Скотт Вестерфельд 4 страница

Инстинкт, однако, подсказывал мне не давить на нее сейчас. Все пятеро по-прежнему явно нервничали. И еще было что-то, о чем Ласи не хотела говорить при остальных. Я чувствовал запах ее нерешительности, смешанной со странным смущением. Ей что-то от меня было нужно.

Я вскинул раскрытые ладони, будто мне нечего скрывать.

— Ты сказала в лифте, что хочешь о чем-то меня спросить?

Прикусив губу, Ласи надолго задумалась. Потом вздохнула и села в центре кушетки, заставив двух остальных девушек подвинуться в сторону.

— Да, может, ты сумеешь кое-что объяснить мне, парень. — Она проглотила ком в горле и добавила, понизив голос: — К примеру, почему я плачу всего тысячу баксов в месяц за эту квартиру?

Остальные потрясенно замерли.

— Ты говорила, тысячу шестьсот, когда я здесь жил! — закричал из кухни Роджер.

Ласи закатила глаза:

— Это просто счет за междугородные разговоры. Ты вообще ничего не платил!

— Тысячу? Всего? — аж подскочила с кушетки одна из девушек. — Но у тебя же есть портье!

Даже ярость дьявола несравнима с той, которая овладевает жителями Нью-Йорка, стоит им узнать, что у кого-то дешевая квартира. И, учитывая лифт, портье в мраморном вестибюле и потрясающий вид на реку, я бы сказал, что эта квартира стоит не меньше трех тысяч в месяц. Или четыре? Точно я не знал, настолько это выходило за пределы моих возможностей.

— Что, тут нет всей этой бодяги с регулировкой арендной платы? — спросил я.

Ласи покачала головой.

— Дом построили только в прошлом году. В этой квартире я всего второй съемщик, как и остальные на седьмом этаже. Мы все въехали примерно в одно и то же время.

— Ты хочешь сказать, все первые съемщики съехали одновременно? — удивился я.

— Да, из всех, четырех квартир на седьмом этаже.

— Тысяча баксов? — сказал Роджер. — Классно! Теперь я готов гораздо лучше относиться к той штуке.

— Заткнись о той штуке! — отрезала Ласи и посмотрела на меня с сомнением. — В этом нет никакого смысла. Всю прошлую зиму я спала на кушетке у сестры в Бруклине, пытаясь найти жилье поближе к колледжу. Но на Манхэттене все слишком дорого, а жить вместе с кем-то... этим я была уже сыта по горло.

— Ну, большое спасибо, — сказал Роджер.

— Но потом начальник моей сестры сказал, что у него есть сведения о доме, который нужно быстро заселить, — продолжала Ласи, проигнорировав его. — Целый этаж полностью съехал, им срочно требуются новые жильцы. Вот почему так дешево. Очень дешево. — Ее голос звучал безразлично.

— Ты не слишком рада этому, — констатировал я. — Почему?

— Мы подписали договор только на тот срок, на который он был заключен с первыми жильцами. Осталось всего два месяца. На седьмом этаже только и говорят о том, что арендную плату будут повышать, выживая нас одного за другим.

Я пожал плечами:

— А я-то чем могу помочь?

— Ты знаешь больше, чем говоришь, парень, — решительно заявила она.

Уверенность в ее глазах не позволила мне даже рта открыть — я не стал ничего отрицать. Ласи пристально на меня посмотрела; теперь она совершенно точно знала, что никакой я не потерянный давным-давно родственник.

— Здесь что-то произошло, — продолжала она. — Нечто такое, что владельцы хотят скрыть. Мне нужно знать, что именно.

— Зачем?

— Это даст мне средство для достижения своей цели. — Она наклонилась вперед, с силой вцепившись в диванные подушки, аж костяшки пальцев побелели. — Я не собираюсь возвращаться к сестре на кушетку!

В точности как я сказал: ярость дьявола не идет ни в какое сравнение.

Я вскинул руки в знак капитуляции. Чтобы узнать от нее еще что-нибудь, мне придется рассказать ей часть правды, но понадобится время на сочинение подходящей истории.

— Ладно. Я расскажу тебе, что знаю, — сказал я. — Но сначала... покажи мне ту штуку.

Она улыбнулась.

— Я как раз собиралась это сделать.

— Это такая крутая штука! — вставил Роджер.

