Часть вторая 5 страница

На него смотрел Ночной Бродяга. Его покрытое ссадинами лицо было бледным и усталым, зрачки расширились от боли и изнеможения… и может быть, от чего-то еще.

— Надо смываться, парень, — пробормотал он, с трудом выговаривая слова. — Пошли.

— Кто это был?

Бродяга не отвечал, было похоже, что он раздумывает над вопросом. «А может, он уже снова отключается? » — с ужасом подумал Коршун.

…Они сидели возле заброшенного магазина, в нескольких кварталах от парка, и добрались они сюда с огромным трудом — не из-за того, что за ними гнались, просто Ночной Бродяга уже почти не мог идти. Вся его одежда с левой стороны была в крови, до самых ног. Повязка на правой руке вся пропиталась кровью, и рука висела как плеть.

Коршун поторапливал его, поддерживал, когда Бродяга терял равновесие. И еще он пытался заставить раннера говорить. Он где-то вычитал, что один из способов справиться с шоком — не давать пострадавшему провалиться в темноту. Заставляй его разговаривать, и ты заставишь его жить.

Может быть, это помогало, а может, и нет. Ночной Бродяга отвечал на вопросы почти безжизненным голосом. Иногда он называл Коршуна другими именами — Марси, Танцующий Кот, Лезвие Ножа… Надо было идти дальше, но Ночной Бродяга, похоже, не мог сделать ни шагу без отдыха. Раннер потерял много крови и продолжал терять. Коршун подумал, что любой другой уже давно бы умер. Он должен был что-то делать, но не знал, что именно.

— Кто это был? — Коршун почти кричал, стараясь пробиться через туман, заволакивающий мозг раннера. — Твои дружки?

Ночной Бродяга открыл глаза, словно пытался понять, кто перед ним. Потом с видимым усилием ему удалось поймать ускользающую мысль.

— Нет, не они, — медленно ответил он. Голос был все еще слабым и безжизненным, но, похоже, мозг уже заработал. — Они схватили Танцующего Кота, использовали его, чтобы заманить меня. Кот дал мне знак, спас мне жизнь. Заплатил за это своей.

Коршун кивнул. Это ему было понятно. Но…

— Тогда кто? — настаивал он. — Кто это был?

— Корпорация, должно быть.

— Корпорация, против которой вы сделали вылазку?

— Возможно, она.

— Какая именно корпорация?

Раннер внимательно глянул на него. Его глаза были еще затуманены болью и шоком, но в них уже явно светилась мысль.

— Э, нет, — спокойно сказал он. — Что это за почемучки? Ни к чему тебе это знать.

Коршун фыркнул:

— Ты просто дерьмо! Я тебе помог, и ты должен…

Бродяга перебил его:

— Именно поэтому я тебе и не говорю. Ты узнаешь — и тебя пришлепнут, как Кота и Марси. Я помню, что обязан тебе жизнью. И не хочу в качестве благодарности втягивать тебя в неприятности. Дошло?

Коршун минуту помолчал.

— Дошло, — ответил он наконец. — Но все-таки расскажи мне о вылазке. Что случилось? Что все это значит, черт побери?! Кот дал себя пристрелить, спасая тебя. Выходит, это важно. — Он наклонился вперед. — Что важно?

— Тебе ни к чему это знать, — ответил Бродяга. — Кончаем дискуссию.

— Ублюдок! — взорвался Коршун. — Прекрасно, можешь не говорить об этой чертовой корпорации. Я пойму. Можешь не называть имена, но расскажи об остальном. Ты должен мне рассказать, Бродяга. Ты просто обязан.

Не перегнул ли он палку?..

Ночной Бродяга размышлял над его словами. Наконец раннер устало кивнул.

— Что ж, может, ты и прав… — Бродяга вздохнул, закашлялся, и лицо его исказилось от боли. — Наверное, я должен это сделать.

Он откинул голову, оперся о стену и снова закрыл глаза. Коршун со страхом подумал, что тот снова готов отключиться.

Но раннер заговорил. Тихо, так что Коршуну пришлось ближе придвинуться к нему.

— Ты когда-нибудь слышал о конвенции «Цюрих-Орбитал»?

Коршун на несколько секунд задумался. Конечно, он слышал о «Цюрих-Орбитал». Кто о ней не слышал?

