Ольга Сакредова. Тариф на любовь. Ольга Сакредова. Тариф на любовь

Ольга Сакредова

Тариф на любовь

Ольга Сакредова

Тариф на любовь

Глава 1

Сущий бедлам! Но какое счастье!

Ася пребывала в таком настроении всю неделю, с тех пор как получила ключи и переехала в новенькую однокомнатную квартиру. Десять лет она прожила в общежитии и, несмотря на далеко не утешительные истории о махинациях в квартирном вопросе, оптимистично ждала день, когда у нее появится отдельная, собственная жилплощадь. Под ее кроватью в общежитии уже два года лежала разобранная «стенка», ожидая своего места в новой комнате, на счету потихоньку скапливались деньги для обустройства квартиры, а Ася частенько заглядывала в мебельные магазины, присматривалась, просчитывала обстановку своего будущего жилья,

И вот настал долгожданный момент, и Ася может назвать себя хозяйкой однокомнатной квартиры. Далеко в сознании все же сквозила мысль, что решение ее жилищной проблемы несколько запоздало. В двадцать восемь лет для незамужней женщины собственное жилье представлялось чем‑ то вроде мирского монастыря и угрожало одиночеством. Но Ася гнала от себя такие мысли. У нее есть хорошая работа, подруги, девочки в общежитии не забудут ее. И еще есть Юлик. Юлиан…

Он не говорил об этом открыто, но Ася видела, что его мучает ее жилищная неустроенность. Сам он жил с родителями в трехкомнатной квартире, Асю к себе не приглашал, и она не хотела казаться навязчивой. Из разговоров с Юлианом Ася поняла, что его мать ждала обеспеченную невестку, что и было причиной неясных намеков Юлиана. Иногда ей казалось, что он вот‑ вот сделает ей предложение, но он умолкал на полуслове, пугаясь собственного красноречия. Ася не винила Юлика, понимая, что ей нечего принести мужу в приданое, лишь изредка тосковала о чувстве, далеком от меркантильности и суетной практичности. И предавалась романтизму в редкие вечера, когда Юлику удавалось «одолжить» у друзей квартиру, чтобы привести туда Асю. Как ни странно, она не смущалась чужих очагов, да им с Юлианом и требовался разве что диван или кровать, иногда хватало подушки на полу. Юлиан был хорошим, добрым, заботливым человеком, и Ася надеялась, что, получив квартиру, они станут отличной семьей.

Теперь уже скоро. Юлиан провел последние две недели в командировке и сегодня позвонил Асе, сообщил о своем приезде и назначил встречу. Главную новость она оставила на потом, сказав по телефону только об отпуске да переменив место встречи, потому что оно теперь находилось почти в другом конце города.

Ася взглянула на часы: пять. Через полчаса она заканчивает работу, а впереди свидание с Юликом и целый месяц отпуска. Она успеет после работы забежать домой, переодеться и предстать перед любимым полновластной хозяйкой квартиры.

Бросив в коридоре сумочку, Ася прошла в комнату.

– Какой бедлам! – в который раз воскликнула она, глядя на многочисленные доски будущей «стенки», книги, стопками уложенные в углу, новенькие стулья вокруг нового полированного стола, на спинках которых висела повседневная одежда в ожидании своего места в шкафу, несколько чемоданов с вещами, коробки, узлы со всякой мелочью, приобретенной за годы работы или подаренной друзьями. Все ждало своего места, и все проблемы упирались в несобранную «стенку». Только тахта с велюровой обивкой шоколадного цвета гордо стояла особняком у стены, являясь образцом чистоты и уюта.

Ася радостно покружилась по комнате и плюхнулась на тахту, примиряя ее с беспорядочным нагромождением комнаты. Сузив глаза, она хитро посмотрела на детали основной мебели. Она уже однажды пробовала собрать шкафы, но ничего не получилось. В другой раз она решила хотя бы рассортировать бесчисленные полки, дверцы – деталей явно не хватало, хотя по инструкции были все. И Ася временно отступилась.

– Ничего, – успокаивала она себя, – Юлик – инженер и мужчина. Он разберется в этом древесном кроссворде. Тем более что он не раз говорил, что помогал собирать мебель и дома, и у друзей.

Ася закрыла глаза и представила любимого в своей квартире. Вот они вместе смеются, собирая мебель, кружатся от счастья под музыку любви, потом он берет ее на руки и несет на тахту; оба падают, охваченные радостью…

– Но только, – капризно остановила свое воображение Ася, – когда он соберет эти деревяшки, не раньше.

Мысли Аси опять запутались. Не однажды в течение полугода она ловила себя на том, что слишком хорошо контролирует свои эмоции в такие, казалось бы, моменты, когда разум вообще прекращает действовать. Ее не смущали чужие квартиры, но смущало то, что она в любой момент могла прервать любовные игры с Юлианом, и тем более было неловко перед ним, уходящим в страсть с головой. Ну почему она не может просто любить без дурацких условий и сделок, напоминающих торговлю на базаре? Будь это пять лет назад, Ася решила бы, что она просто холодная женщина. Но нет. В ту единственную ночь она чувствовала себя не просто женщиной, но богиней любви.

Нет. Об этом нельзя вспоминать. Ночная богиня утром была низвергнута в преисподнюю. И остается думать, что секс – не главная черта любви, что с Юлианом ее связывают духовные узы и гармония чувств, хотя Ася, как ни старалась, не чувствовала в себе ни гармонии, ни абсолютного счастья. «Это изменится, – твердила она себе, – после того как Юлик сделает мне предложение». И все равно: сначала «стенка», потом – любовь. Нет, сначала надо успеть на свидание.

Ася взглянула на часы, в ее распоряжении остался час, а вычесть время на дорогу – двадцать минут. Она приняла душ, нашла в чемодане выходной костюм. Нежно‑ голубой шелк удачно сочетался с ее воздушным настроением, влюбленностью в жизнь и бледным небом лета. Тщательно отутюжив наряд и одевшись, Ася остановилась перед зеркалом, критически осматривая себя. Все‑ таки она правильно сделала, что не послушалась подруг и купила этот костюм. Все в один голос твердили, что к ее зеленым глазам не подойдет голубой цвет, а они смотрелись как иголочки молодой ели на фоне неба, и светло‑ русые волосы придавали трогательную нежность ее лицу. Небольшие капельки индийского опала в ушах завершили облик изысканной хрупкости и женственности. Оставшись довольной, Ася весело подмигнула своему отражению, взяла сумочку и вышла из квартиры.

Иван снял с огня сковородку с жареной картошкой, оглядел кухонный стол, на котором красовались сочные помидоры, огурцы и лук. В холодильнике стояло полбутылки коньяка, но на четверых здоровых мужиков этого явно не хватит. Иван поймал момент, когда прервался стрекот сварки из коридора, и крикнул:

– Петро, вы еще долго?

– Нет, минут десять, – отозвался громовой бас. – Готовь угощение, начальник.

От раскатистого смеха содрогнулись стены. Иван решил, что хохот Петра с успехом может заменить динамит подрывникам, а вслух сказал:

– Добро. Я успею сбегать в магазин.

– Здесь не пройдешь, – предупредил рабочий, перекрикивая сварочный аппарат.

– Понял. Хорошо, что не девятый этаж, иначе в десять минут не уложусь, – отшутился Иван, автоматическим движением проверил наличие бумажника в заднем кармане джинсов. – Я пошел.

Мельком оценив ситуацию, Иван натренированным движением перескочил подоконник и приземлился… в лужу.

– Ай!

Ася молниеносно отскочила в сторону и… тоже очутилась в жидком месиве грязи. Белые босоножки вмиг утратили чистоту, загорелые ноги покрыли черные подтеки, на голубую юбку страшно было смотреть – по ней с ужасающей быстротой расплывались грязно‑ серые точки.

– Что… – Ася задохнулась от возмущения и гнева. Тяжело дыша, она разглядывала запачканную юбку, едва удерживая в себе крепкое словцо. Она будет не Ася, если не выскажет все о поступке нового соседа.

– Что вы себе позволяете?! – Она подняла глаза на виновника несчастья. И обомлела. И окончательно потеряла дар речи.

– Ради Бога, простите, милая девушка, – кинулся объясняться Иван. – Секунду назад здесь никого не было. Я не хотел испортить ваш великолепный наряд. Чертовы строители! Никогда порядок не наведут. Простите меня, пожалуйста…

Ася слушала сбивчивые объяснения и все сильнее заливалась пунцовой краской. Казалось, ее затолкали с головой в мешок с ежами. Кровь колко врывалась в каждую пору кожи, а колени вмиг ослабли. Ася прилагала усилия, чтобы не упасть, и во все глаза смотрела на Ивана. Злая упрямица судьба вновь столкнула ее с человеком, которого она хотела забыть, вычеркнуть из своей памяти, как кошмарный сон. Их знакомство и было кошмаром.

– Я вас прекрасно понимаю, – продолжал Иван. – Вы вправе злиться на меня. Я испортил вам костюм и настроение. Мне нет оправдания. Если хотите, я приведу ваши вещи в порядок, постираю юбку… Давайте я помогу вам выбраться из этой грязи.

Иван протянул Асе руку, но она в ужасе отскочила к стене дома, разметав фонтан грязных брызг.

– Нет! Не прикасайтесь ко мне!

Иван добродушно улыбнулся:

– Я не собираюсь усугублять свое злодейство новым. Хотя, если вы не выберетесь из воды, вам грозит простуда.

Поняв по‑ своему легкий шок девушки, Иван взял ее за руку и попытался вытащить из лужи. Ася содрогнулась от его прикосновения, но Иван лишь сильнее сжал ее пальцы и потянул к подъезду, объясняя по пути о сварочных работах в дверях и вынужденном своеобразном выходе из дома. Он нажал кнопку лифта, не прерывая свою речь. Ася молчала в нерешительности. Она хотела избавиться от него, а он просто не оставлял пауз для возражения. Речь текла гладко и вольно, как будто он выучил заранее составленный текст и демонстрировал перед ней великолепную память.

К счастью, последняя оказалась не столь великолепна, если он не вспомнил Асю. Ведь за пять лет она вряд ли очень сильно изменилась. В какой‑ то миг Ася огорчилась этой мысли; кольнула обида быть неузнанной, а ведь ее узнавали даже те, с кем она рассталась в детском саду.

Надтреснуто скрипнул трос, и с тяжелым вздохом раздвинулись двери лифта. Ася уже открыла рот, чтобы остановить поток его слов… Господи, она чуть не высказала благодарность, пусть холодно‑ вежливым тоном, но все же… Говорить «спасибо» за то, что он испортил костюм, заставил вернуться (хоть Ася не верила в приметы, но не нарушала их), за то, что отнял время и теперь она опаздывает на свидание к Юлику, за то, что вообще он появился на ее пути вторично? Нет, у нее точно шок. Помешательство.

Иван подтолкнул Асю в кабину лифта и, когда двери закрылись, спросил:

– Какой этаж?

– Мне… – Ася взяла себя в руки. – Я сама поднимусь.

– Я не монстр. – Иван вложил в улыбку все очарование, на какое был способен. – Не нужно меня так бояться. К тому же я обещал привести в порядок испорченную одежду. Начнем с девятого этажа.

Только теперь Ася поняла, что он до сих пор держит ее за руку. Иван нажал кнопку верхнего этажа, а Ася вырвала свою руку. Он снова улыбнулся:

– Вообще женщины не пугаются меня. Я был бы в полной растерянности, если б не ситуация, в которой мы столкнулись. Но в самом деле, это не конец света. Мне не позволительно такое говорить, но отнеситесь к происшествию с юмором. Уверен, у вас замечательный смех.

– Я живу на пятом этаже, – невпопад сказала Ася. Да и какой смысл скрывать, если он рано или поздно узнает.

– Вот видите! – засмеялся Иван. – Я восхищен вашим умением здраво рассуждать в самой сложной ситуации, и с юмором у вас тоже все в порядке.

Ей было не до смеха, но губы поневоле растянулись в слабой улыбке.

– Послушайте, мы с вами не встречались раньше?

Лифт стал до невозможности тесен, воздуха не хватало, чтобы вздохнуть. Ася затравленным зверьком вжалась в угол и ошалело посмотрела на Ивана. Он отступил в противоположный угол, скрестил руки, дав понять о вполне миролюбивых намерениях.

– Не поймите меня превратно. Я не пользуюсь такими банальными способами для знакомства.

– В таком случае вы уже знаете мой ответ. – Твердости в голосе Ася не почувствовала, он дрожал.

Иван рассмеялся:

– Мне действительно кажется, что мы уже встречались. Кстати, раз уж мы заговорили об этом, разрешите представиться. Верховин Иван Дмитриевич. Можно просто Ваня.

Он выжидающе посмотрел на Асю, и она почувствовала, что снова краснеет, и отвела глаза.

– Вы не хотите ответить? – галантно спросил он.

– Что мне приятно? – отважилась съязвить Ася. – Вряд ли.

– Вы неповторимы, сударыня! И логичны. Но я надеюсь услышать ваше имя.

– Это не обязательно, – окрепшим голосом ответила она, но не решилась посмотреть Ивану в глаза.

– Вы так думаете? – Иван, казалось, очень удивился, хотя так и было на самом деле, но быстро изменил тон. – Мы же соседи и должны знать друг друга хотя бы по именам.

– Мы достаточно узнали…

Дверь лифта открылась после недолгой задержки, Ася шагнула к выходу.

– Дальше я пойду одна.

– Но это девятый этаж. – В один миг Иван очутился между Асей и дверью. – Вы говорили, что живете на пятом. – Он улыбнулся, нажимая нужную кнопку, и Ася вновь почувствовала жар на щеках. – Нам по пути. Ведь вы не против того, что я останусь? Я хотел сбегать в магазин – ребята заканчивают работать, а у меня для них мало угощения. Лучше воспользоваться лифтом, как вы думаете?

Двери закрылись, и Иван беззвучно вздохнул и с облегчением прислонился плечом к стене.

– Как же вас зовут?

Упорствовать не было смысла. Ася приняла надменно‑ горделивую позу, насколько ей позволял грязный костюм, и холодно ответила:

– Анастасия.

– Настя, значит, – обрадовался Иван. – Настенька, – нараспев повторил он, словно пробовал ее имя на вкус. – Очень красиво!

Ася коротко усмехнулась. Среди сверстниц это имя было распространено, и она не любила, когда ее звали Настей. Друзья называли ее только Асей, но Иван никогда не будет ей другом, так же как и для нее не станет Ваней. Маленькая тайная месть развеселила Асю, и она почувствовала себя увереннее, несмотря на изучающе‑ пристальный взгляд мужчины.

– И улыбка у вас красивая, Настенька.

Ася мысленно одернула себя и стала серьезной. Какое счастье, что она не живет на первом этаже! Вместо того чтобы ехать в автобусе к Юлику, она катается в лифте с ненавистным ей человеком.

Когда кабина остановилась, Иван пропустил Асю вперед и вышел вслед за ней.

– Я не нуждаюсь в сопровождении, – остановила его Ася.

– Нет, конечно, – подхватил Иван. – Но я нуждаюсь в вашем прощении. Скажите, Настенька, что больше не сердитесь на меня.

Его вежливая предупредительность выводила девушку из равновесия. Несчастная Ася чувствовала себя полнейшей дурой. Как она скажет, что не сердится, когда она ненавидела и презирала его – а заодно и себя – все пять лет со дня их знакомства? Но смешно хранить обиду за испачканный костюм.

– Все нормально, – после паузы ответила она. – Можете быть спокойны.

– Правда?

Иван сделал шаг навстречу, и Асе пришлось призвать все свое мужество, чтобы не отступить.

– Да. Не беспокойтесь.

– Тогда пригласите меня в свой дом, – улыбнулся Иван. – Люблю смотреть новые квартиры.

– У меня нет времени. И без того я уже опаздываю.

Ася подошла к двери, ища в сумочке ключ. Иван не отступал.

– Я не задержу вас, Настенька. Зато буду уверен, что вы простили меня.

«Настырный пижон! » – ругнулась про себя Ася, раздражаясь на сладенькое «Настенька», и прошла в комнату, предоставив Ивану самому разбираться в своем упрямстве. Но его это вряд ли заботило; взглядом хозяина он осмотрел прихожую, небольшую вешалку, на которой висели пальто и плащ, зеркало с тумбочкой. Пройдя в комнату, он мысленно усмехнулся: здесь царил женский дух генеральной уборки – смесь чистоты и беспорядка. Темный линолеум на полу матово сверкал и гармонично перекликался с новенькой софой и полированным столом посередине комнаты. А на стульях висели, лежали вещи всех сезонов и погод; коробки, чемоданы, надувшись от обиды, смотрели на доски, сложенные у противоположной стены.

– Пробовали собрать мебель? – предположил вслух Иван.

Ася вздрогнула и резко убрала пальцы с пуговицы жакета, который собиралась расстегнуть. Впервые за много лет и последнюю неделю она пожалела, что у нее только одна комната и негде скрыться от этого человека.

– Да, – сухо подтвердила она, взяла платье, не требующее глаженья, и пошла в ванную.

Шум воды снял напряженную скованность с обоих. Ася переключила внимание на себя, а Иван медленно прошелся по комнате, посмотрел за окно на соседнюю стройку, снова обратил взгляд на комнату. Трудно по совершенно новой обители судить о ее хозяйке, скорее всего она сама еще чувствует себя гостьей, оптимистичной и нерешительной. Должно пройти время, чтобы это жилище стало домом. И каким он будет тогда?..

Ася появилась внезапно, и Иван поймал себя на мысли, что у него слишком разыгралось воображение, чего с ним не случалось очень давно.

– Посмотрели? – спросила Ася, пытаясь скрыть растерянность и недовольство, что в ее квартире беспорядок.

Иван оценивающе осмотрел ее новый наряд.

– Вы шли на очень важную встречу? – спросил он.

– На свидание, – не без злорадной колкости поправила Ася.

Иван удивленно вскинул брови. Хотя чему удивляться? Наивно думать, что эта девушка не имеет мужчины, может, и замужем была или собирается замуж. Последнее предположение не понравилось Ивану, но он не хотел задумываться почему.

– Ваш жених не заметит перемены, – утешительно сказал он. – Вы прекрасны в любом наряде.

Ася выжидающе молчала, всем видом давая понять, что спешит. Видя нервозность и холодность девушки, Иван тем не менее хотел ее развеселить, увидеть ее радостной и улыбающейся.

– Давайте я помогу вам собрать шкафы, – предложил он. – Со своей мебелью я помучился, но зато теперь имеется опыт. Вы одна ее не соберете.

– Мне есть кому помочь, – решительно заявила Ася. – И я очень спешу.

– Ах да! Свидание… Можно я помою руки? – Иван шагнул от окна и смущенно показал ладони. – И еще я обещал почистить ваш костюм.

– Не надо. Я сама приведу его в порядок.

– Но руки‑ то хоть можно вымыть?

Она пожала плечами и указала на дверь ванной комнаты. Пару минут уединения Ася использовала на то, чтобы осмотреть себя в зеркале и поправить макияж. Иван, выйдя из ванной, застал девушку подкрашивающей губы. Несколько мгновений он молча наблюдал за чисто женской процедурой и, когда Ася, заметив его в зеркале, деловито закрыла помаду и положила в косметичку, сказал:

– На месте вашего жениха, Настенька, я запретил бы вам красить губы.

– Почему?

В тот же миг Ася пожалела, что поддалась на разговор. Ей нужно было как можно скорее расстаться с этим человеком и впредь постараться избегать встреч с ним. Иван улыбнулся обольстительной улыбкой, от которой, Ася была уверена, сходили с ума многие женщины.

– Люблю естественный вкус губ. – Его глаза остановились на коралловых губах Аси. – Ваши, должно быть, как трава, терпко‑ сладкие и очень свежие, как апрель. – Иван посмотрел Асе в глаза. – И глаза у вас цвета апреля.

На один миг их взгляды приковались друг к другу. Потом Ася резко отвернулась.

– Я тороплюсь, – сдавленным голосом произнесла она и почувствовала, что хочет заплакать.

– Не смею задерживать, – встрепенулся гость. – До свидания, Настенька. – И уже на пороге добавил: – А мебель я вам соберу, только скажите когда. Я в отпуске и в любое время в вашем распоряжении. До встречи.

Он улыбнулся на прощание и, не взглянув на лифт, побежал вниз по лестнице.

Ася издалека увидела Юлиана. Он шел в ее сторону, высокий, чернявый, красивый, с тонкими благородными чертами лица, и не замечал ее. Ася окликнула его на расстоянии нескольких шагов. Юлиан огляделся, нашел взглядом Асю и повернул к ней.

– Что случилось?

– Ничего, – удивилась она.

– Ты решила, что можно просто опоздать? – По его голосу трудно было понять, переживает он или сердится.

– Мне запачкали костюм, – оправдалась Ася. – Пришлось возвращаться домой. Я нарушила твои планы?

– Нет. Ты никогда не опаздывала, вот я и подумал… Впрочем, я очень устал сегодня, и в голове несусветная чушь. Пойдем посидим в кафе.

Они перешли на другую сторону улицы, увиливая от машин, нашли маленький тихий бар и устроились за столиком, привыкая к затемнению в зале после яркого солнца на улице. Подошла официантка. Юлиан заказал Асе ликер, себе коньяк и кофе.

– Юлик, ты не голоден? – заботливо спросила Ася.

– Перекусил немного.

– Понятно. – Ася скрыла легкую разочарованность, что он не предложил ей закуски. Она не успела поесть дома, надеясь, что они вернутся к ней и Юлик посмотрит новую обитель. – Знаешь, а у меня шикарная новость.

– Знаю: твой отпуск, – с шутливой важностью ответил Юлиан.

– Не только это.

– Тогда ты едешь в кругосветное путешествие.

– С чего ты взял? – рассмеялась Ася.

– У тебя такой вид, будто выиграла миллион. – В усталых глазах Юлика блеснул лукавый огонек, и он не смог сдержать ответную улыбку на Асин смех. Из‑ за него Юлиан обратил внимание па милую блондинку полгода назад, и до сих пор этот смех, девически‑ озорной и добродушный, возбуждал его, звал припасть к губам и найти тот потайной колокольчик, дающий радость наслаждения.

– Я выиграла квартиру, – сквозь смех сказала Ася.

Подошла официантка, расставила на столе приборы,

Юлиан лениво достал бумажник и рассчитался.

– Так что ты выиграла? – переспросил он, когда они остались одни.

– А какой вид у человека, выигравшего миллион? – в свою очередь спросила Ася.

– Смесь восторга и испуга.

– Значит, это не я. Все это было две недели назад, а сейчас я – хозяйка отдельной квартиры.

– Да ты что? – Юлиан чуть не подпрыгнул на стуле. – Ася, ты серьезно? Ты получила квартиру?

– Однокомнатную, – подтвердила Ася, сдерживая торжество улыбкой и хитрым озорством взгляда.

Усталости как не бывало; Юлиан подвинул стул ближе к Асе, взял ее за руку и начал задавать бесчисленные вопросы о квартире, о планах Аси на будущее с плохо скрываемой радостью, что он будет частый гость у нее и не нужно искать чужие углы для их любви.

– Я приглашаю тебя сегодня, Юлик, чтобы ты сам во всем убедился и посмотрел.

– Только посмотрел? – с наигранным разочарованием произнес Юлиан, лаская длинными пальцами шею и ухо девушки.

– Остальное ты должен заслужить, – отшутилась Ася.

– Только скажи – как?

– Мне надо собрать мебель. Ты сможешь?

– А до того никак? – Его губы потянулись вслед за пальцами. – Нам хватит места.

– Нет, – мягко возразила Ася, намеренно забыв о диване. – В комнате и метра нет свободного. Все вещи на полу.

– Мы подвинем.

Ася не ожидала такой настойчивости, ее обуяли разочарование и обида, что приходится упрашивать Юлиана о этой малости и чисто мужской помощи. Она не раз уже давала понять, что хочет видеть квартиру, обставленную с учетом его вкуса, так почему он не может уделить немного времени и внимания месту, где они будут вместе жить?

– Юлик, я не хочу, чтобы мы чувствовали себя как в камере хранения.

– У тебя богатое воображение. – Он отстранился, задетый ее словами, в голосе прозвучала обида.

Ася попыталась успокоить его:

– Но мы не допустим, чтобы воображение стало действительностью. Поехали?

– Не сегодня.

Юлиан сосредоточил внимание на кофе.

– Юлик, ты обиделся?

– Нет. Сегодня был трудный день. – Он не отрывал глаз от чашки. – Я еще не был дома.

– А где же твои вещи? – удивилась Ася.

– Заехал только на минутку, – после паузы ответил он. – Поэтому дома знают о моем приезде и ждут. Будут волноваться.

– Да. Наверное.

Ася вдруг почувствовала огромную усталость и грусть. Но ведь это только сегодня. Нельзя быть эгоистично‑ требовательной.

– А завтра? Мы не будем встречаться – ты приходи ко мне.

Юлиан то ли задумался, то ли поморщился и, выждав минуту, ответил:

– На выходные не получится. У нас намечается семейное торжество, и я обязан быть.

Он мотнул головой и недобро усмехнулся, но Асе показалось, что он скрывает неловкость. Она прикусила губу, чтобы не вырвались тысячи «почему».

Почему он не хочет прийти? Ведь торжество будет не два дня без перерыва. Есть утро, день… Почему он не приглашает ее и говорит так, словно боится, что она станет напрашиваться? Юлик темнит. Но почему?

– И какое торжество, если не секрет? – не удержалась Ася.

– Да так. Юбилей племянника, – нехотя бросил Юлиан и переменил тему. – Давай я позвоню тебе в понедельник, и мы договоримся конкретно, идет?

– Я в отпуске, – напомнила Ася. – А домашнего телефона нет еще.

– Что ж это за квартира без телефона? – весело подмигнул Юлиан.

Но Ася не склонна была воспринимать подобные шутки, в ней взыграло чувство собственничества.

– Это моя квартира, – гордо сказала женщина, – и мне она нравится и без телефона. – Ася встала из‑ за стола. – Пойдем, мне далеко ехать.

Юлиан предложил ее проводить, но она отказалась. До автобусной остановки он, как мог, успокаивал Асю, ссылаясь на свою усталость и ее недостаточное чувство юмора. На прощание Юлиан записал Асин новый адрес, пообещал обязательно прийти во вторник и подсадил в автобус, так и не поцеловав на прощание. Асина отстраненность и явное желание побыстрее уехать не улучшили его настроения, и неудобная совесть снова напомнила о давнишних проблемах.

Скованная напряженность не покидала девушку в течение всей дороги. Свидания, в сущности, не состоялось. За полгода Ася вообще‑ то привыкла к «незапланированной» занятости Юлиана и его ответственности и заботе о своей семье. Но тогда была причина: если Юлиан спешит, значит, им негде притулиться для любви. Теперь такой причины не было, а дома – если забежал «на минутку», мог бы предупредить, что возвратится позже. Не настолько же его родня беспомощная, чтобы не провести пару часов без сына, брата и дяди. Он же взрослый человек в конце концов и имеет право на личную жизнь.

Ася не на шутку обиделась на Юлиана, чего раньше за ней не замечалось. Но неимущей грех обижаться; женщина с квартирой могла себе позволить маленькие капризы. И еще этот дьявольский Верховин. Иван Дмитриевич. Надо же! Пять лет назад он не представлялся так официально. Или она не так хороша оказалась для него в постели? А какая разница? Деньги не имеют ни лица, ни страсти. За деньги можно с Бабой Ягой переспать… И чего, спрашивается, она вспомнила о нем? А как не вспомнить, если соседом будет платный любовник. Мало того, она так по‑ глупому стала его «клиенткой».

Это было на последнем курсе института. Ася познакомилась с одной заочницей, точнее, заочница подошла к ней сама и предложила поступить на работу на ее место. Ира, так ее звали, собиралась уволиться, но ей поставили условие найти преемницу. Почему она выбрала Асю, один Бог знает. Слово за слово, они обо всем договорились. Ира показала ей СМУ, где Асе предстояло работать, познакомила с начальницей, рекомендации подготовила отменные (чуть ли не ректор института сам во всем советуется с Анастасией Федоровной). Приняли Асю на удивление тепло и радушно, пошли на все условия, даже предложили больше. В итоге Ася приобрела отличную работу в пол смены до окончания института (условие Аси), при сохранении полной ставки за ненормированный рабочий день и работу в выходные (решение начальницы), место в общежитии и очередь на квартиру, как молодой специалист. И естественно, запрос в институт о направлении ее, Одинцовой Анастасии Федоровны, на работу в СМУ‑ 8 города Одессы.

По этому случаю Ира пригласила Асю к своей подруге на вечеринку.

Асин гардероб не блистал, и, чтобы выглядеть не совсем уж бедно, она одолжила платье у одной из подруг в общежитии. Долго колебалась, но все‑ таки надела серьги с жемчугом, которые, поклялась она себе, вернет бывшему жениху.

Особого повода для вечеринки, как поняла Ася, не было. И сам вечер проходил непривычно для нее, без накрытого стола; гости приходили и уходили. В общем, Асе было скучно, пока к ней не подошел на редкость красивый мужчина. Рубашка обтягивала широкие плечи, а полотняные брюки подчеркивали тонкую талию. Наряд не скрывал скульптурную пропорциональность и крепость торса и удивительно гармонировал с приветливым, слегка скептичным взглядом сапфировых глаз – они будто оценивали и одобряли того, на ком задерживались. В этот вечер они смотрели на Асю.

После знакомства он без паузы предложил ей потанцевать. С этой минуты мир перевернулся в Асиных глазах. Ваня обладал на редкость подвешенным языком; он говорил без умолку о самых романтичных вещах, делал цветистые комплименты, которым позавидовали бы наигалантнейшие кавалеры эпохи блистательного Людовика XIV. Вместе с тем Ваня внимательно слушал, когда говорила Ася, подхватывал выбранную ею тему с легкой непринужденностью.

Вскоре они распрощались с хозяйкой дома и ушли. Ваня как бы невзначай пригласил Асю к себе. Она невзначай согласилась. Он помог ей выйти из такси и не отпустил ее руку, пока машина не уехала. А потом поцеловал. После поцелуя звезд на небе стало вдвое больше – она была в этом уверена.

Воспитанная в строгой морали, наученная горьким опытом первой любви, Ася тем не менее легко дала уложить себя в постель. Она была уверена, что Ваня – ее судьба. Он так восхищался ее характером, умом, красотой, чувствительностью… Говорил ей такие теплые слова и так нежно ласкал, о чем Ася и мечтать не могла. Первый ее опыт был не то чтобы неудачный – вообще никакой. Кроме болезненных ощущений и жалости к любимому, который уходил в армию, она не чувствовала ничего. Ваня поднял ее в заоблачные высоты, где сияло солнце и счастье, где она была богиней, окутанной розовым туманом любви. Да, она полюбила Ваню и готова была отдать ему свою жизнь.

Жизнь Аси ему не потребовалась. Утром он приготовил кофе, пока Ася выплывала из объятий Купидона. Стоя возле кровати с подносом в руках, он оценивающим взглядом следил за пробуждением девушки. Открыв глаза и натолкнувшись на мужское пристрастное разглядыванье ее тела, Ася залилась густой краской стыдливости. Вдруг она испугалась, что он неправильно поймет ее доступность. Ваня в ответ обаятельно улыбнулся, поставил поднос ей на колени и приник к ее губам долгим, глубоким поцелуем.

– Пей кофе, скромница, а я побреюсь пока.

Он вышел из комнаты. Ася, румянец которой приобрел другой оттенок и другую причину, подняла чашку, поднося ее ко рту, и вдруг заметила листок под блюдцем. С веселым любопытством достала его, развернула, орудуя одной рукой, и…

Это был счет.

Четким почерком были перечислены все услуги, начиная с первого танца, поцелуя вплоть до утренней чашки кофе в постель. Внизу под итоговой чертой красовалось трехзначное число, равное еще не полученной зарплате.

Дальнейшее Ася помнила смутно. Только ощущение, будто тебя опустили в огонь ада и любой ценой надо вырваться оттуда. Одно Ася запомнила четко: в последний момент она решила расплатиться серьгами, для чего пришлось возвратиться в эту торговую палату любви. И ужас. Смертельный ужас показаться на глаза этому… Она даже сейчас, пять лет спустя, не может подобрать слово, подходящее для него и его поведения, даже не знает, как называются такие, с позволения сказать, мужчины.

Так Ася и жила с позорным унижением, пока не встретила Юлиана. Теперь она осторожничала. Три месяца он не смел поцеловать ее и – ни‑ ни! – позволить какие‑ то вольности. И первый поцелуй Юлиана, и первое свидание наедине, когда Ася решилась доверить ему себя, не пересилили ее давнего страха. Она все время ждала какого‑ то подвоха. Возможно, это сказалось на ее чувственности – в постели с Юлианом она могла расслабиться, но удовольствия не получала. Каким бы сильным любовником он ни был, Ася оставалась где‑ то на полпути между наслаждением и раздражением.

«Но это временно, – думала она, подходя к дому. – Все пойдет хорошо, когда Юлиан сделает предложение и мы поженимся. Вот только как быть с соседом? »

– Добрый вечер.

Ася испуганно замерла и огляделась вокруг. Иван отошел от балконной двери и оперся руками о перила.

– Я напугал вас, Настенька?

– О Господи! – против воли вздохнула она. – Это опять вы!

– Получается, – с веселым сожалением подтвердил Иван. – Вышел подышать воздухом, чтобы как‑ то развеять скуку, и увидел вас. Как дар Фортуны.

– Спокойной ночи, – одумалась наконец Ася.

– Постойте! – остановил ее Иван. – Не уходите так быстро.

Асе и самой не хотелось заходить в душный подъезд. Впервые за весь день она почувствовала прелесть летнего вечера, тишину неба, мягкое свечение звезд. И захотелось расслабиться, раствориться в прохладном воздухе, вдохнуть полной грудью и запрокинуть голову к небу.

– Такой тихий вечер, – словно в продолжение ее мыслей сказал Иван. – Хочется забыть суету света и наслаждаться покоем и милой беседой. Давайте поговорим немного, Настенька. Завтра суббота, и можно позволить себе не торопиться домой.

– Я не пою серенады по ночам, – со злостью сказала Ася.

Черт! Почему сегодня весь день навыворот? Почему она не может позволить себе то, что хочется, а все делает наоборот, против желания. За ответом далеко ходить не было нужды – он стоял на балконе первого этажа и весело смеялся на ехидное замечание девушки.

– Я с удовольствием спел бы серенаду для вас, Настенька, ведь я ваш должник. Но не смею предложить поменяться со мной местами, а петь под вашим балконом – слишком шумный спектакль. Соседи не поймут. Кстати, как прошло ваше свидание?

– Замечательно, – не меняя тона, ответила Ася.

– И это значит, что никто не заметил подмены вашего наряда.

Ася открыла рот, чтобы ответить, но не проронила ни звука. Вопрос ставил ее в тупик: отвергнуть его значило сознаться в размолвке, хотя она и не касалась ее опоздания и будничной внешности; согласиться – подтвердить намек, что Юлиан не обращает внимания на Асину внешность. Что, собственно, и правда. Тема одежды возникала только в моменты ее обнажения, как раздражающий фактор.

– Или все же воспользуетесь моей помощью для сборки мебели? – продолжил Иван, не дождавшись ответа.

– Нет, – резко отказала она. – Я сказала, что у меня есть… – Она запнулась на слове «помощник». Здесь опять таилась ловушка. – Кому собрать мебель. Извините, мне надо идти.

– Жаль, – донесся до нее тихий голос Ивана, и уже в дверях подъезда она услышала более громкое: – Вы все же подумайте, Настенька. И приятных вам снов.

Глава 2

Ася сосредоточенно терла стекло окна на кухне. Все, что зависит от нее как женщины и хозяйки, она должна сделать к приходу Юлиана. Комната была убрана, насколько это возможно. Освобожденные от одежды стулья стояли строго вокруг стола, коробки и чемоданы, сложенные один на другой, занимали место рядом с книгами; центр комнаты был свободен для сборки мебели, части которой бросались в глаза входящему. В холодильнике стояли закуски, а на плите доходило жаркое. Все условия для нормальной домашней деятельности мужчины и мужа. Она вымыла мочалку и мимоходом выглянула в окно.

Через стройку напрямик шел мужчина. Сердце Аси забилось сильнее обычного. Она еще не разглядела его, но уже знала, кто это. Судьба любит преподносить неприятные сюрпризы, горестно подумала девушка, но злости не испытала и потому разозлилась на себя. Еще одно стекло, словно в наказание напомнила себе Ася, и окно будет чистым, как хрусталь. И Юлик придет вовремя.

Она вздрогнула от резкого звонка в дверь и двумя руками вцепилась в оконную раму.

– Нервы ни к черту, – пробурчала она, спрыгивая со стула и направляясь в коридор. – Хотя для Юлика еще рано.

Ася открыла дверь, и Юлиана внесло в квартиру порывом ветра. Наскоро вручив цветы – «это тебе! » – он обхватил Асю за талию и прижался к ее губам. Ася вспомнила, что так они начинали в коридоре чужих квартир. Она постаралась вложить в поцелуй все свои чувства. Целоваться с Юликом было приятно и… больше ничего. Сейчас бы она предпочла вежливое приветствие и просьбу войти в дом, ее дом. А там по стройке вышагивал человек, сумевший зажечь солнце в ночи и с таким же успехом потушить его утром…

Дверь с грохотом захлопнулась, Юлиан вздрогнул и прервал поцелуй.

– Вот это сквозняк!

Ася вскрикнула и метнулась в кухню. Господи! Стекло целое, но миски с водой словно не было.

– Миска вывалилась, – растерянно пожаловалась она вошедшему в кухню Юлиану.

Он секунду переваривал информацию и вдруг разразился громким зычным смехом. Смущенная, Ася едва удерживалась от хохота. Она распахнула окно, перегнулась через раму в надежде увидеть миску. Маленькая лужа чернела на серой высохшей земле, но…

– Но ее там нет! – удивилась Ася.

Юлиана не интересовала миска, гораздо заманчивее была Асина поза. Легкий ситцевый халатик так и приглашал задрать подол повыше, обещая быть единственной преградой на пути к желаемому. Как под гипнозом, он подошел к Асе, чувственно прижался к ней сзади, вдавливая бедра в выставленные упругие ягодицы.

– Ну и ладно, – севшим голосом ответил Юлиан. Его пальцы потянулись к тонкой шее, под воротничок халата. – Я куплю тебе новую на новоселье.

– Не надо, – вяло сказала Ася, и было непонятно: то ли она против подарка, то ли против его ласки. Но тут же улыбнулась: – У нас дела поважнее, – и выпрямилась. – Ты голоден?

– Очень, – улыбнулся Юлик.

Ася отклонилась от протянутой руки.

– Давай поедим и заодно посмотрим, что можем сделать со «стенкой».

– Я бы не прочь осмотреть другую мебель, а потом поесть.

– Другая мебель завалена вещами до тех пор, пока не соберется шкаф, – с неожиданным раздражением ответила Ася и сунула Юлиану в руки тарелки с салатом и ветчиной.

Оставшись в кухне одна, Ася вновь выглянула в окно в тревожной надежде разыскать миску. Ничего не обнаружила и повернулась к плите, чтобы разложить в тарелки горячее.

Юлиан сидел за столом и рассматривал комнату. На один момент девушке стало неловко за беспорядок и разложенные, словно напоказ, вещи, но она оправдала себя переездом, и Юлик знал, что от него требуется.

– Как дела на работе? – спросила Ася, садясь напротив него за стол.

– Ничего интересного. – Юлик положил в свою тарелку большую порцию салата и в очередной раз начал жаловаться на начальство, на задержку зарплаты, ленивых сослуживцев.

Ася не раз поражалась удивительному смешению противоположных черт в характере Юлиана. Как могут ужиться в человеке уверенность в себе и стремление поплакаться в жилетку; сознание своей красоты и почти девичья скромность; твердость мужчины и легкомыслие… Раньше Ася была уверена, что станет Юлиану другом, утешительницей и мудрой советчицей. Но со временем излияния Юлика стали вызывать раздражение, желание поспорить и отругать за слабоволие.

Жалобную речь прервал звонок в дверь. Юлик вопросительно поднял глаза на Асю. Она недоуменно пожала плечами и пошла открывать.

Зрелище было впечатляющее. Темно‑ синие растерянные глаза, прическа в стиле «рассерженный дикобраз», с волос на промокшую рубашку катятся струйки воды, а в беспомощно раскинутых руках Асина миска и завернутый в газету пакет. Девушка беззвучно ахнула, не в силах отвести расширенных глаз с облитого соседа. Мокрый Аполлон – прекрасный и обиженный.

– Я рассчитывал на душ, – мягко упрекнул Иван, – но не так скоро. Или это месть?

И улыбнулся застенчивой рассеянной улыбкой, и тут Ася не выдержала и разразилась звонким смехом. Улыбка Ивана скисла, но в следующий миг застенчивость уступила место удовольствию.

Конечно, Иван видел, как опрокинулась миска и выпала из окна. С риском быть замеченным он все же подбежал и забрал ее с собой. Он не мог объяснить, зачем понадобился шутовской спектакль, но просто отдать миску и выстиранную юбку, которую, кстати, он взял без разрешения, показалось ему мало. Что хорошего в том, чтобы вернуть вещи, сказать «до свидания», повернуться и уйти? Нет, Ване нужен был фейерверк веселья, взрыв смеха и салют огней в ярко‑ зеленых глазах.

Придя домой, он сунул голову под кран и, как был, пошел на пятый этаж. Природный кондиционер остудил его голову, по дороге Ваню обуяли сомнения, но исправлять что‑ либо уже было поздно. В конце концов, в чем бы Настя его ни обвинила, все это можно обратить против нее. Да и полезно посмеяться над самим собой. Так он предстал перед Настей мокрым клоуном. Фокус удался, Настя не заметила подвоха. Тревога и беспокойство в невысказанном крике польстили Ване; смех сначала обидел, но Иван быстро напомнил себе, что именно этого он добивался, и вскоре с удовольствием смотрел на смеющуюся Настеньку.

– Поскольку я забрался так высоко, вы разрешите мне смыть м‑ м… использованную воду с головы в вашей ванной? Я – вот! – принес ваш инвентарь.

Ася перестала смеяться, и Иван забеспокоился: вдруг не пустит и вся клоунада пойдет насмарку?

Она не хотела пускать. Приятельские отношения с этим выставочным экспонатом секса ей нельзя было завязывать. Ася собралась вежливо отказать, но вдруг передумала. В комнате сидит Юлиан; если они друг друга увидят, новоявленный сосед поймет, что он – третий лишний, сегодня и навсегда. Да и женское тщеславие провоцировало на самохвальство. Вот, мол, какая я, и жених мой – не чета вам, профессиональному любовнику, так и не научившемуся любить.

– Пройдите, – пригласила Ася, подошла к ванной, включила свет и приглашающе открыла дверь.

По дороге Ваня мельком уловил чье‑ то движение в комнате, но отступать было некуда – сам напросился.

Ася вернулась к Юлиану и, прислушиваясь к шуму воды, рассказала, смущенно хихикая, о соседе. Юлиан посмеялся над «неловким парнишкой» и небрежно ответил:

– Да брось, Ася. Пусть скажет спасибо, что это была только миска с водой, а не кирпич, – и захохотал от своего остроумия.

– Спасибо, Настенька. – В дверях комнаты стоял Иван. Теперь он не смеялся, а пристально смотрел на жениха девушки. – Привет, Юлиан. Давно не виделись.

Смех оборвался, и в комнате на мгновение установилась неловкая тишина.

– Вы знакомы? – удивилась Ася, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Ответ она ждала от Юлика. Неожиданное знакомство могло сулить что угодно, но только не хорошее.

– Учились вместе, – внезапно смутился Юлик и бросил предостерегающий взгляд на Ивана. Последний молчал, словно ждал продолжения, но нет…

– Настенька, я воспользовался твоим полотенцем, ничего?

– Ничего, – поджав губы, ответила она и повернулась к Юлиану. – Займемся мебелью?

– Ну что ты, Ася? У нас… у тебя же гость. – Юлик чувствовал себя очень неловко. Бывший сокурсник здорово подпортил настрой, даже тахта не соблазняла, дух упал, и, следовательно, надо сматываться.

– Я сосед, Юлик, – заговорщицки моргнул Иван. – Это ближе, чем гость. Гораздо ближе.

Юлиан не поверил в искренность Ивана и был прав. Растянув в насмешливой улыбке губы, Иван не сводил глаз с Юлика, а глаза последнего метались по комнате, как фонарь в дрожащей руке.

Ася вздохнула и пригласила Ивана к столу.

– Пойду принесу еще прибор, – сказала она, взяла полотенце, протянутое Иваном, и вышла из комнаты.

– Как это тебя угораздило попасть под «душ»? – попытался вернуть утраченные позиции Юлиан.

– Но самое интересное, – в тон ему продолжил Ваня, – Настя рассказывала о своем женихе. Не о тебе ли?

Насмешливость слетела с Юлика.

– Не вмешивайся в мою жизнь! Тебя это не касается.

– Теперь не касается. Но когда ты вмешался в мою, ты не спрашивал разрешения.

– Это к делу не относится.

– Разве? – Иван удивленно поднял брови. – Возомнил себя Юпитером, Юлик? Решил, что тебе все можно?

– Ты о чем? – насторожился Юлиан.

– О Насте. – Иван положил локти на стол и перенес вес тела на руки. – Что, одной розы мало в твоем доме? Решил завести цветник?

Юлиан злобно смотрел на Ивана, эвфемизмы которого раздражали и одновременно облегчали разговор. Вдруг он улыбнулся.

– Кто бы говорил, Ваня! Ты на этом, кажется, еще и заработал?

– Перекрестись, чтобы не казалось.

– Ну, не волнуйся, приятель.

– Чего мне волноваться? – Иван с деланным равнодушием откинулся на спинку стула. – Я лишь однажды был женихом и довел игру до конца. – Он ехидно улыбнулся. – Пожелать тебе того же?

– Оставь при себе, – буркнул Юлиан.

Ася зашла в комнату, поставила перед Иваном тарелку с жарким, разложила вилку, нож, презирая себя за то, что вынуждена ухаживать за ним. Она слышала из кухни, что мужчины о чем‑ то говорили, но, когда она вернулась, замолчали и дружно стали наблюдать за ее манипуляциями. Ей очень хотелось знать, о чем шел разговор, но проявлять любопытство при этом (при Иване то есть) она не собиралась. Интересоваться – значит, поддерживать беседу, а ей хотелось, чтобы он быстрее ушел.

Или не хотелось? Присутствие Ивана заставляло ее трепетать, дыхание становилось мелким и частым, внутри будто скапливался водород, облегчая ее вес, преодолевая земное притяжение. С Юлианом Ася чувствовала себя несколько тяжеловесной, наполненной заботами и проблемами. С Иваном – и тогда, и теперь – она словно отрывалась от земли и ступала по воздуху.

«Хватит! – остановила себя Ася. – Развезла воздушные замки. А мне нужна твердая опора под ногами. И чувство достоинства, и уважение – то, что за деньги не купишь и не продашь. И – ох как гадко сравнивать любовников! »

– Юлик, ты не успел рассказать, как прошел юбилей племянника, – не глядя на Ивана, как будто его и не было, спросила Ася.

Иван перестал жевать и посмотрел на Юлиана, который яростно работал челюстями, не отрывая глаз от тарелки.

– Ничего особенного. Посидели, выпили и разошлись.

– Племянник? – удивился Иван, но быстро изменил тон. – Кажется, у тебя их двое?

– Да.

– Время бежит, – философски изрек Ваня и продолжил есть.

– А ты не обзавелся… племянниками? – спросил Юлиан, чтобы избежать опасных пауз.

– Я один у своих родителей, – вздохнул Иван. – Некому одаривать меня племянниками.

– Повезло, – не без зависти прокомментировал Юлик.

– Лучше сказать: другим не повезло больше.

Кольнула старая боль, но Иван с легкостью отбросил ее. Что было – прошло, и нового не предвидится.

Асю задело невнимание к ней мужчин. Они действительно обменивались новостями, вспоминали прошлое. Она поняла, что приятелями они не были. Но, черт побери, где их элементарная вежливость к женщине? Или бесплатно Иван не проявляет воспитанность? И Юлик хорош…

– Ну что, Осинка? – Юлиан улыбнулся девушке, а по глазам было видно, что ему не весело. – Пойду я домой.

– А как же… – Ася запнулась. Целый день она твердила про шкафы и секции и про «после всего». Она гордо выпрямилась, милая улыбка исчезла с ее лица, уступив место степенному безразличию. – Как знаешь, Юлик. Хочешь – езжай.

Она не будет больше просить и унижаться, да еще при Иване, которого хвастливо убеждала, что у нее есть помощник и жених. Иван догадался о настроении Насти и не успел подумать, как спросил:

– Юлик, ты же собирался мебель монтировать?

Тот злобно посмотрел на Ивана.

– А почему бы тебе не помочь по‑ соседски?

– Я уже предлагал Насте…

Ася резко вскочила из‑ за стола.

– Извините, мне надо заняться делами. Вы собирались уходить?

Намек прозвучал недвусмысленно, и только теперь Иван понял, что хотел «макнуть» Юлика, а попал в Настю. С Юлиана – как с гуся вода, он и в институте работал все больше языком, чем руками, а Настя обиделась. Что говорить! Кому интересно видеть, как два мужика препираются из‑ за ерунды? Дел немного, а разговоров – гору навалили.

– Настя, у тебя есть отвертки? – спросил Иван.

– Вам они не понадобятся, – огрызнулась она. – Юлиан!

– Что? – Он как будто и не слышал, о чем идет речь.

– Ты собирался домой?

– Я могу и задержаться.

– Нет нужды. Я слишком занята, чтобы ублажать гостей.

Иван поднялся из‑ за стола, поблагодарил за угощение, но не уходил – ждал Юлика. Вот и второй встал.

Ася торопливо прошла в коридор, указывая выход гостям.

– Я скоро вернусь, – предупредил Иван уходя. – Возьму только инструмент.

– Не надо! – отрезала Ася. Черт с ними, с мужчинами. Она не глупее их. Прочитает еще раз внимательно инструкцию и сама все сделает. – И заберите свой пакет.

Иван улыбнулся:

– Он не мой. Это твоя юбка, Настенька. – И, не попрощавшись, побежал по лестнице вниз.

Юлиан, ожидавший лифта, повернулся к Асе и удивленно спросил:

– Юбка? Твоя?

– До свидания! – Порозовевшая от стыда Ася яростно захлопнула дверь.

Она бросилась к пакету, разорвала газету и… Леший его окрути! Это действительно была ее юбка, чистая и выглаженная. Ася настолько была погружена в заботы о мебели, что абсолютно выпустила из головы запачканный костюм. Вот, значит, почему он прятал руки за спину, когда уходил, и ушел так поспешно, что она не успела сама выставить его за дверь. Тогда Ася не хотела признать, что разочарована быстрым уходом Вани (она уже забыла, как спешила сама), теперь она снова лишилась возможности поставить его на место. Трусливый заяц! Он бежал от ее гнева, поджав хвост, но ничего, она выскажет все, что думает о нем и его наглости. Будет ему «Настенька»! Дураку несчастному!

* * *

В среду Ася с утра сидела на полу, окруженная деталями мебели, и кропотливо вникала в инструкцию. Из полезной информации там был только рисунок собранного комплекта и чертеж ввинчивания шурупов.

– Просто поразительно! – возмущалась она. – Нужно иметь высшее образование, чтобы по чертежу уметь крутить отверткой; они даже стрелкой указали направление. Какие молодцы! Что к чему приставлять – не важно, главное, по‑ научному закрутить шуруп.

Весь вчерашний вечер она посвятила тому, чтобы высказаться перед неприсутствующим Иваном. Ох, и досталось ему вчера! И сегодня с таким же пылом набросилась на мебель и мебельщиков. Увы, дело от этого не двигалось. Голые стены с очень скромненьким рисунком обоев по‑ прежнему не закрыты, а одежда все так же лежит на виду, а дорогие сердцу безделушки и книги сиротливо ютятся по углам.

К черту все! Ася решила, что надо успокоиться и с холодным сердцем и голодными до труда руками приступить заново. А для этого нужен свежий ветер, который развеет надоедливые мысли и высвободит место нужным для конструирования. Кстати, в магазин не мешает сходить, купить хлеба и чего‑ нибудь вкусненького. Колбаски, например. Праздновать свои способности мебельщика тортом Ася не рискнула – наверняка засохнет; колбаса же из раздела «вкусненькое» легко перекочует в пищу необходимую. Что и говорить, экономика – Асина специальность.

Наскоро одевшись и подкрасившись, Ася вышла из дома. Свежий ветер для июльской Одессы – такая же редкость, как снег для Африки. Раскаленное солнце плавило асфальт, жизнь во дворе замерла, а из дома раздавались всевозможные строительные звуки. Люди обживали новые квартиры.

Забыв об экономии, Ася нагрузилась продуктами, насколько хватило денег в кошельке. На последнюю мелочь она купила пару пирожных, чтобы устроить себе маленький праздник независимо от трудовых достижений. На обратном пути Ася решила изменить тактику сборки: сначала она смонтирует два шкафа, а остальное будет компоновать как Бог на душу положит.

Во дворе Ася увидела девочку лет пяти‑ шести. Та с увлечением рисовала классики и часто поглядывала по сторонам. Закончив незамысловатый чертеж, девочка еще раз оглядела двор и бросила биту в первый квадрат.

Ася подошла к девочке.

– Привет!

Девочка удивленью воззрилась на тетю.

– Привет…

– А почему ты одна играешь? Где твои подружки?

Малышка печально пожала плечами и отвела глаза.

– У меня нет подружек. Я здесь одна. – И снова посмотрела по сторонам, будто искала опровержение.

– Можно мне с тобой поиграть? – спросила Ася.

– А ты умеешь? – обрадовался ребенок.

– Еще как! – рассмеялась девушка. – Я лучше всех играла в классики! Всегда выигрывала.

Ася поставила пакеты на землю, так, чтобы они не падали, и подошла к девочке.

– Начинай!

Игра пошла веселее. Маленькая девочка старалась вовсю; она не могла позволить, чтобы взрослая тетя выиграла в детскую игру, – так было бы нечестно.

– Меня зовут Ася. А тебя как?

– Катя.

– О! Вот ты и проиграла: стала на черту.

Катя разочарованно отошла в сторонку. Конечно, это Ася виновата, отвлекла ее вопросом, но бабушка с дедушкой говорят, что нельзя спорить со старшими, вот и приходится молчать.

– Катюша, а где ты живешь?

– Там. – Девочка указала на подъезд, в котором жила Ася.

Тетя оказалась хитрой и не ошиблась в игре.

– Я тоже там живу. На пятом этаже, а ты?

– На четвертом.

Ася успешно завершила круг и бросила биту во второй класс.

– Кто тебя назвал Асей? – отважилась проявить любопытство Катя.

– Папа. Вообще мое имя Анастасия, Настя. Но я не люблю его. И друзья называют меня Асей. Хочешь быть моей подругой? Я хочу. – Ася намеренно ударила чуть сильнее, и бита перелетела через класс.

– Пропала, – тихо подсказала Катя. Помня о своем поражении, она не хотела обижать взрослую Асю. Но та рассмеялась задорно и легко.

– Твоя очередь, Катюша!

И девочка с радостью бросилась подбирать биту. Ася ей нравилась: и не прошла мимо, и играет с ней, и не обижается, когда проигрывает. Настоящая подруга.

Выиграла Катя, оставив Асю на седьмом классике. В пустынном дворе девочка была слишком одинока, чтобы отнять у нее победу…

– Победителю – приз! – торжественно объявила Ася и достала из кулька пирожное, которое было очень кстати.

Катя поблагодарила за угощение, но быстро вспомнила о воспитанности.

– А тебе? Давай поделимся.

– Побежденному – приз тоже. – Ася достала второе пирожное и надкусила. – Утешительный называется, – сказала она, словно ее действия требовали объяснения.

Иван установил компьютер, проверил его и удовлетворенно выключил. Порядок. Потянулся, поиграл мышцами на манер культуристов. Что ни говори, а физический труд доставляет радость и укрепляет дух. Потаскал компьютер, разработал мускулатуру и захотелось сделать что‑ нибудь великое, знаменательное, чтобы похвалили тебя и по‑ доброму запомнили. Например… мебель собрать.

Второй день не давала ему покоя мысль о мебели. Собственно, не столько мебель, сколько ее хозяйка. Черт побери, она нравилась ему, эта неприступная гордячка!

Женщины всегда были неравнодушны к его внешности. Они любят говорить о душе и чуть ли в обморок не падают от его голубых глаз или, что еще хуже, вешаются на шею, возомнив себя безвинной жертвой любви. Иван знал об этом не понаслышке. Три года он ублажал женщин, желающих купить его ночь любви. С тех пор он презирал слабый пол. Или там, где другие проявляли уважение к женщине, он равнодушно проходил мимо. Равнодушие заменяло ему почтение. Иван давно утратил вкус вожделения, жизнь холостяка‑ отшельника казалась ему заслуженным раем. Женщины со своими эротическими пристрастиями осточертели ему.

И вдруг появляется она – которая принимает его в штыки, злится, дерзит и отталкивает. А в глазах – страх, ожидание и беспомощность. Так себя чувствует кошка, защищающая котят от огромного пса, лениво прохаживающегося по двору. Его неуклюжее миролюбие вызывает агрессивный испуг, что, в свою очередь, пробуждает интерес и любопытство.

Иван был возбужден. Мозг заработал в извечном направлении завоевания, так же как подсознание Насти, отягощенное моралью веков, инстинктивно соорудило защитную броню. Жених, который никогда не станет ей мужем, стены квартиры, замок на дверях, явное нежелание поддерживать знакомство и соседское доброжелательство – это не факт, не хвастовство, не набивание цены. Это защита – безрассудная, скоропалительная и паническая.

Это был вызов, проигнорировать который не в состоянии мужское Я – тоже подсознательное.

Только теперь, спустя шесть дней после необычного столкновения, Иван понял, что включился в игру, правила которой определяла капризница судьба. Он не хотел, что бы Настя сдалась быстро, он и не думал укладывать ее в постель, скорее был бы разочарован таким финалом. Но она поднимала его настрой, вызывала на губах глупую улыбку и озорные огоньки в глазах. Иван уже не мог контролировать себя, когда вдруг прорывалось необузданное красноречие или, напротив, костенел язык; когда его охватывала необъяснимая радость или ни с того ни с сего одолевали тревога и беспокойство.

Настя не была красавицей, не выделялась среди других ни броской одеждой, ни ярким макияжем, ни притягивающим взгляд поведением. Но она нравилась Ивану. Что‑ то в ней было родное, близкое ему. Как симоновская Родина – тихий уголок, то, что называют Домом. В своем Доме Иван хотел мира, а потому надо было наладить отношения с Настей, перебороть ее отчужденность и агрессивность. И лучше всего начать с добрых дел.

Обо всем этом он думал, наблюдая за девушкой и девочкой, которые, сидя на бордюре, уплетали пирожные и весело переговаривались.

– Поиграем еще? – попросила Катя, с удовольствием уничтожив заслуженный приз.

– Я бы с радостью, – вздохнула Ася, – но у меня дома такой кавардак…

– Что? – Катя не поняла последнего слова.

– Беспорядок страшный, – объяснила Ася. – Надо идти делать шкафы.

– Ты сама их делаешь? – изумилась девочка.

– Приходится, – еще раз вздохнула Ася. – Когда я соберу эту проклятую мебель, ты придешь ко мне в гости?

Катя кивнула в знак согласия.

– А почему она проклятая?

– Потому что у меня ничего с ней не выходит. Ну, пока! Не скучай.

Ася поднялась, взяла сумки в руки и, махнув головой Кате на прощание, пошла домой.

Она вставила ключ в замок, когда за спиной раздался голос:

– Здравствуй, Настенька.

Горестно вздохнув про себя, Ася медленно повернула голову. Иван держал в руках набор отверток и пассатижи с видом заправского плотника.

– Здравствуйте, – нехотя ответила она. – Все ищете работу?

– Жалко терять только что приобретенный опыт, – шутливо посетовал Иван. – Вдруг кому‑ то пригодится… Тебе, к примеру. Чего тянуть, ждать, когда появится время у Юлиана, а рядом пропадают свободные руки?

– Вы умеете убеждать, – недобро усмехнулась Ася, открыв дверь. – Входите.

Она наклонилась за сумками, но Иван перехватил их быстрее.

– Если согласилась использовать меня, то уж на всю катушку… м‑ м‑ м… – От удара Асиного затылка о его подбородок у него из глаз посыпались искры. Он выпрямился, зажмурившись от апперкота хрупкой Насти.

– Меньше будете говорить.

– Настенька! – растягивая гласные, взмолился Иван, открыв глаза и сверкнув густой синевой взгляда ей в лицо.

Она отвернулась, скрывая улыбку и борясь с желанием ударить его еще раз.

Иван отнес в кухню сумки и пошел в комнату, где дожидалась своего мастера деревянная пирамида. Ася разложила продукты по местам, села на стул и задумалась.

Странный народ мужчины. Одного не допросишься, другого не выдворишь. Юлиан говорил, что собрать мебель – раз плюнуть, сосед – что намучился, пока собрал. Однако этот мученик без слов, без просьбы приходит и делает, а тот, кто поднаторел, палец о палец не стукнет. Интересно, для кого она старается? Кто будет жить в этом доме?

– Настя, иди сюда, помоги.

Не этот голос она хотела слышать. Но шкафы нужны именно ей. Ася встала и пошла в комнату.

– Подержи так, пожалуйста.

Ася взяла деталь, которую держал Иван.

– Вот так – на весу, чтобы пазы сошлись.

Он начал ввинчивать болт. Ася завороженно смотрела на напрягшиеся красивые руки Ивана. Неожиданно в памяти всплыло, как они ласкали ее – большие и нежные, с длинными крепкими пальцами. Ласкали умело, быстро находили чувствительные точки, и она стонала, словно пела сирена, от прикосновения чутких пальцев музыканта любви…

Ася вздрогнула. Иван поднял голову и с улыбкой подмигнул.

– Молодец! Здорово у нас вдвоем получается.

Она отвела глаза и промолчала. Иван поднял одну доску, вторую, выбрал то, что счел нужным, и приставил для соединения.

– Держи. – Ася подчинилась. Снова заработали кисти рук, снова вздулись мышцы. – Ты давно знаешь Юлика?

– Полгода. – Ася опустила глаза, подальше от соблазна. – А вы?

– Учились вместе. Он же говорил вчера.

– Но друзьями не были. – Ася опасалась, как бы Юлик не узнал ее прошлое.

– Ты наблюдательная, Настя, – похвалил Иван, беря очередной болт. – Приятелями не были, скорее соперниками.

– Вот как? – невольно удивилась девушка.

– Он был завидный жених. – Иван с нажимом вкручивал болт в дерево, что сказалось и на голосе.

– Почему «был»?

Иван выпрямился и посмотрел Асе в глаза, потом улыбнулся:

– Не обращай внимания, я завидую.

Слишком легко он признался в зависти, чтобы это было правдой, подумала Ася и запоздало вспомнила, что нехорошо обсуждать отсутствующего Юлиана.

– Ну вот. Одна коробка готова. Сейчас закрепим заднюю стенку и дверцы – и можно пользоваться шкафом.

Иван поднял прямоугольник на ножки и через эту раму улыбнулся Асе. Она рассматривала остальные детали.

Веселого разговора не получалось, как не получалось выведать об отношениях Насти с Юлианом. Она отмалчивалась на его шутливые замечания и блуждала взглядом по комнате. Иван начал привинчивать заднюю стенку шкафа.

– Юлиан знакомил тебя с семьей? – снова спросил он.

– Какое отношение это имеет к шкафу? – не очень вежливо поинтересовалась Ася.

– Действительно, – тихо подтвердил Иван и замолчал.

С дверцами пришлось повозиться, но шкаф все‑ таки был собран и водворен на отведенное место. Иван осмотрел свой труд и принялся за следующую секцию.

Через несколько часов обои спрятались за уютным деревом цвета мореного дуба с бронзовыми замочками и узорчатыми ключиками на дверцах. Асе так хотелось погладить рукой теплые полированные стенки мебели, пальцами провести по новеньким полочкам, но присутствие Ивана сдерживало ее.

– Как говорит мой сварщик: готовь угощение, начальник, – бодро сказал Иван, подкручивая натуго болты.

Ася растерялась. Она не намеревалась кормить Ивана, но традиция обязывала.

– Я шучу, Настенька, – успокоил Иван, видя ее замешательство. – Я еще не отработал вчерашний ужин. Сегодня я вряд ли закончу. Давай оставим как есть, а завтра я поставлю антресоли. И тебе хватит работы на сегодня.

– Этого достаточно. – Ася не стала настаивать на угощении. – Остальное сделает Юлиан.

– Хм… – Иван потер руки, стряхивая невидимую пыль. – Я бы не стал на него особенно надеяться.

