ОГОНЬ В ИТАЛЬЯНСКОМ СЕРДЦЕ. ●💣 ЖАНР: СЛР, ЭРОТИКА, ДРАМА, МЕЛОДРАМА. ПРОЛОГ

ОГОНЬ В ИТАЛЬЯНСКОМ СЕРДЦЕ

● 💣 ЖАНР: СЛР, ЭРОТИКА, ДРАМА, МЕЛОДРАМА

● 💣 АННОТАЦИЯ:

Глянцевая жизнь Маркуса Ферраро дала трещину. Он только-только почувствовал себя свободным и после завершения всех контрактов способным оставить Италию далеко позади. Однако жизнь все решила иначе: внезапная смерть отца построила вокруг вольной птицы золотую клетку в виде завещанного офиса и кресла, место в котором Маркус обязан занять. Компания, к которой его отец имел непосредственное отношение, оценивает Ферраро-младшего, как недостающее звено. Ему – хочет он того или нет – придется делать то, что надо: бесконечные переговоры, груз ответственности, высокие ожидания коллег и семьи…

Ненависть – вот что поселилось в сердце Маркуса. Он обожал, что о нем писали, его признавали и любили. Папарацци устраивали за ним слежку, и ему, в действительности, нравилось быть в центре внимания. Но Марк прекрасно понимал: те, кто наблюдал за его успехом, будут с великим удовольствием созерцать за обратным процессом. Именно поэтому невинная начинающая журналистка Каталин попала под раздачу. Маркусу Ферраро просто нужно было сорвать на ком-то злость. И он сделал это.

Вселить в незнакомку нешуточный страх – выполнено.

Заставить ее себя ненавидеть – выполнено.

Оскорбить, нахамить и нагрубить – выполнено.

Маркус убежден, что больше никогда не встретит Каталин, а она на это надеется всей душой. Но их неизбежное «рандеву» в стадии загрузки…

ПРОЛОГ

{Каталин Андреа Катана}

Джемма называет мою преподавательницу по основам журналистской деятельности странноватой. Это потому, что Лучиана всегда одевается очень ярко, красит веки тенями не в цвет одежде, а еще не меньше, чем раз в неделю экспериментирует с цветом волос. Сеньору Корсини мы – ее студенты – видели абсолютно разной, но никогда ее образы нельзя было назвать обычными… ну, или даже стильными. Лучиана живет в своем мире, всегда улыбчивая, но не перестает вводить новшества в учебный процесс. Именно поэтому в нашей кафедре зарубежной журналистики многие были, мягко говоря, не в восторге, когда Лучиану назначили заведующей.

Теперь она придумала каждому творческое задание перед началом нового учебного года. Я не знаю, как обстоят дела у других, но мне однозначно не повезло. И вообще, все ее глупые выдумки никак не относятся к образовательному процессу. Я завидую Джемме – она выбрала кафедру рекламы и PR-менеджмента и не прогадала, поскольку может отдыхать последний месяц до наступления занятий, а не трудиться над внеплановой практикой.

Я жду Лучиану больше сорока минут, постоянно поглядывая на наручные часы. За это время я успела изучить потолок аудитории, пообщаться мамой в {WhatsApp} и в очередной раз по sms отвергнуть ухаживания однокурсника. Никаких отношений во время учебы – я не за этим сюда приехала. Мне открылись сенсационные возможности в стране мечты – я долго и усердно старалась ради этого.

– Сеньорита Катана? – Корсини врывается в кабинет, словно ветер и обращается ко мне с нескрываемым удивлением – будто она была не в курсе, что я здесь.

Она держит в руках кучу папок, оглядывает помещение и многочисленные места для слушателей. Заведующая приближается, я вскакиваю из-за стола на трибуне, где обычно сидит преподаватель. Лучиана пальцем руки, в которой она держит шариковую ручку, опускает очки для зрения чуть-чуть вниз. Она оглядывает меня с интересом поверх них.

– Спасибо, – ее звонкий голос звучит слегка надменно, когда я отхожу, давая ей пройти.

На темно-зеленый стол Лучиана кладет свои вещи и сумку ярко-голубого цвета. Короткие волосы у нее стоят торчком и окрашены на этот раз в оранжевый. Я стараюсь не концентрировать на них взгляд. Как всегда, волнуюсь. Она сама подталкивает меня к диалогу, но продолжает изучать бумаги, с которыми пришла.

– Я вас слушаю, Каталин, – постоянно, произнося мое венгерское имя, Лучиана едва заметно прыскает.

Но мне в самом деле очень неприятно!

– Сеньора Корсини, хотелось бы обсудить задание, которое вы мне дали… – в горле пересохло, а глаза бегают.

И вскинув взор, Лучиана быстро подмечает данный факт.

– Правда? – она хмыкает. – А никто другой не стал отвлекать меня от дел только потому, что не согласен с моей методикой обучения.

Договорив, она со строгим взглядом наполовину оборачивается ко мне. Я стою рядом с ней со сложенными руками с рюкзаком за спиной, и мое сердце почему–то колотится.

– Но по отношению ко мне вы несправедливы.

– Правда? – ее коричневые брови взлетают еще выше.

– Сеньора Корсини, у меня серьезная специализация, которая не включает в себя общение с популярными медийными личностями…

Лучиана дергает носком ковбойского сапога, снисходительно мне улыбаясь. Она берется бестактно перебить меня.

– Ваша будущая специализация! – уточняет преподавательница с напором. – А пока ты делаешь то, что я тебе говорю.

Сказав это, она замолкает. И я тоже. Смотрю, как она опять опускает голову и отдает все внимание работам студентов и прочим документам. Между нами нависает тишина, которую мы обе не приветствуем. Вижу, что Лучиана краем глаза на меня поглядывает, ожидая, когда я уйду. А у меня не выходит сойти с места. Словно приросла к полу. Меня сковывает ощущение неловкости, и чем больше я остаюсь тут, тем сильнее оно становится. Ненавижу такие моменты – когда хочешь положить чему–то конец, но не получается.

Лучиана в итоге вздыхает, взмахивает руками и задевает случайно одну из папок – та падает на пол. Наставница не обращает на нее внимания и поворачивается ко мне с обреченным выражением лица.

– Да ладно, Каталин! – сорокапятилетняя женщина принимается активно жестикулировать. – Неужели у тебя нет ни одного кумира в Италии?

– А если и есть, как я свяжусь с ним?

Она глядит на меня, как на глупышку.

– Пускай это будет не самый известный артист. Или модель! – подсказывает Лучиана и сама же радуется своей находчивости. – Знаешь, – выпятив подбородок, она шепчет почти заговорщически, – твои однокурсники не задавали подобных вопросов. Может, зря тебе дали грант в Будапеште?

Корсини выпрямляется, но не отнимает от меня скверного взгляда. Вскинув одну толстую бровь, она кажется довольной.

– В Дьёре, – четко исправляю я.

Нахмурившись, она громко и раздраженно вопрошает:

– Что?

– Я в Дьёре училась, сеньора. Это не очень далеко от Будапешта и…

Лучиана поднимает руки над головой и машет ими, перекрещивая.

– Ну, неважно-неважно! – Сложив позже ладони на коленях, она заглядывает мне прямо в глаза, склонив голову набок. – Школа закончилась, деточка.

– Я это знаю…

– … И впереди у тебя тяжелая жизнь: дни, много дней, когда придется делать то, что совсем не хочется…

– Но все же…

– … Поэтому, если ты намерена и дальше отвлекать меня, – ее брови сводятся к переносице, а взгляд делается жалостливым, – пожалуйста, не стоит. У меня, – Лучиана кладет руки на стол, едва ли не хныча от досады, – так много работы!

Я хотела было добавить еще несколько слов, но мне, правда, стало жалко сеньору Корсини, потому сдержанно киваю головой, поправляю лямку черной сумки-рюкзака и подаюсь медленно назад. Лучиана поджала губы, когда я подошла к двери.

– Спасибо, – она в благодарности кладет ладонь на сердце.

Выйдя из кабинета, оказываюсь в просторном коридоре. В этом – четвертом корпусе – окна высокие, почти до потолка, а подоконники шире, чем в других корпусах. Я сажусь на один из них, смотрю отсюда на прекрасный сад впереди, и прошлый учебный год проносится перед глазами. Я всегда любила думать о жизни тут, у окна. Это лучше, чем после занятий сразу маршировать в общежитие. Оно находится на территории кампуса – плюс. Но комната мне досталась совсем небольшая, мы с моей соседкой чувствуем себя тесно – минус. Моя соседка – не Джемма. Еще один минус.

Я чувствую некоторую обреченность, наблюдая за редкими студентами на территории универа. Когда в июне, глядя на выпускников в синих мантиях и академических шапочках, я понимала, что тоже однажды буду на их месте. Вряд ли у меня получится отстрочить окончание обучения в [Тор Вергата]. А папа согласился, чтобы я лишь училась в Италии, а после – вернулась домой, к нему, маме, старшему брату. Джакобу уже двадцать пять, он работает в крупной автомобильной компании Будапешта, но, реши он куда уехать, никто бы не противился. Я, как девочка, таких веских прав не имею. Обязана подчиняться даже после того, как мне исполнится двадцать один год.

Отец привез меня в Рим впервые, когда я была еще совсем маленькой. Я влюбилась в него! Вот прямо так – влюбилась! А с возрастом полюбила все итальянское. Учила язык, традиции, смотрела итальянское кино, слушала здешнюю музыку – все это, я была уверена, лишь приближает меня к мечте. Я закончила школу на отлично, но в старших классах мне пришлось нелегко. В один прекрасный день я объявила перед всеми, что собираюсь уехать в Италию, и меня обсмеяли, посчитав чрезмерно мечтательной и глупой. Да что там! Даже мама говорила выкинуть из головы «нелепую идею». А потом, когда «питомник для подростков» был позади, превосходным учащимся, включая меня, было выделено полное финансирование. Мне прислали отнюдь немаленький список университетов и академий, куда я могла бы поступить. Я остановила свой выбор на [Тор Вергата], а не на другом заведении Рима, поскольку только здесь факультет журналистики посещают ежегодно множество соответствующих профессионалов и делятся бесценными советами. А еще – стипендия тут больше, чем в ряде других универов. А еще – громадная библиотека на территории кампуса…

Ух, голова гудит! Никак не могу сосредоточиться. И что же мне делать с этим интервью? Никаких идей.

Ни единой.

Журналистка, черт подери…

****

У моей соседки по комнате – Глории Сарти – почти всегда надеты наушники поверх коротких темно-каштановых волос. Она слушает музыку громко. Невзирая на гарнитуру, я могу отчетливо слышать тяжелый рок в исполнении [Hollywood Undead]. Она сидит в позе лотоса на своей кровати – у окна – и бьет концом карандаша о тетрадь, о чем-то усиленно думая. Качает головой в такт музыки, кусает в задумчивости губы. Она не подняла на меня глаз с того момента, как я вошла в комнату – прошло уже больше получаса. Я рисую в блокноте цветочки и звездочки, молюсь своему мозгу, чтобы он подкинул решение.

Фактически в моей голове очень много мыслей, но все они разлетаются в разные стороны, не желая воссоединяться. Но ведь они являются частями одного целого – грандиозного замысла. Все становится несколько хуже, когда разражается зажигательной мелодией мой телефон. Я бы и рада не взять трубку, но это мама. Если игнорировать ее звонки, случится катастрофа.

– Szia, edes! *1 – приветствует мама, не сдерживая эмоций, стоит мне приложить смартфон к уху.

Я живо переключаюсь на родной язык.

– Привет, мамуля, – мой голос куда бесцветнее.

Мы говорим фразу «Как твои дела? » одновременно. Она посмеивается, и слышно, что занята обедом на кухне: до моего слуха доносятся звуки работы с домашней утварью. Я отвечаю первая:

– Все хорошо, но, ты же знаешь, предучебный сентябрь*2 всегда волнительный. А еще это задание…

Она интересуется с набитым ртом:

– Что еще за задание, малышка?

По правде говоря, я и не сразу поняла ее вопроса. А теперь думаю, стоит ли все объяснять в подробностях. Но, пока я размышляю об этом, мой рот уже начинает говорить. Я все болтаю и болтаю, даже удивительно, что мама еще не раззевалась и не отключилась – как бы, случайно. Закончив, я слушаю равномерное дыхание матери в трубке и никак не могу избавиться от представлений, как крутятся винтике в ее голове. Через минуту она, наконец, выдает:

– Милая, ты просто помни, если тебе тяжело…

Вспомнив вдруг неделикатность сеньоры Корсини, я так же перебиваю маму – на полуслове.

– Как бы тяжело ни было, я не сдамся! Да и ничего такого здесь нет, – морщу носом от обиды. – Ну, мам, – тяжелый вздох, – я просто хотела выговориться, но не услышать в ответ то, что и сама знаю. – Сжимаю пальцами переносицу. – Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы с папой мечтаете о моем наискорейшем возвращении. Но я буду учиться дальше, ты понимаешь?

Могу поклясться, если руки у нее свободны, она, как обычно, вскинула их вверх в знак поражения.

– Понимаю, понимаю, я просто сказала…

– Ну, конечно… И так каждый раз!

Я облокачиваюсь на спинку кровати, прижимаю рукой к животу подушку. Да, мне это все не нравится, и вряд ли мое лицо можно назвать счастливым или вроде того. Я немного устала. После окончания первого курса уехала домой, и два месяца там только и приходилось, что выслушивать сетования отца о нашем итальянском мини-вояже. Он, якобы, очень расстроен тем, что показал мне Рим. Говорит, не будь этого, все сложилось бы иначе… Устала. Просто устала.

На мой негодующий выпад маме остается лишь вздохнуть, что она и делает, продолжив готовить обед.

– Ладно… – я намереваюсь проститься, но единодушно со мной мама с энтузиазмом изрекает:

– Джакоб обещал приехать на выходные! Он сказал, что если тебе понадобятся деньги…

Улыбаюсь, поскольку брат всегда заботится обо мне, но, в отличие от родителей, никогда не давил и даже не пытался так поступать.

– Знаю, но у меня все в порядке с работой в кофейне, – я веду пальцем по покрывалу на кровати, а губы медленно растягиваются в довольно широкой, но грустной улыбке – я скачаю по Джакобу. – Не переживайте за меня, пожалуйста.

Через минуту, наполненную молчанием, маме все-таки удается выговорить, наверное, через слезы:

– Люблю тебя, моя большая девочка. – Как бы я ни обожала итальянский язык, как же мне нравится разговаривать с родными на венгерском.

Помогает не забывать о своих корнях. С момента начала изучения итальянского я стала даже думать на нем.

– И я вас люблю.

Мы заканчиваем разговор на приятной, но немного печальной ноте. Я оглядываюсь на Глорию, удивленно отметив, что она больше не увлечена музыкой, хотя та до сих пор играет в наушниках. Только они сейчас лежат у нее в ногах. Я бросаю смартфон рядом с собой и вопросительно веду плечами.

– Что такое?

Глория отзывается тут же:

– У тебя что-то случилось?

Усмехаюсь, захватив прядь светлых волос на затылке.

– Тебя раньше это никогда не интересовало. Надеюсь, – я указываю на свой телефон пальцем, – не сильно тебя потревожила?

Она машет рукой и смешно морщится.

– Прекрати, умоляю! – эмоциональная Глория вскакивает на ноги и принимается собирать в свой мальчиковый рюкзак вещи. – Меня мало что может действительно побеспокоить!

Она машет рукой в мою сторону, отпивает, вероятно, давно остывший кофе из кружки с изображением далматинцев.

– Мне, честно говоря, – дополняет Глория почти отрешенно, – не очень любопытно, что у тебя стряслось, просто обычно ты такая активная, порядок наводишь или учишься, а сегодня…

Сложив одежду, безделушки, книги и плеер в сумку, она поднимает на меня взор шоколадных глаз.

– Не обижаешься на мою прямолинейность? – Глория опустила уголки губ вниз, напряглась.

Я прикусываю щеку изнутри и, выставив правую ладонь перед собой, легко машу ей в отрицании.

– Все в порядке.

– Серьезно?

– Конечно.

– Ладно, – соседка заметно расслабляет плечи, поглядывая на меня с улыбкой.

Она, одета в свободные джинсы и серую футболку, забрасывает рюкзак на плечи и прежде чем двинуться мужской походкой к двери, салютует мне, точно какой-то парень. Я уже привыкла к такой Глории, поэтому отвечаю ей на жест и провожаю ее взглядом, пока за ней не закрывается дверь. Сразу после я падаю на постель, головой к изножью, закрываю глаза руками и стараюсь слиться в гармонии с собственными раздумьями. Ни черта, что и предполагалось, не выходит, пока я не распахиваю веки. Стена над изголовьем кровати увешана фотографиями всяких звездных личностей – голливудских и европейских. Прямо посередине – фото, которое я повесила недавно: на нем молодой парень, что снялся во многих рекламных роликах и некоторых итальянских клипах. Он красивый, да, притягательный, но по большому счету я повесила его изображение над головой, потому что он – единственный очень известный в Италии мужчина, окончивший университет [Тор Вергата]. Когда я узнала об этом, он стал мне еще больше интересен.

А что, если…

****

Джемма Беллони – яркая брюнетка с достаточно пышным бюстом, кудрявыми волосами до плеч. Она обожает носить большие круглые сережки в ушах, чередуя цвета, и не может жить без красной помады. Она и правда очень красива. Девушка, ставшая мне лучшей подругой здесь, в Риме. Туристы, – те, что приезжают сюда исключительно ради горячего темперамента очаровательных итальянок, – буквально сворачивают шеи, провожая Джемму взглядами.

Она с наслаждением поедает страчиателлу*2 и специально постанывает, глядя на меня, чтобы я тоже сдалась. Но есть мне совсем не хочется, я полностью сконцентрирована. Внутри джелато-кафе много народа, поэтому мы расположились за столиками на улице, прикрытыми широкими зонтами.

– Это очень вкусно, – повторяет в сотый раз за пятнадцать минут подруга, и я, разумеется, вновь кошусь на нее.

Через мгновение для меня, как и прежде, существует лишь шариковая ручка, зажатая в ладони, и тетрадь перед глазами. Необходимо дополнить список вопросов. О чем я еще спрошу? Я боюсь переходить на каверзные и провокационные. Не хочется быть начинающим журналистом, которого выгонят прямо во время интервью.

– Ты слишком заморачиваешься, – бубнит под нос Джемма; она заполняет рот еще одной ложкой десерта и продолжает говорить: – Это все бесполезно.

Мне удалось понять то, что она хотела сказать, но в действительности звучало это ужасно и почти неразборчиво. Я устала от того, что Джемма повторяет одно и то же, считая мои планы глупыми и несбыточными. Оторвав взгляд от толстого блокнота, я легко цокаю языком и вперяю в нее взгляд. Джемма повторяет за мной и изгибает одну бровь.

– Не помогает, – изрекаю я, душа в себе желание закатить скандал.

Подруга непонимающе фыркает и втягивает в себя через тонкую соломинку клубничный коктейль.

– Мм…Что?

– То, что ты постоянно критикуешь меня, не помогает. Давай ты просто помолчишь?

– Я просто хочу тебе сказать, Лин, что «профессор-заяц» могла бы думать, прежде чем раздавать поручения.

Закатываю глаза на ее замечание. Мне и так это понятно, но поделать я все равно ничего не могу.

– Погоди, что за… заяц?

Джемма машет ладонью, как будто ее кличка – что-то само собой разумеющееся.

– Ну, ты ведь обратила внимание на ее передние зубы, да?

Она загибает все пальцы правой руки, кроме указательного и среднего, изображая ими зубы Лучианы Корсини. Не удержавшись, я прыскаю со смеха. Убираю ее ладонь вниз, Джемма не возражает. Она искренне улыбается, задержав на мне взгляд, а потом кивает подбородком на мою тетрадь для заметок. Подружка забавляется, переключаясь на английский язык:

– Покажете мне список вопросов, мисс интервьюер?

Все, что я могу ей показать – это язык, что и делаю. За это мне приходится поплатиться реакцией на поползновение ее рук. Я стараюсь не визжать, но уклоняюсь от ее длинных пальцев, как могу, поскольку ужасно боюсь щекотки.

– Прекрати! Прекрати! – срываюсь на крик вперемешку со смехом, рискуя обратить на нас внимание прохожих и других посетителей джелатерии.

Джемма резко вскидывает руки вверх в знак примирения, но продолжает негромко посмеиваться. Она поворачивается к своему мороженому, которое изрядно подтаяло в креманке, и зачерпывает его чайной ложкой. Десерт на жарком римском солнце превратился в напиток, и на дне столового прибора походит на коктейль в стакане рядом.

– Так что ты думаешь делать? – Джемма доедает джелато и отодвигает от себя фарфоровую посудину.

Молча пожав обнаженным плечом, я снова опускаю взгляд на свои записи, в которых встречаются зачеркнутые слова.

– Геолокация в [«Инстаграме»] Маркуса Ферраро указывает на то, что он часто проводит время в «Джорджоне». *3 Туда и поеду.

Джемма склоняет голову набок, помешивая оставшийся коктейль в стакане зеленой соломинкой.

– Тебе ведь нужно в Остиенсе? *4 Это же другой конец города, – она оглядывается в сторону парковки. – Давай я тебя подвезу?

Но я в курсе, что ей не терпится скорее отправиться домой, где ее ждет парень, поэтому вежливо отказываюсь. И, собрав вещи, тепло целую Джемму в щеку. Все должно пройти… нормально, а потом я ей все расскажу.

~*~*~*~

Прожекторы, находящиеся сверху и снизу, выключены, а мелкие врезные светильники на потолке освещают большое помещение тусклым светом. Короткостриженый высокий и жилистый брюнет назвался Исайей и присел за столик возле меня. Бар начинает свою основную работу ночью, но некоторые завсегдатаи заглядывают сюда и днем. Я не вхожу в число постоянных клиентов, потому на меня больше всего устремляется взоров. Милая откровенно одетая официантка приносит заказанную чашку зеленого чая с жасмином. Исайя, – как оказалось, владелец заведения, – долгое время молчит, просто оценивая меня, а потом неожиданно заводит разговор.

– Ты, наверное, думаешь, что это глупо и невежественно, да?

Я бросаю на него недоуменный взгляд. Он жестикулирует рукой, между пальцами которой зажата начатая сигарета. Я могу ошибаться, но, похоже, Исайя под кайфом.

– Имею в виду, именовать грешное место, – он взглядом и свободной ладонью обводит вместительный зал с бездной столиков, – так, как звали великого художника…

Исайя внимательно изучает мое лицо, будто сможет прочитать по нему ответ.

– Если честно, – я нервно усмехаюсь и завожу прядь распущенных волос за ухо, – я в художествах не сильна.

– Джорджо Барбарелли, – объясняет он, а потом машет пальцем у меня перед носом. – Не удивительно, что ты о нем не слышала. Итальянский ты знаешь превосходно, но акцент тебя выдает.

Каждый раз, когда мне беспардонно напоминают, что я в этой стране «не своя», внутри просыпается некий пожар. Конечно, они правы, но зачем бросать это в лицо? Я не чувствую себя более счастливой, слыша то, что и сама прекрасно знаю.

– Хотите сказать, любой итальянец сможет назвать всех итальянских поэтов, художников, писателей, – принимаюсь загибать пальцы, – скульпторов, философов, ученых…?

Смеясь, Исайя бросает непотушенную сигарету в стеклянную пепельницу и скрещивает руки, умоляя меня замолчать.

– Все, хватит-хватит-хватит! – стонет он, продолжая нелепо гоготать. – Я понял тебя, ты права!

Довольная тем, что смогла «сделать» обдолбанного хозяина ночного клуба, я откидываюсь на спинку стула и кладу ногу на ногу.

– Знаешь, почему я подсел к тебе? – облизнув губы, отрешенно спрашивает Исайя.

Он ведет по темной шевелюре рукой – туда и обратно.

– Потому что вам здесь все можно?

Бизнесмен, ухмыльнувшись, опускает взгляд на стол. Пару мгновений мы оба смотрит на сигарету, которая самостоятельно потухает в пепельнице.

– Потому что я никогда тебя здесь раньше не видел, – положив левую руку на стол, он кивает на мой блокнот. – Ты что, сочиняешь книги?

Я растерянно мотаю головой.

– А, может, ты рецензент? – предполагает Исайя.

Подошла моя очередь потешаться над ним. Я складываю руки на груди и вхожу в азарт. Впервые в жизни у меня нет отторжения от разговора с человеком, находящимся в состоянии наркотического опьянения. Это все еще моя гипотеза и не более того, но зрачки у Исайи расширены, а ведет он себя достаточно странно, так что…

– Вообще-то, для таких дел давно придумали ноутбуки.

– Ой, ну, как будто я не знаю этого! – Исайя несдержанно взмахивает рукой. – Просто зачем тебе такой толстый блокнот? – Он указывает на мою записную книжку в бежевом переплете.

Тут меня перехватывает гордость за себя, и я хочу заявить, кем являюсь, на кого прилежно учусь и зачем, собственно, пришла сюда. Но, к счастью, мой мозг отказался играть по правилам сердечных импульсов. Я начала думать, а самое главное – молча делать это, не выдавая собеседнику никакой чуши, хоть он и ждал моего ответа. Журналистов не очень-то любят, если я расскажу правду, то рискую быть вышвырнутой из паба на улицу.

– Эм-м-м… Я…

Исайя, хохотнув, подсказывает:

– Проглотила язык?

Он соображает далеко не в совершенстве, вероятно, из-за наркотиков. Это мне на руку, поскольку владелец бара переключается на другой интересующий его вопрос.

– Расскажешь, откуда ты?

– Из Венгрии.

– Из Будапешта?

Прыскаю, потому что об этом спрашивают чаще всего.

– Нет, из Дьёра. – И прежде, чем Исайя интересуется «а где это? », я продолжаю: – Крошечный городок между Будапештом и Веной.

Исайя присвистывает и располагается удобнее на железном стуле еще более вальяжно, словно под ним – трон, не меньше, а он здесь – король.

– Ничего необычного, – я смущаюсь его настойчивого взгляда и опускаю глаза, отпив из чашки вкусный чай, – в маленьких городах всегда сложнее: тебя все знают, каждую твою неудачу помнят до конца жизни. Ждут, когда ты начнешь свои первые отношения и решишься ли рано выйти замуж, а у нас это распространено.

Он выгибает бровь дугой и прикусывает щеку изнутри, дожидаясь моих объяснений.

– Ну-у, – прочистив горло, я снова прячу под ресницами глаза, – у нас принято рано вступать в брак, рожать детей. У венгерских женщин жизнь вращается вокруг семьи, уюта в доме, любви к своему мужу, создания для него самых комфортных условий, считают себя неотъемлемой частью супруга.

Исайя кивает на каждое мое слово, а потом, хитро улыбнувшись, говорит:

– А ты не такая?

– Наверное, нет, – слегка помявшись, выговариваю.

Именно выговариваю, ведь он глядит так пристально. Если бы я была в него влюблена, давно бы растаяла – как снег под солнечными лучами.

– Отец привез меня в Италию, когда мне было пять. Он приезжал сюда по работе, показал мне Рим и еще три города, но только в столицу я влюбилась всей душой, – заулыбавшись приятным воспоминаниям, уже не могу остановиться. – Родители не были в восторге, что я хочу уехать сюда учиться, пришлось настоять. Они уверены, что, окончив университет, я вернусь домой, но я не хочу.

Исайя серьезнеет вместе со мной.

– Почему?

– Я грезила Италией так много времени, отдала слишком много сил, чтобы быть там, где я есть сейчас. Вплотную начала изучать итальянский язык с двенадцати лет.

У бизнесмена напротив брови ползут вверх.

– А твой репетитор…

– У меня его не было, – перебиваю, а затем делаю резкий вдох: – Я самоучка.

Да, мне приятна его реакция. Взгляд такой… пораженный. Чтобы проявить еще больше восхищения, Исайе осталось разве что поаплодировать.

– Родители не могли позволить себе расходы на занятия, которые мне, как считали они, все равно не пригодятся.

Не отворачивая от меня головы, собеседник выбрасывает правую руку вверх и щелкает пальцами два раза. Рядом с ним практически в тот же миг появляется красотка-официантка, готовая исполнить, наверное, любое желание – вот таким взглядом она в него вперилась.

– Леона, я хочу бренди. Принесешь мне стаканчик?

Она отвечает, точно поет:

– Конечно-о-о!

Когда Леона удаляется, я перевожу взгляд обратно на Исайю. Мне кажется, он даже не отнимал от меня глаз все это время. Нацелив на меня указательный палец, он им дергает, сощурив глаза.

– Что-то в тебе все-таки есть, – комментирует Исайя все то, что я ему о себе поведала.

Стушевавшись пуще прежнего, я зажимаю ладони между бедер. Леона прискакивает вприпрыжку к нему с напитком, а он приказывает поставить стакан на барную стойку. Сам же достает из кармана брюк-хаки смартфон. Подумалось, что он собирается попросить мой номер, однако – нет. Исайя набирает кого-то, поднимается из-за стола, слушает, по всей видимости, гудки на том конце провода, и только потом сбрасывает. А в следующую минуту уже из другого кармана собеседник выуживает визитку, кладет ее на тот край круглого стола, где устроилась я. Опускаю взор на металлический прямоугольник – провожу по нему пальцами. Я вижу цифры, буквы, адреса, но не успеваю прочесть, поскольку Исайя вновь приковывает внимание к себе. Он упирает свой палец в оригинальную карточку и ожидает, что я подниму на него глаза. Что я и делаю в конечном счете.

– «Голубые танцовщицы», – произносит он, ударив по визитке быстро два раза. – Если захочешь, приходи туда. Тот клуб тоже принадлежит мне.

Я мешкаю, раскрыв слегка рот. Не знаю, что ему ответить.

– Вообще-то…

Собираюсь сказать, что в такие места не хожу, но Исайя успевает меня перебить.

– Знаешь, я не сам придумал это название. Мне подсказал Эдгар Дега, – я в непонимании нахмуриваюсь, а он, усмехнувшись, объясняет: – Французский художник, он умер почти столетие назад. Обожал балерин.

Я невольно закусываю губу.

– Теперь мне хотя бы понятно, что ты без ума от живописи.

Перед тем, как пройти к бару в противоположной стороне длинного зала, Исайя подмигивает:

– И не только.

Его телефон разражается громкой мелодией и, сев на высокий стул, ко мне спиной, он отвечает на вызов. Не знаю, почему, но говорить мне с ним понравилось. Я наблюдаю за его действиями еще с пол секунды, а потом, в поле зрения появляется Леона. Стоит только чуть-чуть вскинуть руку вверх, как она тот же час продефилировала на шпильках в мою сторону. Девушка останавливается у столика и с безупречной улыбкой глядит на меня сверху вниз.

– Да-да? – говорит в ней ее обязанность быть вежливой и располагающей к себе.

Я, подавшись вперед, складываю на железной поверхности локти. Собираюсь с мыслями: как бы так спросить и себя не выдать?

– Послушайте, Леона… верно?

В ответ она улыбается еще шире и хлопает накладными ресницами. Ну, прямо степфордская жена!

– Вы, наверняка, здесь давно… И, – я стараюсь говорить дальше, но мне неловко, а слова упрямо застревают в горле, – вы, возможно, знаете много о ваших постоянных клиентах. – Я смотрю на нее с надеждой, что она поймет, однако Леона лишь светит зубами. – Например, кто в какие дни к вам захаживает…

Она вдруг медленно присаживается напротив и приступает к наматыванию на палец выпавшего из собранной прически локона.

– А что случилось? – почти что с придыханием интересуется Леона.

Ее шепот повеселил меня, но я давлю смешки в себе, не желая отпугивать потенциального информатора.

– Ничего такого, просто мне бы хотелось встретиться с Маркусом Ферраро. – Я наконец сказала это! – Не подскажете, когда мне лучше прийти? – Беру в одну ладонь ручку, а другую кладу на свою тетрадь. – Я могу оставить номер, а вы мне, если не затруднит, конечно, позвон…

Ее истерический и определенно злорадный смех прерывает мою пламенную речь. В полной растерянности я смотрю на нее и никак не могу понять, почему она смеется. Истина не открывается мне ни через одну минуту и не через две, пока Леона продолжает хохотать, в точности как умалишенная. Но спустя еще несколько секунд приходит озарение: она и правда глупышка, какой в самом начале показалась.

– Что такое? – спрашиваю, но так боязливо – боюсь услышать то, что официантка собирается мне сказать.

Гремя множеством безвкусных браслетов, что висят на ее запястьях, она кладет ладони на стол и пододвигается ближе ко мне. Леона качает головой и продолжает прыскать время от времени.

– У меня есть зеркальце. Хочешь дам?

– Ч-что?

– Маркус, конечно, шалеет от блондинок, но ты, крошка, такая… невзрачная, что ли… Да и нравится ему объем, понимаешь? – Леона обхватывает руками свою грудь, которая в отличие от моей скромной двойки, вполне себе приличная.

Ума не приложу, как мне удалось сглотнуть огромный ком в горле. Я не из тех девятнадцатилетних девчонок, которые могут махнуть в сторону общественности и не воспринимать критику наотрез. Ее слова зацепили меня. Маркус красив, но приехала я сюда не привлекать к себе его внимание. Зато теперь не могу выкинуть из головы то, какой считает меня Леона. То есть, ясное дело, что, наверное, я больше никогда не увижу ее. Однако, по всей видимости, я и всем остальным кажусь простенькой, примитивной, обыкновенной. Любая в мире девушка желает иметь изюминку, чем-то отличаться от других, чем-то выделяться. А я – эдакий гадкий утенок. Раньше я слушала про себя такие вещи, но никто не осмеливался сказать в лицо. Леона отлично с этим справилась.

– Да ладно тебе, не расстраивайся, – она вздыхает, – все равно в ближайшие две недели он будет не доступен. В прямом смысле слова, – дополняет официантка, грустно усмехнувшись.

Я сосредотачиваюсь на тоне ее голоса и сказанных словах, полностью позабыв о комментарии насчет своих внешних данных.

– Почему?

Леона расширяет в изумлении почти черные глаза. Могу поспорить, она крашеная блондинка.

– Разве ты ничего не знаешь?

Я верчу головой. Давно меня никто так не заинтересовывал всего лишь многозначащей интонацией.

– Марк два дня назад похоронил отца…

Она не успевает закончить фразу, и стоит ей это произнести, как позади раздается шум. Мы обе на него оборачиваемся: в открытые двери заваливается поддатый мужчина, которого раньше я могла видеть только на фотографиях в сети. Это – Маркус Ферраро, точно. Он не замечает ни меня, ни кого-либо друга. Рука его закинута на шею светловолосого парня рядом. Кажется, Марк абсолютно спокойно может идти сам, он доказывает это, когда отталкивает приятеля и, источая зло, проходит вглубь зала. На нем узкие джинсы и темная футболка с английской надписью спереди: «Вечный Ад». По телу почему-то проходит дрожь. Маркус бросает на меня косой, полный отвращения ко всему, взгляд раньше, чем я додумываюсь отвернуться.

Его приятель следует за ним к барной стойке. Оба они здороваются с Исайей, а парень-блондин даже обнимается с хозяином «Джорджоне». Ладно, мне лучше уйти. Я ведь не знала, что Маркусу пришлось пережить такое печальное событие. Иначе бы вообще не пришла. Я начинаю собирать вещи, но зачем-то в последнюю минуту перед уходом хочется сообщить Леоне, что я не глупая мартышка, решившая повеситься на шею красавцу, которого показывают по TV.

– Я журналист, – говорю, встав и посмотрев на нее. – Будущий, если быть точной. Хотела взять интервью у сеньора Ферраро, но я не была в курсе… в общем, вы понимаете. – Повесив ремень сумки на шею, я взмахиваю ладонью в честь прощания.

Леона тоже поднимается на ноги и поправляет свой короткий белый фартук, скорее предназначенный для ролевых игр, нежели для профессиональной деятельности. Она зажимает между зубами нижнюю губу и вглядывается в меня как-то озадаченно. Как будто впервые услышала слово «журналист».

– Ладно, – медлительно выдает Леона, скрестив руки поверх пышного бюста, – тогда извини. Я и, вправду, думала, что ты…

– Я поняла, – выставив перед собой руку, избавляю ее от лишних разъяснений.

Разворачиваюсь и шагаю к выходу. Наверное, нужно было оставить визитку на столе, ведь я вряд ли ей воспользуюсь, хоть Исайе удалось произвести на меня впечатление. Но я все-таки положила металлическую карточку в блокнот в качестве закладки. А вообще, это необычное название «Голубые танцовщицы» просто не выходит из головы…

На улице – свежо и солнечно, но мне не удается сделать и десяти шагов по каменистой дорожке, ведущей к перекрестку, потому что я отвлекаюсь на пронзительные голоса, доносящиеся из глубины клуба. Совсем скоро они становятся слышны так близко, словно рядом… Действительно. Из «Джорджоне» выбегает разъяренный Маркус. Он ищет взглядом кого-то, а потом, завидев меня, складывает губы в тонкую полоску; и я понимаю, что была целью его поисков.

Я ничего плохого не сделала, но моя грудь быстро поднимается и опускается, дыхание сбивается ко всем чертям. Ноги предательски дрожат. Даже мысль дурная проскакивает: бросится бежать. Но я ведь ни в чем не виновата! Что за глупости?.. Вероятно, это какая-то ошибка.

Маркус буквально бежит ко мне, тогда становится реально страшно. Приятель, который пришел вместе с ним, пытается его остановить, крича на всю улицу. Но дьявольски рассерженный Ферраро лишь отмахивается от него, как от назойливой мухи.

– Успокойся, слышишь?! – он подбегает и, положив руки на плечи Маркуса, сильно сжимает их. – Я говорю, приди в себя!

Тот оборачивается лишь секунд на десять, чтобы отпихнуть друга, пытающего вправить ему мозги.

– Исчезни, Дейл! – Маркус рвет и мечет, он разгневан; ругается на приятеля такими словами, что у меня уши краснеют! – Я сам разберусь!

Он оказывается в двух шагах от меня очень быстро, ничего не успеваю понять. Мое запястье просто оказывается внутри его крепкой внушительной по размерам ладони. Цепкие пальцы впились в руку. Маркус тащит меня внутрь клуба. Зачем? Мое сердце грохочет нереально громко – окружающий мир на несколько мгновений вообще перестает существовать.

– Отпусти! – понимаю, что кричу на него, однако сама не слышу своего голоса. – Отпусти меня! Отпусти!

Словно только что отключили звук, осталась лишь картинка на экране.

– Отпусти, ты слышишь?!

Я так сильно взволнована, что ладони у меня начинают потеть, пульс ускоряется, а страх заглушил все прочие чувства. Маркус дергает меня, дабы замолчала, но ни разу сам ко мне не поворачивается. Он продолжает волочь меня за собой, как собачонку. Вместо поводка – моя рука.

– Оставь меня в покое! Ты просто придурок!

Мне уже и самой хочется выругаться, хоть это не в моих правилах. Я и зла, и напугана. Не имею понятия, что делать с человеком, которому плевать на мольбы, а его друг всего-то и делает, что бежит рядом и уверяет того в неверности принятых решений.

Отличная помощь!

Когда мы оказываемся в баре, все принимаются суетиться. Окружающие звуки постепенно возвращаются на свои места. Исайя и его работники пытаются образумить Маркуса, и все же тот тянет меня в сторону лестницы, а, подойдя к краю, хватается за другую мою ладонь и толкает вперед. Я чуть не сломала ногу и едва удержалась на крутых ступенях! Он идет сзади, прокричав ребятам наверху, чтобы держались от него подальше.

Все, что я могу повторять про себя – это:

{«Я ненавижу тебя! »}

Маркус открывает единственную дверь на цокольном этаже и пихает меня в комнату. Он закрывается, оставляя нас с ним один на один. Здесь нет ни одного окна. В самую последнюю очередь я думаю о том, чтобы осмотреться, но громадный стол напротив двери, который я успела заметить, указывает на то, что, скорее всего, это – чей-то кабинет.

Кабинет Исайи. Сумка на длинном ремешке падает с моего плеча на пол, я даже не стараюсь ее удержать. Только смотрю на Маркуса, как перепуганный зверек, и дышу часто. Наверное, покраснела вся… И что? Плевать! Если я и считала его когда-то привлекательным, если хоть и уважала его на толику, то сейчас все испарилось. Все! Дрожащие губы никак не могут выговорить то, что просит язык. Я должна задать вопрос, но ни черта не выходит.

Маркус то и дело сжимает ладони в кулаки, а затем разжимает вновь. Он глядит на меня зло, исподлобья. Только сейчас мне удалось заметить, что глаза у него красные. Он же… отца похоронил. Пьет, не высыпается и…

Не жалеть! Да, это я умею...

– Журналистка, значит? – угрожающим полушепотом.

Он подходит ближе. Я морщусь от отвращения, опускаю глаза, чтобы не смотреть на него. Но дрожь унять не получается. А взбудораженное дыхание выдает меня с головой.

– Вот, читай! – звереет Марк, доставая из заднего кармана узких джинсов телефон. Он сует мне его поднос. – Читай, что тут написали твои коллеги! Читай! – Он поднимает мое лицо за подбородок, заставляя воззриться на него. – «В последние годы жизни Николо Ферраро был в ссоре с единственным сыном. Маркус Ферраро гнушался собственного отца и пренебрегал визитами в родной дом». – Процитировав кусок из статьи, я вижу, как он стряхивает слезу, скатившуюся по щеке. – Как пафосно, да?

С особой грубостью он отбрасывает в сторону мой подбородок. Голова дергается, словно Марк дал мне пощечину. Я едва сдерживаю слезы. Даже не представляю, как у меня до сих пор получается не разреветься. Но, вероятно, ему видно, что я хочу это сделать. Маркус бродит вокруг меня, как волк, нашедший свою добычу. Я разворачиваюсь снова, снова и снова, чтобы следить за его намерениями и дальнейшими выходками. У него опять мастерски выходит удивить: остановившись у массивного деревянного стола, он сбрасывает с него все. Каждую, к черту, деталь. Это падает на пол, что-то разбивается и ломается. Настольный светильник больше никогда не будет целым. Я перевожу ошалевший взгляд с него на Маркуса.

– Я НЕ ГНУШАЛСЯ ОТЦА! – он горланит и, между тем, рычит, точно животное. – Я НИКОГДА НЕ ПРЕЗИРАЛ ЕГО! А ЕСЛИ И ТАК, ТО НИКОМУ ДО ЭТОГО ДЕЛА НЕТ!

Марк не контролирует ни своих слов, ни жестов. Выбрасывает руки в стороны, ногами пинает мебель с такой силой, что та почти отлетает к стене. Я до сих пор чувствую боль в подбородке.

– Как же я устал от вас – газетчиков, – он продолжает значительно тише, но потом, не глядя на меня, вновь повышает тон надтреснутого голоса: – С тех пор, как я начал сниматься, вы просто… вы не даете мне дышать, это ясно?! – бросает Маркус с не скрытой враждебностью, повернув ко мне лицо.

Его волосы порядочно растрепаны, мелкие пряди стоят торчком и «смотрят» в потолок.

– МОЙ ПАПА УМЕР! ОН РАЗБИЛСЯ! ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ! – Он ударяет все, что попадается ему под ноги, а за его бурным выказыванием страданий следует слабое: – Это ясно?

Дыхание у Маркуса прерывистое, затрудненное. Он плачет, глядя в потолок, задевая зубами верхнюю губу. Упирает ладони в бедра и разводит ноги шире, будто уверен, что не удержится от падения. Меня трясет, я боюсь вставить хоть слово. Вжав голову в плечи, ощущаю ужасную тревогу, которая пробирает до костей. Марк не владеет собой, он не отвечает за свои поступки. Страшно – ведь он вполне может причинить мне вред.

Возобновив круговые движения вокруг меня, Ферраро рассуждает, активно размахивая рукой:

– Где бы я ни был, что бы я ни делал, вы везде лезете! Вам все интересно! – интонация с каждым новым предложением становится только выше и грознее. – Я проклинаю вас, вашу сучью профессию! – Тыча пальцем в пол, он смотрит на меня и морщится то ли от душевной боли, то ли от брезгливости ко мне. – Моя модельная карьера подошла к концу, – положив ладони на лоб, он трясет головой и выглядит немного безумным. – Она никогда мне особо не нужна была. Никогда. Но из-за таких, как ты, – он направляет на меня указательный палец, – я возненавидел самого себя! Мне хотелось раствориться в воздухе, лишь бы меня оставили в покое! Ты понимаешь?! – вмиг подлетев, Маркус цепляется за мои предплечья и встряхивает меня, словно тряпичную куклу.

Единственное, чего я сейчас хочу – выбраться отсюда. Сил больше нет подавлять плач. Он крепко держит меня, а я реву, пряча глаза. Так стыдно и больно. Ну, пожалуйста, пускай уже все прекратится!..

– Я не виновата. Я ни в чем не виновата, – скулю, подобно щенку. Дура! – Отпусти меня…

В дверь принимаются громоподобно стучать – скорее, бить в нее кулаками. На той стороне я различаю голоса Исайи и приятеля Маркуса. Кажется, он назвал его Дейлом. Кто-то еще, судя по другим мужским голосам, пытается вправить Марку мозги, но я понятия не имею, кто это.

– Ты не виновата?! – переспрашивает он, пребывая в истерическом состоянии. – Какого черта тогда ты пришла брать у меня интервью, зная, что мой отец погиб в аварии несколько дней назад?!

Маркус швыряет меня к столу, схватившись за края которого, я смогла устоять на ногах. Он откинул малознакомую расплакавшуюся девушку, будто надоевшую вещь.

Я убираю волосы с глаз и наблюдаю за его нескончаемыми шагами то в один, то в другой конец темного кабинета. Иногда грохотание сердца заглушает крики за дверью, но случается это редко. Они там дергают за ручку так, что в голове шумит. Я вытираю лицо, а потом снова и снова. Да прекрати ты уже рыдать! Необходимо наконец собраться с мыслями и завести диалог с ним, чтобы постараться усмирить.