Этой корпорации принадлежали самые старые и наиболее известные ОЗС — околоземные станции, вращающиеся вокруг Земли на высоте нескольких сотен километров, над верхними слоями атмосферы. «Цюрих-Орбитал» учредила Корпоративный суд, который ведает отношениями между поделившими мир мегакорпорациями. «Объединенный цюрихский банк» — это финансовый центр мира мегакорпораций. Но конвенция «Цюрих-Орбитал»?

— Я ничего не слышал об этом, — признался Коршун.

— Не удивительно. Об этом знают немногие. — Ночной Бродяга сделал несколько глубоких вдохов — он потерял много крови, и ему не хватало кислорода. — Сейчас расскажу. Еще в прошлом веке… В восьмидесятых — девяностых, а может, семидесятых годах — я не силен в древней истории — начали использовать для связи стекловолокно. До этого пользовались радио или медным проводом. Варварский метод, — добавил он, — и рискованный. По радио любой может перехватить твое сообщение и узнать всю твою подноготную. А с проводов можно считывать данные по изменению электромагнитной индукции. Следишь за моей мыслью?

Пока Коршуну почти все было понятно. Кое-кто из его друзей в «первой нации» соображал в электронике и научил Коршуна основам физики.

— Электричество, идущее по проводам, производит электромагнитное поле, правильно? — рискнул он вставить слово.

Ночной Бродяга открыл глаза и с удивлением взглянул на него.

— Да, верно, — сказал он.

— Поэтому когда появилась волоконная оптика, все подпрыгнули до потолка. Свет, идущий по волокну, не похож на электроны в проволоке. Он не дает магнитного поля. Его нельзя перехватить, нельзя отвести или изменить. Полная безопасность. Все примерно так и считали. Но потом ученые кое-что придумали. Они работали на одну из тогдашних больших корпораций — «ЗМ», или «4F», или как они там назывались. Ученые сообразили, что есть способ проникнуть в волоконно-оптические коммуникации. Ты можешь считывать с них информацию на расстоянии, ты можешь даже вставить пару битов туда и сюда, изменить информацию, которая передается по оптическому волокну. — Он хмыкнул. — Конечно, это было непросто. Насколько мне известно, ученые использовали два суперкомпьютера «Крей», большие электронные мозги, самые большие, какие были в то время, да еще трейлер со всяким высокотехнологичным барахлом, да еще целую команду из этих фирм, чтобы запустить систему. Я не знаю, как все это действовало, я не инженер. Но разрази меня гром, если это не заработало!

— Нет, — покачал головой Коршун. — Этого не может быть! Нельзя считывать данные с волоконно-оптических проводников. Невозможно. Все это знают.

— Все так думают. Все хотят верить в это. Но те парни из «4F» — они это сделали.

— Так в чем же дело? — спросил Коршун. — Если это правда, то как могут все корпорации спокойно пользоваться волоконной оптикой?

— Катастрофа двадцать девятого года, вот что случилось, — ответил Бродяга. — Один компьютерный вирус вырвался на волю и проник в глобальную компьютерную сеть. Он разрушил множество систем, стер массу данных, практически сокрушил всю мировую экономику. Помнишь?

Коршун снова кивнул. Кто же не слышал ужасных историй о крахе!

— Этот вирус был занятно устроен, — продолжал Ночной Бродяга, — сильнее всего он поражал зашифрованные данные, которые охранялись с особой тщательностью. Он вторгался в системы безопасности, а потом портил файлы, которые должны были защищаться этими системами. Именно поэтому катастрофа была такой жуткой. Большая часть безвозвратно потерянных данных, которые никто не смог восстановить из пораженных файлов, содержали самые важные, самые секретные сведения. Пропали все самые большие секреты корпораций, все по-настоящему новейшие достижения высокой технологии научно-исследовательских фирм! — Он горько рассмеялся. — Вот почему с тех пор мир не сильно продвинулся в техническом прогрессе.

Его слова потрясли Коршуна. «Ты что, думаешь, у нас было бы еще больше этой чертовой техники? » — хотел он спросить, но промолчал.

Если Ночной Бродяга и заметил его удивление, то не обратил внимания.

— Никто из корпораций не говорил о потерянных данных, — продолжал он. — Конечно, они помалкивали. Они хотели, чтобы никто не имел представления о них, чтобы никто не подставил им ножку, пока они старались повторить все последние исследовательские работы. — Он улыбнулся. — Вопрос на сообразительность. Что было среди безвозвратно потерянных данных?