Ася гордо выпрямилась.

– Сколько я вам должна?

Иван насторожился и поглядел на девушку исподлобья.

– Чего должна?

– Денег сколько я должна? – упрямо повторила Ася.

Иван все смотрел на нее, теряясь в догадках: то ли из‑ за денег она отказывалась от его помощи, то ли обидеть хочет в отместку за что‑ то, возможно, за Юлиана.

– Соседи денег не берут, – ответил он, чувствуя пустоту в районе желудка. – Я приду завтра и закончу сборку.

Ася не успела выйти из комнаты, когда закрылась входная дверь. В квартире стало необычно тихо. Она обидела Ивана, и сразу пропали радость и желание что‑ либо делать.

Глава 3

Она обидела его.

Кем бы он ни был, но чашку чаю заработал. А она, как скряга, спросила о деньгах. Даже не поблагодарила.

Ася прошла в кухню, но аппетит пропал. Она обидела Ивана, и обида рикошетом отразилась на ее настроении. Но – черт побери! – что она такого сказала? Он не боялся пять лет назад обидеть ее, когда подсунул счет под чашку утреннего кофе. А теперь улыбается и строит глазки, как будто так и надо. И еще смеет обижаться на обычный в таких случаях вопрос.

И Юлик хорош! Языком молоть да в постели кувыркаться он – пожалуйста. А как помочь немного – для себя же! – так нет. Ты, Асенька, сделай все сама, а я приду на готовое… Щас!

Но Юлиана она быстро оправдала: человек на работе, занят постоянно и, естественно, хочет отдохнуть, а она лезет со своей мебелью. Не так просто было оправдать себя – она обидела Ивана.

Он пришел на следующий день, как обещал. Скромно улыбнулся и прошел в комнату. Ася предложила помощь, но Иван отказался. Покрутившись немного, она пошла в кухню. Сегодня она накормит его, решила Ася. Как бы она ни относилась к новому соседу, не надо забывать об элементарной воспитанности и благодарности.

Почему‑ то она постеснялась накрыть стол в комнате – не хотела маячить перед Иваном, поэтому сервировала стол в кухне. За две недели, что она прожила в новой квартире, кухня стала ее излюбленным местом. Именно здесь она ощущала себя полновластной хозяйкой, когда не надо делить плиту с еще двенадцатью соседками по этажу, когда все под рукой и чисто – по‑ домашнему.

Закончив, Ася пошла в комнату. Иван, стоя на стуле, пытался установить на шкаф антресоль. Держать под самым потолком нелегкую конструкцию и пытаться установить ее в пазы – дело нешуточное. Ася схватила стул, придвинула ближе к Ивану и легко вспрыгнула на него. На миг утратив равновесие, она вцепилась в широкое плечо, заставив его удерживать двойную ношу.

– Хотела помочь, называется.

Он чуть не выронил тумбу из рук. Накрыть бы тонкую кисть на плече своей рукой, наклонить бы голову и щекой потереться о тонкие пальчики с красивыми розовыми ноготками…

Ася крепко стала на обе ноги и поддержала боковую стенку антресоли.

– Командуйте, что нужно делать?

– Для начала неплохо перейти на ты, – улыбнулся Иван.

Ася покачала головой, неизвестно что выискивая под тумбой.

– Мне удобно на вы.

– И что? Со всеми только на вы.

– Да.

– И с Юлианом?! – Иван смешно округлил глаза.

– Давайте поставим на место антресоль, – настойчиво попросила Ася.

Он раздражал ее вопросами, но раздражал весело. На языке вертелись тысячи колкостей, только Ася не смела их высказать, чтобы, не дай Бог, не обнадежить на будущее. За мебель – спасибо, но потом – чужими были, чужими останутся.

Устанавливать было очень трудно. Запоздало они сообразили, что надо было к каждому шкафу сразу приставлять антресоль, а так – хоть на шкаф лезь, чтобы дотянуться до задних стыков. И Ваня: молчит‑ молчит, да как ляпнет глупость, так нет сил устоять. Ася губы до боли искусала, чтобы не расхохотаться над его шутками. Иван, видя, как Настя подавляет в себе смех, немного жалел ее.

В старину замужней женщине не разрешалось даже взглянуть на другого мужчину, кроме мужа. Настя и не замужем‑ то, а так по‑ старомодному хранит верность жениху. «Ох, Юлик, Юлик, – беззвучно вздохнул Иван. – Зачем девчонке голову морочить? И сказать не скажешь, да и что говорить? За полгода Настя узнала все, что ее интересует. Но, видать, плохо интересует, или Юлик изворотливый такой».

Иван уже не думал о мебели, он как будто привык держать над головой нелегкую тумбу и все время глядел на Асю. Она нравилась ему. Нравилась необычная старомодность, нравилась сдержанная энергия, нравилось то, что она не кокетничала, не хихикала, как глупая девственница при виде мужчин, нравилось, как она полностью отдавалась делу, которым занималась… Иван почувствовал возбуждение и позволил себе интимные мысли. Как она поведет себя в постели? Чему отдаст предпочтение: сдержанности или энергии? Если первому, приятно будет преодолевать природное сопротивление, если второму, приятно будет вдвойне…

– Я не могу попасть, – пожаловалась Ася, с натугой подправляя боковую стенку.

– А? – Иван очнулся и вернулся в действительность. – Да, сейчас. Последний рывок. – Он приподнял тумбу, чтобы Асе легче было управиться, и она свела наконец соединительные шипы.

– Готово, – тяжело выдохнула Ася и опустила плечи облегченно. – Я и забыла уже, как она выглядит. Красиво, правда?

– Свое всегда красиво выглядит. – Иван спрыгнул со стула, отошел в сторону, глядя на свои труды, нет, не свои – общие, его и Насти. – Сейчас она действительно смотрится лучше, чем два дня назад.

– Это надо отметить, – застенчиво сказала Ася. – Я накрыла стол. Правда, в кухне… Ничего особенного – так, что есть.

Иван стряхнул с рук пыль. Он опасался последнего момента, когда работа будет завершена. Вчера Настя здорово обидела его, хотя Иван понимал, что это традиционный вопрос, сам не раз задавал его в подобных случаях. Тем не менее обида была сильна.

– Тест на честность. – Он бодро улыбнулся Асе. – Скажи, тебе ведь не хочется угощать меня? Лучше, если б это был Юлиан?

– Нет, нет… – Ася затянула с ответом, и улыбка Ивана перешла в усмешку.

– Спасибо, Настенька. У меня дома свои работники трудятся, поэтому мне лучше не задерживаться.

Ася почувствовала, как радость обновки испаряется. Ей не хотелось отпускать Ивана просто так, но она не умела просить. В общежитии больше ценилось умение выпроваживать, нежели приглашать.

– Вы обиделись из‑ за вчерашнего? – все же сделала она попытку объясниться.

– Было чуть‑ чуть. Но ненадолго. – Здесь он слукавил. – Но ты права, мне сейчас предстоит выяснять тот же вопрос.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Может, чаю выпьете? – остановила его Ася. – Извините, крепких напитков у меня нет.

– Извиняю, – рассмеялся от души Иван. – Может… Звонок в дверь прервал его. Ася еще раз извинилась и пошла открывать с двояким чувством – сожаления, что Ивану теперь ничто не мешает уйти, и облегчения, что он не задержится.

По возбужденному разговору за дверью она уже знала, кого ждать в гости. Ася открыла дверь, и на нее посыпался град восторженных криков.

– Привет! Какой замечательный у тебя дом!

– И лифт!

– И район!

– Счастливая ты, Аська! За что только счастье тебе привалило?!

– Привет, девчонки. Заходите.

Они и так ввалились, без приглашения. Новоявленной собственнице все не удавалось проявить степенное гостеприимство.

– Ну, показывай квартиру. Ого‑ о… – Ярко накрашенная блондинка с узким вытянутым лицом уставилась в немом изумлении за плечо Аси. – Ты, подруга, зря время не теряешь.

Асе не надо было поворачиваться или уточнять, что она имеет в виду. Она спиной чувствовала присутствие Ивана.

– Здравствуйте. – Иван чуть склонил голову, приветствуя необычный женский цветник.

Девушка в фиолетовом с желтыми цветами платье скептично оценила незнакомца.

– Опять Нарцисс. – Растянув один уголок губ, она недовольно посмотрела на Асю. – И когда ты научишься выбирать мужчин?

– Вера! – осадила ее Ася.

Напрасно. Вера была не из тех, кого можно приструнить.

– Погоди, Асенька. Дай полюбоваться прототипом Венеры.

– Вера, это уже слишком, – неожиданно рассмеялась Ася и повернулась к Ивану. – Вы не обижайтесь, у Веры своеобразное чувство юмора.

– Очень своеобразное, – пробурчал Иван. Он вообще не знал, как воспринять слова Настиной подруги. Реакция девушек на его внешность была ему до боли знакомой, они во все глаза смотрели на него. Другая подружка аж рот открыла в безмолвном восхищении. Но слова Веры были обидны, хотя и неизвестно чем. Нарцисс! Ивану он нравился, презревший женщин, падких до его красы. Упоминание Венеры было ни уму ни сердцу; в Иване не было ничего женоподобного, хотя женщины часто называли его куколкой и сравнивали черты его лица с девичьими. Но те женщины… Иван похолодел. Неужели это одна из его бывших клиенток? Он никогда не запоминал ни лиц, ни имен, но вряд ли он не запомнил бы этот кактус.

– И кстати, Вера, – справедливости ради возразила Ася, – Иван вовсе не Венера. Проходи, посмотри, как он собрал мебель. Я с ней мучилась две недели, и все без толку.

– Воистину шедевр! – всплеснула руками Вера. – Красота, да еще и с руками. Не верю!

Иван чувствовал себя идиотом рядом со «своеобразной» Верой.

– Я пойду, Настя?

– Как хотите, – пожала плечами девушка. – Девочки, пройдите наконец в комнату.

– А… – подала голос Зина, но Вера перебила ее:

– И оставить подарок за дверью?!

Она положила на пол тяжелые полиэтиленовые пакеты и позвала подруг с собой, а спустя минуту они втроем загородили дверной проем массивной тумбой.

– Придется красавчику подождать, – отдуваясь, сказала Вера, – пока мы затащим эту бандуру в комнату.

Ася молча смотрела на подарок. Эта старая швейная машинка была ей хорошо известна. Вера позволяла Асе шить на ней в общежитии и сама пользовалась умением подруги. Но такой щедрости Ася не ожидала от Веры.

– Зачем же ждать? – Иван плечом подвинул Веру в сторону и взялся за столешницу.

– И действительно не Венера, – удивилась Вера. – Гляньте, девки, у него руки есть, и растут где положено.

Иван со злости приподнял тумбу, запрокидывая ее на себя, но на крышку тяжело легла Верина ладонь.

– Э‑ э‑ э, парень, – строго сказала она. – Так не пойдет. Этой машинке цены нет. Давай вдвоем. – Она взялась за один край, ожидая, когда Иван сообразит, что от него требуется. – Разойдись, бабоньки!

И подтолкнула Ивана, пятившегося назад.

Ася охала над подарком, открыла потрескавшуюся крышку, установила машинку, любуясь, словно бесценной игрушкой.

– Нечего вздыхать, – остановила ее Вера. – Наливай работникам и гостям.

– У меня только чай, – горестно молвила Ася. – Я ждала вас в субботу.

– В прошлую, Асенька, – с ехидцей напомнила Вера. – В прошлую. А мы пришли сегодня на новоселье. Так что, Одинцова, чаем не отвертишься. Девки, доставайте паек.

Ваня не мог прорваться в поток команд. Он ушел бы молча, но Вера держала его за руку, не сознавая этого, и отдавала всем приказы. Напоследок она повернулась к нему.

– Ваня – тебя ведь так зовут? – Иван кивнул. – Ничего, что я сразу на ты? – Снова кивок. – Тогда тебе поручается самое главное дело – открывать бутылки. Умеешь?

– Собственно, я уходил уже, – иронично напомнил Иван. – Подарок на месте, путь к выходу свободен.

– Ха! Испугал! – Вера смерила мужчину надменным взглядом и… подмигнула. – Я девкам скажу, что ты уходишь, – они собой забаррикадируют дверь. Знаешь, сколько баб хотят геройски разорвать тельняшку на груди ради мужика?

Теперь Иван не постеснялся смерить изучающим взглядом Веру и особое внимание обратил на руку, державшую его.

– Не знаю.

– Тебе повезло. – Вера как будто не заметила его взгляда. – Я за ними наблюдаю каждый день. Это ужас, поверь. Значит, решено: ты остаешься с нами. Надо же обмыть твою работу. И хозяйку уважить.

– Но хозяйка не ты.

– Ася! – во весь голос крикнула Вера. – Ты допустишь, чтобы наш Иван‑ царевич ушел и бросил нас вариться в собственном соку?

Ася зашла в комнату, неся в двух руках четыре тарелки с закусками.

– Что ты кричишь, Вера? Я предлагала Ивану чай.

– Ты бы еще кашу манную предложила. Нельзя вы пускать работников с голодным желудком – плохая примета для новосела. Ну?

Ася расчетливо искала место для тарелок на пустом столе.

– Что?

– Ты собираешься приглашать Ваню?

Ася возвела очи к потолку.

– Верунчик, я несколько раз предлагала ему остаться. Ну что мне – на колени падать и умолять?

– Я перевожу. – Вера с бодрой улыбкой повернулась к Ивану. – Анастасия Федоровна очень хочет видеть вас. Иван… Батькович, на своем новоселье, за своим столом. Что скажешь, ей падать на колени?

– На чьи? – Ваня прикусил язык, заметив, что Ася вздрогнула. Находясь среди подруг, совершенно разных по характеру, он чувствовал и в себе раздвоенность. Ситуация и раздражала, и смешила.

– Какая забота! – насмешливо восхитилась Вера. – Ась, ты слышишь?

Она слышала, но думала о другом. Пять лет назад Ваня очаровал ее возвышенным романтизмом и поэтичностью. Теперь она открыла в нем чувство юмора и склонность к ироничности.

– Пожалуй, мне, – ответил за Асю Иван, – впору упасть в обморок, как благонравной девице. Кажется, вас зовут Вера?

– Кажется, так, – согласилась она. – Но будь поосторожней с обмороками, иначе мы все по очереди начнем приводить тебя в чувство.

– Какая забота! – улыбнулся Иван.

– Искусственным дыханием.

– О‑ хо‑ хо! – взмолился он. – Тогда я действительно поостерегусь. Столько воздуха мне на пользу не пойдет.

Внезапно Вера стала серьезной и пристально посмотрела Ивану в глаза. Снова в нем кольнуло сомнение: не была ли она его клиенткой и не слишком ли он доверился шуточной перебранке, не скрывается ли за ее словами не что более значительное?

– Вера! – окликнула Ася подругу. – Помоги мне накрыть на стол. Хватит любезничать.

– Есть, начальник! – отрапортовала Вера и скрылась на кухне.

Иван облегченно вздохнул: нет, эта колючка не станет платить за любовь, скорее возведет на дыбу сарказма того, кто предложит ей подобное.

За столом разговоры велись о жилье и новостройках. Люда и Зина обхаживали Ивана, Вера зубоскалила по этому поводу, а Ася молчала.

– Ася, – обратилась к ней Люда, – а ты запускала кошку в квартиру?

– Нет, – рассмеялась хозяйка. – Зачем?

– Ну как же…

– Люся, угомонись. – Вера помахала вилкой, дожевывая салат, и объяснила Асе: – Эта дама с высшим образованием намеревалась привести тебе кота с помойки. Спасибо мне: я заняла их руки полезным грузом.

– У тех котов инстинкт лучше развит, – защищалась Люда. – Они сразу нашли бы опасные точки в квартире.

– Ага, – кивнула головой Вера. – Они нашли бы в квартире холодильник, где лежит мясо.

– Ваня, а вы запустили кошку? – скромно поинтересовалась Зина.

Он рассмеялся:

– Нет, я запустил строителей.

– Это еще дороже, – прокомментировала Вера.

– Зато будет красиво, – возразила Зина. – Правда ведь, Ваня?

– Я надеюсь.

– Скоро Гена получит квартиру, и мы тоже начнем с ремонта.

– А я слышала, – авторитетно заявила Люда, – что в первый год нельзя делать ремонт. Надо, чтобы дом устоялся.

– Я тоже это слышала, – подтвердила Ася. Ох, как ей хотелось переклеить обои, покрасить потолки, сделать красивую ванную, но на это не было денег. Ей и так предстояло еще много приобрести для квартиры.

– Зина, ты собираешься замуж? – поинтересовался ради приличия Иван.

– Это все только желания, – ответила за нее Вера. – Ася, а где твой павлин?

– Не знаю. – Ася не поднимала глаз от стола. Она слышала, как фыркнул Иван, давясь от смеха. – Я просила собрать «стенку»…

– Нашла кого просить! – возмутилась Вера. – Он сколько лампочку менял в нашей комнате? До тех пор, пока я сама не начала светить ногами перед его благородной мордой.

– Вера, хватит, – попросила Ася.

– Ох, простите‑ простите! – театрально вскинула руки вверх подруга. – Я обидела твою Венеру. Ни рук, ни мозгов – одна фактура для гипсовых масок. И что ты в нем нашла, Ася?.. И когда ты вообще научишься выбирать мужиков?

– Хороших я тебе оставлю, – съязвила Ася. – Авось один все‑ таки вытерпит твой язычок.

– Несчастный малый! И почему хорошим никогда не везет?

За столом поднялся шум и смех. Все хотели прокомментировать сочувственное заявление Веры.

Иван вполне освоился в компании, где главенствовала бедовая Вера. Она разносила в пух и прах всех, не исключая себя. Он не успевал отвечать на ее колкости, как тут же сыпались новые. Зато смеха было… И громче всех смеялся Иван.

Ася не участвовала в пересмешничании, но приятный мужской баритон как‑ то особенно действовал на нее. Здесь были и домашняя умиротворенность, и выплескивающаяся энергия, и рассудительность, и безрассудство, и желание облегченно вздохнуть и крикнуть во весь голос от радости.

И неожиданно она поняла, что не любит Юлиана и не полюбит его никогда. Да, он хороший, добрый, заботливый, но не это ей надо. С ним нет праздника. Если они поженятся, вся жизнь превратится в сплошной комок будней и проблем. И будет она, как тысячи скучных жен, долбить мужа, чтобы он что‑ нибудь сделал; и будут они постоянно копить деньги на новую покупку; сетовать на маленькую квартиру и завидовать тем, у кого жилплощадь больше. И будут они смотреть, как весело живут другие – смотреть со стороны на жизнь.

Проводив гостей и оставшись одна, Ася всерьез начала размышлять о Юлиане. Да, будет именно так, как она представила. Юлиан недолюбливал се подруг, Веру вообще терпеть не мог. И тогда прощай подружки, если мужем станет Юлик и начнет хозяйничать.

Рассудок начал плести цепочку доводов против ее предположений. Пораженная, Ася вспоминала тысячи причин неуместности и капризности своего решения, но упрямое сердце твердило, что любви нет.

Два дня Ася думала о Юлиане. Рассматривала их отношения с различных сторон и без предвзятости сходилась на том, что Юлиан очень хороший человек. Добрый, надежный, волевой, веселый и нежный. И любит ее… Он стал бы внимательным мужем и заботливым отцом; с ним было спокойно и надежно. Но что‑ то в нем ускользало… Или нет? В конце концов Ася решила, что ускользает в ней. Она недостаточно искренна в своих чувствах. Она не обманывала Юлика, и в то же время ей не хватало романтического порыва. Она твердила себе, что такое бывает только в кино да в книжках. Но подобные мысли мало помогали, а надежность и внимание Юлика превращались в логику будней, плановую стабильность, грозящую перейти в вязкость болота. Раньше перевешивало положение бесприданницы, но сейчас Ася остро испытывала потребность быть выше материальных благ и состояний. Сродни тому, как узник после долгого заточения стремится почувствовать полную свободу и отодвигает на потом проблемы самостоятельной жизни.

Ася решила серьезно переговорить с Юлианом и надеялась, что это произойдет очень скоро, но в глубине души боялась. Вопреки своим же увещеваниям она знала, что согласия стать женой Юлиану не даст. Она не чувствовала угрызений совести, ведь отдала ему все, что могла, без условий и обещаний, а вот жалость к Юлику она испытывала. Наверняка он вправе надеяться на благополучный традиционный исход отношений. И как объяснить ему правду, не задев его гордость и самолюбие?

Всю неделю Ася рыскала, как гончая, по мебельным магазинам. Книги не уместились в знаменитой «стенке», и теперь она искала полки. Долгие финансовые накопления были на исходе, и Ася, мечтавшая о красивом ковре над тахтой, предпочла книжные полки на стене противоположной. И как всегда бывает, ни в одном магазине их не было.

Ася нашла их. Почти на окраине города, в Богом забытом магазинчике, они стояли в беспорядке, притуленные друг к другу. Обрадованная девушка быстро поспешила к продавщице, пока полки не разобрали, оформить покупку.

– Сначала выберите! – через плечо прокричала та.

Выбирать было тяжко – кругом один брак. Углы все надщерблены, и то, что должно красиво называться деревом, осыпается мелкими опилками. Все же Ася выбрала три целых полки, отложила их в сторонку и пошла оформлять покупку, а заодно и доставку. Стекла от полок она взяла с собой, остальное обещали привезти на следующий день.

Иван вскочил на подножку автобуса в самый последний момент, удерживая плечами открытую дверь. Можно было одну остановку пройти пешком, но уж слишком жарко на улице и дел дома хватает. Хорошо, что одной заботой меньше: Иван без всякой задней мысли пригласил Настю и ее подруг на новоселье, и они настояли, что «сделают» стол. Вера, эта амазонка, пообещала запечь молочного поросенка, при одном упоминании о котором у Вани потекли слюнки. Жаль, девчата не настояли на генеральной уборке, хмыкнул Иван. И сегодня ему предстояло заняться ею. Ребята – молодцы, привели в нормальный вид обе комнаты, но и мусору оставили столько, хоть новый ремонт начинай. Теперь мой, вычищай, чего Иван терпеть не мог. Если б не новоселье, о котором уже многие извещены, не старался бы убирать и пережил бы так. Уборка, тем более генеральная, была для Вани большим событием.

– У «Звездного» будете выходить? – услышал он голос Насти и, не задумываясь, обернулся.

Пассажир что‑ то бубнил в ответ и пытался освободить путь – это в переполненном‑ то транспорте. Ася с двумя тяжелыми сумками в руках, стараясь быть осторожной, чтобы не разбить стекла от полок, искала место, куда поставить ногу. Кажется, ей это удалось, правда, пришлось выслушать далеко не лестные эпитеты в свой адрес, к тому же ее постоянно заваливало на грузного мужчину рядом. Он уже хотел возмутиться, по то ли тяжелые сумки, то ли миловидность девушки смягчили его. Остановка. Двери открылись, а водитель все еще проверял надежность тормозов. Ася пыталась устоять на ногах, а сзади пассажиры давили и толкали ее к выходу.

– Проходите! – кричал кто‑ то перед дверями автобуса. – Дайте войти!

– Еще не все вышли, – ответил Иван. – И должен же я помочь женщине. – Он подхватил за руку выходящую пассажирку.

Ася подняла глаза: показалось или она действительно слышала Ивана? И в этот момент ее очередной раз толкнули. Каблук застрял в обитой железным уголком ступеньке, и Ася полетела вниз, раскинув руки, сжав в пальцах ручки сумок, с паническим криком:

– Стекло!!!

Кто‑ то успел правильно отреагировать и отскочить в сторону. Но одному досталось. Ася влетела в чьи‑ то объятия, ударилась о жесткую грудь грудью и носом зарылась в мускулистое плечо. И вдохнула запах – его запах, Вани, теплый, смешанный с горьковато‑ терпким запахом одеколона. И где он находит…

Закончить мысль Ася не успела, потому что сумка со стеклом догнала Ивана со спины. Он ухнул, прогибаясь вперед, и прижал к себе Настю так, что у нее перехватило дыхание.

Люди снова пришли в движение. Кто‑ то возмущался, кто‑ то сочувствовал, и все спешили. Какой‑ то паренек отодвинул Асину туфлю в сторонку, чтобы ее не затоптали, и подмигнул Ивану, пятившемуся подальше от толпы. Ася пришла в себя и гневно зашептала:

– Отпустите меня!

Он молча отступал. Автобус уехал, остановка опустела, и только тогда он осторожно опустил Настю на тротуар, поддержал, пока она стояла на одной ноге, балансировала в поисках равновесия; он в это время освобождал ее руки от сумок и бормотал, утешая Настю и себя заодно. Отпустив ее на несколько минут, Иван схватил валявшуюся туфлю и снова подбежал к Насте.

– Все нормально. Никто не пострадал, даже туфли целы.

– Я должна поблагодарить вас. – Ей не хотелось этого делать, напротив, хотелось обвинить его в своих несчастьях, накричать. Ася с трудом сдерживала бушующие в ней эмоции и слезы. Почему он всегда выставляет ее дурой? Но если быть честной, то из‑ за него она теряет способность здраво мыслить, а его внешность, голос, сама мысль о нем уничтожают в ней самоконтроль, выдвигая на первый план необузданные инстинкты, о существовании которых в себе Ася и не подозревала. Всегда спокойная, сдержанная, даже замкнутая, она гордилась собой и своим поведением, но Иван ломал все, чего она достигла, развязывал невидимые узелки, державшие ее в строгих рамках морали и приличия.

– Лучшей благодарностью будет, если мы перейдем на ты. Твое знаменитое стекло не легче чемодана с книгами.

Вера на новоселье рассказала, что Ася в общежитии тоже долго «выкала», пока она не уронила вежливой соседке на голову чемодан. И потом под общий смех они спорили: Вера со свойственной ей грубоватостью преподнесла все так, будто специально сделала; Ася же доказывала невиновность подруги, ссылаясь на случайность.

– Нет! – Ася обулась, потопталась на месте, разминая дрожащие колени, и потянулась за сумками. – Будет лучше, если вы перейдете на вы. Каламбур какой‑ то, – грустно закончила она.

– Спасибо за благодарность, – рассмеялся Иван. – Идем?

Он отобрал у нее тяжелые сумки и пошел к дому. Асе осталось лишь следовать за ним. Скоро она пошла впереди, молча поторапливая Ивана, но он не спешил – не хотел так быстро расставаться с ней. Он чувствовал себя неловко и надеялся, что Настя не обратила внимания на реакцию его тела, когда он обнимал ее.

Иван еще раз посмотрел на стекла.

– Хочешь закрыть «стенку», Настя? – спросил он.

Асе пришлось сбавить темп, чтобы ответить:

– Я купила сегодня полки. Книги не поместились в шкафу. Завтра их привезут, а стекло я взяла с собой… как видите.

– Вижу.

Хрупкий груз сыграл с ним шутку, и Иван не знал, как отнестись к ней. Удар в спину ощутился не только в позвоночнике, но отозвался налившейся силой в чреслах. Пока Настя освобождалась от испуга после падения, Ивана одолевали совсем иные картины. Мягкое тело девушки, разогретое летним солнцем, зажгло в нем пожар. Иван быстро понял, что его объятия отнюдь не спасительные, и ему требовалось гораздо больше усилий сдержать себя, чем Настю.

Ася рвалась домой. Едва затянулась пауза, она снова ускорила шаг. Ей было стыдно за свое падение, и в то же время она с ужасом думала о том, чем бы оно закончилось, не поддержи ее Иван. И еще она хотела быстрее расстаться с ним. Асе казалось, что он ведет ее к себе домой и все вокруг знают, с какой целью, и осуждающе глядят на них. От волнения она едва дышала.

– Настя, – позвал ее Иван, – ты снова упадешь, если будешь так лететь.

– Спасибо, что напомнили, – недовольно ответила она и замедлила шаг.

– Ты так торопишься домой?

Ася пожала плечами и посмотрела в его сторону. В этом была ее ошибка. От его красоты и без того взволнованное дыхание остановилось. Выжженные на солнце светлые волосы мягко облегали безупречный овал лица с твердым подбородком, большие открытые глаза отражали солнечный свет. Красота его лица удивительно гармонировала с великолепным торсом, обтянутым джинсами и футболкой. Ася видела его тогда давно в рубашке и брюках, но простая рабочая одежда делала его еще обворожительнее и притягательнее.

Встречные женщины до неприличия задерживали на нем взгляд, но Иван будто не видел их, шел легким пружинистым шагом и с улыбкой поглядывал на Настю.

– Если у тебя нет срочных дел, – снова заговорил он, – я приглашаю тебя к себе.

– Зачем? – испугалась она.

– Посмотришь, как я живу. Кофе выпьем.

– Нет! – отрезала Ася.

– Неужели тебе не интересно, – не сдавался Ваня, – посмотреть на другие квартиры?

Ей было очень интересно, но на Ванино жилье любопытство не распространялось. Скорее наоборот, Ася смотрела на его окна, как ребенок на темный сырой подвал, полный страшных тайн и опасностей.

– Мне хватает забот с моей квартирой, – выкрутилась Ася. Обманывать она не умела, а отказ вызвал бы естественный вопрос: почему?

– Жаль, – искренне огорчился Иван. – Я думал, что все женщины любят смотреть чужие квартиры.

Они вошли в подъезд, подошли к лифту. Ася нажала кнопку лифта и обернулась к Ивану.

– Спасибо, что помогли. Дальше я одна справлюсь.

– Может, зайдешь? Все‑ таки соседи, и я уже видел твои апартаменты, а ты…

– Нет.

– Вот и увидишь, – рассмеялся Иван.

Он отводил руки, не давая Асе возможности взять сумки.

– Извините, мне надо домой. Дайте сумки.

Она стояла гордо выпрямившись, только решительно протянула руку, чтобы Иван вложил в нее ношу. Как он мог возразить? Ни приветливый, ни шутливый тон Анастасия не воспринимала. Она твердо стояла на своем и не желала оправдываться. Иван с сожалением отдал ей сумки.

– Завтра я приду, помогу тебе повесить полки.

– Спасибо, я сама справлюсь.

У Аси был иной план, но не с Иваном же откровенничать, к тому же она сама была не уверена в его исполнении.

Подъехал лифт, открылась кабина, но Иван не двинулся с места, все стоял и смотрел на девушку. Она уже шагнула, но вдруг остановилась.

– Вот только… – Ася замялась. Ну что за наказание! Почему она должна обращаться с просьбой к Ивану? Но больше не к кому.

– Что, Настенька? – Он был рад исполнить все, что она пожелает.

– Вы не могли бы одолжить мне молоток, если у вас есть и если вам не нужен?

– Ох, ну конечно! – Иван облегченно рассмеялся. – Конечно, я дам тебе молоток. У меня их два. Пойдем.

Он хотел взять у нее сумки, но Ася отступила назад.

– Я подожду здесь.

– Настя, ты что, совсем не любопытная? – удивился Иван. – Или боишься? Напрасно, я не стану набрасываться на тебя. – Она молчала и стояла на месте. Иван сник. – Ладно, сейчас принесу.

* * *

План Аси исполнился до полного разочарования. В субботу к обеду шумные рабочие занесли полки, получили деньги и ушли, оставив после себя эхо громких голосов.

Ася пожертвовала косметическим карандашом, чтобы сделать отметки на стене, куда предстояло вбить гвозди. Звонок в дверь прервал ее бурную деятельность. Оставив в стене наполовину вбитый гвоздь и большую дыру вокруг него, Ася пошла открывать.

– Юлик! – обрадовалась она. – Ты как раз вовремя.

– Приятно слышать. – Глаза его весело блеснули. – А я уж думал, что ты совсем зазналась и видеть меня не хочешь.

Он обнял Асю и склонился к ее губам. Она ловко отвернулась от его поцелуя, и в ней заговорила смущенная совесть. Ася успокоила себя тем, что вправе за все, что было, рассчитывать на небольшую помощь.

– Я купила книжные полки и не могу вбить гвозди. Ты поможешь мне? Их только три.

– Три гвоздя?

– Полки, – уточнила Ася. – Пойдем, посмотришь.

Юлиан прошел за Асей в комнату. Здесь уже был порядок, не считая полок, стоявших на боку посередине комнаты, да цементной пыли у стены, где торчал гвоздь.

– «Стенка» уже собрана, – горделиво похвастала Ася. – Тебе нравится?

– Ну, ты даешь! – рассмеялся Юлиан. – Да сейчас эти «стенки» в каждой второй квартире. Разве у нас умеют делать на выбор? Один стереотип.

– Ну и что? – уязвленно возразила Ася. – У меня она одна. Чужие не считаются.

Она задумалась: где‑ то она слышала подобное, но где?.. Конечно! Иван говорил, что свое всегда красивое. Он‑ то сумеет оценить, потому что сам приложил усилия для сборки. Что ж, рукам Юлика тоже найдется применение.

– Так что же, Юлик? – Ася вновь наполнилась энтузиазмом. – Ты займись полками, а я пока что‑ нибудь приготовлю поесть.

– То, что мне нужно, уже готово. – Он хитро сверкнул глазами и обнял девушку одной рукой, другая потянулась к пуговицам на халате. – Мы так долго не были вместе. Ты занята квартирой, я – работой…

– Прекрати! – Ася вырвалась из его рук и отошла подальше на всякий случай. – Я и сейчас занята квартирой, а ты мог бы помочь мне. В конце концов… – Ася запнулась и уже не столь уверенно закончила: – Это мужская работа.

Юлиан сжал губы в тонкую полоску.

– А тебе нужен плотник, а не мужчина, – саркастически сказал он. – Все время только и слышу: мебель, шкафы, полки… Я не нанимался.

Асин пыл вмиг пропал. Несколько месяцев назад, когда она долго просила Юлиана проверить электролампочку (та горела как ей вздумается – то да, то нет), Юлик попенял, что Асе нужен электрик. Теперь – плотник.

– Знаешь, Юлиан, – она медленно повернулась к нему, – нам нужно поговорить серьезно.

Он насторожился:

– Верховин уже успел насплетничать обо мне?

– Что за ерунда! – удивилась Ася. – Не знаю я никакого Верховина. Я совсем о другом.

– Как не знаешь? А Ванюша, сосед твой облитый?

– При чем тут он? – Ася начала раздражаться и злиться. – Он чужой человек и не имеет к нам никакого отношения.

– Хорошо, если так. – Но по голосу Юлиана было видно, что сомнения не проходили. – Я тоже хотел с тобой поговорить, Ася, серьезно. Но давай в другой раз. Я забежал к тебе на минуту.

– Но сегодня же суббота. Выходной…

Ася не чувствовала себя готовой к разговору. Она еще надеялась, что Юлиан поможет ей закончить интерьер и тем самым… Что? Завоюет ее любовь? Преобразит ее будущее? Заставит стать любящей женой?

Нет, нет и нет.

Внезапно Асю поразила мысль. Она еще в детстве задумывалась о детях. Особенно после стычек с матерью она мечтала, как будет воспитывать своих детей не сухими нравоучениями и правом родителя требовать и требовать, приказывать и повелевать, а добротой, пониманием, вниканием в детские проблемы и психологию. Она не думала о замужестве, супруг представлялся ей абстрактной, хотя и обязательной, частью семьи. Главными были дети.

Но не от Юлика.

Как‑ то у Аси случилась задержка. Она забыла обо всем и в панике бросилась к Вере за советом. Вера действительно помогла. На следующий день комната в общежитии превратилась в знахарскую лабораторию; в воздухе стоял стойкий букет ароматов различных трав для всевозможных процедур. Испуганная Ася беспрекословно выполняла все наставления подруги. Через три дня все разрешилось наилучшим образом, и Ася вздохнула с огромным облегчением. Жизнь вошла в обычное русло, лишь в Асино меню были включены предохранительные таблетки и несложные народные средства.

И вот теперь Ася задумалась, почему при огромном желании иметь детей она не только не обрадовалась, но и не подумала об ином решении этого вопроса. Ответ оказался на удивление прост.

Осталось только найти безобидные слова и корректно высказать все Юлиану.

Ася не заметила, как Юлик подошел к ней сзади, но ее как током ударило, когда его ладонь скользнула между ног под халатом.

– Прекрати! – Она яростно обернулась и оттолкнула Юлиана. – Для разговора и небольшой помощи у тебя нет времени. А для постели есть? Что, только этим определяется потребность в мужчине?

– Так, – подозрительно протянул Юлиан. – Похоже, здесь все‑ таки не обошлось без моего сокурсника. И что же он тебе наплел?

– Он‑ то как раз без слов собрал мебель! – в сердцах бросила Ася. – Его не надо было упрашивать и унижаться из‑ за такой ерунды. А тебе, как видно, наплевать на меня. Я нужна тебе только в постели. Мне нечем порадовать тебя, Юлик, у меня на уме только мебель, шкафы, полки, как ты говоришь. И еще я хочу с тобой поговорить и послушать тебя. Это важно для нас двоих – и только. Нечего сюда приплетать соседа. И любовью мы с тобой сегодня не будем заниматься.

– Хорошо, мы поговорим. – Юлиан был рассержен и не скрывал этого. – Но в другой раз, когда ты не будешь истеричкой. А сейчас мне пора. Я и так задержался, меня люди ждут.

Ну что ему ответить? Что внимание к Асе не как к любовнице вряд ли можно назвать истерикой? Что она толкует об одном, а он даже не слышит ее и продолжает гнуть свою линию?

– Стоило тогда приезжать? – печально спросила она.

– Сегодня не стоило! – огрызнулся Юлик. – Я зайду, когда ты придешь в себя.

Минут десять Ася бесцельно ходила по квартире, давая остыть эмоциям. Как ни странно, поведение Юлиана не удивило ее. Собственно, в этом и состоял Асин план: она в состоянии и сама забить гвозди в стену и повесить не слишком тяжелые полки, нет, ей нужно было еще раз убедиться, что забота Юлика не распространяется дальше слов и секса. Ох как он обиделся, что в нем заподозрили способности плотника, а еще раньше и электрика. Как же! Он считает, что неотразим только в своих мужских достоинствах, все остальное ниже уровня его развития. Интересно, и почему Ася не разделяет его точку зрения? Мало того, ей безразличны его эротические способности и противна любовь «на минутку». Уверившись во мнении, что с Юлианом надо откровенно поговорить и расстаться, Ася вернулась к работе.

Каково же было ее разочарование, что и здесь, в примитивном забивании гвоздей, она потерпела полное фиаско. Она то ругалась, то уговаривала, молоток то мягко постукивал, то сыпал искрами, а упрямые гвозди то гнулись, то отскакивали, словно мячик, и непробиваемая стена лишь сыпала пыль на пол. После упорного боя Ася признала поражение. Наградив дырку в стене испепеляющим взглядом, она поставила полки на пол одну на другую, подумав, что в будущем прикупит еще и сложит из них стеллаж. Пока же они портили интерьер и настроение Аси. Понурая, она возвратила одолженный инструмент хозяину.

– Ну как? – поинтересовался Иван. Он вышел на площадку, так как Ася категорически отказалась войти в квартиру. – Можно записаться в библиотеку?

– В районную, – хмуро ответила она.

– Жаль. Я думал, что смогу обменять молоток на интересную книгу.

– Только на пистолет. Мои стены молотонепробиваемые.

– Неужели не получилось? – В голосе Ивана звучало искреннее участие, а в глубине глаз плясали чертики. – А разве Юлик…

– До свидания, – холодно прервала его Ася и пошла к лифту.

Иван рванулся вслед.

– Настенька, ну прости меня! Я не хотел обидеть тебя. Давай я посмотрю, что можно сделать.

– Я сама справлюсь.

Ком подкатил к горлу Аси, и глаза увлажнились. Иван окликнул ее и схватил за руку, разворачивая к себе лицом. Она резко дернула руку на себя.

– Настя, ну что ты такая! – Иван обошел ее и заглянул в глаза. – Ну вот. А плакать‑ то зачем? Что я сказал обидного?

Она подняла глаза к потолку, борясь с минутной слабостью.

– Ничего. Просто у меня ничего не получается, это и бесит.

Иван завел ее в кабину лифта и нажал кнопку пятого этажа. Ася снова вырвала руку из его пальцев и хотела возразить, но Иван опередил ее.

– Послушай, недотрога, ты все сделаешь сама и сама справишься. Я только посмотрю и скажу, что не так. Ты же не строитель, так зачем нервничать и расстраиваться? И уж совсем не понятно, зачем отказываться от помощи?

Увидев дырку в стене и горку погнутых гвоздей, Иван едва сдержался от смеха. Только женщина может решиться вбивать гвозди в бетон и при этом сокрушаться о своем неумении. Юлик тоже хорош: черт с тобой, если боишься запачкать руки, но посоветовать, как надо делать, мог же.

– Настя, у тебя есть долото?

– Нет. У меня ничего нет, – обиженно ответила она.

Иван отвернулся, чтобы она не видела его улыбки.

Второй день он не мог избавиться от ощущения Настиного тела в своих объятиях. Мягкое, нежное, оно преследовало его в памяти рук; плечо, куда уткнулась она лицом, зудело воспоминаниями; живот сводило судорогой при мысли о ее прижавшихся бедрах. И то, что совсем недавно удивляло и радовало, теперь доставляло боль не утоленного желания. Он хотел ее. Хотел страстно, эгоистично, жадно…

И стали неуместными разговоры о добром соседстве. Настя нужна была ему как женщина, в его доме, в его постели.

Надо же! Столько имел женщин, что потерял всякое чувство к слабому полу, столько лет стремился к одиночеству и вдруг возжелал чужую пассию. И не просто чужую, а пассию Юлика. Даже в самом фантастичном воображении Иван не представлял, что им снова придется столкнуться из‑ за женщины.

Правда, в той давней истории столкновения не было, все ограничилось неприличными оскорблениями и решением о платной любви, хоть и не Юлик повлиял на него. Но все это в прошлом. Сейчас же перед ним стояла Настенька, огорченная своей неудачей, и притягивала к себе робкой неуверенностью и упрямой неприкасаемостью.

– Я сейчас вернусь. – Иван бодро улыбнулся Асе и пошел к выходу.

Через несколько минут он принес инструменты, цементный замес. Вместе они замуровали деревянные колышки в стене, вбили гвозди и повесили полки. Ваня дурашливо дразнил Настю, а она по‑ глупому злилась и ругала его. Кончилось тем, что Ася стукнула Ивана по спине тяжелым словарем и ужаснулась разнузданности своего поступка, а Иван громко рассмеялся ей в лицо.

Возвратясь домой, Ваня уже знал, как следует поступить. Нечестный ход, но так будет лучше для Насти и ему даст если не зеленый, то, во всяком случае, желтый свет для завоевания. О Юлике он заботился меньше всего; тот не гнушался никакими способами, да и с Настей вел себя бесчестно. Тем необходимее вывести его на чистую воду. Настеньку жалко. Это будет удар для нее, и не известно, как она себя поведет. Было бы хорошо, если бы она выплакалась на его плече, доверила ему свои горести и успокоилась. Такой вариант сблизил бы их. Но Иван, насколько успел узнать Настю, сомневался в таком исходе. Скорее она замкнется в себе, как улитка в раковине, и ему придется долго и упорно пробиваться к ней. Ну что ж, трудная победа дороже ценится…

Ася отпила чай и отодвинула чашку. Остыл. Книги поставлены на полки, коробки выброшены, комната наконец приобрела жилой вид, а ей не давали покоя мысли об Иване. Полдня, проведенные с ним, еще раз утвердили ее во мнении расстаться с Юлианом. Скрепя сердце она позволила Ивану помочь ей, и как весело прошли эти часы. Ася забыла о прошлых обидах, о существовании Юлика. Забылась настолько, что начала «драться». А он смеялся. От его смеха у нее ноги подкосились. Предложи он в тот момент больше, чем помощь, она бы согласилась. Согласилась на все. А он просто попрощался и ушел.

Внезапно Ася подумала, что надежда снова быть вместе с Иваном отвратила ее от Юлика, но она быстро отмела эту мысль. И вовсе это не надежда, а опасение. Ей отлично известна цена этих часов любви. Потому и позволила себе слабость, что знала: ничего не случится. Если бы Иван намекнул на что‑ нибудь двусмысленное, уж она бы поставила его на место. И вообще, рвать связь с одним мужчиной ради другого подло и не в ее правилах. Так было однажды, а если учитывать первое знакомство с Иваном – дважды. После той ночи она четыре года не могла думать о близких отношениях без содрогания. Вот и теперь, расставшись с Юликом, она сперва осмыслит, когда и какие именно чувства приняла за любовь, и впредь станет более разборчива.

Смешно! В двадцать восемь (почти! ) лет нормальные женщины забывают о разборчивости и выходят замуж за первого, кто предложит, а она рассчитывает все сделать наоборот. Но жить как все: погрязнуть в хозяйстве, терпеть измены мужа, его плохое настроение, самой сожалеть о несбывшемся – это не для нее. В семье должны быть доверие, радость друг от друга и, конечно, должна царить любовь, чтобы и дети были долгожданными и любимыми, чтобы им доставались не крохи брачной морали, а безраздельная любовь родителей. А иначе и начинать не стоит. И самый лучший способ осмыслить и почувствовать себя свободной от обязательств перед Юликом – отвлечься от всех мыслей, забыть на время о мужчинах, думать о чем‑ то нейтральном. Например, о работе. Три недели отпуска уже прошли, завтра она выйдет на работу, чтобы сделать отчет, и потом догуляет оставшиеся дни.

Как‑ то там справляется одна Лида, без нее, начальницы и помощницы? Вот у Аси был помощник, хоть и не тот, па которого она рассчитывала. Интересно получается: он берет деньги за любовь и обижается, когда предлагают за что‑ нибудь другое. Не чувствует себя профессиональным мебельщиком? И самонадеянно считает себя непревзойденным любовником. Попалась бы ему фригидная особа, как бы он с ней рассчитывался? Можно только пожалеть, что она… Господи, о чем она думает?! Какое кощунство и неимоверная глупость! Собиралась думать о работе – и нате вам.

Заснула Ася поздно и с трудом. На что бы она ни настраивалась, мысли неизменно возвращались к Ивану. Снова и снова она проклинала то злосчастное утро и не скоро призналась себе в том, что из‑ за него утрачена память ласки. Помнит, что было волшебно, помнит, что ощущала чувство полета, но эти приятные подробности сменились поспешными, бесчувственными действиями Юлиана.

И впервые за пять лет Ася ощутила огромную потребность в любви для двоих, такой, чтобы она стала объектом внимания и наслаждения, а не спортивным азартом – кто быстрее кончит.

Проснулась Ася не выспавшаяся, но настроенная решительно. Все продумано, осталось только довести это до адресатов. С Юлианом покончено. Девчонки из общежития – сама забота – напросились приготовить яства для новоселья Ивана. Пусть так. Но после – никакого общения; «здрасьте – до свидания» – и достаточно. Только работа.

Работа и свобода!

Глава 4

В пятницу Вера позвонила на работу – договориться о встрече. Иван заранее купил все, что нужно для угощения, о чем поставил Асю в известность. Главное блюдо требовало уйму времени, и Ася попросила подругу переночевать у нее. Но первоочередной причиной все же был разговор девушек. Хотя Ася заранее знала, что Вера обрадуется ее решению и поддержит, ей надо было выговориться. Юлиан не появлялся, и Асю переполняли объяснения, причины и выводы… Вряд ли Вера подскажет нужные слова, слишком острый у нее язычок, но она умеет слушать – вот что было главным для Аси.

Они договорились о встрече и вместе пришли к Асе домой. Иван окликнул девушек с балкона, поздоровался и пригласил к себе. Ася по привычке хотела отказать, но Вера опередила ее, договорившись нанести визит через полчаса.

Подруги освежились в душе, снимая усталость дня теплой водой, поужинали. Ася хотела сразу все выложить Вере, но передумала: десяти‑ пятнадцати минут ей не хватит, а прерываться не хотелось. Она расскажет, когда Вера вернется от Ивана. Однако Вера настояла, чтобы Ася пошла с ней.

– Стыдно до сих пор не увидеть, как живут твои соседи, – попеняла она. – И я одна не донесу все продукты.

Последний довод был разумным. Ася не хотела, что бы к ней приходил Иван: не придется выжидать его ухода для откровенной беседы с Верой, да и вообще следует ограничить его визиты.

Иван проводил девушек в комнату и предложил кофе.

– Лучше хоромы свои покажи, – сказала Вера. – Кофе мы у Аси выпьем.

– Смотрите. – Иван широким жестом обвел комнату. – Настя лишена любопытства, так я перед тобой хоть похвастаю.

– Правда?

Удивленная Вера обернулась к подруге. Она не знала другого человека, который обожал смотреть обновки так, как Ася, и после долго фантазировал на тему: «Если бы у меня было такое…» Из «такого» Ася вряд ли приобрела и десятую часть, но мечтать и воображать ей никто не мешал, даже Вера на время оставляла свой сарказм.

И вдруг Ваня говорит, что Ася нелюбопытная. Удивительно, да и только!

Ася скромно озиралась по сторонам – все, что она позволила себе. Вера же подробно изучала мебель и все, что было на виду. Компьютер вызвал у нее вопросы о профессии Ивана, не без насмешки она заметила, что коллекционирование хрусталя не мужское занятие. Но спальня затмила все. Вера, утратив способность говорить, смотрела на белоснежное чудо. Спохватилась и ринулась в комнату, где оставила Асю.

– Идем, – строго сказала она, схватила подругу за руку и потащила за собой. Поставила у двери и восхищенно произнесла: – Ты видела такое?!

Если Ася и видела, то только в зарубежном кино из жизни высшей аристократии. Размерами спальня вряд ли походила на графскую, но роскошная кровать с зеркальным изголовьем, тумбочка около нее, в углу шкаф и рядом с дверью трюмо создавали впечатление сказочного островка. И все белое, на фоне светлых с золотом обоев.

Ася молчала, зачарованная зимней рапсодией дерева и зеркал, сильно сжимала кулачки, чтобы не дотронуться до этого дива, и убеждала себя в нереальности картины, ибо то, что она знала об Иване, волшебную сказку превращало в соблазны ада.

– Никак королеву ищешь в любовницы? – рассмеялась Вера.

Она вальяжно расхаживала по комнате, крутилась перед зеркалом, демонстрируя диссонанс черного в лиловых и розовых тюльпанах платья на фоне облачной белизны спальни.

– Я согласен и на принцессу, – улыбнулся польщенный Иван.

Он гордился собой, видя реакцию гостей, и без труда представил Настю в этом снежном уединении. Такими же удивленно‑ растерянными глазами она будет смотреть на него, а он обласкает каждую клеточку ее тела, уложит в кровать, и они будут наслаждаться любовью…

– Ха‑ ха‑ ха! – прервала его фантазии Вера. – Тут я тебя и нашла, Ваня.

– В чем?

– Да ни одна принцесса не согласится стать любовницей. Только женой. Ну, ты, Иванушка…

– Дурак. – На этот раз Ваня не обиделся и хитро подморгнул Вере.

– Правильно мыслишь, но можно и поласковей, – смягчилась Вера. – Видишь, какая я добрая?

– Укротить тебя некому, – подтрунил Иван.

– Некому, – притворно‑ грустно вздохнула Вера. – Ох, некому, Ваня. Может, ты решишься?

– Вера, – подала голос Ася, – мы здесь по делу.

– Вот так. – Девушка гордо выпрямилась. – Пока ты собирался, нашлись другие. И это лучшая подруга! Никакой жизни… Впрочем, мы не королевы и не принцессы. Идем, Ася.

Вера поинтересовалась, есть ли у Вани большое блюдо под поросенка. Он открыл буфет, пригласив ее самой выбрать то, что нужно. Она охнула от столового сервиза на двенадцать персон – мечты любой женщины и хозяйки. В общежитии подобная роскошь непозволительна, а Иван будто не замечал ценности имущества. Верная себе, Вера тут же выложила, что думает о холостяке, имеющем изумительную посуду, о которой можно только мечтать, и, как добрая фея, загадочно выставила на обозрение одну тарелку.

– Ась, ты глянь! – весело окликнула Вера. – Ваня и вправду согласен на принцессу. Уже и горошины припас, да не простые.

На дне тарелки лежали скрепленные между собой золотые серьги с жемчужинами. Металлические дуги сверкнули тоненькими лучиками, но камни вбирали в себя свет ламп, будто истосковались по солнцу и теплу.

Иван почувствовал, как его окатывает жаркая волна стыда и ярости. Из‑ за переезда, ремонта, хлопот, связанных с новой квартирой, он совсем выпустил из виду эти сережки. Для него они были особенные, и Иван никогда и никому их не показывал. В них заключались стыд и позор его прошлого, поражение и начало новой жизни. Слишком сокровенное вытащила на свет Вера, и, будь она одна, Иван мог бы справиться с эмоциями, выкрутиться, отшутиться, не привлекая к этому внимания. Но рядом стояла Настя и во все глаза смотрела на скромное женское украшение. Ей Иван не мог лгать, а объяснить происхождение серег – земля пусть разверзнется прежде, чем он расскажет об этом.

Вера с хитрецой взглянула на Ивана, багрового, как свекла, и хотела уже высказать очередную колкость, но он опередил ее.

– Ты ищешь блюдо, Вера, – глухо, с непонятной угрозой напомнил он.

Она скептически хмыкнула, повела плечами и поставила тарелку на место.

Иван лихорадочно припоминал, что еще может обнаружить находчивая Вера, но перед глазами маячили сережки с тусклым, чуть пожелтевшим жемчугом. Не в силах справиться с собой, он слегка оттолкнул девушку в сторону, достал из‑ под стопки тарелок большое блюдо и отдал ей в руки.

– Сойдет? – грубо спросил он.

Вера внимательно следила за Ваниным лицом. Неожиданно уголки ее губ дрогнули, медленно растянулись в улыбку.

– Ой, Вань, ты смутился? – не веря глазам, спросила Вера, сочувственно подняла брови и… расхохоталась.

Ее смех заполнял все углы комнаты и застревал в спирально закрученных подвесках люстры. Она, не устояв на корточках, приземлилась на мягкую точку, скрестив по‑ турецки ноги. Поднос лежал у нее на коленях, а Вера исходила смехом.

У Вани руки дрожали от нестерпимого желания задушить эту наглую девку. Как она смеет издеваться над ним в его же доме, в присутствии Насти?! Мало того, что она так бесцеремонно обнаружила его тайну, да еще смеется в лицо. Врезать бы ей разок, чтобы заткнулась, но что подумает Настя!

Иван постарался взять себя в руки. Громко хлопнув дверцей, он встал, не обращая внимания на Веру, осуждающе взглянул на Асю.

– Пойдем, возьмешь продукты.

– Что?

Ася не узнала свой голос, из горла вырывались каркающие звуки, и только теперь она поняла, что почти не дышала.

«Боже мой! Эти серьги!.. Мои серьги до сих пор у Ивана. – Увидев их, Ася перестала соображать, стояла, как парализованная, не в состоянии ни о чем думать, что‑ то чувствовать. – Мои серьги!.. Этого не может быть! »

– Настя! – строго окликнул ее с порога Иван.

Она перевела взгляд на Веру, утиравшую слезы и всхлипывающую от смеха. Ася не могла понять, почему ее подруга смеется, но та вела себя слишком вольно в чужой квартире, а потому Ася решила напомнить ей о приличиях.

– Вера, – с упреком позвала ее девушка.

– Да, да. – Вера неуклюже перекатилась на колени, поддерживая рукой дорогое блюдо и продолжая смеяться. – Господи, впервые вижу, чтобы взрослый мужчина так краснел!

– Вера, нам пора. – На фоне зычного смеха подруги голос Аси казался безжизненно‑ тихим.

– Да, – легко согласилась Вера, – пора, мой друг. Чего ты такая бледная? Переживаешь за соседа? Идем на кухню.

Иван со злостью бросал в сумку пакеты с продуктами, опустошая холодильник. Обращаясь к нему, Вера не изменила своему настроению:

– Ты представляешь, что бомбардируешь меня этими деликатесами? Да, Ваня? Напрасно. И чего ты вообще злишься? Я тебе сказала комплимент. Давай я помогу тебе, Ваня. Ася, где моя авоська? – Она набрала овощей, положила пару пакетов круп и победно посмотрела на Ивана. – Хочешь врезать мне?

Он ошалел от такого предложения и на секунду забыл о присутствии Аси.

– Еще как! – И понял бессмысленность своей злости. Недобро усмехнулся. – Но лучше шею вывернуть… да язык укоротить.

Вера уловила нотки мрачного юмора, но все равно оценила его.

– Ваня, но я же не допытываюсь причины, только высказала факт. У нас Ася любопытная…

– Не пытай судьбу, Вера, – обожжешься, – хмуро прервал ее Иван.

– Вера, идем. – Ася тронула подругу за плечо. – Ты слишком разговорилась.

Вера успокоила ее улыбкой, вручила полную авоську и снова повернулась к Ивану.

– Кстати, Ваня, твоя сумка нам не нужна. Можешь смело перекладывать все обратно в холодильник. Только не забудь, что это не моя шея, ладно? Пошли, Ася.

Стиснув зубы, чтобы не сорваться на отборную брань, Иван закрыл дверь за девушками, быстро рассовал пакеты в холодильник и пошел в комнату. Достав из буфета серьги, он крутил их в пальцах и смотрел в темное окно.

Сколько раз он пытался вызвать в памяти образ той, что оставила эти украшения в уплату за постельные утехи, и ничего не получалось. Только ощущение стыдливо горящей кожи ее плеч, шеи, лица. Только контрастно‑ белые простыни и подушка. Только предчувствие опасности и неги… Предчувствие любви… Господи, когда это закончится?!

Сжав в кулаке драгоценности, он оглядел комнату в поисках укромного места. Он забудет о серьгах и их обладательнице. Он должен забыть о них. И Настя ему поможет. Как только он добьется ее расположения и доверия, она поможет ему забыть собственные грехи.

Пусть будет счастлива та девушка, волею случая попавшая к нему в постель, а он искупит свою вину с Настей.

Ася в полной мере поняла значение слова «мерзопакостно». Когда‑ то она прочитала его в одном из романов какого‑ то русского классика. Тогда оно показалось причудливой фантазией писателя, но в этот вечер она сполна оценила подобное состояние и настроение. Презренное и горькое слово преследовало ее оглушительным набатом.

Совсем недавно она сделала для себя открытие, что ее отношения с Юлианом весьма далеки от романтических, не говоря уже о любви. Не раз она собиралась объясниться с ним и разорвать наконец липкую паутину ложного приятия. И каждый раз ей что‑ то мешало. В последние дни Ася не видела Юлиана, и, несмотря на это, она все больше ощущала тяжесть на душе.

Но когда на новоселье Ивана он пришел со спутницей, а через несколько минут Ася узнала, что Юлик женат уже семь лет и спутница – его жена, она почувствовала себя не то что преданной, а облитой грязью. Она не знала, смеяться ей или плакать. С одной стороны, отпадает необходимость объяснять что‑ либо Юлику, но с другой…

Как он смел обнадеживать ее замужеством, имея жену и детей?! Теперь понятно, почему он никогда не приглашал ее домой. И причина была вовсе не в родителях, и все его отговорки о болезни матери, о напряженных отношениях родителей с сыном были дешевыми уловками, праздной ложью. А она‑ то выискивала слова, чтобы не обидеть его «душевную мягкость и чуткость», чтобы, не дай Бог, не задеть его мужское достоинство, отказываясь от любви.

Обида и боль сковали ее горло. Хорошо, что за столом все были увлечены разговором и каждый хотел вы сказать свое мнение, а не слушать других. Пока гости оживленно перекрикивали друг друга, Ася решала, чего же в ней больше – равнодушия, боли предательства или же облегчения от долгожданного конца романа. Но с какой стороны ни смотри, чувствовала она себя мерзопакостно.

Единственным желанием было уйти. Остаться одной. Занять делом зудящие руки и мысли и отключиться от мира на время, чтобы – в который раз! – попытаться начать жизнь заново.

Даже в этом ей было отказано. Вера и Люда, хоть их пригласил Иван, часто бросали в ее сторону взгляды. Им было весело, но Ася знала: уйди она, и подруги потянутся за ней, стоически пряча в себе нежелание прерывать веселье и, может быть, теряя потенциальных женихов. Тут Ася горько усмехнулась про себя. Что ж, по крайней мере девочки будут знать наверняка о семейном положении каждого присутствующего и не попадут впросак, как она. Господи, как это все мерзопакостно! Ваня украдкой наблюдал за Асей. Воспоминания вновь нахлынули на него. Сейчас он смотрел на свою бывшую жену равнодушно, даже с некоторой долей снисходительности. Но тогда, семь с половиной лет назад, он был оглушен предательством, его душила бессильная ярость и ощущение потерянности. Словно он оказался в вакуумной колбе, без опоры под ногами и довлеющими над ним невидимыми стенами.

Такой же потерянной выглядела сейчас и Анастасия. Она сосредоточенно цедила легкое вино, золотистыми бликами играющее в гранях хрусталя, но Ваня мог голову дать на отсечение, что Настя не чувствует ни вкуса, ни запаха изысканного напитка. Ваня обвел взглядом собравшихся и вдруг с ужасающей ясностью представил себя на месте девушки. Тогда, давно, он бесновался в одиночестве или предавался пьяным разгулам. Насте приходилось держать себя в руках, сидеть с незнакомыми людьми и предателем за одним праздничным столом и скрывать обуревающую муку в себе, изображать довольного жизнью человека. Он медленно открывал для себя глубинную цельность ее натуры, огромную волю и стойкость, редкостную даже для мужчин, не то что для слабого пола. Волна уважения к девушке поднялась в нем, смешалась с восторгом, доводящим до страха. С удивлением и восхищением Ваня понял, что хочет называть ее с большой буквы.

– Анастасия… – трепетно прошептал он, растягивая имя, словно открывая для себя утраченную святыню.

Ася услышала его и посмотрела вопросительно, как ей казалось, на Ваню. Гамма чувств отразилась в ее глазах. Он не думал, что девушка услышит его, и то, что он увидел в ней, заставило его затаить дыхание. Смолкли голоса, исчезли лица, и он остался наедине с ее бездонными, полными затаенной страсти и потерянности зелеными глазами.

– …А по мне, попадись сильный мужчина – так и заплатила бы за его ласки, – врезался в сознание Ивана пронзительный женский голос. Он вмиг стряхнул оцепенение и вновь замер, но уже по другой причине.

– Фу! Какая пошлость! – отозвался Саша. – Ты просто защищаешь свою бывшую подругу. Но весьма не успешно.

– Мне не нужно ее защищать, – живо возразила Света, яркая блондинка с темно‑ карими глазами и черными бровями‑ ниточками. – Лучше признайся сам: обидно, что на тебя не обратили внимание.

– Ха! – Саша тщательно пытался скрыть, что его самолюбие было уязвлено. – Велика важность – находиться рядом с проституткой.

– Эта… как вы изволили выразиться, – распалилась не на шутку Света, – зарабатывает больше тебя в пять раз и знает об интиме во столько же раз больше.

– Я думаю! – язвительно встрял Юлиан.

– Думаешь! – в том же тоне ответила Лора, воспользовавшись паузой. Ее горящие нетерпением глаза выдавали муки в ожидании своего часа высказать мудрость любви. – Думаешь, как получить удовольствие, и абсолютно не думаешь, чтобы его доставить женщине.

– Вот с этим я совершенно согласна, – торжественно подтвердила жена Юлиана Леночка. Это была яркая красавица. Крупные безукоризненные черты лица кричали о своем совершенстве. Большие глаза, подведенные для пущей выразительности, затягивали омутом чистой голубизны; полные губы с помадой цвета алой вишни были в постоянном чувственном движении, словно жили собственной жизнью. Асе не нравились такие лица, хоть она и ругала себя, называя это завистью к жене своего любовника. Тем не менее она знала, что от такой красоты быстро устаешь, и еще знала, что подобные лица действуют на окружающих, как мед на мух. Вот и сейчас мужчины смотрели на Леночку с нескрываемым восторгом, а она восседала за столом, как королева на троне, надменно позволяя своим подданным раболепствовать перед ней.

Еще бы, ядовито подумала Ася, эта кукла проявила кладезь мудрости, открыто насмехаясь над собственным мужем.

– И я согласна со Светой, – царственно продолжала вещать Леночка. Она обвела взглядом всех за столом и остановилась на Ване. – Я бы тоже заплатила за то, чтобы быть по‑ настоящему любимой.

– Ленчик! – ужаснулся Юлиан.

И было отчего. Ася забыла о собственных чувствах, удивляясь подобной наглости. Лена же не отрывала глаз от Ивана.

– В этом нет надобности, – произнес сухим, каким‑ то чужим голосом Иван. – Ты сполна заплатила и теперь имеешь любя… хм… отличного мужа.

Он повторял ее слова, сказанные давным‑ давно, лишь однажды запнулся, помня о Насте и не желая усугублять ее боль. Ей и так сегодня досталось. Пользуясь правом хозяина, Иван встал из‑ за стола и сказал:

– Давайте танцевать.

