Глава вторая.

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 6Следующая ⇒

После трёх дрожащих вздохов я, искушённая его озорным ртом, оцепенела от возможности.

Но моя новая работа…

Я сглотнула:

— Пожалуйста, поблагодарите джентльмена за приглашение, но скажите ему, что у нас девичник.

— Рэйчел! — Алекс выглядит так, будто хочет катапультировать меня в его кабинку.

— Спасибо вам, — сказала я официанту более твёрдо, отпуская его. — Я не могу, Алекс.

—Я такого не понимаю, — дуется она. — Изволишь объяснить?

Если бы она знала все условия, на которые я согласилась, чтобы обеспечить себе положение в оркестре, Алекс бы бросила эту затею. На полсекунды я захотела сказать ей, но я не должна что-либо говорить. Честно, я не хочу, чтобы она знала, и это хороший шанс, потому что, если бы она была в курсе, поощрила бы интрижку на одну ночь ещё больше.

Поэтому я дала ей другие, такие же хорошие, причины, почему не хочу перепихнуться сегодня.

— Допустим, я пойду и поговорю с ним, и он окажется не полным придурком. Может, он даже заинтересуется мной…

И мы пойдём в его квартиру, где у нас будет потрясающий секс, который взорвёт мой мозг и изменит меня.

Нет, нет. Не ходи туда.

Я тряхнула головой:

— Тогда что?

Алекс щёлкает пальцами и качает головой:

— Тогда ты уйдёшь оттуда лёгкой походкой и с огоньком в глазах.

— Нет, потому что это настроит меня на разочарование. Убьёт фантазию. Прямо сейчас я могу притвориться, что он знает женскую анатомию и его член толще, чем мой мизинец. Какой смысл выяснять, ошибаюсь ли я?

— Ты не ошибаешься. Этот парень тебя измотает. Я тебе обещаю. Ты можешь сказать по этому дерзкому блеску…

Я перевожу взгляд на его стол, где возле него сидит женщина с гигантской улыбкой. Верхняя часть её топа находится на угрожающе низком уровне, джинсы разукрашены, но она выглядит полностью в своей стихии. Ветреная улыбка на глянцевых губах. Он не возражает против её присутствия.

— Правильно. И я должна быть его типом?

Очевидно, что татуированный парень несильно расстроен из-за моего отказа, потому что кивает и улыбается женщине, позволяя её руке касаться его плеча.

— Она забрала твою открытую дверь, — Алекс выглядит более расстроенной, чем оно того стоит.

— Она может её забирать. Я переезжаю, и у меня нет времени на развлечения.

— Тот факт, что ты назвала добычу «развлечением», только подтверждает мою догадку.

— Без разницы. Я иду в туалет, — беру свой клатч, планируя обновить блеск для губ, потому что стёрла его бокалом, а не из-за него.

Хорошо, также из-за него.

К сожалению, коридор к дамской комнате находится прямо возле кабинки татуированного парня. Я чувствую себя школьницей, которая пытается проскользнуть мимо своей любви после того, как подруга пошла и отправила ему листовку от моего имени, чтобы он выбрал «да или нет». Сохраняя непринуждённый темп — не хочу выглядеть, словно бегу сломя голову в туалет — мне удаётся добраться до его столика и остаться незамеченной. Опять же, вовсе не тяжело видеть, как сильно он отвлечён своей посетительницей, которая в данный момент практически садится к нему на колени.

Ближе он ещё привлекательнее: точёные черты лица не такие идеальные, какими кажутся на расстоянии, но ошеломляющие в своих недостатках. Футболка парня облегает грудь и руки, намекая на эффектные мышцы, скрытые под ней.

И этот рот. Этот грешный, соблазнительный рот.

