|
|||||||
Ты умеешь хранить секреты? 14 страница— Довольно, Артемис, — вмешивается Пол. — Эмма, ты остаешься, и на этом точка.
* * *
Без пяти двенадцать офис стремительно пустеет. Никого, кроме меня, залетной мухи и жужжащего факса. Я уныло роюсь в ящике стола, достаю шоколадку и, пропадай все пропадом, пачку “Флейкс”. Едва успеваю развернуть шоколадку и откусить кусок побольше, как раздается звонок. — Все в порядке, — доносится голос Лиззи. — Я поставила кассету и включила видео. — Спасибо, Лиз, — отвечаю я с набитым ртом. — Ты настоящая подруга. — Какая обида, что тебя даже не пустили посмотреть! — Да, ужасно несправедливо, — вздыхаю я, откусывая шоколадку. — Не обращай внимания и не расстраивайся! Вечером вместе посмотрим. Джемайма тоже собралась записать передачу на видео, так что в любом случае мы ничего не упустим. — Что это она делает дома? — удивляюсь я. — Притворилась больной и решила оттянуться дома. Да, знаешь, твой отец звонил, — осторожно добавляет Лиззи. — Вот как? — морщусь я. — И что он сказал? Мне становится не по себе. После того скандала я еще не разговаривала с родителями. Не смогла себя заставить. Все это слишком болезненно и неприятно, а кроме того, насколько я понимаю, они полностью на стороне Керри. Поэтому, когда папуля позвонил в понедельник, я отговорилась ужасной занятостью и пообещала перезвонить позже, хотя, конечно, и не думала это делать. И вот теперь опять. Рано или поздно все равно придется с ними поговорить. Но не сейчас. Пусть ничто не омрачает моего счастья. — Он видел анонс насчет интервью, — продолжает Лиззи. — Узнал Джека и спрашивал, слышала ли ты о передаче. И еще… — Она замолкает, потом продолжает: — Еще передал, что очень хочет о многом поговорить с тобой. — Вот как? Я упрямо смотрю в блокнот, где уже успела обвести спиралью телефонный номер, который мне предлагалось записать. — Во всяком случае, он и твоя мама хотели посмотреть. И дедушка тоже. — Отпад. Просто отпад. Всем на свете больше делать нечего, кроме как смотреть Джека по телевизору. Все прилипли к экранам. Кроме меня. Кладу трубку и иду налить себе кофе из нового автомата, который послушно выдает очень неплохой cafe au lait. Возвращаюсь, оглядываю притихшую комнату и поливаю апельсиновым соком паучник Артемис. И для пущего эффекта добавляю немного проявителя для фотокопировального аппарата. Мне тут же становится стыдно. Ну в чем провинилось несчастное растение? Тьфу ты, глупость какая! — Прости, — громко говорю я, касаясь листочка. — Беда в том, что твоя хозяйка — настоящая стерва. Но ты, вероятно, это понимаешь. — Беседуешь со своим таинственным незнакомцем? — гремит саркастический голос. Я испуганно оборачиваюсь и вижу стоящего в дверях Коннора. — Коннор! Что ты здесь делаешь? — Иду смотреть интервью. Вот, хотел по пути перекинуться словечком. Он входит в комнату, и я немного ежусь под его осуждающим взглядом. — Итак, ты лгала мне! О черт! Неужели догадался? Или что-то заметил во время Дня семьи? — Я только что потолковал по душам с Тристаном из отдела дизайна. — Негодование в голосе Коннора нарастает с каждым словом, достигая угрожающих размеров. — Он гей! Ты встречаешься вовсе не с ним, верно? Он что, спятил? Неужели кто-то может всерьез поверить, будто я встречаюсь с Тристаном? Ведь этот самый Тристан не мог бы выглядеть голубее, даже если бы носил леггинсы с леопардовым рисунком, пользовался помадой