– Ну нет! – возмутилась весело Света. – У нас такой замечательный спор. Вот возможность высказать все, что мы о вас, мужчинах, думаем. А ты, Вань, «танцевать»! Успеется.

– Светлая девушка, – тепло улыбнулся Ваня, и Ася неожиданно решила, что он часто называл так свою сокурсницу, а может, и любовницу, – ты шокируешь моих гостей. Оставь фривольные темы до времени, когда Вера и Людмила узнают тебя лучше.

– Что за слова, Ванюша? – довольная комплиментом, засмеялась Света. – Фривольные!.. Да и можно ли в наше время кого‑ то шокировать сексом? А, Верунчик? – Она заговорщицки подмигнула новой знакомой. Вера ответила ей бодрой улыбкой и украдкой бросила взгляд на своего соседа по столу Женю: как он отнесется к ее согласию с откровенной Светой?

– Вано, ты забыл о Настеньке, – напомнил Саша, не по‑ джентльменски проявляя радость от оплошности друга. – Она ведь тоже твоя гостья.

Ваня включил магнитофон, отрегулировал громкость и только после этого обернулся.

– Я не забыл, Санек. – Возвращаясь к столу, он предупреждающе глядел на приятеля.

– Настенька не просто гостья в этом доме. Мы соседи и друзья.

– Кстати, о друзьях! – опять возвысила голос Света. – Ванюша, Ната передает привет. Заметь, только тебе единственному.

Ваня прикрыл глаза, мыслями уносясь в прошлое. Что ж, какими бы ни были воспоминания, Наташа помогла ему тогда во многом.

– Спасибо, Светик. Жаль, что она не пришла.

– О! – обрадовалась девушка. – Я передам ей твои слова, и она обязательно найдет время для тебя.

Он слегка кивнул в знак согласия:

– Наверняка не как к своему клиенту.

Света рассмеялась:

– Здорово было бы, если б она потребовала с тебя деньги. Подумай, Ванюша, – она обольстительно понизила голос, – ради старого приятеля обаятельная Натали сделает скидку… или сама накинет.

– Ты много болтаешь, Света, – резко оборвал ее Иван. Он подошел к Асе. – Разрешите пригласить вас на танец, сударыня?

Ваня взял Асю за руку, помогая ей встать, и, не удержавшись, склонился в галантном поцелуе. Девушка едва дышала. Откровения или прозрачные намеки за столом живо напомнили ей о другом вечере, когда Иван более тонко и льстиво соблазнял едва знакомую девушку.

Его подчеркнутое внимание сейчас настораживало и пугало. Она точно знала, для чего сей обольститель медленно склоняется к ее руке, и уже видела его томные глаза, полные желания, которые, однако, зорко наблюдали за ее реакцией. Когда же Ася почувствовала на своих пальцах его мягкие теплые губы, она вспомнила о серьгах, лежащих на тарелке, и в ужасе отдернула руку, вновь испытав горестное унижение финала игры. От резкого толчка бокал, который она держала, опрокинулся на нее, разбрызгивая по юбке остатки вина. Это было уже слишком, Асю обуяла ярость. Щеки жарко вспыхнули от злости. Она вскинула голову, готовая обрушить праведный гнев на виновника всех ее несчастий, но встретила недоуменный взгляд потемневших от незаслуженной обиды голубых глаз.

Вокруг раздавались сочувственные ахи и советы, как избавиться от винных пятен. Ася медленно возвращалась к действительности, зная, что перед чужими людьми надо вести себя достойно. Никто не поймет ее состояния. Никто не знает, что связывает ее с Ваней, в том числе и он сам. Да еще и Юлик здесь, который со свойственным ему себялюбием отнесет этот Асин срыв на свой счет. Нет, она не доставит такого удовольствия ни ему, ни кому‑ либо другому.

Сосредоточив внимание на своих действиях, она осторожно поставила бокал на стол и поднялась. На вежливую улыбку у нее не хватило сил.

– Извините, – произнесла она в пространство и, яростно подавляя желание убежать, медленно покинула комнату.

– Ната не накинет, – печально подвела итог Света, но глаза ее сверкали весельем. – Теряешь навык, Ванюша.

– Замолчи, – сквозь стиснутые зубы процедил Иван и вышел вслед за Асей.

Кухня была пуста. В ванной тоже было тихо – ни шума льющейся воды, ни мелодичного постукивания женских каблучков о кафель. Ваня для проформы постучал в дверь ванной, заглянул, заранее зная, что Насти там нет, и ринулся в коридор. От сквозняка скрипнула аккуратно прикрытая дверь. Ваня тупо уставился на нее, словно впервые понял ее назначение.

Настенька ушла.

А чего он ожидал? Что она будет веселиться и радоваться, узнав, что ее жених – отец двух детей и под каблуком у жены? Да еще этот дурацкий разговор за столом. Хотя вряд ли это объясняет ее реакцию на его приглашение, ее откровенную неприязнь к нему. Но что бы там ни было, он не может, не должен оставлять ее одну со своими горестями.

Ваня выбежал из квартиры с твердым намерением разделить тревоги Насти и по возможности успокоить ее. В подъезде тяжело гудел работающий лифт. Значит, Настя поднимается домой, решил Ваня и побежал по лестничным пролетам, перепрыгивая через ступеньки. Однако на нужном этаже лифт не остановился, что озадачило его ненадолго. Ваня нажал кнопку звонка. После небольшой паузы он позвонил еще раз. За дверью послышался какой‑ то шорох, но никто не отзывался на звонок. Ваня позвонил в третий раз и позвал:

– Настя, открой. Это важно.

Последовало молчание. Наконец чужой женский голос ответил:

– Ее нет дома. Она в гостях.

– Она ушла оттуда. Я должен ее видеть, – настаивал Иван. – Откройте, пожалуйста.

С явной неохотой ему ответили:

– Одну минуту. Подождите.

Ваня уже понял, что Насти нет дома. Не было смысла объясняться с потревоженной подругой.

– Ладно, – сдался он, – не надо открывать. Я ухожу.

Ася обошла третий дом и повернула назад. Свежий ночной воздух и быстрая ходьба немного успокоили ее. Она выплеснула избыток адреналина в стремительном шаге и теперь возвращалась, устало замедляя движение. Идти было некуда. То, что она не вернется на новоселье, было ясно как день. Но и домой нельзя – там Катя не одна, и Ася клятвенно заверяла, что до полуночи ее не будет. Девушка горько хмыкнула: в собственную квартиру нет хода. Дожила! Впрочем, домой идти не хотелось, теплая ночь будто спасала от невеселых дум, рассеивала в темноте чувство утраты и бессмысленность будущего. Ася вспомнила, что позади дома, на стройке, видела сложенные блоки. Там можно посидеть в тишине и подумать. В ответ ноги словно налились свинцом. Опустив голову, ссутулив плечи, Ася побрела к намеченной цели.

Думать не пришлось. События вечера навалились на нее такой тяжестью, что не было места мыслям. Сидя на огромных блоках, Ася мерно покачивалась, вбирая в себя холодную мудрость звезд. Неожиданно Ася почувствовала ту ауру вокруг себя, о которой так часто рассказывают модные нынче астрологи. Она физически ощущала невидимую оболочку, которая неотвратимо сужалась вокруг нее, словно липкая паутина, забирала энергию жизни. Любопытство и страх обуяли девушку, вот только не хватало сил вырваться из этого плена и вдохнуть полной грудью. Она настолько погрузилась в себя, что не заметила, когда рядом сел Иван. Не сознавая присутствия другого человека, Ася равнодушно посмотрела на него и снова отвернулась, продолжая покачиваться в такт музыке звезд.

– Я… – Ваня кашлянул, прочищая горло, и начал снова: – Я искал тебя.

Она молчала, словно не слышала его.

– Поднимался к тебе домой. У тебя гости.

Ответ тот же.

Ваня потер лоб, сознавая тщетность своих попыток. Еще минуту назад он был уверен, что сумеет успокоить девушку, разделив с ней боль и обиду. Он готовился вытерпеть ее слезы и заботливо утирать заплаканное лицо. Но то, что он увидел, застало врасплох. Настя опять поразила его тихой отрешенностью, и он не знал, как вывести ее из этого состояния.

В свое время ему помогла Ната. Уже тогда знаток мужской психологии, она насела на Ивана с расспросами; то уговаривала, то угрожала, то профессионально обласкивала, то кричала, что он не мужик, пока в злости Иван не бросил ее на кровать и, в сущности, изнасиловал, мстя за назойливость. Но тогда же ему стало легче, и в конце концов он все рассказал подруге в подробностях, уткнувшись лбом в ее волосы, чтобы она не видела его слез.

При мысли, что он мог так же утешить Настю, живот свело судорогой. Он мог бы. Он знал о любви почти все.

Знал такое, что многим и не снилось. Он мог заставить женщину забыться, окунуть ее в радость чувственности, наполнить новым смыслом жизни. Ни одна женщина не уходила от него неудовлетворенной, даже те, о которых ходили слухи, что они фригидные. В конце концов, Иван начал сомневаться в существовании такого понятия и склонен был забыть о мужской солидарности, сетуя на половой эгоизм собратьев.

И все было бы хорошо, если б не появилась она. И фригидность тут ни при чем. Иван быстро сломил ее природную застенчивость и сдержанность. Ему даже понравилось ее поведение – приятное разнообразие в море сексуальных тигриц. И скоро она заметалась в его объятиях, как птица в силках, в стремлении к развязке. Он не давал ей покоя всю ночь и смеялся, когда она удивленно охала при очередном наступлении… Утром он предъявил ей счет, уверенный и даже гордый тем, что отработал каждую копеечку. Вот когда она стала неприступной и холодной. Она оставила ему маленькие сережки, но так и не вернулась за ними. Неожиданная, очень странная расплата вдруг показала ему в полной мере женское унижение и его собственное ничтожество. Наконец он осознал, как глубоко пал, продавая себя, свое тело; наплевал на свое достоинство и потянул в эту дыру тех, в ком еще теплилась надежда на честные душевные взаимоотношения между людьми.

Ваня не помнил ее лица, не обратил внимания на внешность, но эта девушка стала последней в череде его постельного хобби. Она вселила и укоренила в нем стыд, разбудила и иссушила совесть, и, глядя на серьги, он испытывал к себе отвращение и презрение.

Позже Иван выяснил, что должен был обиходить другую гостью на вечере, а об этой женщине практически никто ничего не знал. Сам он сгорал от стыда при мысли, что когда‑ нибудь посмотрит ей в глаза еще раз. Но серьги хранил и питал слабую надежду вернуть их владелице и откровенно объясниться. Это и стало причиной его теперешней почти монашеской жизни.

Анастасия походила на ту незнакомку. Ни слез, ни жалоб, лишь отчужденная замкнутость, в которой нет места ни ему, ни его утешениям. Постепенно в нем прояснялась мысль, что его вожделение к Насте идет не на обычном для мужчин уровне – все начинается выше, объединяет сознание, душу, сердце и плоть в единую гармонию любви.

Неужели это и есть любовь? Ведь он до слез переживал разрыв с Леной, но не испытывал к ней и половины чувств, пробуждаемых Настей. Что же было тогда? И что есть сейчас? Только в одном они схожи – обе отвергают его. Лена погналась за деньгами и респектабельностью. Тогда что не нравится Насте? Почему она шарахается от него, как от чумного? Словно чувствует его гнилое прошлое. Или знает? Эта мысль прошибла Ивана холодным потом.

Если Настя узнает, она для него будет потеряна навсегда. Да нет же, успокаивал себя Иван, она не может знать.

Не должна знать!

Они впервые познакомились месяц назад, общих знакомых у них нет. Разве что Юлик, но он сам не знает об Ивановых грехах. Да и вряд ли этот образчик самодовольства будет говорить о других мужчинах со своей любовницей. Настя – любовница?! Господи, нет! Она обманутая, несчастная женщина.

– Совсем запутался.

Ваня поздно понял, что говорит вслух.

На Асю его слова подействовали как взрыв бомбы. Она утратила остатки самообладания и горько, безудержно разрыдалась, словно разлетелась на куски. Иван поднял за плечи согбенную девушку, прижал ее голову к своему плечу, гладя спутанные густые пряди волос. Ей надо выплакать свое горе, и ему впору заплакать.

Она не знала, с чего все началось. Сначала она рыдала, уткнувшись в широкую теплую грудь, и чувствовала лишь тяжелую ладонь да щеку, тершуюся о ее макушку. Потом словно провал, из которого она выплыла, чтобы потонуть в глубоком поцелуе. Тогда рыдания сменились стонами, а желание остаться одной – крепкими мужскими плечами, за которые она цеплялась как за единственное спасение. Ася понимала, что что‑ то не так, но, утратившая волю и ясную мысль, она отдалась напору чувственности. Ее грудь трепетала под почти забытыми ласками его большой ладони. Ася подалась вперед, чтобы встретить дерзкий язык и вступить в сладостный поединок. С каждым прикосновением губ, с каждым м дрожащей мужской руки на своей коже к Асе возвращались силы, застоявшаяся кровь все стремительнее набирала темп, собирая энергию для естественного взрыва плоти. Никогда еще Ася не испытывала такого всепоглощающего торжества любви. Она томилась мукой и одновременно парила в небесах; тонула в глубоком омуте и купалась в солнечных лучах; задыхалась, но никогда не дышала так свободно и полно.

И когда горячие пальцы коснулись ее между ног в поисках сокровенной сердцевины, когда ее пронизала дрожь в предчувствии взрывной кульминации, лишь тогда действительность обрушилась на нее всей тяжестью. Она поняла, кто ее целует и ласкает, кто рвется познать ее сущность. Нет, не впервые она испытывала такое блаженство и знает уже, что за все надо платить. По прейскуранту.

В один неуловимый миг радость любви превратилась в ненависть насилия, дрожь экстаза – в смертельное оскорбление, томный вздох – в яростный протест. Ася сжала ноги, закрывая ему доступ. Руки, еще недавно обнимавшие шею Ивана, начали отталкивать. Она отворачивалась, желая оторваться от его губ…

Ваня потерял голову. Он никогда не встречал такой безудержной страсти. Бог мой! Да Ната со своим профессионализмом – скромная монашенка по сравнению с Настей, которая не проявила себя и вполсилы. От этой мысли Иван задрожал всем телом. Он с силой прижал девушку к себе, закрыл глаза, зарывшись лицом в ее волосы, чтобы вернуть хоть толику самообладания. Он не должен думать о себе. Эти минуты он посвятит только Настеньке, подарит ей благодатное наслаждение, единственную отраду в жизни, чего бы это ему ни стоило.

Дрожащее тело, мечущаяся из стороны в сторону голова, плотно сжатые бедра говорили о близкой развязке. Он едва удерживал ее губы, заглушая рвущиеся из нее крики.

– Настенька, радость моя, – то ли говорил, то ли думал Иван. – Откройся, доверься мне, милая… Я не обижу тебя…

– Нет!!!

Вопль разорвал тишину ночи и словно удесятерил ее силы. Ася толкнула Ивана так, что сама скатилась с его колен. Но тут же вскочила на ноги.

– Распутный самец! Продажный мерзавец! Никогда больше не прикасайся ко мне, слышишь?!

Она бросилась бежать, словно ее преследовало все зло мира. А Иван остался сидеть на плитах, согнувшись пополам, сжав руками голову. Он содрогался в конвульсиях оргазма и унизительного стыда. Худшей участи представить невозможно. Он был растоптан, измазан в грязи и собственном семени. Уничтожен той единственной, которой хотел подарить всего себя.

Ему хотелось рассыпаться песком, испариться, чтобы и следа не осталось. За что? В чем он виноват? Чем заслужил такую беспощадную жестокость, презрение и ненависть?

Когда Иван вернулся домой, танцы были в разгаре. Крадучись он прошел в спальню, чтобы переодеться.

Леночка приоткрыла дверь и бесшумно скользнула в темную комнату. Она улыбнулась при виде прекрасного образца обнаженного торса мужчины. Да, она была права, когда сказала однажды, что Ване следует брать деньги за умение любить. Жаль только, что за скульптурной красотой тела не разглядела умную голову и деловую хватку.

– Вань, – тихо позвала она, – пока Юлик танцует, я хотела…

– Вон!!!

Рев затравленного зверя разнесся далеко за пределами комнаты и повис в воздухе звенящей струной.

Уже под утро, после ночи бессмысленных метаний по квартире, Ваня подумал: «Вот и отпраздновал новоселье», – и провалился в пьяный угар сна.

Глава 5

– Привет!

Катя поймала мяч и с сомнением подняла голову. На скучном личике тут же вспыхнула радостная улыбка.

– Ася! Привет. А где ты была?

Детская непосредственность, усмехнулась про себя Ася. Испытав на себе жесткий контроль матери, она была не терпима к подобным вопросам. Но разве можно злиться на ребенка, тем более что в голосе Кати звучало не столько любопытство, сколько грусть одиночества, такая знакомая самой Асе.

– А ты все скучаешь?

Девочка кивнула, словно провинилась в чем‑ то.

– И ни с кем еще не познакомилась? – Асе было искренне жаль ребенка, но какая из нее подруга для шестилетней девочки?

– Живет здесь мальчик, – поделилась Катя, – но он уже школьник, перешел во второй класс.

– И ты скоро станешь школьницей, Катюша, – резонно возразила Ася. – У тебя такой красивый мяч.

Девочка нехотя пожала плечами, по‑ женски не желая признавать фиаско в новом знакомстве. Но ведь с подругой можно поделиться.

– У него велосипед. Он катается вокруг дома, видела?

– Нет, – печально ответила Ася. Конечно, мяч не может сравниться с велосипедом. И возмутилась: – Эти несносные мальчишки!

– А ты еще поиграешь со мной? – жалобно спросила Катя.

Иван сидел на кухне и медленно пил безвкусный кофе. После трехдневного запоя голова, казалось, имела форму квадрата и отнюдь не спешила приобретать естественные очертания. Меланхоличный голос Насти за распахнутым окном отозвался тупой болью в солнечном сплетении, которая и застряла там, балансируя от желудка к паху и обратно. Ему бы уйти, чтоб не слышать и не думать о ней, но Иван бессознательно напряг слух, улавливая каждое слово, сказанное за окном.

– Я… знаю… пять… имен… девочек, – мерно выговаривала Ася в такт ударяющемуся о стену мячу. – Катя – раз…

«Настя… Настя… – считал Иван. – Настя… Настя…»

– Теперь твоя очередь, Катюша.

– Ася, а что значит «несносный»?

Последовала долгая пауза.

– Это значит…

– Это значит, – Иван подошел к окну, уперся плечом в раму, – когда ты вырастешь, не сносить мальчишкам головы.

– Дядя Ваня! – обрадовалась Катя. – Здравствуй!

– Здравствуйте, сударыни. – Он старался не смотреть на Настю, думая, какой черт его дернул ввязаться в чужой разговор непрошеным собеседником. В нем еще говорило уязвленное самолюбие, но желание увидеть девушку оказалось сильнее. Ноги сами понесли его к окну, и лишь потом он удивленно осознал, что с трудом отводит глаза от своей обидчицы.

Ася тоже старательно избегала его взгляда. Она пролепетала «здравствуйте» так, что лишь по губам можно было догадаться. Взгляд Ивана там и остался.

– А почему «не сносить мальчишкам головы»? – допытывалась Катя. – Я ведь не буду рубить им головы. Ведь так?

И она захихикала от нелепости такого предположения.

– Надеюсь, ты не будешь так жестока, Катерина, – кивнул головой Иван и тихо добавил: – Чего не скажешь о других.

– Я не жестокая, – с обидой ответила Катя. – А ты небритый!

Иван усмехнулся, потер ладонью лицо с трехдневной щетиной, надеясь, что загар скроет краску стыда.

– Извините, сударыня, – смущенно произнес он. – Вот это и называется – не сносить головы.

Ася сосредоточенно рассматривала унылый пейзаж двора, главной достопримечательностью которого были кучи строительного мусора. Она чувствовала себя скованно, не решаясь уйти, чтобы не обидеть Катю, и не в силах стоять молчаливым истуканом под издевательским взглядом Ивана. Детская обида всколыхнула ее душу до слез. Господи! Да ведь она ревнует! И кого?! Соседскую девочку за то, что она так легко переключила свое внимание на нового взрослого. Собственнический инстинкт заглушил все остальное. Ася понимала, как это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Не могла и не хотела. Она не позволит ему отобрать у себя маленькую подружку.

Ася кашлянула, привлекая к себе внимание.

– Катенька, я голодна и иду домой. Хочешь пойти ко мне чаю попить? У меня есть вкусный пирог.

– А можно? – с сомнением уточнила девочка, сверкая восхищенными глазенками.

– Я же тебя приглашаю.

– А у меня есть компьютер, – не пожелал отступить Иван. – И чай тоже есть.

Катя оказалась перед мучительным выбором, и Ася поняла, что пропала. Она сама начала нечестную игру, и нечего удивляться, что Иван не пожелал быть джентльменом. Как велосипед не может сравниться с мячом, так и компьютер намного замечательнее какого‑ то пирога, пусть даже и вкусного.

– Ася! – воскликнула Катя, гордая своей смекалкой. – Давай пригласим Ваню на пирог. – И, понизив голос, объяснила: – Он живет один, и ему тоже скучно. Давай? – уже просила она. И, посмотрев за спину Аси, продолжила громче: – А потом поиграем в компьютер.

Девушка проследила за взглядом Кати и грустно умилилась. На дорожке чернявый мальчуган держал велосипед и весь словно превратился в слух, поглощая их глубокой синевой больших глаз. Ася невольно перевела взгляд на ожидавшего решения Ивана. Она постаралась выглядеть равнодушно, стоически выдержав немую мольбу в его глазах. А Ваня поразился в очередной раз: неужели настолько сильна ее любовь к Юлиану, насколько безнадежно‑ тосклив ее взгляд?

Тихо вздохнув, Ася согласилась:

– Давай, Катюша. Пригласим.

– Спасибо! – Небритое лицо Ивана осветилось смущенной улыбкой.

Катя радостно предпочла праздник в комнате кухонным будням. Ася согласилась с ней, но по своим причинам. Застолья в маленькой кухне представлялись Асе только в тесной компании близких друзей; официальных же гостей лучше принимать в официальной обстановке.

С детским любопытством девочка осмотрела Асину квартиру и вызвалась помочь хозяйке. Через двадцать минут стол был накрыт, и Ася не могла решить, чего в ней больше – облегчения или разочарования – из‑ за отсутствия Ивана. Прозвучавший звонок не помог ей, только вселил неуверенность.

– Катенька, открой, пожалуйста.

Девочка побежала к двери. По затаенному «Ох! » Ася поняла, что новый гость пришел с сюрпризом. Впрочем, Иван был полон ими. Он сам – один большой сюрприз, с которым неизвестно что делать, подумала Ася. Она сняла фартук, поправила блузку и пошла в комнату.

Они стояли, держась за руки. Катя светилась радостью и кокетливо прижималась носиком к удивительной полураспущенной розе. Иван в одной руке держал букет роз кораллового цвета, и было ясно, кому они предназначены. Его другая рука слегка подрагивала, то сильнее сжимала детскую ладошку, то расслаблялась, выдавая несвойственное ему волнение.

– Это… вам, Настя! – Он торжественно протянул цветы.

– Не надо было, – упрекнула она, но не закончила фразу и взяла букет. – Спасибо. Катюша, приглашай гостя к столу.

– Мне еще не дарили цветов, – доверительно сообщила Катя, ведя Ивана за руку к предназначенному для него месту.

Ася села за стол и рассеянно оглядела сервировку.

– Мне тоже, – тихо вздохнула она.

Она чувствовала на себе пристальный взгляд Ивана, пока он помогал Кате сесть за стол, но не смела поднять глаза.

– Правда? – искренне удивилась девочка.

– Я действительно устала, – посетовала Ася скорее себе. – И не смотрите на меня, ешьте.

Никто, видимо, не обратил особого внимания на столь грубое выражение гостеприимства. Иван ухаживал за Катей, которая с восторгом исполняла роль великодушной принцессы, потом переключил внимание на Асю.

Несмотря ни на что, беседа за столом протекала весело. Неуемное любопытство Кати, ее «простые» детские вопросы получали понятные, не без иронии ответы. Девочка чутьем угадывала подвох и заразительно смеялась, не вдаваясь в суть каверзы.

Ася ела молча. Ее одолевали собственные вопросы, а из головы не выходила идиллическая картина мужчины, держащего за руку ребенка. И еще Асе не нравилось собственное поведение. Нелепо, конечно, проявлять доброжелательность к человеку, который оскорбил тебя однажды… а потом еще раз. Но при чем тут ребенок? Сама же пригласила девочку в гости и срывает на ней злость. Да и злость‑ то холостая. Он совершенно не помнит их встречи. Оно и понятно: сколько женщин прошли через его постель? Где уж там помнить. Но ведь сохранил же серьги… Ну и что? Она держала в руках свой залог, а он ее не узнавал. Вот и получается, что вся ее злость – в воздух. Для него она новая знакомая, соседка – вполне естественно, что он не понимает ее враждебности. Не понимает и нарочно дразнит. Как спор: кто упрямее – ты дерзка до грубости по неизвестной причине, но я сломлю твою упрямую дерзость, и тогда…

Ася постепенно сознавала, что задела мужское самолюбие Ивана и тем самым, не желая, привлекла к себе его внимание. Она не раз читала в романах да и в жизни сталкивалась с тем, что близкие отношения начинаются с противостояния, иногда с откровенной ссоры. Но только в книгах был счастливый финал. В жизни такая «любовь» заканчивалась грандиозным скандалом, разрывом и криками о ненависти. Ася усмехнулась, вспомнив длинные споры с подругой в институте на похожие темы.

– Поделишься весельем, Настя? – вежливо спросил Иван.

На языке вертелась очередная грубость, и девушка плотно сжала губы, сдерживая себя.

Иван прекрасно понимал, что он нежеланный гость и находится здесь благодаря лишь милости ребенка. Не стоило лишний раз демонстрировать свое внимание, которое воспринимается как навязчивость. Он выругался про себя и повернулся к Кате, чтобы прервать возникшую за столом паузу.

– Я вспомнила институт, – ответила наконец Ася.

– Да?! – Катя заерзала на стуле, придвигаясь ближе к Асе. Ее глазенки горели восхищением, что она может как равная участвовать в разговоре взрослых. – А что ты вспомнила?

– Закон «отрицания отрицания».

Иван посмотрел на Асю с удивлением и интересом. Разговор с ребенком никак не напоминал столь серьезный предмет, как политэкономия. Катя же даже всхлипнула от восторга.

– И что это такое?

– Это… м‑ м… – Ася растерялась. Она смутно помнила определение закона и не могла подобрать понятный пример. Не говорить же, как закон влияет на интимные отношения.

– Это когда Катерина говорит, – пришел на помощь Иван, – что больше не хочет пирог, а я ей не верю и отрицаю это.

– Но я хочу пирог. – И комната вновь наполнилась заливистым детским смехом.

Асю кольнуло незнакомое чувство зависти. У нее было хорошее детство, но так смеяться она не умела даже в те годы. Она положила кусок пирога в Катину тарелку, напомнив, что из‑ за него приглашала гостей, и замерла с лопаточкой в руках. У Ивана тарелка была уже пуста, а Ася вела внутреннюю борьбу между гостеприимством и игнорированием. Иван почувствовал ее замешательство.

– Спасибо, я сыт.

Недавние мысли возвратились к Асе. Что ж, если ее упрямство задевает его мужское эго, она будет равнодушно‑ вежлива. Или лучше приветливо‑ вежлива, как и подобает соседям. Ася выдавила из себя слабую улыбку:

– Должна ли я верить этому? – И подмигнула Кате.

– Нет! – радостно закричала девочка. В конце концов, не такой уж сложный закон, чтобы не разобраться с пирогом.

Иван опустил голову, скрывая улыбку. Все же смешок вырвался. Он мотнул головой, удерживая его, а через секунду откинулся на спинку стула и рассмеялся.

Ася поневоле расслаблялась под наплывом теплого смеха. Именно это слово пришло ей на ум. Теплый смех. Вдруг показалось, что за окном бабье лето и лучики морщин вокруг губ и глаз на лице Ивана отдают особенно ласковым теплом осеннего солнца. Ася сразу обратила внимание, что, идя в гости, Иван побрился, но лишь его смех стер усталость с впалых щек и грусть в глазах. В их первую встречу он тоже смеялся весело и много, но теперь Ася понимала, что тот смех был напускным.

Девушка положила в его тарелку пирог, отметив с двойственным чувством недовольства и легкости, что сама, как дурочка, расплылась в довольной улыбке.

– Спасибо. – Иван с трудом подавил смех и сохранил улыбку. – Пирог просто изумительный. Я уже наелся, но невозможно отказаться… хотя бы ради твоей улыбки, Настенька.

Ася смутилась. Обозвав себя идиоткой, она схватилась за чашку и начала сосредоточенно пить чай.

– А правда, мы похожи на семью? – поделилась впечатлением Катя.

В комнате воцарилось вопросительное молчание. Чему удивляться, подумала Ася, даже невооруженным глазом видно, как ребенок одинок.

Она осторожно спросила:

– Катюша, твои родители много работают?

Иван резко сжал кисть Аси, но в следующее мгновение быстро отдернул руку. Господи, она просила – нет, отчаянно настаивала – не прикасаться к ней. Он ничего не обещал, но для себя решил выполнить требование Аси.

И пусть это все усложнит, но он не нарушит условия. Ася удивленно посмотрела на Ивана.

– У меня нет родителей, – нехотя призналась Катя, словно была виновата в этом.

– Кстати, Катерина, – быстро вмешался Иван, – я заходил к тебе домой, предупредил бабушку, что ты в гостях. Так что она не будет волноваться и искать тебя.

– Тогда я могу поиграть в компьютер, – обрадовалась Катя. – Пойдем?

– Но сначала надо сказать…

– Спасибо, Ася, – с налетом чопорности поблагодарила Катерина. – Очень вкусно.

– И еще… – подсказал Иван, но, видя, что девочка не понимает его, продолжил: – И пригласить Настю в гости.

– Нет‑ нет. Я не могу, – скороговоркой запротестовала Ася. – Я устала, и у меня много дел. И в компьютер я не умею играть.

– Это просто, – возразила Катя и просительно наклонила голову. – Ну пойдем, Ася. Я тебя научу.

– Пойдем, – поддержал Иван. – Дела могут подождать, и в гостях ты отдохнешь лучше, чем дома.

Не его слова, а молящие глазки девочки победили в споре. Ася винила себя за то, что так необдуманно задала вопрос о родителях Катюши. Можно было бы догадаться, что если ребенок ни разу не упомянул о них, значит, что‑ то не так. Иван же подумал об этом, мало того, познакомился с бабушкой и дедушкой Кати. А Ася месяц живет в доме, считает девочку подружкой и ни разу не удосужилась узнать своих соседей. Обозвав себя эгоисткой, Ася сказала, что ей надо несколько минут, чтобы переодеться.

– А мы с Катей пока уберем со стола, – отозвался Иван.

Они сидели на диване на расстоянии друг от друга, пили кофе и рассеянно следили за Марио, который благодаря умению Кати успешно преодолевал препятствия на пути к Сильвии.

– Ее мать погибла в двадцать два года, – вполголоса сказал Иван. – Три года назад. Пошла к подруге в гости, и там взорвался телевизор. Вся квартира вмиг сгорела. Видимо, в город завезли партию бракованных телевизоров; тогда случай этот был не единичным. Там, где я раньше жил, в соседнем доме через дорогу, так же сгорел старик. Его тоже жалко, но он хоть жизнь прожил, а тут – совсем молодая женщина… Отец покантовался полгода и уехал в Сибирь на заработки. С тех пор ни денег, ни его. На письма не отвечает, и сам – ни гугу. Только добавил хлопот с опекунством.

– В смысле? – прервала затянувшуюся паузу Ася.

Она смотрела на Катю уже другими глазами. Может, и правда, что в детстве легче переносятся потери, может, Катя уже и не помнит родителей, не помнит их лиц. Но как объяснить состояние ребенка, понять его чувства, когда она видит родителей других детей, видит их заботу, внимание, наконец, строгость воспитания и знает, что лишена всего этого?

– В том смысле, – продолжил Иван, – что собес не хотел оформлять опеку при живом отце. Пришлось нанимать адвоката – на их‑ то пенсию.

– А как вы познакомились с ними?

– Через Катерину, конечно. Она играла возле подъезда, под моими окнами, и, как неудачливый игрок, забросила мяч на кухню. – Иван смущенно хмыкнул. – Попала в кастрюли. Шуму было!.. Потом засиделась у компьютера, забыла о времени. Пришлось идти с ней, объясняться. Катя бесхитростна, тут же выложила все про мяч. В общем, объясняться начали они. Странное у нас время. Люди пережили две трагедии и чувствуют себя… ущербными, что ли. Маленькую неудачу в детской игре они возвели в катастрофу. Даже неловко как‑ то… Может, из‑ за того, что некоторые кричат о своих бедах в каждой очереди, требуя сочувствия и уступок, а для других горе оборачивается виной. Как у Островского: без вины виноватые.

– Может быть, – задумчиво согласилась Ася. – Вы говорили – две трагедии?

– Семь лет назад они похоронили сына. Погиб в армии во время учений.

– Господи! – не удержала девушка горестный вздох.

– Да. Не приведи Господь. Одна Катя у них и осталась. Евдокия Тихоновна еще пытается создать видимость строгости, а Иван Макарович – тот души не чает во внучке. Понимает, что балует, но… Я бы сам так себя вел.

– Вы любите детей? – удивилась Ася, как будто сделала неожиданное открытие.

Иван повернулся к ней лицом, дождался, когда она посмотрит ему в глаза. Грустная улыбка на его изогнутых, словно лук, губах заставила на мгновение остановиться ее сердце. Ася опустила глаза, не в силах вынести глубину синих озер и чувствуя, как недавняя борьба между справедливостью и виной вновь накатывает на нее.

– Я хотел иметь детей. – Он посмотрел на Катю, полностью ушедшую в игру, и добавил тише: – Очень хотел.

Вот тебе на! Ася пыталась определить, чего в ней больше – удивления или возмущения. Дамский угодник, превративший любовь в доход, так трогательно делится своим желанием иметь детей. Еще вопрос: сколько детей родились – или не родились – благодаря его услугам? Хотя, судя по сумме вознаграждения, он скорее всего пользовался предохранительными средствами. Ася попыталась вспомнить эти подробности, но не смогла. Тогда он так заморочил ей голову – и все остальное, – что она ничего не соображала. И позже потрясение от счета затмило мысль о возможной беременности. И вот сейчас, спустя пять лет, она испытала запоздалый шок. Впрочем, недолгий. Удивление, что профессиональный любовник хочет детей, было сильнее.

– Налить еще кофе?

Вежливое предложение вернуло Асю к действительности, и снова появились сомнения, терзавшие ее три дня… После новоселья девчонки остались у нее ночевать и рассказали о том, как грубо Иван выгнал гостей. Упомянули и красавицу Леночку, вылетевшую из хозяйской спальни.

И вопросительно посматривали на Асю, будто она могла объяснить его поведение, периодически намекая, что Иван ушел следом за ней. Ася пожимала плечами. Слава Богу, они были в курсе романа Аси с Юлианом и не требовали раскрыть причины ее подавленности.

Ася не погрешила, назвав Ивана продажным, но, с другой стороны, он ее не помнит и не знает, и такое оскорбление – из ряда вон. За такое по морде бьют, а то и в более чувствительные места, невзирая при этом на пол. И еще: Ася содрогалась при воспоминании об ужасных словах. Да, она позволяла себе крепкие словечки, но ни разу они не сходили с языка. Она справедливо считала, что молчаливое порицание или очень вежливые слова, сказанные достойным образом, быстрее дойдут и больнее ударят, нежели истерическая ругань. Оскорбление возвращалось к ней, будто она унизила самое себя. Но святые небеса! Она ни в чем не виновата!

Или виновата? Не она ли льнула к Ивану, побуждая его продолжать ее целовать? Не она ли черпала из него силу и желание? И вместо возмущения испытывала наслаждение, неосознанную тягу к живому теплому телу. Его объятия, его ласки успокаивали быстрее и лучше, чем сочувственные вздохи и жалостливые слова подруг.

Хорошо ли, плохо ли, но, пока она не отречется от тех слов, покоя ей не видать. За что такое наказание?.. Ася удрученно вздохнула и протянула пустую чашку.

– Почему так тяжко? – поинтересовался Иван и улыбнулся.

Ася избегала смотреть ему в лицо. Она прекрасно знала, насколько завораживает его улыбка – до потери памяти, а если в глазах появляются озорные бесенята, то и вовсе получается сногсшибательная комбинация. Такую красоту надо выставлять в музее и брать деньги за просмотр.

Ася хмыкнула про себя – сумасшедшая баба. Он уже давно этим занимается, с той лишь разницей, что сам коллекционирует женщин. Нет, сейчас нельзя об этом думать.

– Ива… – Ася проглотила окончание, не рассчитав силу вдоха, и начала сначала: – Иван, я хотела…

– Настя, еще рано уходить, – предупредил он. – К тому же я только что налил тебе полную чашку. Надо выпить. И еще я хотел попросить тебя отвести Катерину домой. Вам по пути, заодно познакомишься со стариками, хотя вряд ли их можно так назвать. Евдокия Тихоновна вообще обидится, если узнает. Ты уж не раскрывай им моей неосторожности.

– Хорошо, – выдохнула Ася, несколько удивленная длинной тирадой. – Но я хочу извиниться за то, что… – Она мучительно подбирала слово, близкое к истине: обидела? оскорбила?.. Но она же сказала правду! – За те слова на стройке.

Выражение лица у Ивана изменилось. Асе не надо было смотреть, чтобы понять, что Иван замкнулся, словно надел броню. Ася продолжила:

– Я не должна была…

– У тебя были смягчающие обстоятельства. – Наигранная небрежность в его голосе была насквозь пропитана фальшью.

– Я не должна была так говорить, – настаивала Ася. – И я хочу побеседовать с вами серьезно, чтобы все поставить на место.

С явно переигранным безразличием Иван взмахнул рукой, приглашая к дальнейшему разговору.

– Не сейчас, – объяснила девушка. – Не при ребенке. Выберите день, когда вам будет удобно. Я надеюсь, много времени это не займет, но для меня это важно.

Ваня задумался. Предложение, даже просьба, Насти было ему на руку. Весь вечер он придумывал повод для новой встречи, и вдруг она сама дает ему возможность. Но ее тон не обещал приятного времяпрепровождения, легкой беседы и незатейливого флирта с видами на будущее. Может, она хочет поговорить о Юлике? Время слез прошло; плакаться в жилетку, жаловаться на обманутую любовь поздно. Но вполне возможно, Насте, как любой женщине, хочется услышать исчерпывающий список пороков бывшего любовника. Иван не годится на эту роль, и обидно думать, что Настя способна на такое. Может, он ошибся, считая ее непохожей на тех, кто за деньги требовал не только удовлетворения, но и признаний в любви, веруя в свою исключительность и загадочность.

– Настя, ты любишь выяснять отношения? – с сомнением и не без иронии спросил Иван.

Хороший вопрос, хмыкнула Ася, и пахнет мелодрамой.

– Не знаю, – честно ответила она. – Но судя по настроению, вряд ли.

– Смотря что именно выяснять. – Иван решил кинуть пробный шар. – Ты хочешь поговорить о Юлике?

– Нет! – категорично отринула Ася. – Здесь и так все ясно. Думаю, у него хватит ума и совести не появляться больше.

Иван почувствовал облегчение. И все же червь сомнения не был уничтожен. Слишком быстро и слишком рьяно отрицала Настя. Не всегда это оказывается правдой. Он попробовал еще раз:

– У меня большие сомнения по поводу совести Юлика. Хотя в уме ему не откажешь, особенно если это касается женщин.

Ася забыла, как трудно взирать беспристрастно на красивое лицо Ивана. По давней привычке она скептически подняла бровь и посмотрела ему в глаза.

– Неужели? – Голос ее выдавал изрядную долю сарказма.

– Я знаю его много лет, – не сдавался Ваня, внимательно следя за ее лицом. – Еще с института.

Господи, на этого человека невозможно смотреть! Ася опустила глаза, пытаясь справиться с внутренним зудом внизу живота и выровнять дыхание. На таких мужчин нужно надевать паранджу или запирать их в монастырь, подальше от соблазна. И кто‑ то еще обвиняет женщин в обольстительности! Да ему достаточно одного взгляда, что бы возбудить страсть, не говоря о его умении… От неоконченной мысли холодный ток прошел по ее спине. Ася вздрогнула, обхватила руками плечи, чтобы унять проклятую дрожь и успокоиться.

– Тебе холодно, Настя? – Иван потянулся к девушке.

Его заботу Ася решила просто игнорировать:

– И вы считаете, что вправе судить Юлиана?

Ваня откинулся на спинку дивана и уставился на дракона в телевизоре, изрыгающего струи пламени на бедного Марио. Катя отважно вела своего героя к цели. А Ваня думал, что вот так же пламя прошлого с завидной регулярностью обжигает его. И не придут ему на помощь ловкие ручки маленькой девочки – или любящей женщины, – не проведут его через преграды памяти.

Он украдкой посмотрел на Асины руки. Длинные тонкие пальцы с бледно‑ розовым лаком на ногтях гладили хрупкие плечи, согревая озябшую кожу. Как хотелось ему самому согреть девушку, влить в нее жар, полыхающий в нем самом. Как хотелось, чтобы эти нежные пальчики обхватили его плечи, погладили грудь, утоляя жар желания. Как хотелось не отдавать рассчитанную похоть, а принять удивительный дар земной пламенной любви. Настя – единственная женщина, не попавшая в сети его внешности, во всяком случае, она достойно сопротивляется этой ловушке. За одно это она заслуживает уважения.

– Я закрою балкон. Ты замерзла.

– Нет‑ нет, – возразила Ася. Без единственного источника свежего вечернего ветерка, залетавшего в комнату, она задохнется. – Нам с Катюшей пора уходить.

Поглощенная игрой девочка вмиг отреагировала на Асины слова.

– Я хочу доиграть, – капризно попросила она. – Пожалуйста, Ася. Еще рано, правда, Ваня?

– Правда, – улыбнулся он Кате, зная, что она не видит его. – Но ты помнишь, что компьютер выключается в девять часов?

Катя кивнула и ойкнула, едва избежав ошибки. Маленький человечек на экране смело катил на роликах на встречу новым испытаниям.

– Не судите да не судимы будете, – философски изрек Ваня, возвращаясь к прежней теме.

Он сел на диван рядом с Асей, и она почувствовала, что ей опять не хватает воздуха. Неуловимость терпкого аромата, исходящего от сидящего рядом мужчины, будоражила и возбуждала. Хотелось прильнуть к нему, уткнуться носом в изгиб мощного плеча, вдохнуть его запах и окунуться в ауру силы и красоты. Ася сильнее сдавила плечи, удерживая себя на месте.

– Урок извлечен, выводы сделаны; правда, от этого не легче.

– Вы учитель? – усмехнулась Ася.

– Нет, – улыбнулся в ответ Иван. – Я программист, почти такой же, как Юлик. Но он меня тоже кое‑ чему научил. Готов спорить, что впредь ты будешь интересоваться семейным положением в первую очередь.

Ася наклонила голову, соглашаясь, но в последний момент пожала плечами.

– Все‑ таки нелепо требовать паспорт при знакомстве, когда ничего не определено. А потом… должны же быть доверие и честность – и не только в словаре Даля. Или это иностранные слова, непонятные для людей?

– Действительно, в наше время смысл таких слов довольно расплывчат. О себе могу сказать, что я разведен.

– Неужели?! – Ася поразилась настолько, что забыла, что ее не должно это касаться.

Ваня резко отвернулся. Выругался про себя – как может интонация ее тихого голоса иметь такой обширный диапазон? Минуту назад это же слово заключало в себе бездну язвительности, и вдруг потрясение, как будто она услышала, что судный день настанет завтра.

– Что тебя удивляет, Настя? Мне тридцать один год; только убежденные холостяки могут так долго избегать брака. Во мне же была доля романтизма – к сожалению, неоправданного.

– Вы хотите пожаловаться на судьбу? – не очень вежливо спросила Ася. Ох, как ей надоели жалобные причитания мужиков.

– Нет, что ты. Было – сплыло, и надо жить дальше. Это к вопросу о доверии и честности. И чтобы было понятно до конца: Юлик не первый муж своей жены.

Ася напряглась:

– Что вы имеете в виду?

– Что Лена, Елена Максимовна, была моей женой и ушла к Юлиану Александровичу.

Это уже слишком! Обухом по голове – и то Ася не испытала бы такой реакции. Теперь она была не прочь поговорить о бывшем любовнике и иже с ним. Мозги превратились в сплошной знак вопроса. Иван был приветлив, встретив Юлиана у нее дома, пригласил на новоселье их обоих. Почему? Что произошло? Какая женщина променяла бы Ивана на другого? Знала о его пристрастии и не могла смириться? Как открыто Леночка предлагала деньги за любовь бывшему мужу – мужу! – унижая при этом своего теперешнего супруга…

Вопросы… Вопросы… Никогда она не узнает ответов на них.

– Нам пора. – Ася встала на одеревеневшие ноги. – Катюша!

Иван поднялся тоже.

– По поводу твоей просьбы, Настя. Я могу завтра задержаться на работе, мы сдаем заказчику программы. Надо все ему объяснить, научить пользоваться и так далее, сама понимаешь. Я мог бы позвонить тебе на работу, сказать конкретнее…

– Нет необходимости. – Ася поняла, что он просит номер телефона, но это шло вразрез с ее планами. – Достаточно того, чтобы встретиться после работы. К семи обычно я готова принимать гостей.

Катя выключила компьютер, подошла к Асе и взяла ее за руку.

Уже в дверях, провожая гостей, Иван поинтересовался у Кати:

– Почему ты называешь Настю Асей?

– Так проще для нее, – ответила Ася за девочку.

Иван пытливо смотрел на Асю.

– Я не заметил у Кати нарушений речи.

– Я тоже, – пришлось признать Асе, и она отступила. – До свидания.

Но домой Ася попала лишь через два часа. Катины бабушка и дедушка были из тех людей, которых трудно назвать стариками. Правда, когда Катя исчезла из поля зрения, в Иване Макаровиче словно потухла жизненная искра. Он неприкаянно слонялся по квартире, пока Евдокия Тихоновна не отослала его спать. И тогда она полностью посвятила себя Асе. Катина бабушка оказалась общительной, с удовольствием делилась впечатлениями о новых соседях, которых знала почти со всех девяти этажей, вплетая в разговор скупые воспоминания о собственной жизни. Незаметно Ася втянулась в разговор и забыла о своих горестях. От Евдокии Тихоновны она узнала больше о соседях, нежели сама, прожив в доме месяц. Пожилая женщина была рада поговорить. Она радушно подливала ароматный чай и придвинула вазу с домашним печеньем ближе к Асе. Эта тихая беседа успокаивала девушку. Время летело незаметно, и, только устало зевнув, Ася спохватилась, что засиделась в гостях.

Придя домой, она вспомнила, что собирается поговорить с Иваном. Собственно, она не знала даже, о чем говорить. Ничего конкретного – сплошные предположения, воспоминания и нежелательное воображение. Вот их‑ то и надо пресечь. Но сейчас Ася не хотела думать об этом. Впервые за три дня она ощутила себя нормальным человеком – благодаря Евдокии Тихоновне. Жаль, что она раньше не познакомилась с Катиной бабушкой, но теперь уж Ася обязательно подружится с этой женщиной. Наскоро приняв душ, Ася легла на тахту и через несколько минут крепко спала.

Глава 6

Ох уж эти мужчины!

Никакой ответственности, ни такта, ни памяти!

Ася злилась.

Сначала она переживала, потом облегченно вздыхала, глядя на окна Ивановой квартиры, когда возвращалась домой. Металлические решетки были наглухо закрыты, что означало: никого нет дома.

На четвертый день Ася начала злиться. Она приводила себе убедительные доводы, почему Иван не может претендовать на большее, чем соседские отношения. Но вот и умные мысли исчезают, а он все не приходит. Можно понять, что задержался на работе из‑ за заказчика, – один день. Но не четыре же дня подряд! И заказчик небось баба‑ дура, а этот профессиональный Аполлон ублажает ее. Деньги зарабатывает!

Полная праведного возмущения, Ася грохнула кастрюлю на плиту и выругалась, так что суп выплеснулся через край, забрызгав все вокруг, и Асю в том числе.

Решив взять себя в руки, она села за стол и положила локти на столешницу, как ученица. Какого черта она злится? Радоваться надо, что он с другой женщиной, – отпадает надобность в разговоре. Он оставит ее в покое, а вечерами будет пропадать там, где можно подцепить богатенькую бабенку. Ей‑ то что до этого – своих проблем по горло.

Меньше недели осталось до конца месяца, а там – табеля, процентовки, расценки, приказы… Десять дней как белка в колесе, на одном дыхании, иначе не уложишься в сроки. Техотдел не торопится, а в затылок дышит бухгалтерия. А в главном тресте хотят упразднить отдел труда. Кто будет заниматься этой рутиной?

Рутина. Со стороны Асина работа выглядела именно так. Монтажники не упускали случая назвать ее лентяйкой и нахлебницей. Об уважении вспоминали, лишь когда выпытывали о зарплате. Да и вряд ли эти заискивающие улыбки можно было назвать уважением. Сперва Ася обижалась, спорила, иногда на повышенных тонах, но потом привыкла и пропускала мимо ушей язвительные реплики рабочих. В принципе она, как и вся администрация, кормилась за счет рабочих, но это не значит, что она сидит сложа руки и получает зарплату за ничегонеделание.

Асе нравилась ее профессия. Экономист, она любила суматошные дни начала месяца, связанные с процентовками и зарплатой; маленькая передышка – день получки, и на последнем вздохе отчет, в котором незаметный труд каждого преобразовывался в работу всего СМУ. Строились заводы, начинали работать станки, пускались производственные линии…

Бывшая начальница Аси говорила: человек работает тогда хорошо, когда успевает сделать намеченное в рабочее время. И Ася стремилась к этому. Половина месяца была похожа на сессию в институте. Ася, как на экзаменах, выкладывалась в рабочее время, чтобы не задерживаться на работе и не давать повод начальнице попенять: надо успевать. Уход начальницы на пенсию совпал с сокращением. Ася заняла ее место. Конечно, гордилась – в двадцать семь лет начальник отдела. Но и работы прибавилось. Теперь уже приходилось задерживаться, хотя и некому упрекнуть. Что ж, и политика нынче новая: неважно когда, лишь бы вовремя было сдано. Модно даже стало показывать свою сверхзанятость. Но Ася, как и прежде, настраивала себя на высокие обороты, собирала силы, сосредоточиваясь только на выполнении отчета.

И вот пожалуйста! Вместо того чтобы высказать все соседу и забыть, Ася, наоборот, только о нем и думает. И спрашивается: почему?

Руки заныли от тяжести, да и суп закипел. Ася наполнила тарелку, поставила на огонь чайник и принялась ужинать. Но по мере того как пустела тарелка, к ней приходило осознание, что она ждет Ивана. Скучает по нему. Старые воспоминания затмились новыми. Ночная стройка, звездные блики под закрытыми веками, спасительные объятия, захватывающая игра губ, ласкающие руки и восхитительное чувство ожидания. Новой радости? Новой жизни? Любви?!

Ложка выдала мелкую дробь по тарелке. Ася отбросила ее и откинулась на спинку стула.

– Похоть! – сделала она вслух заключение. Но тогда почему хочется поговорить с Иваном? Нет, не объяснять, что соседи не могут иметь близких отношений, просто поговорить ни о чем и обо всем. Ася давно уже обратила внимание, как интересен в беседе Ваня. Обыденные ситуации, случайные наблюдения он преподносил совершенно необычно, представляя их в новом ракурсе. Он не делал выводов, оставляя это для собеседника. Он не просто сплетничал или констатировал – он предлагал задуматься, рассмотреть с разных сторон и точек зрения. Он часто пользовался пословицами, его незатейливая на первый взгляд философия обретала глубокий смысл тем более, чем будничнее была тема. Так можно ли назвать похотью желание пообщаться? И в похоти ли дело, когда Ася готова была плакать, видя трогательную картину – Ваня за руку с Катей? Они вдвоем смотрели на нее так, будто хотели назвать мамой… Ваня хотел иметь детей. Интересно, почему жена не родила ему? Он был бы хорошим отцом.

Господи, как может в одном человеке сочетаться такая огромная доброта, красота и порок блуда? Ладно, для женщины это древнейшая профессия, но чтобы мужчина… И почему именно Асе он попался на дороге, вернее, она попала к нему в постель? Было бы куда проще не знать его и его пристрастия, встречаться и беседовать, не имея за спиной унизительных воспоминаний…

– Размечталась! – хмыкнула Ася. – Какое мне до него дело? Какое дело до его клиенток? И вообще, какой он мне Ваня?!

Ася хотела подобрать соответствующий эпитет, но устыдилась прежде, чем придумала подходящее слово. Безнадежно вздохнув, полная внутренней сумятицы и неразберихи, она вымыла посуду и пошла в комнату. Телевизора нет, радио наслушалась на работе – ничего интересного, и никаких визитов. Хоть бы девчонки из общаги приехали, хоть бы Катюша пришла поболтать. Никого. Одна на всем свете. Ася побрела к полкам, указательным пальцем провела по корешкам книг. Так, Тургенев. «Ася»…

Но следующий день принес новость.

– Анастасия Федоровна, вас к телефону.

Ася не торопясь встала из‑ за стола и пошла в соседний кабинет, где находился телефон. Она не ждала звонков, поэтому сухо проговорила в трубку:

– СМУ‑ 8, отдел труда.

– Асенька!

У нее упало сердце. Меньше всего она ожидала услышать Юлиана. Вот уж не думала, что у него хватит наглости звонить после того, как познакомил Асю с женой.

– Ася, это Юлик. Ты слышишь меня?

– Слышу, – устало выдохнула девушка, стараясь не показать любопытным кумушкам за рабочими столами свое возмущение. – Что ты хочешь?

– Я был в командировке, – оптимистично сообщил Юлиан. – Звоню с вокзала. Нам надо поговорить.

– Об этом мы уже говорили. – Неожиданно ей вспомнилось, что чаще всего Юлик проводил с ней ночи после командировок. Что ж, хорошее оправдание для дома. И для семьи. – О юбилее племянников мы тоже говорили. Что еще?

– Ты сердишься, Ася? – В голосе Юлиана было такое удивление, словно Ася провинилась и теперь к тому же закатывает истерику.

– Нет. – Она старалась говорить ровным голосом. – Уже давно нет.

– Нам надо встретиться.

– Не надо.

Но Юлиан не слушал Асю.

– Я буду у тебя в обычное время. Мы все выясним. Пока.

Он не дал ей ответить и положил трубку.

Ася поблагодарила сотрудниц и вернулась в свой кабинет. График лимита командировочных по участкам показался непонятной таблицей со множеством неизвестных. Она посмотрела на часы – до конца работы оставался час с небольшим. Конец месяца – затишье перед бурей, и нет повода задержаться подольше.

Впервые Асе не хотелось идти домой, в свою новую, любимую квартиру, плод долгих лет усилий и ожиданий. И не в квартире дело. Ася подумала, что и дом, ее жилище, тоже скучает в ее отсутствие и сиротливо ждет, когда вернется хозяйка, оживит тишину шумом кухонной утвари, напевом популярной песенки.

Сегодня вечером Ася будет скучать без своего дома. Черт, надо же было приводить Юлика, показывать, где живет! Теперь он может диктовать условия. Кобель поганый!

Пойти, что ли, в общагу к девчатам? Но и эта перспектива не прельщала. Ася знала Юлика как хорошего человека, пока не познакомилась с его женой, но знала также о его упорстве и уважала за это, пока оно не обернулось против нее. Если он хочет увидеть ее, он все поставит вверх дном, но своего добьется. Стоит ли бежать от этой встречи – только оттягивать неизбежное?

Ася внутренне собралась и углубилась в изучение графика. К тому же бегство – признак слабости, а она не такая. О‑ о, для Юлика в ней нет ни одной слабинки по той простой причине, что она не любит и не любила его. Симпатия, приятное времяпрепровождение – да, но не любовь. И даже секс он не может поставить себе в актив. Интересно, что в нем нашла его жена? Уйти от Ивана, и к кому! В памяти всплыл вопрос Вани: любит ли она выяснять отношения? Нет. Теперь Ася могла с уверенностью сказать, что нет. Это ассоциировалось с ссорой, доходящей до скандала. В самом деле, человек добивается, чтобы услышать то, что другой говорить не хочет. Один мудрец сказал: не хочешь услышать ложь – не спрашивай. И Ася бессознательно подчинялась этой мудрости. Она редко задавала вопросы, предоставляя собеседнику самому говорить о том, что он считает нужным. Скрытная сама, она не лезла в душу, зная: когда придет доверие, придет и откровенность. Жаль только, что некоторые путают откровение с элементарной честностью и порядочностью. И в результате о семейном положении сообщается постскриптум, и у матери неожиданно обнаруживается тяжелая болезнь, а родные дети превращаются в племянников… Господи, и поворачивается язык говорить такое о самых близких!

Да, решила Ася, она встретится с Юликом, выслушает – самой сказать нечего, – попрощается и отправит восвояси.

Кстати, и другой – абсолютно не Ваня!

Иван захлопнул дверь, сразу отправился на кухню и плюхнул сумку на стол. Тезка нагрузил его от всей души. «Возмещаю испорченные химикаты», – сказал он Ване, вручая хозяйственную сумку продуктов домашнего приготовления.

Ваня бросил еще один оценивающий взгляд на «возмещение» и подумал, что вряд ли осилит такое количество за неделю, даже при наличии холодильника. Будем набирать калории, вздохнул он, выгружая продукты из сумки, – не пропадать же добру.

Возвращение к городской жизни началось с душа. Правда, в деревне Иван мылся каждый день под импровизированным душем – бочкой с нагретой за день водой, но, рассчитывая на один день командировки, взял лишь одну запасную рубашку. И к концу четвертого дня воротил нос от ее запаха. Но кто знал, что модернового запала компьютеризации у сельских работников, вернее работниц, хватит лишь на то, чтобы строить глазки программисту, а председатель респектабельного колхоза, тезка и почти ровесник, как будто всю жизнь ждал подходящую компанию? Вино лилось рекой. Серьезный в городе, он как будто становился другим в родном деревенском доме. Да, душа‑ человек, смекалистый мужик и работяга… Но столько пить!..

Иван помотал головой под прохладной струей и расслабился. Все. Командировка в прошлом, остатки похмелья смоет вода, и со свежей головой на работу.

И Настя. Он скучал по ней. Наверное, так и должно быть, и все же удивительное чувство. Ваня улыбнулся. Как приятно чувствовать себя человеком с нормальными человеческими ощущениями. Еще недавно ему казалось, что душевный подъем, ожидание чего‑ то неизвестного, грусть и радость утеряны для него навсегда. Но надо же, спустя почти десять лет он вновь, и даже с большей остротой, переживает чудесные чувства. Иван рассмеялся, легко и громко.

Улыбка перемежалась со смехом, когда Иван вернулся на кухню. Холодный душ придал ему аппетита, и деревенские деликатесы, как никогда, соответствовали его настроению.

Интересно, Настя скучала по нему? Грустила? Ждет ли встречи? Ему хотелось, чтобы было так. Жуя окорок без хлеба, Иван представил, как Настя бросается в его объятия, сетует, что так долго пропадал, не сказав ни слова… Увы, хорошо бы, но Настенька не тот человек, к тому же и отношения у них не те, чтобы кидаться на шею. Тогда как? Замрет от неожиданности, потом улыбнется и спросит: «Что‑ то вас давно не было видно? » – или что‑ то в этом роде. Но обязательно улыбнется – искренне, светло, и станет понятно, что она ждала.

Отрезав кусок окорока побольше, Иван подошел к окну, облокотился об угол стены и стал рассматривать двор. Вид, прямо скажем, не чета деревенскому – ни деревца, ни кустика, даже трава не растет. Но ничего. Позже, осенью, он посадит под окнами деревья, весной разбросает семена неприхотливых цветов, и будет порядок. Вдруг Настя поможет и наверняка Катерина. Дети любят копаться в земле. А Настя? Любит ли она землю?

Он заметил ее издалека. Быстрым, упругим шагом, каким ходят балерины, она приближалась к дому. Запихнув в рот остаток мяса, Иван открыл окно, снял замок и распахнул железную решетку. И снова прислонился к оконному проему, следя за девушкой. Заметит ли она своего соседа?

Ася смотрела прямо перед собой, не отвлекаясь на посторонних. Она была решительно настроена на объяснение с Юлианом, и волновало ее лишь то, чтобы не поддаться жалобам, просьбам, мольбам или уговорам чужого мужа. Она должна выдержать, чтобы окончательно разорвать все нити, связывающие ее с Юликом. Должна – и будет так.

– Здравствуй, Настенька…

– Здравствуйте, – не глядя ответила она, лишь незначительный поворот‑ кивок головы прикрыл неуважение к привету. И Ася скрылась в подъезде.

Улыбка исчезла с лица Ивана. Что‑ что, но такой реакции он не ожидал. Черт побери, слишком доверительной была последняя беседа у них, чтобы через четыре дня обратить на него внимания не больше, чем на пассажира в трамвае. В конце концов она сама просила о встрече, говорила, что это важно, и вдруг… Неужели обиделась? Но Иван не назначил конкретное время и предупредил, что много работы. Это можно понять? Зачем обижаться? Или… Иван не закончил мысль, потому что увидел своего бывшего сокурсника.

Юлиан увидел ее давно, но подходить не стал. Он достаточно изучил Асю за полгода, чтобы знать: сейчас она не пустит его домой, будет разговаривать на улице или в крайнем случае предложит парк или кафе. А ему надо было попасть в дом. Чтобы они были одни – никого из посторонних даже отдаленно. Наедине будет легче успокоить ее, уломать, и чтоб рядом была кровать.

Она шла не оглядываясь, и Юлик не таясь шел за ней метрах в пяти. Ася была сосредоточенна. Ему нравилась ее некоторая замкнутость. Желание узнать, о чем она думает, как воспринимает те или иные события и людей, поддерживало интерес к Асе. Обычно Юлик проводил с очередной знакомой одну‑ две ночи и расставался. Он назначал свидания, чтобы не думали о нем и о себе плохо, и «забывал» прийти, а там и совсем забывал. С Асей не получилось. Несколько раз он пытался порвать, но тяга к ней была сильнее. Она без тени сомнения выслушивала оправдания и с радостью принимала его таким, как есть, – с выдумками, увертками и откровенной ложью. Когда же они впервые оказались в постели, она вновь удивила его раскованностью и доверчивой открытостью, словно он один на всю жизнь. Ни просьб, пи требований, ни укора, ни упрека… Ничто не говорило в ней о паническом стремлении заарканить его браком. Это тоже привлекало: насколько хватит ее выдержки? А потом и вовсе упорядочилось; не он первый семьянин, заводящий себе любовницу, к тому же красивую, умную и не требующую подарков. Ему нужно было только найти комнату, чтобы привести туда Асю. И вот когда у нее появилась квартира и отпала необходимость заботиться даже об этом – только приди на все готовое…

– Привет. – Улыбка Ивана напоминала оскал, и сам он походил на Цербера на посту.

– А‑ а… – Юлиан замедлил шаг. – Привет.

– В гости выбрался?

– Не к тебе, успокойся.

– Знаю, что не ко мне. Думаешь, тебя там ждут?

– Тебя это не касается, – понизил голос Юлиан и вошел в подъезд. Идиот, из‑ за него все испортилось. Надо же было этому болвану пригласить Асю на новоселье.

Иван хитрил. Теперь он точно знал, что Юлика там ждут. Замкнутая сосредоточенность Насти вполне объяснялась ожиданием встречи. Только какой? Будет ли это прощальное перечисление взаимных обид или совесть ей не позволила посмотреть в глаза Ивану, зная, что через несколько минут она окажется в постели с женатым мужчиной? Вторым мужем его бывшей жены. Господи, водевиль какой‑ то!

Но почему‑ то не смешно.

– В одном ты не прав, Юлик, – бормотал Ваня, пристально разглядывая углы на потолке. – Мне есть дело. Меня это очень даже касается. А ты, дружок, ответишь мне за все.

– Входи. – Ася отворила дверь шире, пропуская Юлиана. – Можешь не разуваться, я давно уже не убирала.

– Тем не менее. – Юлик поддал носком пятку туфли, через секунду рядом оказалась вторая. – Но у тебя чище, чем на улице.

Ася пожала плечами, игнорируя шутливый тон Юлика, и пошла на кухню.

– Накормишь? – не сдавался Юлиан. – Целый день голодный.

Асю так и подмывало задать вопрос: где же командировочная сумка, если уж так голоден, но она не спросила, лишь коротко ответила:

– Нет. Чая тоже не будет.