— Ну конечно же — волоконно-оптическая проблема! — тут же ответил Коршун.

— Прямо в точку. Те парни, которые нашли ее решение, вложили в это дело много труда. Они работали целых полсотни лет, до самого краха. Другие корпорации тоже. Они доработали эту систему, и уже не нужны были два суперкомпьютера и тонны другого барахла. Я слыхал, что систему мог обслуживать всего один техник, и помешалась она в одном фургоне. И вдруг — бах!

Вирус превращает все это в труху. Может быть, те парни, которые вели исследовательские работы, были убиты во время беспорядков, а может, корпорации «списали» их. В любом случае, они никому не успели рассказать о своих работах. Так продолжалось до тридцатых годов, — продолжал Ночной Бродяга. — Вирус, вызвавший крах, ушел, и корпорации перестроили глобальную сеть в то, что мы сейчас называем Матрицей. Кое-кто из них пронюхал о том, до чего дошли в «4F», и начались попытки воссоздать утерянную технологию, постараться снова влезть в волоконно-оптические линии связи. Можешь себе представить, сколько шума наделала эта идея на самом верху! Корпорации собрались в Корпоративном суде в «Цюрих-Орбитал» и потребовали, чтобы этому был положен конец. И суд это сделал.

— Конвенция «Цюрих-Орбитал»? — спросил Коршун.

— Она, — подтвердил Ночной Бродяга. — Ее подписали все большие корпорации. Они договорились, что никто из них не будет даже пытаться восстановить технологию. А если какая-то другая корпорация, например, одна из мелких рыбешек, попытается сделать это, то подписавшие конвенцию должны будут стереть ее в порошок. — Раннер усмехнулся. — Ты, конечно, понимаешь, что не успели высохнуть чернила на договоре конвенции, как все они бросились в свои лаборатории, стараясь опередить других в восстановлении технологии. Но в одном конвенция была полезна. В том, что никто не может вложить слишком много ресурсов в исследования, чтобы об этом не проведали другие. И тогда за эти шутки придется дьявольски хорошо заплатить. Никакая корпорация — даже гиганты — не хотят связываться с Корпоративным судом. По крайней мере, до тех пор, пока не запасутся большой дубиной, чтобы угрожать «Объединенному цюрихскому банку».

Коршун замолчал и задумался. Во всем этом было что-то… Но затем ему в голову пришла другая идея.

— Эй, а как насчет магии? — спросил он. — Почему бы не попробовать считывать данные с волоконно-оптических линий с помощью магии? Может быть, потерянная технология и не понадобится?

Ночной Бродяга усмехнулся.

— Я ждал, когда ты об этом спросишь. — Он покачал головой. — Магия здесь не работает: она плохо сочетается с технологией. Если шаман или маг старается узнать что-то астральным путем, то он может получить эмоциональное содержание сообщения. А каково эмоциональное содержание типичной передачи данных?

— Нулевое, — тут же ответил Коршун.

— Верно, — согласился раннер. — Мало пользы, правда?

Коршун кивнул, все еще в некоторой растерянности. Ему была понятна история Ночного Бродяги, во всяком случае, большая ее часть, но одного он пока не мог уразуметь.

— И какое отношение имеет все это к твоей вылазке? — спросил он.

— Еще не понял? Парни, которые наняли мою команду, обнаружили, что одна из местных мегакорпораций близка к повторению технологии «4F». Мы должны были ворваться в их исследовательский городок, раздобыть технические файлы, уничтожить лабораторию и все записи и принести данные нашим «Джонсонам».

— Чтобы они сами могли ими воспользоваться?

— Нет! — Ночной Бродяга решительно мотнул головой. — Ни в коем случае. Это… — Он запнулся, а потом сухо рассмеялся. — Словом, этого никто не должен знать, понимаешь? Любая корпорация, у которой окажется эта технология, сможет дестабилизировать все. Дьявол, она сможет устроить такой хаос, по сравнению с которым Великий крах покажется легкой вечеринкой. Нет, мои «Джонсоны» намерены уничтожить данные, но сохранить достаточно доказательств на тот случай, когда они вытянут корпорацию, проводившую исследования, на Корпоративный суд. И им остается только сидеть и ждать своего часа. Размеры и мощь корпорации не имеют значения: ей все равно не выжить, когда все остальные мегакорпорации этого проклятого мира придут к ней с длинными ножами.

