Примечания 14 страница

— Дело не в деньгах. Дело в контроле.

Я спросил его, что он имел в виду.

— Королевская семья веками покровительствовала традиционным марокканским ремеслам. Но большое заблуждение считать, будто мастер станет больше стараться, даже если он работает на своего короля. Для того чтобы мастер достиг совершенства в своей работе, его нужно денно и нощно уговаривать.

Архитектор рассказал, что когда король Хасан II, отец нынешнего монарха, строил Большую мечеть в Касабланке, он появлялся на строительной площадке настолько часто, насколько мог себе позволить.

— Он лично проверял инструменты и сам выбирал муалема, стоя над ним каждый раз по несколько часов. Если мастер допускал ошибку в работе на ширину волоса, король приказывал этому человеку собирать инструменты и уходить. Он прекрасно понимал, что об этом повсюду пройдет слух и этот ремесленник никогда больше не найдет себе работу.

В тот день, когда Хамза, взяв старую лопату, решил откопать страусиное яйцо, лил проливной дождь. Осман стоял и держал над ним ломаный зонтик, прикрывая товарища от ветра. Я наблюдал за ними издали, как всегда стараясь понять смысл происходящего.

После того как яйцо было вынуто, его отнесли в конюшню, где Медведь натер его жиром. Яйцо пролежало в земле больше месяца, его когда-то белая скорлупа покрылась красно-коричневыми пятнами. От него воняло не хуже, чем от разложившихся крыс. Но сторожа были в приподнятом настроении. Они вытерли стул и предложили мне место за столом, которым служила огромная катушка от кабеля. Я сел и внимательно осмотрел яйцо.

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Съесть, — ответил Медведь. — Мы съедим его.

— Вы уверены, что стоит это делать?

Хамза взял молоток и разбил им скорлупу. Неприятный запах усилился.

— Яйцо тухлое, — сказал я.

— Оно принесет барака в дом.

Из коробки с инструментами была извлечена столовая ложка. Осман протянул ее мне.

— Попробуйте первым.

— Я могу подождать, — отказался я от такой чести.

— Пожалуйста, — настаивали сторожа. — Это ваш долг как хозяина дома.

Я зачерпнул ложкой ферментированное желе и поднес его ко рту.

— Ну и как оно на вкус? — поинтересовался Медведь, забирая у меня ложку.

— Как тухлое яйцо, — ответил я.

Как-то утром, когда Камаль был в хорошем расположении духа, я попросил его рассказать еще что-нибудь о днях, последовавших за терактом 11 сентября. Вообще-то моему помощнику не нравилось распространяться об этом, поскольку он, наверное, чувствовал, что его предали.

— Фэбээровцы отлавливали арабов по всей стране. Многих людей, я это знаю точно, заперли за решетку без всякой причины. И ключи выкинули. Кое-кого перевезли в Гуантанамо. Съездите и посмотрите — они до сих пор там.

Когда я поинтересовался, как жена Камаля отреагировала на события 11 сентября, кровь отлила от его лица.

— Поскольку я араб, то получилось, что она была замужем за врагом. Джен не могла мне больше верить. А ведь доверие — основа брака. Так что семья наша распалась. Мы стали чужими людьми, которым когда-то нравилось одно и то же.

— Что с ней стало?

— Она поступила на военную службу.

— В армию?

— Ага. Она служит на базе где-то в Джорджии. Водит танк или что-то в этом роде.

Какие бы невероятные авантюры Камаль мне ни предлагал, меньше всего он походил на замаскированного террориста. Этот парень слишком любил себя, чтобы быть взорванным за чье-то дело.

— Когда фэбээровцы поняли, что ты не связан с террористами, они оставили тебя в покое?

— В конце концов, после долгих проверок на детекторе лжи и допросов, да. Но проблема заключалась в том, что я был знаком с Мохаммедом Аттаром, лидером нападавших 11 сентября. Мы с ним ходили в одну и ту же мечеть.

— Ты знал Аттара?

— Да, я был с ним знаком.

— Ну и какое этот человек производил впечатление?

Камаль вытер нос рукавом.

— Он был тупой задницей.

Наконец-то пришла долгожданная суббота. Я забрал в химчистке свой лучший костюм, начистил черные туфли до блеска так, что они стали похожи на лакированное дерево, и купил самые лучшие орхидеи: розовые, а лепестки с фиолетовым ободком.