– Да ладно тебе, Ася. Я понимаю, тебе обидно, но ты всегда была гостеприимна и добра. – Юлик понизил голос, придав ему интимность. – И всегда будешь добра, Асенька.

Ее раздражала смесь шутливого и серьезного тона разговора, раздражало, что он называл ее Асенькой, уж лучше «кисонькой» или «рыбкой» – то, что она терпеть не могла. Глупо было заводить речь об имени, но это одна из причуд, которые Ася любила в себе. Стараясь не отходить от главного, она спросила:

– Зачем ты пришел?

– К тебе, – наивно ответил Юлик.

– Напрасно.

– Вот здесь ты не права, – понимающе улыбнулся Юлик. – Напрасного у нас с тобой ничего не было и нет. – Улыбка погасла. Юлиан грустно рассматривал свои сцепленные пальцы. – Я виноват, Ася. Я должен был раньше сказать тебе все и не мог. Я думал, проведу пару вечеров и спокойно уйду. Не тут‑ то было. Мне нравится быть с тобой, нравится разговаривать, любить тебя. Ведь нам было хорошо, так, Ася?

– Нет.

– А мне было хорошо, – упорствовал он. – Ты очень интересная женщина, и мне хотелось узнать о тебе больше. Ты же помнишь, как я выспрашивал все и каждый раз получал ответы…

Ася помнила. Пока он говорил, Ася вспоминала их разговоры в постели. Они нравились ей больше, чем любовные баталии. Что‑ что, а заполнить «паузы» Юлиан умел. Вот только редко это было, чаще выдерживал положенные двадцать минут и торопил с уходом, находя множество причин бежать домой. Ася подумала, что именно послелюбовные беседы удерживали ее около Юлиана. Возможность быть интересной не только для себя она спутала с любовью и счастливым будущим. Увы, паузы не станут любовью, останутся только паузами.

И еще она удивилась, как ловко ведет Юлиан разговор вокруг постели. Надеется польстить и уломать, чтобы сделать еще одну зарубку, отметить очередную победу?

– Так почему ты не сказал, что женат? – в лоб спросила она.

– Ты бы отказала мне, – так же прямо ответил Юлиан. – Я не хотел, чтобы ты ушла от меня.

Ася отвела глаза. Он прав, нечего сказать. И надо же иметь наглость, чтобы ставить это в упрек!

– Ладно. Я узнала, и мою реакцию ты знаешь. Теперь уходи.

– Ася, – Юлиан рассеянно улыбнулся, взгляд его был полон грустной мольбы, – я надеялся, что мы не расстанемся. Хотя бы еще несколько месяцев.

– Еще… – Ася задохнулась от возмущения и ярости, – что?!

– Ася, я обманул тебя. Я не был в командировке. Просто хотел дать тебе время успокоиться.

– Я… успокоилась, – едва выговорила Ася. Она скрестила руки на груди, присев на подоконник, и смотрела на Юлиана. – Ты убедился и с чистой совестью можешь идти домой.

Он встал, взъерошил волосы на затылке и тут же пригладил их. Неторопливыми шагами подошел к Асе и притянул ее к себе, обхватив за талию.

– Пойдем со мной, Асенька, – нашептывал он ей на ухо, тычась носом в шею. – Две недели – большой срок. Я так скучал по тебе. Все время порывался прийти…

– Нет.

Тело Аси одеревенело, и чувствовала она себя так же. Если б не тупая боль обиды на обман, старый и новый… Резкие перепады голоса и настроения Юлиана ясно говорили о том, насколько противоречивы его оправдания. Ася устала от лжи. И самым отвратительным было то, что он получал удовольствие от своей дешевой игры. Неужели он так глуп, что ее молчание принимает за доверие?

Как кукла‑ неваляшка, она балансировала в его руках, стремясь к естественному равновесию, но не вырываясь. На предложения, вопросы, просьбы у нее был один ответ: нет, – равнодушный до такой степени, что не было смысла отстраняться от его объятий. Начни она бороться, это только распалит и сильнее возбудит его; безразличие сыграет ей на руку. Впрочем, ей не нужно было притворяться. Хрупкие чувства, которые она питала когда‑ то к Юлиану, исчезли бесследно. Единственное желание было – чтоб он ушел. Навсегда. Навеки.

Юлиан начал злиться. Он не думал, что в Асе столько упрямства. Не девочка ведь, чего, спрашивается, проявлять гордость? А у него время не безгранично, домой надо возвращаться почти в другой конец города. А она будто жертвенница стоит перед закланием. Последняя мысль его взбесила.

– Ася! – Юлик резко нагнулся и поднял ее на руки. Голова Аси оказалась под самым потолком. – Я ведь сильнее тебя, не принуждай меня к насилию!

Она и бровью не повела. Руки по‑ прежнему прижаты к груди, пустой взгляд устремлен вперед.

– Отпусти меня.

Неожиданно она мысленно рассмеялась, рисуя в уме сцену, как Юлик опускает руки и она летит на пол, к его ногам. И ощутила боль, представив, как ударяется голо вой о холодильник, ногами о газовую плиту. Смех, слава Богу, утих, лишь пальцы мертвой хваткой вцепились в собственные руки.

– Я тебя хочу! – Краем глаза Ася видела, как ходили желваки на щеках Юлиана. – Я не могу без тебя!

– Нет.

– Я могу уложить тебя, не спрашивая позволения.

Ответом было молчание. От бессмысленной ярости Юлиан не знал, что еще придумать. Он поставил ее на ноги, поддержав за плечи.

– Но ты знаешь, что я тебя ведь и пальцем не трону… Ася, пожалуйста.

Ася постояла, набирая силы в ногах. Хорошо, что на ней длинная юбка и он не увидит, как дрожат ее колени. Наконец, решившись, она вышла из кухни в коридор. Открыла входную дверь и только потом проговорила:

– Уходи. Ты все сказал.

Юлиан вышел вслед за ней.

– Ася, закрой дверь. – Он старался говорить спокойно, но лицо выдавало его злость и вожделение.

С шелестом открылись двери лифта, и оттуда вышла пожилая женщина, живущая в соседней квартире.

– Здравствуйте. – Она подозрительно покосилась на них.

– Здравствуйте, – ответила Ася, не глядя на нее, и без паузы обратилась к Юлиану: – Уходи.

Соседка открыла свою дверь, еще раз оглянулась на молодую женщину и, набравшись храбрости, спросила:

– Может, помочь?

– Спасибо. – Ася внимательно следила за Юликом. – Сейчас он уйдет.

Из‑ за неловкости положения Юлиан принял простодушно‑ нагловатый вид.

– А если нет? Если я не хочу уходить?

– Уходи, – требовательно повторила Ася.

– Сейчас позову мужа, – буднично промолвила соседка, распахивая дверь.

– Ладно. – Юлиан обулся и вальяжно вышел на площадку. – Не нервничайте. Я ухожу. – Он подмигнул Асе. – Но не прощаюсь.

Ася не могла сдвинуться с места. Остаток сил покинул ее, и она тяжело прислонилась к двери, чтобы не упасть. Какое счастье, что лифт оказался на их этаже и Юлиан уже спускался на нем вниз.

Осуждающий взгляд соседки сменился на сочувственный.

– Вам плохо?

Ася покачала головой, говорить не было сил. Попробовала улыбнуться, но губы задергались в нервной дрожи, и она снова сомкнула их.

– Какие наглецы! – высказала свое мнение женщина в утешение Аси. – С такими надо быть очень осторожной… Успокойтесь, он не стоит ваших нервов.

В знак согласия Ася кивнула и закрыла дверь. Сколько она простояла, прижавшись лбом к прохладному дереву, она не знала, но, изгнав из себя мерзкую слабость, решила заняться делом.

Юлиан завернул за угол дома, чтобы сократить путь к остановке, пройдя через стройку. Он был зол на весь мир и особенно на ту старую каргу, которая все испортила. Ася тоже хороша – закрыла курятник, когда куры разбежались. Можно подумать, не он имел ее вдоль и поперек, и снаружи, и внутри. Видите ли, не нравятся ей женатые. Сама не сумела надеть хомут, вот и злится, гордость показывает. Тоже мне, порядочная женщина! Знаем мы эти порядки…

Чужая ладонь на плече прервала обиженную тираду и заставила его обернуться.

– Тебе не следует здесь появляться, приятель, – вкрадчиво попросил Иван. – И Настю забудь, понял?

– Не понял! – Юлиан не обратил внимания на затаенную угрозу, сам преисполненный злостной обиды. Он передернул плечами, сбрасывая руку Ивана. – Пошшел ты…

Внезапно его рубашка на груди оказалась сжатой в кулаке Вани. Они были одного роста, но последний заставил подняться Юлиана на носочки, чтобы избежать давящую на горло твердь.

– Мне давно следовало расквасить твою морду, – уже не говорил, а шипел Иван. – Да все мамочку твою жалел. Теперь ей не повезло.

– Что ты себе позволяешь?! – сорвался на фальцет Юлиан.

– Ничего не позволяю. И тебе не позволю портить Насте жизнь. И вынь руки из карманов, когда с тобой говорят.

Юлиан вынул. Иван почувствовал это болью в печени, и моментально сработал инстинкт. Схватка была короткой, но бурной; дали себя знать армейские навыки, от чего в свое время откупился Юлик, а густые сумерки наступающей ночи скрыли их от любопытных глаз.

– Надеюсь, теперь ты понял? – Свой вопрос Иван подтвердил заключительным ударом в солнечное сплетение. Юлик согнулся пополам, хватая воздух открытым ртом и шмыгая окровавленным носом. Иван потер ноющие костяшки пальцев, осмотрел ладонь, на которой зажатые в кулаке ключи от квартиры оставили кровавые отметины. Он ждал, когда бывший сокурсник придет в себя. Злость поутихла, но вопрос, что делал он у Насти больше двух часов, сводил драку на нет. Проклятие! Он не будет унижаться, выпытывая подробности их встречи…

– Я прошу тебя, Юлик, по‑ дружески, – с ленцой в голосе, но выделяя каждое слово, произнес Иван. – Оставь Настю в покое. Ты же понимаешь – здоровье дороже, а нос у тебя очень хрупкий.

Принятие вертикального положения Юлиан ознаменовал отборной тирадой на простонародном жаргоне.

– Проникновение пролетарского сознания в души интеллигенции, – не удержался от язвительности Иван.

Юлик открыл рот, чтобы наградить Ивана очередным эпитетом, но смолчал, прищурившись, поглядел на соперника.

– Нашел очередную клиентку? – вдруг догадался он. – Брось. Ей не по средствам платить за твои удовольствия.

Лицо Ивана потемнело, на щеках упруго выступили желваки.

– А вот это тебя точно не касается, Юлик! Даже заикаться не смей!

Со сжатыми кулаками он шагнул вперед. Юлиан попятился.

– Ладно, сдаюсь. – Он шмыгнул носом, вытирая рукой кровь с него и заодно удостоверяясь в его прежней форме.

– Значит, договорились, – подвел итог Ваня и повернулся, чтобы уйти.

– Настя, говоришь? – сказал Юлик, словно сам себе. Иван обернулся и вопросительно посмотрел на него. – Ася не позволяет своим друзьям называть себя Настей. – Выдержав паузу, он с выразительным подтекстом закончил: – И наоборот.

Уголки рассеченных губ Ивана брезгливо опустились.

– Мразь!

И, проклиная себя за то, что позволил Юлику оставить последнее слово за собой, Иван пошел к дому. Он и сам обратил внимание, что все вокруг называют девушку Асей, но… Что в имени тебе твоем? Какая разница, как будет звучать уменьшительное имя? Суть от этого не меняется. Все же неясные сомнения не покидали Ивана. Настя, или Ася, казалась иногда давней знакомой, как будто они виделись раньше. Но Ваня точно знал, что их дороги не пересекались. Он успокаивал себя тем, что бывают люди, от которых сразу, при первой встрече веет теплом и уютом. Возле них забываются суетные заботы, с ними отдыхаешь душой и незаметно набираешь новые силы и внутренний подъем. Один Бог знает, как это нужно теперь Ивану.

Ася открыла дверь на настойчивый звонок, усердно молясь, чтобы не вернулся Юлиан. На пороге стоял Иван. Руки в крови, губа разбита, рубашка наполовину вылезла из брюк и неряшливо обвисла.

– Господи! – На миг Ася забыла о своих бедах.

– Раз уж я оказался на этом этаже, можно войти?

Она отошла в сторону и приглашающе махнула рукой.

– Что случилось? Где это тебя так угораздило?

– За угол зацепился, – сердито ответил Иван и бросил такой же взгляд на Асю.

Она распахнула дверь в ванную и вдруг замерла.

– У угла есть имя?

– Догадливая, – ухмыльнулся Ваня и, скривившись, потрогал трещину на губе.

– Смой сначала грязь с рук, – проговорила Ася. – Сейчас дам полотенце.

Злость, накопившаяся за время длительного молчания с Юликом, с новой силой накатила на Асю, а волнение из‑ за разбитого лица Ивана лишь добавило досады. Асю уже не заботила необходимость быть вежливой. Нечего приходить без приглашения, а пришел – терпи настроение хозяйки, каким бы оно ни было. Если нет – никто не задерживает.

Однако Ася обнаружила, что не хочет отпускать Ивана, что рада его приходу. Хоть с кем‑ то можно отвлечься от гнетущих мыслей. Но было… было что‑ то еще, что она старательно отбрасывала, и потому злилась еще больше:

– Эти несносные мальчишки вырастают в совершенно несносных мужчин!

– Что ты бормочешь?

Иван стоял на пороге комнаты и потирал мокрые руки. С подбородка капала вода, две хрустальные бусинки запутались на концах темных бровей.

– Я не бормочу! – рассердилась Ася пуще прежнего. Она не заметила, что ругалась вслух. – Я рассуждаю. Держи полотенце.

– Полезное занятие.

Ваня улыбнулся в полотенце. Боевитость Насти подняла его настроение. Она напомнила ему мать, когда та распекала хлебнувшего лишку отца. Это тоже было частью уюта и заботы.

– Спасибо. – Он протянул влажное полотенце.

– Руки пореже распускал бы, – проворчала она себе под нос, – тогда бы и благодарить не надо было.

Ася выдвинула ящик в тумбе под трюмо, и на Ивана пахнуло невообразимым букетом косметических ароматов.

– И ты всем этим пользуешься? – недоверчиво спросил он, рассматривая множество бутылочек и баночек с красочными наклейками.

Ася одарила его уничтожающим взглядом:

– Следующим будет вопрос о возрасте?

– Ой, ну что ты, Настенька! – тихо рассмеялся Иван. – Кстати, сколько тебе лет?

Злость мгновенно испарилась. Ася прервала поиски, опустила голову, отчаянно борясь со смехом. Выразительно кашлянув, она продолжала что‑ то искать. Наконец закрыла тумбу и встала.

– Это тетрациклиновая мазь, – сказала она, протягивая маленький тюбик. – Смажь ссадины, а я поставлю чай. Кормить не буду.

– Может, ты смажешь, Настя? – осторожно попросил Иван.

Ему нестерпимо хотелось приблизить Настю к себе и насладиться ее заботой и вниманием. – Я не знаю, сколько нужно, и рука занемела от боли.

Ася завороженно смотрела на движение его губ и вспоминала, какие они бывают – то нежно‑ мягкие, то требовательно‑ жесткие и каждый раз необычайно чувственные. У нее закололо в подушечках пальцев от желания прикоснуться к его губам, обвести классически изогнутый контур и отвести руку, чтобы то же проделать своими губами, потом языком, потом…

Ваня наблюдал за Настей. По тому, как постепенно темнела зелень ее глаз, превращаясь в непроходимые чащи, как порозовели ее скулы, напоминая первые робкие лучи утренней зари, как наполнялись припухшие губы соком желания, – по множеству явных и скрытых признаков Ваня читал ее мысли и не мог совладать с собственным желанием. Он приоткрыл губы – хотел что‑ то сказать или позвать. Их взгляды встретились, биотоки забились в унисон, дыхание прервалось…

Наступила тишина безвременья. Мир замер в ожидании взрыва, трепетно гадая, будет ли это благословение Божие или Господня кара.

Скорее последнее, осадила себя Ася. Она резко мотнула головой, сбрасывая наваждение.

– Сам… – Голос осекся, и это разозлило ее вконец. Она в сердцах швырнула тюбик на трюмо и закричала: – Сам дрался – сам и раны залечивай!

– Ладно. – Иван пожал плечами и снова окликнул уходящую девушку: – Ася. – Она остановилась в дверях, боясь поднять глаза. – Можно я посмотрю в твое зеркало?

Нет, ему точно отбили мозги. Или какую‑ то одну, но очень важную часть.

– Нельзя! – рявкнула она и поспешила скрыться на кухне, чтобы он не заметил ее глупейшей улыбки. Впрочем, она сама под стать Ивану. Шестилетняя Катя и то не сморозила бы такую чушь. И совершенно она не под стать этому… жиголо, попыталась осадить себя Ася. Нет, жиголо – платные танцоры, а эти как называются? А! Какая разница, все равно слово неприличное.

Ася поймала себя на мысли, что с беззаботным легкомыслием думает о том, что в течение пяти лет было для нее пределом гневного возмущения и укоренившегося стыда. Мало того, ей очень нравилось кричать на Ваню, злиться. Она забывала о сдержанности и минимальной этике. И еще ей нравилась его реакция – этакий робкий теленок, пойманный за провинности. Со всем соглашается, сам боится слово поперек молвить.

Но больше всего страшило собственное состояние. Ася окончательно заплутала в своих ощущениях. Ей одновременно хотелось и смеяться, и рыдать; нагрубить, обидеть и слезно пожаловаться; оттолкнуть, ударить и прижаться каждой клеточкой, влиться в него душой.

«Господи! – вздохнула Ася. – Совсем спятила на нервной почве. Все‑ таки два мужика за один вечер – это слишком. Надо же, судьба! Два мужа донны Флор, вернее донны Елены, и оба бывшие любовники донны Аси». Мелькнувшее воспоминание о Юлике не затронуло ни единой струны, словно речь шла о незнакомце, что приятно и не без тени торжества удивило Асю.

Непонятно было другое: сколько можно мазать одну ладонь? За это время можно обмазать всю квартиру тонким слоем. Вооружившись новым запалом воинственности, Ася вышла из кухни.

Ваня смотрел в окно на уныло‑ оптимистичный пейзаж времен развитого социализма. Геометрическим рисунком торчали пеньки свай, а вокруг в сложной композиции неореализма перемежались стройматериалы со строймусором. В неожиданных местах сей классической живописи, словно собрание циклопов, антрацитово сверкали лужи, упорно не желавшие высыхать при жаре в тридцать пять по Цельсию и без месячного выпадения осадков.

Но не это беспокоило Ваню. Эротические видения заполнили его эстетическое восприятие. Он был ошеломлен и до неприличия счастлив. Безудержная радость сгустилась в нем так, что хоть пригоршнями черпай. Теперь он точно знал, чем закончилось свидание Насти с Юликом. Не может женщина, какой бы гениальной актрисой она ни была, после любовных утех бросаться, словно мегера. Настя злилась. Не просто злилась, а была взбешена. Но это лучше, чем полная апатия. Проявление эмоций – хороший признак выздоровления.

А этот взгляд. Не просящий – требующий под угрозой жизни любви и ласки. И заботы. Последнее было внове для Вани. Разумом он всегда понимал, что надо заботиться о родителях, детях, слабых и немощных. И он заботился по мере возможности, если не забывал. Но не обязанность, а желание дать Насте умиротворение, оградить ее от невзгод и обид чувствовал он. Странное было ощущение, и доминировали в нем радость и буйство энергии, словно апрельской свежестью весны повеяло после затяжной, протяженностью в пять лет, борьбы тепла и стужи.

– И долго ты будешь здесь стоять? – Голос Насти вернул Ивана в реальность. – Чай уже готов и остывает. Тебе особое приглашение надо?

– Прости. – Тихий голос Вани был далеким эхом звучного контральто Аси. – Я задумался. А вообще я не знал, можно ли тебе мешать на кухне.

Он улыбнулся тихо и нежно, и Асино сердечко дрогнуло и забилось, словно птичка в силках. Гнев, и без того с трудом удерживаемый, испарился, как облако.

– Пошли. – Громкостью голоса Ася попробовала заменить сердитость и расстроенность чувств. – Кушать нечего.

– Все нормально, Настя, не волнуйся.

– Есть бутерброды с маслом, без сыра и колбасы, если…

– Настенька, сядь. Я не голоден.

Его мягкий, проникновенный тембр дал Асе почувствовать, как она вымотана.

– Все на столе? – сделала последнее усилие Ася.

– Все. Сядь, пожалуйста.

– Хорошо, – дала себя уговорить Ася. Села, положила на столешницу локти, уперлась подбородком в сцепленные пальцы. – Тогда рассказывай: зачем ты пришел?

Ваня не ожидал удара в лоб. Он сам не знал зачем. Он не собирался заходить, но ноги сами понесли его мимо своей квартиры вверх по лестнице. Может, он искал желанного покоя? Может, хотел поддержать девушку в трудной для нее ситуации? Может, по Асиному виду хотел удостовериться, что перемирия не состоялось? Или его потянуло тщеславие – продемонстрировать доказательства его защиты, или стремление почувствовать на себе простую женскую жалость, которую испокон веков женщина выказывала мужчине, прижав его голову к мягкой, теплой груди, укачивая, словно малое дитятко, и ласково называя дурачком.

– Ну так что? – настаивала Ася. – От угла до твоей квартиры гораздо ближе. Или раненый зверь уходит из дому?

– Да какой там зверь, – скромно улыбнулся Ваня. – Так, болонка, вспомнившая своих далеких предков.

– Ты не ответил на вопрос, – строго напомнила Ася.

– Да. Ты просила о разговоре, вот я и подумал…

– Интересно, чем? – рассердилась она. – Я просила предупредить…

– Я собирался, но ты промчалась, как метеорит. Бросила в стену «здрасьте», даже головы не повернула.

– Не повернула, – упрямо подтвердила девушка. – У меня были на то причины. Я должна была сосредоточиться. Не один ты пережил сражение. Правда, в моем случае, – победно заключила она, – обошлось без телесных повреждений.

– Да уж. Искусный дипломат.

– При чем тут дипломат? – возмутилась Ася. – Я зла, взбешена… А ты попался под руку, – тише добавила она и снова закипела. – Я не хочу с тобой говорить. Одного скандала мне хватило по уши!

– Поэтому ты так… громко говоришь?

– Гм! «Громко говоришь»! Этот подлец после всего предложил мне жить с ним еще несколько месяцев. Представляешь?! – Ася вдруг застыла, снова почувствовав заледенелость тела. Но все уже позади, надо забыть и расслабиться. Передернув плечами, она задумчиво сказала: – В голове не укладывается. Как он мог?

Иван подсел поближе к Асе.

– Что он еще говорил?

Она удивленно взглянула на Ваню и отвела глаза.

– Что говорите все вы, когда хотите затащить бабу в постель? Ничего нового.

– Подонок! Он еще дешево отделался.

– А, ладно. – Ася оглянулась на холодильник. Увы, продуктов в нем не прибавилось. – Хлеба, что ли, поесть?

– Пусть он мне еще встретится, – тихо сказал Иван, накапливая злость.

– Хватит, – оборвала его Ася. – Я уже сказала, что не хочу говорить об этом.

Она нарезала несколько ломтиков хлеба и молча начала жевать.

Глава 7

Ваня уставился в чашку с остатками чая на донышке. Он не знал, что ему делать. Своим поведением Настя не скрывала, как нежелателен ей гость. Если не орала на него, то как будто совсем не замечала. Или обрывала на полуслове. Но уходить чертовски не хотелось. Как никогда, Иван чувствовал, что за дверью его ожидает одиночество, и, пожалуй, впервые в жизни боялся этого. И все же насильно мил не будешь. Выждав паузу, допив последний глоток чая, покрутив пустую чашку на столе, он сложил руки.

– Ну что? Не вовремя я пришел. Как говорится, незваный гость…

Ася удивленно воззрилась на него, словно только что увидела.

– С чего это ты решил скромничать?

Ваня смущенно пожал плечами, не сдержав улыбки. Ася словно прочитала его мысли, да и ее собственные работали в том же направлении.

– Прости меня, Ваня. В общем, я не из говорливых, но сегодня с этим… молчание далось слишком тяжело. Поэтому я сорвалась на тебе.

Боевитость исчезла, и на Ивана смотрели усталые грустные глаза.

– Я понимаю. – Он преисполнился участия, но помочь вряд ли чем мог.

Ася откусила хлеб, который всухомятку не насыщал и не успокаивал.

– Наверное, – с сомнением подтвердила она, уверенная в обратном. Чтобы такое понять, надо пройти через это. – Мне бы отвлечься, заняться чем‑ нибудь. Только не знаю чем. Ко всем своим несчастьям я еще и голодна. Кстати, ты так и не сказал, где пропадал это время.

Она не хотела отпускать Ивана. Невыносимо сейчас остаться одной с молчаливыми стенами. Но гордость не позволяла попросить напрямую, а искать благовидный предлог… Ася очень надеялась, что Иван не расценит ее вопрос именно так.

– Какое время? – не без умысла спросил Иван.

Ася усмехнулась про себя. Мужики! И кто сказал, что они умнее женщин, что мозг их действует более рационально? Неужто и Ваня думает поймать ее на этот крючок? Дудки.

– Тебе лучше знать, – пожала плечами Ася, выказывая свою «неосведомленность». – Я имею в виду – после того, как мы с Катей у тебя были в гостях.

– В командировке, – отрешенно ответил он, скрыв разочарование от Настиных слов. Он надеялся на большее внимание к его отсутствию, чем незнание или нежелание знать.

– Мне уже говорили сегодня про командировку, – язвительно поделилась Ася. – Потом великодушно признались во лжи. – И как ни в чем не бывало продолжила: – И куда ты ездил?

Ваня пристально смотрел на Асю. То ли она издевается над ним, то ли еще не выплеснула до конца недавнее бунтарство. Он предпочел последнее. Ася опустила глаза, боясь глубины его взгляда, боясь вновь запутаться в паутине возбуждения.

– Настя, ты не хочешь говорить об этом, – не спросил, напомнил Иван.

– Не хочу, – обиделась на себя Ася, и поэтому голос се прозвучал неуверенно. «Ну и пусть уходит, удерживать не стану».

Она посмотрела в окно. Уже, наверное, десятый час. Спать еще рано, но она найдет для себя занятие, например поест – хлеб с маслом без колбасы.

– А выпить хочешь? – вдруг весело предложил Иван. Ася заколебалась, и он добавил: – Хорошее домашнее вино. «Лидия».

– Хочу, – решительно кивнула она головой. – Неси.

– Может, пойдем ко мне?

Ася отказалась без раздумий:

– Нет. У меня сегодня ноги устали. Никаких передвижений.

Иван хмыкнул, оценив мрачный юмор.

– Хорошо, я принесу. Дай мне три минуты.

– Пожалуйста, – великодушно согласилась Ася. – Хоть всю жизнь.

Иван уже уходил, но в дверях кухни остановился и оглянулся назад.

– Даже так?

Асю позабавили удивленно поднятые брови Ивана и выражение лица – недоверчиво‑ радостное. В ответ она залилась ярким румянцем и рассмеялась:

– Нет, я не выпью столько.

– Ладно, – сказал он, отворачиваясь. – Три минуты.

Но не успел он выйти в коридор, как Ася запаниковала. Вдруг ей показалось, что эти минуты станут для нее тяжелее, чем час общения с Юликом. Она вскочила со стула и выбежала следом.

– Ваня!

Он вопросительно посмотрел на девушку.

– Я не буду закрывать дверь. Ты не звони, а сразу открывай, хорошо?

– Добро. – Иван легко улыбнулся, а в глазах появились хитрые искорки. – Не скучай.

– Я постараюсь, – уже в пустоту прошептала Ася.

Ну где же он?!

Ася разложила закуску, которая у нее была – хлеб и масло, – и нетерпеливо притопывала носком тапочки, стоя посреди кухни. Она сделала скидку на медленный ход лифта, на поиски бутылки вина, даже на визит в туалет, если это необходимо…

Но почему он не идет?

Сколько раз она зарекалась не верить слову мужчин. Терпение истощилось. С поникшими плечами она пошла в комнату за халатом. Запыленная потная одежда тоже отразилась на ее сегодняшнем настроении. Хотелось чистоты и свежести. Хотелось сбросить грязь предательства и самонадеянной наглости Юлика.

Она успела перебросить халат через руку, когда захлопнулась дверь и Ваня позвал ее.

– Уложился. Секунда в секунду, – довольно сообщил он.

– Да, – растерянно подтвердила Ася. Вот это и называется «минута словно вечность», и в результате попала впросак. – Ты пока найди бокалы на кухне, а я переоденусь.

Она закрыла дверь в комнату и начала срывать с себя одежду, злясь на то, что сама продлевает минуты одиночества.

Иван выкладывал содержимое сумки на стол, но взгляд его притягивала закрытая дверь. Оказаться, бы там, помочь Насте в первой половине процедуры и заставить забыть о второй… и последовать ее примеру, и… Лучше не продолжать – полезнее для здоровья.

– Ничего, что я в халате? – спросила Ася, входя на кухню. И забыла о своих извинениях, взглянув на стол, полный изысканной снеди. Рядом с окороком стояла банка маринованных грибов, в сторонке белели брынза и сметана, горкой лежали овощи, а Иван корпел над новой, из фруктов. Ася присвистнула. – Ничего себе вино. Кстати, где оно?

– Сейчас. – Иван, как экстрасенс, колдовал над фруктами, заклиная их держаться вместе. Потом достал из сумки курицу. – Это положи в холодильник. – Ася взяла пакет и с любопытством следила за дальнейшими манипуляциями Вани. – А вот и вино. Извини, не успел придать ему респектабельный вид.

– У меня есть графин. А это, – Ася протянула пакет с курицей, – забери домой. Если мне нечем сегодня тебя угостить, это не значит, что так всегда и каждый день. Меня не надо подкармливать.

– Извини. – Ваня взял пакет из ее рук и спокойно, как у себя дома, положил в холодильник. – Я не кормлю, а сбываю излишки. Это лишь малая часть. Не смотри на меня так, Настя, я не наглею. Давай свой графин, бокалы и садись отдыхай.

Асе ничего не оставалось, как подчиниться. Иван наполнил графин вином, поставил на стол и принялся неумело нарезать закуску, стараясь, чтобы ломтики мяса были тонкими и ровными. Открыл банку с грибами и половину вытряхнул в тарелку.

– Дома у меня кусок отменной свинины. Потушить бы ее с грибочками да перчика добавить с лучком… М‑ м‑ м…

У Аси потекли слюнки.

– Ты хороший кулинар.

Ваня скорчил смешную гримасу.

– Только на словах. Мать моя, когда готовит, любит приговаривать, я и набрался у нее словечек. После единственной попытки приготовить утку с яблоками я ограничился чисто мужским набором блюд.

– Каким? – Ася чувствовала себя несколько странно. В своем доме она сидела словно застенчивая гостья и наблюдала, как мужчина, подтверждая словами и действиями свою неумелость, накрывает на стол. Для нее. Странно и приятно.

– Жареная картошка и яичница, – ответил Ваня, чуть смутившись. – Все остальное покупается в готовом виде.

– А жидкое? Супы, каши?

Он хитро улыбнулся и как бы возмущенно посмотрел на Асю.

– Когда очень хочется, иду в ресторан с хорошей кухней, иногда хожу в гости к знакомым или к соседям. – Он отложил в сторону нож, сполоснул руки и сел за стол. – Ну вот. Все готово.

– Наливай, – расхрабрилась гостья‑ хозяйка. Иван наполнил бокалы, вино аметистовым цветом заиграло в гранях хрусталя.

– За что? – предложил он Асе первой сказать тост.

– Чтобы незваные гости обходили нас стороной! – выпалила наболевшее Ася.

Ваня опустил глаза, печально любуясь искрами отраженной в бокале лампы.

– Понятно, – с мрачной решимостью произнес он и поднес бокал к губам.

– Я же не о тебе, – в свою очередь обиделась Ася. – Он позвонил мне на работу, сказал: «Приду», – и бросил трубку, не дав ответить. Хотя отлично знал, что я против. А я, между прочим, – оправдываясь, добавила Ася, – собиралась заглянуть после работы на базар.

– И ты забыла о продуктах и помчалась домой, – подытожил Иван, скрывая за улыбкой обиду и сарказм.

– Конечно, я могла сделать покупки, – в тон ему ответила Ася, и Ваня удивился, как точно она подметила его интонацию. – Могла заставить его ждать под окнами и тем самым показать, как я обижена и сердита. Но обиды прощаются и забываются…

– При условии, что влюблен…

– Без всяких условий, Ваня, – настойчиво возразила Ася. – Только предательство простить нельзя. И тогда к чему оттягивать неизбежное? – Она зло хмыкнула. – Он, оказывается, великодушно дал мне две недели, чтобы я успокоилась. А я успокоилась сразу, как узнала. Все. Не хочу говорить об этом! – вновь повысила голос Ася. – И тебя прошу не напоминать.

Иван миролюбиво улыбнулся:

– Давай выпьем.

Он цедил вино, думая, что в тот день состояние Насти было каким угодно, только не спокойным. Еще ему хотелось найти Юлика и вытрясти из него душу, чтобы тот не просто забыл Настю, а содрогался физической болью при упоминании о ней и при новых знакомствах с женщинами.

Ася залпом опустошила половину фужера и удивленно расширила глаза. И возмутилась:

– Это преступление! Такое вино пить в таком настроении.

– Какое вино? – лукаво поинтересовался Иван. – И какое настроение?

– Вино и‑ зу‑ ми‑ тель‑ ное, – сладко пропела Ася и сразу уточнила: – Не обольщайся, это комплимент не тебе – виноделу.

– Я знаю.

Она отпила еще глоток, наслаждаясь вкусом напитка, и приступила к трапезе.

– Ваня, давай сегодня только о хорошем, – предложила она.

– Согласен. О чем же?

– Как прошла командировка, например?

Он рассмеялся и широким жестом обвел стол:

– Результаты налицо.

– М‑ м! – Ася одобрительно проследила за его рукой, дожевала бутерброд и взяла персик, который так и просился его вкусить. – Это все?

– Нет, дома осталась большая часть.

Девушка с видимой серьезностью кивнула и переключила все внимание на персик. Ваня жадно наблюдал, как она сражается с брызжущим соком фруктом, слизывает стекающие струи нектара и старательно наклоняется над столом, чтобы не запачкать халат. Он воображал, как ее язычок с таким же азартом будет изучать его тело; тонкие пальцы будут гладить его кожу; пухлые сочные губы будут находить удивительные места, неизвестные другим женщинам. И он отдастся воле ее страсти и узнает наконец, что такое быть желанным. Не продавать, не дарить, а получать в дар, не отдавать, а принимать.

– Все понятно. – Ася положила косточку на край тарелки, поискала взглядом салфетку, подумала немного и решила сполоснуть липкие пальцы, а заодно и губы.

– Что понятно? – Ваня отпил вино, приготовившись ко второму раунду молчаливых действий Насти.

– Понятно, – она вытерла руки и снова села за стол, – что из тебя надо вытягивать каждое слово. Ты очень скрытный. – Неожиданно строгим голосом она напоминала секретаря комсомольского собрания, зачитывающего протокол. – Твоя командировка полна секретности, и результаты ее могут знать лишь вышестоящие органы. Нам, простым людям, остается довольствоваться тем, что налицо.

По мере Асиного выговора улыбка Ивана становилась все шире, и в конце тирады он рассмеялся и поднял руки вверх.

– Сдаюсь. Спрашивай – отвечу как на духу.

– Как прошла командировка? – с наивным взглядом спросила Ася.

Он осмотрел стол, улыбнулся своим мыслям.

– Не знаю. Время покажет.

– Понятно, – отрезала Ася, окончательно закрывая тему.

– Ну что ты сразу обижаешься, Настасья? – мягко упрекнул Иван. – Я действительно не знаю. Здесь, в городе, на курсах три месяца учат пользоваться компьютером. А у меня было всего четыре дня, и учил я не любопытных школьников, а зрелых крестьянок, если так можно назвать работников колхозного правления. – Ваня усмехнулся, вспомнив один эпизод. – У них огороды, урожай, хозяйство на уме. До кнопок ли им какой‑ то неизвестной машины, если всю жизнь они щелкали, как семечки, на счетах… У одной корова отелилась, у другой мужик в запое, у третьей еще что‑ то. Забот хватает, а работа – в перерывах между ними.

– Бедный Ваня! – машинально посетовала Ася. С тайной грустью она подумала: наверное, все мужики любят жаловаться на работу, не только Юлиан. Или только ей попадаются плакальщики. Хотя вряд ли. Подруги рассказывают то же о своих мужьях и кавалерах, и в фильмах женщины всегда утешают мужчин. Причем последние считают, что самый верный способ вызвать у женщины интерес – воззвать к ее жалости. И получается, что мужчины плачутся, чтобы порадовать женщин, а тем волей‑ неволей приходится выслушивать бесконечные жалобы. И начинаешь понимать, почему такое глубокое, воистину Божье чувство, как жалость, становится синонимом унижения, оскорбления человека. Но в таком случае зачем жаловаться? Замкнутый круг какой‑ то…

– Бедный, – подтвердил Ваня. – Председатель‑ заказчик как усадил меня за стол, раза в три шире твоего, так жена его только успевала подносить графины. Сначала ничего, – Иван притворно обиделся, слушая Асин смех, – но четыре дня, когда тебя «нагружают», не дав отойти от похмелья… Зато я видел новорожденного теленка. Здорово! Какой он беззащитный и… упрямый. – Глаза Вани потеплели, и голос приобрел мальчишеское хвастовство. – Да, еще сверх программы научил пацанов председателя компьютерным играм. Вот у кого тяга к кнопкам. Что им коровы да силос! Им подавай технику, механизацию…

– Власть, – тихо закончила Ася.

– Ты уж хватила, – засмеялся Иван.

– Почему? – искренне удивилась она. – Мужчины любят руководить машинами, или животными, или женщинами, или сразу всеми. Разве не так?

– Конечно, не так.

Ася ждала опровергающих доказательств или примеров, но Иван не спешил; похоже, он достаточно кратко высказал свою аргументацию.

– Посмотри, – спокойно продолжила Ася, – любимые животные мужчин – собака и лошадь, то есть те, которые служат. Свинарка, доярка – даже слова такие не имеют мужского рода. Пахать землю – занятие мужское, потому что плуг везут или животные, или трактор. А следить за урожаем – полоть, сажать, прореживать, словом, делать то, что не может техника, – дело женское. Уборка урожая – то же самое: мужчины на тракторах и комбайнах, а женщины идут следом, имея единственное орудие труда – собственные руки. И в городе так. Мужчины у станков, инженеры, наладчики, программисты, а женщины – все карандаши, линейки, счеты…

– И компьютеры, – вставил весомое слово Иван.

– Ну да, пользователи.

– Не так легко научиться быть пользователем, – не сдавался он.

– Но команды задаешь ты – программист.

– А ты – феминистка, – весело изрек Ваня.

– Нет, – не поддержала его веселья Ася. – Просто констатирую.

– И ты учла тот факт, что в Политехе на факультете электроники половина студентов – девушки.

– И кем они работают после окончания? – Ася скептически подняла бровь. – Чертежницами в КБ, руководят которыми мужчины, или опять же пользователями ПЭВМ, а в простонародье – секретаршами у… Это беспредметный разговор. Ничего не изменится. Наливай.

Ася разрумянилась от выпитого вина, расслабилась и стала разговорчивой. Ее удивляло собственное настроение, но менять ничего не хотелось. Неповторимое чувство безграничной свободы. Может, она и была немного груба, слишком прямолинейна и бестактна, но возможность не сдерживать себя в строгих рамках приличия, говорить не то, что можно, а то, что чувствуешь, не бояться быть непонятой и осужденной пьянила больше, чем вино. Несмотря на усталость, она готова была совершить подвиг. Доброта, которой попрекала ее мать и которой пользовались недолгие подруги и нечестные мужчины, предстала ей в новом, незнакомом еще качестве. Ей хотелось объять весь мир, собрать все звезды и подарить… человеку, сидящему рядом.

Что за чушь! Ведь и он использовал ее самым… самым… Ася не могла подобрать нужное слово, но поразило ее то, что она утратила былое отношение к Ивану. Ночь пятилетней давности не вызвала у нее ни возмущения, ни гнева, пи стыда, мучивших ее столько лет. И изменил ее тот самый человек, который нанес оскорбление. Поразительно!

– За равноправие мужчин и женщин? – предложил тост Иван.

– Ага! – Ася скептически покачала головой. – Женщин и мужчин.

– Пусть будет так! – рассмеялся Иван и приветственно поднял бокал.

– Расскажи о себе, – попросила Ася.

Она откинулась на спинку стула, вытянула ноги под столом, неторопливо отщипывала от грозди виноград и запивала ягоды вином. Ночная тишина за окном, маленькая уютная кухонька, перепады в разговоре от смешного к грустному, от серьезного к шутке – все настраивало на откровенность. К Ване часто обращались с таким вопросом, но то было лишь неуемное женское любопытство, праздный каприз. Так заядлая сплетница спрашивает: «Что случилось? » И бесится, если не получает ответа и лишается сенсационной новости на вечерних посиделках. Кому как не Ивану лучше знать, чем отвлечь женское любопытство? Он понимал, что часть вознаграждения за услуги получал за пресечение навязчивых вопросов.

Скромность. Это слово заставило поежиться Ивана. Он с презрением относился к себе, тому прежнему, и с таким же презрением относился к женщинам, требующим за свои деньги все удовольствия мира. А главное, требующим любви – слов, действий, чувств. Только одна оказалась не такой, и только она дала понять, насколько омерзительна жизнь Ивана и он сам.

А теперь появилась Настя. И задает тот же вопрос. И как искренен ее голос, и интерес ее неподдельный. Или уютная обстановка и душевная расслабленность после бурных разговоров так влияют на них обоих? Но ведь не сегодня у него появился интерес к девушке и не сегодня возникли чувства, которых раньше он не ощущал даже к Лене, своей жене.

– Еще одна запретная тема? – прервала его задумчивость Ася.

– Извини, – очнулся Иван и виновато улыбнулся. – А что ты можешь рассказать о себе?

Девушка рассмеялась.

– Метко, – одобрила она Ваню. – О себе: родилась, училась, работаю. О тебе я это знаю, а лезть в душу – ни‑ ни. Все правильно. Я сама такая.

– Дело не в этом, просто трудно отвечать конкретно на абстрактный вопрос. Что тебя интересует, Настя, спроси – я отвечу.

Иван сосредоточился на вине, то ли в ожидании, то ли ища в нем поддержку. Он знал, что ответить на все вопросы не посмеет. Господи, только не сейчас, а лучше – никогда. Она не должна знать, как низко он пал и кто, каким способом вытащил его из этой ямы. В противном случае Ася возненавидит его. Господи, только не она!

– Ты одессит, Ваня? – после продолжительной паузы спросила Ася. Почему‑ то она знала, что он не солжет, и для нее представился случай узнать его, попытаться понять, как случилось, что он стал продавать свое тело, свои сексуальные способности.

Боже! Она в жизни не затронет этой темы, тем более если он не узнал в ней очередную клиентку. Но что‑ то его подвигло к этому, и продолжает ли он заниматься этим до сих пор?

– Нет. Я родился в Мариуполе, родители и сейчас там живут. В Одессу я давно мечтал приехать. Крупный город, море, порт… Здесь больше возможностей, чем там. Я приехал сюда после школы поступать в Политех, сюда же вернулся после армии.

– Ты был в армии?

– А как же! – удивился он вопросу Аси. – Правда, нам давали отсрочку, так как в обучение входила военная кафедра. Но, – он задорно улыбнулся, – я был настоящим пацаном – воякой. Позже я понял еще одно преимущество.

– Какое? – Асе было по‑ настоящему интересно.

– После окончания института ребята уходили в армию и теряли еще толком не приобретенные навыки, а электроника за это время уходила вперед. В результате их знания снижались до минимального уровня, многим приходилось начинать все заново. Некоторые, как ты говоришь, становились чертежниками на должности инженера. Некоторые, правда, откупились от службы.

– А ты?

– А я честно отслужил, дважды отучился на первом курсе – до и после армии – и остался при знаниях и при хорошей работе. Не сразу, конечно, – добавил он тише.

– А как? – Ася подалась вперед, ярко‑ зеленые глаза пытливо всматривались, будто вытягивали на свет его темные тайны.

Иван на какой‑ то миг испугался этого взгляда, потом, как в омут, кинулся головой вниз.

– Балагурил я во время учебы. Чуть не отчислили меня тогда. Демьян Степанович, можно сказать, спас меня, настойчиво посоветовал взять академотпуск.

– По какой же причине? – поразилась Ася. – У нас академотпуск с трудом давали беременным студенткам, а у тебя…

– Развод. – Теперь уже Иван пристально изучал Асю.

– А‑ а, – протянула она, опуская глаза, чтобы скрыть волнение.

Это была скользкая тема и очень чувствительная для Ивана, да и для Аси тоже. Но именно это ее интересовало больше всего. Слишком долго ее мучил этот треугольник, в котором она оказалась то ли новым углом, то ли страшной заменой, то ли блуждающей точкой.

– Тебе не хочется говорить об этом? – Голос Аси сел почти до шепота. Она объяснила бы это действием вина, но дрожащие нотки выдавали ее волнение.

– Что именно тебя интересует? – также понизил голос Иван.

Она чувствовала его настойчивый взгляд и не решалась посмотреть в глаза. Ася пожала плечами:

– Почему вы развелись?

– Она нашла лучшего мужчину, чем я.

Ася хрипло рассмеялась подобной нелепости.

– Не смеши!

– Почему? – Иван оставался серьезен. – Ты же не знаешь меня.

«Лучше, чем ты думаешь», – мысленно возразила Ася, а вслух громко возмутилась:

– Но я знаю, кого она нашла. И еще я знаю, что она не прочь начать все сначала.

– Интересное наблюдение. – Но гораздо интереснее для Вани было поведение Насти. – И как ты узнала?

Она раздраженно поджала губы.

– На твоем новоселье у меня было мерзкое настроение, но уши‑ то все слышали.

– Это твои фантазии, – с философским спокойствием ответил Иван. – Что было – прошло. Это не вернуть и не исправить, ты же сама знаешь. Что бы Лена ни говорила, какой бы смысл ни вкладывала, все останется пустыми словами.

Ася молчала. Она сомневалась в справедливости Ваниного мнения, и все‑ таки ей хотелось верить в то, что он говорит. И вдруг как громом поразила мысль: неужели она ревнует?

Нет. Конечно же, нет. Ею движет искренний интерес к жизни Вани, его судьбе. Почему тогда грудь сжимается, и дышать становится трудно, и боль пронизывает тело – в тот момент, когда Леночка говорила и выразительно смотрела на Ивана, и сейчас, когда поднялся тот же вопрос.

Ася никогда не обладала интуицией, но в эту минуту она была преисполнена уверенности, что Иван не был счастлив со своей женой и совершит непоправимую ошибку, дав ей второй шанс. Обычно сдержанная в проявлениях чувств, Ася готова была умолять его, лишь бы уберечь от новой беды.

Иван расценил молчание Насти как обиду. Он не был тщеславен настолько, чтобы заподозрить девушку в ревности. С чего? И поведением, и разговором, и манерой она отталкивала Ивана, удерживала на длинной дистанции, не давая приблизиться ни на йоту. Не было это похоже и на хитроумную женскую игру, коварное искусство плетения интриг. Для этого Настя слишком пряма и непосредственна. Иван мог бы позволить себе сомнения, если б не знал о Юлике и его роли в жизни Насти. И вообще тот факт, что привлекательная, милая, умная, добрая Настенька ни разу не была замужем, говорит о многом. «За» или «против» – не имеет значения.

Но Иван заметил: Настя обижается вдруг ни с того ни с сего. Он сразу отбросил мысль о женской нелогичности и капризности. Для этого Настя слишком собрана и требовательна к себе. Присмотревшись внимательнее, Ваня понял, что обижает Настю не снисходительный тон общения и не стремление свести серьезный разговор к пустым комплиментам в ее адрес – к ним Настя была равнодушна и воспринимала, точнее, игнорировала, как навязчивую тишину. Ее обижало, когда не считались с ее искренностью и прямотой. Хотелось ей этого или нет, но своим внимательным взглядом, неподдельным участием и сочувствием она проникала в душу. И Ваня понял: лучше открыто отказаться от обсуждения нежелательного предмета, чем хитрить и увиливать от вопроса. Именно такое поведение обижало Настю.

– Мы поженились после первого курса, – начал рассказывать Иван, когда Ася потеряла всякую надежду продолжить беседу. – Нас тогда называли идеальной и самой красивой парой. Я не напрашиваюсь на комплимент, – тут же поправил он себя, – и не хочу льстить себе. Тогда я был молодой и свежий, не износившийся, как теперь. А Лена – ты ее видела, – она всегда была предельно внимательна к своей внешности.

Ася не согласилась с оценкой Ивана относительно его персоны, но в ответ лишь неопределенно повела плечом, не поднимая глаз.

– Многие нам завидовали, – продолжал Иван. – Некоторые признавались в «белой» зависти, а мы с Леной смеялись. Нам вообще тогда было очень весело.

– Завистники любят обелить себя, – задумчиво проговорила Ася.

– Что? – не расслышал Ваня.

Ася повторила громче, и внезапно ей стало понятно поведение Юлиана. Его бесконечные жалобы на начальство, на родственников, на друзей предстали перед ней как длинная цепь одной большой зависти. Она простерлась и на Асю, непонятно только, в чем ей завидовать. Ну да Бог с ним!

– Вполне возможно, – отрешенно согласился Иван. – Свадьба у нас была роскошная. Родители постарались.

Ресторан, арендованный на два дня, гостей человек двести, машины, пиршество, музыка – словом, все по программе. А брак продлился едва три месяца. Впрочем, два месяца было нормально.

Ася горько усмехнулась про себя: «нормально» – не то слово, каким обычно выражают чувства молодожены. Она всячески избегала этого слова в своих романтических поисках и уж тем более боялась «нормального» брака.

– Сначала мы жили у ее родных, потом – у моих. В Одессу вернулись к началу занятий. Тогда и начались трудности. Мы жили в общежитии. Комендант, конечно, выделил нам втихаря отдельную комнату – за определенную мзду. Но суть общаги от этого не изменилась – общая кухня, общественный душ и туалет, двери комнат практически нараспашку, заходи кто хочет. Мои родные обещали помочь с квартирой, но все не так быстро решается, а ожидание только добавило раздражительности. Короче, через месяц Лена начала усиленно посещать подружек на разных этажах и в другом общежитии. Домой приходила поздно, но не злая – единственное, что радовало меня. Потом стала пропадать до утра, говорила, что допоздна задержалась во втором общежитии. И пока я упивался собственной верностью жене, надо мной уже смеялся весь факультет. Еще через месяц она сообщила, что уходит к Юлиану и сама займется разводом, а потом сказала об аборте. Я даже не знал, что она была беременна. Вот я и взорвался, проклиная свою праведность и непогрешимость. Досталось тогда и общежитию, и институту, и преподавателям, и студентам. И выгнали бы меня – и правильно сделали, – если б не Демьян Степанович. Из общаги меня поперли, и он приютил меня в своем доме. А тут родители через пару недель приехали с ордером на квартиру в подарок. Вот так я и оказался со свадебным подарком и без жены.

– Так у тебя богатые родители! – с язвительной раздражительностью заметила Ася. Она упрямо не хотела жалеть и сочувствовать Ивану. И знала его достаточно, чтобы не поверить в «собственную верность жене». – И свадьба шикарная, и квартиру купили…

– Были богатыми, – безобидно уточнил Ваня. – Отец, чтобы оплатить свадьбу, продал «жигуленка», который в свое время купил дед по льготам участника войны. Хорошую трехкомнатную квартиру тоже получил дед. Не забывай, Настя, что хоть тогда и началась перестройка, но официально купля‑ продажа недвижимости была запрещена. Они разменяли квартиру на однокомнатную себе и коммуналку для меня.

– Извини, – прошептала Ася.

– Не за что извиняться. Ты права. Попытка единственного сына быть самостоятельным им обошлась в копеечку, которую собирали два поколения. Стыд и срам!

– Нечистым трубочистам, – грустно пошутила Ася.

– Я предлагал им деньги, чтобы выменять снова большую квартиру, но они отказались, ссылаясь на привычку к тому, что есть. Поэтому я купил квартиру в этом доме. И вечно чувствую себя идиотом в присутствии родителей. Наверное, из‑ за вины перед ними я редко их навещаю и к себе не приглашаю.

– Если ты единственный сын, – попыталась утешить его Ася, – рано или поздно все равно их состояние останется только тебе. Так ты до сих пор жил в коммуне?

Ася помнила, что он привел ее в отдельную квартиру и вел себя как хозяин, уверенно, без тени сомнений, обустраивал интимную обстановку. Все текло гладко, не было нервозности, лишнего мельтешения, какого‑ либо намека, что квартира не его. Позже Ася для себя определила его поведение как «профессиональные навыки», но в ту ночь он органично вписывался в обстановку.

– Нет. Слишком свежа была память о «великой» любви, и я был слишком эмоциональным, чтобы безропотно переехать в «семейное гнездо». Очень скоро я поменялся на отдельную квартиру.

– Ясно. – Теперь все стало на место. Ася даже почувствовала облегчение.

– Между прочим, я поменялся с одним преподавателем нашего института при помощи того же Демьяна Степановича. Хороший он мужик и башковитый. Мы его звали Демьян Бедный, а этот «бедный» сам собрал компьютер, когда они были в диковинку у нас. И основывался он только на статьях в иностранной технической периодике.

– Здорово! – удивилась Ася. Честно говоря, она до сих пор восторгалась обычной вычислительной машинкой, ее чудодейственными способностями производить сложные подсчеты, вплоть до тригонометрии, которую Ася считала выше своего понимания, хотя довольно ловко справлялась с ней в институте. И все же… – Что было дальше?

– Дальше? – словно удивился Иван. – Дальше просто. Через год вернулся в институт, наконец‑ то закончил. Год подвизался в Центре технического творчества молодежи – ЦТТМ, – созданном в годы перестройки на основе комсомола. Они тогда внедряли мелкие усовершенствования в различных областях производства, давали ход неиспользованным ранее рацпредложениям и полуконтрабандой завозили и продавали компьютеры.

– Что значит – полуконтрабандой?

– Им запрещалась обычная спекуляция, купля‑ продажа. И они дали этой афере красивое название: «Создание программы на собственном оборудовании» – естественно, с последующей продажей заказчику.

– То есть?

– То есть компьютеры закупаются как для себя, для своей работы. Но приходит заказчик, просит сделать программу к компьютеру, которого у него нет. Как отказать хорошему человеку, да еще прогрессивному! Конечно, сделаем! И по доброте душевной поделимся своими компьютерами, стоимость которых в тысячу раз превышала стоимость самой программы. А потом по комсомольской линии восполнялись недостающие компьютеры новыми. Молодым у нас везде дорога.

– Ага, – кивнула головой Ася. – И ты был программистом у них?

– Да. Потом с тем же Демьяном мы сели, подсчитали. С этими бумагами он прошелся по деканату, по ректорату, и в результате открыли свой Центр.

– Конкуренты, значит. – По голосу Аси трудно было определить, осуждает она или одобряет.

– Мы перехватили у них очень мало, – с улыбкой оправдался Иван. – К тому времени они не успевали сбывать компьютеры, и за дело взялись другие комсомольцы. Практически открылась свободная торговля, что моментально снизило цены и сняло дефицит.

– И появилась нужда в программистах. – Одновременно ирония и серьезность в голосе Аси смешили Ваню и вызывали желание оправдаться.

– Нет. Их всегда было у нас в избытке. Ты сама говорила, что инженеры работают чертежниками. Но на этом поприще появилась нужда в серьезных программистах, не только в играх и разбросанных основах бухгалтерского учета.

– Разбросанные основы, – саркастически усмехнулась Ася.

– Я имею в виду…

– Я знаю, – перебила она. – Мы попали в такую же историю. Купили компьютер с программами по зарплате и учету материалов. И работы стало больше. Девочки намучились, потом плюнули и стали работать как прежде. А для начальства после рабочего отчета собирать «компьютерные данные». Компьютер один на всю бухгалтерию. А ты знаешь, что такое отчет? Как аврал на судне. И этот единственный красавец хуже яблока раздора. Весело было, – подвела итог Ася и… рассмеялась своему казу.

– Похоже на работу ЦТТМ, – подтвердил Иван. – Но в Политехе у нас по‑ другому. Работают серьезные ребята.

– А ты один из них, – поддразнила она.

Ваня шутливо склонил голову:

– Позвольте представиться.

– Позволяю…

Он рассмеялся:

– Что мне делать с тобой, насмешница?

– Со мной – ничего, а вина подлить можешь?

– Или масла в огонь?

Ася в притворном возмущении взмахнула руками.

– Только пожара не хватает на мою голову!

– Головку, Настенька, – поправил Иван. – Светлую и умную. Что, в сущности, одно и то же.

Ася отпила вина.

– Так что вы программируете?

Ваня улыбнулся в бокал. Он никак не мог привыкнуть к тому, что Настя не реагирует на комплименты.

– Мы не программируем, а составляем программы.

– Игра слов, – небрежно отмахнулась Ася. – Конкретно?

– Всем, – коротко ответил Иван.

Девушка приняла независимый вид и откинулась на спинку стула. Обиделась, моментально понял Иван.

– В основном мы обеспечиваем вузы и техникумы города. На заре нашей деятельности ректор обратился в отдел образования и взял под свое крыло компьютеризацию вузов. Все контрольные, экзаменационные, вступительные и выпускные, грамматика и стилистика языка – все заложено в компьютерных дискетах. Преподаватели теперь не листают работы каждого студента, это делает компьютер, он и выдает результаты. Ты заканчивала институт?

Ася кивнула:

– Нархоз.

– Первый наш заказчик, – улыбнулся Иван. – Так вот, ты обратила внимание, что оформление контрольных работ изменилось? Нельзя менять последовательность заданий, ответы записываются не как в школе, с подробными объяснениями, а только числа или соответствующие измерения в определенном месте…

Ася кивала каждому слову Ивана, и он почувствовал азарт работы. Вдруг показался важным и значительным его вклад в общее дело. И все только потому, что кто‑ то заинтересовался его работой. Не зарплатой, не карьерой, не загранкомандировками и стажировками и даже не престижем – за компьютерами будущее, – а теперешним процессом, настоящими результатами его труда.

– Мы не занимаемся банками, – заскромничал Иван и сразу уточнил: – Только в программе вуза. Банкиры имеют собственный центр. Но у нас налажены отличные связи с предприятиями, заводами, редакциями, торговлей, а теперь и сельским хозяйством, – торжественно закончил Иван.

– Ура! – браво приветствовала его Ася. И зевнула. – Извини. Интересно, который час?

Ваня посмотрел на часы, перевел взгляд за окно, снова на часы и виновато улыбнулся.

– Ну? – подтолкнула его Ася.

– Уже поздно, – слукавил он и с неохотой добавил: – Наверное, мне пора.

– Еще вчера, – согласно кивнула Ася. По ее виду трудно было догадаться, шутит она или говорит серьезно. Но ее недавний интерес к беседе смягчал негостеприимную прямоту.

– Но уже сегодня, – внес поправку Иван.

– Прекрасно. Более точного времени я не узнаю. Секрет.

Иван покрутил браслет на запястье, еще раз взглянул на циферблат и провинившимся голосом ответил:

– Четверть третьего.

– Господи! – Ася прижала ладонь к груди, как будто сердце заболело. – Мне же на работу утром!

Примерно такой реакции и ожидал Ваня, но как не хотелось уходить! Он тоже устал, голова сонно отяжелела, веки царапали сухие глаза. Закрыть бы их, припасть ой к Настиному плечу, уткнуться лбом в ее шею, отнести в постель, прижаться к ней, теплой, мягкой, ласковой, и уснуть – потом, немного позже. А сначала… А потом прижаться и уснуть.

Ася все причитала по поводу позднего времени.

– …А сна – ни в одном глазу, – удивленно закончила она, зевнув. И рассмеялась.

– Мне пора.

Однако Ваня продолжал сидеть. Ася допила вино и встала.

В коридоре, около двери, она мягко положила ладонь на руку Ивану.

– Спасибо тебе, Ваня, – проникновенно сказала она. – Ты мне очень помог сегодня.

– И ты мне, Настасья.

– Издеваешься? – рассмеялась Ася. – Я тебя обругала, накричала, нагрубила…

– И дала выговориться, – продолжил он. – И внимательно слушала, и не жалела, и не пренебрегла, и успокоила. И еще что‑ то.

– И что? – Ася склонила голову набок. «Господи, – успела она подумать, – если я начала кокетничать, значит, точно надо закрывать лавочку».

Иван осторожно накрыл пальцы, казалось, забытой руки на своей руке и тихо, доверительно продекламировал:

Пустое «вы» сердечным «ты»

Она, обмолвясь, заменила…

Ася быстро вырвала руку и погрозила пальчиком:

Приманкой ласковых речей

Вам не лишить меня рассудка!

– А дальше? – рассмеялся Иван, открывая для себя еще эрудированность и находчивость девушки.

– Дальше ищите сами.

– Хоть назови автора, Настенька.

– Баратынский. До свидания.

– И тебе до свидания.

И только захлопнув дверь своей квартиры, Иван сообразил, что Настя так и осталась для него неприкосновенной.

Глава 8

Через два дня наступила осень.

Первое сентября. Начало нового витка, очередного аврала у Аси и начало большого периода, почти новой жизни у шестилетней Кати.

Накануне девочка радостно продемонстрировала себя в школьной форме взрослым друзьям, а Асе показала еще и Ванин подарок – яркий пенал с карандашами, фломастерами и ручками. И снова подивилась Ася его заботливому вниманию к ребенку, и ее кольнуло в сердце воспоминание, как он переживал, когда узнал о беременности жены после аборта. Подумала Ася и о своем невнимании к Катюше. Порывшись в сумке, достала недавно купленную капиллярную ручку с рисунком в стиле древнеегипетских фресок и под восторженное детское «о‑ ох! » положила в новенький пенал рядом с другими принадлежностями.

Утром первого сентября, выходя из дома, она мысленно пожелала удачи новоиспеченной школьнице и ее другу – соседу с первого этажа. А через час в мыслях Ася держала только процентовки, тарифы и цифры, цифры, цифры…

Месяц начался.

Ася возвращалась домой на «автопилоте», ноги несли – и то радость. Повалившись на тахту, она приходила в себя и часам к десяти становилась просто нормальным уставшим человеком. Шла на кухню и начинала готовить, как говорил Остап Бендер, то ли поздний ужин, то ли ранний завтрак. Или же представляла себя английской аристократкой (в какой‑ то книге она вычитала, что англичане ужинают в одиннадцать часов), утомленной светскими развлечениями. Хороши развлечения: сплошной каламбур цифр, за которыми заработок конкретных людей, если ошибешься – голову оторвут. Английским графиням такое в кошмарном сне не приснится.

После ужина Ася позволяла себе полчаса поэзии – читала или тихо бубнила стихи на память. Новые книги в первой половине месяца Ася не начинала. Однажды, еще в институте, ей попался замечательный детектив польской писательницы. Она не могла оторваться от него всю ночь и – провалила зачет по математике, своему любимому предмету. С тех пор зареклась не открывать новую книгу в загруженные дни.

И после короткого отдыха – спать. К исходу второй недели даже сон не снимал усталость. Закончив отчет, один экземпляр которого скрывался в папке, а второй от давался секретарю для изучения начальником и отправки в трест, Ася откидывалась на спинку стула за рабочим столом, упиралась затылком в стенку, закрывала глаза и отрекалась от всего мира. Бездумное Божье создание. Только ступни скрещенных ног, обутые в элегантные туфли‑ лодочки, мерно покачивались вправо‑ влево, отсчитывая уходящие в прошлое минуты, уходящую жизнь.

– Привет, собственникам!

– Привет, моя вера. Заходи, – вяло отозвалась Ася и, оставив подругу в коридоре, поплелась в комнату.

– Что за тон?! – громогласно возмутилась Вера из прихожей. – Я честно выждала твой отчет и так же честно жду радости твоей от моей особы.

– Спасибо, «твоей‑ моей». – Ася невольно улыбнулась цветистому обороту подруги.

С Верой ее связывала особая дружба. Обе из райцентров, они представляли противоположность стремлений и порывов. Асе импонировали интеллигентность, тихий правильный выговор, красивые литературные обороты речи, сдержанность манер. Вера, подбоченившись, выпятив роскошную грудь, величаво именовала себя «селянкой в опере». Словно напоказ выставляла она сомнительно‑ деревенское происхождение. Работая наборщицей в типографии, отлично зная русский и украинский языки, она непременно смешивала их воедино при разговоре, не чуралась крепких выражений и яростно жестикулировала при этом. Для нее не существовали мужчины и женщины – только мужики и бабы, девки и пацаны. После длительного общения с подругой Ася долго еще следила за своей речью, старательно избавляясь от перенятых рабоче‑ крестьянских словечек, не украшающих лексикон административного работника‑ интеллигента.

