Кедрин учился совмещать глубину с простотой. И в этом сказалось его мастерство, его умение говорить с читателем, увлекать его. И это сочетание глубины с простотой — тоже красота.

Дмитрий Борисович был не только мастером исторической поэмы и баллады, но и превосходным лириком. Одно из лучших его стихотворений «Хочешь знать, что такое Россия — Наша первая в жизни любовь? », обращённое к истокам русского духа, датировано 18 сентября 1942 года, когда поэт дожидался разрешения выехать на фронт.

Поэзия Кедрина получила высокую оценку таких писателей, как М. Горький, В. Маяковский, М. Волошин, П. Антокольский, И. Сельвинский, М. Светлов, В. Луговской, Я. Смеляков, Л. Озеров, К. Кулиев и других. До войны Кедрин публиковался с поэмами в журналах «Октябрь», «Новый мир», «Красная новь», со стихотворениями — сборниках «День советской поэзии», «Победители». Однако когда дело касалось издания книги, литературные критики были к поэту беспощадны.

Первую попытку выпустить свои стихи отдельным изданием в Государственном издательстве художественной литературы (ГИХЛ) Кедрин предпринял вскоре после приезда в Москву в 1931 году. Однако рукопись вернули, несмотря на положительные отзывы Эдуарда Багрицкого и Иосифа Уткина. Пытаясь найти компромисс с издательством, Кедрин вынужден был исключить из неё многие произведения, в том числе уже получившие признание. После тринадцати возвращений рукописи для доработки, нескольких переименований единственный прижизненный поэтический сборник —" Свидетели", в который вошли всего 17 стихотворений, был издан в 1940 году.

В 1942 году Кедрин сдал в издательство «Советский писатель» книгу «Русские стихи». Однако сборник не увидел свет из-за негативного отзыва рецензентов, один из которых обвинил автора в том, что он «не чувствует слова», второй — в «несамостоятельности, обилии чужих голосов», третий — в «недоработанности строк, неряшливости сравнений, неясности мышления». Спустя десятилетия литературоведы характеризуют творческую палитру Кедрина совсем иначе: его поэзию военных лет питали интонации доверительной беседы, историко-эпическая тематика и глубокие патриотические импульсы.

Уходя доброовльцем на фронт в 1943 году, Кедрин отдал новую книгу стихов «День гнева» в Гослитиздат, но и она получила несколько отрицательных рецензий и не была издана. Вероятной причиной отказа было то, что Кедрин отразил в стихах не героическую сторону войны, а скудную жизнь тыла, ночи в убежище, бесконечные очереди, нескончаемое человеческое горе.

Во время войны Кедрин служит в газете «Сокол Родины» и пишет много стихотворений. Лучшие из них выдержали испытание временем. «1941», «Глухота», «Алёнушка», «Колокол», «Дума о России», «Станция Зима», «Завет», «Мать», «Узел сопротивления» и другие — все они, вместе взятые, образуют цикл военно-патриотических стихов, который в дальнейшем должен был составить книгу «Дума о России», — этот замысел среди других кедринских замыслов остался неосуществлённым. В этом цикле история поставлена на службу современности, а современность устремлена в будущее. Наряду с эпическими мотивами находим здесь и лирику, притом самую разнохарактерную: от картин природы до раздумий о красоте и бессмертии. В ней Кедрин раскрывается как человек, воин, патриот, художник, мыслитель в их прекрасном и нераздельном единстве.

В дни войны Дмитрий Кедрин написал одно из самых проникновенных своих стихотворений — «Красота». В двенадцати строках его — целая программа для художника.

Эти гордые лбы винчианских мадонн

Я встречал не однажды у русских крестьянок,

У рязанских молодок, согбенных трудом,

На току молотящих снопы спозаранок.

У вихрастых мальчишек, что ловят грачей

И несут в рукаве полушубка отцова,

Я видал эти синие звёзды очей,

Что глядят с вдохновенных картин Васнецова.

С большака перешли на отрезок холста

Бурлаков этих репинских ноги босые…

Я теперь понимаю, что вся красота —

Только луч того солнца, чьё имя — Россия!

Это был суровый и грозный 1942 год. Самое слово — «красота» в его обычном, обыденном понимании могло бы показаться кощунственным, по меньшей мере — неуместным и бестактным, во всяком случае — лишним. Но у Кедрина оно не категория эстетического учения, а «луч того солнца, чьё имя — Россия». А тема России, её настоящего, прошлого и будущего была в ту пору магистральной и главенствующей. Помимо того, красота раскрывается Кедриным не патетически, как восклицание, а в прямом и непосредственном соприкосновении с трудом. Красота — по Кедрину — сродни рабочей, творческой, созидательной жизни народа.

Кедрин учился совмещать глубину с простотой. И в этом сказалось его мастерство, его умение говорить с читателем, увлекать его. И это сочетание глубины с простотой — тоже красота.

У Кедрина есть написанное по народным мотивам стихотворение «Сердце». Казак спрашивает у своей дивчины Оксаны, когда ж она полюбит его. Она отвечает, что ей полюбится тот, кто принесёт ей в дар материнское сердце.

Не надо цехинов, не надо рублей,

Дай сердце мне матери старой твоей.

Я пепел его настою на хмелю,

Настоя напьюсь и — тебя полюблю!

Замолчал казак, загрустил, перестал есть. И всё же принёс он Оксане материнское сердце.

В пути у него помутилось в глазах,

Всходя на крылечко, споткнулся казак.

И матери сердце, упав на порог,

Спросило его: «Не ушибся, сынок? »

Это страшное и одновременно трогательное стихотворение о жестокости эгоистической любви и самозабвенной любви материнской заставляет задуматься. Глубоко задуматься над жизнью, над душевным миром людей, над красотой и безобразием. У этого простого, казалось бы, стихотворения глубокий подтекст, развернуть который могла бы (и то не всякая) четырёхактная трагедия. Многие читатели воспринимают «Сердце» как народную по духу и по выполнению песню. Когда народ, не называя имени автора, делает произведение своим, народным, — это является, с нашей точки зрения, наивысшей похвалой художнику

Большинство своих стихотворений автор так и не увидел напечатанными, а его поэма «1902 год» ждала публикации 50 лет. В 1944-м, за год до своей трагической гибели, Кедрин глубоко сокрушается:

Многие мои друзья погибли на войне. Круг одиночества замкнулся. Мне — скоро сорок. Я не вижу своего читателя, не чувствую его. Итак, к сорока годам жизнь сгорела горько и совершенно бессмысленно. Вероятно, виною этому — та сомнительная профессия, которую я выбрал или которая выбрала меня: поэзия. — Дмитрий Кедрин