Я добрался на такси по адресу, напечатанному на дорогой бумаге, и оказался у большой двухфасадной виллы в фешенебельном пригороде Анфа. Темно-коричневые ворота были отполированы так, что отражали полуденный свет. Прежде чем я успел ступить на мостовую, их открыл высокий человек с ухоженной бородой. Он поздоровался со мной и сказал, что графиня де Лонвик ожидает меня в гостиной.

Я вошел в дом. Стены прихожей были обиты желтым шелком, на котором висели гравюры времен Французской империи. Пол был покрыт вытертым по краям палисандровым паркетом, недавно натертым мастикой. Я последовал за ухоженной бородой, прижимая к груди орхидеи.

Гостиная оказалась освещена странным светом: необычно желтым, словно его окрашивали оконные стекла. Комната была квадратная, приблизительно двенадцать на двенадцать метров. Она была обставлена по-европейски: резной сервант, письменный стол с поднимающейся крышкой, кресло, невысокие книжные полки, три или четыре дивана и рояль «Эрард». В стороне под портретом Людовика IV сидела дама лет восьмидесяти, с морщинистым лицом, но по-детски ясным взглядом. Ее седые волосы были собраны в узел и заколоты на затылке. Одета она была в платье темно-лилового цвета с оборками на рукавах и кружевным воротником. Хозяйка внимательно смотрела на меня своими темными глазами. Я подошел, представился, пожал ей руку и преподнес орхидеи.

— Мне очень приятно, что вы почтили меня своим присутствием, — сказала она тихо по-французски. — Я так долго ждала этой встречи. — Графиня весьма деликатно вздохнула и приложила палец к подбородку. — Вы даже и представить себе не можете.

Я улыбнулся, пробормотал какие-то извинения и спросил у нее, как ей стало известно обо мне и о том, где я живу.

— Касабланка — маленький город. Слухи здесь распространяются быстро. Как вам понравился Дар Калифа?

— Очень понравился. А вы знаете этот дом?

Графиня показала на кресло.

— Пожалуйста, садитесь.

Я сел в низкое дубовое кресло и огляделся. Здесь не было того особого беспорядка, свойственного домам пожилых людей. Наоборот — сплошное изящество и аккуратность.

— Ваш дедушка всегда садился в это кресло. Ему нравилась наклонная спинка, и он всегда замечал текстуру дерева. Он говорил, что хорошо сделанное кресло так же приятно глазу, как прекрасная скульптура.

— Как вы познакомились с ним?

Хозяйка посмотрела в пространство, потом взяла миниатюрный бронзовый колокольчик и дважды позвонила в него.

— Сейчас подадут чай.

Мой вопрос остался без ответа, я понял, что графиня намерена открывать мне то, что ей известно, на своих условиях, постепенно и понемногу. Чай подала горничная средних лет. На голове у нее был простой розовый платок. Она прихрамывала, от этого предметы на подносе дрожали, когда она проходила по комнате.

— Я расскажу вам, — сказала графиня, наливая чай. — Я вам все расскажу.

Снова наступила долгая пауза, и я засомневался, удастся ли мне узнать здесь хоть что-нибудь.

— Последние годы своей жизни, — начала графиня, — ваш дед, Сирдар Икбал Али Шах, как вы, вероятно, знаете, прожил в Танжере. Он снимал виллу на улице де-ля-Пляж. Там он писал книги и продолжал консультировать двух или трех глав государств. Все годы, проведенные им на вилле «Андалусия», он пребывал в трауре. Бедняга так и не оправился после смерти вашей бабушки в…

— В тысяча девятьсот шестидесятом, — подсказал я.

— Да. Это было в августе тысяча девятьсот шестидесятого, — сдержанно подтвердила графиня. — Она была такой красавицей. Я никогда не встречала женщину похожую на нее.

— Вы знали мою бабушку?

— Конечно, я знала Бобо, — сказала она со смехом.

Графиня рассказала, как она познакомилась с родителями моего отца. Это было еще до войны, в Вене, где ее муж служил послом. Они вместе путешествовали по Персии и Афганистану, наслаждаясь очарованием новых мест.

— Ваш дедушка научил нас многому. Но больше всего меня поразил его совет искать то, что не лежит на поверхности. Он сказал, что на поверхности морковь выглядит всего лишь пучком зелени, а ее корень сидит под землей, ожидая своего череда.

Графиня глотнула чаю.