Натура подруг отражалась и в одежде. Спокойным, выдержанным или строгим темным тонам, которые любила Ася, Вера предпочитала яркую ткань, изобилующую разными цветами, на которые только способна фантазия отечественной текстильной промышленности. Ася терпимо относилась к гардеробу подруги, но, идя рядом с ней по улицам, чувствовала себя неловко, в то время как Вера цвела ярче, чем букеты на ее платье, довольная производимым эффектом.

Как‑ то Ася шутливо назвала Веру гоголевской Солохой, за что в отместку получила: тургеневская Одинцова. Она не совсем поняла, что же Вера имела в виду, но решила, что это не худший вариант. И обе остались довольны своими прототипами.

– У меня к тебе, – без предисловий начала Вера, – партийное задание личного характера.

– Очень интересно, – равнодушно отозвалась Ася. Она откинулась на подушки тахты и закрыла глаза. – Коммунисты сейчас в опале.

– Зато демократы на коне. – Вера плюхнулась рядом, поджав под себя одну ногу, и Ася заерзала, недовольная тем, что ее трясут.

– Ладно, переходи к личному.

– Но для этого ты мне нужна бодрая и веселая.

– Ты их найдешь в цирке. – Ася удобнее устроила на подушке голову.

– Очнись, барышня, Базаров умирает! – во весь голос сообщила Вера.

Ася поморщилась, пережидая, когда успокоятся барабанные перепонки, и открыла глаза. Долго смотрела на улыбающуюся Веру. Признав поражение, она тяжело вздохнула и поднялась.

– Что будешь пить? Чай, кофе?

– И душ – для тебя. – Вера довольно потерла ладони.

– Вера, дай мне отдохнуть, – жалобно протянула Ася.

– Какой отдых?! – Подруга всплеснула руками, и кулачки привычно уткнулись в бока, подчеркивая тонкую талию и крутую линию бедер их обладательницы. – Решается судьба…

– Чья судьба? – устало ворчала Ася.

– Твоя, моя – наша. Всего человечества!

– Н‑ да. Человечество не даст отдохнуть, – фатально произнесла Ася и поплелась в ванную. – Приготовь мне кофе.

– А как же! – нараспев отозвалась с улыбкой Вера.

Глядя на брызжущую энергией подругу, Ася чувствовала еще большую усталость. Однако душ сделал свое дело. Через двадцать минут Ася вошла на кухню расслабленная, но готовая вникать в чьи‑ то судьбы.

– Рассказывай, что у тебя? – Ася вдохнула ароматный пар над чашкой, попробовала глоток кофе и изрекла: – Блаженство!

– Как у тебя дела с соседом? – невинно поинтересовалась Вера.

Ася пожала плечами:

– По‑ соседски.

Вдаваться в подробности не хотелось, да и не было таковых. Один раз Иван зашел, но Ася была слишком отстраненной от всего, кроме работы.

– Значит, дружите, – сделала вывод Вера.

– Говори, что надо?

– Он мне нужен.

Ася медленно поставила чашку и внимательно посмотрела на подругу.

– И?..

– Замуж хочу, – огрызнулась Вера, разрумянившись. – Приспичило.

Ася похолодела. Спина непроизвольно выпрямилась, руки слабо держались за столешницу. Крик рвался из горла, но она молчала. Почему Вера? Да, она быстро освоилась в присутствии Ивана в первое знакомство, но ничем не выказала особого расположения – во всяком случае, насколько ее знала Ася. На новоселье Вера часто на него поглядывала, но Ася думала, что это от незнакомого общества. Всегда задорная, напористая – бой‑ баба, – Вера вдруг оробела. В гостях Ася была для нее примером поведения, а Иван – поддержкой. Или чем‑ то большим?

– Влюбилась? – тихо спросила с виду безразличная Ася.

Щеки Веры вспыхнули, как маки на ее платье, но она нарочито грубо ответила:

– Ну, ты и скажешь, подружка! Вспомни еще про любовь до гроба.

Асе было не смешно, она пустыми глазами смотрела на Веру, и былая усталость вновь разлилась по телу. Вера агитационно, как будто читала передовицу, продолжала излагать свои взгляды на «наше время».

– …В наше время нет любви. Доказано, что это игра гормонов.

– Некоторым подобные игры дорого обходятся, – вяло возразила Ася.

– Сейчас все обходится дорого. Время такое, – резонно ответила Вера. – И чего ты скисла? Я ж не тащу тебя под венец, только прошу вас свести меня… Ванька, боров, выгнал нас взашей, не дал толком познакомиться.

– Так чего ты пришла ко мне? – взорвалась Ася.

– А к кому? – возмутилась Вера.

– К нему. Или хочешь, чтоб я тебя отвела и руки ваши соединила?

– Дура баба! – не на шутку обиделась Вера. – Единственный раз попросила сделать доброе дело – и получила под зад коленом. Спасибочки, подружка. Я пошла.

– Сядь! – резко приказала Ася и вздохнула. Она сама не знала, из‑ за чего взбеленилась. Потому что Вера не распознала в нем бабника? Польстилась на мужественную красоту и сногсшибательную улыбку? Раньше Ася не замечала такого за подругой. Наоборот, чем миловиднее было лицо у мужчины, тем язвительнее становилась Вера. Она запросто сравнивала с красотой лица другие части тела, и всегда не в пользу последних. Ребят это злило, Асю шокировало, а Вере – хоть бы хны, она не стеснялась ни в мыслях, ни в выражениях. И вот сама попалась на эту удочку. Асе хотелось рассказать об Иване все, хотелось предостеречь Веру. Но как? Рассказывать придется о себе – это во‑ первых, а во‑ вторых, как‑ то непорядочно получается. Да и кто слушает наветы, когда играют гормоны?

А может, не это испугало Асю. Чего греха таить, не о Вере думала она, а о себе. Испугалась, что у настойчивой подруги получится то, что не удалось ей самой. Что закончилось для нее крахом, обернется замужеством для Веры. Испугалась, что Иван перестанет улыбаться ей, что откровенничать будет с другой, будет спешить на свидание не к ней, ждать и радостно встречать… не ее.

Господи, да ведь это ее чувства! Зачем она приписывает их другому? И кому?! Чего ей ждать от Ивана? Чтобы он покрыл ее, как бык, и после потребовал денег? Полный идиотизм. И мерзко как!

– Пошли, Вера.

– Я только села. – Вера внимательно пригляделась к Асе. – Что с тобой, дорогуша? У тебя со своей работой совсем крыша поехала.

– Спасибочки, – передразнила ее Ася, едва сдерживая слезы. – Вера, ты хочешь, чтобы я отвела тебя к Ивану? Так пошли.

– И что ты ему скажешь?

– Что тебя не надо выдворять из дома. Что у тебя гормоны и приспичило замуж. Довольна?

Все‑ таки слеза скатилась. Ася отвернулась от Веры, чтобы та не заметила. Куда там!

– А почему ты плачешь? – бесцеремонно поинтересовалась она.

– Устала. У меня нервы на пределе, – сумела придумать Ася. Она выглянула в окно. – Мне надо зарыться под одеяло, и чтоб меня не трогали до утра.

Веру не ввела в заблуждение невинная полуправда Аси. Слишком долго они жили в одной комнате в общежитии, чтобы не знать друг друга. Вера не раз была свидетельницей того, как Ася возвращалась с работы «ползком», а через час‑ полтора весело смеялась в компании. В загруженные работой дни она не блистала остроумием, не ввязывалась в горячие споры и глаза ее смотрели устало, но она с удовольствием слушала других, смехом отмечала удачные шутки. А последний день – день отчета – был для Аси праздником свободы. Она фурией влетала в комнату, бросала сумку и провозглашала: «Сдала! »

Именно поэтому Вера ждала дня отчета, когда усталая, но счастливая Ася с гордо поднятой головой пойдет навстречу новым свершениям. Не тут‑ то было. Вместо освобождения – угнетенность, вместо торжества – слезы.

– Ася, милочка, – Вера подозрительно следила за Асиной спиной, – может, и у тебя гормоны играют?

– Не смеши людей.

– Ну да. Их у интеллигентов не бывает.

Ася невольно рассмеялась сквозь слезы. Знала бы Вера, что бывает у интеллигентов!

– Ты что? Скучаешь по этому подонку Юлику? – не унималась Вера. Она громко хлопнула ладонью по столу. – И не говори, что да. Не поверю.

– Я… не скажу. Кстати, он заходил в конце месяца.

– Во… – За спиной Аси воцарилось значительное молчание. Не было нужды поворачиваться, чтобы видеть, как Вера безгласно шепчет губами все знакомые ей ругательства на родном и русском языках. Наконец она подала голос: – Ну, рассказывай.

Асе нечего было скрывать. С удвоенным возмущением она передала подруге разговор с Юликом. Та яростно поддакивала, кивала головой, переживала, как заядлый футбольный болельщик. Рассказала Ася и об Иване, пропустив его откровения, лишь в конце упомянула:

– Он разведенный, Вера.

– Иван разведенный? – небрежно уточнила Вера. – Ну и что? Мне, что ли, его детей воспитывать? Пожалуй, развод говорит в его пользу – не безнадежный, значит. Холостяка женить – вот это проблема.

– Как знать. Холостяки не ведают то, что пережили разведенные. А развестись во второй раз проще простого.

– Врешь, – самонадеянно улыбнулась Вера. – Все с точностью до наоборот. Сейчас все всё знают. И холостяки слишком умные, они учатся на ошибках других, разведенных. – Вера глубоко вздохнула. – К сожалению… В этом и состоят мои трудности. – Мнимая тревога Веры сменилась бесшабашной улыбкой. – Но трудное счастье дороже ценится, правда ведь, Ася?

– Тебе видней.

Ася согласилась лишь с первым заявлением подруги. Она бессовестно лгала, зная, что Ваня не из тех, кто пойдет на заведомо обреченную женитьбу. И пожалуй, у Веры есть шанс выйти за него замуж, посули она ему кучу ребятишек. Но будь она проклята, если откроет Вере путь к завоеванию Ивана. Вера – лучшая подруга, но достаточно того, что она сведет ее с человеком, которого…

Боже милосердный! Только этого ей и не хватало.

Вера права: это не любовь, а гормоны.

– Так мы идем? – закончила Ася свои размышления.

– Ну… – Вера поджала губы, состроив растерянную гримасу. – Вообще‑ то я хотела описать ситуацию… Но если тебе не терпится…

– На месте опишешь. Допивай кофе, а я оденусь.

В лифте Вера спросила:

– Ася, скажи честно, ты не жалеешь о Юлике?

– Вера! – Ася повела плечами. – Я же говорила тебе не раз, что сама хотела расстаться с ним. Мы вместе сочиняли покаянную речь. Ты думаешь, я играла с тобой? Еще раз повторяю: я рада, что узнала о его жене, не успев открыться ему. Представляешь, как бы я выглядела, упрашивая женатого человека не делать мне предложение?

– Но выглядишь ты сейчас словно не от мира сего. Может, влюбилась?

– Прекрати! – взмолилась Ася. – Юлика мне хватило вот так. – Она яростно провела по горлу ребром ладони.

– Свежо предание…

– Слишком свежо, – с нажимом подтвердила Ася. Лифт остановился, полминуты задумчивого ожидания, и двери ворчливо расползлись в стороны.

– Но какая‑ то ты не своя, – твердила упрямо Вера, выходя вслед за Асей.

Ася остановилась и возвела к потолку глаза. Тут же мягкая грудь Веры мощно подтолкнула ее в спину.

– Вера! – Девушки вцепились друг в друга, сохраняя равновесие.

– Не стой под грузом, – улыбнулась подруга вместо извинения.

– Ты в себе, Вера, – менторно продолжила Ася. – Я в себе и тебе советую.

– Я постараюсь. – Вера расплылась в улыбке, и Ася в который раз подумала, что Солоха в молодости была дьявольски красивой. – Звони.

А Ася – всего лишь нерешительная глупая Одинцова. И почему Одинцова? Она удивленно подняла брови и нажала на кнопку звонка.

Иван не ожидал гостей, но звонку не удивился. Это мог быть кто угодно: сосед по площадке, Катя, Евдокия Тихоновна, незнакомец, ищущий друзей‑ новоселов… Только не та, ожидание которой стало навязчивой привычкой… Каково же было его удивление!

– Здравствуйте. – Ася сделала шаг в сторону, представляя взору Ивана и без того заметную Веру.

– Здравствуй… те. – Губы Вани медленно расплылись в улыбке.

Ася посмотрела на подругу. Она вопреки своим желаниям решила посодействовать Вере, но абсолютно не подумала, как объяснить визит Ивану. И Вера вопросительно молчала, а Иван разглядывал Асю, глупо улыбаясь.

– Мы… Вера зашла ко мне… – Экспромт не получался.

– Входите, – предложил Иван. Заговорила Вера:

– Спасибо. – Она вошла и потянула за собой Асю. – Я уж думала, что мы не дождемся приглашения.

– Я рад вам. – Ваня закрыл дверь, давясь нелепым смехом. – Очень рад. Проходите.

Ася, недобро сощурив глаза, зыркнула в сторону Веры, но та как ни в чем не бывало шла за Ваней. О чем Ася думала, соглашаясь идти сюда?

– Вы ведь помните Веру?

– Ну конечно, – радостно сообщил Иван. – Разве такие девушки забываются?

– Судя по нашему последнему прощанию…

– Хотите чаю, – Иван выразительно прервал Веру, – или кофе?

Вера с пониманием улыбнулась:

– Хотим!

Ася решила выполнить свой долг до конца:

– Вера отлично варит кофе, она вообще отличный кулинар и хозяйка, и…

Подруга перестала улыбаться и, распахнув большие выразительные глаза, окантованные черными ресницами, воззрилась на Асю.

– Вера – моя лучшая подруга…

– Замечательно! – Иван рассмеялся долго сдерживаемым радостным смехом.

Вера, не меняя выражения лица, перевела взгляд на Ваню, снова на Асю, увидела в ее глазах немой укор и печальную злость. Догадка медленно проникала в ее сознание, и Вера, верная себе, не спешила ею делиться.

В свои двадцать пять лет Вера уже отчаялась встретить любовь, пусть не такую великую, как описывают в книжках, но все же. Конечно, как все девчонки, она пережила так называемую первую любовь и чуть не натворила глупостей. Но вовремя сообразила, что юношеское любопытство к противоположному полу вряд ли имеет что‑ то общее с настоящими чувствами. Она отплакала первое разочарование и гордо поклялась сохранить себя для мужа, для первой брачной ночи. Время шло, и клятва шестнадцатилетней девчонки не подвергалась серьезным испытаниям. Мимолетные знакомства, кратковременные свидания не затрагивали душу, только бередили тревожное ожидание да навевали тоскливую мысль, что судьба обделила ее или дала иное предназначение. Вера не жаловалась, но чаще замечала, что грубой насмешливостью и вызывающим поведением старается заглушить тоску одиночества.

И вдруг! Она не решалась поверить, но что‑ то в ней таяло – медленно, с большой неохотой и сопротивлением.

Он не был красив и как будто растворялся молчаливой незаметностью среди других. Вера не смогла удержать в памяти его образ, но тепло, рожденное в ней с такими муками, разогревало любопытство и желание испытать судьбу еще раз, может быть, последний. Вера ничего не знала о нем, кроме того, что зовут его Женя и что он холостяк, и связующим звеном с ним могла быть только Ася, а через нее – Иван. Как хотелось поделиться Вере с подругой робкой надеждой, но опять она сорвалась на ставший второй натурой грубый цинизм да к тому же попала под ужасное настроение Аси, и в итоге, кажется, произошла путаница.

Вера хитро сощурилась и улыбнулась. Близкая подруга решила, что она Солоха. Что ж, Вера покажет ей ведьмины проделки. Безобидной шуткой она, отыграется за Асин женский эгоизм.

– Я приготовлю кофе, – приветливо согласилась Вера. – Ваня, ты только покажи, где у тебя что.

– Конечно. Пойдем. Настенька, не скучай, хорошо?

Иван был бы рад предложить Вере полное ресторанное меню, только бы подольше задержать ее на кухне. Какая бы причина ни привела к нему девушек, он был до глупости счастлив, что Настя сама, без приглашения, пришла в его дом. Ваня ограничился тем, что предложил Вере осмотреть содержимое холодильника и сделать бутерброды, а сам поспешил обратно в комнату.

Ася сидела как на иголках. Из кухни доносились веселые голоса и шум посуды, а воображение малевало, как Ваня показывает, «где у него что» не только из кухонной утвари. Гордость толкала Асю встать и уйти от очередного унижения, но разум подсказывал, что молчаливый уход «по‑ английски» выглядит смешно. Впрочем, она сама постаралась выставить себя посмешищем.

«Ненавижу! » – мысленно цедила она, не зная, на кого направить ненависть.

– Ну вот! – Улыбка не сходила с лица Ивана. Он сел на диван, поближе к креслу, в котором сидела Ася, широко расставил ноги и, положив руки на колени, подался вперед, еще больше сокращая расстояние между ними. – Рассказывай, как дела? Последнее время тебя совсем не видно, а если и вижу, то ты никого не замечаешь. Много работы? Ты так и не сказала, Настенька, кем работаешь и где.

– У меня был отчетный период… – Ася запнулась. Не поэтому она здесь. – Нам…

– Мне это знакомо, – вместе с Асей начал Ваня и хохотнул. – Наши бухгалтеры зашиваются и молнии мечут на всех, кто им мешает. Но я перебил тебя. Рассказывай.

Ася внимательно изучала структуру ткани на своей юбке, она всячески избегала смотреть в сторону Ивана.

– Знаете, Вера очень хороший человек. Она… мы дружим много лет. У нее доброе сердце, она отзывчивая и душевная девушка. Она только притворяется грубой и развязной, на самом деле, если вы узнаете ее ближе…

– Настя, а я нашел сборник стихов Баратынского.

– Я люблю его, – призналась поникшим голосом Ася. – И Вера любит поэзию. Она работает…

– Хороший поэт, – снова перебил ее Ваня. – Раньше я не знал его, но у Пушкина есть несколько стихотворений, обращенных к нему. Кажется, Баратынского Александр Сергеевич называл «грустным влюбленным».

– Я не знаю. Не помню.

Ася пылала, как Жанна Д’Арк на костре, только пожар был внутри нее. Как она могла обречь себя на такую пытку? И где взять силы дойти домой? Она уже не хотела плакать, глаза высохли до рези, а в душу заползла знакомая удушающая пустота.

– Я снова перебил тебя, – извинился Иван.

– Да. – Ася посмотрела на свои пальцы, дрожащие и холодные, и продолжила сгребать пьедестал дифирамбов для подруги. Ваня больше не прерывал ее. Он не обольщался тем, что Настя зашла к нему, потому что соскучилась, потому что хотела увидеться. Причина визита, конечно же, существовала, но вступительное слово, обходной маневр, который так любят женщины, затянулось. Говори Ася о себе, он слова не сказал бы против, ведь он ничего не знает о ней. Но симпатичная, с аппетитными формами Вера Ивана не интересовала. В свое время он пресытился красивой оберткой без содержания, но с потребностями. Теперь ему нужно было другое, может, не столь яркое, как Вера, но настоящее и постоянное, как…

– Мне нравится Вера, – неопределенно поддакнул Иван. – У нее что‑ то случилось? Нужна помощь?

– Пока не случилось. Но я боюсь, что она… разочаруется. Если вы обидите се…

– Боже упаси! – скороговоркой воскликнул Иван. – Чтоб я обидел женщину?! Но в чем дело?

– В свахе, – едва пролепетала Ася.

Она понадеялась, что Иван не расслышит, а он с отвисшей челюстью откинулся на спинку дивана и молчал.

– Ваня, куда ставить чашки? – Вера толкнула ногой дверь и внесла две чашки горячего кофе, накрытые тарелками с бутербродами.

Иван по привычке вскочил, снял тарелки, удивляясь жонглерским способностям Веры. Она была из тех женщин, что «коня на скаку остановят», так что за посуду не стоило беспокоиться.

– В качестве кофе я уверена, – говорила Вера, расставляя чашки. – А по части украшения стола – как там у вас, у интеллигентов, это называется? – это не ко мне. Я сейчас.

Она снова исчезла, взмахнув маковым подолом, как флагом. Вернулась с третьей чашкой, поставила ее со стороны кресла, в котором затем устроилась с комфортом.

Кофе пили молча. Ваня уже другими глазами рассматривал Веру. Суть прихода девушек ясна, непонятно было только, когда и как он неправильно поступил. Он не скрывал своего отношения к Насте, почему же Вера бесцеремонно решила перехватить инициативу, дерзко рассчитывая на его интерес к ней? Может, девчонки на новоселье сболтнули что‑ то лишнее и она захотела острых ощущений за деньги? Столь ретивое настроение вполне оправдывает такую возможность.

Черт! Она могла же рассказать все Насте. Настя упоминала, что подруги в тот день ночевали у нее и – к гадалке ходить не надо – перемололи косточки всем гостям. Проклятие! Не хватало, чтобы Настя услышала о его прошлых делах, да еще из чужих уст.

– По оживленной беседе, – прервала молчание Вера, – я понимаю, что речь шла обо мне.

Ася молчала. Она пила кофе, словно была одна, словно никого не видела и не слышала, что было близко к истине. Отвечать пришлось Ивану.

– Да, мы с Настей говорили о тебе. Вы, оказывается, близкие подруги. – Намек на угрозу в голосе Ивана заинтересовал Веру, но смутить ее было трудно. Слишком большое дело затеяла она, чтобы обращать внимание на незначительные помехи.

– Я пыталась Асе объяснить ситуацию, но ей не терпелось начать действовать.

– Это плохо? – В душе Ивана шла мучительная борьба. Ой как он не хотел поднимать при Насте тему сексуального бизнеса и в то же время показать истинное лицо наглой «подруги». Еще один удар по чувствам Насти, но он пошел бы на то, чтобы разорвать путы такой дружбы.

– Действовать – мой девиз, Ваня, – улыбнулась гордо Вера. – Для Аси больше подходит спокойная рассудительность. – И хитро подмигнула. – Ты согласен?

«Б‑ б‑ б…» – Иван усердно искал в памяти приличное слово, которое бы соответствовало его реакции. Напрасный труд.

– Именно поэтому, – продолжала с нарочитой бодростью Вера, – я и обратилась к ней. И еще потому, что только вы можете помочь мне. Но из‑ за того смазливого мерина… – Вера состроила издевательски‑ извинительную мину. О присутствующих не говорят, понял ее Иван, но имеют в виду. – В общем, у всех свои проблемы. Ася меня даже не выслушала, что, кстати, очень обидно. Подруга все‑ таки. И вот сейчас, – Вера преувеличенно вздохнула и с тоской посмотрела на бутерброды, – вместо того чтобы действовать, мы пьем кофе. А время идет.

Ну и стерва! Ну и потаскуха! Возмущению Вани не было предела. Решено. Он выведет эту секс‑ бомбу на чистую воду, утопит ее в собственной похоти, если у нее хватит глупости опорочить его.

– Так, какую помощь ты ждешь от нас с Настей? – Иван каждый раз подчеркивал союзничество с Асей, но Вера, если и замечала, не показывала вида.

– Да‑ а, – выдохнула она, закусила губу в нерешительности. – Никогда не ревела в мужскую жилетку. Придется учиться.

Вера сомневалась. Ася, нет слов, хороша, но и сама она виновата не меньше. Чертов язык мелет что ни попадя, как в судный день. Неужели нельзя было без хохмочек рассказать о своих предчувствиях и туманной тревоге? Ну как такое объяснить мужику? У него ж мозги ниже пояса. И Аська тоже – пошли да пошли, словно ежа съела.

Следующее движение далось Вере с большим трудом, и все‑ таки она пересела из кресла на диван, рядом с Иваном. Иван поменял положение. Опершись спиной о подлокотник дивана, он сел лицом к Вере (и подальше от нее), положил руку на спинку Настиного кресла. Вера проследила за его рукой, там и остановила взгляд.

– Окаяшка рогатый! – неожиданно тихо и с удивленно поднятыми бровями произнесла она. – Я не знаю, с чего начать.

– К делу, Вера, – требовательно подтолкнул ее Иван, нервно барабаня пальцами по обшивке кресла.

– Никаких чувств! – поразилась Вера, дернув головой. – Ладно, не боись – сама такая. Я вот о чем хотела тебя спросить, Ваня…

Вера менялась на глазах. Воинственно настроенный Иван отвечал на ее пространные вопросы, касающиеся его гостей на новоселье. А Вера забыла свою браваду; тщательно подбирая слова, она спрашивала и спрашивала, как на перекрестном допросе, о новых знакомых. Воинственность Ивана сменилась удивлением, недоверием и, когда прозвучало наконец конкретное имя, ошеломлением, облегчением и… смехом.

Ася сидела не шелохнувшись. Сначала она прислушивалась к тихой беседе Вани и Веры, но очень скоро потеряла нить и суть, а серое вещество в голове превратилось в туман, такой же вязкий, как едва прикрытая водой кофейная гуща. Ася утратила чувствительность, только мужская рука на спинке кресла, позади ее головы, то посылала горячие импульсы, то притягивала, как магнит, чем приводила в смятение и негодование.

– Поехали! – Иван легко поднялся с дивана, проверил, хорошо ли заправлена рубашка сзади.

– Сейчас? – В полном недоумении Вера округлила глаза.

– Когда же еще? В любом случае я приглашаю вас в ресторан.

– Кажется, мой девиз украли из‑ под носа. – Вера возвела очи кверху. – С вами невозможно иметь дело. С обоими. Ладно, поехали.

Ася уже давно знала, что пора уходить, – еще тогда, как только Вера подсела к Ивану и взяла все в свои руки. Ну почему она не ушла в тот момент? Дождалась, когда ей укажут на дверь, дав понять, что она лишняя.

– Я пошла, – безразлично произнесла она, поставила чашку на столик и, тяжело опираясь руками о подлокотники, поднялась. Ноги едва держали ее, колени ныли и все норовили подогнуться. Ася пошатнулась.

– Ты куда? – удивился Иван и быстро протянул руку, чтобы поддержать девушку.

Ася, споткнувшись, шагнула, чтобы удержать равновесие и избежать прикосновения Ивана.

– До свидания, – удалось сказать ей, и она направилась к выходу.

– Ася! – закричала Вера. – Да что с тобой в самом деле? – Девушка покачала головой. – Я изувечу этого подонка! – неожиданно злобно прошипела Вера, извинилась перед Иваном и побежала за подругой.

Вера затащила Асю в ванную и начала трясти, выпытывая причину ее состояния. Ася ослабла в руках подруги, привалилась головой к ее плечу и горько зарыдала под причитания Веры, ее бурные обещания и угрозы, смешанные с исповедью о себе. Из путаного рассказа Ася поняла, что Ваня не интересует Веру; он мог, чего и добивалась Вера, познакомить ее вновь со своим приятелем, предоставить возможность встретиться с ним. Слезы не прекратились, но стали слезами облегчения.

Иван сидел на диване, время от времени ероша волосы на макушке. Недолгая радость, что Вера оказалась не такой подлой – вообще оказалась другой, нежели представлялось прежде, – сменилась угрюмой озабоченностью. Самолюбие было задето тем, что Настя согласилась его сосватать. Да, она не позволяла приблизиться к себе; да, не проявляла симпатии, скорее наоборот… Но не могла не заметить его отношения к себе. Как она смела пренебречь его достоинством и гордостью и спокойно отдать его собственной подруге, словно он шальной приз! Настя искренне слушала, настойчиво выпытывала подробности его жизни – неужели непонятно, что без особой на то причины он не стал бы исповедоваться? И после таких откровений она спроваживает его Вере. Невероятно! И как бы она повела себя, если бы предметом увлечения Веры был действительно он? Ване стало не по себе, но ему не дано узнать это, можно только догадываться.

И еще Иван видел, как глубоки чувства Насти к Юлику. Настя не кривила душой, когда благодарила его за ночной разговор, но Ваня понял, что не утешил ее тогда. Помог снять внешние эмоции, выплеснуть наболевшее, но любовь продолжала терзать и мучить ее. Вера по неведению подтвердила это.

Через закрытые двери он слышал прерывистые всхлипы Насти, и уже не было смысла скрывать от себя любовь к ней. Не ту, что он питал к тщеславной, практичной Лене, – показную, легкодоступную, похотливую, так напоминавшую его последующих клиенток. Нет. Это была осознанная, охватившая все его существо и сущность, спаявшая воедино тело, душу и разум, вошедшая в жилы и растворившаяся в крови. Это была настоящая зрелая любовь.

А она любит другого.

И отдает его другой. «Без боя поле уступаю». Так сказал Баратынский. Так поступила и Настя.

Женя присоединился к троице. И они сидели в ресторане и вели спокойную беседу. И Ася смеялась со всеми, мысленно удивляясь недавним слезам. И Женя ей понравился, и она танцевала с ним. Правда, сослалась на усталость, когда ее пригласил Ваня, но Вера компенсировала Асин отказ, отдавая долг Ваниной услуге. И Иван внешне не изменил поведения; может, и был несколько рассеян, но заметила это только Вера, о чем не преминула двусмысленно намекнуть, став на время танца прежней нагловатой насмешницей.

Покинув ресторан, пары расстались. Не особо надеясь на успех, Ваня задал вопрос о жизни Насти. Она ответила. И на второй, третий… В дальней дороге Иван все больше узнавал о Насте. Она по привычке быть откровенной рассказывала больше, чем он мог спросить. И только одна тема оставалась запрещенной – Юлиан. И Настя, как обычно, оставалась неприкасаемой.

В подъезде, у лифта, она вежливо улыбнулась на прощание и оставила его, томимого и ранимого, печального и одинокого.

Эту ночь Ася провела без сна. Засыпая под утро, она так и не смогла разобраться в сомнениях и противоречиях, терзавших ее. Как не могла отказаться от чувства, что кто‑ то преподнес ей огромный дар, но за что? И в чем он состоит?

На следующий день, заканчивая завтракать, Ася твердо знала лишь то, что хочет сделать ответный подарок. Только надо решить, что и кому. Искать кандидата долго не пришлось. Вскоре на столе, на тахте, на стульях были разложены и разбросаны отрезы и лоскутки, у стены красовалась старая швейная машина, подарок Веры и девочек из общежития, рядом сидела кукла и голубыми глазами взирала, как Катя и Ася, весело переговариваясь, кроили, тачали, примеряли…

К концу дня у куклы был готов целый гардероб и Катя восторженно крутилась перед зеркалом в ярко‑ желтом новом платье, отделанном белоснежными кружевами и коричневой тесьмой.

Евдокия Тихоновна изумленно ахнула и прижала руки к груди.

– Бабушка, красиво, правда? – Радости Катюши не было предела. – Ася говорит, что я похожа на подсолнух, который растет у нее дома.

– Асенька мастерица, – подтвердила Евдокия Тихоновна. И укорила: – Не нужно было. У Катерины достаточно одежды.

Ася растерялась. Она и в мыслях не допускала, что ее труд расценят как благотворительность.

– Это нужно было мне, – оправдалась девушка. – Катюша не только доставила мне удовольствие, но и принесла успокоение.

Евдокия Тихоновна пристально смотрела на Асю, будто решала сложную проблему, и Ася с застенчивой улыбкой глядела на пожилую женщину.

– Что ж, – голос Катиной бабушки потеплел, – давайте пить чай. Надо же отметить обновку.

Глава 9

– Давно не подходил к плите. Нинка разбаловала меня, а раньше считался лучшим поваром в усадьбе. Батя злился как черт, что бабьим делом занимаюсь. Зато девчата слетались, как бабочки. Колька, музыкант наш, и то не имел такого успеха. – Иван мотнул головой и рассмеялся. – Правда, росту в нем – полтора метра с кепкой, а наши бабоньки – сам видел, какие: крепкие, сбитые, дородные; все на виду, только успевай хватать. С такими не сгорбатишься, и пирожки мои пошли им впрок…

Ваня слушал своего тезку, прислонившись к оконному проему. Взгляд его блуждал по двору. Катерина прыгала через резинку, зацепленную за скамейку и бельевой столб. Минут десять назад вернулась с работы Настя. Иван видел, как она остановилась около Кати, несколько минут беседовала с ней – видимо, удовлетворяла любопытство девочки по поводу коробки с тортом у нее в руке. У Вани тоже возникли некоторые догадки, и теперь он с неохотой признал, что высматривает предполагаемых гостей девушки. Обидно, что он не был в числе приглашенных. Но что делать? Человек волен в своем выборе.

Его собственный гость, председатель колхоза, накрыл крышкой кастрюлю и с удовольствием хлопнул в ладоши.

– Все. Пусть варится. – Он повернулся к Ивану. – А ты чего кислый такой? Наливай, взбодримся, пока раки варятся.

– Пивка бы к ним, – скромно пожелал Ваня, с тревогой вспоминая головную боль после командировки. – Может, я сбегаю?

– На кой оно, когда есть домашнее вино? – Председателя задело предложение хозяина. Горожане! Разве они понимают толк в напитках? – Моя Нинка обожает раков и на дух не переносит пиво.

– Но ее здесь нет, – резонно заметил Иван. – Я приглашал ее, почему она не приехала?

– А на хозяйстве кто останется? – спросил в ответ гость и хитро усмехнулся. – Я здесь по делам, так ей и сказал. А вот ты мог бы для друга пригласить хорошенькую женщину. Что нам бобылями сидеть?

Иван отпил вина. Предложение тезки, хоть и грубое, показалось ему интересным. Надежды, правда, мало, но попробовать не мешает. В конце концов, Настя могла купить торт для себя.

– Я обещал одной девушке познакомить с тобой. – Иван снова посмотрел в окно и улыбнулся. – Подожди, я познакомлю тебя с двумя дамами.

– Ого! – как‑ то смущенно засмеялся председатель. – Только Нинке не проговорись. – Он залпом выпил вино и задумчиво посмотрел на дно бокала. – Вообще‑ то я не…

– Остынь! – резко прервал его Иван. – Это не те дамы.

– Ну и ладно, – со скорбным облегчением вздохнул председатель.

Иван раскрыл окно и подозвал Катю.

Ася суетливо допивала чай. Она уже переоделась, собрала сумку с продуктами, но идти не хотелось. В течение десяти лет она праздновала свой день рождения в общежитии. Девчонки шумно будили ее, нестройным хором выкрикивали поздравления, а вечером собиралась ватага ребят и девушек, ставили столы в вестибюле этажа и начиналось представление. Шум и гам лишали возможности осознать свой возраст и мелькание дней, которые незаметно складывались в годы.

Новая квартира – веха мельтешащих дней; долгожданная тишина комнаты навевала именно такие мысли. Двадцать восемь. Давно уже не девочка. Есть достижения, хорошая работа, друзья, уважение. Есть потери – горькие и не очень. Все есть, что может пережить человек к двадцати восьми годам. Еще не прошла молодость, но зрелость чувствуется во всем. Асю охватила ностальгия по прошлым годам. Девчонки в общежитии никуда не денутся, если она немного задержится: можно сослаться на транспорт. Но как приятно, оказывается, в день рождения вспомнить прошлое. Словно подвести итог. Ася добавила чаю в чашку и подошла к окну.

Новостройка двигалась полным ходом. Месяц назад здесь еще торчали сваи, напоминая вырубленный лес, а сейчас достраивался пятый этаж. Картина не Бог весть какая, похоже на разрушенный ребенком дом из кубиков. Но все же… Вот так и жизнь строится – по кирпичику. Обрывочные ощущения, как пеньки свай, стали фундаментом жизни. Деда Ася знала только по фронтовым фотографиям, о бабушке – смутные воспоминания похорон… Однажды ей приснился крокодил, который собачьими прыжками гонялся за маленькой Асей по огороду. С тех пор она боялась спать днем, что, в свою очередь, отложилось в памяти о воспитательнице детского сада. Марина Ивановна была очень красивой, с черными длинными волосами и красным маникюром на белых ухоженных пальцах. Ася содрогнулась, будто снова почувствовала, как впиваются эти огненные ногти в ее щеки или в плечи… И улыбнулась: вот и объяснение тому, что она обходит стороной террариум, хотя очень любит зоопарк, и почему красота для нее ассоциируется со злом. Исключение составил только отец. Высокий, русый, с полными красивыми губами, он любил шутить и смеяться. «Умей смеяться над собой», – часто говаривал он, когда маленькая Ася плакала от насмешек мальчишек. Кажется, она сумела. И последующие обиды завистливых одноклассниц, и оскорбления, и предательство вызывали на ее лице улыбку. Слез не видел никто. Почти никто.

Еще с отцом была связана любовь к поэзии. Ася перенеслась на сумеречный берег Дуная, в тот день, когда отец учил ее, пятилетнюю, первому «серьезному» творению. «У Лукоморья дуб зеленый…» – растягивал он слова, как старинный гусляр, и босоногая девочка, шлепая по мокрому песку, повторяла их за отцом. В десять лет она рассказала ему первую песнь из «Руслана и Людмилы», обещала к совершеннолетию выучить всю поэму. Отец умер через два месяца, и поэма так и осталась невыученной. Ася плакала от жалости к Финну, который добротой слишком напоминал ей отца, и была в ужасе оттого, что равнодушная, холодная красавица Наина походила на ее мать. Конечно, мама не равнодушная и не холодная, но ее строгость, давящие на психику нравоучения замкнули детскую душу, а позже вызывали молчаливый протест. Когда по окончании школы мать благосклонно отнеслась к учебе дочери в Одессе, Ася расслабилась в предвкушении свободы и даже прислушалась и серьезно кивала в согласии с мамиными наставлениями. Только однажды, когда Ася вернулась домой на каникулы после третьего курса, мама не честила свою дочь. Два месяца удивительной заботы и предельного внимания…

Звонок в дверь прервал воспоминания. Ася взглянула на часы и пошла открывать, мысленно подсчитывая, сколько времени у нее в запасе.

На пороге стояла Катя.

– Ася, – подражая взрослым, важно произнесла она, – Ваня зовет нас в гости.

Ася пригласила девочку войти и закрыла дверь.

– Катюша, – она села на корточки, чтобы смотреть девочке в глаза, – я уже иду в гости. Я тебе говорила.

– Да. – Катя обвела взглядом коридор, дав понять, как она разочарована невысказанным отказом, и сделала вторую попытку: – К Ване приехал какой‑ то дядя, и он хочет познакомить нас с ним. Пойдешь?

– Что за дядя? – не сдержала любопытства Ася.

Катя пожала плечами:

– Не знаю. Он так кричит, что во дворе слышно.

– Они ругаются? – удивилась девушка.

– Нет, просто он громко разговаривает.

Ася задумалась. С какой стати Ваня решил знакомить ее и Катю со своим гостем? Но имеет ли это значение, если она сама хочет увидеть Ивана? Ася не имела привычки лукавить с собой. Уже на второй вечер после ресторана она призналась, что скучает по нему. Она не жалела, что подробно описывала свою, в общем, обычную жизнь. Но рассказала не все, и ей очень хотелось продолжить.

Вероятно, этот вечер и повлиял на то, что воспоминания не оставляли Асю на протяжении нескольких дней и привели к недавним раздумьям.

Ваня был очень внимательным слушателем. С ним хотелось делиться, откровенничать еще и потому, что он интересовался всем в отличие от Юлиана, которого волновала жизнь Аси после совершеннолетия, точнее, после первого мужчины. В свое время Юлиан разочаровался, что сам он второй по счету, – то ли не поверил, то ли надеялся на остросюжетную мелодраму с замашками порнофильма. Иван, наоборот, старался оттянуть ее взрослую жизнь, снова и снова возвращая Асю в воспоминания детства.

Приглашение Ивана и то, что у него гость, ясно давали понять, что вопросов о ее жизни не будет, и тем не менее Асю охватило желание побыть с ним рядом. В эту минуту она ощутила, что сегодня ее праздник. Первый день рождения, который она проведет среди тех, кого выберет сама. Мечтать или думать о серьезных отношениях с Иваном запрещено – это Ася знала по личному опыту, но быть рядом с ним, беседовать, слушать, рассказывать о себе, смеяться или игриво вести себя кто ей запретит?

Мама молодец, радостно подумала Ася. Ее тиранические поучения вкупе с Асиным характером дали отличные результаты: Ася научилась не обманывать себя, не отбрасывать неудобные мысли и в то же время могла провести черту допустимого.

– Катюша, – все же спросила она, – ты очень хочешь пойти?

Смешной вопрос! Девочка кивнула и открыла последний козырь:

– У них вареные раки, а я их никогда не ела.

– О‑ о‑ о! – Ася выразительно сглотнула. – Тогда мы обязательно пойдем. Но сначала сделай мне подарок.

– Какой? – внезапно забеспокоилась Катя. Слишком мало у нее возможностей одаривать взрослую Асю.

– Пойди домой, – Ася заговорщицки понизила голос, – переоденься, чтобы выглядеть самой красивой, и предупреди бабушку с дедушкой, что ты со мной идешь к Ване. Хорошо? – Катя кивнула, и в глазенках заискрился интерес. – Потом приходи ко мне, и мы пойдем в гости к Ивану.

Иван недоумевал, почему задерживается Катя. Он не надеялся особо, что Ася придет с ней, но прошло полчаса, а Катерины все нет. Вряд ли ее не выпустили из дому; со стариками он был в хороших отношениях, можно сказать, близких. Даже если они и не разрешили внучке, она зашла бы и предупредила. Катя не из тех, кто забывает о приглашениях.

– Что‑ то твои дамы не торопятся, – заметил приятель, с грустью глядя на нетронутый графин вина.

Стол в комнате был по‑ праздничному накрыт; соленья, копченья, салаты и соусы окружали главное блюдо застолья – гору красных аппетитных раков.

– Куда тебе спешить, Иван? Не домой же.

– Так я и не спешу. Но кушать всухомятку… – Он глазами показал на графин вина. Взгляд стал пренебрежительным, когда Иван обратил его к своей тарелке. – Жена мне не позволяет.

– Вряд ли она имеет в виду это. – Хозяин также указал на графин.

– Я главный в семье, – гордо выпрямился гость. – И спрашивать позволения в своем доме не намерен.

– Железная логика, – кивнул Ваня, и оба рассмеялись.

В это же время раздался звонок. Ваня замешкался. Как не хотелось расставаться с лучиком надежды, что придет Настенька и догадка об ожидаемых гостях окажется неверной.

– Ну, дождались, – облегченно вздохнул гость. – Можно наливать.

Открывая дверь, Ваня смотрел вниз, на предполагаемый рост ребенка, но Катя была не одна. Что‑ то у него внутри встрепенулось и узлом затянуло низ живота. Оставалось только радоваться, что он не успел надеть тугие джинсы и под широкими брюками не так будет заметна его реакция.

– Входите, пожалуйста. – Он отошел в сторону, пропуская гостей, и только после этого поднял глаза на Настино лицо.

Больше он не вымолвил ни слова. Дыхание прервалось от незнакомой изумительной красоты. Глаза жадно вглядывались в черты, преображенные косметикой.

– Катюша, передай Ване торт. – Ася старалась, чтобы голос ее звучал ровно. Сколько она себя помнила, ни разу волнение не достигало такой силы.

Ася сделала тщательный макияж, испытывая капризное желание поразить Ивана. Она добилась цели, но не предполагала, что это рикошетом заденет ее и будет так мучительно‑ сладко. Девушка лучезарно улыбнулась, глядя в ошарашенные глаза Ивана.

– Нам надо разуться? И где гость, с которым вы хотели нас познакомить?

Иван не понял, как в его руке оказалась тесьма, он инстинктивно сжал пальцы, удерживая коробку с тортом, а глаза шарили по гладкой бархатистой коже Насти. Как оголодавший, перед которым накрыли яствами стол, хватает не глядя все подряд, так ошалелый взгляд Ивана хватал чуть заметный румянец щек, тонко выведенную линию глаз, длинные загнутые ресницы, абрикосовый цвет губ, искристую зелень взгляда, жемчужную свежесть ровных зубов, персиковую бархатистость кожи…

Ася едва сдерживала счастливый, торжествующий смех. Она забыла, как профессионально обращается с женщинами Иван. Никакой опыт, никакой профессионализм, даже самый гениальный актер не мог отразить малую часть чувств, бушующих в его глазах. Иван был покорен. И впоследствии Ася поймет, что тоже была покорена своей победой.

– Вижу, я не дождусь, когда нас познакомят.

В коридор вышел высокий упитанный мужчина. Густые непокорные локоны доходили до середины шеи, а спереди упорно скользили на лоб. Редкая проседь напоминала запорошенную землю, и, как далекие огоньки в зимнюю стужу, притягивали к себе искристые небольшие темно‑ карие глаза под чуть выдвинутыми густыми бровями. Полноту губ скрадывала широкая добродушная улыбка. Да и весь вид мужчины указывал на открытость и добродушие.

– Ого‑ го! – раздольно пробасил незнакомец. Он не считал нужным скрывать свое восхищение. – Какая краса! – И громко рассмеялся. – Теперь я понимаю, почему мужиков называют жеребцами. Поневоле заржешь в призыве такой…

– Спасибо! – звонко рассмеялась Ася. – Я все поняла.

– Я тоже, – вторил ей басом гость, поняв, что заговорился. Глаза его блеснули, как уголья. Девчонка хоть и городская, но не чурается простых сравнений, не задирает нос к потолку из‑ за того, что ее чуть не назвали кобылицей. Иван не сдержался, и его хохот оглушил компанию. – Вы просто чудо‑ девушка. Как вас зовут?

– Ася.

– А меня Иван.

Они обменялись бурными рукопожатиями, и Иван с галантным значением задержал хрупкие пальцы в своей шершавой ладони. Ася лукаво переводила взгляд с одного мужчины на другого.

– Как же мне вас различать, два Ивана?

– Я старше, опытнее, сильнее, – не отягощая себя скромностью, характеризовал гость. – Должность у меня ответственная, и внешность соответствующая.

– А все‑ таки? – Ася выбрала самый простой и непритязательный способ. – Как ваше отчество?

– Федорович. Но учтите, милая, я старше, но не старый.

Стоило Асе упомянуть, что ее отца звали Федором, и новый поток слов и смеха обрушился на гулкое пространство прихожей. Иван по‑ прежнему молчал. Слава Богу, хватило ума – или силы привычки – закрыть дверь, но произнести что‑ либо Иван не решался. В горле пересохло, и наверняка вместо слов он исторгнет дикое кудахтанье. Лишь одно злило: как спокойно Настя позволяет Ивану держать себя за руку и не собирается ее отнимать.

Катерине тоже не удавалось вставить слово, и она расправляла платье, сшитое совместно с Асей, в беспокойном ожидании, когда же обратят на нее внимание.

– Значит, зовите меня Федоровичем, – после шумных дебатов согласился Иван. – Договорились, Федоровна?

– Вполне, – рассмеялась Ася. Ей нравилось, когда люди тепло обращались по отчеству, а в свой адрес она впервые услышала такое, и это показалось ей даже пикантным.

– За это надо выпить, – обрадовался Федорович. – Хозяин нас не приглашает, словно язык проглотил. Но мы все равно пойдем за стол.

Катя стоически не давала волю обиде. Она понимала, что взрослые могут играть с ней, учить, но очень редко говорят по‑ настоящему красивые слова. А ведь она сделала все, как просила Ася: надела новое желтое платье, бабушка нашла ей новые беленькие носочки и достала лаковые туфельки, Ася же побрызгала ей волосы чудесным лаком с блестками, и теперь они сверкали, как у Белоснежки из мультика. Но разве дяди это увидят. Они даже не смотрят на нее.

Ася высвободила пальцы из ладони Федоровича и повернулась к Катюше. Девочка надула яркие губки и прятала глаза, взволнованно теребя кружево на юбке. Асе стало стыдно, что она забыла про девочку.

– Мужчины! – иронично усмехнулась Ася, подмигнув Кате. – Ничего они не понимают, но ты, Катюша, самая красивая девочка.

Катя приободрилась. Не на это она рассчитывала, но за неимением…

– Кто это прячется? – Федорович нагнулся, игриво выискивая предмет внимания.

Асе пришлось отступить, чтобы голова нового знакомого не наткнулась на нее. Федорович сел на корточки перед Катей.

– Какая золотая девочка! Как же тебя зовут, солнышко?

– Катя.

– Катя? – недоверчиво переспросил Федорович. – Катюша?

И, подхватив ребенка, вскочил на ноги. Катя в ужасе округлила глазенки: только что она крепко стояла на ножках и вдруг висит на руках незнакомого дяди под самым потолком. Ася вскрикнула от неожиданности, ее пальцы вцепились в Ванину руку.

– Испугалась? – Федорович расширил глаза в притворном страхе и театрально захохотал. – Ванька совсем не играет с тобой, все на мамку пялится. Не бойся, красавица, я крепко держу тебя. – Иван закружил ребенка и ловко усадил на согнутую руку. – Будешь космонавтом?

Катя покачала головой.

– А кем ты хочешь быть, солнышко? – Федорович уже не обращал внимания на Асю с Ваней. С малышкой на руках он отправился в комнату.

– Балериной, – скромно ответила Катя.

Ася перевела взгляд на свои пальцы.

– О Господи! – ужаснулась она, увидев красные отметины на руке Ивана. – Тебе больно?

– Нет, – хрипло прошептал он, ищущим взглядом блуждая по ее лицу. Распластать бы ее у стены, вжаться всем телом и целовать, и ласкать до тех пор, пока страх в огромных глазах сменится удивленным блаженством и мольбой о большем…

Порази его гром! О чем он думает?

Ася улыбнулась, словно прочитала его мысли.

– Пойдем? – В ее голосе звучали робость и извечная двусмысленность реальности и воображения.

В комнате за столом Федорович вовсю угощал Катю. Ася шепнула на ухо Ивану несколько слов, и он, как лунатик, подошел к ребенку.

– Катерина, идем помоем руки. И поможешь мне найти салфетки.

– Замечательный у тебя ребенок, Федоровна, – похвалил Иван.

Ради этого она и отослала Катю из комнаты. Ася объяснила, что девочка – сирота. Веселье Ивана сменилось сочувствием.

– Хорошо, что предупредила меня, Асенька, – поблагодарил он и тут же подмигнул. – И я хочу предупредить тебя: никаких выканий. Тыкни мне, и будем квиты.

– Тык! – сквозь сжатые зубы произнесла Ася. Этот мужчина бросал вызов, заставлял дерзить, становясь похожей на Веру. И Ася с радостью подчинялась ему, принимала вызов.

– Молодчина! – рассмеялся Иван и начал разливать по бокалам вино.

Ася откинулась на спинку стула и, довольная своей догадкой, сказала:

– Теперь я знаю, кто вы.

– Федоровна… – обидчиво протянул Иван.

– Кто ты, – с улыбкой поправилась Ася. – Председатель очень знаменитого колхоза. Правда, Ваня так и не сказал какого.

– И как ты узнала? – Иван был польщен и не скрывал этого.

– По вину. Оно восхитительно, правда.

– Истинные слова, лапушка, – расплылся в улыбке Федорович, а Ася едва сдержалась, чтобы не одернуть его. Она совсем не чувствовала себя ни лапушкой, ни милочкой. – А Ване пиво, видите ли, подавай.

– Традиционный напиток к ракам, – пожала плечами Ася.

– Какой напиток? – спросил Ваня, вводя Катю в комнату. Он умылся, пришел в себя от шока и счел возможным заговорить. Однако на Настю поглядывал с опаской.

– Мы говорим о твоем пристрастии к пиву, – объяснил Федорович. – И я нашел достойного собуты… простите, собеседника. Ася оценила мое вино, чего не скажешь о тебе.

– Настасья не любит пиво? – серьезно спросил Иван, усаживая Катю за стол и не поднимая взгляда выше Асиных губ. Но и это было рискованно – они находились в постоянном чувственном движении, то сжимались, то расслабленно приоткрывались, уголки вздрагивали вверх‑ вниз… Ох, прикоснуться бы к ним! И тогда захочется большего. Впрочем, и так хотелось до боли.

– Федоровна его на дух не переносит, – высказался председатель.

– Истинные слова, – передразнила его девушка.

– Ух ты, заноза! – рассмеялся Федорович. – Точь‑ в‑ точь как моя Нинка.

– Это твоя жена? – спросила Ася.

– Как ты догадалась?

– По запаху вина.

Председатель от избытка чувств протянул руку, намереваясь дотянуться до Асиной шеи, а девушка отклонилась к Катерине. Пришлось довольствоваться плечом, которое председатель игриво потрепал.

– Катенька, сядь напротив меня, – попросила Ася, и Ваня проводил девочку на предложенное место. – А теперь, Катюша, загадай желание, и оно обязательно сбудется.

– Почему? – удивилась Катя.

– Потому что ты сидишь между Иванами.

– Я хочу велосипед, – тут же объявила Катя. – А ты что хочешь?

Ася задумалась, но…

– Я еще не знаю.

– Я знаю, – вмешался Федорович. – Все девчата хотят замуж, и мы найдем тебе отличного жениха.

Ася как‑ то отстраненно посмотрела на всезнающего Федоровича.

– Древние мудрецы говорят, – тихий голос девушки приобрел грустный оттенок, – будь осторожен в желаниях…

– Почему?

Она не сдержала улыбки: «Ох, уж эта мужская непосредственность».

– Потому что они могут сбыться.

И оба рассмеялись. Иван вымученно улыбнулся и подумал, что за свое желание отдал бы все на свете.

Первый тост был, естественно, за дам. После этого пришла очередь раков. Ася попросила Ваню помочь Катерине, и оба кавалера принялись угощать, перекладывая лакомые кусочки в тарелки Аси и Кати. Федорович к тому же подливал вино в фужеры и поторапливал осушать их. Ася решилась открыть свою маленькую тайну, чтобы придать возлиянию достойный повод.

– У меня есть тост, – негромко сказала она.

Мужчины наскоро вытерли пальцы и, взяв бокалы, устремили взгляды на девушку.

– Неловко, ну да ладно! – Ася тряхнула головой.

– Не стесняйся, Федоровна, – поддержал ее председатель. – Расскажи нам о своих желаниях.

– Обычно говорят, – тоном и взглядом Ася пресекла говорливого Ивана, – как встретишь Новый год, так и проведешь его. Сегодня – мой день, и хочется, чтобы и год прошел так же весело, как сейчас, в этот вечер.

– И что это за день? – спросил Ваня.

Ася одарила его благодарной улыбкой и ответила:

– Мой день рождения.

– Ух ты! Правда, Ася? – воскликнула Катя и так посмотрела на девушку, будто перед ней предстала волшебница.

С грустью Ася вспомнила, как благоговела перед этим днем, когда был жив отец. Позже мать умудрялась испортить любой праздник.

– Что ж ты молчала?! – возмутился Федорович. – Сколько же тебе?

– Ваня! – упрекнул хозяин.

– А! – простодушно отмахнулся Федорович. – Восемнадцать лет можно не скрывать. Из‑ за вашей городской щепетильности никогда не узнаешь о человеке. О красавице. – Он задержал взгляд на Асе, явно ожидая одобрения своим словам.

– Накинь еще десять лет, – спокойно произнесла Ася, – и попадешь в самую точку.

– Ты меня разыгрываешь! Не верю. Нина шкуру с меня сдерет, если я скажу, что ей тридцать два, – она застопорилась на двадцати.

– Ерунда, – рассмеялась Ася. – Мне дорог каждый год… каждый день, – после запинки продолжила она. – К тому же я уверена, что твоя Нина больше дорожит годами после двадцати. Сколько у вас детей?

– Какая ты мудрая, Асенька. – В притихшем голосе председателя звучало уважительное восхищение. – У нас трое мальчишек, и я уговариваю Нину на четвертого.

– Только уговариваешь? – Ася испугалась собственной смелости. В глазах Ивана Федоровича зажегся чисто мужской интерес.

– Очень ласково уговариваю, – томно затянул он. – И очень настойчиво. Хочешь попробовать?

Ася зарделась, о чем тут же не преминул сообщить Федорович. Она судорожно решала, как воспринять слова председателя – то ли это наглость, то ли деревенская простота. Дома ребята тоже отличались грубой прямолинейностью, и в институте сельская молодежь открыто выражала свои желания. Но это было давно. За десять лет, прожитых в городе, Ася отвыкла от подобных предложений, что облегчало ее жизнь, но не ограждало от душевных переживаний.

Все же она рассмеялась несколько натянуто:

– Пробуй со своей супругой, а то как бы четвертый ребенок не оказался внебрачным. И Нина не то что одну – семь шкур с тебя сдерет, а я помогу и без пробы.

– И тебе не будет меня жалко? – усомнился Федорович.

– Ах, как вы любите, чтоб вас жалели! – Ася вошла в раж, воспоминания о Юлике подхлестнули ее обличительное злорадство. – Хотела бы я видеть, как ты будешь жалеть Нину, когда она начнет «пробовать». И как…

– Давай выпьем, – перебил ее Федорович. Предположения пришлись ему не по душе, да и Ася поняла, что зашла слишком далеко.

Но, елки‑ палки, почему им можно не считаться с чувствами жены и в то же время лицемерно оскорбляться от одного упоминания о неверности? Ася отпила немного вина и, чтобы не показывать свое раздражение, полностью переключила внимание на закуски.

На несколько минут за столом воцарилась тишина. Ваня с Катей тихо беседовали. Он бросил взгляд на Асю и Федоровича, словно удивляясь, почему они замолчали, и снова обратился к Кате.

– Солнышко, – Федорович доел грибной салат, решив, что молчание затянулось, – сколько тебе лет?

Катя тревожно взглянула на шумного дядю, не вполне веря, что он обращается к ней, и перевела взгляд на Ивана. Он откинулся на спинку стула, предоставив девочке самой ответить.

– Шесть. Я уже хожу в школу, в первый класс.

– Так ты уже большая! – воскликнул Федорович. – А моему балбесу девять, а старшему тринадцать. Но он старый для тебя, а вот Никитка в самый раз. Приедешь к нам в деревню, солнышко? Я вас познакомлю, играть будете вместе, а там, глядишь, и свадьба не за горами.

Ася усмехнулась про себя, взяла бокал и начала медленно цедить вино, следя за разговором. Она ждала, что к ней обратится Иван – чудесная возможность, пока Федорович занят Катей. Но он молчал, редко улыбался, скорее вежливо, чем искренне. Ася чувствовала его напряжение и не могла преодолеть барьер отчужденности, ничего не приходило в голову, чтобы заинтересовать Ивана. Оставались лишь неловкость и неясность в мыслях.

Ваню разбирала злость. Надо же, столько лет прожить, столько баб поменять – и вдруг тут захлебываться в дурацкой ревности. Он был уверен, что ревности для него не существует. Даже когда Лена сообщила о любовнике и о том, что уходит к нему, в Ване не возникло чувство соперничества или собственничества. Он злился, бушевал, неистовствовал, но ревности не было. Почему же сейчас он ревнует ту, которую ревновать не имеет права? Настя не подавала надежды, не делала авансов, напротив, тщательно избегала маломальского сближения. Но Иван мечтал о Насте, он желал ее, нуждался в ее тепле и внимании. И мучился, когда все это она дарила другому. Умом Ваня понимал, что недвусмысленные намеки председателя несерьезны. Все это грубый деревенский, ни к чему не обязывающий флирт. И Настя это понимала и отвечала со свойственной ей язвительностью. Но она не оскорблялась и не обижалась, ее смех по‑ прежнему наполнял комнату и озарял ее яркими улыбками.

Она вела себя свободно – вот с чем не мог смириться Иван. Настороженная скованность Насти, которую он безуспешно преодолевал на протяжении двух месяцев, в момент исчезла в общении с сельским парнем. Ваня знал, что Насте претит вульгарность, она с раздражением одергивала Веру, когда та позволяла себе вольность в языке, и все же смеется и иронизирует над пошлостями председателя.

– Я не хочу жениться, – с достоинством ответила Катя и украдкой посмотрела на Асю. – Я еще маленькая. И мне не нравятся… – Она подыскивала приличное слово.

– Балбесы? – подсказал услужливо Федорович. Катюша неохотно кивнула. – А мы и не будем тебя женить, – загрохотал смехом Федорович. – Мы женим Никитку. Но конечно, ты права: не сейчас. Сейчас вы и придумать не сможете, чем заняться вдвоем. – Он весело подмигнул Асе. – Но через несколько годков он вырастет, поднаберется ума‑ разума, станет завидным женихом…

– С чего ты начал всех сватать? – недовольно спросил Иван.

Федорович смутился, будто его поймали с поличным.

– А как тебя переманить? Теперь я вижу, почему ты рвался домой, не мог денек лишний усидеть. А заберу я твоих барышень, так ты пешком придешь. Тогда мы и начнем работать вместе.

– Передовым трактористом? – съязвил Иван. – Напрасный труд: я не из пугливых, и мне хватает работы здесь, в городе.

Ася не обратила внимания, что стала предметом торга, но ответ Ивана покоробил ее. А чего она ждала? Они только соседи, не больше. Смешно думать о каком‑ то испуге.

– Ну и сиди здесь, – с видимой легкостью сдался председатель. – А Асю с Катюшей я заберу к себе. Поедешь, Федоровна? На что тебе сдался этот город? А у нас простор, воздух чистый… И замуж выдадим. В МТС работает замечательный мужик. И работу тебе дам хорошую. Какая у тебя профессия?

– Экономист, – тихо ответила Ася, она могла думать лишь о том, что Иван абсолютно равнодушен к ней. Даже шутки ради не возразил председателю. Внезапно на нее нахлынула тоска по дому, и она не заметила, как начала говорить вслух: – Я не одесситка, родилась в Килие, а сюда приехала в институт. Но осенью я скучаю по нашему селу. Сейчас там поспели яблоки и груши. И Дунай особенный в это время. Не море, конечно, но все равно красавец.

– Так и у нас на Днестре красотища, – обрадовался Федорович. – Я тебе дом подарю, хочешь? И участок в пятьдесят соток, и сад…

– А кто будет обрабатывать эти сотки? – рассмеялась Ася.

– Да на твою красу все мужики сбегутся. Не только огород, но и тебя вспашут. – Ася поперхнулась от возмущения, а Федорович похлопал ее по руке. – Ну‑ ну, не обижайся, Федоровна, я тебя в обиду не дам. Выберешь себе хлопца холостого, он на руках носить тебя будет.

– Я не хочу жениться, – подражая Кате, промолвила Ася.

– Ты тоже маленькая? – захохотал Федорович и, обхватив мощной рукой Асины плечи, крепко прижал ее к себе.

На несколько секунд девушка застыла в его объятиях, пытаясь перебороть в себе неприязнь. Одна ночь пятилетней давности на всю жизнь привила ей брезгливость к чужим рукам.

– Ладно. – Ася посмотрела на часы. – С вами хорошо, но нам с Катюшей пора домой.

– Прекрати, Федоровна, – запротестовал председатель. – Катюша сама добежит, правда, солнышко? А ты оставайся. Рано еще, да и вино не выпито. Нельзя же бросать такое добро.

– Меньше всего я беспокоюсь о вине – вам больше достанется. А Катю я не могу отпустить одну. В подъезде темно, всякое может случиться.

– Вот еще одно преимущество деревни, – гнул свое председатель. – Гуляй свободно в любую темноту. Никто не тронет.

– Рассказывай, – со значением откликнулась Ася. – Или я не знаю деревенских парней. Им и день нипочем, а уж в темноте они и вовсе герои.

Ася поднялась из‑ за стола со словами благодарности.

– Да сядь ты! – не успокаивался Федорович. – Согласен: малышку отведи, но потом возвращайся, а то я с тоски помру.

Ася уже собралась отказать, но ее опередил Иван.

– Останься, Настя, – попросил он. – Посиди еще с нами, а Катерину я отведу.

Ване она не решилась отказать. Она еще питала надежду развеселить или хотя бы разговорить его. Асе показалось, что Ваня чем‑ то озабочен. Она с удовольствием выслушала бы его, постаралась бы утешить, но присутствие Федоровича отнюдь не способствовало тихой беседе.

Когда Иван с Катей ушли, Федорович немного угомонился, начал рассказывать, как понравился ему тезка, как хочет уговорить Ивана переехать жить в усадьбу.

– И работа для него найдется и в правлении, и в школе, – агитировал он. – В конце концов может не бросать свою работу. От нас до города полчаса езды на электричке. А мне во как нужны специалисты. – Он схватил себя за горло, будто душить собрался. – Молодняк уезжает, нечем их задержать на месте. А Ваня помог бы мне. И компьютеры для учебы, и игровые автоматы – это же его стихия. Ты видела, как он работает? – Ася отрицательно качнула головой. – Как песню поет. Он разговаривает с машиной, как с живым человеком, как с любимой женщиной…

Хлопнула дверь, и в комнату вошел Иван. Ася обернулась, встречая его взглядом. Она сама любила свою работу, первые дни месяца упивалась загрузкой и последующая, по мере приближения отчета все увеличивающаяся усталость тоже была в радость. Ей нравилось, как увлеченно говорил о работе Иван, и сейчас она испытала за него гордость. Благодарность за труд – высшая благодарность человеку.

