортни – в лагере на мысе Код. Теперь, когда обе они учатся в колледже, стало все труднее выбираться в отпуск всем вместе.

Джону не хотелось говорить о том, что с тех пор, как умерла мать Хилари и Кортни, его семья проводит вместе куда меньше времени, чем ему хотелось бы. Каждый из них идет по жизни своим путем, хотя они и не теряют связи. Но ранчо в Монтане постепенно превращается в горько‑ сладкое воспоминание о прошлом. Сам Джон с удовольствием заменит поездку на ранчо чем‑ нибудь другим. Слишком многое там напоминает об умершей жене, о том счастливом времени, когда дочери были еще маленькими и все они проводили на ранчо целое лето.

– У вас есть дети, Фиона?

Джон вдруг подумал, что совсем ничего не знает об этой женщине, кроме того, что связано с ее работой и карьерой.

– Нет. И я никогда не была замужем. Впрочем, в наше время это не обязательно, чтобы обзавестись потомством. Большинство моих подруг, родивших детей, – не замужем. Но у меня детей нет. – Джон с удивлением отметил, что Фиону, похоже, вполне устраивает такое положение вещей.

– Извините, – смущенно улыбнулся он.

Извиняться тут не за что, – усмехнулась Фиона. – Я знаю, это ужасно – признаваться в таких вещах, но мне никогда не хотелось иметь детей. Наверное, па свете много людей, способных быть отличными родителями. Но что‑ то подсказывает мне, что я – не из их числа. Мне никогда не хотелось брать на себя такую ответственность – идти на риск в деле, в котором я ничего не смыслю.

Джону вдруг захотелось сказать ей, что не все еще потеряно, но он вовремя остановился.

– Если бы вы решились, то, возможно, удивились бы самой себе. Многих не сильно греет идея иметь детей, пока они не становятся родителями. Я тоже относился к этой мысли прохладно, пока не родилась Хилари. И быть отцом оказалось гораздо приятнее, чем я мог себе представить. Я обожаю своих девочек. И они относятся ко мне весьма терпимо, несмотря на неизбежный конфликт поколений. – Он помолчал несколько секунд, затем добавил: – Мы стали как‑ то ближе друг другу с тех пор, как умерла их мать. Хотя девочки уже взрослые и живут теперь своей жизнью. Но мы часто разговариваем по телефону и используем любую возможность увидеться.

После смерти матери дочери стали с ним гораздо откровеннее, ведь им больше некому было поверять свои маленькие тайны, не у кого спросить совета, некому задать вопросы, на которые их отец не всегда мог найти ответ.

– Как давно это произошло? – спросила Фиона. – Я о вашей жене. – Ей вдруг стало интересно, по‑ прежнему ли Джон Андерсон в глубоком трауре или успел смириться со своей потерей. Он говорил о своей жене без надрывного благоговения, но тепло и с какой‑ то мягкой грустью, и это наводило Фиону на мысль, что Джои уже научился жить с ощущением утраты близкого человека.

– В августе будет два года, – ответил Джон на ее вопрос. – Иногда кажется, что это очень много, иногда – что все случилось только вчера. Ей было всего сорок пять.

– Примите мои соболезнования. – Фиона не знала, что еще говорят в таких случаях, но соболезнования были абсолютно искренними: ей стало вдруг нестерпимо жаль Джона Андерсона.

– Принимаю, – улыбка его была теперь не озорной, а грустной. – Энни была очень хорошей женой и матерью. Сделала все, что могла, чтобы мы могли позаботиться друг о друге после ее смерти. Она давала мне примеры мужества в самых тяжелых обстоятельствах. Не уверен, что сумел бы быть таким сильным, окажись я на ее месте. Я всегда буду восхищаться ею. Она даже успела научить меня готовить. – Джон рассмеялся, и лицо его снова приобрело мальчишеское выражение. Фиона улыбнулась в ответ. Пожалуй, ей нравился этот мужчина. Гораздо больше, чем требовалось для их общего дела. Фиона поймала себя на том, что ее симпатия вообще не имеет никакого отношения ни к ее журналу, ни к рекламному агентству Джона.

– Похоже, ваша жена была необыкновенной женщиной.

Но вместо этих слов Фионе вдруг захотелось сказать ему, что он сам кажется ей совершенно необыкновенным мужчиной. Впрочем, представляя себе, как жена Джона, находясь при смерти, учит его готовить, она была растрогана до глубины души. И дочки у него наверняка очень хорошие, если похожи на свою мать и отца.

– Она была просто потрясающая, – сказал Джон. – Да ведь и вы, Фиона, необыкновенная женщина. У меня дух захватывает при мысли, какой огромной империей вы управляете. Вам постоянно приходится работать под давлением, ведь срок сдачи номера необходимо жестко соблюдать. Я бы уже через неделю заработал себе язву.

– Ну, вы бы наверняка быстро привыкли. Я обожаю свою работу. Думаю, мне даже нравится испытывать такие вот приливы адреналина. Иначе было бы скучно жить. А жесткие сроки не дают расслабляться. Впрочем, вы ведь тоже управляете своего рода империей.

Агентство Джона Андерсона было третьим по величине в мире, а до этого Джон Андерсон руководил еще более крупной компанией. И все же, перейдя на работу в это агентство, он только выиграл – оно имело просто замечательную репутацию и получило за последние годы несколько самых крупных профессиональных наград. А престиж многое значил в его профессии.

– Мне больше всего нравится наш лондонский офис, – признался Джон. – С удовольствием сбежал бы туда на пару лет. Кстати, несколько лет назад мне предлагали должность главы лондонского представительства, но я не мог перевозить Энн. Она уже была больна. И девочки не хотели расставаться со своими школами, а оставить их одних я не мог. Так что пришлось отказаться. А через два года я получил еще более выгодное предложение. И это произошло очень вовремя. Как раз когда я оправился немного от смерти жены и был готов жить дальше. А как насчет вас, Фиона? Готовы состариться в кресле редактора «Шика» или уже думаете о том, что станете делать после?

– Ну, в модном журнале состариться тебе просто не дадут, – улыбнулась Фиона. – Исключения крайне редки.

Ее учитель и предшественник удержался на своем посту до семидесяти, но это был поистине уникальный случай.

– Обычно здесь работают некоторое время, но я не думала пока о том, куда отправиться дальше. Пока что не хочется расставаться с «Шиком». Надеюсь, продержусь здесь еще несколько лет. Может, и больше, если повезет. А вообще‑ то мне всегда хотелось писать. Я мечтаю когда‑ нибудь написать книгу.

– Художественную или научно‑ популярную? – с интересом спросил Джон. Они успели закончить ленч, но никому не хотелось прерывать разговор и возвращаться к своим делам.

– Пока не знаю. Что‑ нибудь про мир моды как он есть. А потом – роман, действие которого происходит на том же фоне. В юности я писала рассказы и мечтала когда‑ нибудь превратить их в книгу. Забавно было бы попробовать, хотя и не уверена, что получится.

Джон и представить себе не мог, чтобы у этой женщины не получилось что‑ то из того, что она задумала. Зато он прекрасно представлял себе Фиону за компьютером, пишущую книгу. Фиона интересно рассказывала истории про мир, в котором жила и работала, она знала этот мир, знала его людей. В этом Джон уже успел убедиться. У Фионы Монаган наверняка должна получиться книга, которую многим захочется прочесть.

– А вы представляете себе, чем станете заниматься после рекламного бизнеса? Или вместо?

Ей все было интересно в этом человеке. Фиона сама удивлялась этому интересу. Похоже, они были на пороге каких‑ то очень личных отношений, определенно грозивших выйти за рамки рабочих. «Во всяком случае, то, что мы узнаем друг друга лучше, пойдет только на пользу совместной работе над рекламной кампанией „Шика“, – пыталась оправдать свой интерес Фиона.

– Честно? Нет, не думал, – ответил Джон на вопрос Фионы. – Никогда не занимался ничем, кроме рекламы. Может, это будет гольф? Далее представить себе не могу, что на свете есть жизнь помимо работы.

– Мы все время от времени так думаем, – согласилась с ним Фиона. – Иногда мне кажется, что я умру за своим письменным столом. Надеюсь, что не скоро, – добавила Фиона и тут же смутилась, вспомнив о жене Джона Андерсона и ее безвременной смерти. – У меня практически не остается времени ни на что, кроме работы.

– Что ж, по крайней мере, ваша работа позволяет ездить в разные чудесные места. Вроде Парижа и Сен‑ Тропе. Не самый плохой вариант, не так ли?

– Да уж, – Фиона улыбнулась. – Во Франции просто чудесно. А в Сен‑ Тропе я надеюсь выкроить пару дней, чтобы провести их на яхте со своими друзьями.

– Ну вот, теперь я завидую вам по‑ настоящему, – признался Джон, оплачивая чек.

Очень жаль, но пора и Фионе возвращаться в офис, и ему тоже.

– Может быть, надумаете поехать и посмотреть на все своими глазами? Дайте знать, если захотите, чтобы я заказала вам билеты на показы.

– И на какие числа они назначены? – оживившись, спросил Джон.

Еще вчера ему не пришло бы в голову отправиться в Париж на показ мод. Это будет что‑ то новенькое! Если вообще будет. Что вряд ли – рабочий график Джона был очень напряженный.

– Последняя неделя июня, но самые интересные дефиле в первые дни июля, – ответила Фиона. – Это потрясающе! Особенно когда всех знаешь. Но даже если попадешь па показы в первый раз – впечатление незабываемое!

– Вы меня просто заинтриговали, Фиона. Первого июля у меня важная встреча в Лондоне. Если удастся выкроить денек‑ другой до или после, я дам вам знать.

Они продолжали разговор и на улице, направляясь к машине Джона. Жара, казалось, стала совершенно нестерпимой.

– Спасибо за ленч, – сказала Фиона, с облегчением усаживаясь в прохладный салон машины рядом с Джоном. Через пять минут они подъехали к офису.

– Все было чудесно. Спасибо, Джон. Я снова чувствую себя человеком. Человеком, готовым к работе. Мои сотрудники наверняка будут вам благодарны – сегодня я буду добродушна и терпима. Обычно я пропускаю ленч, что заметно отражается на моем поведении.

– Нам надо что‑ то предпринять по этому поводу, – улыбнулся Джои. – Очень нездоровая привычка. Честно говоря, я и сам этим грешу, – добавил он топом заговорщика. – Но сегодня, сидя рядом с вами, я подумал о том, что ленч – отличное изобретение человечества. Думаю, нам надо будет это повторить.

Улыбнувшись на прощание Джону Андерсону, Фиона отправилась в свой офис, а Джон поехал к себе, не переставая думать о ней. Фиона Мопаган была потрясающей женщиной – красивой, умной, элегантной. И в то же время было в ней что‑ то смутное, даже пугающее. Джон и себе не мог бы объяснить, отчего возникло это ощущение. Впрочем, он чувствовал себя вовсе не напуганным, а скорее заинтригованным. Впервые за последние два года он встретил женщину, на которую ему захотелось взглянуть еще и еще раз. А на Фиону Монаган, черт побери, стоило взглянуть!

Глава 2

Примерно через неделю после ленча с Джоном Андерсоном Фиона изнывала от жары на пляже, где проходила фотосессия, очень важная для журнала «Шик», в которой участвовали шесть самых знаменитых топ‑ моделей мира и четверо известных дизайнеров. Фотографии делал модный фотограф Генрих Зефф, специально прилетевший из Лондона с четырьмя ассистентами, девятнадцатилетней женой и полугодовалыми близнецами. Поначалу все шло отлично, и Фиона не сомневалась, что фотографии будут потрясающие, но неожиданно съемки превратились в настоящий кошмар. Модели оказались донельзя привередливы и несносны каждая на свой манер. Одна из них нюхала кокаин, двое были любовницами и то и дело начинали выяснять отношения прямо перед камерой, а самая знаменитая из всех изнуряла себя голодом, поэтому через три дня она упала в обморок прямо на площадке, и врачи, приехавшие приводить ее в чувство, поделились со всеми по секрету, что у девушки после перенесенного моно‑ нуклеоза барахлит печень. Моделям пришлось сниматься на пляже в роскошных мехах под палящим солнцем. Девушки буквально умирали от жары. Фиона наблюдала за съемкой, стоя по колено в воде и обмахиваясь огромной соломенной шляпой. Когда в сотый раз за день зазвонил ее мобильный телефон, Фиона не удивилась. Наверняка в редакции не могут решить без нее очередной дурацкий вопрос. Все сотрудники на ушах стояли, готовя сентябрьский номер. Л съемки, которые проводились сегодня, делались уже для следующего, октябрьского. График пришлось нарушить из‑ за великого Зеффа – он смог выбраться в Нью‑ Йорк только сейчас. На все лето время его было расписано по часам.

Итак, у Фионы снова звонил телефон, но на этот раз звонили не из редакции. Это был Джон Андерсон.

– Привет, как дела? – он постарался придать голосу как можно более легкомысленное выражение, и это ему удалось, хотя день выдался просто сумасшедший. В течение нескольких часов Джон обрабатывал одного крупного клиента, грозившего сменить агентство. В конце концов клиент остался с Андерсоном, но при этом Джон чувствовал себя как рыба, выброшенная на берег в жаркий день. – Я не вовремя? – заволновался Джон.

Фиона лишь хмыкнула в ответ.

Одна из моделей только что отключилась от жары, а другая кинула в Зеффа бутылкой минеральной воды из‑ за того, что не попала в кадр.

– Нет, вовсе нет, – сказала Фиона в трубку, думая о том, что, если бы у нее было ружье, она с удовольствием перестреляла бы их всех. – Время выбрано отлично. Мои модели выпадают в осадок одна за другой, устраивают истерики, , одна из них только что запустила чем‑ то тяжелым в фотографа, все мы тут скоро получим солнечный удар, а тепловой шок уже получили, а юная жена этого фотографа нянчится рядышком с грудными близнецами, которые всю неделю не замолкают ни на минуту. В общем, обычный рабочий день.

Джон рассмеялся, снова восхищаясь непосредственностью Фионы и ее чувством юмора.

Для Фионы же описанная ситуация действительно была чуть ли не стандартной. Ее плата за успех и благополучие. Наверное, не самая высокая…

– А что у вас? Надеюсь, день был не такой плохой? – поинтересовалась она у Джона.

– Теперь, когда вы рассказали о вашем рабочем дне, мне уже кажется, что у меня не так уж все плохо. С раннего утра я вел мирные переговоры. Вроде бы успешно. Кажется, мы победили. А потом я вдруг решил, что должен позвонить вам и спросить, не согласитесь ли вы съесть вместе по гамбургеру по дороге домой.

Ответом Джону был звонкий смех Фионы.

– О, я с удовольствием. Вот только в данный момент я стою по пояс в Атлантическом океане на тридцатипятиградусной жаре на одном из пляжей Лонг‑ Айленда, в каком‑ то чертовом затрапезном городишке, где нет ничего, кроме боулинга и дешевого кафе. И если все будет идти такими же темпами, пробудем мы здесь до завтрашнего утра. Если бы не это, ваше приглашение непременно было бы принято, Джон. В любом случае спасибо.

– Что ж, отложим до следующего раза. Когда вы планируете закончить?

– После захода солнца, когда бы оно ни зашло. Думаю, сегодня будет самый долгий день в году. И самый безумный. Я поняла это еще днем, когда две наши модели подрались, а одна девица упала в обморок от жары.

– Да. Вашей работе не позавидуешь. Я не очень мешаю вам, Фиона?

– Нет. Я рада отвлечься. У нашего гения – фотографа Зеффа – очень напряженный график. И он не собирается мириться с капризами наших девиц. Грозится уехать, не закончив. И ждет, когда я заставлю всех вести себя прилично. Очень надеюсь, мне это удастся.

Джон мало что понимал в работе Фионы. Раньше ему казалось, что главный редактор журнала мод сидит за своим письменным столом и пишет легковесные статейки про новые тенденции в моде, про модных кутюрье. Оказывается, все гораздо сложнее, хотя и писать Фионе тоже приходилось немало. Но на ней лежала ответственность за работу других, она отвечала за содержание, образ и стиль журнала. Фиона управляла своей маленькой империей железной рукой. Она строго держала в рамках бюджет. Хозяева журнала имели в ее лице одного из самых ответственных в финансовом отношении главных редакторов. Несмотря на огромные расходы, журнал всегда был на отличном счету у финансовых и налоговых органов и приносил весьма солидную прибыль во многом благодаря Фионе, блестяще умевшей сочетать экономию средств с высоким качеством.

– Вы всегда лично присутствуете на фотосессиях? – спросил Джок.

– Нет, не всегда, – ответила Фиона. – Обычно фотосессии организуют младшие редакторы. Я приезжаю только в особо трудных случаях. А сейчас как раз такой. Зефф – звезда в своей профессии. А девицы – в своей. И вот нашла коса на камень.

– Они рекламируют купальники? – Джону явно не хотелась завершать разговор.

– Нет. Меха.

– Меха?! – изумился Джон. – Как же они выдерживают в такую жару?!

– С трудом, – признала Фиона. – Мы стараемся охладить бедняжек, как только они снимают манто. Слава богу, никто не умер от жары. Но, возможно, у нас еще все впереди.

– Надеюсь, вам‑ то не приходится надевать шубу из солидарности с ними? – поддразнил ее Джон.

– Нет. Я в бикини и не вылезаю из воды. Д жена фотографа весь день проходила абсолютно голая с детьми на руках.

– Звучит экзотично. – Джон попытался представить себе красивых женщин, обнаженных или одетых в меха. И Фиону в купальнике, разговаривающую с ним по мобильному телефону. – Да, мой рабочий день совсем не похож на ваш. Экзотики, конечно, нет, но порядка больше.

– Пожалуй – признала Фиона, внимательно вглядываясь в происходящее на площадке. Генрих Зефф отчаянно размахивал руками, стараясь привлечь внимание Фионы. Фотограф хотел сменить место для последнего снимка, но все модели, кроме одной, возражали и требовали дать им хоть немного передохнуть. И фотограф справедливо считал, что уговорить их должна Фиона.

– Похоже, мне пора идти, – сказала она в трубку. – Индейцы подняли восстание против вождя. Не знаю, кого жалеть больше – его, их или себя. Я перезвоню вам, – вдруг, сама не зная почему, добавила Фиона. – Может быть, завтра, идет?

– Я сам позвоню вам, – торопливо произнес Джон Андерсон в трубку.

Похоже, Фиона его уже не услышала. Джон еще некоторое время неподвижно сидел в своем кресле, размышляя. Да, надо признать, что их жизни разделяет пропасть. Хотя рядом с ним – в художественном отделе его агентства – работали люди, ведущие похожий образ жизни. Сам Джон никогда не присутствовал на фотосессиях. Директор агентства был по горло занят переговорами с новыми клиентами, попытками удержать старых, а также надзором за ходом рекламных кампаний, особенно за расходованием бюджетов. Это было его епархией, а в работу креативщиков Джон предпочитал не вмешиваться. Но мир, в котором жила Фиона Монаган, незнакомый и непонятный, интриговал и возбуждал любопытство. Этот мир казался Джону волнующим и захватывающим.

Сама Фиона, которая в этот момент помогала ассистентам собирать аппаратуру Генриха Зеффа, в то время как он успокаивал свою юную супругу, бьющуюся в истерике под крик близнецов, вряд ли согласилась бы с мнением Джона.

Девушки‑ модели расслабились под зонтиками, попивая тепловатый лимонад, и ворчали, лениво угрожая бросить все это к чертовой матери. Они названивали по сотовым телефонам своим агентам, надеясь добиться пересмотра расценок. Девицы трещали наперебой, что никто не предупредил их о том, как долго придется сниматься. И о том, что придется надевать меха. Одна из моделей решила пойти на принцип и грозилась сдать их всех ассоциации борьбы против жестокого обращения с животными, которая не преминет устроить пикеты перед зданием «Шика», как уже не раз случалось в прошлом, когда на страницах журнала появлялась реклама меховых изделий.

Прошло не меньше часа, прежде чем все было готово к съемке на новой натуре, в полукилометре от прежнего места. Солнце почти скрылось за горизонтом. Все же у них оставалось время еще на один кадр, и Генрих лихорадочно расставлял всех по местам, а ассистенты удаляли с пляжа последних отдыхающих. Жена фотографа наконец успокоилась и мирно спала в машине вместе с близнецами.

Только сейчас Фиона поняла, как сильно она устала за этот день. Только к половине девятого удалось собрать всю аппаратуру, заставить всех одеться и покинуть пляж. Девушки рассаживались в шикарные лимузины, нанятые для них журналом. Фургончик с едой уже уехал вслед за Генрихом Зеффом и его семейством. Фиона покидала поле боя последней. Она заранее арендовала небольшую машину с шофером и теперь могла наконец закрыть глаза и откинуться на спинку сиденья. Домой Фиона приехала к одиннадцати. Впрочем, в дороге ее отношение к происходящему успело поменяться. Пожалуй, сегодняшний день прожит не зря. Фиона была уверена, что снимки получились отлично и, глядя на голливудские улыбки моделей, никто не сможет представить себе, чего стоила им эта фотосессия.

И все же, поднимаясь к себе в спальню, Фиона чувствовала себя постаревшей лет на десять. Она устало улыбнулась, глядя на сэра Уинстона, мирно храпящего посреди хозяйской кровати. Можно было только позавидовать беззаботной жизни ее любимца. Фиона устала слишком сильно, чтобы обедать и чтобы вообще спускаться в кухню. Ей не хотелось даже пить. От лимонада, который она пила целый день, у нее была теперь сильная изжога. Когда зазвонил телефон, Фиона некоторое время продолжала сидеть, уставясь в одну точку. У нее не было сил тянуться к сумочке и искать телефон в ее недрах. Фиона знала: еще несколько звонков – и подключится автоответчик. И пусть себе. Однако в последнюю секунду она сообразила, что это может звонить Зефф, чтобы сообщить ей о возникших проблемах. Может, они попали по дороге в город в аварию или потеряли весь отснятый материал? Господи, когда же кончится этот ужасный день?

– Да? – безжизненным голосом произнесла Фиона, найдя наконец трубку.

– О боже! – услышала она голос Джона. – Вы едва говорите! А сами вы как? Устали? Живы?

– Скорее нет, – пожаловалась Фиона, радуясь про себя тому, что это не Генрих. То, что кому‑ то еще интересно, как она чувствует себя после изматывающего дня, тронуло Фиону. Ведь уже давно ее никто не спрашивал, устала ли она.

– Мне очень жаль, Фиона… вы спали? Я разбудил вас?

– Нет‑ нет! Простите за неласковый прием. Я думала, что это звонит кто‑ то из наших, чтобы сообщить о какой‑ нибудь засвеченной пленке или других неприятностях. Испугалась, что все наши сегодняшние мучения пойдут насмарку. А вообще‑ то я только что вернулась.

– Вы работаете на износ, – в голосе Джона звучало искреннее участие.

Он действительно сочувствовал Фионе, доработавшейся до такого состояния, что к вечеру у нее уже не остается сил даже на разговор.

– Что делать, – со вздохом ответила Фиона. – Но ведь именно за это мне и платят такие деньги. – Она вытянулась на кушетке и закрыла глаза. Сэр Уинстон приоткрыл один глаз, увидел, что хозяйка рядом, и снова мощно захрапел. Фиона улыбнулась привычным звукам, напоминавшим рокот моторов «Боинга», заходящего на посадку. Джон тоже услышал этот странный звук.

– Что это? – удивился он. – Похоже, вы взяли в руки бензопилу?

Что ж, Джон был недалек от истины.

– Просто тут рядом сэр Уинстон…

– Кто это такой? – изумился заинтригованный Джон.

– Это… моя собака!

– И эти безумные звуки издает ваша собака? Боже мой! Да кто у вас там? Или что с ним?

– Ну, некоторые мои друзья считают, что в этом – часть его обаяния. Сэр Уинстон – английский бульдог. Когда я жила в многоквартирном доме, соседи снизу все время жаловались. Они были уверены, что я включаю какие‑ нибудь странные приборы. Никак не хотели поверить что это собака, пока я не пригласила их к себе как‑ то вечером, когда милый песик уже заснул.

– Но вы же не спите с ним в одной комнате? Джон был уверен, что просто невозможно заснуть под этот ужасный рокот.

– Ну конечно, он спит в моей спальне, – ответила Фиона. – Ведь сэр Уинстон – мой лучший друг. Мы вместе уже четырнадцать лет. Это самые длительные отношения в моей жизни. И самые приятные.

По тону Фионы было слышно, что она гордится своим питомцем.

– Что ж, очень интересная тема. Стоит обсудить ее еще раз, когда вы не будете такой усталой. Я позвонил узнать, как вы добрались до дома. И спросить, не пообедаете ли вы со мной завтра вечером.

Джон был твердо намерен увидеться с Фионой еще раз до ее отъезда в Париж. Он со дня их первой встречи беспрестанно думал об этой женщине.

– А какое завтра число? – спросила Фиона. Господи, как же она чудовищно, смертельно устала сегодня!

– Двадцать второе, – ответил Джон и поспешил добавить: – Я понимаю, что таких занятых людей, как вы, приглашают на обед заранее, но и у меня была кошмарная неделя. И назавтра был назначен обед с одним партнером. Слава богу, его отменили!

Джону приходилось ублажать, своих клиентов практически каждый вечер, и он всегда страшно радовался, если вдруг удавалось урвать время для себя.

– Черт побери! – Фиона вспомнила, что на двадцать третье она пригласила гостей. – Завтра я никак не могу. – И тут ей вдруг пришло в голову включить Джона Андерсона в число приглашенных. Конечно, в их компании он будет инородным телом, но Фионе понравилась эта идея. Если только она понравится и Джону. – Я пригласила друзей на обед. Люблю устраивать иногда неформальные вечеринки. И, как всегда, все решаю в последнюю минуту. Я задумала это дело на прошлой неделе. Из Праги приезжают мои друзья‑ музыканты. Будут еще несколько художников, которых я не видела лет сто. Еще один из моих редакторов. И не помню, кажется, кто‑ то еще. Все скромно. На стол подадут только пасту и салат.

– Только не говорите мне, что вы еще и готовите! – в голосе Джона звучало такое неподдельное потрясение, что Фиона рассмеялась.

– Нет, я никогда не готовлю, если можно этого избежать. У меня есть для этого специальный человек.

На сей раз Фиона решила не прибегать к услугам агентства по обслуживанию, и все для предстоящей вечеринки готовил Джамал. Фиона решила, что, если не будет очень жарко, она усадит своих гостей на открытой веранде. Там было просто чудно теплыми летними ночами. А Джамал делает потрясающую пасту. Он хотел сварить паэлью, но у Фионы вызвали недоверие приготовленные для этого моллюски, и она велела Джамалу приготовить пасту. Когда вино льется рекой, гостям не очень‑ то важно, что будет подано к вину.

– Хотите прийти? – предложила Фиона с энтузиазмом. – Стиль неформальный – джинсы и рубашка или что‑ то в этом роде. Никаких галстуков.

Фиона с трудом могла представить себе Джона без галстука.

– Звучит заманчиво. Вы часто собираете гостей?

Когда есть время. Впрочем, в последнее время все чаще и тогда, когда его нет. Я люблю встречаться с друзьями. К тому нее практически каждую неделю в Нью‑ Йорк приезжает кто‑ нибудь интересный. А вы устраиваете вечеринки, Джон?

Фиона до сих пор не имела ни малейшего понятия, что представляет собой личная жизнь этого человека. Она знала только, что Джон Андерсон любит путешествовать вместе со своими дочерьми. Что теперь случается нечасто. Об остальном он не проронил ни слова.

– Я устраиваю только деловые обеды в ресторанах, – признался Джон. – Это не слишком весело. А дома я ничего не устраивал с тех пор, как умерла жена. Она тоже очень любила вечеринки.

Да, в этом его жена и Фиона были похожи. Хотя стиль у них был совершенно разный. Энн Андерсон устраивала маленькие тихие домашние вечеринки для друзей в Гринвиче. Они переехали в город только в последние годы, когда Энн поставили страшный диагноз, чтобы быть поближе к клинике. Но к тому моменту его Энн была слишком слаба, чтобы устраивать вечеринки. Андерсоны провели последние годы в той квартире, где сейчас продолжал жить Джон. Теперь эта квартира полна тяжелыми воспоминаниями, Джону никогда не пришло бы в голову приглашать своих друзей к себе домой. Но он не стал говорить об этом Фионе.

– Непросто устраивать обеды или вечеринки, когда живешь один, – пожаловался он и тут же почувствовал себя неловко. Ведь Фиона одинока и всегда была одна, что не мешало ей любить гостей и веселье. Ничто не остановит Фиону Монаган, ничто не помешает этой удивительной женщине жить так, как ей хочется. И это в ней нравилось Джону.

– Вам надо относиться к таким вещам проще, – посоветовала она. – От одиноких людей не ждут в этом плане ничего особенного, поэтому главное – общение, от которого можно получить удовольствие. Иногда чем меньше тратишь времени и сил на подготовку, тем оживленнее проходит вечеринка. Я зачастую отдаю предпочтение импровизации.

Тут Фиона немного лукавила. На самом деле она организовывала свои знаменитые вечеринки куда тщательнее, чем пыталась показать. Ей очень хотелось, чтобы со стороны все выглядело непринужденным экспромтом – в этом была часть очарования ее вечеринок, но, как известно, лучший экспромт – хорошо подготовленный.

– Так вы придете ко мне завтра? – как можно непринужденнее поинтересовалась Фиона.

Ей очень хотелось, чтобы Джон пришел. Состав гостей на этот раз был еще более пестрым, чем обычно, и Фионе вдруг стало интересно, как отреагирует Джон Андерсон на ее окружение. Кто из присутствующих вызовет у него симпатию, а кто покажется чересчур экзотичным?

– Я с удовольствием приду, – с нескрываемой радостью ответил Джон. – В какое время надо появиться?

– В восемь. До семи у меня совещания на работе. Так что придется нестись домой галопом, чтобы успеть до прихода гостей.

Это было для нее вполне обычным делом, но Джон Андерсон об этом не знал.

– Принести с собой что‑ нибудь? – спросил он скорее из вежливости, прекрасно понимая, что вечеринка в доме этой женщины наверняка будет организована самым тщательным образом. Фиона явно не из тех, кто оставит на волю случая даже незначительные детали. Иначе ей вряд ли удалось бы достигнуть своего теперешнего положения.

– Ничего не надо – приходите сами. Итак, до завтрашнего вечера.

– Спокойной ночи, Фиона.

Фиона неторопливо переоделась в ночную рубашку и пошла чистить зубы, неотступно думая о Джоне Андерсоне. Ей нравился этот человек, она явно испытывала к нему нечто большее, чем просто симпатию, хотя Джон был не похож на мужчин, которые нравились ей до сих пор. В молодости Фионе случалось встречаться с добропорядочными джентльменами, но в последние годы ее привлекали натуры артистичные – творческие личности, увы, с массой дурных привычек. Что ж, может быть, пора остепениться и поменять вкусы. Все‑ таки уже не девочка, а весьма значительная персона.

Она все еще думала о Джоне, заползая под одеяло рядом с мирно храпящим сэром Уинстоном, который с тяжелым вздохом перевернулся на другой бок и захрапел еще громче. Ну что же, Фиона всегда отлично засыпала под его храп.

Как всегда, она вскочила в семь, проснувшись от назойливого трезвона будильника.

Выпустив сэра Уинстона в сад, Фиона приняла душ, просмотрела свежую газету, выпила чашку кофе, сделала лицо, оделась и поехала на работу.

Впереди был еще один бесконечный день в «Шике».

Большую часть дня Фиона провела с Эдриеном. Они решали множество вопросов, связанных со следующим номером, просматривали фотографии нескольких фотосессий, организованных на прошлой неделе. Фионе не терпелось увидеть работы Генриха Зеффа. Они наверняка будут потрясающими, как все, что делал этот знаменитый фотограф. Эдриен был одним из ее сегодняшних гостей. Фиона не стала говорить ему о том, что пригласила Джона Андерсона. Эдриен наверняка не отказал бы себе в удовольствии прокомментировать эту новость, с него сталось бы начать выяснять, почему такая мысль вообще пришла ей в голову. А Фионе, которая и сама не знала пока что ответа на этот вопрос, совершенно не хотелось обсуждать его с посторонними. Даже с Эдриеном. Она сама ни в чем не была уверена. Ей требовалось время, чтобы разобраться в самой себе. Фионе вообще не хотелось пока придавать всему этому слишком большое значение. Возможно, между ней и Джоном Андерсоном возникла лишь мимолетная взаимная симпатия, из тех, что не ведут ни к чему большему. Скорее всего они останутся добрыми друзьями. Они такие разные, так по‑ разному устроены их жизни, что Фионе очень трудно представить себе иной вариант развития событий.

Став любовниками, они, скорее всего, довели бы друг друга до сумасшествия взаимными претензиями и объяснениями. Нет, уж лучше им остаться друзьями! Фиона продолжала повторять себе это, вернувшись домой. Она забежала в кухню взглянуть одним глазом на то, как Джамал перемешивает в огромной миске салат и готовит чесночный хлеб. Он уже успел приготовить канапе, и Фиона с удовольствием засунула в рот небольшой бутербродик. На Джамале были легкие розовые шаровары и золотые индийские сандалии. Видимо, он решил, что рубашка сегодня ни к чему. Большинство друзей Фионы давно привыкли к экзотичным нарядам Джамала. Пожалуй, и сам Джамал придавал определенное очарование ее сборищам. Но идея появиться среди гостей без рубашки даже Фионе показалась сомнительной, и она поделилась своими опасениями с Джамалом.

– Тебе не кажется, что без рубашки – это уж слишком неформально? – словно невзначай поинтересовалась Фиона, покушаясь на второе канапе.

– Но сегодня слишком жарко, чтобы что‑ то надевать, – возразил пакистанец, ставя в духовку противень с хлебом.

Взгляд Фионы упал па висевшие в кухне часы, и она поняла, что в ее распоряжении осталось всего сорок минут, чтобы переодеться и привести себя в порядок.

– Ладно, – кивнула она Джамалу. – Только уж шаровары, пожалуйста, не снимай.

Один раз Джамал появился среди ее гостей в разукрашенной камнями золотой набедренной повязке. Фиона тогда просто онемела от удивления. Джамал был очень расстроен, что ему пришлось переодеваться.

– Кстати, твои сандалии мне очень нравятся, – сказала она. – Где взял такие?

Фионе казалось, что она уже где‑ то видела похожую обувь, но никак не могла вспомнить где.

– Так ведь это ваши. Я нашел их в большой коробке в степном шкафу. Вы никогда их не носите. Вот я и подумал: почему бы не одолжить их на сегодня. Не возражаете?

Джамал спросил это с таким невинным видом, что Фиона рассмеялась.

– То‑ то я смотрю, твоя обувь показалась мне знакомой. Впрочем, кажется, эти сандалии были мне великоваты. Если хочешь, можешь оставить их себе. Тебе они идут больше.

Это были рекламные образцы известной фирмы, изготовленные год назад специально для фотосессии «Шика».

– Спасибо, – лучезарно улыбнулся Джамал, пробуя салатную заправку.

Фиона поторопилась наверх.

Через полчаса она снова спустилась в кухню. Теперь на Фионе были белые шелковые брюки, тоненькая золотистая блузка, огромные серьги с бриллиантами, золотые босоножки на высоких каблуках. А волосы Фиона заплела в косу.

Пакистанец уже начал раскладывать салфетки и расставлять посуду на столе в саду. Кругом были цветы и свечи. Фиона велела также бросить на пол веранды мягкий плед на случай, если кто‑ нибудь из гостей захочет усесться прямо на полу. Едва Фиона успела включить музыку, появились и первые гости. В кутерьме последних дней она успела забыть, кого пригласила на эту вечеринку. Пришлось подняться наверх и свериться с записями. Как всегда – обычный список необычных гостей: художники, писатели, фотографы, модели, адвокаты, врачи, музыканты, приехавшие из Праги. Парочка бразильцев, с которыми Фиона познакомилась совсем недавно. Двое итальянцев, приятельница одного из них, говорящая по‑ французски. Причем музыканты из Праги обнаружили, что эта женщина говорит и по‑ чешски. Оказывается, ее отец был французом, а мать – чешкой. Редкое, однако, сочетание. Разглядывая своих гостей, Фиона вдруг наткнулась взглядом на Джона Андерсона, рассеянно бродившего среди этой пестрой толпы в безукоризненно отглаженных джинсах и белой крахмальной рубашке. Фиона заметила и его дорогие мокасины. Черт побери, в джинсах и рубашке Джон выглядел таким же безнадежно консервативным, как и в костюме. Несмотря на отсутствие воображения, которое он так очевидно продемонстрировал в выборе одежды, Фионе понравилось, как он выглядит. Джон смотрелся мужественно и элегантно, он казался серьезным и собранным. И Фиона вынуждена была признаться себе, что теперь эти качества даже импонируют ей. Это было неожиданное открытие. А когда Джон подошел поздороваться и поцеловал ее в щеку, Фиона решила, что запах его туалетной воды ей, пожалуй, тоже нравится. Или дело не только в запахе?

Джон, в свою очередь, оценил ее духи. Впрочем, это был не вопрос выбора: Фиона душилась последние двадцать лет одним и тем же ароматом, специально изготовленным для нее в Париже. Эти духи были чем‑ то вроде подписи или визитной карточки Фионы Монаган. Все, кто знал Фиону, могли отличить этот запах в любой толпе, а те, кто не был в курсе дела, всегда делали ей комплименты по поводу умения выбирать духи. Аромат был теплым и в то же время достаточно свежим, с почти неуловимой пряной нотой. Фионе нравилось, что духи не имеют названия. Любимый аромат принадлежал ей и только ей. Эдриен как‑ то назвал этот запах «Фиона – номер один», за что польщенная Фиона помогла ему выбрать и заказать собственный запах туалетной воды у тех же парфюмеров.

Эдриен тоже был среди гостей. Он пристально наблюдал за тем, как Фиона здоровается с Джоном Андерсоном и представляет его другим гостям. На Эдриене были сегодня белые джинсы, футболка и красные сандалии из крокодиловой кожи, изготовленные специально для него известным дизайнером обуви. Когда дошла очередь до Эдриена, Фиона с удовольствием представила его, назвав самым стоящим редактором «Шика».

– Все время мне льстит, вместо того чтобы поднять зарплату, – поддразнил Фиону Эдриен, и она поняла по выражению его лица: он готов взять Джона Андерсона под крылышко. Как и Фионе, ему импонировал стиль Джона – строгое, несколько консервативное обаяние плюс уверенность в себе. К тому же от Эдриена не укрылось, как смотрела на этого человека Фиона. Она стояла рядом с Джоном Андерсоном, а толпа гостей словно клубилась вокруг них.

– Довольно пестрая коллекция, – тихо произнес Джон, когда никого не было рядом: Эдриен как раз покинул их и подошел к одному из чешских музыкантов.

– Да, – согласилась Фиона. – Чуть более пестрая, чем обычно. Но мне так нравится. Более серьезные обеды я устраиваю зимой. А лето – отличный повод для сумасбродства.

Джон кивнул, соглашаясь, хотя сам думал о том, что ему никогда еще не приходилось бывать на подобных сборищах. Дом Фионы оказался таким красивым, теплым и гостеприимным! Казалось, что в каждом углу спрятано маленькое сокровище – кругом стояли забавные, но изысканные безделушки, которые Фиона привозила из многочисленных путешествий.

Фионе вдруг показалось, что Джон высматривает кого‑ то в толпе.

– А где электропила? – спросил он в ответ на вопросительный взгляд хозяйки.

– Какая еще пила?

– Ну, тот парень, что храпел прошлой ночью в вашей спальне.

Сэр Уинстон? – рассмеялась Фиона. – О, старый ворчун наверху. Он не любит гостей. Сэр Уинстон считает, что именно он – хозяин этого дома. Иногда мне кажется, что он прав. Хотите с ним познакомиться?

Фионе было приятно, что Джон спросил ее о сэре Уинстоне.

– А он не будет возражать? – серьезно спросил Джон.

– Сочтет за честь, – заверила его Фиона, радуясь прекрасному предлогу показать Джону Андерсону свой дом.

Гостиная, столовая и кухня находились на первом этаже, а на втором – небольшая библиотека и комната для гостей. Все было оформлено в шоколадно‑ карамельных тонах с пятнами белого и красного. С первого взгляда было видно, что из отделочных материалов хозяйка этого дома предпочитает велюр, шелк и мех. Чего стоили одни только эксклюзивные бежевые шторы с отделкой из красного меха.

Спальня и маленькая гостиная Фионы находились на третьем этаже, вместе с небольшим кабинетом, который Фиона использовала, работая дома, что, впрочем, случалось нечасто. Это был отличный дом, прекрасно подходивший своей хозяйке. На третьем этаже была когда‑ то еще одна спальня, которую Фиона, въехав сюда, превратила в огромную гардеробную, так как ей все время не хватало места в шкафах в спальне.

Дойдя до середины лестницы, Джон услышал негромкое урчание. А когда они вошли в спальню Фионы, стены которой были обтянуты бежевым шелком, Джон увидел пса на кровати – того счастливца, которому разрешалось совершенно безнаказанно храпеть в спальне самой Фионы Моиаган. Сэр Уинстон мирно спал и даже ухом не повел при их приходе. Фиона легонько потрепала его по загривку, и старый лентяй нехотя открыл глаза. С тяжелым стоном он посмотрел на Джона, затем голова его снова рухнула на кровать, а глаза закрылись. Никаких попыток познакомиться. Похоже, Джон Андерсон был ему решительно безразличен.

– Он похож на стареющего джентльмена, – улыбнулся Джон. – И присутствие в вашей спальне постороннего мужчины его, похоже, совершенно не волнует.

Вообще‑ то, пес понравился ему. Джон с улыбкой смотрел на раскинувшегося на. кровати сэра Уинстона, рядом с которым лежала его любимая игрушка. Со стороны кровати снова послышался оглушительный храп.

– Этот парень знает, кто хозяин в доме, и уверен, что ему не о чем беспокоиться. Это его королевство, а я – его рабыня.

– Этому парню определенно повезло. – Джон, продолжая улыбаться, окинул взглядом спальню. На стенах висели в серебряных рамках фотографии Фионы со знаменитостями – известными политиками, звездами кино и даже с двумя президентами. Фиона показала свою самую любимую фотографию тех времен, когда она только начинала карьеру в «Шике», – с Жаклин Кеннеди.

Спальня Фионы, как и весь дом, была элегантной и женственной. Во всем, даже в мелочах, присутствовал ненавязчивый, деликатный стиль. Фиона никогда не делила свой дом и свой мир ни с кем. Словом, Джон в полной мере ощутил, что находится в доме истинной женщины.

– Мне нравится ваш дом, Фиона, – признался он. – Красиво, удобно и элегантно. И главное, во всем чувствуется стиль – ваш стиль, Фиона. Дом очень похож на свою хозяйку. Ваша рука здесь во всем.

В маленьком кабинете Фионы были красные лаковые стены и кресла в стиле Людовика Пятнадцатого, обитые шкурами зебры. На полу лежал тонкий ковер, а стену украшал портрет Фионы Мопаган кисти известного современного живописца. Во всем доме не чувствовалось мужского присутствия.

– Я рада, что вам понравился мой дом, – сказала Фиона, когда они спускались по лестнице в гостиную. – Я сама его очень люблю.

Внизу они сразу же наткнулись на улыбающегося Эдриена.

– Фиона решила устроить вам экскурсию? – с ухмылкой спросил он.

– Я представила Джона сэру Уинстону, – объяснила Фиона.

В этот момент Джамал ударил в тибетский гонг, приглашая всех за стол. Все вокруг Фионы было причудливым и экзотичным – от этого голого по пояс пакистанца, бьющего в гонг, до гостей на вечеринке. Впрочем, и дом, и даже собака – все было необычным. И сама Фиона была необычной и непредсказуемой, и, похоже, этой женщине правилось быть именно такой. Но, как пи странно, это нравилось и Джону! Ему понадобилось всего несколько дней после их знакомства, чтобы понять: Фиона Монаган – самая потрясающая, волнующая, необыкновенная женщина из всех, кого ему доводилось знать в своей жизни. Эдриен, одобрительно смотревший на Фиону, похоже, был того же мнения. Впрочем, это было мнение большинства ее знакомых.

– И каковы впечатления от встречи? – серьезно поинтересовался Эдриен. Он нравился Джону. Редактор казался довольно эксцентричной творческой личностью, но из немногих разговоров по делу Джон успел сделать вывод, что перед ним очень умный и интересный человек, несмотря на то, что носит обувь самых немыслимых цветов. Разумеется, его сочли неотразимым, – заявила Фиона, улыбаясь Джону.

– Я не о Джоне, – рассмеялся в ответ Эдриен. – Само собой, Джон счел неотразимым твоего пса. Джон слишком хорошо воспитан, чтобы честно сказать тебе, что только что он видел избалованное старое животное, от которого к тому же разит псиной. Поэтому я сразу спросил, что подумал о Джоне сэр Уинстон? Одобрил нового знакомого?

– Не думаю, что сумел произвести на него какое бы то ни было впечатление, – с улыбкой признался Джон. – Если честно, все время аудиенции его сиятельство изволили проспать.

Это хороший знак, – кивнул одобрительно Эдриен и направился к столу, на котором стояли в гигантских терракотовых мисках четыре вида пасты, три вида салатов и чесночный хлеб. Ароматы были потрясающие. Когда Джон и Фиона добрались до накрытого на веранде стола, аппетитно пахнущих кусочков хлеба почти не осталось. Джон взял одну из гардений, которыми Джамал украсил стол, и воткнул цветок в косу Фионы.

– Спасибо, что пригласили меня, – сказал он. – Мне у вас очень нравится.

Джон чувствовал себя сегодня человеком, попавшим в волшебную страну. Впрочем, так и было. Он попал сегодня в мир Фионы. В мир, где над всем царила волшебная красавица‑ принцесса, знавшая тайны чудесных заклятий, которые превращали всех кругом в ее друзей. Голова его кружилась от восхищения, от упоения ее близостью. Самое интересное, что то же самое, вопреки здравому смыслу, испытывала и Фиона. Ей вовсе не хотелось ничего подобного. Но она все яснее чувствовала: ее неодолимо тянет к этому мужчине, с которым она едва знакома. Они ели, сидя рядом на небольшой чугункой скамеечке в саду, и беседовали как старые друзья, А Эдриен продолжал внимательно наблюдать за ними из гостиной. Этот человек отлично знал Фиону и понимал, что она находится сейчас в смятении чувств. То же самое легко можно было сказать и про Джона Андерсона, хотя его‑ то Эдриен совсем не знал. Джон был явно очарован Фионой. «А разве могло быть иначе? » – сказал Эдриен оказавшемуся рядом знакомому фотографу, который поделился с ним теми нее самыми мыслями. Эдриен отметил также, что Фиона и Джон – красивая пара совершенно не похожих друг на друга людей. Оба – и редактор, и фотограф – отлично знали, что Фиона уже два года живет одна. Что ж, если Джон Андерсон – тот, кого она ждала все это время, можно только порадоваться за Фиону. Пока что она ничего не говорила Эдриену, но он не сомневался, что скоро скажет – если вообще есть о чем говорить. Эдриен понимал, что в ближайшее время им часто придется встречаться с Джоном Андерсоном. Тем лучше для Фионы, если она хочет именно этого мужчину – неважно, зачем и насколько. Все друзья знали, что «жить долго и счастливо, пока смерть не разлучит нас» не входит в планы Фионы Монаган. Но год‑ два постоянных отношений наверняка пойдут ей на пользу.

Эдриен всегда считал несправедливым, что такая женщина, как Фиона, живет одна, хотя сама Фиона утверждала, что это устраивает се. Но Эдриен никогда не мог поверить в это до конца и был уверен, что нередко Фиона чувствует себя одинокой. Чем еще можно было объяснить ее нежную привязанность к своему стареющему псу? Возможно, дело в том, что, когда Фиона возвращается домой, никто не ждет ее, кроме сэра Уинстона. Если, конечно, не считать Джамала. Фиона устраивала чудесные вечеринки, у нее было много интересных друзей, некоторые из них были преданы ей по‑ настоящему. Но у нее не было никого, с кем она могла бы разделить свою жизнь. И Эдриен всегда считал большой ошибкой этой великолепной женщины, что она не сумела найти мужчину себе под стать. Он втайне надеялся, что Джон Андерсон может оказаться именно таким мужчиной.

Джон уехал от Фионы одним из последних. Ему хотелось бы быть самым последним, кто покинет этот дом, но он счел это неприличным. Было около часа ночи, когда он поблагодарил Фиону за гостеприимство и поцеловал на прощание в щеку.

– Я чудесно провел время, Фиона, – сказал Джон. – Спасибо, что пригласили меня. Непременно засвидетельствуйте мое почтение несравненному сэру Уинстону. Я поднялся бы наверх, но не хочу его беспокоить. Передайте ему мои наилучшие пожелания и благодарность за гостеприимство, – он никак не хотел отпускать руку Фионы.