и напевал при этом хиты Барбры Стрейзанд! Да каждому за километр видно, кто он такой! — Нет, — подтверждаю я, умудряясь сдержать смех. — Я не встречаюсь с Тристаном. — Ну что ж… — Коннор кивает с таким видом, словно выиграл тысячу очков и теперь не знает, что с этим делать. — Что ж. Только не понимаю, зачем тебе понадобилось мне лгать. — Он с видом оскорбленного достоинства вскидывает подбородок. — Это все. Просто я думал, что мы могли бы быть немного честнее друг с другом. — Коннор… Коннор! Просто все это… как бы тебе сказать… немного запутано… ясно? — Как нельзя более. Ладно, Эмма, это твоя лодка. Следует небольшая пауза. — Моя… что? — переспрашиваю я. — Лодка?! — Ну, ворота, — раздраженно поясняет он. — Мяч в твоих воротах. — Конечно, конечно, — поспешно соглашаюсь я, опасаясь разозлить его. — Э… разумеется. Буду иметь в виду. — Прекрасно. — Прежде чем удалиться, он снова окидывает меня взглядом незаслуженно обиженного. — Погоди! — кричу я вслед. — Погоди минутку! Коннор, ты можешь сделать мне огромное одолжение? Подождав, пока он обернется, я делаю умоляюще-умильное лицо. — Ты не согласишься посидеть на телефонах, пока я быстренько сбегаю и послушаю интервью Джека Харпера? Понимаю, конечно, в данный момент Коннора никак не назовешь моим горячим поклонником номер один. Но разве есть у меня другой выход?! — Что?! — изумляется Коннор. — Не мог бы ты посидеть на телефонах? Всего полчасика! Я была бы тебе невероятно благодарна… — Подумать страшно, что ты вообще способна просить меня о таком! — качает головой Коннор. — И это после всего, что было? Кроме того, тебе отлично известно, как много значит для меня Джек Харпер! Просто не понимаю, что с тобой!
После демонстративного ухода Коннора я добрых двадцать минут еще сижу в офисе. Принимаю несколько телефонограмм для Пола, одну для Ника и одну для Кэролайн. Подшиваю пару писем. Надписываю адрес на паре конвертов. И вдруг ощущаю, что с меня хватит. Какая глупость! Больше, чем глупость! Я люблю Джека. Он любит меня. И мне следует быть там. Поддержать его! Хотя бы издалека! Беру свой кофе и бегу по коридору. Конференц-зал набит людьми, но я умудряюсь пробраться вперед и протиснуться между двумя типами, которые даже не смотрят на экран, а обсуждают футбольный матч. — Что ты здесь делаешь? — шипит Артемис, когда я оказываюсь рядом. — А телефоны? — Налогообложение невозможно без представления декларации, — хладнокровно парирую я, возможно, не совсем к месту (я даже не вполне понимаю, что это означает, зато теперь она растерянно замолкает). Я вытягиваю шею, пытаясь рассмотреть картинку поверх голов. Вот он! Сидит в студии, в своих обычных джинсах и белой футболке. На ярко-синем фоне выделяются крупные буквы: “БИЗНЕС-ИДЕИ”. Напротив расположились два шустрых интервьюера, мужчина и женщина. Вот он. Тот, кого я люблю. До меня вдруг доходит, что я впервые вижу Джека после той ночи, когда мы занимались сексом. Такое знакомое родное лицо… а темные глаза блестят в лучах прожекторов. О Боже. Как хочется поцеловать его! Если бы здесь никого не было, я бы подошла к экрану и поцеловала его. Честно-честно! — О чем его спрашивали? — шепчу я Артемис. — Говорили о его работе. Творческих идеях, партнерстве с Питом Ледлером и все прочее. — Тише! — ворчит кто-то. — Конечно, когда Пит умер, пришлось нелегко. Всем нам, — говорит Джек. — Но в последнее время… В последнее время моя жизнь