Я запоминаю каждую его частичку в те секунды, требующиеся, чтобы пройти возле него. Как я сказала Алекс: он идеально подходит, но как материал для фантазий. Я хочу запомнить его настолько, насколько смогу, чтобы воссоздать образ, когда буду одна тёмной ночью. Сцена уже начинает формироваться в голове: его расстёгнутые джинсы, та дразнящая ухмылка на губах, когда он их опускает, и его боксёры, которых достаточно, чтобы было легко из них выскочить тяжёлому, твёрдому, определённо большему, чем мой мизинец.

Влажность между ног растёт, и я набираю темп. Заскакиваю в дамскую комнату и прочно закрываю её, вдыхая прохладный воздух. Я никогда не думаю так о незнакомцах. Особенно так ярко. Должно быть, это вино или переезд. Или ситуация с работой. Всё. Я знаю, что принимаю правильное решение — единственное решение, которое я могу принять. Но сегодня, по некоторым причинам, я чувствую уверенность, витающую вдали от меня.

Простите за каламбур.

Я хихикнула и умылась перед выходом, радуясь, что туалет был пустой. Несколько прядей выбились из хвоста, и я, так как уже вымыла руки, пригладила их. Мои щёки покраснели. Действительно Белоснежка. Я трепалась без толку по поводу блеска для губ, решив нанести его в самом конце, потому что чувствую себя уверено, когда он на губах, а мне это нужно прямо сейчас.

Даже с эго-повышенным-блеском, сиявшим на губах, я медлила с покиданием дамской комнаты. Хорошо, я просто выйду и даже не посмотрю на этого парня, проходя мимо. Ничего страшного.

Бар заполнился людьми, стало намного теплее и громче. Я обошла женщину, направлявшуюся в дамскую комнату, и получилось так, что меня подтолкнули ближе к татуированному парню.

Моя рука случайно вывернулась, когда я, пытаясь совладать с собой, поймала его взгляд и задержалась на этих глазах — великолепных, штормовых, бирюзовых глазах. Я настолько была шокирована, что почти удержала равновесие снова.

— Хей, — он усмехнулся.

Я растаяла при звуке его голоса: грубый и колючий, как игла на старой записи.

Теперь я должна ответить. Сделать вид, что не знаю, что он говорит со мной, будет грубо, и я уже наполовину повернулась к нему, как цветок к солнцу.

— Хей, — мне удалось произнести.

Вот. Мы обменялись приветствиями, пока я проходила. Всё хорошо. Теперь продолжай идти.

Кроме этого он говорит ещё кое-что.

— Благодарю вас.

— За что? — он опять один, и я понимаю, что его дружелюбный посетитель ушёл.

Парень поднимает бутылку:

— Вы купили мне выпить. И потом отклонили моё приглашение, — его голова наклоняется в сторону. — Это своего рода противоречиво, вы не находите?

— Вроде того? — чёрт возьми. Сейчас я должна объясниться. — Хорошо, вот в чём дело, — Боже, это так неловко. —На самом деле я не покупала вам выпить. Это сделала моя подруга.

— Ох, — он оглядывается на Алекс, одиноко сидящую за столом. Это моё воображение‚ или он на самом деле звучит расстроено? — Значит, фанатка она?

— Извините? — если под «фанаткой» он имеет в виду «девушку, которую, как ни странно, необъяснимо тянет к нему», тогда нет. Это была я. Абсолютная фанатка собственной персоной.

— Ничего. Присядьте на минутку, — он такой властный, будто знает, что в любом случае мой ответ будет «да».

Это не то, как мужчины обычно говорят со мной. И это делает кое-что со мной: потрясает и заставляет голову кружиться. Заставляет меня хотеть сделать всё, что он скажет.

Я кусаю губу. Я должна вежливо отказаться, вернуться к столу с Алекс и тогда пойти домой, чтобы закончить упаковывать вещи. Я должна забыть, как хрипотца его голоса заставляет мои внутренности дрожать. И абсолютно точно должна перестать думать о том, что скрывает его одежда. Я должна…

Его бирюзово-голубые глаза сосредотачиваются на моём шарфе в течение долгого, затяжного момента. Большинство женщин могут убить за эти ресницы: длинные и густые. Большинство женщин могут убить за такой долгий взгляд на себе.

