160. Чайковский ‑ Мекк

Каменка,

16 июня 1878 г.

Дорогой и милый друг мой! Уже четвертый день я опять в Каменке, в своей хатке, которая на этот раз показалась мне очень милой вследствие множества цветов, успевших вырасти в мое отсутствие в садике. Я встречен был на станции племянницами, сообщившими мне неожиданное и неприятное известие. Сестра была тяжело больна. Я нашел весь дом погруженный в мрачную тишину по случаю этой болезни. Больная уже несколько дней лежала в жестоких страданиях, не принимая никакой пищи и в состоянии крайнего расслабления. Сестра давно уже страдает от печени, и было несколько сильных припадков, но такого ужасного еще никогда не было. Первый день моего пребывания здесь был мучительно скучен и тягостен, но со следующей же ночи ей стало легче, и затем облегчение шло crescendo [усиливаясь] до такой степени, что вчера мы почти целый день все провели в ее комнате, разговаривая с ней. Болезнь эта состоит в том, что в печени образуется маленький камень, который, наконец, выходит, и тогда начинается выздоровление. Для радикального леченья нужны карлсбадские воды, и она их пьет уже второй год сряду, но теперь является предположение, что не лучше ли ей поехать в Карлсбад и там на месте пить воды и выдержать полный курс. Однако ж ничего еще не решено, а покамест нужно, чтобы она оправилась от припадка. Как бы то ни было, но теперь всеобщий упадок духа у нас сменился веселым и радостным, и с сегодняшнего дня я уже приступил к своим занятиям, т. е. к переписке начисто сонаты.

Теперь о деле.

Как Вам уже известно, оно остановилось на том, что Юргенсон взялся отыскать известную особу и приготовить ее к той роли, которую она должна выдержать во время производства дела. Сегодня я получил от него длинное письмо. В первой части его он сообщает, что известную особу невозможно найти. Во второй он пишет, что она наконец отозвалась и что он был у нее. Дальнейшие подробности я выпишу из письма Юргенсона: “Через несколько минут вышла А[нтонина] И[вановна], и мы начали разговор о посторонних делу вещах. Я наконец прямо изложил, в чем дело. Говорили мы много, и А[нтонина] И[вановна] иногда входила в азарт и гневное воодушевление. Вначале она приняла меня за одного из агентов бракоразводного дела и решительно объявила, что ни с кем, кроме мужа, говорить не хочет, выражала сильное неодобрение тебе, бранила Анатолия и т. д. Разговор вертелся буквально, как белка в колесе, и мы все опять оказывались на исходном пункте. Не стану тебе передавать подробности, но я получил полное убеждение, что с нею каши сварить нельзя: она ни за что не хочет “лжи” и “ни за какие блага в мире не будет лгать”. Я пробовал ей объяснить, что “лжи” не будет, ибо будет доказана твоя неверность, но она невозмутимо спокойно ответила: “а я докажу пpотивное”. Она твердо стоит на одном: пускай явится сам, и мы с ним обойдемся без окружного суда [Никаким образом нельзя вразумить ее что дела о разводах ведутся консисторией, а не окружным судом, (прим. Чайковского. )]. Она высказала предположение, что “все это было задумано еще до свадьбы”. Я робко заметил, что предположение это неверно, ибо зачем это могло быть нужно? Она возразила, что не знает зачем, но все это интриги Анатолия, Рубинштейна, твоей сестры” и т. д.

Итак, вот что пишет Юргенсон. Что теперь делать? Посоветуйте и научите, милый друг мой. Мое мнение следующее. При феноменальной непроходимой глупости известной особы щекотливое дело развода вести с ней нельзя. Это будет возможно только в том случае, когда по каким‑ либо причинам она сама захочет его, для того чтобы выйти замуж или для другой какой‑ либо цели. В настоящее время в ней утвердилась мысль, что я, в сущности, влюблен в нее и что злые люди, т. е. брат Анатолий, сестра и т. д., ‑ виновники нашего разрыва. Она убеждена, что я должен вернуться и пасть к ногам ее. Вообще, это такое море бессмыслия, что решительно нельзя взяться за дело. Уж если она совершенно серьезно в письме ко мне утверждала, что развод был задуман ее врагами еще до свадьбы, то согласитесь, что путем убеждения ничего от нее не добьешься. Если посредством давления на нее и добиться, наконец, ее согласия начать дело, то нельзя быть уверенным, что она не компрометирует его во время различных щекотливых процедур, без которых обойтись нельзя.

Итак, с грустью, но с полной ясностью я вижу, что мои мечты тотчас же добиться свободы тщетны.

Вот что я намерен сделать. Я напишу ей, что те десять тысяч, которыми я располагал, уже теперь не в моем распоряжении, ибо они были даны мне с условием, что дело начнется тотчас же, а теперь, ввиду ее несогласия подчиниться формальностям процесса, зять мой не может ждать и должен употребить деньги на другое дело. Таким образом, если когда‑ нибудь она сама захочет развода, я буду готов всегда устроить его, но уже без уплаты десятитысячной суммы. Ежемесячную уплату я согласен производить по‑ прежнему, но с тем, чтобы она жила не в Москве, а в каком‑ либо другом городе. Условие это для нее неотяготительно, так как у нее нигде нет друзей и со всеми родными она в ссоре.

Теперь, следовательно, дорогая моя Надежда Филаретовна, в тех десяти тысячах, которыми Вы хотели снабдить меня, я уже более не нуждаюсь. Но вот что я хотел просить у Вас. В том длинном письме от известной особы, которое я получил в Браилове, и в других письмах она говорила, между прочим, что ей необходимо в августе внести куда‑ то сумму, в несколько тысяч рублей, в противном случае она лишается права на наследство своего отца. Она просила меня в том письме, чтобы вместо трат на окружной суд (! ) я бы взял на себя уплату этих денег. Таким образом, сверх десяти тысяч она хотела еще получить довольно значительную сумму денег. Нельзя ли будет теперь к той тысяче рублей, которую Вы мне прислали на ведение дела, прибавить недостающую сумму того, что ей нужно (я узнаю, сколько ей нужно), и выдать ей все это в виде ежемесячной пенсии, уплаченной за несколько лет вперед, взяв с нее письменное обязательство, что она не будет жить в Москве? Если не ошибаюсь, сверх имеющейся у меня тысячи, нужно будет прибавить от двух до трех тысяч.

Простите, что у меня хватает смелости просить Вас об этом. Я решился на это 1) потому, что десятитысячной единовременной выдачи уже больше не нужно, и 2) дабы посредством этого отдалить от себя на несколько лет всякие сношения с ней.

Итак, мои мечты вполне снять с себя бремя тяжелой цепи разбились о непостижимую тупость и глупость известной особы. Остается одно: по возможности оградить себя от встреч с ней и от всякого напоминания о ней. Можно надеяться, что когда‑ нибудь она наконец поймет, что ей развод так же нужен, как и мне. Но тогда уже никакой платы за это она не получит. Очень неприятно и тяжело навевать на Вас тоску и скуку подробностями неудавшегося дела. Буду однако же с нетерпением ожидать Вашего ответа. До свиданья, друг мой.

Ваш П. Чайковский.

Тысячу благодарностей за “Русскую старину”.

⇐ Предыдущая 139 140 141 142 143144145 146 147 148 Следующая ⇒