— Икбал был близким другом и наперсником короля Афганистана Мохаммеда Надир Шаха, турецкого президента Ататюрка и главы исмаилитов Агахана III. Он вращался в высоких кругах, особенно здесь, в Марокко. Но, несмотря ни на что, ваш дедушка не любил быть на виду. Ему нравилось сидеть с хозяином лавки напротив своего дома и беседовать о жизни. Он советовал мне всегда общаться с простыми людьми. «Мир простых людей, — говорил он, — совершенен».

Хромая горничная принесла абрикосовый пирог. Графиня отрезала мне кусок.

— Я ездила в Танжер каждый месяц, останавливалась в гостинице «Минзе» и ходила до улицы де-ля-Пляж пешком вниз по холму. У Икбала был охранник, пуштун, которого он привез с собой из Гиндукуша. Он носил большую белую чалму и афганское платье и наставлял свое древнее ружье на каждого, кто проходил мимо.

Она помолчала немного, прищурилась и улыбнулась.

— Внутри виллы была терраса, поросшая настурциями, ароматным жасмином и мимозами. Икбал укрывался в ее тени, писал там письма или переводил суфийскую поэзию. Он всегда проводил утренние часы в одиночестве. После этого ваш дедушка обедал: обычно он ел кускус с пряным маринованным лаймом и заставлял всех, кто присоединялся к его трапезе, добавлять эту приправу к своей пище.

Я сказал, что совсем недавно посетил виллу «Андалусия».

— Иногда я тоже там бываю. Мне любопытно, но я никогда не звоню в дверь. Лучше оставить прошлое, как оно есть. Я поняла, что, когда прошлое соприкасается с настоящим, оно исчезает, как забытый сон.

— В своих дневниках дедушка многое пишет о своей горничной.

— Об Афифе? О, в конце концов она проявила-таки свое вероломство, также как и дервиш.

— Дервиш?

— Старик, который жил в саду.

— Кто это?

— Говорили, что якобы он явился вашему деду во сне. Это был бербер с гор. Икбал привез его и позволил жить в сторожке в саду. Старик жил там многие годы, делая лекарство из сока кактуса. Иногда он заходил на виллу, кланялся и целовал наши руки. Икбал умолял его не делать этого. Он говорил, что мы все равны перед Богом.

Я слушал рассказы графини в течение двух часов. За это время она ни разу не упомянула о Доме Калифа. Я не утерпел и спросил:

— А что вы знаете о Дар Калифа?

Графиня соединила кончики пальцев вместе и глубоко вздохнула.

— Я расскажу вам. Это было в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, в самый разгар холодной войны. Мой муж скоропостижно скончался в Париже. Он был еще так молод. Я была сломлена его смертью, и мне необходимо было куда-нибудь уехать. В июне того же года наш старый друг, сослуживец мужа по дипломатическому корпусу, пригласил меня в Касабланку. Ему нужна была информация о какой-то русской компании, которая начала работать в этом городе. Французам компания показалась крышей для русских шпионов.

До этого я ни разу не была в Касабланке. В то время город был совсем не похож на нынешний. Марокко только что получило свободу от Франции. Старые дома в стиле ар-деко были в великолепном состоянии, улицы полны народа и европейских автомобилей. Я вышла на эту русскую компанию и стала знакомиться с ее сотрудниками. Директора фирмы звали Сергей, он жил в пригороде Айн-Диаб.

Графиня встала и подошла к окну.

— Он жил в Дар Калифа.

— Русский шпион жил в моем доме?

— Понимаю, звучит экзотично, — сказала графиня с тоской в голосе, — но в то время в этом не было ничего необычного.

Возвратившись в дом, я обнаружил на полу свежий кровавый след. Он вел от садовой калитки по главному коридору и через гостиную в кухню. Перепугавшись, я пошел выяснять, в чем дело. След обрывался у стула, а на стуле сидел Медведь. Он держал на весу окровавленный палец.

— Что случилось?

— Плохо дело, месье Тахир.

Как выяснилось, пока я беседовал с графиней, произошла череда событий, смутивших разум сторожей новым кошмаром. Садовник упал с лестницы, подрезая засохшие листья на самой высокой финиковой пальме. Ему чудом удалось избежать серьезной травмы. Следом за ним Медведь поранил себе палец ржавым гвоздем, а с потолка веранды отвалился большой кусок штукатурки и чуть не попал Хамзе по голове. Когда сторожа пришли ко мне на вечерний доклад, я понял, что они сильно возбуждены.