Они явно уже делали это прежде. Не сговариваясь, две другие девушки выключили лампы около кушетки. Роджер щелкнул выключателем на кухне, вернулся к остальным и уселся со скрещенными ногами перед белым пространством стены, почти как если бы это был телевизионный экран.

Стало темно, комнату освещали только оранжевые отблески далеких уличных фонарей Нью-Джерси и голубоватая полоска света ночника из-под двери ванной. Другой парень встал с кресла, отодвинул его с нашего пути и развернулся таким образом, чтобы тоже видеть пустую белую стену.

— Это слайды, что ли? — спросил я.

— Ага. — Роджер захихикал и обхватил руками колени. — Включай проектор, Ласи.

Она заворчала, нырнула под кофейный столик, вытащила оттуда толстую свечу и коробок спичек. Осторожно — из-за темноты — пересекла комнату, опустилась на колени перед белой стеной и прислонила свечу к плинтусу.

— Чуть подальше, — посоветовал Роджер.

— Заткнись! — огрызнулась Ласи. — Я делала это чаще тебя.

В ее руке вспыхнула спичка, она поднесла ее к фитилю. Еще до того, как аромат сандалового дерева хлынул в мои ноздри, я почувствовал человеческий запах нервного предвкушения.

Стена замерцала, словно пустой киноэкран, крошечные выпуклости штукатурки отбрасывали удлиненные тени, точно миниатюрные горы на закате. Крапчатая текстура стены проявилась сильнее, и мое зрение инферна, обостряющееся в сумерках, отмечало каждый дефект. Я мог видеть, как торопливо, неровно двигались вверх и вниз валики, когда стену красили.

— На что мы смотрим? — спросил я. — На то, как неумело красили стену?

— Говорил же я! — воскликнул Роджер. — Отодвинь немного.

Ласи заворчала, но отодвинула свечу от стены. Появились слова...

Они слабо мерцали в полумраке, буквы расплывались. Чуть более темный слой краски проступал через верхнее покрытие, как часто случается, если домовладельцы не утруждаются грунтовкой стен.

К примеру, когда они сильно торопятся.

На стене появилось:

Как мИло что приДЕтся Съесть егО

Я подошел к стене, вблизи темный слой был менее заметен. Провел пальцами по буквам, дешевая краска на водной основе ощущалась сухой, как мел. Ногтем я процарапал краску на расстоянии примерно взрослой анкилостомы. Теперь темный цвет стал виден яснее. Я поднес ноготь к носу и принюхался.

— Парень, это странно, — заметил Роджер.

— Обоняние самое чувствительное из наших ощущений, Роджер, — объяснил я, не упоминая, к чему именно оно чувствительно: к этилмеркаптану, веществу, образующемуся на гниющем мясе и испускающему резкий запах.

Сделав один-единственный вдох, ваш нос в состоянии засечь одну четырехмиллиардную долю грамма этого вещества. Мой нос был примерно в десять раз лучше. Также я не сообщил Роджеру, что, один раз понюхав, уверенно знал — надпись сделана кровью.

Хотя это была не только кровь. Отковырнув острым, как сталь, ногтем поверхностный, торопливо наложенный слой краски, я ощутил запах всех тканей человеческого тела. Железистый привкус крови смешался с мучнистым запахом костей, соленостью мышц, тухловатым запахом печени и этилмеркаптановои эманацией кожной ткани. Непрофессионалы прибегли бы к термину «хрящ».

Здесь были и другие, более резкие запахи — химических реактивов, с помощью которых пытались вывести надпись. Однако к тому времени, когда ее обнаружили, кровь уже глубоко впиталась в штукатурку, где и оставалась до сих пор. Ее закрасили, но буквы остались.

Нет, вы только подумайте: дешевая краска на водной основе? Что случилось с домовладельцами Нью-Йорка?

— Какого черта ты делаешь? — спросила Ласи.

Я повернулся и увидел, что все сидят и таращатся на меня. Надо же, я забыл, как нормальным людям не нравятся, когда кто-то принюхивается.

— Ну... — начал я, пытаясь найти приличное оправдание остатку рома в своем организме.

Что же сказать? Прозвенел звонок.

— Пицца прибыла! — Роджер вскочил и бросился к двери.

— Очень кстати, — пробормотал я.

У меня были основания чувствовать сильный голод.

ШАРИКИ ИЗ СЛИЗИ

У муравьев есть религия, и возникновению ее они обязаны шарикам из слизи. Все начинается с крошечного создания под названием Dicrocoelium dendriticum, но даже паразитологи не затрудняются его произносить. Мы говорим просто «ланцетовидная двуустка».