В том, что рассказал Ночной Бродяга, был смысл. Но Коршун немного знал о том, как работают «Джонсоны». Ведь «Джонсоны» были частью корпорации? И какая корпорация будет тратить хорошие деньги, нанимая раннеров, чтобы уничтожить данные, которые стоят триллионы нуен?

Но ведь Ночной Бродяга им поверил? Ему понравилась мысль, что его «Джонсоны» действительно способны сделать что-то на благо всего мира, а не только своего банковского счета.

«Однако, черт меня побери, почему бы и нет? В этом мире случаются странные вещи. И Ночной Бродяга гораздо опытнее в этих делах. Он знает эту кухню. Быть может, он и прав», — подумал Коршун.

— Так что же произошло? — спросил он. — Вы получили данные?

— Не знаю. Я уже говорил тебе, что занимался силовым прикрытием. Мы отправили в Матрицу декера, но он не вернулся. Во всяком случае, до того, как на нас напала другая команда раннеров. — Он пожал плечами. — Нас раскидали. Я не знаю, раздобыл раннер данные или нет. Именно поэтому мне нужно встретиться с остальными.

— Если они еще живы. — Эти слова вырвались у Коршуна прежде, чем он сообразил, что надо было промолчать.

Ночной Бродяга кивнул головой:

— Если они еще живы. Но я должен убедиться сам. Это слишком важное дело, чтобы его можно было бросить на полдороге.

Коршун вздохнул и подумал: «Я знал, что он так скажет».

— И что ты сделаешь? — произнес он вслух.

— Другая встреча, в другом месте. — Ночной Бродяга оценивающе взглянул на него. — Ты поможешь мне туда добраться?

Коршун даже не спросил, когда должна состояться новая встреча.

— Я могу дотащить туда твое тело, — сухо ответил он. — Тебе придется все отложить до тех пор, пока мы не сделаем кое-что прямо сейчас— Он старался говорить как можно тверже, потому что сообразил наконец, что им нужно делать. — Я помогу тебе добраться до уличного доктора.

Ночной Бродяга начал было возражать, но не слишком настойчиво.

ГЛАВА 7

13 ноября 2053 года, 11. 00

Слай подумала, что этот участок Бродвея[11] постепенно превращался в трущобу. Все больше хиппи валялось на мостовой или просто сидело на корточках под непрекращающимся дождем, безразличные ко всему, кроме своих бессмысленных наркотических фантазий. Все больше бездомных, ютящихся всюду, где только можно найти место. Все больше троллей, щеголяющих в одеждах цветов своих банд. «Если здесь такое творится днем, — подумала она, — то что же тогда здесь делается ночью? »

Изменения, произошедшие в районе, отразились и на зданиях. Большинство окон в магазинах были защищены решетками, а остальные забиты. В одном заведении — небольшой лачуге старьевщика — на витрине висело довольно трогательное объявление: «Пожалуйста, не разбивайте опять мое стекло! » Окно было, конечно же, разбито. Все вокруг было разрисовано с помощью аэрозольных красок лозунгами или символами. Довольно талантливый художник расписал несколько стен абстрактными, почти в стиле кубистов, картинами и поставил автограф: «Пабло Фиаско».

«Общественный колледж Сиэтла», который находился неподалеку от того места, куда направлялась Слай, походил на театр военных действий. Во всем здании не сохранилось ни одного целого окна. Неоновая вывеска на углу, рекламировавшая колледж, превратилась в перекрученные и сожженные обломки. Граната? Слай задумалась, глядя на опаленные то тут, то там стены. Служба безопасности была рядом — частные охранники из «Харл корп инк». Но их было немного, может, с полдюжины. Видно было, что служба им в тягость — охранники нервно переминались с ноги на ногу, пристально вглядываясь в каждого, кто подходил ближе, чем на двадцать метров.

Эта перемена расстроила Слай. Из истории Сиэтла она знала, что в конце прошлого столетия на Бродвее не рекомендовалось оставаться после наступления темноты. Здесь собирались вконец опустившиеся наркоманы, но опасней всего были банды подростков, готовых на все, лишь бы достать деньги и купить какую-нибудь отраву, туманящую головы. Потом, где-то около 2010 года, улица начала приобретать респектабельный вид. Всего в нескольких кварталах отсюда находился район Пилл-Хилл, где были построены многие лучшие больницы Сиэтла. Инфраструктура, необходимая для их обслуживания — лаборатории, рестораны, благоустроенное жилье, склады и тому подобное — все появилось на Бродвее, вытесняя бродяг, панков и уличных гопников.