– Я не знала.

Марк бросает на меня взгляд, исполненный гневом.

– Правда, что ли?!

– Правда. Не знала.

– Тогда ты – дерьмовая журналистка!

– Хорошо, пусть так. Только отпусти меня.

Его красивое лицо опять исказила гримаса, в этот раз – исступленности.

– Меня уже достало, что ты повторяешь одно и то же!

Желание постоять за себя, в конце концов, пересиливает, и я делаю шаг вперед – вовсе неуверенно, на ватных ногах, но не стою на месте.

– А меня достало, что ты ведешь себя, как ублюдок! – Хотела еще добавить о том, что он ставит в один ряд всех представителей той специальности, которую я выбрала, но, подобно карточному домику, рассыпалась моя решительность.

Отступать назад некуда, бедрами вжимаюсь в край письменного стола. Маркус наступает медленно, запрятав руки в карманы джинсов. Он не сводит от меня воистину пустого взгляда ни на мгновение. От этого – холод по коже. Когда он подошел совсем близко, я перестала дышать. Широко раскрыв глаза, просто смотрю на него, без возможности совершить хоть что-либо. Просто смотреть и ждать.

Ферраро склоняется надо мной – начало конца.

– Забирай свои вещи и убирайся отсюда, – жутким шепотом отчеканивает он. И затем неистово: – ПОШЛА ВОН!

Я даю дёру! Обхожу его опрометью, хватаю сумку с пола, но по причине спешки из нее что-то вываливается. Я и не думаю всматриваться, просто собираю все обратно, а эти проклятые бумажки опять падают на пол. Когда Маркус садится на корточки рядом со мной, от страха я пошатываюсь и валюсь назад. Придерживая тело ладонями, я не вижу вокруг ничего, кроме Марка, разглядывающего то, что принадлежит мне.

Я бесшумно ахаю, когда наконец до меня доходит, в чем дело. В его руках – вырезки из журналов, газет, распечатанные из Интернета фото – все это с изображениями Ферраро. Больше дюжины его фоток. Господи, нет, нет…

Я не могу разобраться с цветом его глаз – зеленый или карий? Но могу сказать точно – они у Маркуса загорелись животным блеском. Он не спеша поднялся.

– Ах, – нарочито спокойно и поддельно ласково выдает Ферраро, – так ты моя фанатка, что ли? – Желваки на его скулах заходили ходуном. – И журналистка, – он наклоняет голову на один бок, – и поклонница, – теперь на другой. – Кошмарное, кошмарное сочетание.

Он произнес последнее предложение, вообще не выходя за рамки насмешливой интонации.

– Так может мне тебя трахнуть напоследок? – предлагает Марк хладнокровно.

Я вздрагиваю, руки перестают держать и, упав на черный паркет, я запутываюсь в ногах, но все же вскоре встаю на них. Я поднимаю высоко подбородок, словно говорю ему без слов, что собираюсь отстаивать свое достоинство до самого конца. Он «любуется» собой на фотографиях и комментирует каждую, позже выбрасывая их за спину.

– Ничего стоящего, – распрощавшись с моими архивами, Маркус изгибает бровь и двигается ко мне.

Я оглядываюсь в надежде найти что-то, чтобы защищаться. Так как звуки за дверью все еще не затихли, я прошу о помощи.

– Помогите! – во всю мощь, а потом качаю головой, глядя на Марка: – Не надо, умоляю, не надо. – И снова, посмотрев на барьер, разделяющий нас с ребятами, которым небезразлична моя судьба: – Помогите, пожалуйста! Помогите!

Они принимаются бить в дверь сильнее, угрожают Маркусу полицией, но он молчит и наступает неторопливо со злопыхательским взглядом, направленным на меня. Загнав меня в угол, Ферраро, по-видимому, наслаждается моей реакцией, стекающими по щекам слезами и мольбами, которые я произношу, как заведенная. Положив ладони на стены по обе стороны от моего тела, он говорит охрипшим голосом:

– Basta! Передай своре волков, щелкающих затворами камер, что я – всё.

Мутный свет единственной уцелевшей лампы так и не позволил мне определиться с цветом глаз Марка, но они у него приобрели просто беспредельную тоску. То, что я никогда в жизни не испытывала. Он отталкивается руками от стены, отдаляется от меня, поднимает с пола сумку, вновь идет обратно и впихивает ее мне, впечатав больно в грудь.

Я содрогнулась от грубости Маркуса. Вытянув руку, он указал ею на дверь. Разумеется, я не стала ждать ни секунды. Наплевав на то, как выгляжу, я справляюсь с замком, распахиваю дверь и, не глядя на тех, кто боролся за меня вне кабинета, я просто взлетаю вверх по лестнице и сбегаю из «Джорджоне».

Чтобы больше никогда и ни за что сюда не вернуться.

_______________

*1 – Привет, детка! (венгерский язык)

*2 – Во многих регионах Италии учебный год начинается только в октябре, а заканчивается – в июне.

*3 – Сливочное итальянское мороженое (джелато) с капельками шоколада.

*4 – Клуб назван в честь Джорджо Барбарелли да Кастельфранко, более известного как Джорджоне – итальянского художника, представителя венецианской школы живописи; одного из величайших мастеров периода Великого Возрождения.

*5 – Многолюдный, шумный, молодежный район Рима.

ГЛАВА 1

{Каталин}

[1 год спустя]

– А «Якорь» – это...

– Это благотворительная организация, я являюсь ее членом.

– И кому же оказывается помощь?

– В основном, диким животным, но бездомные кошки и собаки без нашего внимания тоже не остаются.

Рыжий парень, назвавшийся Биллом, сдаваться не собирается. Он смотрит в мое резюме так, будто ищет себе заместителя, а не собирается нанять на работу простую официантку. Билли точно не итальянец. Он разговаривает со мной по-итальянски, но, отвлекаясь на телефонные звонки, Билл дает услышать свой английский. Скорее всего, он британец. И внешность его указывает на то.

– За что уволили с предыдущего места работы?

Я не отвечаю больше трех секунд, и он бросает на меня заинтересованный взгляд поверх пластиковой синей папки. Потенциальный начальник чуть-чуть возводит ее вверх и трясет в руках.

– Здесь сказано об увольнении, – поясняет Билли, – но ни слова о том, почему...

Придется, что ли, рассказать правду? Не-е-е-е-ет! Он же тогда точно укажет мне на дверь!

– Дело в том, что я... э-м-м... Просто я... принесла с собой щенка, – я начинаю говорить неуверенно, все время потирая ладонями джинсы на бедрах, а потом выставляю руки перед собой и с горячностью быстро выдаю: – Хотела оставить всего на полдня! Мне ведь некому было его отдать и не с кем оставить.

Билли вновь принимается раздражительно стучать пальцем по столу. Он изучает меня, раздумывает над моим ответом, моими словами и медленно, очень медленно отстукивает незнакомый мне ритм. Ненавижу, когда он так делает. И не нравится, что так пристально смотрит, сощурив светлые глаза.

– То есть, принципы «Якоря» действуют всегда и везде без обеда, выходных и праздников?

Его саркастическая фраза, которой он не на шутку доволен, не показалась мне смешной. Тонкие губы Билли растянулись в улыбке, и затем он закрыл мое резюме.

– Не хотелось бы тебя расстраивать... – он заглядывает в папку, чтобы записи в ней напомнили мое имя, –... Каталин, но работа – есть работа. И на месте твоего предыдущего руководителя я поступил бы так же. Помощь собачкам и кошечкам – это, конечно, хорошо, но когда мы обслуживаем гостя, то отдаем все свое внимание ему.

Не знаю, как долго я киваю головой в такт словам Билли. Я превратилась в комок нервов. Мне абсолютно ясна причина его назидательной речи. Может, если сделаю вид, что беру в толк все, что он говорит, меня возьмут на работу? Нет, в смысле... Конечно, Билли прав! Просто порой мы попадаем в ситуации, которые мы не можем ни предугадать, ни впоследствии держать в кулаке.

– Ему одному, – дополняет наставление менеджер.

Он кладет локти на стеклянный столик, складывает ладони вместе и нацеливает на меня исследующий взгляд. Билл собирается заговорить снова, но дверь почти пустой кофейни распахивается, а внутрь заходят двое: шикарная темноволосая женщина в солнцезащитных очках и молодая красивая девушка, что несколько выше своей спутницы. Брюнетка снимает с глаз очки, и я тут же узнаю в ней знаменитую писательницу, фото которой напечатано на развороте всех ее книг, которые я приобрела. У меня спирает дыхание, дребезжит сердце. Я знала, что пришла устраиваться на работу в кафе самой Бьянки Кароллы, но не ожидала увидеть ее уже во время собеседования.

Ну, все. Теперь слова, которые я готовила, вылетели напрочь из головы. Я и так была не на шутку взволнована, а сейчас ситуация значительно ухудшилась. Билли поднимается с места, дабы встретить своего непосредственного босса и ее гостью. Они о чем-то болтают, я восхищенно наблюдаю за Бьянкой – та поднимает вверх бумажные пакеты с различными логотипами, а потом кивает на такие же в руках у своей спутницы. Находясь за барной стойкой, они понемногу перемещаются в сторону подсобного помещения, но не перестают разговаривать и хохотать. Но спустя несколько минут я отчетливо слышу, как Билли говорит обо мне. Надежда быть принятой в «Кароллу» разлетается на куски, когда он делится с Бьянкой мыслью, что я не подхожу.

Черт. Я не хочу брать деньги у Джакоба, но, по всей видимости, в этом месяце придется. И хоть мне совсем не хочется подниматься на ноги, забирать свои вещи, уходить отсюда, но выхода другого не остается. А сидеть здесь и ждать, когда Билли сам подойдет, чтобы сообщить о своем решении – глупо. Я просто попрощаюсь с ними сама.

Подойдя к стойке, я барабаню по ней пальцами и получаю вполне ожидаемую реакцию – их троих видно из-за незакрытой двери, и они поворачивают ко мне головы. Я вскидываю руку вверх.

– Спасибо, что уделили мне время, – натянуто улыбнувшись, говорю менеджеру.

Он закрывает плотно рот, хотя собирался сказать что-то, но, вероятно, передумал. Это его право – одобрять кандидатуру или нет, и ему лучше знать, как поступить, поэтому я ни в коем случае не держу обиды.

– Сеньорита Бьянка! – обратившись к ней, я улыбаюсь шире, искренней и машинально подаюсь вперед. Ее внимание я привлекла минутой раньше. – Это большая честь для меня – увидеть вас вживую. Я обязательно приду на презентацию вашей новой книги. Уверена, она так же невероятна, как и другие!

Постоянно поправляя тяжелый рюкзак на плече, я, наверное, кажусь им всем жутко нелепой. Но вместо того, чтобы просто снисходительно улыбнуться, как и предполагалось, Бьянка чуть-чуть прищуривается, склоняется к уху Билла и что-то ему говорит. Он тоже смотрит на меня, кивает головой. Тогда сеньорита Каролла наклоняется ближе к девушке, которая тоже не спускает с меня глаз. Бьянка указывает на меня рукой, чем вызывает мое неподдельное удивление.

– Она так напоминает мне тебя, Ева, – изрекает писательница. – Несколько лет назад.

Они обе складывают руки на груди, оценивающе ко мне приглядываясь. От ощутимого замешательства я чувствую себя странно, хочется... испариться.

– Ты же не итальянка, да, крошка? – интересуется Бьянка, но затем сразу вставляет, качнув головой: – У нее прекрасный итальянский!

Господи, она назвала меня крошкой!

Билли, заметно заволновавшись, выступает немного вперед.

– Зато английский хромает. Ты же знаешь, – говорит он начальнице уже тише, – для нас это – необходимость. Каждый день кафе посещают толпы иностранцев...

Бьянка кладет ладонь на плечо высокого рыжеволосого парня и усмиряет, таким образом, его пыл. Билли поджимает губы, бросив на меня беглый взгляд. Неужели он считает меня виноватой в том, что я приглянулась его шефу?

– Давай ее возьмем.

Он резко вздыхает, приготовившись протестовать, однако хорошенькая спутница Бьянки, которую та назвала Евой, вносит свою лепту:

– На испытательный срок.

Писательница поворачивает к ней лицо и, опустив уголки губ вниз, задумывается. После же Бьянка, глядя на меня в очередной раз, показывает большим пальцем на Еву.

– Она раньше тоже здесь работала. Чудесная девочка!

Я не могу скрыть торжествующей улыбки. Не может быть! Я мечтала работать в «Каролле» не только потому, что здесь платят хорошие деньги, но и потому, что любая читающая девушка обожает кофейни-библиотеки. Если я стану частью... всего этого, обещаю работать на полную силу.

В подсобном помещении появляются новые лица. Три женщины здороваются с начальством, принимаясь затем доставать из шкафчиков рабочую одежду. Персонал. Через несколько секунд, смеясь, в заднюю дверь кофейни залетают две симпатичные юные девчонки. Они пожимают руки Билли, Бьянке, а Еву поочередно целуют в щеку. Их босс призывает меня к себе, а сердце мое совершает двойное сальто!

– Как тебя зовут? – приобняв, спрашивает знаменитый в Италии автор романов.

– Каталин.

– Внимание, Тереза, Стефания! – те и не думали заниматься своими делами, они с любопытством разглядывают меня. – Каталин теперь является частью коллектива...

Билли подсказывает, перебив:

– Пока что, на время испытательного срока.

Он получает в ответ неодобрительный взгляд босса.

– Да, – не совсем охотно соглашается Бьянка, – пока – всего на месяц, а потом – увидим.

Она одобряюще улыбается мне и сжимает плечо. Ее взор перебегает с моего лица на девчонок.

– Будет работать в смене с Альбаной.

Девочки присвистывают, только и успело прозвучать имя моей будущей напарницы. Ева вскидывает брови и опускает взгляд, зажевав нижнюю губу. Билли рассеянно проводит по волосам ладонью и отправляет отдавать указания подчиненным. Все разбегаются делать дела, и у меня есть момент расспросить про эту Альбану подробнее. Заприметив мой слегка удивленный взгляд, Бьянка отходит в сторону и подталкивает осторожно меня к себе. Мы втроем – я, она и Ева – следуем в небольшой, очень светлый кабинет. Сеньорита Каролла занимает свое место за столом, а мы с Евой присаживаемся на софу цвета пепла. Не могу отделаться от привычки – кладу на колени маленькую белую подушку, прижимаю ее ладонями, как и обычно. Я все еще нервничаю. Кажется, что в любой момент все переменится.

– Давай-ка, – начинает дружелюбно Бьянка, раскрывая мое резюме, которое она забрала у Билли, – составим тебе график. Ты же ведь еще учишься, да?

Ее слова наполнили мое тело теплом, в котором я нуждалась.

Больше не страшно.

****

{Маркус Давиде Ферраро}

– Вставай! Ты меня слышишь? Вставай! Живо поднимайся!

Мое сознание, которое отчасти все-таки остается пьяным, протестует. О, нет. Ее голос. Ее удары – но спине, по ногам, по бедрам. Вступая в борьбу за одеяло, я выигрываю бой. Огрызаюсь:

– Отстань от меня!

Безупречная Валентина Виттория возмущенно ахает.

– Как ты смеешь разговаривать с матерью! – она больно бьет ладонью снова. – Поднимайся, Маркус! Ты ведь помнил, что у тебя много дел. Почему ты вчера пил?

Оставаясь наполовину сонным, стону в подушку:

– Нет, я забыл…

– У тебя две важные встречи сегодня, – мама злится сильнее, она рычит, пытаясь меня поднять.

Ни черта у нее не выходит. Я мощный и высокий. Весь в отца, которого ей так не хватает. Впрочем, характер у меня – тоже не сахар. Быть может, я напоминаю ей умершего мужа не только внешностью, но и отвратительным характером.

Это какое-то чудо – в моем мозгу, через раз вспоминающем слово «виски», помещается так много мыслей! Такое чувство, что алкоголь, что я вчера принял, наполняет весь мой организм. Да что там! Я весь состою из абсента и джина.

Наконец, мама все же побеждает: бросает тяжелое черное одеяло на пол. Я предстаю перед ней в одних белых боксерах. Когда поворачиваюсь на спину, протираю глаза, вижу ее перед собой со сложенными впереди руками и крайне недовольным выражением лица. Мать выгибает бровь.

– Хорошо, что ты хотя бы иногда ночуешь в нашем доме, а не в своей холостяцкой берлоге. – Дождавшись, когда я полностью сконцентрируюсь на ней, мама машет ладонью в сторону выхода из спальни.

– Прими душ и спускайся к завтраку. Тебя уже ждут Лука и Паола. И поторопись!

Отдав четкий приказ, она покидает мою спальню. Дядя и тетя снова здесь, с нами. Они так часто навещают маму после смерти отца, что, кажется, будто они живут в этом доме. Благо, я бывают тут не так часто. Какого черта вчера я сказал таксисту ехать сюда?! Мне стоило отправиться в свою квартиру в центре.

Любое действие – напоминание о том, кто я теперь. Вынужденные игры в гольф, бильярд или футбол с теми, кого я знать не знаю, но с теми, кто принесет компании массу денег. Непрекращающиеся переговоры и встречи, деловые ужины и подписание бумаг. И даже сейчас, принимая душ, я понимаю, что делаю это не тогда, когда хочу, а тогда, когда надо. Я не привык к такому образу жизни даже спустя целый год. Смогу ли смириться с этим однажды? Может быть.

Поправляя узел галстука на шее, я схожу вниз по лестнице, которая ведет прямиком в столовую. Мое появление пресекает звон посуды и болтовню. Взгляды всех присутствующих вперяются в меня. Прежде чем я успеваю присесть за стол, прислуга уже хлопочет о том, чтобы мой стакан был полон апельсинового сока.

– Доброе утро, Маркус, – справляясь ножом и вилкой с куском бекона, здоровается дядя Лука.

Его жена вторит ему и тоже не поднимает голову от тарелки. Я стелю салфетку на колени, отпиваю сока, а спустя буквально две минуты другая служанка приносит мне свежезаваренный кофе. Мама благодарит ее за меня, выставляя собственного сына, как обычно, сволочью в глазах других.

– Где же Пьетра? – я нарушаю затянувшееся молчание первым.

Оба родителя двоюродной сестры вскинули на меня взгляды, исполненные недоумением.

– Ты никогда про нее не спрашивал, – фыркнув, Паола нервно смеется и продолжает есть свой завтрак.

Лука дожевывает бекон, глядя мне в глаза. Он не особо жалует меня, так же как и его жена. Вообще, они считают, что я тот, кого нужно постоянно толкать вперед, потому что сам не доберусь до вершины. На самом деле, Лука всегда ненавидел то, как я бросаю отцу вызов. Думаю, он счастлив наблюдать за крахом моей свободы. Ему нравится слушать, как звенят цепи кандалов, что надеты мне на ноги. У меня нет другого выхода, кроме как подчиняться. Мать взяла бразды правления нашей маленькой семьей в свои руки. Продать свою долю в [«Blankenship and friends»] без ее письменного согласия не получится. А если я решу уйти в закат, она лишит меня всего. Без денег, без привилегий, без четкого понимания, чем мне потом заниматься я пропаду. Я это знаю.

В голове гремит: «Жалок! Жалок! Жалок! ». Спокойно пью кофе, выгляжу вполне умиротворенным, но эти трое, сидящие рядом, понятия не имеют, что за ураган бушует в моей душе, что за огонь пылает в моем сердце. Они снова треплются языками, обсуждая светскую хронику. Я же хочу скорее отсюда сбежать.

– Чао! – поднявшись из-за стола, машу рукой матери и остальной родне.

Уверен, моя бесцеремонность заставила их провожать меня взглядами, пока я спешу к парадной двери.

ГЛАВА 2

{Маркус}

Очередная цыпочка в ЕВРО, *1 раскрыв рот, смотрит на мою тачку. Красный «Феррари», пригнанный из салона в прошлом месяце, не подводит. Я мог бы назвать его одним из достопримечательностей Рима, если бы мне позволили. Открывающиеся вверх двери-бабочки, хоть и не новы, все равно приковывают массу посторонних взоров. Дейл, переговорив по телефону с Майей, занимает пассажирское кресло. Автомобиль трогается с места. Друг подсоединяет свой смартфон к аудиосистеме и, находясь под воздействием эндорфинов и дофаминов, он включает трек [«Say my name»]. Не снимая одну руку с руля, а другой цепляя пачку сигарет с бортовой панели, я кошусь на него.

– Что-о? – Дейл ведет непонимающе плечами.

Он нажимает на кнопку, чтобы спустить стекла в машине вниз. Ветер врывается в салон, а высокая скорость езды превращает его в отнюдь недружелюбного гостя. Благо, хотя бы солнцезащитные очки спасают от безжалостных лучей стоящего в зените солнца.

– Мне надоела эта любовная хрень.

Мёрфи принимается смеяться, откинувшись на спинку сиденья.

– Я сейчас выкину тебя из тачки.

– Нет, – отвечает Дейл, расплываясь в улыбке, и я вслед за ним. – Не выкинешь.

– Пошел ты! – все с той же мальчишеской ухмылкой я врубаю на всю громкость ритмичную песню [«Rag Doll»]от любимых [«Aerosmith»].

Сначала Дейл знатно противится, отрицая крутость этой композиции, но не проходит и двадцати секунд, как он подпевает словам песни вместе со мной.

{«Тряпичная кукла живет в кино?

Горячая шлюха, папочкина маленькая прелесть/

Такая прекрасная, они никогда не увидят тебя,

Ускользающей в заднюю дверь.

Жаркая ночка, осознай это, пока есть возможность.

Не парься, поднимись и посмотри на меня». }

Я ощущаю себя беззаботным и неунывающим, благодаря лучшему другу, что отрывается вместе со мной, вконец позабыв о жизненных баталиях. На нас обращают внимание прохожие: девчонки выбрасывают руки вверх, светя улыбками, оборачивают головы парни, ругаются старики. Жаль, что так не может быть всегда. Нельзя отодвинуть обязанности в дальний угол и отрываться. В свои двадцать восемь я должен это понимать. И понимаю, черт возьми! Только от этого мне не становится проще.

Я паркуюсь между «Мазерати» и серым «Лексусом», прежде чем поднять стекла и отключить стереосистему. Эту дорогу мы с Дейлом изучили наизусть. Он частенько обедает в «Каролле», и я тоже. Выйти с парковочной стоянки, повернуть налево и оказаться на гигантской площади. Напротив модной кофейни – красивый фонтан, украшенный глиняными ангелами. Внутри я быстро обнаруживаю неизменную посетительницу «Кароллы». Ева – невеста нашего общего с Дейлом друга – сидит за дальним столиком, беспечно помахивая ножкой. Она что-то с чувством рассказывает владелице кофейни, а когда замечает нас, опрометью несется ко мне. Я заключаю ее в крепкие объятия. Вечно бы слушал этот радостный смех.

– Сними их, – вместо приветствия Ева тянется к темным очкам и сама убирает их с моих глаз.

Она не отдает мне «авиаторы», принявшись утопать в объятиях Дейла, который посчитал хорошей идеей начать разговор о Майе, и о том, как сильно та ждет Еву в гости. Я демонстративно зеваю, за что получаю от нее шутливый и несильный удар в предплечье.

Ева Мадэри, которая совсем скоро станет Евой Блэнкеншип. У нас ничего не было, и быть не могло. Я мечтал о ней – вот, что нас связывает, кроме дружбы. Парадокс – я помню то время, когда Ева меня ненавидела, но каким-то немыслимым образом я попал во френдзону. А Лукасу удалось пробраться за кулисы, у него – статус VIP.

Я забираю у Евы очки, но она не замечает этого, потому что продолжает беседовать с Дейлом. Они, как лучшие подружки, могут проговорить весь день напролет. Поэтому, оставив их у барной стойки, я выбираю стол и присаживаюсь за него. Гадаю, сколько мне ждать официантку, однако хозяйка кофейни, Бьянка не дает мне скучать – она выкидывает ладонь вверх и, поймав взгляд девушки в униформе, указывает рукой на меня.

Щуплая блондинка небольшого роста спешит ко мне с меню. Она кладет его передо мной, но не уходит. Вообще-то я привык решать, чем бы перекусить без присутствия официанта рядом, о чем ей и сообщаю.

Но она не уходит. Замерла. И смотрит каким-то почти остекленевшим взглядом. Уровень моей тактичности почти закончился, его едва хватит на одну непримечательную особу. Медленно засунув руки в передний карман короткого фартука, блондинка так же медлительно сглатывает. Будто по-другому у нее не получается.

– Вы меня слышите?

Я желаю получить от нее хоть какой-то ответ, но та и признаков жизни практически не подает – единственное, что брови вместе сводит. Ее губы сложились в тонкую линию, отчего нежное, фактически детское лицо принимает суровый вид. Она наконец заговаривает.

– А вы не помните меня? – акцент еле-еле слышен, но он есть.

Явно не итальянка. Голубые глаза, волосы светлые и собраны в высокий пучок, белая кожа, подтянутая фигура – кажется. Почему она так смотрит? Я не думаю, что спал с ней. Просто потому, что такие девушки меня не привлекают. Хотя, может, когда был безбожно пьян?..

– Нет, если честно, – я дергано усмехаюсь и перевожу взгляд на меню, надеясь, что официантка удалится.

Однако я ошибся. Глубокий вздох – чтобы усмирить пыл. И только потом я вскидываю голову обратно наверх.

– Слушай, ты меня напрягаешь, – раздражение в моем голосе уже не скрыть.

Она встает в позу, словно я перед ней в чем-то виноват.

Чокнутая!

У нее даже бейджа нет. Или эта ненормальная его где-то оставила, или она проходит стажировку. «Каролла» не прерывается на сиесту, *2 я хочу и дальше расслабляться здесь во время обеда. Но антипатия к данной сумасшедшей леди уже так сильна – если она останется работать, я точно не смогу сюда приходить.

Покончив с бессодержательным трепом, Дейл движется к столику, который я занял. Он присаживается рядом и, разумеется, фиксирует внимание на официантке. Точнее, он вряд ли не может не ощутить напряжения между ней и мною.

– В чем дело? – Мёрфи без особой силы толкает меня локтем.

Я резко вздыхаю и, повернувшись к нему, делюсь своими предположениями – правда, негромко:

– Не знаю. Похоже, мы с ней раньше встречались, но я ничего не помню. Посмотри на ее взгляд! – взмахнув рукой в сторону незнакомки, я всего на секунду повышаю тон. – Она реально тронутая!

Дейл вытягивает голову и глазеет на нее, будто это как-то может помочь.

– Знаешь, рекламные ролики и клипы с моим участием все еще крутят по TV…

Мёрфи перебивает, цокнув языком.

– Все еще?

Я подтверждаю, придерживаясь все того же громкого шепота.

– Да, и…

До меня дошло лишь сейчас, что в интонации друга проскользнул сарказм. Я поднимаю на него взгляд и хмурюсь. Позади стоит недружелюбно настроенная девушка и, похоже, что она хочет говорить со мной, но Дейл окидывает критичным взглядом меня, а не ее. Я качаю озадаченно головой – он должен объяснить этот свой нелестный взор. Мёрфи переводит его, посмотрев мне за спину. Я оборачиваюсь – оказывается, для того, чтобы видеть, как замухрышка удаляется.

Ну, слава богу!

– Что это было? – большим пальцем руки я указываю на бар.

Дейл разводит руками, как бы говоря, что не собирается раскрывать передо мной карты. Он забирает у меня папку, приступая к выбору блюда. Отлично! Теперь я не сумею выбросить эту ситуацию из головы.

– Брось! Если тебе есть, что сказать – говори.

Друг отзывается с пренебрежительной интонацией, не воздевая на меня глаз:

– Ну-у, она определенно не твоя фанатка. А если и натыкается на твою рожу на экране, то сразу переключает канал. – Отбросив меню, Мёрфи кладет руку на спинку моего стула и уже не отводит от меня неодобрительного взгляда. – Будь уверен.

Я ненавижу ни намеки, ни то, как моим друзьям нравится ходить по кругу, будто это хоть сколько-то весело! Ничего подобного. Но ответить колкостью на колкость не получается – к нам шагает другая официантка. Нужно признать, эффектная. Она дарит нам с Дейлом лучезарную улыбку и, высунув из кармана передника крошечный блокнот и ручку, принимается записывать заказ.

– Доброго дня! – говорит очаровательная шатенка. – Приветствуем вас в кофейне «Каролла»! Вы уже определились с выбором?

~*~*~*~

{Каталин}

Первая смена выдалась тяжелее, чем я представляла. Дело не только в Альбане, хотя она тоже изрядно потрепала мне нервы. Когда я утром направлялась в «Кароллу», мысли мои занимало сожаление. Сожаление о том, что рабочий день у меня заканчивается после обеда, но сейчас, ощущая ужасную боль в ногах, я сокрушаюсь о том, что меня оставили работать до самого закрытия. Я даже в мыслях не допускаю жалобы, просто действительно день был сложным.

Удивительно, как за несколько часов может все измениться. Я думала, что больше никогда его не увижу...

Распускаю волосы – ветер тут же подхватывает длинные пряди. Мне так не хватало этого. Несколько недель, которые я провела без работы, все-таки были бесхлопотными. Я успела позабыть, каково это подавать и уносить, улыбаться и двигаться в темпе, потому что гости не должны долго ждать своих заказов. В следующем месяце начнется новый учебный год. Привет, конспекты и учебники! Прощай, сон!

Я покидаю площадь и, дойдя до перекрестка, собираюсь переходить дорогу, но вдруг невдалеке от меня останавливается темно-серый «Фиат». За рулем – Альбана, и она... машет мне? Кажется, я вызываю у нее не самые лучшие чувства, поэтому оглядываюсь по сторонам, чтобы убедиться – точно ли мне предназначено ее дружелюбие? Однако рядом никого не обнаружилось, а Альбана все так же зовет к себе. Когда я неуверенно подхожу, она опускает боковое стекло и склоняется над центральной консолью.

– Я могу подвезти, – предлагает старшая официантка, – хочешь?

– Нет, вообще-то не нужно, я доберусь на метро.

Мне хочется быть с ней доброжелательной, но она ясно дала понять, что не переваривает меня, поэтому выдавливать из себя душевность нелегко. Мой отказ не останавливает ее, Альбана тянется к пассажирской двери и открывает ее, приглашая сесть в машину.

– Поболтаем по пути, – она выгибает бровь и замысловато усмехается, что настораживает. – Мы с тобой можем много чего обсудить, это нам не помешает. Хочу наладить контакт.

Глупо отрицать наличие редкостного обаяния у этой блистательной итальянки с выразительными чертами лица. Ей практически удалось уговорить меня, но каким-то непостижимом образом я все еще стою на своем. Два маленьких шага назад, засунув холодные ладони в карманы джинсовки – надо убедить ее, что мне уже пора. Но Альбана, вопреки моему робкому сопротивлению, настаивает:

– Да ладно тебе, Каталин! – она закатывает глаза, устав меня упрашивать, а после неожиданно выдает правду: – Мне твоя помощь нужна, понимаешь? – И наскоро вставляет: – Но поболтать с тобой я тоже хочу!

Спасовав перед ней, юркаю в салон, даже не уточнив, в чем заключается помощь, которая ей требуется. Когда Альбана довольно ухмыляется, надавив на газ, мне становится не по себе. В голову один за другим приходят самые неприятные последствия моего необдуманного поступка.

– Так откуда ты, говоришь? – отвлекая от мрачных размышлений, говорит напарница и поправляет распущенные темно-коричневые волосы.

Я опускаю взгляд на свои ладони, сложенные на коленях. Неужели мне кажется или они, вправду, подрагивают. Я так волнуюсь – короткие ногти царапают светлую ткань джинсовых брюк. Все будет нормально…

– Из В...

– А помнишь того парня, на которого ты сегодня уставилась? – не дав мне ответить на вопрос, Альбана задает следующий.

Вероятно, ей даже не интересно, кто я и где жила, пока не переехала в Италию. Мне необходимо знать, какого черта ей от меня нужно. Слова так и остались на кончике языка. Почему-то я не могу произнести то, что необходимо.

– Э-э... Д-да.

– Его сегодня оштрафовали за то, что он достал сигарету и закурил ее прямо на площади, представляешь? – сконцентрировавшись на дороге перед собой, она смеется. – Просто кошмар! Ругался со своим приятелем прямо у всех на виду. О! – Альбана на миг поворачивает ко мне лицо. – Ты обедала на кухне, когда мы с Билли наблюдали за этой оскороносной сценой. Не знаю, почему они ссорились, но выглядел он очень злым. И чертовски сексуальным.

А я догадываюсь, что стало причиной конфликта. Я помню его друга... эм-м-м... Дейла, который пришел сегодня в «Кароллу» вместе с Маркусом. При недолгом разговоре с Евой мне довелось узнать, что Марк Ферраро – лучший друг ее будущего мужа. Ну, и, насколько я поняла, сама Ева тоже поддерживает с ним хорошие отношения. Подробностей не знаю, но Билли целый день подшучивал над Евой, приговаривая, что если бы ее жених видел, как ту душат в объятиях Маркус и Дейл, то сам бы ее удушил.

– Похоже, у тебя с ним какая-то проблема? – довольно предсказуемо дополняет Альбана все только что сказанное. – Теперь она каждую вторую секунду бросает на меня любопытствующий взгляд. – Ты его знаешь?

Пытаюсь отделаться шуткой:

– Иногда я не пропускаю рекламу.

Альбана прыскает, но остается напряженной, это чувствуется.

– А если серьезно?

– Я серьезно.

– Но ты на него так пялилась, и вы о чем-то говорили. Ты побледнела, а потом попросила взять твой столик, – она буквально изложила детали кульминации прошедшего рабочего дня.

Глядя на дорогу, я сжимаю ладони в кулаки.

– Да, и что?

Краем глаза мне видно, как Альбана ведет плечом.

– Не хочешь рассказывать... Ну, ладно.

Какое-то время мы едем в полном молчании, но стоит автомобилю остановиться на светофоре, пытливая собеседница кивает подбородком на задние сиденья. Я смотрю назад – желтый бумажный пакет средних размеров с логотипом «Кароллы» лежит в центре.

– Билли поручил отвезти наши сладости по этому адресу, – она открывает бокс между передними креслами, запускает туда руку и вытаскивает вырванный из тетради листок.

На нем указаны улица, номер дома и обозначен и обведен в круг район – Париоли. Теперь я сложила в голове два и два – полминуты назад мне было непонятно, почему «Фиат» Альбаны выехал из центра.

– Тебе доверили отвезти доставку, а я... кто? Попутчица – чтобы скучно не было?

Загорается зеленый, и напарница чуть ли не срывается с места. Она гонит, продолжая движение, заставляя меня вцепиться от страха в пристегнутый ремень безопасности.

– Пожалуйста, осторожнее! – не выдержав и не боясь показаться трусихой, я кричу на нее.

Альбана закидывает голову наверх, захохотав, подобно психопатке.

– Мы рискуем разбиться! – я желаю до нее достучаться, но от моих громких слов ей только веселее.

В конце концов, эта взбалмошная и безрассудная девчонка снижает скорость. Я облегченно выдыхаю, прикрыв на пару мгновений глаза. Ей бы это совершенно не казалось забавным, случись бы с нами что.

– Видишь? – говорит она, положив руку мне на плечо. – Дело не в том, что я хотела занять время, поскольку с такой занудой, как ты, я никогда не избавлюсь от скуки.

«Фиат» подъезжает к громадным кованым воротам престижного жилого комплекса. Охранник уточняет цель нашего визита. Альбана просовывает ему через открытое окно листок с адресом и неоплаченный чек, а потом показывает на пакет позади нас. Усатый мужчина в форме кивает, отступает назад и дает знак своему помощнику, чтобы тот распахнул ворота. Но машина не едет дальше. Я в изумлении таращусь на водителя: Альбана хватает заказ из книжной кофейни, бросает мне его на колени, а вместе с ним пихает в мою руку бумажку с номером дома и чек.

– Слушай, – она смотрит на часы, будто куда-то торопится, – тут мой парень живет, и он не в курсе, где я работаю. – Старшая официантка глубоко вздыхает на мой ошеломленный взгляд. – Выручи меня, а? Я буду ждать тебя здесь.

– Это очень нагло с твоей стороны. Куда мы едем, ты сказала лишь в последний момент, но обещала просто подвезти.

Альбана в нетерпении склоняет голову набок.

– Всего-то и нужно, что выйти из машины, пройти пару-тройку сотню метров и отдать маффины!

Ничего сложного в этом и правда нет. Просто неприятно, что она целую смену придиралась ко мне, задавала каверзные вопросы, жаловалась на меня Билли, а теперь хочет, чтобы я взяла на себя ее работу.

– Почему я должна это делать? – немного успокоившись, спрашиваю у нее в лоб.

В отличие от Альбаны, я не настолько эмоциональна. Положив ладонь на руль, она обводит его. Взгляд ее карих глаз превращается в стальной и сверлящий. Прежде чем поджать губы, произносит с подтекстом:

– Ну, ты ведь хочешь остаться работать в «Каролле», верно?

Ей не нужно слышать мой ответ. Прекрасно, я стала жертвой шантажа. Говорила же: день выдался не из лучших. Резко отвернувшись, выхожу из машины и от злости захлопываю дверь сильнее, чем хотелось бы. Я поправляю рюкзак на плече, стараясь удержать бумажный пакет. Черт дери эту Альбану!

Я чувствовала ее взор на себе, когда входила в ворота. Размышляя о случившемся сейчас, думаю, правильнее было бы согласиться сразу – так я не ощущала бы себя униженной. Конечно, нет ни одной причины съедать себя изнутри из-за произошедшего, но есть причина испытывать неприязнь к ней немного больше, чем раньше.

Дом под номером 14826 получается найти только через пятнадцать минут. Территория с бассейном в виде, по-моему, огромной гитары не отделена забором от каменистой дорожки и от соседних владений. Двухэтажная шикарная вилла – вот откуда доносится пронзительная и тяжелая музыка. Пройдя вдоль бассейна по бетонной дорожке, я не могу устоять и заглядываю на длинную террасу с плотными белоснежными занавесками. Господи, кто же не мечтает здесь жить?

Красиво.

Очень красиво.

С одного края – стеклянный стол с многочисленными стульями, у которых ножки причудливой формы. А с другого края, во всю стену – несколько разнообразных диванов, перед которыми стоят мягкие столы с закинутыми на них подушками. Забывшись, я иду вперед, ступая по полу из плитки – та начищена до такой степени, что можно, наверное, увидеть собственное отражение.

– Эй! – я метко поворачиваюсь на оклик.

Незнакомый парень, стоящий на газоне, вытянул руку и указывает ею направо.

– Дом там, – говорит он. И, видимо, посчитав меня той, что не знает итальянского, щелкает пальцами у своего лица. – Может, ты говоришь по-английски?

Я знатно удивляю его ответом:

– И по-итальянски тоже.

Как я и предполагала, он вскидывает брови вверх, затем все так же кивает рукой на дом, только уже менее самоуверенно. Одернув синий блейзер, незнакомец следует к крылечной лестнице из дикого камня – под стать фасаду дома. Я поднимаюсь за ним. Он открывает массивную дверь, и тогда оглушающая музыка окутывает меня, буквально мной завладевая. Разумеется, я не уношусь в пляс, но песня Бруно Марса [«That's What I Like»]мне всегда нравилось, поэтому так хочется подвигать бедрами в такт ритму и словам трека. Но я, слушая не стихающие громкие мужские голоса и глядя на хохочущих девушек, спускающихся вниз по криволинейной спиральной лестнице, просто послушно жду хозяина, который расплатится за маффины. Вниз по ступеням практически слетает незнакомый мужчина в паре с длинноногой красоткой. Они «плывут» на кухню, не обращая на меня внимания, и во всю подпевают песню Бруно, что звучит по второму кругу:

{«Теперь у меня новая квартира на Манхэттене,

Малышка, что-то не так?

Ты и твоя пятая точка приглашены!

Так что готовься аплодировать!

Так что потряси ею для своего мальчика,

Так что потряси ею для меня.

А теперь повернись и опустись пониже ради своего мальчика,

Опустись пониже ради меня.

Я арендовал домик на пляже в Майами.

Я просыпаюсь без пижамы! (Нет! )»}

Невольно смотрю в направлении кухни, где он кормит ее клубникой и сжимает при этом ее большую грудь. Она льнет и ластится к нему, словно кошка. Разве что только не мурлычет.

{«Золотые украшения сияют так ярко!

Клубничное шампанское охлаждается в ведёрке со льдом.

К счастью для тебя, это именно то, что мне нравится, то, что мне нравится.

Секс у камина всю ночь напролёт,

Шёлковые простыни и бриллианты – всё в белых тонах.

К счастью для тебя, это именно то, что мне нравится, то, что мне нравится.

К счастью для тебя, это именно то, что мне нравится, то, что мне нравится». }

– Ну, здравствуй! – почувствовав небывалый стыд за то, что кто-то уловил меня за разглядыванием парочки слева, я вздрагиваю. – Не ожидал тебя здесь увидеть!

Парень, обращающийся ко мне, по всей вероятности, даже не заметил, как я глазела на любовников. Хотя, возможно, они и не были знакомы до сегодняшнего вечера…

– Мы раньше виделись? – я хмурюсь, вытаращив глаза на незнакомца в светло-голубой рубашке и темных джинсах.

Его полноватые губы нервно подрагивают, когда тот несмело улыбается. Запускает пятерню в черные, как ночь, волосы. Они у него густые и слегка вьющиеся, достигают крепких стройных плеч. Кажется, как будто мы где-то пересекались, но я никак не могу вспомнить...

Кареглазый привлекательный парень тихо смеется, смущенно. Он опускает голову, слегка ею покачивает, а потом одаривает меня неотразимым взглядом из-под ресниц.

– Забыла уже? – незнакомец, если не ошибаюсь, несколько обиделся, но это не серьезно. Он протягивает руку для пожатия. – Исайя.

Вместо того чтобы вежливо ответить на жест, я намертво цепляюсь в бумажный пакет со сладким. Да быть того не может! Я помню владельца «Джорджоне» и никогда не забуду тот кошмарный полдень, честное слово! В моих воспоминаниях обворожительный Исайя остался короткостриженым, обкуренным любителем поболтать. А еще у меня сохранилась визитная карточка, которую он мне тогда дал.

«Голубые танцовщицы»...

Я не могу скрыть улыбку, которая однозначно отражает радость встречи. Даже не знаю, почему мне так приятно видеть его. Наконец, я по-дружески сжимаю его ладонь, что делает Исайю довольным и весело усмехающимся.

– Ты так изменился! – комментарии так и льются, хотя, наверняка, мне пора закрыть рот.

– Это правда, – он, демонстрируя белоснежную улыбку, снова захватывает пряди волос в кулак. Оттягивая их, уверяет: – Но, поверь, это только внешность. Я остался тем же обдолбанным придурком, каким и показался тебе с самого начала.

Это он решил так, и он сказал это, а стыдно все-таки мне.

– С чего ты...?

Исайя выставляет ладонь, из-за чего я замолкаю.

– Не отрицай, – хрипловато и приглушенно посмеивается он, и затем указывает на пакет в моих руках. – Ты работаешь в «Каролле»? Сколько я тебе должен?

Я завожу прядь волос за ухо и отдаю выпечку, – как я его про себя прозвала, – бизнесмену. Забирая ее, он касается рукой тыльной стороны моей ладони. Скорее всего, случайно, но я ощутила пробежавшую искру, чего при первой нашей встрече не было. Я мысленно осаживаю себя – такими парнями увлекаться про-ти-во-по-ка-за-но.

– Да-а... – Вот какого, спрашивается, черта я снова тереблю прядь волос?! – Восемнадцать... евро.

Исайя, скривив пухлые губы в улыбке, выуживает деньги из заднего кармана джинсов. В Италии не особо принято оставлять чаевые, но он дает мне тридцатку и говорит:

– Сдачи не надо, о`кей? – по-английски.

Ему не нужно выглядеть еще круче в моих глазах, потому что я и так им очарована. С неким трепетом и внутренним ликованием я киваю головой. Топот шагов портит момент – по лестнице кто-то сходит. И я уже было поворачиваюсь, чтобы открыть дверь, а потом попрощаться, однако оказавшийся внизу гость вечеринки – а, может, и хозяин виллы – останавливает меня.

– После этой дури, – начинает Маркус лениво и медлительно, сияя оживленной улыбкой, – мне всегда хочется сладкого! Принесли?

Ферраро вырывает из рук Исайи пакет с кексами, а после в итоге замечает ту, что не спускает с него глаз, в которых один лишь гнев. Его яростный взгляд не вынуждает меня втянуть голову в плечи, напротив – я выпрямляю их и не прекращаю зрительного контакта, хоть, признаю, Марк смотрит со всей ненавистью.

– А она что здесь сделает? – вопрошает он с неприкрытой злостью, подходя ближе...

___________________

*1 – Деловой район Рима.

*2 – В Италии, Испании и латиноамериканских странах сиестой называется полуденный отдых. В Италии сиеста может длиться до пяти часов.

ГЛАВА 3

{Маркус}

Вообще, пора бы уже быть честным с самим собой. Агрессия, которую я ощущаю, и злость, которую мне хочется выплеснуть, никак не связаны с личностью испуганной замарашки. Но я почему-то смотрю на нее дольше, чем требуется: изрядно потрепанные светлые волосы, огонек в голубых глазах и несколько пятен на футболке — последствия смены в кофейне.

Нет, нисколько не привлекает.

Я просто желаю вышвырнуть накопившийся гнев в душе, она — лишь хороший вариант: слабая, хрупкая, наверняка, не умеющая давать сдачи и постоять за себя.