— Я полагал, здесь есть барака, — заметил я. — Я думал, у меня есть барака.

— Мы ошиблись, — заявил Осман. — Мы думали, что это есть у вас, но мы сильно ошиблись.

— А как вы узнали, что барака нет?

— Был знак, — сказал Хамза.

— Ясный как день, — добавил Осман, морщась, словно от боли.

— И что это был за знак?

Медведь наклонился вперед и достал ведро, закрытое доской. Когда он снял доску, то я увидел в ведре небольшую змею желтовато-зеленого цвета. Она яростно извивалась.

— Как смогла змея пролезть сквозь ограду? — удивился я.

— Абсолютно верно, — сказал Хамза. — Ей было не пролезть.

— Да, никак не пролезть, — подтвердил Медведь. — И значит…

— Значит что?

— Получается, что она была здесь все время, живя годами в своем змеином гнезде. Может быть, змеи проникли сюда еще до того, как дом был построен.

Я никак не мог взять в толк.

— А какая связь между этой змеей и барака?

— Если бы здесь был барака, — сказал Осман, — то змея бы давно издохла. Но вы видели, что она жива, она — под защитой джиннов.

Я почувствовал, что прогресс, достигнутый с помощью розовой слизи и вещих снов, сведен к нулю. Все шло так хорошо. Но неожиданно сторожей занесло не туда. Я умолял их снова поверить в барака.

— Мы, без сомнения, верим в барака, — сказал Хамза. — Мы просто не верим, что здесь есть барака.

Февраль подошел к концу, а отделочные работы были еще в самом разгаре. Иногда я нервно ходил взад-вперед, на ходу вырывая у себя на голове волосы, набрасываясь с криком на всех, кто попадался под руку. А иногда прятался в кухне, мечтая убежать отсюда куда подальше. Я чувствовал себя так, будто меня рвут на части волки, жуют мою плоть, высасывают мозг из моих костей. От меня уже ничего не осталось.

Камаль сказал, что в Марокко нельзя никого торопить с работой, а то люди подумают, что вы в отчаянии.

— Но я действительно в отчаянии.

— Ну и держите это при себе, — ответил он.

Работа в Доме Калифа застыла на месте. Прогресс, которого, как казалось, мы достигли, захлебнулся. Работники стали понимать, что их хозяин лает гораздо страшнее, чем кусает, и не преминули воспользоваться этим. Они стали вести себя так же, как и их британские коллеги, — опаздывать на работу по утрам, уходить домой сразу после обеда. Потом они стали просить мою жену заваривать им чай, а выпив его, тушили окурки о дно пустых чашек. В конце концов строители вообще прекратили приходить. Я стал просить Камаля вернуть их.

— Вы лишились их уважения. Ничего не поделаешь.

Это было не похоже на Камаля. Он не любил проигрывать. Я подумал, уж не выгадывает ли он что-нибудь на моих неудачах. Но сил на решительные действия уже не осталось: я удалился в кухню и свернулся там калачиком. В этот момент зазвонил телефон. Это был Франсуа, французский экспатриант. Я не разговаривал с ним уже несколько недель.

— Был в Эмиратах, — сказал он. — Ну и придурки же там! Фанатики, как их еще назвать? Даже выпить там нельзя. Ты можешь поверить, целая страна без алкоголя?

Я ожидал, что следом Франсуа проклянет Марокко, как это он обычно делал. Но этого не произошло. Вместо этого француз принялся восхвалять королевство без всякой меры.

— Ты даже представить себе не можешь, как мы хорошо здесь живем. Люди здесь — святые. Святые, я тебе говорю!

— Но они никогда ничего не доводят до конца, — уныло сказал я. — А мои рабочие еще и ноги об меня вытирают.

Франсуа громко рассмеялся.

— Марокканцы — замечательные люди, — сказал он тепло.

— Мне казалось, что ты ненавидишь их.

— Ты с ума сошел, я их люблю.

К концу недели все рабочие вернулись в Дар Калифа. У меня поднялось настроение. Я спросил у Камаля, не он ли уговорил их вернуться. Мой помощник объяснил, что дело совсем не в нем, просто у рабочих появился повод вернуться.

— На следующей неделе Ид аль-Адха.

— И что?

— Им нужен бакшиш.