Как и большинство паразитов, двуустки зарождаются в животе. Живот — самое популярное место конечного «хозяина», как вы, может быть, заметили. А то! Что ни говори, в нем пища. В данном случае речь идет о коровьем животе.

Когда инфицированная корова откладывает «коровьи лепешки», как говорят у нас в Техасе, на пастбище вываливается множество яиц ланцетовидной двуустки. Ползет улитка и угощается коровьей лепешкой, любят они этим лакомиться. Яйца двуустки вызревают в животе незадачливой улитки и начинают буравить ее кожу, прокладывая себе путь наружу. К счастью для улитки, у нее есть способ защититься: слизь.

Слизь на коже улитки смазывает выбирающихся наружу двуусток, и таким образом улитка переживает их исход. Ко времени своего бегства двуустки оказываются заключены в шарики из слизи и неспособны самостоятельно передвигаться. Можете не сомневаться, по улиткам они не скучают.

Однако двуустки ничего не имеют против такого поворота событий. Более того, они хотят, чтобы их обволакивала слизь. Все это путешествие сквозь улитку для эволюции просто способ вымазать двуустку в слизи. Потому что теперь она готова для своего следующего хозяина — муравья.

А муравьи любят шарики из слизи. Шарики из слизи — деликатес, даже если внутри каждого несколько сотен двуусток. Поэтому раньше или позже какой-нибудь невезучий муравей наталкивается на шарик из слизи, съедает его и ползет себе дальше с полным брюшком паразитов. Оказавшись внутри муравья, ланцетовидные двуустки быстро организуются и обретают способность установить контроль над разумом своей жертвы. Возможно, вы спросите: «А что, у муравьев есть разум? » Трудно сказать. Однако у них есть крошечные пучки нервов, по сложности нечто среднее между человеческим мозгом и пультом дистанционного управления ТВ. Несколько дюжин двуусток занимают позицию в каждом из нервных пучков и начинают воздействовать на поведение.

Вот так у муравья с двуустками внутри и возникает религия. Ну, примерно так. Днем он ведет себя нормально. Бегает туда и обратно, разыскивает пищу (возможно, новые шарики из слизи), общается в среде других муравьев. Для них от него по-прежнему исходит здоровый запах, поэтому они не прогоняют его, как поступают с больными.

Однако когда наступает ночь, муравей делает нечто из ряда вон.

Уходит от остальных муравьев и лезет вверх по травяной былинке, стараясь забраться как можно выше. И там, под звездами, в полном одиночестве, он ждет. «О чем он думает в это время? » — всегда спрашиваю я себя.

Может, муравьи вообще не думают. Однако если они думают, может, им являются видения странных созданий, которые вот-вот появятся и унесут их в другой мир, приблизительно как помешанные из «Секретных материалов» ждут в пустыне космический корабль, который увезет их с собой. Или, может, Dicrocoelium dendriticum действительно религия, и муравей думает, что, если проведет достаточно много ночей на былинке травы, к нему придет великое озарение. Почти даос, медитирующий на горе, или монах, постящийся в крошечной келье.

Мне хочется думать, что в свои последние мгновения муравей счастлив или по крайней мере испытывает облегчение, когда корова сжевывает былинку, на которой он сидит. И я точно знаю, что двуустки счастливы. В конце концов они снова вернулись в коровий живот.

Рай для паразитов.

ОПТИМАЛЬНАЯ ВИРУЛЕНТНОСТЬ

Той ночью я совсем не спал. Такого со мной еще никогда не бывало.

Конечно, я разделся, лег в постель и закрыл глаза, однако полностью бессознательного состояния не наступило. Разум продолжал гудеть — так бывает, когда заболеваешь, но еще не болен: голова немного кружится и медленно поднимается температура; это болезнь гудит на краю сознания, словно комар в темноте.

Шринк говорит, что я слышу звук борьбы иммунной системы с паразитом. Каждое мгновение в моем теле идет война: тысячи Т-клеточных и Б-клеточных антигенов атакуют рогатую голову зверя, высматривая его шипы в моих мышцах и позвоночнике, находят и уничтожают его споры, прячущиеся внутри видоизмененных красных кровяных телец. Паразит, естественно, отвечает ударами на удары, перепрограммируя мои ткани таким образом, чтобы питаться ими, запутывая иммунную защиту ложными сигналами тревоги и появлением фальшивых врагов. И эта партизанская война никогда не прекращается, но только лежа в тишине, я слышу ее.