Слай точно не знала, какие экономические изменения вызвали в районе обратные процессы, — а на самом деле и не хотела знать; вряд ли бы это ее обрадовало. Но изменения были очевидны. Участок Бродвея между Пайк-стрит и Денни-уэй постепенно сползал все ниже по социальной лестнице. Это началось давно, но Слай не могла сдержать удивления и легкой тревоги, увидев, как захирел район всего за несколько месяцев.

«Ладно, довольно уроков социологии», — сказала она себе, подруливая на мотоцикле к месту назначения. Это было старое здание, построенное, может быть, лет сто назад. Странный, архаичный дом был как белая ворона среди зданий из пластика, стали и композитов. Он был построен из красных и белых каменных блоков — из настоящего камня — и имел небольшие башенки — а может быть, бастионы — по углам и центральный шпиль. Над парадным входом красовалось первоначальное название здания: «Первая Христианская Церковь», — но Слай знала, что здесь не молятся по крайней мере два десятка лет. Сейчас это был дом ее друга Агарвала.

Она заглушила двигатель и сошла с мотоцикла. Слай давно была знакома с Агарвалом. У него была чудовищная репутация, и он был одним из немногих теневых декеров, которые поймали удачу на крючок и сумели выйти из игры, не растеряв большей части неправедно нажитого капитала. Это было видно по дому, в котором обосновался Агарвал. Даже учитывая падение цен на недвижимость в этой части города, церковь, должно быть, обошлась Агарвалу в несколько миллионов нуен, и это не считая серьезных переделок, сделанных после того, как он сюда перебрался.

Большинству раннеров не удавалось выйти из игры живыми. А те, кому посчастливилось, либо не имели большого авторитета, либо забирали то, что они смогли наскрести, и исчезали из виду, чтобы избежать нежелательного внимания корпораций, против которых вели дела. Агарвал был исключением, жил счастливо и, по-видимому, в безопасности в нескольких километрах от корпораций, у которых позаимствовал миллионы. Слай удивлялась, как ему это удалось. Поговаривали, что он создал что-то вроде непробиваемой системы «страхования жизни» — насобирал компромата на все корпорации, которые хотели бы его подмять, и все это было снабжено «выключателем мертвеца». Если Агарвала когда-либо прихлопнут или если он не будет ежедневно общаться со своими компьютерными «сторожами», то весь этот компромат выльется прямо в Матрицу, на всеобщее обозрение. Естественно, никто из корпораций не хотел рисковать разоблачением только из-за того, чтобы свести старые счеты с Агарвалом. До сей поры стареющий декер мог жить и ничего особенно не бояться.

Относительно, конечно. Было много желающих навестить Агарвала и кроме корпораций. К тому же на первый взгляд дом выглядел совершенно не защищенным от воров.

Но это внешнее впечатление было обманчивым. Дом был настолько безопасен, насколько это возможно для высокотехнологичных систем зашиты, на которые истрачено два миллиона нуен. Опять же, судя по слухам, за последние несколько лет не менее четырех крупных банд пытались справиться с домом Агарвала. Никому это не удалось, и никто не выжил, и никто не рассказал об этом. Никто. Не осталось ни трупов, ни намеков на то, что случилось, — ничего. Бандиты просто исчезли. (Когда Слай однажды спросила Агарвала об этом, он пожал плечами и улыбнулся. А когда она познакомилась с ним поближе, то решила, что и в самом деле ей лучше этого не знать. )

Слай встретилась с Агарвалом пять лет назад, когда пострадала в Матрице. Она пыталась снова по частям собрать свой разум, и ее приятель, по имени Ког, искренне захотел ей помочь, свести с кем-то, кто разобрался бы в ее травме. Этим кем-то и был Агарвал.

Ког был прав, полагая, что разговор с Агарвалом должен помочь. Именно Агарвал убедил Слай в том, что жизнь не кончается после встречи со льдом, и именно он помог ей пройти через кошмары и ужасные приступы синдрома бегства. Конечно, он понимал, что ей пришлось перенести. Он и сам когда-то пережил такое. Даже восемь лет спустя у него все еще время от времени бывали приступы, но он научился управлять ими и свел к минимуму их влияние на свою жизнь. Это давало Слай надежду на то, что и она сможет полностью восстановить силы. Что, конечно же, и случилось. У нее это получилось даже лучше, чем у Агарвала, ее молодой мозг восстанавливался быстрее. Ее последний приступ — несильный, вырезавший из жизни не более двух минут — случился года два назад.