Для работодателя в Марокко нет времени хуже, чем праздник Ид. Нравится вам это или нет, но вам придется заплатить всем премии в размере недельного жалованья. Затем каждый возьмет себе дополнительную неделю отпуска и потребует оплатить ее опять же полностью. Мало того, от меня ожидалось еще и обильное угощение. Мастера намекали на то, что если мне не удастся поставить на стол достаточное количество кускуса с бараниной, то возникнут проблемы с завершением работы.

— Они все равно не собираются заканчивать эту работу, — сказал я, — так зачем же идти у них на поводу?

— Вы ничего не понимаете, — ответил Камаль.

Мы ходили в порт через день. Камаль проникал за ворота и вел переговоры с таможенниками, оставляя меня с одноглазым продавцом улиток. Через несколько недель я знал об улитках больше, чем профессор биологии. На все просьбы позволить мне сходить в порт вместе с ним Камаль отвечал отказом. Он сказал, что как только чиновники увидят меня, нам можно сразу забыть о контейнере. Ситуация усугублялась тем, что, как мы прослышали, из Англии вот-вот должен был прийти второй контейнер, набитый книгами.

— Вот теперь у нас появится настоящая проблема, — сказал Камаль.

— В нем просто старые книги.

— Теперь на нашей шее будет сидеть еще и цензура, — застонал мой помощник.

— Поверь, там нет ничего интересного для цензоров. Никаких картинок с голыми женщинами, ничего связанного с государственными тайнами.

— Попробуйте объяснить это цензорам.

Камаль исчез за главными воротами порта, вновь нарядившись официантом. А я часа два беседовал с марокканцем об улитках. Когда Камаль вернулся, лицо у него вытянулось и стало бледным, как слоновая кость, словно он только что повстречался с призраком смерти.

— Всё плохо.

— Насколько плохо?

— Очень плохо.

Я стиснул зубы.

— Они сказали, необходимо, чтобы все книги были переведены на арабский язык официальным переводчиком.

— Но там более десяти тысяч книг. И в каждой более двухсот страниц. — Я посчитал. — Это по меньшей мере два миллиона страниц.

— Официальный переводчик берет по десять долларов за страницу, — сказал Камаль. — Он может перевести четыре страницы в день. — Он достал калькулятор и стал считать. — Если этот парень будет переводить по четыре страницы в день, это займет у него пятьсот тысяч дней. Это больше чем тысяча триста лет.

— Мы можем нанять не одного, а больше переводчиков, чтобы ускорить дело.

Камаль снова защелкал калькулятором.

— В любом случае это обойдется вам в двадцать миллионов баксов.

Глава 17

Если у тебя много, расплачивайся богатством, если мало — сердцем.

Не слишком расстроившись из-за требований излишне рьяной цензуры, я принял решение все-таки заказать шкафы для библиотеки, независимо от того, будут ли в них стоять книги или нет. Я надеялся, что хлопоты по оборудованию библиотеки отвлекут нас от проблем с таможней. Мое внимание переключилось на доски. За время ожидания в местном порту я узнал, что Марокко импортирует большое количество древесины с Дальнего Востока и из Бразилии. Девственные леса гор Атласа и Рифа давным-давно вырублены. В наше время марокканцы стараются сажать только эвкалипты, которые растут быстро и дают им ценное топливо. Но есть дерево, которым королевство славилось с древнейших времен, — это кедр.

В Европе или в Соединенных Штатах я просто пригласил бы столяра и объяснил ему, что хочу, а все остальное было бы его заботой. В Марокко все намного сложнее. Как это прежде обстояло и со строительными работами, мне следовало самому найти и купить материалы и доставить их в Дом Калифа. После этого нужно было отыскать столяра, который снял бы мерки, сделал чертежи и превратил доски в книжные полки.

— Дело несложное, — сказал я.

— Вы удивитесь, — заметил при этом Камаль, — но в Марокко самые легкие работы выполнить тяжелее всего.

Теперь я понимаю, что он был прав. Сколько я ни пытался найти кого-нибудь, чтобы поменять дверные петли, вырезать стекло по размеру или покрасить оконную раму, моя просьба неизменно вызывала неприкрытый ужас. Неделями я патетически повторял одно и то же. Но если бы я поискал мастера, чтобы вырубить пятьдесят тысяч кусочков мозаики с десятками сложных конфигураций или вырезать узор длиной сто восемьдесят метров по штукатурке, работа была бы выполнена безо всяких слов.