Фиона смотрела на Джона Андерсона, преисполненная благодарности за то, что этот человек смог понять, что значит для нее ее собака. Большинство ее знакомых считали сэра Уинстона глупым старым псом, как, например, Эдриен. Но этот старый и, конечно же, избалованный ворчун был самым преданным ее другом.

– Я обязательно передам сэру Уинстону ваши слова, – совершенно серьезно ответила Фиона.

Еще раз поцеловав Фиону в щеку, Джон направился к выходу. Его преследовал запах гардении, которую он воткнул в волосы Фионы, смешанный с запахом ее духов. Ему не хотелось, очень не хотелось уходить. Он покидал волшебную страну и не знал, увидит ли ее вновь, или ворота этого маленького рая закроются навеки, как только Джон пересечет мост, отделяющий царство грез от действительности. Впрочем, мир Фионы Монаган казался ему сейчас куда более реальным, и он понял, что отчаянно хочет жить именно в этом мире.

– Я позвоню вам завтра, – едва слышно произнес Джон. Фиона кивнула и с улыбкой великодушной хозяйки вернулась к гостям.

Она еще долго улыбалась, продолжая думать о Джоне Андерсоне, хотя и не решила до сих пор, чего больше в ее отношении к этому человеку – влечения к безусловно понравившемуся ей мужчине или страха перед новыми близкими отношениями с мужчиной, от которых она уже успела отвыкнуть.

Эдриен, как всегда, уходил последним. Он был бы не он, если бы не поддразнил ее по поводу Джона Андерсона:

– Похоже, вы втрескались в этого парня, мисс Монаган, – сказал он. – Втрескались по самые уши. Что касается меня, я не возражаю. Ваш избранник – респектабельный, умный, ответственный мужчина, имеющий постоянную работу, симпатичный, воспитанный и также по уши влюблен в вас. Или вот‑ вот влюбится по уши. Судьба его предрешена.

Эдриен говорил это ехидным тоном, но было видно, что он искренне рад за Фиону.

– И вовсе Джон не влюблен в меня, – возразила Фиона. – Мы почти что не знаем друг друга. Познакомились лишь на прошлой неделе.

Фиона старалась убедить в этом не столько Эдриена, сколько себя. Она не хотела, чтобы Эдриен знал, как сильно ей нравится Джон. Еще неизвестно, куда заведет ее вся эта история. Может быть, и никуда, одернула себя Фиона, стараясь думать о таком варианте совершенно спокойно.

– А когда на это требовалось много времени? – не унимался Эдриен. – В правильных романах все происходит иначе. Нужный мужчина появляется в твоей жизни, и ты тут же видишь: вот он, мой избранник! Это если мужчина тебе не подходит, требуется время, чтобы это выяснить. Хорошие парни сразу сбивают тебя с ног. Или я ошибся? У меня по поводу этого человека хорошие предчувствия, Фиона, – уверенно продолжал Эдриен. – Только не вздумай объяснять ему, что мечтаешь всю жизнь прожить одна. Дай парню шанс.

– Посмотрим, – с загадочным видом произнесла Фиона, глядя, как Джамал собирает свечи, тарелки и приборы. Вечеринка, как всегда, прошла отлично. А для Фионы этот вечер и вовсе был особенным, потому что она провела его рядом с Джоном. Он оказался неожиданно очень общительным и нашел общий язык с ее разношерстными гостями. Во всяком случае, был мил и приветлив со всеми.

– Но ты не можешь жить вместе с мужчиной в этом доме, – продолжал Эдриен. – Понимаешь, о чем я? Дом – слишком твой. Джон всегда будет чувствовать себя здесь не в своей тарелке, если решит переехать.

А я и не собираюсь приглашать его переехать. Что касается меня, я тоже не собираюсь жить ни в каком другом месте. Это мой дом. К тому же не кажется ли тебе, что строить подобные планы несколько… преждевременно. – Она притворилась, что сердится на Эдриена, затем, не выдержав, весело рассмеялась. – Нам с сэром Уинстоном хорошо вдвоем. Ты‑ то уж это знаешь!

– Ерунда! Уверен, что тебе бывает очень одиноко. Как всем нам бывает время от времени. Может, ты и само совершенство, Фиона Монаган, но все же ты – человек. Женщина. И тебе не помешает пожить немного с мужчиной. Я голосую за Джона Андерсона. Он кажется мне похожим на человека, способного стать твоей защитой и опорой.

Фиона не хотела признаваться в этом Эдриену, но то же самое в последнее время приходило и ей в голову. Именно в такой формулировке. Хотя раньше Фиона не замечала за собой потребности иметь опору, а тем более защиту. Она сама в состоянии защитить себя, что бы с ней ни случилось.

– Сэр Уинстои никогда не потерпит этого. Воспримет как предательство с моей стороны. К тому же придется пожертвовать местом в гардеробной. А я не знаю ни одного мужчины, ради которого женщине следовало бы пожертвовать местом в своем шкафу, – упрямо стояла на своем Фиона, хотя оба они знали, что это не так. Фиона вовсе не была такой уж бесчувственной. Она любила своего дирижера, который бросил с, потому что Фиона не хотела замуж. И архитектора, который был готов расстаться ради нее со своей женой. Но Фиону страшило замужество, она не хотела привязываться так сильно ни к одному мужчине. Ей не хотелось, чтобы ее когда‑ нибудь бросили. А она знала, что рано или поздно это произойдет. Фиона боялась этого больше всего на свете. Разве не бросил ее родной отец? А меняющаяся череда злых отчимов убедила ее еще в юные годы: нельзя доверять ни одному из мужчин, если не хочешь, чтобы тебе сделали больно. И Эдриен понимал, что, если Фиона не соберется однажды переломить себя, она так и закончит жизнь в одиночестве. Ей самой это казалось нормальным. Но не Эдриену. Фиона приняла одиночество как свою судьбу, свыклась с этой мыслью и утверждала, что так ей только лучше.

– Не будь дурочкой, – сказал ей на прощание Эдриен. – Пойди на этот раз на компромисс. Дай шанс этому парию.

– Я слишком стара для компромиссов. – Это было, пожалуй, справедливо. Во всяком случае, сама Фиона в это верила.

– Тогда продай этот дом и живи с ним в другом. Или купите дом вместе. Но не жертвуй отношениями с хорошим человеком ради особняка, карьеры и собаки.

– Люди жертвовали отношениями ради куда более никчемных вещей, Эдриен, – серьезно произнесла Фиона. – К тому же у меня еще не было с ним ни одного свидания. Вполне возможно, что и не будет.

. – Будет‑ будет, – тихо сказал Эдриен. – Уж это я тебе обещаю. И не откладывай в долгий ящик. Джон Андерсон – хороший парень.

Только бы Фиона и на этот раз не пропустила свой шанс, как делала это раньше. Причем делала целенаправленно. Эдриен размышлял об этом в такси всю дорогу до дома. Он от души желал Фионе Монаган проиграть на этот раз в ее борьбе против постоянных отношений. Он надеялся, что схватка человека с собакой закончится победой человека. Черт побери, он ставил на Джона Андерсона.

Глава 3

Джон позвонил ей наутро после вечеринки и снова поблагодарил за приглашение. Но у Фионы абсолютно не было времени с ним поговорить. Она лихорадочно собиралась, так как уезжала с друзьями в Хэмптон, где собиралась провести несколько дней. А на следующей неделе ей предстояло отправиться в Париж. Надо было успеть переделать до отъезда кучу дел. Джон попросил ее пообедать с ним, но Фиона ответила, что никак не получится до отъезда. И это было почти что правдой. Конечно, Фиона могла изменить ради него свои планы, но заставила себя не делать этого. Она все больше увлекалась Джоном Андерсоном, и это пугало ее. Она не хотела, чтобы события развивались быстрее, чем нужно, выходя из‑ под ее контроля. Фиона до сих пор не была уверена, хочет ли она этих отношений, не решила для себя, стоит ли ей поддаться искушению. Эмоциональные привязанности – штука весьма опасная, и Фиона боялась их, как огня. Если что‑ то и должно было случиться, Фиона хотела, чтобы все происходило в неторопливом темпе и чтобы у нее было время все обдумать и при желании уклониться от ставших слишком близкими отношений. Как бы сильно ни привлекал ее Джон, она не собиралась бросаться с головой в омут страсти. Хотя он, несомненно, нравился ей очень сильно.

Слишком сильно. Впервые за много лет Фиона сомневалась в собственных чувствах. Они были такими сильными, что трудно было держать себя в рамках. И Фиона была так напугана, что хотела убежать от этих чувств.

– Что ж, вы не оставили мне шанса, – тихо произнес на другом конце провода голос Джона Андерсона.

– Шанса на что? – смущенно переспросила Фиона. Она все время смущалась, общаясь с Джоном, и это пугало ее еще больше.

– Шанса увидеть вас. Я‑ то думал поймать вас на слове и попросить заказать мне билет на показ мод в Париже. У меня встреча в Лондоне первого июля, а вечером того же дня я мог бы прилететь в Париж. Есть шанс попасть на какое‑ нибудь шоу в это время? Но только если это удобно для вас.

Джон вовсе не хотел быть назойливым, но он мечтал увидеть Фиону Моиаган как можно скорее. Он просто не доживет до ее возвращения. К тому же очень хотелось побывать снова в Париже. Предложение Джона застало Фиону врасплох и смутило ее еще больше.

– Вы… это серьезно? – с подозрением произнесла она.

– Абсолютно. А как это согласуется с вашими планами?

Что ж, вам это будет полезно и интересно, – Фиона старалась говорить как доцент на лекции по истории искусств, а не как женщина, ради которой мужчина готов бросить все и отправиться в Париж. Лучше ни о чем не задумываться Если она задумается, то испугается еще больше. Такая поездка опасна, очень опасна для тебя, Фиона. Тебе слишком сильно нравится этот мужчина. Хотя, справедливости ради, следовало признать, что Джон не был похож па опытного соблазнителя. Насколько знала Фиона, репутация у него была отличная, никаких недостатков в характере Джона и она сама не замечала. Эдриен прав, Джон – хороший парень. Такие встречаются редко, уж Фиона это хорошо знала. Что ж, попробуем преодолеть свои страхи. Но не будем подпускать его слишком близко, как советует Эдриен. Если он действительно хочет поехать в Париж, единственное, что может предложить Фиона, это заказать для него номер в отеле «Ритц». Там у него будет куча собственных шкафов.

– Первого вечером показ мод от «Диора» – самый театральный и красочный, – сказал она в трубку. – Думаю, вам понравится. Хотя их модели вряд ли можно носить в реальной жизни. Гальяно всегда проводит шоу в необычных местах и демонстрирует необычную одежду. А на следующий день мы можем сходить на показ Лакруа. Это очень красиво – модели напоминают ожившие скульптуры. Я закажу вам билеты на оба показа. Кстати, после показа будет банкет. Хотите пойти туда?

Я готов быть везде, где будете вы, – ответил Джон. – Но мне не хотелось бы нарушать своим присутствием ваши планы, Фиона. Я ведь знаю, что вы едете туда работать, и не хочу быть помехой. Но мне хочется попасть на все эти замечательные мероприятия, которые вы так красочно описываете. Я беру отпуск на несколько дней. Так что мне не надо сломя голову торопиться обратно в Нью‑ Йорк. Обе мои дочери заняты и никуда не поедут со мной этим летом. Я весь в вашем распоряжении. Останусь на столько, на сколько понадобится. Или улечу на следующий день после показа коллекции Диора, если вы этого захотите.

– Давайте не будем строить заранее никаких планов, – прервала его Фиона. – Посмотрим, как пойдет. Может, и вам самому будет скучно на этих показах. Но если вы впервые попали на шоу кутюрье, то это просто захватывающее зрелище. Их вечеринки тоже восхитительны. В Париже все крутится в это время вокруг показа мод. Во Франции мода – это один из видов искусства. Даже водители такси знают все последние новости мира моды. Здорово, что вы решили туда поехать. Хотите, закажу вам номер в «Ритце»? У них наверняка все уже забронировано, но я могу позвонить – меня там отлично знают.

– Это было бы просто замечательно, Фиона. А теперь скажите, куда и когда мне приезжать.

Настроение у Джона было замечательное. Как приятно будет вырваться за пределы привычного круговорота дел. Он снова окажется в волшебном мире, где царит Фиона Монаган. Для него это будет захватывающее приключение. А может быть, и для Фионы тоже. Джон чувствовал, что Фиона старается изо всех сил держать себя в узде, разговаривая с ним. Что ж, наверное, она испытывает, как и он сам, сложные, противоречивые чувства.

– Я попрошу свою секретаршу прислать вам график мероприятий, – Фиона снова старалась быть сдержанной и деловой. И это неприятно кольнуло Джона. Вчера вечером Фиона была куда приветливее и мягче.

Но утром Фиона, проснувшись, первым делом задала себе вопрос: не слишком ли увлеченной она вчера выглядела, если даже Эдриен заговорил с ней о том, что надо предложить Джону Андерсону переехать в ее дом. Интересно, неужели и у Джона могло создаться вчера подобное неверное впечатление? Не сочтет ли он, что Фиона легко доступна? Или намерена женить его на себе? Им обоим требовалось время, чтобы подумать, что они делают, прежде чем это будет сделано, как бы сильно их ни влекло друг к другу. И Фиона твердо решила не выпускать события из‑ под контроля.

И все же она была рада, что Джон решил прилететь в Париж. Им будет так интересно вместе! Через час она перезвонила Джону, чтобы сказать, что забронировала номер в отеле. Фиона едва успела – свободными на эти дни оставались всего несколько номеров. Фиона всегда останавливалась в одном и том же номере, окна которого выходили на улицу Камбон. В «Ритце» были также комнаты окнами на Вандомскую площадь. Может быть, этот вид понравился бы Джону больше, но выбирать уже не приходилось.

– Это просто чудесно, Фиона! – воскликнул Джон, отмечая в ежедневнике, что надо попросить секретаршу позвонить в отель, дать им номер его кредитной карты и заказать машину, которая встретит его в аэропорту Шарль де Голль. При мысли о том, что все это произойдет с ним менее чем через неделю, он испытывал радостное возбуждение, снова, как, казалось, в другой жизни, чувствуя себя влюбленным юнцом.

Примерно то же самое испытывала Фиона, когда ехала вечером в Ист‑ Хэмптон. Ей было немного жаль, что она отказалась от встречи с Джоном до отъезда. Может быть, это было бы проще, чем встретиться с ним в Париже после определенного перерыва. Немного странно, так и не назначив друг другу свидания, сразу оказаться вместе в Париже. Впрочем, у них будет очень плотный график, и Фиона надеялась, что обоим будет некогда думать о таких пустяках. К тому же в Париж с ней едет Эдриен. Она всегда может попросить его развлечь Джона Андерсона, если у нее самой будет много дел. Впрочем, она постарается провести с Джоном как можно больше времени. Отличный способ узнать друг друга поближе. И место для этого тоже отличное.

Она чуть не попала в аварию, продолжая думать о Джоне Андерсоне, и добралась до Ист‑ Хэмптона только к полуночи. На шоссе были чудовищные пробки.

Это был обычный уик‑ энд в доме одной из ее коллег – редактора журнала, в кругу семьи, состоявшей из мужа и двоих детей.

А в воскресенье вечером, едва Фиона вернулась домой, Джон снова ей позвонил.

– Как поживает мой соперник? – спросил он между делом.

– Кто бы это мог быть? – проведя уик‑ энд на пляже, Фиона была в отличном настроении. Она уже не испытывала неловкости в разговоре с Джоном.

– Конечно же, сэр Уинстон, – рассмеялся Джон. – Вы брали его с собой в Хэмптон?

– Сэр Уинстон ненавидит пляжи. Там для него слишком жарко. А плавать сей джентльмен не умеет. Сэр Уинстон провел уик‑ энд с Джамалом. Его только что привезли. Он терпеть не может, когда я уезжаю. Этим летом его придется отправить в лагерь для собак.

Да, жизни, которую вела эта собака, мог бы позавидовать любой человек. Во всяком случае, Джон ему завидовал. Особенно возможности лежать, развалившись, на кровати Фионы. Джон был бы не прочь оказаться на его месте. И уж он‑ то не стал бы так оглушительно храпеть.

– Везунчик он, этот ваш сэр Уинстон, – сказал Джон вполне серьезно.

Они обсудили последние детали поездки в Париж. Фиона объяснила Джону, какую одежду следует взять с собой. Черные галстуки абсолютно исключаются, а вот парочка темных костюмов ему понадобится. На приеме Дома «Диор» гости всегда одеты по высшему классу. Возможно, им предстоит еще посетить вечеринку, устраиваемую «Живанши». К тому же «Шик» всегда устраивал на показах мод коктейль. Так же, как большинство известных брендов. «Валентине», «Версаче», «Готье» и «Шанель» всегда объединялись и устраивали обед в квартире Коко Шанель на улице Камбон. В общем, у них не будет недостатка в светских встречах и развлечениях. Вечеринка «Шика» в отеле «Ритц» тоже бывает обычно очень веселой. Тем более, что ее организовывает Эдриен и он же приглашает гостей. Эдриену всегда удавалось пригласить всех самых известных кинозвезд, певцов, дизайнеров, элиту парижского общества и даже членов королевских фамилий. Дойдя до этого места своего рассказа, Фиона подумала о том, что надо бы не забыть напомнить Эдриену, чтобы он включил Джона Андерсона в список приглашенных.

Джон радовался предстоящей поездке, точно ребенок. И Фиона, несмотря на то что все время напоминала себе: «Не подпускай его слишком близко», – все же не могла справиться с собой. Этот мужчина слишком сильно волновал ее. К тому же будет просто здорово подарить кому‑ то свой маленький Париж, провести время в одном из прекраснейших городов мира не в обществе Эдриена и своих коллег, а в обществе интересного мужчины. Влюбленного в нее мужчины. И неважно, какие отношения свяжут их в будущем – просто дружба или нечто большее.

Торопясь на совещание, Фиона вдруг почувствовала себя бодрой и бесстрашной и дала себе слово вести с Джоном Андерсоном честную игру. Наплевать ей на всякую там осторожность! Кто знает, может быть, Джон и вправду именно этого и заслуживает? Чем была бы наша жизнь без увлечений и риска?

Глава 4

Ночной перелет из аэропорта Кеннеди в аэропорт Шарль де Голль всегда казался Фионе слишком коротким. Она поработала немного, поужинала, поспала пару часов под уютным пледом, выданным компанией «Эйр Франс» всем пассажирам первого класса. Но выспаться Фиона не успела – объявили посадку.

К десяти утра Фиона была уже в «Ритце», где приняла душ, переоделась и выпила чашку кофе. У нее было намечено на сегодня множество дел, в том числе назначены встречи с пресс‑ атташе нескольких модных домов. Фиона обычно встречалась и с самими дизайнерами, чтобы посмотреть еще до показа самые интересные модели. Это свидетельствовало об уважении к журналу «Шик», знаменитые кутюрье предоставляли такую возможность далеко не каждому. Лишь немногие редакторы известных журналов допускались в святая святых модных домов – мастерские и пошивочные – до проведения показа. Фиона была одной из них.

После полудня она встретилась с Эдриеном и двумя помощницами – своей и его. Эдриен был поглощен подготовкой к коктейль‑ парти, которую устраивал «Шик». Фиона успела сказать ему, чтобы включили в списки приглашенных и Джона Андерсона.

Они с Эдриеном пообедали вечером в «Водевиле» – небольшом бистро около биржи, которое оба очень любили и где почти не было шансов встретить знакомых. «Л'Авеню» они, правда, любили ничуть не меньше, но сегодня Фионе не хотелось обедать, постоянно отвлекаясь на то, чтобы поздороваться со знакомыми журналистами или со знаменитыми топ‑ моделями, которые обычно собирались там по вечерам. То же самое относилось к «Костэ».

Самым любимым рестораном Фионы был «Вольтер», находившийся на левом берегу Сены на набережной Вольтер. Но сегодня и Фиона, и Эдриен очень устали. Поэтому, разделив на двоих огромное блюдо устриц и внушительную порцию салата, оба поспешили вернуться в отель, так как понимали, что завтра утром уже завертятся на бешеной скорости колесики огромной машины и им придется поворачиваться как можно быстрее, чтобы поспеть за ее стремительным бегом. На завтрашний вечер был назначен грандиозный показ. А днем прилетал из Лондона Джон Андерсон. Эдриен уже успел поддразнить Фиону по этому поводу. Но она твердо дала понять, что сейчас у них и без этого есть множество вопросов для обсуждения. Одежда, которую предстояло увидеть завтра на показе, и часть образцов, которые Фиона уже видела сегодня при закрытых дверях, предназначалась для зимнего сезона. И, насколько молено судить по образцам, всех их ждало завтра грандиозное шоу. А свадебное платье от дома «Шанель», коллекцию которого успел посмотреть Эдриен, было просто невозможно описать – настолько оно было прекрасно. Белая бархатная юбка колоколом, отделка горностаем, накидка из того же меха – общее впечатление было просто волшебным. Платье словно было сделано из блестящих снежных хлопьев, которые насыпала зима на тончайшее белое покрывало.

Распрощавшись с Эдриеном, Фиона отправилась к себе в номер и уже через десять минут лежала в постели. Она проспала до утра мертвым сном, а открыв глаза, увидела безоблачное голубое небо. В Париже Фиона никогда не зашторивала окна по ночам. Она обожала этот город и хотела видеть его все время – днем и ночью. Ее зачаровывало загадочное сияние ночного неба. Фиона любила лежать в кровати и смотреть на него, пока не придет сон. Утром радостно было проснуться от ласкового солнечного света. И проснуться в Париже!

Второй день был еще суматошнее первого, и, когда ей удалось наконец добраться до отеля, Джон Андерсон уже был там. Он позвонил ей в номер, едва Фиона открыла дверь.

– Вы случайно не телепат? – спросила она. – Я только что вошла.

– Все гораздо проще, – рассмеялся Джон. – Мне сообщил об этом портье. Я как раз говорил с ним о заказе столика в ресторане. Где вам хотелось бы пообедать?

Мне всегда нравился «Вольтер», – ответила Фиона. Ресторан был небольшим, шикарным и очень уютным. Там можно было встретить самую элегантную публику Парижа. В зале едва хватало места для тридцати человек, которым приходилось тесниться за маленькими столиками или набиваться в крошечные кабинки. Тем не менее именно в этот ресторан так стремились попасть те, кто знал толк в парижской жизни.

– Мы идем сегодня вечером на показ Дома «Диор», – напомнила она Джону. – А завтра на очереди «Живанши». До или после этого можем пойти на коктейль, который устраивает «Версаче». А после «Версаче», может быть, нам и удастся попасть в ресторан. Если вы все еще будете здесь. – Фиона ведь до сих пор не знала, как долго Джон намерен остаться в Париже. И выдержит ли он накал всех этих дней. Большинство мужчин не выдержали бы и дня. А Джон не производил впечатление человека, способного надолго задержаться в мире женщин. Фиона понимала, что она, сама влюбленная в такую жизнь, может пребывать в этой круговерти сколько угодно, тем более что мир моды – ее работа. Джон же был просто туристом, причем туристом‑ новичком.

– Я здесь пробуду столько, сколько пожелаете вы, – по‑ мальчишески озорно ответил Джон.

Фиона помнила, что раньше речь шла об одном или двух днях.

– Я не хочу надоедать вам и мешать работать, – поспешил успокоить ее Джон. – Но в Лондон мне возвращаться уже не надо. Мы решили все вопросы сегодня. А в Нью‑ Йорке я постарался подчистить за собой все хвосты. Так что можете располагать мною по своему усмотрению, а если буду в тягость – отправите меня обратно.

Джон изо всех сил старался, чтобы его слова звучали непринужденно, но чувствовал, что это выходит у него не очень хорошо. Однако он чувствовал смятение Фионы, понимал, что она пока не готова ни к каким серьезным шагам навстречу друг другу, и не хотел ее испугать.

– Давайте сначала посмотрим, как вам понравится все, что здесь происходит, – осторожно предложила Фиона. – А уж тогда решите сами. Может быть, через день‑ два вы скажете, что сыты по горло этой чертовой высокой модой.

Джон и сам не исключал такой возможности. Но мода волновала его гораздо меньше, чем Фиона Монаган, он по‑ прежнему испытывал острое желание быть рядом с ней. Впрочем, об этом он не стал ничего говорить.

– Итак, какие у нас планы? Когда и куда заехать за вами?

Показ «Диора» начинается в семь. Так написано в приглашении. Это значит, что в лучшем случае они начнут в девять. «Диор» – это всегда сумасшедший дом, и их показы никогда не начинаются вовремя. В семь они еще будут расшивать наряды бисером и подрубать подолы. Но все равно это – лучшее шоу. Причем они устраивают его в самых неожиданных местах, о которых объявляют в последнюю минуту. Но нам с Эдриеном удалось узнать, что на этот раз дефиле устроят на железнодорожном вокзале, причем недалеко отсюда. Так что выйдем из отеля в семь тридцать. Не собираюсь сидеть там два часа без дела. Но если даже случится чудо и они начнут вовремя – мы все равно успеем увидеть самое интересное.

– Пиджак и галстук? – озабоченно поинтересовался Джон.

Фиона лишь рассмеялась в ответ.

– Вы можете пойти туда хоть голым. У «Диора» никто этого и не заметит.

– Не знаю, радоваться или обижаться по этому поводу.

Джон подумал, что, если бы ему пришло в голову обнажиться, это заметила хотя бы сама Фиона. Впрочем, она ведь ничем не дала ему понять, что готова к романтическим отношениям и что он может питать надежды на их дальнейшую близость. По крайней мере, физическую. Джон чувствовал, что их притяжение взаимно, но в то же время иногда Фиона была с ним подчеркнуто сдержанна. И сейчас, несмотря на то что они оказались в самом романтичном городе на земле, Фиона не изменила себе – она выглядела деловитой и озабоченной. Но она ведь и приехала сюда работать. И Джон прекрасно понимал это. Интересно, удастся ли им вообще побыть вдвоем до его отъезда. Но Джон знал, что в любом случае ему приятно будет находиться рядом с Фионой. Его немного будоражила мысль о том, что он погружается в совершенно незнакомый ему мир высокой моды. Джону редко удавалось устраивать приключения, и он был рад, что рядом находится Фиона Монаган. Джон хотел узнать ее лучше, увидев вблизи мир, в котором жила и существовала эта женщина. Высокая мода была главным делом ее жизни. А Фиона становилась главным человеком его жизни.

– Встретимся внизу в семь пятнадцать, – завершила разговор Фиона.

Ей надо было ответить на звонки и переделать еще кучу дел, прежде чем она сможет отправиться с Джоном на показ.

– Я рада, что вы приехали, Джон, – сказала она, неожиданно смягчившись. – Надеюсь, вы здесь развлечетесь. А если надоест, всегда можно вернуться в отель и поплавать в бассейне.

– Не беспокойтесь обо мне, Фиона. Я буду с нетерпением ждать вечера.

– Что ж, увидимся вечером. – Фиона поспешила повесить трубку.

Когда она торопливо спустилась в холл, было уже семь тридцать. В фойе гудела толпа туристов – и те, кто всегда останавливается в «Ритце», приезжая в Париж, и те, кто прибыл специально на Неделю высокой моды. Манекенщицы, топ‑ модели, фотографы, редакторы журналов моды, клиенты модных домов, на многих из которых была одежда, завоевавшая призы на зимних показах. Женщины из Соединенных Штатов, из стран арабского Востока и Западной Европы, изящные японки и яркие латиноамериканки и сопровождающие их мужья, а также толпы зевак, глазевших на все это великолепие. Снаружи отеля дежурили вездесущие папарацци, нацеливая объективы на вход, чтобы немедленно запечатлеть какую‑ нибудь знаменитость, как только она появится в дверях отеля. По толпе прокатился шепот – кому‑ то показалось, что только что через фойе прошла Мадонна. Как и большинство звезд, остановившихся в «Ритце», она наверняка направлялась на показ Дома «Диор». Несколько минут спустя Джон и Фиона уже сидели в специально заказанной машине с шофером. Эдриен и две сотрудницы журнала ехали за ними в другой машине. Фотографы «Шика» давно уже были на месте и успели занять самые выигрышные места. Снимки, которые им удастся сделать сегодня, очень важны для журнала. Ведь Неделя высокой моды в Париже несомненно была событием мирового значения.

Фиона подняла глаза на Джона и улыбнулась.

– Вам не кажется странным, что мы едем на показ вместе? – спросила она. –, Да к тому же в Париже!

– Просто я еще не представляю, во что ввязался, – рассмеялся Джон. – А вдруг я сбегу?! – Но Джон лукавил: на самом деле ему нравилось все происходящее, волновала эта наэлектризованная атмосфера ожидания чего‑ то необыкновенного. – Не могу себе представить, как они смогут организовать показ на вокзале?

– Вот и посмотрим, – ответила на это Фиона. – Кстати, если потеряем друг друга, встречаемся у машины. Запомните место ее парковки. Или вечером в отеле.

Фиона, в отличие от Джона, представляла себе, какой хаос будет царить внутри.

– Не хотите прикрепить мне к рубашке бирку с адресом? – сыронизировал Джон. – Моя мама однажды поступила именно так, когда мы с ней ездили в Диснейленд. Она не была уверена даже в том, что я способен запомнить собственное имя. Но вообще‑ то мама как в воду глядела. Я потерялся почти что немедленно.

– Сегодня главное не забыть мое имя, – сказала Фиона, покидая машину и смело врезаясь в толпу. У них были VIP‑ билеты, напечатанные на серебристых карточках, но все же потребовалось не меньше двадцати минут, чтобы пробраться внутрь. Они оказались внутри после восьми и тут же увидели огромную платформу, на которой стояли стулья, раскрашенные под леопардовую шкуру. Фиона уже знала, что тема сегодняшнего показа – африканские джунгли.

В восемь тридцать показ наконец начался. Само здание вокзала, где они сидели, изнутри было затемнено, а к ярко освещенному перрону медленно подъехал старинный поезд. В это время несколько сот невидимых барабанов стали отбивать африканские ритмы, затем откуда‑ то появились около сотни мужчин в костюмах воинов племени масаи. К тому времени, когда зажгли свет, Джон был так заворожен происходящим, что не замечал ничего вокруг. Еще до начала шоу он успел разглядеть среди гостей Катрин Денёв, Мадонну с ее свитой и королеву Иордании. Увлеченный увиденным, Джон бросал украдкой взгляды на Фиону, следя за ее реакцией. Она сидела абсолютно спокойная и молча наблюдала за развитием действа. А шоу продолжалось. Музыка звучала все громче, и через толпу прошли три человека с тиграми и один – со снежным барсом. Фиона едва заметно улыбнулась.

– В этом весь «Диор», – прошептала она Джону.

«Не хватает только слона», – подумал Джон, но минут через пять появился и он – с двумя наездниками в седле, отделанном яркими камнями. Джон с некоторым беспокойством подумал, что животные могут вести себя непредсказуемо в такой толпе. Но больше этот вопрос, похоже, никого не волновал. Все затаив дыхание ждали появления шедевров последней коллекции.

Каждая модель появлялась на подиуме в сопровождении воинов масаи – в национальных костюмах, с копьями, с причудливо раскрашенными телами. Один шел впереди, другой сзади. А модели, грациозно выпархивающие из вагона поезда, были неподражаемы. Наряды также были весьма экзотичны и щедро украшены бисером и бусами, длинные юбки из тафты были вручную расписаны, леггинсы были расшиты кружевами, топы усыпаны разноцветным бисером. Впрочем, некоторые модели выходили из поезда с обнаженной грудью. Одна из них подошла прямо к Джону, запахивая на груди вышитую цветными нитями курточку, затем медленно распахнула ее, демонстрируя безукоризненное тело, на котором не было ничего, кроме крошечных стрингов. Фиона смотрела на нее с интересом и снисходительной улыбкой. Модели любят поиграть с толпой. Джон изо всех сил старался выглядеть спокойным, сжимая побелевшими пальцами подлокотники кресла Наконец модель отошла со снисходительной улыбкой.

Фиона наблюдала за дефилирующими мимо них моделями с загадочным выражением лица, по которому никак нельзя было догадаться о ее впечатлениях. Это тоже было частью образа и стиля Фионы Монаган. У нее было непроницаемое лицо опытного игрока в покер. Никто и ни за что не догадался бы сейчас, нравятся ли ей наряды Диора. Она скажет об этом, когда будет готова и когда сочтет нужным – никак не раньше.

Джону не хотелось ни о чем спрашивать Фиону. Ему просто нравилось наблюдать за ней и за происходящим перед ними действом.

Вечерние туалеты, которые показывали под конец шоу, были столь же экстравагантны и причудливы.

Джон не мог представить себе никого из своих знакомых женщин в таком наряде, скажем, на открытии сезона в Метрополитен‑ опера или на других мероприятиях, где он бывал. Здесь был праздник, экзотика, вызов. Но Джону было интересно наблюдать за интригой, разворачивающейся перед его глазами. Вот из вагона вышла невеста в немыслимом головном уборе масаи и белой расписной юбке из тафты, такой широкой, что бедняжке едва удалось выбраться из дверей, и в стягивающей грудь повязке, расшитой бриллиантами. Едва модель сошла с поезда, появился Джон Гальяно на белом слоне в набедренной повязке и такой же, как у невесты, повязке на груди. Полдюжины раскрашенных воинов подняли невесту и усадили на слона позади Джона. Галлиано и девушка помахали зрителям, и слона увели. Тигров и снежного барса успели увести еще раньше, что очень обрадовало Джона, так как толпа вокруг них возбуждалась все больше и вела себя очень шумно: кричала, визжала, подбадривая моделей, аплодировала. Модели закончили дефиле, гром барабанов стал оглушительным, затем все, включая воинов масаи, погрузились в поезд, который покинул станцию. На платформу хлынули зрители, и началось настоящее столпотворение. А Фиона впервые за время шоу посмотрела на Джона и спросила:

– Ну как? Что скажете?

Она прекрасно понимала, что Джон может быть потрясен увиденным. Весьма впечатляющее зрелище даже для давнего поклонника показов от кутюр, не то что для американца, попавшего на шоу первый раз. Джон сделал сегодня лишь первый шаг в мир высокой моды. Ему еще многое предстоит открыть для себя.

– Для вас это, должно быть, еще один напряженный рабочий день, – Джон улыбнулся Фионе. – Я же потрясен. Все это просто великолепно! Одежда, женщины, воины, музыка, животные. Сначала я голову открутил, глядя по сторонам, – столько было интересного.

Джон вдруг вспомнил давний день, когда он впервые попал в цирк. Это был даже не Диснейленд, впечатления были сильнее.

– Это всегда так увлекательно?

У «Диора» – всегда, – заверила его Фиона. – Они каждый раз придумывают нечто необыкновенное. Раньше известные Дома моды не делали ничего подобного. Шоу были всегда элегантны, но проходили спокойно и достаточно традиционно. «Диор» стал таким с приходом Гальяно. Это уже театр, а не просто мода. И больше напоминает пиар‑ кампанию, чем попытку одеть женщин в свои наряды. Но работает это замечательно, и пресса их обожает.

– Кто‑ нибудь носит такое в реальной жизни? – поинтересовался Джон.

Он не мог представить себе ничего подобного. Хотя сочетаться браком с женщиной, одетой как сегодняшняя невеста Гальяно, в золоте и бриллиантах на узкой повязке, едва прикрывающей грудь, – это наверняка было бы незабываемо.

– Мало кто решается на подобное, – ответила Фиона. – А если решаются, то многое меняют в первоначальной модели. Во всем мире осталось сорок‑ пятьдесят женщин, которые могут позволить себе носить одежду от самих кутюрье. Поэтому многие Дома закрываются. Проблемы с ручной работой, дороговизна материалов и рабочей силы. Получается, что на коллекциях от кутюр они теряют деньги. Поэтому в наши дни модные Дома часто делают это ради шоу, а не ради прибыли. Впрочем, в каком‑ то смысле все это имеет положительное влияние на марки готовой одежды, и с этой точки зрения расходы окупаются. Потому что рано или поздно мы увидим какие‑ то мотивы сегодняшних нарядов в туалетах женщин, одевающихся в «Барниз».

– Буду ждать с нетерпением, – сказал Джон, и Фиона рассмеялась в ответ. – Просто мечтаю увидеть все это на дамах в своем офисе.

– И увидите в один прекрасный день, правда, в весьма размытом виде. Рано или поздно все приходит в массовую моду, но в сглаженном виде, приемлемом для широкой публики. А сегодня вы увидели все это в самом начале, в чистом виде, в идее.

Что ж, Фиона Монаган разложила ему все по полочкам, доказав лишний раз, что является профессионалом в своем деле. Здесь, в Париже, Джон оценил профессионализм Фионы еще больше. Хорошее настроение и радостное возбуждение не покидали его. Джон чувствовал, что и Фионе нравится находиться в его обществе.

Дождавшись, когда толпа начнет редеть, Джон и Фиона направились к выходу. Они собирались заехать в отель, а затем должны были отправиться па вечеринку, которую устраивал Дом «Диор». Фиона сказала, что нет смысла ехать туда раньше полуночи, а было еще только десять часов. Поэтому они зашли в коктейль‑ бар «Ритца» и заняли угловой столик. Джон готов был проглотить слона, но Фиона сказала, что не голодна. К их столику поспешил Эдриен, он был в восторге от шоу, и каждые пять минут к Фионе подходили поздороваться ее знакомые и коллеги. Было очевидно: в этом царстве Фиона была настоящей королевой.

– У вас никогда не бывает перерыва в работе? – сочувственно поинтересовался Джон.

– Ну, глупо было бы рассчитывать на это здесь, – пожала плечами Фиона, попивая белое вино. Джон заказал себе мартини. Но на самом деле ему было так хорошо рядом с этой женщиной, что не имело никакого значения, что налито в его бокал. Он видел, что Фионе нравится чувствовать себя в своей стихии, нравится сознавать, что все вокруг – ее верные рыцари или покорные рабы. Всем хотелось знать, что она думает по поводу показанных сегодня моделей. В конце концов Фионе пришлось пойти на откровенность и признаться, что коллекция ей понравилась.

– А что именно понравилось больше всего? – поинтересовался Джон.

– Ручная работа, детали, воображение, игра цвета. Раскрашенные юбки были просто великолепны. Этот человек – гений! Не знаю, в курсе ли вы, но в моделях от кутюр каждый стежок должен быть сделан вручную. Ни в одной вещи коллекции нет ни одного машинного стежка.

Все это звучало для Джона загадочно. Его прежние представления о женской моде не выдерживали никакой критики. Он твердо знал, пожалуй, лишь одно: черное кокетливое платьице – это элегантно. Но сегодня он чувствовал себя посвященным в тайны неведомого ему доселе мира. Мира, который был своим для Фионы Монаган. Женщины, которой он восхищался.

– Вам вообще интересна одежда? Мода? – спросила Фиона, когда они перекусили наскоро орешками и маленькими тарталетками. Все это время им не давали поговорить постоянно подходившее к столику люди. Они приветствовали Фиону, некоторые с интересом смотрели на Джона, но большинство игнорировали его.

– Мне нравятся хорошо одетые женщины. А то, что я увидел сегодня, так отличается от обыденной моды. – Фиона кивнула, и в этот момент кто‑ то снова отвлек ее. – Вам не дают здесь покоя, – посетовал Джон, провожая глазами очередного редактора.

– Какой может быть покой в Париже на Неделе высокой моды?!

Правда заключалась в том что Фиону не оставляли в покое не только в Париже – ей не было покоя нигде, и этот ритм жизни вполне устраивал ее. Именно это наполняло ее жизнь, а не мужья и дети, как у большинства ее подруг. Ее мир все время менялся, единственными постоянными спутниками Фионы оставались ее работа, Эдриен и сэр Уинстон. Остальное – лишь декорации и актеры, которые уходили со сцены, отыграв свой эпизод. Она любила драмы, но на сцене, а не в жизни. И любила красивые декорации.

– Если честно, – призналась Фиона, – покой меня утомляет. Начинает не хватать шума и суеты.

– А как лее отпуск? – с интересом спросил Джон.

Он просто не мог представить себе Фиону, ничего не делающую, распростертую на пляже под палящим солнцем. И еще он не мог представить ее одну. Фиона сама была частью того хаоса, в котором существовала. Джон подозревал, что, продлись их отношения долго, это, возможно, начнет сводить его с ума. Но сейчас это восхищало и завораживало его, как и все в Фионе Монаган.

– Первую неделю я испытываю смутное беспокойство, – призналась Фиона в ответ на его вопрос. – А вторую неделю – смертельную скуку.

– Как насчет третьей недели?

– Возвращаюсь к работе, – рассмеялась Фиона.

– Так я и подумал. Значит, бесполезно приглашать вас провести месяц на необитаемом острове. Очень жаль!

– Однажды мне пришлось провести месяц на Таити. Это было после болезни, и мой доктор настаивал на пребывании в теплом климате. Я чуть не сошла с ума. Предпочитаю проводить отпуска в Париже, Лондоне или Нью‑ Йорке.

– И в Сен‑ Тропе? – напомнил Джон.

Фиона улыбнулась.

– Это совсем другой отдых. Много солнца, вода… Ничего общего с необитаемым островом. Там тоже жизнь бьет ключом.

Джон представил, как увлекательно было бы провести этот отпуск вместе с ней. Фиона была редкой птицей с ярким оперением, случайно залетевшей в его жизнь из того же мира, которому принадлежали наряды, увиденные им сегодня на показе. В ней не было ничего обыденного, ничего от женской покорности и кротости. Но Джону Андерсону она нравилась именно такой. Причем нравилась все сильнее и сильнее.

– Готовы к еще одной порции «Диор»? – спросила Фиона.

– Снова тигры, слоны и африканские воины?

Все это было весьма занимательно, но Джон вдруг почувствовал, что на сегодня с него достаточно экзотики.

– Нет, – ответила Фиона на его вопрос. – На этот раз главной темой будет вода.

Когда они приехали на вечеринку, Джон был потрясен тем, что сумели сделать оформители Дома «Диор» с самым обычным бассейном. Прямо над водой подвесили огромную танцплощадку со светомузыкой, под которой плавала, переливаясь, огромная экзотическая рыба. Среди приглашенных прогуливались разрисованные под рыб модели, на которых не было ничего, кроме краски. Гремела музыка в стиле техно, на площадке бесновались танцующие. Антураж вечеринки должен был изображать подводное царство. На подносах подавали суши и экзотические блюда из морепродуктов. Все супермодели Парижа были сегодня здесь, а также кинозвезды, фотографы, знаменитости, аристократы, члены королевских фамилий со всей Европы и элита мира моды. Здесь тоже все знали Фиону Монаган, и то и дело кто‑ нибудь подходил ее поприветствовать. Вечер был просто потрясающим, тем не менее Джон почувствовал благодарность, когда примерно через час Фиона предложила ему уйти.

Они побыли на вечеринке ровно столько, сколько было положено, и Фиона вдруг почувствовала, что устала от яркого света и грохота музыки.

– Боже мой, это было невообразимое зрелище! – воскликнул Джон, когда они уселись в машину. – Мне не хватает слов, чтобы описать свои ощущения.

Он чувствовал себя, как Алиса в Стране чудес или как человек, съевший вместо обеда изрядную дозу ЛСД. Джон просто не мог себе представить, что можно жить вот так две недели в году, попадая без всяких пауз с одного красочного мероприятия на другое. Но сегодня глаза его горели восторгом, а от громкой музыки возбуждение только усиливалось. Фиона нежно улыбалась ему, и машина везла их с Джоном к отелю «Риц» под удивительно ясным и сказочно красивым парижским небом.

– Но остальные вечеринки этой недели будут не такими экзотическими, – предупредила Фиона. – Только «Диор» выкладывается по полной программе, с такой фантазией и таким размахом.

Фиона знала, что Дом «Диор» потратил три миллиона долларов на вечеринку, с которой они только что уехали, и намного больше – на шоу.

Другие модные Дома были поскромнее в том, что касалось бюджетов, и в темах своих коллекций. Так что именно сегодня Джон видел все самое интересное.

Когда машина выехала па Вандомскую площадь, Фиона попросила водителя притормозить и повернулась к Джону.

– Хотите прогуляться немного или вы слишком устали?

Фиона любила прогуляться по Парижу, прежде чем отправлялась спать. У них был сегодня долгий день, к тому же сказалась и разница во времени.

– С удовольствием, – ответил Джон.

Фиона отпустила машину, и они неторопливо пошли по улице Кастильон к площади. Им неожиданно выпала возможность ощутить себя реальными людьми, прогуливающимися по самому красивому и романтичному городу мира. После всего, что им пришлось увидеть сегодня, пожалуй, им не помешает прогулка по свежему воздуху, чтобы вновь понять, что в мире реальности тоже бывает не так уж плохо.

– Я чувствую себя, как под кайфом, – признался Джон Фионе.

– Так вам уже надоело? – поинтересовалась она.

– Вовсе нет. Я просто очарован, потрясен. Хотя вы и предупредили меня, что не следует ждать большего, потому что сегодняшние шоу никому не превзойти. Может быть, меня и ждет разочарование в дальнейшем, когда увижу, что остальные шоу хуже…

– Вовсе не хуже, – возразила Фиона. – Просто они более… сдержанные. Не такие чувственные, как шоу «Диора». Авангард – их визитная карточка.

– И ваша тоже? – Джон взял Фиону за руку, и они пошли дальше.

Может быть, может быть… Я люблю все непредсказуемое и экзотичное, интересных, талантливых людей и творческий дух. Все это меня безнадежно испортило. Иногда мне уже бывает трудно понять, что же нормально на этом свете, а что нет. Мне нормальным кажется то, что мы видели сегодня. И я часто забываю о том, что кругом люди Ведут простую, обыденную жизнь.

– Вам будет очень скучно, Фиона, если в один прекрасный день вы решите все это бросить. Хотя, живя такой насыщенной жизнью, вы наверняка накопите материал для потрясающей книги.

Джон знал Фиону недолго, но уже не мог представить, чтобы эта женщина занималась чем‑ нибудь другим, кроме того, чем она занималась сейчас. Она была создана для этой жизни королевы в окружении преданных вассалов. Но Фиона была королевой‑ труженицей, вроде пчелы‑ матки, которая дает жизнь всем в ее улье. Хотя, конечно, Фиона нисколько не напоминала пчелу – скорее экзотическую, ярко окрашенную бабочку. Наверное, именно из‑ за властного характера ей так трудно было найти себе достойного партнера. Джон не сомневался, что Фионе это также хорошо известно. Ведь мало кто из мужчин согласился бы ждать ее на задворках этого чудесного мира. А принимать участие в ее беспорядочной суматошной жизни тем более не согласился бы ни один здравомыслящий человек. Большинству мужчин такая жизнь наверняка показалась бы пребыванием в сумасшедшем доме, пусть и в самом первоклассном. Именно так казалось и Джону Андерсону. Ему очень нравилось быть рядом с Фионой, но он вовсе не был уверен, что мог бы принять ее стиль жизни, выдержать этот безумный ритм. Его жизнь была вялотекущей обыденностью по сравнению с ее, хотя он и управлял одним из ведущих рекламных агентств мира. Но мир, в котором жил Джон, был упорядочен и разумен. И этот мир устраивал Джона во всем. Он и представить себе не мог, как все было бы, если бы они решили пожениться. Может быть, именно поэтому Фиона и оставалась одна. Не нашлось такого смельчака, который бы отважился броситься в этот бушующий океан. Джон едва поборол искушение спросить ее об этом.

Тем временем они дошли до «Ритца». Джона охватило непреодолимое желание спросить Фиону, не кажется ли ей вообще унылой и обыденкой семейная жизнь. Конечно, вряд ли, она захочет распроститься со своим безумным, притягательным, прекрасным миром ради такого сомнительного удовольствия, как брак. Такие люди, как Фиона, вероятно, в принципе должны принадлежать только своему делу, призванию, своей всепоглощающей увлеченности профессией.

Он все‑ таки не выдержал и задал Фионе свои вопросы.

– Пожалуй, дело все‑ таки не в этом, – задумчиво произнесла она. – Просто я никогда не испытывала потребности в семейной жизни, никогда не хотела замуж. Поверьте, Джон, я говорю абсолютно искренне. Мне кажется, что, когда у людей не складываются семейные дела, все происходит так болезненно… в общем, мне никогда не хотелось рисковать, хотя я человек скорее бесстрастный. Это как прыжок из окна горящего дома. Если повезет, ты, может быть, приземлишься в растянутую для тебя внизу сеть, но жизнь показывает, что гораздо больше шансов удариться о бетонную плиту, – Фиона говорила горячо и убежденно, не отводя взгляда от лица Джона.

