208. Мекк ‑ Чайковскому

Флоренция,

22 октября 1878 г.

Милый мой, дорогой! Пишу Вам только несколько слов, потому что не уверена, чтобы мое письмо застало Вас в Петербурге, а раньше никак не могла написать, потому что переезжала на дачу и устраивалась, а Вы понимаете, каково это устраиваться с большим хозяйством, да еще в чужой стране, где все не так, как у нас, начиная с самого расположения комнат. В Италии все дома строят на английский лад, т. е. в первом этаже, в rez‑ de‑ chaussee [первом этаже], находятся только парадные залы, столовая, биллиардная и т. п, а все спальни во втором этаже. Комнаты же‑ нижнего этажа до того высоки, что во второй этаж надо взойти сорок восемь ступеней лестницы, что для меня убийственно. Высоких лестниц я не выношу, но делать было нечего, пришлось поместиться во втором. К тому же холодно, а я страдаю от холода невообразимо; для меня ничто не может быть хорошо, если мне холодно. Для хозяйства хотя я и имею отличную исполнительницу в моей Юле, потому что она очень хорошо знает хозяйство, так как и в Москве им занимается, и говорит по‑ итальянски, но я мучилась, глядя на то, как ей много хлопот. Теперь, наконец, понемножку устраивается все.

Как бы мне хотелось, мой милый, хороший, чтобы Вы немножко изменили Ваш маршрут, а именно приехали бы сперва во Флоренцию месяца на полтора, а потом в С1аrens, потому что я пробуду до начала декабря, а потом в Вену, как я Вам уже писала, а мне было бы ужасно приятно пожить с Вами в одном городе за границею. Если бы Вы решились приехать во Флоренцию сейчас, я бы вам приготовила в городе квартиру, так что Вам не надо было бы в эти полтора месяца ни о чем заботиться и только заниматься тем, что дорого и Вам и мне, ‑ музыкою. Приезжайте, дорогой мой. На Женевском озере теперь, наверно, погода хуже, чем здесь, потому что в Швейцарии всегда много дождей, а теперь, конечно, еще больше, а здесь хотя их много, но все же через день ясная погода, светит и греет солнце, и тогда очень хорошо. Для вдохновения есть прелестные места в том районе, где мы живем. Природа еще совсем зеленая, трава как бархат, деревья почти все покрыты листьями, цветов много. Как бы я хотела Вас соблазнить Флоренциею!

Вчера я получила из Москвы печатный экземпляр фортепианного переложения Вашего “Евгения Онегина” и вчера же немножко проигрывала его. Что за восхитительное сочинение. В особенности из того, что я успела проиграть, сцена поединка и письмо Татьяны это верх прелести! Боже мой, какое благо на земле для человека музыка. Сколько горького, печального врачует она, сколько отрады, наслаждения доставляет тем, которые ни в чем другом уже этого найти не могут. Нет слов для выражения того, что ощутится, послушавши такую музыку, как Ваша. Забьется сердце, мысли устремятся куда‑ то, во всем существе разольется ощущение чего‑ то высокого, ощущение своего собственного человечества, и хотя хочется плакать, но чувствуется так легко. Благословенны Вы, который доставляет такие минуты страждущим, больным душою; велико Ваше назначение на земле! Я получила также из Москвы Ваш вальс для скрипки, но еще не играла его, а концерт и браиловские пьесы играю постоянно, и постоянно они меня восхищают. Кстати о скрипке. Хотелось бы мне ужасно дать на Ваш суд моего protege Пахульского, хотелось бы мне узнать Ваше мнение, может ли из него когда‑ нибудь выйти композитор и как ему надо поступать со своими музыкальными способностями, чтобы направить их к композиторству. По моему мнению, он непременно должен быть композитором, потому что у него чрезвычайно богатая фантазия.

Он целый день может играть на фортепиано, как я их определяю, симфонии, оратории, оперы, и можно слушать с большим интересом. Но надо же сказать, что у него совсем нет фортепианной техники и достаточных, вернее сказать, законченных теоретических познаний, хотя он понимает музыку очень глубоко и отличается весьма верными критическими способностями. Между тем, Рубинштейн при каждом удобном случае твердит ему, что из него композитор не выйдет, и это, конечно, обескураживает, опечаливает его, а мне было бы весьма жаль, если бы пропал его творческий талант и столько богатых фантазий. Если Рубинштейн судит по его классным задачам, то, мне кажется, это слишком поверхностное суждение. Они, конечно ничего не стоят, но, я думаю, никто из тех, кто писал впоследствии симфонии, не отличался классными задачами, потому что для них рамки слишком тесны. Для серьезного и добросовестного композитора, мне кажется, прежде всего нужен такой материал, как фантазия, ‑ без нее будет техничесская работа, а не творчество. Одним словом, всему этому консерваторскому ареопагу я не верю ни в одном слове, потому что они понимают немногое и у всех действуют мелкие страстишки, зависть и т. п. милые свойства. Рубинштейн, например, терпеть не может Пахульского. [Конец письма не сохранился. ]

⇐ Предыдущая 183 184 185 186 187188189 190 191 192 Следующая ⇒