внезапно переменилась, и я снова обрел вдохновение. И нужно сказать, я счастлив. По моей спине пробегает озноб. Это он обо мне? Наверняка! Я перевернула его жизнь! О Боже! Это куда романтичнее, чем “меня охватила страсть”… — Вы уже укрепились на рынке энергетических напитков, — говорит ведущий. — И теперь хотите пробиться на рынок женских товаров? Что? По комнате пробегает шепоток. Кое-кто начинает оборачиваться. — Мы собираемся расширяться? Женские товары? — С каких это пор? — Собственно говоря, я так и знала, — самодовольно объявляет Артемис. — Очень узкий круг посвященных с самого начала был в курсе дела… Я немедленно вспоминаю тех людей в офисе Джека. Так вот что означали яичники! Господи, до чего же волнительно! Новое предприятие! — Не могли бы вы подробнее рассказать нам об этом? — просит ведущий. — Речь идет о безалкогольном напитке, предназначенном специально для женщин? — Пока еще рано говорить. Но мы планируем выпуск целой линии. Напитки, одежда, косметика. У наших сотрудников прекрасное творческое видение. И мы горим желанием поскорее приступить к делу, — улыбается Джек. — И каким же будет ваш рынок на этот раз? — спрашивает ведущий, справившись с записями. — Ваши усилия нацелены на спортсменок? — Нет. Скорее на… девушку с улицы. — Девушку с улицы? — Ведущая порывисто выпрямляется и приподнимает брови. — И что вы под этим подразумеваете? — спрашивает она со слегка оскорбленным видом. — Кто эта девушка с улицы? — Ей лет двадцать с небольшим, — отвечает Джек, чуть помолчав. — Работает в офисе, ездит на работу в метро, ходит на свидания по вечерам и возвращается ночными автобусами. Просто обычная, ничем не примечательная девушка. — Но таких тысячи! — вставляет мужчина с улыбкой. — Кроме того, марку “Пэнтер” всегда связывали с мужским рынком, — перебивает женщина, скептически усмехаясь. — С соперничеством. С чисто мужскими ценностями. И вы действительно считаете, что сможете переключиться на рынок женских товаров? — Мы провели кое-какие исследования, — учтиво отвечает Джек, — и считаем, что знаем наших потребителей. — Исследования! — фыркает она. — Похоже, мужчинам в очередной раз захотелось объяснить женщинам, чего те хотят. — Мне так не кажется, — возражает Джек по-прежнему весело, но я замечаю пробежавшую по лицу легкую тень раздражения. — Множество компаний безуспешно пытались переключиться на другой рынок. Почему вы решили, что не пополните их число? — Я абсолютно уверен, что нам это удастся. Я готова лопнуть от злости. Боже, почему она так агрессивна? Ну конечно, Джек знает, что делает! — Вы собираете массу женщин в группы по интересам, задаете пару вопросов и воображаете, будто в результате получаете нужную информацию? — Уверяю вас, это лишь фрагмент общей картины, — спокойно парирует Джек. — О, бросьте! — восклицает женщина, откидываясь на спинку стула и складывая руки на груди. — Может ли компания вроде “Пэнтер” и такой человек, как вы, действительно проникнуться психологией, как вы говорите, обычной, ничем не примечательной девушки? — Могу! — кивает Джек, глядя ей прямо в глаза. — Потому что знаю такую девушку. — Знаете?! — Именно. Я знаю, кто она. Знаю ее вкусы. Знаю, какие цвета она предпочитает. Что она ест. Что пьет. У нее двенадцатый размер, но она мечтает о десятом. Она… — Он широко раскидывает руки, слоимо подбирая нужные слова. — Она ест на завтрак “Чириоз” и макает “Флейко” в свой