Джои понимающе улыбнулся, и они вошли в фойе «Ритца», оставив снаружи охранников с собаками и папарацци, терпеливо ожидающих возвращения знаменитостей.

– Вы смотрите на это только с одной стороны, – продолжил их разговор Джон. – И забываете о другой. Если брак удачен, то все бывает просто чудесно. Мне вот правилось быть женатым. Главное – выбрать правильного человека, и вам обязательно повезет.

Оба подумали при этих словах о покойной жене Джона, хотя секунду назад Фиона не разу не вспомнила о ней.

– Я никогда не любила азартных игр, – призналась Фиона. – Уж лучше потратить свои деньги на то, что тебе нравится, чем рисковать ими. К тому же я ни разу не встречала мужчину, которого могла бы заподозрить в том, что он захочет стать частью моей жизни навсегда. Я много путешествую. Я все время занята. Вокруг меля много сумасшедших личностей. Моя собака храпит. А главное, все нравится мне таким, как есть.

Джону почему‑ то было трудно поверить в это. Он был уверен: рано или поздно каждый понимает, что ему плохо одному. Вероятно, Фиона Монаган была редким исключением в этом ряду страдающих от одиночества.

– Но что будет, когда наступит старость?

– Справлюсь как‑ нибудь и с этим. Боязнь одинокой старости всегда казалась мне самой нелепой из побудительных мотивов для вступления в брак. Провести лет тридцать с кем‑ то, кто тебя раздражает, только лишь для того, чтобы терпеть этого человека еще и в старости? А что, если у меня будет болезнь Альцгеймера и я не смогу даже узнать его? Не глупо ли терпеть его столько времени только лишь для того, чтобы не чувствовать себя несчастной, когда постарею? Больше похоже на страховой полис, чем на союз двух сердец. К тому же, я могу в любой момент разбиться на самолете во время очередного перелета с места на место. Если бы я была не одна, то сделала бы близкого человека несчастным. А так расстроится только моя собака.

Джону казался все более странным такой взгляд на вещи, но для Фионы в этом, похоже, не было ничего необычного.

Фиона как бы отрицала ту жизнь, которую прожил он сам – с любимой женой, двумя дочерьми. И хотя Джон был потрясен и опустошен, когда потерял Энн, годы, проведенные бок о бок, стоили того. Джону хотелось, чтобы, когда он умрет, его оплакивала не только собака. А Фионе это было не нужно. В этом она была уверена на сто процентов. Фиона помнила, как страдала ее мать, когда очередной мужчина уходил из ее жизни. Помнила, какую боль испытывала сама, когда заканчивались длительные отношения с мужчинами, которые она все же позволила себе два раза в жизни. Она могла только представить себе, что быть замужем и потерять мужа – во много раз хуже. Наверное, совершенно невыносимо. Гораздо проще, по мнению Фионы, было вообще не вступать в такие отношения. Она пожертвовала семьей, но вместо этого наполнила свою жизнь другим – интересными проектами, карьерой, развлечениями. И людьми.

– К тому же, – задумчиво продолжала Фиона, – я терпеть не могу обязательств. Наверное, все дело в том, что я слишком дорожу своей свободой. Вероятно, надо честно признать, что я – эгоистка.

Тут Джон вынужден был с ней согласиться, несмотря на то что сам был об этом иного мнения. Каждый имеет право жить так, как ему нравится, а эгоизм – это нечто иное.

Вернувшись в «Ритц», они прошли мимо дорогих бутиков и ювелирных салонов, затем поднялись на свой этаж в стеклянном лифте, из которого открывался вид на Камбон. Их комнаты были на третьем этаже, и отделяло их друг от друга всего несколько дверей. Джон стоял рядом с Фионой и смотрел, как она ищет завалившуюся куда‑ то твердую пластиковую карту – ключ от номера. Фиона прикрепила его на латунное кольцо, но все равно умудрялась терять даже в сумке. Джон терпеливо ждал, пока Фиона, найдя карточку, вставила ее в электронный замок.

Дверь открылась, и Фиона повернулась к Джону, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Как замечательно, что он все‑ таки вырвался в Париж! Ей приятно было разделить с ним этот день – от начала до конца. Вернее, от вокзала до бассейна.

– У вас будет время позавтракать со мной завтра утром или вы будете заняты? – спросил Джон с надеждой.

Только сейчас Фиона заметила, что он выглядит так же безукоризненно, как в середине дня, хотя было уже два часа ночи.

Джон отлично держался. С ним рядом было легко и приятно. Он был красив непередаваемой мужской красотой, которая не могла оставить Фиону равнодушной. Но она твердо решила обуздать свои эмоции. А там, – жизнь покажет, не стоит забегать вперед.

– С утра мне надо сделать пару звонков, – сказала Фиона. – Потом придет наш фотограф показывать мне пробные отпечатки снимков вчерашнего шоу. Но это не раньше обеда. А в одиннадцать надо быть на показе «Лакруа». Выезжаем в десять тридцать. Пожалуй, я могу позавтракать с вами в восемь тридцать.

Все это звучало как расписание деловых мероприятий, и Джон невольно улыбнулся.

– Что ж, мне подходит, – сказал он. У него самого были намечены на завтра кое‑ какие дела, но он собирался заняться ими после обеда из‑ за разницы во времени с Нью‑ Йорком.

– Что вы обычно едите на завтрак? Я, если не возражаете, закажу для нас обоих.

Несмотря на то что Фиона была весьма независимой женщиной, Джону все время хотелось опекать ее.

– Грейпфрут и кофе, – быстро ответила она и, не удержавшись, зевнула.

А Джон подумал, что сонной и усталой она нравится ему еще больше. Она казалась сейчас маленькой и нежной, а вовсе не собранной до предела хозяйкой огромной империи – журнала «Шик».

– Неужели это все? – удивился Джон. – И па таком «горючем» вы умудряетесь пробегать целый день? Да вы же просто‑ напросто упадете в голодный обморок, Фиона. А как насчет омлета? Заказать его вам? С чем вы любите омлет?

– С лисичками, – на губах Фионы снова играла улыбка, адресованная ему, Джону, и он вдруг почувствовал себя молодым и счастливым.

– Что ж, я от такого тоже не откажусь. Попрошу приготовить нам омлет с лисичками к восьми тридцати. В вашем номере будем завтракать или в моем?

– Наверное, лучше у меня. На случай, если кто‑ то мне позвонит. Я ведь и здесь на работе.

– Что ж, отлично, значит, завтракаем у вас. Спокойной ночи, Фиона. У меня был отличный день. Спасибо вам. Я никогда не забуду этот вечер. Хотя, боюсь, если я решу описать его кому‑ то, мне не поверят. Пожалуй, больше всего мне понравились воины масаи.

– Неудивительно, – улыбнулась Фиона. – Мужчинам должны нравиться такие вещи.

– А что больше всего понравилось вам? – поинтересовался Джон.

Фиона с трудом подавила желание ответить: «Быть рядом с вами».

– Может быть, свадебное платье, – сказала она. – Нет, пожалуй, расписные юбки.

Она собиралась написать об этом статью в журнале и надеялась, что фотографии получились хорошо.

– Еще на меня произвели неизгладимое впечатление тигры и барс, – у него снова было мальчишеское выражение лица, которое так нравилось Фионе.

Джону не терпелось рассказать своим дочерям обо всем, что ему довелось сегодня увидеть. Девочки знали, что он уехал в Париж, но понятия не имели, с кем и зачем. Он всегда сообщал дочкам, где его можно найти. Особенно теперь, когда с ними не было Энн.

– Надо было сводить вас в музей естествознания или в зоопарк, а не на показ «Диор», – поддразнила его Фиона, и оба весело рассмеялись.

Фиона снова подколола его. Но про себя она отлично понимала: они провели вместе чудесный день и вечер и это, вопреки всем ее принципам и пристрастиям, единственное, что по‑ настоящему волновало ее. Они постояли еще немного молча, но отлично чувствуя настроение друг друга. Затем Джон нежно поцеловал Фиону в лоб и отправился к себе в номер.

Все мысли Фионы были заняты Джоном. Она уже и не пыталась запретить себе думать об этом человеке, Джон был таким красивым, таким надежные, таким… нормальным. И потрясающе мужественным. На какую‑ то секунду ей захотелось броситься вслед за ним по коридору, но Фиона поймала себя на том, что не знает, что станет делать, когда догонит Джона. Она старалась сохранять ясность мысли, не поддаваться его обаянию, но это удавалось ей все меньше и меньше. Ее влекло к нему все сильнее. Слава богу, пока Фиона думала об этом, Джон успел захлопнуть за собой дверь номера. Фиона поздравила себя с тем, что сумела сдержаться. Или обстоятельства пришли ей на помощь. Все равно из этого не вышло бы ничего хорошего. Нет, ни в коем случае она не должна допустить, чтобы их отношения вступили в иную стадию. Никакой близости! Он был красив, ее влекло к нему, но в то же время Фиона понимала, что они с Джоном Андерсоном – слишком разные люди. Она ведь уже не маленькая девочка и давно поняла: иногда судьба преподносит такие подарки, которые, как ни велик соблазн, лучше оставить нераспакованными. Ей осталось прожить всего несколько дней, не утратив контроль над собой. Она ни за что не поддастся обаянию этого замечательного Джона Андерсона. Во всем, что касалось выдержки и контроля над чувствами, Фиона Монаган была опытным профессионалом.

Глава 5

Джон постучал в дверь Фионы на следующее утро ровно в восемь тридцать. За его спиной стоял официант с тележкой.

Фиона выглядела так, словно давно уже проснулась, хотя и была в розовом махровом халате с эмблемой «Ритц» на кармашке и таких же тапочках.

Она успела умыться и причесаться и уже с семи утра висела на телефоне, решая важные деловые вопросы – обсуждала с Эдриеном вчерашнее шоу Дома «Диор», чтобы прийти к единому мнению относительно того, какие моменты считать самыми важными. Сегодня утром оба собирались на показ «Лакруа». Эдриен побывал вчера у них «за кулисами» и был в восторге от увиденного. К тому моменту, когда пришел Джон, Фиона уже была целиком и полностью погружена в вопросы бизнеса и моды.

– Хорошо спали? – поинтересовался Джон.

– Хорошо, спасибо, – улыбнулась Фиона. Джон был в серых слаксах и голубой рубашке с воротником апаш. И, конечно, безукоризненно вычищенные мокасины от «Гуччи». Увидев Джона, Фиона снова почувствовала то же, что и вчера вечером, – ее тянуло к этому мужчине, он нравился ей все больше, он был, надо наконец признать это, потрясающе сексуальным. Да, нелегко ей будет держать себя в узде!

Официант накрыл завтрак на сервировочном столике и придвинул два удобных кресла. Рядом с каждым из них лежала свежая газета. А стол украшала изящная ваза с букетом роз. Все выглядело безукоризненно.

– Я всегда сплю хорошо, – продолжила разговор Фиона. – Хотя, должна признаться, мне не хватает похрапывания сэра Уинстона. Так, я слышала, приморским жителям не хватает шума прибоя за окном.

Они сели одновременно за стол и развернули «Геральд Трибюн». Но каждый думал о том, что предстоит им сегодня.

– Итак, что меня ждет сегодня? – оживленно поинтересовался Джон. – Снова тигры и барсы или нечто менее экзотичное?

– Сегодня вы увидите подлинное искусство, – загадочно начала Фиона. – Поэзию, музыку в движении. Живые скульптуры. Туалеты от «Лакруа» – это художественные полотна, это симфония красок, линий. В них сочетаются разнообразные элементы – ткани разной фактуры, необычные цвета. Думаю, вам понравится.

– Не менее, чем вчера?

Задавая вопросы, Джон незаметно разглядывал Фиону. Ему нравилось, как она выглядит с утра, с незаколотыми волосами, каскадом струящимися по плечам.

Фиона тоже оценила по достоинству «утреннего» Джона. Даже через стол она чувствовала легкий, очень приятный аромат его туалетной воды. Этот запах еще в прошлый раз обворожил ее. Теперь он стал для нее каким‑ то очень близким, словно сопровождал ее с давних пор.

– Все будет совершенно иначе, – ответила Фиона на вопрос Джона. – Спокойно и размеренно, без экзотики. Но очень, очень элегантно. Гальяно – шоумен, он творит действо, спектакль. А Лакруа – художник и создает произведения искусства.

– Я Восхищен вашими описаниями, – произнеся это, Джон уткнулся глазами в колонку биржевых новостей. Убедившись, что акции ведут себя вполне предсказуемо, он снова поднял глаза на Фиону. – Вы даже не представляете, как многому научили меня. Просто сделали другим человеком.

Джон не лукавил. Фиона словно раскрасила его жизнь, напитала ее новыми яркими красками, мощными звуками, задала энергичный ритм. Она поделилась с ним своим миром, своими интересами, своим знанием. Это был щедрый дар, и Джон оценил его по достоинству.

Фиона съела весь омлет, половину грейпфрута, без которого все равно не представляла себе завтрака, затем, секунду поколебавшись, шоколадное пирожное и выпила две чашки кофе.

– Я не могу больше встречаться с вами, Джон, – вдруг объявила Фиона, решительно ставя чашку на столик.

Неожиданное заявление, – Джон вопросительно взглянул на Фиону. Он был растерян, обескуражен ее словами. Почему она так сказала? Может быть, дело в другом мужчине? Может быть, именно этим объясняются ее попытки установить между ними дистанцию? До сих пор он думал, что Фиона пытается защититься от собственных чувств. Но, может быть, все дело в том, что есть некто… Не хотелось признаваться себе, но это был сильный удар. – И что же навело вас на эту мысль?

– Завтрак, – рассмеялась в ответ Фиона. – Если так пойдет и дальше, я скоро стану размером с этот стол. Я слишком много и часто ем, когда рядом с вами.

Услышав это, Джон испытал такое огромное облегчение, что захотелось вскочить и обнять Фиону.

– Я представлял что‑ то в этом роде. Но все же вам удалось здорово меня испугать.

Сказав это, он и в самом деле почувствовал себя слабым и уязвимым.

– Это очень серьезно, напрасно вы смеетесь, – продолжала Фиона. – Мне на моей‑ то работе нельзя позволить себе растолстеть. Я буду выглядеть просто по‑ дурацки. Представляете: редактор первоклассного модного журнала весом за сто килограмм! Меня прогонят палками, и виноваты будете вы.

– Что ж, убедили, немедленно перестаете есть! Я больше не буду кормить вас, а если увижу сегодня, что вы прикоснулись к ленчу, немедленно оттащу вас от стола. Лично я думаю, что вам не помешало бы набрать пару килограмм, но кто я такой, чтобы уговаривать вас рисковать работой ради порции омлета?

Дело не в омлете, а в шоколадных пирожных. Я становлюсь маньяком, когда дело доходит до шоколадных пирожных.

Говоря это, Фиона улыбалась, и от одного взгляда на ее улыбку у Джона сладко щемило сердце.

– Мы разработаем для вас программу из двенадцати этапов, когда вернемся домой, – пообещал Джон. – И все же я думаю, что вам необходимо завтракать.

И как же приятно ей было завтракать в его обществе! Джон Андерсон – отличная компания, даже утром, за завтраком. А ведь Фиона не любила ни с кем общаться по утрам до прихода в офис. Даже с сэром Уинстоном. Но сегодня все было иначе. Ведь они в Париже, и кругом царит атмосфера праздника и дружелюбной непринужденности. Особенно в отеле «Ритц». Не зря ведь это один из ее любимых отелей. Что касается Джона, он обычно останавливался в «Крийоне». Но в этот раз все, все по‑ другому…

– Мне надо одеться, – заявила Фиона, вставая с кресла. Она стояла на полу босиком, в махровом халате. И на какую‑ то долю секунды Джон почувствовал себя так, словно они женаты и это – их обычное утро.

– Вы выглядите потрясающе, – пробормотал он, не поднимая на нее глаз.

– Даже в халате? – Фиона посмотрела па него, как на подростка, сморозившего глупость, и поплотнее запахнула полы халата, под которым ничего не было. – Не говорите глупости!

И она скрылась за дверью ванной.

Джон сказал, что почитает пока газету, но, когда Фиона вышла из ванной, она увидела его стоящим у окна. Он был сейчас далеко‑ далеко, хотя и думал о ней, и даже вздрогнул, когда рука Фионы коснулась его плеча.

– Черт побери, а так еще лучше! – воскликнул Джон, оглядев ее с ног до головы.

На Фионе был черно‑ белый летний костюм, подаренный ей год назад одним из модных Домов, который был ей очень к лицу. Наряд дополняли лакированные босоножки и черная сумочка от «Гермеса». Волосы были стянуты на затылке в тугой узел, а в ушах – довольно крупные серьги в виде раковин. Запястье украшал уже знакомый Джону черепаховый браслет. Перед ним опять была неподражаемая Фиона Монаган – редактор модного журнала «Шик», символ его названия.

– Готовы? – спросил Джон, снова удивляясь про себя, что чувствует себя так, словно с утра везет на работу жену.

Выходя, они наткнулись на Эдриена, выскочившего из своего номера. Тот удивленно приподнял бровь и широко улыбнулся.

– Боже, боже, я подозревал, что назревает нечто в этом роде, – бесцеремонно затараторил Эдриен. – Поздравляю, ребята. Медовый месяц в «Ритце» – это звучит!

– Заткнись, Эдриен! – Фиона выглядела несколько смущенной, а Джон, улыбаясь, переводил взгляд с нее на Эдриена. – Мы всего‑ навсего завтракали вместе. Так что расслабься. Моя девичья честь пока при мне.

– Какое разочарование! – протянул Эдриен.

Фиона оценила то, как Джон реагирует на фривольные шутки Эдриена.

Мужчины непринужденно разговаривали между собой в лифте и шагая следом за Фионой по вестибюлю. Вдруг выяснилось, что шофер Эдриена опаздывает, поэтому все трое поехали в Академию изящных искусств, где должен был проходить показ, на машине Фионы.

Как и говорила Фиона, шоу было весьма сдержанным, но в то же время элегантным. Но Джон и на этот раз был совершенно очарован. О чем и сообщил Фионе. После шоу Эдриен вернулся в отель на встречу с фотографом, а Джон и Фиона отправились на ленч к «Вольтеру». Фиона чувствовала себя невозможной лентяйкой. Это ощущение было для нее непривычным. Работа значила для нее сейчас гораздо меньше, чем общество Джона Андерсона.

Они просидели в «Вольтере» часа три, и, когда ресторан заполнился, как всегда оказалось, что Фиона Монаган знакома примерно с половиной Присутствующих в зале. Забежали пообедать Хуберт де Живанши и барон де Людингхаузен, работавший раньше в «Сен‑ Лоран». Здесь были известные дизайнеры, светские личности, банкиры. Пока Джон заказывал кофе, Фиона беседовала с сидящим за соседним столиком русским князем. Она знала всех, и, что гораздо важнее, все знали ее.

Фиона и Джон вернулись в отель, так как обоим надо было позвонить после ленча в Нью‑ Йорк, и встретились снова в четыре тридцать, решив прогуляться в предместье Сент‑ Оноре, после чего Джон согласился сопровождать Фиону в «Гермес». Вернувшись в шесть часов в отель, оба думали о том, что провели вместе целый день.

Фиона поражалась тому, как легко ей было рядом с Джоном.

Пока Джон отправлял со своего компьютера электронные письма в свой офис, Фиона пошла переодеться. Когда они снова встретились в фойе через час, на Фионе был голубой костюм из плотного шелка. Они отправились на показ «Живанши», который явно не оправдал ожиданий Фионы с профессиональной точки зрения, хотя она и похвалила отдельные модели одежды.

Затем они вернулись в «Ритц» на коктейль‑ парти, устроенную журналом «Шик», подготовкой к которой целиком ведал Эдриен. Здесь были все, кто имел имя и вес в мире моды. Фиона ходила по залу кругами, пожимая руки. Через несколько часов они тихонько ускользнули с вечеринки, чтобы отправиться на прием «Живанши», который оказался куда лучше показа. Его проводили под специальным навесом в Люксембургском саду. После приема они забежали на несколько минут в бар «Будда», потому что Фиона договорилась о важной встрече в этом баре. Затем зашли в бар, где бывал Хемингуэй, чтобы выпить на сон грядущий. Джон заказал себе бренди, а Фиона – минеральную воду. Только когда, покинув бар, они поднялись в свои номера, Фиона с изумлением узнала, что уже половина третьего. Что ж, ночи в Париже были длинными, поскольку все светские мероприятия начинались поздно.

– Когда проходят эти показы, вы всегда возвращаетесь так поздно? – спросил Джон, когда они ехали в лифте.

Он не хотел признаваться в этом даже самому себе, тем более Фионе, но он чертовски устал. Ритм жизни Фионы Мопаган не каждому был по силам. Джон бы не продержался и неделю. Насколько же спокойнее сидеть себе в собственном офисе, отвлекаясь пару раз в неделю на обеды с наиболее значительными клиентами. Он бы не взялся даже пересказать обо всем, что они видели за эти два дня. А Фиона не выглядит усталой.

– Да, – ответила она, улыбаясь, на вопрос Джона. – Все происходит довольно сумбурно. Хотите на завтра получить выходной? Я отправляюсь утром на показ «Шанель», а днем в «Готье».

Как будто все это что‑ то означало для Джона. Она могла бы с таким же успехом говорить по‑ китайски. Но его, похоже, завораживало каждое слово, слетавшее с уст Фионы Монаган.

– Ни за что не пропущу такие события, – стремительно среагировал Джон. – Ведь я пополняю здесь пробелы в своем образовании.

Ему вдруг пришло в голову: может быть, Фионе неудобно, что их везде видят вместе? Раньше он не задумывался об этом. Ведь Фиона находится здесь не на отдыхе, а на работе.

– Может быть, вам удобнее появиться там без сопровождения, Фиона? – он озабоченно посмотрел на свою спутницу.

Фиона улыбалась ему, прислонившись спиной к двери номера.

– Мне удобнее пойти с вами, – просто сказала она. – И приятнее. Когда вы рядом, у меня возникает ощущение, что я сама только начинаю погружаться в этот мир, а не делаю одно и то же в сотый раз.

Он был тронут таким признанием. Не говоря ни слова, Джон с нежностью коснулся щеки Фионы.

– Мне тоже хорошо с вами.

Он и представить себе не мог, что будет так счастлив от одного ее присутствия, собираясь в Париж. Он никогда не забудет эти два дня. Джон наклонился к Фионе и жадно впился поцелуем в ее губы. Они долго не могли оторваться друг от друга. Джону первому пришло в голову, что он целует Фиону прямо на пороге ее номера и что в любую минуту может вернуться к себе Эдриен. Но Джон не хотел торопить события и напрашиваться на приглашение в номер Фионы. Поэтому они так и стояли на пороге, целуя друг друга, пока Фиона вдруг не прошептала в самое его ухо:

– Пойдем ко мне?

– Я боялся, что ты никогда не решишься меня пригласить, – так же тихо произнес он.

Фиона рассмеялась в ответ.

Они вошли в номер, чувствуя себя подростками, ускользнувшими от родителей на свое первое свидание.

– Хочешь выпить? – спросила Фиона, сбрасывая туфли.

Еще в баре она сняла пиджак и сейчас стояла перед ним в голубой шелковой юбке и тонком кремовом топике, соблазнительно сползавшем с одного плеча. Он мог думать только о ней, о своей неподражаемой Фионе, и к черту выпивку!

– Нет, любовь моя, я не хочу выпить, – пробормотал он, снова заключая Фиону в объятия. Не прошло и минуты, как топик сполз и с другого плеча Фионы, и Джон почувствовал, какой мягкой и теплой была ее гладкая кожа.

Тогда Фиона взяла его за руку и повела за собой в спальню. Постель была заботливо разобрана горничными, словно ожидала королевскую чету. Джон поцеловал Фиону, выключил свет и упал на кровать, увлекая ее за собой. В наступившей темноте оба быстро освободились от одежды.

Несколько минут они лежали, обнявшись, словно стараясь запечатлеть в памяти этот волшебный момент. Затем страсть захлестнула их с головой. Эта была длинная ночь, какими и бывают ночи в Париже, полная волшебных наслаждений, о которых ни один из них не мог даже мечтать. Но если и были у них в этой жизни мечты, то реальность оказалась неизмеримо прекраснее самых смелых из них. Ни Джон, ни Фиона никогда в жизни не испытывали ничего подобного.

Глава 6

Когда они отправились утром на показ «Шанель», Фиона изо всех сил старалась выглядеть по‑ деловому собранной. На Джоне был серый костюм, белая рубашка и темно‑ синий галстук. Выглядел он так, будто собирался на деловую встречу. Фиона, словно желая наказать себя за проявленное легкомыслие, надела «серьезный» черный костюм от «Шанель» с короткой юбкой. Но, несмотря на все усилия, она выглядела потрясающе сексуальной. В лифте Джон привлек ее к себе и не выпускал из объятий, пока лифт не остановился. Фиона тихонько хихикала, уткнувшись ему в плечо.

– Ты в хорошем настроении сегодня утром, – поддразнил ее Джон. – Отчего бы это?

В хорошем настроении были они оба, и у них имелись на то причины. Ночь, проведенная вместе, была настоящим чудом.

– Я подумала о том, что в лифте установлены камеры, – весело сообщила ему Фиона. – Кажется, сегодня им будет на что посмотреть.

В этот момент двери открылись и за ними обнаружилось семейство японцев, собиравшееся ехать наверх. Джон вышел из лифта вслед на Фионой, поправляя галстук. Оба чувствовали себя так, словно весь мир знает е том, что произошло между ними ночью.

– У меня не слишком короткая юбка? – встревоженно спросила Фиона, когда охранник выпускал их через закрытую обычно дверь на Камбон. Ее открыли специально для Фионы и Джона, потому что от этого выхода «Ритца» было рукой подать до Дома «Шанель». Выйдя из другого входа, им пришлось бы обходить огромное здание отеля по Вандомской площади, что заняло бы лишнее время.

– Думаю, твоя юбка должна быть еще короче, – тихо сказал Джон, когда они подошли к Дому «Шанель». Вокруг толпились люди, желавшие попасть внутрь, папарацци и аккредитованные фотографы.

Дом «Шанель» помещался в небольшом здании, поэтому внутрь могла попасть только группа избранных. Увидев Фиону, охрана создала в толпе коридор, по которому они смогли пробраться ко входу. Фотографы тут же воспользовались моментом и сфотографировали Фиону, идущую к входу под руку с Джоном.

– Это ничего? – тихо спросил он. Не хотелось бы создавать Фионе проблемы. Она была хорошо известна в мире моды. В конце концов, может быть, ей не хотелось, чтобы ее снимали под руку с мужчиной.

– Это замечательно, – ответила Фиона, лучезарно улыбаясь. – Ты отлично выглядишь.

Они поднялись по лестнице и через несколько минут уже заняли места в зале.

В отличие от других шоу показ «Шанель» начался минута в минуту. Одежда была безупречной и стильной. Стиль Шанель продолжал жить! Модели выходили на сцену под музыку Моцарта. Девизом Дома «Шанель» в этом году были традиции и элегантный шарм. Карл Лагерфельд создал коллекцию, от которой захватывало дух. Показанное в самом конце свадебное платье было великолепно, как и говорил видевший его накануне Эдриен. Белая юбка из плотного бархата и воздушный верх вызывали единодушные возгласы восхищения при появлении модели, а вышедшего на сцену Лагерфельда встретили настоящей овацией. Фиона знала, что все издания будут сходить с ума из‑ за фотографий этого платья, и предвкушала фурор, который произведут фотографии коллекции в «Шике». Она верила в своих фотографов, а платье было достойным завершением всей этой потрясающей коллекции.

– Как жаль, что это свадебное платье, – сказал Джон, когда они пробирались к выходу. – Оно отлично смотрелось бы на тебе.

Фиона улыбнулась, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться счастливым смехом. Она остановилась поздороваться с Лагерфельдом и представила ему Джона. Когда кутюрье отошел, Фиона снова повернулась в Джону, чтобы продолжить разговор про платье.

– Спасибо за комплимент, Джон. Я еще не видела цен, но, думаю, это платье стоит приблизительно столько же, сколько небольшой летний домик. К сожалению, такие платья не раздают бесплатно редакторам модных журналов.

– Жаль. Тебе очень пошло бы, – серьезно ответил на это Джон.

Смеясь и непринужденно болтая, они вернулись в отель и позавтракали в зимнем саду, а затем вместе с Эдриеном поспешили к «Готье». «Готье» был любимым модным Домом Эдриена, такие модели были ему ближе всего. Цветом коллекции этого года был красный, а темой – Китай. Все это выглядело потрясающе, но Фиона почему‑ то не выказала бурного восторга.

Последней они посмотрели вечером коллекцию «Валентино», которая была такой же элегантной, как модели от «Шанель». Как всегда, «Валентино» представил множество вещей красного цвета и его многочисленных оттенков. На этот раз, когда они вернулись в отель, даже Фиона выглядела уставшей. Ей надо было просмотреть множество заметок и фотографий, но Фиона решила отложить это до утра и заняться работой после отъезда Джона. В этот последний вечер они решили поужинать в ресторанчике на знаменитом речном трамвайчике «Бато‑ Муш» и прогуляться по Левому берегу.

Через день после отъезда Джона Фиона улетала в Сен‑ Тропе. Эдриен собирался вернуться в тот же день в Нью‑ Йорк. После Недели высокой моды в Париже в журнале всегда было много дел. К тому же в этом году Фиона взяла отпуск на две недели, чего не делала уже много лет.

– Ты выглядишь усталой, – озабоченно заметил Джон. – Хочешь чашку чая?

Фиона благодарно кивнула, продолжая просматривать письма. Предыдущая ночь показалась им короткой, хотя они почти не спали.

Джон заказал две чашки чая, который они выпили, сидя на диване и обсуждая три показа, увиденных накануне. Фиона шутливо поздравила Джона с тем, что он выдержал просмотр всех стоящих шоу Недели высокой моды.

– Спасибо тебе, – от души поблагодарил ее Джон. – У меня и слов‑ то не хватит описать увиденное! Я просто потрясен!

Наклонившись, он нежно поцеловал Фиону в губы.

– Но ты – самое прекрасное из всего, что случилось со мной в Париже.

Уже много лет Джон не чувствовал себя таким счастливым. И никогда в его жизни не было такой женщины, как Фиона Монаган. Изысканной, волнующей и таинственной. Она напоминала прекрасное экзотическое животное, свободное и неотразимое в своей неповторимой красоте. Джон влюбился в нее без памяти, а ведь они были знакомы всего несколько недель. Фиона пребывала в радостном изумлении по поводу происходящего, и это также вызывало у Джона восхищение. Ему льстило сознание того, что в пего влюблена такая женщина! Фиона же опасалась, что все случившееся между ними произошло во многом благодаря романтичной атмосфере Парижа, и боялась, что по возвращении в Нью‑ Йорк очарование рассеется.

– Ты, оказывается, цинична, дорогая, – шутливо упрекнул ее Джон, когда Фиона поделилась с ним своими опасениями. – Или ты думаешь, что в наши годы невозможно влюбиться? Но люди влюбляются друг в друга в куда более почтением возрасте. Почему нее ты считаешь, что наши чувства не могут быть истинными и серьезными?

– Но что, если это не так? – Фиона выглядела встревоженной.

Ей хотелось, чтобы все было правдой. Еще никогда в жизни отношения с мужчиной не казались ей такими важными. Впрочем, в ее жизни никогда и не было мужчины, похожего па Джона Андерсона. Сильного, надежного, умного и обаятельного. Но в то же время и доброго, и мягкого. Он казался ей человеком, способным перенести бешеный ритм ее жизни и работы. Ведь был же он все время рядом с ней в эти сумасшедшие дни высокой моды в Париже. Он подружился с Эдриеном – одним из самых близких ей людей. Вот только как к нему отнесется сэр Уинстон, но тут уж Фиона постарается ему помочь. Будущее казалось просто прекрасным, хотя Фиона и уверяла себя, что так не бывает. Джон Андерсон был воплощением всего, о чем она мечтала в своей жизни. Он был ее сказочным принцем – не только прекрасным, ко и умным, соблазнительным и неотразимым. В общем, самым лучшим на свете. И они без ума друг от друга. Чего еще можно было желать?!

Джон хотел познакомить Фиону со своими дочерьми. Джон был уверен, что девочки полюбят ее хотя бы потому, что она – женщина, которую полюбил их отец.

– Мне будет не хватать тебя в Сен‑ Тропе, – с грустью сказала Фиона, откусывая кусочек печенья.

Она уже жалела, что отправляется туда, ведь без Джона дни будут казаться ей пустыми и одинокими и ее поездка будет ей в тягость. Тем более что вчера она получила сообщение о том, что друзья, которые должны были встречать ее на яхте, застряли на Сардинии, застигнутые штормом, и решили переждать там плохую погоду. Значит, она будет в Сен‑ Тропе одна.

– Мы можем что‑ нибудь предпринять по этому поводу, Фиона, – сказал Джон. – Но мне не хотелось бы мешать твоему отпуску. Отдых тебе просто необходим. И ты ведь едешь только на две недели.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Фиона, казалось, расслышавшая только первую фразу.

– Звучит безумно, но, если ты хочешь, я постарался бы перенести некоторые свои встречи. Это же время отпусков. А мои дочери заняты каждая своим делом. Если хочешь, я мог бы составить тебе компанию. Если же ты предпочитаешь отдыхать одна – я пойму. У меня есть дела на эти две недели.

Но Фиона уже смотрела на него сияющими глазами и счастливо улыбалась.

– Ты действительно сделаешь это? Сделаешь это ради меня?

Она знала, что это настоящее безумие, но ничего не могла, да и не хотела с собой поделать. Она мечтала только о том, чтобы быть рядом с Джоном. Как это здорово, если он действительно сможет отправиться с нею в Сен‑ Тропе.

– Я хочу, могу и обязательно сделаю это, – торжественно объявил Джон. – Тебя устраивает такой ответ?

– Еще как! – радостно воскликнула Фиона. Чуть позлее, когда Фиона принимала душ,

Джон позвонил в Нью‑ Йорк своей секретарше. Фиона переоделась и вышла из спальни в бежевых брюках и такого же цвета свитере, настолько тонком, что рельеф груди отчетливо просматривался, волнуя и притягивая взгляды. Джон в который раз восхитился ее способностью выглядеть одновременно сексуальной и элегантной.

– Ну что, получилось? Она сделает это?

У Фионы был вид ребенка, расспрашивающего родителей о подарке к Рождеству.

– Я не оставил бедняжке выбора, – улыбнулся Джон. – Конечно, это безумие. Но, черт побери, Фиона, мы ведь живем только один раз! Кто знает, когда еще нам выпадет такая возможность – мы ведь оба чертовски занятые люди. И раз уж ты отправляешься в отпуск, придется и мне перекроить свое расписание.

Джон улыбался ей, сидя на кровати, и Фиона подбежала к нему и обняла, крепко прижав к груди его голову. Какое счастье, что она встретила этого мужчину!

– Ты просто потрясающий человек!

Джон Андерсон был о Фионе точно такого же мнения.

Час спустя они сидели в ресторанчике на «Бато‑ Муш» и ели бифштекс с жареной картошкой, наслаждаясь ночными огнями и памятниками Парижа. Они вели себя как настоящие туристы, и это веселило их обоих.

Джон и Фиона взахлеб говорили о том, что они станут делать в Сен‑ Тропе. Джон собирался позвонить одному своему знакомому, сдающему напрокат яхты, и спросить, нет ли у пего чего‑ нибудь подходящего на пару дней для влюбленной парочки. Жизнь на яхте рисовалась Фионе восхитительно романтичной. Впрочем, у них был еще заказанный ею номер в отеле «Библос», что тоже не так уж плохо. Всякий раз глядя на Джона, Фиона чувствовала себя счастливой и беззаботной. Неужели все это возможно наяву, а не во сне?

Потом они долго гуляли по Левому берегу, выпили по бокалу вина на террасе легендарного кафе «Дё Маго», Джои купил Фионе забавный рисунок у уличного художника в качестве сувенира‑ воспоминания об этих днях, проведенных в Париже. В полночь они вернулись в отель, едва добрались до номера Фионы и неистово занимались любовью до самого утра.

Потом они проспали все на свете, и их разбудил стук в дверь Эдриена, который хотел попрощаться, отправляясь в аэропорт. Его работа в Париже была закончена.

– Я думал, ты работаешь в это время, – обвиняющим тоном произнес Эдриен. Но Фиона знала, что он вовсе не сердится на нее.

– Я… я думала., хотела… Ну хорошо – я очень устала и проспала.

Я тоже устал, – ответил Эдриен. – Но работаю с шести утра. А ты еще спишь в десять тридцать. Когда мне предложат повышение, постараюсь занять твое место! Имей в виду – честно тебя предупредил!

Произнося все это, он вдруг увидел пару мужских ботинок, аккуратно стоящих под журнальным столиком.

Лицо Эдриена расплылось в улыбке.

– Эй, Фиона, у тебя неожиданно выросла нога? Ты подалась в трансвеститы? Нет, дай угадаю – ты утратила наконец девичью честь?

– Не лез бы ты не в свое дело, – тихо произнесла Фиона, закрывая дверь в спальню, где все еще мирно спал Джон. Оба они заснули только под утро, но то, чем они занимались всю ночь, того стоило.

– Сколько дашь за то, чтобы я ничего не рассказывал сэру Уинстону? – топом заговорщика спросил Эдриен.

– Все, что имею.

– И даже черепаховый браслет? Попробую переделать его под свою руку…

– Черта с два ты получишь мой браслет, вымогатель! – рассмеялась Фиона. – Валяй, расскажи этому бездельнику все.

– Позже придется это сделать. Ты по‑ прежнему собираешься в Сен‑ Тропе?

Эдриен никогда не видел Фиону такой счастливой, и ему чертовски нравилось это зрелище. Он всегда хотел, чтобы эта женщина была счастлива. А Джон Андерсон понравился ему с самой первой встречи, и Эдриен не сомневался: эти двое отлично подходят друг другу. Так что им обоим повезло, такое нечасто случается. За все годы знакомства с Фионой Эдриену не нравился ни один из мужчин, появлявшихся в ее жизни. Уж конечно, не женатый архитектор из Лондона. Его Эдриен просто ненавидел. А дирижер, мечтавший жениться на Фионе, казался ему недалеким человеком. Во всяком случае, рядом с Фионой. И только Джон Андерсон сразу показался Эдриену человеком, достойным Фионы.

– Да, я по‑ прежнему собираюсь в Сен‑ Тропе. – Фиона постаралась не выдать своего счастья, но Эдриена не так просто было провести.

– И он едет с тобой?

– М‑ м‑ м, – пробормотала Фиона, но все было ясно без слов по ее улыбке.

– Ах вы, противные мальчишка и девчонка! – воскликнул Эдриен, комично всплеснув руками. – Что ж, желаю вам хорошего отдыха. Позвони, если захочешь дать мне какие‑ то указания. И пошли «Федексом» все, что я должен от тебя получить, прежде чем уедешь отсюда. А то еще забудешь про все на свете от счастья!

Фионе предстояло переделать кучу работы в Париже, прежде чем она отправится отдыхать, и она была настроена предельно серьезно. Влюблена она или нет, но Фиона Монаган всегда была из тех, кто выполняет намеченное. И ничто на свете не должно этому помешать.

– Обещаю. Лети себе спокойно. Я люблю тебя, – она неясно обняла на прощание Эдриена.

Минуту спустя он подхватил свои чемоданы, взял в одну руку красный чемоданчик крокодиловой кожи под цвет сандалий, что были у него на ногах, каким‑ то чудом исхитрился прихватить еще и соломенную шляпу и направился к лифту, успев бросить Фионе:

– Я тоже люблю тебя, детка. Передавай привет Джону. Скажи ему, что грозного сэра Уинстона я беру на себя.

Помахав ей на прощание, Эдриен направился к лифту, а Фиона постояла еще немного у двери, затем тихонько прикрыла ее, быстро прошла в спальню и залезла обратно под одеяло, стараясь не разбудить Джона. Но у нее ничего не вышло. Джон зашевелился, открыл глаза и спросил сонным голосом, одновременно обнимая Фиону и привлекая ее к себе:

– Кто это был?

– Эдриен. Он уехал в аэропорт. Пытался шантажировать меня. Обещал рассказать все сэру Уинстону. Покушался на мой черепаховый браслет, но я сказала мерзавцу, что ничего у него не выйдет.

– Он знает? – открыв один глаз, Джон вопросительно посмотрел на Фиону. – Ты сказала ему?

– Он увидел под столом твои ботинки.

– О! И сколько же Эдриен хочет за то, что ничего не скажет твоей собаке?

– Прекрати называть сэра Уинстона собакой.

– Извини. Забыл, – пробормотал Джон, крепче прижимая ее к себе. – Иди‑ ка сюда, малышка…

Их день начался с того же, чем закончился предыдущий.

Глава 7

Фиона закончила всю свою работу и отослала результаты Эдриену. А Джону удалось договориться о яхте. Хозяин яхты утверждал, что яхта – настоящая красавица. Так что они отправились в Сен‑ Тропе в самом радужном настроении. Джон сообщил обеим дочкам, что остается во Франции еще на две недели. Правда, девочек не было дома и пришлось оставить им сообщение на автоответчике.

В Ницце их встречал лимузин, который доставил Фиону и Джона в Сен‑ Тропе к отелю «Библос». Номер был просто шикарный. А яхта должна была поступить в их распоряжение на следующее утро.

Джон и Фиона провели час на пляже, затем прошлись по магазинам и заглянули в небольшое кафе. Вечером Фиона отвела Джона в свое любимое бистро. Там было шумно и многолюдно. Впрочем, об этом Фиона предупредила его заранее. Прогулявшись немного, они вернулись в отель и заснули, обнявшись, едва их головы коснулись подушки.

После долгой утомительной недели, полной страсти и восторгов, но также шума, людей и ярких впечатлений, оба были рады выпавшей им возможности побыть вдвоем вдали от всех.

На следующее утро, быстро позавтракав, они отправились на пирс. Увидев яхту, оба были поражены ее красотой. Весь день они ходили под парусом с помощью нанятой ими команды из восьми человек, ночь провели на якоре в порту Монте‑ Карло, где обедали и пили шампанское на корме, любуясь живописными окрестностями, и ничто не омрачало их безмятежного счастья.

– Как это случилось? – в шутливом изумлении спрашивала Фиона. – Я, должно быть, пропустила тот момент, когда мы умерли и оказались в раю? Неужели это мне, именно мне так повезло?

– Наверное, мы оба заслужили это, – серьезно сказал Джон, который ни на секунду не сомневался, что так оно и было.

– Это было бы слишком просто, – возразила Фиона. – Я же чувствую себя так, словно выиграла в лотерею.

– Мы оба выиграли, – поправил ее Джон. Никогда в жизни Фиона не была так безмятежно счастлива.

Примерно те же чувства испытывал и Джон. Фиона казалась ему ожившей сказкой, волшебным чудом. Это были две недели сплошной идиллии, время сбывшихся надежд и осуществленных желаний.

Яхта была в их распоряжении только первую неделю, и они использовали ее на всю катушку. Потом отдых их стал более прозаичным, но они получали не меньшее удовольствие, нежась на пляже и открывая для себя новые кафе и уютные ресторанчики. Им обоим показалось, что отпуск закончился слишком быстро, словно прошло не две недели, а всего несколько часов до того момента, когда они вернулись в аэропорт Ниццы и полетели в Париж, где пересели в самолет до Нью‑ Йорка. Впервые в жизни Фиону не радовала мысль о возвращении домой, даже скорая встреча с сэром Уинстоном не изменила ее настроения. В самолете они обсуждали, как проведут остаток лета.

Дочери Джона разъехались, а экономка, получив отпуск, отправилась навестить родню. Свою собаку Джон отдавал на лето в специальный питомник. Она требует тщательного ухода, с которым Джон не справился бы без помощи экономки. На День труда домой приедут Хилари и Кортни. Проведя с отцом праздники, обе дочери Джона должны были вернуться в колледж – каждая в свой. Они регулярно созванивались и виделись в течение учебного года. Кортни, учившаяся в Принстоне, часто приезжала домой на уик‑ энд. До колледжа Браун было подальше, но Хилари тоже старалась провести выходные с семьей хотя бы раз в месяц. Она не приезжала только во время экзаменов. Хилари очень серьезно относилась к учебе. Девочка мечтала стать океанографом, и этим летом проходила практику в лаборатории на Лонг‑ Бич, в Калифорнии.

Джон снова и снова повторял, что Фионе понравятся его дочери. А уж в том, что его дочери влюбятся в эту чудесную женщину, как влюбился он, Джон не сомневался. Его куда больше беспокоила реакция Фионы, у которой никогда не было детей. Но ведь его девочки уже взрослые. Значит, они смогут найти общий язык и наверняка станут хорошими подругами. Его девочкам было просто необходимо женское руководство. Обе они так скучали по своей матери! Фиона уже пообещала ему отправиться с ними по магазинам. Пусть она мало что знала о детях и о молодежи, зато магазины были ее стихией, и Фиона сразу решила, что это будет отличная возможность познакомиться поближе с дочерьми Джона.

– Итак, что мы будем делать, когда вернемся в Нью‑ Йорк? – спросила Фиона, едва самолет оторвался от взлетной полосы.

– В каком смысле? – переспросил Джон и тут же прочел ответ в глазах Фионы. – Ну, для начала почему бы нам не снять домик на лето в Хэмптоне. Мы могли бы приезжать туда на уикэнд. – Джон подбросил эту идею словно между прочим еще в Сен‑ Тропе.

Это была отличная идея. Оба любили пляж и стремились выбираться на выходные за город. Теперь, когда Джон и Фиона перешли рубеж и стали близки, они с трудом могли представить себе, как будут существовать отдельно друг от друга. Что ж, если в Хэмптоне не найдется свободного домика, можно снова нанять яхту. От яхт оба они были без ума.

Но этот план был пока довольно неопределенным, и Фионе пришла в голову другая мысль.

– Ты не хочешь пожить у меня, пока вернется твоя экономка? – спросила она осторожно.

Джон и сам надеялся на подобное предложение, но не хотел проявлять инициативу. Жизнь Фионы в Нью‑ Йорке – это не то же самое, что отдых в Сен‑ Тропе.

– А как отнесется к этому сэр Уинстон? – серьезно спросил он. – Тебе не кажется, что мы должны сначала спросить у него?

– Не волнуйся, я сумею с ним как‑ нибудь договориться, – ответила на это Фиона. – Главное, хочешь ли этого ты сам?

– По‑ моему, чудесная идея. Мою квартиру очень трудно содержать в порядке без миссис Вестерман. Мне больше не на кого надеяться. Раз в неделю, правда, приходят парни из службы сервиса, но это совсем не то. Твой Джамал справляется со своей работой куда лучше, и тебе проще с собакой… прости, прости, с твоим любимым сыночком. Я имею в виду сэра Уинстона.

– Так‑ то лучше, – Фиона шутливо погрозила ему пальцем.

Ей очень нравилась идея пожить какое‑ то время вместе. Но тут она вдруг вспомнила, что в ее шкафах для одежды нет ни единого сантиметра свободного места. Что же делать? Надо срочно что‑ то предпринять. Может, Джон согласится спускаться вниз, в комнату для гостей? Там висят ее шубы и горнолыжные костюмы, но их можно повесить поплотнее. Освободить немного места… может быть… Или ему подойдет шкаф в ее кабинете? Но там нет места для вешалок – только полки… еще есть шкаф в ванной… но там сложены ее халаты, ночные рубашки и пляжные полотенца. И еще старые вечерние платья.

Надо срочно что‑ то придумать. Ради такого мужчины стоит освободить место в шкафу.

Джон отлично проявил себя во время отпуска. Если что‑ то было не так – хотя таких ситуаций практически не возникало, – он немедленно брал все заботы на себя, оставаясь при этом веселым и безукоризненно воспитанным. Казалось, Джона Андерсона невозможно рассердить. Фиона и не подозревала, что в мире существуют мужчины с ангельским характером. И один из них достался ей! Это ли не чудо!

Из аэропорта они поехали прямо к Фионе. Джамал сделал большую уборку к ее приезду и наполнил дом цветами. Холодильник был забит разными вкусностями. Там стояла даже бутылка шампанского, которую Джон немедленно открыл, и они выпили ее в гостиной в честь начала новой жизни. Никогда еще Фиона не была так счастлива в собственном доме. Сэра Уинстона должны были привезти на следующий день. Фиона с некоторым волнением ожидала встречи со своим любимцем.

На следующее утро Джон приготовил для нее завтрак – омлет с сыром и английские оладьи. Они вместе вышли из дома, и каждый поехал к себе на работу. Джамал пришел рано утром и удивленно посмотрел на хозяйку. Время от времени в жизни Фионы появлялись мужчины, а дирижер даже жил здесь, в ее доме. Но вот уже несколько лет он не заставал по утрам мужчину в спальне хозяйки. И теперь Джамала явно интересовало, была ли это мимолетная прихоть или мужчина задержится здесь на какое‑ то время Фиона поспешила развеять его сомнения.