— Милый шарф.

Даже если бы Алекс не объяснила ранее, что это значит, тон его голоса говорит за себя. Речь, безусловно, идёт не о моём шарфе.

И в миллионный раз за сегодняшний вечер я не могу с собой ничего поделать. Скольжу в кабинку рядом с ним.

— Спасибо.

— Итак, — его бедро излучает тепло, что заставляет меня хотеть большего, а тут уже чересчур горячо. Слишком поздно для того, чтобы сесть напротив него, а не рядом с ним, да? Даже если и не поздно, я всё равно не пересяду.

— Итак, — я повторила, будучи не в силах посмотреть куда-нибудь, кроме своих рук на столе.

Я чувствую его любопытный взгляд.

— Почему ваша подруга купила мне выпить и сказала, что это от вас? — в его тоне есть намёк на поддразнивание.

Я бросаю взгляд на Алекс, которая высматривает меня.

— Ну… — я облизываю губу, тяну время. — Я скоро переезжаю, и она пытается отправить меня на свидание перед этим.

— Зачем беспокоиться, если вы переезжаете?

— Она не подразумевала долгосрочные отношения.

— Хм, — простой звук отголоском проходит через моё тело, как струна, которую сорвали. — И почему она выбрала меня? В баре сегодня вечером полно других одиноких мужчин.

Ты был единственным, кого заметила я.

Пожимаю плечами:

— Я не уверена. Думаю, вы похожи на парня, которого не интересуют долгосрочные отношения.

Он наклоняется:

— Забавно. Я подумал то же самое о вас.

Я не знала, как ответить на такое. Наглая похоть в его голосе, в словах, которые не могут быть правдой. Никто не может отнести меня к типу легкомысленных девушек, независимо от того, как сильно я его хочу сейчас.

— Я, эм…

— Почему вы покидаете город? — мужчина выпрямляется, увеличивая расстояние между нами.

Даже несмотря на его приподнятое настроение, мой живот туго скручивает, а мысли путаются.

— Работа.

— Не говорите мне. Позвольте мне угадать, чем вы занимаетесь.

Я кладу кошелёк на стол и поворачиваюсь так, чтобы я могла его видеть. Или, может быть, чтобы моё колено задевало его так же, как сейчас.

— Почему?

— Это игра. Я хорош в этом, — его взгляд блуждает по моему телу. — Вы делаете что-то важное с финансами. Банкинг, возможно?

Я закатила глаза:

— Вы ужасны в этой игре. Я музыкант.

— О? — его спокойная улыбка исчезает немного. — Типа группы? Вы переезжаете в Голливуд, чтобы достичь большого прорыва на телевидении или шоу талантов? Или в Нэшвилл, чтобы оставить парочку демо-дисков?

Я гримасничаю на обоих предположениях.

— Едва ли. Я виолончелистка и недавно подписала контракт с оркестром, — я не должна была звучать так гордо, как это вышло на самом деле.

— Интересно. Поздравляю, — улыбка вернулась на его лицо в полной мере, и это заставило моё сердце сделать сальто. — Следовательно, вы серьёзно относитесь к музыке.

— Очень, — я скрестила ноги, что глупо. Я не должна испытывать комфорт.

— Я никогда раньше не встречал виолончелистов.

— Мы не показываемся часто на публике. Мы предпочитаем поспешно бежать в оркестровые ямы.

Он улыбается и протягивает руку:

— Дилан.

Я колеблюсь из-за неуверенности в правильности решения, которое собираюсь принять. Если скажу ему своё имя, это будет значить, что я готова продолжать разговор. Что плохого в том, что разговор может перерасти во что-то большее? Я никогда не пойду с ним домой, но забавно представить, что такое может произойти.

— Рэйчел, — я принимаю его руку. Электричество пронзает меня от ощущения его ладони.

— Итак, Рэйчел-которая-переезжает, скажи мне, что заставило тебя играть на виолончели?