капуччино. Я с удивлением смотрю на собственную руку, держащую фигурку “Флейкс”. Черт, я уже собиралась окунуть ее в чашку! И… и сегодня утром я ела “Чириоз”. — Нас повсюду окружают образы идеальных, красивых, совершенных людей, — оживленно продолжает Джек. — Но эта девушка реальна. Бывают дни, когда прическа не получается. А иногда, наоборот, волосы сами собой ложатся как надо. Она носит стринги, хотя находит их крайне неудобными. Составляет графики ежедневных упражнений и тут же о них забывает. Делает вид, что читает специальную литературу, но прячет в ней модные журналы. Я непонимающе смотрю на экран. По…погодите! Уж очень знакомо звучит! — Очень похоже на Эмму, — хихикает Артемис. — Я сама видела, как ты вложила “О'кей” в “Маркетинг уик”. Она с издевательским смехом поворачивается ко мне, и тут ее взгляд падает на “Флейкс”. — Она любит красиво одеваться, но отнюдь не рабыня моды, — продолжает Джек. — Чаще всего носит джинсы… Артемис молча тычет пальцем в мои “Ливайсы”. — …втыкает цветы в волосы… Я, как во сне, поднимаю руку и дотрагиваюсь до тряпичной розы в волосах. Он не… Это не обо… — О… мой… Бог… — медленно произносит Артемис. — Что? — тут же любопытствует Кэролайн, и стоит ей понять, куда смотрит Артемис, как ее безмятежное личико вытягивается. — О Боже, Эмма! Да это ты? — Глупости, — отмахиваюсь я, но голос предательски срывается. — Это ты! Те, кто стоит поближе, подталкивают друг друга и оборачиваются. — Она читает по пятнадцать гороскопов в день и выбирает тот, который больше нравится… — звучит монотонный голос Джека. — Это ты! Точно ты! — …просматривает аннотации серьезных книг и хвастается, что читала их… — Так и знала: ты не осилила “Большие ожидания”! — объявляет Артемис торжествующе. — …обожает сладкий херес. — Сладкий херес? — с ужасом переспрашивает Ник. — Ты это серьезно? — Это Эмма, — повторяют окружающие. — Эмма Корриган! — Эмма? — Кэти недоверчиво смотрит на меня. — Но… но… — Это не Эмма! — неожиданно вступается Коннор с громким смехом. Он стоит в противоположном конце конференц-зала, прислонившись к стене. — Что за вздор! Прежде всего, у Эммы восьмой размер. И уж никак не двенадцатый! — Восьмой? — усмехается Артемис. — Восьмой? — заходится от смеха Кэролайн. — Ну да, как же! — Разве у тебя не восьмой размер? — удивляется Коннор. — Но ты говорила… — Я… говорила… Мое лицо пылает, как раскаленная печь. — Но я… я… — И ты в самом деле покупаешь одежду в секонд-хэнде и всем говоришь, что она новая? — оживляется Кэролайн, отводя глаза от экрана. — Нет! — оправдываюсь я. — То есть… может быть… иногда… — Она весит сто тридцать пять фунтов, но уверяет, что сто двадцать пять, — звучит голос Джека. Что? Что?!! Я сжимаюсь, как от удара. — Неправда! — яростно ору я в экран. — Какие сто тридцать пять?! Я вешу… около ста двадцати восьми с половиной… Я осекаюсь. Потому что все пялятся на меня. — …ненавидит вязаные вещи… Громкий стон проносится по комнате. — Ты ненавидишь вязаные вещи? — словно издалека доносится ошеломленный голос Кэти. — Нет! — в ужасе бормочу я. — Это неправда! Я люблю вязанье, особенно крючком! Ты же знаешь! Но Кэти уже яростно проталкивается к выходу. — Она плачет, слушая “Карпентерз”, — перечисляет Джек. — Любит группу “АББА”, терпеть не может джаз… О нет, онетонетонет… Коннор взирает на меня с таким видом, словно я собственной рукой вонзила нож ему в сердце. — Ты не выносишь… джаз?!