– Это – мистер Андерсон, Джамал, – представила она Джона. – Ему нужен ключ. – Фиона торопилась в офис, и ей некогда было пускаться в долгие объяснения. – Сделай дубликат и оставь на моем столе.

Затем она напомнила Джамалу, что ему необходимо быть в доме в четыре часа, когда привезут сэра Уинстона. Они с Джоном сели в подъехавшие почти одновременно такси, поцеловавшись перед этим прямо посреди улицы, и отправились на работу, договорившись встретиться вечером дома. Перед этим Джон должен был заехать к себе, чтобы забрать необходимые вещи.

Все оказалось так просто, но Фионе до сих пор трудно было поверить в то, что в ее доме действительно поселится мужчина. По крайней мере на лето, пока не вернутся его дочери и его экономка. Но когда девочкам придет время возвращаться в их колледжи, Джон ведь может снова переехать к ней. Если, конечно, они захотят и дальше быть вместе. Фиона надеялась, что так и будет. Она хотела этого всем сердцем. Она по уши, до безумия влюбилась в этого человека, и он казался ей лучшим мужчиной на свете. Фиона чувствовала, знала, что и Джон полюбил ее, он восхищается ею, считает необыкновенной, единственной. Господи, неужели такое возможно? Они любят друг друга, они нужны друг другу, каждый из них нашел свое счастье!

В кабинете ее уже ждал Эдриен – им многое «надо было обсудить.

– Как Сен‑ Тропе? – спросил ее Эдриен с понимающей улыбкой, едва Фиона появилась на пороге офиса, неся в руках кипу писем, бумаг, файлов и журналов, привезенных из Парижа.

– Волшебно, просто волшебно!

Впрочем, об этом нетрудно было догадаться по радостному блеску ее глаз.

– А где он сейчас? – Эдриену было страшно любопытно.

– На работе.

– А где он провел прошлую ночь? – продолжал поддразнивать ее Эдриен.

– Не твое дело! – рассмеялась Фиона.

Между ними давно установились доверительные отношения, и у Фионы практически не было от Эдриена тайн. Он был ей как брат, и поэтому ему позволялось подсмеиваться над ней время от времени.

– Так я и думал, – ехидно заметил Эдриен. – Вы уже рассказали обо всем сэру Уинстону?

– Собираемся сделать это сегодня вечером.

– Пригласите ветеринара, и пусть захватит с собой валиум. Такое потрясение для старика!

– Знаю, – Фиона заговорщически понизила голос. – Но у меня есть куда более серьезная проблема, и я не знаю, как с ней справиться.

– Надеюсь, ничего по‑ настоящему серьезного? – Эдриен с тревогой взглянул на Фиону.

– О, это просто трагедия, Эдриен. Мне не хватает места в гардеробах. Даже носовой платок некуда запихнуть.

– Так он уже переезжает! – изумленно воскликнул Эдриен, не ожидавший от Джона и Фионы таких темпов в развитии отношений. Ну что ж, чего только не бывает в жизни!

– Ну, не совсем… – задумчиво протянула Фиона. – Пока только на лето… пока его экономка в отпуске. Но если он привезет с собой больше, чем халат и пижаму, я пропала! Вчера заглянула в каждый гардероб в своем доме. В комнате для гостей висят мои шубы, наверху – летние вещи. Мои вечерние платья, ночные рубашки, деловые костюмы – черт побери, Эдриен, шмоток у меня гораздо больше, чем места. Ума не приложу, куда положить вещи Джона.

– Лучше тебе придумать как можно скорее. Мужчины, знаешь ли, не любят выуживать свои трусы из ящика с дамским бельем или перебирать вечерние платья любимой, торопясь одеться и уйти на работу. Если он не трансвестит, тебя ожидают серьезные проблемы…

– Он – не трансвестит! И ты это прекрасно знаешь!

– Тогда плохи твои дела. Начинай продавать вещички.

– Хватит издеваться! Лучше бы придумал что‑ нибудь!

– Я должен что‑ то придумать?! Я похож на специалиста по рациональному размещению одежды в шкафах? Позволь напомнить – Джон Андерсон переезжает не в мой дом, а в твой.

– Но что бы делал на моем месте ты? У тебя ведь тоже полно одежды.

Как насчет того, чтобы арендовать трейлер и припарковать его в саду – специально дл, одежды.

Все это очень забавляло Эдриена, прекрасно понимавшего, что проблема, с которой столкнулась Фиона, относится к разряду приятных.

– Шуточки твои дурацкие!

– Думаешь, твои лучше? Просто вышвырни все из одного гардероба и перенеси, скажем, в комнату для гостей. Или развесь по открытым вешалкам на колесиках и катай по всему дому.

– Отличная идея! Будь другом, сходи во время ленча и купи таких вешалок. Распорядись, чтобы их доставили ко мне домой. Я скажу Джамалу расставить их в комнате для гостей, а вечером смогу освободить гардероб для Джона.

– Замечательно. Я только что понял: люди напрасно думают, что трудности в отношениях возникают из‑ за секса и из‑ за денег. Полная чушь. Во всем виноват гардероб! Вот и мне пришлось попросить своего последнего любовника из дома, когда встал вопрос – или он, или моя любимая обувь. Стыдно признаться, но я куда более предан своим ботинкам.

Фиона отлично знала Эдриена и нисколько не сомневалась, что на самом деле его последний любовник изменил ему и Эдриен сначала страдал, а потом вышвырнул мальчишку вон, но еще долго не мог утешиться. Он был тот еще фрукт – последний любовник Эдриена. Фиона ненавидела этого смазливого нахала, разбившего сердце ее лучшего друга.

– Ты – просто гений, Эдриен, – заявила она. – Только добудь мне теперь эти самые вешалки. А я постараюсь прийти домой пораньше и займусь гардеробом. Я чувствую себя полной дурой – надо же было нажить себе столько проблем из‑ за шмоток!

– Но ведь на твоей работе нельзя иначе одеваться, дорогая, – напомнил ей Эдриен. – Давай будем реалистами.

– Ну, хорошо. И поэтому мы – такие мелочные, испорченные люди, готовые на все ради лишней пары обуви. И позволяем вещам диктовать свои условия! Нет, все к черту! Надо что‑ то менять.

– Сначала подожди, как сложатся ваши отношения с Джоном, – посоветовал Эдриен. – Кстати, как он? Думаю, очень даже неплох, если ты так быстро позволила ему к тебе переехать.

– Он не переезжает, – строго напомнила Фиона. – Просто поживет у меня остаток лета.

– Ах да, прости, просто поживет… И все равно, все, должно быть, просто чудесно, если ты пошла на это. Уж я‑ то знаю тебя не первый год. Ты давно уже никого не пускала к себе «просто пожить».

– И не собиралась пускать, – подтвердила Фиона. – Думала коротать свой век вдвоем с сэром Уинстоном. Пока смерть не разлучит нас.

– Что ж, в этом случае смерть разлучит вас, и – увы! – не так уж нескоро. Учитывая одышку и сердечные проблемы сэра Уинстона, думаю, тебе предстоит его пережить.

Фиона кивнула, сделавшись на минуту серьезной. Ей хотелось думать, что сэр Уинстон будет Жить вечно. Эдриен же подумал о том, что всем им очень повезет, если старый ворчун порадует хозяйку своим обществом еще год или два. У него уже было два тяжелых приступа. Эдриен надеялся – ради блага Фионы, – что необходимость делить хозяйку с двуногим обожателем не разобьет сердце сэра Уинстона и не ускорит его конец.

Закончив обсуждение дел личных, Эдриен и Фиона приступили к делам журнала. Эдриен кратко ввел ее в курс последних событий, рассказал о реакции публики и различных изданий на парижские показы. На одиннадцать было назначено совещание, которое продлилось до двух. Остаток дня Фиона решала накопившиеся дела, просматривала снимки и выверяла планы намечающихся фотосессий. В журнале была горячая пора. Только что сдали в печать октябрьский номер и приступили к подготовке ноябрьского. Еще через месяц они займутся подготовкой рождественского выпуска, с которым всегда было в два раза больше хлопот, чем с обычными ежемесячными номерами. Фиона была сильно разочарована, узнав, что в ее отсутствие уволились и уже успели покинуть журнал два ее любимых младших редактора. Впрочем, Эдриен уже подыскал им замену.

Еще Фиона с изумлением обнаружила, что уже на конец недели назначена крупная фотосессия с участием Бригитты Лакомб. А на следующей неделе их ждут еще более сложные съемки с Марио Тестино. В общем, неделька предстояла сумасшедшая. Добро пожаловать домой, Фиона! Наслаждайся счастьем!

Но несмотря ни на что она сумела выбраться из офиса ровно в шесть и полетела домой как на крыльях. Эдриен послал кого‑ то купить ей вешалки на колесиках, а Джамал уже установил их в комнате для гостей, и только после того, как обе вешалки два раза обрушились по очереди, нагруженные ее вечерними платьями, Фиона поняла, что Джамал собрал их неправильно, потому что держал прилагавшийся чертеж вверх ногами. Вместе они сумели исправить положение.

– Вы, наверное, по‑ настоящему любите этого парня, – прокомментировал Джамал, глядя, как Фиона поднимает с пола и снова водружает на вешалку свои платья. Больше всего Джамал а поразило, что Фиона отвела всего две минуты на общение с сэром Уинстоном, который, впрочем, ответил на ее поцелуи ледяной холодностью. Он терпеть не мог «собачий лагерь», и всякий раз, когда Фиона отправляла его туда, сэр Уинстон потом долго обижался на нее. Сейчас пес громко храпел, развалившись, как всегда, на кровати Фионы.

– Джон – отличный парень, – сказала Фиона Джамалу, развешивая летние платья и ночные рубашки. Ей удалось освободить примерно треть гардероба, чтобы Джон мог разместить там свои костюмы, а на дне того же гардероба оставалось место примерно для пяти пар обуви. Еще Фиона освободила два ящика для белья. Не бог весть, что за результат, но у нее ушло на это два часа времени. Джон позвонил в семь, сказал, что задержался в офисе и пока еще не добрался до своей квартиры, но рассчитывает быть дома к девяти. Если Фиона захочет, он привезет пиццу и бутылку вина. Фиона сказала, что это не обязательно, и пообещала приготовить салат и омлет. Повесив трубку, она с улыбкой подумала о том, как приятно почувствовать себя семейной женщиной, когда ждешь прихода домой такого мужчины, как Джон Андерсон. Ее Джон. Единственный и неповторимый.

Джамал ушел, а Фиона снова принялась перебирать вещи, откладывая то, от чего молено было бы избавиться. Наконец она решила расстаться с двумя горнолыжными куртками, которые редко надевала, и с огромным теплым пальто, которое надевала в холодные дни, что случалось нечасто. Черт побери, оказывается, место в гардеробе идет в наше время на вес золота. Проще добывать золото голыми руками, чем пожертвовать гардеробом даже для очень любимого мужчины.

Закончив, Фиона присела на кровать рядом с сэром Уинстоном, который открыл один глаз, тяжело вздохнул и повернулся к ней спиной. Фиона решила принять душ до приезда Джона. Теперь вместо того, чтобы валяться вечерами на кровати, поглощать тунца прямо из банки или бананы с рисовыми лепешками, придется все время думать о том, как она выглядит, а также о том, что они с Джоном будут есть. Что ж, ей приятно будет делать это ради Джона. К тому же он ведь переезжает только на лето. Все это немного напоминало игру в дочки‑ матери. Фиона надела бледно‑ розовую тунику и золотистые босоножки, сделала салат и накрыла на стол. Омлет она сделает, когда придет Джон.

Джон появился около десяти, и выглядел он измученным. Фиона рядом с ним блистала загаром и свежестью. Он привез ужаснувшие Фиону кипы одежды, которые доставал из автомобиля, роняя из огромных пакетов ремни, галстуки, белье и носки. Все это выглядело как фундаментальный переезд, и на какую‑ то долю секунды Фиона вдруг усомнилась в правильности своего решения. Но она тут же напомнила себе, что любит этого человека и что он совершенно замечательный.

Джон поцеловал ее, уронив пакеты прямо в прихожей, и Фиона в ту же секунду забыла обо всем.

– А где твоя собака… то есть наш чудный парень… твой лучший друг… ты понимаешь – я это о сэре Уинстоне.

Джон изо всех сил пытался научиться не называть сэра Уинстона собакой, потому что всякий раз, когда у него вылетало это слово, у Фионы становилось такое выражение лица, словно ее оскорбили в лучших чувствах.

– Сэр Уинстон сердится на меня, – ответила на его вопрос Фиона. – Улегся спать.

– На нашу кровать? То есть на свою…

Фиона кивнула. Джон был отличным парнем,

но этот дом – дом сэра Уинстона. И она не позволит забывать об этом.

– Ты, наверное, голоден? – спросила она. – Я приготовила салат. Хочешь омлет прямо сейчас?

– Если честно, я вообще не голоден. Дома приготовил себе кружку растворимого супа. Миссис Вестерман оставила все шкафы пустыми. Такое ощущение, что в доме вообще никто не живет.

– Но там ведь действительно никто не живет на сегодняшний день, – Фиона улыбнулась, с гордостью вспоминая освобожденное с таким трудом пространство в шкафу. Она надеялась, что Джону будет приятно узнать о ее подвигах.

– Знаешь, чего мне хочется? – спросил Джон. – Просто принять душ и расслабиться. Тебе не надо ничего для меня готовить.

Фиона тоже не была голодна. Она убрала со стола приборы и поставила салат в холодильник.

Затем, прихватив с собой банан, помогла Джону отнести наверх его вещи. Он привез с собой, кроме одежды, набор для чистки обуви, множество бутылочек и пузырьков, предназначенных для ухода за зубами. Джон был помешан на чистоте зубов. Перед тем как лечь спать, он всегда подолгу чистил их зубной нитью.

Поднявшись в спальню, они разложили вещи Джона на кровати. И только в тот момент, когда из‑ под вороха одежды послышался сдавленный сип, Фиона поняла, что они завалили сэра Уинстона. Фиона быстро убрала вещи, сэр Уинстон поднял голову, оглядел их сонным взглядом, затем закрыл глаза и захрапел еще громче.

– Что это значит? – спросил Джон. – Он одобряет наш союз? Ты уже рассказала ему о нас?

– В общих чертах. Думаю, мы только что сделали это вместе.

– И что он сказал?

– Как видишь, немного.

– Что ж, хорошо, – Джон испытал некоторое облегчение. Он слишком устал сегодня, чтобы испытывать удовольствие при мысли о предстоящих переговорах с собакой. У него был чудовищный день – возникли проблемы сразу с двумя серьезными клиентами. Обычное дело, но на это ушла большая часть рабочего времени, и Джон чувствовал себя как выжатый лимон. Все, чего ему хотелось, – это принять душ и поскорее заснуть.

Пока Фиона развешивала его вещи, Джон отправился в ванную и вышел оттуда через двадцать минут уже совсем в другом настроении – бодрый и веселый.

Фиона показала отведенные ему два ящика. Джон чувствовал себя как маленький мальчик в лагере для бойскаутов или в пансионе, которому объясняют, где его территория. Все в этом доме было незнакомым, но Джон решил не придавать этому значения. Он хотел только одного – быть с Фионой Монаган. Фиона показала ему, как развесила его костюмы. В шкафу не осталось ни сантиметра свободного пространства, но нашлось место для всех его вещей. Джон молча смотрел на набитый битком шкаф, недоумевая, почему Фиона не могла освободить побольше места. Но решил ни о чем ее не спрашивать, несмотря на то, что на одном из его костюмов висело сверху платье с отделкой из перьев.

– Не слишком много места, да? – задумчиво произнес Джон.

Фиона расстроенно посмотрела на содержимое шкафа. Она так старалась, но места все равно оказалось недостаточно. Придется снова заняться этой проблемой. Надо купить еще передвижных вешалок.

Джон включил телевизор и рухнул на кровать. Сэр Уинстон приподнял голову, посмотрел на Джона с выражением отчаяния и снова упал на подушки. Что ж, по крайней мере, он не зарычал – уже хорошо.

Джон вовсе не был уверен, что способен спать под звуки, издаваемые сэром Уинстоном, но он честно собирался попробовать. Тем более сегодня он так устал, что, казалось, был способен заснуть, едва его голова коснется подушки. Он действительно заснул при включенном телевизоре, сжимая в объятиях Фиону.

А когда проснулся утром, его уже ждали чашка кофе и апельсиновый сок, Фиона подала ему газету и принялась готовить яичницу. Собака уже была в саду.

И все было отлично в их маленьком мире. Первая ночь, к облегчению обоих, прошла хорошо.

Фиона уехала на работу в прекрасном настроении.

В полдень Джон прислал ей розы. Эдриен приподнял одну бровь, увидев их на столе перед Фионой.

– Твой пес не свел его с ума своим храпом?

Как видишь, нет. Мы спали все втроем, словно близнецы в утробе матери. А утром я приготовила Джону завтрак, – гордо сообщила Фиона.

– Когда ты последний раз делала что‑ либо подобное? – ехидно поинтересовался Эдриен.

– На День матери в возрасте двенадцати лет. Эдриен и сам отлично знал, что утром Фиона признает только одно занятие – привести себя в порядок.

– Боже правый! – он со вздохом поднял глаза к потолку. – Вынужден признать: скорее всего это любовь.

Глава 8

Джон продолжал изумлять Фиону своими достоинствами, главными из которых она теперь считала его выдержку и терпимость. Он ничего не сказал Фионе, когда в их первый совместный уик‑ энд она объявила, что должна остаться в городе, чтобы поработать. Шла фотосессия с Тестино, так что об отъезде не могло быть и речи. Джон отреагировал совершенно спокойно, сказал, что у него тоже накопилось много работы и он с удовольствием воспользуется возможностью ликвидировать завалы. Потом он даже заехал ненадолго на фотосъемки, чтобы посмотреть, что это вообще такое. Джону было интересно понаблюдать за тем, что происходит на съемочной площадке.

Когда вечером Фиона, усталая, вернулась домой, ее ждал приготовленный Джоном ужин. На улице стояла чудовищная жара, а Фионе пришлось провести весь день на раскаленной солнцем площадке. Они вместе приняли ванну, а после Джон предложил сделать ей массаж.

– Ну за что бог послал мне такое счастье? – сказала Фиона, когда Джон разминал ее уставшую спину.

– Не тебе, а нам, – уточнил Джон, целуя Фиону в макушку, словно заботливый и любящий отец.

Джону было хорошо рядом с этой женщиной, он снова был не один. У него начиналась новая жизнь, совершенно не похожая на прежнюю. Это и нравилось ему, но и тревожило в глубине души. Ну что ж, неизвестность – это всегда риск.

– Вечером я выводил сэра Уинстона на прогулку, – сообщил Джон. – У нас был долгий разговор. Старик сказал, что прощает мне мое непрошенное вторжение. Если честно, его волнует только одно: не займу ли я его место в шкафу.

Фиона тихо застонала при мысли о наболевшей проблеме. За всю неделю у нее так и не было времени что‑ то предпринять. Джон уже намекнул ей, что его костюмы скоро потеряют свою безупречную форму, пребывая в такой тесноте. А один раз ему пришлось даже гладить себе нужную рубашку перед уходом на работу. Одежда Фионы словно выживала из шкафа его вещи. Мистика, да и только!

– Ой, прости, Джон. Совсем забыла об этом. Клянусь, завтра же я что‑ нибудь придумаю.

Но дело в том, что вешалки в комнате для гостей уже ломились от висевшей на них одежды. Что ж, придется свалить вещи на кровать. Игра стоила свеч. На следующий день, верная своему слову, Фиона вынула из шкафа все свои кожаные брюки и юбки и сложила их поплотнее на кровати. По крайней мере теперь Джон сможет повесить в гардероб что‑ то еще. Фионе оставалось только радоваться, что сейчас не зима. Тогда для вещей Джона вообще вряд ли нашлось бы место.

В следующий уик‑ энд они отправились в Хэмптон, и, к восторгу Фионы, Джону удалось арендовать на весь август яхту – не такую большую, как та, что была у них в Сен‑ Тропе, но такую же красивую. Джон и Фиона проводили на ней каждый уик‑ энд. Как‑ то раз с ними даже выбрался Эдриен. Лето пролетело стремительно – работа, уик‑ энды на яхте, визиты к друзьям. Сэр Уинстон привык к Джону. Джамал явно симпатизировал Джону и говорил про него, что он истинный джентльмен, а Фиона к концу лета уступила Джону чуть ли не половину места в своих шкафах. К этому моменту в «Шике» уже вовсю шла работа над декабрьским – рождественским – номером, и в редакции творилось невообразимое. Как всегда, Рождество начиналось для Фионы в августе.

На День труда Джон, как и планировалось, отправился повидаться с дочерьми. У Хилари уже закончилась практика, а Кортни вернулась из лагеря. Джон собирался поделиться с дочерьми новостями и рассказать им о Фионе. Энн не было в живых уже два года, и Джон надеялся, что дочери поймут его и порадуются за отца. А еще через неделю должна была вернуться к своим обязанностям миссис Вестерман. Должны были привезти домой и собаку Джона – всё и все возвращались по своим местам. Лето заканчивалось.

Вообще‑ то это была собака Энн. Фиону не раз посещали фантазии о том, как два их четвероногих друга встретятся и полюбят друг друга. Она с волнением ждала встречи с дочерьми Джона, нервничала и пыталась решить, какую линию поведения ей следует выбрать. Фиона предложила встретить всех троих в аэропорту в понедельник вечером. Джон одобрил эту идею.

Он хотел, чтобы они поужинали все вчетвером и у Фионы была возможность познакомиться поближе с Хилари и Кортни. Девочкам вскоре предстояло разъехаться по своим колледжам, они прилетали в Нью‑ Йорк всего на несколько дней.

После знакомства Фионы с дочерьми Джона они собирались обсудить свои дальнейшие планы. Дом Фионы не был предназначен для семейной жизни, в нем царила лишь одна королева – Фиона и все было устроено для ее удобства. Джону, в свою очередь, не хотелось приводить Фиону в квартиру, где провела последние дни его покойная жена. Такой шаг вряд ли бы одобрили и девочки. Да и сама Фиона по разным веским причинам не хотела даже слышать об этом.

Можно было продолжать жить на два дома. Но это создало бы определенные трудности, и прежде всего с сэром Уинстоном. Фионе не хотелось возить его туда‑ сюда. А уж о том, чтобы оставлять старого пса одного в доме на всю ночь, не могло быть и речи. Они так и не пришли ни к какому решению, но Фиона надеялась, что со временем им удастся что‑ нибудь придумать.

Главным ведь было то, что они вместе и им хорошо вместе, так хорошо ей еще не было ни с одним мужчиной. Эдриен восхищался гармоничностью их союза. Фиона решила даже остаться на День труда в городе, а не отправляться в Марта‑ Виньярд, как она делала каждый год. Они с Джоном уезжали из дома практически каждые выходные, и теперь, когда он улетел в Калифорнию на встречу с дочерьми, ей представлялась возможность переделать все накопившиеся дела. Весь месяц Фиона была очень занята, и теперь она с радостью осталась дома и смогла немного расслабиться. Вечером Фиона с Эдриеном отправились на премьеру нашумевшего фильма. На следующий день она назначила обед со своим старым учителем. Было так приятно получить в подарок немного свободного времени, которое можно потратить на себя, и только на себя. Теперь, когда они с Джоном жили вместе, такие случаи выпадали крайне редко. Все свободное время они проводили вместе. Даже Эдриен жаловался на то, что почти не видит ее теперь вне работы.

Фиона поняла, что дела в Сан‑ Франциско идут не совсем так, как они предполагали, когда позвонил Джон. Заметно нервничая, он сказал, что не стоит встречать их в аэропорту. Они возьмут такси и доедут до дома. А с Фионой Джон увидится завтра.

– Что‑ то не так? – спросила Фиона, чувствуя, как холодеет все у нее внутри.

– Вовсе нет, – спокойно ответил Джон. – Просто девочки хотят побыть немного со мной, а после перелета они устанут… Они хотят встретиться с тобой свежими и отдохнувшими.

«Свежими и отдохнувшими»? Фиона сразу поняла, что дело совсем не в этом. В конце концов, им ведь предстоит перелет не из Токио, а всего‑ навсего из Сан‑ Франциско. Но она ничего не сказала Джону.

Фиона поделилась своими сомнениями с Эдриеном, который заглянул к ней на следующий день. Сидя в саду, они просматривали новые материалы в номер.

– Наверное, девицы не предполагали, что их отец так быстро найдет себе постоянную спутницу, – сказал на это Эдриен. – Я же не ожидал этого от тебя!

Он улыбнулся.

– Так быстро? Ты сказал «быстро»? Но ведь я не встречалась ни с кем целых два года! – с жаром возразила ему Фиона.

– Знаю! Но так уж устроены люди. Мы считаем, что друзья всегда должны быть рядом в нашем полном распоряжении. И часто испытываем шок, когда они находят себе кого‑ то и исчезают из нашей жизни, появляясь в ней с этих пор лишь изредка.

– Но я никуда не исчезаю, – Фиона обняла Эдриена за плечи. – В конце концов, мы работаем вместе и видимся каждый день!

– Конечно, конечно… Но дочери Джона – они ведь не такие мудрые, как я. Возможно, девушкам кажется, что ты представляешь угрозу для их семейного единства. Ведь это лишний раз напоминает о том, что их мама умерла и никогда к ним не вернется. А люди прячутся от таких вещей. Особенно дети.

– Но откуда тебе все это известно? – недоумевала Фиона.

– А мне ничего не известно. Это просто догадки, не более того. Я моту и ошибаться. Послушай, что скажет Джон, когда вы встретитесь.

Но когда они встретились во вторник, чтобы вместе позавтракать, Джон ничего ей не сказал. Он казался напряженным. Фиона спросила, как прошла поездка, Джон ответил, что отлично, но звучало все это как‑ то неубедительно. Он поцеловал Фиону, но выглядел при этом так, будто вовсе не рад ее видеть, – расстроенным и подавленным. Джон сказал, что приглашает Фиону на обед к себе в квартиру. Он объяснил, что поживет эту неделю с дочерьми, а потом они разъедутся по колледжам. В субботу он отвезет Кортни в Принстон и поможет ей разобрать вещи в новой комнате. А Хилари собирается жить в доме у своих друзей.

– А как миссис Вестерман? – спросила Фиона.

Джон посмотрел на нее очень внимательно и сухо ответил, что все в порядке. После чего поспешил перевести разговор на другую тему.

Когда Эдриен зашел к ней после ленча, Фиона выглядела расстроенной.

– Может быть, проблема с дочерьми, – попытался успокоить ее Эдриен. – Дай Джону время, Фиона. Не торопись с выводами. Он сам расскажет тебе обо всем, когда дела наладятся. Он переедет к тебе после того, как проводит дочек?

– Джон ничего не сказал об этом.

Фиона была почти в панике, но старалась изо всех сил казаться спокойной.

– На всякий случай все же освободи шкафы.

Ты ведь не хочешь, чтобы он вернулся к себе? Или хочешь? – прямо спросил Эдриен.

Фиона покачала головой. На нее жалко было смотреть – такое несчастное выражение застыло на лице этой сильной женщины. Эдриен понял, что Фиона боится потерять Джона.

– Нет, – честно ответила Фиона на вопрос Эдриена. – Я хочу, чтобы он вернулся. Хочу больше всего на свете.

– Тогда возьми себя в руки и не паникуй, все устроится – дай только время. Он любит тебя, Фиона. И это невозможно изменить никаким обстоятельствам. За несколько дней его любовь не исчезла.

– Он влюбился в меня за один вечер, так кто сказал, что он не может так же быстро меня разлюбить?

– Что поделаешь, в жизни всегда приходится идти на компромиссы. Согласись, все лето вы жили в волшебной стране. А теперь приходится возвращаться к реальности. А в ней существуют и другие люди, и другие обстоятельства. Не жди, что все кругом будут желать вам счастья. По крайней мере дождись, пока его дочери уедут. Тогда все и определится. Вот увидишь, все будет хорошо. Никуда твой Джон не денется!

– Я обедаю с ними сегодня, – в голосе Фионы звучал неподдельный ужас. За все годы, проведенные вместе, Эдриен ни разу не видел ее в таком смятении. Фиона никогда ничего не боялась. Тем более каких‑ то девчонок. Она не боялась мужчин. Но так происходило отчасти потому, что ей не было страшно потерять кого‑ то из них. Она никогда не боялась одиночества. Пока не встретила Джона Андерсона. И теперь ей было что терять.

– Когда вы встречаетесь? – поинтересовался Эдриен.

– В семь тридцать у Джона. Его экономка готовит обед. Знаешь, я ведь еще ни разу не была у него дома. Он и сам не был там все лето – только заезжал забрать что‑ нибудь из одежды. А я ни разу не поехала с ним. Да он и не приглашал… Теперь я жалею об этом. Окажусь сегодня вечером в совершенно незнакомом месте, среди незнакомых людей. И буду играть в чужие игры. Мне страшно, Эдриен.

– Успокойся! Все будет хорошо. – Эдриен не верил своим ушам. Женщина, державшая в страхе половину представителей печатной индустрии Нью‑ Йорка, боится до смерти какой‑ то экономки и двух молоденьких девчонок!

– И я никогда не видела его собаку…

– Ради бога, Фиона…. Ведь подружился же Джон с сэром Уинстоном. И ты наверняка подружишься с его питбулем. Не торопи события. Прими на всякий случай валиум, будь естественной. Ты же можешь очаровать любого, если захочешь. Вот увидишь – все будет отлично.

В тот день у них больше не было возможности для разговоров. В журнале творилось какое‑ то безумие, одно за другим шли бесконечные совещания, все время возникали вопросы, требующие немедленного разрешения. В перерывах между совещаниями Фионе удалось пару раз поговорить с Джоном по телефону. Сегодня он говорил уже спокойно. Фиона призналась, что нервничает из‑ за предстоящего обеда, Джон успокаивал ее, сказал, что любит и что все непременно будет хорошо. После разговора Фионе удалось справиться с волнением. Она твердила себе, что ничего страшного не происходит, просто все происходящее для нее в новинку, ведь у нее до сих пор не было подобного опыта. Никто из ее приятелей не собирался знакомить ее со своими детьми, а главное, никто из них не значил для нее так много, как Джон. Она не переживет, если потеряет его!

Сидя в конце дня на очередном совещании, она вдруг поймала на себе тревожный взгляд Эдриена.

– Когда тебе надо быть у Джона? – вдруг спросил он, глядя на часы.

Фиона в этот момент записывала что‑ то в свой ежедневник и ответила ему машинально:

– В семь тридцать.

– Вообще‑ то сейчас уже восемь десять! Немедленно вставай и отправляйся туда!

– О боже! – Остальные участники совещания недоуменно переводили взгляд с Фионы на Эдриена. – Я ведь хотела заехать домой переодеться!

– Забудь об этом! В машине подкрасишься немного. Ты выглядишь замечательно! Быстро! Главное, быстро!

Он буквально выставил из кабинета пытающуюся извиниться перед коллегами Фиону. Забежав к себе в кабинет, она позвонила Джону и извинилась, объяснив, что потеряла счет времени из‑ за неожиданно возникшей проблемы с декабрьским номером. Джон сказал, что не стоит волноваться по этому поводу, но голос его показался Фионе раздраженным. Только в доме Джона Фиона поняла почему.

Квартира была большая и отлично отделанная, но все здесь было каким‑ то чересчур стерильным и холодным. И буквально везде – на стенах, на комодах, на тумбочках – были фотографии покойной жены Джона. Гостиная напоминала святилище, здесь висел на стене огромный портрет Энн Андерсон, а по обе стороны от него – портреты обеих дочерей. Фиона отметила, что жена Джона была хорошенькой, но даже по фотографиям было видно, что эта женщина никогда не задумывалась о собственном стиле. В сравнении с ней Фиона несомненно выигрывала и в красоте, и в неповторимом шарме. Зато Энн казалась настоящим воплощением идеальной жены. Энн, похоже, была из тех женщин, с которыми Фионе всегда становилось чудовищно скучно, но сейчас она изо всех сил старалась прогнать от себя подобные мысли. Она бросилась к Джону, сбивчиво объясняя ему что‑ то про совещание, и, чуть не плача, принялась извиняться за опоздание. Джон нежно обнял ее и поцеловал в щеку.

– Все в порядке, – сказал он. – Я все понимаю. Просто… девочки расстроены… Нет‑ нет, дело не в тебе, а в их матери…

Фиона непонимающе посмотрела на Джона, стараясь сообразить, что он имеет в виду. Почему его дочери расстроены из‑ за своей матери? Ведь ее нет в живых уже два года. Или воспоминания нахлынули на них с новой силой, когда они попали в эту квартиру – с фотографий и с портрета на них снова смотрела их мать…

– Они считают, что моя любовь к тебе – предательство по отношению к Энн, – шепотом объяснил Джон, провожая Фиону в гостиную. – Считают, что я не любил ее, раз теперь хочу жить с другой женщиной.

– Но ведь она умерла два года назад, – непослушными губами выговорила Фиона.

– Понимаешь, наверное, им нужно время, чтобы привыкнуть к нашим с тобой отношениям…

А она посмела опоздать на целый час! Вряд ли это прибавит ей очки в глазах Кортни и Хилари. Фионе стало очень жаль Джона, когда она представила, как тяжело ему пришлось в эти дни.

Войдя в гостиную, она увидела двух молоденьких девушек, смотревших на нее строго и настороженно. Сестры сидели рядом на диване с таким видом, словно приготовились к встрече со злейшим врагом. Ни одна не проронила ни слова.

Фиона подошла к той девушке, которая показалась ей постарше. Наверное, это была Хилари.

– Здравствуй, Хилари, – сказала она как можно приветливее. – Я – Фиона. Приятно познакомиться. – Фиона старалась изо всех сил, чтобы голос ее звучал спокойно.

Девушка подняла на нее глаза, игнорируя протянутую Фионой руку.

– Я – Кортни, – угрюмо произнесла она. – И я считаю, что все, что вы оба делаете, – просто отвратительно!

Фиона не знала, что сказать в ответ. Она оглянулась на Джона. У него был смущенный и растерянный вид.

– Мне жаль, что вы так к этому относитесь, – сказала Фиона, обретя наконец дар речи. – Вообще‑ то я вас понимаю. Должно быть, это серьезное испытание для девушек в вашем возрасте, вам непросто понять вашего отца. Но я не пытаюсь отнять его у вас. Нам просто нравится проводить время вместе, но он никуда не собирается уходить.

– Это неправда. Он уже ушел. Он жил все лето у вас. Консьерж сказал, что он заезжал сюда всего пару раз за вещами.

Потом Джон рассказал Фионе, что это миссис Вестерман пронюхала обо всем и поспешила сообщить девочкам. Милая женщина!

– Мы действительно провели некоторое время вместе, – признала Фиона. – Вашему отцу одиноко без вас. – Фиона посмотрела на другую сестру, затем снова на Джона, который был белее мела. Он не ожидал от своих воспитанных дочерей такой реакции. Их поведение потрясло Джона. Казалось, он хорошо знает своих девочек – мягких, сердечных, деликатных. Джон всегда был верен их матери при жизни и ее памяти после смерти. Он сделал все, чтобы ее спасти, он был рядом до самого конца. С тех пор как Энни умерла, он всецело принадлежал своим дочерям. А чем ответили ему они?! Они отказывают ему в праве быть счастливым с другой женщиной. Заранее настроенные против Фионы, они даже не пытаются присмотреться к ней поближе. А этот вызывающий тон?! Эта озлобленность и наглость?! И это его славные девочки!

– Приятно познакомиться с тобой, Хилари, – растерянно произнесла Фиона, так и стоя посреди гостиной, потому что никто даже не предложил ей сесть. Джон стоял рядом с самым несчастным видом. Он пережил реакцию своих девочек еще в Сан‑ Франциско, когда рассказал им о Фионе, и был просто в отчаянии от сознания того, что не в силах ничего изменить. По сегодня их неприкрытая грубость сразила его наповал. Он надеялся, что Хилари и Кортни по крайней мере будут держаться в рамках вежливости. Он пытался объяснить им, что Фиона – замечательная женщина, и не ее вина, что их мать умерла. Но они лишь продолжали повторять, что ненавидят и его, и Фиону, и прорыдали весь уик‑ энд. Джон сам был близок к истерике несколько раз, огромных усилий стоило ему держать себя в форме, но сейчас отчаяние его понемногу перерастало в гнев. Как молено быть такими жестокими и бессердечными?!

Хилари вообще игнорировала Фиону.

Обе девушки были хорошенькими голубоглазыми блондинками, как и их мать, хотя что‑ то» было в них и от Джона. Они были похожи, почти как близняшки, хотя Хилари, пожалуй, была красивее сестры.

– Вы обе, кажется, забыли, как следует вести себя, – наконец сердито произнес он. – Нельзя наказывать Фиону за то, что она решила быть со мной. Я был верен вашей матери два года после ее смерти. Фиона не имеет ко всему этому никакого отношения. Она свободная женщина, и ничто не мешает ей быть со мной, если ей этого хочется. Как и мне ничто не помешает быть с ней. Запомните это!

Прежде чем девочки успели что‑ то ответить, в комнату вошла пожилая женщина, напомнившая Фионе карикатуру на злобную домоправительницу из детских комиксов. На ней было темно‑ синее платье с белым посредником, черные туфли без каблуков, а волосы были стянуты на затылке в тугой узел. Классический образец домашнего тирана. Фионе даже захотелось сделать книксен и извиниться перед ней неизвестно за что. Джон представил Фиону, но миссис Вестерман даже не взглянула в ее сторону.

Она лишь строго посмотрела на хозяина и сказала:

– Все уже полтора часа как готово. Вы собираетесь сегодня есть?

Было уже девять часов. Фиона извинилась за свое опоздание, но экономка и бровью не повела. Развернувшись, она вышла и отправилась в кухню. Экономка явно была на стороне покойной Энн Андерсон и ее дочек. Фиона подумала о том, что сказала бы на это сама Энн Андерсон? Похвалила бы своих дочек за прием, который они оказали подруге отца? Оценила бы их преданность? Или испытала бы стыд за поведение своих девочек?

Джон подождал, пока его дочери встанут с дивана, и провел всех троих женщин в столовую.

Обед явно не обещал быть приятным. Фиона была в полном смятении, но больше всего она переживала за Джона.

Он делал все, что мог, чтобы удержать корабль на плаву. Но Фиона чувствовала себя так, словно все они обедают на «Титанике» и вот‑ вот стремительно пойдут ко дну.

Девочки расселись за столом, Джон посадил Фиону рядом с собой. Вид у него был довольно жалкий. Таким она бы никогда не смогла представить себе Джона, обычно уверенного и оживленного. Фиона улыбнулась, стараясь приободрить его. Ей хотелось верить, что этот кошмар скоро закончится, проблемы разрешатся и жизнь войдет в привычное русло, хотя это, конечно, потребует времени. Что ж, возможно, когда‑ нибудь они будут вспоминать об этом вечере с улыбкой. А сейчас она должна поддержать Джона, помочь ему почувствовать себя хозяином положения. Фиона тайком бросала на Джона нежные взгляды и осторожно пожимала его руку, пытаясь приободрить.

В это время миссис Вестерман со стуком опустила перед Фионой тарелку. Ростбиф был явно пересушен, запеченный картофель был больше похож на чипсы. Тушеные овощи, лежавшие на большом блюде, вообще невозможно было опознать. Ничего съедобного на столе не было. Миссис Вестерман в полной мере удалось продемонстрировать свое отношение к приятельнице Джона, тем более что она могла оправдаться опозданием гостьи, безобразным на ее взгляд.

Когда Хилари и Кортни прилетели из Сан‑ Франциско и рассказали экономке о разговоре с отцом, она немедленно приняла их сторону. Она была в ярости и считала грехом отношения хозяина и его подружки. А она не собиралась работать на грешника! Миссис Вестерман сообщила девочкам, что немедленно увольняется, и это потрясло их не меньше, чем признание отца, ведь они выросли на ее руках. То же самое она сказала Джону, когда он вернулся вечером домой. Как и собственные дочери, она делала все, чтобы наказать его за любовь к Фионе.

Фиона знала, что миссис Вестерман служила в семье Джона с тех пор, как родилась Хилари, то есть двадцать один год. И у нее была хозяйка – Эни Андерсон. И никакой другой не будет. Поэтому теперь экономка твердо вознамерилась сделать жизнь хозяина невыносимой. Это было не просто несправедливо, это было чудовищно! Но только не с точки зрения миссис Вестерман.

– Как насчет того, чтобы заказать пиццу? – спросила Фиона, пытаясь обратить все в шутку.

Но обе девушки не сочли необходимым ответить ей, а миссис Вестерман громко хлопнула дверью кухни и принялась греметь посудой.

– Я не голодна. – Хилари встала из‑ за стола, Кортни немедленно последовала ее примеру.

Не сказав ни слова ни Фионе, ни отцу, обе вышли из столовой.

Фиона твердо решила не показывать Джону свое отчаяние. Она с сочувствием смотрела на Джона, который старался не встречаться с ней взглядом. Вид у него был несчастный Он страдал от того, как обошлись с ним собственные дочери, ему было бесконечно стыдно за своих дочерей перед Фионой, которой пришлось пережить такой позор и унижение.

– Мне очень жаль, милый, – сказала Фиона.

– Мне тоже, – глухо произнес Джон, и ей показалось, что он вот‑ вот расплачется. – Просто не могу поверить, что это мои дети ведут себя так ужасно. А этот демарш с обедом… Миссис Вестерман была очень преданна Энн, и я благодарен ей за это. Но разве это оправдывает ее поведение? Прости меня, родная, мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это…

– Да я и сама виновата. Не надо было опаздывать. Это явно не добавило мне очков. Но я потеряла счет времени…

– Если бы ты пришла вовремя – это вряд ли смогло бы что‑ то изменить. Мы оба это понимаем. Они ведут себя так с самой субботы. С тех пор как я рассказал им о нас. Я был в шоке. Я‑ то, дурак, все время был уверен, что дети обязательно порадуются за меня и полюбят тебя. Потом я решил, что это первая реакция – они потрясены, взволнованы. Им нужно дать время. Но все стало только еще хуже.

Фиона вдруг подумала о том, что все это может означать неминуемый разрыв их с Джоном отношений. В глазах ее отразился страх. Джон заметил это, торопливо обошел вокруг стола и нежно обнял Фиону. В этот момент, приоткрыв дверь кухни, миссис Вестерман зашвырнула в столовую пекинеса Фифи – любимую собачку покойной миссис Андерсон, находившуюся теперь, так же, как и другая собака, на попечении экономки. Фифи замерла, увидев обнимающихся Джона и Фиону, оскалилась, пулей пролетела через комнату и впилась острыми зубами в лодыжку Фионы. Может быть, собачке показалось, что на хозяина нападают или ее охватил приступ ревности, но она держала челюсти крепко сжатыми и отказывалась отпускать негу Фионы. Джон едва смог оторвать ее. Фифи нехотя оставила наконец свою добычу.

Джон швырнул скулящую собачку в сторону кухни, миссис Вестерман тут же подхватила ее, громко причитая, что ее спятивший хозяин дошел до того, что готов уже убить бедное животное. Затем она ретировалась в кухню, даже не подумав извиниться перед Фионой. Из ранки, оставленной острыми зубами пекинеса, на ноге Фионы текла кровь.

Джон приложил к ране салфетку и усадил Фиону на диван. Ее трясло от обиды и унижения, и в то же время она чувствовала себя полной идиоткой. Джон помог Фионе доковылять до кухни, предварительно крикнув миссис Вестерман, чтобы она заперла собаку. Но та уже удалилась вместе с Фифи в свою комнату. Из‑ за двери слышался заливистый лай маленькой мерзавки. Больше всего на свете Джону хотелось сейчас убраться из этого ада и поскорее оказаться с Фионой у нее дома, но этого он не мог себе позволить – здесь его дом, здесь его семья. По крайней мере до отъезда дочерей он должен здесь оставаться. Джон усадил Фиону на кухонную стойку и осмотрел глубокие ранки, из которых продолжала сочиться кровь.

– Неприятно говорить тебе об этом, Фиона, но, может быть, стоит обратиться к врачу…

– Не беспокойся, все обойдется, – Фиона старалась успокоить его.

– Кошмар какой‑ то! И это в моем тихом доме, – обескураженно пробормотал Джон. Обмотав ее ногу бумажным полотенцем, Джон помог Фионе выбраться из квартиры. На полотенце быстро расплывалось пятно крови. К тому моменту, когда им удалось поймать такси, мокрым насквозь было уже все полотенце.

Джон повез Фиону, несмотря на ее возражения, в отделение «Скорой помощи» окружной больницы. Он с трудом верил в происходящее.

Осмотрев ногу Фионы, дежурный врач сказал, что необходимо зашить рану под местной анестезией, вколол противостолбнячную вакцину и дал с собой антибиотики и обезболивающие таблетки. Фиона была бледной и измученной. Когда они шли к машине, у Фионы закружилась голова и она вынуждена была присесть.

– Извини, что я такая … нюня, – сказала она Джону. – Ничего страшного, в сущности, не произошло.

Она пыталась изо всех сил не показывать Джону, что чувствует себя ужасно. Наркоз проходил, и нога начинала нестерпимо болеть. Мерзкое животное вложило в укус всю свою силу. То же можно было сказать и о дочерях Джона. Они постарались изо всех сил причинить боль не только Фионе, но и собственному отцу.

– Ты называешь это – ничего страшного? – возмутился Джон. – Мои дочери вели себя ужасно, экономка вообще перешла все мыслимые границы, собака прокусила тебе ногу так, что пришлось накладывать швы и делать укол от столбняка! И это – ничего страшного?

Он был в ярости и не знал, на кого обратить ее в первую очередь.

– Сейчас отвезу тебя домой, – с несчастным видом произнес Джон. – Посиди здесь, я схожу за такси.

Слава богу, Фиона наконец была в безопасности на своей территории! Джон сразу же уложил ее в постель, пристроил больную ногу на одну из подушек, дал Фионе лекарство и спустился вниз приготовить им что‑ нибудь поесть и сделать Фионе чашку чая. Когда он вернулся, Фиона уже выглядела лучше – ее лицо порозовело.

Джон принял важное решение и тут же сообщил ей об этом. В глазах Фионы застыл испуг. Ведь после такого ужасного вечера можно прийти только к одному выводу: Фиона создает в жизни Джона слишком много проблем, поэтому им следует… Фиона замерла и не говорила ни слова, пока Джон собирался с мыслями. Он и представить себе не мог, какие страхи обуяли эту женщину. Он знал одно – перед ним сидит та, в которую он влюблен без памяти. Он не мыслил свою жизнь без Фионы. Оставалось только сказать ей главное.

– Фиона, если ты готова к этому, я хотел бы перебраться к тебе в эти выходные, после того как в субботу я провожу Кортни в Принстон. Хилари уезжает в пятницу вечером. Я не собираюсь оставаться в одной квартире с этой сумасшедшей старухой. Мне нечего там делать. Я хочу быть с тобой! И моим дочерям придется с этим примириться, хотят они того или нет. Я, возможно, буду возвращаться к себе ненадолго, если они будут приезжать на праздники. Надеюсь, что со временем все образуется и мы будем встречаться все вместе. Купим тебе щитки, как у роллеров, и ружье, чтобы защищаться от миссис Вестерман и собаки. Ты согласна, Фиона Монаган? – неуверенно спросил Джон и страшно удивился, когда она в ответ разразилась слезами.

Еще секунду назад Фиона была уверена, что Джон сообщит ей о неминуемом расставании. А она так не хотела его терять! Она переживала из‑ за того, что дочери Джона возненавидели ее еще до того, как увидели. Экономка – это совсем другая история. И с собакой, по крайней мере такой, можно как‑ нибудь справиться. Но дочери Джона убили ее своим неприятием. И Фиона не представляла, как можно поправить эту ситуацию.

– Ты уверен? Уверен, что действительно хочешь этого? – сквозь слезы переспрашивала она Джона.

– Да, уверен, – твердо ответил он.

У него не было никаких сомнений: его место рядом с Фионой Монаган. Никогда еще он не был так зол на своих детей и не испытывал такого жестокого разочарования.

Фиона никак не могла остановить слезы. Джон сел рядом и заключил ее в объятия.

– Мне очень хочется, чтобы ты переехал сюда, – наконец выдавила из себя Фиона в перерывах между всхлипами. Она все еще не пришла в себя от волнений этого безумного дня. Но одновременно испытывала колоссальное облегчение, осознав наконец, что Джон не собирается ее бросать.

– Почему же ты плачешь? – нежно спросил он.

– Потому что мне снова придется освобождать место в шкафах, – сквозь слезы проговорила Фиона, и оба они рассмеялись.