Она поднялась по каменным ступеням к парадной двери и нажала кнопку звонка. Слай знала, что ее моментально начали исследовать различные хитроумные датчики. Она улыбнулась в ту сторону, где, как ей казалось, была скрыта видеокамера, и распахнула кожаную куртку, показывая, что не вооружена.

Послышалось характерное жужжание, и дверь распахнулась. Слай шагнула в коридор.

Агарвал изменил планировку здания, не оставив практически ничего от первоначального вида. Новое убранство составляло яркий контраст со старинным фасадом и было образцом последних достижений современного искусства декора. С потолка лился ровный рассеянный свет, дорогой линолеум на полу с виду походил на мрамор с золотыми прожилками, но пружинил под ногами, как плюшевый ковер. Современная мебель. Повсюду светлые, голубоватые или переливчато-жемчужные цвета. Слай показалось, что она попала в компьютерную картинку из рекламного ролика по дизайну интерьера. Она прошла по коридору и открыла еще одну дверь.

Хозяин дома ждал ее в библиотеке — комнате с высоким потолком и стенами, заставленными высокими книжными шкафами. (Настоящие книги. Слай знала Агарвала долгие годы, но снова невольно удивилась богатству своего друга. )

— Шерон! — тепло приветствовал он ее. Агарвал говорил с аристократическим оксфордским акцентом. — Рад снова видеть тебя, очень рад. Пойдем, я покажу тебе кое-что.

Улыбаясь, она вышла из библиотеки вслед за ним.

Агарвалу сорок стукнуло лет семь-восемь назад, не меньше. Примерно одного роста со Слай, он был строен, с узкими плечами и бедрами. Продолговатое, утонченное, с выделяющимся орлиным носом лицо. Кожа, цвета кофе с молоком, грубая, с крупными порами. Редеющие волосы Агарвал зачесывал ото лба прямо назад. Он всегда носил очки с проволочной оправой — странная привычка в эпоху контактных линз и микрохирургии роговицы. Из-за стекол, наверное, взгляд казался мягким и незащищенным. На Агарвале всегда был надет костюм-двойка — неизменно новый, всегда безупречно сшитый, но несколько старомодный — и галстук. «Неужели он даже спит в нем? » — подумала Слай.

Агарвал провел ее в свою мастерскую — огромную комнату, занимающую весь нижний этаж, — и включил свет.

Всю комнату занимали автомобили. Слай насчитала их почти дюжину. Половина была разобрана и ремонтировалась; остальные выглядели как новенькие, будто только что сошли с конвейера. Это было поразительно уже само по себе, потому что каждому автомобилю — не меньше полувека. Взгляд Слай блуждал по рядам машин. Большинство из них она уже видела, но такое количество антикварных машин — некоторые были настоящей редкостью — завораживало. Вот это — «роллс-ройс», модель 2005 года. А вон там — «акура демон», самая быстрая серийная машина, выпущенная в 2000 году. Как всегда, Слай попробовала прикинуть стоимость коллекции, но оставила это занятие, когда цена перевалила за десять миллионов, — а ведь она подсчитала далеко не все.

Агарвал прикоснулся к ее руке и повел Слай в дальний конец мастерской.

— А это, — сказал он, — мое последнее приобретение.

Слай взглянула на машину. Черная, гладкая, с низкой посадкой, очертаниями она напоминала акулу. Длинный, покатый капот странно выпячивался, под ним прятался мощный мотор. Слай уже видела что-то подобное — может быть, в какой-то исторической драме или по тридео.

— Это «корвет»? — попыталась угадать она.

Улыбнись Агарвал чуть шире, он проглотил бы собственные уши.

— Да, «корвет», Шерон. Но особенный, модифицированный. Это «коллоуэй твин турбо». — Он погладил гладкий черный капот. — Замечательная машина, сделана в 1991 году, если ты сможешь в это поверить — шестьдесят два года назад. Восемь цилиндров, мощность — четыреста три лошадиные силы при четырех тысячах пятистах оборотах в минуту, и момент пятьсот семьдесят пять фунтов на фут при оборотах три тысячи. — Он говорил с любовью и ласково, будто не сухую информацию приводил, а читал сонет. Слай знала, сколько удовольствия доставляли ему эти цифры. — За четыре и восемь десятых секунды развивает скорость от нуля до ста километров в час, линейное ускорение — ноль целых и девяносто четыре сотых g, предельная скорость, — он пожал плечами, — точно не помню, но что-то около трехсот километров в час. Замечательная машина! Чистое удовольствие восстанавливать.