— Я не могла поместиться внутри скрипки.

— Бах-дам-чи, — его хриплый смех выставляет сильные линии горла и мягкое появление лёгкой щетины. Я поражена желанием чувствовать это. Моим языком.

Боже, что я делаю? Фантазии в сторону, я перехожу границы с этим парнем. Я даже не должна думать о границах в этот момент жизни. Мне нужно освободиться от них. Безграничность.

Я открываю рот, чтобы сказать ему о том, что должна идти. Слова вертятся на кончике языка.

Но он говорит первым:

— Так ты поклонница классической музыки, да?

Чёрт возьми. Он нашёл мою слабость.

Я киваю:

— Существует лишь один жанр, который стоит слушать.

— Действительно, — он изучает меня, будто решив опровергнуть. — Таким образом, остальная часть мира только тратит своё время и деньги, создавая и слушая другие жанры в течение нескольких веков?

Я не должна участвовать в музыкальных дебатах, иначе буду здесь всю ночь, доказывая превосходство Вивальди и Баха, но его мягкое поддразнивания делает что-то со мной, расслабляя мои губы и плечи. Заставляет меня хотеть пробыть здесь всю ночь, споря с ним. Или просто с ним.

— Да.

— Это довольно спорное мнение на этот день и в этот век.

— Так ли это? — знаю, но скромность моего ответа является вызовом. Одного не могу понять. Это… Я… Так… Флиртую?

Если это флирт, я должна быть смущена из-за того, как в нём плоха.

И почему я флиртую? Я должна уйти.

Но потом Дилан снова говорит, и я остаюсь.

— Не так много людей слушают классику, — произносит он. — Я не говорю, что это правильно, но ты не можешь называть свой жанр музыки единственным, который заслуживает всего, когда потребители не защищают твой выбор.

Я поворачиваюсь на сидении, чтобы лучше его видеть, моё колено снова задело его. Это ослабляет меня, но я остаюсь сильной в своём мнении.

— Ты говоришь, что имеет значение только то, что популярно в мейнстримной (прим.: англ. mainstream — основное течение. Часто употребляется для обозначения каких-либо популярных, массовых тенденций в искусстве для контраста с альтернативой, андеграундом, немассовым, элитарным направлением, арт-хаусом) культуре?

— В какой-то степени.

— Потому что, если это правда, есть множество групп, которые никогда не видели коммерческого успеха, но они являются потрясающими музыкантами. Или гранжевые маленькие рок-группки, которые никто не ценит, но, возможно, именно их кто-то любит.

Он захватил нижнюю губу между зубами, медленно отпуская её. Я заворожена этими формами.

— Может быть, это скорее о продажах, нежели о славе. Или их комбинации, что даёт группе сохранять силу.

Если он пытается отвлечь меня от моих же аргументов, то проделывает отличную работу. Я с трудом моргаю несколько раз. Сосредоточься, Рэйчел. Какую там группу Алекс вечно высмеивает?

— Ах! Nickelback!

— Они не считаются. Вообще.

Я торжественно указываю на его лицо:

— Они богаты и дико известны. Даже я слышала о них.

— Они также ужасные музыканты, — он захватывает мою руку и отпускает её, проведя под поверхностью стола к расстоянию между нами.

Мои бёдра сжались, когда он скользнул своим пальцем между моих, сплетая наши руки вместе. Сосредоточенность — это борьба. Весь мой мир сократился до точки контакта между нами.

— Но у них, эээ, есть продажи и слава, поэтому, по вашим расчётам, они должны быть успешными.

— Не все популярные вещи хороши, очевидно, но рок — это классика. Это даже говорится в названии: классический рок.

— Пожалуйста, — моё тело не моё сегодняшним вечером. Я не привыкла быть преданной тем, на чём я построила карьеру. — Никто не узнает, кто все эти люди через двести лет, — но мои аргументы убеждают не так, как обычно.

— Ты также не можешь говорить, что «The Beatles» исчезнут. The Stones.