Глава 9

На следующее утро в кабинет к Фионе, рассматривавшей в этот момент фотографии на световом щите за окном, заглянул Эдриен.

– Ну как? – поинтересовался он.

Весь вчерашний вечер Эдриен буквально умирал от любопытства, он еле дождался начала рабочего дня и сразу же поспешил к Фионе.

– Было очень интересно, – неопределенно заметила Фиона.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ну, экономка сразу возненавидела меня и, возможно, пыталась отравить, но поскольку она сожгла жаркое, мне так и не довелось его попробовать. А потом на меня напала собака.

Эдриен порадовался, что Фиона улыбается ему, рассказывая эту невеселую историю. Несмотря ни на что, она, по крайней мере, не утратила чувства юмора.

– Надеюсь, ты преувеличиваешь. По крайней мере насчет собаки. А если серьезно? Насколько все это было ужасно? Милые детишки сменили в конце концов гнев на милость?

– Нет. И насчет собаки я вовсе не шучу. Тоже мне шуточки – пришлось наложить швы и сделать противостолбнячный укол.

– Ничего себе! – присвистнул Эдриен. – Я и не подумал, что ты это серьезно.

Фиона подняла ногу и положила ее на стол, демонстрируя Эдриену забинтованную лодыжку. Зрелище было весьма впечатляющим.

– Еще мне велели сидеть на антибиотиках. Но есть и хорошие новости. Джон выглядел таким расстроенным, что я решила, будто он намерен сообщить мне о нашем разрыве. Но он сказал, что в эти выходные хочет перебраться ко мне насовсем.

– О боже! – воскликнул Эдриен. – И что же ты думаешь делать со своими шкафами? Надо принимать кардинальное решение.

– Я буду думать. Может быть, я превращу столовую в один большой гардероб. Или поставлю тент в саду. Зато Джон остался со мной! Боже мой, Эдриен, эти девицы вели, себя ужасно! Особенно с отцом. Хотя и со мной тоже. Настоящие монстры! А экономка – оживший персонаж из «Ребекки». Или из фильма ужасов. Уверена: она мечтала меня убить. Но решила предоставить это собаке. Какое счастье, что у них и вправду не питбуль!

– Да? Значит, я ошибся… И кто же это был? – Эдриену совсем не нравилось услышанное.

– Слава богу, всего‑ навсего пекинес. Но эта дрянь никак не хотела отпускать мою ногу. Джон еле оттащил ее.

– Какой ужас! – Эдриен рассмеялся, потому что Фиона пересказывала все это очень забавно, но в глубине души его одолевали сомнения по поводу счастливого будущего Фионы и Джона. Сможет ли она справиться со всем этим?!

– Да уж, хорошего было мало, – признала Фиона. – Не думаю, что стану приходить к ним на День Благодарения.

– Можешь приходить на индейку ко мне. Мои собаки от тебя без ума.

У Эдриена были две венгерские овчарки, которые действительно обожали Фиону и, едва завидев ее, бежали целоваться.

– Не знаю, как справился Джон со всем этим. Может быть, со временем все и образуется, но пока что его дочери – серьезная проблема. Они считают, что Джон предает память их матери.

– Но это просто смешно! Ты же говорила, что ее нет в живых уже два года. Чего они ожидали от отца? Он – еще не старый мужчина. И не может похоронить себя вместе с покойной женой.

– А они смотрят на это иначе. Хотят, чтобы отец принадлежал только им. Но ведь их даже нет с ним рядом. Они скоро снова разъедутся по колледжам.

– Ничего, они это перерастут. Главное, Джон не дал сбить себя с толку и настроить против тебя.

– Совсем наоборот. Как только мы приехали из больницы, он заявил, что хочет переехать насовсем. И это тоже немного меня пугает. Все происходит так быстро. Мы ведь вместе всего два с половиной месяца. Лично я еще подождала бы, прежде чем принимать такие радикальные решения. Но, с другой стороны, мне очень нравится быть с ним. Понимаешь? Видеть его, просыпаясь, ждать встречи вечером.

– Но сможет ли он выдержать твою сумасшедшую жизнь? Джамал, сэр Уинстон, бесконечные вечеринки, я, все остальные, кто вьется вокруг тебя. Фотосессии до поздней ночи, авралы при сдаче номера. И вся остальная кутерьма, из которой состоит твоя жизнь. Джон кажется весьма консервативным малым. Так что освободи для него место, Фиона. Не только в твоих шкафах, но и в своей жизни. Ты не можешь продолжать жить по‑ прежнему. Придется многое менять в своем образе жизни, если ты хочешь быть с Джоном Андерсоном. Тем более если он переезжает насовсем, а не просто «поживет немного». До сих пор он как‑ то справлялся с этим. И потом, Джон ведь не отказывается от своей квартиры. А значит, он всегда может передохнуть там денек‑ другой, если ему захочется, – рассудительно заметила Фиона, но Эдриен лишь неодобрительно покачал головой:

– Лучше не доводи его до того, что ему захочется передохнуть. Я ведь знаю тебя, Фиона Мо‑ наган. Ты любишь делать все по‑ своему. Это твоя жизнь, твой дом, твоя собака. Я ведь и сам такой же. И я все время совершал одну и ту же ошибку. Не был готов идти на компромисс и учитывать интересы и желания партнера. И это рано или поздно вело к тому, что меня бросали. Так что задумайся об этом.

Что ж, Эдриен был прав.

– Я знаю, все знаю, – перебила его Фиона. – Но, понимаешь, я – зрелая женщина… У меня устоявшиеся привычки…

– Это не повод… Мы все можем приспосабливаться, если захотим. Глупо было бы потерять этого человека. Мне кажется, на этот раз твои чувства затронуты по‑ настоящему.

– Да, да, Эдриен! Я ни за что не хочу его потерять. Но я действительно не знаю, как наладить отношения с его дочерьми.

– Пусть он сам позаботится об этом. Это – его проблемы. Ты ведь не замужем за ним, – Эдриен вопросительно посмотрел на Фиону. – Или на этот раз ты подумываешь о замужестве?

– Нет, – замотала головой Фиона. – С чего бы вдруг? Детей я не хочу. И замужество меня не интересует. Я сказала об этом Джону с самого начала.

– И он поверил тебе?

– Надеюсь, что да.

– Но что, если ему необходимо жениться на тебе? Ведь Джон – человек более традиционных взглядов, чем ты, Фиона.

– Будем думать об этом, если возникнет этот вопрос. Но на сегодня это – не вариант! – твердо сказала Фиона.

– Почему же нет?

– Я не готова освобождать столько места в гардеробах. К тому же тогда его дочери точно растерзают меня.

Вот это, судя по тому, что ты рассказала о них, вполне возможно. И все же, если решишь изменить свои взгляды на семейную жизнь, предупреди меня, чтобы я сел, прежде чем огорошить меня этой новостью. Потому что если я узнаю, что Фиона Монаган собралась замуж, я тут же упаду в обморок.

– Не волнуйся, тебе это не грозит, – твердо сказала Фиона. – Может, я и поглупела от любви, но с ума еще не сошла.

– Почему‑ то мне не очень верится в это! – Эдриен покачал головой и вышел из кабинета.

Джон переехал к ней в субботу, как они и договаривались. Сначала он отвез Кортни в Принстон. Хилари улетела в Род‑ Айленд накануне. Через два часа после возвращения Джон был уже у Фионы с шестью чемоданами и несколькими портпледами с костюмами. Еще он привез два ящика папок и документов. Остальное, сказал Джон, он привезет потом. На этот раз Фиона несколько часов освобождала место для его вещей. Конечно же, разместить все так и не удалось. К воскресенью они чувствовали себя счастливой парой, на законных основаниях живущей вместе. Дочери Джона вернулись каждая в свой колледж. Миссис Вестерман получила квартиру в свое полное распоряжение, и Фифи творила там теперь все, что хотела. А Джон и Фиона наслаждались безмятежным счастьем. Сэр Уинстон даже завилял обрубком хвоста, когда снова увидел Джона. Началась новая глава их совместной жизни. Оба они искренне надеялись, что эта глава будет счастливой.

Все шло хорошо до Дня Благодарения, когда неизбежно встал вопрос, как проводить праздники. Джон поссорился с дочерьми по поводу того, что они никак не желали, чтобы Фиона присоединилась к ним за семейным столом. Обе девицы пригрозили, что вообще не приедут домой, если Джон приведет ее. Фиона, проявляя уважение к семейным ценностям, настаивала на том, что Джон должен согласиться на их условия, что он и сделал в конце концов, поняв, что выяснения и свары все равно ни к чему не приведут. Фиона же планировала встретить День Благодарения у Эдриена в большой компании друзей. Она честно сказала Джону, что в любом случае предпочитает этот вариант вечеру с ненавидящими ее людьми. Трудно представить себе что‑ нибудь более унизительное, чем праздник в кругу людей, которые не желают делить с тобой общество. Джон согласился с доводами Фионы, хотя и ему не очень‑ то улыбалось сидеть со своими обиженными и недовольными домочадцами. Ситуация была непростой, но оба – и Фиона, и Джон – понимали, что такой выход будет наилучшим в создавшейся ситуации.

Фиона замечательно провела вечер в кругу друзей. А Джону пришлось выдержать обед с молчащими дочками и суровой экономкой, подававшей еду с непроницаемым выражением лица. Это была не слишком веселая трапеза. Поскольку и Джон, и Энн были единственными детьми в своих семьях и родители их давно умерли, у Андерсонов не было других родственников, которых они могли бы пригласить к себе на День Благодарения. В праздники девочкам особенно не хватало матери. В общем, за столом все чувствовали себя несчастными. Обед закончился очередной ссорой. Джон сказал Хилари и Кортни, что ему надоело, что они пытаются наказать его за смерть своей матери и за то, что он посмел полюбить Фиону.

– Я не позволю вам вести себя таким образом, – твердо сказал он дочерям, которые плакали и повторяли, что не хотят, чтобы он забывал их маму.

– Как вы смеете говорить мне такое? – возмущенно воскликнул Джон. – Я любил маму. И люблю ее сейчас. И буду любить всегда. И никогда не забуду счастливые дни, проведенные с нею. Но это вовсе не значит, что я должен оставаться всю жизнь один, чтобы лучше ее помнить. Вы – взрослые люди! Неужели вы этого не понимаете? Вас нет сейчас со мной, вы обе учитесь. А я совсем один. И я хочу быть с Фионой. Она – чудесная женщина.

– Вот и нет! – возмущенно бросила ему Хилари. – Она – эгоистка! Они никогда не была замужем и не родила детей!

– Но это вовсе не говорит о том, что она плохой человек. Может быть, на ее пути просто не попался мужчина, который достоин стать ее мужем.

– У нее на уме – только собственный успех, она помешана на тряпках, – вставила Кортни.

Можно было подумать, что его дочери знают Фиону Монаган! Как они могли судить о ней, если видели всего лишь раз и не желали узнать получше!

– За что вы наказываете ее? И меня. А вы обе делаете именно это. Я не заслужил такой несправедливости. И она тоже!

– Ты собираешься жениться на ней? – спросила Хилари дрогнувшим голосом.

Обе его дочери считали Фиону своим личным врагом и были твердо намерены уничтожить ее в глазах отца. Они не дали Фионе шанса показать им, что она – хороший человек и любит их отца. И не собирались давать. Но Джон твердо решил, что не позволит двум взбалмошным девицам управлять его жизнью, пусть даже это будут его любимые дочери.

– Я не знаю, – честно ответил он на вопрос Хилари. – Не думаю, чтобы Фиона хотела замуж. Ей нравится жить так, как она живет. И, возможно, она права. После того как вы вели себя с нею, Фиона вряд ли захочет стать членом нашей семьи. И иметь двух таких мерзких приемных дочек. Она предпочтет остаться незамужней. – Джон специально не стал смягчать своих слов. Дочери должны отдавать себе отчет в своих поступках.

Неделю назад Хилари рассказала своей самой близкой подруге по колледжу о Фионе Мо‑ наган. Она была горда своей непримиримой позицией и твердостью. Кортни во всем разделяла позицию сестры.

– Нам не нужна никакая мачеха! – заявила Хилари отцу.

– Вы могли бы получить мачеху и похуже, – твердо сказал Джон. – Фиона – хорошая женщина. И не вам решать, каковы будут наши с ней отношения. Решать это буду я. Вы – мои дети.

И так будет всегда, сколько бы лет вам ни было. Вы еще молоды, но уверен, что потом вы меня поймете, когда сами узнаете цену любви и цену потерь. А не поймете – тем хуже для вас. Но я не позволю вам разрушить мою жизнь.

– Мы никогда не будем приезжать домой на праздники, если ты женишься на ней, – твердо заявила Кортни.

Господи, и это его дочь, умница Кортни! Она вела себя, как пятилетний ребенок, а не как второкурсница престижного университета.

– Что ж, очень жаль. Не удивляйтесь, если вы обнаружите, что обстоятельства вашей жизни несколько изменились.

Намек был более чем прозрачным.

– Ты урежешь нам содержание? – девицы явно проверяли, как далеко они могут зайти.

Джон считал, что они зашли уже достаточно далеко. Слишком далеко. И был полон решимости дать им это понять.

– Не стоит испытывать мое терпение, – продолжал он. – Я буду очень разочарован, если вы не измените свое поведение, даже если мы с Фионой решим пожениться.

После такого «обмена любезностями» девочки бросились на кухню, где немедленно состоялся «военный совет» с участием миссис Вестерман. По всему выходило, что отец собирается жениться на этой красотке Фионе Монаган.

– Мы быстренько выживем ее отсюда, если он посмеет это сделать, – пообещала миссис Вестерман. – И полгода не продержится!

Она говорила, а Хилари и Кортни слушали и кивали головами. План показался неплохим, девушкам понравилась идея выжить Фиону из жизни отца через полгода. Они ни за что не хотели терпеть эту кривляку. Тем более в качестве жены отца. Как только они избавятся от нее, отец снова будет принадлежать им безраздельно. Если нет в живых их матери, то никто не должен занимать ее место. И никто им больше не нужен. Никто и никогда.

– А что, если отец уволит вас, миссис Вестерман? – нервничая, спросила Кортни.

Кроме отца, экономка была им обеим самым близким человеком.

– Пускай увольняет, – дерзко ответила миссис Вестерман. – Вернусь обратно в Северную Дакоту, а вы сможете навещать меня, когда захотите. Знаете ведь – вы мне как родные.

Миссис Вестерман удалось накопить немного денег. К тому же не так давно она получила в наследство маленький домик. Хозяин ничего ей не сделает. Но ее уважение он утратил бесповоротно. А она его всегда так уважала!

По мнению миссис Вестерман, то, что позволяли себе ее хозяин и Фиона Монаган, было чудовищным грехом.

– Мы не хотим, чтобы вы уходили, – с несчастным видом произнесла Хилари. – Мы хотим, чтобы вы всегда жили с нами.

Но миссис Вестерман давно решила, что в один прекрасный день она вернется к себе в Северную Дакоту. Правда, она собиралась сделать это, когда обе девочки выйдут замуж. Они уже большие, и ждать осталось не так уж долго.

А если она удержит хозяина от брака с той ужасной женщиной, то только выполнит свой долг перед покойной миссис Андерсон. Миссис Вестерман дала себе слово сразу после смерти Энн, что не позволит ее мужу оскорбить память этой чудесной женщины, наделав каких‑ нибудь глупостей. Миссис Андерсон была такой чудесной женщиной – настоящей матерью и хозяйкой. А эта, теперешняя, с которой таскается хозяин, и спит с ней, и выставляет себя на всеобщее посмешище, кто бы она ни была, – для миссис Вестерман она ноль, полный ноль. И пока жива Ребекка Вестерман, никакая такая Фиона не получит мистера Андерсона. Она поклялась себе в этом и намерена была сдержать клятву.

Глава 10

Напряженные отношения Джона с дочерьми никак не сказывались на совместной жизни его и Фионы. Казалось, они уже много лет жили вместе – период притирки прошел незаметно и безболезненно. Фиона старалась хоть как‑ то перестроить свою жизнь, ввести ее в размеренное русло, привычное для Джона. Она даже уговорила Джамала одеваться более традиционно, а не носиться по дому с пылесосом в восточных шароварах или набедренной повязке. Она намекнула своим друзьям, что теперь лучше бы не вваливаться в ее квартиру толпами, как это было принято раньше, а звонить и предупреждать о своем приходе заранее.

Она больше не устраивала в своем доме и в саду фотосессий, что нередко случалось раньше, а также не приглашала пожить у себя фотографов из других городов. Фиона старалась уважать вкусы и пристрастия Джона. Ведь он привык совсем к другому образу жизни, и Фиона не была больше свободна в выборе развлечений, ей необходимо было считаться с Джоном. Она последовала совету, данному ей когда‑ то Эдриеном, и делала все, чтобы Джон чувствовал себя счастливым рядом с пей. Единственным, что осталось неизменным, были ее отношения с сэром Уинстоном. Здесь Фиона четко провела черту.

Она ничего не станет менять в жизни старого пса. Он по‑ прежнему спал в их кровати и вел себя как испорченный ребенок. Но, к счастью, Джон искренне привязался к старику и находил его весьма забавным.

На лодыжке Фионы остался крошечный шрам на память о Фифи. С тех пор она ни разу не была в квартире Джона. Воспоминания были самыми тяжелыми, и ей не хотелось возвращаться в это место.

Сам Джон отправлялся к себе, только когда приезжала на уик‑ энд одна из его дочек. А это случалось нечасто. Хилари и Кортни никогда не заговаривали о Фионе. Джон тоже молчал, потому что не хотел новых ссор. Но ситуация по‑ прежнему угнетала его, и он мечтал ее изменить. Джон не знал, как все объяснить девочкам так, чтобы восстановить отношения. Миссис Вестерман при каждом визите Хилари и Кортни считала своим долгом разжечь их ненависть к Фионе. Она твердила девушкам, что они должны хранить верность покойной матери и объявить Фионе Монаган настоящую вендетту за то, что она посмела похитить сердце их отца. После долгих лет преданной службы Джон не решался отослать миссис Вестерман в Северную Дакоту, понимая, как привязаны к ней девочки. Он также не мог ничего сделать с Фифи, так как собака принадлежала покойной Энн.

Джон запланировал провести вместе с дочками предновогоднюю неделю, потом Хилари и Кортни должны были отправиться в Вермонт кататься на лыжах, а Джон с Фионой – на Карибские острова, где собирались встретить Новый год. Они выбрали для этого остров Святого Варфоломея, а на обратном пути собирались заехать в Майами. У Джона была назначена там встреча с одним важным новым клиентом, а Фиона хотела поездить по пляжам в поисках натуры для фотосъемок. Поездка планировалась на две недели. Джон обещал провести сочельник с Фионой, а само Рождество – с дочерьми. Конечно, ничего хорошего не было в том, чтобы разрываться между двумя домами, но выбирать не приходилось. За все в этой жизни надо платить, а за счастье быть вместе с Фионой Джон был готов заплатить любую цену.

Эдриен не уставал повторять Фионе, что она никогда еще не выглядела так замечательно. На работе и у Фионы, и у Джона дела шли отлично.

Канун Рождества они встретили вместе. А когда Фиона заснула, Джон поехал к себе, чтобы быть дома утром, когда проснутся дочки. Ночью ему не хватало Фионы, но Джон готов был принести эту жертву ради своих неразумных детей, которым ни разу не пришло в голову проявить к нему милосердие. С миссис Вестерман у Джона были весьма натянутые отношения. Она смотрела теперь на хозяина так, словно он был самим дьяволом.

И все же Рождество они провели замечательно. Хилари и Кортни понравились подарки, которые они получили от отца. Они тоже приготовили отцу маленькие подарки. Но каждое Рождество было омрачено для них теперь мыслями об умершей матери. И одиночество снова подступало со всей остротой, как в те страшные дни.

Позже, когда девочки ушли на вечеринку к друзьям, Джон поехал к Фионе. Он скучал по ней каждую минуту, которую приходилось проводить врозь. Фиона уже спала. Джои чувствовал себя эгоистом, но все же не смог заставить себя уйти. Он разбудил Фиону, и они занялись любовью.

А потом Джон уехал к себе, чтобы быть дома к возвращению дочерей. Но дом был для него теперь там, где Фиона. И он понимал, что так не может продолжаться долго. В конце концов, он не может угодить всем одновременно. Джон много думал об этом последнее время, и ему приходило в голову только одно решение. Но он не знал, как отнесется к этому Фиона.

Еще через день девочки уехали в Вермонт, а Джон с Фионой полетели на Сан‑ Мартин, а оттуда добрались на вертолете до острова Святого Варфоломея. Они остановились в небольшом, но очень уютном французском отеле и провели чудесные дни на золотистом пляже у лазурного океана. Погода была отличная. Еще несколько чудесных дней вместе. Они только укрепили Джона в его решении. Страшновато было раскачивать лодку, но очень уж хотелось убедиться, что эта лодка действительно принадлежит ему. Джону не хотелось больше быть просто пассажиром.

Во время встречи Нового года Фиона заметила в глазах Джона какое‑ то отстраненное выражение. Это встревожило ее.

– С тобой все в порядке? – озабоченно спросила она.

Весь день они провели на пляже, а весь вечер, прежде чем отправиться на праздничный ужин, занимались любовью.

– Все отлично, – поспешил успокоить ее Джон. – Но я хотел спросить тебя кое о чем.

Фиона не могла представить себе, что бы это могло быть, и решила, что Джон, должно быть, дразнит ее. Оба они обожали всякие розыгрыши.

– Наверное, решил выяснить, кого я люблю больше – тебя или сэра Уинстона? – улыбнулась Фиона. – Но ты ведь понимаешь, что это – некорректный вопрос. С ним я прожила дольше, чем с тобой. Но тебя я люблю почти так же сильно. А со временем, кто знает, может быть… я сумею полюбить тебя не почти, а так же сильно, как сэра Уинстона.

– Ты выйдешь за меня замуж, Фиона? – серьезно спросил Джон.

Она замолчала, ясно читая в его глазах, что ему сейчас не до шуток.

– Черт побери! Так это ты и хотел спросить? – вырвалось у Фионы, когда она обрела дар речи.

– Да. И, честно говоря, ожидал услышать другой ответ.

– Но почему ты спрашиваешь меня об этом? – Фиона была в смятении, Джон видел это. – Я говорила тебе с самого начала, что не собираюсь замуж. Нам ведь и так очень хорошо вместе. Да если бы я вышла за тебя замуж, твои дочери тут же наняли бы киллера. А экономка натравила бы на меня собаку Баскервиллей. Разве нужны нам с тобой такие испытания? Мало нам всего, что уже было?!

Фиона пыталась шутить, а Джон мрачнел все больше. Это был совсем не тот ответ, который он надеялся услышать.

– Мои дочери и экономка совершенно ни при чем, – возразил он. – Это касается только нас двоих. Миссис Вестерман – прислуга, которой я плачу жалованье. А моим дочерям придется с этим смириться. Я имею право на счастье. И на собственную жизнь. У каждой из них скоро будет своя семья. И не думай о них. Думай только о нас. Чего хочешь ты сама? Хочешь быть со мной? – Он так просто объяснил все это, что Фиона была тронута до глубины души.

– Конечно, хочу, – быстро сказала она. – Но ведь я и так с тобой, Джон. И разве нам нужны какие‑ то документы, чтобы быть вместе?

– Может быть, и нужны. Я думаю, мне это нужно, – честно признался Джон. – Надоело чувствовать себя в твоей квартире гостем, которому пытаются выделить свободный шкаф. К тому же я чувствую, что так никогда и не смогу развесить по‑ человечески свои костюмы, если не построю для этого новый шкаф. А делать это в чужом доме было бы неприлично. Серьезная проблема, между прочим.

Но теперь не до шуток было Фионе. Проблема замужества казалась ей куда более серьезной, чем она могла предположить. Тем более что она никогда не задумывалась об этом раньше.

– Почему ты так боишься замужества? – потребовал ответа Джон.

Фиона уже пыталась объяснять ему это, по Джон так ничего и не понял. Для нее это было чем‑ то вроде фобии, навязчивой идеи. В образе жены Фиона не могла себя представить.

– Когда люди женятся, они бросают потом друг друга… или умирают. Они ранят и разочаровывают друг друга. А если люди просто живут вместе, они тоже могут со временем устать друг от друга. Но последствия их разрыва не будут такими разрушительными.

Джон понимал, что Фиона говорит о своем отце, бросившем семью. Но только теперь он понял, что проблема была куда глубже, чем ему казалось. Фиона не хотела никому принадлежать. Не хотела рисковать потерей любимого человека. Ей хотелось продолжать жить легко, свободно и необременительно. А замужество представлялось тяжелыми оковами, к тому же она боялась попасть в зависимость.

Даже ситуация с дочерьми Джона, если они поженятся, только усугубится. И одновременно станет головной болью Фионы. Пока что это была проблема Джона. А Фиона могла просто сочувствовать ему. Но если она выйдет за него замуж, все будет иначе.

– Мне нравится быть женатым, – честно признался Джон. – Это многое для меня значит.

Это значит, что я не просто люблю тебя, но также верю тебе и хочу быть с тобой всегда.

– Не бывает никакого «всегда», – тихо сказала Фиона.

Разве смерть его жены – не яркое тому доказательство? И Фионе это тоже внушали всю жизнь. Ничто не вечно. Есть только сегодняшний день. И он уже принадлежит им. Не хочет она верить ни в какое «долго и счастливо». Ни с кем и никогда. Это только причинит ей в конце концов боль.

– Бывает, бывает, Фиона, – не успокаивался Джон. – Или что‑ то близкое к этому. Я хотел бы быть с тобой рядом всегда.

– Ты говоришь это сейчас, – тихо возразила Фиона. – И ты веришь в это. Но в один прекрасный день ты разозлишься на меня или решишь, что я тебе наскучила, и уйдешь из моей жизни. И уж если этому суждено случиться, то мне будет проще, если я не буду твоей женой.

Неужели ты совсем не веришь мне, Фиона? – с грустной улыбкой спросил Джон. – Совсем не веришь в мою любовь?

– Я верю в тебя и в твою любовь, Джон. Но я не верю в то, что в этой жизни есть что‑ либо неизменное. Жизнь не дает любимым быть вместе всегда. Просто не дает – и все тут.

– Я никогда никого не бросал в своей жизни, Фиона. И не собираюсь бросать тебя. Я не из таких мужчин, неужели ты еще не поняла этого?

– Ты говоришь так сейчас, – настаивала на своем Фиона. – Но кто знает, что ты скажешь через несколько лет. Так что давай оставим все как есть. Прошу тебя, Джон!

Фиона была абсолютно искренна. Она не видела причин, ради которых стоило бы менять что‑ то в их жизни. Брак – это какие‑ то другие отношения, это ответственность, риск. В то же время Фионе не хотелось ранить чувства Джона. Она в душе была польщена тем, что он сделал ей предложение.

– Но я не хочу быть вечным гостем в твоем доме, – продолжал настаивать Джон. – Я хочу, чтобы у нас был общий дом. Общая жизнь.

Джон не стал говорить ей об этом, чтобы не пугать ее еще больше, но он даже хотел бы иметь с Фионой общих детей. Однако, зная, что думает по этому поводу Фиона, он решил сначала уговорить ее выйти за него замуж. А насчет остального – он что‑ нибудь придумает потом, когда Фиона свыкнется с тем, что она – его жена.

– Так ты подумаешь над моим предложением? – спросил Джон. – Обещай мне!

– Ну зачем я буду думать? Зачем тебе это?

– Я люблю тебя, вот зачем.

– Но ведь это так глупо! Ведь то, что какой‑ то парень в рясе или без произнесет над нами слова обета, не заставит нас полюбить друг друга сильнее. И никакие кольца не заставят. Я и так люблю тебя, Джон.

У него в кармане как раз лежало кольцо для Фионы, но Джон решил пока не говорить ей об этом. Никогда в жизни он не встречал такой женщины, как Фиона Монагаи. Но ведь он и полюбил ее такой, какой она была.

– Но брак – это обещание. Обет верности. Если хочешь – показать всем вокруг, как сильно я тебя люблю. Показать, что я верю в тебя. А ты – в меня. И что мы гордимся друг другом и нужны друг другу.

– Но я действительно горжусь тобой, Джон. И мне не обязательно быть твоей женой, чтобы тобой гордиться.

– Но, может быть, мне обязательно… Больше они не говорили об этом в новогодний вечер.

Поднявшись в номер, они занимались любовью, потом Джон заснул, а Фиона еще долго лежала с закрытыми глазами, пытаясь представить себе, как это – быть женой Джона Андерсона. И мысль об этом вдруг показалась ей приятной, а вовсе не пугающей. Потом она стала думать о том, что говорил ей Эдриен. Об умении идти на компромисс. Что ж, может быть, если брак так много значит для Джона и совершенно неважен для нее… Может быть, стоит… Фиона думала об этом всю ночь и заснула лишь с первыми лучами солнца, чувствуя себя неожиданно спокойной и умиротворенной.

Когда она проснулась, Джон лежал рядом и смотрел на нее. Фиона улыбнулась. Никогда еще она не любила ни одного мужчину так, как его. Что ж, возможно, он был прав. Ей не нужно никаких свидетельств их любви. Но может быть, это и неплохая идея: встать рядом и объявить всему миру, как сильно они любят друг друга. Но главное, это, пожалуй, единственный способ сказать Джону Андерсону то, чего она никогда не говорила ни одному мужчине, потому что давно поклялась никогда не делать этого: «Я доверяю тебе». Вот что было для нее самым главным. Она любила в своей жизни нескольких мужчин, но никогда не доверяла ни одному из них. С Джоном же все было по‑ другому. И, наверное, настало время честно в этом признаться.

– Ты помнишь, о чем спросил меня вчера? – прошептала Фиона ему в ухо.

Джон наморщил лоб:

– Кажется, что‑ то припоминаю… – Он ожидал услышать очередную пламенную речь о том, почему Фиона отвергает идею замужества. – Так что же?

– Думаю, что я хотела бы стать твоей женой, – произнесла Фиона так тихо, что он едва сумел ее расслышать.

– Ты это серьезно? – Джон недоумевал, что же заставило Фиону согласиться.

– Да, думаю, да. Кажется, это не такая уж плохая идея. Только один раз. И только с тобой. Вообще‑ то это против моих принципов, но, думаю, для тебя я могла бы сделать исключение.

– Сделай, сделай, пожалуйста! – Джон улыбался ей, и глаза его лучились счастьем. Ей надо преодолеть свой страх только один раз. Только ради него.

Так ты действительно выйдешь за меня замуж, Фиона? – после всего, что она наговорил а ему вчера, пытаясь объяснить, что это невозможно, Джон не знал, верить ли своему счастью.

– Да. Пока не приду в себя и не прислушаюсь к голосу разума.

– Тогда нам следует пожениться как можно скорее, пока ты не пришла в себя.

– И когда же, по‑ твоему?

– Когда захочешь. Назначай любой день.

Джон хотел, чтобы для Фионы все прошло как можно легче и безболезненнее.

– Через пару недель после возвращения домой? Никаких гостей. Только ты и я. Ну, может быть, сэр Уинстон.

– Я обязательно должен жениться еще и на собаке?

– Даже не сомневайся, – Фиона произнесла это абсолютно серьезно, и Джон не собирался с ней спорить. Он был слишком счастлив сейчас.

– Ты расскажешь своим детям до того, как мы это сделаем? – поинтересовалась Фиона.

– Думаю, нет. Вряд ли они захотят нас поздравить. Лучше сказать им потом. Как ты считаешь?

– Наверное, ты прав. Потом, позже, можем устроить вечеринку. Но когда мы будем совершать «это», – ей было по‑ прежнему страшно называть вещи своими именами, – я не хотела бы, чтобы вокруг было много свидетелей.

– Назови день, дорогая, выбор за тобой.

Джон обнял ее, затем быстро вскочил с кровати, вынул из кармана пиджака кольцо и поспешно надел его Фионе на палец. Несколько секунд Фиона изумленно смотрела на кольцо, засиявшее на ее пальце, затем слезы вдруг медленно покатились по ее щекам. Неужели все это происходит с ней? Неужели она решилась? Потом они долго лежали, обнявшись, и Фиона чувствовала себя так, словно после долгих скитаний наконец обрела дом. Рядом с этим человеком она чувствовала себя в безопасности. Она могла доверять ему. И любила его всем сердцем.

Глава 11

День свадьбы был замечательным, все сложилось так, как хотела Фиона. После работы, заранее договорившись, они заехали за лицензией. Затем Фиона переговорила со знакомым священником. Условились, что он поженит их в ближайшую субботу.

Это была не совсем та свадьба, о которой мечтал Джон. Зато она оказалась как раз такой, какой ее представляла Фиона. Они приехали к церкви на такси, куда Фиона торжественно усадила сэра Уинстона. Фиона шла к алтарю в белом костюме и белой шубе, которую надевала очень редко. Волосы ее были распущены.

Никогда еще Фиона не казалась Джону такой красивой, как в тот момент, когда они произнесли свои клятвы перед алтарем и Джон надел ей на палец тонкое золотое кольцо. Подняв на него глаза, Фиона поняла окончательно, что она принадлежит этому человеку вся, без остатка. А он принадлежит ей. Фиона была немного удивлена тем, какое значение имеет для нее на самом деле эта церемония. Она дала обет, который не нарушит ни за что в жизни, и твердо знала, что для Джона его клятва так же крепка и нерушима. И именно поэтому она вышла замуж за Джона Андерсона. Потому что оба они верили своим клятвам.

Приехав домой, они распили бутылку шампанского. Фиона вдруг глупо захихикала, и Джон удивленно посмотрел на нее.

– Не могу поверить, что я действительно сделала это, – объяснила она свой смех.

– Мне тоже трудно поверить. Но я так рад, что ты это сделала. Что мы это сделали.

Они решили не звонить дочерям Джона до завтрашнего утра. Не хотели ничем омрачать такой чудесный день.

Всю ночь они занимались любовью, потом дремали в объятиях друг друга. И счастье казалось вечным и безмятежным. А когда Джон и Фиона проснулись утром, на улице выпал снег, укутав все вокруг волшебной белой пеленой.

Они позавтракали, выгуляли сэра Уинстона, а в саду Джон, хитро глядя на Фиону, вдруг спросил:

– И как же вас теперь зовут, леди? Как я должен представлять вас знакомым?

– Интересный вопрос! Не кажется ли тебе, что Фиона Андерсон звучит как‑ то не очень? А Фиона Моиаган‑ Андерсон слитком громоздко и претенциозно. Так и быть, попробую пару недель «Фиону Андерсон». И если мне понравится…

– Вполне разумно. Будем надеяться, что тебе понравится.

Вернувшись домой, Фиона стала звонить Эдриену, а Джон поднялся наверх, чтобы связаться с дочерьми.

Эдриен, естественно, пришел в полный восторг, услышав такую сногсшибательную новость. А обе девчонки в очередной раз нагрубили отцу. Джон понимал, что они надеялись удержать его от этого шага своими выходками, и очень расстроились, узнав, что их усилия оказались напрасными. Но теперь они уже точно ничего не могли с этим поделать. Он все‑ таки женился на Фионе! Оставалось только надеяться, что постепенно дочери примирятся с их союзом. Если же нет, это уже ничего не изменит.

Фиона не стала задавать Джону никаких вопросов. Она и так видела по лицу Джона, какова была реакция его детей.

На следующий день Эдриен спросил ее, собирается ли она в Париж на январскую Неделю высокой моды.

– Разумеется, – ответила Фиона. – Я же не ушла с работы. Я всего лишь вышла замуж.

Ей понадобилось сорок два года, чтобы понять, что игра стоит свеч!

У них почти не оставалось времени отпраздновать это событие. Фиона сказала, что медовый месяц был у них еще до свадьбы, на Карибах. Через десять дней она улетела в Париж на показ коллекций весна/лето. А сразу по возвращении ее ожидала Неделя прет‑ а‑ порте. Фиона работала без отдыха, и первый месяц после бракосочетания они с Джоном не очень‑ то подолгу находились в обществе друг друга. Они так и не выкроили время устроить свадебную вечеринку.

Когда приехали на очередные праздники его дочери, Джон твердо заявил, что они могут пожить у них с Фионой или он с Фионой поселится на это время в своей квартире, но он не станет больше бросать ее и переезжать один.

И, к ужасу Фионы, несносные девчонки нехотя согласились с тем, чтобы Джон приехал домой вместе с ней. Джон уговорил ее провести в его доме хотя бы один уик‑ энд. Фиона понимала, как важно это для него. Что ж, ей предстояло принести одну из тех жертв, о которых предупреждал Эдриен. Фиона скрепя сердце согласилась.

Все было ужасно, как она и предполагала. Девушки почти не разговаривали с ней, а если все‑ таки разговаривали, то отпускали всевозможные колкости или откровенно дерзили. Что ж, по крайней мере они согласились терпеть присутствие Фионы в доме, и это было уже кое‑ что. Миссис Вестерман чуть не отравила ее, подав такой острый карри, что у Фионы долго болел потом желудок. К тому же, к ужасу и изумлению Джона, экономка «случайно» выпустила из кухни Фифи, которая немедленно кинулась к левой ноге Фионы. На этот раз дело обошлось одним швом.

Эдриен с ужасом смотрел на перебинтованную ногу Фионы.

– Как? Опять? Они что там все – с ума посходили? Когда они уймут своего вампира?

– Я думала, Джон убьет экономку. Он так орал, что даже я испугалась. Обе девицы плакали, а экономка пригрозила уволиться. К следующему визиту милых дочек домой мне надо основательно подготовиться. А вообще‑ то, Эдриен, мне совсем не до смеха!

– Надеюсь, девицы сами не захотят приезжать домой. Джон уволил эту чертову экономку?

– Не смог. Девочки очень любят ее.

– Фиона, она пытается извести тебя!

– Ну да! Смерть от карри. У меня до сих пор изжога от ее стряпни. Слава богу, собака слишком мелкая, чтобы допрыгнуть до моего горла. Иначе она бы непременно это сделала. Но мне придется терпеть, Эдриен. Я так люблю его!

– Ты любишь Джона Андерсона, но ты не обязана любить собаку, экономку и его несносных дочек.

– Да, их мне вряд ли удастся полюбить, – честно признала Фиона.

Джон был удручен поведением дочерей и экономки. К тому же у него возникли трудности на работе, и неделя выдалась очень тяжелой. Фиона тоже работала не покладая рук. В журнале все стояли на ушах. Увольнялись люди, изменился формат, возникли проблемы с новой рекламной кампанией, и надо было срочно менять всю концепцию. Эта была их с Джоном общая проблема. К тому же один из фотографов подал на журнал в суд, а известная супермодель устроила себе передозировку прямо на съемочной площадке, и се едва удалось откачать. Это привлекло к «Шику» нежелательное внимание прессы. Фиона приходила домой не раньше десяти. К тому же ей пришлось довольно часто отправляться в командировки. Три раза за месяц она летала в Париж, потом застряла на две недели в Берлине. Оттуда пришлось лететь в Рим на важную встречу с Валентино. Джон жаловался, что совсем не видит жену, и был абсолютно прав.

– Я все понимаю, дорогой, – оправдывалась Фиона. – Ну, прости меня. Я не знаю, почему это все на меня свалилось разом. Никак не могу все наладить. Только решу одну проблему, как появляется другая.

У Джона на работе дела обстояли не лучше. Агентство в очередной раз меняло хозяина, и это создавало массу проблем в работе. В апреле одна из дочерей заявила ему, что забеременела и ей пришлось делать аборт. Она обвинила во всем отца, сказала, что если бы он не женился на Фионе, то она не была бы так расстроена и не забыла бы о том, что надо предохраняться. Это звучало нелепо, но Джон тем не менее почувствовал себя виноватым, причем обвинял не только себя, но как‑ то раз, перебрав спиртного за ужином, упрекнул и Фиону.

– Ты действительно считаешь, что я в этом виновата? – изумленно переспросила она. – Ты уверен, что в беременности и аборте Хилари есть моя вина?

– Я не знаю, не знаю, что думать обо всем этом, – повторял Джон. – Наша свадьба действительно расстроила девочек. И… я совсем не вижу тебя последнее время, Фиона.

Это расстраивало его больше всего.

– Но какое это имеет отношение ко всему остальному?

Я чувствую себя так, будто женат на стюардессе. Ты прибегаешь домой, чтобы переодеться и собрать чемодан. И снова убегаешь. А я остаюсь с твоей чертовой собакой и полоумным, который бегает тут по квартире полуголый, когда я прихожу с работы. Мне хочется, чтобы в доме было как‑ то уютнее. Да‑ да, после всех моих стрессов мне хочется приходить в нормальный дом.

Слова его больно ранили Фиону.

– Тогда тебе надо было жениться на нормальной женщине, – только и смогла произнести она.

– Я и думал, что женюсь на нормальной женщине, которая поймет, что я не в состоянии жить в таком хаосе.

– В каком еще хаосе? – удивилась Фиона.

Она практически не устраивала больше своих знаменитых вечеринок, потому что не хотела расстраивать Джона. И она пообещала в очередной раз, что скажет Джамалу, чтобы он ходил по дому одетым. Но что толку! Фиона уже говорила ему об этом раньше, и, казалось, Джамал принял ее слова к сведению. Но когда ее не было дома, Джамал делал все, что хотел. Но разве он нанес этим вред кому‑ нибудь? Джамал отлично относился и к ней, и к Джону.

Эдриен заметил на следующее утро, какой сердитой явилась Фиона в редакцию, и сказал ей об этом. Фиона объяснила, что они с Джоном снова поругались из‑ за Джамала.

– Я же говорил тебе, что надо идти на компромиссы, – напомнил Эдриен. – Купи Джамалу форму и объясни, что он обязан ее носить.

– Но какая, черт побери, разница! Кого волнует, в чем одет Джамал, когда пылесосит дом?

– Джона, – строго отрезал Эдриен. – И кстати, что ты предприняла по поводу перепланировки в доме? Выделила наконец место для вещей, заметь, не Джона, а своего мужа?

– У меня не было времени что‑ то предпринять. Последние три месяца я живу в самолете. Ты ведь прекрасно знаешь об этом, Эдриен.

– Но тебе просто необходимо что‑ то сделать. Ты ведь не хочешь потерять Джона…

– Я не собираюсь его терять, – твердо заявила Фиона. – Ведь мы теперь женаты.

– Кто бы говорил! С каких пор это стало гарантией?

– Но для чего же еще люди женятся? – упрямо стояла на своем Фиона. – Что тогда значат все эти клятвы?

– Ну да, ты можешь полностью положиться на клятвы, если уверена, что выходишь замуж за святого.

– Хорошо, хорошо, я отдам ему целый шкаф, – сдалась Фиона. – Вот только зачем ему шкаф? Все равно большая часть его вещей по‑ прежнему осталась у него на квартире. Вместе с вещами его жены и ее портретом, который я ненавижу. Мы уже поругались один раз из‑ за этого портрета. Он, видишь ли, сказал, что хочет принести его ко мне, чтобы девочки чувствовали себя здесь как дома. Ну объясни мне, почему в моем доме должен висеть портрет его покойной жены?

Компромисс, компромисс и еще раз компромисс, – Эдриен погрозил ей пальцем. – В его рассуждениях есть здравый смысл. Может быть, это заставило бы его детей относиться к тебе лучше. Ты могла бы повесить портрет в отведенной им спальне. И не смотреть на него.

– Но я не хочу превращать свой дом в храм, где поклоняются Энн Андерсон. Я не могу так жить!

– Первый год всегда самый трудный, – глубокомысленно изрек Эдриен. – Не забывай о компромиссе, больше мне нечего тебе посоветовать.

Хорошо ему было рассуждать – ведь это не ему требовалось идти па компромисс. Впрочем, Фиона тоже не собиралась делать ничего подобного. Она хотела, чтобы в ее доме все оставалось как было. И всякий раз, когда Джон переставлял или перевешивал что‑ нибудь, Фиона устраивала легкий скандал. Она даже сказала однажды Джамалу, что Джон не должен ничего менять в доме в ее отсутствие. В результате, когда Фиона была в Лос‑ Анджелесе, где снимали для журнала «Шик» Мадонну, между Джоном и Джамалом произошла крупная стычка. Джон пытался разместить в библиотеке свои книги, а Джамал не давал ему это сделать. Джон позвонил Фионе в Лос‑ Анджелес и сказал, что немедленно переедет обратно к себе, если она не уймет Джамала. Впервые услышав от него такие слова, Фиона испугалась и велела Джамалу разрешить Джону поступать так, как ему нравится. А Джамал стал спорить и говорить, что она сама распорядилась не давать Джону менять что‑ либо в доме. Фиона чуть не сорвала голос, убеждая его по телефону. Ей стоило больших трудов успокоить Джамала, а потом уговорить и Джона не злиться на Джамала. В тот же вечер расстроенный Джамал перезвонил и предупредил, что уволится, если ему придется еще раз вступить в спор с хозяином, а Фиона уговаривала его этого не делать. Фионе хотелось, чтобы вокруг были знакомые люди, места и вещи, но все неожиданно изменилось.

Теперь у нее были две падчерицы, которые ее ненавидели, и мужчина, который стремился переделать по‑ своему если не ее жизнь, то ее быт. Но после стольких лет независимости, когда отвечаешь за все только сама, Фиона воспринимала любую попытку Джона что‑ то изменить как посягательство на ее свободу. Даже один вид его книг на полке в библиотеке нервировал Фиону. Тем более что он переставил кое‑ что из ее книг на верхнюю полку, чтобы освободить более удобное место для своих.

В общем, в жизни Джона и Фионы наступил такой период, когда они постоянно ругались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах, и даже кричали друг на друга. Миссис Вестерман снова пригрозила уволиться, Джон подумывал о продаже квартиры, и его дети были по‑ прежнему настроены непримиримо.

При этом Фиона понимала, что если Джон продаст квартиру, милые дочурки, приезжая на каникулы, будут останавливаться у нее. И потом – что бы ни случилось, она ни за что не хотела видеть его собаку. Фиона обещала придавить чем‑ нибудь маленькую мерзавку, если только увидит ее у себя в доме. Джон умудрился проболтаться о ее словах дочкам, и теперь они ненавидели ее еще больше.

В общем, это была бесконечная череда непонимания, неправильно переданных слов, испорченных нервов и постоянных стрессов для всех.

В апреле Джон сообщил Фионе, что организует обед для одного важного клиента. Он хотел сделать это во французском ресторане «Цирк», в отдельном кабинете, и попросил Фиону помочь. От нее требовалось заказать кабинет, обсудить меню и украсить стол цветами, а также помочь рассадить гостей. Ему пришлось пригласить нескольких людей из агентства, в том числе одного сотрудника креативной команды. Важный клиент был влиятельным бизнесменом, сухим и малоразговорчивым. Группа была совершенно неоднородной, и с этим надо было что‑ то делать. Джон хорошо знал своего клиента, но не был знаком с его женой. Он решил полностью довериться вкусу Фионы и ее вниманию к мельчайшим деталям.

Фиона решила устроить обед в своем доме, полагая, что таким образом удастся создать более теплую, сердечную атмосферу. Обед в ресторане, по мнению Фионы, при любых обстоятельствах прошел бы более официально.

– Я всегда устраивала у себя обеды, связанные с делами журнала, если надо было кого‑ то расположить особенно, – настаивала на своем Фиона. Но Джону не очень нравилась эта идея.

Люди, которых ты развлекаешь ради успеха твоего журнала, – это совсем другие люди. Тебе никогда не приходилось принимать такого напыщенного парня, без малейшего намека на чувство юмора. А о его жене мне вообще ничего не известно.

– Доверься мне, я знаю, что делаю, – уверенно ответила Фиона. Ей очень хотелось сделать для Джона что‑ нибудь такое, что заставило бы их обоих забыть обо всем напряжении последних месяцев. – Я устрою для них прием, как для королевских особ. Попрошу поваров из фирмы, которая всегда обслуживала мои приемы, сделать самые изысканные французские блюда, не хуже, чем в «Цирке».

– А как быть с Джамалом? – поинтересовался Джон. – Мой клиент был руководителем республиканцев в Мичигане. Не думаю, что ему понравится разгуливающий по дому слуга в шифоновых шароварах. Мне очень не хотелось бы, чтобы он заподозрил нас в извращенных вкусах.

– Я купила Джамалу форму. Я попрошу его надеть ее. Я сумею настоять на своем.

Фиона говорила правду. Еще когда они с Джоном только поженились, она купила для Джамала специальную форму, предвидя, что когда‑ нибудь наступит вечер вроде того, что им предстоял. Пока что Джамал не надевал форму ни разу. Но Фиона заставила его примерить брюки и пиджак и отдала форму подогнать по фигуре.

На следующий день Фиона позвала флористов и представителей фирмы, услугами которой пользовалась, и заказала изысканные французские блюда и лучшие вина. «О'Брийон», «Кристалл», «Шеваль‑ Блан» и «Шато д'Икем» на десерт. Она хотела искупить в этот вечер все свои мелкие прегрешения перед Джоном и надеялась, что обед удастся, потому что все, как и всегда, было организовано самым тщательным образом, все продумано до мелочей.