– Так что о женщине, Иван? – напомнил Ваня о прерванном монологе. Без приглашения добавил вина в свой бокал и вальяжно раскинулся на диване.

– Женщин надо любить, – расплылся в улыбке Федорович, без зазрения совести меняя тему разговора. – Женщинами нужно восхищаться и признаваться им в любви, что я и делаю, ведь так, Федоровна?

– Так, если женщиной считать компьютер, – рассмеялась Ася и объяснила: – Иван восхищается тобой и твоей работой, Ваня.

Асе показалась забавной игра с именами, и последнее она почти пропела, улыбаясь Ване, однако в ответ получила колючий взгляд.

– Работа как у всех, – пробурчал недовольно Иван. – Но не для сельской местности.

– Зря ты, – обиделся Федорович. – Если б вы, горожане, не были так разборчивы, что для сельской местности, а что – нет, тринадцатый год, с которым сейчас любят сравнивать наши достижения, остался бы в прошлом. Вы сами ограничиваете нас во всем. Автоматика – не для нас, певцы, музыканты, художники – не для нас, транспорт, дороги, строительство – не для нас. А как муки да гречки в магазине нет, сразу кричите: куда смотрит сельская местность?

– Не расстраивайся, Иван, – утихомирила Ася. – Может, действительно лучше пригласить преподавателя в школу, который и с компьютером умеет работать, и с детьми?

– Приглашал и своих посылал, стипендию платил. Так они рассуждают как Ванька. – Председатель пренебрежительно махнул головой в сторону хозяина, заодно и непокорный чуб откинул со лба. – Им лучше с дипломами работать грузчиками да дворниками, ютиться в сырых подвалах, лишь бы в городе. А старики воем воют, что надо рассчитываться с колхозом за своих непутевых студентов. И главное, я все условия даю: хочешь – готовый дом; хочешь – сам стройся, материалы колхоз дает дешево, со всеми льготами; хочешь – квартиру, не в высотном, конечно, доме, но со всеми удобствами. Не идут. Город им подавай.

– Если ты такой щедрый, – встрял Иван, – через пару лет я куплю у тебя дом под дачу.

– Ты слышишь, Федоровна? – В возмущении Иван обратился за Асиной поддержкой. – Меня три года уже оккупируют – от бандитов, называющих себя бизнесменами, до руководства запрещенной КПСС. Я мог бы в золоте купаться, отдай я землю под дачи, но хлеба от этого больше не станет. Судить надо тех председателей, которые продают наши черноземные земли под дачи. – И мгновенно грозный взгляд заискрился лукавством. – Выходи за меня замуж, Федоровна, я тебе такой дворец отгрохаю! Куда там халупам, которые у вас называются квартирами.

Ася ошарашенно рассмеялась, но быстро нашлась:

– За двоеженство тоже судят.

– А мы никому не скажем, – сладко увещевал Федорович. – И с Нинкой моей договоримся. Ты посмотри, какой я большой. – Он мощно повел плечами, напрягая мышцы. – Я с вами двумя справлюсь за раз, и обе будете довольны.

– Сомневаюсь, что твоя Нина будет довольна.

– Но ты мне нравишься, – кокетливо покачал головой председатель и, придав голосу томность, протянул: – Очень‑ очень!..

– Давай лучше выпьем, – предложила Ася, чувствуя, что на шутливые отговорки у нее не хватает фантазии.

Упорство Федоровича поражало. Он слишком открыто говорил о семье, чтобы не понять его в прямом смысле. Асю так и подмывало дать утвердительный ответ и посмотреть, как он будет ретироваться. Но риск все же был, и она не без основания боялась сама попасть в глупое положение.

Федорович неутомимо заполнял тишину вечера, с легкостью перескакивая с одной темы на другую, призывал в свидетели то Ваню, то Асю, не давая им возможности высказаться, и считал, что именно это и называется беседой. Вино слегка вскружило Асе голову и придало остроту ее язычку. В долгий монолог Федоровича, когда он задавал вопросы, не выслушивая ответ, она все же вставляла колкости, чем приводила его в восхищение, и он сразу начинал делать полупристойные, а то и вовсе непристойные предложения.

Ася сделала несколько попыток вовлечь в беседу Ваню, но он был явно не в ударе. А Федорович, как поняла Ася, на дух не переносил пауз, а потому отвечал за Ваню, уверенный в правоте ответов. Наконец Ася сдалась, к тому же она устала смеяться, улыбаться, сносить похабщину и уклоняться от тянувшихся рук Федоровича. Незаметное течение времени вдруг навалилось тяжестью на ее плечи. Да еще Иваны – чем веселее становился один, тем сумрачнее выглядел другой.

Ася допила вино и, улучив момент, когда Федорович глубоко вздохнул, быстро сказала:

– Ну все. Мне надо идти.

– Не торопись, – попросил Федорович, по‑ своему истолковав желание Аси, и с явным намеком обратился к хозяину: – У нас еще много вина, Ваня?

Иван не спешил. Не хватало еще в собственном доме стать официантом в услужении у этого неотесанного Казановы.

– Спасибо, хватит, – не стала ждать Ваниного ответа Ася. – Мне пора. Завтра на работу.

Она встала из‑ за стола, мужчины поднялись вслед за ней.

– Когда же ты пригласишь меня в гости? – спросил Федорович.

– Когда ты будешь вместе с женой.

– Ох, какая ты коварная, Федоровна! – шутливо возмутился председатель.

Ася пожала плечами и попрощалась.

– Я провожу, – ответил Иван, взглядом останавливая любвеобильного гостя, и вышел за Асей.

Федорович еще что‑ то сказал на прощание, но Ваня прикрыл дверь, и Ася не расслышала, да и не хотела слушать. На лестничной площадке она остановилась, вдохнула прохладу ночи, пытаясь справиться с головокружением.

– Никогда не думала, что веселье так утомляет и заставляет грустить.

Она повернулась лицом к Ване в бессознательной поддержке и участии. Мучимый ревностью и желанием, Иван предпринял решительный шаг.

– Я еще не поздравил тебя с днем рождения, Настенька.

Она пошатнулась и попятилась назад, ища равновесия.

– Я пьяная, – тихо рассмеялась она. – Спасибо, Ваня, поздравления приняты.

И его намерения поцеловать Настю так и остались нереализованными. Только прибавилось злости и мстительности. В памяти всплыл укол Юлиана, что Настя по‑ своему проводит грань в дружбе, позволяя или не позволяя называть себя Асей.

Разум его помутился, он забыл, как лелеял в себе уважение к Насте, как чутко отзывалась в нем ее ранимость.

– Скажи мне только одну вещь…

– Какую? – быстро откликнулась Ася. Она потратила впустую весь вечер и надеялась, что ожидание не было напрасным, хотя толком не знала, чего ждать.

– Ты завлекаешь только женатых? У тебя слабость к чужим мужьям, А‑ сень‑ ка? – Ася вмиг протрезвела. – Холостые тебя не…

Звонкая пощечина прервала поток вопросов, и вновь вино ударило в голову, но не легким головокружением, а тяжелым гулом, и перед глазами стоял Иван – другой – и оглушал ее похабным смехом. Ася пошатнулась. И упала бы, если б Иван не схватил за руку и не прижал ее ладонь к пылающей щеке.

– Отпусти меня. – Ее гневный голос сломался, глаза заволокли слезы.

– Прости, – покаянно прошептал Иван и потерся щекой о ее ладонь. – Ты заставляешь терять разум.

Ася сжала пальцы в кулачок, избегая нечаянной ласки.

– Ты уже принес свои поздравления. – Ком в горле мешал говорить. Ася старалась изо всех сил сдержать слезы. – Больше я не желаю слушать. Отпусти.

Она дернула руку, но Иван сильнее сжал ее запястье и погладил губами сомкнутые пальцы.

– Ты когда‑ то хотела поговорить…

– Я знать тебя не хочу! – прошипела она.

– Нам необходимо все выяснить, – продолжал Иван, будто не слышал ее слов. – Завтра я приду к тебе.

– Нет.

– Да. Я выдохся из‑ за неопределенности. – Он ослабил хватку. – Ты хотела поговорить? Я тоже. Нам есть что сказать друг другу. Завтра…

Ася вырвалась и опрометью побежала вверх по лестнице.

– Настя!

– Нет! – гулко пронеслось откуда‑ то сверху.

– Я приду!

Глава 10

На следующий день после работы Ася, не заходя домой, поехала в общежитие. Веры не было. Зина собиралась на свидание.

– Мы тебя вчера ждали, – призналась она, поцеловав Асю в щеку. – Поздравляю.

– Спасибо, Зинуля. А Людмила где?

– На кухне крутится. Верка ухажера завела. Ходит потерянная, ничего не замечает, на себя не похожа.

– А ты? – Ася вынимала из кулька закуски и складывала на столе. Последней вынула бутылку водки и спрятала пустой кулек в сумку.

– А у меня – как у тебя, – рассказывала тем временем Зина. – Ищем с Генкой, где притулиться.

– Ну, у меня‑ то уже есть дом.

– Уже, – утвердительно кивнула Зина. – А полгода что ты делала с Юликом? Как он?

– Никак. Расстались мы.

– Да ты что?! – Зина перестала краситься и посмотрела сочувственно на Асю. – Надо же! Ты стала богатой невестой, и вот… Чего только нужно этим мужчинам, не пойму.

– Юбку задрать, чего еще. Зови Люду.

– Асенька, я чуть‑ чуть посижу с вами, – извинилась Зина. – Он меня ждет.

– Тогда веди его сюда, – смело предложила Ася. Зина замялась, и Ася догадливо спросила: – Что, квартира пропадает?

– Да кто его знает? – Подруга взволнованно поправила прическу. – Мы собирались пойти к Генкиному приятелю, у того двухкомнатная.

– Брось, Зинуля, – махнула разделочным ножом Ася. – Веди своего Гения сюда, потом поедете ко мне. Дам вам ключи.

– Правда? – Зинины глаза блеснули надеждой, но она быстро опомнилась. – А ты?

– А я переночую на твоем месте. Хочу дождаться Веру.

Ася отвлеченно напомнила себе, что совсем недавно это место было ее. Зина перебралась сюда после Асиного отъезда.

– Ох, спасибочки, Ася! – Зина звонко чмокнула девушку куда‑ то между глазом, носом и щекой. – Но я все равно сейчас выпью с вами за тебя, а потом побегу. – И она пошла искать Люду.

Ася вздохнула. Сначала она хотела вернуться домой поздно, чтобы исключить нежелательные визиты. Но получилось даже лучше: не надо бояться ночных улиц, и подружке добро сделала. Правда, добро сомнительное, но будем надеяться, что Гена не окажется таким подлецом, как Юлик.

Люда влетела в комнату и бросилась обнимать Асю, перемежая пожелания поцелуями поочередно в каждую щеку, пока девушка не остановила бесчисленные «чтоб».

– Давайте уже сядем, – настойчиво предложила Зина.

– А мы вчера тебя ждали. – Люда поставила на стол рюмки и потянулась к бутылке. – Весь вечер ходили толпы, как на демонстрации. Все чего‑ то ждут, сами не знают чего.

– Я собиралась прийти, – оправдывалась Ася, – но не получилось. В общем, очутилась в другой компании.

– Ну и правильно, – заключила Зина. – Что здесь делать, в этой бабской обители? Что же у вас произошло с Юлианом? Он мне так нравился, я даже завидовала тебе.

– Разве тебе девочки не говорили? – Ася вопросительно посмотрела на Люду. Та покачала головой. – Он женат, имеет двоих детей.

– И тебя это остановило?! – боевито воскликнула Зина. – Да если б на меня мужик смотрел так, как он, я бы вмиг отбила его.

– Не трепли языком, – перебила ее Люда. – «Отбила бы…» Ты Генке слово поперек боишься сказать. А посмотрела бы на его жену!..

– Зачем мне смотреть? – не сдавалась Зина. – Аська у нас вон какая красавица, а подмарафетить…

– А Леночка – просто девочка с рекламы, – вставила Ася.

– Знаем мы этих девочек, – понимающе закивала Зина. – Мозгов у них – не толще бумаги.

– Смотря для чего, – философски заметила Люда. – Ей‑ то хватает мозгов держать мужа под каблуком и при нем же набиваться в любовницы другому. А он ей только: «Леночка! », представляешь?

– Тем более. Не ценит мужа – пусть остается без него.

– Все это чушь! – вставила Ася. – Мне он даром не нужен. Я сама хотела с ним порвать. Они с женой стоят друг друга.

– Ну и ладненько, – быстро согласилась Зина. – Я хочу другое тебе сказать…

– Давайте выпьем, – скомандовала Люда. – Потом скажешь. Асенька, за тебя, родная. Чтобы ты…

– Знаю, знаю, – опередила подругу Ася. – Спасибо, девочки. Ну?..

Закуска была непритязательная, но Ася специально к водке купила банку грибов. Ой как здорово они пошли! Девушки сладко мурлыкали, отправляя в рот маленькие скользкие грибки. Настоящая русская закуска под русскую водочку.

– М‑ м‑ м? – Зина суетливо жевала, боясь, чтобы ее снова не перебили. – Ася, ты хотела купить ковер.

Ася кивнула.

– Я продаю палас. Не ковер, конечно, но, я думаю, пол важнее. Отдаю по дешевке, хочешь?

– Очень, – подтвердила Ася. – Но у меня нет таких денег. Я думала – со следующей зарплаты.

– Так до нее всего две недели.

Ася прожевала и продолжила:

– Если ты подождешь эти дни.

– Договорились, – бодро закончила Зина. – Можешь его забрать уже.

– Я подожду, – хитровато улыбнулась Ася. – А то вы затопчете его раньше, чем я расплачусь.

– А тебе и жалко, – поддразнила Зина. – Ладно, девчонки, я побегу. Мы придем через полчаса, не скучайте.

В ожидании Ася и Люда выпили еще по рюмке. Подруга рассказала последние сплетни, поговорили о Вере.

После посещения ресторана и повторного знакомства с Женей Ася не видела подругу. Несколько дней назад они разговаривали по телефону, договорились о дне рождения, но личные темы не затрагивали – не телефонный разговор. Асе очень недоставало Веры, особенно теперь. Она могла что‑ то рассказать Людмиле или Зине, но по‑ настоящему делилась только с Верой.

Вернулись Зина под руку с Геной. Вся компания некоторое время посостязалась в острословии. Зина выжидающе поглядывала на Асю, и, улучив минутку, Ася отдала ей ключи, наказав оставить их у Евдокии Тихоновны.

Вера пришла, когда Ася начала засыпать. Она тихо шуршала в темноте комнаты.

– Вера?

Девушка испуганно вскрикнула и, обернувшись, плюхнулась на кровать.

– Не верю ушам своим! Или я сумасшедшая…

– Ты всегда была такой. – Ася подняла выше подушку, чтобы сесть, натянула на грудь простыню.

– Ну, теперь‑ то со мной порядок, – обрадовалась Вера. – Никаких галлюцинаций и привидений. Ясно слышится голос Анастасии Федоровны. Ты что здесь делаешь? Квартиру продала?

– Подарила. На ночь.

– И то хорошо.

– А ты где пропадаешь?

– Это вчера‑ то?

– Ну, прости. Честно собиралась, да гости подвернулись, вернее, сама там оказалась.

– Гости – это хорошо. А мы и подождать можем.

– Да включи ты свет! – повысила голос Ася. – И хватит шептать, никого не испугаешь.

– А вдруг?

Щелкнул выключатель, и Ася зажмурилась от яркого света.

– Пожалуй, ты была права – в темноте спокойнее. Вера разлеглась на узкой кровати в чем была, только обутые ноги висели в воздухе. Лениво сбросила одну туфлю, потом вторую.

– Рассказывай, с чего ты решила остаться на ночь без родного крова?

– Так получилось. – Ася пожала плечами.

– Не темни, – строго предупредила Вера и села. – Покушать ничего нет?

– Осталось немного в тумбочке.

– Чертова жизнь! – раздраженно бурчала Вера, вытаскивая остатки Асиного угощения. – Ни покоя, ни отдыха, ни холодильника. Живешь как в пещере, и дубинкой двинуть некого – все ни при чем. Вставай, младенец, выпьем.

– Этого не осталось.

Слабая улыбка тронула Асины губы. Временами она скучала без Вериных бурчаний, язвительных острот и критического препарирования мужской натуры. В последнем Ася нуждалась больше всего. Она смело считала, что может вести себя так же, но в последний момент язык не поворачивался и фантазии не хватало, чтобы дерзко обозвать сильный пол.

– За кого ты меня имеешь? – возмутилась Вера. – Или я не знаю, как ты собираешься поить толпу одной бутылкой водки?

– Пить вредно. – Улыбка Аси стала шире.

– А кто пьет?

– А чего ты злишься? – в тон Вере спросила Ася.

– А кто… – Вера запнулась, отстраненно посмотрела в окно. Потом махнула рукой, словно сдавалась на милость победителя. – Вставай. Или тебе водку в постель?

– Лучше в рюмку, хотя я уже пьяная.

– Вот и я так думаю.

– Что я пьяная?

– Что лучше в рюмку.

Ася рассмеялась, а Вера даже бровью не повела.

Алкогольные напитки Вера прятала под кроватью у самой стены, оправдываясь общежитием нравов. «Они считают, – каждый раз говаривала она, – что если живут в этом муравейнике, то могут пользоваться всем подряд без зазрения совести. Общее у нас в крови, и каждый берет чужое».

Вера стала коленями на кровать и нырнула головой куда‑ то в матрас. Желтая, в крупных голубых тюльпанах на витиеватых ветвях юбка ласково скользнула вниз по бедрам. Ася ахнула про себя в восторге. Раньше она не обращала внимания на женский абрис – фигура и фигура. Но импозантное положение подруги по‑ новому открыло глаза Асе. Так смотрят мужчины, решила она. Захотелось провести ладонью по пышным бедрам Веры, хлопнуть по упругим полушариям ягодиц.

– Как Женя? – оборвала свое нездоровое любопытство Ася.

– В порядке. Он‑ то в абсолютном порядке, – с нажимом повторила Вера, слезая с кровати.

– Чего не скажешь о тебе, – поняла Ася.

– Не боись, девка! – Вера со злостью крутанула пробку на бутылке. – Скоро мы поменяемся ролями. Или это буду не я!

– С такой фигурой это будешь только ты.

– Что? Понравилась поза лангуста? – Глаза Веры впервые за вечер сверкнули лукавством.

– Спереди ты не хуже, – сделала комплимент Ася и смущенно хихикнула. – Мне нравится. Не понимаю, куда смотрят мужчины?

– Туда и смотрят.

– Пожалуй, – вяло согласилась Ася и совсем некстати вспомнила председателя колхоза. Хороший настрой пропал.

– Я не обижаюсь, – тише призналась Вера, садясь за стол. – Только смотрят не те, кому показываешь.

– Ты имеешь в виду Женю?

– Его, родимого. Давай за тебя!

Ася пригубила чуть‑ чуть, а Вера залихватски опрокинула рюмку, резко выдохнула и ухватила ветчину.

– Я ему говорю: нравишься ты мне, – медленно жуя, рассказывала Вера. – А он мне: тебе квартира нужна? Да чтоб я сдохла, если хоть раз позавидую самым распрекрасным хоромам! Ты видела, где он живет? Десять метров в коммуне. А переживает, что я позарюсь, как будто я отбираю полцарства.

– Вера, но ты и его пойми. Ведь тебе в самом деле нужна квартира.

– Когда я пришла к тебе, – методично напомнила Вера, – я вполне определенно сказала, что мне надо.

– Что тебе приспичило замуж, – улыбнулась Ася. Она до сих пор воспринимала заявление подруги как шутку. Всерьез так не говорят, тем более о человеке, с которым едва успел познакомиться.

– Вот именно. О жилплощади не было разговора.

– Он возникает автоматически, Вера, – увещевала Ася.

– И поэтому ты послала Юлика с его трехкомнатной?

– Но ты же знаешь, что произошло.

– Знаю. – Вера наполнила свою рюмку и жестом пригласила Асю составить компанию. – Вторая пошла хорошо, – удовлетворенно подытожила она и… передернула плечами. – Я знаю и то, что у тебя сосед‑ холостяк, а ты не торопишься охмурять его из‑ за хорошо обставленной квартиры. И я тоже не собираюсь. Ты вчера у него была?

– Ты еще и телепат, Вера? – деланно рассмеялась Ася.

– Да, телепат, – важно кивнула Вера. – Ты так красноречиво молчала, что поневоле станешь телепатом. А эта истерика, как будто я собралась замуж за этого рекламного жеребца?

– Прекрати! – взмолилась Ася. – Лучше выпей.

– Тогда ты и не такое услышишь, – предупредила Вера.

Ася помолчала, пока Вера налегала на салат, а потом спросила:

– Ты не в настроении?

– Нет. Просто ты отвыкаешь от меня, Ася. Да и я устаю от… игры. Двуличие – нехорошее слово, правда? – Вера грустно улыбнулась. – Слишком долго я была «деревенской девкой». Тяжело отучиваться. Спасибо тебе: заставляешь не забывать собственное лицо.

– Да ты что, Верунчик! – поразилась Ася. – Какое двуличие? Какая игра?

– Не обращай внимания, – отмахнулась подруга. – Так что случилось с Ваней? Почему ты сбежала из дома?

Можно было только дивиться проницательности Веры, и она действительно изменилась за две недели, пока они не виделись. Остались задор, воинственность амазонки, но давалось ей это с натяжкой, будто Вера пересиливала себя. И чаще проявлялись задумчивость, грусть, пессимистическая философия. Неужто Ася не разглядела настоящую натуру Веры? Пожалуй, что так. Оставалось лишь радоваться, что подсознательная тяга к этой девушке сделала их подругами.

Ася рассказала о вчерашнем вечере, дав яркую характеристику новому знакомому, и закончила обещанием Вани прийти.

– И о чем ты хотела с ним говорить? – Вера задумчиво подперла ладонью щеку, кончиками пальцев гладя висок.

– Хотела поставить его на место. – В голосе Аси звучало рассеянное сомнение. – Он был настырным.

Вера всплеснула руками.

– Ну, ты и выражаешься! Говори яснее: он пел тебе дифирамбы или трахнул тебя?

– Фу‑ у! – Ася состроила кислую мину, чтобы сдержаться от смеха.

– Ох, простите, что возмутила ваш утонченный вкус.

– Дело не в этом. Я не знаю, чего хочу, вот что страшно. Я не хочу сближаться с ним. Но с Ваней интересно. У меня не так много друзей, чтобы пренебрегать ими.

– Ну‑ ну! – Вера откинулась на кровати. – Расскажи мне о дружбе с Ваней.

– Дура я?

– Это ближе к истине, – дружелюбно подтвердила подруга и утешила: – Все мы дуры, когда влюбляемся.

– Больше похоже на обыкновенную похоть.

– Это когда с ним интересно? – вновь засомневалась Вера. – Когда ты изводишь себя, потому что Ванюше грустно? Когда клянешь себя за то, что врезала по морде? Правда, за ревность – то, от чего балдеют наши бабоньки. Как же! Аполлон – и вдруг ревнует.

– В том‑ то и дело, что не ревность это, а игра в нее.

– Спроси у него, что это, – устало посоветовала Вера.

– Интересно, как?

– Очень просто. – Вера решительно села на кровати, чуть наклонившись вперед, чтобы придать важность своим словам. – Дай ему высказаться. Он хочет поговорить? Пусть. Или ты боишься, что он затащит тебя в постель? Иван сказал мне – а я ему верю, – что он пальцем тебя не тронет. И еще я тебе скажу, Ася. Я видела, как он на тебя смотрит. Может, это и похоть, но сейчас ты можешь из него веревки вить. Вот и пользуйся случаем. И не смотри так испуганно на меня.

Убрав со стола, Вера взяла кувшин и вышла из комнаты. Ася потушила свет и легла. Слова Веры звучали полным противоречием собственным мыслям. Но Ася знала то, чего не могла знать Вера. Из Вани действительно можно вить веревки, но до тех пор, пока ему это на руку. Его предупредительность, его особое внимание к предмету ухаживания, мягкость, готовность исполнить любое желание – все это было знакомо Асе, и она отлично знала, чем это закончится, сколько это стоит.

Вернулась Вера, быстро расстелила постель и с удовлетворенным вздохом легла. Ночная прохлада окутала девушек, за окном редкими волнами накатывал шум проезжающих машин, где‑ то далеко прозвенел дежурный трамвай; осенний ветер дразнил деревья, и они недовольно шуршали листьями.

Ася невольно прислушивалась к ночной жизни города. Разговор с Верой прогнал сон. Множество вопросов, которые Ася никогда не задаст, боясь выказать по‑ детски наивное тщеславие, тревожили ее. Может, она заснет, если повернется на бок, засунет руки под подушку, прижмется к ней лицом и забудет обо всем, но не хотелось тревожить засыпающую подругу скрипом кровати. Ася подумала, что за короткие два месяца успела полюбить свою квартиру. Это уже не была собственная жилплощадь – это был ее дом, и девушка отчаянно тосковала по нему. Ревниво пожалела, что отдала Зине ключи, иначе вскочила бы и поехала домой. Десять лет ожидания квартиры показались сущим пустяком по сравнению с этой ночью, когда ее охватило сиротливое одиночество.

– Ася!

Она вздрогнула и решительно заскрипела тугими пружинами матраса.

– Господи! Как ты меня напугала, Вера. Я пошевельнуться боялась, чтобы не разбудить тебя.

– Ася, это правда, что с мужчиной так… чудесно? Поначалу Ася не вникла в суть вопроса, но по мере того как она понимала, о чем ее спрашивала Вера, ее охватило недоверчивое изумление. Она приподнялась на локте, всматриваясь в неясные очертания подруги.

– Вера! – Девушку разбирало любопытство, не смотря на то что это был слишком интимный и неэтичный вопрос. – Ты целомудренна?

Вера, пожалуй, впервые была рада темноте. Она больше любила свет, солнце, поэтому и одевалась ярко и красочно. Но в эту минуту ей не хотелось, чтобы Ася видела ее лицо, которое пылало, как солнце на закате.

– Знаешь, Асенька, за что я люблю тебя? За щепетильность речи. Честно? Я обиделась бы на любое приличное определение, но у тебя это прозвучало как мудрость. Я рада, что ты такого высокого мнения обо мне.

И Вера тихо рассмеялась.

– Просто… – Ася смутилась, – просто я не ожидала. Прости, Верунчик. Я тебя тоже люблю.

– Но не ответила на вопрос.

Ася улеглась и задумалась. Если б у нее был ответ. Если б она в свое время подумала, как Вера, что целомудрие связано с мудростью женщин… И что? Может, она и не очень довольна собой и своей жизнью, но поменять не хотела бы. Даже самые черные дни несли в себе науку – выживать, различать, выбирать, отвергать и принимать. Это тоже мудрость, правда, Асе она далась дороже.

– Ладно, забудь. – Вера отчаялась дождаться ответа.

– Знаешь, Вера, с каждым по‑ разному. Вряд ли это был искренний ответ.

– А все говорят, что у мужиков одно на уме, – пошутила Вера.

Неожиданно Ася отчетливо поняла, что имела в виду подруга, когда назвала себя двуличной. Безусловно, это не так. Вера, как щитом, воинственностью защищала свою ранимость. Как Ася отгораживалась холодной чопорностью, так Вера нападала, чтобы защититься.

– На уме, может, и одно, а подход разный. Чаще вообще никакого подхода.

– Это мне знакомо, – подтвердила Вера. – Он штаны опустил и уже думает, что я в восторге распластаюсь. – А у меня не то что восторг – смотреть противно.

– Тебя пытались изнасиловать? – У Аси от волнения задрожал голос.

– Вроде не насиловать, – горько усмехнулась Вера. – Но я оскорбила его мужское достоинство.

– Чем же?

– Отказом. Сказала, что он получит меня только после свадьбы. Слава Богу, до нее не дошло. Отделалась фонарем под глазом да скандалом с матерью.

– Ничего себе! После такого еще с матерью ругаться.

– Это был последний. Она красочно расписала мою жизнь, вплоть до издыхания под забором, ну, я и ушла из дома.

– Куда же ты пошла? Сколько тебе было лет?

– Шестнадцать. Пошла к бабке. Год прожила у нее, пока школу закончила, а после рванула оттуда, только пятки засверкали. Вот так… Окончила полиграфическое училище, по распределению приехала в Одессу. Остальное ты знаешь.

– Мы с мамой тоже не подружки, – поделилась Ася. – Но когда я была в похожей ситуации, мать слова не сказала, напротив, жалела, оберегала от волнений.

– Все уже в прошлом, – закончила тему Вера. – А мне бы хотелось услышать твое мнение о близких отношениях.

– О‑ ох, Вера, моя вера, – вздохнула Ася. – Хоть ты не любишь это слово, но с любимым всегда чудесно, а иначе и начинать не стоит. Ты действительно мудрая. Надо ждать, когда захочет душа, а не тело.

– У тебя было такое?

– Один раз, – после паузы призналась Ася.

Теперь настала очередь удивляться Вере:

– Ты полгода жила с Юликом – и всего один раз?..

– Это было до Юлика. С ним я редко испытывала удовольствие, и оно было не в радость.

– Удовольствие не в радость, – менторно повторила Вера и хохотнула. – Как это объяснить, Ася?

– Предельно просто. Знаешь, самки хамелеона после спаривания съедают самцов, если они не успевают удрать. Такое же желание возникало у меня.

– Не думала, что в тебе есть задатки каннибализма! – в голос рассмеялась Вера.

– Я могу только порадоваться, что ты этого не знаешь. Неудовлетворение создает ужасный дискомфорт. Как будто тебя несколько, и ты не можешь стать единой, и все тебе претит.

– А тот, единственный раз? – с любопытством спросила Вера.

– Он был случайный.

– Понятно.

Обе замолчали. Ася рассматривала темный потолок, едва сдерживая поток исповеди. Вера перевернулась на живот, обняла двумя руками подушку и, уткнувшись в нее подбородком, смотрела в окно на черные качающиеся тени деревьев.

– Нет, я не испытываю дискомфорта, – сказала она, отвечая на свои мысли. – Если сравнивать с животными, то скорее такое чувство, что я проглотила ежа. Колючие спазмы, тревожное ожидание.

– Если тревожное, подумай еще и потерпи.

– Конечно. – Пружины под Верой заскрипели, пока она переворачивалась на спину. – Я своим принципам не изменяю. Только после свадьбы. Зато ожидание сего дня злит.

Ася тихо рассмеялась:

– Вер, ты так практично подходишь к замужеству. Я забываю обо всем, когда рядом родной человек. Мне кажется, что, когда мы вдвоем, так должно быть и будет всегда. – Она помолчала, потом добавила: – И тем сильнее действует разрыв.

– Ты о случайном мистере Икс? – Вера опять сразила подругу проницательностью.

– Может быть, – прошептала обреченно Ася. Она не смела открыть, что у мистера Икс есть имя – Ваня.

Не могла открыть, что с ним связывала все хорошее, что говорила о близости. И всю ночь ей спился Иван. Они танцевали в огромном зале, среди множества других пар. Потом вдруг она убегала куда‑ то, ноги увязали в прибрежном песке и не держали ее, а она отчаянно стремилась скрыться от преследователя. Она знала, что за ней бежит Иван, но не понимала, от чего убегает. Он настиг ее. Она упала в его сильные объятия, и страх уступил место покою…

Проснулась она умиротворенная. В какой‑ то момент во сне она призналась, что любит Ивана. Как всегда, не имело смысла скрывать это утром. Ася по‑ прежнему не знала, что сказать Ивану, когда он придет, но отлично знала, что на ответное чувство с его стороны надеяться глупо. Вера научила ее своей мудрости. Теперь Ася поняла, что, кроме Ивана, у нее никого не будет, и так как ей с ним не быть, о замужестве надо забыть и приучаться к одиночеству. Как ни странно, Ася не опечалилась, лишь с грустью пожалела, что не будет у нее детей. Но мысль, что она достойно пронесет через жизнь свою любовь, придала ей решимости.

Кто сказал, что любовь слепа? Чушь!

Это озарение. Сила.

Сама Жизнь!

Именно любовь позволяет видеть Ивана в реальном свете и трезво оценивать свои возможности. Последние – увы…

Глава 11

В субботу Ася наметила большую стирку. С утра она вычистила квартиру, вымыла полы, перебрала белье. Потом зашла к Евдокии Тихоновне одолжить стиральную машину. Иван Макарович при бдительном руководстве Катерины помог доставить ее, но запретил внучке остаться в гостях у Аси.

– Ты будешь мешать, – строго сказал он, видя Асино замешательство. На этом строгость его закончилась, глаза тепло улыбнулись. – И мы не закончили складывать картину:

Асе показалось, что «картиной» больше увлечен дедушка, нежели внучка. Но Катя нетерпеливо потянула его за руку, пообещав Асе показать результат «своей» работы.

Иван сцепил пальцы за головой и прогнулся назад, насколько позволяла спинка стула, позвонки заиграли под кожей, напоминая о несделанной зарядке.

– Дебет, кредит, сальдо, баланс… На‑ до‑ е‑ ло!

Иван выключил компьютер и встал из‑ за стола.

Визит председателя вызвал новый всплеск деятельности в Центре. Ваня благополучно сдал тезку под опеку Демьяна, и результат их беседы не замедлил сказаться уже к концу рабочего дня. Иван Федорович отбыл домой, а Демьяи вернулся на работу с предварительным договор‑ заказом от экономического института. Требовались новые программы по бухучету и маркетингу в сельском хозяйстве.

– Все глобальные проблемы решаются с утра и на свежую голову, – сказал тогда Иван, объясняя свое нежелание задержаться подольше и поработать над новым проектом.

На самом деле все объяснялось гораздо проще. Иван спешил домой, чтобы увидеть Настю и покончить с двусмысленностью их знакомства. Он понимал, что нужно время для того, чтобы горечь разрыва с Юлианом притупилась; он был согласен ждать, но не в стороне, а рядом с Настей. Она должна знать, что клин клином вышибают, и он вышибет из ее памяти Юлика. И заполнит собой.

Надежде не суждено было сбыться. Насти не было дома. Несколько раз Иван поднимался на ее этаж; на последний звонок открыла ее подруга, одетая в Настин халат, и объяснила, что Ася осталась ночевать в общежитии. Прощаясь, Ваня слышал мужской голос из глубины квартиры, и понял, что нарушил любовную идиллию. Не без зависти он подумал, что у них вся ночь впереди – успеют еще насладиться друг другом.

На следующий день он работал допоздна, вместе с Демьяном раскладывал пасьянс бухгалтерских счетов. Постоянные мысли о Насте мешали ему сосредоточиться, но, кажется, ему удалось связать дебет с кредитом. На свежую память Иван решил поработать дома. Ошибки, несомненно, будут, но будет и основа. Это лучше, чем в понедельник начинать все заново.

Иван прошел на кухню, поставил греть воду в чайнике. В ожидании кипятка он подошел к окну, упер ладони в подоконник, играя мышцами плеч и спины, чтобы снять напряжение с позвоночника, и выглянул во двор.

Он торопился. Вернее, торопил время, а оно как назло не спешило. Пойди он сейчас к Насте, у нее найдется масса отговорок, чтобы оттянуть разговор. Лучше позже, когда она управится по дому, но не очень поздно, чтобы не успела снова сбежать. Иван улыбнулся. Глупышка! Интересно, кого она испугалась – его или себя? Ее бегство было еще одним доводом «за». Безразличные не убегают. В течение двух дней Ваня подробно вспоминал моменты, подтверждающие неравнодушие Насти, даже завуалированный шуткой намек Веры о причине Асиных слез. Но все это – и по‑ девичьи спрятанный взгляд, и взволнованно‑ прерывистое дыхание, и поцелуй на стройке, и сварливая забота о «раненом», и искренний интерес к его жизни, – все это можно рассматривать с двух противоположных полюсов. Ледяной полюс безразличия его страшил.

– Ничего себе безразличие! – иронично пробормотал Иван, вспомнив о пощечине. Да уж, недотрога не боится распускать белые ручки, когда выходит из себя. Это тоже можно записать в актив. Иван улыбнулся влиянию бухгалтерских терминов на личные чувства.

Но улыбка погасла, когда он увидел во дворе Юлиана.

Снова.

Снова он пришел. Неужто не внял предупреждению?

Или Настя непонятно объяснила? А может, вовсе не было отказа? Настя не вдавалась в подробности встречи, наоборот, не хотела упоминать о ней, а Иван мог и не разобраться в ситуации.

– А, черт! Только этого не хватало!

Переодеваясь в спальне, он решил дать Юлиану несколько минут. Пусть поговорят, рассуждал он, пусть Настя еще раз объяснит его место. А минут через десять Иван поднимется к ней и поможет выпроводить незваного гостя.

В этот момент прозвенел звонок. С нескрываемым любопытством Иван открыл дверь и опешил.

– Привет!

Лена. Собственной персоной.

Она не стала дожидаться приглашения и смело прошла в комнату.

Ася стряхнула с рук мыльную пену и пошла открывать дверь незваному гостю, ворча в недоумении, но прекрасно зная, кто это. Кого она ждала второй день. Но Юлиана она никак не предполагала увидеть.

– Привет!

Он сделал шаг, намереваясь войти, но Ася не тронулась с места.

– Привет. – Холодно‑ вопросительная интонация девушки выказывала совершенно иной смысл.

– Можно войти?

– Зачем?

– Поговорить, – с видимой беззаботностью улыбнулся Юлик. – Пустишь?

Ася отлично знала, что нельзя верить добродушному выражению его лица, его обезоруживающей улыбке. Любопытство ли, привычка или воспитание – она не знала и корила себя за это, – но Ася нехотя отошла в сторону, пропуская Юлиана в дом.

– У меня нет свободного времени, – сразу ограничила она посещение и выразительно добавила: – Я не ждала гостей.

Ася закрыла дверь в комнату, жестом указав па кухню. Сама же по пути заглянула в ванную и включила стиральную машину.

Кривоватой улыбкой, что должно было означать догадливость, Юлиан проводил Асю взглядом. Она остановилась у окна, хотела скрестить руки на груди, но вовремя сообразила, что они мокрые, и положила ладони па подоконник.

– Чаем угостишь? – как будто насмехаясь, спросил Юлиан.

– Нет.

– А еще женщины обижаются, когда говорят об их переменчивом характере.

Ася молчала и выжидательно‑ серьезно смотрела на него. Смотрела, смотрела… И сама себе поражалась: что она могла найти в нем привлекательного? Да, он симпатичен, можно сказать, красив и одевается хорошо. Господи, как она раньше не поняла, что даже в одежде его чувствуется женская рука! На нем все сидело как с иголочки. Ни один холостяк, будь он даже очень модным, не способен придать такую аккуратность, такую завершенность своему костюму. Но и это говорило лишь в пользу его жены. Сам же он казался настолько чужим, что Ася чувствовала тошнотворную брезгливость к обоим. К нему – за то, что он грязно воспользовался ложью, и к себе – что лживая грязь прилипла к ней.

– Раньше ты была намного гостеприимней, – прервал молчание Юлик.

– Раньше и солнце светило ярче.

– Сегодня тоже солнечная погода, – обрадовался Юлиан. – Бабье лето.

Ася мысленно выругалась. Она не собиралась вступать с ним в беседу или в пререкания. Черт дернул сказать о солнце не к месту и не к настроению, а он еще больше злил тем, что открыто рассматривал ее всю в свете солнечных лучей, проникающих через вычищенные стекла. И оставалось догадываться, с умыслом или нет он напомнил о бабьем лете.

– Зачем ты пришел?

– Просто так, – улыбнулся Юлиан. – Был в этом районе и решил проведать. Узнать, как ты живешь.

– Извини, у меня нет времени. – Проклятая привычка извиняться за каждое возражение! Она ведь ни в чем не виновата перед ним. – У меня есть работа, и я не могу растягивать ее на целый день.

– Вижу. – Юлиан махнул головой в сторону ванной. – Вернее, слышу. – И с приятельской небрежностью повысил голос: – Да сядь ты! Я ж не пристаю к тебе. Просто зашел поговорить.

– Я живу хорошо, – флегматично ответила Ася. В ее глазах появилась усталость, и по телу разлилась апатия. Но Юлиан был настроен миролюбиво, свободно развалился на стуле по другую сторону стола и не делал попытки подойти к ней, взглядом не намекал на любовное томление или грусть.

Ася потерла ладонью запястье, машинально проверяя, есть ли часы.

– Я не задержу тебя, – сказал он. – Тем более что чая ты не предлагаешь. Садись, не стой над душой.

Ася лениво подчинилась, усомнившись в последних словах Юлика.

– Что бы ты хотел узнать?

– А ты не хочешь узнать обо мне? – поддразнил он.

– Нет.

Он был задет. Ася заметила это, хотя оба не подали виду.

– Ты встречаешься с Верховиным? – спросил Юлиан.

Он уже не улыбался и был задумчиво‑ серьезен.

Ася удивилась, не сразу поняв, о ком идет речь, но потом ответила вопросом на вопрос:

– Почему ты так решил?

– Мне так показалось.

Ася в который раз удивилась, почему мужчины считают ее несмышленой, когда она просто не показывает свою осведомленность. Но видимо, Юлиан решил прояснить свои подозрения доводами.

– Ты была на новоселье.

– Мы соседи, – равнодушно пожала плечами Ася.

– Но он ушел из дома утешать тебя, – не столько спросил, сколько утверждал Юлиан.

– Мне требовались утешения? – Ася недоуменно подняла брови. И тут же пожалела: вопрос был слишком провокационный, а ей не хотелось снова выяснять отношения.

– Интересно, что ты сделала, если он вернулся, как раненый бык после корриды?

Чудесно! Он не заглотнул нежелательную наживку. Но глупо удивляться его вопросу, убеждать в мнимом незнании.

– Я не знаю, как он вернулся, – выкрутилась Ася, – но девочки рассказывали, чем закончился вечер.

Высказаться более конкретно у нее не повернулся язык, оставалось надеяться, что Юлиан мнит себя более прозорливым, нежели она. Но его и это не интересовало, он открыл еще один козырь:

– Мы с ним разговаривали в нашу последнюю встречу.

Она смотрела на него как на отвратительную пиявку. В невыразительных глазах ничего нельзя было прочесть.

– Он очень рьяно заступался за тебя.

– Я рада, что у меня хорошие соседи, – ехидно заметила Ася.

– А я не торопился бы с выводом. Я знаю Верховина дольше, чем ты, и лучше. У него не бывает хороших намерений, а с женщинами – тем паче.

– Ты говоришь о том, почему от него ушла жена? И к кому ушла?

Юлиан не ожидал нападения, но быстро взял себя в руки. По своему опыту он знал, что женщин надо брать жалостью. Правда, проверенный трюк не улучшил мнения о сокурснике, даже наоборот. Неизвестно, что Верховин рассказал о Лене, но сам Юлик не сможет воспользоваться предлогом неудачной семейной жизни, чтобы затащить Асю в постель. Зато Юлик знал то, чего не могла знать Ася, и то, что отвратит ее от хорошего соседа. Он изобразил на лице грустно‑ сочувствующую улыбку, а в душе победно рассмеялся.

– Я говорю о том, Асенька, что Ваня – альфонс.

– Что?

– Не притворяйся, ты отлично слышала. – Юлик ожидал большего, но все же был рад вывести Асю из напускного апатичного состояния. – Он платный любовник, Ася, человек, который за свои сексуальные потуги берет с женщин деньги.

– И они дают? – с сомнением спросила девушка, состроив мучительно‑ недоверчивую гримасу.

– А куда они денутся?

Он не понял. Ася пожалела, что рядом нет Веры – вот кто сумел бы по‑ актерски выразительно подать контекст: был бы покупатель, а товар найдется. Но помимо жалости из‑ за отсутствия подруги, Ася задыхалась от гнева. Сексуальные потуги, как он выразился, лучше характеризовали его самого. За полгода он лишь дважды довел ее до оргазма, и в обоих случаях потому, что она отказывалась от постельных игр, желая серьезно поговорить с ним. Отказом она и спровоцировала Юлика на долгую любовную прелюдию. В сущности, это было изнасилование, с той лишь разницей, что этому не предшествовала грубая демонстрация силы. Неужели он считает себя таким не превзойденным любовником, что позволяет себе поносить достоинства других мужчин? Да одна ночь, проведенная с Ваней, чем бы она ни закончилась, стоила больше всей жизни в объятиях этого негодяя!

Теперь понятно, почему женщины платят за ласки и внимание к себе. Мало того, та же Леночка открыто говорит о платном любовнике, и говорит совсем не абстрактно.

– Мне не хотелось бы напоминать, Юлиан, – тщательно подбирая слова, проговорила Ася, – но и ты «одалживал» у меня деньги.

– Я?!

Ася ненавидела запрещенные удары ниже пояса, но другого выхода у нее не было. Вести честный разговор с недостойным противником – значит позволить облить грязью всех и вся.

– Ты уже забыл, – снисходительно улыбнулась она.

– Я у тебя брал деньги?! – возмутился Юлиан, и Ася подумала, что, пожалуй, это его первая искренняя реакция.

– Одалживал, – мягко поправила она. – На такси, когда спешил к «больной» маме, на подарок «сестре», на ресторан, чтобы устроить для нас праздник…

– Так, ты еще и мелочная, – оскорбленно заявил Юлиан.

Подонок! Именно этого Ася и боялась, но отступать было поздно.

– Я же не требую вернуть деньги, хотя, согласись, мне не по карману делать подарки твоей жене. Но я понимаю, что за все надо платить. И за удовольствия тоже. И прежде чем сплетничать о других… – Она многозначительно замолчала и повернулась к окну.

Очень быстро Ася поняла, что делать этого было не нужно. Мысли, воспоминания пчелиным роем заполнили ее разум, и она утратила значительную часть спасительного равнодушия. Человек, сидящий за ее столом, был так омерзителен, что жалко было тратить на него эмоции и чувства. И снова она поразилась себе. Куда смотрела раньше? Как не заметила мстительной мелочности его ничтожной душонки? И как низко пала сама, связавшись с таким… Подобрать слово оказалось невозможным, и мысль так и осталась незаконченной.

– И ты сравниваешь меня с ним?! – оскорбился Юлиан.

– Нет.

– Я верну тебе деньги, – несколько брезгливо продолжил он. – Но запомни, с этим любовником ты не отделаешься трешкой. Ты знаешь, какая у него такса?

– Мой месячный оклад, – спокойно ответила она, чем повергла Юлиана в короткий шок. – Ты это мне хотел сказать? И за этим пришел? Как видишь, зря потерял время.

– Я хотел тебя по‑ дружески предостеречь. – Слова о дружбе как‑ то не вязались с угрожающим тоном его голоса.

– Я все знаю. – Ася снова изобразила на лице скуку. – И знаю, если так можно выразиться, из первых уст. Из первоисточника. Извини, – она положила ладони на стол, словно собиралась встать, – у меня дела.

Но Юлиан не собирался прекращать разговор. Желваки на его щеках напряглись от злости, а в глазах мелькнуло злорадство.

– И кто же этот первоисточник? Ты?

Ася медленно выпрямилась; скуки как не бывало, но и буря в душе не нашла выхода, только лицо стало непроницаемым.

– Ты хочешь знать, спала ли я с ним? – Несмотря на мягкий голос, все было пронизано холодом. Юлиан почувствовал себя не в своей тарелке, да и Асю слегка знобило. – Разве тебя это должно касаться? Разве я должна отчитываться перед тобой? – Она размеренно хохотнула. – Ты непоследователен, Юлиан. Сначала ты обвинил меня в мелочности, а потом делаешь подобные выводы. А ведь сам говоришь, что он стоит гораздо больше, чем три рубля.

– Но… – Юлиан растерялся. Все шло совсем не так, как он задумывал. – Но не мог же он…

– Мог! – отрезала Ася. – Именно в тот день, когда вы «поговорили», он пришел ко мне и в утешение рассказал все о себе. Заметь, твое поведение он не упоминал и не пытался по‑ дружески предостеречь меня. Конечно, он не герой, потому что ему не надо признаваться в собственных изменах. Но если находятся женщины, согласные платить за любовь, что ж, он зарабатывает эти деньги. Так же как и проститутки, к которым вы не считаете зазорным обращаться в поисках своих утех. Или ты не знаешь, что женщина тоже нуждается в полном удовлетворении, а не только в его имитации? – Ася выдохнула и встала. – Все. Мне надо заняться делом.

– Так ты философ, – цинично произнес Юлик. – И к тому же защитник падших.

– Уходи, Юлиан, – настойчиво повторила Ася. – Я выслушала все, что ты хотел сказать. Теперь уходи.

Он медленно, с ленцой встал. У дверей обернулся, одарив Асю приветливой улыбкой:

– Пока.

Каким‑ то уголком памяти Ася отметила незавершенность поведения Юлиана. Ну, конечно же! Этот подарочный любовник, уходя, всегда проверял содержимое кошелька. Однако в этот раз опустил эту процедуру. Случайно или нет? Ася не верила в случайность давних привычек, однако вслух заметила:

– Неужели я действительно становлюсь меркантильной?

Она пошла в ванную, но вид стиральной машины уже не вдохновлял ее. Решив, что стирка может подождать еще полчаса, Ася вернулась на кухню и поставила греть чай.

Осеннее солнце ласкало стекло. Ася потянулась к свету, с удивлением открыв для себя, что окна – настоящий бальзам для тех, кто страдает клаустрофобией. Она не относилась к таким, но сейчас была рада, что окно увеличивает обзор, создает больший простор для действия, ума, несмотря на то что мысли разбрелись в лабиринте извилин. Ася еще не освободилась от возмущения, обиды и брезгливости, но их затянула пелена. Все было окутано туманной дымкой, а потому желание действовать не посетило ее.

Картина за окном привлекла внимание Аси. Огибая мусорные кучи, через стройку пробирался Юлиан, а рядом его жена. Леночка отставала на пару шагов, при этом энергично что‑ то говорила и отчаянно жестикулировала. В то же время она старалась сохранить в целости туфли и ноги – лодочки на высокой шпильке явно не подходили для подобных прогулок по новостройке. Неожиданно Юлиан остановился и повернулся к жене. Лодочки тоже затормозили, чего нельзя было сказать о языке и руках. С удвоенной энергией Леночка что‑ то втолковывала мужу, периодически тыча пальцем в его грудь.

Ася понимала, что подсматривать некрасиво, тем паче за семейной ссорой. Однако мысль – как оказалась здесь Лена? – удерживала ее у окна. Предположить, что жена покорно ждала во дворе, у подъезда, пока муж находится у любовницы… Нет, это уж слишком! Тогда что? Почему она…

Старый знакомый – сокурсник Верховин.

Ай да Лена!

Ай да первая жена!

Увы, переиначивание знаменитого восклицания не принесло радости, как в свое время великому поэту. Только горечь.

– К черту! – разозлилась Ася, чтобы перекрыть тревогу. – Он живет как хочет. И мне… Ах!

Ася забыла о себе, прижав ладонь к щеке.

Долго слушавший Юлиан, коротко размахнувшись, влепил жене пощечину. Трое застыли в оцепенении. А в следующий миг Лена круто развернулась и пошла обратно. Ася непроизвольно сжала кулаки, глазами она уже нашла осколок кирпича, которым размозжила бы голову этому защитнику слабого пола. Юлиан посмотрел вслед уходящей жене, потом быстрым шагом пошел к остановке.

Вот теперь Асе надо было действовать, и стирка была идеальным выходом накопившейся ненависти. Однако великому делу не суждено было сбыться. Зазвенел звонок. Ася решительно хлопнула простыней по мыльной пене, помогая, ей утонуть на дне бака, включила машину и лишь после этого пошла открывать.

– Привет.

– Пришли дать мне сдачу? – не удержалась Ася и прикусила язык. Скажи, кто твой друг, а мой друг – Вера.

– Значит, Ваня прав…

– Зайдите, – приказным тоном пригласила гостью Ася.

Лена оглянулась воровато и проскользнула в открытую дверь. А хозяйка подумала, что шпионской явкой ее квартира никогда не станет – слишком много непрошеных гостей.

– Я прервала большую стирку? – спросила и без того очевидное Лена, бросив взгляд на открытую ванную, где гудела машина.

– Я собиралась выпить чай. Будете? Проходите в комнату.

– Я бы выпила кофе, если у тебя он есть.

Ася кивнула и ушла на кухню. Всеми забытый чайник кричал SOS. Ася выключила плиту и начала готовить. Через несколько минут она появилась в комнате с подносом.

Лена посмотрела на ее руки и заметила:

– Моя свекровь пользуется кофейником, как в лучших домах Лондона. Хотя она больше любит Париж.

– Сливок у меня тоже нет.

Лена улыбнулась:

– Спасибо. Я пью черный. Ты думаешь, – продолжила она, видя, что Ася не собирается поддерживать светскую беседу, – я пришла скандалить? Нет.

– Тогда я не понимаю причины вашего визита, – удивилась Ася.

– Послушай, Настя, – несколько раздраженно попросила Лена, – мы с тобой почти одного возраста. Во всяком случае, имеем одних и тех же мужиков. Давай на ты, или тебе совесть не позволяет? Или гордость? Оставь. Я свое отревновала, а горбатого… Ну, сама знаешь.

– Я привыкла обращаться к людям на вы, – с настойчивым спокойствием ответила Ася. – Старых привычек не меняют. Но не обращайте внимания, говорите, как вам нравится.

– Ладно.

За столом опять воцарилось неловкое молчание. Стиральная машина смолкла, и Ася гадала, удастся ли ей сегодня завершить начатую стирку. Очень сомнительно.

Самый верный способ убить желание – это предложить деньги. Так рассуждал Иван, закрывая дверь за Леной.

Она долго ходила вокруг да около. Вспоминала студенческие годы, рассказывала, что с кем стало после института, осторожно зацепила их недолгое супружество, спрашивала о его жизни. Иван отделывался общими фразами и восклицаниями. Это его не трогало. Вот что действительно интересно – что сейчас происходит у Насти и как скоро уйдет Лена? Несколько отвлекшись на свои мысли, он не заметил, как бывшая жена продолжила тему, начатую на новоселье. Что ему оставалось делать? Он давно знал, что Лену так просто не остановить. Слушая ее, поддакивал и думал о своем – о Насте. Ругаются ли они с Юликом, подсчитывают ли взаимные обиды, или он соблазняет ее, уговаривает, упрашивает…

А Настя? Она ведь любит Юлика. Насколько велика ее любовь или сила воли, чтобы простить его или не поддаться искушению?

В очередной раз он прервал свои мысли, когда увидел распахнутое платье Лены, а ее рука легла на его живот.

– Что ты себе позволяешь, Лена? – воскликнул Иван.

– Не больше, что могут позволить себе супруги, даже бывшие.

Он вскочил с дивана и вмиг оказался в другом конце комнаты.

– Бывшие не могут! – чеканя каждое слово, произнес Иван.

– Но я же сказала, что заплачу.

– Что?!

Ее рука, потянувшаяся к сумочке, замерла на долю секунды и продолжила свой путь.

– Ванюша, не строй из себя святошу. По‑ моему, ты и не скрывал источник своих доходов. Что тебя сейчас удивляет?

Наивность не была характерной чертой Лены, но уж если она начинала играть, ее нельзя было остановить. Иван три года ждал этого момента. Сначала он в каждой женщине, оказавшейся в его постели, представлял Леночку, потом перестал. Но злость и упрямство подстегивали его к встречам с новыми клиентками, и согревала лишь одна мысль, что когда‑ нибудь этой клиенткой будет его супруга. Бывшая.

– Лена, – настойчиво требуя внимания к своим словам, проговорил Иван, – тогда ты не хотела меня даром. Что же сейчас привело тебя сюда?

Он вытолкнул из себя вопрос, тщательно продуманный и заученный восемь лет назад, однако не чувствовал торжества победы. Теперь ему было все равно. Нет, не все равно. Теперь Иван радовался, что Лена ушла к другому и освободила его для настоящего чувства, настоящей потребности в женщине – единственной и только его.

– За эти годы, Лена, я не стал ласковее или сильнее. Я стал умнее на восемь лет грязи и продажности… и очищения от них. Если ты в курсе моих дел, то должна знать, что этим я не промышляю уже давно. Вместе с институтом я закончил обслуживать женщин интимно.

– Но можешь сделать исключение для меня, – настаивала Лена и с улыбкой добавила: – Я учла инфляцию, Ваня.

– Господи! – Он начал терять терпение и поднял очи вверх, словно там мог увидеть того, к кому обращался. – Что за семейка? Муж никак не оставит в покое Настю, и жена туда же.

– Она что – любовница Юлика? – на миг отвлеклась Лена. Или хотела отвлечь его, подумал Иван. Лена не подарок, с ней нужно держать ухо востро.

– Нет. – Голос был уверенным и резким, в нем звучала отчаянная надежда.

– Но к нам это не относится.

– Относится, Лена. Пойми одно: после развода ты никогда не оказалась бы и не будешь в моей постели. Ты отказалась от большего, и, будь я самым низким подонком, тебя однозначно ждет отказ. А теперь уходи. Мы все сказали друг другу.

Она пыталась возразить – то ли оправдаться, то ли его обвинить. Иван резко пресек ее, выпроваживая в коридор и помогая надеть плащ явно не из галантности.

Но после ухода Лены утреннее приподнятое настроение, легкость мысли и радужные надежды рассыпались в прах. На смену пришло ощущение нечистоплотности. Гром его порази! Он пять лет выскабливал из себя последствия, и в один миг его труды пошли насмарку. Как теперь появиться перед Настей? Как можно говорить ей о влечении, когда порочное прошлое лезет из каждой клетки мозга, из каждой кожной поры. Вожделение, которое еще недавно было радостной мукой, стало мукой стыда, какого не заслуживала ни одна женщина, и более всех Настя.

Иван даже в мыслях опасался произнести ее имя, что бы его прошлое не коснулось – не дай бог! – ее. И только ее имя было его спасением. Трепетно, медленно, вкушая каждый звук, он осторожно произносил: «Настя… Настасья… Настенька…» – пока жесткая мочалка терла его тело и вода охлаждала натертую красноту. Одеваясь, Иван не знал, как посмотрит в глаза Насте, что посмеет ей сказать. Но там, рядом с ней, было его исцеление и его будущее. Он расчесал мокрые волосы и вышел из дома, решив не пользоваться лифтом и дать себе какое‑ то время для восстановления утраченного настроения.

* * *

– Так что же вас привело ко мне? – прервала молчание Ася.

Ее смущала собственная жесткость и нетерпеливая прямота. Ведь женщине, на себе ощутившей мужскую руку, надо было успокоиться, вновь обрести достоинство. Но смущало также и то, что Лена разглядывала ее пристальнее, чем положено едва знакомой гостье.

Лена поставила пустую чашку на блюдце и обратила ясный взор больших голубых озер на Асю.

– Мне больше некуда было идти. Я имею в виду – в этом районе. Возвращаться к Ване? Сама понимаешь, возникнут ненужные вопросы. А мы простились на хорошей ноте.

Асю так и подмывало выяснить, какая нота является хорошей для бывших супругов. Но ведь это не имело значения для нее! А воображение и логика давали ответ без выяснений.

– Честно говоря, – продолжала Лена, – я их обоих не хочу видеть. Все это бессмысленно и противно.

– Вы сами сделали выбор, – тихо промолвила Ася.

– Выбор? Ты думаешь, он у меня был? Да, конечно. Ваня полон шарма, обворожительности, он – само внимание к женщинам. Я же видела, как девчонки в институте зубами скрежетали от зависти, что он – мой. Но общежитие – хуже шалаша, которым нас пугают. Впечатление такое, что стены увеличивают звук, а не заглушают. А эти постоянные толпы, а непрекращающийся шум в коридоре, общие кухни… Ты не представляешь.

– Почему же? – возразила Ася. – Я прожила в общежитиях десять лет. В рабочем хуже, чем в студенческом.

– Но ты не была замужем, – настаивала Лена.

– Не была. Но мужчин от этого не стало меньше в общежитиях, и дети гарцуют по коридору не тише, чем всегда.

– Я хотела избавиться от опеки родителей. Жить с ними взрослой девушке невыносимо. Да, мне нравились общежития, когда я знала, что в любой момент могу вернуться домой.

– Так вы городская? – удивилась Ася. – Как же вы очутились в общежитии?

– Ваня не хотел жить с тещей. А я не настаивала.

– Но когда вам приелась студенческая коммуна…

– Я хотела собственную квартиру, понимаешь? Собственную…

Лена методично втолковывала свою жизненную позицию. Ася ее не понимала, но она уже встречалась с такими людьми и не очень‑ то удивлялась тому, что они требуют постоянного подтверждения их правоты, не заботясь о желаниях других.

– Поэтому вы ушли от Вани, – констатировала Ася.

Лена улыбнулась и задумалась.

– Ваня любил меня, Юлик же просто боготворил…

В этот момент раздался звонок. Улыбка слетела с лица Лены, а Ася обреченно вздохнула.

– Только не говори, что я здесь, – испуганно предупредила Лена.

«Ну что за люди? – горестно подумала Ася. – Уверены, что они – центр земли». А вслух сказала:

– Это могут быть и не ваши любимые, – и пошла в коридор.

Она открыла в тот миг, когда нетерпеливый звонок повторился.

– Кажется, я ошиблась, – глядя на Ваню, отметила она. – Все‑ таки центр переместился.

– Здравствуй, Настя. – Он осторожно вглядывался в нее, пытаясь найти следы пребывания Юлика. Она же была не то чтобы вялой, но смотрела равнодушно, как на чужого.

– Тебя опять облили?

Он улыбнулся:

– На этот раз я сам нашел душ. Можно войти?

– Нет.

Ваня опешил:

– Ты не одна?

– Да.

Если б Настя полусловом, полувзглядом дала понять, что ей нужна помощь, Ваня бы горы перевернул, но против ее спокойного отказа он был бессилен. Больше часа прошло, как он видел входящего в дом Юлиана.

– Настя…

Он не мог оставить ее с Юликом, а вход ему был заказан.

– Настенька, ты хочешь помириться с ним?

– С чего ты взял? – Ася искренне удивилась, но ненадолго. – Впрочем, сейчас не время, Ваня. Я не могу говорить с тобой.

– Кто у тебя?

Ася замялась – не могла найти определения гостье, чтобы не соврать и не выдать ее. Иван понял замешательство Аси по‑ своему.

– Настенька, – тихо начал он, – ты достаточно умна, чтобы знать: не нужен он тебе. Ничего хорошего у вас не выйдет. Лучше сейчас перебороть себя – после будет тебе же труднее. Ну что с тобой? Ты так хорошо держалась…

– Кого ты уговариваешь, Ванюша? И на что?

Оба – и Ася, и Иван – замерли. Он от двоякого чувства облегчения – хвала Господу, что это не Юлик, – и тревоги – что здесь делает Лена? Что успела выболтать? Ася пыталась отделаться от словечка, которое часто звучит на устах завсегдатаев пивных. Чего, спрашивается, она выкручивается, не пуская Ивана в дом, когда эта – тьфу! – стоит, мнет воротничок на платье и кокетничает с ним? Так она не хотела их видеть!

Ася уже собралась сказать колкость, но Иван опередил ее.

– Что ты здесь делаешь? – грубо спросил он.

– Настенька пригласила меня в гости. – Недоумение в глазах Лены одновременно говорило о том, что она сама себе хозяйка и только сохранившаяся любовь заставляет ее оправдываться. – Я шла к остановке. – Лена махнула рукой в сторону окна. – Настя окликнула меня и пригласила.

Ася не могла оправиться от остолбенения. Ей было интересно, как отнесется ко лжи Иван, но отвести взгляд от Лены было выше ее сил.

– Лена…

– Но ведь правда, Настя, ты видела меня из окна?

– Д‑ да…

– Ну вот, видишь, Ваня? А чего ты там стоишь? Заходи, раз пришел.

– Нет! – вытолкнула из себя Ася и глубоко вздохнула. – Извините, у меня дела. Лена, мы поговорим в другой раз.

– Другого раза не будет, – твердо сказал Иван. – Нечего тебе здесь делать.

– Иван! – возмутилась Леночка, сразу став неприступной красавицей, холодной и влекущей.

– У тебя большая родня, Лена. Там проявляй свои таланты.

– Знаешь, любимый, – улыбка вновь заскользила по ее лицу, – кажется, не ты здесь хозяин.

– И поэтому ты наглеешь? Что, сорока не все сплетни растрепала?

Лена встрепенулась, а Иван мысленно выругался, что не сумел сдержать наболевшее.

– Ванюша, есть о чем рассказывать? – с явным намеком поинтересовалась Лена.

Ася воспользовалась паузой, пока Иван лихорадочно искал ответ.