Да ладно. Я никогда не утверждал, что хороший.

Дело не в том, что эта девчонка немощная. Я не привык обижать слабых. Если бы она дала мне отпор, это только разгорячило бы меня. Но вся соль заключается в том дне — когда это, черт возьми, было? Ее глупая голова приняла решение, что смерть моего отца — недостаточно веский повод, чтобы оставить меня в покое.

… А мой затуманенный мозг не может вспомнить, сколько времени назад мы с ней пересеклись. Проклятье. По-моему, это случилось сразу после похорон отца. Или через пару дней? Или все-таки до церемонии погребения?

Это не так важно. Она провинилась. У меня есть причина, чтобы не деликатничать с ней, выказывать свое отвращение всякими способами и…

Чем меньше расстояния остается между мной и жалкой блондинкой, тем сильнее меня пытается унять Исайя. Он мне, конечно, друг, но не указ. Я могу делать все, что захочу.

— Успокойся, слышишь? — его голос звучит все отчетливее, а до этого казалось, будто он говорит из другой комнаты. Исайя встает между ней и мной, толкает меня в грудь. — Угомонись, Марк! Она ничего тебе не сделала.

Я говорю сквозь зубы и сжимаю ладони в кулаки до посинения.

— Ошибаешься…

Хозяин вечеринки и, собственного этого дома, глядя мне в глаза, вскидывает брови вверх.

— Во-первых, это было давно, а, во-вторых, ее поступок не заслуживает такого твоего отношения. — Длинноволосый придурок, которым он стал, разговаривает со мной, как с психом. Приблизив лицо, переходит на шепот: — Слушай, ты под кайфом. Ты хоть представляешь, кретин, сколько на втором этаже долбанной наркоты?!

Исайя бросает взгляд наверх, потом — снова на меня. Он стучит пальцем по своему виску.

— Хочешь, чтобы малышка вызвала копов? Валяй!

Взвешивать «за» и «против» бессмысленно. Совершенно ясно, какая чаша весов перевесит. Я даже обрадовался в глубине души, что встретил ее снова, ведь появилась такая отличная возможность отыграться. Вся желтая пресса, жонглируя громкими словами, только и твердила несколько месяцев подряд о моем поражении, ведь, в конце концов, я вынужден был сделать то, что не хотел. И как же им — этим гнилым акулам пера — была приятно и радостно наблюдать за моим падением. Да, я оставил один трон, но сел на другой, что лишь подчеркивает абсолютность моего статуса. Кто-то навсегда останется королем, а кто-то — пешкой.

Все еще смотрю на нее через плечо Исайи. Смотрю, как прижавшись вплотную к двери спиной, она ищет на ощупь дверную ручку, но не сводит с меня чисто-голубых глаз.

Ни на одну гребанную секунду. Я облизываю пересохшие губы. Трясу головой, опустив ее. В сознании — полный хаос из нескольких дюжин мыслей. Я прислушиваюсь к некоторым из них и к своему другу, конечно. Машу рукой, больше не посмотрев на журналистку. И, повернувшись, марширую на кухню. Через пару минут, которые в коридоре заполняют извинения Исайи, дверь за ней закрывается.

И какого х*ена я продолжаю вспоминать ее испуганное лицо?! Я думал, что забыл о нашей первой встрече из-за выпитого алкоголя. Но, как оказалось, — нет. Она была объята страхом и тогда, и сегодня. Мне даже понравилось.

Противная парочка, устроившая жаркую прелюдию прямо у кухонного гарнитура, отвлекается от обмена слюнями и, увидев меня, они, к счастью, удаляются. Он ведет ее за руку к лестнице, а дальнейшее развитие событие слишком предсказуемо, поэтому я собираюсь отвернуться. Однако на кухне появляется Исайя. Друг со всей важностью и присущей ему иногда строгостью оглядывает мое лицо. Он упирается длинными руками в дверной проем.

— И что это было? Никак не можешь остыть?

Я фыркаю в ответ на его замечание. Достаю из холодильника бутылку пива, дергаю кольцо крышки, и она снимается, но прежде чем я прикладываюсь к горлу, подходит Исайя и бесцеремонно выхватывает пиво из моей руки. Мне приходится вновь лезть в холодильник — за новой бутылкой.

Исайя за раз выпивает половину всего содержимого. Дно бутылки с его подачи соприкасается с деревянной столешницей, но он по-прежнему крепко держится за основание стеклянной емкости.

— Ты хочешь ее? — спрашивает придурок, пытливо на меня посмотрев.

Я сильно хмурюсь и даже машинально отхожу от него на шаг. Как ему вообще подобные глупости приходят в голову?!

— Пошел ты!

— Ты хочешь ее, — теперь утверждает Исайя и в подтверждение однократно кивает.

Я уничтожаю то расстояние, которое сам только что создал между нами. Изгибаю бровь, наставив на друга угрожающе указательный палец.

— Прекрати нести чушь.

Тот расслабленно пожимает плечами, затем делает глоток — уже поменьше, чем в прошлый раз.

— Короче, знаешь, этот разговор, вправду, не имеет смысла. Она тебе все равно не даст.

Исайя медленно двигается в сторону выхода из кухни, попивая низкоградусный напиток. Я смотрю ему вслед, крепко сжимая челюсти, из-за этого чувствуя боль в зубах. Свободная ладонь сжимает край деревянной стойки, а другая — цепко вцепилась в стекло. Даже удивительно, как оно еще раскрошилось в моей руке…

Часть меня понимает, что Исайя хочет поиграть, он провоцирует! Но алкоголь, курево и наркотики — плохое сочетание. Я не могу сдержаться от словесной перепалки с ним, потому что знаю — прав однозначно не он.

— Что ты имеешь в виду, а?

Мой вопрос заставляет его повернуться уже почти у порога. Его довольная улыбка говорит о том, что гад ждал ответной реакции. Ну, что ж, он ее получил.

Исайя движется обратно — так же не спеша, наслаждаясь моментом.

— Брось, Маркус, ты и сам отлично знаешь: такие, как она, не спят, с кем попало. И в таких, как ты, не влюбляются.

Я выгибаю бровь, облизнув разбитую губу в утренней несерьезной драке.

— Ты бросаешь мне вызов?

— Нет, я констатирую факт, который ты принять не хочешь.

— А что, если я пересплю с ней?

Исайя прыскает, чуть не подавившись пивом.

— Нет, — коротко засмеявшись, говорит он, — не переспишь. Бьюсь об заклад, у тебя не выйдет. Не в этот раз.

Затем он, не дав мне сказать, бросается в разъяснения:

— Поверь, она… черт, я забыл ее имя!.. Короче, она не будет спускать трусики только потому, что ты — это ты. По этой крошке сразу понятно, что входит в список ее приоритетов, — Исайя принимается зажимать пальцы одной руки, — учеба, работа, хороший верный муж — в будущем. А не ты, — обо мне он отзывается с неприкрытым пренебрежением. — Она даже время не станет на тебя тратить, так что потуши свою надежду.

Но его слова лишь сильнее зажигают мое желание. Вот, что происходит, когда говоришь человеку, что он чего-то не может — ему хочется доказать обратное.

Собравшись с мыслями, я жую губу. Исайя ухмыляется, довольствуясь моим молчанием. Затем, еще раз пригубив горлышко бутылки, он театрально вскинул брови, мол — признай, я все же прав.

— Заключим пари? — Похоже, мне удалось выбить его из колеи.

Друг даже пошатнулся назад, но после вернулся в прежнее положение. Нет, я точно знаю, что наутро ни о чем не пожалею. Недоверие в черных глазах Исайи слишком явно.

— А? Ты же не серьезно?

— Но ты ведь не струсил?

Он фыркает.

— С чего бы? Мое мнение неизменно.

Обойдя островок, я устремляюсь в его сторону, особо не торопясь и наслаждаясь каждым шагом. Чем ближе я становлюсь к этому изумленному парню, тем сильнее на его лице отражаются сомнение и недоумение. Конечно, он не хочет выдавать своего состояния, но я-то его сразу раскусил.

Протягиваю ладонь для скрепления образующегося в комнате спора, но Исайя не решается пожать мне руку. Он то опускает взгляд вниз, то поднимает его вверх, смотря мне в глаза. Его губы дергаются — улыбается, однако, отнюдь неуверенно. Эмоции. Вот, чем он себя выдает. Но, в конце концов, мой друг, не прерывая зрительного контакта, отводит свою руку немного назад, чтобы потом агрессивно, с хлопком соединить наши ладони. Он крепко держит мою, поигрывая желваками на скулах. Мы стоим, глядя друг на друга с откровенным вызовом, еще несколько секунд. Исайя убирает руку первым и отходит к кухонным шкафчикам, облокотившись о них спиной.

— Итак… — начинает он с лукавыми нотками в скрипучем голосе.

— Итак, — повторяю, — давай обсудим приз. Если выиграю я, ты, — указываю на него пальцем руки, в которой держу пиво, — продашь мне клуб.

— Что?! — восклицает Исайя.

Он сильно морщится, хмурится и выступает вперед. Забавляюсь его реакцией.

— Я хочу «Танцовщиц».

— Кончай, Маркус! — друг трет лицо ладонью. — «Голубые танцовщицы»?! Ты ведь знаешь, как мне дорог этот бар! Я не могу… Марк, давай честно: ты можешь позволить себе любой клуб в Риме. — Он оставляет бутылку на стойке и широко разводит руками. — Да где угодно!

Я согласно киваю, растянув губы в блаженной улыбке.

— Разумеется, — отвечаю с редкой умиротворенностью. — Мы с тобой оба любим первое открытое тобой заведение, поэтому мой выбор очевиден.

Исайя убирает назад упавшие на лицо закрученные в концах пряди. Мне не нравится его новая прическа, хотя когда-то у меня самого волосы были длиннее, чем сейчас. Я был тупым подростком, мне вполне можно простить ту погрешность.

Он надолго задумывается. Его глаза бегают по кухне. Кто-то «залетает» сюда за выпивкой или едой, но резкий взгляд Исайи заставляет всех гостей его вечеринки скорее удалиться из этой комнаты.

— Ладно, — наконец, он заговаривает; с трудом продолжает: — Тогда, если ты проиграешь, то перепишешь на меня свой «Феррари».

Я смотрю на него недоверчиво, и моя усмешка становится менее смелой.

— Что-что? Я не ослышался?

Теперь настал черед Исайи довольствоваться моментом. Он вновь хватает бутылку и выпивает оставшееся в ней пиво. Его пьяная, волчья ухмылка невероятно раздражает! Что ж, ставки слишком высоки, чтобы давать заднюю.

— Слушай, я ведь только ее купил…

— Нет-нет, — обрывает меня гаденыш, подойдя ближе на шаг, — ты не так понял. Я говорю о той машине, которую тебе еще не пригнали из салона.

Любой мужик обожает свою тачку. Тем более, если это совершенное новое, идеально черное спортивное двухместное купе премиум-класса. Черт, я же никогда не был фанатом черных авто, но в эту влюбился! Она слишком много значит для меня.

— Может, ты захочешь другую…?

Мне не удается договорить свое предложение, потому что Исайя возражает со знанием дела.

— Чувак, под капотом, почти тысяча лошадиных сил. Ты правда думаешь, что я захочу рисковать «Голубыми танцовщицами» ради чего-то менее стоящего?

Я потратил на угольно-черную агрессивную красавицу целое состояние, и даже не успел стать ее полноценным владельцем. Но не в моих правилах отказываться от своих слов. Тяжело вздохнув, я принимаю ультиматум друга. Мы еще раз обмениваемся мощным рукопожатием.

— Идет.

— Идет, — отвечает Исайя.

Я уж думал, на этом неприятные сюрпризы закончились, но не тут-то было. Из миски он хватает горсть чипсов и занимает ею свой рот, а, дожевав, приводит меня в еще большее бешенство.

— Только это еще не все, — псих напротив почувствовал себя всесильным и бессмертным? Другого объяснения у меня нет, поскольку я и так нехило взбешен. — Это слишком просто — всего-то переспать с той милой блондинкой…

Я хмыкаю себе под нос, положив несколько кубиков льда в граненый стакан. В поисках нужного алкогольного напитка, мрачно произношу:

— Значит, теперь ты веришь, что я могу ее уложить?

— Ну, у тебя появился замечательный стимул, так что задание должно усложниться.

Сделав несколько глотков односолодового скотча, я ожидающе гляжу на оппонента, который подбирает слова. А, возможно, он еще не придумал, как сделать спор для себя куда приятнее.

— Ты должен не просто трахнуть ее, но и заставить влюбиться в себя! — он бормочет все предложение медленно, несколько отрешенно, а на последнем слове повышает голос.

Высоко вскидывает руку с выставленным указательным пальцем, потом резко, словно в заключение, опускает ее вниз. Красиво и неоспоримо поставил точку. Я чуть было не давлюсь алкоголем.

— Это честно, — не дожидаясь моего ответа, Исайя подмигивает.

В его черных глазах пляшут черти, которых я ненавижу.

— Нисколько. Ты хочешь слишком многого.

— По крайней мере, я собираюсь в случае выигрыша купить, — выдержав недолгую паузу, концентрирую взгляд на хитрой морде собеседника, — твой клуб, а ты желаешь даром получить мою тачку.

Он облизывает губы, после чего быстро закидывает в рот еще парочку хрустящих картофельных пластинок.

— Да, ты не ошибся, все именно так.

Засранец в шуточной форме шлет мне воздушный поцелуй и решает удалиться, оставив меня наедине со своими мыслями. И волей-неволей я прихожу к выводу, что эта замухрышка будет стоить мне огромных денег, если я проиграю. Осушив стакан, прокручиваю в голове план, однако все кажется глупым и неправильным. Я обязан подойти к делу ответственно. В конечном счете, именно этому учил меня покойный отец — всегда и при любых обстоятельствах побеждать.

ГЛАВА 4

{Каталин}

Хоть Билли и запрещает поднимать громкость, Альбана все равно то на ноутбуке накидывает звук, то возится с сабвуфером. Я не могу позволить себе ослушаться администратора, а она может. После Бьянки Билли тут главный — работает в этой кофейне уже много лет, прикупил себе неподалеку квартиру, получил итальянское гражданство. Жизнь налажена, но сам он говорит, что друзья не понимают его решения перебраться в Рим из Дублина. А я вполне могу понять желание остаться навсегда в Вечном городе.

Смена почти заканчивается, я валюсь с ног, еще нужно кое-что прочитать из ранних работ журналиста Дино Буццати — наказание Лучианы Корсини за год тому назад проваленное творческое задание все еще действует. Две общительные девчонки, которые оказывают дополнительную помощь в выходные дни, зовут меня посидеть с ними в каком-то классном баре в Сан-Лоренцо.

— Всегда живая музыка, — искушает Оттавия.

Она симпатичная, высокая, очень веселая, умеет поддержать и весь день твердила мне, чтобы я не обращала внимания на незавидный характер Альбаны. Ей удалось отвлечь меня от вечных криков сменщицы. Честное слово, иногда хочется просто придушить эту ненормальную! Никогда больше не сяду к ней в машину! Хоть в прошлый раз она, как и обещала, меня дождалась, я не ожидала, что встречу того мерзавца снова. Если бы, как и было условлено, Альбана сама отвезла их заказ, ничего такого не случилось бы.

Я уже несколько дней стараюсь не думать о Маркусе Ферраро. Получается не очень. Если быть точной, выходит совсем паршиво. В тот вечер я не могла отвести от него глаз. Когда он пошел на меня, я испугалась. Да, мне было страшно, но эти его соблазнительные полные губы — на нижней виднелся порез. И это адски сексуально! Я так и не поняла, какой цвет доминирует в его глазах. В один момент мне показалось, что они у него зеленые, потом — что карие. В любом случае Марк слишком хорош. С этим никак нельзя не согласиться. Да, он настоящая сволочь, но я не могу выкинуть его из головы, как ни стараюсь. И только загруженность по учебе и работа в «Каролле» хоть как-то помогают справиться с внезапным увлечением.

Если бы мне не нужно было читать «Татарскую пустыню», я бы согласилась провести вечер в компании девочек. Уверена, они волшебно проведут время. Без меня. Знаю, что это лучшие годы в моей жизни — когда родители не контролируют — я должна отрываться и ловить кайф, позволять себя расслабиться хотя бы иногда. Однако привычки порой сильнее нас самих. Я привыкла усердно трудиться, учиться, быть первой. Так тяжело пустить на самотек всего-то один день! Наверное, психологи бы нашли этому объяснение: мы все немного больны и все от чего-то зависимы.

Пока я не добилась, чего хочу, я боюсь. Боюсь, что какой-нибудь мужчина станет иметь для меня чересчур большое значение. Если я не избавлюсь от слайдов с Марком Ферраро в собственном разуме, то потерплю фиаско. Нельзя этого допустить.

— Ну, так что? — протирая влажной губкой стойку, Оттавия смотрит на меня. — Поехали с нами? Без Билли, — уточняет она, усмехнувшись.

По всей видимости, она в курсе, что рядом с ним я не смогу чувствовать себя раскованной. Да и с парнями отдыхать я не умею.

— Я бы очень хотела, правда, но у меня еще есть дела.

Из комнаты для персонала появляется вторая официантка выходного дня, Ракеле. Она выбрасывает руку в сторону и, пройдя к гостевой зоне, указывает ею на меня.

— Зубрить учебники? — Она принимается поднимать стулья вверх ножками и ставить их на столы. — Да ладно тебе, Каталин! Ты еще успеешь показать класс в универе, а такого предложения больше не будет.

Она подмигивает подружке, чтобы та подыграла ей, и Оттавия с удовольствием включается в этот спектакль. Вместе они приступают к тому, что дружно уговаривают меня. Но потом из подсобки выходят Билли с Альбаной. Они держат в руках рабочие тетради, говорят о финансах. Билли открывает кассу, а Альбана тем временем направляет любопытный взор на меня. И гадать не нужно — она слышала наш разговор.

— С ней все равно будет скучно, — указав на меня большим пальцем, она обращается к Оттавии.

Ракеле выступает в мою защиту.

— Прекрати утверждать то, чего не знаешь!

В ответ Альбана презрительно фыркает, сосредоточив взгляд на цифрах, которыми исписаны бумаги перед ее носом.

— Я просто предупреждаю, — моя неизменная сменщица чиркает что-то на полях, изредка поднимая на меня глаза.

Я ей не по душе, но не то чтобы меня это как-то волновало или напрягало. Думаю, что за недолгое время мне удалось смириться с отношением Альбаны Она специально задевает мое плечо своим, когда мы выходим из кофейни через южный выход, и еще с полминуты неприятно косится на меня, пока ее внимание не привлекает что-то более интересное. Альбана буквально застывает на месте, что заставляет перевести взгляд в сторону — куда она уставилась. Впрочем, другие девушки поступили так же. И Билли, вышедший из кафе последним, налетает на нас, не ожидая, что мы столпились все у порога.

— Что...? — его возмущениям не суждено продлиться — он замолкает, когда видит то же, что и мы.

Кто-то обязан сделать это — ущипнуть меня, поскольку мои глаза однозначно мне врут. Маркус Ферраро не может быть здесь, сидящим на капоте своей машины. С букетом цветов в руках?! Иллюзия. Истинная иллюзия.

— Чао! — здоровается Билли, вскинув ладонь вверх.

Аккуратно нас растолкав и разблокировав двери своего авто, он проходит к нему. Маркус кивает менеджеру «Кароллы», но затем переводит взгляд от него ко мне. Почему он смотрит на меня? Я имею в виду — на меня?! Рядом стоящие итальянки — настоящие красавицы, и они жаждут его внимания.

Да будь все проклято! Я ведь дала себе установку — никаких мужчин, никакого Ферраро. А теперь он снова появляется на моем пути. Я все еще сомневаюсь, что стала причиной его визита, однако это все равно не помешает фантазировать о нем сегодня ночью.

ВМЕСТО ТОГО ЧТОБЫ ГОТОВИТЬСЯ К ПРЕДСТОЯЩЕМУ УЧЕБНОМУ ГОДУ.

Старенькая «Ланчия» Билли заводится. Фары зажигаются, машина трогается с места и выезжает с парковки. Теперь мы здесь вчетвером наедине с самым привлекательным парнем планеты. Именно таковым я его сейчас считаю. В этих облегающих серых джинсах и белой рубашке Маркус неотразим.

Бли-и-ин! Ну, не-е-е-е-ет! Зачем он приехал?

— Дамы, — Ферраро салютует моим коллегам, глядя на каждую поочередно.

Я прямо чувствую, как они превращаются в растаявшее мороженое. Он поднимается с капота, обходит ярко-красный «Феррари» и, открыв пассажирскую дверь, ловит мой взгляд.

— Поговорим? — говорит Марк с поразительной безмятежностью.

Он кивает на сиденье рядом с водителем, не отводя от меня глаз. Обратный отсчет начался. Сердце вдруг перестало слушаться, а пульс резко подскочил. Мое тело живет в собственном ритме. Ноги стремятся идти вперед, но, благо, мозг хоть как-то еще контролирует желания. Я, как последняя дурочка, кладу ладонь себе на грудь и вопрошаю безмолвно, меня ли Маркус имеет в виду?

Оттавия шепчет мне на ухо проклятия, называет безумной и подталкивает в спину. Ракеле поддерживает подругу в ее умозаключениях, и лишь Альбана молчит. Не понимаю, каким образом вообще получилось вспомнить их имена, если я даже забыла свое собственное. Это все какой-то мираж.

Погодите-ка! Погодите-ка! Да, он красавчик, каких поискать. Популярен и успешен. Но не стоит забывать наши с ним первую, вторую и третью встречи. Я — не глупая идиотка, которая разрешит помыкать собой.

Нет.

В следующую минуту Маркус просто кладет букет розовых роз на кресло рядом со «штурманским», а затем, вновь обойдя автомобиль спереди, занимает место у руля. Он захлопывает дверь со своей стороны, а другая осталась открытой. Вот так нагло, бесцеремонно… Марк дал понять, что не принимает возражений? Я не зря презираю его. Но эта ненависть граничит с неимоверной симпатией, которую невозможно игнорировать. Положив ладони на «штурвал», Ферраро барабанит по нему пальцами, дожидаясь меня. Его глаза исследует мое выражение лица, мои — его. Я не знаю, что делать. Противлюсь внутреннему голосу, как могу. Только тот продолжает орать, чтобы я не смела упускать своего шанса! Ах, да… Это же мне девчонки твердят.

— Мы же собирались вместе поехать в бар, — говорю, повернувшись к ним, когда к черному входу кофейни подъезжает заказанное такси.

Теперь Оттавия явно толкает меня. Да так, что я чуть было не падаю с невысокой крылечной лестницы. Ну, удариться носом об асфальт при Маркусе — не самая лучшая перспектива.

— Забудь про бар, мы едем по домам, а ты, — она машет ладонью в сторону Марка, — сама знаешь, что делать.

Нет, не знаю. Мне тоже следует сесть в такси.

— Вообще-то…

— Прекрати уже этот цирк! — раздраженно фыркает Альбана. Перед тем, как залезть в белую машину, она дополняет брошенную мне фразу: — Всем и так ясно, что своего он добьется.

Если моя сменщица была уверена, что я тут же прыгну в авто Маркуса, то я ее разочарую: надменный тон и заявленное ко мне неуважение возымели обратный эффект. Я подбегаю к «Феррари» и, встретившись с ликующим красивым взглядом через стекло автомобиля, захлопываю дверцу со всей силы. Лишь еще одно мгновение я смотрю на Марка — на то, как зарождается в его то ли шоколадных, то ли изумрудных глазах ненависть. А потом юркаю в салон такси быстрее быстрого. Там, внутри, расположившись вместе со мной на задних сидениях, Оттавия и Ракеле возмущаются моим поступком. В то же время они восхищены известным римским красавчиком и не перестают трепаться об этом всю дорогу.

Мне приходится выслушивать их словесные преклонения Маркусу Ферраро до тех пор, пока водитель не останавливается возле университетского городка. Девочки хоть и ругают меня, но настроены ко мне положительно. По-прежнему пытаются разузнать, что меня связывает с популярным плейбоем. В отличие от Альбаны, которая не сказала ни слова. Она только глядела в моем направлении.

Озлобленно. Это точно нельзя принять за нечто иное.

****

{Маркус}

Сладкие парочки. Как я их ненавижу. Эти слащавые признания в любви и верности, поцелуи на людях и долгие взгляды, от которых всех окружающих тошнит. Можно, конечно, поспорить с этим утверждением, но с моим мнением, я уверен, согласится большая половина человечества. Да кому нужны эти романтические истории, развивающиеся на публике?

Мои друзья, к огромному прискорбию, не на моей стороне. Лукас и Дейл со своими девушками заняли места за круглым столом, рядом со мной и Исайей. Игра была длиннее, чем в прошлый раз, я изрядно запыхался. И, отдыхая, не хочу слушать, как эти два придурка шепчут милые словечки своим любимым. Лукас и того более скоро женится на Еве. Они шесть лет вместе и уже почти обменялись кольцами. Их задача — искать друг в друге недостатки, раздражаться по пустякам и сомневаться в правильности своего выбора! Какого черта они так нежно целуются?!

В отличие от меня, Исайе глубоко наплевать на Лукаса с его Евой и на Дейла с его Майей. Он тоже устал и, откинувшись на желтом плетеном стуле, заложил руки за голову. Его глаза исследуют короткую белую юбку-шорты официантки, что оставляет на столе заказанные нами напитки. Когда она удаляется, смотрит ей вслед, оценивая упругую задницу. Да... ничего так.

— Как идут твои дела по завоеванию недоступной очаровашки?

Я закатываю глаза. Лучше бы он не обращал на меня внимания, а продолжил пялиться на обслуживающий персонал. Но, пока остальные сидящие возле нас, меряются стрелами амура, Исайя ожидает ответа. Он вздернул бровью и приподнял уголок рта в дьявольской ухмылке. Я сначала думал притвориться смиренным и бесстрастным, однако эта идея показалась мне ужасно нелепой. Поморщив носом, я отвернулся к окну. Чтобы наблюдать за тем, как другие члены загородного гольф-клуба начинают игру на 9-луночном поле.

— Пока никак. После того, как паршивка откровенно отшила меня, я с ней еще не встречался.

Исайя цокает языком, а потом деланно серьезно изрекает:

— Я уже ощущаю руль твоей машины в своих руках...

Он смеется, когда получает от меня некрепкий удар в плечо. Азарт переполняет. Я хочу понравиться ей, чтобы потешить персональное эго. Разумеется, не только поэтому. Сначала эта девчонка представилась мне дурнушкой, но я не могу перестать размышлять о ее борзом поступке. Кто бы мог подумать, что она не сядет в машину?! Стерва.

— Вообще, если честно, я не очень хорошо понимаю, как предоставлять тебе доказательства ее влюбленности?

Исайя фыркает, сделав пару глотков своего апельсинового фреша.

— Эй, бро! Ты сначала хотя бы убеди ее сходить с тобой на свидание!

Да-да, другого ответа не стоило и ждать. Но я продолжаю испепелять друга проницательным взглядом.

— И все же?

Исайя хватает смартфон со стола и, приложив ко рту динамик, принимается в него говорить.

— «Что ты сказала, милая? Ты любишь меня? — тупица неудачно имитирует мой голос. — Повтори. Повтори-и-и-и! Я хочу услышать это снова! »

Это было больше похоже на глупую пародию, нежели на то, что хотел показать Исайя. Самый худший пример во всем мире. Он бросает телефон обратно на пластиковую поверхность, чем заставляет отвлечься голубков от бесконечных поцелуев. Но, в принципе, те через несколько секунд снова возвращаются к своему излюбленному занятию.

Исайя решает объяснить все до конца:

— Будет значительно лучше, если ты используешь диктофон, а не станешь звонить мне.

Всплескиваю руками.

— Спасибо, я-то сам не догадался!

Тем временем, мой друг возмущается:

— Какого х*ена я помогаю тебе? Я что, спятил?! Мне, наоборот, нужно вставлять тебе палки в колеса!

Осушив свой высокий стакан, монотонно замечаю:

— Надеюсь, это были риторические вопросы.

Он что-то еще бормочет под нос, а потом мы оба оборачиваемся на громкий голос одного из посетителей. Грузный мужчина в потной футболке встал со своего места и выбросил длинную полную руку вперед.

— Ну наконец-то! — орет он. — Я потратил сумасшедшие бабки, чтобы попасть в членство этого проклятого альянса, но должен еще и заказывать сладости из самого центра!

Мужик экспрессивно взмахивает руками, обращаясь ко всем собравшимся в зале кафе, но тычет пальцем именно в бармена и официантов. Его голос становится совсем трескучим. Делая шаги вперед к ожидающему его курьеру, он каждый раз останавливается, вновь поворачиваясь к нам. Развернувшаяся сцена смешит народ, и ни я, ни ребята за нашим столом не можем удержаться от смеха.

— Да-а, — сравнительно тише соглашается с незнакомым нам мужчиной его приятель, — эти пончики, что надо!

Потянувшись к стоящей в дверях девушке, тот вырывает из ее рук бумажный пакет, аромат из которого так хорош, что прямо слюни текут! Пока «актер» продолжает свой спектакль, достав из кармана бумажник, но так и не рассчитавшись с курьером, его товарищ уже наслаждается пышной выпечкой. Наконец, выговорившись, темпераментный итальянец получает чек от мирно ожидающей его девушки и расплачивается с ней за любимое яство.

И лишь тогда я вижу ее. Как же я не обратил внимания на логотип «Кароллы» на бумажном пакете?! И точно такие же — на футболке и спереди на толстовке. Блондинка, буквально оттолкнувшая мои ухаживая два дня назад, не обращает на меня никакого внимания. Она даже не знает, что я здесь и смотрю на нее. Вдруг Исайя тоже останавливает на ней взгляд. Он толкает меня локтем.

— Будь я неладен, Маркус, но судьба сама идет тебе в руки.

****

{Каталин}

Получив деньги, я сразу выбежала из кафе, расположенного на территории клуба. Господи, ну почему я снова повелась на уговоры Альбаны?! Стоило хорошенько подумать, прежде чем ступать на зону богатых и влиятельных. Вполне очевидно, что Маркус здесь отдыхает. Но почему среди десятков других спортивных комплексов я попала именно сюда?! Я ненавижу такие совпадения, случайности или как они там еще зовутся... Стоило думать головой, прежде чем вообще садиться к Альбане в машину! И зачем я убежала? Так я привлекла к себе больше взглядов. Все те люди, наверное, твердо уверены, что в «Кароллу» взяли работницу, у которой не все в порядке с мозгами.

Звонит мой телефон, воспроизводя припев песни Дэвида Гетты и Келли Роуленд. Я вынимаю мобильный из кармана голубых джинсов и пялюсь на экран, где высветилось имя моей сменщицы. Что, она уже устала меня ждать около ворот? Я беру трубку спустя где-то полсекунды.

— Больше никогда, слышишь, никогда я не стану потакать твоим капризам! — пока она не успела сказать хоть слово, я нападаю на нее. — Мне плевать на то, что твой парень голубых кровей, и поэтому ты боишься раскрыть ему место своей работы. И мне плевать на то, что ты можешь пожаловаться на меня Билли, потому что мне тоже есть, что ему рассказать...

Кто-то зовет меня по имени, когда я уже подхожу к забору, разделяющему дорогу и хобби-содружество состоятельных персон. Вероятно, это один из охранников, который недовольный тем, что я шагаю по газону. Ух, ну уж простите, так намного быстрее. Голос называет мое имя еще раз, и нелестные слова, коими я собиралась «одарить» непутевую коллегу забываются. Я гневно вздыхаю, все еще держа телефон у уха. Мне приходится обернуться, после чего мелькает мысль, что лучше бы я не делала этого. Ко мне быстрой походкой, так же ступая по зеленому газону, идет Марк Ферраро. Я застываю на месте, Альбана между тем робко произносит:

— Вообще-то, я позвонила, чтобы предупредить. — Недолгое молчание, а Маркус все ближе. — Прости меня, Каталин, мне пришлось уехать.

Я переключаюсь от преследующего меня парня к заявлению сменщицы.

— Ты — что?!

Она пускается в быстрые, волнительные объяснения, от чего изредка заикается:

— Умоляю, из-з.. извини! Просто эти ребята хорошо меня знают, они захаживают в «Кароллу» почти каждый день! Я не могла им отказать, понимаешь? Один из н-них... м-м-м... Маркус! Маркус! Он знает, что я отвечаю за доставку. Он знает мой номер, понимаешь? Он позвонил мне и приказал уезжать в город!

Голос у нее и правда встревоженный, но я бы на ее месте рыдала. Во-первых, по той причине, что она предала своего сотрудника. Во-вторых — прощаться с красивыми волосами без слез невозможно, ведь совсем скоро я выдеру их из ее тупой головы!

— Что значит «приказал»? Ты марионетка, что ли?! — я ору в трубку, находясь в настоящем бешенстве.

Благо, рядом нет людей. А подошедший Маркус — монстр, а не человек.

— Таким людям не отказывают, Каталин! — несколько негодующе отвечает Альбана.

И я уверена, что эта зараза закатила глаза. Пускай подождет нашей встречи. Она еще смеет разговаривать со мной так, когда сама виновата! Но у меня нет ни единого шанса ответить ей, поскольку медленно и уверенно Марк отнимает мою руку от уха, а затем мобильник, словно сам соскальзывает с моей ладони в его. Он самодовольно улыбается, отключив вызов.

— Ну что? Готова меня простить?

Я, будто получила удар током, благодаря которому очнулась. Чары у Маркуса, безусловно, сильнодействующие, но рассуждать я еще не разучилась. Выпятив воинственно подбородок, я отошла на шаг назад, грубо отобрала у Ферраро свой телефон и сложила руки на груди. Язык так и чешется сказать ему что-то неприличное, но воспитание сдерживает.

— Не понимаю, что ты делаешь в приличном обществе! Ведешь себя, как неандерталец! Что мне теперь делать, а? — отведя руку назад, указываю на примерное место нахождения в прошлом «Фиата» Альбаны. — Я должна возвращаться на работу, но теперь не на чем! Потому что ты с чего-то решил, что тебе все можно! — Характер то и дело показывает себя, бороться с ним в такой момент стало абсолютно бесполезно. — Фамилия, связи, деньги, власть... Чем ты еще можешь похвастаться?

Я невольно подаюсь вперед.

— Это все не наполняет твою жизнь смыслом, не так ли? — взяв ситуацию под контроль, я приближаюсь еще немного, и мне даже нравится наблюдать растерянность на таком красивом мужественном лице. — А что помогает уничтожить пустоту в сердце?

Договорив, я внимательно смотрю на него: грудная клетка быстро поднимается и опадает, ноздри вздуваются, ладони сжимаются в кулаки. Я могу только представить, как сильно он сжимает зубы... Но думаю лишь о том, что в белых брюках и черной рубашке-поло, несколько вспотевший, разгоряченный Маркус пленителен. Никто раньше не вызывал во мне таких противоречивых эмоций.

Я хочу ненавидеть его от всей души, но не могу.

Я хочу выкинуть его из своего сознания, но мне нравится видеть сны с его участием.

— Значит, говоришь, тебе нужно в город? — почти с угрожающей интонацией процеживает Марк свирепо. — Отлично! — громко и со злостью. — Прокатимся с ветерком!

Он больно хватает меня за запястье и мчится вперед, а я вынуждена бежать за ним. Я пытаюсь выдернуть руку, толкаю его в спину другой, бью, если могу дотянуться. Все-все тщетно. Рассердившись, Маркус тащит меня, будто собачонку. Ни о какой аккуратности, либо заботе не может быть и речи. Непозволительно дерзок и ведет себя, подобно дикому животному! Я с ним мало знакома, но у меня складывается ощущение, что настолько яростным его еще не видел никто. У меня никогда не было желания становиться первой в таких делах.

— Отпусти! — кричу на него во весь голос в надежде, что хотя бы кто-то из секьюрити ринется мне на помощь. — Отпусти же! Ты — чудовище, понятно?! Зверь!

Нам молниеносно открывают ворота. Ну, разумеется! Сжав кистью мой локоть и держа плотнее к своему телу, Маркус ведет меня через дорогу к охраняемой парковке. Не обращая внимания на мои оскорбления, он ловит левой рукой ключи от машины, которые ему бросает здешний громила. Разблокировав двери и легким движением подняв вверх пассажирскую, Марк сажает меня одно из двух сидений в красном Ferrari. Не жалея сил, он борется со мной, не позволяя мне выиграть в этой схватке.

Безумство какое-то.

— А-а, больно! — вопит парень и отдергивает ладонь, в ребро которой я впилась зубами секунду назад.

Этот ненормальный вдруг сжимает пальцами другой руки мое горло. Не применяя мощи и не причиняя неприятных ощущений, но становится тут же не по себе. Я, широко раскрыв глаза, смотрю на мрачное и ожесточенное выражение лица Марка. Он тяжело дышит, глядя то на меня, то на свою ладонь, сжавшую мое горло. В его взгляде проступает понимание сложившейся непростой ситуации и, не спеша убрав руку, он подносит палец к губам. Знак «тихо» пугает меня почему-то сильнее. Маркус сейчас похож на маньяка. Если я его жертва, стало быть, только что попала в ловушку — когда дверь машины закрылась. Сам Ферраро оббегает ее спереди и занимает место у руля. Опомнившись, я бьюсь, словно птица в клетке, но это не имеет смысла — Марк заблокировал выход.

— Дай мне уйти, — душа в себе кошмарное напряжение, я прошу у него сквозь гигантский корм в горле.

Заведя машину, он всего-то хохочет над моей просьбой.

— Нет уж, — зловеще говорит Маркус, а потом бросает на меня достаточно долгий взгляд. — Нет.

Двигатель под нами ревет. Меньше чем через минуту автомобиль резко, с визгом шин срывается с места. Он едет быстро, не боясь угрозы, которую несут в себе крутые повороты. Поэтому я падаю то в одну сторону, то в другую. Я не хочу плакать, но слезы сами собой застилают глаза. Когда машина выравнивается, наконец, мне удается пристегнуть ремень безопасности.

Господи, скорость просто сумасшедшая!

— Пристегнись! — зачем-то беспокоюсь о нем я.

Мало будет просто его убить. Я бы потом еще и тело сожгла.

Ему плевать на мои опасения. Он меня полностью игнорирует, постоянно набирая скорость.

— Идиот! — Мне так страшно, что я не могу похоронить в себе пронзительный крик.

Мы выезжаем на оживленную магистраль, а перед этим Маркус опять повторяет свой неблагоразумный маневр — два жутких непредсказуемых поворота.

— Остановись!

Еще быстрее. Еще быстрее. МЫ ЧУТЬ НЕ ВРЕЗАЛИСЬ В ГРУЗОВИК!!! Чувство самосохранения заставляет меня внезапно схватиться за его руку. Я смотрю на его лицо и на дорогу — попеременно. Боже мой, ну где же полиция, когда она так нужна?! Хотя сомневаюсь, что копы смогут повлиять как-то на решение Маркуса. Не в этот момент, когда могущественный адреналин управляет его мозгом.

— Пожалуйста, останови машину!

Он отталкивает меня, продолжая метко лавировать между десятками других автомобилей. Водители без конца сигналят и высовываются из окон, посылая проклятия.

— Что ж, — вновь говорит Марк, саркастически ухмыльнувшись, — простишь меня?

Мои нервы не выдерживают. Я пытаюсь схватиться за руль, который он считает игрушкой — впрочем, как и наши жизни. Но ничего не выходит — Маркус снова отпихнул меня. Да так, что я ударилась спиной о спинку кресла. Переведя дух, я приподнимаю новую попытку, которая тоже, увы, увенчивается провалом.

— Ты правда думаешь, что так просят прощения, придурок?!

Я думаю о маме, которую могу больше не увидеть. О папе, о своем брате Джакобе. О подружках, что остались в Дьёре. Я могу в один миг лишиться возможности обнять их всех снова. Из-за него.

— Мне нравится, что мы перешли на «ты», — издевается Ферраро.

— ОСТАНОВИ МАШИНУ!

Ни мои слова, ни громкость голоса, ни вероятность врезаться куда-нибудь — ничто из этого не способно вправить Марку мозги. Простить его? Я ненавижу его больше, чем дьявола.

— Простишь меня? — повторяет он, почему-то счастливо улыбаясь.

Как будто ему доставляет нереальное удовольствие мой страх. Он держит руль уверенно, время от времени поглядывая на меня. Ему донельзя безразлична накаленная обстановка — он даже выгибает бровь, не скрывая насмешки.

— Мы можем умереть, ты понимаешь? — приложив ладонь к груди, я не теряю веры переманить Маркуса на сторону рассудительности. — Кроме того, могут погибнуть и другие люди. По твоей вине!

Чудовищный смех режет мне слух. Хриплый голос осведомляется с прежней интонацией:

— Простишь меня, Ка-та-лин?

Я поворачиваю к нему голову, сконцентрировав взгляд на лице, исполненном напыщенности.

— Что? — как ни в чем не бывало, он ведет плечом, не забывая при этом нажимать на газ. Отворачивается к лобовому стеклу. — Я уточнил твое имя у Альбаны. Она такая милая, не правда ли?

Если я умру, то обещаю стать призраком и преследовать эту дуру повсюду. Испорчу ей жизнь.

От переживаний мое сердце вот-вот остановится, а Марку все равно. Он получает кайф, обращаясь со мной, как с вещью. И считает, что я должна извинить его. Он получает восторг от того, что до чертиков пугает меня. Слезы текут ручьем. И я не знаю, как можно остановить их. Как можно задушить в себе прорывающуюся панику?

Если я скажу ему то, что он хочет услышать, то вполне возможно, мы спасемся. Единственное, что нужно — это солгать.

— Простишь м...? — он недоговаривает, я резко перебиваю его, как только машина проезжает на красный, а перед нами возникает очередной фургон.

— Хорошо-хорошо-хорошо! — срывающимся голосом соглашаюсь я и указываю пальцем вперед, чтобы Маркус затормозил. — ХОРОШО! Смотри, Господи, смотри же, куда едешь!

Дикий, протестующий визг шин, ругань на дороге, множество затормозивших автомобилей и сирена полицейской машины, которая совсем скоро, судя по звукам, будет здесь — все это доносится до меня после того, как Маркус все-таки остановился. Я чувствую на себе его взгляд, когда закрываю глаза и выдыхаю с неописуемым облегчением. Сложив руки на животе, будто пытаюсь защитить себя от монстра, сидящего сбоку. Но тело мое так дрожит, что если я прямо сейчас выйду из машины, то упаду в обморок. Это — официально самый ужасный день в моей жизни.

— Каталин? — звучит в узком салоне авто его осиплый голос.

Он еще смеет разговаривать со мной. Я не отвечаю, собираясь с силами. Не слушающимися руками поправляю подол футболки, которая слегка поднялась.

— Скажи что-нибудь.

Я знаю, он знает, что стал причиной моего теперешнего состояния. Я презираю его за содеянное. Не имею понятия, как можно оправдывать подобные поступки?

— Скажи что-нибудь, — просит он в очередной раз.

Былая уверенность испарилась. Самовлюбленность уступила место тревоге. Я думала схватиться за внутреннюю ручку и попытаться вскинуть дверь так же непринужденно, как это умеет делать Маркус. Но уклоняюсь от плана и, повернувшись к нему, я по-скотски берусь ладонью за его подбородок, давлю пальцами на скулы. Заставляю смотреть на себя, вдавливая недлинные ногти в кожу. Он может наблюдать, как слезы опять застилают мои глаза, а потом льются вниз. Он мог бы засмеяться, как всегда, посчитав это забавным, однако нет. Я сильно хмурю брови и от злости причиняю ему больше боли, чем хотела изначально. Но Маркус не говорит ни слова, не движется, почти не моргает. В зелено-карих глазах — теперь я различаю их цвет — читается чувство глубокой вины. Этого слишком мало. Я практически попрощалась с родными, а он просто всматривается смущенно в мое лицо.

— Поиграл в Бога, да? — на мгновение крепче схватившись за его подбородок, я отбрасываю голову Марка назад — он поступил приблизительно так же минут десять назад. — Наигрался?!

Я не могу сдержаться от высокого тона. Мне хочется его упрекать и унижать, поскольку из-за таких, как он, рушится мир. Я столько всего повидала, вступив в благотворительную организацию. Люди, поставившие себя на пьедестал, уверены, что могут отбирать жизнь у кого угодно. Тем более, если это касается несчастных животных. Да, парни и мужчины, подобные Маркусу, устраивают себя развлекательные вечера, охотясь ради забавы за львами и тиграми, у которых нет даже крошечного шанса убежать. Никогда. Этому. Оправдания. Не будет.

И вот теперь Марк Ферраро отлично доказал, что принадлежит именно к такой разновидности мудаков. Конечно, он оценивает себя, как человека, способного прямо в центре города устроить гонки. Игра на выживание.

Не без труда вскинув дверь вверх, я спешу скорее выбраться из чертового Ferrari.

— От всей души желаю, чтобы у тебя отобрали права и никогда больше не отдавали, подонок! — яростно выдаю я, а затем выпрямляюсь, глядя, как две полицейские машины тормозят рядом с нами. Масса возникающих людей уже окружили его драгоценный автомобиль.

Женщина-коп велит мне остаться здесь и никуда не уходить, пока не позволит обратное. Я буду лишь рада увидеть, как с головы короля спадает корона.

ГЛАВА 5

{Маркус}

Лучше бы сразу направиться в свою квартиру, но мне пришлось сюда прийти, чтобы забрать кое-какие вещи. И документы, связанные с компанией. Какого черта я оставил их в отцовском доме?! Мама, пока не замечает меня, общается с прислугой. Отдает указания, взмахивая руками. Но отправляет служанку на кухню, стоит ей увидеть меня, входящего в центральную дверь дома. Она бросает телефон, который держала до этого в руке, на стол. Не нужно быть невероятно догадливым, чтобы стало понятно, как моя мать зла.

