225. Чайковский ‑ Мекк

[Скабеево]

23 августа [1884 г. ]

Как я Вам глубоко благодарен, милый, бесценный друг, за ответ Ваш и за то, что Вы так скоро разрешили вопрос о моем будущем местопребывании, а вопрос этот начинал очень беспокоить и смущать меня. Я, конечно, не сомневался, что Вы окажете мне гостеприимство, но всё же был глубоко тронут и страшно обрадован письмом Вашим. Всякое Ваше одолжение Вы делаете так, что получить его есть не только удовлетворение желания или нужды, но радость. Письмо пришло вечером, и я от радости, от предвидения всей прелести моего будущего житья почти всю ночь заснуть не мог. Благодарю Вас со всей горячностью, на какую способно мое сердце, полное любви и благодарности к Вам.

Если позволите, тотчас по Вашем выезде я водворюсь в Плещееве. 2 сентября я вышлю туда Алексея, а 3‑ го приеду с почтовым поездом, который приходит в Подольск около двенадцати часов дня. Сегодня утром я призвал повара, находящегося в услужении у брата Анатолия, и спросил его, желает ли он на время отсутствия своих господ прослужить при мне, на каковое предложение он изъявил полную готовность свою. Я пришлю его вместе с Алексеем. Брат Модест, находящийся здесь, поручает мне передать свою живейшую благодарность Вам за предложение погостить у Вас и свое крайнее сожаление, что он не может им воспользоваться. Ему необходимо не позже понедельника, 27‑ го числа, быть в Петербурге по делам его воспитанника, а затем с 1 сентября его Коля начнет свое учение, и ему невозможно покинуть его. Я чрезвычайно рад, что Вы позволяете мне приглашать кого‑ нибудь из своих друзей, и я с самого же начала воспользуюсь этим позволением, а именно, приглашу Лароша свободные дни свои проводить со мной. Я писал Вам, милый друг, что с помощью моей он пишет большую статью о Моцарте, и мне очень хочется, чтобы он ее как можно скорее кончил. Кроме того, частые посещения Лароша будут мне приятны в том отношении, что он занимается со мной английским языком, и благодаря ему я сделал уже за этот месяц большие успехи. Мы также много играем с ним в четыре руки, а это одно из любимейших моих удовольствий.

Так как при мне есть Алексей, то никакого другого слуги мне не нужно, и я даже позволю себе просить Вас, чтобы Вы разрешили мне ограничиваться исключительно его услугами. Я помню, что я очень конфузился в Браилове и Симаках, сидя один за обеденным столом и принимая услуги Марселя и Леона (которых, впрочем, очень любил), а так как я хотел бы жить в Плещееве совершенно как у себя дома, то всего бы приятнее и привольнее для меня было, если бы кроме Алексея никто бы мне не прислуживал. По крайней мере (дабы избегнуть чувства конфузливости), во время обеда я бы желал обходиться без помощи состоящего при плещеевском доме слуги, а такой, вероятно, имеется у Вас. Простите, что я так настаиваю на этой подробности, но при моей застенчивости она имеет довольно важное значение. Вот, кажется, всё, о чем я должен просить Вас касательно моего устройства в Плещееве, а затем еще, еще и еще благодарю Вас, милый, дорогой друг!

По поводу Влад[ислава] Альберт[овича] и упадка духа, в коем он находится по отношению к своим музыкальным занятиям, я скажу Вам, что я нередко думал о нем и нередко жалел его, ибо по инстинкту знал и был уверен, что он часто должен мучительно страдать от несоответствия своих стремлений к композиторству с степенью достижения его целей. Весьма может быть, что Губерт относился к его работам лишь добросовестно, но безучастно, и этим профессорским, сухим отношением к плодам горячего и пылкого авторства содействовал деморализации, в которую Вл[адислав] Альб[ертович] впал. Но независимо от этого в музыкальном организме Вл[адислава] Альб[ертовича] есть что‑ то болезненное, ненормальное. Какая‑ то пружинка отсутствует в механизме, и я нередко старался себе уяснить, в чем дело, но всегда безуспешно. Я никогда не сомневался в его талантливости. Если бы из всех виденных и внимательно мною просмотренных работ его я бы усмотрел, что недостаточная зрелость их зависит от недостатка способностей, я давно бы откровенно высказал ему мое неблагоприятное о степени его талантливости мнение. Услышать такой приговор от музыканта‑ специалиста очень тяжело, для молодого' человека, рвущегося к творческой деятельности, но лучше причинить ему это огорчение, чем неуместным поощрением обречь на; длинный ряд неудач и разочарований. Но убеждения в недостаточности таланта Вл[адислава] Альб[ертовича] у меня нет, напротив, я всегда чувствовал в нем композиторскую жилку. Между тем, как редко случалось мне одобрять его сочинения! Как часто я должен был подвергать его работы довольно жесткой и злой критике! А между тем, как мне хотелось бы поощрять, хвалить, всячески воодушевлять его к композиторской деятельности! Не говоря уже о том, что я питаю к нему личное дружеское расположение, я знаю, что он – человек, сроднившийся с Вами, любимый Вами, и, следовательно, для меня бы вдвойне приятно было бы, если бы его стремления увенчались бы успехом. Между тем я больше критиковал, чем одобрял его. Что из всего этого следует? То, что в Вл[адиславе] Альб[ертовиче] есть талант, есть охота, есть рвение, ум, теплое чувство, но нет должного равновесия между всеми этими свойствами, вследствие какого‑ то для меня загадочного, можно сказать, органического порока его музыкальной натуры. Помню, что я возлагал большие надежды на строгую контрапунктическую школу. Не знаю почему: оттого ли, что его венский учитель был плох, или опять‑ таки вследствие всё той же больной или недостающей пружинки механизма, но эти занятия не принесли ему большой пользы. Что теперь ему делать? Бороться ли с собой или, убедившись в бесплодности борьбы, отказаться от новых усилий, – не знаю. Но мне хотелось бы, чтобы он имел мужество еще бороться; без борьбы и страданий, без периодических падений духа и бессилия не обошелся ни один художник. Если он верит в себя, если здоровье (а физическое здоровье имеет здесь большое значение) дозволяет ему бороться, пусть всё‑ таки борется. И почему‑ то мне кажется, что в конце концов он может победить в этой борьбе.

Очень рад, что увижусь с ним и буду иметь случай поговорить с ним обстоятельно.

Будьте здоровы, дорогой, милый друг мой!

Беспредельно любящий и благодарный Вам

П. Чайковский.

Р. S. Алексей просит позволения приглашать к себе от времени до времени гостить своего приятеля Степана, камердинера брата Анатолия. Не сомневаюсь, что Вы позволите, но всё же считаю долгом просить Вашего разрешения.

⇐ Предыдущая 808 809 810 811 812813814 815 816 817 Следующая ⇒