– Вы опоздали, Лена, Ваш муж, как вы знаете, опередил вас.

– И?.. – заикнулся Иван и смолк. Не допусти, Господи!

Не допусти!!!

– И что же он сказал? – уточнила Лена.

– Ничего, что я не услышала бы от Ивана.

– Да? – Лена недоверчиво подняла брови и пытливо посмотрела на бывшего мужа.

Он не сводил глаз с Аси, а она боялась поднять взгляд выше сложенной у стенки обуви.

Сколько можно ее использовать? Наглости людской нет предела. Но кто им позволил врываться в ее дом, в ее жизнь, играть ею, диктовать ей поведение, сводить счеты между собой на ее нервах?!

– Видать, белье грязнее, чем я думала, – пробормотала Ася и… взорвалась: – Уходите! Оба! Я не собираюсь участвовать в вашей игре. С вашими гормонами разбирайтесь сами, а меня ждет стирка.

Никто нe сдвинулся с места.

– У‑ хо‑ ди‑ те! – сквозь зубы прошипела Ася. – Видеть вас не могу!

Иван посторонился, стал поближе к Насте, пропуская Лену вперед. Случайно его рука коснулась Асиных пальцев, она яростно отдернула руку и отошла подальше, непоколебимая в намерении выпроводить наконец всех.

Стоя в дверях, Иван обернулся:

– Я приду позже.

– Нет.

– Вечером.

– После пятнадцатого, – строго объявила Ася, как разговаривала с монтажниками на работе, требующими пересчитать их зарплату в сторону увеличения.

– А раньше никак? – Он пробовал пошутить, но улыбка вышла умоляюще‑ кислой.

– После отчета, – твердо повторила Ася и закрыла у него перед носом дверь.

Сущий бедлам!

Ася глубоко вздохнула, прижала ладонь ко лбу. Голова ныла не от боли – от нервов. Обрывки слышанных сегодня фраз не выходили из головы и, как шары, вздувались, грозя расколоть череп.

А в стиральной машине три часа находилась все та же первая партия белья. Оставшееся стоически дожидалось своей очереди.

Глава 12

Воскресенье, третье октября.

На тахте кучей брошено чистое белье, на стуле рядом аккуратно, одна на другой, лежат две выглаженные простыни, а у окна на застеленном шерстяным одеялом столе Ася сражается с непослушным пододеяльником.

Все же она успела вчера завершить стирку. Благодарение небесам, ночью дождя не было. Сегодня в глажке она практиковала свою силу.

Воскресенье. Третье октября.

Неприятное сочетание. Для Аси удачное начало месяца приходилось на первую половину недели – в этом случае на отчетный период выпадало два выходных, а значит, перед «финишем» можно было отдохнуть и в оставшиеся день‑ два гору бумаг превратить в отчет на три листа.

Пятнадцатое октября выпадает на пятницу. Ужасно! И с зарплатой надо торопиться, а после выходных без продыху собирать воедино сотни показателей, чтобы на забитую графами и цифрами голову писать отчет.

Что там загадывать! Сейчас главное – дотянуть до конца недели. Хорошо бы на выходные уехать. Если повторится вчерашний день, она точно сойдет с ума. Что только не испытала она вчера: от брезгливости до страха, от пренебрежения до тошноты.

Ася понимала, что не права, тем не менее хотелось винить только Ивана. И она винила его. Вчера весь вечер сердито бурчала и сейчас, расправляя складки на пододеяльнике, бубнила себе под нос о вовлечении ее без спроса и разрешения в их брачный треугольник, о лживости женщин, особенно красивых, и о похотливости мужчин, особенно женатых.

Вот бы он пришел вечером, как намеревался. Уж она бы высказала ему все накопившееся за день, месяц, год… пять лет! Что он себе позволяет?! Думает, если такой неотразимый и неподражаемый, ему все можно?

– Хватит! – оборвала себя Ася. Ей надо сосредоточиться, а не распаляться. В конце концов, не его вина, что она верила Юлиану, что без любви ложилась с ним в постель, что притворялась, не чувствуя, и ждала несбыточного.

И чья же вина? Она, что ли, пробудила в себе женщину? Или она осыпала комплиментами удивительного незнакомца, похожего на Золушкиного принца? Или она обольщала его невиданными до сих пор ласками?

– Хватит, – взмолилась уже Ася. – Думай о работе. Думай о… Думай о том, куда смыться на выходные. Так, чтоб не очень дорого.

В следующем месяце придется жить предельно скромно, потому что она собиралась купить палас, красивый, желто‑ коричневый со множеством оттенков. Когда Ася впервые увидела его у Зины, она неделю болела им. Кленовые листья на темном фоне напоминали ей картины детства, когда она ходила в парк осенью и ногами ворошила лиственный ковер.

Через неделю, максимум через две этот ковер будет лежать в ее комнате и идеально гармонировать с мебелью орехового цвета. Как изменится ее дом! Станет теплым, уютным, светлым и добрым. Что еще нужно для счастья?

Ася вздохнула и снова пресекла мысли об иных путях к счастью.

Наконец пододеяльник был выглажен, уложен, как новенький, и может пополнить стопку на стуле. Для «отдыха» Ася взяла пару наволочек, вернулась к столу и снова задумалась.

Через час выглаженное белье было разложено по полкам в шкафу, чего нельзя было сказать о мыслях. Они все так же находились в разброде, не помогал даже надвигающийся отчет. Ася решила проветриться – поехать в общежитие, вытащить из духоты подруг (хорошо бы Веру) и пойти в кино, например. Нет, кино – когда наступят холода. Сейчас, в последние солнечные деньки, лучше погулять в парке, найти неподалеку открытое кафе, выпить кофе, съесть пирожное. Следуя моде и веяниям, Вера любит пожаловаться на фигуру, но аппетит ставит выше и не отказывает себе в сладком.

Ася выбрала прямую юбку, без вычурностей и очень удобную; синяя блузка выгодно оттеняла выгоревшие за лето волосы, а бордовый плащ немного сгустит светлую зелень глаз – на темном фоне они всегда более выразительны. Одевшись, она накинула сверху халат, подумав, что перед прогулкой неплохо бы пообедать.

Звонок в дверь остановил ее на полпути. Забыв о пресловутой культуре языка, Ася чертыхнулась. Со вчерашнего дня она стала опасаться неожиданных визитов. Черт действительно приложил к тому руку, так как перед дверью стоял Юлиан. Он был в подпитии, и на его лице блуждала виноватая улыбка начинающего пьяницы.

– Ты зачастил, – сухо проинформировала Ася.

– Пришел с тобой поговорить! – Блаженная улыбка не сходила с его лица.

– Вчера ты все сказал.

– А, забудь! – небрежно махнул в сторону рукой Юлик. Он обхватил Асю за плечи, развернул, освобождая себе дорогу. – Давай начнем все снова.

Щелкнул дверной замок, и Ася осталась наедине с Юликом.

* * *

Ваня долго не мог заснуть и утром встал не отдохнувшим. Мозг сверлила одна‑ единственная мысль: что рассказал Насте Юлик? Он прекрасно уразумел благородный жест Насти, пытающейся предотвратить откровения Лены, но кому как не ему знать, что рассказал он о себе далеко не все. Причем сознательно избегал самый неприглядный период жизни.

Юлиан не должен был знать о похождениях Ивана, однако знал. Как? От кого? Впрочем, имея такую жену, глупо спрашивать. Связь же между женщинами имела свои тайные каналы и работала безупречно. Кстати, однажды он ублажал преподавателя своего института, правда, она работала на другой кафедре и вряд ли общалась так тесно со студентками. Нет смысла докапываться до источника информации. Единственно, в ком он не сомневался, это в Нате. Они вдвоем были одного поля ягоды, и оба не афишировали, как проводят свободное время, хотя и особой тайны не было. Но это не меняет дела.

Иван пробовал продолжить работу. Но вся бухгалтерия вновь стала для него марсианским языком, и он не мог осмыслить уже проделанное. Он выключил компьютер и начал мерить комнату шагами.

Две недели – срок большой. За эти дни мало ли что может случиться. И наверняка он сойдет с ума, терзаясь в неведении. А не дай Бог, эти «приличные» супруги наговорили Насте невесть что, тогда она вообще будет бежать от него, как от огня.

Выяснить бы, что они наболтали ей, но Настя не глупа, далеко не глупа. Она быстро умножит дважды два, если он начнет задавать вопросы, и тем самым лишь подхлестнет ее любопытство. А сама она будет избегать этой темы. Очередное проявление благородства – не говорить о людях плохо, кем бы они ни были. Ване очень нравилась эта черта в характере Насти, но в данном случае это было большой помехой.

Постоянным фоном маячила мысль самому все рассказать. Он собирался давно и долго, но не сейчас, когда Настю обуревают свои сомнения, когда Юлик мало того что не хочет достойно оставить ее в покое, так еще и жену сюда приплел. Не хватало Насте увязнуть и в его проблемах. Для нее, пожалуй, это будет шоком похлеще, чем разрыв с Юлианом. Но две недели! Нет, это слишком долго.

Лучше зайти к ней сегодня. Ничего не выяснять и не объяснять, просто назначить свидание. Не встречу по‑ соседски, а настоящее свидание двух людей, чтобы вдвоем выйти в центр или куда она захочет, посидеть в кафе; или пойти в театр, наверняка ей нравится что‑ нибудь классическое; или просто походить по улицам, если погода позволит… Пусть это будет после пятнадцатого, но знать он должен сейчас. Даже вечера ждать не надо. Вечером пусть она отдохнет, а днем может урвать пару минут для разговора.

По привычке Иван не поехал на лифте, а побежал по лестнице. На пятом этаже его охватило странное чувство.

Учащенное сердцебиение нельзя было отнести к перескакиванию через ступеньки. Конечно, он волновался, но не настолько же, чтобы так кололо в груди. И что это за непонятная возня за какой‑ то дверью…

Сердце замерло на мгновение, когда послышался приглушенный Настин крик. В два прыжка Ваня оказался перед ее квартирой. Палец вдавил до упора кнопку звонка, а кулак другой руки стучал в дверь, как в набат. Затихли ли там, за дверью, или нет, Иван не слышал от шума звонка, ударов и звона в ушах. Ему надо быть у Насти, рядом с ней. Он боялся подумать, что там может происходить, и стучал, звонил, стучал…

Никто не открывал. Отчаявшись, он начал плечом высаживать дверь. Черт с ней, с дверью, он поменяет, только бы с Настей ничего не случилось.

Дверь распахнулась одновременно с очередным ударом Ивана. Он влетел в коридор, инстинктивно протянув вперед руки, чтобы смягчить удар о стену, и подсознанием отметив, что кого‑ то придавило дверью. Обретя устойчивость, Иван быстро нашел взглядом хозяйку. Она сидела у трюмо на полу, рядом валялась сорванная со стены полочка. Халат на ней был порван, а блузка под ним без единой пуговицы расхлябанно выпросталась из юбки, обнажив нежно‑ розовую кожу и белый кружевной лифчик. Волосы всклокочены, щеки пылают огнем, дрожащие пальцы запечатали готовый сорваться крик, а глаза, полные гнева и ужаса, блуждают по тесному пространству.

– Переживаешь за клиентку, любовничек? – раздался за спиной Вани знакомый голос, скрывающий непонятную обиду.

Иван сжался. Пальцы сами собой сомкнулись в кулаки. Ему некогда было искать причину обиды Юлика, он предупреждал его однажды достаточно ясно, чтобы человек с высшим образованием понял, о чем идет речь, и поостерегся.

Юлик не понял. Жесткий кулак встретился с его подбородком, затем боль ударила в нос, скользнула по кадыку, тупо разлилась в боку. Снова подбородок… опять живот…

Значительную часть бойцовского задора Юлик утратил в поединке с Асей, но Ивана не остановила его пассивность. Он не дрался – он избивал, он учил слушать свои предостережения. Юлиан изворачивался как мог, но удары находили его везде. Иван специально не трогал жизненно важные точки; ему надо было, чтобы этот подонок не терял сознания и держался на ногах, пока Иван убеждает его в когда‑ то высказанных словах. Боль в суставах пальцев уже давала о себе знать, но он ему еще не все доказал, и Настя продолжала сидеть в потрясении.

– Я не могу, – она поперхнулась от своего хрипа, сухо прокашлялась, – не могу это видеть! Убери его!

Иван не столько расслышал, сколько догадался. Один миг он смотрел на Настю, потом завершающим ударом въехал в солнечное сплетение. Юлик начал сползать по стене не дыша. Иван подхватил его за грудки и вытащил на лестничную площадку.

– Что ты успел рассказать Насте? – охрипшим от сухости в горле голосом спросил он.

– Он‑ на все знает…

Дальше Ивану было неинтересно. Брезгливо морщась от винного перегара, смешанного с кислым запахом пота, он подвел Юлика к лестничному пролету.

– Скажи Насте спасибо, что я остановился, – прошептал Иван и тут же уточнил: – Мысленно скажешь. А если я еще раз увижу тебя в этом районе, не быть тебе мужчиной, понял? Будешь первым евнухом в городе. Ты все понял? Или слова на тебя не действуют – только сила?

Юлиан немного пришел в себя, во всяком случае, начал дышать и попытался поднять голову. На слова Ивана он вновь уронил ее. Ваня удовлетворился таким полуответом и толкнул его вниз. Юлик едва перебирал заплетающимися ногами ступеньки, руки цеплялись за перила, хватали воздух… Стремительное движение вниз остановила стена нижней площадки, на нее же наткнулся и затылок Юлиана. Иван проследил за торможением бывшего сокурсника, потом развернулся и вошел в Настину квартиру, закрыв за собой дверь.

– Туфли… – Девушка все еще сидела на полу и держалась за больное горло. – Его туфли.

Снова щелкнул дверной замок. В Юлиана полетела его собственная обувь. И опять тишина. Только недовольный лифт ворчит, как старый привратник, шаркающий на зов какого‑ то зашедшего человека.

Иван сел на корточки напротив Аси. Пальцы так и тянулись к нежной разгоряченной коже под распахнутой блузкой, но он осторожно, чтобы не напугать и без того перепуганную девушку, поправил края блузки, ласково провел по кисти, прижатой к горлу, пригладил растрепанные локоны, успокаиваясь их мягкой шелковистостью и теплой густотой.

– Очень больно, Настенька? – прошептал Иван.

Она покачала головой, избегая смотреть ему в глаза.

– Только охрипла от крика.

– Он больше не придет, обещаю. Нужно привести себя в порядок и забыть об этом. Давай я помогу тебе встать.

Ваня обхватил хрупкие плечи Аси и поднял ее. Она прильнула к его груди, вбирая его силу, уверенность, покой. Но как только ноги обрели способность держать ее, Ася начала вырываться из его объятий.

– Не прикасайся ко мне, пожалуйста, – слабым голосом просила она.

– Я только хочу помочь тебе.

– Не надо.

Ладони все сильнее отталкивали его, ноги пятились назад, увлекая за собой тело. Делать нечего. Иван ослабил объятия, но не смирился с тем, что его отвергают.

– Почему, Настя?

Она прислонилась к стене, плотно прижала к ней ладони, чтобы удержаться на ослабевших ногах, и отвернулась. Что он мог наговорить?

– Что он тебе сказал? – выпытывал Иван.

– Ничего интересного.

– И все же?

– Это касается только меня.

– И меня. Я вправе знать, что он тебе наболтал. Настенька, пожалуйста, это важно. Важно для нас двоих.

Ну почему он так действует на нее? Почему ей хочется накричать на Ваню, побить его, обидеть? Почему с ним она забывает о воспитании и наверх всплывают первобытные инстинкты?

Думать об этом было поздно. Дремавшие стихии были потревожены, и Ася чувствовала себя слишком слабой, чтобы удерживать их.

– Хорошо. Я скажу. Он называл меня сукой, испорченной шлюхой, – теперь она смотрела прямо на Ивана, и глаза ее были полны ненависти, – мелочной тварью, которая будет ползать у его ног, потаскухой из свинарника…

– Замолчи!

– Почему же? Ты хотел слышать. Тебе это важно.

– Замолчи, – уже тише попросил Иван. Он двумя руками, как шлемом, окружил голову Насти, запустив пальцы в ее спутанные волосы, и прижал к своему плечу. – Ты отлично знаешь, что не это я хотел услышать. Может, ты решила разозлить меня? Хочешь, чтобы я догнал этого ублюдка и выбил из него мозги или что‑ то другое, чтобы он не смог причинить вред пи одной женщине?

– Отпусти меня.

– Почему, Настя? Почему? – Он поднял ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза. В них уже не было ненависти, только боль и горечь, но и Ивана терзала та же боль. – Я недостоин тебя, Настя? Я слишком грязный для тебя? Почему я не должен прикасаться, если меня тянет к тебе, как к солнцу? Чем я заслужил твою брезгливость? Я не прокаженный, не заразный, не слабоумный, не урод, в конце концов. Почему же ты отворачиваешься от меня, как от чумного? Что плохого в том, что я прикоснусь к тебе, обниму, успокою, утешу? Почему ты не видишь во мне нормального мужчину, которому не чужды проявления элементарной человечности?

Он замолчал, пристально вглядываясь в потемневшую зелень Настиных глаз. Что скрывается за этим лиственным покровом? Какие мысли и чувства таятся в этой головке? О чем кричит душа и молчат уста?

Ася не выдержала его пронзительного взгляда. Она слегка повернула голову, то ли ласкаясь о его ладонь, то ли отворачиваясь от его глаз.

– Настя, – с тихой мольбой позвал Иван. – Ты нравишься мне, очень нравишься. Я понимаю, что говорю не ко времени и не к месту. Тебе тяжело. Трудно обрести веру, когда ее предали, я понимаю. Но вдвоем легче переносить горести. Не отталкивай меня, я хочу помочь. И не хочу терять тебя. Я подожду, пока ты освободишься от него, пока боль не отпустит твое сердце. И тогда… Тогда я хочу, чтобы ты пришла ко мне. Я надеюсь на это. Пришла сама, по своей воле. Не пугливым жаворонком, но свободной, решительной, какой я тебя видел раньше, какой ты была всегда. А до тех пор не отталкивай меня, не противься моей помощи. Только знай одно, Настасья: тебе не надо быть со мной неприкасаемой. – Его голос сел до глухого шепота и теперь напоминал о морском прибое в ночи. – Да, мне хочется обнимать тебя, целовать… ласкать. Хочется ощущать твои руки и губы. Но никогда я не потребую больше, чем ты захочешь мне дать, и отдам все, что захочешь ты. И никогда не отпущу. Мы должны быть вместе, понимаешь ли ты это сейчас или нет? Вместе.

Она молчала. Ее горячее дыхание опаляло запястье мускулистой руки Ивана, щека прижималась к его ладони. Но она упорно молчала. Иван отчаялся услышать что‑ либо. Ему хотелось поцелуями смыть безразличие с ее лица, вернуть жизнь ее глазам, но он отважился лишь большим пальцем погладить ее щеку, перед тем как убрать руки.

– Отдыхай, Настенька. Никто не потревожит тебя до самого отчета и позже, обещаю. А я буду тебя ждать. Сколько скажешь.

Еще несколько секунд он смотрел на безмолвствующую Настю. Затем вышел, тихо прикрыв за собой дверь, и лишь там позволил себе глубоко вздохнуть.

Вот так. И свидания не назначил, и ни на шаг не продвинулся вперед, и впереди все та же постылая неопределенность.

Ася с трудом оторвала ладони от стены. Доплелась до ванны. Душ очистил ее кожу – и только. Бросила подушку на тахту, свернулась калачиком и позволила слезам очистить душу.

Юлиан не столько напугал ее, сколько разозлил, хотя были моменты, когда она теряла веру в себя. И тем не менее Иван явился вовремя. Снова он. Как ангел‑ хранитель. Кажется, у них обоих это входит в привычку – Асю впутывают в историю, а он ее спасает. И хотя во время борьбы с Юлианом она стучала в стену в надежде привлечь внимание соседей, но в глубине души надеялась на Ваню, поэтому не удивилась его вторжению.

Удивило другое. Она нравилась ему. Что бы это значило? Что после любовных кувырканий она воспользуется льготами? Или нравится настолько, что он готов даром переспать с ней? Она не так наивна, чтобы не понять его, вот только не была оговорена плата.

Но самое интересное заключалось в том, что Ася не раздумывая приняла его предложение. Мало того, готова была пасть в его объятия тут же, в коридоре, где несколько минут назад ее пытался изнасиловать Юлиан. Остановила та же причина. То, что с одним являлось спасением, с другим стало ненавистной преградой. И конечно, то, что она чувствовала грязь от рук и губ Юлика, была им осквернена. Потому и вырывалась от Ивана – чтобы не запачкать его. Боже! Как ей хотелось прижаться к нему, раствориться в его тепле, обнять и никогда не отпускать! Но изорванная, растрепанная, охрипшая, она не смела поднять глаза. О, как он мучил ее, заставляя смотреть на него. И как томилась она в противоречивом желании прижаться к нему и остаться одной. В чем‑ то она преуспела. Своим молчанием добилась последнего, оставив Ваню в неведении.

Обо всем этом думала Ася в полудреме, когда иссякли слезы, вечером, когда читала Апухтина и тихо плакала над печальными стихами. Утром она проснулась с новым ощущением – ожиданием далекого‑ близкого свидания.

И отчет прошел несколько странно. Все та же прорва бумаг и цифр, ставшая привычной усталость – хоть падай. Но вместе с тем хладнокровное стремление вперед. Работа уже не являлась самоцелью, а была лишь неизбежным препятствием на пути к достижению цели. Может, потому, что голова по‑ прежнему была забита работой, а душа… Душа ждала.

Оба выходных Ася уходила из дому. Побывала во всех музеях, посмотрела все выставки. В субботу вечером пошла в Оперный театр, слушала «Трубадура» Верди. Странная интерпретация. Главный герой исполнял свою партию на итальянском языке, главная героиня – на русском, а остальные вместе с хором – на украинском. За кулисами главные герои, видно, не были в восторге друг от друга, чтобы не сказать хуже, и на сцене не утруждали себя иными чувствами. Смешно и горько! Бедный Верди, знал бы, как из его творения делают водевиль!.. Однако Ася отвлеклась на время от своих горьких мыслей, ее намерения за вторую неделю окрепли, и ожидание не так тяготило сознание.

Ваня следил за ее возвращением каждый вечер. Он не допускал мысли, что она не помнит или не обратила внимания на его порыв в последнюю встречу, и по ее виду пытался угадать настроение девушки. Но что может сказать вид уставшего на работе человека? На приветствия она отвечала, глядя куда‑ то за его плечо, и торопилась войти в дом. Как‑ то он сделал вид, что не заметил Настю, и не поздоровался с ней. Она прошла, слова не сказала. На другой вечер – снова. Больше Иван не рисковал. С нее станется забыть о его существовании, если он позволит. И опять возобновилась вечерняя перекличка: «Здравствуй». – «Здравствуй».

Началась вторая неделя. Ася вошла в квартиру в тревоге – Ваня не поздоровался с ней. Ожидание, пусть и уверенное, доставляло беспокойство и волнение, и Ванино ежевечернее, по‑ домашнему растянутое «здра‑ авству‑ уй» действовало как успокоительное. В одном слове умещалось ожидание, которое он обещал, и терпение, столь не свойственное, но тоже обещанное им. И вдруг – молчание. Нельзя не заметить человека, по‑ солдатски выстукивающего каблуками перед носом, а он внимательно высматривал что‑ то в другом углу двора. Может, устал ждать или хочет, чтобы она первая заговорила? Кто его знает!

Ася бы заговорила, но не знала о чем. Вся она жила ожиданием, мир вокруг нее замер, и нарушить тишину означало бы катастрофу.

На другой день Ваня опять «не заметил» ее, и она запаниковала. Неужели она не так поняла, как хотелось ему? Тайная любовь коварно влияет на воображение. Может, ей почудилось большее, в то время как Иван просто выражал соседскую взаимовыручку? И тогда единственной и последней возможности познать жизнь в его ласках не существует? Неужели она обманулась из‑ за своей фантазии?

Но на третий вечер ее сердце трепыхало, как птица крыльями на тонкой ветке, хотя тревога полностью не угасла, и наученная Ася осадила разыгравшееся воображение. В пятницу, несмотря на усталость, Ася после работы поехала в общежитие. Она хотела повидаться с Верой. Подруга совсем пропала – не звонит, не приходит. Асе же необходимо было поговорить с ней. Бессознательно она искала поддержку своему решению.

Веры в общаге не было, и Ася не стала задерживаться. Наверное, это к лучшему – она не решилась бы рассказать все начистоту, только запутала бы Веру и сама запуталась. Зачем искать совета в том, что решено бесповоротно?

На балконе, как на посту, стоял Иван и следил за знакомым силуэтом приближающейся Насти. Он поздоровался и быстро, пока она не успела убежать, спросил:

– Сдала отчет?

– Да, но еще многое надо доработать. – От волнения голос Аси прерывался.

– Завтра выходной, – спокойно продолжал Иван. – Какие у тебя планы?

– Планы? – Казалось, Ася впервые услышала такое слово. – Никаких. То есть я должна уйти завтра. У меня встреча. Я хотела сказать – надо увидеться с Верой. Она совсем пропала, никак не могу застать ее.

Иван чувствовал, как волнуется Настя, и не мог решить, хорошо это для него или плохо.

– Я могу составить тебе компанию?

– Нет!

– Не пугайся так громко, Настенька. Просто я подумал, что вдвоем веселее, но если ты не хочешь… – Он пожал плечами и наклонился, что‑ то высматривая под балконом.

– До свидания, – грустно сказала Ася и скрылась в подъезде, не дождавшись ответа.

– До свидания, – нараспев ответил Иван в тишину и подумал, что свидание опять не состоится.

В субботу Ася действительно, наспех позавтракав, ушла из дома. К Вере она не пошла, но бродила по городу в стремлении унять будоражащее волнение. Многое было неясно и тревожно, и Ася боялась вдаваться в подробности. Достаточно уже того, что она сама придет к нему; детально анализировать действия было выше ее сил. Тонкой интуицией она не обладала, но бессмысленно репетировать экспромты, потому что в голове не удерживалось ни единого слова или умной мысли. Будь что будет.

Только бы успокоиться.

Ваня лежал на диване, смотрел футбол по телевизору и думал, где сейчас Настя. Он‑ то планировал большую программу проведения выходного, но все решило короткое «нет», и в результате он провел весь день дома. Даже не оделся, так с утра и проходил в спортивных штанах и без рубашки. В доме всегда найдется работа, но делать ничего не хотелось. Можно пойти к приятелям в гости, но зачем?

Звонок в дверь не обещал перемены к лучшему, а потому, услышав его, Ваня лениво спустил ноги на пол, неохотно встал, в дверях комнаты вдруг заинтересовался мастерской игрой нападающего и, уверившись, что гола не будет, пошел открывать дверь.

Апатия вмиг исчезла, когда он увидел, кто перед ним стоит.

– Я хотела извиниться… за вчерашнее.

– Проходи, Настенька.

– Можно?

С этого она собиралась начать, но только не тоном просящей девочки, а уверенно, как это делала Леночка. Ничего у нее не получается как надо, и зря она все это затеяла.

– Конечно, – улыбнулся Иван. – Честно говоря, я не ожидал гостей, но очень рад тебе.

Он помог Асе снять плащ, она разулась, и он, испытывая неловкость, предложил свои тапочки. Ася отказалась, а Иван от волнения забыл надеть их снова.

– Я на минуту, – смущенно предупредила она, когда Иван провел ее в комнату, и из‑ за этой «минуты» ей захотелось плакать.

– Но чаю выпьешь? Или лучше кофе?

– Кофе.

– Располагайся пока.

Ася не была уверена в бодрящем действии напитка и решила в очередной раз положиться па мнение специалистов. Ваня наполнил чайник, снял свисток с носика и поставил на медленный огонь. Если уж «на минутку», он продлит ее как можно дольше.

Ася сидела на краешке дивана, устремив взгляд на экран телевизора, в руках она нервно теребила кошелек.

На ней был голубой костюм, тот самый, который когда‑ то запачкал Иван и который он стирал без ведома Насти. И будь на ней домашний халат, она все равно была бы красавицей. Чистое лицо без тени косметики выглядело бледнее обычного, но ярче блестели большие зеленые глаза. Неожиданно Иван спохватился:

– Мне надо одеться.

– Нет‑ нет, не надо, – скороговоркой возразила Ася и… покраснела, поняв, о чем идет речь.

– Все же я надену что‑ нибудь приличное. – Иван опустил голову, чтобы скрыть улыбку. Наблюдать за взволнованной Настей было необычно и умилительно.

В спальне он быстро натянул брюки, рубашку, однако из‑ за одной пуговицы на груди произошла заминка. Сначала он застегнул ее, но в комнате было очень тепло, и коже вроде не хватало свежего воздуха. И, расстегнув ее, Иван неожиданно для себя увидел эротичность выреза. Что говорить, ему уже давно хотелось соблазнить Настю, правда, возможно, это дешевое кокетство скорее оттолкнет ее, чем привлечет. Незлобно ругнувшись на мелочи, которых не замечал раньше, Иван застегнул все пуговицы, позволив себе по дороге закатать до локтя рукава.

– Ну вот, – сказал он, присаживаясь на диван рядом с Настей. – Теперь можно достойно принять достойную гостью.

Шутка не вызвала смеха или возражений. Ася едва кивнула, то ли соглашаясь, то ли… и снова уставилась в телевизор.

– Ты любишь футбол?

– Я?! – Ее глаза расширились от удивления. – Не знаю… Нет… Иногда. А вы любите?

– Не очень.

Иван внимательно пригляделся к Насте. Что‑ то было не так, и умиление сменилось тревогой.

– Что‑ то случилось, Настя?

– Нет. – Она энергично замотала головой. – Почему вы спрашиваете?

Он улыбнулся так, будто поймал ее, как ребенка на проказах.

– Потому что ты говоришь мне «вы». Этот этап, как я помню, мы уже прошли.

– Извините. – Она отвела блуждающий взгляд. – Извини.

– И держишься скованно. Тебя что‑ то тревожит?

– Нет. Все нормально. – Ася чувствовала за собой смутную вину, хотя не понимала, в чем она состоит, разве что в том, что она зря пришла. – Я, наверное, пойду?

– Ты обиделась? – удивился Иван. – Посиди еще, Настенька. Кажется, чайник закипел. Сейчас я принесу кофе.

Он снова ушел из комнаты. Ася не знала, что делать, как ей быть. Уверенность и решительность улетучились, как дым. Никогда она не была такой беззащитной и уязвимой. Не так она представляла их встречу, и теперь душа тихо плакала от невозможности решить свою судьбу. Остается выпить кофе и распрощаться с надеждой.

На кухне Иван проклинал свою уловку. В конце концов вылил в раковину половину теплой воды из чайника, включил на полную мощность конфорку и стал греметь чашками, блюдцами, создавая видимость занятости. Черт знает что такое! Сколько месяцев он мечтал, чтобы Настя сама пришла к нему, представлял их оживленную беседу, каскад шуток и смеха, доверительные откровения. И объятия. И сладостные поцелуи. И пробуждение любви.

И вот она сидит в комнате, а он не знает, как ее развлечь, не может придумать мало‑ мальски интересной темы для разговора. Для чего же тогда он так настойчиво звал Настю? Не для того же, чтоб без единого слова уложить в постель? И куда подевался опыт обольстителя, когда наконец‑ то в нем возникла надобность?

И Настя странно себя ведет: всегда решительная, стойкая, вдруг стала застенчивой, словно девочка. Даже Катерина не выказывает столько скромности.

– Кофе готов, – мягко объявил Иван, ставя на столик поднос.

– Спасибо.

– Давай я положу твой кошелек возле компьютера.

– Там ключи, – испугалась Настя.

– Хорошо. Они не потеряются. Давай.

Ася подождала, когда Иван подаст ей чашку, поднесла к губам, но пить не стала – горячий пар обжигал лицо. Иван обернулся к телевизору, где двадцать здоровяков бессмысленно гоняли мяч.

– Может, включить музыку? – предложил он.

– Н‑ нет. Так хорошо.

– Скоро матч закончится, а после должна быть старая кинокомедия.

– Да.

Они замолчали. Беспокойство, радость, тревога, ожидание – комната была наэлектризована чувствами всех оттенков, а двое делали вид, что пьют кофе.

– Как поживает Вера?

– Нормально.

– Вы были в общежитии или ходили куда‑ то?

– Я… я не видела Веру.

– А… – Иван смолк на полуслове. Он не имел права быть любопытным, хотя вопрос, где провела Настя день и с кем, волновал намного больше, чем результат футбольного матча. Ася отпила кофе, поставила блюдце на стол.

– Я ходила в Картинную галерею, – тихо объяснила она. – Там выставка фотографий.

– Да? – оживился Иван. – Я не знал. Интересная?

– Да.

Разговор опять потух.

Футбольный матч сменился суетливой и громкой рекламой. Иван безуспешно искал тему для разговора, а Ася подбирала слова, чтобы рассказать о выставке. В другое время она с восторгом рассказывала бы о своих впечатлениях от фотографий. Цветы, лица, город, море, памятники, курганы – такое разнообразие цвета и линий. И еще одна – черно‑ белая. В дождь по Потемкинской лестнице поднимается человек; голова опущена, плечи поникли, руки безвольными плетями висят вдоль тела… Одиночество. Так и назвал фотограф свою работу.

Как много могла рассказать Ася, но сейчас мысли, как медузы, бесхребетно расплывались, и не за что зацепиться, и язык словно деревянный.

Начался фильм. Действительно старый, наивный и смешной.

– Еще кофе?

– Да, пожалуйста… Спасибо.

Иван наполнил и свою чашку. Откинулся на спинку дивана, случайно задел Асино плечо. И замер. Она не отодвинулась, не шелохнулась, все так же серьезно смотрела на знаменитую троицу и студента Шурика. Иван осторожно выдохнул и не сдвинулся с места.

Томление Аси достигло предельной точки, а тепло, излучаемое его плечом, заставило кровь разлиться по венам полноводной рекой. Под коленями пульсировала болезненная слабость; казалось, если сейчас он не обнимет ее, она облаком растворится в собственной неге.

– Хочешь печенья? – слегка охрипшим голосом спросил Иван.

– Не… – Ася поперхнулась и закашляла. – Нет, спасибо.

И опять молчание. Только Вицин героически стонет, преграждая собой путь машине.

– Ты всегда… оставляешь окна открытыми?

– Мешают огни со двора? Сейчас занавешу.

– Нет, не надо. Мне не мешают.

– Занавешу, – решил Ваня и направился в другой конец комнаты.

Ася воспользовалась секундой, чтобы перевести дыхание. Боже, как глупо! Как грустно…

Тяжелые занавески оградили их от всего мира, лишь талантливые актеры пытались растормошить невеселую пару. Иван выключил люстру и спиной почувствовал дрожь Аси.

– Я включу бра, – успокоил он.

– Экран дает достаточно света.

Слова звучали тихо, полушепотом. Оба боялись вспугнуть друг друга и оттого волновались все больше. Иван сел, и они вновь прижались плечами, дыхание затихло, взгляды устремлены вперед, к телевизору.

– Как прошел отчет?

– Нормально.

– Никто не мешал?

– Нет. Пауза.

– Незваные гости не приходили?

– Нет.

Тишина.

– Устала?

– Как обычно. – Ася пожала плечами и мысленно удивилась, почему на рукаве Ивановой рубашки нет выжженного пятна от их разгоряченных тел. Ее щеки вполне соответствовали температуре раскаленного утюга.

– Что будешь делать завтра?

Второй раз пошевелить плечом Ася не отважилась.

– Не знаю. Отдыхать. В доме полно дел.

Опять работа. Хотя если он будет так себя вести, то нечего и свидание назначать. Как влюбленный мальчишка, будь он неладен!

– Мне нравится здесь финал. По‑ кавказски.

– Или как в готических романах с привидениями.

– Да, похоже.

Ну вот! Он уже сам перешел на односложные фразы.

Полный предел!

Фильм не успел закончиться, как сразу началась реклама. Ася вздрогнула от резкого диссонанса музыки и громкости.

– Замерзла, Настенька?

– Нет.

Ей хотелось смеяться от абсурдности вопроса и плакать от бессилия. Только последние крохи гордости не давали ей расплакаться.

«Я же пришла! Неужели так трудно догадаться зачем? Почему ты мучаешь меня?! Где твоя хваленая соблазнительность?! Вот я – рядом, как ты просил. А ты даже не смотришь на меня!.. »

– Я пойду? – робко сказала Ася.

– Выпей еще кофе.

– Спасибо, двух чашек достаточно.

– Может, чаю?

Она покачала головой.

– А игры? Мы могли бы сыграть… в карты. А на компьютере хочешь сыграть?

Она все качала и качала головой. Не за этими играми она пришла, и компьютер ей не нужен.

– Уже поздно. Мне пора.

– Еще нет десяти.

Ваня не помнил, чтобы когда‑ то он находился в подобной растерянности. Он бы все сделал, чтобы остановить Настю, но не мог придумать как.

– Я устала. И тебе пора отдыхать. Спасибо за все.

В подтверждение усталости Ася тяжело поднялась с дивана и медленно пошла из комнаты. Ваня готов был разорвать себя на части. Тихая благодарность «за все» звучала издевательской насмешкой. За что?! Он так много обещал и не дал ничего. За что его благодарить? А менять что‑ либо воображения недостает. Понурив голову, Иван поплелся вслед за Асей.

От волнения она переживала, что не попадет ступней в туфлю, и не подумала об устойчивости. Ася едва не грохнулась на пол. Иван вовремя подхватил ее за руку, избавив от последней капли унижения.

– Спасибо, – дрожащим от подступающих к горлу слез голосом промолвила она.

Ее пальцы крепко сжали широкую ладонь Ивана – единственная ласка за весь вечер. Она обулась и потянулась за плащом, по Иван повернул девушку к себе лицом.

– Настенька, ты зачем‑ то приходила? Была же причина твоего визита?

Она задумчиво отвела глаза. Какой смысл скрывать, когда все позади, только разочарование непреходяще.

– Ты сказал, что будешь ждать, когда я сама… вот я и пришла.

Глава 13

Иван опешил. Онемел, когда начал постигать смысл сказанного.

Какой же он кретин!

Как он сразу не понял причину взволнованности и застенчивости Настеньки! И вместо того чтобы действительно успокоить ее, только подлил масла в огонь своей неуклюжестью.

– Настя… Настенька… И я могу прикоснуться к тебе? – Звуки едва различались в его бархатном тихом голосе.

– Да.

Он погладил ее судорожно сжатые пальцы.

– И могу гладить твои волосы?

– Да…

Он медленно погрузил пальцы одной руки в роскошную шелковую копну, вдохнул медово‑ пряный запах ее волос, наслаждаясь каждым новым ощущением. Он не думал о себе; его боль в чреслах и выше, вплоть до рассудка, была уже привычной. Он боялся вспугнуть Настю.

– И если я тебя поцелую…

– Да.

Он осторожно положил ее ладонь себе на плечо, не требовательно высвобождая свою руку из ее цепких пальчиков. Губы мягко прижались ко лбу, потерлись об упругие волоски бровей, тронули тонкие дрожащие веки, пульсирующую жилку на виске. Язык нерешительно слизнул румянец на щеке, вкусив персиковую нежность кожи. Раскрытые губы обхватили узкий подбородок, язык ткнулся в самый его центр.

Ася прерывисто вдохнула, на секунду разжала пальцы, чтобы ухватиться за широкое мускулистое плечо, и придвинулась ближе к Ивану. Освобожденная рука его скользнула за Асину спину и еще больше сократила расстояние между ними. В этот миг их губы встретились.

Ваня стремился быть нежным, ласковым. Он не хотел пугать Настю напором и требовательностью. Он понимал, что ее нужно подготовить к тому, чтобы она сама захотела его. Притворства он бы не выдержал. Но все его благие намерения разлетелись в прах, когда соприкоснулись их губы. Стремительный огонь встретил его нежный порыв, скромную ласку снесло потоком страсти. Он захлебнулся, потом несколько мгновений позволил себе упиваться бурей желания, затем кинулся в омут. Губы не знали устали, всасывая, хватая; языки сплелись в бешеной эротической пляске. И обоим этого было мало, оба требовали большего.

Иван усилил натиск, но, опасаясь раздавить хрупкое тело Насти, развернулся, уперся плечами в стену и зажал ее своими бедрами. Со всех сторон, с каждого уголка ему хотелось испить нектар поцелуя. Носы их, сталкиваясь, терлись; глаза открывались всполохами молний и сладостно‑ томно закрывались.

Ася обвила шею Ивана, вжимаясь в него. И тогда его пальцы осторожно выбрались из паутины волос и медленно опустились на грудь. Она всхлипнула, рука ее поплыла с шеи на плечо и ниже, к его руке. Ваня опять все внимание отдал поцелую, но Ася застонала, глаза полыхнули изумрудами.

– Что, Настенька? – в глубину ее гортани спросил Иван.

Она не слышала, ей было не до слов. Добравшись до его ладони, она сжала его пальцы вокруг своей груди и удовлетворенно промурлыкала. Господи, как чудесно ощущать тяжесть на себе. Вот оно – притяжение похлеще земного. Но и этого мало. Ася потянулась на носочках вверх, чтобы соответствовать росту Вани. Юбкой потерлась о твердую выпуклость в брюках. Он мученически застонал и, запустив руку под ее ягодицы, оторвал Асю от пола. Вот так удобнее обоим, если одежду можно назвать удобством.

Она вцепилась в его спину, уронила голову на плечо, горячим дыханием обжигая шею. Он зарылся лицом в ее волосы, одна рука ритмично сжимала и разжимала набухшую грудь, и в такт ей замурованная в одежду плоть рвалась к скрытому тканью источнику наслаждения.

Мелкая дрожь сотрясала Асю. Это было незнакомое и пугающее чувство. В какой‑ то момент она напряглась, чтобы унять непослушное тело. И вдруг… Она вскинула высоко голову, глаза расширились от страха и изумления, они молили и одновременно требовали объяснений.

– Настенька?..

Непослушным языком она успела пролепетать: «Держи меня! » – и мощная электрическая волна пронзила ее раз… другой… третий. Это как подъем на дельтаплане и прыжок с высоты. Как Икар, взлетающий к солнцу и падающий с обожженными крыльями. Как Феникс, горящий в огне и теряющий всякую надежду на жизнь. Это… Это смерть.

Счастливая смерть.

И волшебное возрождение…

Один раз, пять лет назад, Ася испытала такое.

Нет. Тогда она была лишь очарована новым знакомым. Но сейчас она любила Ваню, любила душой, рассудком, телом, а потому и кульминация была во много раз сильнее – захватывающая, потрясающая.

Ася безвольно повисла на Иване, пытаясь постичь происходящее.

– Настенька?

– М‑ м?

– Я не могу тебя отпустить.

– Знаю. Иначе я упаду и разобьюсь.

Он тихо рассмеялся, а в голосе звенела боль распаленного вожделения:

– Я не это имел в виду!

– Я тоже.

– Тогда?..

– Отпусти меня, Ваня.

– Я не могу отпустить тебя, Настенька, – тихо взмолился он. – Ну пожалей меня хоть чуть‑ чуть.

– Поставь меня на ноги, иначе все повторится. М‑ м‑ м‑ м… – слабо застонала она, скользя по Ваниному телу. Отголоски спазм вновь прошли сквозь нее. Держать голову не было сил; она прижалась ухом к его груди, слыша учащенное биение сердца, ее тоже стучало, как загнанный в клетку зверек.

– Сейчас, – прошептала она, надеясь вернуть хоть толику сил, чтобы говорить. – Я хочу тебя, Ваня. И не уйду, пока не получу всего, что я хочу. Ты обещал мне. Только дай мне минутку отдохнуть. Я не могу идти.

Это было самое изумительное признание, какое он только слышал в жизни. Несмотря на боль, Ваня от души рассмеялся в голос, колебания его живота моментально отозвались в Асе; она снова почувствовала предупредительную мелкую дрожь и застонала.

– Ой! Ой!.. Ой! Что ты делаешь? Я же просила…

– Через минутку, родная, я сам не устою на ногах. Держись.

В тот же миг она взмыла в воздух и затормозила на уровне груди Ивана.

– Несносный мальчишка, – жаловалась Ася, когда он нес ее в спальню.

– Зато ты самая расчудесная девочка. Я люблю те…

Его губы тут же были запечатаны тонким пальчиком:

– Ш‑ ш‑ ш…

– Это наш с тобой секрет, – заговорщицки прошептал он и заботливо уложил ее на кровать.

Дальше о заботе, осторожности, терпеливости было забыто. Они судорожно расстегивали одежду, помогали друг другу в такой спешке, словно это были последние минуты их жизни. У Аси ничего не выходило с пуговицами, и она плакала от неловкости. Иван наконец справился с ее блузкой, распахнул, как парус; щелкнул замочек бюстгальтера, и тот разлетелся в обе стороны вслед за блузкой. Между ними преградой оставались его и ее плавки и манжеты Асиной блузки. Она бросила все силы на последнее. Закинув за голову руки, она теребила маленькие пуговки и одновременно льнула к Ване и уворачивалась от его быстрых ласк.

Он потянулся к прикроватной тумбочке, но на полпути рука его замерла. Зачем? Может, Настя предостереглась заранее, если же нет – тем лучше. Завтра днем он сделает ей официальное предложение, и вероятность беременности будет ему только на руку.

Ася была настолько занята манжетами, что, почувствовав на себе тяжесть Ивана, слегка удивилась… и продолжила борьбу.

– Я не могу… расстегнуть их… Проклятие!

– Не шевелись, Настя, – молитвенно попросил Иван. Он схватил ее за запястья, заставил лежать неподвижно и начал медленно входить в лоно.

Больно… Больно… Но это была наисладчайшая боль, какую он испытывал в жизни. Он так долго ждал этого мгновения, и несколько минут назад Настя довела его до такого невообразимого предела, что стоило только удивляться выдержке. Иван боялся пролиться с первого проникновения. Настя тоже возбуждена, но не готова еще к быстрому завершению. Он должен подождать ее, должен сравнять силу их желаний. Только бы собраться с духом и потерпеть еще немного. Ох, как больно, но Настенька важнее. Он обещал ей.

Ася застыла, глядя на покрытое испариной мученическое лицо Ивана. Она чувствовала его боль, видела вздувшиеся вены на висках и на шее, искаженные страстью черты лица, стиснутые зубы. Она вместе с ним изнывала от напряжения и крепилась из последних сил. Внезапно в межножье ткнулась разгоряченная плоть и начала медленно заполнять ее. Знакомая уже предвестница бури, мелкая дрожь пробрала ее тело до самых кончиков пальцев, внутренние мышцы сократились и…

Иван не выдержал. Ворвавшись, он орошал горячей струей влажное поле. С нечеловеческим стоном, идущим из неизведанных глубин, он проникал в самую сердцевину женщины, содрогаясь всем телом, полный отчаяния и не сравненного блаженства. Он изливал долгие дни ожидания, неведения, смуты души и маленький огонек надежды, упрямой веры в счастье и огромной любви к этой женщине – единственной для него. Непомерно продолжительный оргазм опустошил его, а тело продолжало конвульсивно вздрагивать, и мышцы нет‑ нет да туго сокращались, отнимая последние силы. Он уронил голову на подушку, в волосы Насти и почти не дышал. Не было сил. Лишь подсознание посылало блаженные импульсы: он дома, он гармоничен и полон, он счастлив и вечен – потому что он в Насте. Она – это все.

Ася пребывала в восхитительном преддверии. Она не испытала тех пугающих волшебных ощущений, но она была счастлива и покойна. Огромное счастье солнечным светом затопило ее, она и задыхалась, и дышала полной грудью. Наверное, это и есть рай, подумала она, ведь говорят же, что там необычно яркий свет – пугающий и манящий. Как у нее. Именно в этом свете она купалась.

Она слегка пошевелилась, раскинула руки и… вспомнила о манжетах. Блузка до сих пор была на ней.

Иван томно повернул голову к ней лицом, губами потеребил мочку уха, языком провел по линии ушной раковины.

– Извини, любимая. Я так долго ждал и терпел, что… не мог больше.

Она коротко рассмеялась:

– Разве можно извиняться за рай?

– За что? – Он поднял голову, уперся локтями в матрас, освобождая Настю от тяжести своего тела.

– Да. Я только что была в раю.

– Тогда почему ты плачешь, Настенька?

– От счастья.

На нее обрушился град поцелуев. Ваня слизывал тоненькие ручейки, катящиеся от глаз к вискам, покусывал тонкую кожу на шее, щекотал ключицы и ямочку у основания шеи, спускаясь все ниже, к упругим холмикам с нежно‑ розовыми сосками. Ася вскрикнула, когда он нечаянно зацепил подбородком один из них. Но когда он затеял языком игру, она застонала протяжно и глухо; тело дугой выгнулось ему навстречу, а его язык ласкал грудь, разогревая желание, не давая ему выхода. В исступлении Ася схватила его голову двумя руками и с силой прижала к одной груди. В игру вступили губы, зубы, язык с удвоенной энергией ласкал заостренный сосок, посылал под кожу тысячи маленьких стрел экстаза. Блузка натянулась на спине и руках, и Ася изнывала от необычного ощущения скованного полета, да еще внутри ее что‑ то начало расти, набухать…

– Ваня…

Она тихо позвала его, полная удивления и сомнений. Он поднял голову и в ожидании смотрел на родное, любимое лицо.

«Моя жена», – внезапно пронеслась в нем мысль, и перевернула его душу, и в миллион раз обострила его чувства. Он наполнился небывалой силой, а ее глаза превратились в огромные зеленые озера.

– Этого не может быть, – в изумлении прошептала она и пошевелила бедрами, проверяя свою догадку.

Наконец Ваня понял и счастливо рассмеялся.

– Я живой! Что тебя удивляет, Настенька? – И в подтверждение он сильнее толкнулся бедрами в нее.

– М‑ мм. – Так Ася выразила согласие, но сразу переключилась на другое препятствие: – Ваня, расстегни мне рукава. Я в них как связанная.

Иван посмеялся над незадачливостью любимой, схватил ее запястья и закинул руки за голову. Он игриво целовал ее лицо, в то время как пальцы колдовали над пуговицами. Ася хихикала и постанывала, пока не догадалась ответить контрударом.

Слава Богу, манжеты расстегнуты, заодно Ваня снял часы на тоненьком браслете. Он потянулся, чтобы положить их на тумбочку, но Ася сильно обняла его за спину и заерзала бедрами. Ваня обхватил ее за плечи, раскачиваясь и вжимая в матрас, и перекатился на спину.

– Садись, – приказал он. – Я буду тебя обнажать.

Оба рассмеялись правдивой нелепости ситуации.

Пока она по‑ пластунски подтягивала ноги, так как Ваня крепко держал в руках ее бедра, не давая разъединиться с ним, потом медленно поднималась, упираясь руками в его плечи, грудь, живот, Иван уже чувствовал полную готовность и едва сдерживал нарастающее желание. Блузка полетела на пол, лифчик запутался в простынях, но никто не обратил на это внимания.

– Держись, наездница, – предупредил Иван, и мир вокруг них завертелся, задрожал, устремился в пучину яркой вселенной.

Ася содрогалась от мощных толчков и глубоких проникновений; пальцы хватали воздух, вонзались в плечи и теряли, теряли силу, пока она не рухнула на твердую грудь Ивана. Он перевернул ее на спину, положил ее ноги на свои плечи, максимально раскрывая ее для себя. Рассудок медленно растворился, и Ася полностью отдалась воле чувств, ощущений и желаний. Она не могла ни одобрить, ни возразить, только парила в свете ярких звезд и едва удерживалась от обморока. А Иван все глубже проникал в ее суть, все яростнее познавал ее тайны. Уже никто не прерывал его слов, и он, как заклинание, хрипел: «Я люблю тебя… люблю, люблю тебя…» – с каждым толчком убеждая в любви свою Настеньку.

На несколько ударов сердца они застыли на гребне волны и в следующий миг взлетели к солнечным небесам, сплетаясь телами и душами, сливаясь воедино в горниле любви.

– Ты любила его?

– Кого?

– …Юлика.

Ася нехотя выплывала из сладкого тумана небытия. Разнеженную, ее удерживал в этом состоянии Иван. Он лежал на боку, подперев голову согнутой в локте рукой, пальцами свободной руки трепетно обводил черты утомленного Настиного лица. Что‑ то особенное было в его ласковых движениях, но Ася не задумывалась об этом, она наслаждалась послелюбовным покоем.

Она открыла глаза и снова закрыла их под теплой ладонью Ивана. Его пальцы приглаживали четко очерченные брови.

– Нет. Я никогда его не любила. Раньше думала, что это придет со временем, а потом поняла, что, если нет влечения, оно и не появится – ни раньше, ни позже. Я сама хотела порвать с ним, но он, как чувствовал, избегал серьезных разговоров, быстро исчезал и не торопился возвращаться. Я уже говорила Вере, что появление его жены произошло очень даже вовремя.

– Почему?

– Ну, представь, как я придумываю несусветные причины, почему я не могу выйти за него замуж, человека уже женатого и имеющего двоих детей. Смешно! И как бы я себя чувствовала, если б сначала состоялся разговор, а потом я узнала о жене, – умерла бы на месте от стыда и позора.

– Ты была такая потерянная в тот день… И потом…

– Предательство не перестает быть таковым, даже если нет любви. Хотя я быстро поняла, что и ненависти моей он не достоин.

– А раньше ты любила?

Ася задумалась.

– Первая любовь? – Она неловко заерзала. – Мне казалось, что я любила его. Мы встречались с седьмого класса, он на год старше меня. Мне нравилось его серьезное отношение ко мне, он все старался решить сам. Позже это стало преградой между нами. Я хотела учиться дальше, а он был категорически против. – Ася печально усмехнулась. – Перед призывом в армию он сделал меня женщиной. Не скажу, что это было чудесно, – может, потому, что в первый раз. А может, потому, что отдалась скорее из жалости перед долгой разлукой. А в конце он испортил все окончательно, заявив, что я – его и должна делать только так, как он скажет. Увы, я не хотела быть комнатной собачкой. Он ушел в армию, а я уехала в город.

– Так вы расстались?

– Наверное, так. Хотя он писал мне и я писала ему. Однажды мне показалось, что он радуется моей учебе. Потом я часто вспоминала этот день. Да и вся память о Толике уместилась в этот и еще один день.

– Что же случилось?

– То же, что и всегда. Моя школьная подруга поехала к нему и утешила как могла. Кажется, в том письме он и упомянул о ней. Но естественно, писал о любви ко мне, жалел, что я не могу приехать. Даже прислал мне подарок. Дорогой. Я все удивлялась, как он в армии мог заработать столько денег.

Ваня неожиданно вспомнил о серьгах и разозлился на себя. В утешение он оправдался тем, что оба подарка были нежелательны и абсолютно не в радость. На всякий случай он спросил:

– Какой же подарок?

Ася молчала. Она не могла рассказать ему всей правды. Не сейчас. А завтра он сам все поймет.

– Это не важно, главное, я потом узнала, что эта вещь принадлежала подруге. Она забыла ее в очередной приезд.

– Предприимчивый парень, – усмехнулся Ваня.

– Больше, чем ты думаешь. Из армии он пришел, когда я была на третьем курсе. В Одессу приехал через месяц после увольнения, перед зимней сессией. И поставил условие, – Ася вздохнула в печальном возмущении, – что женится на мне, если я тут же уеду с ним. Не буду сдавать экзамены и брошу институт… Спрашивается: зачем я училась два с половиной года?

– И ты отказала? – предположил Иван, непонятно из‑ за чего гордясь собой.

– Нет. Я согласилась при условии, что закончу институт. Разочарованный и обозленный, он уехал и через месяц женился на той самой подруге.

– Ну и черт с ним! – Иван склонился над Асей, целуя ее.

Она подняла его лицо и посмотрела в глаза.

– А через три месяца у них родился ребенок.

– Ну и черт… Что?!

– Предприимчивый парень, да? – лениво улыбнулась она.

– Вот уж действительно, – все, что мог сказать Иван.

– Везет мне на мужчин, – с сомнительной мечтательностью продолжила Ася. – Сначала Анатолий, потом Юлиан… Причем оба любили говорить о женском коварстве, все боялись быть обманутыми.

– У тебя было только два мужчины? – удивился Иван. Ему казалось, что любая женщина постоянно имеет кого‑ то в своей постели. К женской верности придуманному любимому, долгому воздержанию он относился как к волшебной сказке – каждая имеет реальную подоплеку, и все это похоронено веками. Тогда, на стройке, «утешая» Настю ласками, он действовал именно из этих соображений. Поэтому боялся визитов Юлиана, боялся, что Настя не устоит против соблазна хорошо знакомого любовника. Может, женщины и не столь коварны, как намекает Настасья, но именно они чаще всего говорят, что секс нужен для здоровья, и «лечатся» в полную мощь.

– Ну почему же? – Ася недоуменно подняла брови. – Три.

– А кто…

– Ты.

Иван рассмеялся, и Ася поддержала его тихим смехом. Он перекатился на спину, обхватил ее за талию и притянул к себе. Неожиданно стал серьезным и настойчиво прошептал:

– Я хочу быть последним, Настенька.

– Конечно, – легко согласилась она. Какой смысл упрямиться, если она сама так решила уже давно? – И не только последним – единственным.

Иван снисходительно улыбнулся, и внезапно Ася подумала: как много женщин называли его единственным, чтобы утром заплатить и унести в свою жизнь воспоминания. И она… Нет, она не такая, она говорит и чувствует искренне. И докажет ему свою правоту.

– Знаешь, я думала всегда, что я холодная. – Опустив глаза, она следила за своим пальцем, рисующим круги на груди Ивана. – Мне не доставляли удовольствия… занятия любовью. Нравилось, когда целуют, но я спокойно могла прерваться… в любой момент. Даже неловко и стыдно было, что я могла думать, например, о работе, будучи рядом с мужчиной. Иногда меня раздражало желание Юлиана, хотелось задушить его, чтобы не приставал… И только однажды я узнала настоящее влечение. С тобой. Можно только удивляться, но я впервые почувствовала себя настоящей женщиной…

Иван потянул ее руку вниз, по своему животу. Ася ойкнула, когда в ее ладонь легла гладкая упругая плоть.

– Говори, – попросил он и сжал се пальцы вокруг набирающей силу мужественности.

– Я… я постоянно думала о тебе. Думала плохо, потому что ты нарушил все мои устои…

Иван лежал с закрытыми глазами, балансируя между наслаждением от ласк застенчивых пальчиков и вниманием к тому, что говорила Настя.

– Какие? – Он провел пальцем по ее груди, едва касаясь кожи.

– Я думала, страсть не должна возобладать над рассудком… Мной не может… не может двигать… похоть. – Голос Аси дрожал и прерывался. Она уже плохо понимала, что говорит. Ладонь горела огнем, груди набухли, голова отяжелела, и туманные мысли были направлены совсем в другое русло. Но Ваня ждал продолжения.

– Разве это похоть? – Он открыл глаза. В темноте он не увидел, а скорее почувствовал, как горят Настины щеки.

– Нет. Теперь я это знаю… То, что я испытала с тобой… это… У меня нет слов…

Его рука скользнула вниз по ее телу, ладонь нежно погладила живот, пальцы пробрались сквозь курчавые волоски к средоточию женственности и начали затейливую игру, выискивая самую чувствительную точку. Ася уронила голову Ивану на грудь, уносясь в потоке нарождения экстаза.

– Говори, Настенька. Я хочу знать все.

– Я… не знаю, что говорить. – Она и не пыталась собрать осколки мыслей. – Это волшебно… я полна жизни и… – В последний момент Ася прикусила губу, боясь произнести слова любви. – И я хочу… тебя, Ваня.

Большего не требовалось. Иван перекатил ее на спину, раскручивая водоворот желания. Он неутомимо ласкал ее, его руки и губы были везде, он открывал для нее новый мир ощущений, изучал ее и давал возможность познать самое себя. И «холодное» тело распускалось поздней розой, прекрасной в своей запоздалости, удивительно трогательной среди своих растерявших лепестки подруг.

Ася металась в пароксизме отчаянного восторга.

Единственный…

Да, он единственный мужчина, который нужен ей, и с ним она проведет единственную ночь единственной любви. Он не узнает о ее любви, и она, конечно же, заплатит за те восторги, которыми он напитает ее. Да и что значат деньги по сравнению с ее открытием – жизнь стоит прожить ради этой ночи, пусть и единственной.

Боль разлуки слилась в ней с болью страсти. Она еще была здесь, в тесных объятиях Ивана, еще вбирала в себя его плоть, вкус, запах, еще отвечала бешеным ритмам любви.

А подсознание запечатлевало в памяти каждый момент, каждую клеточку его тела, каждый вдох, удар сердца… И училось одиночеству.

Уже светало, когда Иван, сжав ее в кольце рук, провалился в сои. Ася не спала. Привыкала к новой жизни, в которой главным станет воспоминание об этих часах. Короткий, но яркий праздник любви и жизни.

Она осторожно выбралась из рук Ивана – он недовольно забурчал, но не проснулся – и встала. Медленно оделась, собирая по всей комнате вещи. Трудно было сосредоточиться, мысли растекались, и Ася часто замирала, думая… ни о чем, а потом мучительно вспоминала, что нужно надеть в первую очередь – юбку или блузку. В ногах чувствовалась слабость, и слегка подташнивало. Все время хотелось то весело подпрыгнуть, то по‑ старушечьи опуститься на стул. Ну, кажется, все надето.

Ася в последний раз посмотрела на Ваню. Он лежал, раскинув в стороны руки. Во сне он напоминал озорного купидона, красивого и ветреного. Расслабленные мышцы смягчили жесткие контуры крепкого тела, грудь равномерно колыхалась от глубокого спокойного дыхания. Единственный любимый. Через несколько часов они станут просто соседями. Может, он и обидится сначала, что Ася перехватила инициативу и не дождалась расчетного листа, но вскоре все станет на места. Она все‑ таки добилась того, к чему стремилась с самого начала: их отношения ограничатся словами «здрасьте – до свидания».

Больно кольнуло сердце: сколько раз Ваня называл ее любимой. Она не помнила, что он говорил пять лет назад, но если и упоминал о любви, то не так часто. Впрочем, какая разница? Пусть один раз, но он говорил это каждой женщине. Наверняка в его перечне услуг значатся и слова любви.

Слова. Слова. Ася прикрыла рот рукой, чтобы унять новую волну тошноты, и вышла из спальни.

В комнате она отыскала кошелек, иронично сетуя на «ненормированный» секс, после которого тошнит. Хотя вполне возможно, что это реакция на большое количество кофеина в организме и бессонную ночь. Но лучше было думать о более приятных вещах.

Ее внимание привлек странный писк. Она испуганно оглядела комнату и ужаснулась – все это время работал телевизор. Взбудораженные нервы моментально напомнили о Катиной матери, сгоревшей от взрыва телевизора. Ася осторожно подошла к нему и, ожидая смертельного всполоха, выдернула шнур из розетки. Звук прекратился, и девушка облегченно вздохнула и даже почувствовала себя лучше.

Больше здесь ее ничего не удерживало. В коридоре она накинула на плечи плащ и вышла из квартиры, тихо щелкнув дверным замком.

Дома она расстелила постель, но ложиться не стала. Несмотря на бессонную ночь, спать не хотелось, только глаза болели на свету. На кухне Ася поставила греть чай и принялась готовить завтрак. Она решила пораньше отправиться в общежитие, чтобы застать Веру. Ася тепло улыбнулась, подумав, какая замечательная у нее подруга. Со всеми горестями и невзгодами она обращалась только к Вере. Вместе они делили маленькие радости и достижения, вместе грустили и скучали тоже вместе. Конечно, есть тайны, которые не откроешь даже лучшей подруге, но в том и ценность дружбы, чтобы уважать чужие тайны и не лезть с советами и неуместными переживаниями. Такой была Вера. Они одинаково уважали и ценили откровения и тайны.

Иван во сне потянулся за Настенькой и… проснулся разочарованный. Он был один.

Приподнявшись на локте, он громко позвал ее. Никто не ответил, и Иван расстроенно уронил голову на подушку.

Ушла.

В следующую минуту он улыбнулся. Это даже лучше, что ушла. У него есть время подготовиться к официальному предложению, купить цветы и торт и не выглядеть диким жеребцом, гоняющимся за кобылицами. Иван расплылся в самодовольной улыбке, вспомнив, как «гарцевала» на нем Настасья. Любимая…

Он обуздал свою фантазию и вскочил с постели. Тянуть нельзя. Этот день они должны провести вместе. И следующий… и всю жизнь. Купаясь в мыслях о счастливом будущем, Иван тщательно выбрился, принял душ, быстро оделся и… вспомнил о телевизоре.

– Бог ты мой! Он же не выключен, – глупо улыбаясь, рассердился он.

Но в комнате он забыл о телевизоре и вообще обо всем. На столе, возле компьютера, аккуратной стопкой лежали несколько купюр.