— Стой! — приказывает мне, но я даже не собираюсь оборачиваться и просто поднимаюсь наверх.

По ее шагам слышно, что она вскоре достигнет меня. Верно. Спустя всего несколько секунд мама хватает меня за локоть с твердым намерением взглянуть в мои глаза. Я лишь отмахиваюсь от нее, выдирая из ее ладони руку.

— Говорю, остановись! — с еще большей злостью звучит женский нервный голос. — Как ты смеешь так меня позорить?!

Ох, Валентина Виттория, как же ты изменилась после смерти отца! Я даже не подозревал, насколько кончина мужа может преобразить тебя. Было бы неплохо дерзко отметить отсутствие дяди и тети, но я ищу нужные бумаги в выдвижном ящике письменного стола. Мама снова рядом, меряет шагами мою спальню. Чувствую ее сканирующий взгляд на своей спине.

— Ты совсем отбился от рук! — ненавистно бросает она.

— Я уже не мальчик.

— Нет, ты мальчик! Ты ребенок! — ее оглушительный голос бесит. Не знаю, как скрыться от вечных нареканий со стороны этой женщины. — Только мальчишка смеет так позорить семью!

Пробыв несколько часов в полицейском участке, я думал, что уже ничего не будет раздражать меня сильнее. Но это было ошибкой. Не получается забыть, как она смотрела, прежде чем меня буквально впихнули в автомобиль полисменов — и больше всего я злюсь, поскольку до сих пор помню тот взгляд Каталин. Достаточно лишь плотно сомкнуть веки, чтобы снова увидеть перед собой ее глаза цвета индиго, глядящие с презрением.

Я с ужасом осознаю, что мое желание стать для нее лучше никак не связано с заключенным спором. Но отгоняю от себя подобные мысли.

К черту! Нужно влиться в рабочую среду, а уже потом я решу, что делать. Какая-то дурнушка, поставившая на мне клеймо козла, не сможет меня изменить. Я не стану ради нее перестраивать свою жизнь. Я не стану делать этого, даже чтобы выиграть пари. Она станет моей, невзирая на то, что я ей такой противен.

Пока что.

Это все временно.

— В новостях показали, что ты вытворял на дороге! Мы живем в век технологий, Маркус, — продолжает причитать мать, — любой способен достать телефон и снять видео или сделать несколько кадров, чтобы опорочить твою репутацию. — Когда я все так же не обращаю на ее слова никакого внимания, она верещит: — Ты позоришь имя своего отца!

Собрав все вещи в черный портфель, я оборачиваюсь к ней с ехидной усмешкой.

— Поверь, мамуля, он был таким мерзавцем, что вряд ли у меня получится его превзойти.

Хлесткая пощечина заставляет мою голову резко дернуться в сторону. Открыв глаза, я еще несколько секунд изучаю кровать рядом, прежде чем снова посмотреть на маму.

— Не смей, — шипит она; губы у нее превращаются в тонкую-тонкую линию.

Ее трясет, а беспомощная злость ищет очередного выхода.

— Мы оба не были от него в восторге, — говорю я теперь с некой кровожадной ухмылкой.

Но когда мама взмахивает рукой, чтобы вновь запечатлеть на моей щеке оплеуху, мне удается это предотвратить. Я крепко хватаю ее руку в воздухе, не отвожу тяжелого взгляда. Карие глаза матери исследуют мое лицо с особой неприязнью. Она пытается подобрать нужные слова, дабы пуще оскорбить. Ее губы открываются и закрываются снова, потому что ей нечего сказать.

Я напоследок вознаграждаю ее кривой беглой улыбкой, а после шагаю к лестнице. Мать спускается вслед за мной. Увы, сейчас она вполне готова выговорить все то, что у нее на уме.

— Что с тобой случилось? Ты бросаешь дела в компании и едешь к своим друзьям-бездельникам! Хочешь быть, как они? Ты вообще в курсе, что на следующей неделе отец Лукаса уезжает в Лондон? У него плановая проверка в главном офисе. А папа Дейла? — она не отстает, не бросает надежд подстроить меня под себя. — Ты знаешь, что он собирается заняться новым филиалом в Неаполе? А римское отделение? Кто будет заниматься им?

Мама забрасывает вопросами, гонясь за мной до самой входной двери, и потом сходит со мной по крыльцу. Ее шаги не обрываются, даже когда я наступаю на бетонную дорожку.

— Я работаю, если ты не заметила, — все, что отвечаю ей.

Она фыркает, выставив меня опять ничтожеством.

— Маркус, прекрати этот цирк…

Я не даю договорить. Внезапно для нее оборачиваюсь и тычу пальцем в ее впадину между ключицами.

— Я его не устраивал. Это ты все никак не можешь успокоиться. — Взметнув рукой, в которой держу портфель с документами, я проговариваю с расстановкой каждое слово: — Я прекрасно понимаю, сколько на меня свалилось, и я выдерживаю это, как могу. Если тебя что-то не устраивает, тогда можешь занять мое место. Я не стану возражать, уж поверь.

Опустив ладонь, отхожу от матери на шаг. Она не перестает смотреть на меня во все глаза. Я взбешен. Не только из-за родившей меня женщины. Из-за этой… Каталин тоже. Негодую — потому, что чувствую себя виноватым. Так быть не должно.

Водитель, которого я вызвал, запоздал. Он открывает мне заднюю дверь, и я сажусь в автомобиль, стараясь не глядеть на то, как вытянулось от изумления лицо мамы. Она взяла на себя роль главы семьи — и в тот момент наши отношения безвозвратно испортились. Раньше я защищал ее от влияния отца, а теперь хочу уберечь свой разум от ее нескончаемых претензий.

Мы едем по вечерним заметно опустевшим дорогам Рима. Я прошу шофера нашей корпорации покружить немного по городу, опускаю стекло окна, впуская в салон теплый сентябрьский ветер. Он помогает думать. Неделя без прав, конфискация машины на семь дней, огромный штраф — это не самое страшное, что могло со мной случиться. Хорошо, что дело не дошло до суда. Как бы то ни было, даже с самыми принципиальными и законопослушными людьми можно договориться, благодаря известному имени, связям и деньгам. Все падки на евро и доллары. Все любят и хотят красиво жить.

[BMW] цвета аспида проезжает около здания бывшей тюрьмы. В свете фонарей выделяется необычное по форме сооружение — Замок Святого Ангела. На сегодня он закрыт, но я бы с удовольствием побродил в нем, чтобы хоть ненадолго забыть о заботах, которые душат и давят. Я был бы готов и гигантскую очередь выстоять. В прошлом году в День Республики мы приехали сюда с друзьями, чтобы понаблюдать за потрясающим фейерверком. У Евы, наверняка, остались фотографии со всем нами на Террасе Ангела, с которой открывается незабываемый вид на весь Рим.

Хорошие были дни. В моей жизни тогда еще не было сумасбродной и нахальной Каталин. Что за имя?..

Равномерная скорость автомобиля успокаивает, я касаюсь спиной кожаной спинки сиденья. Но не закрываю глаза. Не могу. Она снова будет там — в параллельной реальности, что предстает передо мной, когда я ухожу из этой. Как живая; протяни ладонь — и коснешься.

Водитель привез меня в, пожалуй, самый кулинарный район Рима — Траставере. Раньше я не был фанатом Вечного города, но один человек сумел меня научить полюбить его. Дверца [BMW] отворяется шофером, и я неторопливо выхожу из него, вдыхая ароматный запах, витающий в воздухе. Ресторан «La Scaletta» пользуется особенной популярностью в Риме. Все уличные столики заняты. Если внутри тоже нет ни единого места, я даже не удивлюсь.

Это — недорогой ресторан, но еда здесь вкуснее, чем где бы то ни было. Все потому, что готовят повара от всей своей широкой итальянской души. Меня встречают тесные проходы между столами и подошедшая девушка-администратор. Она подошла, как только я самовольно расположился за одним из двух свободных круглых столиков. Положив локти на дубовую поверхность, улыбаюсь ей. Я ее знаю — это Люция, и она работает тут почти ежедневно.

— Надеюсь, он не забронирован? — я стучу пальцами по дереву, покрытому белоснежной скатертью.

Люция трясет отрицательно головой, и черные кудряшки ее волос подпрыгивают. Она, как всегда, очень мила, и даже немалое количество родинок на лице никак не портят ее природную красоту.

— Здравствуй. Нет, все в порядке, ты успел, — девушка широко улыбается и кладет передо мной меню.

Приятно осознавать, что это не просто дежурная улыбка. Мы давненько перешли на «ты», неплохо общаемся и иногда переписываемся в {«Фейсбуке»}. Мне очень нравится та непринужденность, которой мы придерживаемся. Не то чтобы я ее не хотел, однако факт остается фактом — секса у нас не было.

— Пускай принесут салат из осьминога и «Бомбетту», — прошу, изучив меню.

Я указываю на стоящего позади Люции официанта, сразу после перейдя к карте вин.

— Эта пицца очень острая, — напоминает девушка-администратор, усмехнувшись.

Парень за ее спиной записывает в блокнот мой заказ.

— Я знаю.

Она говорит, вскинув чуть-чуть ладонь вверх:

— Я могу позвать сомелье.

Брови у меня удивленно ползут вверх.

— У вас ведь его никогда не было.

— Ну-у, — ее лицо приобретает пунцовые оттенки, — у нас, наконец, получилось найти подходящего человека.

Люция произносит это с такой гордостью, что я быстро понимаю, кто ответственен за нового работника. Разумеется, она сама.

— Не нужно, — приподняв уголки губ выше, я передаю ей карту и прошу налить мне бокал самого вкусного вина, по ее мнению.

Когда по-дружески подмигнув, Люция удаляется, а официант следует за ней, я достаю из кармана свой смартфон. Долго думаю, что написать Каталин. Альбана была очень щедра на информацию во второй раз — она дала мне номер напарницы. Но, получив телефон этой девицы, я даже не знаю, как просить прощения.

Снарядившись кучей красивых, трогательных слов, я все-таки набираю лишь:

{«Давай увидимся? Это Маркус». }

{Каталин}

Я считала дни. Это не преувеличение. Соседка Глория устала смотреть на мое ужасно грустное лицо во время моих выходных. Она выходила периодически из комнаты, находила других студентов для беседы, когда ей хотелось поговорить, а проводить день вне общежития — нет.

Я считала дни, смотрела на экран телефона и ждала. Но он больше не писал. Почему я на его {«давай увидимся? »} не ответила? Нужно было хотя бы послать. Нужно было позвонить и послать! Но только не молчать.

Больше недели от Маркуса нет вестей. Как ни странно, ни он, ни его друзья все это время не обедали в «Каролле», как бывало раньше. По крайней мере, в мою смену. А робость и стеснительность не позволяли мне спросить у Билли или у Евы, какова причина прекращения визитов.

Я хочу его снова увидеть — вот, что является точным. Мне это нужно. Я одновременно мечтаю расцарапать ему лицо и поцеловать в губы — такие у меня чувства. Совершенно контрастные. Не понимаю, что со мной творится. Почему я стала такой? Лучше бы вернуться к прежней Каталин, но ни сердце, ни мозг не слушаются распоряжений. Зачем эти проклятые эмоции в моей жизни?! Бесполезная вещь, только сбивающаяся с пути!

Я делаю все возможное, чтобы отвлечься от раздумий от Маркусе. Перебираю вещи, чтобы выбросить хлам. Мама с папой хотят наведаться ко мне, но я объяснила им, что это можно сделать лишь в специальные отведенные для этого в общежитии дни — родительские. Вообще, за то место, где я живу сейчас, происходила целая бойня. Кампус у меня на порядок лучше, чем тот, в котором проживают подружки в Венгрии. Ванная и туалет у нас с Глорией на двоих в комнате. На каждом этаже столовая и прачечная, зато кухня лишь одна — в самом низу. Там же библиотека, компьютерный класс, холл с удобными диванчиками, которых не меньше десяти. Здание оснащено отличными лифтами, но достояние первого этажа — это широкая крутая белая лестница, по перилам которой всегда хочется скатиться. И что, собственно говоря, запрещено. Во дворе — куда открываются окна всех комнат — для нас, студентов, стоят небольшие круглые столики, где можно поесть или просто выпить чего-нибудь в теплое время года. Если бы там время от времени не устраивались вечеринки до самого утра, все было бы отлично. Однажды мы с Глорией не выдержим и устроим тусовщикам грандиозный скандал.

Я все еще делаю уборку, когда мой телефон вибрирует. Беру его с полки на автомате и неохотно смотрю на дисплей. Мое сердце подпрыгивает, и я вместе с ним, потому что — черт подери — это Маркус!

Маркус звонит.

ГЛАВА 6

{Маркус}

Она не сразу согласилась спуститься, но сделала это. Из моей машины на всю громкость звучит песня {«Coffee in the morning»}. Мне больше нравится версия, где слово «кофе» заменено на слово «секс», и данная вариация в этом соул-плейлисте тоже присутствует. Я бы и рад не глазеть на нее, как девственник-неудачник, но Каталин слишком хорошо выглядит. Абсолютно просто, но в таком ее образе столько соблазнительности! Боже, хвала итальянской погоде — она позволяет надевать девушкам короткие шорты на их длинные стройные ножки даже в сентябре! Я поднимаюсь взглядом несколько выше, к незамысловатому черному топу и надетой поверх него колледж-куртке. Сверху числа 41 изображен логотип футбольной команды [Тор Вергата]. Я в ней играл, и меня тут, если откровенно, узнают, здороваются, аппетитные девчонки строят глазки. Кто-то из них подходит ближе, чтобы осведомиться, как дела и лживо посочувствовать смерти отца.

Жертва бездушного мужского соглашения приближается неуверенно, сжимая кисти рук в кулаки. То ли ударить меня хочет, то ли ей просто страшно. Мне вернули тачку, и я во второй раз по-джентельменски открываю перед ней пассажирскую дверь «Феррари». Я выгибаю бровь, не могу сдержать мимолетной улыбки. Каталин нервно облизывает слегка влажные губы — они для меня, я неожиданно осознаю, как лакомый кусок вкуснейшего пирога.

— Ну что, теперь ты не захлопнешь дверь машины, оскорбив меня?

Выражение ее гладкого личика приобретает удивленный вид.

— Я оскорбила тебя? — а в голосе нескрываемая насмешка.

Ей, похоже, нравится, что я приехал извиняться. Не совсем так, конечно.

— Не единожды, прошу заметить.

Она дополняет мой театральный тон не менее сценическим жестом: прикладывает ладонь к груди и хмурится, будто это ее как-то задело. Я смеюсь над тем, что она умело подыгрывает мне. И, естественно, это не может не понравиться.

— Куда мы поедем? — интересуется малышка, юркнув в двухместный темный салон.

Из автомобильных сабвуферов доносится уже другой трек, но он не проигрывает прошлому в сексуальности — {«Love faces»}.

— Куда ты скажешь.

Я завожу двигатель, губы сами двигаются, желая воспроизводить непристойный текст песни. Щеки Каталин заметно пунцовеют от таких строк.

{«Разве тебе не хорошо, когда я прикасаюсь вот здесь,

Разве не прекрасно было бы, если бы я был в тебе всю ночь?

Давай, поцелуй меня, пойдём со мной

Через зал в мою спальню,

Сегодня мы будем...

Строить гримасы любви, строить гримасы любви,

Тени на стене от горящих свечей,

Постель, влажная от льющегося с тебя пота, и...

Строить гримасы любви, строить гримасы любви,

Мои руки скользят по твоей коже,

Давай не жалей сил, не сдерживай себя». }

Она беспокойно трет пальцы о джинсовую ткань своих крошечных шорт. Ох, зря ей вздумалось надеть их на наше «свидание». Я весь уже завелся. Рост у Каталин отнюдь не высокий, но ноги — что надо.

Ее губы шевелятся, я делаю тише, чтобы услышать, о чем говорит моя наивная-наивная девочка.

— Что? — я изредка поглядываю на нее, ведя машину — на этот раз в спокойном темпе.

— Ты сказал по телефону, что хочешь извиниться, — повторяет она, подсказывая причину встречи со мной.

Я медленно и, колеблясь, киваю головой. Размышляю о последствиях и прихожу к выводу, что вообще-то никаких глобальных перемен эта милая, несколько несносная девочка мне не принесет.

— Д-да… Да, я хочу, — наконец, получается произнести твердо.

Крыша машины откинута. Длинные волосы цвета пшеницы развеваются на ветру. Это, если быть честным, притягивает взор. Я напяливаю на глаза очки-авиаторы, чтобы укрыть за черными стеклами глаза, полные желания. Как бы ни пытался отключиться от представления Каталин подо мной, член беспрестанно напоминает о себе. Надеюсь, мой стояк не привлечет ее внимания. Я надеюсь, если это и произойдет, она не смутится. Хотя шансы ничтожны малы.

— Есть отличная идея, как ты можешь это сделать! — восклицает счастливо Каталин, потирая ладонями.

Ее интонация все-таки настораживает. Я касаюсь кончиком языка верхней губы и шумно выдыхаю. Ладони на руле потеют. Почему-то я тревожусь, словно чувствую нечто неладное. Выезжаю на знаменитую римскую улицу, дороги которой вымощены булыжниками.

— Ладн-о-о, но предупреждаю, — сбавив скорость, выбрасываю вверх указательный палец, — на работе был тяжелый день, не рассчитывай на мою доброту.

Нежная улыбка Каталин, адресованная мне, завораживает. Серая мышка, даже спорить с этим не разумно, но ведь что-то она со мной делает. Подчас я даже забываю, что нас связывает пари. Уверен, когда все будет кончено, мы больше не увидимся. Я не стану раскрывать карты, это разобьет ей сердце, но расставания не избежать.

— Не знаю, почему я не злюсь на тебя, — откровенничает мисс-хорошая-девочка, когда я останавливаюсь около старого бара.

Я внимательно смотрю на нее. Можно, в принципе, миллион раз утверждать, что сейчас, заведя прядь ей за ухо, я сделал это ради победы, однако правда в том, что в этот момент я даже не думал о споре. Мне просто так захотелось прикоснуться к ней, услышать, как сбивается дыхание маленькой простушки.

— Наверное, все потому, что я слишком хорош, — показалось, что я задал вопрос, но в итоге прозвучало это, как утверждение.

Она качает головой, усмехаясь моему нарциссизму. Она смотрит вперед, а я — на ее ноги. Сидя настолько близко, тяжело справиться с животным инстинктом. Я предпринимаю попытки шутить, но все равно вынужден прочищать горло и отводить взгляд. В голове пусто, разговор не клеится, Каталин ждет, когда я обращу на нее внимание, а я копаюсь в телефоне, будто мне по*рен на свою спутницу. Мне хочется спросить о девственности, но я кошмарно боюсь отпугнуть ее от себя. Я не могу быть до такой степени диким и неотёсанным. Не могу так вести себя с ней.

Какого черта я пылаю гневом? Это начинает выходить наружу, как бы я ни жаждал обратного. Бросаю резко, грубо телефон на консоль, разделяющую два сиденья. Смартфон падает на коврик у ее ног. Каталин сначала окидывает взором меня, а потом тянется за мобильным. Достав его и протянув мне, приглаживает упавшие на глаза пряди. Она убирает волосы назад, опускает ресницы вниз. Тогда до меня, наконец, доходит аксиома: крошка грустна. Скорее всего, ее переполняет нетерпение, как можно быстрее избавиться от моей компании.

— Слушай, ты…

— Все понятно, — Каталин перебивает в ту же секунду, когда я заговариваю, — тебе со мной скучно. Не переживай, мне не обидно.

Она моргает, и я вместе с ней. Слова застревают в горле — не потому, что я согласен, а потому, что шокирован.

— Честно, — дополняет будущая журналистка, — только я понять не могу, зачем ты… ищешь встреч со мной? Мы ничего не должны друг другу.

Маркус, пожалуйста, стань снова циником. Она ошибается, я обязан выиграть пари и должен сосредоточиться только на этом. Какого-то лешего мне не удается построить удачную стратегию! Амплуа лузера — худшее, что могло со мной случиться.

— Я простила тебя, если ты заботишься вдруг о своей совести, то, будь уверен, зла я не держу…

И она бы говорила и дальше, занудствуя до конца этого нелегкого дня, если бы я ее не заткнул. Можно сказать, что возвращение в поганца осуществилось небезуспешно.

— Ох, не надо, пожалуйста, я этого не люблю! Вы все болтаете об одном и том же, чтобы вас уверили в противоположном.

Пока я машу рукой перед лицом Каталин, ее лоб обзаводится парой морщин. Светлое лицо принимает крайнее замешательство. Я не знаю, смогу ли теперь как-то исправить положение, но сильно в этом сомневаюсь. Высокая речь из меня все льется, «комплименты» не заканчиваются. А после фразы «вы все, знаешь ли, одинаковые…» Каталин мгновенно выскакивает из машины. Она проворно справилась с поднимающейся ввысь дверью, и та остается в таком же состоянии, когда малышка буквально бежит вперед по улице, а я кричу ей вслед и завожу тачку.

— Хей! Слышишь меня?

Я вырубаю стереосистему в машине и касаюсь пальцем области сенсорной панели, которая отвечает за двери в машине. Пассажирское «крыло» плавно возвращается на место.

— Извини! — кричу я упрямице, которая ест мои нервы большой ложкой. — Я бываю тем еще придурком!

Она бросает мне: «Это заметно», — и идет дальше еще более быстрым шагом. Я ее обязательно догоню, но выйдет ли у меня затолкнуть ее в машину так, чтобы она не возненавидела меня пуще прежнего?

С ней труднее, чем я поначалу думал. Как назло, мой смартфон вибрирует. Я кидаю мимолетный взгляд на экран — это Исайя. О, нет, чувак, для разговора с тобой у меня нет настроения!

Каталин переходит на другую сторону улицы. Спрятав ладони в карманах темно-синей колледж-куртки, она, торопясь, идет мимо бара, около которого выстроились в ряд пьяницы. Те напевают старую итальянскую песню, звучащую из глубины заведения, но вмиг переключаются на проходящую рядом малышку. Они свистят ей, и она простодушно оборачивается, чего делать не стоило. Не-а, эта девочка явно не глупышка, однако рефлексы играют против нее самой.

— Какая красивая! — орет один из выпивал.

Другой подхватывает:

— Bella! Bella! Vieni qui! Ti faro felice di questa notte! *1 — затем следует дикий мужской гогот.

Я следую за ней на «Феррари» по узкой каменистой дороге, а эти пьянчуги, завидев меня, принимаются не на шутку ругаться и сыпать колкостями. Топают ногами, словно прогоняют бродячую собаку. Здесь определенно не жалуют богачей.

— Ehi, tu, oro portafoglio! Vai via! *2

Каталин, наконец, останавливается и полностью оборачивается — видимо, ее привлек звук тормозов и свирепые голоса любителей пива. Выйдя из машины, я подхожу к самому активному кретину. Он почему-то отшатывается. По всей вероятности, мой гневный взгляд на него так подействовал, а изрекать грозные речи кому только не подвластно. Именно этот паршивец подзывал к себе Каталин, как кошку. Я выбрасываю руку вперед, как и он — несколько минут назад. Но молодой парень от страха отодвигается еще на пару шагов.

— Ну что же ты? — наигранно мило говорю ему. — Кис-кис-кис… Иди сюда. Подойди! — Сжав в кулаках воротник его засаленной рубашки, я прижимаю пьяное тело к кирпичной стене.

Один из дружков придурка пытается оттянуть меня назад, а другие зовут на подмогу. Да ладно, они не могут справиться со мной? Бред! Возможно, им просто боязно от того, что, возможно, я ношу с собой ствол?

— Жалеешь, сволочь? — Отбросив идиота, подошедшего сзади, я трясу парня, который смотрит на меня, дрожа. — Жалеешь о сказанном?!

Господи, он такой хилый, ростом ниже меня. И эти глаза, полные опаски…

— Д-а-а-а! — вырывается из его горла воплем.

Теперь я слышу звук ее шагов. Я точно знаю, что это Каталин. Чуть позже ее ладони ложатся мне на спину, а потом она истошно просит:

— Прекрати, Маркус! Пожалуйста, не надо!

Я игнорирую ее взывания, отвожу руку назад, чтобы совершить удар в челюсть выпивалы, но Каталин хватается за мой локоть и тянет меня к себе. Задержав на парне напротив злой взгляд, не сразу, но я поддаюсь просьбам.

— Идем, идем, идем! — тащит она меня — мощного и, несомненно, тяжелого — за собой.

Как ей только удается?!

Я еще недолго концентрирую на паскуде взор, а потом отдаю все внимание обеспокоенной Каталин. Она ведет меня к машине, и только потом останавливается, тяжело дыша. Переволновалась бедняжка. Я запускаю пальцы в ее волосы, но та встряхивает головой и убирает мою руку.

— Поехали! — почти приказывает она с блеском в глазах.

Адреналин и испуг сделали свое дело. Сцепив зубы, приходится повиноваться ей. Каталин садится на свое место, я занимаю кресло водителя и срываюсь с места. Через несколько минут мы оказываемся на трассе. И лишь тогда я могу слышать, как она облегченно выдыхает.

— Зачем ты накинулся на него? — высказывает эта ненормальная мне свое осуждение.

Я жму на тормоза, паркуюсь на обочине. Свожу брови к переносице и ударяю по рулю ладонью. Руки сами тянутся к голове, чтобы создать хаос в волосах, чтобы занять пальцы, иначе ими же сейчас придушу Каталин!

— Что ты сейчас сказала? — с фальшивой невозмутимостью выдаю я.

Она поворачивает ко мне свое девичье личико, между бровями пролегают глубокие вертикальные морщины — девчонка раздражена. Ха! Ну не меньше, чем я.

— Тебе просто некуда выплеснуть фонтан неконтролируемых эмоций, поэтому ты неосознанно ищешь ситуации, где мог бы себя проявить, — несмотря на негодование, столько дурацких слов она произнесла практически отрешенно.

Я таращусь на нее еще с полминуты, а после прямо-таки вылетаю из машины. Дверь остается открытой, я обхожу «Феррари», иду то вперед, то назад, поглядывая на сидящую в авто Каталин. Она сложила ладони между коленей, будто безупречная девочка. Но, в действительности, она просто убивает меня своим поведением, своими голословными выводами!

Идиотка.

Стерва.

— Я защитил твою честь, между прочим! — не выдержав больше, реву и указываю на нее рукой.

Чувствую, мы оба на взводе, поскольку от взаимного отвращения не избавиться. Быть может, она порой ощущает ко мне такую же неприязнь, какую и я — к ней. Но, даже отдавая себе в этом отчет, не могу притупить в себе зародившуюся ярость.

— Я не хочу ругаться, — Каталин рассуждает, в отличие от меня, холодной головой, — давай ты просто отвезешь меня домой.

Ты должен выиграть пари.

Ты должен.

— Нет, выходит, я — козел, да? — опершись руками о капот машины, устремляю на нее угрожающий взгляд. И в интонации моей ни грамма доброты. — Зачем я вообще влез, правда? Лучше бы они трахнули тебя! — рявкаю.

Неожиданно, резко и необдуманно.

Перед тем как я швырнул ей в лицо эти скверные слова, она говорила что-то вроде: «…Я не так выразилась, я не специально…». Не знаю, нечто подобное, но оборвала себя в середине фразы, потому что до нее дошел смысл моего «пожелания». Ее ультрамариновые глаза заблестели от слез. Я подумал, она сейчас расплачется.

Нет. Все намного хуже. Сначала медленно, глядя на меня, а затем, оборвав зрительный контакт, она скоро-наскоро перелезла на водительское сиденье. Я не успел никак отреагировать — Каталин уже завела двигатель, схватилась руками за мой капитанский штурвал и рванула вперед. Чудом мне удалось отбежать назад — клянусь, она бы точно меня переехала!

Все это случилось в считанные секунды. Проклятье! Не имею понятия, как она так быстро сориентировалась. А теперь она едет по дороге, а я, все еще прибывая в шоке, наблюдаю за этим. Управление ужасное — машину бросает то влево, то вправо.

— Остановись! — ору со всей мочи, как будто она может услышать меня.

Черт! Черт! Дьявол!

Мне хочется что-нибудь ударить или сделать кому-нибудь больно, как я и поступил парой минут ранее. Бегу, не жалея ног, потому что Каталин сбавила скорость… Твою мать! Она снова тронулась, но… нет, нет, нет! Справиться со спортивным авто не каждому под силу, тем более — безмозглой девчонке, которая ТОЛЬКО ЧТО ВРЕЗАЛАСЬ В ДЕРЕВО!

Из капота уже повалил дым.

Если Каталин жива, то это ненадолго, потому что я убью ее.

_____________________

*1 — Красавица! Красавица! Подойди сюда! Я сделаю тебя счастливой этой ночью! (итал. )

*2 — Эй, ты, золотой кошелек! Поезжай прочь! (итал. )

ГЛАВА 7

{Маркус}

Глупая девчонка.

Неразумное создание.

Идиотка.

К счастью, машина подлежит восстановлению, не то бы… Черт! Благодаря не очень большой скорости, Каталин помяла бампер, разбила фары, и только. Исайя пришел на помощь сразу же — он отвез мою больную на голову спутницу в госпиталь, пока я дожидался эвакуатор. Когда убедился, что любовь всей моей жизни находится в автосервисе, рванул в больницу. Проблема, которую я ожидал сегодня, заключалась в весьма скверном характере моей кузины. Как оказалось, звонить Исайе было не самым лучшим вариантом, поскольку в это время он катал по городу Пьетру с Евой. На место происшествия друг приехал вместе с любопытными дамами, одна из которых — та еще сучка. Стоило двоюродной сестре увидеть меня в больничном коридоре, как она сразу же подбежала ко мне. Претензии, коими она, как всегда, переполнена, изливаются, точно водопаду.

— Не хочешь объясниться?

Я потираю пальцами место под губой и оглядываю мимо проходящих врачей, стены, но только не смотрю на кузину.

— Насчет чего?

— Ты все прекрасно понимаешь, — отвечает Пьетра, ерничая.

Я иду быстро, и ей приходится повторять мой темп, чтобы поспевать изъявлять свои недовольства мне в лицо.

— Тебе лучше уточнить, потому что пока я не научился читать мысли.

Она корчит презрительную гримасу, поджимает губы — точно так бы сделала моя мать. Они чем-то похожи. Точнее, разделяет их только разница в возрасте, но однозначно не взгляды на жизнь. На мою жизнь.

— Что за замухрышка ездила на твоей машине?! — бросает Пьетра с особенной злостью.

Похоже, ее психика не выдерживает стойкости, которая в последнее время стала мне присуща в разговорах с родственниками. Я останавливаюсь, из-за чего кузина чуть было не врезается в меня. Она поднимает вверх карие глазки, хлопает длинными ресничками, пока я открываю ей истину:

— Правильно, — говорю, заведя прядь темных волос за ушко надоедливой сестренки. Бесит меня! — Моей машины, Пьетра. Моей. Мгм?

Чуть согнув колени, гляжу на нее долгим взглядом и не убираю руку от ее щеки. Смуглая кожа под моей ладонью заливается румянцем. Да, с Евой, наконец, Пьетра нашла общий язык, но не со мной. Ее желание засунуть всюду свой нос ужасно раздражает. Не имею понятия, когда до нее это дойдет.

Я оставлю кузину позади и быстрыми шагами направляюсь к нужной палате. Номер 342 — так сказали мне в регистратуре. Слава Богу, ничего страшного с Каталин не произошло: разодрана кожа на колене, несерьезная травма головы, на лбу небольшая рана и есть вероятность, что поврежден левый локоть, однако все кости целы. Мое наружное спокойствие создает ошибочное мнение — нет, мне не плевать. Я так волновался, что сводило зубы. Исайя справился быстро, за что ему отдельное спасибо. Истерика, которую я в себе постоянно глушил, никак не смогла бы помочь, а только усугубила бы положение.

Какой смысл в том, чтобы сходить с ума, когда нужно действовать?

Оказавшись рядом с другом, что дежурит у двери палаты вместе с Евой, я встаю к нему вплотную.

— Ничего не хочешь мне сказать? — уперев ладони в бедра, взглядом пригвождаю Исайю к месту.

Тот мигом теряет дар речи. Это абсолютно ожидаемо, ведь именно этот кретин где-то раздобыл ключи от моей новой тачки, после чего уверил всех, что моя машина — его машина! Он сделал предложение Пьетре и Еве поездить по городу на совершенно новехоньком «Ferrari». И, разумеется, ко мне на помощь придурок приехал на нем же. Какого же было удивление, когда Пьетра обмолвилась, что я испортил им день, который они втроем собрались провести вместе, празднуя новое приобретение Исайи — МОЮ МАШИНУ!

— Ее пригнали сегодня утром, — он не заикается, но близок к этому.

Выдохнув и опустив глаза, друг убирает с лица волосы, нервно облизывает губы и поворачивает голову на мгновение в сторону раскрытого окна.

— Маркус, послушай, ты забыл, наверное, но ты же сам в документах указал мой адрес, потому что тебя почти никогда не бывает дома. — Исайя конкретизирует: — Ты иногда ночуешь в своей квартире, иногда в доме отца, но, в основном, остаешься у очередной подружки.

Я внимательно его слушаю, но не могу удержаться от того, чтобы не поморщить носом. Как будто мне самому не известно, где я, черт подери, сплю!

— Справедливости ради надо отметить, что я здесь, в больнице признался Пьетре и Еве о нашем пари…

Я обрываю его на полуслове, схватив за подол рубашки. Напряженный взгляд и цепкий захват заставляют Исайю вскинуть руки вверх, а брови у него лезут на лоб.

— Угомонись, — тихо взывает он ко мне, глядя по сторонам. — Угомонись, Марк. Я не вдавался в подробности. Просто я почувствовал необходимость сознаться: тачка мне не принадлежит, но, быть может, это изменится, когда…

Незнакомка около нас охает, как только я резко соединяю спину придурка напротив со стеной. Он впечатывается в нее, но лишь невесело усмехается, вновь взглянув в окно. Не выдает того, что ему больно, хотя я знаю — так и есть.

— Я лишь сказал, что возможно! — повторяет Исайя, мотнув головой. — Понимаешь? Твоя сестра и ее подруга зацепились за то чертово слово — «пари»… Зачем я только проболтался?..

— И я не понимаю, зачем?! — соглашаюсь с ним сквозь зубы.

Исайе отлично слышно мое рычание. Я убираю руку, и он пожимает плечами, а потом принимается активно жестикулировать.

— Случайно! Клянусь, случайно! Просто… вырвалось… Каталин ничего слышала, даю слово!

Плотно закрыв глаза и шумно выдохнув, я отхожу от него. Развернувшись и распахнув веки, встречаюсь взглядом с Евой, наблюдающей за нами с Исайей со стороны. Она прячет взор за длинными смолянистыми ресницами, сталкиваясь с пониманием, что я «поймал» ее. Я не задерживаю на ней внимания, лишь становлюсь рядом с окном, что подышать свежим воздухом, чтобы проветрить мозги, потому что я закипаю. А это никогда не приводило ни к чему хорошему.

— Что ж, — зачем-то Исайя снова со мной заговаривает, — если даже случится так, что Каталин обо всем узнает, спор всего-навсего будет аннулирован. — Он, одетый в гавайскую рубашку, разводит руками. — Каждый останется при своих. Или тебе так хочется получить мой клуб, или ты заботишься о чувствах этой девочки, — Исайя, сощурившись, указывает на белоснежную дверь палаты позади себя.

Я по-прежнему ощущаю на себе пристальный взгляд Евы. И это несколько озадачивает. Она все слышит, мне это не нравится.

— Очень сомневаюсь в последнем, — уже кисло выдает Исайя и намеренно задевает меня плечом, чтобы пройти вперед.

Обернувшись, я смотрю ему вслед — как он шагает, засунув руки в карманы узких серых брюк. Пьетра увязывается за ним. Господи, как я надеюсь, что она не запала на этого бабника! Я сам такой, но ни один мужчина не хочет, чтобы его сестра влюблялась в паршивого парня. В особенности, если он сам таковым является. Так сказать, мы превосходно осведомлены в данной «кухне» изнутри.

Пожилой тучный доктор, выйдя из палаты, не сразу замечает нас с Евой, подлетевших к нему. Он какое-то время еще вглядывается в записи на листах, прикрепленных к планшету. И только вскинув голову и поправив очки на носу, врач неожиданно обнаруживает меня и Еву возле себя.

Немолодой мужчина прочищает горло, дабы обратиться к нам, но я тороплюсь начать первым:

— С ней все в порядке?

— Да, — поддерживает меня будущая жена лучшего друга, — как себя чувствует Каталин? Мы переживаем за нее.

Доктор вновь откашливается в кулак.

— Мне передали, что сеньорита Катана не имеет родственников в Италии. Так как вы близкие друзья моей пациентки, можете пройти в палату. — Я тут же бросаюсь туда, но, увы, медицинский работник останавливает, уперев ладонь мне в грудь. — Подождите, сеньор, я еще не договорил.

Я выпрямляюсь, он опускает руку, одергивает вязаную кофту под распахнутым халатом и заглядывает опять в свои записи.

— С сеньоритой Катана, к большому счастью, ничего серьезного не произошло, завтра она может по желанию выписаться, но сегодня я рекомендовал бы ей задержаться в больнице. — Заметно расслабившись, врач продолжает говорить и размахивать свободной ладонью. Его бейдж, болтающийся на шее на длинном красном шнурке, не дает рассмотреть имя владельца. — Ничего не сломано, но раны и ссадины все-таки есть, и ими уже занялась медсестра. Я не в курсе, на чьей машине ехала пациентка, прежде чем попасть в аварию, — он косится подозрительно на меня, — однако дорожное происшествие все же случилось, и пускай полиция разбирается, есть ли у сеньориты права. Меня интересует другое — медицинская страховка.

Мы с Евой удивленно переглядываемся. Каталин учится в одном из известнейших университетов Италии. Конечно, у нее все в порядке с документами. Дело в том, что ничего она с собой не брала, когда садилась ко мне в тачку.

— Но я ведь могу оплатить ее лечение и нахождение в клинике?

Убрав планшет назад, доктор складывает руки за спиной. Он склоняет голову набок и по-доброму усмехается.

— Можете, если у моей пациентки есть хотя бы паспорт, и сначала, будьте добры, привезите его. Только из убеждений самой девушки мне известно ее имя, но никаких подтверждений этому нет, — он вздергивает бровью, как будто соревновался со мной в словесной дуэли, и в итоге победил.

Ева устало вздыхает. Я, превратившийся в комок нервов, сжимаю пальцами переносицу. Вынужденно киваю. Когда удовлетворенный моим молчаливым ответом, доктор удаляется, наконец, вхожу в палату. Сидя на койке и рассматривая свое перебинтованное колено, Каталин болтает с медсестрой, мило той улыбаясь. Они обе замолкают, когда в комнате появляемся мы с Евой.

— Привет, — говорю я, зациклив многозначительный взгляд на блондинке, сводящей меня с ума изо дня в день.

Она робко кивает мне, но здоровается улыбчиво с Евой. Ясно-о-о.

— Очень больно? — Медсестра выходит из палаты, и невеста Лукаса устремляется к Каталин.

Та пожимает плечами.

— Я сама виновата. Но больше всего беспокоит головная боль. Доктор сказал, скоро все пройдет, а такое ощущение, будто я сейчас взорвусь.

Да, у меня те же самые чувства. Хоть в чем-то мы с ней похожи — пускай и только в этот момент. Она притворяется, что ей до меня нет никакого дела, но я все-таки замечаю ее неспокойные взгляды на себе. Каталин пора прекратить лицемерить — я интересую ее даже больше, чем она сама того хочет.

Ева дружески треплет собеседницу по здоровому плечу. Они грустно улыбаются друг другу. Привычная вежливость, от которой уже тошнит. Почему бы людям не начать говорить правду? «Где же были твои мозги, когда ты села за руль, зная, что не умеешь водить?! » Или: «Перестань лгать, что тебе меня жаль, потому что я в курсе, как ты в действительности ко мне относишься».

Ладно, я немного перегибаю палку. Ева хорошая. Каталин мне еще не довелось всесторонне узнать, но она явно не законченная эгоистка. К ней тянет. И это так тяжело объяснить. Есть нечто таинственное в том, что я хочу проводить больше времени с этой девушкой. Наверное, это потому, что она не является прожигательницей жизни — полной моей противоположностью.

Я прерываю глупые любезности, которыми обмениваются девочки. Заслонив собой Еву, начинаю буравить взглядом маленькую блондинку, засевшую у меня в голове. Будущая женушка Лукаса в знак протеста отвешивает мне подзатыльник. Она знает, что ей много прощается, и это плохо влияет на ее поступки.

— Медсестры требуют твой паспорт, — говорю, помахав ладонью перед лицом Каталин, будто спешу.

Хотя все обстоит иначе, разумеется. Сердито воззрившись на меня, она жует внутреннюю часть щеки. Коснувшись случайно языком рассеченного участка на нижней губе, Каталин зажмуривается от боли. Инстинктивно выбрасываю руку вперед. Уверен, выражение моего лица стало обеспокоенным. Однако я засовываю волнение куда поглубже, чтобы вновь быть мерзким холодным Маркусом Ферраро.

Каталин хватает оставленный на столике у кушетки мобильный телефон. Она какого-то черта долго там рыскает, а потом передает его мне. Я опускаю взгляд на экран — фото ее документов. Фыркнув и не решившись поднять на Каталин глаза, я задумчиво изрекаю:

— Ты что, подготовлена к любой чрезвычайной ситуации?

Оставляя ее наедине с Евой, я чувствую на себе пристальный взгляд светло-сапфировых глаз. У стойки регистрации приходится пролистнуть несколько фотографий в телефоне Каталин. Старший медбрат вносит пометки в компьютер, затем снова забирает смартфон с моих рук, дабы вписать дополнительные данные в анкету пациента. Он окончательно отдает мне мобильный, изучив фото страховки. Держа телефон в руке, я случайно касаюсь пальцем экрана так, что тот показывает мне следующее изображение.

— Вообще-то, — сообщает медбрат, пока я пялюсь на дисплей, как завороженный, — лишь в порядке исключения позволена подобная вольность, сеньор. В нашей клинике наблюдается ваша мать, уважаемая…

Он и дальше болтает о правилах больницы, наверняка, и о женщине родившей меня, но я закончил слушать его еще минуту или две назад. Черт побери, Каталин такая красивая здесь.

— Лучше бы вам в другой раз приносить настоящие документы, а не их фотоснимки. Вы слышите меня, сеньор?

Нет. Конечно, нет. Официальный тон работника госпиталя не заставит вскинуть на него голову. Я увлекся кое-чем более занимательным.

— Понятно. Все предельно понятно.

Удостоив медбрата жестом ладони, направляюсь в сторону лифта. Даже когда я отвожу глаза от экрана или закрываю их, подсознание все равно подкидывает образ обнаженной Каталин Катана.

Я не подозревал, что нужный ракурс, немного косметики и отсутствие одежды могут сотворить с ней невероятное. Мое возвращение в палату не остается незамеченным. Я прислоняюсь плечом о косяк раскрытой настежь двери и скрещиваю ноги в лодыжках, глядя на Каталин, окруженную Евой, Исайей и Пьетрой. Кузина сидит на кушетке, чуть ли не скрежеща зубами. Я могу с легкостью поверить в то, что она держится из последних сил, чтобы не закричать. Моя сестра хочет уйти отсюда. Ее бесит появление в жизни двоюродного брата провинциальной девчонки. Пьетра всегда нуждалась в Еве, как в подруге, поэтому их примирение было просто вопросом времени. Ну, бесспорно, кузине не нужно привыкать к Каталин, потому что эта милашка долго со мною не пробудет.

— И что же ты там стоишь, загадочно улыбаясь? — запальчиво отмечает она, склонившись чуть-чуть вправо, дабы хорошо меня видеть.

Я коротко качаю головой и испускаю смешок, спрятав за ресницами глаза. Им так хочется смотреть на нее, ознакомиться с каждым изгибом слегка изувеченного в аварии тела.

— Она дерзит тебе, Маркус? — сложив, подобно мне, руки на груди, хмыкает Пьетра. — Не знала, что вы так близки.

Ева осаживает ее, но из-за этого между подружками завязывается не самая приятная беседа. Исайе удается встрянуть раньше меня — я как раз собирался.

— Поехали кататься на «Феррари»? — наглый длинноволосый владелец огромного состояния щелкает перед лицами девушек пальцами, а после подмигивает мне. Мол — ты же понимаешь, чувак, таков план! — Да ладно вам. Мы собирались объездить весь Рим…

Пьетра перебивает Исайю, спрыгнув с жесткой кушетки:

— Да, давай уже скорее уйдем отсюда! — Она демонстративно берет его под руку, на что Ева, улыбнувшись, закатывает глаза цвета позднего заката. — Кстати, и расскажешь нам про пари, заключенное с Маркусом. Уж очень мне любопытно, как должен облажаться мой братец, чтобы ты получил его новенькую машину.

Исайя мгновенно бросает на меня виноватый взгляд, а Пьетра смотрит укоризненно. Они все втроем удаляются, дверь за ними закрывается. И вот я остаюсь один на один с Каталин, у которой просто не могут не возникнуть вопросы.

Больше всего меня пугает то, что я не смогу солгать.

ГЛАВА 8

{Маркус}

В индиговых глазах замухрышки зажигается нешуточная заинтересованность. Она даже прилагает усилия, чтобы присесть на край процедурного «шезлонга». Я вижу, что Каталин немного раздвинула ноги, и единственное, что приходит мне на ум — как же хочется разместиться между них. После увиденной фотографии все мои мысли спустились вниз. Женщины часто упрекают нас в том, что член — наш главный орган. Сейчас это так и есть.

— Пари? — О, черт, Каталин всего-то и хотела, что спрыгнуть. Она усмехнулась, не придав особого значения реплике Пьетры.