Вы можете подумать, что постоянное сражение может разорвать меня на части или, по крайней мере, заставит днем чувствовать себя измотанным, однако для этого паразит слишком хорошо устроен. Он не желает моей смерти. В конце концов, я носитель и должен оставаться живым, чтобы обеспечить его распространение. Как и всякий паразит, он сумел внутри меня найти непрочное равновесие, которое называется оптимальной вирулентностью. И берет столько, сколько может безнаказанно взять, высасывая питательные вещества, необходимые для создания новых отпрысков. Однако ни один паразит не хочет слишком быстро истощить «хозяина», пока тот носит его в себе. Поэтому, наевшись, он отступает. Я могу есть, как парень в четыреста фунтов весом, но никогда не растолстею. Паразит использует питательные вещества, чтобы распылять свои споры в кровь, слюну и сперму, оставляя и мне достаточно, чтобы иметь силу хищника и все чувства на пределе.

Оптимальная вирулентность — вот причина того, что смерть от паразита долгая и томительная. В случае такого носителя, как я, время, потребное для умирания, дольше срока нормальной человеческой жизни. Вот как более старые охотники на инфернов говорят об этом: не столь1 ко бессмертие, сколько нисходящая спираль, которая длится столетия. Может, поэтому они используют слово «не-мертвые».

Итак, я лежу без сна каждую ночь, прислушиваясь к разъедающей, сжигающей калории борьбе внутри, и изредка поднимаюсь, чтобы перекусить.

Казалось, эта ночь тянулась особенно долго. Я думал о Ласи, вспоминал ее запах и множество других деталей, которые, оказывается, заметил, даже не осознавая этого. Когда она говорила, то иногда сжимала правую руку в кулак, а брови слегка двигались под скрывающей их челкой, и — в отличие от техасских девушек — она не повышала голоса в конце предложения, если только это не был вопрос, а иногда даже и в этом случае.

На следующий день мы договорились встретиться в моем любимом бистро после утренних занятий. Ни она, ни я не хотели продолжать разговор в присутствии ее приятелей, да и пицца во рту как-то не располагала обсуждать надпись, сделанную хрящом на стене.

Обычно я стараюсь не мучить себя, встречаясь с привлекательными девушками своего возраста, но, в конце концов, тут была замешана работа. Кроме того, немного мучений не помешает.

Мне совсем не хотелось кончить, как Шринк, — собирать старых кукол или делать что-нибудь еще более странное. И еще мне казалось, что было бы приятно время от времени встречаться с кем-то помимо Ночного Дозора, с кем-то, кто думает, что я обычный парень. Так я и пролежал всю ночь без сна, думая о лжи, которую собирался скормить ей.

Встал я рано и сначала отправился в Ночной Дозор. Наш офис во многом похож на любое другое правительственное здание, разве что он старее, мрачнее и даже глубже под землей. Здесь можно встретить и обычные металлодетекторы, и нудных бюрократов за стеклом, и даже древние деревянные ящики картотеки, набитые накопившимися за четыре столетия документами. За исключением фанатиков типа доктора Крысы, никому не нравится работать здесь. Удивительно, как это весь город еще не заражен.

Сначала я отправился в архив. С точки зрения квадратных метров архив — самый большой отдел Дозора. У них есть доступ к обычным городским данным, но также хранятся и собственные документы, восходящие к тем временам, когда Манхэттен назывался Новым Амстердамом. Записи позволяют выяснить, кто чем владеет в городе, кто владел этим до него и еще раньше... и так вплоть до голландских фермеров, которые отняли земли у индейцев Манхэттена.

И это не просто история недвижимого имущества — в архиве хранятся данные обо всех подозрительных смертях и исчезновениях начиная с 1648 года, содержатся газетные вырезки, где упоминается об инфекционных заболеваниях, безумных нападениях и вспышках разрастания популяции крыс начиная с тех времен, когда в Новом Свете появился печатный станок.

В архиве висят два лозунга. Первый:

Секреты города — наши секреты.

И второй:

НЕТ, У НАС НЕТ РУЧЕК!