Да, это как один из тех снов, в котором все видят твои трусики и хочется бежать, но не можешь. Вот я и не могу оторваться от экрана. Корчусь от стыда и унижения, но взгляд словно прикован к лицу Джека, неумолимо продолжающего вещать… Все мои секреты. Все мои маленькие, постыдные, тщательно скрываемые секреты. Разоблачены перед всем светом. Рассказаны во весь голос. Несутся из динамиков телевизора. И я в таком шоке, что почти ничего не соображаю. Как будто все это происходит не со мной. — …Надевает “счастливое” белье на первое свидание, тайком заимствует у соседки дорогие туфли и выдает за собственные… врет, что занимается кикбоксингом, не разбирается в религии, волнуется, что ее грудь слишком мала… Я закрываю глаза, не в силах больше выносить все это. Моя грудь. Он упомянул о моей груди. По телевизору. — …разыгрывает утонченную, умудренную жизнью особу, но на ее кровати… Я неожиданно слабею от страха. Нет. Нет. Пожалуйста, только не это. Пожалуйста, пожалуйста… — …лежит покрывало с изображением Барби. Взрыв хохота сотрясает комнату, и я закрываю лицо руками. Это последняя капля. Никто не должен был знать о моем покрывале. Никто на свете. — Она сексуальна? — спрашивает ведущий, и мое сердце болезненно сжимается. Я открываю глаза, изнемогая от дурного предчувствия. Что он скажет? — Очень. — кивает Джек, и комнату захлестывает новая волна возбуждения. — Это современная девушка, которая носит кондомы в сумочке. Да уж, каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может, меня ждет сюрприз покруче! И моя мать смотрит это. Моя мамуля! — Вероятно, она еще не реализовала все свои потенциальные возможности… может, в глубине души она ощущает неудовлетворенность… Как теперь смотреть на Коннора? На остальных? — Кто знает, вдруг она готова экспериментировать… Возможно, она… предается лесбийским фантазиям насчет своей подруги. Нет! Не надо! Вот он, настоящий кошмар! Перед глазами вдруг возникает Лиззи, сидящая перед телевизором и в ужасе прикрывающая ладонью широко раскрытый рот. Она поймет, о ком идет речь. Вот ей уж я точно больше никогда не сумею посмотреть в глаза. — Это был сон, ясно?! — в отчаянии кричу я, поежившись под перекрестным обстрелом взглядов. — Никакая не фантазия! Это разные вещи! Больше всего мне сейчас хочется броситься на чертов телевизор, обхватить его руками и заставить замолчать. Но разве этим добьешься чего-то? В миллионах домов работают миллионы телевизоров. И миллионы людей смотрят эту передачу. — Она верит в любовь и романтику. Верит, что в один прекрасный день ее ждет нечто чудесное и волнующее. У нее все как у всех. Страхи. Надежды. Тревоги. Иногда она боится. — Джек замолкает и, уже мягче, добавляет: — Иногда она чувствует себя нелюбимой. Уверена, что никогда не добьется похвалы от тех людей, которых считает самыми главными в своей жизни. Глядя в его серьезное, открытое лицо, я ощущаю, как горят от слез глаза. — Но она храбра, прямодушна, добросердечна и смело встречает все, что ей готовит судьба. — Он улыбается ведущим. — Я… мне очень жаль. Похоже, я немного увлекся. Не могли бы мы… Его голос резко обрывается. Что-то говорит ведущий. Увлекся. Немного увлекся. Это все равно что назвать Гитлера несколько агрессивным. — Джек, большое спасибо за то, что нашли время поговорить с нами, — благодарит ведущий. — На следующей неделе мы поболтаем с обаятельным королем мотивационных видео Эрни Пауэрсом. Еще раз благодарим за… Последние кадры заставки. Звучит знакомая музыка. Но собравшиеся все еще смотрят на экран. Наконец кто-то протягивает руку и выключает телевизор. Еще несколько секунд