— Нам потребуется много кедра, — сказал я.

— Я поищу на черном рынке, — ответил Камаль.

— А нельзя просто поехать на лесопилку и купить там доски?

— Вы не в Мичигане, а потом кедр — очень дорог. Вы не можете взять и просто заплатить сегодняшнюю цену. Это было бы смешно.

— Разве?

— Вне всякого сомнения, — сказал Камаль.

Ид аль-Адха — это особый праздник, во время которого все арабы объединены единым неудержимым порывом резать баранов и проводить время в кругу семьи. Авторы путеводителей любят сравнивать это событие с христианскими рождественскими праздниками. Красивое сравнение, но эти два праздника абсолютно разные. Рождество — это день рождения Иисуса Христа, а Ид посвящен закланию Авраамом барана в жертву Аллаху вместо своего сына Исаака. Авраам — один из пророков ислама, о нем написано не только в Библии, но также и в Коране.

На семь дней Касабланка погружается в атмосферу праздника. Мрачные реалии повседневной жизни отметаются в сторону, всех охватывает ну просто детский восторг. Я был раздражен тем, что рабочих не будет в доме целую неделю, и меня совсем не радовала идея расстаться с кучей денег в виде бакшиша. Но даже я проникся атмосферой предстоящего праздника.

Бараны стали появляться в городе приблизительно за пять дней. Их привозили на грузовиках, подводах, запряженных буйволами, привязанными спереди мотороллеров, в вагонах поездов или просто гнали по дороге отовсюду. Они были везде — сбившись в кучу на разрозненных клочках земли, в подъездах домов и на островках безопасности на дорогах, на железнодорожных платформах и в автомобильных салонах, в парикмахерских и у киосков с мороженым. Местная газета подсчитала, что для праздничного заклания на Ид аль-Адха в Касабланку привозят более миллиона баранов.

Камаль убеждал меня купить несколько десятков баранов и придержать их для продажи в последний момент.

— Спрос всегда выше предложения, — говорил мне он. — Получите хорошую прибыль.

— Мне трудно в это поверить. В городе негде ступить из-за баранов.

— Подождите немного, — сказал он.

За три дня до наступления Ида по городу прокатилась ужасная весть — бараны кончаются. По слухам, поток грузовиков из деревень высох, превратившись в тонкий ручеек. Легкая паника постепенно переросла в ураган массовой истерии. Отцы семейств вместе с сыновьями, организовавшись в группы, бродили по улицам в поисках животных. Все это походило на панику в утро Дня благодарения, когда исчезали все индейки. Взрослые мужчины прочесывали улицы, стараясь отбить в свою пользу последних жалких баранов, оставшихся на продажу.

Я не помню точно, почему отклонил совет Камаля запастись баранами впрок, но городские торговые компании поступили весьма предусмотрительно. За два дня до Ида бедные животные превратились в бесценный инструмент торговли. Покупайте новую стиральную машину, и вы бесплатно получите в придачу барана, купите подержанную машину и получите полдюжины баранов. Один магазин электрических товаров на бульваре Зерктуни выставил целое стадо баранов в качестве главного приза лотереи, вызвав этим приступ повальной истерии. Билеты купило такое большое количество людей, что центр Касабланки пришлось закрыть для проезда.

Одновременно возникла целая отрасль торговли аксессуарами, необходимыми для ритуального убийства животных, — ножи с длинным и коротким лезвиями, шампуры и пилы для костей. На всех перекрестках зазывалы предлагали связки соломы, на которых происходит жертвоприношение, и уголь для жарки мяса.

Как и везде, в наших трущобах тоже раздавалось постоянное блеяние. Большая часть баранов была уже продана и уведена в хижины, где бедняги ждали, когда им перережут глотки в назначенный час. Хамза сообщил мне, что последние непроданные в бидонвиле животные оказались негодными.

— Они больны, хотя и выглядят здоровыми, — по секрету доложил он, — все поражены заразой. Стоит откусить такое мясо, и свалишься замертво.

Мне было любопытно узнать, зачем сторож объяснял мне это. Но тут меня поразила догадка: Хамза отлично знал, что мы еще не купили барана для жертвоприношения.

— Мой двоюродный брат может продать вам прекрасного барана за полцены. Как только нож окажется в вашей руке, он сам подставит шею в готовности быть зарезанным.