Приносите свою собственную. Вам она понадобится. Видите ли, как и любое учреждение, архив жить не может без «всемогущих форм». Есть формы, которые доводят до сведения офиса Ночного Мэра, чем мы, охотники, занимаемся: начинаем расследование, заканчиваем его или находимся на промежуточном этапе. Существуют документы, дающие ход любому делу, от установки ловушек для крыс до проведения лабораторного исследования. Имеются формы запроса на снаряжение для охотников на инфернов, от тигриных клеток до «тазеров»[9]. (Форма на затребование настоящего нью-йоркского мусоровоза занимает тридцать четыре страницы, но, клянусь, когда-нибудь я придумаю повод, чтобы заполнить ее. ) Бывают формы, которые активизируют другие формы или отменяют их, заставляют третьи формы видоизменяться и таким образом способствуют появлению новых форм. Все вместе эти формы представляют собой постепенно расширяющийся поток информации, которая характеризует нас, направляет наше развитие и обеспечивает, чтобы наше будущее выглядело как наше прошлое, — они ДНК Ночного Дозора.

По счастью, то, что мне понадобилось сегодня утром, не имело отношения к ДНК. Прежде всего я затребовал кое-какое стандартное снаряжение, всякие «игрушки», которые так любят охотники на инфернов и которые можно просто снять с полки. Потом я запросил информацию на дом Ласи: кто владеет им, кто первоначально арендовал квартиры на седьмом этаже и произошло ли там что-либо странное. Получить ответы на эти простые вопросы оказалось нелегко, конечно. В царстве бюрократии ничего просто так не происходит. Однако спустя всего три часа мои заявки были приняты древним «драконом», сидящим за бюрократическим стеклом, закатаны в тубус пневматической почты и со свистом отправлены в путешествие по подземному миру.

Когда тубус вернулся, меня позвали, и я смог отправиться на встречу с Ласи в своем любимом бистро. По дороге я осознал, что это мое первое свидание за полгода — даже если понимать слово «свидание» в том убогом смысле, как просто договоренность встретиться с кем-то. Тем не менее эта мысль заставила меня нервничать, и все мои неиспользуемые силы пришли в действие. Я то и дело осматривал свое отражение в витринах магазинов и задавался вопросом, понравится ли Ласи моя футболка с Kill Fee. «И зачем я столь банально вырядился? — мысленно бранился я. — И что в последнее время творится с моими волосами? По-видимому, доктор Крыса, Шринк и другие мои сотоварищи по Ночному Дозору не считали нужным сообщить мне, что они торчат в обе стороны».

Две минуты я вертелся перед окном банка, пытаясь заправить волосы за уши, и наконец отчаялся сделать это. А заодно отчаялся и в отношении своей жизни в целом. Какой смысл иметь хорошую стрижку, если это все равно ничего не изменит?

Ласи сидела напротив меня, в той же кожаной куртке, что и вчера вечером, но на этот раз поверх шерстяного платья. На ней красовался берет под цвет темно-карих глаз, волосы по-прежнему пахли жасминовым шампунем. Выглядела она так, словно спала не больше меня.

Сейчас, на трезвую голову, да еще и при свете дня, я в первый раз осознал, что, возможно, она на несколько лет старше меня. Куртка у нее была коричневая и на кнопках, а не черная с молнией, как у меня; и выглядела она как сотрудница офиса. Футболка с Kill Fee внезапно показалась мне совершенно дурацкой, и я сгорбился, чтобы полы куртки сошлись на груди и прикрыли вопящего демона.

— Что с тобой? — спросила она, почувствовав мой внимательный взгляд, и я тут же перевел его на стол.

— Да так, ничего. Как твои занятия?

Я щедро полил табаско омлет с беконом. Чтобы успокоить нервы, еще до прихода Ласи я съел бифштекс с кровью.

— Все нормально. Какой-то приглашенный лектор трепался насчет этики.

— Этики?

— Журналистской этики.

— А-а. — Я ни с того ни с сего принялся размешивать свой кофе. — У журналистов есть этика?

Ласи стрельнула взглядом по сторонам в поисках официантки, нашла ее и указала пальцем на мой кофе. Увидев, что ее пожелание замечено и понято, она кивнула и повернулась ко мне.

— Предполагается, что да. Ну это, знаешь? Не раскрывать свои источники информации. Не разрушать человеческую жизнь только ради того, чтобы раздобыть интересную историю. Не платить за интервью.

— Ты изучаешь журналистику?

— На самом деле журналистику и юриспруденцию.