Он гладит пальцем заднюю часть моей руки, и я хочу, чтобы его палец гладил меня и в других местах. Я хочу этого так сильно, что это пугает.

Освобождаю руку и таким образом получаю капельку контроля над своими скачущими гормонами. Я уже скучаю по его теплу.

— Есть исключения из каждого правила, но по большей части? Никто не будет помнить их имён, и знаешь почему? Потому что музыкальные люди играют как жевательная резинка. Она хороша на вкус в течение минуты или двух, а потом он исчезает из памяти, и ты переходишь к чему-то новому. Это даже говорится в названии: жевательный поп.

Я улыбаюсь из-за того, что повторяю за ним. И я вознаграждена ответной ухмылкой.

— Ты милая, — он смотрит на меня, будто хочет поглотить.

— Я не заинтересована.

Он наклоняется так близко, что я могу вдохнуть его мускусный аромат.

— Нет?

Я не могу ответить. Во рту пересохло. Даже если бы смогла найти слова, то не смогла бы их выговорить. Я не в состоянии опровергнуть его. Я заинтересована. Независимо от того, как сильно я не хочу такой быть.

Дилан всё ещё близко, его горячее дыхание на моей шее:

— Хочешь знать, что нравится мне?

— Э…э, — я знаю, что хочу, чтобы он сказал. Это пугает меня.

Он удивил меня, отодвигаясь.

— Рок. Мне нравится рок. Он грубый и реальный.

Я смеюсь наполовину из-за нервозности, наполовину из-за его заявления.

— Нет, серьёзно?

— Это очевидно?

— У тебя определённо есть все рок-задатки, которые нужны.

Мягко говоря. Его вибрации подонка кричат «опасный», но я не убегу из-за этого.

Дилан протягивает свои руки вдоль верхней части кабинки, притягивая мой взгляд к его гладким мышцам.

— С этим что-то не так?

Я не уверена, имеет ли он в виду свой взгляд или выбор музыки. В любом случае вопрос возбуждает меня, и я не могу ответить.

Злая насмешка зажигается в его глазах, и он роется в кармане в поисках MP3-плеера и маленьких белых наушников.

— Обещай, что послушаешь хотя бы одну песню.

Опять этот командный голос.

— Хорошо.

Дилан осторожно засовывает наушники мне в уши. Покалывание распространяется по спине, когда его пальцы мягко касаются моего хрящика, и шум бара исчезает. Закрытые наушники с шумоподавлением.

— Сделай громче, — говорю я, зная, что тишина в моих ушах может означать, что звучу слишком громко.

— Ты уверена? Я бы не хотел разрушить эти классически настроенные инструменты, — он улыбается, когда увеличивает громкость.

Я поднимаю большие пальцы вверх, когда начинается музыка. Смелые хроматические удары в остинато, почти противоречивые… Интересно. Немного ударно-тяжёлые, но сводятся вместе красиво. Я вся обратилась в слух и закрыла глаза, чтобы лучше чувствовать ноты. К тому времени, когда певец начинает петь, мои пальцы чешутся от желания взять виолончель и присоединиться.

Голос певца знакомый, мечтательный и колючий, но имя ускользает от меня. Металл немного режет, а потом всё меняется. Зигзаги гармоний, и охи, и голос, который сдерживает эмоции, как будто всё попало в настроение певца, он поёт о потере. Может, не о потере, но о жаре, песке, мечтательной пустоте. Необычно.

Я разрывалась между любовью и ненавистью к его голосу. Он пронзает, и соблазняет, и раздражает, слишком резкий. Он не знает, чем хочет, чтобы это было, но потом ниже тот же ритм, тот же импульс сводит нас вместе в путешествии. Я не могу решить, песня звучит лучше с пением или без, но, когда она начинает замирать, я напрягаюсь, чтобы услышать больше, чтобы остаться в этом моменте.

Я открываю глаза, снимаю наушники и передаю их ему обратно.

— Это было хорошо, — потрясающе, на самом деле. — Кто это?