— Мы не собираемся резать барана, — сказал я.

Сторож изумленно на меня посмотрел.

— Что, барана не будет?

— Нет, мы не собираемся убивать невинное животное.

Хамза почесал затылок. По его разумению, принести жертву в праздник Ид было большой честью. Этому ритуалу следовали в его семье столетиями. Пропустить такую возможность было немыслимо, особенно, как он считал, если я могу себе позволить приобрести такого замечательного барана у его двоюродного брата.

Утром первого дня Ид аль-Адха в маленькой белой мечети бидонвиля яблоку негде было упасть. Каждый, кто мог ходить, был здесь. Правоверные падали ниц на грубые тканые коврики, обращая свои молитвы на Восток. Даже ослы умолкли, не говоря уже о хромых псах, а хулиганистых мальчишек отмыли, поливая водой из шланга, и переодели в белое.

Когда молитва подошла к концу, все поспешили по домам, где стояли бараны в ожидании ножа. Но кровь не пролилась до тех пор, пока сам король не совершил жертвоприношение. После чего началась оргия смерти. В каждом доме по всей стране, кроме нашего, перерезали баранам глотки. Звуки, издаваемые умирающими животными, были слышны отовсюду. Ариана гуляла в саду, когда началась бойня. Она спросила меня, почему так громко и грустно кричат животные. Я не позволил дочке выйти за ворота Дар Калифа. Все улицы вокруг нашего дома были красными от крови, поскольку каждый глава семьи лично убил барана и освежевал его. Аромат жареной баранины шел от каждой лачуги. Он висел над трущобами маслянистым облаком. Пока матери готовили мясо, детишки жарили бараньи головы на самодельных жаровнях в переулках. Потом они раскалывали черепа, вычерпывали оттуда шипящие мозги и с удовольствием съедали их.

В ту ночь бидонвиль был залит огнями. Освещение шло от грубой системы уличных фонарей, созданной накануне: тысяча проводов отходили от одного главного кабеля. Лампы горели ярким светом. Получалось очень красиво. Мне было непонятно, каким образом организована подача электроэнергии, или, другими словами, кто за нее платил. Это стало ясно, когда спустя несколько дней нам пришел счет за электричество. Сумма оказалась в пятьдесят раз выше, чем обычно.

Через неделю после Ида я зашел в интернет-кафе проверить электронную почту. Это была комната площадью в четырнадцать квадратных метров, без окон, с протечкой на потолке. Большинство компьютеров было занято девушками и женщинами двадцати — тридцати лет. Они искали себе мужей в киберпространстве.

Когда я бываю в интернет-кафе, мои глаза всегда косят в сторону. Ведь чужие письма гораздо интересней, чем свои. Я пытался сконцентрироваться, но у меня ничего не получалось.

Как и обычно, мой взгляд убежал в сторону и застыл на экране монитора соседнего компьютера. Какая-то женщина переписывалась по-английски с мужчиной из Канады. На моей соседке была желтая косынка, полностью скрывавшая ее лицо. Она изливала чувства своему интернетовскому поклоннику, говорила о том, как бы хотела почувствовать его объятия, поцелуи. Как она мечтает о свадьбе и белом платье невесты, как хотела бы жить в маленьком домике с палисадником. Наконец она вышла из Сети и встала, чтобы пойти заплатить. И тут я разглядел ее лицо. Это была Зохра.

Я подскочил на месте.

— Привет, — сказала она спокойно. — Я знала, что встречу вас.

— В самом деле?

— Да, Амина сказала мне, что вы придете.

Я напомнил ей о деньгах, которые она присвоила.

— Ты должна нам более четырех тысяч долларов. Мне хотелось бы, чтобы ты их вернула.

Зохра заправила выбившуюся прядь волос под косынку.

— Я ухожу, — сказала она. — И если вы пойдете за мной, то вляпаетесь в большие неприятности.

Я все-таки пошел за ней, желая выяснить, с какой стати она сообщила полиции, что я — террорист, и почему она сбежала с моими деньгами. Зохра не отвечала, а шла все быстрее и быстрее, а потом и вовсе побежала. Я погнался за ней по бульвару д'Анфа. Я уже почти поравнялся с ней, почти схватил ее. Но тут какая-то машина неожиданно громко загудела. Я резко обернулся направо, затем повернулся назад. Но Зохры уже не было.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