Ее ступни касаются пола, а затем маленькая блондинка поднимает на меня взгляд. Одна моя рука подхватила Каталин за локоть, другая — лежит на талии. Все довольно целомудренно. Увы.

— Да-а… Ерунда, можешь не вникать…

В поисках своих вещей она рассеянно говорит со мной.

— Не сомневаюсь, что это очередная глупость, которой ты занимаешься от скуки, — с унылой интонацией выдает Каталин, прежде чем набросить на плечи колледж-куртку.

Куда это она собралась?

— Тебе пора повзрослеть, Маркус. Тебе сколько лет? Двадцать восемь? — Она сканирует меня глазами, из-за чего я сам чувствую себя тринадцатилетним мальчишкой. — Но, кажется, будто ты гораздо моложе. И нет, дело не в том, что ты выглядишь на двадцать два.

Смеясь, она открывает дверь. Ее слова заставили меня призадуматься, я остался стоять на месте, пока она, хромая, зашагала вперед по коридору. И лишь спустя чуть больше минуты до меня дошло происходящее. Я вылетаю из палаты вслед за ней, практически сбив с ног пожилую женщину-доктора.

— Эй-эй-эй! Куда ты идешь? — я кричу и бегу, но не понимаю, к чему такой ритм, Каталин все равно не может идти быстро.

Поравнявшись с ней, вспоминаю, что ее мобильный телефон все еще у меня. Проклятье! То фото…

— Мне пора в общежитие. У меня куча дел, нужно подтянуть знания по теоретическим основам радиожурналистики.

— Ты обвиняешь меня в малолетстве, но сама поступаешь, как ребенок! — срываюсь на нее я.

Не проходит и нескольких секунд, как беру Каталин на руки, хоть она и противится этому. Да мне плевать. Ей нужно остаться здесь еще как минимум на один день — врач заявил все как нельзя понятно.

— Зачем ты вообще со мной возишься? Я разбила твою машину!

— Хорошо, что ты себе голову не разбила!

Она дрыгает ногами, но сразу после мычит от боли и морщится. Пациенты клиники познали чудо излечения, поскольку даже те, кто изнемогали от своих болезней, достали телефоны и снимают нас на свои камеры. С изумленными улыбками на губах и ярко выраженным любопытством на лицах эти люди вполне могут сойти за здоровых.

— Отпусти же! — невзирая на боль, Каталин дергается, пытаясь дать мне отпор.

Бьет рукой по спине, оттягивает ворот футболки, второю ладонью царапает кожу оголившегося живота. Дойдя до ее палаты, я успеваю ощутить себя покалеченным солдатом. А посадив, наконец, дрянную девчонку на больничную кровать и отойдя на полшага, вздыхаю с непередаваемым облегчением.

У меня есть время отдышаться. Не так уж много, но есть. А потом она бросает в меня единственной подушкой. Я ловлю мешок, набитый перьями и, более не сдерживая себя, швыряю чертову постельную принадлежность в сторону.

— Что же тебе, хорошая и послушная, не нравится?

Надеюсь, Каталин сумеет расслышать яд в моем голосе. Надеюсь, у нее получается читать между строк, потому что я еще собираюсь подождать с ее разоблачением.

— Это какое-то помешательство, — она хватается за голову. — Я не хочу, чтобы ты со мной нянчился или решал за меня, как мне будет лучше.

Каталин тычет указательным пальцем себе в грудь. Когда она разговаривает на высоких тонах, ее акцент сильнее выделяется. Я приближаюсь и нависаю над ней так, что ей приходится завести голову назад, чтобы иметь возможность смотреть на меня. Взяв себя в руки, говорю вполголоса и с расстановкой:

— Ну, ты ведь такая взрослая, да? Сама отвечаешь за свои поступки?

Глядит, не моргая, но светло-каштановые брови сводятся к переносице. При таком коротком расстоянии черты маленького личика кажутся мне обворожительными. Я привык к другим девушкам. К тем, которые старались быть для меня лучше изо дня в день. Я вначале считал безусловную натуральность и простоту недостатком, но в данный момент убежден, что это величайшее достоинство.

Хочется целовать.

Эти губы хочется целовать.

Причем ни о какой нежности я не мечтаю. Желаю кусать их до крови. Пускай Каталин предстанет передо мной такой же, как на том фантастическом фото. Я стану на несколько часов самым счастливым человеком на планете!

— Знаешь, кто ты? Напыщенный индюк, — выплевывает с ненавистью. — Я читала интервью, которое ты дал журналу [«GRAZIA»]. О чем откровенничал Маркус Ферраро? — она прищуривает глаза, будто задумалась, а потом, нацелив на меня палец, выдает: — Ах да! «В моей жизни нет и не было места женщинам, которые мне не подчиняются». Это позиция подростка, но никак не взрослого мужчины.

У меня заканчивается терпение. Каталин ходит по лезвию ножа, и если она не прекратит, я не отвечаю за себя.

— Твое существование состоит из эгоизма, ужасным характером ты отталкиваешь людей, которым ты небезразличен. Зачем я только хотела встретиться с тобой…

Легкие на мгновение, словно лишились воздуха. Я с трудом сглатываю, зациклив на Каталин — быстро дышащей и уже жалеющей, похоже, о сказанном — исследующий взгляд.

— Так значит, ты хотела увидеться со мной?

Она резко, раздраженно говорит:

— Нет! — И от этого становится только сексуальнее.

Моя крохотная мышка вспотела, залезла на кровать и поджала под себя ноги. Будто боится меня. Я борюсь с животным внутри, и не наврежу ей. Нехотя и невольно признаюсь своему сознанию в том, что она привлекает меня больше, чем какая-либо девушка до нее.

— Уходи, — произносит с желчью в голосе. — Раз уж ты заставил меня торчать здесь, будь добр, проваливай.

Не знаю, намеревалась ли Каталин выронить еще что-нибудь. Это уже, впрочем, не так важно, поскольку в дверь палаты стучат. Двумя секундами позже ее распахивает лечащий врач неугомонной пациентки. Он с хмурым видом проходит вглубь комнаты, неизменно крепко держа в руках планшет с записями и справками.

— Сеньорита Катана? — Его надменная интонация режет слух. — Что происходит? — Через полминуты мужчина в халате оборачивается ко мне. — Наша клиника, понимаете ли, не цирковая арена. Попрошу вас впредь решать все вопросы цивилизованно и…

Бесцветный тон, которого придерживается при разговоре врач, бесит до чертиков. Я поступаю так, как считаю нужным — подталкиваю доктора к выходу. Он, разумеется, удивлен и возмущен. А для Каталин такая выходка является подтверждением моего безрассудства. Но я правда долго терпел, прежде чем запереть дверь и остаться с нею наедине, чтобы мы могли все обсудить. В белоснежный деревянный барьер уважаемый врач колотит здоровенным кулаком, он бранится, однако скоро это прекращается. Возможно, пышнотелый мужчина поспешил за охраной — тогда у меня не так много времени.

— В твоем стиле, — пренебрежительно машет Каталин рукой, после чего отворачивает голову к стене. Она распоряжается, не глядя на меня: — Я же сказала, уходи!

Присев на кровать рядом с нею, из кармана достаю смартфон, как свой главный козырь в нашей перепалке. Пока что она ведет, на табло счет — 1: 0. Я не знаю, как снять блокировку с экрана, поэтому просто кладу телефон у ее ног. Когда она сделает это за меня, то возьмет в толк, что я видел фото. Каталин краем глаза смотрит на гаджет, но не делает попыток прикоснуться к нему.

— Ухо…

— Сам не понимаю, какого х*ена я здесь делаю, пора бы уже помахать тебе ручкой или показать фак — что по душе больше? — и убраться.

Она в ту же секунду присаживается ко мне лицом и, превозмогая боль в теле, толкает со всей силы в плечи. Отталкивает меня, как может. И хоть мощи у нее недостаточно, чтобы сбросить с кровати, я нахожусь в восторге от той экспрессии, которую она не боится выразить.

— Так чего же ты ждешь?! Пошел вон! У меня складывается ощущение, что ты издеваешься надо мной, и тебе это приносит немыслимое удовольствие! Да? Урод! — очередной удар; ее ладонь попадает мне в ключицу. — До встречи с тобой у меня все было… нормально, а теперь все пошло кувырком. Сперва ты считаешь, что я перешла тебе дорогу и запираешь в кабинете, чтобы сыпать оскорблениями и унижениями. Потом, — она говорит спешно, а глаза у нее блуждают по постельному белью, — снова появляешься в моей жизни, просишь прощения по-идиотски — гоняешь по городу, словно умалишенный стритрейсер! — Уголки притягательных губ опущены, грустный взгляд Каталин так и не встречается с моим. Я расстроен не меньше ее и злюсь, но, сжимая кулаки, все еще контролирую гнев. — Из-за тебя я попала в аварию. И не нужно отрицать этого! — Она выбрасывает ладонь и, наконец, обращает ко мне взор; блеск в ультрамариновых глазах выдает возмущение и бешенство. — Никто не обращался со мной так… — О, нет-нет-нет, Каталин принимается плакать. Слезы стекают одна за другой по щекам. Хочу стряхнуть, но что-то сдерживает. — Никто никогда не смешивал меня с грязью, как делаешь это ты. И самое кошмарное во всем происходящем, что я… — Она прикрывает рот ладонью, воздерживаясь от рыданий. — Не могу, не могу обнять ее. Мое тело требует этого, однако мозг сопротивляется. — Я позволяю тебе так делать.

Лазоревые глаза, наполненные страхом и болью, задерживаются на мне. Мы долго всматриваемся в лица друг друга. Каталин опускает руку вниз и тяжело сглатывает. Кажется, будто у нее не осталось больше слов — только слезы. В схватке между сознанием и физиологией побеждает последняя. Я вскидываю ладонь, касаюсь мокрой скулы сумасбродной девчонки, завожу прядь волос цвета пшеницы за ухо; она молчаливо следит за моими действиями. Лишь всхлипывает.

— Может быть, все дело в том, что ты так же безумна, как и я?

Она приоткрывает вишневые губы. На несколько мгновений Каталин перестала дышать, а когда ее дыхание снова стало согревать мою ладонь, стройные плечи под курткой начали вздрагивать.

— Нет, нет… — Каталин принялась рассеяно отрицать мое предположение. — Конечно, нет… — Она опять заглянула в мои глаза своими чистыми и невинными; я оказался совершенно бессилен перед ее неиспорченностью. — Я жила обычной жизнью. Меня все устраивало.

Невзначай усмехнувшись, поддаю сомнениям уверенность, которую источает Каталин.

— Правда?

— Естественно. — Губы, в которые я дьявольски жажду впиться, задрожали. — Естественно!

Я напоминаю себе про пари. Все, что мне нужно от этой девчушки — выиграть спор. Нужно сделать все, что потребуется, но только не предстать перед Исайей аутсайдером. Да-да, дело отнюдь не в «Голубых танцовщицах». Дело в том, что правим каждым мужчиной — это окаянное эго, от которого никуда не деться, не убежать. Оно — часть нас, с ним надо мириться, его надо уважать.

— Мне так стыдно за свое поведение, — Каталин закрывает лицо руками, продолжая распускать нюни, что мне весьма надоело.

Я подступаюсь к ней ближе, еще ближе. Уткнувшись носом в лимонные волосы, успокаивающе шепчу:

— Все хорошо, слышишь? Ты не должна смущаться.

Она качает в отрицании головой. Я аккуратно заскользил по тонкой талии ладонью, а пальцами другой руки коснулся раненного колена — и почему Каталин хотя бы не пристегнулась, прежде чем вдавить в пол педаль газа?!

— Ты вогнала себя в рамки, — говорю, ласково трогая гладкую нежную кожу ног. — Этого хотят от тебя другие. Кто? Родители? Друзья? Со мной ты можешь быть самой собой. — Я убираю очередную прядь за ее ухо и проговариваю в него едва-едва слышно: — Обещаю.

Она прекратила дрожать в моих руках. Уверен, Каталин приятно все, что я с ней делаю. Ссадины на коленях, на локтях забинтованы, кровоподтеки и глубокие царапины на лбу обработаны, заклеены пластырем. Пальцы изредка находят те самые пластыри, касаются их. Я не просто ощущаю под ладонями нетканый материал, я чувствую, что несу ответственность за поступок Каталин. Я сам ненавижу себя, что допустил это. Со мной это впервые, мне это чуждо и непонятно, поэтому мозг желает отвергнуть подобные мысли. Правда, они возвращаются. Все время напоминают о том, какая же я сволочь.

Мразь.

— Все будет хорошо, — повторяю для нее, но пытаюсь убедить в этом себя.

Я не должен привязываться к Каталин. Я просто должен выиграть пари, после чего наши дороги разойдутся, как корабли расходятся в океане.

Она опускает руки между бедер и переводит на меня взгляд, который определенно обезоруживает. Страшнее всего оказаться в яме, которую рыл для другого человека. Я скоро упаду в пропасть, я это нутром чувствую. Если не установлю дистанцию — провалюсь. Господи, какая ирония — а в случае, если отдалюсь от Каталин, тогда мой плане одержит неудачу. Раньше мною управляли тщеславие, амбиции, гордыня. Теперь же, не подозревая о том, непритворная блондинка властвует в моем подсознании. Я ничего не могу сделать, кроме как ожесточиться. Потому что поражение всегда приносит чувство досады и неудовлетворенности.

— Смотри на меня! — Каталин издает негромкий удивленный возглас, когда я сжимаю ладонями ее лицо. — Смотри! Не строй иллюзий насчет меня, поняла? — Почему-то возникает острая необходимость прямо сейчас расставить все точки над i. — Я нехороший человек, ты должна это знать.

Знаю, что ей неприятны резкие движения, а сама она испытывает легкое негодование, но все-таки, схватив ее, стремительно сажаю себе на колени. Наши глаза почти на одном уровне — я продолжаю держать в руках маленькое хрупкое лицо.

— Я не такой, как ты: не жди, что открою сердце всему миру или даже одному человеку, — она растерянно моргает и хмурится, стоит мне произнести последние слова. — Будь готова к тому, что я полный засранец, способный испортить твою жизнь. Ясно?

Нет, она не кивает, но блестящие от невыплаканной влаги глаза говорят больше, чем могла бы сказать их обладательница. Душу терзает увиденное в телефоне Каталин фото. Теперь мне не просто интересно узнать, откуда оно у такой примерной девочки — ревность съедает меня без остатка. Руки опускаются вниз, сжимают сильно талию. Здравый смысл отходит на задний план. И хоть разум кричит, что нельзя ей сейчас причинять боль, я прогоняю его прочь. Кто-то видел ее такой — обнаженной, облитой местами красной краской. Кто-то лицезрел ее голой, а я — пока нет. Вопрос о том, девственница ли Каталин, снова всплывает на поверхность. Если раньше я воспринимал ее непорочность, как факт, то с этого дня все изменилось. Я жажду быть в ней, тесно прижимать к себе и прямо в эту минуту взять за горло, сжать его пальцами, причинить хоть какой-то вред. Я зол, раздосадован, но в груди появилось новое необычное чувство. Как охарактеризовать, не имею понятия. Тепло? Надежда?

С Каталин я отвлекаюсь от гадостей, которыми переполнена моя жизнь. Хочу, чтобы она была только моей — пускай на несколько недель, пускай на несколько месяцев, — но лишь моей. И точка.

Охрана во главе с заносчивым доктором, судя по голосу, уже объявились за дверью. Они стучат в нее и требуют открыть, тогда как из палаты до них не доносится ни звука. Все потому, что мы молчим. Она смотрит на меня с неподдельным доверием, о чем такие мужчины, как я, мечтают. Как бы ни лихорадило, не делаю первого шага. Это Каталин подается вперед и легко касается моих губ, пока шум и крики становятся только громче. Но вскоре они перестают иметь всякое значение, сходят на нет. Я окольцовываю талию девушки, которую считаю своей. Ее ладони ложатся мне на грудь, мнут футболку. Я целую горячо, жарко, получая в ответ неопытность. Каталин быстро учится, вручает себя, как долгожданный подарок. Ее руки то опускаются вниз, то поднимаются вверх. Она елозит, сидя на моих коленях.

Ей меня мало.

А мне чудовищно не хватает ее.

Языком изучая рот малышки и углубляя неимоверно страстный поцелуй, я время от времени зарываюсь носом в ароматные волосы. Берусь царапать предплечья, но подстриженные под корень ногти оставляют лишь белые отметины на бархатной коже. Она принимает все, что ей даю: кусаю губы, слизываю слезы, опускаюсь к тонкой шее и зубами впиваюсь в нее. Сдавленные звуки удовольствия заводят. Нам нужно остановиться, поскольку потом сделать это будет гораздо сложнее. Но белизна кожи манит, искусанные мною губы и следы на горле Каталин возбуждают до такой степени, что я готов вот-вот кончить.

— Ты помнишь, что я тебе говорил? — оторвавшись от нее, вглядываюсь в лазурные глаза.

Они не потеряли своего блеска. Они все так же доводят до исступления. Улыбнувшись краешком рта, моя девочка мотает слегка головой. Я знаю, что шутит. Шутит ведь.

Будто вдалеке разносится разгневанный вопль доктора, на которого нам глубоко плевать. Он орет, чтобы ломали дверь. Каталин гладит меня по щекам пальцами, я целую каждый из них, утопая в эйфории.

— Завтра Исайя устраивает вечеринку у бассейна в своем доме. Ты пойдешь туда со мной?

Заливисто рассмеявшись, она снова в отрицании качает головой.

И я знаю, что шутит.

Шутит ведь…

Моя.

ГЛАВА 9

{Каталин}

Маркус оказался не против, чтобы моя лучшая подруга Джемма тоже посетила вечеринку в доме Исайи. Я даже не знаю, хорошая ли была эта идея, потому что, похоже, хозяин особняка полностью завладел ее вниманием.

— А здесь? — листая фотографии в своем телефоне, Исайя поднимает восхищенный взгляд на Джемму. — Здесь ты была?

— О, да! Ну конечно!

— Согласись, нет ничего лучше, чем просто блуждать по этим секретным местам, — убрав с глаз солнцезащитные очки, он выставляет указательный палец. — Круто быть частью всего этого! А ведь многие иностранцы и не догадываются, что Рим не ограничивается руинами, достопримечательностями и пиццей.

Он располагается прямо около бассейна в виде большой-большой гитары. Глядя на Джемму, что лежит на шезлонге, Исайя поддевает голову рукой. Позабыв о десятке других гостей, он сконцентрировался на одном-единственном. Вернее будет сказать, на одной. Они обсуждают кафе «Panella», пока я, скрывая взгляд за темными стеклами «броулайнеров», нахожусь в пассивном поиске Маркуса. Того самого парня, с которым у меня все не определенно. До того, как Джемма меня привезла сюда, она сетовала на Марка. Всю дорогу она говорила мне о том, что он за человек — плохой человек, из-за которого я попала в аварию. Из-за которого выгляжу, мягко говоря, не очень. Разумеется! Кому понравится девчонка с перевязанным коленом, локтем, с раной на лбу и царапиной на щеке? Да он и пригласил меня сюда, поскольку чувствует свою вину. Те поцелуи были плодом эмоциональности. Врачи клиники, кстати, ее не оценили. А позже, когда Маркус попрощался со мной, и вынужден был оставить одну в больнице, я взяла в руки свой телефон…

Он видел фотографию! Какого черта он полез рассматривать другие мои фото? Я не давала такого разрешения. Проклятье. Проклятье! Я не знаю, может, Марк возбудился, увидев меня обнаженной. Хотя, говоря откровенно, нет там ничего особо привлекательного. Все причинные места закрыты, на меня в тот день пролилось столько красной краски, пока фотограф не был доволен работой. Акция в поддержку диких животных. В ней принимали участие почти все молодые девушки нашего благотворительного фонда. Я не могла не согласиться, так как эти фото будут использованы лишь для одного мероприятия, которое пройдет в начала ноября. Маркус не должен был их видеть. Если бы все пошло, как нужно, он бы смог лицезреть меня обнаженной, только если бы посетил вечер помощи тем, кого мы — люди — убиваем ради прихоти. Я не знаю, захочет ли он прийти. Что-то мне подсказывает, что Маркус относится совсем к другой категории общества — ему плевать на тех, кто страдает. Он без ума лишь от самого себя.

Вот и сейчас: выходя из стеклянных дверей к бассейну, он идет с гордо поднятой головой, медленно, собирая взгляды всех приглашенных на вечеринку девушек. Всех, кроме Джеммы. Она все так же болтает с Исайей про кофейню, что не пользуется популярностью у туристов. Подруга не любит читать книги, а я люблю. Поэтому, когда она с новым приятелем заводит беседу о улице, где это кафе находится — Мерулана, — я ассоциирую ее в первую очередь с великим романом Эмилио Гадды.

— Боже, а какой там капуччо! *1 — закатывая глаза от наслаждения, восклицает Исайя.

Джемма, заражаясь его оптимизмом и чрезмерной болтливостью, энергично кивает головой. Надеюсь, она не очаруется Исайей. У нее есть мужчина, который любит ее. Бросать его ради ветреного богача — глупо. Джемма, не отрывая боготворящего взора от него, постоянно соглашается. Когда Исайя заговаривает о пиццерии, которую многие местные и туристы просто обожают, его приятели присоединяются к разговору. Эмоционально высказываясь про «вкуснейшую пиццу во всей Италии», парни подсаживаются ближе.

— У меня есть несколько фото с дедушкой Баффетто!

— А у меня со всей их семьей! — хвастается кто-то в ответ.

Я слышала об этой пиццерии, но, увы, никогда там не была.

— За двести евро в «Баффетто» можно накормить целую армию, — кто-то позади утрирует.

Я оглядываюсь, и глазами нахожу незнакомого парня, а за ним — Маркуса Ферраро, флиртующего с одной из девиц. Конечно, это очень неприятно, но больше всего меня беспокоит то, что моя фотография, которую он однозначно рассматривал, его смутила. В голову лезут всякие ужасные мысли. Не исключено, что Марк поменял обо мне свое мнение. Не знаю, как начать с ним разговор. Как все объяснить? Я говорила фотографу Гвидо, что мне не нужно это фото «на память», но он все равно зачем-то мне его прислал, а я почему-то не удалила. Список гостей благотворительного ноябрьского приема уже составлен. Мы — девушки, раздевшиеся для этой акции — можем не переживать о наличии прессы на вечере. Журналистов, нас уверили, не будет. Лишь богатые, влиятельные люди, которые сумеют изменить участь диких животных в нашем жестоком мире.

Узнавая, сколько юных ребят не относятся равнодушно к будущему нашей планеты, многие изумляются. Все привыкли считать, что молодежь — это, как правило, бесцельные существа. Но на деле ситуация обстоит иначе: множество взрослых и пожилых мужчин и женщин с очерствевшими сердцами, в которых не осталось ни капли сожаления, сострадания. Не осталось огня.

Разумеется, далеко не все такие, но, увы, количество безразличных людей поражает. Так что, если спросить меня, жалею ли я о той фотографии, я отвечу: нет. А если спросить, жалею ли, что ее увидел Маркус, мой ответ будет: да.

Даже очень.

Он нереален, ослепителен. Даже непонятно, что Марк нашел во мне. На его фоне я просто теряюсь. Возможно, именно поэтому он игнорирует меня. Исайя, кажется, заметил, что я глаз не отвожу от его друга, и поворачивается то ко мне, то к нему. Из-за этого я чувствую, что краснею. Ну да, только этого не хватало! Джемма, к слову, сразу не одобрила мой сдельный купальник, на котором изображены экзотические цветы. Я не могу сказать о нем ничего плохого, зато другие над ним посмеиваются.

Солнце клонится к закату. В его теплых лучах купаются все присутствующие, а девчонки и вовсе, будто похорошели к вечеру. Они и так красотки, они слишком прекрасны по сравнению со мной. Время от времени некоторые из них бросают на меня неодобрительные взгляды, которые я вынуждена терпеть.

Или перестать это делать и уйти? Может, я хотя бы так привлеку к себе внимание «короля»? Он отвлекается от очередной грудастой модели и идет к бару, расположенному в открытой большой беседке. Там, около диванов, на мягких столах стоят гигантские сабфуверы. Марк прибавляет звук. Сексуальный трек звучит теперь на всю мощь. Ферраро с довольной ухмылкой вновь приближается к барной стойке и говорит что-то на ухо парню, который выполняет сегодня роль бармена. На нем, как и на других мужчинах, одни плавки. Однако, как лицо «официальное», он надел фиолетовый галстук-бабочку, отчего выглядит забавно. Слуга попойки у бассейна неоднократно кивает головой, в то же время пританцовывая в такт ритмичной песне. Он принимается готовить для Маркуса коктейль, и через пару минут отдает тому высокий стакан с алкоголем и мятой. Ферраро по-дружески хлопает бармена по плечу, а позднее выходит в центр переднего двора виллы, где мы все и находимся. Мужчина, о котором я мечтаю, начинает двигаться под музыку. Девушки, как заколдованные, повторяют за ним. Кто-то пытается танцевать в воде, другие прижимаются задницами к своим бойфрендам. А свободные девочки облепили Маркуса.

Он был таким милым, когда мы остались наедине вчерашним днем. Но сейчас меня для него, словно не существует. Да, безусловно, Марк стесняется такую посредственную девчонку, как я.

{« Ты отталкиваешь, ты отталкиваешь, я отстраняюсь, отстраняюсь от тебя.

Я отдаю, и я отдаю; и я отдаю, а ты берёшь; отдаю и ты берёшь

Скажи, что ты хочешь, что ты хочешь убрать меня из своей жизни:

И тогда я просто мертвец, бродящий сегодня ночью.

Но тебе это нужно, да, нужно всё время.

Бунтарка!

Скажи, что ты хочешь, что ты хочешь вернуть меня в свою жизнь:

И тогда я просто мертвец, крадущийся ночью.

Потому что тебе это нужно, да, нужно всё время». }

— Он еще не стал серьезным. — Я вздрагиваю от голоса Исайи, прозвучавшего над ухом.

Поднимаю голову, а хозяин шикарного особняка опускается на разноцветную, нагретую солнцем, плитку. Руками, обхватив колени, он обращает свой умиротворенный взор на Маркуса.

— Ты как себя чувствуешь? — спрашивает без какой-либо заботы.

— Нормально, спасибо.

— Не переживай. Марк просто пока что не понял, сколько всего на него свалилось. Он продолжает жить жизнью тусовщика, жизнью человека из модельного бизнеса. Хоть и прошел уже год, мне кажется, ему трудно свыкнуться с мыслью, что некоторую беззаботность необходимо оставить позади.

Я чувствую на себе взгляд Исайи, когда сама смотрю на Маркуса, подпевающего текст песни знаменитой рок-группы. Я не хочу быть той, о ком забывают при появлении на горизонте кого-то круче. Кого-то красивее, популярнее, умнее, интереснее. Я хочу быть той, о ком заботятся просто так и любят просто так, независимо от внешних обстоятельств.

Все вокруг веселятся. И даже Джемма отправилась на импровизированный танцпол. Один из находящихся здесь парней обнимает ее, вместе с нею прыгая в бассейн. Исайя аплодирует такому поступку своего гостя и вскакивает на ноги. Впрочем, у всех собравшихся реакция на увиденное одинаковая — они ликуют.

Я скучная. Понятное дело, почему Марк не хочет со мной общаться. Я не понимаю, почему люди получают удовольствие от выпивки и тупых разговоров ни о чем. Может, мне нужно расслабиться и начать видеть плюсы в подобном общении? Если бы у меня только получилось…

Я ужасно скучная и занудная. Я всегда думаю о последствиях, а это значит, что со мной вряд ли захотят иметь дело те, кто привык наслаждаться барабанными битами и алкголем.

Джемма развлекается. Исайе тоже не до меня. Мой уход однозначно останется незамеченным. Я поднимаюсь с места и направляюсь в сторону дома, чтобы одеться и забрать свои вещи. Иногда я ненавижу себя. Но с другой стороны, почему мне нужно под кого-то подстраиваться?

Господи, какая же я дура! Еще и оправдания придумываю этому козлу! Злости во мне предостаточно — солнцезащитные очки, телефон, ежедневник, кошелек, которые выпали из рюкзака, вновь оказываются в нем. Я раздраженно бросаю на дно светло-бежевой сумки помаду и тушь, что так мне и не понадобились. Не успела накраситься в общежитии. Думала, что смогу это сделать на вилле. Глупая… Как только я оказалась тут, холод Маркуса отбил напрочь любое желание стать лучше. И плевать, что он отправил за нами с Джеммой машину! Не оказал ведь требуемого гостеприимства, заставив меня чувствовать себя тенью на вечеринке.

Я еще долго могу перечислять «заслуги» Марка, но лучше вообще прекратить о нем думать. Он даже не достоин того, чтобы я из-за него сердилась. С самого начала я отгоняла ощущение того, что Маркус мной пользуется для собственных целей. Не знаю, откуда это чутье, но оно не проходит до сих пор. Я виновата лишь в том, что позволяла это. Но теперь все закончилось.

Окна открыты — я слышу отчетливо одну из любимых композиций [5 Second of Summer]«Lie to me». Не знаю, чем занимаются ребята под романтическую балладу. Может, пары слились в медленном танце? А, может быть, целуются? Или кто-то целует моего Маркуса… Моего? Серьезно, Каталин?

Он может засовывать свой язык в чей угодно рот. Мне плевать!

{«Я видел тебя ночью, и ты была прекрасна.

Я заметил, что ты тоже посмотрела на меня,

Но это был один единственный взгляд.

Ты выглядишь счастливой, о,

Ты выглядишь счастливой, о.

Мыслями возвращаюсь в Нью-Йорк:

Как меняли билеты, чтобы дольше быть вместе,

Как я думал, что это верный путь.

Теперь мне кажется:

Лучше бы мы вообще не встречались.

Потому что тебя слишком сложно забыть.

Пока я разгребаю твои проблемы,

Он расстёгивает твоё платье.

И даже зная, что ты меня не любишь,

Я надеюсь, что, если спрошу,

Ты солжёшь, ты солжёшь, ты солжёшь мне». }

— Ты хочешь домой?

Сердце уходит в пятки. Я вмиг оборачиваюсь на голос, который успела полюбить. В проеме одной из гостевых комнат первого этажа встал Марк Ферраро. Он держит руки над головой, положил мощные ладони на дверную раму. Его взгляд не источает доброжелательности, но сейчас он хотя бы видит меня, а не смотрит сквозь.

— Да, — отвечаю несколько рассеяно, перебирая в руках ткань темных джинсов, — мне уже пора.

— Куда ты так спешишь? — говорит Маркус, усмехнувшись.

Однако с его лица не пропадают слезы ожесточенности и недовольства.

— Меня ждут.

— Ждут? — в это слово он вложил неподдельное удивление.

Наверное, в голове уже промелькнули картинки, как я встречаюсь с каким-нибудь другим парнем. Если он будет ревность, мне даже польстит.

— Угу, — нарочно беспечно отзываюсь и пожимаю плечами. Я поворачиваю голову и смотрю на Марка в упор. — Можешь выйти? Я хочу переодеться.

Его взгляд заскользил по моим обнаженным ногам. Никто так и не поинтересовался, где я удосужилась так навредить собственному телу. А он не стал рассказывать, кто разбил его машину. Девушка, разгневавшись, угнала тачку парня и врезалась капотом в дерево. Задетое самолюбие не позволяет об этом распространяться, да?

Если бы Маркус просто попытался быть со мной более любезным, если бы хоть притворился, что рад мне, я бы не ушла. У него был для этого целый день. И вечер. Но он не захотел приложить хоть немного усилий. Я ухожу, поскольку теперь уязвлена моя самооценка.

Так сильно волнуюсь, что взяв ранее в руки одежду, зачем-то снова кладу ее на кровать. Ладони потеют, а дыхание затрудняется. Ненавижу то, что он вытворяет со мной, лишь будучи рядом.

Маркус тебе не нравится.

Не нравится.

Чувствую, он подходит ближе. Я думала, он попросит меня остаться. Или повернет к себе лицом, чтобы поговорить. Пока Марк решается, делаю вид, что ищу нечто важное в рюкзаке. Боже, выгляжу со стороны я, наверное, очень нелепо!..

Вместо того чтобы, как и ожидалось, сказать мне утешающие слова, попросить прощения, Маркус резко хватает меня за талию. В действительности, я почти ничего не успеваю понять. Вот мои ноги оторвались от пола, а спустя каких-то несчастных пять секунд я, будто приклеена к стене, выкрашенной в цвет персика.

Обхватив ногами бедра Марка, я тяжело сглатываю. Это, клянусь, получилось автоматически. Я не желала быть с ним в таком тесном контакте. По крайней мере, осознанно.

Отвратительная ложь.

— Ч-что ты… делаешь? Отпусти… Я ухожу.

Язык заплетается. Удивительно, как мне вообще удается говорить. Он просто приложил меня к стене, но вместе с этим выбил весь воздух из моих легких.

— Я тебя не отпускаю, — Маркус не рычит, но зверь в нем уже проснулся.

Напор, с которым он говорит, оставляет меня безоружной. Глаза напротив горят огнем. Два разных цвета — зеленой травы и какао — смешались воедино. Это восхищает! Все, что сейчас происходит, происходит не со мной: красивый мужчина со слегка смуглой кожей держит меня в своих крепких объятиях. Я могу поверить, что он играет, но иногда так хочется быть обманутой. Даже если потом правда окажется слишком горькой.

Животом я чувствую кубики его голого пресса. Он опускает голову, и жар дыхания опаляет мою шею. Бабочки внутри. Я была уверена, что те уже мертвы, как вдруг они ожили.

И все же — так быстро сдаваться? Нет. Стараюсь вырваться, пусть и понимаю, что это практически нереально. Хватка Маркуса невероятно сильна. Он, пригвоздив к гладкой поверхности, держит мои руки над головой. Дышать он начинает так же неровно, как и я. Предполагалось, что он умеет контролировать себя лучше моего…

Воздух до того накален, что его можно разрезать ножом, но обстановку разбавляет громкая музыка, доносящаяся снаружи.

— Ты не понимаешь, — шепчет он, делая паузы после каждого слова. — Ты на меня обижаешься, но, возможно, я просто боюсь… причинить тебе боль.

Он ни разу не коснулся губами моей кожи, не поцеловал, но я не могу избавиться от мысли, что схожу с ума, сгораю в огне. Я его очень сильно хочу. Наши губы друг от друга так близко, однако снова решиться поцеловать Маркуса первой сложнее, чем кажется.

— Ты уже причиняешь мне боль, — откликаюсь на откровение Ферраро. — Тем, что отталкиваешь меня, не замечаешь меня.

— Глупышка, — говорит, блаженно улыбнувшись у моего рта, — я просто хочу защитить тебя.

Ответ звучит вполне искренне, но так страшно, что это вранье.

— Не надо, — с уверенностью заявляю, после чего вовсе не двигающийся все это время Маркус, прижался ко мне вплотную.

— Не защищай меня от себя, — произношу лихорадочно в его губы.

Он принимается тереться своей промежностью о мою, вцепившись зубами в подбородок. Я тихо восклицаю от боли, но пока еще могу управлять собой. Ухватившись за широкие плечи, разрешаю Марку лишать меня рассудка. Его губы опускаются ниже, спустя мгновение он быстро и жадно целует мою шею, посасывает кожу, кусает ее, а потом ласкает языком. Его действия бедрами вызывают дрожь в теле. Я ощущаю, что вот-вот дотянусь рукой до звезд. Он так настойчив, так безумен… Убежденная скромница во мне разрушается с каждым поцелуем Маркуса. На место ей приходит одержимая желаниями девушка, которой я не знаю. Я встречаю ее впервые, и мне не легко.

Ферраро, вскинув на меня взгляд необыкновенных глаз, оттягивает топ сдельного купальника. Я, как завороженная смотрю на то, что он делает — обнажает грудь и, опустив голову ниже, втягивает в рот сосок.

О, Господи!..

Марк ненасытен. Он проделывает то же самое с левым соском… Я откидываю голову назад, вырываю руки из его хватки и сжимаю со всей силы плечи парня. Его рот прокладывает дорожку вверх, опять к шее, но после снова возвращается к груди.

— Ты хочешь этого? — спрашивает он надтреснутым голос. — Чтобы я испортил тебя.

Мы дышим в унисон, сердца у обоих бьются со скоростью света. Я не хочу никого, кроме него. Я окончательно рехнулась. И пускай это звучит плохо, мне нужно быть запятнанной им.

Ответить мне, к счастью или к сожалению, не удается. В коридоре слышны голоса. Дверь открыта нараспашку. Вот-вот кто-то застанет нас вдвоем. Страх берет свое — я отталкиваю Маркуса. Но он, будто скала — не шевелится с места, не отходит ни на миллиметр.

— Отпусти меня, — говорю едва слышно, уворачиваясь от его губ.

Марк настойчиво желает меня поцеловать, и я практически неудачно стараюсь дать ему отпор.

— Боишься? — уголок рта Ферраро искривляется в ухмылке.

Он опять превратился в сволочь.

— А мне это нравится, — неожиданно выдает, поймав мой взгляд. — Трахать тебя и знать, что кто-то может увидеть нас…

От его слов по спине пробежали мурашки. Он вдруг вдавил меня в стену сильнее, крепче сжимает жилистыми ладонями колени.

Больно. Мои раны отзываются болью.

Я ощущаю трение внизу, которое лишь нарастает. Маркус увеличивает темп. Быстрее и быстрее. Я хочу запретить ему это, но не могу. Я хочу сказать, что против, но это не будет полноценной правдой. Из моего горла вырываются всхлипы, стоны уже на подходе… Ощущение его языка в моем рту непередаваемо. Он орудует им так же беспощадно, как и двигает бедрами, приближая меня к оргазму.

К моему первому жизни оргазму, который я получу с мужчиной. Голоса в коридоре сейчас уже не имеют никакого значения. Спустя пару минут я их и вовсе не слышу. Может, девочки, болтающие там, ушли. А, может, они замолкли, потому как пялятся на нас.

Мне все равно. В данную секунду мне это безразлично.

Я хочу кончить вместе с Маркусом.

Он, прекращая целовать, обменивается со мной дыханием — мятным, приятным, с привкусом сигаретного дыма. Я готова целовать его вечно.

— Я хочу трахнуть тебя, Каталин, — Ферраро сообщает со свистом. — Хочу жестко трахнуть тебя!

Его голос становится несколько громче, движения — ритмичнее. Я прижимаю Марка к себе еще теснее, уткнувшись лбом в напряженное плечо.

— Боже… — все, что могу выговорить я.

Все было так хорошо, просто отлично и дело близилось к финалу, пока я не почувствовала вибрацию в лодыжке. Она прижата к ягодице Маркуса. В заднем кармане его летних черных шорт спрятан мобильный, тот звонит и звонит. Марк не двигается глядя на меня. Я сглатываю огромный ком в горле, который образовался только что. Неторопливо Ферраро слегка отодвигает от меня свое обнаженное тело. Мои руки скользят по его груди вниз, к животу, стальному прессу. Ноги все еще обвиты вокруг его бедер. За спиной у него, как оказалось, никого нет. Я перевожу взгляд на Марка. Ничего не говоря, он, словно извиняется глазами, промаргивается, а потом заводит руку назад и выуживает из кармана смартфон. На дисплее высветилось селфи-фото изящной блондинки в одном бюстгальтере, а под ним имя — Бланш. Мы смотрим друг другу в глаза. Я на него — с разочарованием. Он на меня — с чувством вины. Вызов остается не отвеченным, поэтому следом приходит сообщение. Я не могу не опустить глаза на экран. Говорю себе, что это ни к чему, но совладать с собой в такой ситуации…

Смс-ка написана на английском языке, занимает почти весь дисплей. Большими буквами значится:

{«Я вылетаю, завтра в полдень буду в Фьюмичино. *2 Ты же встретишь меня? Я очень соскучилась». }

__________________

*1 — Именно так многие римляне называют капучино.

*2 — Крупнейший аэропорт Италии, расположенный к юго-западу от Рима, примерно в 30 км от центра итальянской столицы, в небольшом городке Фьюмичино.

ГЛАВА 10

{Маркус}

Она оттолкнула меня. Грубо и нетерпимо. А потом, схватив одежду, убежала в ванную комнату. Все мои попытки объясниться тщетны. Каталин не хочет меня даже слушать. Как только я открываю рот, чтобы сказать хоть слово в свое оправдание, она кричит через дверь, велит мне заткнуться. Да, я конченный урод, но ее выводы на мой счет не совсем верны. Три года назад, довольствуясь своей свободной жизнью, я решил пожить какое-то время в родном Лондоне. Там я познакомился с Бланш. Она ни на что не рассчитывала, просто круто проведенное со мной время ее устраивало. В итоге мы провели вместе восемь месяцев или около того. Поддерживали связь, конечно, когда я уехал — обменивались смс-ками, приколами в «Фейсбуке», присылали друг другу откровенные фото, занимались сексом по телефону. В общем, с Бланш мне было хорошо и спокойно. И вот, неделю назад ей захотелось устроить себе римские каникулы. Я обязался ее встретить в аэропорту и поселить в своей холостяцкой берлоге, но напрочь забыл о Каталин.

Если бы мог ударить сам себя, так бы и поступил!

— Послушай, — когда Каталин выходит из ванной и быстрым шагом пытается от меня уйти, я догоняю ее, — все не так, как ты думаешь!

Она отмахивается от меня, как от назойливой мухи, и идет дальше.

— Держись от меня подальше, Маркус!

Я знаю, что у нее есть ко мне чувства и каждый раз, оставаясь с Каталин наедине, лишь делаю сильнее эту связь. Но теперь я так облажался, а она нереально упряма, чтобы уделить мне две минуты своего долбанного времени. Отлично, все мои друзья и приятели пялятся на нас, пока я бегу за Каталин по газону!

— Да дай же мне сказать!

Я, оказавшись рядом, кладу руку ей на плечо, чтобы повернуть ее ко мне, но она стряхивает мою ладонь и шипит сквозь зубы.

— Не смей ко мне прикасаться!

По каменистой дорожке Каталин следует к кованым воротам. Я не отстаю от нее ни на шаг.

— Бланш просто подружка, давняя подружка…

— Мне плевать нас вас обоих.

— Неправда, — парирую я, — ты сама знаешь, что лжешь.

Загородив ей дорогу, представляю, каким жалким и смешным выгляжу, но сейчас это не так важно.

— Подумай сама, — касаюсь указательным пальцем виска, — зачем мне искать с тобой встреч, звонить тебе, буквально преследовать тебя? Я думаю только об одной девушке, и это — ты.

Каталин цокает языком и немного хмурится. Прошло всего несколько минут, и я вижу перед собой совершенно другого человека.

— Очень трогательно. Уйди с дороги.

Вместо того чтобы выполнить то, о чем она говорит, я приближаюсь. Ее глаза опускаются вниз, когда я беру светлое, немного веснушчатое личико в ладони. И эти же голубые омуты поднимаются вверх, они смотрят пронзительно, испуганно. Каталин боится, что я смогу вновь получить влияние над ней. У меня это хорошо выходит.

— Ты правда хочешь этого? Хочешь, чтобы я оставил тебя в покое?

Она не успевает ничего ответить. За ее спиной внезапно раздаются аплодисменты. Каталин оборачивается, я смотрю поверх ее головы. Ну, разумеется! Куда же без этого засранца? Если серьезно, то, быть может, Дейл и Лукас и поладили с Алистером, но не я. Он друг им, а не мне. Я не знаю сам, с чем это связано. Попросту Алистер Шеридан — гребаный ирландский зазнавала — меня бесит!

— Браво, браво, браво! — сноб продолжает хлопать в ладони, а затем показывает мне два больших пальца и, выпятив нижнюю губу, опускает уголки губ вниз.

Словно оценивает сложившуюся перед ним ситуацию. Иногда я ненавижу его больше обычного.

— Достойно драматической сцены в кино. Я даже прослезился.

— Что ты здесь делаешь? — цежу сквозь зубы. — Вали отсюда! Тебя никто не ждал!

Алистер отодвигается от своего серебристого авто, облокотившись о которое он все это время стоял. Засунув руки в карманы деловых брюк, ирландец подходит ближе к воротам.

— Отнюдь, — насмешливым тоном отвечает он, — я приглашенный гость.

Мои слова тоже не лишены подначки.

— Ну, тогда, знаешь ли, ты опоздал, а еще — у нас тут дресс-код.

— О! — Шеридан хлопает по крыше своей тачки. — Я в курсе! Не переживай, я храню свои плавки в багажнике.

Исайя — мой хороший друг, но все же не мне решать, кого пускать в его дом, а кого — нет. Так что, честно говоря, я ничего не могу сделать с тем, что придурок Алистер желает присоединиться к вечеринке у бассейна. Он крайне удивляет меня, когда не заходит в ворота, которые только что открылись перед ним. Каталин делает шаг от меня — вероятно, ей кажется, я забыл про нее в перепалке с недругом, однако же нет. Я хватаю ее за запястье, не давая уйти далеко. Она бросает на меня испепеляющий взгляд.

Знаю, детка. Я знаю, что ты сейчас хочешь меня убить.

— Нет, — Алистер морщит носом, но его глаза выдают веселье, — наверное, я все-таки повременю с незабываемой ночью у бассейна. Красотки, развлекающиеся около особняка, конечно, манят, но предпочту подвезти домой одну из них, — Шеридан вскидывает вверх указательный палец и глядит на Каталин.

Я больнее сжимаю ее руку.

— Никуда она с тобой не поедет, — шиплю.

Алистер указывает ладонью на девушку рядом со мной.

— Милое создание, правда? Пускай сама решает.