в конференц-зале царит тишина. Все глазеют на меня, словно ожидая каких-то действий: то ли речей, то ли танцев, то ли еще чего. Лица, лица, лица… Сочувственные, любопытные, злорадствующие. И просто: “Вот здорово, что на твоем месте не я”. Теперь точно знаю, что испытывают животные в зоопарке. Больше в жизни туда не пойду. — Но… но я не понимаю, — доносится голос из угла конференц-зала, и все дружно, как на теннисном матче, поворачиваются в сторону красного как рак Коннора. Тот не знает, куда деваться от смущения, но все же громко выпаливает: — Не понимаю, откуда Джек Харпер столько всего о тебе знает? О Боже! Да-да, знаю, у Коннора диплом Манчестерского университета, степень и все такое, но иногда до него плохо доходит. Коллеги снова поворачиваются в мою сторону. — Я… — Господи, хоть бы провалиться сквозь землю! — Потому что мы… мы… Не могу произнести этого вслух. Просто не могу. Да и ни к чему. Потому что лицо Коннора медленно меняет цвет. Словно он хамелеон. — Нет! — стонет он, уставясь на меня как на привидение. И не просто какое-то древнее привидение, а как на страшилу великана, с заунывным воем бряцающего цепями в подземелье. — Нет, — повторяет он. — Не верю. — Коннор, — говорит кто-то, кладя руку ему на плечо, но он резко отстраняется. — Коннор, мне очень жаль, — беспомощно оправдываюсь я. — Да ты шутишь! — восклицает какой-то тип, который, очевидно, соображает еще хуже Коннора. Ему только-только растолковали что почем, и теперь он желает знать подробности. — Давно это у вас? И тут началось! Словно открылись шлюзы. Меня засыпают вопросами. Стоит такой гам, что я даже не слышу своего голоса. — Именно поэтому он и приехал в Англию? Повидаться с вами? — Собираетесь пожениться? — Знаете, по виду не скажешь, что в вас сто тридцать пять фунтов… — У вас действительно покрывало с Барби на постели? — А в этой лесбийской фантазии вас было только двое или… — Вы с Джеком Харпером занимались сексом прямо в офисе? — И поэтому бросили Коннора? Мне с ними не справиться. Нужно убираться отсюда. И поскорее. Не глядя по сторонам, я, пошатываясь, вываливаюсь из комнаты. Бреду по коридору как в тумане, а в голове только одна мысль: взять сумочку и бежать. Немедленно. Вхожу в пустой отдел маркетинга, где разрываются телефоны. Во мне слишком сильна въевшаяся за год привычка. Ну не могу пройти мимо, и все тут. — Алло? — выдыхаю я, поднимая первую попавшуюся трубку. — Значит, так? — слышу разъяренный вопль Джемаймы. — “Тайком заимствует у соседки дорогие туфли и выдает за собственные…” Интересно, чьи это могли быть туфли? А, знаю! Ты брала их у Лиззи! — Послушай, Джемайма, не могла бы ты… Прости… мне нужно идти, — отвечаю я едва слышно и кладу трубку. Никаких телефонов. Бери сумочку — и вперед. Пока я дрожащими руками застегиваю сумку, вошедшие за мной сослуживцы торопливо поднимают трубки. — Эмма, звонит твой дедушка, — сообщает Артемис, прикрывая рукой мембрану. — Что-то насчет ночного автобуса. Говорит, он никогда больше тебе не поверит. — Это тебя, Эмма. Из отдела рекламы “Харвиз бристол крим”, — вставляет Кэролайн. — Хотят знать, по какому адресу послать тебе в подарок ящик сладкого хереса. Откуда там узнали мое имя? Как? Неужели уже весь Лондон знает? Или секретарши в справочном успели всем раззвонить? — Эмма, твой отец! — кричит Ник. — Твердит, что должен срочно с тобой поговорить. — Не могу, — устало повторяю я. — Ни с кем не могу говорить. Мне нужно… нужно… Хватаю жакет, вылетаю из офиса и несусь вниз, то и дело сталкиваясь с людьми, идущими из конференц-зала. Их любопытные взгляды жгут меня. — Эмма! Едва