Значит, она уже близко к диплому. Я повысил ее возраст лет до двадцати пяти и почувствовал, что немного расслабился. Внезапно это стало еще меньше похоже на свидание, чем даже мгновение назад.

— Круто, — сказал я.

Она одарила меня таким взглядом, словно я умственно отсталый.

Я попытался улыбнуться в ответ, осознавая, что моя способность поддерживать светскую беседу невероятно заржавела — результат общения исключительно с людьми, принадлежащими к тайной организации, которые по большей части лишь друг с другом и общаются. Конечно, разговор пошел бы гораздо живее, если бы я мог перевести его, скажем, на крысиную чуму в Африке, но, боюсь, Ласи тут же как ветром бы сдуло.

Появилась Ребекка — триста с лишним фунтов живого веса, моя любимая официантка на предмет пофлиртовать — и вручила Ласи чашку кофе и меню.

— Как дела, Кэл? — спросила она.

— Просто замечательно, спасибо.

— Уверен? Ты в последнее время редко у нас ешь. — Она лукаво подмигнула мне.

— Я на диете, — сказал я, похлопывая себя по животу.

Последовал ее стандартный ответ:

— Жаль, мне не поможет никакая диета.

Она захихикала и отошла. Ее поражал мой аппетит, но репертуар шуточек типа «И куда только ты все это деваешь, Кэл? » за последние месяцы сократился до минимума. Как человек, которому есть что скрывать, я уяснил для себя следующее: все необычное волнует людей не больше недели, а потом их внимание притупляется и подозрительность оборачивается шутками.

— Кстати, о забавных диетах, Кэл, — сказала Ласи, подняв взгляд от меню. — Что за чертовщина произошла прошлой зимой в моем доме?

Я откинулся назад и сделал глоток кофе. Очевидно, Ласи тоже была не в настроении поддерживать светскую беседу.

— Ты что, торопишься?

— Моя аренда истекает через два месяца, парень. И этой ночью ты обещал не морочить мне голову.

— Я не морочу тебе голову. Советую взять бифштекс.

— Я вегетарианка.

— Ох!

Эта идея явно не обрадовала моего паразита.

Ласи поманила Ребекку и заказала картофельный салат. Я продолжал запихивать в себя бекон. Картофельный салат — ночной кошмар диеты Аткинса, и, что более важно, паразит ненавидит его. Инферны предпочитают белок в зубах и когтях.

— Ну, давай рассказывай, что тебе известно, — сказала Ласи.

— Ладно. — Я откашлялся. — На самом деле я не родственник Морганы.

— Это и ежу ясно.

Я нахмурился, поскольку рассчитывал совсем на другую реакцию.

— Но я разыскиваю ее.

И снова:

— Это тоже ясно. Ты типа частного детектива, да? Или получившего отставку бой-френда, преследующего свою подружку?

— Нет. Я работаю на город.

— Кэл, — усмехнулась Ласи, — ты не коп. Непонятно, как она пришла к такому выводу, но оспаривать его я не хотел.

— Нет, не коп. Я работаю на Министерство здравоохранения и психической гигиены. Служба контроля заболеваний, распространяемых половым путем.

— Половым путем? — Она вскинула бровь. — Постой-ка. Ты точно не преследуешь ее?

Я достал бумажник и раскрыл его, продемонстрировав один из тех предметов, которые сегодня утром получил в Ночном Дозоре. У нас есть машина, которая выплевывает ламинированные удостоверения личности и жетоны от имени дюжин городских агентств, как реальных, так и воображаемых. Этот посеребренный жетон производил сильное впечатление с идущими по низу словами «Санитарный врач». Рядом с ним легло удостоверение личности с сурово взирающей фотографией.

Мгновение она пристально вглядывалась в него, а потом заявила:

— На этой фотографии ты в той же футболке, что сегодня.

Я замер, осознав, что да, с утра не изменился. Не придумав ничего лучше, я перевел взгляд на свою футболку и сказал:

— Что? Она тебе не нравится?

— Не особенно. Так что это за работа? Ты выслеживаешь людей, распространяющих триппер, и арестовываешь их?

Я откашлялся и отодвинул пустую тарелку.