В тот день, на который был назначен обед, дел в редакции «Шика» у Фионы было по горло. Двое редакторов грозились подать заявления об уходе из‑ за заваленного оригинал‑ макета, и Фионе пришлось долго уговаривать их остаться. Затем секретарша объявила, что беременна, и весь день ее тошнило в туалете. Эдриена вообще не было в редакции – он лежал дома с гриппом. У самой Фионы разболелась после обеда голова, и дело грозило кончиться приступом мигрени. Вернувшись домой, Фиона приняла какую‑ то таблетку из пузырька без наклейки, который дал ей кто‑ то во время одной из поездок в Европу – Фиона уже даже не помнила, где именно. Таблетки были достаточно слабыми, но до сих пор всегда помогали. В общем, все было под контролем. За полчаса до начала обеда стол был накрыт. Джамал был в форме, а серебро и хрусталь сияли. Когда в столовую заглянул приехавший с работы Джон, на лице его отразилось радостное изумление. Стол был похож на фотографию из культурного журнала. Все было чудесно, кушанья источали тонкий аромат, вино мерцало в бутылках загадочным рубиновым цветом.

Гость и его жена приехали вовремя, даже на пять минут раньше, что несколько смутило Фиону. Она как раз застегивала простое черное платье, которое выбрала для этого вечера, когда в дверь позвонили. Джон сам открыл гостям. Фиона надела атласные туфли на высоких каблуках и коралловые серьги. Она выглядела необычно для себя – она одевалась куда более экстравагантно для подобных приемов. Когда Фиона спустилась к гостям, у нее все еще болела голова, но уже не так сильно. Наверное, подействовала таблетка. Джон представил ее сначала Мэтью Мэдисону, потом его чопорной неулыбчивой жене. Оба супруга выглядели так, словно улыбка не появлялась на их губах никогда в жизни. Вскоре прибыли и остальные гости, и возникшую напряженность удалось немного разрядить. Всего гостей было десять человек, вместе с Джоном и Фионой – двенадцать.

Джамал внес блюдо с тарталетками. Все шло чудесно, если не считать того, что головная боль вернулась к Фионе с новой силой. Она все время помнила о том, как важен этот обед для Джона, и от этого испытывала постоянное напряжение, хотя беспокоиться было не о чем. Джон хотел, чтобы все было идеально – и все было идеально. Фиона решила не принимать еще одну таблетку. Вместо этого она попросила Джамала принести ей бокал шампанского и стала пить его небольшими глотками. К тому моменту, когда бокал опустел, головная боль вроде бы отпустила. Много лет ей не приходилось устраивать такого респектабельного обеда, но Фиона была довольна происходящим, потому что делала это для Джона. Сама она любила более живые и непринужденные застолья.

Когда Джамал принес следующее блюдо с закусками, Фиона обратила внимание, что Джон делает ей какие‑ то знаки, показывая в сторону пакистанца. Она никак не могла понять, в чем дело, пока Джон, бросив хмурый взгляд на Фиону, не перевел глаза на ноги Джамала. Фиона проследила за его взглядом и с ужасом обнаружила, что Джамал, на котором были сегодня черный костюм, белая рубашка и бабочка, надел на ноги золотые босоножки с отделкой из горного хрусталя, к тому же на высоких каблуках. Фиона узнала собственную пару обуви, которую выпросил у нее когда‑ то Джамал. Быстро пройдя за Джамалом на кухню, Фиона потребовала, чтобы он снял это безобразие.

– Почему ты не надел приличную обувь? – громким шепотом потребовала она ответа.

Джамал посмотрел на нее глазами невинного младенца и лишь пожал в ответ плечами.

– В них тесно ногам, – сказал он.

– Можешь мне не врать!

– Но я ненавижу мужскую обувь – она такая некрасивая, – с несчастным видом признался Джамал.

– Сегодня вечером надень туфли, Джамал. Нормальные черные туфли!

– Я не могу.

– Почему?

– Я их выкинул.

– То есть как выкинул?!

– В мусорный бак!

Он приподнял крышку бака, и Фиона действительно увидела там туфли, которые успели забросать скорлупками от устриц, пустыми банками из‑ под черной икры да еще и вывалить сверху незастывшую порцию заливного. В общем, надеть их не представлялось никакой возможности. Фиона дала бы ему туфли Джона, но они были бы велики миниатюрному пакистанцу как минимум на четыре размера.

– Немедленно поднимись наверх и надень, по крайней мере, мои туфли без каблука! – потребовала Фиона. – Черные! – прокричала она вслед Джамалу, устремившемуся вверх по лестнице.

Осушив еще один бокал шампанского и прихватив с собой следующий, Фиона отправилась развлекать вместе с Джоном его гостей.

Войдя в гостиную, она поскользнулась, и содержимое ее бокала выплеснулось прямо на платье Салли Мэдисон.

– О боже! – воскликнула Фиона. – Мне так жаль, Сэмми… То есть я хотела сказать Сара… О нет! Салли… – Джон с удивлением заметил, что у Фионы заплетается язык.

Раньше он никогда не видел ее пьяной и сейчас не мог себе представить, что произошло.

Фиона поспешила в кухню за полотенцем и содовым раствором, чтобы стереть пятна от шампанского с платья гостьи.

Но и на этом кошмар не закончился.

Вернулся из спальни Фионы Джамал, который, как она и просила, сменил босоножки на высоких каблуках на туфли на плоской подошве. Вот только вместо черных он выбрал ярко‑ розовые. И все в комнате заметили это, когда Джамал подал очередное блюдо с тарталетками. А к тому моменту, когда они сели за обеденный стол, Фиона была уже так пьяна, что еле держалась на ногах. Обманчиво легкое лекарство от головной боли в сочетании с шампанским оказало убойное действие. Фионе пришлось удалиться в спальню и прилечь, не дожидаясь десерта. Еда была отличной, вина изысканными, но Джамал продолжал шокировать чету Мэдисонов, поскольку, подавая на стол, вел непринужденную беседу с гостями. Джон всячески давал им понять, что и сам считает поведение своей жены исключительно неприличным. К концу вечера, когда гости ушли, он готов был убить Фиону.

В ярости он кинулся в спальню, где обнаружил ее лежащей на кровати прямо в одежде. Фиона немедленно проснулась при его появлении.

– О боже, как же болит моя несчастная голова! – простонала она, поворачиваясь на другой бок и обхватывая голову руками.

– Какого черта ты устроила все это? – в ярости набросился на нее Джон.

Фиона никогда еще не видела его таким рассерженным и надеялась никогда больше не увидеть.

– Как могла ты напиться именно сегодня? Черт побери, Фиона, ты вела себя как готовый кандидат в члены общества анонимных алкоголиков.

У меня болела голова, и я приняла перед обедом дурацкую таблетку, – начала оправдываться Фиона. – Наверное, шампанское в сочетании с этой таблеткой так на меня подействовало. Со мной никогда раньше не бывало ничего подобного.

Но ведь раньше она и не пробовала запивать шампанским таблетки от головной боли.

– И как называется твоя замечательная таблетка? – ярости Джона не было предела. – Случайно не героин? И что вытворял твой любимый Джамал? Тоже накурился крэка, когда выбирал себе обувь? Что, черт побери, он думал, надевая эти туфли?

– Золотые или розовые?

Фиона пыталась сосредоточиться на том, что говорил ей Джон, по она все еще была слишком пьяна и, несмотря на все свои отчаянные попытки, через пять минут снова отключилась.

На следующий день она мучилась чудовищным похмельем и вообще не могла вспомнить ничего, связанного со вчерашним обедом, но во время завтрака Джон ледяным тоном освежил ее память.

После этого он не разговаривал с Фионой примерно неделю. К великому своему изумлению, Джону все же удалось заполучить мистера Мэдисона в качестве клиента, но на следующее утро ему пришлось звонить и извиняться за поведение своей жены и испорченное платье Салли Мэдисон. Мэттью неожиданно проявил понимание и довольно деликатно закрыл тему. Джон отлично понимал, что все объяснения по поводу того, что Фиона имела неосторожность запить шампанским таблетку от головной боли, слишком похожи на обычные сказки, которые рассказывают знакомым мужья, имеющие пьющих жен.

Прошел апрель, наступил май, но воспоминания о том испорченном вечере еще были живы в памяти Джона.

Он все еще злился на Фиону, хотя она много раз извинялась перед ним за происшедшее. Но Джон стоял твердо на том, что в такой вечер Фиона просто не имела права проводить подобные эксперименты с таблетками и алкоголем.

В мае, в разгаре очень важной для «Шика» фотосессии, всемирно известного фотографа выдворили из отеля за драку с управляющим, возражавшим против того, что фотограф привел в свой номер сразу пятерых девочек по вызову, так как это могло потревожить остальных постояльцев и нанести вред репутации отеля.

Фионе пришлось поселить его у себя, в комнате для гостей. У нее просто не было выбора. В результате вешалки на колесиках с ее одеждой оказались в гостиной.

В доме был полный хаос, а когда Джон вернулся с работы, он обнаружил фотографа в обществе двух проституток и дилера, принесшего ему кокаин. Все четверо занимались сексом прямо в гостиной. Фиона еще не вернулась домой. Джон пришел в неистовство и выкинул фотографа вон. Вне себя от гнева, он кинулся звонить Фионе в редакцию. Она не стала ни в чем его упрекать, но очень расстроилась, поскольку фотограф был настоящей знаменитостью и мастером своего дела и Фиона не представляла, что будет, если он откажется работать. Именно это фотограф и сделал на следующий день – разорвал контракт и улетел обратно в Париж. Теперь Фиона ломала голову, чем заполнить дыру в июльском номере. Она сидела в своем кабинете и тихо плакала, когда на пороге появился Эдриен.

– Если ты снова начнешь говорить мне про компромисс, я разорву тебя на части! – набросилась на него Фиона. – Вчера вечером этот извращенец Пьер Сен‑ Мартен устроил оргию у меня в гостиной, и Джон вышвырнул его вон. Пьер только что разорвал контракт, и теперь мне нечего совать в этот чертов июльский номер! А три недели назад я запила шампанским какую‑ то французскую таблетку от головной боли и совершенно опьянела на обеде, который устраивала для гостей Джона. Мы постепенно сводим друг друга с ума. В моей гостиной висит портрет его покойной жены, его дети ненавидят меня, а недавно Джон даже обвинил меня в том, что одна из его дочек сделала аборт. И что, черт побери, мне теперь делать с июльским номером? Этот сукин сын, видишь ли, разгневался и улетел в Париж, потому что мой муж вышвырнул на улицу, едва дав прикрыть задницы, его с другом‑ наркодилером и двумя подобранными ими шлюхами. И я понимаю Джона. Представляю, какую сцену он застал, вернувшись с работы. А Джон и так еще не простил мне того самого вечера. Но у меня была такая чудовищная мигрень. К тому же Джамал умудрился выйти к его драгоценным гостям в моих золотых босоножках с камнями. Они были в шоке, говорит Джон. Я‑ то сама мало что помню.

– О боже, Фиона, да как Джон еще не убил тебя, если ему приходится постоянно мириться с такими вещами! – воскликнул в ответ Эдриен. – Ты совершенно не в состоянии контролировать свою жизнь.

– Я знаю, все знаю, – Фиона рыдала уже в голос. – Я так люблю его, но меня ненавидят его дети. А Джон хочет, чтобы я любила их. Но они – две вредные злые девчонки. И я их тоже ненавижу. Я же не виновата в том, что у них нет матери.

– Ты забываешь, что это его вредные девчонки. И Джон любит их, – перебил ее Эдриен. – А теперь, когда ты стала женой этого человека, это и твои дети, и тебе придется с этим мириться, потому что ты любишь их отца и не хочешь его потерять. И пожалуйста, ради всего святого, не вздумай больше селить в своем доме сумасшедших, разнузданных фотографов.

– И это говоришь мне ты! – Фиона уткнулась в носовой платок, стараясь сдержать рыдания.

– Может быть, тебе стоит избавиться от Джамала и нанять нормальную прислугу? Подумай над этим!

– Ты с ума сошел, я не могу, – снова зарыдала Фиона. – Джамал был со мной всегда. Это будет несправедливо.

А справедливо ожидать от такого человека, как Джон Андерсон, что он будет спокойно жить бок о бок с твоим полуголым помощником, разгуливающим по дому в набедренной повязке и женских туфлях на каблуках? Разумеется, это смущает Джона. А если бы ему захотелось вернуться домой с кем‑ нибудь из коллег, чтобы обсудить дела за бокалом мартини? Ведь такая ситуация вполне реальна.

Фиону давно беспокоило это обстоятельство, и именно поэтому она купила Джамалу форму. Но не могло быть речи о том, чтобы уволить человека, который зависел от нее и был предан ей всем сердцем. Это было бы подло. И Фиона не понимала, почему Джон не может «посмотреть на эту ситуацию ее глазами.

– Джону непросто с тобой, Фиона, – продолжал свои увещевания Эдриен.

– Но и мне с ним непросто! – не сдавалась Фиона. – Он ведь отлично знал, что представляет собой моя жизнь, прежде чем мы поженились. Он жил со мной, черт побери!

– Да, но теперь, когда вы поженились, все по‑ другому. Теперь это и его дом.

– Но у Джона есть собственная квартира! Почему ему не водить своих гостей туда? Если уж ему так противен Джамал…

– Мне казалось, ты говорила, что Джон собирается продать квартиру.

– Да, собирается. И тогда его ужасные дочки будут останавливаться на праздники у нас. А это значит, что я лишусь своей комнаты для гостей, а главное, что эти две несносные девицы будут крутиться прямо у меня под носом вместе со своей собакой‑ киллером!

– Ради бога, Фиона, это же всего‑ навсего чихуахуа – или как ее там?

Эдриен был искренне расстроен. Несмотря на строгий тон, он переживал за Фиону.

– У них пекинес, – уточнила Фиона. – Интересно, почему это ты все время принимаешь сторону Джона?

– Вовсе нет, – спокойно ответил Эдриен. – Я принимаю твою сторону. И говорю все, что говорю, потому что знаю, что ты любишь этого человека. И если ты не предпримешь что‑ то в ближайшее время, то можешь его потерять. А я вовсе не желаю тебе этого.

– Именно этого я и боялась. Именно поэтому и не хотела выходить замуж! Я не хочу жертвовать своей индивидуальностью ради того, чтобы быть с любимым мужчиной.

– Но тебя и не просят жертвовать собой. Джамал – это ведь не ты. Тебе надо пожертвовать только некоторыми твоими привычками. Но вовсе не индивидуальностью.

– А чем пожертвует он?

– На сегодня, похоже, он жертвует своим рассудком, пытаясь жить среди окружающего тебя хаоса. Посмотри на это его глазами. Джон мечтает о том, чтобы с тобой примирились его дочери, он не хочет терять детей. А у тебя вечно бегает по квартире полуголый помощник. Конечно, Джамал – добрый человек и мухи не обидит. Все равно Джона смущают его манеры. Еще на его постели все время храпит, развалившись, старый пес. У тебя работа, которая требует, чтобы ты моталась туда‑ сюда по всему белому свету. У тебя странные друзья вроде меня. И ты еще приводишь в ваш дом сумасшедшего фотографа, который покупает в доме наркотики и средь бела дня устраивает в гостиной оргии с проститутками. Смогла бы ты сохранить рассудок, если бы тебя неожиданно вовлекли во все это и заставили так жить? Скажу честно: я очень люблю тебя, Фиона, но я сошел бы с ума через неделю.

– Хорошо, хорошо, я разберусь со всем этим. Но портрет его жены в гостиной – тебе не кажется, что это уже слишком?

– Вовсе нет, если это поможет его дочкам освоиться в твоем доме. Сначала завоюй их доверие. А потом ты всегда сможешь перевесить этот самый портрет к ним в комнату.

– Но я не хочу, чтобы у них была комната в моем доме!

– Ты вышла замуж за мужчину, у которого есть дети. У них должна быть комната в вашем с Джоном общем доме.

Эдриен был неумолим. На самом деле он очень беспокоился за Фиону и от души надеялся, что его советы хоть чем‑ то могут ей помочь.

– Мне так тяжело, – призналась Фиона и снова захлюпала носом.

– Но ведь и Джону тяжело, Фиона, – напомнил ей Эдриен. – Пожертвуй для него хоть чем‑ нибудь, иначе ты его потеряешь.

Оба знали, что Фиона не хочет потерять Джона, но она не хотела также что‑ то менять в своей жизни. Фиона мечтала, чтобы Джон научился жить так, как живет она. И еще она хотела, чтобы его дети исчезли, испарились из их жизни. Но это было невозможно. И если Фиона хотела оставаться женой Джона, ей придется приветливо встречать его дочерей в своем доме, какими бы несносными грубиянками они ни были.

– И никаких фотографов в доме, – снова предостерег ее Эдриен. – Пообещай мне хотя бы это. И купи Джамалу пару приличной мужской обуви. Его размера, разумеется.

Фиона не стала говорить ему, что уже покупала Джамалу туфли, которые негодник выкинул в мусорный бак, потому что они ему не понравились.

– Хорошо, я обещаю тебе, – легче всего было заверить в этом Эдриена, но гораздо труднее оказалось следовать его советам.

Фиона думала об этом всю дорогу домой. А на столе в гостиной ее ожидала записка от Джона, где он писал, что поживет несколько дней в своей квартире, потому что ему необходимо прийти в себя. Фиона позвонила ему, но трубку взяла миссис Вестерман и ответила, что хозяина нет дома. Фиона не поверила ей и перезвонила Джону на мобильный. Ей ответил автоответчик. При мысли, что Джон не хочет с ней говорить, Фиону охватила паника. Может быть, Эдриен прав и ей необходимо срочно что‑ то менять в своей жизни?

Но злые силы словно сговорились преследовать Фиону. Через два дня на фотосессии в Лондоне случились неприятности, требующие ее присутствия, и Фионе пришлось лететь туда, потому что это была очень важная съемка с участием членов королевской семьи. На этот раз ее не было две недели. За это время Фионе лишь дважды удалось поговорить с Джоном. И каждый раз голос его звучал так, будто Джону было очень некогда с ней разговаривать. А на мобильном у него все время был включен автоответчик. Когда Фиона вернулась, Джон по‑ прежнему жил в своей квартире. Он сказал Фионе, что не хотел жить в ее доме, пока ее там нет. У его дочерей были каникулы, и они провели это время вместе. Дальше – больше. Джон огорошил Фиону сообщением о том, что собирается поехать с Хилари и Кортни на ранчо в Монтану, туда, где они всегда проводили лето, когда была жива Энн. Они поедут туда как раз на то время, когда Фиона будет в Париже на показах от кутюр.

– Я думала, ты полетишь со мной, – Фиона была расстроена и разочарована. И встревожена.

– Мне надо провести время с детьми. Надеюсь, ты понимаешь, – спокойно сказал Джон.

Затем он сказал то, от чего сердце Фионы чуть не разорвалось.

– У нас ничего не выходит, Фиона. Мы привыкли к слишком разному образу жизни. Вокруг тебя все время хаос и суета. Фотографы, принимающие наркотики и развлекающиеся с проститутками в твоем доме, – это ведь только вершина айсберга, – строго сказал Джон.

Очевидно, именно это стало для него последней каплей, переполнившей чашу терпения. Ведь до этого был еще злосчастный обед с Мэдисонами. Все это казалось Фионе совершенно неважным и второстепенным, но Джон, видимо, думал иначе.

– Это несправедливо, – попыталась защититься Фиона. – Такое случилось только один раз.

– Такого вообще не должно случаться в жизни нормальных людей, – отрезал Джон. – А что, если бы в доме были мои дочери? Что, если бы они вошли в гостиную в тот самый момент, когда этот извращенец катался по полу со своими девками?

– Если бы в доме были твои дочери, я бы не позволила фотографу остановиться у меня. Этот тип – один из самых важных фотографов, с которыми работает наш журнал. Я просто пыталась спасти фотосессию. К твоему сведению, у меня в журнале тоже были проблемы, когда он разорвал контракт и улетел в Париж.

Спасти съемки ей все равно не удалось. А теперь она теряла из‑ за этого и Джона.

– Есть еще Джамал, – не унимался Джон. – Он – отличный парень. Но и его я не хотел бы видеть рядом со своими дочерьми. В твоей жизни слишком много странных персонажей, Фиона. И тебе это нравится. Они – часть твоего мира. Но я просто не могу жить в этом сумасшедшем доме. Я никогда не знаю, кого застану в своей гостиной, вернувшись вечером домой. Зато точно знаю, кого не застану. Тебя, Фиона. Я редко видел тебя с тех пор, как мы поженились.

Джон начинал подозревать, что Фиона ездит во все эти бесконечные поездки специально, поскольку избегает его.

– Но у меня столько дел на работе, – с несчастным видом оправдывалась Фиона.

– Дела и у меня в агентстве. И проблем не меньше, чем у тебя. Но я не давал им разрушить наши отношения.

– Еще как давал! Но не стоит спорить. Это было тяжелое время для нас обоих.

– Тяжелее, чем ты думаешь, – не уступал Джон. – У меня в твоем доме даже не было места, чтобы развесить свои костюмы.

– Я освобожу для тебя шкаф, обещаю. Мы можем, если хочешь, купить дом побольше. Мой, похоже, тесен для двоих…

И тем более для четверых, если его дочери действительно решат останавливаться у них. Хотя лучше бы они не делали этого.

– В твоей жизни нет места для другого. А если оно есть, это место, то оно для меня слишком странное.

– Если ты хотел связать свою жизнь с домашней наседкой, то зачем женился на мне? – из глаз Фионы брызнули слезы.

Потому что я люблю тебя. Я любил тебя тогда. И люблю сейчас. Но я не могу жить с тобой. И было бы несправедливо требовать, чтобы ты изменила ради меня свою жизнь. Ты ведь хочешь жить именно так. Я напрасно уговорил тебя стать моей женой. Теперь я вижу, почему все эти годы ты предпочитала оставаться свободной. Ты знала, что делала. А я – нет. Я наивно надеялся, что смогу стать частью твоего мира. Твой мир – это так интересно, так необычно! Я был просто потрясен! Но теперь я понял что это слишком необычно для такого человека, как я.

– Что ты хочешь этим сказать? – Фионе было больно и страшно.

Она отказывалась верить собственным ушам. Ведь Джон обещал ей, что они вместе навсегда. И Фиона поверила ему.

– Я пытаюсь сказать тебе, что хотел бы развестись, Фиона, – продолжал Джон. – Я уже дал поручение своему адвокату. И я много говорил последние две недели со своими дочерьми…

– Ты говорил об этом с ними до того, как обсудил все со мной? – Фиона чувствовала себя маленькой девочкой, которую бросили посреди улицы. Впрочем, именно это Джон, похоже, и собирался сделать – бросить се. Но только Фиона не ребенок, она – женщина. А Джон – свободный человек и может оставить ее, если ему так хочется. – Я уволю Джамала. Ты можешь занять все мои шкафы. Я вообще выкину свою одежду к чертовой матери. Пусть твои девочки приезжают к нам и живут здесь, сколько вздумается. Я никогда больше не разрешу ни одному фотографу переступить порог моего дома, – Фиона умоляла его остаться. Она не хотела, не могла его потерять.

– Ничего не получится, – тихо произнес Джон. – Главное во всем этом – что я не хочу терять своих детей. А я обязательно потеряю их, если останусь с тобой.

Даже если Хилари и Кортни несносно вели себя с Фионой, они все равно оставались его детьми. И Джон любил их. Под злобное науськивание неутомимой миссис Вестерман они продолжали шантажировать отца, давить на него, делая все для того, чтобы он расстался с Фионой. Трудности в их семейных отношениях стали благодатной почвой, на которую упали ядовитые семена. У них получилось. Они отвоевали Джона обратно. А Фиона должна была уйти из его жизни.

– Но они не имеют права это делать! И ты тоже, – Фиона не сдерживала слез.

Она просто не могла поверить в происходящее. Несмотря на охватившее ее отчаяние, Фиона понимала: в происходящем есть и ее вина. И немалая. Но во многом виноват и Джон. И вот он заключил сделку со своими детьми. Они победили. А Фиона вот‑ вот потеряет единственного мужчину в своей жизни, которого она любила по‑ настоящему. Эдриен был прав. Она не умела идти на компромисс. Фиона чувствовала себя в безопасности и игнорировала предостережения друга. Напрасно! И вот теперь Джон готов развестись с ней, чтобы сделать приятное своим детям. Она сделала слишком много ошибок. Но как он мог так поступить с ней?! Когда он принял это решение?!

Теперь Джон Андерсон никогда не вернется в ее дом.

Бумаги от адвоката Джона пришли неделю спустя. Все, что было между ними, продлилось одиннадцать месяцев. Чуть меньше года. Достаточно, чтобы полюбить Джона, но недостаточно, чтобы расставание с ним стало смертельной трагедией, повторяла снова и снова Фиона. Они были женаты около шести месяцев. К Рождеству они будут разведены. Все это было просто чудовищно, немыслимо. Ведь Джон обещал ей, что это навсегда. Ведь он любил ее! Они поженились, но оказалось, что это ровным счетом ничего не значит. Судьба сыграла с Фионой жестокую шутку. Она, видит бог, никогда не хотела выходить замуж. Но сейчас отдала бы все на свете, чтобы остаться женой Джона Андерсона.

Еще две недели спустя, получив по почте бумаги, подтверждающие, что Джон подал заявление о разводе, Фиона улетела в Париж на Неделю высокой моды.

Как всегда, с ней полетел Эдриен. На этот раз он, а не Джон, составлял ей компанию на всех показах. Фиона была похожа на оживший призрак. Она делала свою работу машинально, ни во что не вникая и ничем не интересуясь. Эдриен очень тревожился за нее. Казалось, женщина, которую он знал – та Фиона Монаган, вокруг которой кипела жизнь, которая заражала всех своим энтузиазмом, – исчезла навсегда.

Глава 12

Летом Фиона ни разу не была в Хэмптоне. Все выходные она проводила дома, зализывая раны. Вечерами она тоже сидела дома. И плакала. Она очень много плакала последнее время. Фиона чувствовала себя так, словно любовь и доверие навсегда исчезли из ее жизни, а вместе с ними – способность смеяться и радоваться жизни. Она чувствовала себя так, как будто брела по темному тоннелю, в конце которого не было выхода. У нее отняли все, во что она поверила, что любила. Всякий раз, глядя на носящегося по дому Джамала, она вспоминала все свои ошибки. Как ни странно, Фиона винила во всем только себя. Джон дал ей все, о чем она даже не осмеливалась мечтать, потому что не надеялась, что в ее жизни может случиться нечто подобное. Но она не оценила этого подарка судьбы – и потеряла Джона. Никогда в жизни Фионе не было так больно. Даже когда умерла ее мать. И уж конечно, ей не было так больно, когда она расставалась со своими мужчинами. Но вместе с Джоном она потеряла и последнюю надежду. Ее наказали, как провинившегося ребенка. Но наказали незаслуженно жестоко. Приговорили к смертной казни и привели приговор в исполнение. Никакие попытки друзей привести ее в чувство не помогали. Дело двигалось к сентябрю, а Фиона едва находила в себе силы работать.

В День труда ее ожидал новый удар. У сэра Уинстона случился очередной приступ, и две недели он прожил на аппаратах.

Фиона навещала его каждый день, до и после работы. Она гладила сэра Уинстона по голове, целовала его лапы или просто тихо сидела рядом. Но однажды утром пес посмотрел на хозяйку прощальным взглядом и с тихим вздохом заснул, чтобы больше уже не проснуться. Для Фионы смерть верного друга стала еще одной трагедией.

Но жизнь продолжалась… Через два дня Фионе предстояла встреча с представителями рекламного агентства, и избежать этого было невозможно. Они с Эдриеном обсудили все заранее, и он сказал, что Фиона просто обязана быть на этой встрече, как бы тяжело ей ни было. Все лето она ничего не слышала о Джоне. Он действительно поставил точку в их отношениях. Через три месяца они будут разведены официально. Замужество Фионы было коротким, пора было смириться с тем, что произошло. Но Фиона так и не смогла утешиться. Даже Эдриен понимал, что для Фионы удар оказался почти смертельным.

Фиона открыла Джону всю свою душу без остатка, такие тайные ее уголки, куда раньше не проникал свет любви и надежды. И когда он так резко оборвал их отношения, нанесенная рана оказалась слишком глубокой. Фиона пыталась спрятаться от всего белого света, надеясь залечить свои раны – и старые, открывшиеся вновь, и новые, причинявшие особенную боль. Она и сама не ожидала, что будет страдать так сильно.

Фиона боялась, что окажется просто не в состоянии находиться с Джоном в одной комнате во время совещания. В то утро, когда оно было назначено, она подняла было трубку, чтобы сказаться больной, но потом неожиданно передумала. Эдриен прав. Она должна присутствовать на этом совещании. Хотя бы ради того, чтобы окончательно не утратить уважение к себе и чувство собственного достоинства. Но – что было хуже всего – Фиона поняла, что очень хочет увидеть Джона.

И она увидела его. Джон Андерсон быстро вошел в кабинет, где было назначено совещание. Он выглядел отлично – загорелый, спортивный и подтянутый. На нем были темно‑ синий костюм с тонкую полоску, белая рубашка и один из его любимых галстуков от «Гермеса» – синий в мелкую красную точечку. Из кармана торчал белый платок. Джон выглядел на миллион долларов. А Фиона чувствовала себя на десять центов.

Но всем, кто наблюдал за ней на этом совещании, она казалась такой, как всегда – спокойной и элегантной, сосредоточенной на деле, которое она умела делать лучше всех. Фиона взяла себя в руки, она была безукоризненно вежливой и деловитой, обращаясь к Джону, и никто не знал, чего стоило ей это совещание и короткая встреча один на один с Джоном в коридоре, вовремя которой они перебросились парой слов.

– Ты отлично выглядишь, Фиона, – вежливо сказал ей Джон.

Взглянув на него внимательно, Фиона вдруг почти физически почувствовала, что этот человек окружил себя защитной стеной. В глазах его застыло ледяное выражение. Перед Фионой стоял мужчина, который ни за что не согласится пустить ее обратно в свою жизнь. Никто из наблюдавших за ними со стороны ни за что не догадался бы, что эти люди были еще недавно женаты и оба умирали от страсти. Да, именно оба! Они старались изо всех сил казаться деловыми людьми, обсуждающими бизнес, но Джон не мог не отметить про себя, как похудела Фиона и как поблекло ее лицо. На ней было узкое черное платье от Ямамото, еще сильнее подчеркивающее ее худобу. Черты лица Фионы обострились.

– Тебе удалось выбраться куда‑ нибудь летом? – спросил Джон, хотя мог бы понять по ее виду, что Фиона нигде не отдыхала, разве что пряталась весь купальный сезон где‑ нибудь под скалой, и теперь кожа ее казалась почти прозрачной.

– Я работала над нашей рекламной кампанией, – с отсутствующим видом сообщила ему Фиона. – К тому же в августе мы обычно сдаем рождественский номер. В общем, у меня было много работы.

На самом деле с тех пор, как Джон бросил ее, Фиона не могла сосредоточиться на работе, тем более на креативной ее области. За несколько месяцев ей не пришло в голову ни одной стоящей идеи.

– Как твои дети?

– Замечательно. Хилари на третьем курсе, а Кортни отправилась проходить второй курс за границей. Она во Флоренции. Собираюсь поехать навестить ее, как только смогу выбраться.

Они говорили, как двое добрых друзей, » давно не видевших друг друга, а вовсе не как два близких человека, еще недавно влюбленные друг в друга. Джон полностью вычеркнул Фиону из своей жизни. Постояв рядом еще несколько секунд и обменявшись какими‑ то незначительными репликами, они разошлись в разные стороны.

Эдриен, внимательно наблюдавший за этой сценой, тихо спросил Фиону несколько минут спустя, когда они вместе выходили из кабинета:

– Ну, и как это было?

– О чем это ты? – Фиона изобразила непонимание.

– Я видел, что ты разговаривала с Джоном.

– Все было замечательно, – быстро ответила Фиона, поворачиваясь к нему спиной, чтобы ответить на чей‑ то вопрос. Потом она весь день старательно избегала Эдриена с его вопросами. Всякий раз, когда он заходил в кабинет, Фиона делала вид, что обсуждает что‑ то важное по телефону. Она не могла сейчас говорить о Джоне ни с кем. Даже с Эдриеном. Фиона была в отчаянии.

Ей понадобился месяц, чтобы принять еще одно важное для себя решение. За этот месяц она окончательно убедилась, что не справляется» не только со своей жизнью, но и с работой.

В редакции происходило все больше неожиданных срывов. Четко отлаженный когда‑ то механизм давал сбои без ее внимательного и жесткого руководства. Фиона держалась из последних сил, каждый рабочий день стоил ей неимоверных усилий. Теперь у нее не было даже сэра Уинстона, храпевшего рядом по ночам. Она была одна, совсем одна. И веселая, сумасшедшая жизнь, полная интересных встреч и всяческих милых происшествий, больше не привлекала Фиону Монаган. Она с трудом заставляла себя вставать по утрам и отправляться на работу, но еще тяжелее было возвращаться в пустой дом.

Первого октября Фиона написала заявление об увольнении из журнала «Шик», поняв, что уже давно пора было это сделать. Она уведомила владельцев журнала за месяц – не слишком большой срок для поисков первого лица такого крупного издания. В письме к владельцам журнала Фиона порекомендовала на свое место Эдриена. Она подчеркнула, что хочет уйти с работы из‑ за личных проблем, в том числе со здоровьем, и пожить год‑ два за границей. Это было почти правдой. Фиона продолжала пребывать в такой глубокой депрессии, что не могла больше работать. Она решила сдать свой дом и уехать на несколько месяцев в Париж. Если удастся справиться с собой, возможно, начнет писать книгу, благо материалов у нее набралось достаточно.

Эдриен ворвался вихрем в ее кабинет через минуту после того, как узнал об ее уходе.

– Почему ты ничего не сказала мне?! – накинулся он на Фиону. – Что ты, черт побери, наделала!

– Я должна была это сделать, – спокойно ответила Фиона. – Я больше не справляюсь со своей работой. Я бы все равно ее потеряла. Работа перестала что‑ то значить для меня. Так же как знакомые, вечеринки, мой внешний вид или одежда. Мне все равно – даже если я никогда в жизни не увижу больше ни одного показа от кутюр. Надеюсь, так оно и будет.

– Но ты могла бы по крайней мере сказать мне! – не унимался Эдриен. – Мы бы поговорили с тобой об этом. Ты могла бы взять отпуск на полгода.

Но оба знали, что в их работе такое недопустимо. Фиона не могла оставить журнал без руководства. Даже когда ей случалось уехать на неделю и она оставляла вместо себя замену, за это короткое время в журнале все шло кувырком. Через два дня Эдриен узнал, что Фиона порекомендовала его на свое место. Это была разумная рекомендация, и владельцы журнала приняли правильное решение. Через две недели после отставки Фионы Эдриен был официально назначен главным редактором журнала «Шик». А еще через неделю, когда Фиона передала Эдриену дела, ей сказали, что она может быть свободна. Время, как всегда, летело быстро.

Фиона спокойно покинула свой кабинет, но в глазах ее стояли слезы, когда она шла по коридорам редакции, неся в руках коробку с книгами и цветок в горшке, который подарил ей когда‑ то ее бывший руководитель и наставник.

Эдриен взял у нее коробку и тоже не удержался от слез. Оба хорошо знали, что ушедших сотрудников забывают очень быстро. Конечно, Фиона Монаган очень много сделала для журнала и очень многому научила его, Эдриена. Сотрудники хотели устроить прощальную вечеринку, но Фиона попросила их не делать этого. Она была явно не настроена на какие бы то ни было вечеринки.

Эдриен усадил Фиону в такси и передал ей коробку.

– Я люблю тебя, спасибо за все, – тихо произнесла Фиона.

– Ты – лучший друг из всех, кого я знал, – в глазах Эдриена стояли слезы.

– Ты тоже, Эдриен. Ну что ж, увидимся завтра.

Эдриен обещал прийти к ней на следующий день помочь собрать вещи. Фиона уже сдала свой дом на время в аренду и собиралась отправить всю мебель на специальный склад. Она почти ничего не брала с собой в Париж. В отеле «Ритц» ей как постоянной клиентке предоставили скидку, и Фиона сняла небольшой номер на несколько недель, пока она не подыщет себе квартиру. Благодаря разумному размещению своих сбережений финансовые дела Фионы были в полном порядке. Она вполне могла позволить себе не думать о работе. Фиона собиралась снять в Париже квартиру и пожить спокойно и уединенно. Потом, если она будет в состоянии, то сядет писать книгу, о которой давно мечтала. Может быть, весной… А до этого она будет много спать, долго гулять по Парижу, стараясь вылечиться от нанесенных ей ран. Хорошо, что ей не придется больше видеться с Джоном Андерсоном. Конечно, Фиона будет скучать по журналу. Но вряд ли так сильно, как скучала она по Джону. Что ж, ей придется забыть и журнал, и Джона, сделать их частью своего прошлого. Будущее было туманно и пока не предвещало ничего хорошего. А в настоящем Фиона не замечала вокруг ничего, была только боль, не отпускавшая ее ни днем, ни ночью.

Утром явился Эдриен, и они с Фионой весь день складывали одежду из шкафов в специальные коробки. Фиона удивленно смотрела на некоторые наряды, о которых она давно успела забыть. Надо же, все это было когда‑ то модно и стоило огромных денег. Теперь же она без сожаления расставалась со всеми этими сокровищами.

– Ты могла бы открыть музей моды, – ворчал Эдриен, бросая очередной раритет в кучу, где лежали вещи, предназначенные для Армии спасения.

– Если бы я сделала все это, когда здесь еще был Джон, для него освободилось бы в два раза больше места в шкафах, – грустно произнесла Фиона, глядя на полупустые шкафы, когда‑ то ломившиеся от ее нарядов.

Забудь об этом, – посоветовал ей Эдриен. – Дело ведь не только в шкафах. Вы были слишком разными. Джон был женат, а ты никогда не была замужем. У него были дети, у тебя – нет. Его дети возненавидели тебя, его экономка готова была тебя уничтожить, а его собака два раза покусала тебя. А люди, с которыми привыкла общаться ты, сводили с ума Джона.

Хотя Джон и любил Фиону и считал ее потрясающей женщиной, она была для него как щепотка перца, попавшего в дыхательное горло. Или как ложка горчицы на языке. Очень вкусной, но пробирающей до слез. Эдриен действительно верил в то, что Джон Андерсон любил Фиону. Просто жизнь с такой женщиной бок о бок оказалась ему не по силам. Джону нужна была жена – хозяйка дома. А Фионе Монаган никогда ею не стать, как бы сильно она ни любила Джона. И все же Эдриену было больно за Фиону, когда он думал о том, как вероломно бросил ее Джон. Это было жестоко и несправедливо, Фиона не заслужила такого, какой бы безалаберной ни была ее жизнь.

– Ты сказала Джону про сэра Уинстона? – спросил Эдриен, складывая в коробку пятидесятую пару роскошной обуви, которой тоже предстояло отправиться в Армию спасения, поскольку каблуки оказались слишком высокими даже для Джамала. Все, что был в состоянии нацепить на себя пакистанец, должно было достаться ему.

– Думаю, теперь это его не касается, – ответила Фиона на вопрос Эдриена. – Не хочу, чтобы он меня жалел. Как ты себе это представляешь? «Спасибо, что развелся со мной, кстати, моя собака тоже умерла».

Фиона заплатила пять тысяч долларов, чтобы сэра Уинстона похоронили на собачьем кладбище и поставили над его последним приютом надгробие в форме сердца из черного мрамора, которого она так и не видела, потому что у нее не хватило духу прийти на могилу.

В воскресенье Эдриен снова помогал Фионе разбирать вещи. А потом она всю неделю была занята тем, что избавлялась от ненужных вещей, которые еще вчера казались такими необходимыми. В довершение всего, Фиона улетела в Париж в Хэллоуин. Судьба словно продолжала насмехаться над ней.

Эдриен провожал ее в аэропорту. Оба старались держаться торжественно, только обменялись долгими прощальными взглядами, и Фиона направилась к стойке регистрации.

– Не казни себя так, – сказал ей на прощание Эдриен. – И не вини во всем себя. У всего происходящего с нами – множество причин.

Фиона согласно кивнула. У всего есть свои причины. И у того, что ее бросил отец, у того, что умерла мать, что Джои развелся с ней, сэр Уинстон умер и она сама оставила отличную работу, которая еще вчера значила в ее жизни все.

– Звони мне, Фиона, – попросил Эдриен. – Я беспокоюсь о тебе.

– А ты работай хорошо, – в глазах Фионы стояли слезы. – Так, чтобы я могла тобой гордиться.

Она и так гордилась Эдриеном и не сомневалась, что он отлично справится со своими новыми обязанностями. Он был отличным редактором – ничуть не хуже ее самой, но, в отличие от нее, хотел работать и был полон сил и энергии.

– Я люблю тебя, Фиона Монаган, – прочувствованно произнес Эдриен. Они расцеловались на прощание. – Убей их наповал там, в Париже. Мы увидимся с тобой в январе или даже раньше, если я выкрою время смотаться в Париж.

Обоим казалось, что до января пройдет целая вечность, хотя на самом деле до зимних показов от кутюр оставалось всего три месяца. Фионе казалось, что она умерла здесь, в Нью‑ Йорке, и ее, пожалуй, надо отправлять в багажном отсеке в мешке для перевозки трупов, а не в салопе для пассажиров.

– Береги себя, – прошептала она и быстро пошла к выходу, глотая подступившие слезы.

Эдриен провожал ее взглядом, пока мог видеть, и слезы заволакивали его глаза.

Глава 13

Фиона поселилась в отеле «Ритц» в крошечном номере. Иногда она сидела у окна, глядя на серое небо, и скучала обо всем, что осталось для нее в прошлом, – о Джоне, Эдриене, своей работе, своем доме, Нью‑ Йорке, сэре Уинстоне и даже о Джамале. Всего за несколько месяцев она умудрилась потерять все, что имела, и теперь не знала, как ей жить дальше. В Париже было дождливо и пасмурно, что вполне соответствовало настроению Фионы. Она правильно сделала, что прилетела в Париж. Ей не хотелось никого видеть, не хотелось ни с кем разговаривать. Она жила, погруженная в собственные переживания и одиночество.

В середине декабря Фионе переслали в Париж бумаги о разводе. Но это уже не имело ровно никакого значения. Ничто не имело значения. Она провела сочельник и Рождество одна в своем номере. Она ходила на мессу в базилику Сакре‑ Кер, и хор монашек пел так чудесно, что Фионе казалось, будто она умерла и попала в рай. Она слушала их пение, и горячие слезы катились по ее щекам.

В тот вечер, вернувшись в гостиницу, она начала писать. Это была совсем не та книга, которую она давно задумала. Тот роман хотела написать совсем другая Фиона, а эта, сегодняшняя, писала о маленькой девочке, у которой было детство, похожее на ее собственное, а потом она стала женщиной, красивой и успешной, и жила, наслаждаясь жизнью, пока не совершила чудовищную ошибку. Это был своего рода катарсис. Отсюда, издалека, ей лучше видны были теперь побудительные мотивы многих ее поступков. Фиона вспоминала мужчин, которых она боялась, тех, кого все‑ таки впустила в свою жизнь, потому что не чувствовала с их стороны угрозы своей независимости. Она вспоминала все то, чем наполнила свою жизнь взамен настоящих человеческих отношений. Работу, которая значила для нее так много, что заслоняла все остальное, добровольно принесенные ею жертвы, самая ужасная из которых – Нежелание иметь детей, место которых занял в ее жизни сэр Уинстон. Фиона Монаган стремилась во всем к совершенству. Она вспоминала, как не хотела идти на компромиссы, строя свою жизнь с Джоном. Потому что боялась освободить для него слишком много места в своей жизни – не только в шкафах для одежды, но и в своем сердце. Потому что считала, что, отдав ему все, что имеет, она потеряет слишком многое, если они расстанутся. И она потеряла и его, и все, что имела. И все это перетекало постепенно на страницы романа, по мере того как декабрь перетекал в январь. Она была всецело поглощена романом, когда приехал Эдриен. Он нашел, что Фиона выглядит лучше, хотя по‑ прежнему очень бледна. Неудивительно – ведь она по нескольку дней не покидала свой номер. Фиона писала, писала и писала. Эдриен был еще в Париже, когда Фионе позвонил агент по недвижимости сообщить, что подобрал для нее подходящую квартиру. Квартира находилась в Седьмом округе Парижа на бульваре Ля‑ Тур‑ Мобур. Фиона позвонила Эдриену, который тоже, как и всегда, остановился в «Ритце», и он обещал поехать с ней посмотреть квартиру после показа коллекции Готье. Фиона теперь тщательно избегала встреч с людьми, принадлежащими к миру моды. Ей нечего больше было сказать этим людям.

Фиона вышла из отеля вместе с Эдриеном в темных очках и с гладко зачесанными назад волосами. На улице шел дождь, и ей пришлось поднять капюшон плаща. Даже в такой дождливый день дом, в котором находилась квартира, показался Фионе чудесным. Он стоял позади другого здания, с одной стороны находился мощенный брусчаткой дворик, а с другой – небольшой ухоженный садик. Дом принадлежал семейной паре, живущей в Гонконге, которая нечасто приезжала в Париж. А квартира, которую предлагали Фионе, занимала последний этаж и чердак, и здесь был даже небольшой садик на крыше. Квартира была достаточно просторна для одного человека. А на чердаке находилась студия, и Фиона сразу подумала, что там она могла бы писать. Она тут же решила снять эту квартиру, внесла задаток, и ей сказали, что переезжать можно хоть завтра. Квартира была обставлена довольно просто, но в ней было кое‑ что из антикварной мебели, а в спальне стояла огромная кровать под балдахином. Еще здесь были лепные потолки и деревянные полы, настланные триста лет назад. Фиона видела себя в этой квартире, ей казалось, что она проживет здесь долго. Теми же впечатлениями поделился с ней Эдриен.

– Она похожа на чердак Мими из «Богемы», – сказал он. – Кстати, ты все больше напоминаешь мне эту героиню.

Эдриена на самом деле радовало, что Фиона постепенно начала приходить в себя. Она рассказала ему о книге, которую пишет. Фиона не знала, когда закончит свой роман, но, по крайней мере, у нее было теперь увлекательное занятие. Она не решила еще, предпримет ли какие‑ либо шаги, чтобы опубликовать будущую книгу. Ей очень хотелось ее написать.

На следующее утро она оформила договор аренды, выписала чек и, ставя под ним число, поняла, что сегодня – годовщина ее бракосочетания с Джоном Андерсоном. Что это было? Предзнаменование? Или просто случайное совпадение? В тот вечер она выпила шампанское в своем номере вместе с Эдриеном, который старался короткое свободное время проводить рядом с Фионой. Что ж, у него были причины для беспокойства. Фиона незаметно выпила довольно много, у нее все больше развязывался язык, и она без умолку говорила о Джоне, о том, что она прощает ему все, прощает, что он бросил ее, она понимает, что у Джона просто не было другого выхода, что она вела себя с ним просто ужасно. «Но не так ужасно, как он повел себя с тобой», – подумал Эдриен. Ему казалось, что Фиона напрасно обвиняла во всем только себя.

Еще Эдриена очень интересовал вопрос, скучает ли она по своей работе. Фиона говорила, что нет, но он не мог поверить ей. Но главное, что было необходимо Фионе, – это перестать во всем винить себя. Интересно, удастся ли ей это или она так и будет жить, мучимая мыслями о том, что могло бы быть, если… У Эдриена сердце переворачивалось, когда он видел Фиону в таком состоянии. И он все больше злился на Джона Андерсона. Пусть жизнь их была не идеальной, но ведь Фиона была потрясающей, необыкновенной женщиной. Джон не оценил ее, не понял и сдался без борьбы, чтобы вернуться к своей привычной, размеренной жизни.

Эдриен уехал из Парижа в выходные. Ему очень не хотелось оставлять Фиону одну. На следующий день ей предстоял переезд в новую квартиру, но Эдриен не мог остаться, чтобы помочь. Его ждали срочные дела в Нью‑ Йорке. В том числе и переговоры с Джоном Андерсоном. У «Шика» возникли проблемы с агентством Джона, но Эдриен не стал говорить об этом Фионе.