Слай кивнула. О старых машинах, технике внутреннего сгорания и конструировании автомобилей Агарвал знал больше, чем кто бы то ни было в Сиэтле, а может, и во всей стране. Он мог при желании разобрать машину по винтикам и затем собрать ее лучше, чем она была. Слай взглянула на своего давнего друга. Как обычно, внешность Агарвала находилась в странном противоречии с его интересами. «Снимает ли он свой костюм, когда копается в машинах? » — подумала Слай и улыбнулась.

— Какое чудо! — сказала она. — Как машина на ходу?

Агарвал мягко улыбнулся. Они оба знали, что он никогда не сидел за рулем ни одной из своих машин. Для него было интересно взять раздолбанное ржавое корыто и восстановить его в изначальном великолепии, а потом просто наслаждаться созданной им красотой.

Так что водить машины после того, как он возился с ними, не представляло для него никакого интереса.

Позволив Слай еще минуты две молча насладиться созерцанием его механических «бэби», Агарвал провел ее в кабинет. Это была маленькая, уютная комната на верхнем этаже, окна выходили на запад, на небоскребы в центре города. Усадив ее в удобное кресло, он поставил чашку чая на маленький столик, а сам устроился за письменным столом, на стуле с высокой спинкой, и вытянул перед собой переплетенные пальцы.

— Насколько я понимаю, Шерон, в последнее время твоя жизнь была… интересной, — заметил он.

Слай кивнула. Интересной — это еще мягко сказано. Она мысленно перебрала в памяти последние двадцать четыре часа. Посещение Терезы Смеланд. Убийство ее «Джонсона». Тяжелая встреча с Модалом. Пересылка копии зашифрованного файла Луиса Агарвалу по телефонной линии. И потом многочисленные телефонные звонки — все из разных телефонов-автоматов, все разным знакомым — чтобы «подставить» черного эльфа «Яматецу».

«Сработает ли это? — на мгновение задумалась Слай. — Наверное, должно. Коварство Модала и его понимание корпоративной психологии и человеческой природы, казалось, ничуть не изменились. Со временем они могли лишь развиться. Масса слухов, свидетельств, лжи и безумных предположений, которые он состряпал, определенно рисовали картину человека, который продал своих хозяев по корпорации ради бывшей любовницы». Если она все предусмотрела, все случайности, то имя Модала должны были склонять в «Яматецу» на все лады, и корпорация, вероятно, уже выслала солдат на его поиски. Все это преследовало одну цель — чтобы Модалу стало невыгодно убить Слай или сдать ее корпорации. Конечно, потом, со временем, он мог бы купить себе возвращение в «Яматецу» ценой ее головы, но такой ход был бы очень рискованным. Люди из «Яматецу», на которых он вышел бы, скорее устроят засаду, чем открытую встречу.

«Да, — решила Слай, — я могу доверять Модалу… в данный момент». Ей было нелегко оставлять его сегодня утром одного, но брать Модала с собой на встречу с Агарвалом было никак нельзя.

Бывший декер молча смотрел на нее: пусть решит, что говорить ему, а что нет. По его лицу блуждала мягкая улыбка.

— Это были интересные двадцать четыре часа, — наконец произнесла Слай. — Ты работал с файлом, который я тебе послала?

— После твоего звонка я уже не занимался ничем другим, Шерон, — ответил он.

Слай почувствовала угрызения совести. Время, которое он тратил, помогая ей, отнималось от его любимых машин, но дело было слишком важным.

— Что-нибудь выяснил?

Агарвал кивнул.

— Прежде всего ясно, что среди корпораций происходит что-то чрезвычайно важное, очень необычное, — я бы сказал, неслыханное. Например, активность на фондовой бирже была по меньшей мере… удивительной. Последние два дня шло перераспределение корпоративных интересов. Мегакорпорации пытались захватить более мелкие, которые до сих пор считались вне сферы их влияния. Ты понимаешь, что это значит?

Подумав мгновение, Слай призналась:

— Не совсем. Экономика — не мой конек.

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