Каталин, посмотрев на меня твердым презрительным взором, вырывает ладонь из захвата. Я хочу снова коснуться ее, но она спешно отшатывается. Она видит, что я сержусь, видит по глазам, что прихожу в бешенство. Но решение, которое уже приняла, отменять не собирается. Алистер, почти не прилагая усилий, «выигрывает бой». Не зря я всегда его недолюбливал.

— Ты уедешь с ним? — не знаю, зачем спрашиваю.

Подвергаю сомнениям выводы, сделанные Каталин. Она всерьез думает, что он лучше меня. Да Господи! Как же эта дурочка ошибается… Алистер — зануда и зазнайка, но не из тех, кто читает стихи дамам на свиданиях. Он — такой же нарцисс, как и я, ему так же нравится спать с женщинами без всяких обязательств, как и мне. Только его страсть к работе нерушима. Вероятно, карьеризм передался ему с молоком матери.

— Лин! Эй, Лин!

Мы все втроем оборачиваемся на девичий голос. По извилистой дорожке с пышным бордюром из цветов в нашу сторону бежит подружка Каталин. Она одета в малиновый купальник, но накинула поверх легкий, прозрачный пляжный халат.

— Ты уходишь?

Как же ее зовут? Джемма, по-моему. Возмущение в голосе кудрявой брюнетки наделило меня большой смелостью, и я скрестил руки на обнаженной груди.

— Д-да… — без былой уверенности убрав прядь немного влажных волос за ухо, Каталин робеет на глазах. — Я должна… Уже пора… Э-м-м… Сама ведь понимаешь, у меня много дел. Скоро начнется учеба.

Джемма, подойдя к подруге, тянет ту в направление виллы. Ее жалобная интонация и сведенные вместе брови, похоже, не влияют на Каталин. Она не сдвигается с места.

— Пойдем же, пойдем, — не унимается «Кудряшка Сью». — Ты сама просила меня приехать сюда с тобой, а теперь я не хочу домой.

Каталин избегает зрительного контакта со мной, но я не заметил, как забегали ее глаза после последних слов Джеммы.

— Я не прошу тебя об этом, — она мягко освобождает свою руку. — Оставайся и продолжай круто проводить время, но я должна идти.

Мой обжигающий взгляд отразился в ее небесно-голубых глазах, когда Каталин негодующе воззрилась на меня. Она моргает, теперь с удивлением глядя мне за спину. Стоит мне обернуться на звук торопливых шагов, как тут же длинные загорелые руки обвивают шею. Тереза. Черт! Я почти незаметно качаю головой, как бы оправдываясь перед Каталин. Нет ни единой причины для того, чтобы она дала мне шанс. Телки вешаются на меня, обнимают и ждут ответных действий — все потому, что я сам им это позволил. Если мужчина свободен, он не чертит границы. Чем больше девушек, тем лучше. Но я никому даже не сказал, что у нас с Каталин что-то завязывается, а ей именно это и нужно. И это необходимо мне, если я хочу выиграть спор.

Она с трудом сглатывает и поправляет ремни рюкзака на худых плечах. Прячет глаза под ресницами, заключает в объятия подругу, а потом прощается с ней и направляется к выходу. Выйдя за принадлежащую Исайе территорию, она смотрит настороженно на Алистера. Я не прекращаю в отрицании качать головой, будто Каталин есть до этого дело. Тереза — высокая и пышногрудая блондинка — обвивает меня руками все крепче. Она, словно боится, что я исчезну. Откровенно говоря, я устал от ее назойливого внимания. Пытаюсь отодвинуть от себя Терезу, внимательно следя за действиями Каталин, но первая не намерена сдаваться — ей кажется, я играю с ней. Кокетливым голоском она завлекает меня обратно к бассейну:

— Поплавай со мной, я обещаю быть топлесс.

Слушаю ее вполуха, наблюдая за тем, как Каталин с Алистером обмениваются рукопожатиями, перекидываются словами. Она улыбается ему, смеется над какой-то его, вероятно, тупой шуткой! А когда он открывает перед новой знакомой дверцу серебристого спорткара, та юркает в салон. Шеридан, прежде чем сесть в машину, ловит мой уничтожающий взгляд. Засранец подмигивает мне, оскалившись в глупой улыбке, а затем скрывается в тачке.

Я оторву ему голову.

{Каталин}

Автомобиль приветливого парня с красивейшими серыми глазами плавно покидает парковочное место. Только что приобретенный приятель любезно согласился подвезти меня к кампусу. Наверное, я бы не села к нему в машину, будь у меня альтернатива. Увы, ее нет. Я хочу скорее оказаться в своей комнате и делать все возможное, чтобы забыть Маркуса Ферраро. Он может развлекаться, с кем хочет и когда хочет. Я больше не участвую в этом и не желаю быть частью его паршивой, опущенной на дно жизни.

Пока я пристегивала ремень безопасности, Алистер сообщил, что тоже учился в университете, в котором сейчас учусь я. Ну и везет же мне на выпускников [Тор Вергата]! В ответ я мило улыбнулась, но словила себя на том, что нервничаю.

— У тебя очень классное имя, Ка-та-лин, — и он произнес его по слогам.

Привлекательный мужчина с приятным легким акцентом, ведя авто, обращает внимание то на дорогу, то на меня. Его взглядов достаточно много, из-за чего я перестаю чувствовать себя комфортно.

— Спасибо.

— Давно ты знакома с Маркусом? — неожиданно спрашивает он.

Я поворачиваю к нему голову и вздергиваю бровью, давая понять, что его вопрос несколько не уместен. Да какая ему, к черту, разница?! Дело Алистера — всего лишь подвезти меня. Все. Он исполняет роль временного водителя, и следующей встречи не будет. Голос опускается до шепота, взор блуждает по моему телу — мне не нравится это. Вряд ли я дала повод флиртовать с собой.

— Не бойся, — вдруг он хрипловато засмеялся.

Держа обе ладони на руле, теперь Алистер не сводит глаз с лобового стекла. Ну, вот и славно.

— Я не боюсь.

— А, по-моему, ты лукавишь. Я не собираюсь совершать с тобой какие-либо нехорошие действия…

Прерываю его благородную речь:

— А кто сказал, что я разрешу?

Он коротко качнул головой, посмотрев мельком в мою сторону. Вновь вскинутая вверх бровь его позабавила. Алистер кивает на меня пальцем и широко улыбается.

— Ха! Мне нравится, что ты такая… хм-м…боевая?

Ох, этот парень ошибается, я совсе-е-ем другая. Не знаю, что на меня нашло, однако фразы, которыми он бросается, вряд ли понравились бы какой-нибудь девушке. Владелец Mercedes`а слишком высокого мнения о себе.

Алистер определенно собирался что-то сказать мне, но закрывает рот, вглядываясь в зеркало заднего вида. Я тоже напрягаю взор — за нами «хвост», по трассе мчится черный «Феррари». О, нет, если это Маркус… Он же пил! Понятно, почему лицо моего собеседника вмиг помрачнело. И я не в восторге от того, что Марк не дает мне свободы. Зачем он поехал вслед? Сумасшедший!

— Держись! — командует Алистер, после чего прибавляет газу.

Воспоминания о гонках, которые устроил мне Ферраро, еще очень свежи.

— Не нужно так быстро ехать, — паникую, хотя на дороге, кроме нас, никого больше нет. — Пожалуйста, сбавь скорость!

Я не хотела впадать в истерику, я хотела попросить нормально, но вдруг «Мерседес» резко вильнул в сторону. Мне не удалось сдержать крик.

— Все будет отлично, — расслабив узел черного галстука, практически умиротворенно произносит Алистер.

На его лбу выступили мелкие бисеринки пота. Вместо того чтобы прислушаться к моим словам и благоразумию, он способствует тому, что машина движется только быстрее. Я напряженно оглядываюсь назад в надежде, что Маркус отстал. Чуда не случилось. Если бы Марк оставил нас в покое, этот придурок рядом тоже бы успокоился. Почему уже дважды за месяц я попадаю в передрягу, где моей жизни угрожает опасность?!

Внезапно «Феррари» вырывается вперед. От неожиданности Алистер чуть не роняет ладони с руля, а скорость «Мерседеса» значительно снижается. Я облегченно выдыхаю, впервые в жизни благодарная Маркусу за то, что он одержал победу. «Феррари» цвета ночи набирал обороты, а затем энергично и стремительно перегородил нам проезд. Я затаила дыхание, поскольку Алистер даже не думает останавливаться. Перевожу взгляд с него на затормозившее черное авто, понимаю, что, если ничего не предпринимать — мы врежемся. Кто-то из нас умрет. А, может быть, и все трое.

— Ты же не такой, как он, да? — говорю максимально спокойно, взяв себя в руки. — Ты же лучше?

Его руки по-прежнему жестко сжимают руль, губы так же плотно сжаты, брови сведены к переносице — ничего не изменилось. Я смотрю на него, а он — прямо перед собой, не желая сдаваться.

— Докажи, что ты лучше.

Буквально триста метров до столкновения.

— Я не маленький, а ты мне не мамочка! — рычит Алистер.

Двести метров. Я срываюсь на крик:

— Не маленький?! Ты ведешь себя, как слабоумный подросток!

Это была хорошая попытка. Она… увенчалась успехом. Водитель давит на тормоза. Пятьдесят метров до столкновения. Пятьдесят метров! Он тяжело дышит, и я перевожу дух. Меня почему-то беспокоит одна мысль: а вдруг этот кретин снова заведет двигатель? Поэтому, медленно расстегнув ремень безопасности, я берусь за ручку двери и открываю ее. И куда я пойду? Выйти из машины все равно не успеваю, поскольку «крыло» Ferrari взлетает наверх, а из чернильно-черного автомобиля выходит его хозяин. Маркус бросился ко мне рысью. Я решила в тот же час запереть дверь, но он не дал мне этого сделать.

Захватив ее, Марк пытается дотянуться до меня. Я присаживаюсь как можно ближе к Алистеру. Тот обнимает меня за плечи, защищая от Ферраро.

— Садись в свою тачку и уматывай! — Он едва сдерживает себя, а зубы скрипят.

Когда Марк просто игнорирует его и все-таки берет меня грубо за запястье, Алистер молниеносно выскакивает из машины. Я борюсь с Маркусом, как могу, а в то время, обойдя дорогой спорткар, противник достигает его. Марк отвлекается на Алистера. Он лишь поворачивается к нему лицом, как «белый воротничок» со всей силы отталкивает Ферраро. Он толкает его снова и снова, затем Маркус замахивается, чтобы врезать Алистеру, но тот уклоняется от удара. А потом бьет сам. В челюсть. Это мощный хук — Марк падает на асфальт. Я шокировано прижимаю ладони к раскрытому рту. Не знаю, как я оказалась на дороге. Похоже, я на ватных ногах вылезала из автомобиля. А теперь, подойдя к поднимающемуся Маркусу, испытываю страх. Я собралась было угомонить его, но даже не смогла сделать шаг вперед, как он практически подлетел к Алистеру. Не успев опомниться, «воротничок» получает кулаком в подбородок, а сразу после — в живот. Он сгибается пополам от боли, на асфальт капает кровь изо рта.

— Ты просто животное! Животное! — кричу я, задыхаясь от потрясения и ненависти к Маркусу. — Что ты наделал?!

Он тащит меня, схватив под локоть. Все мои попытки вырваться из лап зверя кончаются провалом. Я оборачиваюсь, насколько возможно, чтобы взглянуть назад. К огромному сожалению, Алистер все еще не может выпрямиться. Боже, как я надеюсь, что с ним все будет в порядке!

— Пусть дальше разбирается сам, — ворчит Ферраро, кивая на «взлетевшую» передо мной дверь своей драгоценной новенькой машины.

Я так сильно зла, что слезы застилают глаза. Указав вытянутой рукой на Алистера, говорю не своим голосом:

— Ты оставишь его здесь одного? Серьезно?!

Марк беспечно ведет плечом.

— Он мне никогда не нравился.

— Ты животное!

— Я это уже слышал.

Думаю, Маркус только делает вид, что спокоен. Кадык нервно ходит вверх-вниз, а это выдает его с головой. Что творится у него внутри, даже страшно представить. Но от этого я желаю вцепиться ему в глотку не меньше, чем прежде.

— Залезай в машину.

Я трясу головой, чувствую, как слезы катятся по щекам. Поглядываю изредка на Алистера, терпящего агонию.

— Залезай в машину! — Марк берется за лямки моего рюкзака, который я ранее закинула на плечи, стискивает их и встряхивает меня, будто тряпичную куклу.

Упираюсь руками в его крепкий торс, спрятанный под темной футболкой. Конечно, мне не сдвинуть эту скалу ни на миллиметр от себя.

— Нет, — изрекаю почти без сил.

Я продолжаю вести войну, прекрасно осознавая, что Маркус ее уже выиграл. Он принудительно сажает меня в пассажирское кресло. Мои глаза в отчаянии опущены, но сказанная им реплика заставляет меня поднять их:

— Я не делюсь своими женщинами.

— Я — не твоя женщина.

Дверь возвращается на место, Ферраро садится на капитанское место легендарного «Ferrari». Прежде чем завести мотор, он вспыльчиво выдает:

— Ошибаешься!

ГЛАВА 11

{Каталин}

Я чувствую себя гигантским вулканом, который заперт в миниатюрном теле. И подобно кратеру на вершине горы, изливающего лаву, мне тоже нужно выпустить пар. Я оскорбила Маркуса разными словами. У меня краснеют уши, стоит мне лишь вспомнить о том, что говорила. Раньше никогда бы на такое не решилась, но все изменилось, я стала другой — пускай всего на несколько минут. Этого все равно недостаточно. Марк сначала кричал на меня в ответ, приказывал заткнуться, а потом просто принялся игнорировать мою истерику, все выпады и то, как я била приборную панель руками. Самой большой неожиданностью для нас обоих стал тот момент, когда я со всей мощи ударила подошвой кроссовка бардачок.

Он смотрел на меня, просто смотрел, ничего не предпринимая. Правда, его ладони сильнее стискивали руль. Да плевать, что Марк думает. Я так на него зла, что даже не поняла изначально, куда он везет нас. Судя по указателям, уже выехали из центра и движемся к северо-востоку от него.

— Где это мы? — задаю вопрос, крутящийся на языке уже пару секунд, вслух.

Я смотрю в окно, цепляясь за нижнюю раму. Оглядываюсь, чтобы четко для себя определить, куда едет Ferrari. Погодите-ка, погодите-ка, я здесь уже была. Кажется… Сказочный город в центре Рима, известный совсем немногим туристам. В прошлом учебном году мне довелось писать небольшой реферат, главным героем которой был квартал Коппеде — здания этого района после застройки предназначались для римской буржуазии, банкиров и зарубежных послов. Где-то недалеко тут должна виднеться аргентинская католическая церковь. Жаль, что флорентийский архитектор Джино Коппеде не увидел окончательного воплощения своих замыслов. И хоть жизнь великого проектировщика прервалась в тысяча девятьсот тридцать девятом году, его труды продолжают радовать и вдохновлять и в настоящие дни.

А, вот и она — южноамериканская церковь Санта Мария Аддолората, построенная к столетию независимости Аргентины! Снаружи и внутри — потрясающая мозаика, этой красоте я уделила много-много восхищенных слов в своей статье. А когда светит яркое солнце, кажется, что крыша храма вспыхивает огнем. Просто великолепно! Почему-то думалось, что у меня вряд ли в ближайшее время будет возможность сюда попасть. Но судьба играет по своим правилам.

— Ты что, живешь в Коппеде? — я задаю этот вопрос с несколько удивленной интонацией.

Как будто такого не может быть. Ну, если откровенно, я была уверена, что Маркус проживает где-то… в ЭУРе или Термини. Поближе к центру.

— Откуда столько неверия в голосе? — отвечает он с насмешкой.

Я продолжаю рассматривать фешенебельный район Рима. Мы проезжаем около монументальной арки, соединяющей два здания. Они когда-то получили название «Посольские дворцы». Я помню, что сердцем всего района является площадь Минчо, к ней можно пройти под аркой, где начинается улица Дора.

Маркус тормозит на светофоре, откуда виден Фонтан Лягушек, а затем поворачивает налево. Около четырехэтажного здания Ферраро сбавляет скорость, чтобы с легкостью заехать на парковочное место. Он выключает двигатель. Приблизительно десять секунд мы сидим в полнейшей тишине, после чего Марк касается участка сенсорной панели, который отвечает за разблокировку дверей. Машина «взмахивает крыльями». Я обращаю в какой-то мере смиренный взгляд на Маркуса. Спустя меньше часа пришло осознание того, что с Алистером все наверняка уже в порядке, и беспокоиться о нем не стоит.

— Успокоилась? — говорит Ферраро, откинувшись на спинку черного, вероятно, кожаного сиденья.

Я не отвечаю, сконцентрировавшись на виде из лобового окна. Мне стало легче, благодаря раздумьям и открывшимся передо мной зрелищам. Тихий уголок в бесконечно шумном городе — так называют Коппеде. Однажды посетив этот квартал, никогда о нем не забудешь.

— Да, но, поверь, ты тут ни при чем.

Марк хмыкает.

— Охотно верю.

Он выходит наружу, кладет руки на дверь авто и склоняется, чтобы взглянуть на меня. Вскинув одну бровь, Маркус замечает:

— Собираешься остаться тут, упрямица?

— Я с тобой никуда не пойду.

Его красивые полноватые губы растягиваются в улыбке. Лицо приобретает в тот же миг другие черты — светлые, более притягательные. Хотя я не могу отрицать, что, когда он зол, то дьявольски красив. Просто перед добродушным выражением лица мне всегда трудно устоять.

— Да ладно, Каталин. Поднимемся ко мне и пообедаем. Как тебе такая перспектива?

Я ворчу под нос:

— Ужасная перспектива! — А следом задаю интересующий вопрос, вздернув подбородком: — Ты умеешь готовить?

Он усмехается так, будто я спросила нечто невероятно глупое.

— Еще как! Но делаю это крайне редко. У меня есть домработница, она всем занимается.

Глядя на него в упор, не знаю, какого черта интересуюсь:

— Молодая и симпатичная?

Маркус рассмеялся.

— Зрелая и не в моем вкусе!

Так и хочется выдать: «А я в твоем вкусе? », но заставляю себя молчать. Надеюсь, мне хватит ума не говорить ничего подобного. Худший позор даже представить сложно. Нервно перебирая пальцы рук, я смотрю них. Вообще не имею понятия, что говорить дальше. Сидеть непослушно в автомобиле — тоже вариант не очень. Но подчиняться Маркусу? Делать все так, как хочет он? Уж увольте.

— Ладно, — пробарабанив пальцами по железу, он взглянул на небо. Жуя губу, снова обратил на меня свой взор, — хочешь торчать тут весь день.

Нахмурив брови, мотаю головой, понимая, что выгляжу по-детски.

— Хочу домой. Отвези меня домой.

Полуобернувшись направо, Ферраро вскидывает руку вверх и куда-то показывает пальцем. Ему приходится наклониться еще ниже, чтобы видеть меня.

— Я наблюдал, как ты смотрела на эту церковь, Каталин. Она прекрасна, не правда ли? Из окон моей квартиры вид на нее просто исключительный.

Сложив обе руки на груди, он теперь полностью отдал все свое внимание мне.

— Я не пытаюсь тебя убедить, нет, но ты многое теряешь. А я ведь всего-навсего приглашаю на обед.

Мысленно хмыкнув, я обдумываю его снова. И, признаваясь себе, что Марк — превосходный оратор, все же касаюсь одной ступней асфальта. Однако что-то останавливает, что-то сковывает цепями и не разрешает полностью довериться Маркусу. Ну да, словно я сама не знаю, в какой именно момент он совершенно потерял мое доверие. Это случилось сегодня. Подумать только, один день — а столько уже в нем произошло! Почему я снова пытаюсь дать Марку шанс? Мне не хочется в нем разочаровываться, даже если это уже случилось, подсознательно я оправдываю его. Я не замечаю, как ищу для поступков Ферраро все новые и новые объяснения.

В конце концов, Маркусу удалось уговорить меня. Он, как оказалось, живет в пентхаусе — четвертый этаж из четырех существующих. Здание построено достаточно давно, но сохранилось отлично. Мы на лифте поднимаемся на самый верх — там всего две квартиры, и одна из них принадлежит Марку. Он открывает ключом дверь, первой впускает меня. А потом ему приходится как-то втиснуться внутрь, поскольку я, раскрыв рот от восторга, осталась стоять на пороге.

— Двести сорок пять квадратов, — понимающе усмехается Маркус, я чувствую гордость за свое «гнездышко» в его голосе. — Когда я купил ее, она стоила три миллиона евро, а сейчас — все пять.

В большее недоумение приводят краски. Цвета. Их здесь много, они различные. Уютно, несмотря на то, что квартира большая. Убрано, несмотря на то, что она холостяцкая. Но последнее, несомненно, связано с тем, что Маркус нанял помощницу. Она сейчас здесь? Наверное, заметив, что я не только рассматриваю прихожую и виднеющуюся отсюда гостиную, но и выискиваю взглядом домработницу, Марк громко усмехается.

— Мы одни. И не удивляйся, дизайнеру с проектом квартиры помогала моя секретарша.

Вальяжной походкой он направляется вправо. Я вытягиваю шею, чтобы увидеть, куда следует Ферраро, но белая дверь, за которой он спрятался, скрывает его из виду. Потолки такие высокие! Пройдя немного по чистейшему коричневому паркету, я оказываюсь под белой аркой. Гостиная, открывшаяся моему взору, небольшая, однако в ней столько света и тепла… На белоснежных стенах полотна художников-модернистов. Цветастая, узорчатая обивка на трех довольно больших диванах радует глаз. Посредине стоит мягкий стол, покрытый сиреневой тканью. Кажется, что на ощупь она очень мягкая, так и тянет дотронуться! Люстра, светильники в современном стиле, столики в тон безупречным полам. Но ничто не сравнится с видом из окна — и правда можно смотреть на знаменитую церковь, предаваться воспоминаниям. Я выхожу из комнаты в поисках окон побольше, чтобы рассматривать верхушку храма, который, как будто стоит очень близко к этому дому.

Натыкаюсь пока только на столовую с гигантским стеклянным столом посредине. Его окружают черные и красные стулья. Весь интерьер оформлен так, что разбавляют белые стены и темные полы — яркие краски. Там много разноцветных элементов! Такое ощущение, будто Маркус обманывает меня. Это место не может ему принадлежать.

Не туда зашла. Совсем не туда. Спальня… Она, в отличие от других комнат, маленькая. В ней нет почти никакого необычного декора, все очень сдержанно. Под стать Марку — вот только я была уверена, что в его личной комнате преобладает много черного цвета, а не белого. Хотя я не могу быть утверждать, что Маркус спит именно здесь. Сколько в квартире спальных комнат? Наверное, не меньше пяти. Два окна — сбоку кровати и напротив нее — демонстрируют другую сторону улицы. Осень в этом районе по-особенному красива.

Ох, а это, наверное, рабочий кабинет. Всю стену, около которой поставили длинный алебастровый стол, украшает старинная картина эпохи Возрождения с почти полностью обнаженной женщиной. Похоже, не только у Исайи страсть к живописи. Хотя, глядя на красную подушку в виде сердца, лежащую на крутящемся стуле, я сомневаюсь, что Маркус вообще внес хотя бы малую лепту в декор.

Да нет, никогда не поверю в это.

Еще одна столовая? Серьезно? Стол намного меньше, чем тот, зато засервированный, словно хозяин ждет гостей. Рядом — проход на узкую, но продолжительную кухню. Ух ты! Абсолютно черный гарнитур! Неожиданно было встретить его здесь с учетом того, что в квартире нет практически ничего мрачного.

И из этой столовой, и из кухни можно видеть широкую террасу. Стеклянные стены и двери позволяют любоваться ею, даже не заходя туда. Но я все равно открываю дверь, чтобы вдохнуть чистого римского воздуха — тут нет окон, зато есть очень много растений, греющихся в лучах сентябрьского солнца, почти что ушедшего за горизонт. Горшки разместились прямо над спинками многочисленных диванов — на балконных подставках. Еще кое-что темное в апартаментах Маркуса — полы на террасе цвета воронового крыла. На их фоне и на фоне лилейных диванов ярко выражаются броские детали в виде цветных кружек на столиках, в виде эффектных маленьких подушек и малинового кресла посредине.

Гигантский торшер, сделанный наподобие бутона каллы, поместили возле одного из светлых столиков. Его не мешало бы включить, на улице скоро совсем стемнеет. Коппеде загорелся огнями. Церковь, которая видна отсюда даже лучше, чем из других комнат, тоже зажглась искусственным светом. Хочется укрыться пледом, потому что стало прохладнее. Дожидаясь Маркуса, я обнимаю себя руками. Пока его нет, могу делать, что хочу — просто смотреть, как люди возвращаются домой, как римская молодежь собирается вместе, чтобы круто провести вечер, как старики, встретив друг друга на тротуаре, принимаются обсуждать новости, активно размахивая руками и качая головами.

В каждом районе Рима есть свое очарование. И даже спустя много-много веков, когда не будет ни нас, ни наших детей, кто-то другой будет восхищаться этим городом. Кто-то другой будет любить его так же горячо…

Я любуюсь видом, открывающимся с террасы, когда Маркус подходит сзади. Мое отношение к нему осталось практически прежним, но не думаю, что ему нужно разрешение, чтобы коснуться меня. Он засовывает руки мне под футболку, пальцами касается кожи на животе, ведет ладонью влево-вправо. Это вызывает наслаждение.

И мурашки.

Макусу Ферраро не необходимо вообще чье-либо разрешение, чтобы делать то, что ему хочется. И хоть в некотором роде я раздражаюсь этой его черте, хоть в какой-то мере терпеть не могу каждую минуту этого долгого дня, мне еще никогда не было так хорошо.

— Я знаю, что ты презираешь меня, — шепчет Марк на ухо, расстегивая пуговицу на моих джинсах. — Наверное, ты посчитаешь это грязным и... кошмарным, но я без ума от мысли, что ты борешься с чувствами ко мне.

Он, безусловно, прав, но разве я сама хочу в этом признаваться даже самой себе? Когда я пытаюсь поставить под сомнение его дерзкие слова, Ферраро неожиданно закрывает мне рот свободной ладонью, в то время как другая рука уже оттянула резинку моих трусиков. Маркус проталкивается пальцами глубже, спустя пару мгновений те уже трогают центр. Всепоглощающую тишину огромной квартиры нарушает только громкое, тяжелое дыхание Ферраро. Он прижимается ко мне ближе, кружит над клитором двумя пальцами. Из-за джинсовой ткани у него получается это небыстро. Я жду, когда он снимет с меня все. Цепляюсь ладонями за его руку, смыкаю веки крепко-крепко. Голова сама откидывается назад. Затылок встречается с мускулистой грудью Марка. Наконец, он убирает руку с моего рта, позволяя мне вздохнуть, протяжно застонать. Сдавливает пальцами горло. Я продолжаю получать удовольствие с закрытыми глазами. Если открою, кажется, все разлетится на части. Кажется, что все это лишь моя фантазия, и от нее ничего не останется, если я целиком не окунусь в нее.

— Сколько у тебя было мужчин?

Его вопрос застает меня врасплох. Я не думала, что он спросит об этом в такой ответственный момент. Если честно, несмотря на возбуждение, мысли мои возвращаются к той фотографии, которую Маркус вчера видел. Я должна ему все рассказать. Я должна дать понять, что я пристойная девушка. Внутренний голос протестует, уверенный в том, что я никому ничего не обязана. Стараюсь не прислушиваться к нему, но это сложно. Марк прекращает движения, его горячее дыхание все так же обжигает кожу, однако я чувствую, как он напряжен.

— Сколько? — повторяет Ферраро.

Он произнес это слово с настолько суровой интонацией, что меня, словно током ударило. Сразу следом кожа покрылась мурашками — теперь от неимоверного холода. На улице ветрено, и только сейчас, когда Маркус отстранился, я ощутила это.

Я вновь обхватила себя руками, атакованная мерзлым осенним воздухом. Сентябрь в Риме считается летним месяцем: как правило, днем всегда тепло, но вечерами выходить из дома без верхней одежды очень опрометчиво.

— Ни одного.

Оборачиваюсь к нему. Взгляд, полный ожесточенности. Малахитово-миндальные глаза изучают меня с особым пристрастием. Я желаю вжаться в стену, и, если она была за моей спиной, так бы и поступила. Невзирая на продемонстрированную жесткость, Маркус поднимает руку, чтобы коснуться ею моего лица. Большим пальцем проводит по моим губам, смотрит пронизывающе, заглядывает в самую душу.

— Ни одного не было, — говорю я опять, но, в действительности, это больше похоже на писк.

Как бы он отреагировал, будь у меня кто-то когда-то? Почему мужчинам важно быть первыми у женщин? И что потом — удовлетворенное самолюбие, «нам было классно, но прощай»?

Марк умеет вырвать все раздумья из моей головы лишь одним прикосновением. С удивительной нежностью он прижался своим лбом к моему лбу. Руки опустились вниз, осторожным движением пальцев прошелся по предплечьям. Медленно дыша, проложил дорожку из ласковых, безмятежных прикосновений до запястий. Потом же наши пальцы переплелись. Он — такой мощный, высокий, возвышающийся надо мной — маленькой, держит меня за руки. Я думаю, такое поведение для него не характерно. Маркус никогда и ни за что не поступил бы так при ком-то, оттого мне и дороги эти мгновения. Наши собственные минуты, о которых никто не узнает.

Я так сильно боюсь влюбиться в него! Мне до ужаса больно осознавать, что Марк не сможет ответить взаимностью. Я наивна, но всякой легковерности есть передел. Чувствую, что нужна ему не просто так. Не знаю, как, но чувствую. Вряд ли кому-то удастся меня в этом переубедить. Я разрешаю. Я сама даю добро.

Поскольку он нужен мне больше.

— Послушай, то фото, которое ты бесцеремонно открыл в моем телефоне, — говорю шепотом и усмехаюсь, закрыв глаза, — не имеет отношения к тому, что ты подумал.

Ферраро отвечает так же — едва слышно, из-за чего я вся дрожу. Предвкушение нашей первой ночи сводит с ума.

— Я ничего не подумал.

— Ты врешь, — на миг распахиваю веки, убеждаюсь, что длинные пушистые ресницы касаются скул, а потом следую его примеру. — Я… Я… Участвую во многих благотворительных акциях. В этот раз мне предложили раздеться для серии фотографий, которая рассказывает, что мы погрязли в крови убитых нами диких животных.

Все, что я слышу дальше — молчание. Он не говорит ни слова, поэтому приходится взглянуть на него. Оказывается, Маркус пялился на меня все это время — не меньше двадцати секунд. Когда я сосредотачиваю на нем взгляд, он увеличивает между нами дистанцию.

— Почему ты это делаешь? — произносит Ферраро, по-прежнему не отпуская моих рук.

Он, подняв их выше, смотрит на них, большими пальцами гладит фаланги пальцев. Не глядя мне в лицо, ждет ответа.

— Потому что хочу.

С грустно улыбкой на губах Марк мотнул головой.

— Я тебя не заслуживаю.

Это правда, но мы всегда тянемся к людям, которые нас не достойны. Это что-то вроде встроенной кнопки «мазохизм». Ты нажимаешь на нее сам, никто не виноват, никто ответственности не несет. Страдай. Сердце разбито — плачь. Гораздо труднее отгораживаться от людей, которые сделают тебе больно. Ты прекрасно понимаешь, что в конце душу придется собирать по кусочкам, но все равно жмешь на кнопку.

Внезапно Марк уходит. Он просто разворачивается и идет, ступая твердыми шагами, на кухню. Там возится с кофемашиной, как будто между нами только что не состоялся откровенный разговор.

Что за… черт?

Я смотрю на его широкую спину, на согнутое колено. Наблюдаю, как он достает из шкафчика чашки с блюдцами. Я моргаю, снова моргаю и не могу понять, что происходит. Воздух на террасе до сих пор наполнен стойким, благородным и свежим ароматом парфюма Маркуса. Он мне необходим.

В сравнении с ним, я иду достаточно медленно, но в конечном итоге все-таки оставляю просторную летнюю пристройку за собой. Марк не оборачивается, но мне заметно, как он напрягся, почувствовав, что я рядом.

— Выпьем кофе, — наконец-то заговаривает Ферраро, — и я отвезу тебя домой.

В горле и до его слов образовался ком, но сейчас он стал в разы больше. Не имею понятия, как ноги держат меня. Кажется, все части моего тела в данный момент такие хрупкие, что стоит дотронуться, я рассыплюсь на кусочки.

— Но я не хочу домой. — Надо же, произнесла целое предложение, не заикаясь.

Маркус скептично хмыкнул. И что бы это значило? Поместив капсулы в стильный аппарат каплеобразной формы, он выбирает объем порции. Я думала, Ферраро и дальше собирается меня игнорировать, но тот вдруг поворачивается. Губы плотно сжаты. Прислонившись бедрами к кухонному шкафчику и положив обе руки на столешницу, он взглянул на меня отчужденно.

Мое сердце дрогнуло.

— Это все из-за Бланш, да?

Я совершаю ошибку — закатываю ему сцену ревности, а мы ведь даже не встречаемся. Но сдерживаться от подозрений сложнее всего.

— Прекрати…

Маркус опускает глаза, роняет одно слово, затем я перебиваю его:

— Скажи мне правду. Ты не хочешь меня?

Зачем девчонки спрашивают такие вещи у парней? Если несколько минут назад он залез к тебе в трусики, то, конечно, желает переспать с тобой. Но Марк ошарашивает меня, отрицательно качнув головой. Незначительное движение, сумевшее принести потрясение.

— Нет, — бесчувственно отзывается он, — не хочу.

Я отшатываюсь назад, однако это происходит не по моей воле. Так просто получилось. Шок. Неприятие факта. Вранье! Я ведь… слишком сильно погрязла в своих переживаниях, касающихся Маркуса. Но самое ужасное заключается в том, что, как бы сильно ты сама не была уверена в эмоциях мужчины по отношению к тебе, если он говорит: «Я безразличен к тебе», ты не можешь больше сконцентрироваться ни на чем другом. Нереально анализировать поступки, слова. Все перестает иметь значение, кроме — «Нет, я тебя не хочу». Сделанные мной выводы помогут в будущем в отношениях с парнями. Разумеется, Маркус — не единственный, от кого я буду терять рассудок.

Ну, правда же?

Пересиливаю себя, кое-что вспоминаю.

— Ты же сказал, что я твоя женщина, — говорю дрожащим голосом.

Ненавижу выглядеть перед ним такой слабой. Кофемашина запищала, давая сигнал о том, что напиток готов. Заставляю себя думать. Буду действовать дальше, исходя из того, как сложится наш последующий диалог. Проклятье! Где я оставила рюкзак? В прихожей? Кажется, да. Совсем нет желания искать его по всей квартире и пачкать слезами идеальное пространство.

— Ты сказал, что хочешь поужинать со мной.

Отведя взор, он сжал зубы. На высоких скулах заходили ходуном желваки, будто Марк начинал злиться. Очень интересно, в чем же виновата я?

— Ты сказал… — опять пускаюсь в воспоминания, но вдруг Ферраро круто и неумолимо перебивает меня:

— Хватит! — кричит он, выступив вперед.

Нервно взъерошив пятерней волосы, Маркус обернулся, и затем вновь окинул меня взглядом. Он показался мне очень обеспокоенным. Глаза забегали. Уперев одну ладонь в бедро, другой он взмахнул:

— Я просто… поигрался с тобой, понятно?

За спиной — стекло. Я замерла на месте, но, если качнусь назад, надо не бояться и помнить, что там, сзади стеклянная стена. Я не упаду, она придержит меня от полнейшего унижения. Здравый смысл берет свое. Вранье. Все вранье!

— Я не верю тебе… Что происходит, Маркус?

Вместо ответа он удаляется. Я, разумеется, иду за ним. Достигнув прихожей, Ферраро подбирает мой рюкзак с пола, вручает его мне в довольно грубой форме. Не смотря в глаза, говорит:

— Жди, я вызову тебе такси.

— Я не верю тебе, — повторяюсь.

— Да пожалуйста, — звучит его надтреснутый голос.

Повернув направо, он снова скрывается за дверью, как и тогда, когда мы только вошли в апартаменты. Сколько в том крыле дверей, я не успеваю сосчитать — Маркус выходит из комнаты рядом с телефоном у уха. Без приветствия он рявкает адрес, обращаясь к оператору. В качестве конечного пункта называет кампус университета [Тор Вергата]. Не поблагодарив за принятый заказ, Марк заканчивает разговор и бросает смартфон на одну из нескольких малиновых тумб.

— А вообще, — начинает он претенциозно и, полуобернувшись ко мне, касается двумя пальцами своей нижней губы, — почему ты ходишь и подобно ребенку повторяешь одно и то же? «Я тебе не верю! ». Да плевать!

Он нахмурен. Сильно раздражен. В первые пару секунд я немного растеряна его выпадом, но характер, в конце концов, командует гордыней.

— Если я так противна тебе, открой эту чертову дверь! — Надеваю на плечи рюкзак. — Я уйду прямо сейчас. — Бурчу себе под нос, борясь со слезами: — Урод.

Маркус с властной интонацией тычет в меня пальцем:

— Ты уйдешь тогда, когда приедет такси!

Я в такой ярости, что с радостью сломала бы ему руку! Какой же он противоречивый, неадекватный человек. Не понимаю, что с ним произошло. Пошел он к чертовой матери! Мне неинтересны его проблемы с головой. Пускай лечит их у психиатра. Я должна была противостоять ему до конца, чтобы не попасть в его машину, чтобы не оказаться в его квартире. Придурок!

Я ни разу еще не попадала в подобную ситуацию. Не знаю, что делать, как себя вести. Правильно ли будет присесть на тумбу? Или подождать в гостиной? А, собственно, почему я?..

— Возьми! — Поднимаю глаза на Маркуса, который протягивает мне купюры. — Здесь хватит на такси и еще останется.

Почему-то чувствую себя оскорбленной. Мне. Не. Нужны. Его. Деньги.

— Забери. Я могу и сама расплатиться.

— Это я тебя сюда привез, — парирует Ферраро, негодуя.

Язвительно ему усмехаюсь в надежде, что выглядела достаточно высокомерной. Марк стискивает зубы с новой силой. Резко поддев пальцем передний карман моих светлых джинсов, он резко притягивает меня к себе. Я не успеваю даже вздохнуть, как пара сотен евро оказываются теперь в моей одежде. Мы слишком близко. Он со свистом выпускает воздух. Его дыхание сбивается. Я понимаю, что все те уверения в равнодушии ко мне разбиваются вдребезги, потому что мужчина так не смотрит на девушку, которую не хочет видеть под собой.

Голой.

Я была другой — в моей голове раньше не было развратных мыслей. Маркус изменил меня. Я не хочу возлагать за свое поведение на него долю ответственности, просто знание, что испортилась ты, благодаря кому-то, а не по своей воле, утешает.

Он старается сбросить со счетов тот факт, что его тянет ко мне, но у него это явно плохо выходит. Возведя руку кверху, Маркус заводит прядь распущенных волос мне за ухо. Я хочу, чтобы он снова коснулся меня… там. Хочу, чтобы он продолжил делать мне хорошо.

Нам обоим.

Мне кажется, что в такие минуты, когда он нежен со мной, я готова на все. Это пугает и восхищает — я считала себя слишком черствой для подобных эмоций.

— Мир не такой, каким ты его представляешь, Каталин, — надломленным голосом изрекает Ферраро.

Он так и не отнял руку от моего лица.

— Ты дурочка, понимаешь? — говорит, вскинув брови. — Ты слишком добра и наивна. Твои розовые фантазии никак не пересекаются ни с реальностью, ни с моей жизнью.

Не осмеливаюсь провести рукой по образовавшимся на его лбу складкам.

— Защищая животных, задумываешься ли, что что бы ни делала, все равно их будут убивать…

— Неправда.

— … Потому что богатые сволочи готовы платить за свои развлечения очень большие деньги. Однажды я узнал, что родной отец сел играть в покер за один стол с молодым бизнесменом — у того были небольшие лишние суммы и отсутствие мозгов. В итоге он проиграл моему папе все — даже свой дом, даже свой бизнес. — Он отодвигается и разводит руками. — После смерти отца я вернул этому тупице деньги. Акции и недвижимость папа продал, как я его ни уговаривал об обратном. У него не было ни жалости, ни совести. Он делал очень много плохих вещей. Поверь, я до сих пор разгребаю его дерьмо!

— Маркус…

— Ты должна вырасти, перестать быть маленькой девочкой. Хватит думать, что ты можешь кому-то помочь. Ты не можешь.

А теперь я плачу. Меня не заставило пролить слезы отношение Марка ко мне, но эти слова, в которых он пытается меня убедить, слишком сильно ранят. И если бы он был единственным, кто говорит так… Ну почему?!

— Не плачь, — сухо просит Ферраро.

Я отхожу в сторону, вытираю соленую воду, которая не перестает капать из глаз. Душу в себе рыдания. Не сейчас. Позже. Я разрешу себе реветь целый день, но не при нем. Бессилие сковывает. У меня была в запасе куча доводов против точки зрения Маркуса, но всего этого не осталось. Нет былой уверенности в том, что нужно что-то доказывать, отстаивать свои взгляды перед такими черствыми людьми, как Марк Ферраро.

Есть ли смысл?

— Прости, — непредвиденно извиняется он, — мне следовало самому отвезти тебя домой, а не вызывать такси.

Ему кажется, это единственное, в чем он облажался. Я смотрю себе под ноги и проговариваю едва ли не безжизненным, отрешенным тоном голоса, который не узнаю:

— Почему так? Почему, когда человек делает что-то хорошее, светлое, общество твердит, что ему нужно повзрослеть? Но, если человек — не человек вовсе, тогда социум относится к такому явлению, как к чему-то само собой разумеющемуся. — Я вскидываю на него вопросительный взгляд, слегка сощуриваюсь. — Скажи, разве это нормально быть мерзкой тварью? — Слезы градом катятся по щекам, неподдельно сожаление, наверное, отразилось гримасой на лице. — Я не хочу быть тварью.

Он приближается совершенно неторопливо, а, услышав его шаги, я вздрагиваю. Маркус встает напротив, кладет ладони мне на скулы, быстро смахивает с них капли горя. Смотрит так внимательно, пронзительно, долго.

— Я не хотел обижать тебя. Просто сказал то, что посчитал правильным. Со мной никогда не будет легко. У меня нет ничего с Бланш, но я никогда никому не клялся в верности. Если ты ищешь вечной любви, значит, ты ошиблась дверью. Я бываю лжецом, изменщиком, подлецом. Вероятно, я убью все твои мечты и розовые фантазии. Будь ты раскованной и не такой милой, я бы не откровенничал сейчас. Это мой долг — мой единственный долг перед тобой. Поняла?

В одно предложение он вложил массу всего. Я поначалу не успевала за ходом его мыслей, но потом уяснила, что прекратила плакать, сконцентрировавшись на его монотонной речи.

— С чего ты взял, что мои фантазии — розовые? — Марк буквально вылил целый ушат информации, но это единственное, что я решила уточнить.

На самом деле, меня очень беспокоит то, что он сказал мне. Я не выдам, как для меня это важно. Да, разумеется, мне хочется быть его девушкой, иметь все права на него, иметь право думать, что принадлежу ему. Но истина заключается в том, что между нами нет ничего конкретного. Маркус привык наслаждаться жизнью. Когда он насладится мною сполна, мы распрощаемся.

Грусть и боль уже завладевают мной, хотя это время еще не наступило. Ферраро наклонился, подхватил меня под бедра — второй раз за день. Мои ноги обвились вокруг его восхитительного, мускулистого тела. Руками я хватаюсь за внушительные плечи. Одна ладонь сползает вниз, скользит по футболке, по атлетическому торсу.

Он принимается целовать мои губы — отрывисто, жарко, то глядя в глаза, то опуская взгляд вниз. Оторвав мою спину от стены, Маркус снимает с меня рюкзак, затем на пол летит моя майка. Он грубо сжимает грудь, а пальцем другой руки рисует воображаемые линии на шее.

— Здесь отметины, — горячо шепчет, — их оставил я.

Удовлетворенный этим фактом, он без всякой чуткости стиснул мою талию крупными каменными ладонями. Коснулся языком впадинки на шее, спустился ниже, напомнив, как отлично умеет ласкать соски — внизу живота заныло.

— Послушай… — с трудом перестав ласкать меня, глубоко дыша, Марк пригвоздил мои руки над головой. — Когда я скажу «Basta! », мы все закончим и забудем.

В жизни Маркуса множество Каталин, а у Каталин — только один Маркус. Ему легко говорить об этом, но мне уже больно об этом слышать. Он хочет увериться в том, что я все поняла, что все это временно и очень хрупко.

— Конечно. — Какая же вопиющая ложь! — Это ведь так просто кликнуть на «Delete», да?

Пытаюсь говорить на его языке, что вызывает у Марка усмешку. Он невероятно обаятелен, когда чуточку обескуражен.

— Хорошая ученица, — улыбается уголком губ, а после дарит безжалостный, дурманящий поцелуй.

Может быть, Ферраро мне и не поверил. Какая разница? Главное — я могу жить в своей иллюзии еще хоть сколько-нибудь. Я не влюблюсь в него. Я стану с ним женщиной, но не полюблю его.

{Настолько безрассуден мой порыв,

Порыв безумца, следовать упорно

За той, что впереди летит проворно,

В любовный плен, как я, не угодив, -

Что чем настойчивее мой призыв:

" Оставь ее! " - тем более тлетворна

Слепая страсть, поводьям не покорна,

Тем более желаний конь строптив.