Не так легко было работать редактором журнала, которым столько лет руководила сама Фиона Монагаи. Но Эдриен любил свою работу. Вникая постепенно во все дела редакции, он проникался все большим уважением к Фионе. Эдриен сравнивал себя с жонглером, манипулирующим десятками шариков, ни один из которых нельзя было уронить. Он попросил совета Фионы по некоторым проблемам и был, как всегда, поражен точностью ее оценок, безукоризненным вкусом и быстротой реакции. Фиона была потрясающим профессионалом, и Эдриен не сомневался, что и книга у нее получится интересная. Слава богу, что Фиона увлечена книгой и полна решимости довести дело до конца. Поднимаясь в воздух над аэропортом Шарль де Голль, Эдриен продолжал думать о Фионе и молился о том, чтобы она пережила этот тяжелый для нее период. Она казалась сейчас такой хрупкой и уязвимой, но в то же время по‑ прежнему оставалась сильной женщиной. Эдриен восхищался ее мужеством еще больше, чем ее стилем и шармом.

Пока Эдриен летел в Штаты, Фиона перебиралась на новую квартиру. В комнатах сильно дуло, небо было серым, а в кухне Фиона обнаружила небольшую протечку, но в целом квартира была в порядке. В доме было много столовой и кухонной посуды, полотенец и скатертей. Квартира состояла из двух спален, к каждой из которых примыкала ванная, крошечной кухни и уютной гостиной, где Фиона могла бы принимать друзей.

Первые несколько дней Фиона с грустью вспоминала отель «Ритц» с его шикарными номерами и знакомыми лицами, горничную, будившую ее по утрам, телефонного оператора, узнававшего Фиону по голосу, швейцара, снимавшего перед ней фуражку, посыльных с мальчишескими лицами, приносящих ей пакеты, и портье, выполнявших ее мелкие просьбы. Фиона редко выходила из номера, ей не надо было договариваться о встречах, но она отправляла множество писем и посылок, иногда просила отксерить ей нужные бумаги или купить справочники, по которым она сверяла информацию, если в ходе работы над книгой необходимо было дать точные сведения или детали.

В новой квартире Фионе сначала было одиноко – не с кем переброситься словом, не то что поболтать. К тому же теперь она не могла заказать себе еду в номер в любое время суток. Надо было одеваться – пусть хотя бы в джинсы и свитер – и выходить из дома. Неподалеку находилось бистро, где Фиона время от времени обедала или пила кофе, а в нескольких кварталах от дома – магазинчик, где можно было купить все необходимое из продуктов.

Иногда Фиона не выходила из дома, пока не кончатся сигареты и еда. Она снова стала курить, и это также отразилось на ее здоровье и внешнем виде. Фиона теряла вес, вещи висели на ней. А впрочем, она и носила теперь только джинсы, толстовки да длинные бесформенные свитера. Куря сигарету в каком‑ нибудь маленьком кафе прямо на улице и перечитывая страницы собственной рукописи, Фиона чувствовала себя настоящей француженкой. Ей нравилось то, что выходило из‑ под ее пера.

Парижская зима выдалась дождливой, то же можно было сказать и о наступившей весне. В апреле, когда выглянуло наконец солнышко, Фиона стала совершать долгие прогулки по набережным. Однажды, стоя на берегу Сены, она вдруг вспомнила их с Джоном ужин на речном трамвайчике «Бато‑ Муш». С тех пор прошло почти два года. Но Фиона чувствовала себя так, словно между этими двумя посещениями Парижа прошла целая жизнь. Прошла – и растворилась в воздухе.

К маю Фиона почувствовала себя лучше. Книга двигалась вперед. Иногда, перечитывая написанное, Фиона улыбалась и даже смеялась, сидя в своей уютной студии. Вот уже полгода она вела уединенный образ жизни, и это пошло ей на пользу. Когда Эдриен приехал в июне на летние показы, он с радостным изумлением обнаружил, что Фиона выглядит намного лучше. Она немного набрала в весе, и у нее был отличный цвет лица, хотя Фиона и дымила, как паровоз. Она подстригла волосы, зеленые глаза ее снова были ясными и живыми, и даже Эдриен, всегда объективно оценивающий ее внешний вид, увидел перед собой почти прежнюю Фиону Монаган. Она была рада приезду Эдриена, она соскучилась по нему и с удовольствием делилась с ним своими успехами – книга, по мнению Фионы, получалась интересной.

На этот раз Фиона изъявила желание пообедать с Эдриеном в «Вольтере» и спокойно пережила встречу со знакомым редактором. Ей нечего было больше скрываться. Она начинала выздоравливать и больше не чувствовала себя побежденной.

А на вопросы вроде: «Что ты теперь делаешь? » – Фиона отвечала с загадочной улыбкой: «Пишу…»

– Надеюсь, не производственный роман? – спросила редакторша, делая страшное лицо.

Фиона лишь рассмеялась в ответ:

– Разве я могла бы так поступить со своими друзьями? Я действительно пишу роман, но в нем нет ни слова ни об индустрии моды, ни об издательском деле. Я никому не выдам ваши секреты, – успокоила бывшую коллегу Фиона.

Когда женщина отошла от их столика, Фиона с улыбкой сказала Эдриену:

– Писать книгу о моде мне было бы чудовищно скучно.

Оба рассмеялись, набрасываясь на огромное блюдо с профитролями, которые им только что принесли. Эдриен с удовольствием заметил, что к Фионе вернулся аппетит. При этом он решительно не одобрял то, что Фиона так много курила.

– Как насчет того, чтобы купить собаку? – Эдриен давно собирался затронуть эту тему, но ждал, когда хоть немного забудется горечь утраты сэра Уинстона. Теперь, когда прошло уже немало времени, Эдриен наконец решился. Но Фиона лишь покачала в ответ головой, снова зажигая сигарету:

Ты помнишь, какой я была до всей этой истории, Эдриен? Так вот, я снова хочу стать прежней Фионой Монаган. Никаких обязательств, никакой ответственности, никаких серьезных длительных связей. Не хочу ничем владеть, не хочу никого любить, не хочу слишком привязываться к людям или к месту. Это правило хорошо работало много лет, а как только я позволила себе его нарушить – ты знаешь, что получилось.

Что ж, ее ответ ясно говорил Эдриену, что рана, нанесенная Джоном Андерсоном, все еще не зажила на сердце Фионы и, скорее всего, будет напоминать о себе всегда. Но Эдриену показалось, что Фиона, по крайней мере, перестала казнить себя за совершенные ошибки, думать постоянно о том, чего она не смогла дать Джону. В эти долгие месяцы затворничества она пристально вглядывалась внутрь себя. Впервые с тех пор, как Фиона ушла из журнала, Эдриен вдруг понял, что она поступила абсолютно правильно.

Теперь он видел перед собой новую Фиону – более мудрую и сильную. Жизнь ее перестала быть такой легкомысленной, как раньше. И в то же время характер Фионы, казалось, смягчился, она уже не стремилась к совершенству с такой неистовой силой, как раньше, и была снисходительнее к себе. Она была теперь настроена более философски, не так напряжена и даже удивила Эдриена, сообщив, что ей нравится самой убираться в квартире. Беспокоил Эдриена лишь тот факт, что Фиона жила одна, исключив из своей жизни всякое общение с мужчинами. Ведь ей было всего сорок три года – совсем не тот возраст, когда пора удалиться в келью. Но когда Эдриен сказал ей об этом, Фиона твердо заявила, что мужчины интересуют ее сейчас меньше всего. Ей не хотелось ни с кем встречаться, не хотелось вести светский образ жизни. Все, что ей было нужно, – это закончить свою книгу. Она поставила себе цель – дописать роман к концу лета. Потом Фиона приедет ненадолго в Нью‑ Йорк, чтобы найти агента, который сможет предложить ее рукопись издательству. Она останется в Париже на лето, чтобы работать, и не собирается в этом году отдыхать на юге Франции. Когда Эдриен спросил, не хочет ли она поехать в Сен‑ Тропе, Фиона даже поморщилась. И Эдриен осознал, что прежняя боль не покинула Фиону, она лишь прячет ее от посторонних глаз. В жизни Фионы Монаган было теперь много мест, куда ей не хотелось возвращаться. Она говорила, что утратила к ним интерес, но они с Эдриеном оба знали, что возвращаться туда было бы для Фионы слишком больно.

Эдриен задержался в Париже после Недели высокой моды, чтобы побыть с Фионой. А когда он уехал в конце июля, Фиона с удвоенной энергией принялась за работу. Визит Эдриена был для нее глотком свежего воздуха. Они и так часто разговаривали по телефону, но совсем другое дело – общаться лицом к лицу, обедать в «Вольтере», проводить вместе вечера. Однажды Фиона приготовила для Эдриена обед дома, и они сидели вечером на террасе, ели сыр, запивая его вином, и Эдриен вдруг подумал‑, что Фиона выбрала для себя не такую плохую жизнь. Он даже позавидовал ей. Но потом решил, что и ему не стоит роптать на судьбу. Ему досталась в наследство отлично отлаженная машина, которой правил теперь он. Впрочем, Эдриен все же провел в журнале кое‑ какую реорганизацию.

– Может быть, когда я вырасту, то тоже приеду в Париж и напишу книгу, – Эдриен вытянул перед собой длинные ноги в очередном шедевре из крокодиловой кожи модного дизайнера.

– Ты должен написать книгу, которую не написала я, – с улыбкой сказала Фиона. – О мире моды. Ты ведь знаешь куда больше секретов, чем я.

Эдриен вызывал у людей доверие, и они любили поверять ему свои большие и маленькие тайны. Эдриен умел их хранить. Фиона никогда не сомневалась, что он никому не разболтает ничего из услышанного от нее.

– Несколько наших знакомых сразу же наймут киллеров, – рассмеялся Эдриен. – Впрочем, иногда я думаю, что если они не сделали этого до сих пор, то, наверное, уже не сделают.

Эдриену нравилась идея написать книгу, но это было еще впереди. Сейчас он был абсолютно доволен своей жизнью.

Когда уехал Эдриен, работа пошла быстрее, теперь Фиона практически не отрывалась от рукописи. Она вставала рано утром, варила себе кофе, распечатывала пачку сигарет и садилась за работу. Как правило, она не вставала из‑ за компьютера до полудня. В полдень Фиона вставала, чтобы размяться, съедала немного фруктов и возвращалась к работе. Так она просидела за романом около двух месяцев. Париж опустел на лето, казалось, даже туристы все выбрали в этом году другие места – Бретань или юг Франции, а может быть, Италию или Испанию. Фиона выходила из квартиры только для того, чтобы купить еду.

В один ясный солнечный день в конце августа Фиона дописала предложение, поставила точку и откинулась на спинку кресла, глядя на экран со слезами на глазах и постепенно осознавая, что произошло. Она закончила книгу!

– О боже! – воскликнула Фиона в волнении.

Строчки прыгали у нее перед глазами, из горла вырывались сдавленные звуки – то ли смех, то ли рыдания.

– Я сделала это!

Фиона перечитывала вновь и вновь последний абзац. Она сделала это! Книга, в которую она вложила всю душу, закончена. Она писала ее восемь месяцев.

Фиона тут же кинулась звонить Эдриену. В Нью‑ Йорке сейчас как раз утро, и он только что пришел на работу. Сначала с ней говорил автоответчик, но, услышав, что звонит Фиона, Эдриен снял трубку.

– Ты можешь получить свою любимую работу назад, – в голосе его звучало отчаяние. – Они тут все сговорились свести меня с ума! Только что уволились сразу три редактора.

– Найдешь других, – отмахнулась Фиона. – Все редакторы заменяемы, включая меня. Лучше угадай, что хотела сказать тебе я…

– Ты беременна? Было бы неплохо…. Или нет – ты встретила красивого парня. Нет, лучше не так. Ты возвращаешься в Нью‑ Йорк и скоро будешь работать на прежнем месте в журнале.

– Даже не мечтай! Не угадал с трех попыток! Я только что закончила книгу!

Фионе хотелось кричать и петь от радости, и ее радостное возбуждение передалось Эдриену.

– Черт побери! – воскликнул он. – Да ты просто гений!

Эдриен искренне радовался за Фиону, зная, как много значила для нее эта книга. И он, как всегда, мог ею гордиться. Недаром они были друг для друга братом и сестрой, которых никогда не имели.

– Теперь ты вернешься домой? – с надеждой спросил Эдриен.

Мой дом теперь в Париже. Я действительно приеду в Нью‑ Йорк на пару недель. Поговорить с агентами. Но сначала мне надо подчистить рукопись. Кое‑ что надо изменить и вычитать как следует. Это заняло гораздо больше времени, чем думала Фиона.

Она собралась в Нью‑ Йорк только в октябре. У Фионы были назначены встречи с тремя агентами, а остановиться она собиралась у Эдриена. В ее доме все еще жили арендаторы, к тому же она решила его продать. Фионе хотелось сделать это, не откладывая, пока она в Нью‑ Йорке. Но сначала она, конечно же, должна предложить дом арендаторам. Если эти люди согласятся, можно будет сэкономить на комиссионных риэлторам. Арендаторам нравился ее дом, так что, возможно, они захотят его купить.

Фиона решила не возвращаться в Нью‑ Йорк. Ей было хорошо и спокойно в Париже, а с Нью‑ Йорком ее больше ничто не связывало.

Кроме Эдриена. Но он часто наведывался в Париж по делам журнала, так что они могли не терять связи. Фиона собиралась по возвращении приняться за новую книгу. Она уже набросала план и даже поработала над ним в самолете.

Фиона зашла к Эдриену в редакцию «Шика». Было странно прийти в свой журнал уже посторонним человеком. Как будто она вернулась в дом своего детства, в котором живут теперь другие люди. Еще более странные ощущения вызвал у нее визит в собственный дом. Жильцы перекрасили стены и наполнили комнаты мебелью, которая показалась Фионе ужасной. Но теперь это был уже их дом, а не ее.

Новые жильцы пришли в восторг, когда Фиона сообщила, что собирается продавать дом. Они действительно очень хотели бы остаться в доме. В течение двух дней они пришли к приемлемой для обеих сторон цене и договорились обойтись без посредников. Поездку в Нью‑ Йорк можно было считать успешной хотя бы поэтому.

Фиона остановилась у Эдриена. С утра, когда Эдриен уходил, она отправлялась на встречи с литературными агентами. Двое из них сразу же активно ей не понравились, а третий – Эндрю Пейдж – показался довольно приятным и деловым. Агент примерно одного с ней возраста был крепким профессионалом, знал свой бизнес вдоль и поперек, был амбициозен и уверен в себе. Фиона рассказала ему, о чем книга, и агент заинтересовался. Она оставила ему рукопись с таким чувством, словно оставляла у незнакомых людей собственного ребенка. Вернувшись вечером в квартиру Эдриена, Фиона даже не пыталась скрыть, что нервничает. Она провела у агента довольно много времени, и Эдриен уже начал волноваться, ожидая ее с ужином. Он прекрасно понимал, как это непросто – пристраивать свое любимое детище.

На Фионе сегодня были надеты узкие черные брюки и белая водолазка. Это была совсем другая Фиона, но не менее очаровательная, чем прежде. Поглощенная устройством своей рукописи, Фиона не обратила внимания на то, как смотрел на нее агент. Она думала только о будущем своей книги и, как и раньше, не придавала никакого значения заинтересованным мужским взглядам. Фиона даже не потрудилась накраситься, она вообще редко делала это в последнее время, но кожа ее была восхитительно нежной и гладкой, а огромные зеленые глаза излучали притягательный свет. Эдриен счел, что никогда еще Фиона не выглядела такой женственной и мягкой. Ее прежний образ был иным – более броским, эффектным и неприступным.

– А что, если ему не понравится, – говорила Фиона, нервно постукивая пальцами по столу.

– Ему не может не понравиться, – попытался успокоить ее Эдриен. – Ты хорошо пишешь, Фиона. И сюжет у тебя получился. Я, признаться, и предположить не мог, что ты вытянешь весь роман.

Фиона читала ему отрывки и посылала по факсу страницы, которые казались ей особенно удачными. Она также обсуждала с Эдриеном сюжет, детали которого менялись несчетное количество раз.

– Думаю, ему вряд ли понравится, – Фиона, волнуясь, залпом осушила бокал вина.

Она немного опьянела, что случалось с ней крайне редко.

К утру Фиона успела убедить себя в том, что ее роман наверняка не понравится ни одному агенту, и теперь пыталась привыкнуть к мысли, что рукописи предстоит пылиться в ящике ее письменного стола. Но это она была готова пережить. Мысли ее уже занимала новая книга.

Ближе к полудню в квартире Эдриена зазвонил телефон. Фиона обычно дожидалась, пока включится автоответчик, но тут вдруг решила взять трубку. Это мог звонить Эдриен. Они собирались пойти вечером куда‑ нибудь поужинать, хотя Эдриен и был занят делами журнала, пожалуй, больше, чем обычно бывала занята Фиона, когда возглавляла журнал. Разница была лишь в том, что Эдриен не устраивал в своем доме вечеринок и никогда не пускал пожить у себя приехавших фотографов и моделей. Еще год назад, через некоторое время после отъезда Фионы, Эдриен сообщил ей, что нанял на работу Джамала, и Фиона была рада снова увидеть его. Эдриен умудрился надеть на пакистанца форму, состоявшую из черных брюк, белой рубашки и короткого белого пиджака. В тех редких случаях, когда Эдриен все же что‑ то устраивал дома, Джамала удавалось даже уговорить надеть бабочку. Эдриен со смехом не раз говорил Фионе, что Джамал не в восторге от нового хозяина, поскольку ему уже не перепадает ненужная обувь – нога Эдриена была на несколько размеров больше, чем у Джамала. Но Эдриен немного лукавил: на самом деле Джамал был очень доволен новой работой.

– Алло? – тихо произнесла Фиона в трубку.

Голос на другом конце провода был незнаком ей. Это был не Эдриен, и Фиона тут же пожалела, что взяла трубку.

Но, к великому изумлению Фионы, к телефону попросили именно ее.

Это был Эндрю Пейдж, литературный агент.

Он старался выдать всю информацию как молено быстрее, потому что отлично знал, какое нетерпение испытывают авторы, ожидая решения судьбы своего детища. Эндрю сразу сказал, что роман ему поправился. Это был лучший первый роман, который ему приходилось видеть в своей жизни. Он считает, что кое‑ что там еще надо подредактировать, но это – мелочи. И Эндрю уже знал, какое издательство заинтересует рукопись. Завтра он встречается за ленчем с главным редактором и будет беседовать с ней от имени Фионы. Если, конечно, она согласна подписать с ним контракт. Он бы хотел, чтобы это произошло как можно скорее. Скажем, завтра утром.

– Вы шутите? – изумилась Фиона. – Вы действительно прочли роман?

Я и не думаю шутить, – рассмеялся в ответ агент, думая о том, что для женщины с ее прошлым Фиона ведет себя на удивление неуверенно во всем, что касается ее творческой деятельности и некоторых других вещей. И это нравилось ему в Фионе. – Вы написали потрясающую книгу! У вас настоящий талант!

– А вы самый лучший на свете агент! – смеясь, сообщила ему Фиона.

Они договорились о встрече и распрощались, а секунду спустя Фиона уже звонила Эдриену.

– Угадай, какая у меня новость!

– Только не это! – рассмеялся в ответ Эдриен. Фиона обожала, словно маленькая девочка, загадывать ему загадки, если в ее жизни случалось какое‑ нибудь радостное событие. А событие явно было приятное – он слышал это по голосу Фионы.

– Эндрю Пейджу понравилась моя книга! Завтра мы с ним заключаем контракт. И за ленчем он будет говорить о моем романе с главным редактором одного издательства.

Фиона радовалась так, будто только что родила на свет замечательного первенца. Она рассказала агенту о том, что уже готова сесть за следующую книгу, и он пообещал ей, что попытается договориться о контракте сразу на две‑ три книги. Издателям обычно нравилось, когда речь шла не о единственной книге автора, который, возможно, ничего больше не напишет, а о нескольких романах. Такие проекты были в случае успеха первой книги самыми привлекательными для издателей.

– И чем ты меня удивила? – проворчал в ответ Эдриен. – Разве я не говорил тебе, что книга ему обязательно понравится? Поняла теперь, что меня надо слушаться?!

Фиону, похоже, можно было поздравить с началом новой карьеры.

– Потом он продаст права на экранизацию книги, по ней снимут фильм, и мы все отправимся на премьеру в Голливуд, – не унимался Эдриен. – А если ты сама напишешь сценарий, я хочу быть рядом, когда тебе вручат Оскара.

– Я люблю тебя, Эдриен, и спасибо тебе за поддержку, но иногда ты бываешь несносен. А впрочем, я прощаю тебя. Как ты смотришь на то, чтобы отпраздновать это сегодня вечером?

Эдриен все еще пытался отменить назначенную заранее встречу, но теперь, услышав такие важные для Фионы новости, он немедленно пообещал ей, что они поужинают вместе во что бы то ни стало. Они договорились встретиться в восемь перед «Гули», который по‑ прежнему оставался ее любимым рестораном в Нью‑ Йорке.

Фиона надела единственное платье, отдаленно напоминавшее вечернее, которое привезла с собой из Парижа. Это было короткое коктейльное платье от «Диор», купленное в «Дидье Людо» в Пале‑ Ройяль. Платье очень шло Фионе. Распущенные волосы отливали медью, а в честь успешного начала своей писательской карьеры Фиона даже решила сегодня сделать макияж. Платье было коротким и открывало ее стройные ноги, обутые в босоножки от «Маноло Бланк» на высоченных каблуках, с ремешками вокруг щиколоток, при одном взгляде на которые у Джамала потекли слюнки.

Такая Фиона отдаленно напоминала героиню Одри Хэпберн в фильме «Завтрак у Тиффани», только цвет волос Фионы был другой – медный.

Метрдотель ресторана был искренне рад Фионе, которую не видел почти год. Они немного поговорили по‑ французски. Фиона сказала, что решила перебраться в Париж. Метрдотель подвел их к самому лучшему столику в уютном уголке. Все, кто был в ресторане, поворачивали головы, когда Фиона проходила мимо. Она уже готова была сесть, когда внимание ее привлекло хорошо знакомое ей лицо. Она не стала бы здороваться с этим человеком, если бы они встретились на улице, но он сидел всего в двух столиках от их с Эдриеном места, и поздно было делать вид, что Фиона его не заметила.

Это был Джон Андерсон.

Фиона на секунду остановилась и улыбнулась ему. Не улыбкой соблазнительницы, а грустно‑ нежной улыбкой женщины, которую связывает с мужчиной общее прошлое. Рядом с Джоном сидела яркая блондинка, выглядела она весьма респектабельно. Полная копия его покойной жены, отметила про себя Фиона. Новая подруга Джона была президентом местной Молодежной лиги. Они встречались уже полгода и производили впечатление людей, давно и хорошо знающих друг друга.

Сказать, что Джон был удивлен, – ничего не сказать. Он замер, словно пораженный молнией, и лишь через несколько секунд нашел в себе силы подняться, поздороваться с Фионой и представить ее своей спутнице. Пока две женщины пожимали друг другу руки, Джон мечтал об одном – немедленно исчезнуть.

– Элизабет Уильяме, очень приятно.

– Фиона Монаган. Рада познакомиться. Женщины внимательно разглядывали друг друга. В глазах блондинки мелькнуло неодобрение. Наверняка она слышала о Фионе, и ей не очень нравилось то, – что она увидела, – роскошные рыжие волосы, потрясающая фигура. Фиона выглядела на десять лет моложе своего возраста, ее неповторимый шарм обрел мягкость. Было отчего испытывать дискомфорт женщине, понимающей, что мужчина, с которым она встречается, спал когда‑ то с Фионой Монаган. И не просто спал – любил эту женщину. Но, в конце концов, Джон ведь сам первый бросил ее. Эта мысль смогла несколько утешить Элизабет.

– Рада была увидеть тебя, Джон, – спокойно произнесла Фиона после обмена любезностями с его спутницей. Она даже не запомнила ее имени. Имя не имело значения. С Джоном была не женщина, а символ. Именно такая спутница должна быть рядом с этим человеком. Джон выглядел отлично и казался довольным жизнью.

Фионе вдруг захотелось рассказать ему о написанной книге и о новом агенте, но это выглядело бы глупо.

– Как поживаешь? – спросил Джон с таким видом, словно они были давними партнерами по теннису, потерявшими друг друга из виду в последние годы, или людьми, когда‑ то работавшими вместе.

– Чудесно! Я живу теперь в Париже.

Фиона чувствовала, как, несмотря на то что она не видела этого человека почти год, а он вычеркнул ее из своей жизни еще раньше, сердце ее вдруг начало учащенно биться. Она с изумлением обнаружила, что время не убило те волшебные чувства, которые она испытывала при одном только взгляде на этого мужчину. Зато Джон, видно, сумел окончательно вычеркнуть ее из своей жизни.

Джон знал, что Фиона уволилась из журнала и отправилась в Париж, но он думал, что это поездка всего на несколько месяцев. Ему не могло прийти в голову, что Фиона может переселиться в Париж, так кардинально изменить свою жизнь.

– Я продала свой дом.

«И написала книгу! »

Фионе хотелось кричать от отчаяния, но она оставалась спокойной и сдержанной. Они с Джоном кивнули друг другу, и Фиона поспешила занять место за столиком, надеясь, что вот‑ вот появится Эдриен.

Но Эдриен задержался и появился только через полчаса. К этому моменту Фиона была близка к обмороку, хотя выглядела она как всегда достойно – изысканна, спокойна и сдержанна. Она увлеченно делала пометки в меню и ни разу даже не взглянула на Джона.

– Ты видел, кто сидит за одним из соседних столиков? – процедила Фиона сквозь зубы появившемуся наконец Эдриену, который уселся напротив нее, спиной к Джону и его спутнице.

– Кто‑ то отчаянно знаменитый? – спросил Эдриен, которому Фиона запретила оглядываться.

– Когда‑ то ты был неплохо знаком с ним, – прошептала в ответ Фиона. – Я говорю о Джоне Андерсоне. Он здесь с какой‑ то белобрысой дебютанткой, которая смотрела на меня так, словно хотела проглотить.

– Джон – с молодой девицей? – изумлению Эдриена не было предела. Джон никогда не производил на него впечатления любителя молоденьких девушек.

– Да нет, что ты. Она, пожалуй, старше меня. Просто есть такой тип – вечные дебютантки.

– С тобой все в порядке? – Эдриен подозрительно взглянул на свою спутницу.

– Нет, – честно призналась Фиона.

Она чувствовала, что в любую минуту из ее глаз могут хлынуть слезы, но она скорее умрет, чем позволит себе заплакать.

– Это… очень тяжело. – У Фионы кружилась голова, ей стоило огромного напряжения казаться спокойной и сидеть одной за столиком с непроницаемым лицом, пока не появился Эдриен.

– Я понимаю, Фиона, – Эдриен сочувственно смотрел на нее через стол. – Ужасно, что так нескладно все получилось.

Он отлично представлял себе, что чувствовала Фиона, столкнувшись с человеком, из‑ за которого она потеряла все – прежнюю жизнь, работу, дом, город, страну, где жила. Фиона отказалась от всего только ради того, чтобы забыть Джона.

– Хочешь, уйдем отсюда? – предложил Эдриен.

– Но тогда я буду… выглядеть… полной дурой, – Фиона едва сдерживала слезы, но никто не догадался бы об этом, глядя на нее.

– О'кей, тогда сиди и улыбайся. Смейся в голос. Делай вид, что я рассказываю тебе что‑ то смешное. Давай же… Давай, Фиона… Покажи зубки… Так, улыбочку пошире. Ты должна показать своим видом, что никогда в жизни не была так счастлива.

Черт побери, Эдриен был прав!

– Но что, если я сорвусь? – прошептала Фиона. – Я ведь не железная!

– Я тебя убью, если ты посмеешь это сделать, – заверил ее Эдриен. – Кстати, где ты взяла это платье? За такое можно родину продать!

Абсолютно в духе Эдриена – в самый ужасный момент замечать, что на ней надето. Фиона невольно улыбнулась.

– У «Дидье Людо». Это диоровская модель. Шестидесятые годы. Едва прикрывает зад. Помнишь фильм «Завтрак у Тиффани» и неповторимую Одри?! – Очень хорошо. Надеюсь, Джон хорошо разглядел все, что оно не прикрывает, и теперь мучается при мысли о том, что он потерял.

Фиона удивленно заморгала глазами, глядя на Эдриена.

– Разве ты не твердил все время, что во всем виновата я?!

– Я никогда не говорил ничего подобного, – поспешил заверить ее Эдриен.

– Говорил, и еще как.

– Я – твой друг, Фиона. И когда я вижу, что ты поступаешь неправильно, я говорю тебе об этом. А для чего же еще нужны друзья? Я всегда был с тобой честен. И поэтому говорил, что тебе надо приспособиться к жизни с этим человеком. Ведь ты любила его. Но после того, как он бросил все через несколько месяцев и отказался от такой женщины, как ты, без малейших попыток что‑ то предпринять и поправить, я считаю его безмозглым тупым кретином. Конечно, ты многое должна была сделать по‑ другому. И сделала бы, если бы хотела. Например, освободила бы шкафы для его вещей и попыталась бы свести к минимуму хаос, царивший в твоей жизни. Но и ему надо было надрать задницы своим дочуркам, уволить экономку, убить свою зверскую собаку. Черт побери, такая женщина, как ты, этого стоила! Твой Джон – чертов идиот!

Фиона была удивлена и одновременно польщена реакцией Эдриена. До этого он никогда не говорил ей ничего подобного. Фиона была в таком ужасном состоянии, и Эдриен всячески пытался помочь ей, делая вид, что не происходит ничего особенного. Он всегда боялся, что его сочувствие сделает ее еще более несчастной и уязвимой. И жизнь показала, что он выбрал правильную линию поведения. Да и Фиона была молодцом: смогла взять себя в руки и начать новую жизнь – уже без Джона.

– Ты действительно так думаешь? – Поддержка Эдриена придавала Фионе сил и уверенности. Она чувствовала себя отмщенной. Жаль, что Эдриен не сказал ей о своем отношении раньше. Уважение и высокая оценка этого человека значили для нее очень много.

– Ну конечно, я так думаю! Не ты одна виновата в вашем разрыве. Ты, конечно, вела себя не лучшим образом. Иногда, прямо скажем, как полная дура. Тебе надо было еще тогда уступить мне Джамала. Такому парню, как Джон Андерсон, нечего делать в одном доме с эксцентричным полусумасшедшим пакистанцем. А тебе надо было стараться быть похожей на Холи Голайти, и лишь немного – на Одри Хэпберн. Кстати, ты очень похожа на нее в этом наряде.

Теперь Эдриен мог позволить себе быть с ней откровенным. Фиона была в порядке. Не просто в порядке. Она отлично справилась с ситуацией, хотя, несомненно, все еще страдала. Но она выжила – черт побери, она выжила!

– На кого из них я больше похожа? – поддразнила Фиона Эдриена.

– Разумеется, на мисс Хэпберн.

– Знаешь, Эдриен, тебе удалось тогда внушить мне, что я сама разбила свое счастье…

Не собирался я тебе этого внушать. Это Джон Андерсон разрушил твою жизнь. Сначала уговорил тебя выйти за него замуж, а потом бросил, практически ничего не объяснив, испугавшись всего нового, что вошло вместе с тобой в его жизнь: сумасшедшего Джамала, твоих приятелей и набитых тряпками шкафов, своих дочерей‑ мерзавок. Но многое происходило вовсе не по твоей вине. Я думаю, ты была слишком хороша для этого парня, Фиона. Он просто понял это и испугался в какой‑ то момент. Ты была ему не по зубам.

Оба знали, что это правда.

– Да, – кивнула Фиона. – И еще он пошел на поводу у своих дочек.

– Вдвойне идиот. Нельзя позволять собственным детям шантажировать тебя. Нельзя бросать из‑ за этого женщину, которую любишь. Ведь он полюбил тебя такой, как есть, во всем блеске славы, а потом сбежал, как трусливый заяц, потому что ты не оказалась домашней курицей. Черт побери, и как считать его после этого мужчиной? – Эдриен раздражался все больше и больше.

Фиона рассмеялась, благодарная Эдриену за то, что он пытается облегчить для нее, как может, переживания от встречи с Джоном. Фиона немного отошла и не чувствовала себя такой напряженной. Она весело смеялась, и оставалось только надеяться, что Джон Андерсон тоже заметит это.

– Он должен был сам придумать, как вам выйти из этой ситуации. И придумал бы, если бы был настоящим мужчиной, – не унимался Эдриен. – Кстати, скажи мне, пожалуйста, что ты собираешься делать со своей жизнью теперь, когда вот‑ вот станешь знаменитой писательницей?

– Со своей жизнью? – Фиона удивленно посмотрела на Эдриена. Она почти забыла, что Джон сидит через два столика от нее с девушкой его мечты.

– Да, да, со своей жизнью. Ты не ослышалась. У тебя ведь совсем нет на сегодня личной жизни, ты отказалась от нее. Посмотри на себя, ты – самая красивая женщина в этом ресторане. Необязательно быть главным редактором журнала «Шик», чтобы вокруг тебя крутились интересные личности. Тебе просто надо начать общаться с людьми.

– Ты имеешь в виду мужчин? Ни за что на свете! – с ужасом воскликнула Фиона.

– Я сейчас не о том, – нахмурился Эдриен. – Ты должна начать вести светскую жизнь в Париже, раз уж там теперь твой дом. Принимай приглашения на обеды, ходи на ленчи, а не торчи у себя в студии с утра до ночи. Если не готова к отношениям с мужчинами – что ж, это подождет. Только не сиди в четырех стенах.

– Но мне нравится писать. К тому же я собираюсь начать новую книгу.

– Но жизнь‑ то идет! И ты еще пожалеешь об этом, когда станешь старой. Ведь ты не всегда будешь выглядеть так, как сейчас. Общайся с людьми, развлекайся. Иначе для чего вообще жить в Париже?

– Там можно курить в кафе. Это веская причина!

– Мне придется приехать и вытащить тебя из дома насильно, если ты не изменишь своего образа жизни. Ты становишься настоящей затворницей.

– Не становлюсь, а уже стала. Ты просто не заметил перехода. Или не хочешь замечать.

Эдриен снова подумал, глядя на Фиону, что таких женщин больше нет на этом свете. Она была смелой и женственной, сильной и красивой. У нее были стиль и шарм и в то же время чудовищная работоспособность.

А Элизабет Уильяме явно волновалась. И заметно волновалась. Джон изо всех сил старался не смотреть на Фиону, но притяжение этой женщины было так велико, что у него ничего не получалось, и он нет‑ нет да и бросал на нее украдкой внимательные взгляды. Фиона о чем‑ то весело щебетала с Эдриеном и выглядела так, словно еще никогда в жизни ей не было так хорошо. Сев за столик, она больше ни разу не взглянула в сторону Джона.

– Ты не говорил мне, что она такая красивая, – упрекнула Джона Элизабет. – И такая молодая. Кажется, ты говорил, что ей за сорок?

– Так оно и есть. Фиона всегда выглядела моложе своих лет. Хорошо выглядеть – часть ее профессии. Она ведь руководит журналом мод. Вернее, руководила.

Джон так и не понял, почему Фиона оставила журнал. До него доходили смутные слухи о проблемах со здоровьем, но Джон не знал, верить им или нет. Сейчас Фиона казалась ему вполне здоровой. Может быть, она просто устала от своей работы? Джона даже нисколько не насторожил тот факт, что уход Фионы из журнала совпал во времени с их разрывом. Мужчины иногда проявляют чудовищную несообразительность в таких вопросах.

– Она очень красивая, – снова плаксиво процедила Элизабет и принялась жаловаться на проблемы, возникшие у нее при попытке устроить силами Молодежной лиги показ мод. Кто угодно понял бы, что уже через пять минут Джону стало чудовищно скучно слушать все это. Кто угодно, но только не Элизабет Уильяме. Она любила слышать звуки собственного голоса.

К облегчению Фионы, когда им с Эдриеном подали горячее, Джон как раз расплатился за обед и, не глядя в ее сторону, парочка встала и покинула ресторан. И только оказавшись на улице, когда они решали, куда поехать сегодня – к Джону или к Элизабет, Джон бросил взгляд в окно ресторана и снова увидел смеющихся над чем‑ то Фиону и Эдриена. Он тоже, как и Эдриен, заметил сходство Фионы с молодой Одри Хэпберн. И опять он не мог отвести взгляд от этой женщины. Элизабет же ничего не замечала. Или делала вид, что не замечает. Теперь она жаловалась на проблемы с двадцатилетним сыном и четырнадцатилетней дочерью. Элизабет была вдовой. Она все время пыталась подвести Джона к мысли, что он должен проводить больше времени с ее детьми. Но Джон не спешил этого делать. Ему не хотелось располагать к себе детей Элизабет, пока он не был уверен, насколько крепка его связь с их матерью. Ему требовалось время, чтобы пережить расставание с Фионой Монаган. Впрочем, до сегодняшнего вечера он был уверен, что уже пережил это. Пока не увидел ее и не понял, что он просто забыл, как красива и обворожительна была Фиона Монаган. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы все перевернулось в его сердце.

– Да ты не слушаешь меня! – ворвался в его мысли раздраженный голос Элизабет. – Ты вообще не слушаешь меня весь вечер!

Неправда! Не весь. Только с того момента, когда в ресторане появилась Фиона Монаган.

– Прости, я задумался о своем, – честно признался Джон.

– Я говорила о том, что сегодня лучше поехать к тебе. Сегодня дома дети.

– Извини, Элизабет. Но у меня целый вечер болела голова. Ты не обидишься, если я высажу тебя около дома?

Джону необходимо было оказаться один на один со своими мыслями. Ему не хотелось сегодня заниматься любовью с Элизабет. Иногда ему вообще стоило чудовищного напряжения находиться с ней рядом. Оставалось только притвориться, что он неважно себя чувствует. Против этого Элизабет нечего было возразить. Не будет же она требовать от него, чтобы он занимался с ней сексом! Высадив Элизабет у ее дома, Джон поехал к себе.

Фиона и Эдриен закончили ужин и вернулись в квартиру Эдриена. Фиона была возбуждена то ли от того, что с нетерпением ждала завтрашней встречи с Эндрю Пейджем, то ли от того, что в ее жизнь вернулся Джон Андерсон, сидящий не с ней и даже не за ее столиком… Фиона запретила себе думать о Джоне и постаралась представить себе, как сложатся завтрашние переговоры Пейджа с главным редактором издательства. Мысли о книге – единственное, что могло хоть как‑ то отвлечь ее от мыслей о Джоне.

Глава 14

На следующий день Фиона подписала контракт с Эндрю Пейджем. А вечером он позвонил ей по сотовому. Ленч прошел удачно: редактор обещала посмотреть книгу. Узнав, кто автор, она пришла в неописуемый восторг. Она прекрасно знала, кто такая Фиона Монаган, и считала, что ее имя и образ отлично подойдет для раскрутки романа. Что ж, внешность, стиль и известность – не самое главное в жизни, но иногда все это, безусловно, может сослужить хорошую службу.

К концу недели Фиона закончила все дела, ради которых приезжала в Нью‑ Йорк. Оформила продажу дома, наговорилась с Эдриеном, нашла себе солидного агента, и одно из ведущих издательств уже рассматривало возможность публикации ее первой книги. На следующий день после ленча Эндрю отправил рукопись романа в издательство.

Фиона даже встретилась с Джоном Андерсоном. Встреча эта далась ей нелегко, но она справилась! В конце концов, это должно было случиться рано или поздно. Фиона сделала для себя вывод, что еще не окончательно пережила их разрыв, но это – лишь дело времени. Ей не терпелось вернуться в Париж и приняться за работу. Уже в самолете она собиралась вернуться к плану новой книги. Эдриен обещал приехать в Париж на Рождество. Пожалуй, надо будет подыскать себе в Париже уже не квартиру, а дом. Большая часть ее вещей так и оставалась на специальном складе в Нью‑ Йорке. Квартира, в которой она жила сейчас, устраивала ее, но хотелось иметь постоянное жилье. Фиона уже знала наверняка, что не вернется больше в Нью‑ Йорк. Трудно было поверить, что ее не было в родном городе только один год. Казалось, прошла целая вечность. Фиона с удивлением обнаружила, что не скучает больше по своей работе. Сначала ей очень не хватало редакционной сутолоки и кутерьмы. Теперь же хотелось только писать в тишине, писать, писать. Сбылась ее давнишняя мечта. Правда, все другие мечты, увы, потерпели крах.

Вернувшись, Фиона посмотрела два дома, ни один из которых ей не понравился, и засела за новую книгу. Ко Дню Благодарения работа шла уже полным ходом. К тому моменту Эндрю уже передал ей ответ редактора, которая не одобрила ее книгу, посчитав роман слишком затянутым и серьезным. Но Эндрю не собирался сдаваться и убеждал Фиону, что ее непременно ждет успех. Он уже вел переговоры об издании книг в других издательствах.

Утром в День Благодарения ей позвонил Эдриен. Он поднялся в пять утра, чтобы замариновать и нафаршировать индейку. И не одну. Эдриен пригласил на обед человек тридцать, и жаловался Фионе, что приготовления сведут его с ума. Даже Джамал не смог облегчить его усилий. Индейку Эдриен не рискнул ему доверить.

– Чувствую себя почти что гинекологом. Нафаршировал уже пять этих чудных птичек.

– Ты отвратителен, как и твои шутки, – рассмеялась в ответ Фиона.

– А что ты собираешься делать в этот день?

– Ничего. В Европе это не праздник. Работаю над книгой.

– Это – настоящее святотатство! – возмутился Эдриен. – Неужели тебе не за что возблагодарить Господа?

– Хороший вопрос! Нет, конечно же, Фионе было за что вознести свою благодарность, даже если не все в ее жизни сложилось так, как она хотела. Конечно, есть, – быстро ответила она на вопрос Эдриена. – За дружбу с тобой, за мою работу.

– И все? Какой жалкий список!

– Этого для меня достаточно, – спокойно ответила Фиона.

Вопреки советам Эдриена, она так и не предприняла ничего, чтобы у нее появился в Париже хоть какой‑ то круг общения. Это совершенно не волновало ее сейчас.

– Я так рада, что через несколько недель мы увидимся!

Эдриен по‑ прежнему планировал приехать на Рождество, и у них были большие совместные планы. Он будет жить в квартире Фионы, как она жила у него в Нью‑ Йорке. Фиона поселит его в комнате для гостей. Они договорились съездить в «Шартрез», потому что Эдриен ни разу там не был. А в январе он снова прилетит в Париж на Неделю высокой моды. Без Эдриена Фиона чувствовала бы себя совсем одиноко, его частые визиты были для Фионы живительны. Эдриен оставался ее лучшим другом.

Фиона пожелала ему успешной подготовки к приему, поздравила с Днем Благодарения. На секунду ей захотелось тоже отметить этот праздник вместе со всеми американцами, но Фиона одернула себя – ее ждет работа. Работать гораздо интереснее, чем упиваться жалостью к себе. Хотя, представляя себе сборище у Эдриена, Фиона загрустила, окидывая взглядом свое безмолвное жилище.

Телефон зазвонил через несколько минут после того, как она снова села к компьютеру. Фиона была уверена, что это снова Эдриен с какими‑ нибудь дурацкими вопросами по поводу своих индеек. В Париж ей звонили только Эдриен и Эндрю Пейдж. Последнего не было слышно уже больше недели.

– Почему ты звонишь именно мне? Я не умею готовить! – возмущенно произнесла она в трубку, прежде чем поняла, что это не Эдриен. И не Эндрю Пейдж. Голос говорившего казался ей знакомым, но Фиона никак не могла сообразить, кто это. А когда поняла, сердце ее учащенно забилось, потому что на этот раз ей звонил Джон Андерсон.

– Вот так признание, – услышала Фиона. – Так и выплывает наружу правда. А мне ты всегда говорила, что умеешь готовить.

– Извини, – медленно произнесла Фиона. – Я думала, это Эдриен. Он готовит в Нью‑ Йорке индеек ко Дню Благодарения…

Фиона не знала, откуда звонит ей Джон. Это было теперь уже неважно. То есть не совсем неважно, но Фиона не собиралась распускаться. Она обещала себе это еще в Нью‑ Йорке. Как странно, что Джон вообще позвонил ей. Он не делал этого ни разу с тех пор, как оставил ее. Все дела с разводом обсуждались через адвокатов. Фиона молчала, ожидая, что Джон скажет о цели своего звонка.

– У меня были дела в Лондоне, и по дороге домой я решил заглянуть на денек в Париж, – сказал он. – Мне пришла в голову сумасшедшая мысль. Сегодня ведь День Благодарения. Французы не отмечают этот праздник, не так ли? Может быть, если ты не занята сегодня вечером, мы могли бы пообедать в «Вольтере»? Если все же занята, пусть это будет ленч…

Джон помнил, что «Вольтер» – любимый ресторан Фионы. Ему тоже очень там нравилось. Сейчас, приглашая Фиону, он говорил неуверенно, с большими паузами.

Фиона молчала, не зная, что ответить. Молчание длилось очень долго.

– Зачем? – наконец произнесла она одно‑ единственное слово.

– Ну, вспомним старые времена и все такое. Почему бы нам не остаться друзьями…

Но Фиона не хотела быть его другом. Она любила его – и раньше, и сейчас. Она поняла это со всей отчетливостью, когда увидела Джона в Нью‑ Йорке. К тому же он нашел себе подходящую женщину, которая была так похожа на его покойную жену.

– Не думаю, что мне нужен друг, – задумчиво произнесла Фиона. – Я вообще не знаю, как делаются такие дела. Извини! Раньше я никогда не была в разводе… Новичок в этом деле. Полагается, что мы должны теперь дружить?

– Ну, если нам так хочется, – неуверенно ответил Джон. – Лично я хотел бы, чтобы ты осталась моим другом, Фиона. То, что было между нами… Это было нечто особенное. Жаль, что у нас ничего не получилось…

Разумеется, не получилось, если, бросив Фиону полгода назад, он все еще пытается убедить себя и ее, что все сделал правильно. Фиона вспомнила слова Эдриена о том, как это было ужасно со стороны Джона – бросить ее, не пытаясь ничего предпринять ради их счастья. С тех пор как Эдриен сказал ей, что нельзя винить в их разрыве себя одну, и сама Фиона иначе взглянула на разрыв с Джоном. Эдриен был прав – Джон не выдержал испытания.

– Я не сержусь на тебя, – честно призналась она Джону. – Просто мне все еще больно.

Очень, очень больно. Но уже не так, как было в первые месяцы. Фиона тогда даже сомневалась, сможет ли она жить с этим дальше. Все рухнуло в ее жизни – она отказалась от работы, пожертвовав карьерой, оставила свой любимый дом, уехала в Париж. Больно? Да, это было очень, очень больно. Не было слов, чтобы описать как. Но в конце концов как‑ то образовалось. Новая жизнь оказалась для нее спасительной. Фиона снова работает, и, если повезет, ей удастся продать свою книгу.

– Я знаю, что причинил тебе боль, – произнес Джон. – И чувствую себя виноватым…

«Что ж, правильно делаешь».

– Пожалуй, у тебя есть для этого причины, – Фиона не хотела облегчить ему жизнь в эту минуту.

– Я просто не знал, как мне справиться с твоей жизнью. Мы были такие разные. Слишком разные, – Джон пытался объяснить ей что‑ то, но Фиона прервала его. Ей не хотелось проходить все это в тысячный раз.

– Думаю, все осталось для нас в прошлом, – твердо сказала она. – Как поживает твоя подружка?

– Какая подружка? – изобразил непонимание Джон.

– Леди, с которой я видела тебя в «Гули». Ну та, из Молодежной лиги.

– Как ты догадалась, что она работает именно в Молодежной лиге? – в голосе Джона слышалось неподдельное изумление. – Вы знаете друг друга?

Элизабет ничего не говорила ему об этом.

– Вовсе нет. Просто это написано у нее на лбу. Кстати, она похожа на твою жену. Я имею в виду Энн.

– Да, похожа. – Джон вдруг рассмеялся и поспешил добавить: – Если честно, Элизабет Уильяме до чертиков мне надоела.

Пожалуй, такое признание могло бы стать первым шагом к дальнейшей дружбе. Ведь именно это ему нужно теперь от Фионы Монаган, как все время пытался убедить себя Джон.

– О, мне очень жаль, – Фиона ненавидела себя за это, но ей было приятно услышать слова Джона. – Она отлично выглядит…

– Ты тоже. Там, у «Гули», ты выглядела просто восхитительно. А что ты делаешь в Париже?

– Пишу. Романы. Этим летом я закончила первый, а недавно приступила ко второму. Мне нравится это. Я приезжала в Нью‑ Йорк, чтобы найти литературного агента.

– Нашла? – Джону было действительно интересно. Все, связанное с этой женщиной, всегда интриговало его. Он по‑ прежнему считал Фиону Монаган потрясающей, и она оправдывала это мнение. И на этот раз тоже.

– Я подписала контракт с Эндрю Пейджем.

– Звучит впечатляюще. Он уже продал права на твой роман?

– Нет, но я уже получила первый отказ. Теперь могу официально считаться писателем.