знакомая женщина по имени Фиона хватает меня за руку. Фиона весит фунтов триста и всегда требует, чтобы кресла были побольше, а дверные проемы делали пошире. — Не нужно стыдиться своего тела! Гордитесь им! Сама мать-земля наделила вас этим телом! Если захотите посетить наш семинар в субботу… Я в ужасе вырываю руку и кубарем скатываюсь по мраморным ступенькам. Но на следующей площадке кто-то снова цепляется за меня. — Эй, не можете сказать, в каких благотворительных магазинах отовариваетесь? — Это девушка, которую я вообще вижу впервые. — По мне, так вы даже очень хорошо одеты… — Я тоже обожаю кукол Барби! — На моем пути внезапно возникает Кэрол Финч из бухгалтерии. — Может, вместе организуем клуб? — Я… мне правда нужно идти. Я отступаю и снова бегу вниз. Но меня одолевают со всех сторон. — …до тридцати трех мне в голову не приходило, что я лесбиянка… — …многие не разбираются в религии. Возьмите брошюру нашего кружка по изучению Библии… — Оставьте меня в покое! — не выдержав, ору я отчаянно. — Все! Оставьте! Меня! В покое! Мчусь к выходу, но голоса преследуют меня, эхом отдаваясь от мраморных полов. И пока я беспомощно бьюсь в тяжелые стеклянные двери, откуда-то выплывает охранник Дейв и нахально пялится на мою грудь. — Знаешь, крошка, лично я считаю, она у тебя в самый раз, — ободряюще заявляет он. Мне наконец удается открыть дверь и оказаться на улице. Я бегу, бегу, бегу… Когда выбиваюсь из сил, останавливаюсь, плюхаюсь на скамью и закрываю лицо руками. Меня все еще трясет от пережитого ужаса. В голове ни единой мысли. Меня еще в жизни так не унижали.
— Что с тобой, Эмма?! Я просидела на чертовой скамье минут пять. Не поднимая головы. Изнемогая от растерянности и стыда. И вот теперь в ушах опять звучит чей-то голос, перекрывающий обычные звуки улицы: шум шагов, гудки машин и рев автобусов. Мужской голос. Я открываю глаза, моргаю от слишком яркого света и очумело смотрю в смутно знакомое лицо. И тут вдруг соображаю, что это Эйдан из безалкогольного бара! — С тобой все в порядке? — спрашивает он. — Ничего не случилось? А я даже не в состоянии ему ответить. Все эмоции, чувства, ощущения разлетелись по асфальту, как осколки разбитой тарелки, и я не слишком понимаю, как их вернуть. — Случилось, — признаюсь я наконец. — Случилось. И я не в порядке. Совсем не в порядке. — Неужели? — настораживается он. — Ну… если я чем-то могу… — А ты был бы в порядке, если бы человек, которому ты верил, разгласил твои секреты по телевизору? Был бы ты в порядке, если бы тебя унизили перед всеми друзьями, родными и коллегами? Ошеломленное молчание. — Ну как? — Э… вероятно, нет, — отвечает он. — Именно! Ну, каково бы тебе было, если бы кто-то раззвонил на всех углах, что ты носишь женские трусики? Эйдан бледнеет. — Я не ношу женских трусиков! — Знаю, что не носишь. Вернее, никогда не видела твоего белья. Просто предположи на секунду, что все-таки носишь. Понравилось бы тебе, если бы твой друг взял и выложил все в так называемом бизнес-интервью на телевидении? Эйдан сосредоточенно хмурится. И вдруг вскидывает голову, словно что-то сообразив. — Погоди! Интервью с Джеком Харпером, верно? Так ты об этом говоришь? Мы видели его в баре! — Да неужели? — Я вскидываю руки к небу. — Просто фантастика! А я уже начинала волноваться! Страшно подумать, что было бы, если бы кто-то один во всей Вселенной пропустил это событие века! — Так это ты? Это ты читаешь по пятнадцать гороскопов вдень и врешь насчет… Прости. Пожалуйста, прости. Представляю, каково тебе сейчас. Ты, должно быть, очень обижена. — Очень. Очень обижена. И зла. И унижена. И сбита