И, вырвав у меня ремянный повод,

Он мчит меня, лишив последней воли,

Туда, где лавр над пропастью царит,

Отведать мне предоставляя повод... }

[© Франческо Петрарка / Сонет 6]

ГЛАВА 12

{Маркус}

Исайя пьет кофе, откинувшись в кресле. Оставив блюдце на столике между нами, он загадочно мне улыбается. Друг еще не в курсе, как именно прошла моя ночь с Каталин, но уже строит предположения. Я его разочарую, когда расскажу правду. Смотрю на часы — без десяти девять. Через несколько часов мне нужно быть в аэропорту, встречать Бланш. Черт возьми, все так не вовремя. Потасовка карт, которую может устроить бывшая, мне совершенно не нужна, но я реально по ней соскучился.

— Ты ничего не хочешь сказать? — комментирует Исайя мое молчание.

Я уже начинаю жалеть о нашей традиции, которая подразумевает принимать его по субботам у себя дома. Каждое начало первого дня уик-энда друг проводит здесь. Мы наслаждаемся кофе на веранде в летний период, а зимой — устраиваемся в гостиной. Благодаря тому, что Исайя разделяет мой образ жизни и понимает меня с полуслова, мы проводим много времени вместе. Дейл и Лукас твердят о своих великолепных отношениях, от чего меня реально тошнит. Так что я предпочитаю компанию Исайи Маринелли, который не мучает мой мозг нравоучениями.

— А ты хочешь услышать, лишил ли я Каталин девственности?

Сказав это, радуюсь, что дверь на террасу закрыта. Собеседник не удивляется факту невинности девушки, но, рассмеявшись, откидывает голову назад.

— Она была девственницей? — отвечает вопросом на вопрос, потянувшись.

Исайя не сомневается, я прочитал это по его лицу, но ради забавы решает конкретизировать. Он остается в такой же позиции — руки вскинуты вверх, спина выпрямлена, шея наклона в сторону, — когда я говорю:

— Она все еще девственна.

Исайя выпучивает глаза, потом одергивает голубую рубашку в белую полосу и прочищает горло.

— Что? — вопрошает он, недовольно нахмурившись.

Словно ему не выгодно, чтобы я не трахал Каталин, чтобы не влюблял ее в себя.

— То, что слышал, — пожимаю плечами; я абсолютно спокоен, в отличие от Исайи — друг изрядно изумлен и теперь не скрывает этого. — Она вчера долго плакала, — признаюсь, — а потом заснула. Мы спали вместе, но ничего не было.

Усевшись в кресле удобнее, он снова берет со столика чашку и допивает оставшийся в ней напиток. Его черные глаза сканируют меня, пытаясь понять, что же я затеял, но правда в том, что мои действия абсолютно прозрачны.

Сглотнув, Исайя спешит уточнить:

— Плакала?

— Да, мы… немного повздорили. В общем, — поднявшись, подхожу к ограждению террасы, вдыхая ароматный запах апельсинового дерева; он так и не дал плоды в этом году, — между нами состоялся разговор. Я сказал ей, чтобы она не ждала ничего от меня, чтобы не надеялась на какие-либо отношения, потому что ничего такого не будет.

У него вытягивается лицо, он с недоверием смотрит на меня. Вероятно, делает мысленно предположения, что я лгу. Что разыгрываю его. Спустя минуты две, Исайя выставляет указательный палец и, помахав им, начинает хохотать.

— Да ты шутишь! — выдает он сквозь смех.

Я мотаю головой, объясняя свою позицию, рассказывая почти в мелочах события вчерашнего дня. Он слушает, раскрыв широко глаза. Изредка моргает и с трудом сглатывает слюну. Наш кофе кончился. Уверен, мой друг не отказался бы от виски. Когда я заканчиваю свой треп, Исайя крутит пальцем у виска.

— Ты придурок или притворяешься им? Ничего у тебя не получится, если…

— Уф, я даже слушать не хочу! Женщины всегда любили меня. Я говорил им, что не ищу истинной привязанности — и они любили меня еще больше. Вот моя цель — добиться своего, но расставить приоритеты и с самого начала предупредить о последствиях.

Он упирает кончик языка в правую щеку, шокировано разглядывая меня с какой-то странной улыбкой. Исайя до конца не может осознать правдивость моих утверждений. Качнув головой, испускает смешок. Он делает так снова, когда его брови взлетают на лоб.

— Ты шутишь? — повторяет собеседник, но теперь с полностью вопросительной интонацией.

Я отрицательно качаю головой.

— Быть может, я меньший мудак, чем ты считал?

Он сощуривается, не доверяя моей исповеди. Парадокс: если человек абсолютно честен, именно тогда люди сомневаются в нем больше всего. Наше молчание затягивается, а затем Исайя, не выдержав, изливается в пламенной тираде.

— Маркус, да мне все равно, можешь делать, что захочешь, но я тебя не понимаю. Я не стану бросаться негодованиями, но мог бы, поскольку твоя самовлюбленность и самоуверенность безграничны!

Вперив в меня и палец, и красноречивый взгляд, частый гость римских тусовок ожидает от меня не менее экспрессивного объяснения. Но чего он точно не ждет, так это того, что я просто переведу тему. Присев обратно в кресло, обращаю взор на циферблат своих наручных часов.

— Мне нужно отвезти на работу Каталин, сегодня у нее дневная смена. Сразу после поеду в аэропорт. Если не быть мне там минута в минуту, Бланш однозначно устроит скандал — она в этом хороша.

Усмехнувшись, Исайя фыркает. Разумеется, моя отстраненность от главной сюжетной линии нашей беседы ему не понравилась. Однако, смирившись с неугодной позицией, он все-таки неоднократно кивает. Глядя на улицу, прожигатель жизни жует губу. Наверное, раздумывает над своими следующими действиями. Я отвлекаю его от мыслей глубоким вздохом. Исайя посмотрел на меня ожидающе. Одна его бровь театрально приподнялась. Волосы сегодня он собрал в пучок на голове, но одинокая прядь свисает вдоль лица, придавая ему вид простенького парня с соседней улицы.

— Можешь готовить договор продажи «Голубых танцовщиц».

Исайя так громко смеется в ответ, что я начинаю волноваться за сон Каталин. Надеюсь, тот достаточно крепок.

— Кстати, о них, — успокоившись и все же продолжая издавать веселые смешки, говорит дружище. — Приходи завтра со своей девушкой, — в воздухе он пальцами изображает кавычки, зачем-то вжав шею в плечи, — на вечеринку. Будет весело. Ты знаешь, — Исайя многозначительно подмигивает, — по-другому в моих «Танцовщицах» не бывает.

Конечно, он не забыл сделать акцент на признаке принадлежности. Встав из-за круглого небольшого стола, друг обходит его и, остановившись за моей спиной, хлопает меня по плечу.

— Я возьму твою машину, о`кей? — произносит, почти пропев, в чисто американской манере.

Он уходит, открывает широкую стеклянную дверь, оказываясь в малой столовой. Я говорю ему вслед:

— Нет, нельзя.

— Твой красный «Феррари» подвезут сегодня днем, — обернувшись, Исайя показывает на меня ладонью, желая видеть мое лицо. — Правильно ведь?

Я растерян, потому что так и есть, но ему не стоило слышать мой телефонный разговор с автомеханиками. Ненавижу его мастерство быть в курсе всего и искусство управлять другими людьми, будь то даже лучшие друзья.

Сукин сын!

— Я сказал — нет!

Прежде чем повернуться и отправиться к выходу из квартиры, Исайя демонстрирует мне большой палец.

— Отлично. Спасибо, брат. Я всегда знал, что ты о**енный.

Он весьма быстро скрывается с поля моего зрения. Я подаюсь назад и стараюсь сдерживать гогот. Прыскаю в кулак, затем бормочу под нос:

— Да как же ты ее заведешь, кретин? Ключи-то…

Были… на столе! Твою же мать, Исайя!.

****

{Каталин}

Слезы и боль помогают отдаться в полной мере Морфею. Быть в плену у сладкого сна превосходно — есть столько всего, о чем хочется забыть. С этим замечательно справляется мир грез, куда можно уйти, расслабившись и закрыв глаза. Самое страшное — это бессонница. Но вчера у нее не было шансов. Маркус обнимал меня, пока я плакала. Он прикладывался губами к моему лбу, прижимал к сердцу и шептал ласковые слова. Я понимаю, что происходит со мной — пытаюсь пересмотреть наш вчерашний разговор. Обещания, которые даются ночью, перестают иметь силу с утра. Наверное, хоть раз в жизни каждая девушка думает о том, что сможет изменить мужчину, которого полюбила.

Нет.

Я закрываю лицо руками, стараюсь дышать размеренно. Так, нужно прийти в себя. Необходимо выбросить из головы весь тот бред, в котором я стремилась себя убедить. Ничего из этого не имеет ни капли общего с реальностью.

НЕТ.

Однако, стоит распахнуть веки, всмотреться в обстановку спальни Маркуса, где я ночевала, сердце по-особенному щемит. Ощущение такое, будто его сжали в кулаке. Оно болит, разрывается от страданий. Я влюбилась в него — в его отношение ко мне. В то, что он заставляет меня испытывать. В то, как обращается со мной, когда мне плохо, когда я нуждаюсь в помощи и тепле другого человека. Ночью Марк был так нежен, так нежен! Я наслаждалась касаниями его длинных пальцев к моей коже. Он заводил пряди мне за ухо, заглядывал в глаза. Он не давал даже намека на то, что устал от моих рыданий, хотя, уверена, ему надоело то мое состояние.

Хочу я этого или не хочу, но пора бы уже посмотреть в глаза действительности: Маркус был со мной предельно правдивым. Между строк читать не приходилось. Я не могу строить иллюзии только потому, что мне так удобно. Но так сложно, лежа в его постели и рассматривая темно-серые обои с черными надписями, принять как данность его нелюбовь.

Нет.

Я не влюбилась.

Просто ни с кем никогда я не была в такой близости, ни с кем не чувствовала сумасшедшее падение вниз и такое же безрассудный подъем наверх. Ревность, азарт, страсть, горячность, исступление, ярость, желание — это все по-новому, это все впервые.

Я угадала: спальня Маркуса именно такая, какой я ее воображала. Из четырех ярких комнат Ферраро отдал предпочтение той, где минимум цветов — черный, белый, серый. Кровать солидных размеров, справа от нее два больших французских окна. А слева — шкаф-купе, туда я еще не заглядывала, но ужасно интересно узнать, что скрывается за раздвижными дверями из свинцово-черного стекла. Вряд ли я увижу там что-то, кроме одежды, обуви, тумбы внутри шкафа, на которой хранятся туалетная вода и пара дорогих наручных часов, но мне все равно любопытно.

Невдалеке от кровати расположилось подвесное круглое кресло из стали и ротанга. Его дополняют болотно-зеленые подушки. Выглядят они фантастически-мягкими, так и подмывает дотронуться, чтобы убедиться. Не уверена, что у меня будет возможность отдохнуть в этом «кресле-кокосе», но, если удастся, это сделает мой день в несколько раз лучше. Хорошая книга, вкусный чай… Я бы предпочла Айрис Мердок. Она входит в пятидесятку лучших британских писателей XX века по версии The Times. Я люблю драму в книгах, а великая Айрис — мастер по этой части. Ее «Итальянка» и «Черный принц» покорили меня больше всего. Лучшее, что есть в книгах писательницы, — это право читателя делать собственные выводы о персонажах. Айрис никогда не давала оценок своим героям — это прерогатива поклонников ее творчества.

Глядя в самый обычный серый потолок и раздумывая над любимыми романами, я то и дело возвращаюсь мыслями к Маркусу. Припоминая британскую писательницу, цепляюсь за ключевое слово… Марк многим журналистам признавался, что родился и вырос в Англии, он чувствует себя полноценным британцем. Ох, уж этот его акцент — он так прекрасен и соблазнителен… Я читала все статьи в Интернете, посвященные Ферраро, которые нашла. Я знаю… знаю, что это ненормально.

Мое сердце то ускоряется, то перестает биться совсем, когда, наконец, я осознаю, что лежу в его кровати практически раздетой — на мне осталось лишь нижнее белье. Но я помню, как Марк принес меня на руках в спальню, как мы лежали на одеяле, но не под ним. Мы были одетые, целовались, а потом боль захлестнула, толкнув в темноту, брызнули слезы. Для этого Маркусу всего-то и нужно было, что отойти на кухню за вином. Его так и не понадобилось открывать. Жаль испорченный вечер и ночь, но румянец застывает на щеках, как только я прозреваю: Ферраро раздел меня.

Мои трусики в ромашку… О, Боже. Ненавижу чувствовать стыд! Мне хочется сбежать. Прямо сейчас. И все-таки план не может быть реализованным, поскольку ручка двери поворачивается в эту самую минуту. В комнату на цыпочках проникает Марк. Он боится меня разбудить до той поры, пока не понимает, что я уже проснулась.

Останавливается напротив кровати, в нескольких шагах от нее. Засунув руки в передние карманы узких джинсов, невольно выставляет на обозрение мышцы рук. Как же Ферраро красив! Его слегка смуглая кожа — гладкая и невероятно приятна по ощущениям, вчера я смогла в этом удостовериться. А грубость щетины подчеркивает брутальность и шарм, которыми источает Маркус.

— Эй, спящая краса-авиц-а? — протягивает тот, кто украл мое сердце.

Он принимается очаровательно улыбаться. Я натягиваю одеяло до самой шеи, почему-то стесняясь пуще прежнего.

— Да ладно тебе, — на миг закинув голову назад, Марк хрипло засмеялся, — только не говори, что стыдишься вчерашнего!

Я совсем стушевалась. Стараюсь на него не смотреть и произношу робко-робко:

— Ничего и не было.

Что это с моим голосом? Я прокашлялась, но это не очень-то помогло. Маркус подходит ближе постепенно; ежусь под его пристальным, изучающим взглядом. Ну почему он так смотрит?!

— Да, — довольно сипло соглашается, — ничего не было.

И его горло подвело. Мы сглатываем в унисон, когда он садится рядом со мной на постели. Я перестаю чувствовать руки и ноги. Досада, озлобленность и душевные муки не съедают изнутри, как это было ночью, поэтому я сейчас напряжена до ужаса! Вчера все происходило само собой, быстро, казалось правильным. Мысли были отброшены в сторону, но теперь они атакуют — одна за другой. Маркус не сводит с меня глаз, убирает волосы с моего лица, проводит пальцами по щеке. Он не делает ничего больше, но я почти бьюсь в экстазе. Тело начинает дрожать… Надеюсь, он не заметил.

Пожалуйста, пускай он думает, что я равнодушна к его ласкам! Это едва ли возможно, но я не теряю надежды. Больше ни слова, непроницаемая тишина. Его руки спускаются вниз, пальцы ненадолго обхватывают шею. Мне не больно. А затем прокладывают дорожку еще южнее, медленно откидывают теплое одеяло в сторону. Внезапно становится невыносимо холодно, я прикрываюсь руками. Я делаю это не потому, что желаю согреться, а потому, что хочу спрятаться от пронизывающего и блуждающего взгляда по моей груди, животу, бедрам…

— Мне тебя не хватало, — сознается он сдавленно.

Отведя руку назад, он безмятежно касается ею моего колена. Я резко вздыхаю. На полноватых губах появляется кривоватая улыбка, а зеленые глаза, в которых утопает лесной орех, зажглись огнем.

— Я была рядом.

Дикость во взгляде компенсируется чуткостью прикосновений. Марк мягок, умиротворен и, кажется, будто его сердце не горит. Но я могу ощущать пожар, которым он со мной делится. Касания пальцев дразнящие и сладостные, ни толики грубости, однако, несмотря на это, они обжигают.

Вдруг резко подорвавшись на ноги, Маркус сдергивает с себя белоснежную футболку и, запустив ее в угол спальни, тут же размещается между моими коленями. Он тянет меня на себя — теперь жадно и стремительно — падает вниз, задержавшись над моей грудью, благодаря крепким рукам, что уперлись в подушку по обе стороны от головы.

— Ты была слишком далеко, — негодует Ферраро, плотно закрыв глаза.

Он опускается вниз, вдыхает запах моих волос. Я чувствую, как, приложившись губами к виску, Марк улыбается. Тянет поделиться улыбкой в ответ, но знаю, что он этого не увидит. Набравшись храбрости, кладу руки ему на спину. Моей силы недостаточно, однако Маркус чувствует молчаливое одобрение, после чего прижимает мое тело своим. Такой тяжелый… Язык изучает не спеша шею… Судорожное дыхание опаляет кожу. Похоже, он взволнован не меньше моего. Это возбуждает сильнее. Я не имею понятия, что будет потом, но не могу больше делать вид, что не нуждаюсь в нем, словно в воздухе.

ГЛАВА 13

{Каталин}

Маркус, приподнявшись на локтях, обводит языком контур моих губ. Небритый подбородок царапает кожу. Его туалетная вода… Нотки лайма и бергамота щекочут ноздри, кружат голову. Привкус мяты и кофе ощущается на языке, когда я принимаю от него поцелуй. Марк напоминает мне морской бриз — этот мужчина, подобно береговому ветру, регулярно меняющему свое направление, никак не может определиться в том, что ему нужно, чего он в сущности хочет. Я бы и рада ему помочь, но мне самой неизвестно, насколько Ферраро готов открыться. Вчерашняя смена его настроения напомнила бомбу, на которой нет таймера, — не знаешь, когда взорвется.

Сейчас он целует в губы очень медленно и очень нежно, даря мучительное наслаждение. Одна мысль не дает покоя — неужели вот так… сегодня… все и случится? Я хочу жесткости, которую он может проявить, но почему-то не спешит. Мне мало утонченных ласк.

Бесконечно мало.

Маркус кладет одну руку мне на заднюю часть шеи, двигаясь так, что задевает своим рельефным торсом мой живот. Проклятье… Ферраро делается настойчивее, требовательнее, проникает языком глубже, припечатывает к подушке мою ладонь, прижав своей — свободной. Я стону ему в рот, когда низ живота отзывается сладкой и тянущей болью. Оттянув нижнюю губу зубами, Марк горячо зашептал:

— Наша прелюдия тянется слишком долго… Ты сама это понимаешь, верно?

Он убирает руку от шеи, опускает ладонь вниз. Подцепив пальцем лямку пурпурно-розового лифчика, он неторопливо спускает ее с плеча. Глядя на меня своими невероятными глазами, Маркус проделал то же самое с другой бретелькой. Не расстегивая бюстгальтер, он стягивает его на талию. Сглатывает, видя в первый раз мою грудь полностью обнаженной. Марк выпрямляется, присаживается на кровати, и колени сильнее сгибаются, обвивают его узкие бедра. Я смотрю на дорожку волос, которая скрывается под поясом светло-голубых джинсов. Мне хочется коснуться ее языком. Схожу с ума от желания целовать его тело, пройтись губами по коже, ощутить вкус.

Он зачарованно смотрит на то, как вздымается и опадает моя грудь. Я дышу часто, не способная контролировать свои чувства. Его зрачки расширяются, когда он принимается сжимать в ладонях бюст. Большие пальцы поглаживают соски. Я извиваюсь под ним, прижимая ногами все ближе его стояк к своему центру. Невозможно сдерживать себя, когда ситуация на грани. Он лишает меня ясного сознания, он создает в моей голове непроницаемый туман, из-за которого все, на чем я могу концентрироваться — это секс с Маркусом.

Ферраро обводит пальцами напрягшиеся соски, и лишь потом, опустив голову, всасывает в рот один из них. Я изгибаю спину, не сумев сдержать глубокого, протяжного стона. Растворяясь в Марке, касаюсь его живота, а другой рукой держусь за спину. Только бы быть к нему ближе.

Маркус разгорячен, его язык скользит между грудей, обводит им ореолы сосков, после чего вновь втягивает в рот один, затем — второй. Дразнит и пробует на вкус. Кусает сильно вершинки. Он знает, что оставит следы, и его это однозначно заводит. Я пока не понимаю, как относиться к этому, я пока не готова раздумывать над его пристрастиями. Ему нравится знать, что женщина, которую он возьмет, будет отмечена им.

Я утопаю в зелени его взгляда. Каждый раз, когда Маркус поднимает на меня глаза, мне становится нечем дышать. Он умеет выбить весь воздух из моих легких, просто внимательно посмотрев в лицо. Он умеет вгонять в краску, искусно и жарко лаская.

Неистово целует, возвратившись к губам. Оставаясь в джинсах, двигается на мне. Я и без того нереально влажная. Боже… Марк не убирает руки с моей груди. Он мнет ее, не прекращая, а мне казалось, что даже не станет уделять внимание «двоечке». Я не забуду тот разговор с официанткой в «Джорджоне»:

{— Маркус, конечно, шалеет от блондинок, но ты, крошка, такая… невзрачная, что ли… Да и нравится ему объем, понимаешь? }

Это был ужасный день. Кто бы мог подумать, что спустя год я окажусь в его постели. Кто бы мог предвидеть, что Марус Ферарро будет моим первым мужчиной. Прошло всего-то двенадцать месяцев с момента нашей первой — дьявольской — встречи, но, кажется, будто это было так давно…. Я возненавидела его. Я не могла соображать тогда от злости. Те слова, что он произносил в тот день, выбили из колеи, вынудили заплакать.

{– Ах, так ты моя фанатка, что ли? И журналистка, и поклонница. Кошмарное, кошмарное сочетание. }

{– Так может мне тебя трахнуть напоследок? }

Был ли шанс у какой-нибудь провинциальной девчонки, увидев это совершенное лицо на обложке журнала, не влюбиться? Не стать фанаткой? Мы мечтаем о прекрасном принце, а получаем дрянного короля.

Маркус доминирует над моим телом: он безжалостный и бережный, когда жаждет того или иного. Я выгибаюсь, дыхание превращается в еще более прерывистое. Между указательным и средним пальцами рук Ферраро сжимает соски. Я рискую испытать дебютный оргазм с парнем, прежде чем он лишит меня девственности. Лохматя волосы и собственнически целуя в губы, оставляя засосы на шее, на горле, Маркус сводит нас обоих с ума. Он трется членом через джинсовую ткань о давно разбухший клитор.

— Господи!.. — жалобно хнычу, царапая его спину.

Расстояние внезапно разделяет наши бедра. Слегка помутневшим взором я наблюдаю за тем, как Марк возвышается надо мной. Он вновь присаживается, ладонями ласкает ноги, переходит от них выше, впивается в кожу живота, больно щипает. Я вскрикиваю, а он довольствуется своим воздействием на меня.

Торжествующая, в каком-то смысле циническая ухмылка растягивает его пухлые губы. Я больше не хочу… не хочу…. жить жизнью без него. Знаю, это переполняют эмоции, они смешаны и чересчур интенсивны. Однако, возможно, самой большой ошибкой было соглашаться на правила игры, установленные Маркусом. Быть может, самым опасным заблуждением было остаться на ночь в этой квартире.

Я заставляю себя расслабиться, но уже не получается. Твердо решившая прекратить эту связь, не успеваю сделать этого, потому что Ферраро… о, нет, о, черт!... мгновенно поменял положение. Не снимая джинсов, Марк лег так, что его лицо оказалось между моих колен, а руки уже проворно и немного небрежно снимали трусики. Подняв ноги вверх, я позволила ему избавить меня от детали, которая разделяла его язык и то, что он так жаждал. Он захотел поласкать меня там…

Я затаила дыхание. Маркус продолжал дерзко ухмыляться. Одна его рука теребила правый сосок, от чего я была нереально близка к завершению. Это, черт возьми, слишком приятно!.. Дыхание возвращалось, оно постепенно давало о себе знать, но вдруг организм забыл, как работать. Похоже, остановилось сердце и кровь перестала бежать по венам — Марк опустил зелено-карий взгляд и, высунув язык, прошелся им по набухшему клитору. Предел, который мне удалось бы вытерпеть, близок. Медленно, очень медленно и сладостно, получая кайф от процесса, Маркус вылизывал меня. Я не уверена, что можно назвать как-то иначе то, что он творит сейчас. Взор сверлящих глаз время от времени устремляется в направлении моего лица. Ему нужно видеть мою реакцию — не только слышать непрекращающиеся гортанные стоны.

Очередная черта начерчена — как же тяжело сдерживаться. Он возводит и вторую руку к моей груди, вначале стискивает ее в ладонях. А позже ими держится за бюстгальтер, который так и овивает талию. Проникая языком внутрь, Маркус рьяно тянет за кружевной лифчик, и потому складывается впечатление, что он сейчас разорвет его на две части.

Забросив голову назад и вцепившись пальцами в темные простыни, я забываю обо всем. Это отнюдь не тяжело, когда парень, от которого ты без ума, доводит тебя до эйфории. Он кружит языком над клитором, заставляя меня вскрикивать и всхлипывать. Марк хотел этого? Чтобы я умоляла его подарить мне разрядку? Он добился желаемого.

Раньше я могла изредка удовлетворять свои потребности сама. После такого куни, исполненного Маркусом, разве мне будет хватать мастурбации с душем?

— Я сейчас кончу! — выдаю, захныкав.

В ту же минуту Ферраро отвлекается от прямой цели. Поднявшись, он — крайне возбужденный — кладет ладонь мне на скулу, жгуче и волнующе целует. Сплетая наши языки между собой, создает еще больше накала.

— Потерпи, — просит, минутой позже дотрагиваясь губ своими губами едва-едва.

Мучения не знают конца. Он делает так снова и снова, я готова заплакать! Вернувшись обратно, Марк скользит указательным пальцем достаточно глубоко внутрь меня и засасывает клитор. Стопы упираются в матрас, спина выгибается еще сильнее. Я выявляю его технику движений: всосать в себя центр, покружить вокруг него язычком, коснуться пальцем складок и…. А-а-ах! Маркус увеличивает темп! Мои бедра начинают дрожать, но он удерживает их руками, со всей силы прижимает их к постели и усердно трудится над приближающимся оргазмом.

Я громко закричала ломающимся голосом, схватившись правой рукой за подушку под головой, а левой — потянув крепко Марка за волосы. Тот помог себе пальцами, судорожно водя ими по клитору. Горячая и мощная волна кайфа окатила с ног до головы. Не осталось ни единой клеточки в моем теле, которая бы не насладилась полученным экстазом сполна. Я не могла не справиться ни с беспорядочным, бешеным биением сердца, ни с бурным, порывистым дыханием. Маркус, только что закончив орудовать языком, принялся опять доводить до экстаза.

Выразительным взглядом вглядываясь в мое лицо — полураскрытый рот, широко распахнутые глаза, алый румянец на щеках, — он еще с несколько секунд лижет языком клитор. А после, сжав его между пальцами и услышав в ответ мой очередной приглушенный всхлип, Ферраро неторопливо растянулся рядом со мной. Я почувствовала небывалую нежность от того, как Марк коснулся ладонью скулы и поцеловал в лоб. Неспешный влажный поцелуй так многообещающ! Все верно — он превращается в беспощадный, сочный, безрассудный! Язык по-хозяйски проникает в рот. Низ живота тянет. По-другому и быть не могло. Я знала, что буду возбуждаться с ним без конца.

Маркус брал все больше и больше.

Нет, он брал все.

Он не останавливался ни на минуту. Для меня — девушки, которая целовалась пару раз в жизни — трудность заключалась в том, чтобы научиться правильно дышать, не задыхаться. Пока получалось только громко стонать, ощущая, как пальцы левой руки повторяют былые ласки сосков. Маркус переключается время от времени на шею, дабы впиться туда зубами, а еще — в место над ключицей. Его укусы и засосы теперь украшают мое тело. Возникло странное желание похвастаться перед Джеммой, девочками-сменщицами и однокурсницами, с которыми общение не прекращается во время летних каникул.

Он забрал меня всю.

Ничего не оставил, кроме девственности.

— Тебя, наверное, заждались на работе, — оторвавшись от моих распухших губ, с улыбкой замечает Маркус.

Я так очарована им, что могу только смотреть, как подрагивают пушистые ресницы. Пусть Ферраро обнимает меня вот так всегда. Пусть это длится… как можно дольше.

— Наверное, — произношу охрипшим голосом.

Не представляю, как вообще удалось выдать хоть что-то.

— Ну и пусть? — подсказывает с надеждой Марк, поглаживая бедро.

Я снова съеживаюсь от удовольствия и закатываю глаза.

— Ну и пусть, — соглашаюсь на выдохе.

Я лежу на боку, как и он. Маркус целует меня в волосы, а затем чувствую его улыбку, когда меняет нашу позу так, что я оказываюсь на спине, а сам, как и раньше, ложится сверху. Открываю глаза, глядя, как он действительно — Боже мой! — трясущимися пальцами пытается расстегнуть пуговицу на джинсах. Взяв эту инициативу на себя, ловлю его благодарный взгляд. Маркус тяжело сглатывает, как только я справляюсь с пуговицей, потом веду металлическую молнию вниз. Поймав мой взгляд, он замирает и не роняет ни звука.

В комнате гулко раздается музыка — телефон разражается припевом рок-песни группы Led Zeppelin. Марк всего пару секунд находится в замешательстве, а потом вскакивает с постели. Под подушечками пальцев больше нет ощущения грубой ткани, с которой мы с Маркусом собирались попрощаться, чтобы вдоволь насладиться друг другом. А сейчас он быстрым шагом направляется к невысокому столику, стоящему напротив кровати. На черной поверхности вибрирует телефон. Я не могу смириться с тем, что произошло.

— Который час?! — прежде чем поднять трубку, кричит сам себе Ферраро. — Че-ерт! А-а… Нет… Еще есть время… — рассеяно бормочет и затем отвечает на вызов: — Да, Бланш?

Мое сердце камнем ухает вниз. Возникает чувство, будто оно — снежный ком, соскальзывающий с крутых горных склонов.

Это Бланш. Он, конечно, сказал, что между ними ничего нет, но неужели он думал, что я после этого буду радоваться ее звонкам. Ох, да, она ведь прилетает сегодня в Рим… Когда? Разве не в полдень?

Выискивая в шкафу подходящую рубашку, Маркус плечом прижал мобильник, продолжая с ней разговаривать. Болтать с Бланш и смеяться.

— Нет, никаких проблем… Ну ты же знаешь!

Снова счастливый хохот Ферраро. При других обстоятельствах я бы порадовалась за него, восторгаясь этим потрясающим серебристым смехом. Но в данный момент мне хочется исчезнуть. Я почувствовала себя внезапно ужасно одинокой, как бывает, наверное, когда любимый человек покидает твою жизнь. И хоть Маркус рядом, — стоит лишь протянуть руку, чтобы коснуться, — в то же время он неимоверно далеко.

Да, я ревную, поскольку на мне остался только опьяняющий аромат его поджарого тела, но не он сам. Да, у меня болит душа, ведь я больше не чувствую тепло, которое он дарил мне с такой любовью. Он мне необходим. Я нуждаюсь в нем, но есть кое-какое правило, которое никогда не нарушу, что бы ни произошло — я не унижусь ни перед Маркусом, ни перед другим мужчиной. Я больше не стану отрицать, что могу влюбиться в него так сильно, что будет больно дышать, говорить и жить, но принципы останутся при мне. Они важнее, они олицетворяют мою гордость. Я мысленно готовлю себя к худшему. Пока Марк был со мной, я исключила Бланш из мыслей. К сожалению, она занимает одно из ключевых мест в его жизни. Я могу сделать такие выводы из того, как он разговаривает с ней, как смеется над ее шутками и с какой скоростью готовится к встрече с ней. Покинув спальню и даже не взглянув на меня, Марк, по-видимому, отправился в ванную. Я слышу его веселый беззаботный голос отсюда.

Жизнь Ферраро, можно легко предположить, наполнена давлением и обязанностями. Если бы я могла что-то пожелать, то пожелала бы, чтобы рядом со мной он был столь же беспечным и счастливым. Что же будет, когда Бланш ворвется в нашу жизнь? Я уже вижу в ней соперницу. Правила, которых придерживаюсь, подразумевают то, что я должна уступить Маркуса при необходимости, но не бороться за него.

Консервативное воспитание оставило свой отпечаток — мужчина должен сражаться за женщину, но никак не наоборот. Я так не умею, я не такая.

Я так не смогу и не буду.

Присев на кровати и спустив ноги вниз, прикрываю свое обнаженное тело одеялом. Преодолев меланхолию, натягиваю лямки бюстгальтера на плечи и поправляю розовые кружевные чашечки. Спустя буквально пару мгновений в комнату врывается оживленно настроенный Ферраро. Неужели я рассуждала о жизни настолько долго, что за это время Марк успел принять душ и переодеться? Он предстал передо мной в элегантном костюме, по-прежнему вкусно пахнущим и с влажными волосами. С коротких прядей стекают редкие капли воды. Я концентрируюсь на них, а потом перевожу взор на блестящие кофейно-смарагдовые глаза. Он преобразовался, стал по-настоящему солнечным, ликующим.

Я закусываю губу, чтобы не разреветься. И как бы тяжело ни было, посылаю ему улыбку в ответ. Если быть действительно откровенной, кто-нибудь другой бы подумал, что между нами ничего не было. По крайней мере, его реакция указывает именно на это.

— Давай, — Маркус кивает головой в сторону ванной комнаты, — собирайся, я отвезу тебя на работу, а потом мне срочно нужно ехать в аэропорт. Рейс перенесли на час раньше.

Он возится с запонками, опускает длинные ресницы и усмехается сам себе. Я киваю как раз тогда, когда он вновь на меня смотрит.

— Ладно? — спрашивает у меня ничем неомраченный мужчина, которого не узнаю.

— Ладно.

Сердцу больнее, тревожнее, но улыбка на губах растягивается шире. Ни намека на то, что вскоре я буду похожа на разобранный конструктор LEGO.

— Все в порядке? — поджав зацелованные мной губы, уточняет Маркус.

Похоже, он не совсем верит мне. Может, он раскусил мою фальшь? Это вряд ли. Я слишком хорошо стараюсь.

— Конечно, — обнажив зубы, уверяю его.

И, удовлетворенный моим «отличным» настроением, Марк опять оставляет меня наедине с собой. Он не видит, как в отчаянии я смыкаю плотно веки и разрешаю скатиться по щекам нескольким слезинкам.

Я и не хочу, чтобы он об этом знал.

ГЛАВА 14

{Каталин}

Ни звонка, ни смс-сообщения. Благодаря Маркусу я почувствовала себя желанной, поверила в то, что красива. Может, это ничего и не значит, но уже вечер — а он даже не написал, не спросил, как я. Вероятно, развлекается с Бланш? А что, если они не просто друзья? Может, она соблазнила его, и он переспал с ней?

Ну, черт возьми, как уничтожить эти мучительные мысли?! Не хочу думать ни о Марке, ни его подруге, вот только ни черта не получается. Со мной и Альбаной сегодня снова работают официанты выходного дня — Оттавия и Ракеле. Так совпало, что мы опять в одной смене. Девчонки классные, я привыкла к ним. Да и с ними веселее и быстрее проходит день в кофейне, но под конец дня, когда в «Каролле» почти никого из посетителей не осталось, Ракеле решила добить меня грустной песней. Из динамиков полилась композиция Gwen Stefani «4 in the morning». Разумеется, она не знает о моих душевных терзаниях и включила этот трек, исходя из исключительно собственных вкусов. Это, правда, никак мне не помогает. Внутри все переворачивается. Великолепный голос Гвен действует, как соль, которую сыплют на рану. Однако слова, что исполняет певица, никак не способствует улучшению. Вот почему я не хотела отношений. Вот почему уговаривала себя держаться подальше от Маркуса и от подобных ему парней. Да и вообще — от мужчин. Любовь все меняет. Увлечение кем-то делает жизнь невыносимой. Ферраро такой, каким является — он может не звонить и не объявляться несколько дней подряд. Но внезапно напишет, когда ему самому этого захочется. Он предупреждал меня, что в любой момент все может закончиться. Чтобы завершиться, отношения должны сперва начаться. А у нас их нет. Есть эгоист, которому плевать на меня, и есть я, скучающая по этому эгоистичному…

Ладно, нужно пресечь все размышления о Маркусе. Я работаю на автомате, Билли не замечено ни единой ошибки. Единственное, что его коробит и что он пытается во мне исправить — это моя улыбка. Я пытаюсь делать вид, что все хорошо, но ему заметно, как я фальшивлю. Черт возьми, я стараюсь! Если бы Ракеле вырубила музыку вообще, было бы легче обслуживать нашего последнего гостя. Он попросил счет. Все, что осталось сделать — забрать деньги, рассчитать его, принести сдачу, убрать столик, за которым он еще сидит. И да, конечно, не забыть послать ему прощальную улыбочку…

Вместо меня традиционное «Заглядывайте к нам снова! » прощебетала Альбана. Стоило итальянцу, зажавшему книгу под мышкой, выйти из кафе, как взгляд сменщицы тут же сменился на холодный и брезгливый. Она посмотрела на меня, как смотрят на никчемных глупышек успешные женщины — с откровенной неприязнью. Может быть, я бы и стала комментировать ее нелюбовь ко мне, но сейчас у меня нет на это ни желания, ни настроения. Лишь бы скорее оказаться в общежитии. И пускай уже Ракеле вырубит звук, в зале никого нет, помимо нас. Она слушает одну и ту же песню американской певицы уже четвертый раз. Неужели по моему лицу ей до сих пор не видно, как мне хреново? Я думала, что плохо скрываю эмоции.

{«Просыпаюсь и смотрю на новый день.

Прошлой ночью луна опять потерялась,

Но сегодня солнце уже успело вставить своё слово.

По-моему, мне хорошо.

Но мне больно думать,

Больно осознавать истину,

Я уже вся пропитана ею.

Я лежу в темноте

И смотрю на тебя спящего - мне очень больно.

Я лишь знаю,

Что ты должен отдать мне всё,

Не меньше, потому что

Ты знаешь, что я отдаюсь тебе целиком». }

Не звонит и не пишет — единственное, что вертится в моей голове, когда я переворачиваю стулья и ставлю их на столы. В этом мне помогает Оттавия. Подойдя ближе, напарница хмурится, но вскоре со лба у нее исчезают морщины, и она странно усмехается, что-то пробормотав. Я продолжаю заниматься делом, не обращая внимания на подколы. Моя новая приятельница толкает меня плечом в плечо и вновь многозначительно хмыкает. Взглянув на Оттавию, отмечаю, что светло-серые глаза приобрели темный оттенок — а такое с ней случается, если она чем-то всерьез заинтересована или из-за чего-то не на шутку расстроена. Очевидно, что второй вариант отпадает.

— Что? — не выдержав таинственных взоров в мою сторону, я останавливаюсь, упираю ладонь в стену и оборачиваюсь к официантке выходного дня. Под моим цепким взглядом Ви — как сокращенно именует ее Ракеле — в то же мгновение теряется.

Она прячет глаза под накрашенными синей тушью ресницами, закусывает губу и ухмыляется самой себе, от чего я вскипаю. Желаю уже оказаться подальше отсюда, ни с кем не разговаривать, побыть с самой собой. Девчонки хорошие, даже очень, но, откровенно говоря, я бы сейчас не отказалась от компании Глории. Она никогда не делала вид, что ей хоть как-то интересна моя жизнь. Гло не лезет с расспросами, ложится в постель, накрывается одеялом с изображением «Звездных войн» и перечитывает любимого Стивена Кинга.

— Келли говорит, ты сегодня какая-то не такая, — следуя за мной, любопытничает Оттавия.

Ракеле придумала себе укороченный вариант имени — в совершенно американском стиле. Им нравится быть Келли и Ви, а мне приходится к этому привыкать. Альбана ворчит, что эта мода подражать штатам ее ужасно раздражает. Впрочем, хоть в чем-то я с ней согласна.

— Она убеждена, что ты влюбилась, — выдав это с несерьезной интонацией, Оттавия глупо захихикала.

Работники кухни недовольны, они кричат нам, чтобы мы справлялись скорее. Все устали, все хотят домой. Альбана ругается с одной из женщин-поварих. У них обеих скверный характер, и они ссорятся чаще, чем дышат. Билли, как всегда, выступает в роли миротворца. Вообще, Билл классный парень. Сначала он казался мне надменным и цепляющимся ко всем проколам, но мое мнение о нем было неверным.

— Эй, Ви, — поддерживает веселое настроение подруги Ракеле, — отстань от нее!

Оттавия вновь легко пихает меня. Она пытается заглянуть мне в лицо, пока я выполняю работу за нас двоих. А потом, не вытерпев такого давления, кладу ладони на талию и оборачиваюсь к ней. От этой деланной серьезности с моей стороны нам с ней внезапно становится смешно. Спустя несколько секунд принимаюсь хохотать, как умалишенная. Оттавия, подойдя ближе и громко смеясь, держится за живот. Сварливый голос Альбаны, наверняка, слышен даже за пределами «Кароллы». Та отвлеклась от перебранки с кулинаркой и теперь закидывает крепкими выражениями нас с Ви. Оттавия показывает ей средний палец, вследствие чего мы просто надрываемся до упаду. Приложившись к стене, хохочем во все горло! Я не знаю, что на нас нашло, однако мне вдруг стало так хорошо. Всего-то и нужно было — отпустить ситуацию. Да и пошел этот Маркус к черту!

Альбана жалуется на нас Билли. Он выходит в зал, чтобы устроить взбучку, но, увидев, как Ракеле забавно и нелепо танцует со стулом, сам прыскает в кулак. Его попытки не заржать голос увенчиваются провалом. К сожалению противной старшей официантки, она остается ни с чем. Все ее строжайшие запреты забыты, и даже менеджер уклоняется от правил. Спокойно смотреть, как Келли по-дурацки двигает бедрами, представляя вместо высокого стула красавца-мужчину, невозможно. Мы втроем держимся за животы и катаемся со смеху, пока неожиданно дверь кофейни не открывается. Никто бы, вероятно, этого даже не заметил, однако зазвенела металлическая подвеска-пагода. Красивая высокая блондинка, вошедшая первой в кофейню, подняла в тот же миг голову, чтобы взглянуть на «музыку ветра». В следующую минуту она смотрит на нас, широко растянув рот в голливудской улыбке. Как член обслуживающего персонала, я в первую очередь подумала о том, что, к счастью, грустный трек перестал звучать. Перед тем как приступить к брачным играм с мебелью, Ракеле запустила в проигрывателе альбом Джули Берган. Но позже меня посетила другая мысль, которая распорола сердце — эта девушка… да, точно… я видела ее фото на телефоне Маркуса, когда она звонила ему.

Бланш.

Все произошло очень быстро, а такое ощущение, будто кто-то поставил данные секунды моей жизни в режим замедленной съемки. Через каких-то несколько мгновений за спиной Бланш показался Марк Ферраро. Он улыбался всем так же ярко, как и его подружка. Вскоре, когда ко мне возвращается дыхание, я замечаю, что вместе с ними пришли и друзья Маркуса — Исайя, Дейл с хрупкой брюнеткой, Ева с крупным шатеном. Все, кроме Исайи, могут похвастаться своими парами. Ох, да ладно, Марк держит Бланш поближе к себе!.. Он закинул руку ей плечо, словно она его девушка.

Отлично. Именно этого мне не хватало сегодня, чтобы понять, какой он все-таки подонок.

Пока Ракеле смущенно ставит стул на место, Альбана уже выбежала в зал встречать новых гостей. Ви отталкивается от стены и, буквально подлетев к моей напарнице, что-то злопыхательски шепчет ей на ухо. Я догадываюсь, о чем она: мы не хотим оставаться еще на несколько часов в кофейне, а Альбана руководствуется тем, что необходимо следовать желанию клиентов. С ней невыносимо работать — хоть и отправляться домой мы должны не позднее десяти вечера, старшая официантка может это запретить. Оттого ее никто здесь не любит. Билли безразлично — его трудовой день уже кончился. Он пожелает всем крутой ночи и уедет.

Я не хочу обслуживать ни Маркуса, ни его шлюшку. Настолько подавлена и раздавлена его поступком, что готова даже уволиться, лишь бы не делать того, что потребует от меня Альбана. Если Билли не будет против, я попрошу, чтобы он отвез меня в общежитие. Сошлюсь на плохое самочувствие.

{Да-да, отличная идея! }

— Ciao! — Исайя вскидывает руку вверх.

У него отличное настроение. Остальные ребята тоже радуются совместной вылазке в центр. Они все здороваются. Только не Марк. Ощущаю его прожигающий взгляд на себе. Игнорирование дается мне с трудом, но я прекрасно справляюсь.

{Не смей сдаваться, Каталин. }

Ева оглядывает зал. Похоже, она ошиблась со временем. Лукас что-то говорит ей на ухо, и близкая приятельница Бьянки соглашается.

— Слушайте, — Ева выходит вперед, выстави ладонь перед собой, — мы тут посидим, хорошо? А потом все уберем. — Она бросает взгляд на Билли и складывает ладони в молитвенном жесте: — Ты ведь не против? — Быстро добавляет: — А вы поезжайте домой, мы не хотим никого задерживать!

Из служебного помещения выглядывает шеф-повар, и Ева идет туда, чтобы обнять женщину. Она в очень хороших отношениях с Антонией. Болтая и обнимаясь с нею, будущая жена английского красавчика, убеждает сеньору «Лучшие десерты Италии» надавить немного на Билли. Тот под возглас новоприбывшей толпы и уговоры Антонии все же соглашается.

Вследствие ликующих голосов и гулких благодарностей закладывает уши. Ракеле облегченно вздыхает и, взяв меня за руку, выводит из блестяще вымытого зала. Боже, спасибо. Мне не пришлось уходить самой. Ноги, будто приросли к полу. Вряд ли удалось бы удалиться в считанные секунды. Оттавия дает гостям указания насчет аппаратуры, а Ева клятвенно обещает, что все будет в порядке. У Альбаны на лице застыла гримаса уныния — конечно, ведь она надеялась на щедрые чаевые. Ей прекрасно известно, что английские друзья Евы всегда оставляют на чай, невзирая на то, что в Италии так делать не принято.

Я зарабатываю не так много, как хотелось бы, но для меня важнее здоровый отдых, нежели лишняя сотня евро.