— Ты действительно не знаешь? — он смотрит скептически.

— Я действительно не знаю.

Он усмехается и качает головой, после выключения наматывая наушники вокруг плеера.

— Это то, как ты росла под музыкальный рок, голодала в современности и только кормилась классикой.

— Эти ребята новые и мощные?

Он потянул пальцы к своим волосам.

— Что ж. Ага. Свежее Бетховена в любом случае.

Я пожимаю плечами, нисколько не чувствуя себя обделённой из-за своих музыкальных предпочтений:

— Я люблю то, что люблю.

Хорошо, это ложь. Если мои музыкальные вкусы удержали меня от интеллектуальных дебатов с одним татуированным мужчиной, тогда я чувствую себя обделённой. Очень обделённой.

— Эта группа находится на вершине чартов. И ни на одном треке нет виолончели.

— Может быть, однако, я даже уловила встречную мелодию, когда слушала, — это было легко упомянуть в разговоре. —И эта группа… — он всё ещё не сказал мне названия, — никогда не будет в состоянии объединиться с моей симфонией.

— А какой смысл? — он потягивает пиво и ухмыляется. Каким-то образом он ещё более сексуальный, когда самодовольный.

Я наклоняюсь ближе, чтобы не понадобилось кричать сквозь музыку, которая звучит только громче и безжизненней с каким-то автотюном (прим.: специальная обработка вокала, а также голос, изменённый подобным образом на записи):

— Реальная музыка — то, что играю я.

Дилан сразу стал серьёзным и повернул своё лицо к моему. Он собирается поцеловать меня? Я облизываю губы не в состоянии выдохнуть, потому что необходимость взрывается во мне.

Он сворачивает в последнюю секунду, приближая свой рот к моему уху:

— Реальная музыка — это то, что заставляет тебя чувствовать, Рэйчел. Она превосходит жанр, музыканта, время, место — всё, — его слова щекочут шею.

— Ммм, — я закрываю глаза, смакуя его близость и слова.

— То, как мелодия выметает тебя прочь, и ты не в силах остановить это, — он задевает мою шею губами. — Но ты не сумела бы, даже если бы могла, потому что это чувствуется так чертовски идеально, — моё сердце бешено стучит в груди. — Как это создаётся; создаётся внутри тебя. Забирая тебя выше, быстрее. А потом это взрывается и наполняет тебя всем, — открыв глаза, я сжимаю его руку, не зная, когда я возьму её снова.

Может быть, это вино. Может быть, это то, как далеко он от моего обычного типа, но мне нужно испытать подобный тип мужчин однажды в жизни.

Алекс права. И даже если она ошибалась, я бы пошла домой с этим парнем. Моё тело гудит от предвкушения. Я понятия не имею, что означает быть с кем-то, как он, хватит ли мне навыков быть с ним, но я отчаянно хочу попробовать.

— Это мощно. Неоспоримо, — добавляю я.

— Это как оргазм.

Я сглотнула, не отодвигаясь от него, не желая этого. На самом деле я намного ближе к нему, чем он ко мне. Я никогда прежде не чувствовала такой связи с кем-то, кто понимает музыку, но всё же имеет такой разнообразный вкус. Я также никогда не была настолько возбуждена, как из-за парня напротив меня.

Чёрт, я никогда не была такой возбуждённой даже во время месячных. Эта связь является первобытной, как моя реакция на прелюдию Баха, если бы та звучала под грозу. Пока я не понимаю это электрическое гудение между нами — я хочу его. Хочу узнать его так же хорошо, как знаю размещение пальцев на G-аккорде. И я думаю, Дилан сможет показать мне один.

— Эй, Рэйчел? — он чувствует то же самое и хочет попросить меня пойти с ним домой.

И когда он спросит, я отвечу «да».

Я смотрю на него в ответ.

Он откидывается назад и обводит свою челюсть большим пальцем.

— Хочешь убраться отсюда?

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 Следующая ⇒