Ася открыла дверь и сделала шаг назад.

– Объясни мне, кто из нас продажная тварь?!

И в нее полетела тонкая пачка купюр. Бумажки медленно сползали по ее волосам, плечам, халату и укладывались на полу. Ася стояла как статуя, бледная, с неподвижным взглядом.

– Я жду, – напомнил Иван.

Теперь он не походил на влюбленного, очарованного своей дамой сердца. Не походил и на того Ивана, который пять лет назад с милой улыбкой поставил перед ней поднос с чашкой кофе и счетом под блюдцем.

Но как ни странно, ее не испугал мечущий молнии бешеный взгляд и перекатывающиеся желваки под скулами. Она не ожидала такой бурной реакции, но и не удивилась. Бессонница притупила ее чувства, а новая жизнь, к которой она приучалась уже несколько часов, дала первые результаты.

Ася повернулась, оставив дверь открытой, и прошла в комнату. Остановилась у окна. Если б была возможность, она шла бы дальше, до первого серьезного препятствия. Им оказалось окно, и, глядя в него, она ждала Ивана. Он не замедлил появиться, громко стукнув входной дверью.

– Ну?

– Разве сумма недостаточная? Или цены изменились?

– Какие цены?! – взорвался он. – Ты что, думала купить меня? И смотри мне в глаза, черт тебя подери!

Ася медленно повернулась к Ивану лицом.

– Нет, не тебя, – тихо проговорила она. – Твои услуги.

– Что?!

– Не кричи, пожалуйста. Помнится, ты называл эту сумму.

– Я называл? – опешил он. Немного помолчал, собираясь с мыслями, затем подозрительно прищурился. – Значит, они успели насплетничать. Оба или кто‑ то один?

– О чем ты?

– О Юлике, – язвительно напомнил он. – И его жене. Сердобольная Настенька наслушалась жалоб супругов и решила сама попробовать. Разбогатела? Простые чувства тебе надоели? Захотелось острых ощущений за определенную плату? Что ж ты раньше не сказала? Я б устроил тебе сексуальный марафон – на всю жизнь насытилась бы. Надо же! И цену она знает. Или это твоя цена любви? Судя по тебе, Юлик не очень‑ то раскошеливался. Подарками, я смотрю, не одаривал. Зато рекомендовал доступного альфонса? Надо было глотку рвать из‑ за бесплатного секса, чтобы потом за него платить кровно заработанными деньгами? Ах, простите великодушно, он тебя не удовлетворял. У тебя потребности выше. Как ни старался, он не мог разгорячить твое тело. Или душу?.. Что у тебя заморожено, скажи мне, Настя? Чем я заслужил такое унижение? – Он разжал кулак и едва успел подхватить выпавшие часы. Подцепив на палец, он покачал ими перед собой. – Ты их забыла… Или это тоже входит в плату? Кстати, и лифчик до сих пор лежит на моей кровати. Интересно, твой первый любовник подарил тебе нижнее белье твоей подруги? Наверняка оно дорого стоит и служит отличным подарком, чтобы получить согласие жениться…

– Серьги.

– Что? – не расслышал Иван.

– Он подарил мне серьги, – не повышая голоса, сказала Ася. Все это время она отрешенно смотрела через плечо Ивана на противоположную стену, будто и не слышала его. Но последние слова пробудили в ней жалость к себе. Когда же она научится не откровенничать с мужчинами? Сколько раз зарекалась и падала на одном и том же месте; и следующее падение было больнее предыдущего. Каждый мужчина бросал назад ее признания, извращенно переиначенные.

– Что ж, в первый раз тебе повезло больше, – съязвил Иван.

– Скорее всего. Если б они не остались у тебя.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился он.

– То, что часы я действительно забыла, а серьгами расплатилась.

Он вдруг замолчал.

– Я была с тобой тогда, – раздраженно объяснила Ася. – Если ты не понимаешь, что я имею в виду. Я тогда, с тобой, впервые почувствовала себя женщиной и узнала позор, какой не пожелаешь и врагу.

– Врешь…

– Зачем мне врать… обманывать? – Ее голос вновь лишился эмоций. – Ты прав, я не настолько богата, чтобы платить за… не знаю, как это назвать… Тогда у меня при себе было два рубля мелочью, а на подносе лежал счет с четко выведенной трехзначной суммой. Что мне оставалось делать? Ты растоптал мою доверчивость и гордость, а я не могла уничтожить остатки достоинства, чтобы выяснить, шутка это или нет. Вот и заплатила, чем могла. Потом я собрала нужную сумму… за два месяца. Ведь и серьги не мои, и я должна была их вернуть. Но мне не хватило смелости еще раз встретиться с тобой – слишком унизительно. Легче было подкопить еще денег и купить новые серьги. Что я и сделала.

– Почему… – Голос Ивана охрип. – Почему ты не сказала?

– Как? Ты не узнал меня ни сразу, ни потом. Это понятно – столько лиц, женщин. Пришла‑ ушла, и ночью темно, а утром нет времени разглядывать… А напоминать о себе в такой ситуации? – Ася поджала губы и недоуменно подняла брови. – Ваня, это не тема для досужей беседы. Можно абстрактно рассуждать и шутить, как делали твои друзья, для меня же это – еще раз пройти через позор и бесчестье, как сейчас. И сегодня утром… Я не так храбра и развратна, Ваня, чтобы дожидаться, пока ты подсчитаешь все и распишешь на своем бланке. Я знала, на что иду, как знала, что утренний «кофе в постель» второй раз мне не пережить. Извини…

Наступила тишина, нарушаемая лишь криками мальчишек на стройке и далеким гулом машин. Они стояли друг против друга, подняв головы и избегая встречаться глазами. Невысказанные слова, незаданные вопросы, спрятанные эмоции стеной вырастали между ними.

– Посмотри на меня, Настя, – тихо приказал Иван. Собравшись с духом, зная, что не сможет отказать, она перевела взгляд на его брови.

– В глаза… Пожалуйста.

Незаметное движение ресниц, и она застыла, глядя в его потемневшие, словно осколки пасмурного неба, глаза. Вдруг выражение его лица стало меняться. Суровые складки разгладились, фигурные губы раскрылись в цинично‑ соблазнительной улыбке, напряженная подозрительность исчезла; глаза светились лукавством амура, а в глубине их чувствовалась томная оценка дьявола – такими глазами он смотрел на Еву, вкушающую запретный плод, торжествуя, выжидая, пронизывая насквозь, чтобы увидеть результат своего деяния.

Этот взгляд Ася помнила. Так смотрел на нее Иван утром того памятного дня. И как тогда, она почувствовала, что краснеет. Ненавистная краска заливала ее медленно, начиная с груди и плеч, поднималась по шее и лицу до корней волос. Она не выдержала пытки и отвела глаза, находясь в преддверии давнего унижения. Все‑ таки он довел свой спектакль до конца. Она бежала от расплаты, но он настиг ее и…

– Ты… – выдохнул Иван. – Это ты.

Ася удивленно скользнула взглядом по его лицу и в который раз изумилась. Ничего в нем не осталось от купидона или дьявола. Лицо стало серым, уголки рта опустились, глаза безжизненно потухли. Он как будто постарел на много лет.

– Я не помню ни лица, ни имени, но я помню, как ты покраснела утром… и так же спрятала глаза… А потом остались только серьги.

Иван опустил голову, с новым любопытством посмотрел на часы, висевшие на пальце, рассеянно поискал место, куда их можно положить. Пошатнувшись, он подошел к столу, растянул браслет на краешке столешницы и пошел к двери. На пороге остановился, хотел что‑ то сказать, но передумал и шагнул в коридор.

Вот и началась ее новая жизнь. Но вместо чистых воспоминаний любви она видела осунувшееся, постаревшее лицо Ивана. Неужели она так обидела его? Конечно, мужчины не любят, когда их опережают – а значит, превосходят – женщины. Но ведь результат тот же.

Или нет? Нельзя предугадать заранее, на какую сумму ты поешь в ресторане или каким сервисом воспользуешься в гостинице. В обоих случаях ты ждешь счет. Почему же в другом можно самолично определять цену не тобой выполненных услуг?

– Господи! – застонала Ася, обхватив голову руками.

Какой цинизм! Как можно оценивать чувства, влечение? Какими деньгами можно заплатить за заботу о чужом ребенке, внимание к пенсионерам, защиту соседки от домогательств? Как можно платить за то, что человек делится своими переживаниями, рассказывает о прошлых несчастьях, своих и чужих?

Какая же она жестокая и бессердечная. С замороженной душой.

Еще одним предателем стало больше на свете. Она предала самое себя. Она предала свою единственную любовь.

– Это все я, – шептала Ася, подбирая эпитеты, которые мертвили душу, и шептала: – Я… я…

Она не могла плакать – не было слез. И не могла вдохнуть нормально – то ли в горле стоял слезный комок, то ли тошнота от недосыпания снова подкатывала волной. И пропали все желания. Теперь не надо идти к Вере – зачем? Можно не выходить из дома – что делать в осеннем городе? Завтрак стынет, но есть не хочется.

Ася скинула халат и легла в постель. Но не заснула. Так и пролежала до вечера, тупо глядя в стену.

Утром она встала безразличная ко всему. Проглотила завтрак, не почувствовав ни голода, ни сытости, ни вкуса. Не глядя надела что попало под руку и пошла на работу. Вечером, возвращаясь домой, она издалека боязливо посмотрела на окна первого этажа. Они были темны.

Так завелся распорядок новой жизни: подъем, завтрак, работа, темные окна, ужин, сои. Звонила Вера, но говорить было не о чем. Распрощались на вопросительно‑ недоуменной ноте.

Что‑ то изменилось в Асе: исчезла легкость походки, с утра чувствовалась усталость, тяжесть в груди то разливалась тягучей смолой, то собиралась в ком под горлом. В глазах появилась печаль. Каждое движение требовало усилий; в ногах пульсировала ноющая боль, но смутное ожидание толкало вперед, хотя и ждать‑ то нечего. Все позади. Тем не менее Ася была в постоянном движении. Ох как трудно было усидеть на рабочем месте, и она металась из кабинета в кабинет, придумывая несуществующие проблемы, множество вопросов, требующих немедленных ответов. После работы возвращалась пешком; ног не чувствовала, но шла и шла к домашнему холодному очагу.

Через две недели в окнах появился свет, который тускло отразился в Асиных глазах. А еще через неделю она заметила, что месячные непривычно задерживаются. Догадка пришла сразу. Ася сначала испугалась, но очень быстро успокоилась. Во‑ первых, не было желания думать и делать что‑ то, а во‑ вторых – или во‑ первых? – она хотела ребенка, хотела давно и сильно. Судьба все же благосклонна к ней, если оставила такой щедрый дар. В память о любви.

Вот тогда появились первые слезы очищения. Ася стала на путь покоя. Все ее помыслы были устремлены к будущей жизни, которой она даст начало. Безразличие к миру не исчезло, но теперь она знала, что жить надо. Надо для ребенка. Продукты не стали вкусной пищей, но – набором витаминов, нужных ребенку; вечерняя прогулка приобрела цель; чувство ожидания не покинуло ее – теперь она ждала ребенка.

Да еще память осторожно намекнула, что существует подруга.

Глава 14

– Здравствуйте.

Ася ждала лифт. На незнакомый голос она испуганно обернулась в сторону заветной двери.

– Здравствуйте.

Молодая женщина, невысокая, но с отличной фигурой гимнастки, с точеной линией ног и искристыми золотисто‑ карими глазами и новеньким обручальным кольцом на правой руке, положила в сумочку ключ и посмотрела Асе в глаза.

– Вы здесь живете? – приветливо поинтересовалась она. – Я часто вижу вас – наверное, возвращаетесь с работы. А я – ваша новая соседка. – Она указала на дверь Ваниной квартиры. – У нас с мужем медовый месяц. Мы недавно переехали, поэтому не успели познакомиться с соседями. Меня зовут Валя. А вас?

Ася открыла рот и… ничего. Ни звука. Пропала не только речь, но и способность издавать хоть что‑ то. Воздух останавливался у основания языка, и не хватало сил его вытолкнуть.

Хорошо, что подошел лифт. Ася кивнула и зашла в кабину.

«Муж… медовый месяц… недавно переехала… новая соседка…» Неотступные мысли преследовали Асю. А она безмолвствовала. И только мысленно себя уговаривала: «Успокойся. У тебя ребенок. Думай о нем…» Улучшения не настало. Ася по‑ прежнему не могла произнести ни звука. Онемела. В квартире воцарилась мертвая тишина.

Утром двадцать минут она стояла перед зеркалом, открывала рот, помогала движением головы, подавая ее вперед, – тщетно: бессильные слезы текли по щекам, а голоса не было. Она даже не могла позвонить на работу, попросить отгул. Она молчала.

Делать нечего, Ася оделась и поехала на работу.

– Анастасия Федоровна, вы больны? – спросила подчиненная, удивленная долгим молчанием начальницы.

Ася пожала плечами и неопределенно кивнула головой, машинально поднося руку к горлу.

– У вас ангина?

Ася кивнула.

– Тогда вам нужно вызвать врача и взять больничный.

Ася отвернулась и смахнула слезы со щек. Больничный не вернет ей голос, а сидеть дома в гробовой тишине – лучше сразу умереть. Нет! У нее же ребенок. Она должна успокоиться, чтобы не навредить ему. Она должна. Должна!

Голос появился на четвертый день, слабый, неуверенный. Но язык не слушался. Собственно, не столько язык, сколько Ася не могла припомнить, что надо делать с ним. Звуки выходили не те, что она хотела, инстинкт восстанавливался медленно, с неохотой. Она не помнила, как нужно открыть губы или стиснуть зубы, в каком положении должен находиться язык, чтобы произнести нужную букву. На работе она тайком подсматривала за движениями губ у сотрудников и шепотом пыталась повторять за ними.

Через неделю речь вернулась, но Ася сильно заикалась, а потому ограничивалась короткими ответами. Все силы она употребила на успокоение нервов – малейшее волнение лишало ее голоса. От таблеток она отказалась сразу из‑ за ребенка. И как назло в ней вспыхнула неудержимая потребность высказаться. Казалось, она взорвется, если не выплеснет из себя накопившуюся боль.

Идти к Вере она боялась – слишком людно в общежитии, и подруга неизвестно как себя поведет, увидев и услышав (какая насмешка! ) Асю. Взваливать столько на ни в чем не повинную Веру было нечестно и жестоко. Но и обратиться больше не к кому. Выждав еще неделю, убедившись, что хоть и заикается, но все же правильно произносит слова, Ася решилась пойти к Вере. По дороге она повторяла одно слово: «Привет». Путь от вестибюля до комнаты на третьем этаже в конце коридора, где жила Вера, был подобен восхождению на Голгофу. Сколько знакомых поздороваются с ней? Сколько остановят для приятельской беседы? Сколько захотят узнать у нее новости? И все время разговор, разговор… Разговор.

Веры не было. Ася готова была выть, лезть на стену от горя и безрассудности. Однако, высоко подняв голову, спустилась в вестибюль и вышла, кивнув на прощание вахтерше.

Вернувшись домой, она прижала руки к упругому животу и опустилась на пол.

– М‑ ма‑ м‑ ма… М‑ м‑ мамоч‑ чка!..

И заныла, запричитала по‑ бабьи. Так голосили женщины на похоронах ее бабушки; единственное, что помнила о ней Ася, – женский заунывный плач. Плакала и Ася, смешивая память с горем, плакала за всех женщин всех стран и времен. Оплакивала дар Божий и Божье проклятие, Еву и Марию, Джульетту и Джиневру, Аленушку и Одинцову…

Настойчивый звонок прервал плач. Наверное, соседка забеспокоилась, подумала Ася, тяжело поднимаясь с пола и всхлипывая. Звонок повторился, и она, махнув рукой на растрепанный вид, открыла дверь.

– Здравствуй, Ася. Я… Ой! Ты плакала?

– 3‑ з‑ зд…

Ася помотала головой и жестом пригласила войти Катю.

– Бабушка испекла печенье и просила отнести тебе. – Катя прошла на кухню, поставила тарелку с гостинцем на стол. – А почему ты плачешь? Тебе плохо?

Ася неопределенно повела плечами, потом уронила голову на грудь и покачала ей в ответ.

– У тебя что‑ то болит? – Девочка встревожилась не на шутку, и взрослая подруга подозревала, что сейчас они начнут плакать обе. Но согласно кивнула, обхватив пальцами шею.

– У тебя горлышко болит?

Опять кивок.

– Ну, не плачь. – Катерина подошла к Асе и погладила ее по волосам. – Я тоже болела и плакала, а бабушка пожалела меня, дала лекарства, и все прошло. Не плачь, Ася.

И снова кивок. Как бы она хотела, чтобы дело было только в горле, но печаль в душе, казалось, пустила глубокие корни, навеки поселясь в ней. Тем более Ася была благодарна маленькой девочке, несущей утешение.

– Знаешь, пойдем к нам, Ася, – придумала довольная собой Катя. – У бабушки есть лекарства. Она полечит тебя.

– Н‑ нет.

– Пойдем, – упрашивала девочка. – Тебе не будет больно, и ты выздоровеешь.

Ася дала себя уговорить; она была слабее маленькой Кати, да и не хотела возражать. Легче ей уже не станет, но хоть не одна будет. Собеседница из нее никчемная, но разговоры других отвлекали от собственных дум.

Ася умылась, и Катя отвела ее за руку. Дома Катя тут же рассказала о печальной участи, постигшей Асю. Девушка виновато улыбнулась и слабо покачала головой. Еще бы! Какой нормальный человек понесет инфекцию в дом, где живет ребенок? Евдокия Тихоновна улыбнулась в ответ и пригласила Асю в дом, отправив Катю к дедушке в комнату. От пожилой женщины не укрылась неестественная бледность Асиного лица, ее покрасневшие заплаканные глаза, мелкое подрагивание губ, но она не стала усугублять состояние и без того расстроенной соседки. Евдокия Тихоновна подогрела воду в чайнике, заварила крепкий чай с мятой и подала на стол.

– В‑ в… – И снова слезы потекли неудержимым потоком.

Евдокия Тихоновна присела на краешек стула, внимательно разглядывая гостью.

– Что случилось, Асенька? Горе какое?

Ася металась взглядом по кухне, не зная, что ответить. Разве любовь – это горе? Или ребенок, зачатый в любви? Это же счастье, но только на радость нет ни сил, ни желания.

Она покачала головой… пожала плечами… и опустила глаза. У нее нет ответа.

Евдокия Тихоновна накрыла пухлой ладонью холодные пальцы девушки.

– Так что?

– Я з‑ з‑ заик…

– Я слышу. Почему? Что произошло?

Ася не отважилась испытывать терпение слушателя, она просто указала на висок.

– Нервы, – перевела язык жестов Евдокия Тихоновна. – Выпей чаю, а я заварю валериану.

– Не! – протестующе замахала рукой Ася.

– Почему? Она успокоит тебя.

– Боюсь.

– Ася, я должна тянуть из тебя каждое слово? «Боюсь» – это не ответ.

– Я… – Ася глотнула свежесть мятного чая и снова подняла голову. – Берем‑ менна.

Несколько мгновений Евдокия Тихоновна переваривала информацию, потом сказала:

– Все же я заварю. Немного корня не причинит вреда, только поможет… обоим. Не тебя учить, девочка, что спокойствие нужно в первую очередь малышу.

– У кого малыш? – вбежала в кухню Катя.

– А ты подслушиваешь?

– Нет, бабушка, честно. А у кого малыш?

– У меня, – улыбнулась грустно Ася. – Б‑ будет.

– Ой, как чудесно! – обрадовалась Катя. – А ты мне дашь его подержать? А когда он будет?

– Цыц, Цокотуха! – прикрикнула Евдокия Тихоновна. – Лучше скажи, зачем примчалась?

– Я пить хочу, и дедушка чаю просит.

– Возьми печенье, Катерина, – наказала бабушка, – и беги в комнату. Сейчас я приготовлю вам чай.

Катя положила ладошку на Асино плечо.

– Ты мне дашь подержать ребеночка, когда он родится?

Ася кивнула и погладила девочку по волосикам.

– Дам.

– А когда он родится?

– Летом.

– Я тоже, – разоткровенничалась Катерина, – когда вырасту, рожу себе ребеночка.

– Но сначала выйдешь замуж, – строго предупредила бабушка.

– Хорошо, – кисло согласилась будущая мама и показала бабуле язык. В своем возрасте Катя уже знала, что любовь – это тайна, и как трудно сказать плохому мальчишке, что он тебе нравится. И вообще все мальчишки не понимают, как восхитительно быть невестой.

Катя взяла вазу с печеньем и пошла впереди бабушки, открывая ей дверь в комнату. Через несколько минут Евдокия Тихоновна вернулась одна.

– Ну вот. – Она поставила перед Асей отвар и села напротив нее. – Теперь нам не будут мешать. Ты выпей, Ася, а потом расскажешь все по порядку.

Ася с сомнением смотрела на бледно‑ желтый напиток.

– Ничего‑ ничего, пей, – подбодрила Евдокия Тихоновна. – Запей чаем, если невкусно.

Ася начала рассказывать с давних событий того зло памятного вечера пятилетней давности. Как избегала Ваню, узнав, что они соседи, как боролась с влечением и поняла, что любит. Рассказала о серьгах и деньгах, о Юлиане и Леночке, о противоречиях в характерах своем и Ванином и об их последнем разговоре. Евдокия Тихоновна слушала и качала головой, соглашаясь или возражая. Иногда она помогала Асе произнести слово до конца и удерживалась от вопроса: что именно привело ее к нарушению речи? Хотя вся цепь событий способствовала нервному срыву; достаточно было небольшого волнения, и нервная система блокировала перегруженный участок, вызвав соответствующую реакцию.

Асе трудно было одновременно бороться со слезами и произносить сложные фразы. Она излагала только факты, не вдаваясь в переживания. А слезы все текли и текли по ее лицу. Наконец Евдокия Тихоновна не выдержала, подошла к Асе и прижала ее голову к своей груди.

– Поплачь, девочка, – печально сказала она. – Но это в последний раз. Теперь ты должна забыть обо всем, кроме своего крошки, а для него тебе понадобится много сил. Ты поняла меня? Если этого подлеца и не интересует судьба малыша, то ты должна отдать ему вдвое больше любви, заботы, сил…

– В‑ Ваня не подлец. Он н‑ не знает.

– А мог бы спросить.

– Это я… виновата.

– Сейчас не важно, кто виноват. У тебя есть заботы поважнее. Утри слезы и будь сильной, девочка. Главное, ты не одна, а вместе мы переживем все невзгоды. Ладненько?

– Да… Вы добрая мама, Евдокия…

– Спасибо за эти слова. И ты тоже очень славная девушка, Ася. И добрая. Катерина любит тебя.

– И Ваню она любит.

– Да, – вздохнула женщина. – Этого подлеца она тоже любит.

– Он не…

– Знаю, знаю, дорогая. Все они хороши.

Ася слышала доброту в голосе Евдокии Тихоновны; она не со зла ругала Ивана. Сама Ася хоть и редко пользовалась подобными определениями, но зато со всей серьезностью, и относилась к их значению так же, потому и возражала каждый раз.

С этого дня Ася почти каждый день заходила к Евдокии Тихоновне. Она действительно успокоилась – то ли валериана помогла, то ли участие мудрой женщины – и заикаться стала меньше… Жизнь постепенно входила в спокойное русло. Только по ночам Асе снился Иван. Она пыталась догнать его, уходящего, звала и просыпалась в слезах. А утро приносило новые заботы и хлопоты.

До Нового года меньше месяца, надо разослать поздравления знакомым, родственникам, маме отправить подарок. Ася так и не сообщила ей о своем положении, не решилась. Трудно признаваться в грехе суровой высоконравственной матери. Однажды она уже поддержала дочь в трудную минуту, надо надеяться, что и в этот раз у нее достанет сил пережить новость. Но не сейчас – после праздника, после годового отчета Ася возьмет отгул и поедет домой. Тогда и расскажет.

И Вера до сих пор не знает. Она занята своим Женей и ни о чем другом не думает. Ладно, не будем портить ей настроение. Пусть любит, авось счастье ей привалит. Она настырная: если сказала, что хочет замуж, – выйдет. Может, Ася успеет и на свадьбе Веры погулять, прежде чем родит. Пусть Новый год принесет счастье ей и всем‑ всем. О себе Ася не думала. Ее мера уже отмерена.

Катерина раньше дедушки бросилась открывать дверь на звонок.

– Ваня! – радостно закричала она. – Где ты был?

– Привет, школьница, – очень скромно поздоровался Иван и спросил нерешительно: – Гостей принимаешь?

– Заходи, тезка, – подошел к внучке Иван Макарович. – Что‑ то давненько… Ого!.. – Он посмотрел на Катю, снова на Ивана с большим сомнением. Такие гости к ним не захаживали. Впалые щеки и подбородок заросли щетиной, скулы обтянуты сероватого оттенка кожей, нос красный то ли от мороза (кажется, не так холодно сегодня было), то ли совсем по другой причине, да и запашок чувствуется. И глаза как у побитой собаки.

– Все нормально, – махнул рукой Иван, и губы растянулись в виноватой улыбке пьяницы. – Я не обижаюсь.

– Похоже, – недовольно согласился Иван Макарович. Он не мог решить, стоит ли пускать такого гостя в дом или пусть идет своей дорогой.

– Это кто? Иван пришел? – раздался из кухни голос Евдокии Тихоновны. – Пусть заходит. Я хочу посмотреть на него.

Пьяный блеск в глазах гостя сменился стыдом, смешанным с затравленностью. Он как будто просил защиты у хозяина, но тот не глядел на Ивана, окликнул внучку и негостеприимно отошел в сторону, махнув рукой по направлению к комнатам.

Ваня потоптался на месте, потом взял какую‑ то конструкцию, прислоненную к стене, и внес ее в коридор.

– Что это? – Катины глазки увеличились от любопытства.

– Это тебе. – Иван сел на корточки, взял девочку за руку. – Что ты хотела больше всего, помнишь?

Катя просительно посмотрела на деда, внимательно следящего за Иваном. Странное поведение Ивана Макаровича настораживало девочку.

– Не помню.

– Ну как же? – уговаривал Иван. – Помнишь, ты и… Настя приходили кушать раков и она просила тебя загадать желание. Что ты загадала?

– Это слишком дорогая вещь для подарка, – вмешался более догадливый дед. – Зря вы его купили, мы не можем принять.

– Велосипед?! – неожиданно вспомнила Катя.

Иван наклонил голову в знак согласия и потер пальцами закрытые глаза.

– Я хотел как лучше, – обратился он к Ивану Макаровичу и улыбнулся, махнув рукой. – Все нормально.

– Да, у вас всегда все нормально, – осуждающе произнес хозяин. – Показаться ребенку в таком виде…

– Ваня, а у Аси будет…

– Катерина!!! – испуганно крикнула Евдокия Тихоновна и выбежала в коридор. – Иди в комнату. Сейчас же!

Увидев Ивана, она ахнула, но быстро взяла себя в руки, и лицо снова приобрело серьезное выражение.

– На Деда Мороза ты не очень похож.

– Я… – Иван прятал глаза от печального осуждения женщины. – Я хотел как лучше. Катерина мечтала, и я подумал… Если вам не подходит, я… я заберу. Все нормально.

– Вот‑ вот, – продолжала наступать Евдокия Тихоновна. – У вас все нормально: захочу – дам, захочу – заберу… О других думать некогда – только о себе.

– Извините.

– Идем на кухню, – приказала Евдокия Тихоновна. – Послушать тебя хочу.

Иван побрел за хозяйкой, сел за стол на указанный стул и уставился в окно. Как долго он собирался прийти сюда. Нет, хотел подняться этажом выше, хоть разочек взглянуть на Настеньку. Смелости не хватило. Или нахальства. Он не смел взглянуть на нее после того, что она знала о нем и его прошлом. Он пытался утопить свою боль на дне бутылки – тщетно. Она постоянно стояла перед глазами, печальная, с неподвижным взглядом. А по ночам ему не давали уснуть воспоминания об их близости. Он метался по кровати в поисках любимой. Как ему не хватало ее тепла, ее смеха и тихих признаний; ее ласки и объятий, ее губ и просьб; ее больших глаз цвета апреля, серьезно смотрящих прямо в душу. У него не было ничего, он был нищим без Настеньки. Нищим и пустым.

– Где ты теперь? – спросила Евдокия Тихоновна, ставя противень с печеньем в духовку.

– Я продал квартиру.

– Знаю. Успела познакомиться с новыми жильцами. Район не понравился, что ли?

– Я не понравился району, – пошутил Иван и отвел глаза под пристальным взором пожилой женщины. – Ездил к старикам домой. Сейчас обитаю у приятеля.

Евдокия Тихоновна подумала, что «старики» скорее всего обжили ближайшую забегаловку, так же как и нынешний приятель, но мудро удержалась от высказывания этой догадки.

– А работа как же?

– Взял отпуск за свой счет.

– И пропиваешь квартиру, – все‑ таки не удержалась от укора она.

– У меня строгий банкир – жена начальника, – слабо улыбнулся Иван, а у Евдокии Тихоновны душа болела от его мучительно‑ тоскливых глаз.

У нее сердце замирало, когда он такими глазами провожал Катерину, уходящую с дедом в комнату, и сейчас переворачивалась душа от безысходности, сквозившей в каждой черте неопрятного, заросшего лица. Если б он был ее сыном, она натягала бы его за уши и заставила бы на коленях вымаливать прощение у бедной девушки. Но кто она такая? Простая соседка‑ пенсионерка, встретившая двух молодых людей, которые по‑ доброму отнеслись к ее внучке. Оба заботились о чужой девочке и не сумели решить собственную судьбу. Если бы Ася хотела вернуть Ивана, она бы помогла – пристыдила бы блудного сына, заставила бы вспомнить о мужской чести, но девушка словом не обмолвилась о нем, ни разу не упомянула, только защищала, когда Евдокия Тихоновна ругала его по‑ своему. Да и неизвестно, какой из него получится муж.

– Сколько же она успела у тебя отобрать?

– Не считал, не знаю. А что деньги! Мусор. Деньги – это… – Он осекся и посмотрел в окно. – Они мне жизнь поломали. – Тряхнул головой и улыбнулся. – Все нормально.

– Что ты собираешься делать дальше?

– Мне все равно.

– Так не бывает, – твердо заявила Евдокия Тихоновна и отвернулась к духовке проверить печенье.

Вынула противень и начала перекладывать сладости в тарелку.

– Ты ел сегодня что‑ нибудь?

– Наверное… не помню.

– А что ты помнишь?

Иван молчал. Его воспоминания не передашь словами.

– Евдокия Тихоновна…

– Подожди. Сейчас я закончу с печеньем, потом поговорим.

– Все нормально.

– Нормально, нормально, – бурчала женщина. – Нормально, когда человек нормальный, и семья у него нормальная, и работа. Нормально, когда он с уважением относится к людям и когда его уважают, если есть за что. А у тебя, Ваня, все ненормально. Все. Ведь и институт закончил – грамотный, и работа хорошая, и семья была. Ну, не получилось в первый раз, так что, конец света настал? Можно вести себя как вздумается? И портить жизнь другим?

Иван вмиг отбросил хмельное легкомыслие и насторожился:

– Откуда вы знаете про семью?

Проговорилась. Вот уж действительно: бабий язык длинен, да ум короток.

Евдокия Тихоновна поставила тарелку с печеньем на стол, спрятала противень, начала разогревать остывший ужин и села за стол. Пришлось признаться:

– Ася заходит к нам теперь каждый день. Она и рассказала все, как ты с ней поступил.

Ванин взгляд дико метнулся к двери, словно там уже стояла Настя и смотрела на него своим невидящим взглядом.

– Она может, – прошептал он.

– Не переживай! – возмутилась женщина. – Она не из тех, кто поносит людей, даже если они заслуживают. Наоборот, она защищает тебя. – Евдокия Тихоновна протяжно вздохнула. – Обидел ты ее, Ваня. Очень обидел. Девочка из‑ за тебя такое испытала! И за что? За свою доверчивость.

– Она… – Ваня сглотнул, заостренный кадык подпрыгнул вверх по горлу и опустился. – Она ненавидит меня. Она имеет право говорить обо мне все, что угодно. И все это – правда.

– Она молчит. – Евдокия Тихоновна с жалостью смотрела на Ивана. – Ася и мне не позволяет слова плохого сказать о тебе. И сама не говорит ничего.

Иван поднял глаза к окну, кадык снова заходил вверх‑ вниз. Евдокия Тихоновна видела, что он борется со слезами, пьяными или нет, но со слезами. У нее тоже болело сердце за них обоих. И на Асю, и на Ваню жалко было смотреть. Что же они сделали с собой, глупые? Почему молодым не доступны покаяние и прощение, терпимость и милосердие? Оттого и страдают поодиночке общей болью.

– Я… любил ее, – хрипло произнес Иван. Голос его дрожал и срывался, глаза то влажнели, то высыхали. – Я мечтал быть с ней, хотел, чтобы она стала моей женой… А она оставила деньги… Заплатила бумажками за мою любовь.

– Ты хочешь, чтобы я тебя пожалела, Иван? – с сомнением спросила Евдокия Тихоновна. – А как же Ася? Ты подумал о ней? Всю жизнь мужчины пользовались ее доверием. Каждому она верила, а ее нагло обманывали и обвиняли в доверчивости. Один раз девочка решила не доверять, и что же?..

– Я говорил ей о любви. Она не хотела слушать.

– Мужчины любят слушать о своей… силе, – осторожно подбирая слова, ответила Евдокия Тихоновна. – Женщины – о любви. Но стоят ли слова того, чтобы к ним относиться серьезно?

– Я никому не говорил их. Даже первой жене, только Насте, а она…

– Этого она не знала. И не узнает, пока ты ей не скажешь.

– Я не могу. Я… мне стыдно перед Настей… И перед вами. Я обманул ваши ожидания, но не могу же я каждому встречному рассказывать о своем прошлом!

– Каждому – нет, но извиниться перед Асей ты должен.

– Не могу, – выдохнул Иван и спрятал лицо в кольце рук, лежащих на столе.

– Как знаешь, – не стала настаивать Евдокия Тихоновна.

Она встала, сняла с огня казанок, положила в тарелку большую порцию плова и поставила перед Иваном. Достала из хлебницы буханку ржаного хлеба, отрезала пару кусочков, положила рядом с тарелкой, с другой стороны – вилку.

– Ешь. Небось целый день ходишь голодный.

Иван поднял голову, безлико посмотрел на еду.

– Спасибо, не хочется. – И отодвинул тарелку. – Евдокия Тихоновна, у меня просьба к вам. – Он вынул из нагрудного кармана рубашки небольшие сережки, сцепленные между собой, и положил на стол. Средней величины жемчужины мертвенно бледнели на голубой скатерти. – Это Настины серьги. Отдайте ей, пожалуйста.

– Вот они какие. – Евдокия Тихоновна грустно разглядывала золотое украшение, но не прикасалась. – Жемчуг – к слезам. Плохой подарок для девушки.

– Это не подарок. И Настя выплакала свои слезы.

– Что ты знаешь о женских слезах?.. Впрочем, ты, может, и знаешь, – понизила голос женщина.

– Я искупил их, – вяло оправдался Иван. – Настя отомстила за всех женщин, с которыми я был.

– Я не об этом. И Настя не умеет мстить.

– Так вы передадите ей? И пожалуйста, оставьте велосипед Катерине. Пусть хоть одна мечта сбудется. Это важно.

– Хорошо, велосипед останется. – Евдокия Тихоновна уже подсчитывала в уме, через сколько лет отдать велосипед Асиному ребенку – хоть что‑ то перепадет от отца.

– А это? – Иван глазами указал на серьги.

– Нет. Ты их брал – тебе и возвращать.

Иван застонал:

– Евдокия Тихоновна…

– Нет, – твердо повторила она. – Будь хоть раз мужчиной. А теперь ешь. А я попрошу у деда бритву, чтобы ты мог принять человеческий облик. Ешь.

Иван растерялся, С одной стороны, он испытал необъяснимую радость увидеть еще раз Настеньку, услышать ее тихий голосок; но с другой – как ему выдержать ее ненависть, нет, хуже – безразличие? Когда‑ то она говорила, что Юлиан недостоин ее ненависти, что же говорить о нем, Иване?

Евдокия Тихоновна заставила Ваню съесть все, что было на тарелке, напоила чаем с мятой, сложила в кулек печенье для Аси и сунула Ивану в руки.

– Объясни ей все, – напутствовала она, – но спокойно. Видишь ли, Ваня, Ася пережила потрясение, и… нервы у нее слабые.

– Что случилось? – встревожился он. – Опять приходил тот подонок? Он что‑ то сделал Насте?

– Нет. Вряд ли. Но Ася… она заикается, когда волнуется. Так что будь осторожен с ней, постарайся не волновать ее. Ты же знаешь, как молодые девушки относятся к своим недостаткам. Ну, с Богом. И нас не забывай. Скажи Асе, что я завтра зайду к ней.

С этими словами она выпихнула Ивана и закрыла дверь. Потом долго еще копошилась на кухне, убирала, подтирала, переставляла посуду с места на место. Правильно ли она сделала? Не лучше ли было бы оставить все как есть? Поймут ли они друг друга или встреча обернется еще большим разочарованием? Впрочем, куда уж больше!

Ася сочиняла письмо маме. Не написать о себе по крайней мере странно, но и писать о своем положении она не могла, как не могла солгать, расписывая «прекрасную» жизнь. Короче, письмо не получалось.

Услышав звонок, она отодвинула лист и пошла открывать. В такое время могла зайти только Катерина с очередным гостинцем. Но на пороге стоял…

– Ваня?

– Здравствуй.

Ася сжала губы. Господи, не дай голосу пропасть! Только не сейчас!

Она молча смотрела на него. Запавшие глаза, полные тоски, втянутые щеки, уголки губ опущены… Куда девалась былая красота античной скульптуры? Где живой блеск глаз, свежесть кожи, сумасшедше‑ соблазнительная улыбка?.. Он изменился невероятно, но не стал менее любимым.

– Евдокия Тихоновна передала печенье для тебя и просила напомнить о чае, чтоб ты выпила.

– С‑ спасибо.

Ася оставила дверь открытой и пошла в кухню. Она не приглашала и не прогоняла. Иван переступил порог и не знал, что делать дальше: оставить пакет и уйти или… Он должен вернуть серьги, напомнил Иван себе, и по возможности все рассказать. Тихо закрыв дверь, он прошел за Настей.

Она изменилась. Вроде похудела, а вроде нет. Стала тихой, несколько медлительной и задумчиво‑ рассеянной. Ваня неотрывно наблюдал, как Настя двигалась по кухне: поставила чайник на огонь, подготовила сухую заварку – чай и из трав. Теплый домашний халат ниспадал с плеч мягкими фалдами, скрывая линии, которые Иван до сих пор чувствовал на своих пальцах. Она изменилась, но стала еще красивее.

– Ваня, – неожиданно позвала Ася и сама себе удивилась.

– Да?

– Чай будешь пить? – Ее голос сник.

Вся речь Насти изменилась. Голос стал тоньше и тише, она растягивала гласные, словно пела; между словами паузы были длиннее обычных.

– Если можно. – Невольно Иван перенял тягучее произношение Насти.

Она резко обернулась к нему: дразнит? Но смотреть на него было больно. Ася села за стол в ожидании кипятка.

– Тебя можно… поздравить, Ваня?

– С чем? Можно? – Иван указал на стул, Ася кивнула, и он сел напротив нее. – С чем поздравить, Настя?

– Т‑ ты… ж‑ ж‑ жен… – Она снова сжала губы, на глазах выступили слезы, но она упорно хотела высказаться. – У т‑ тебя… жена.

– Жена? – Он растерянно огляделся вокруг себя. – Нет, Настя, у меня нет жены.

– Нет? – вяло повторила она. – А я видела…

– Новую соседку? – закончил за нее Иван и пояснил: – Я продал квартиру, она оказалась несчастливой. Я не знаю, кто там теперь живет.

– Продал… – Казалось, она заново постигает смысл слов. Она напрягала мозг и память и в то же время пыталась расслабиться; на лбу появлялись мелкие складки и снова разглаживались. Она раскрывала губы, томимая множеством вопросов, и смыкала их, боясь произнести не то и не так.

– Чайник закипел, – прервал молчание Иван. – Я приготовлю для тебя?

Она послушно кивнула.

Иван заварил в маленьком фарфоровом чайничке травы, по кухне разлились ароматы мяты, липы, душицы; в другой насыпал чая и залил кипятком. Ася смотрела ему в спину, наблюдала за точными, рассчитанными движениями и думала, что он утерян для нее навсегда. Она и раньше не считала себя красавицей, а теперь прибавилось заикание, стала рассеянной и вообще мямлей.

Вдруг ей захотелось крикнуть во весь голос, обругать его, что так долго не приходил, бить кулаками в грудь за то, что бросил ее одну, рассыпанную на тысячи кусков…

Но ничего этого она не сделает, сквозь слезы усмехнулась Ася, от одной мысли она стала еще слабее, не то что махать руками и надрывать едва вернувшийся голос.

Ваня поставил чашку перед Настей, наполнил ее из обоих чайников.

– А себе?

– Спасибо, – севшим голосом поблагодарил он, наполнил вторую чашку и сел. – Евдокия Тихоновна сказала, что… у тебя был стресс?

Ася разглядывала чай и ничего не ответила.

– Ты не хочешь говорить об этом, Настя?

Она очень хотела поговорить об этом и о другом – обо всем, но не надеялась на свой голос. Она покачала низко опущенной головой и вытерла слезы на щеках.

– Я понимаю… Ты не волнуйся только… Все нор… – Он сгорбился над чашкой. – Ничего не нормально. И мне не следовало тревожить тебя.

Он второй раз полез в карман, достал серьги и покрутил их между пальцами.

– Я принес тебе долг.

– Нет! М‑ мне не…

– Помолчи, Настя. Тебе нельзя волноваться. Просто послушай, что я скажу… Я три года «промышлял» сексом. После развода я хотел отомстить всем женщинам из‑ за одной, которая променяла меня на квартиру. Одна приятельница знакомила меня с такими женщинами, которые готовы были платить за мужчину. В тот вечер я тоже должен был познакомиться с очередной клиенткой. Хозяйка указала на тебя. Дальше ты знаешь, что произошло. Когда утром я увидел серьги, я был ошарашен. Несколько дней ждал, что ты придешь за ними, потом пошел к знакомой. Оказалось, что она повздорила с той бабой и решила сыграть с ней шутку – якобы другая имеет больший успех. Я был взбешен, пробовал найти тебя, извиниться, вернуть серьги, но никто толком не знал, кто ты и где ты. Хуже всего было, что я не помнил лица, только то, как ты покраснела утром. Стыдливость не была чертой характера у моих… посетительниц. После тебя все женщины опостылели, я и сам себе был противен. Ко мне еще приходили, звонили, а перед глазами были твои серьги. В конце концов, я поменял квартиру, стал жить отшельником. Несколько раз порывался избавиться от них, но не решался. Они стали моим проклятием и предупреждением. И мне нравилось одиночество. Нравилось, пока я не столкнулся с тобой. Снова. Теперь я понимаю, почему ты отворачивалась от меня, не хотела иметь ничего общего с таким, как я. А мне казалось, что я очистился, что мое прошлое не затронет тебя и не запятнает. Я ошибся. Ты была моим последним шансом… Единственной… Я был без ума от тебя, и когда ты осталась в ту ночь… Я мечтал, что мы поженимся и у нас будут дети… – Он сжал кулаки и отвернулся. – Даже в ту ночь я обманул тебя. Собирался шантажировать беременностью в случае отказа. Я пошел бы на все, чтобы ты стала моей женой. Но я не знал, что мы были знакомы раньше. Все. Больше я не могу. – Он положил серьги на стол и придвинул их к Асе. – Я люблю тебя, Настасья. Никому не говорил этого раньше, только тебе. И это не просто слова. Но я понимаю, что недостоин твоей любви. Не волнуйся, я больше не потревожу тебя. И прости, если сможешь.

Ася не шелохнулась, пока он исповедовался. Она спрятала руки под столом и слушала с низко опущенной головой. Может, она и не слушала, а думала о своем. Иван часто делал паузы; он понимал, насколько сбивчиво его покаяние, но Настя не проявляла любопытства, и он продолжал, путаясь в словах и мыслях. Когда он отдал серьги, она даже не взглянула на них, так и сидела, уставившись в недопитый остывший чай. Слишком спокойная, слишком отрешенная от всего, и прежде всего от Вани. Он же высказал что мог, ждать дальше нет смысла.

Иван встал, опираясь одной рукой о стол, другой – о спинку стула.

– Прости меня, Настя.

Она молчала, только ниже опустила голову. Он потоптался в нерешительности.

– Ладно. Все нормально, не волнуйся. Я уже ухожу.

Он уходил, а Ася безмолвствовала. Опять!!! Она сцепила под столом пальцы и силилась выдавить из себя звук.

Он уходил. А она не могла сказать ни слова.

Он уходил.

– …В‑ в… В‑ в‑ в‑ в…

Ну где же этот голос, черт возьми!!!

– В‑ в‑ ваня!

Она вложила последние силы в слабый крик, но дверь закрылась раньше, и лишь глухие стены вобрали в себя негромкий зов.

Ася уткнулась лбом в стол – в бесчувствии, вне времени, вне разума.

Теперь не помогала и мысль о ребенке. Боже мой, Ваня был здесь, и она не смогла удержать его! И он ушел. И унес с собой ее душу.

Сколько она так просидела, Ася не знала. Яростный звонок вывел ее из оцепенения, но она продолжала сидеть. Кто‑ то очень хотел ее видеть, а ей хотелось умереть.

Звонок превратился в сплошной гул. Расцепив пальцы, держась за мебель и стену, Ася доплелась до двери. Открыла и… ноги подкосились. Она рухнула вниз.

Иван едва успел подхватить ее. Прижал к себе, согревая дрожащее тело. Она цеплялась пальцами за толстое пальто Ивана, вжималась лицом в шарф, висевший на его шее, и дрожала в бессознательной лихорадке, тянула его вниз своей тяжестью.

– Настя! Настенька! – в панике звал ее Иван. – Пожалуйста, не волнуйся. Успокойся, милая. Все будет хорошо.

Она мелко затрясла головой, обмякнув в его руках.

– Ты звала меня, родная? Мне показалось… я слышал тебя?

– Да, – беззвучно ответила она и снова кивнула, чтобы он понял ее.

Иван осторожно поднял Асю на руки, понес в комнату. Там уложил на тахту. Не найдя одеяла, он скинул пальто и укутал ей ноги, вместо подушки просунул под голову свою руку.

– Ты больна, Настенька? Может, вызвать врача?

– Н‑ нет, я не больна. Т‑ только н‑ не уходи.

– Я здесь, любимая. Я не уйду.

Она слабыми руками обхватила его шею и прижала к себе так крепко, насколько хватило сил. И долго‑ долго упивалась его близостью, его терпким неуловимым запахом, его теплом. И все шептала беззвучно: «Ваня… Ваня…»

Когда голос немного окреп, она обратилась к нему:

– Я не могу без тебя, Ваня. Я… я н‑ не знаю, что со мной, но без тебя я умру. Мне нужны силы… много сил… Я так хотела видеть тебя! Где ты пропадал? Я каждый день смотрела на твои окна… Они были темными… Потом я увидела ее и… потеряла голос. Я обидела тебя, Ваня. Мне так тяжело без тебя. – Голос срывался и дрожал, звуки вибрировали в тишине комнаты от сильного заикания, но Ася продолжала говорить: – Ты нужен мне. Я должна видеть тебя, хоть иногда… Знать, что ты есть, что ты помнишь обо мне и придешь когда‑ нибудь…

– Я с тобой, Настенька. – Иван нежно целовал ее бледное лицо, вдыхал свежий запах ее волос, рассыпанных на его руке. – И буду с тобой, сколько ты захочешь. Ты у меня одна, любимая…

Она покачала головой:

– Нет. У меня будет ребенок, Ваня. Твой ребенок. Поэтому мне нельзя волноваться… чтобы не навредить ему. Я хочу, чтобы у меня был твой ребенок. – Ее губы дрогнули в слабой улыбке. – И я буду шантажировать тебя своей беременностью.

Иван ошалело смотрел на Настю, потом медленно протянул руку к ее животу и коснулся небольшой упругой округлости. На глазах его выступили слезы, и он спрятал их, прижавшись губами там, где была его рука.

– Настенька… – благоговейно шептал он. – Настенька…

Он стал покрывать поцелуями ее всю, а она в мольбе тянула к нему руки.

– Ты останешься со мной, Ваня? – спросила она, удерживая его голову напротив своей.

– Да… А ты выйдешь за меня замуж?.. Я люблю тебя. Только тебя, Асенька.

– Да… И я люблю тебя… Только называй меня Настенькой. Никто меня так не зовет – только ты.

Через час Настенька блаженствовала в покое, которого, казалось, не знала никогда раньше. Рядом лежал Ваня, его рука гладила Настин живот с трепетом счастливого собственника, а губы целовали уголок хрупкого плечика любимой.

– Ваня?

– М‑ м?

– А ты не будешь смущаться моего заикания? Оно проходит постепенно. Мне только нельзя волноваться.

Ну как успокоить ее?

– Оно пройдет. – Он повернул к себе Настеньку и ртом накрыл ее губы.

Когда их языки встретились, вопрос отпал сам собой, а позже возлюбленные слились в единое существо, гармоничное, неделимое, одухотворенное, и заполнили вселенную.

Глава 15

Иван проснулся от щекотки в носу и еще полусонный почувствовал тяжесть на груди. Он приоткрыл глаза и затаил дыхание. Асина голова покоилась на нем, покрывая грудь россыпью прядей, тусклым золотом отсвечивающих в предрассветных сумерках утра. Он осторожно, чтобы не разбудить любимую, выпростал руку из‑ под одеяла, мягко пригладил волосы Аси и потер нос, чтобы не чихнуть и не нарушить ее сон… Но невинное движение привело к очень бурному результату. Может, сознание его еще дремало, но тело проснулось и дало о себе знать.

Иван не удивился, но растерялся; он не знал, смеяться ему или плакать. Вчера и уже сегодня ночью он довел Настю до полного изнеможения и сам обессилел. Они как безумные наверстывали время, что провели в разлуке, ненасытно сплетались, наполняя и опустошая друг друга. И в конце концов провалились в сон, как в пропасть.

Сколько прошло времени? Два часа? Три? Утро еще толком не наступило, а Иван уже проснулся. Весь. И как ему быть? Месяц и пять дней тому назад он бы не задумывался об этом, но теперь Настя беременна. Носит его ребенка! Иван запустил пятерню в волосы и расплылся в блаженной улыбке. Он был до глупости счастлив. И до боли напряжен.

Но только полный идиот не знает, как тяжело переносят женщины беременность, особенно первые месяцы. Что же ему делать, окаяшка рогатый? Иван беззвучно рассмеялся, вспомнив любимую приговорку Веры, да и Настасья частенько ею пользовалась. И снова замер в ожидании.

Асина рука ожила. Медленно высвободилась из‑ под щеки и потянулась к груди Ивана, пальцы мелким перебором прошлись по боку и застыли на бедре. Ваня едва дышал; малейшее движение – и ее запястье почувствует весьма ощутимую преграду. Усилием воли он разжал свои пальцы на Асином плече и с трепетной нежностью обвел его покатость. Настенька во сне кротко всхлипнула, и по его ногам вверх поплыло ее колено.

Господи! Это невыносимо! Его ноги одеревенели, пресс сжался в комок, и вся энергия устремилась в пах, к окруженному нежнейшими тисками естеству. Надо или срочно менять положение, или будить Настю. В любом случае она проснется, а ведь так сладко спит.

И каково ей будет после пробуждения? Потянется ли она томно со сна или скорчится от желудочных спазм?..

Иван приподнял голову и коснулся губами Асиной макушки в слабой надежде, что это поможет ему. Знать бы, какая именно требуется помощь.

Едва он коснулся губами ее волос, Ася, не открывая глаз, подняла к нему лицо, обдала горячим дыханием; открытые губы, как слепые котята, тыкались в шею, в под бородок, в скулы.

Все! Полная капитуляция.

– Настенька!

– Доброе утро, – чуть слышно прошептала она, все еще не открывая глаз.

– Доброе утро, родная, – хрипло ответил Иван. – Как спалось?

– Чудесно. – Каждое движение ее губ Иван ощущал на своем лице.

– Настенька, – неуверенно позвал он.

– М‑ м?

– Как ты себя чувствуешь… по утрам?

Она немного подумала.

– Хорошо.

– Ребенок не тревожит?

– Нет. – Иван почувствовал, как ее губы расплылись в улыбке. – Мы любим друг друга.

– А меня возьмете в свою компанию?

Ася погладила Ванино бедро и обхватила свое колено, зажав с двух сторон его дрожащую плоть. Иван содрогнулся от напряжения, повернулся на бок, притянув Настю к себе.

– Куда ж мы без тебя, Ваня?

– И мне без вас – никуда. Доброе утро, любовь моя.

Он нежно уложил Асю на спину и накрыл собой.

Резкий звонок ворвался в сознание Ивана. Он моментально открыл глаза и сел. Оглянулся на постель. Насти не было.

Один. Опять один.

Но через минуту она прошла мимо открытой двери, бросив в его сторону очаровательную улыбку.

– Доброе утро, Ася, – раздался бойкий голосок Кати. – Бабушка просила узнать: можно ей прийти к тебе?

По дороге Катя совсем забыла, что бабушка наказывала не заходить к Асе в дом, а только спросить – и сразу назад. Почему? – недоумевала Катя. Что плохого в том, что не бабушка, а она расскажет Асе последние новости и похвалится, какой подарок получила от Вани?

– Конечно, Катенька, – обрадовалась Ася. – Приходите обязательно.

– А к нам вчера Ваня заходил. И еще он подарил мне велосипед. Помнишь, я загадывала… Ой!

Катя оторопело застыла на пороге комнаты, глаза расширились от изумления. За ее спиной Ася сияла ослепительной улыбкой, глядя на растрепанного, заспанного Ивана, сидящего на тахте и едва прикрытого одеялом.

– Ваня! Ты что, здесь спал?! – в возгласе девочки слышались изумление, возмущение и неверие одновременно.

Иван смутился. И, признавая поражение, опустил голову.

Ася счастливо рассмеялась. Вот уж не думала, что его можно смутить. И кто? Маленькая девочка. Хотя ей самой неловко было оказаться в столь щекотливой ситуации, но счастья было больше, и она смеялась, когда Ваня поднял на нее исподлобья глаза, сияющие и укоризненные. А Катя, обернувшись к Асе, с удовольствием поддержала веселье. И вскоре все трое хохотали.

Ася вытерла подступившие к глазам слезы и обратилась к девочке:

– Катюша, я тебе первой скажу большой‑ большой секрет.

– Скажи! – Катя аж подпрыгнула от нетерпения.

– Теперь Ваня будет здесь жить.

– Да? А почему?

– Почему? – Ася удивленно подняла брови, как будто не знала ответа, и посмотрела на Ивана.

Он ответил:

– Потому что Ася согласилась стать моей женой. Мы поженимся и тебя первую приглашаем на нашу свадьбу.

Традиционное Катино «Ох! » застыло где‑ то на полпути. Она открыла рот и ошарашенно глядела на Ивана. Потом повернулась к Асе и бросилась ей на шею. Ася наклонилась и крепко обняла девочку, а по щекам потекли тоненькие ручейки слез.

Ваню будто по ребрам ударили. Он не мог спокойно смотреть, как плачет Настя. Он схватился за край одеяла, готовый рвануться к ней и успокоить, но тут сообразил, что одеяло – единственная его одежда, а Катя не в том возрасте, чтобы лицезреть обнаженное мужское тело, причем неспокойное. Он собрался увещеваниями отправить Катерину домой, но вдруг она, отстранившись от Аси, громким шепотом спросила:

– А ты сказала ему про ребеночка?

Ася зарделась как маков цвет, но ответила:

– Да, Катюша. И Ваня будет хорошим папой, верно?

– Ну, все, – наконец вставил веское слово Иван. – Катерина, беги домой, поделись новостью с бабушкой и приходите в гости. Мы будем вас ждать.

Ася успела только обернуться, как за Катей хлопнула дверь. И в тот же миг она очутилась в крепких руках Ивана.

– Не плачь, моя девочка, – уговаривал он, губами вытирая ее мокрые щеки. – Я не могу, когда ты плачешь. Мне становится больно.

Ася сильно обхватила его за пояс, подставила лицо его поцелуям.

– Не волнуйся, Ваня. – Он едва не расхохотался, услышав из ее уст слова утешения, а Ася продолжала: – Кому‑ то плохо по утрам, а я не могу остановить слезы. Скоро это пройдет.

– Надо было дать Катерине какое‑ нибудь занятие. – Его рука скользнула на Асину грудь и нежно сжала. Губы проложили влажную дорожку к мочке уха и прикусили ее. – Чтобы задержать ее подольше… Пока мы…

– Ваня… – укоризненно взмолилась Ася и всем телом прильнула к нему. – Мы ждем гостей.

– Да, – пожаловался он.

Настя заканчивала готовить обед, когда открылась дверь и Иван с порога окликнул:

– Настасья, помоги мне, пожалуйста.

Она сдвинула крышку на кастрюле, чтобы суп не убежал, и вышла в коридор.

– Ваня? – на мгновение замерла и рассмеялась. – Ты свои вещи укладываешь в коробки и кульки?

Иван, обвешанный вышеуказанными предметами, как новогодняя елка, сначала удивился, а потом в глазах его заискрилась нежная ласка.

– Иногда, – улыбнулся он так, что Ася вспыхнула румянцем.

– Я освободила две полки для твоих вещей, – взволнованно сообщила она. – Давай сначала пообедаем, потом ты их разложишь.

Иван покачал головой:

– Нет, Настя. У нас нет времени обедать. Помоги мне.

Она взяла у него несколько коробок, украдкой любуясь красочной упаковкой. Да, такую коробку даже жалко выкидывать.

Иван отнес пакеты в кухню, выключил конфорку под вкусно пахнущим супом и вернулся к Асе. Забрал у нее ношу и пошел в комнату. Заинтригованная, Ася шла за ним следом.

– Почему мы не будем обедать, Ваня? – осторожно спросила она. Ася боялась: вдруг он скажет, что она может обедать, когда захочет сама, а он должен уйти? Хочет уйти. Успокаивало лишь то, что, когда уходят, не приносят в дом свои вещи, а наоборот.

Иван бросил коробки на тахту.

– Подожди здесь. – И выскочил из комнаты.

Вскоре он появился с букетом коралловых роз. Можно только дивиться, где он раздобыл летний сорт в декабре месяце. Это были не черные, не красные, а чисто коралловые розы. Иван торжественно протянул букет Асе.

– Настенька, – замялся он, нерешительно оглядел комнату. – Настенька, я хочу сегодня ночевать у тебя…

– Конечно! – не думая выпалила она. И смущенно покраснела. – Я тоже хочу этого, Ваня.

– Как муж, – закончил он свою речь. И объяснил на всякий случай: – Я хочу стать твоим мужем сегодня.

– Но это невозможно, – растерялась Ася.

– Возможно, если ты хочешь. – И, став серьезным, Иван спросил: – Настя, ты выйдешь за меня замуж?

– Да.

– Ты хочешь этого?

Розовый туман окутал ее. Она едва ли что‑ то понимала, но рассудок был ясным как никогда.

– Да. Очень.

– Сегодня?

– Да.

– Тогда одевайся.

Иван в спешке бросился открывать коробки, а Ася непонимающе следила за ним.

– У нас есть только час, – между тем говорил он. – Я договорился: нас сегодня обвенчают в церкви, а в загс мы пойдем во вторник. Сегодня у них нет приема, а в понедельник они выходные. В загс мы пригласим гостей и отпразднуем свадьбу, а пока я просил Евдокию Тихоновну и Ивана Макаровича быть нашими свидетелями. Ты непротив?

Он повернулся к Асе. Она стояла на том же месте, прижимала к себе букет и завороженно смотрела на груду вещей и бумаги на тахте.

– Настя!

У нее природный дар ставить его на место, думал Иван, сжимая какую‑ то тряпку в руке. В магазине он посчитал, что вправе покупать Насте все, но сейчас, глядя на нее, понял, как самонадеянно поступил. Хотя бы дал ей возможность самой распаковать коробки и одеться. Но нет. Он так спешит сделать ее своей женой, что даже не вспомнил о скромности невесты.

– Это мне? – на вдохе спросила Ася.

– Я хотел как лучше, – потупил глаза Иван. И покраснел: в руках он мял шелковую комбинацию с весьма интимными кружевными вставками.

– Я должна это надеть?

– Хотелось бы.

Туман вокруг нее сгустился и обдал Асю жаром. Она отложила в сторону букет, неуверенная, легли они на стол или на пол. Развязала пояс и сбросила халат с плеч.

Иван обомлел. Она предстала перед ним в первозданной красоте. Длинные стройные ноги венчал золотисто‑ рыжий пушистый треугольник, на гладкой коже уже не впалого живота призывно выделялась ямочка пупка; налитые груди выдавались вперед заостренными розовыми сосками… А Ася, не замечая своей наготы, не отрывала глаз от наряда.

Иван мысленно застонал. Во рту пересохло, язык разбух, пальцы зудели от желания прикоснуться к этой красе, а в паху…

Боже мой! Их ждет священник, и Иван совсем недавно дал зарок…

– Настя… – хрипло выдавил он. – Тебе надо одеваться.

– Да. – Она как будто не понимала, о чем он говорит. – Помоги мне…

Вот она, Божья кара. А Настя как Ева в раю – пребывает в блаженном неведении.

Взяв себя в руки, Иван бросился одевать ее. И все бы ничего, процедура одевания могла бы ему понравиться… когда‑ нибудь в будущем, но при застегивании пуговиц на Асином платье у Ивана дрожали руки, как у хронического алкоголика в похмелье, дыхание шумно вырывалось из легких и колени подкашивались. Всунув ее руки в легкую шубку, Иван притянул Асю к себе и зарылся в ее волосы лицом.

– Мучительница, – пожаловался он. – Я очень хочу тебя поцеловать. Везде‑ везде… И не только целовать. Но я дал себе слово не трогать тебя, пока ты не станешь моей женой…

– Жаль, – пролепетала Ася и снова унеслась в небытие.

– А ты такое вытворяешь! – Иван вымученно рассмеялся и потянул ее к выходу.

Ася витала где‑ то между небом и землей. Такой она встретила Евдокию Тихоновну с мужем и внучкой. Такой она слушала священника. На все вопросы, все обращения и попытки разговорить ее она отвечала однозначно: да. Около земли ее удерживала лишь Ванина рука да подсознательное предчувствие, что так будет всегда. На миг она снова обрела свое тело, когда Иван поцеловал ее в церкви, но, как только он прервал поцелуй, она снова стала невесомой.

Выйдя из церкви, Евдокия Тихоновна наказала Ване прогуляться с женой, привести ее в состояние земного жителя, а через пару часов милости просим на праздничный ужин. Ваня поблагодарил пожилую чету, от избытка чувств крепко поцеловал Катерину и ее бабушку. Он сам казался не от мира сего с глупой улыбкой и задорно блестящими глазами.

Свидетели венчания уехали, и Ваня, пройдя с Асей за руку один квартал, остановил такси, помог Асе сесть и назвал домашний адрес.

В лифте Иван неистово приник к ее губам, а руки тем временем расстегивали пуговицы. Небольшая заминка с дверным замком, и вот уже одежда летит во все стороны. Упав обнаженными на тахту, они наконец стали полновластными обитателями Земли со всеми радостями и желаниями, надеждами и верой.

Свадьба состоялась тридцать первого декабря. Приглашенных было мало – родители и самые близкие друзья. Свадьба была очень скромной, что по‑ доброму или в оправдание молодым заметили все гости. Асю не трогали подобные замечания, она воспринимала их как комплименты. А когда кто‑ то предположил, что скромность свадьбы закончится роскошным круизом по странам мира, она со смехом отреклась от этого предположения и заговорщицки улыбнулась Ивану. Он тоже улыбался и молчал.

На следующий день после венчания Иван рассказал Асе, что ему предложили выкупить пай на трехкомнатную квартиру в строящемся доме. Она поинтересовалась, где строится дом, и Иван просто подвел ее к окну.

Ася рассмеялась. Не так давно она сравнивала свои годы с кирпичами этого дома, а теперь ей предлагают в нем жить. Конечно же, она согласилась. И настояла, что бы траты на свадьбу свести к минимуму.

– …И, Ваня, давай не будем об этом никому говорить, – попросила она. – Чтобы не сглазить.

Иван прижал ее к себе, уткнулся подбородком в Асино плечо и ответил:

– Это наш с тобой секрет. Но наш ребенок родится в новой квартире. И я сделаю все, чтобы мы были там счастливы. Ты веришь мне, Настенька?

– Да.