— Ладно, вот как все это происходит. Примерно год назад мне сообщили об одном заболевании. М-м-м... Нет, лучше представить это дело по-другому — меня прикрепили к носителю одного заболевания. Я отслеживаю всех его сексуальных партнеров, уговариваю их пройти проверку, потом нахожу их сексуальных партнеров и так далее. Я просто иду туда, куда меня ведет цепочка заболеваний, по дороге информируя об этом людей. Иногда мне не удается получить о ком-нибудь достаточно информации. Тогда я какое-то время болтаюсь поблизости, выискиваю, высматриваю, примерно как этой ночью. Если уж на то пошло, я даже не знаю фамилии Морганы. — Я вопросительно, с надеждой в сердце вскинул брови. Ласи пожала плечами.

— Я тоже. Давай поставим вопрос прямо: значит, ты сообщаешь людям, что у них половое заболевание? Это и есть твоя работа, парень?

— Нет, это делают врачи. Мне позволено лишь сказать им, что они в группе риска. Потом я стараюсь добиться с их стороны сотрудничества и сообщить мне список людей, с которыми они спали. Кто-то же должен делать это.

— Наверное. И все же...

— Я потратил целый год, отслеживая результаты... в смысле, тех, кого инфицировал этот конкретный носитель.

Я улыбнулся, довольный хитроумием своей «легенды». Соль в том, что именно так я и работаю, ха!

— Вот это да! — сказала Ласи, широко распахнув глаза.

Чем больше я думал об этом, тем более крутой казалась придуманная мной версия работы. Негласная, в интересах общества, окруженная атмосферой тайны и человеческой трагедии. Один из тех видов деятельности, где приходится сталкиваться с грубой реальностью жизни и быть хорошим слушателем. Сейчас Ласи должна решить, что я старше, чем выгляжу, — ближе к ее возрасту — и, скорее всего, умен не по годам.

Принесли картофельный салат, она съела немного и спросила:

— Так что у тебя за болезнь?

— У меня? Я не говорил, что болен.

— Какое заболевание ты отслеживаешь, парень?

— А-а. Ну да. Не имею права разглашать. Конфиденциальность. У нас тоже есть своя этика.

— Не сомневаюсь. — Она прищурилась. — Поэтому ты и не хотел говорить в присутствии моих друзей?

Я кивнул. Придуманная мной версия превосходно расставляла все по своим местам. Она положила вилку.

— Видимо, это одно из тех передаваемых половым путем заболеваний, которое заставляет людей писать кровью на стене?

Я сглотнул; возникла мысль, что, может, у моей «легенды» не все концы с концами сходятся.

— Ну, некоторые половые заболевания вызывают слабоумие. Сифилис на поздних стадиях, например, сводит людей с ума. Он пожирает мозг. Хотя вовсе не обязательно, что в данном случае речь идет о сифилисе.

— Подожди-ка, Кэл. По-твоему, все жильцы на седьмом этаже моего дома спали друг с другом? И у них развилось слабоумие? — Она состроила гримасу своему салату. — Как, по твоему опыту, часто такое случается?

— М-м-м... Случается. Некоторые половые заболевания приводят к... сексуальной распущенности. Ну, типа того. — Я почувствовал, что моя «легенда» начинает трещать по швам, и подавил настойчивое желание сослаться на бешенство (что было бы даже близко к правде, если учесть пену изо рта и укусы). — Конкретно сейчас я не могу с уверенностью сказать, что именно там произошло. Однако моя работа состоит в том, чтобы выяснить, куда переехали все эти люди, в особенности если они инфицированы.

— И почему домовладелец скрывает это.

— Да, поскольку все это связано с твоей странной арендной платой.

Она вскинула руки:

— Эй, учти, я понятия не имела, что вы там занимаетесь спасением мира. Я просто думала, что ты бывший бой-френд, преследующий свою подружку, или психованный родственник, или кто-нибудь в этом роде. Но я рада, что вы хорошие парни, и хочу помочь. Дело не просто в моей арендной плате, знаешь ли. Я вынуждена жить с этой штукой на стене.

Я подчеркнуто властным жестом поставил кофейную чашку.

— Хорошо. Я рад принять твою помощь. И благодарю тебя от своего имени и от имени города.

Фактически я был рад, что с помощью своей «легенды» сумел преодолеть подозрительность Ласи. Реально я никогда прежде не работал под прикрытием — ложь не мой конек. Она нахмурилась и съела немного картофельного салата, а я задумался, будет ли помощь Ласи стоить того, чтобы вовлекать ее в такую передрягу. Пока она казалась чересчур проницательной, чтобы чувствовать себя спокойно. Однако проницательность — это не так уж и плохо. Иметь сообразительного человека на седьмом этаже совсем не повредит.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