с толку, добавляю я мысленно. Так сбита с толку, потрясена и ошарашена, что едва могу сохранять равновесие. Кажется, если попытаюсь встать, просто рухну. Всего за несколько минут мой мир перевернулся с ног на голову. Я думала, Джек меня любит. Я думала, мы с ним… Неистовая боль пронзает меня, разрывая на части, и я обхватываю голову руками. — Откуда он столько знает о тебе? — нерешительно спрашивает Эйдан. — Между вами что-то… есть? — Познакомились в самолете, — объясняю я, стараясь держать себя в руках. — И… весь полет я рассказывала о себе. Потом несколько раз встречались, и я вообразила… — Голос предательски дрожит. — Я, честно, воображала, что… ну, ты понимаешь. — Щекам становится горячо. — Словом, что это настоящее. Но, как оказалось, я ему не нужна. Просто он хотел лучше понять девушек с улицы. Узнать, что им нужно. Для его дурацкой продукции. Для идиотской женской линии. Я заново переживаю все случившееся, и осознание собственной глупости терзает меня с новой силой. Я впервые облекла в слова то, что мучило меня последние полтора часа, и этого уже невозможно вынести. По лицу катится слеза. За ней вторая. Джек использовал меня. Поэтому и пригласил на ужин. Поэтому так увлекся мной. Поэтому ловил каждое мое слово. Поэтому был заворожен. Поэтому моя жизнь так его захватила. И это была не любовь. Просто бизнес. Я неожиданно для себя всхлипываю. — Прости… — давлюсь я слезами. — Прости. Я сама не думала… — Не волнуйся, — участливо шепчет Эйдан. — Совершенно естественная реакция. — Он сокрушенно качает головой. — Я мало что знаю о большом бизнесе, но, мне кажется, эти парни не могут взобраться наверх, не раздавив по пути пару-тройку друзей. Для того чтобы преуспеть, нужно забыть о жалости. Он замолкает, наблюдая, как я без особого успеха пытаюсь успокоиться. — Эмма, хочешь совет? — Какой? — хлюпаю я носом. — Попробуй выложиться в кикбоксинге. Будь агрессивнее. Используй свою обиду. Я даже плакать перестала. Он что, не слышал? — Эйдан, я не занимаюсь кикбоксингом! — взвизгиваю я. — Не занимаюсь! Понятно? И никогда не занималась! — Нет? — спрашивает он озадаченно. — Но ты сказала… — Я солгала. Недоуменное молчание. — Да, верно, — вспоминает Эйдан. — Ну что ж… не расстраивайся! Можешь попробовать что-то менее жестокое. Может… тай-цзи… Он нерешительно смотрит на меня, словно хочет что-то добавить, но боится. — Послушай… хочешь выпить? Чего-нибудь успокоительного? Я мог бы сделать тебе смесь манго с бананом и цветками ромашки, добавить немного мускатного ореха. Чтобы привести нервы в порядок. — Нет, спасибо. — Я вытираю нос, глубоко вздыхаю и беру сумочку. — Поеду-ка я домой. — Доберешься сама? — Все обойдется, — киваю я с вымученной улыбкой. — Уже обошлось. Я в полном порядке.
Это, разумеется, тоже было вранье. Ни в каком я не в порядке. И, сидя в метро, не могу сдержать слез. Тяжелые капли текут по лицу, падая на джинсы и расплываясь большими мокрыми пятнами. Пассажиры глазеют на меня, но мне плевать. Какая разница? Самое большое в жизни унижение я уже пережила — что мне любопытство каких-то незнакомых людей? Какая же я дура. Какая дура! Вообразила, что мы родственные души. Конечно, никакого родства нет и не было. Конечно, я вовсе его не интересовала. Конечно, он никогда меня не любил. Очередной приступ боли скручивает меня с такой силой, что я принимаюсь лихорадочно нашаривать бумажный носовой платок. — Не расстраивайтесь, дорогая, — советует сидящая слева полная дама в широком платье, разрисованном ананасами. — Не стоит он того! Лучше поезжайте домой, умойтесь, выпейте чашечку чаю погорячее…
|
|||||||
|