Фиона была уверена, что ее ожидает впереди еще не один отказ, но Эндрю Пейдж был настроен оптимистичнее. Он не сомневался, что роман Фионы Монаган удастся продать довольно быстро.

– Почему бы нам не обсудить все это за ленчем? А то переговорим обо всем по телефону и разговаривать больше будет не о чем.

Фиона вообще не была уверена, что им есть, о чем разговаривать.

– Встретимся у «Вольтера» или предпочитаешь другое место? – на самом деле Джон Андерсон не испытывал и сотой доли уверенности, звучавшей в его голосе.

Фиона почувствовала вдруг легкое раздражение. Зачем этот человек позвонил ей? Ведь между ними все кончено. Она не нуждалась в его дружбе и не хотела ее. Возникла долгая напряженная пауза, и Джон забеспокоился.

– Ну же, Фиона, решайся! – настаивал он. – Мне так не хватает наших с тобой разговоров. Я не причиню тебе боли, клянусь, я буду деликатен и осторожен.

Но он уже причинял ей боль! Слишком много. Фиона думала, что все простила Джону. Но сейчас у нее возникли сомнения.

– Я не могу отлучаться надолго, – сказала Фиона, и на другом конце провода Джон тяжело вздохнул. – Мне надо работать. Очень трудно продолжать писать, когда прерываешься, – теряется настрой, интонация…

– Но ведь сегодня День Благодарения. Мы могли бы заказать индейку. Или цыпленка. Или профитроли.

Так, значит, Джон Андерсон не забыл, что она обожает профитроли.

Он многое помнил о Фионе Монаган. В основном хорошее – все плохое как‑ то быстро забылось. А если и вспоминалось, то казалось совершенно неважным, каким‑ то несуразным и глупым. Дурацкие проблемы со шкафами. Странные личности, с которыми дружила Фиона. Джамал, бегающий по дому с пылесосом в набедренной повязке и женских босоножках.

– Так когда мы встретимся? – не сдавался Джон.

– В час, – ответила Фиона и тут же пожалела, что дала себя уговорить. Но было уже поздно. Джон Андерсон умел настаивать на своем и убеждать людей. И потом, ее всегда так завораживал его голос…

– Заехать за тобой? Я остановился в «Крийоне». У меня машина.

У Фионы машины не было, но Джону необязательно об этом знать. Она могла дойти до ресторана пешком.

– Встретимся прямо в ресторане.

– Я попрошу портье заказать нам столик. Спасибо, что согласилась. Я очень хочу увидеть тебя!

Перед его глазами стоял образ Фионы, какой она была в тот день в «Гули». Элизабет несколько раз напоминала ему о ней. Сначала Джон оправдывался, потом решил, что это не ее дело.

Повесив трубку, Фиона подошла к зеркалу и критически посмотрела на свое отражение. Она уже жалела, что согласилась встретиться с Джоном. Она устала, волосы ее были несвежими, под глазами темные круги – накануне Фиона проработала почти всю ночь. Но дело было даже не в том, как она выглядит. Фиона убеждала себя, что она не хочет видеть Джона Андерсона. Но сейчас она вдруг с ужасом поняла, что это не так. Совсем не так. Словно очнувшись, Фиона принялась лихорадочно собираться. Она вымыла голову, приняла душ, зачем‑ то побрила ноги и перебрала весь свой гардероб, в конце концов остановившись на черных кожаных брюках, белом свитере и норковом жакете, который очень нравился Эдриену. Как и черное платье, она купила его у «Дидье Людо», самом модном магазине вещей в стиле винтаж. Фиона частенько заглядывала туда, и у нее собралась целая коллекция сумок‑ винтаж от «Гермеса». Сейчас она выбрала одну из них – красную сумочку серии «Келли» из крокодиловой кожи – и подобрала под нее туфли на низком каблуке. Волосы Фиона заплела в короткую косу.

Фиона безумно нервничала, приближаясь к ресторану. Она не понимала, зачем вообще согласилась на эту встречу.

Фиона даже не подозревала, как шикарно выглядит, когда вошла в ресторан, слегка запыхавшаяся, обрамленная легким облачком выбившихся из гладкой прически рыжих волос. Черные кожаные брюки подчеркивали линии ее изящной фигуры. Словно для того, чтобы лишний раз напомнить Джону обо всем, по чему он так скучал. И глаза, эти зеленые глаза, о которых так часто вспоминал Джон.

Глядя на Фиону, он мог теперь думать лишь об одном – о том, каким дураком надо было быть, чтобы все это потерять.

– Извини, я опоздала. Шла пешком.

– Ты вовсе не опоздала, – покачал головой Джон. – Живешь здесь недалеко?

В Седьмом округе, – неопределенно ответила Фиона. – Я сняла чудесную квартиру. Теперь подыскиваю дом.

– Так ты решила насовсем поселиться в Париже?

Фиона кивнула, усаживаясь за стол. Джон посмотрел на нее и улыбнулся. Фиона была такой же красивой, какой он ее помнил. Но сейчас она казалась более уязвимой и хрупкой, чем в последнюю их встречу в Нью‑ Йорке. В тот день в «Гули» в своем коротком платье она выглядела как с обложки глянцевого журнала. А сегодня Фиона смотрелась моложе и казалась более реальной и близкой.

– А как понравился Париж сэру Уинстону? – спросил Джон.

Фиона отвела взгляд. Ей не хотелось вспоминать…

– Сэр Уинстон умер год назад. – Она быстро взяла меню, не давая себе погрузиться в тяжелые воспоминания и изо всех сил сдерживая подступившие слезы.

– О боже! – Джон был потрясен. Он хотел расспросить Фиону подробнее о том, как это произошло, но не решался. – Мне очень жаль, – сказал он. – Я помню, что значил для тебя этот пес.

– Ему было пятнадцать лет… Старый и больной…

– Ты завела другую собаку?

– Нет, – Фиона снова посмотрела на Джона. – Это неудачная идея. Я слишком сильно к ним привязываюсь.

Джон сразу понял, что речь идет не только о собаках. Что ж, их короткий брак дорого обошелся Фионе. Гораздо дороже, чем ему. Он ясно читал это по ее глазам. И та боль, которую он видел, трогала его до глубины сердца.

– На этот раз рекомендую французского бульдога. Тебе отлично подойдет эта порода.

– Мне никто не нужен. Больше никаких собак. К тому же с ними слишком много возни, – она старалась, чтобы слова ее звучали равнодушно, но у нее это плохо получалось. Джона не покидало ощущение, что Фиона говорит не только о собаках, но и о мужчинах. Вернее, о нем.

– Итак, что заказываем?

– Как ты думаешь – у них есть специальное меню для Дня Благодарения? – Джон пытался шутить, но ему было все еще не по себе. Он никогда бы не подумал, что так расстроится, узнав о смерти сэра Уинстона. Наверное, старый ворчун умер вскоре после их разрыва с Фионой. Еще один удар для нее.

Они остановились на грибном салате, который Фиона всегда заказывала в этом ресторане. Фиона не знала, что выбрать на горячее – печенку или кровяные колбаски.

Джон вдруг скорчил смешную гримасу, и Фиона рассмеялась.

– Что за дрянь ты собираешься есть в День Благодарения? Надо, по крайней мере, выбрать хоть что‑ то из птицы.

Но Фиона в конце концов выбрала телятину, а Джон – бифштекс по‑ татарски. Еще они решили заказать на двоих одну порцию жареного картофеля, который очень вкусно готовили у «Вольтера».

Потом Джон спросил Фиону о ее романе.

Они проговорили около часа. Джону хотелось побольше узнать и о новой жизни Фионы, и о ее романе. Он даже попросил у Фионы почитать рукопись.

– У меня нет лишнего экземпляра, – ответила она, все еще чувствуя некоторую настороженность. Впрочем, она многое рассказала ему о своем романе, и Джон понял, как серьезно ей пришлось покопаться в себе, чтобы выложить все наболевшее на бумагу. Он мог только представлять, как нелегко ей было это делать.

– О чем будет новая книга? – поинтересовался Джон.

И они проговорили на эту тему еще час, поедая одну на двоих порцию профитролей.

– Сколько ты еще пробудешь в Париже? – спросила Фиона, с видом озорного ребенка хватая с тарелки последний сладкий кусочек. Джон помнил, что Фиона любит сладкое, и она подтвердила это еще раз, съев большую часть покрытых шоколадом кофейных зерен, которые обычно подавали у «Вольтера» в конце обеда.

– Всего два дня, – ответил Джон на вопрос Фионы. – Я ездил на пару дней в Лондон, а завтра у меня деловая встреча здесь, в Париже. Домой в субботу. Если ты считаешь, что я хорошо вел себя за ленчем, мое приглашение на обед остается в силе.

Фиона улыбнулась.

– Ты вел себя неплохо. Хотя я и не хотела приходить…

– Я знаю. Понял во время телефонного разговора. Я очень рад, что ты передумала и пришла. Мне очень жаль, что все случилось так, как случилось. Я вел себя как полный придурок.

Фиона была приятно удивлена его честностью.

– Да, ты вел себя как придурок. Но я тоже сделала много глупостей. Фотограф, устроивший в моей гостиную оргию, – трудно отнести это к числу моих удач. Мне жаль, что так случилось. И многое другое… Возможно, тебе будет приятно узнать, что я раздала большую часть одежды, уезжая из Нью‑ Йорка. Мне стыдно вспоминать, как я не хотела уступить тебе место в шкафах. Наверное, я была одержима манией одежды. Здесь все гораздо проще. Я почти ничего с собой не привезла.

Правда, она купила кое‑ что из одежды. Она с удовольствием заглядывала в свой любимый «Дидье Людо».

– Моя жизнь во многом стала проще. И мне хочется, чтобы именно такой она и осталась, – твердо сказала Фиона.

– И в чем же это выражается?

Фиона все больше интриговала Джона. Она очень изменилась за этот год и казалась ему одновременно более хрупкой и более сильной, более сдержанной и спокойной. Она прошла через серьезные испытания и словно стала другим человеком. Он знал, что большую часть выпавших на ее долю страданий Фионе пришлось пережить по его вине. Но были и старые демоны, мучившие ее всю жизнь. Уход отца. Смерть матери. Кошмары детства. Изнасиловавший ее отчим. Фиона никогда не рассказывала об этом никому, кроме психоаналитика. Даже Джону. Но все это было в ее книге. Ей пришлось лечиться несколько лет, чтобы преодолеть последствия той страшной истории с отчимом. Но она давно пережила это.

– Я словно счистила со своей жизни старую кору, – сказала Фиона. – Люди, одежда, предметы, собственность. Оказывается, у меня было много такого, к чему я была совершенно равнодушна. Много ненужного. Хотя я считала, что мне нужно именно это. Без таких вещей жизнь становится легче. И чище, – она вдруг посмотрела на Джона. – Мне жаль, что я так вела себя с твоими детьми, Джон.

– Но ты не сделала им ничего плохого, Фиона, – возразил Джон. – Это они ужасно с тобой обращались. А я не справился с этой ситуацией. Но я не знал, что делать. И решил убежать от проблем.

– Мне тоже надо было упорнее пытаться наладить с ними отношения. Но я не знала как. У меня нет никакого опыта в таких делах. Ведь я никогда не имела своих собственных.

– Жалеешь об этом?

Нет, не думаю. Я была бы плохой матерью. Слишком странным было мое собственное детство. Единственное, о чем я жалею, – это о том, что у нас с тобой ничего не получилось. Это – самая страшная неудача в моей жизни. Я слишком занята была всяким ненужным вздором. Преисполнена чувства собственной значимости, поглощена своей блестящей жизнью, карьерой, работой. Я летела на гребне волны и казалась себе непобедимой. Вот жизнь и решила меня укоротить. Показать мне, кто я есть на самом деле.

Джону очень нравилась Фиона – такая, какой она стала. Впрочем, она нравилась ему всегда. Появившись в его жизни, она буквально сшибла его с ног, словно могучий ураган, и повлекла за собой. Она и сейчас могла, не прилагая никаких усилий, сделать то же самое. Но тщательно следила за тем, чтобы этого не произошло. Фиона понятия не имела о том, какое впечатление она производит сейчас на Джона. Она просто изо всех сил боролась с теми чувствами, которые все еще испытывала к нему.

– Ты не скучаешь по своей работе? – спросил Джон.

– Представь себе, нет. Наверное, все случилось вовремя. Я уже слишком долго занималась журналом. И пора было сменить поле деятельности. Эдриен – отличный редактор.

Она тоже была хорошим редактором.

– Я неплохо поработала в журнале. А теперь мне нравится писать.

Джон с восторгом смотрел на Фиону и думал о том, что для этой женщины нет поистине ничего невозможного.

– Я хотел бы увидеть твою квартиру, – сказал Джон, расплачиваясь по счету. Фиона посмотрела на него так, будто рядом с ней только что ударила молния.

– С чего это вдруг? – холодно спросила она.

– Расслабься! Просто так, из любопытства. У тебя отличный вкус. Наверное, и квартира выглядит потрясающе.

– Квартира очень маленькая, – Фиона по‑ прежнему выглядела настороженной. Пожалуй, она слишком много рассказала этому, теперь чужому для нее человеку. – Но мне нравится. Эта квартира отлично мне подходит. Я даже не уверена, что хочу переезжать, но, пожалуй, мне все же нужно пространство побольше. Вот если бы владельцы квартиры продали мне весь дом… Они живут в Гонконге и в Париже практически не появляются.

Фиона уже подала эту идею своему риэлтору, и он обещал связаться с владельцами дома, но ответа они пока не получили. Фионе очень нравился и сам дом, и район, где он находился. Она с удовольствием купила бы его. И кажется, она могла себе это позволить.

Джона ждала машина с шофером. Пока они сидели в ресторане, заметно похолодало. Фиона поежилась на ветру, зябко кутаясь в норковый жакет. Джон улыбнулся. Фиона ответила ему мягким кивком. Нет, она не жалела теперь, что откликнулась на его приглашение. Наверное, это было нужно им обоим – извиниться друг перед другом и получить прощение.

Может быть, Джон прав и они могли бы остаться друзьями, хотя Фиона пока еще не была готова к такому положению вещей. Ей еще надо было подумать.

– Могу я подвезти тебя? – с надеждой предложил Джон.

Несколько секунд Фиона колебалась, но налетевший порыв ветра решил дело в пользу теплой машины.

Сев рядом с ним на заднее сиденье, Фиона назвала шоферу свой адрес.

Джона весьма впечатлил внешний вид дома, к которому они подъехали. Внушительное строение восемнадцатого века было очень красивым само по себе, но главным сокровищем был задний дворик, в котором как раз и находился небольшой домик, где была квартира Фионы.

Фиона объяснила ему, в чем дело. А затем, неожиданно для себя самой, вдруг спросила, не хочет ли он зайти.

– Только на одну минуту, – тут же испуганно добавила она. – Мне надо вернуться к работе.

Кивнув, Джон последовал за ней в главное здание через огромную дверь, через которую, наверное, когда‑ то легко проезжал конный экипаж. Пройдя насквозь, они оказались в заднем дворике. Джон чувствовал себя так, словно попал в сказку. Неудивительно, что Фиона поселилась именно здесь. Дом действительно был потрясающим, не зря она хотела купить его целиком. Фиона набрала код, затем открыла дверь ключом, отключила сигнализацию, и Джон поднялся вслед за ней по витой лестнице.

Фиона показала ему свои владения. Как и предполагал Джон, квартира была удобной и отлично отделанной. Фиона развесила на стенах картины, купила несколько предметов антикварной мебели, в вазах были изумительные орхидеи. В результате квартира стала уютной и теплой, и на всем лежал отпечаток фирменного стиля Фионы Монаган. Экзотика и неброский шик. Поднявшись еще на один пролет, они оказались в студии с зимним садиком, где работала Фиона. Здесь Джону понравилось еще больше.

– Этот дом так похож на тебя, – улыбаясь, произнес он. – Мне здесь очень нравится.

Ему очень хотелось бы задержаться здесь подольше, выпить хотя бы чашку чая. Но Фиона и не думала его приглашать. Ей явно не терпелось, чтобы Джон поскорее ушел. Они провели вместе уже довольно много времени, и Фионе необходимо было перевести дыхание. Словно почувствовав это, Джон стал прощаться.

Фионе потребовалось несколько часов, чтобы снова сосредоточиться на работе. Она невольно перебирала в памяти все подробности их ленча у «Вольтера», просто не могла думать ни о чем другом. В ушах все время звучал его голос.

С Джоном происходило то же самое, пока он шел пешком вдоль Сены. Он видел перед собой лицо Фионы, слышал ее голос, вдыхал запах ее духов. Эта женщина по‑ прежнему завораживала его, как и раньше. Теперь, когда она стала строже и мудрее, она нравилась ему еще больше. Стала, заплатив за это немалую цену. И – странное дело – теперь, увидевшись с Фионой, он уже не так остро, как раньше, ощущал свою вину.

Словно они оба существовали теперь в каком‑ то другом мире.

И ему очень понравилась парижская квартира Фионы, ее новый мир.

Джон позвонил ей вечером, но никто не взял трубку. Наговаривая сообщение на автоответчик, Джон подозревал, что Фиона все же дома и слушает его сейчас.

Он был прав. Фиона растерянно слушала его голос, недоумевая, зачем он звонит. Джон поблагодарил ее за то, что она показала ему свою квартиру. А на следующий день – разумеется, только из вежливости, – Фиона позвонила Джону и поблагодарила его за ленч.

– Как насчет ужина сегодня вечером? – снова спросил Джон, но Фиона лишь покачала головой, глядя на собственное отражение в зеркале.

– Не думаю, что это хорошая идея, – голос ее звучал напряженно.

– Почему нет? – со вздохом разочарования поинтересовался Джон.

Ему так хотелось увидеть ее! Он чувствовал, что все это время ему не хватало Фионы, ее облика, голоса, ее запаха. Джона не покидало ощущение, что он позволил драгоценному бриллианту выскользнуть из рук. То же самое можно было сказать и о Фионе. Но она, в отличие от Джона, готова была жить с этим ощущением потери и теперь не хотела ворошить прошлое, бередить старые раны. Фиона твердо верила в одно: как бы сильно ты ни сожалел о содеянном, никогда нельзя оглядываться назад. Она сказала об этом Джону.

– Но я не хочу, чтобы мы возвращались назад, – возразил он. – Я предлагаю двигаться вперед. И стать хотя бы добрыми друзьями, если уж нам не суждено быть вместе.

– Я не уверена, что у меня получится… Это слишком грустно. Это как перебирать фотографии сэра Уинстона. Я не могу на них смотреть. Слишком больно.

– Мне очень жаль.

Джону пора было отправляться на деловую встречу, и он не мог продолжать разговор. Он обещал позвонить ей позже. А вскоре Фионе доставили огромный букет от «Лашоми». Изумительный букет, не вызвавший у Фионы ничего, кроме ощущения беспокойства. Ей не хотелось снова входить в ту же реку. Фиона надиктовала на автоответчик Джона слова благодарности, зная, что его нет в номере и ей не придется с ним разговаривать. А когда позвонил Джон, Фиона не стала брать трубку. Так что и ему пришлось разговаривать с автоответчиком. Он снова заговорил об ужине. Предлагал выбрать Фионе, куда пойти. Но Фиона не стала ему перезванивать. Она до позднего вечера не отходила от компьютера, стараясь забыться в работе. Она так и сидела за компьютером в джинсах и старом свитере, когда раздался звонок в дверь. Фиона не могла даже представить себе, кто это мог быть.

– Кто это? – спросила она в домофон.

– Это я, – произнес знакомый голос.

Было одиннадцать часов.

– Что ты здесь делаешь, Джон?

– Я принес тебе ужин. Ты ведь наверняка ничего не ела. Можно я поднимусь и накормлю тебя?

Фиона не знала, смеяться ей или плакать. Она нажала на кнопку и пошла открывать входную дверь. Джон стоял на пороге с пакетом, внутри которого угадывалась коробка с едой.

– Тебе не надо было этого делать, – холодно произнесла Фиона, стараясь выглядеть строгой. Ее тон не произвел на Джона впечатления. Это редакторы в ее журнале дрожали от ее ледяного тона. Фиона взяла пакет и отнесла его на кухню. В коробке оказались профитроли от «Вольтера». Она повернулась к Джону уже с улыбкой. – Чем‑ то напоминает поздний визит наркодилера. Похоже, ты принес мне дозу?

– Я подумал, что тебе нужна энергия, калории и все такое.

Это было очень мило с его стороны, но Фиона не собиралась таять от благодарности. Профитроли. Цветы. Ленч. Все это походило на попытку снова завоевать ее. Джон словно выполнял какую‑ то миссию или задание. Но Фиона не собиралась становиться его призом.

– Хочешь немного? – спросила Фиона, выкладывая профитроли на тарелку. Несмотря на всю свою решимость, она не могла устоять. Фиона села за стол и принялась поглощать угощение, Джон сел рядом с ней. Ему даже удалось зацепить одну профитроль.

Я не хочу снова связываться с тобой, Джон, – честно сказала Фиона, покончив с десертом. – Один раз ты уже разбил мне сердце. Этого достаточно. Я ясно объясняю ситуацию? Джон выглядел так, словно только что получил пощечину.

– Вполне. Я почему‑ то веду себя как полный идиот, как только оказываюсь рядом с тобой, Фиона.

Это было еще мягко сказано. Когда он бросил ее, то вел себя хуже, чем идиот.

– Я стараюсь держаться от тебя подальше, надеюсь, ты это заметил, Джон Андерсон? Так будет лучше для нас обоих.

– Не уверен в этом, – честно ответил Джон. Они всегда были честны друг с другом, и Фиона очень ценила это в их отношениях. – Может быть, нам лучше общаться побольше, чтобы пережить это как‑ то… постепенно.

Фиона покачала головой. Верхняя губа ее была вымазана шоколадом, и это рассмешило Джона. Как ему хотелось слизать с ее губы этот сладкий след!

– Мы уже пережили это, Джон. Пережили за прошедший год. И пусть все остается как есть. Так будет лучше для нас обоих. Не стоит снова портить друг другу жизнь. Мы уже сделали это однажды. Мы попробовали, и у нас не получилось.

– А что, если на этот раз получится? – спросил Джон, надеясь убедить Фиону и в то же время пугаясь собственных слов.

– А если нет? Мы и так сделали друг другу больно. Слишком больно.

Это было как твердое решение Фионы не заводить собак. Она не хотела ни к кому привязываться. И она больше не хотела впускать в свою жизнь Джона Андерсона. То есть она, конечно, хотела бы быть с ним, но не хотела вновь испытать связанную с этим боль, опять иметь проблемы с его дочерьми, его экономкой, его собакой. Но Фиона не стала ничего этого говорить Джону.

– К тому же твои дочери опять начнут сходить с ума…

– Они стали за это время старше. Да и я больше не позволю им. Миссис Вестерман уехала в Северную Дакоту. Хилари и Кортни так злились на нас во многом из‑ за ее влияния. А уж Фифи я как‑ нибудь усмирю. Кстати, как твои лодыжки? Надеюсь, не осталось шрамов?

Фиона рассмеялась в ответ.

– Эта собака – настоящий маленький чертик.

– Да уж, странно, что Мефистофель превращался в пуделя, а не в пекинеса, – сказал Джон, и они с Фионой рассмеялись. – Но Фифи живет сейчас с Хилари в Брауне. В этом университете разрешают держать животных в общежитии. Может быть, эта собачка станет образованнее и остепенится?

– Хочешь выпить? – предложила вдруг Фиона.

Джон посмотрел на нее смущенно. Он все‑ таки снова вторгся в ее мир. И отлично сознавал это. Но Джон не собирался упускать возможность побыть рядом с Фионой Монаган, раз уж ему случилось быть в Париже.

– Я мешаю тебе работать? – спросил он. – Сбил весь твой график?

– Да, но раз ты уже все равно помешал… Я слишком устала сегодня. Да и профитроли действуют на меня расслабляюще. Так что, если хочешь портвейна…

Фиона помнила, что Джон очень любит портвейн, но на этот раз он выбрал бокал белого вина. Того же, которое налила себе Фиона.

Они устроились в небольшой гостиной. Джон разжег огонь в камине. Они снова говорили о книге Фионы, о работе Джона, о новой квартире, которую он хочет купить в Нью‑ Йорке, они переходили от одной темы к другой, и обоим нравилось обсуждать все это друг с другом, от этого разговора становилось тепло на душе. Джон как раз рассказывал об одном доме на мысе Код, в который он влюбился с первого взгляда, когда Фиона наклонилась над столом, чтобы налить ему еще вина. Протянув руку, он коснулся ее лица.

– Я люблю тебя, Фиона, – прошептал он, глядя в ее прекрасные глаза, в которых плясали сейчас отблески огня в камине. В джинсах и старом свитере, с растрепавшейся косой она казалась еще прекраснее, чем в лучших своих нарядах, в которых помнил ее Джон.

– Я тоже люблю тебя, – прошептала Фиона. – Но это не имеет больше никакого значения.

Их время прошло. Но как раз в тот момент, когда Фиона подумала об этом, Джон поцеловал ее и привлек к себе, и, прежде чем ей пришло в голову что‑ то возразить, она уже ответила на его горячий поцелуй, забыв обо всем на свете. Фиона делала именно то, что запретила себе делать. Но сейчас оба они забыли обо всем, отдавшись во власть сжигавшей их страсти друг к другу, пытаясь утолить голод, уже больше года сжигавший их тела и их сердца. Фиона не помнила, как они оказались в постели. Страсть их была такой ненасытной, что лишь через несколько часов они остановились, чтобы перевести дыхание.

– Это была ужасная идея, – прошептала Фиона, лежа на плече Джона, и закрыла глаза.

Джон счастливо улыбнулся.

– Нет, дорогая моя, – возразил он уже не слышавшей его Фионе. – Это – лучшая идея, которая могла прийти в наши головы.

Проснувшись утром, Фиона, не открывая глаз, попыталась убедить себя, что все вчерашнее было сном. Но, решившись все же поднять веки, она увидела перед собой Джона.

– О боже! – вырвалось у Фионы.

Джон уже не спал. Он лежал, крепко обняв ее. И вид у него был самый довольный.

– Я не могу поверить в то, что мы это сделали, – убитым тоном произнесла Фиона. – Мы, должно быть, сошли с ума.

А я рад, что это произошло, – Джон перевернулся на бок, чтобы лучше видеть лицо Фионы. – Бросить тебя – это была самая большая глупость из всех, что я совершил в своей жизни. И весь этот год я мечтал только об одном: чтобы судьба подарила нам второй шанс. Я не смел надеяться, что это возможно. Иначе я нашел бы тебя гораздо раньше. Я думал, ты ненавидишь меня. Ты имела полное право меня возненавидеть. Странно, что этого не случилось. И я решил, что я должен справиться со своей тоской и отчаянием и идти дальше, как бы сильно я ни продолжал тебя любить. Но когда я увидел тебя в «Гули» в Нью‑ Йорке, я понял, что не могу больше без тебя жить. Мне необходимо хотя бы просто видеть тебя и разговаривать с тобой. С того вечера в Нью‑ Йорке я не мог думать ни о ком и ни о чем другом.

– И зачем же тебе нужна вторая попытка, Джон Андерсон?! – на этот раз Фиона разозлилась не на шутку. – Чтобы снова бросить меня? Но я не собираюсь возвращаться к тебе! – с этими словами Фиона вскочила с постели. Вместо того чтобы слушать ее, Джон молчал, восхищаясь ее великолепным телом.

– Теперь мы даже живем в разных странах, – продолжала Фиона. Словно это была главная и решающая причина не начинать их отношения вновь. – Я не верю в романы на расстоянии. И не собираюсь возвращаться в Нью‑ Йорк. Мне хорошо здесь.

– Ну что ж, теперь, когда ты все мне сказала, можно я приготовлю завтрак? Позволь также заметить, Фиона: если ты не вернешься ко мне после того, что было между нами, значит, это был случайный секс на одну ночь. Не верю, чтобы ты допустила такое в своей жизни. Мы с тобой – совсем другие люди.

Значит, я изменилась и теперь буду допускать это в своей жизни, – мрачно ответила Фиона. – Но я ни за что не выйду за тебя снова, Джон Андерсон.

– Что‑ то не припомню, чтобы я просил тебя об этом. – Он встал с кровати, подошел к Фионе и нежно обнял ее. – Я люблю тебя и думаю, что ты любишь меня. А что мы станем с этим делать – надо еще обсудить.

– Я не собираюсь ничего с тобой обсуждать, – упрямо сказала Фиона, но не высвободилась из его объятий. Ночью ей было так же хорошо, как и Джону, но она не хотела ничего менять в их отношениях. – Мне казалось, ты уезжаешь сегодня…

– Мой самолет в четыре. В аэропорт я поеду не раньше часа. Так что мы можем отлично обсудить все за завтраком.

Часы на тумбочке показывали девять. У них оставалось четыре часа, чтобы решить, что же будет с ними дальше.

– Нам нечего обсуждать. – Фиона, кипя негодованием, зашла в ванную и захлопнула за собой дверь. А Джон надел брюки и пошел на кухню готовить завтрак. Фиона вышла из ванной через десять минут в розовом халате, успев почистить зубы и расчесать волосы.

– Халатик ты позаимствовала в отеле «Ритц»? – пошутил Джон, переворачивая жарящийся бекон и заливая его яйцами. Вид у него был довольный и счастливый.

– Нет, – буквально прорычала в ответ Фиона. – Я купила его. Не могу поверить, что меня угораздило переспать с тобой, Джон Андерсон.

Это – самая большая глупость в моей жизни. Я не люблю восстановленных протекторов!

– Очень мило с твоей стороны сравнить меня с куском резины.

– Я могла бы назвать тебя гораздо хуже и напрасно этого не сделала. – Фиона с остервенением захлопнула дверцу духовки, куда она только что поставила багет, чтобы разогреть его. – Все это так глупо.

– Но почему? Мы же любим друг друга.

Джон смотрел на нее и улыбался. С тех пор как он бросил Фиону Монаган, он ни дня не был так счастлив.

– Не будет ли слишком жестоко с моей стороны напомнить тебе, что ты развелся со мной? И, по зрелом размышлении, я поняла, что ты поступил абсолютно правильно. Мы вели слишком разный образ жизни.

– Но ведь теперь все по‑ другому. Ты больше не преуспевающий главный редактор модного журнала, а голодающая писательница, живущая на одном из чердаков Парижа. Так что можешь выйти за меня ради моих денег…

– У меня есть свои деньги, мне не нужны твои.

– Какая жалость! Если бы ты решила женить меня на себе ради денег, все было бы куда проще.

– Ты еще шутишь! – Фиона укоризненно посмотрела на Джона, затем, достав из духовки багет, принялась разливать кофе.

Я отношусь ко всему этому очень серьезно, – заявил Джон, принимая из ее рук чашку. – Это ты ведешь себя легкомысленно. Переспала с парнем – и заявляешь ему наутро, что он может катиться на все четыре стороны. Несмотря на то, что он признается тебе в любви.

– Мне не нужны сейчас отношения с мужчинами, – настаивала на своем Фиона. – Мне не нужен любовник. И мне не нужен муж. Я просто хочу спокойно жить одна и писать дальше. Послушай, мы сделали глупость, переспав друг с другом. Но, в конце концов, такое случается со многими бывшими мужьями и женами. Мы совершили эту ошибку, но теперь о ней лучше забыть. Ты возвращаешься в Нью‑ Йорк, я остаюсь здесь. И давай забудем о том, что произошло этой ночью.

– Я отказываюсь, – заявил Джон, раскладывая завтрак по тарелкам. – Я не могу жить без твоего прекрасного тела. Оно действует на меня, словно наркотик.

– Ты прекрасно обходился без моего роскошного тела целый год. Разработай для себя программу из двенадцати ступеней.

– Совершенно не смешно, – вдруг абсолютно серьезно произнес Джон.

– То, что несешь ты, ничуть не лучше. И уж совсем не смешно то, что мы сделали этой ночью. Откровенная глупость!

– Прекрати так говорить! – потребовал Джон. – Это звучит оскорбительно. Этой ночью все было прекрасно, и ты отлично это знаешь. И знаешь почему? Потому что мы любим друг друга.

– Мы любили друг друга раньше. А сейчас мы даже не знаем друг друга как следует. Мы стали чужими людьми.

– Так узнай меня поближе.

– Не могу. Ты слишком далеко. И я не такая дура, чтобы снова совершать одну и ту же ошибку, Джон, – серьезно произнесла Фиона. – Будь благоразумен. Я чуть не свела тебя с ума. Тебе не нравилось быть женатым на мне. Ты сам так сказал. И бросил меня.

– Я испугался! Я не понимал, что делаю. Твоя жизнь, твой мир – все это было для меня непривычным и непонятным. Но теперь мне не хватает этого. Мне не хватает тебя. Я думаю о тебе все время. Мне не нужна скучная блондинка из Молодежной лиги. Я хочу эту сумасшедшую рыжую девицу!

– Я не сумасшедшая! – возмутилась Фиона. – И уж точно не девица!

– Ты, может быть, и нет. Но вот жизнь твоя была немного сумасшедшей. По меньшей мере эксцентричной.

– Что ж, теперь тебе будет со мной скучно. Я превратилась в настоящую затворницу.

– Во всяком случае, ты не стала фригидной, – поддразнил ее Джон.

– Я научусь и этому, если это – единственный способ заставить тебя держаться от меня подальше. Давай считать то, что произошло прошлой ночью, прощальным подарком друг другу. И на этом остановимся. Лет через двадцать порадуемся, вспоминая.

– Только если мы будем вместе, – твердо сказал Джон.

– Обещаю тебе, что не будем. Я не вернусь к тебе, Джон Андерсон. И ты хочешь меня в своей жизни ничуть не больше, чем раньше. Тебе просто кажется, что больше, потому что на этот раз ты не можешь меня заполучить.

– Я люблю тебя, Фиона, – в голосе Джона слышались нотки отчаяния.

– Я тоже люблю тебя. Но мы больше не увидимся. Никогда. Если мы ведем себя вот так, встретившись и пообедав вместе, это лишний раз доказывает, что мы не можем быть друзьями. Я знала это с самого начала.

– Тогда давай будем любовниками.

– Мы живем в разных городах.

– Я буду прилетать на выходные.

– Не говори глупостей!

– Глупость – не быть вместе с женщиной, которую ты безумно любишь. Любишь настолько, что даже женился на ней однажды.

– И ненавидишь настолько, что развелся, – снова напомнила ему Фиона. Джон закатил глаза, пережевывая кусок бекона и запивая его ароматным горячим кофе. Фиона всегда варила отличный кофе.

– Я вовсе не ненавидел тебя, – смущенно пробормотал Джон.

– Ненавидел. Настолько, что развелся со мной.

Фиона закончила завтрак и теперь в упор смотрела на Джона.

– Я был настоящим ослом, признаю это. Напыщенным болваном.

Нет, вовсе нет, – вдруг нежно произнесла Фиона. – Ты был лучшим мужчиной на свете, Джон. Именно поэтому я любила тебя. Я просто не хочу делать это вновь. Мы прошли через это. Все кончено. Зачем портить приятные воспоминания? Я почти забыла обо всем плохом, и вот появляешься ты и пытаешься начать все заново. Но я не хочу этого.

– Хорошо. Давай не будем. Давай не будем повторять плохое, что было в наших отношениях. Только хорошее.

– Именно это мы и сделали прошлой ночью. А теперь можешь возвращаться в Нью‑ Йорк к своей подружке из Молодежной лиги и продолжать свою жизнь без меня.

– Но ты только что разрушила мою жизнь без тебя. И теперь ты должна мне кое‑ что, – Джон откинулся на спинку стула и загадочно посмотрел на Фиону. – Ты не можешь переспать со мной вот так и выкинуть вон. А что, если я забеременею?

Они оба расхохотались, затем Фиона вдруг наклонилась к Джону и нежно поцеловала его.

– Ты действительно сумасшедший, – сказала она.

– Заразился от тебя, – сообщил Джон, целуя ее в ответ, а затем посмотрел на часы и улыбнулся. – Знаешь, раз уж ты решила использовать меня, а затем выкинуть и забыть, пусть у нас будет побольше воспоминаний… Ну, того, что надо забыть… Пожалуй, за то время, которое осталось мне до самолета… В общем, если ты перестанешь болтать, у нас есть еще пара часов.

Фиона собралась сказать ему, что это – плохая идея. Но Джон снова поцеловал ее, и она забыла обо всем на свете. Через пять минут они уже были в постели и не вылезали оттуда оставшиеся два часа.

В полдень Джон нехотя выбрался из‑ под одеяла. Ему надо было принять душ, одеться, побриться и еще заехать в «Крийон» за вещами. Вчера вечером он отослал своего шофера, сказав, что вернется в отель на такси. Не хотел заставлять его ждать. Джон договорился встретиться с водителем в лас в отеле, чтобы тот отвез его в аэропорт. Ему хотелось побродить утром по Парижу, но то, чем они занялись вместо этого, понравилось Джону гораздо больше.

– Как мне не хочется уезжать от тебя, – с грустью произнес Джон, надевая в прихожей пиджак. Он понятия не имел, когда увидится с Фионой вновь. И позволит ли она этому случиться. Фиона была упряма. И твердо вознамерилась положить конец их отношениям. Вернее, даже не начинать эти отношения вновь.

– Ты забудешь обо мне еще до того, как твой самолет приземлится в Нью‑ Йорке, – обнадежила его Фиона.

– А ты обо мне – еще быстрее? – с несчастным видом спросил Джон.

Фиона улыбнулась и заключила его в объятия.

– Я никогда не забуду тебя, Джон Андерсон. Я буду любить тебя всегда.

И это было чистой правдой. Когда Джон снова поцеловал ее, Фиона чуть не разрыдалась.

– Фиона… выходи за меня опять… пожалуй ста… Я люблю тебя… клянусь, я никогда больше не брошу тебя. Пожалуйста, помоги мне исправить свою ужасную ошибку. Не наказывай нас обоих за то, что я был таким дураком.

– Ты вовсе не был дураком. Ты был прав. И я не могу этого сделать. Я слишком люблю тебя. И не хочу, чтобы мне снова было больно. Или тебе. Так что лучше нам оставить все как есть.

– Нет, не лучше.

Но у него уже не было времени спорить. Надо было торопиться на самолет. Джон снова поцеловал Фиону, и через несколько секунд она уже смотрела, как он идет по двору, мысленно прощаясь с ним навсегда. После его ухода Фиона снова забралась в кровать и провела там целый день. Когда сгустились сумерки, она все еще лежала под одеялом, думая о Джоне, и по лицу ее катились слезы. Джон позвонил ей из аэропорта, но Фиона не взяла трубку. Он наговаривал на автоответчик признания в любви, услышав которые Фиона зарыдала еще громче.

Глава 15

Когда на следующее утро позвонил Эдриен с подробным отчетом о своем праздничном обеде, Фиона не стала рассказывать ему о том, что произошло. Она слушала Эдриена, делая вид, что ей интересно, хотя на самом деле по‑ прежнему не могла думать ни о ком и ни о чем, кроме Джона. Он звонил ей еще несколько раз, но Фиона не брала трубку. Она также не собиралась перезванивать. Она не хотела больше говорить с Джоном. Все было кончено. Ночь, проведенная вместе, была лишь передышкой перед долгой жизнью, которую им предстояло провести врозь. Лучше бы они этого не делали, потому что теперь им обоим было намного тяжелее. И это лишь укрепляло решимость Фионы больше не видеться с Джоном и даже не разговаривать с ним. Она не любила так сильно ни одного мужчину, и ей не хотелось снова проходить через боль потери и расставания. Только не с Джоном. Она слишком любила его, чтобы пробовать вновь. Фиона знала, что рано или поздно Джон перестанет звонить.

Потребовалась неделя, чтобы Фиона ощутила в себе силы снова вернуться к работе. Она много гуляла, много курила, разговаривала сама с собой. И пыталась работать, но не могла. Это напоминало адаптацию после приема сильнодействующих лекарств. Фиона не просто скучала по Джону, она чувствовала каждой клеточкой своего тела, что не может без него жить. И это лишний раз доказывало, как опасен был для нее этот человек.

Через неделю после той злополучной ночи Фионе позвонил Эндрю Пейдж с радостным известием: второй издатель, которому он сделал предложение, согласился купить права на ее рукопись. Больше того, издательство было готово предложить ей контракт на три книги. Это была первая хорошая новость, с тех пор как она рассталась с Джоном, но, повесив трубку, Фиона осознала, что даже такое замечательное сообщение не подняло ей настроения. Она чувствовала себя почти такой же несчастной, как сразу же после развода. К тому же прошло уже два дня, как Джон перестал ей звонить.

Днем Фиона отправилась за продуктами, хотя это и было достаточно глупо, учитывая, что она практически ничего не ела. Но ей нужны были сигареты и кофе. Когда Фиона пересекала дворик, возвращаясь из магазина, она вдруг услышала сзади себя чьи‑ то осторожные шаги. Обернувшись, она увидела Джона Андерсона. Он посмотрел на Фиону несчастными глазами и, не говоря ни слова, подошел поближе.

– Что ты здесь делаешь? – изумленно спросила Фиона, переводя дыхание.

У нее не было сил спорить с этим человеком. Но она не изменила своего мнения о будущем их отношений. Все было именно так, как она говорила Джону в тот день. И ее состояние в последние несколько недель было ясным тому доказательством. Этот человек был для нее опасен. И Фиона больше не собиралась ложиться с ним в постель. Даже если именно за этим он приехал в Париж.

– Я не могу жить без тебя, – произнес Джон.

Фиона сразу же поверила в то, что так оно и есть на самом деле. Достаточно было одного взгляда на Джона.

– Ты прекрасно жил без меня целых полтора года, – напомнила она, ставя на брусчатку пакеты. Джон тут же подхватил их, но не двигался с места.

– Я люблю тебя. Я не знаю, что еще тебе сказать. Я совершил чудовищную ошибку. Но ты должна меня простить.

– Я давно простила тебя, – Фиона выглядела грустной и несчастной. – Я же говорила тебе…

– Тогда почему бы нам не начать все сначала? Я уверен, что на этот раз все получится.

– Я доверяла тебе. А ты предал меня, – сказала Фиона.

– Я скорее вырву из груди собственное сердце, прежде чем дам этому случиться вновь.

– Но я… я не знаю, смогу ли доверять тебе.

– Не надо. Не надо никаких гарантий. Позволь мне заслужить твое доверие.

Фиона посмотрела на него долгим взглядом, а в ушах ее звучали при этом слова Эдриена о компромиссах и об умении приспосабливаться друг к другу. Что ж, Фиона ведь тоже вела себя далеко не идеально. Но Джон готов был поверить ей вновь. Фиона знала только одно – она любит этого человека.

Не говоря ни слова, Фиона повернулась и пошла к двери. Джон зашел за ней в дом и захлопнул за собой дверь.

Глава 16

В сочельник в Париже шел снег. Направившись из аэропорта прямо к Фионе, Эдриен застал ее возле наряженной елки, под которой лежали завернутые в яркую бумагу подарки. Эдриен тоже привез ей из Нью‑ Йорка много всего интересного. В квартире Фионы царила атмосфера праздника. Но сама она выглядела как никогда серьезной.

На ней было белое бархатное платье, купленное у «Дидье Людо», и коротенький пиджак, отделанный горностаем, в стиле сороковых годов, от «Баленсиаги». Фиона выглядела изумительно‑ изысканно и элегантно. На вечер у них был заказан столик у «Вольтера», но перед этим им предстояло посетить Сен‑ Жермен д'Оксе – небольшую каменную готическую церковь. По дороге в церковь Фиона молчала, и Эдриен не пытался ее разговорить. Он просто молча держал ее за руку, а Фиона смотрела в окно.

В церкви их ждал Джон. Едва увидев Фиону, он счастливо улыбнулся. Было очень трудно все устроить, но Джон не упустил из виду ни одной детали. Все бумаги были в полном порядке. Предыдущий раз они венчались в протестантской церкви. Так что на этот раз ничто не мешало им обвенчаться в католической. Фиона обо всем рассказала Эдриену еще до его приезда, на случай, если бы он решил отменить свой визит. Но Эдриен настоял на том, что хочет быть в такой день с ней рядом. Потом он собирался навестить друзей в Марокко, а Джон и Фиона уезжали в Италию – провести там медовый месяц. Рождество они собирались встретить вместе. А на следующий день разъехаться в разные стороны.

Фионе очень хотелось, чтобы Эдриен был ее свидетелем. Все, что она делала, по‑ прежнему казалось ей безумием. Оставалось только надеяться, что она снова найдет в себе силы доверять Джону. В конце концов, разве любить не означает прощать?

Священник провел церемонию на французском языке, но попросил Джона и Фиону произнести свои клятвы на английском, чтобы они понимали смысл сказанных слов. И когда Джон взял ее руку в свою и осторожно надел на палец кольцо, Фиона ощутила себя его женой. В глазах Джона стояли слезы. Слезы текли по ее щекам, когда она давала ему клятву верности. А когда священник объявил их мужем и женой, Джон несколько секунд молча стоял, прижав Фиону к себе, прежде чем поцеловать ее в губы.

Потом он улыбнулся ей. Фиона на всю жизнь запомнила выражение его счастливых глаз.

Они вышли из освещенной свечами церкви на засыпанную снегом улицу, а через секунду уже, смеясь, бежали к машине, потому что Эдриен решил осыпать их снегом вместо риса.

Они отпраздновали свое бракосочетание в «Вольтере», а в десять часов вернулись домой.

Эдриен отправился к себе в «Ритц». Перед тем как он уехал, они с Джоном долго шептались о чем‑ то в прихожей.

В полночь они уже лежали в кровати и разговаривали. Им надо было многое обсудить. В ближайшие два месяца Джон собирался прилетать к Фионе на выходные, зато потом… Джону удалось убедить своих хозяев открыть в Париже филиал агентства, и он собирался руководить им лично. Им надо было подобрать себе дом, Джон собирался продать нью‑ йоркскую квартиру. Фиона все еще пыталась уговорить хозяев дома, где находилась ее квартира, продать ей весь дом целиком. Но те пока медлили.

Перед отъездом в Париж Джон серьезно поговорил со своими дочерьми. Он дал понять, что не собирается больше терпеть их возмутительное поведение. Они не обязаны любить Фиону – Джон не может их заставить. Но они должны вести себя с ней вежливо и уважительно. Или им будет хуже. Единственное, о чем жалел Джон, это о том, что не поставил своих дочерей на место два года назад.

Вдруг в дверь позвонили.

– Кто бы это мог быть? – встревоженно спросила Фиона.

– Наверняка Санта‑ Клаус, – улыбнулся в ответ Джон.

С довольным видом он направился к двери. На пороге стоял посыльный из отеля «Ритц», он вручил Джону большой сверток. Эдриен держал это до поры до времени у себя в номере, а затем, как они и договаривались, отправил Джону с посыльным.

– Что это? – Фиона подозрительно смотрела на входящего в спальню Джона.

– Я был прав. Это Санта. Просил передать тебе привет, поздравить с праздником и все такое… – говоря это, Джон опустил на руки Фионы мягкий сверток.

Она развернула голубой плед и увидела маленькую черную мордочку, глядящую на нее доверчивыми глазами. Существо напоминало нечто среднее между кроликом и летучей мышью. Фиона вопросительно посмотрела на Джона, затем снова на непонятное существо.

Перед ней был французский бульдог восьми недель от роду.

– О боже, неужели ты… – слезы уже подступали к глазам Фионы.

Положив щенка рядом с собой на одеяло, Фиона обнаружила, что ей подарили маленькую девочку.

– Не могу поверить, что ты сделал это…

– Она нравится тебе? – спросил Джон, присаживаясь на кровать.

Конечно, это был не сэр Уинстон, а лишь его дальняя французская родственница. Джон знал, как не хватает Фионе старого ворчуна.

– Она – чудо! Я обожаю ее, – Фиона была похожа на маленькую девочку, получившую долгожданный подарок на Рождество.

Она приготовила Джону в подарок картину одного из его любимых художников. Но разве могло это полотно сравниться с живым маленьким счастьем, которое преподнес ей Джон? Не выпуская щенка из рук, Фиона наклонилась и поцеловала своего мужа. Глядя на него в эту минуту, она была уверена, что на этот раз все будет хорошо. То, что было хорошего в прошлый раз, станет лучше, и появится много‑ много нового, что свяжет их в будущем еще крепче. Все будет совершенно иначе, еще чудеснее, чем прежде. Она снова доверяла Джону – и это было настоящим чудом. И она всегда, всегда любила этого человека. Только его одного!

– Спасибо, что дала мне второй шанс! – прошептал Джон, а щенок вдруг облизал крохотным розовым язычком лицо Фионы и принялся сосать ее палец.

Джон с умилением посмотрел на жену. Данные ими клятвы значили теперь для обоих куда больше. Они означали, что их навеки связала любовь, преодолевшая все преграды на своем пути.