|
|||
428. Чайковский ‑ Мекк
1881 г. декабря 22‑ 23. Рим. Рим, 22 декабря 1881 г. /3 января 1882 г. Дорогой, милый друг! Я соскучился по Вас: что‑ то давно не имел известий. Здоровы ли Вы, все ли благополучно? Надеюсь, что сегодня будет от Вас письмо. Я благоденствую в полном смысле слова. Ценою хитрейшей политики завоевал себе здесь полную свободу, никого не вижу, кроме своего интимного кружка, работаю успешно и нахожусь в самом лучшем расположении духа. Если б в России все было хорошо и оттуда получались бы хорошие известия, то лучшей жизни и представить себе невозможно. К сожалению, там не совсем ладно. Для нашего милого сердцу, хотя и печального отечества настала очень мрачная пора. Все ощущают неопределенное беспокойство и недовольство; все ходят там как бы на вулкане, который вот‑ вот раскроется и забушует; все чувствуют, что положение дел не прочно и должны произойти перемены, но ничего предвидеть нельзя. О, как было бы хорошо, если б на русском престоле сидел бы теперь сильный умом и духом царь, с определенными стремлениями, с твердо начерченным планом! Увы! нами управляет добрый, симпатичный человек, мало одаренный от природы умом, плохо образованный, одним словом, не могущий взять в свои слабые руки расшатанный механизм государства. Собственно говоря, над нами нет теперь никакого правительства. Государь скрывается в Гатчине, от него исходят меры и распоряжения противоречивые. Говорят, что он повинуется внушениям Каткова; по крайней мере, все иностранные газеты много толкуют о сильном влиянии Каткова на дела, но вместе с тем известно, что и Победоносцев играет роль ближайшего советника, а там Игнатьев, и даже про какую‑ то придворную даму пишут, что она решительно влияет на дела. Но все это: “des on dit” [“говорят”], а ясного представления о духе и стремлениях наших правителей никто не знает. По‑ моему (теперь или никогда), ввиду отсутствия выдающихся людей, следовало бы искать указаний и поддержки в народе; призвать нас всех на совет и помощь было бы единственным средством обновить и усилить власть. Земский собоp‑ вот, мне кажется, что теперь нужно русской земле. Царь от нас может узнать правду; мы можем помочь ему искоренить крамолу и сообща решить, что нужно, дабы Россия была сильной и счастливой. Весьма вероятно, что я очень плохой политикан. Быть может, все, что я говорю, очень наивно и неосновательно, но только, когда случается думать о всем у нас происходящем, я не нахожу никакого другого исхода, и для меня просто кажется непостижимо, как эта мысль недоступна тем, от кого наши судьбы зависят. Катков, называющий парламенты говорильнями и так ненавидящий слова: народное представительство, конституция, напрасно, мне кажется, смешивает идею земского собора, который и в старину собирался в случаях, когда царь нуждался в совете, с европейскими палатами, парламентами и т. д. Земский собор, может быть, именно отвергнет конституцию в европейском смысле; не в том дело, чтобы нам непременно сейчас же дали ответственных министров и всю процедуру английских учреждений, а в том, чтобы раскрыть истину, чтобы облечь правительство доверием народа и дать ему указания, как и куда нас вести. Никак не ожидал, что пущусь в политические рассуждения в письме к Вам, дорогая моя, и, если они покажутся Вам скучными и неосновательными, простите меня. Я хотел только сказать, что как ни чудно итальянское солнце, как ни наслаждаешься здесь роскошными дарами юга, а все‑ таки живешь жизнью общею с своим отечеством, и когда там неладно, то и мы здесь не можем быть вполне покойны. Семейные известия, из России получаемые, тоже не особенно радостны. В семействе сестры все болезни, Анатолий хандрит и недоволен своей участью... 23 декабря 1881 г. /4 января 1882 г. Как мы сошлись с Вами, милый друг! Вчера я Вам писал по поводу грустных известий из России и безотрадного положения тамошних дел, а сегодня получаю Ваше письмо и вижу, что и Вы захотели поделиться со мной этими же чувствами. Не думайте, милый друг, что я утомляю себя сочинением трио. Сначала мне нужно было сделать над собой некоторое усилие, чтобы примириться с комбинацией инструментов, претящей моему слуху. Но теперь меня работа эта интересует и забавляет, а мысль, что трио доставит Вам удовольствие, придает этому занятию большую прелесть. Получил перевод и приношу Вам бесконечную за него благодарность. Благодарю Вас, милый друг мой, и за вырезку “Моск[овских] вед[омостей]”, из коей я узнал, что “Буря” исполнялась в Берлине. Мне это известие очень приятно. По поводу моего Скрипичного концерта я должен сообщить Вам очень странное известие, сообщенное мне Юргенсоном. Концерт этот хотели играть в Петербурге сначала Котек, а потам Соре, и оба не могли исполнить своего намерения, потому что Ауэр и Давыдов восстали против этого несчастного концерта, говоря, что его невозможно играть, что это насмешка над публикой и т. д. Странно в этом то, что Ауэр и Давыдов‑ мои так называемые друзья, что Ауэру, который всегда выставлялся горячим любителем моей музыки, я в благодарность даже посвятил концерт. Меня ужасно трогает смелость Бродского, решившегося дебютировать в Вене с произведением трудным, новым и притом русским, чего в Вене не любят. Как я радуюсь, дорогая моя, что все четыре Ваших мальчика собрались к Вам провести праздники. Желаю Вам встретить их как можно радостнее. Благодарю Вас еще раз, милый друг, за бюджетную сумму. Ваш П. Чайковский. Приношу мои поздравления с праздником Юлье Карловне и всем Вашим, а также Вл[адиславу] Альб[ертовичу].
|
|||
|