{— Возьми! Здесь хватит на такси и еще останется. }

Никак не могу забыть, как Маркус буквально выгонял вчера из своей квартиры и заставлял взять деньги. Господи, я ненавижу его еще больше из-за того, что не способна выбросить из своих мыслей ни одного воспоминания о нем. Мы не провели колоссальное количество времени наедине, но и того, что было, достаточно, чтобы ненавидеть.

Желать Марка Ферраро и вместе с тем презирать всей душой.

Сумасшествие какое-то…

Последней в раздевальную входит Альбана. Кислое выражение лица, словно она съела целый ящик лимонов, никуда не пропало. В общем-то, на нее никто почти и не смотрит. Да и ей с нами не особо хочется разговаривать. Мы — замотанные и переутомленные — в спешке переодеваемся. Ракеле дозванивается до оператора службы такси, а Оттавия вполголоса диктует подруге, чтобы та спросила про маршрут поездки. В прошлый раз Ракеле не добралась домой, ей пришлось остаться у Ви, поскольку водитель отказался ехать дальше. У него, видите ли, появилось срочное дело… Я обожаю Италию, но многие местные жители невероятно безалаберно относятся к своим прямым обязанностям.

Биты ритмичного трека пронизывают все тело и вызывает ответные вибрации, стоит мне выбраться в коридор. Зал «Кароллы», выполненный в светлых тонах, чуть-чуть видно из приоткрытой двери. Я отвожу взгляд, но сердце все равно продолжает бешено колотиться. Он там, по ту сторону. Жизнь до такой степени непредсказуема: утром ты счастлива, а вечером — хочется сдохнуть.

Я вздрагиваю, когда темный коридор вдруг заливает светом. Не нужно было поднимать голову, не нужно было туда смотреть. В проеме выросла мощная фигура Ферраро. Он по-разгильдяйски, самоуверенно привалился к косяку. Его взгляд прошелся по моему телу, как луч сканера. Бабочки в животе предательски запорхали крыльями. Я представила себе, как убиваю каждую из них, по-садистски расправляясь со всеми.

Можно послать Марка прямо сейчас, а можно просто пренебречь его присутствием. Закинув лямку рюкзака, я уже было поворачиваюсь, чтобы пройти к южному выходу, как он вдруг подбегает и заслоняет собой узкое пространство.

— Что тебе надо, Маркус? — говорю почти что с явной агрессией.

Меня надолго не хватит. Руки чешутся расцарапать его самодовольную морду! Он протягивает ладонь и заводит несколько прядей, упавших на лицо, мне за ухо. И потом он запускает пальцы в мои распущенные волосы, опускается ими ниже, играется с кончиками. Непроницаемый взор орехово-смарагдовых глаз приковал к месту. Марк не отнимает от меня взгляда ни на секунду, и даже когда его хватились, когда женский голос, зовущий Ферраро по имени, послышался совсем близко, он все равно смотрел на меня.

Его кадык дернулся, следом сглотнула я. Картинка самого лучшего, самого блаженного утра вновь промелькнула перед глазами. Придется, в конце концов, признать, что Маркус стал неотъемлемой частью моей жизни, и все-таки еще неизвестно — прошлого или будущего. Как бы сильно душа не требовала его, наиправильнейшим вариантом будет забыть Марка, хотя бы попытаться. У меня своя судьба, у него — своя.

Кто я? Девушка из маленького венгерского городка. А еще — реалистка. Мы почему-то убеждены, что сможем изменить мужчину, которого полюбили. Но это самообман. Нельзя поменять человека, когда ему уже почти тридцать лет. Маркус богат, успешен, могущественен. Однажды он сделает предложение девушке, конечно. Какой-нибудь милашке, вроде Бланш.

{И, Каталин, вспомни, ты сама говорила себе: внутренний голос подсказывает, что он играется с тобой. }

— Ах, ну вот ты где! — в коридор вваливается прелестная Бланш в коротких джинсовых шортиках, больше похожих на трусики.

Она обвивает Маркуса руками за плечи, как когда-то одна из девчонок на вечеринке Исайи у бассейна. Она чмокает его в щеку, переводит взгляд голубых, будто небо в жаркий июльский полдень, глаз на меня. Бланш сощуривается, и я понимаю, что эта девушка в курсе моих чувств к Маркусу. Более того, думаю, ей ясно, что между нами с Ферраро что-то есть. Не знаю, как, но девчонки чувствуют такие вещи гораздо лучше парней.

Прижавшись опять губами к его грубой щетине, Бланш не перестает пялиться на меня.

— Идем? — кажется, в одно-единственное словечко, произнесенное томным голосом, ей удалось вложить всю свою сексуальность.

Марк сначала кивает нерешительно, что не свойственно для него, а затем, коротко взглянув на спутницу, твердо отвечает:

— Да.

Я решила, что сейчас он повернется и уйдет, но это не так. Внезапно Ферраро протягивает мне ладонь, без слов предлагая пойти с ним. Это выбивает почву из-под ног не только у меня — Бланш, несколько отстранившись, удивленно таращится на Маркуса. И что же он предлагает, позволяя другой девушке висеть у себя на шее, — бороться за него?

Пошел к дьяволу!

ГЛАВА 15

{Каталин}

Я недолго смотрела на него, прежде чем уйти прочь. Обернувшись, лишилась возможности наблюдать за выражением его лица — было бы крайне интересно. Но я буквально ощущала изумление, которым наполнился Маркус. Ошеломление и возмущение. Плевать. Конечно, хотелось показать ему фак, тем не менее я не стала этого делать. Пускай это будет исключительным правом Марка — вести себя, как настоящая невоспитанная сволочь.

Он выбегает на улицу вслед за мной. Звук тяжелых шагов за спиной усиливает в разы головную боль. А еще этот дождь… И хоть он еще совсем слабый, спадающие с неба капли за несколько секунд увлажняют мои волосы. Железная дверь черного выхода кофейни «Каролла» ударяется о кирпичную стену. Только тогда мне становится страшно, только тогда я поворачиваюсь. Маркус приближается стремительно, он хватает меня под локоть, однако мне удается выдернуть руку из его захвата. Я толкаю гору мышц, выросшую передо мной. Этого едва ли хватает, чтобы сделать ему больно и отвадить от себя.

— Не трогай меня! Уходи!

Марк снова пытается поймать мою руку, но я завожу ее назад. Дождь начинает лить сильнее. Капли набегают все чаще и чаще, и Ферраро, глядя на меня, то и дело убирает их со лба. Пустынный переулок освещается светом фар подъезжающего сзади автомобиля. Я знаю, что это приехало такси. Маркус собирается что-то сказать, очевидно, надумал кричать, но за ним раздаются голоса — молодых девчонок, взрослых давно курящих женщин и один мужской, принадлежащий Билли. Последний пробегает по образовавшимся лужам, защищаясь от ливня большой бардовой сумкой, которая очень походит на почтальонскую. Билл останавливается около нас с Марком, настороженно смотрит на него. Ферраро источает столько злости, что это невозможно не заметить. Я даю менеджеру знак, что все в порядке, он может идти. Билл не спешит садиться в свою машину, а Маркус ухудшает обстоятельство, когда, повесив руки вдоль тела и расправив плечи, встает напротив администратора «Кароллы». Он бросает ему вызов. Между ними практически нереально втиснуться, не понимаю, как у меня это получается. Выставив руки в стороны, я аккуратно отталкиваю Билли назад.

— Со мной будет все хорошо, — обещаю ему я. — Пожалуйста, не переживай и поезжай домой.

Он промок с головы до ног. Чего мне точно не хочется — так это того, чтобы наш администратор заболел и загремел в больницу. Раскрыв рот и ловя им струи дождя, Билли решительно настроен возразить. Я пресекаю это его поползновение и указываю рукой на «Ланчию».

— Все будет хорошо. Уезжай. Мы увидимся завтра.

Билли, нехотя и скрепя сердцем, выполняет мою просьбу. Его ладони сжимаются в кулаки, когда он в последний раз, прежде чем сесть в машину, смотрит на Маркуса. Если бы я не вмешалась, эти двое наверняка бы подрались. Зрительницам, стоящим под козырьком, — работницам кафе — только в радость понаблюдать за впечатляющей сценой. Я оглядываюсь на них, и лишь в ту самую минуту все они решают разойтись. Выбегая под дождь, которого сегодня никто не ждал, они спешат к подъехавшим белым машинам. Рассаживаются в такси и с интересом наблюдают за мной и Марком, пока это еще возможно.

Зрелым женщинам тоже необходима порция драмы в их обыденной, скучной жизни. Машина, куда должна сесть я, по просьбе девчонок пока остается ждать. Но проезд домой нам оплачивает руководство, а у меня нет лишних пятидесяти евро, чтобы задержать водителя еще на какое-то время. К тому же, девочкам тоже необходимо отдохнуть. Могу поспорить, минуты через две-три Альбана поднимет истерику и обяжет таксиста тронуться.

На мой страх и ужас, Маркус обходит машину, склоняется над окном с водительской стороны и стучит в стекло. Оно плавно опускается в тот же миг. Из-за нарастающего ливня мне не слышно, о чем они говорят, но, похоже, договариваются. Шофер согласительно кивает пару раз, заводит мотор, и все, что я могу — это смотреть на удивленные лица напарниц, когда машина создает между ними и мной все больше и больше расстояния. Я бросаюсь на Маркуса с кулаками. Он успевает быстро среагировать — хватает меня за руки, не позволив нанести себе удары.

Мерзавец!

— Ты псих! — прибывая в бешенстве, ору на него. — Отпусти!

Мое лицо вытягивается от небывалого шока, поскольку Марк, все же сумевший победить в нашем коротком сражении, тащит меня куда-то.

— Отпусти, слышишь?! — Жаль, мне не хватает роста, чтобы прокричать всякую брань прямо ему на ухо.

Скоро становится ясно, что насильно ведет он меня к своему автомобилю. Я вырываюсь пуще, однако Маркус непобедим. Держит уже двумя руками, не предоставляя никакой возможности на побег.

— Я довезу тебя до территории кампуса, — деловито сообщает Ферраро, нажимая на кнопку на своих ключах, после чего машина мгновенно «взмахнула крыльями».

Ничего хорошего этот мини-вояж точно не предвещает. Старания освободиться от самовлюбленного кретина снова и снова терпели фиаско. То, что я еще не сдалась, — чудо.

— Я не сяду в тво…

Он прислоняет указательный палец к моим губам, словно вообще имеет на это право.

— Ничего не хочу слушать, поняла? — Кивает подбородком на «Феррари». — Ты сядешь, если не хочешь сыреть под дождем, пока он не кончится. По-моему, тебе известно, насколько я неуступчив, да?

Он все-таки против желания усаживает меня в темный салон авто. Сам же и пристегивает ремнем безопасности, а после огибает машину — как ни странно, делает это без спешки — и садится за руль. Двери закрыты, двигатель заведен. Секундой позже машина рванула с места. Маркус не сводит глаз с дороги, а я не могу перестать смотреть, как водяные капли ручейками стекают по его лицу. Единственное, что напоминает о непогоде, это ливень за окнами авто, мокрая одежды, волосы и дрожь в теле, с которой еще не справился включенный обогреватель. Я обнимаю себя руками, откровенно сказать, благодарная Марку за то, что он принудил меня забраться сюда. Боже, как же было холодно! До сих пор не удается избавиться от этого состояния.

Но совсем не означает, что я простила Маркусу все и хочу иметь с ним что-либо. Для себя решила — ничего быть не может. У меня есть для подобного вердикта множество причин. Если точка поставлена — это значит, что ей предшествовала вереница запятых, троеточий и знаков вопроса.

— Ты ведешь себя, как взбалмошная, капризная девчонка! — дерзко и сухо выдает он, совершив крутой поворот.

Покрышки неприятно завизжали, хоть уши закрывай. Однако, к огромному облегчению, автомобиль удачно вписался в резкий и головокружительный вираж.

— Мне приходится терпеть тебя в качестве своего водителя, но не стоит рассчитывать, что я захочу с тобой разговаривать. Будь добр, просто молчи.

В действительности, было бы правильным устроить Маркусу славную трепку, но, если честно, я не вижу в этом смысла. Разве мне не доводилось конфликтовать с ним из-за экстремальной езды по дорогам города? Разве полиция не отбирала у него права? Что можно сделать в случае, когда один напыщенный идиот, несмотря на уговоры и нарушение законов, рискует своей жизнью и жизнями других людей? Я бы предпочла просто перестать общаться. Его не исправить.

На скулах Ферраро вздулись желваки. Он на взводе. Я напряглась, будто пружина, ожидая сквернословия в свой адрес. Будет лучше, если Марк заставит меня себя ненавидеть.

— Ты бы знала, как я хочу тебя придушить… — сквозь зубы уведомляет он.

Все еще мокрыми ладонями я протираю джинсы на своих коленях. Напряжение внутри меня такое сильное, что Маркус этого просто не может не почувствовать. Он знает, что пугает меня и в то же время бесит до невозможности.

— Почему ты устраиваешь глупые сцены при моих друзьях?! Почему тебе так неймется?.. — он обрывает себя на полуслове и наносит мощный удар по рулю.

Волна удушающего страха прошлась по телу, сердце заколотилось в груди быстрее и беспокойнее.

Всепоглощающая, убийственная тревожность накатывает каждый раз, когда Маркус слетает с катушек.

— Я же сказал, что ничего не обещаю…

Но сейчас сил молчать больше нет, поэтому я перебиваю его, показывая себя с определенно не самой лучшей стороны — сдавив его плечо маленькой ладонью, практически заставляю Марка посмотреть мне в глаза.

— Прекрати нести этот вздор!

Благо, машина остановилась на светофоре. Сцепив крепко зубы, Ферраро сосредоточил все свое внимание на мне. Он источает чудовищную озлобленность, переводя взгляд с моего на лица на руку, которую я так и не убрала. Показалось даже, что Маркус стал еще выше. Я ощутила себя маленькой, совершенно беззащитной девочкой, но мне так не хотелось проигрывать сейчас. Так не хотелось отступать! Если мы и разойдемся этой ночью, я хочу, самое меньшее, ничьи.

— Во-первых, — начинаю, несмотря на явную недоброжелательность Маркуса, — я была дурой, потому что не сбежала из твоего дома, когда ты выдвинул свои эгоцентричные условия. Надо было удирать в ту же минуту! Во-вторых, — и хоть он намеревается меня перебить, я лишь повышаю тон, чем вгоняю его в некий эмоциональный ступор, — ты сказал, что сам решишь, когда нам с тобой придет конец, но нас нет!

Тяжело дыша, все-таки опускаю ладонь вниз. За этим движением внимательно следит молчаливый, в некоторой степени ошарашенный Марк Ферраро.

— Что тебя так удивило? Я не хочу иметь ничего общего с человеком, который сконцентрирован только на своем удобстве. Ведь комфортно встречаться с глупой девчонкой, которая прибежит по первому зову, правда? И как же неприятно, когда тебе отказывают, да? Для чего я нужна тебе? И нужна ли вообще? — изогнув бровь, смотрю на него ожидающе.

Хорошо, что Маркус даже представить не может, что творится в моей душе. Я едва ли не плачу. Сродни фантастике то, что мне удается сдержать слезы и не зарыдать при нем. Самое пугающее во всем происходящем — то, что это еще долго не канет в лету. Я буду думать о нем, буду проматывать в голове наши встречи, его слова, свои слова. Первые чувства, первые вспышки влюбленности и реального гнева — это не забывается никогда. Боль притупится, но память не подведет.

— Я уже говорил, что Бланш всего лишь мой друг, — содрогаясь в приступе ярости, он стискивает пальцы в кулаки. — Неужели тебе это еще не ясно?

— Нет, ничего такого ты мне не говорил! — от его вранья я начинаю злиться сильнее, сдерживать в себе дикую исступленность становится все сложней. — Зато мне достались билеты в первом ряду, чтобы лицезреть, как она обнимает тебя и целует, а ты ей это позволяешь!

— По-дружески!

Я разражаюсь истерическим смехом, что, вероятно, сбивает его с мыслей. Развернувшись лицом к лобовому стеклу, откидываю голову назад, продолжая звеняще хохотать. Маркус вновь разгоняется по залитому дождем асфальту. Он держит руль обеими руками, периодически на меня поглядывая:

— Прекрати! — приказывает он, но от этого принимаюсь смеяться громче, выглядя при этом, пожалуй, обезумевшей. — Прекрати! Я сказал, хватит!

Никак не могу успокоиться, скрывая отчаяние и печаль за сумасшедшей реакцией. Это на меня не похоже, и все же так однозначно легче справляться с сокрушенностью, терзающей разум днем и ночью — из часа в час, из минуты в минуту.

За ливневой стеной виднеется грандиозный Колизей. Свернув в сторону гигантского исторического сооружения, Маркус заезжает во дворы. Из-за непогоды сегодняшним вечером на улицах маловероятно встретить кого-нибудь. Во дворике одного из старых римских районов также никого не наблюдается. Ферраро тормозит аспидный Ferrari около многоквартирного дома, крылечная лестница которого порядком разрушена.

Мотор по-прежнему работает, когда я выдаю, не пряча в голосе вызова:

— По-дружески, значит? — за этим следует язвительный смешок. — Хорошо. Тогда Алистер будет рад прижать меня к себе… как друга?

Я ожидала, что Марк будет зверствовать, но не думала, что ввиду брошенной мною реплики у него сорвет крышу. Оперативно отстегнув сначала свой ремень безопасности, а потом и мой, он хватает меня за грудки вельветового пиджака и притягивает к себе так близко, что пульс подскакивает.

— Что ты сказала? — сбивчивый, возбужденный шепот, провоцирует мысленную атрофию.

Все, что было важно до настоящего мгновения, больше никакого значения не имеет. Вот как на меня влияет Ферраро, и я презираю себя за слабость, которую проявляю перед ним. Хочется мне того или нет, но данный факт не может быть опровергнут.

Он сжимает ткань в руках только сильнее, я кладу ладони поверх его ладоней в смутной надежде, что смогу ему противостоять. Но мы с ним оба знаем, что это неправда.

— Что ты сказала? — повторяет Маркус с искусственным спокойствием.

В самом же деле я чувствую его лихорадочное дыхание с нотками легкой терпкости на своих губах. Почему-то именно сейчас в голову приходит мысль, что в машине пахнет точно так же — мятными леденцами.

— Я сказала, что могу делать то, что захочу, — мой голос не уступает ему в умиротворенности.

Шах и мат.

— Как и ты, — дополняю, наблюдая за реакцией сумасбродного парня.

Сколько раз при мне он порол горячку? Я уже сбилась со счета. Его полные губы скривила обманчиво-бархатистая улыбка. Разумеется, Маркусу не удастся слукавить. Не в этот раз.

Воздух в салоне и без того наэлектризован, но Ферраро усугубляет положение, когда перелезает через бокс между двумя передними и единственными сиденьями. Я не успела ни пискнуть, ни вскрикнуть, как Марк вдруг оказался сверху.

Нет. Нет! Что он делает?

Я напоминаю себе, что вряд ли в такой сильный дождь кто-то вознамерится устроить себе прогулку. Возможно, какой-нибудь человек вернется с работы в это время, но едва ли он будет заглядывать в тонированные окна Ferrari. Выйдя из своей машины, он поспешит к подъезду, чтобы укрыться скорее от ливня и порывов ветра.

Упираюсь руками в грудь Маркуса. Мне кажется поначалу, что я настроена слишком решительно, чтобы он сумел разогнуть локти и прижать меня своим телом. Но он смог. Стоило мне закричать, Ферраро закрыл мне ладонью рот.

Глаза в глаза.

Маньяк!

Держа руку там же, он несколько отстраняется — только для того, чтобы коснуться пальцем стереосистемы, встроенной в приборную панель. Включается радио, и, хотя глубокая ночь постепенно завладевает Римом, голос у ведущего крайне бодр. Впрочем, слушать его долго не приходится — он объявляет песню «Something Real» музыканта Black Atlass, и она сразу начинает играть. Трек звучит раскатисто, а дождевой шум теряется в оглушительных вступительных аккордах.

{«Детка, не люби меня, я просто все испорчу,

Со мной очень тяжело, лучше отпусти.

Я могу быть для тебя слишком опасным…»}

Переведя на меня пылающий взгляд, Маркус наслаждается потрясением, которое вызвал, и приваливается вновь. Его тяжелое тело прочно прижимает мою спину к высокой спинке автомобильного кресла. Медленно убрав ладонь ото рта, он, возведя мои руки вверх, пальцами намертво обхватывает запястья.

— Маньяк! — кричу ему в лицо, стремясь выбраться из-под него.

Да, я знаю, что это невозможно, но, если вообще ничего не делать, будет противно от самой себя.

{«Итак, детка, давай прокатимся!

Детка, давай прокатимся! »}

— Замолчи, — ровная интонация пугает и правда заставляет заткнуться.

Я прекращаю двигаться на пару мгновений, выискивая человечность в зелено-карих глазах. А когда не нахожу, усердное желание выскользнуть возвращается.

— Ты омерзительный тип, ты полный придурок!

Маркус оскалился.

— Да? — певуче произнес. — А утром ты говорила совсем другое!

Нет, отвечать на это не буду. Своими провокациями ему ничего не добиться.

— Утром я была идиоткой.

— Ты и сейчас идиотка! — сбросив маску невозмутимости, он опять показал свое настоящее лицо. — Я знаю, чего ты хочешь. Тебя нужно трахнуть, да? Твой мозг отказывается работать, тело требует секса…

Если бы могла влепить пощечину, так бы и поступила. Пока Маркус говорит, его губы касаются моих, и я не могу не воспользоваться тем, чтобы не впиться в них зубами.

{«Я хочу почувствовать то, чего никогда раньше не чувствовал,

Детка, давай прокатимся!

О, я хочу почувствовать что-то настоящее, )

Я хочу почувствовать то, чего никогда раньше не чувствовал

Я хочу почувствовать что-то настоящее! »}

На месте укуса выступает кровь. Испуганно вжимаюсь головой в подголовник сиденья. Пальцы касаются потолка машины, и как только Марк дергается они врезаются в обивку салона.

А-а, черт! После он инстинктивно отнимает от меня свои руки и прижимает обе ладони к поврежденной нижней губе. Я не могу сдержать победной ухмылки, в то время как Маркус выдает со всей свирепостью:

— Сучка!

Шипящий звук перекатывается у него на языке. Вот чего не утаить — мне нравится наслаждаться мимолетным замешательством отъявленного стервятника. Он приподнимает мои бедра — все-таки делает это, сколько бы я ни сопротивлялась — и садится так, что теперь мои ноги обвивают его бедра.

Я лгу себе, что мне противно.

Длинные тренированные пальцы нестерпимо сдавливают подбородок. Серебряное массивное кольцо на руке, на которое я всегда обращала внимание, царапает кожу. Вопреки физическому дискомфорту и жуткому волнению, скрежещу зубами, буквально выталкивая слова изо рта:

— Кто ты такой, Маркус? Что ты… о себе возомнил?

Он слушает меня необычайно собранно.

— Мужчины, подобные тебе… п-почему-то считают, что… что знают все. Но это не так, ты и сам в курсе, мгм? — Я довольно улыбаюсь, мельком опять взглянув на свою работу — рану на его губе. Гордость за себя помогает говорить дальше, хоть это нелегко: — Ну… ну кто ты? Почему ты считаешь, что девушек надо воспитывать сексом? Почему ты думаешь, что нас вообще… надо воспитывать?

Сжав в левой ладони мое бедро, Ферраро сверлящим взором вглядывается мне в лицо. Будь у него шанс уничтожить меня глазами, он бы им воспользовался. Пальцы правой руки причиняют не меньше боли, чем минутой раньше. Жестокость Марка нельзя поддавать сомнению, он такой — необузданный паршивец, любящий сам себя до беспамятства.

— Что ты вообще понимаешь?! — выпаливает он, прикладывая мой затылок еще крепче к подголовнику, вжимая голову в ткань кожаного сиденья. — Малолетняя девчонка, не видевшая реальной жизни! Ты не можешь рассуждать о парнях, ни разу не имея связи хотя бы с одним.

Каждое выговоренное им предложение пропитано ядовитостью и издевками. Это угнетает, но я все равно даже не мыслю о капитуляции.

— Мне хватило недлительного общения с тобой, чтобы научиться делать выводы.

Он усмехается иронично, я же — горестно. Нашу встречу Маркус будет, может быть, изредка вспоминать, а мне, между тем, бесконечно прокручивать в раздумьях желчь, которой он со мной делится, не экономя.

— Называя меня несмышленой дурочкой, ты забываешь, что… что сам далек от зрелости: твоя жизнь — это… череда сменяющих друг друга девушек на одну ночь, калейдоскоп пьянок, разбавленный вынужденными трудовыми буднями. Когда, наконец, повзрослеешь, тогда и читай нотации.

Бездушная улыбка чуть трогает его пухлые губы, кровавая полоска становится заметнее. Неизвестно, как я выдерживаю его пристальный взгляд, почувствовав, как холодные мурашки побежали по спине.

— Ты мне отвратительна, — шепот голоса Марка раздается громче, чем R& B-мелодия, разрывающая колонки.

— Ты мне тоже.

Моя интонация соответствует его, но, по правде говоря, властная манера разговаривать неподражаема. К счастью, на моей голове нет тяжеловесной короны, которая беспощадно давит на сознание, создавая разного рода иллюзии.

Он делает еще один глубокий вдох и меняет положение широкой, могучей ладони — спускается ею к горлу, принявшись сжимать прокуренными пальцами тонкую шею. Следующее, что мне приходится ощутить — грубый стиль поцелуя. Жесткие ласки не щадят кожу, колючая щетина царапает и обжигает. Неистовый напор Маркуса не оставляет шансов на другой исход — я раскрываю рот, разрешая его языку хозяйничать внутри.

Он целует жадно и всепоглощающе. Так, что трусики мокнут. Снова. Я не могу этому противостоять. Марк Ферраро, будто чертовски оголодал — целует девушку, которую не может терпеть. К которой испытывает высшую степень антипатии.

Это взаимно.

ГЛАВА 16

{Каталин}

Внизу живота затягивается тугой пульсирующей узел. Я чувствую, как ко мне прижимается каменный стояк Маркуса. Целуя так, словно это последний раз, он резким движением сдернул с меня вельветовую куртку. Она приземлилась на соседнее сиденье, следом за нею туда полетел серый джемпер Ферраро — его любимый, который он носит чаще всего — от, кажется, Ральфа Лорена. Светло-свинцовая ткань из приятнейшего материала переняла запах своего владельца.

Пальцы ловко забегали по обнаженной атлетической груди, вбирая в себе древесно-цитрусовый аромат со скользящими нотками бергамота. Руки, будто запоминали сводящий с ума запах. Я никак не могу насладиться им. Вдыхать бы его бесконечно… Может быть, это и привлекает Маркуса во мне — противоречивость? Разве существует достижимая вероятность того, что я смогу вычеркнуть его из памяти, тогда как он сам не позволяет сделать этого? Даже смешно… Пока Ферраро гонится за мной и догоняет, пока не оставляет меня в покое, пока добивается моего неравнодушия, будет весьма проблематично исключить Марка из своей повседневности. А как от него бежать и прятаться, я даже не представляю.

Разве это реально?

— В глаза смотри, — отдает он четкий приказ, пальцем поддев подбородок.

Наши взгляды сталкиваются — в них чрезвычайно много невысказанных слов, обиды, гордыни, огня… Я вижу в глазах Маркуса то же самое, что тревожит меня. И, хотя каждый считает свои переживания более весомыми, это связывает нас.

Отведя голову назад, Ферраро неотрывно изучает выражение лица напротив. Указательный палец задевает нижнюю губу, взор устремляется туда же. Я продолжаю любоваться тем, насколько он красив, когда его рот накрывает мой. Удивительно, что Марк в этот раз делает это нежно. В затяжном поцелуе языки соприкоснулись лишь спустя пару долгих секунд. Я не спешу закрывать глаза, пускай и сдержаться непросто. Невесомые ласки приносят блаженство, и пока не пойму, что мне нравится больше — грубость или мягкость, которые Маркус демонстрирует попеременно.

Поцелуй все настойчивее, а его руки, спустившись ниже, хватаются крепко за ягодицы. Он сжал их, похоже, не в силах подавить свой пыл. Короткие каштановые волосы еще немного влажные, и редкие капли дождя срываются с прядей, хаотично спадая — то на мой лоб, то на скулы, то в ложбинку груди. В два счета оторвавшись от губ, Ферраро припал к горлу, принявшись слизывать с нее влагу. Нарастающее напряжение внизу живота лишает рассудка. Я бы и хотела собрать мысли воедино, но они разбежались, спрятавшись в самых потаенных уголках моего подсознания.

Язык изучает впадинку на шее, а после ласкает все участки кожи, которые не скрыты футболкой. Марк дергает ее вверх, заставляя меня вскинуть руки. Он не глядя кинул за спину синее поло, которое украшает замысловатый рисунок спереди — днем я уговорила Билли отпустить меня домой переодеться.

Ладони накрыли бюст, губы жадно впились в кожу над ключицей. Благодаря Ферраро, мое тело усыпано засосами. Но, вручая себя Маркусу в очередной раз, я готова к его желаниям. Он делает больно, прикусываю кожу зубами, словно обжигает ее. Не осторожничает со мной, не аккуратничает, ссылаясь на то, что я девственница. Не обуздывает развязность, нахальство, распущенность.

Он сам решил, что ему можно.

Пройдясь языком от груди до подбородка, а затем ворвавшись им в мой рот, Марк томно зашептал:

— Я хочу быть в тебе. Я очень хочу!

В следующую секунду его стальные ладони оттягивают кружево белоснежного бюстгальтера, а Марк ловит ртом левый сосок. Языком обводит розовый бугорок, опаляя его своим дыханием.

— Ты же отдашься мне, да? — снова в губы. — Что ты чувствуешь?

Я почувствовала себя человеком, стоящим на краю бездны, который вдруг озаботился голосом, прозвучавшим где-то далеко. Казалось, вот-вот я свалюсь в пропасть, покрытую манящей темнотой, мраком и неизвестностью. Однако кое-что заставило меня устоять перед соблазном кинуться в глубь черной души Ферраро — вероятно, настолько же, насколько совершенно черна его машина.

— Ко мне… Что чувствуешь… ко мне?

Жаркие губы — на них еще не высохла кровь, и, целуя Марка, я все еще могла ощущать привкус металла — ползут обратно, сжимают теперь правый сосок. Я в отчаянии борюсь с похотью, которую не так легко унять. По радио за то время, что мы в салоне «Феррари» прозвучало немало песен, но вот эта — заигравшая меньше полминуты назад — фантастически точно описывает мое состояние.

{«Не думаю, что мы с тобой

Могли бы когда-нибудь снова стать друзьями,

Потому что наша история,

Похоже, никогда не кончается.

Кто будет заниматься любовью, как я?

Да никто.

А кому твоё прикосновение так знакомо, как мне?

Да никому». }

Я понимаю то неистовство, что дарит мне Маркус по-своему: он собирается вновь впутать меня в историю, в которой комфортно лишь ему одному. Он наплевал на то, что я сказала? На мои задетые чувства? Кровь закипела. На широкие плечи ложатся мои руки, и, наверное, по причине того, что Ферраро не ожидал, у меня получается наполовину его оттолкнуть. Глаза, в которых сформировался необычный альянс — миндаля и малахита, — поднимаются в удивлении к лицу. Марк остается пока в прежней позе — он склонился над моей обнаженной грудью и крепкими ладонями держится за талию, стискивая ее с этого мгновения дьявольски сильно.

— Ты, кажется, меня не понял, — оказалось, говорить, трудно. Мой голос походит скорее на хрип.

Мне не становится лучше или проще хотя бы потому, что Марк смотрит зловеще. Он еще не знает, что я скажу, но уже скрипнул зубами от ярости, донельзя сжал их. Его ноздри раздулись, и мне всерьез стало не по себе, но я смогла выстоять в этой непродолжительной схватке.

— Чего?! — сщурив глаза и едва заметно склонив набок голову, рявкает Маркус.

— Ты неправильно меня понял, — повторяю с дрожью в теле, с которой совладать никак не могу.

На нижних ребрах находятся большие пальцы; он вдавливает их так, что нажатие отзывается острой и внезапной болью. На глазах выступают слезы. Какого…?! Дышать стало не просто проблематично — невозможно! Еще немного, еще чуть-чуть, и Ферраро сломает мне что-нибудь. Я упираю свои ладони на его предплечья, постаравшись отстранить от себя, прекратить эту пытку. Но он неумолим.

— Что ты… делаешь?! — наконец, удалось вымолвить с подлинным потрясением.

Никогда я не наблюдала столько гнева и бешенства в глазах Марка. Тот и не думает отводить их, пока причиняет мучения. Я резко вобрала в себя воздух, когда он, сжалившись надо мной, в момент убирает руки. Они поднимаются вверх, точно в извиняющемся жесте. Я бы сполна изумилась таким странным ходом Ферраро, но все мои силы в эту минуту уходили на то, чтобы отдышаться. Заведя обе ладони назад, я берусь ими за края спинки сиденья. Он не может не видеть страх, плескающийся волной в моем обезумевшем взгляде. Нет, он все понял.

— Прости-прости-прости!.. — порывисто проговаривает вполголоса, лепечет без остановки, как будто бредит.

Маркус продолжает извиняться, протирая руками лицо. Тот факт, что он осознает, какую ошибку совершил, не означает, что мне легче. Трясущимися пальцами я поправляю лифчик. Легким не хватает воздуха. В салоне его ничтожно мало. Схватив свою футболку, я лихорадочно надеваю ее.

— Дай мне сказать, ладно? — вздрагиваю, когда Ферраро соединяет могучие разгоряченные ладони с моими скулами.

Из-за этого, как ни странно, у меня закружилась голова, а вставший в горле ком проглотить не вышло. Он терзает своим существованием, ведь является следствием недопустимого поступка Марка. Как я вообще могла связаться с этим садистом?! Я… нет, это не та Каталин Катана, которую все знают.

— Дай мне, пожалуйста, объясниться.

Я мотаю головой, не переставая, но он не замечает этого или не хочет замечать очевидного.

— Ладно?

— Нет, нет, нет…

Мне страшно, и все же с учащенным биением сердца я отнимаю его руки от своего лица. Задержав дыхание — черт знает, как это сейчас возможно, — слежу за реакцией Ферраро, но он не борется со мной. А если бы стал, то в любом случае победил бы.

— Отпусти меня, — голос звучит неровно и отчаянно.

Маркус, поколебавшись с минуту, в конце концов, признает неудачный исход сегодняшнего «свидания». Приподнимает мои бедра, чтобы посторониться. Не знаю, почему, но я отворачиваюсь. Длинные пряди волос спадают мне на лицо, закрывая взор от Марка Ферраро, который неизменно поглядывает на меня.

Усердно и озабоченно.

К счастью, он хватает вещи с водительского сиденья и заваливается туда. Больше на меня не посмотрев, психопат — не могу назвать его иначе — обратился взором к лобовому стеклу. Его крупные ладони легли на руль и сжали тот, что есть мочи.

— Каталин… — начинает Маркус, но не преуспевает в том, чтобы закончить предложение.

Мне удалось молниеносно управиться с дверью и выйти наружу. Хотя вернее было бы сказать — выскочить. Дрожа как осиновый лист — но не от холода, а от раздирающего внутренности шока, — я запускаю руки в волосы и зажимаю их на затылке в кулаки. Веки плотно смыкаются. Прилагаю усилия, чтобы принимать в легкие необходимый кислород бестревожно, не пугаясь каждого шороха.

Быть может, это и выполнимо, но не рядом с человеком, который меня страшит. Вообще-то двери «Феррари» открываются неслышно, однако, благодаря хозяину авто, я с особой настороженностью улавливаю каждый звук. Так что, когда Маркус вслед за мной выбирается из «знаменитого итальянского достояния», я стремглав оборачиваюсь. Дождь кончился, но студеная осенняя ночь подчинила себе Вечный город, поэтому со стороны Ферраро весьма легкомысленно не накинуть на себя ничего. Он обошел машину, после чего я убедилась, что он решил ничем не прикрывать голый торс.

— Нам нужно поговорить…

Я перебиваю его в тот же миг, наплевав на то, что, пожалуй, ему это не понравится.

— Замолчи! Пожалуйста, замолчи.

Прикрыв глаза, Марк издает горестный смешок. Пятерней пройдясь по торчащим прядям, он фокусирует на мне обостренное внимание. Между нами возникает гигантская пропасть. Чистый абсурд: чем ближе подходит ко мне Маркус, тем непреодолимее делается эта пучина.

— Да ладно, — ветер срывает с его губ возмущенно-насмешливое фырканье. — Ничего ведь такого я не натворил.

Такое открытое пренебрежение вызывает снова слезы, которые, казалось, уже высохли. Я была уверена, что эмоции уступили место бесстрастным размышлениям, но не тут-то было.

— Что? — в настоящем смятении слетает камнем с моего языка и летит в мгновенно углубившийся разверзнувшийся омут.

В желании подобраться ко мне, Ферраро добивается лишь, что я отшатываюсь. Все дальше и дальше.

— Тебе нужно успокоиться…

— Не подходи, слышишь? Садись в свою карету и катись в свой дворец!

Мне уже не сдержать истеричных и жалких всхлипываний. Как бы я ни хотела избежать сильнейшей подавленности, но именно это и происходит.

— Я не такой! — прокричал Маркус, а искаженное эхо разлетелось во все части маленького римского двора.

Могу поспорить, местные жители сейчас начнут грозится полицией, выглядывая из окон. Для меня их недовольство стало бы спасением, однако пока не слышно даже чужого писка. Будто бы мы находимся в параллельной реальности, где в городе никого не осталось, кроме нас с Марком.

Что может быть кошмарнее?

— Произошла случайность, и все, что мне сейчас нужно — поговорить с тобой, — заявляет он, выделяя паузами каждое долбанное слово.

Я касаюсь рукой виска, плотно прикрываю глаза и выдыхаю, чтобы успокоиться. Начинаю с притворной безучастностью, но вскоре тон нарастает, становясь враждебным:

— Случайность? ДА ТЫ ПОВЕЛ СЕБЯ, КАК ЖИВОТНОЕ!

Моя очередь наступать и размахивать руками в попытках доказать, что за мразь — Маркус Ферраро. Конечно, никто и не ждал, что, подобно мне, он будет пятиться.

— Не преувеличивай, — опустив голову, качнул ею. — Не надо.

Я налетаю на него, словно фурия. Но Марк не предпринимает никаких действий, чтобы меня остановить. Он предоставляет в распоряжение мне свою грудь, которую я колочу кулаками, что есть духу! Стоит почти неподвижно, только единожды не удержавшись и покачнувшись назад.

— А что для тебя было бы не преувеличением? — Еще удар. — Если бы ты раздробил мне кости — это достаточно весомый повод, чтобы я имела право злиться?!

Бить. Бить. Бить его. Беспощадно. Увы, моей мышечной массы едва ли хватит для приличного хука. Выпады, которые Маркус получает, вряд ли могут чем-то ему навредить. Единственный плюс — я чувствую, что хорошенько спустила пар.

Покончив с ним, отступаю и иду спиной вперед, не в силах оторвать глаз от пронизывающего взора Ферраро — может показаться, что он раскаялся и чувствует свою вину, но это просто игра.

Вновь собрав волосы на затылке в кулак, я возвышаю голос, уже не боясь разбудить спящих:

— Не притворяйся! Не нужно делать вид, что тебе хоть немного не все равно! Я ненавижу тебя за это! — Отдалившись и вытянув руку, продолжаю надрывать в горло, пока Маркус не сдвигается с места ни на йоту. — Ну что ты на меня так смотришь? — Только самой себе не боязно признаться, что пришла в бешенство я прежде всего потому, что он вызвал в моем спокойном море шторм.

Точь-в-точь как ураган, Ферраро ворвался в мою размеренную, распланированную жизнь. Он оказался опасным — его голос, его запах, его хищная улыбка подействовали, сродни ядовитой инъекции, введенной внутривенно. Последняя эскапада, совершенная им, самой собой разумеется, тоже не заслуживает похвалы… И я все еще не могу избавиться от оскверненного чувства собственного достоинства. Однако не поведение Маркуса вселяет в меня ужас, а то, что я буду снова и снова прощать его, какие бы глупости он ни вытворял.

{Ты есть вселенная, я — орбита.

Ты есть галактика, я — звезда... }

ГЛАВА 17

{Маркус}

У меня едет от нее крыша. Я не привык к тому, что телки расставляют передо мной границы, что своими буйными припадками заставляют меня нехило понервничать. Одному Богу известно, как мне удается укрощать вспыльчивый характер. Хотя… идиот! Я, конечно же, произвел на Каталин впечатление, чуть было не зачислив ее в пациенты реанимации.

— Давай, — я сильно рискую, сокращая мало-помалу расстояние между нами, — решим все вопросы в машине.

Естественно, когда протягиваю руку, дабы взяться бережно за ее локоть, она уворачивается, отпрянув.

— Нет, — слышу ее безапелляционный ответ.

Выдыхаю через нос, обуздывая негативные эмоции. Держу свой раздирающий порыв на цепи, словно сторожевого пса. У меня внутри все закипает. Просто поразительно, как все еще удается сопротивляться этому тайфуну.

Я замечаю, что Каталин даже не надела сиреневой куртки, в которой села ко мне в машину. Она же заболеет…

{Да, безмозглый болван, ты мог бы и раньше позаботиться о ней! Какого дьявола ты обошелся так с девчонкой?! Теперь можно вывешивать белый флаг и махать им перед лицом Исайи. Уж он-то точно будет рад! }

Друг изначально предупреждал, что делать можно и чего нельзя. У меня в кармане был практически свод указаний. Брошюра под названием «Как влюбить в себя девственницу». Я упустил все возможности. Плевать на машину! Но признаться в проигрыше перед Исайей, и чтобы он напоминал мне об этом при каждом удобном случае?

Господи, нет!

— Ты простудишься, — обращаясь из козла в образцового парня, пальцем указываю себе за спину. — Я отвезу тебя к общежитию, и мы все выясним, хорошо?

Руками она обнимает себя и, ничего не ответив, смотрит поверх моей головы. Я моментально оборачиваюсь. Колизей. Что задумала Каталин? Ищет быстрые пути к самому сердцу Рима? Мы почти там, но я знаю этот город лучше ее.

— Не глупи, слышишь? — предостерегаю. Из горла вырывается рык.

Я пытался его удержать в себе, но опять-таки потерпел неудачу. Она говорит, борясь напропалую с желанием повторно заплакать. Уголки губ подрагивают. Каталин машет ладонью в сторону «Феррари».

— Уезжай! Прямо сейчас уезжай! И больше никогда не ищи со мной встреч!

Я больше не полагаюсь на разум. Попросту вихрем бросаюсь к ней, а руки взлетают к расстроенному и озабоченному лицу. В первые бессознательные мгновения она даже не противится моим ласкам. Большими пальцами глажу ей скулы и вглядываюсь в глаза цвета индиго. Каталин бросает на меня ответный — омрачённый — взгляд, и я пропадаю.

{Не надо! Ну не надо тащить меня на дно! }

Ее светло-сапфировые зеркала души и не на такое способны.

— Ты мне нужна. — Я и сам запутался, правда это или ложь. — Ты мне очень нужна. Я выставил себя гнусным выродком, потому что решил, что ты хочешь порвать со мной.

Двери машины и ныне вскинуты, автомобильные сабвуферы воспроизводят звуки сексуального трека, исполняют который два голоса — мелодичный женский и низкий мужской. Я все отлично слышу, до меня доносится каждая фраза песни, и тем не менее немедленный отклик Каталин заглушает все на свете.

— Я планировала сделать именно это.

Ни стрекотания сверчков, ни пения ночных птиц, ни падения в лужи одиноких капель, срывающихся с листьев растущей невдалеке пинии. *1 Будто оглох.

— Что? — губы шевелятся, но сам я не расслышал своего вопроса.

Мы не можем подойти к концу. Не вот так. Она отодвинулась, вжала голову в плечи и развела руки в стороны, этим выставляя себя еще более беззащитной. Кто самый конченный мудак в мире? Легкая загадка.

— Взгляни на меня! Кого ты видишь? — Слезы досады хлынули из ее глаз. — Я превратилась в поддакивающую жалкую... А-р-р! Я практически согласилась на то, чтобы ты сделал меня своей подстилкой! Ненавижу и тебя, и себя за это, понял?! А какой я была раньше, ты не знаешь…

Я прерываю ее речь, наполненную, на мой взгляд, утрированием. Стоит ли заново уничтожать расстояние между нами? Спугну ли я ее сейчас? Она может запретить мне прикасаться к себе, но говорить то, что думаю — нет.

— Ха! Ты издеваешься, да? — Каталин непонимающе однократно мотнула головой; лунный свет разбросал блики по ее длинным, пока что мокрым волосам. — Кем ты была? Примерной студенткой? Хорошей дочуркой, не смеющей ослушаться родителей? Ты {это} считаешь насыщенной жизнью?

Я всего лишь высказываю свою точку зрения, но, черт подери, такое чувство, словно нападаю.

— Да пошел ты!..

Она подается назад и, обернувшись, мчится к широкому выезду из двора. Я не погнался за ней только потому, что на пару секунд впал в полное недоумение. Сердце же пустилось вскачь в тот момент, когда белый кроссовер свернул с дороги, явно намереваясь заехать на импровизированную парковку. Метнувшись к Каталин, я чудом оттащил ее от джипа. Несмотря на то, что тот успел затормозить, а мы с ней уже были не напротив капота, мое сердце не находило места в грудной клетке и продолжало пропускать удары. Бьется ускоренно, стучит неровно. От страха за эту безмозглую девицу в солнечном сплетении появилась давящая тяжесть. Неописуемый ужас захватил все тело. А если бы рефлексы не сработали?!

— Дура! — кричу на нее, завидев краем глаза, что водитель покидает кроссовер.

Немолодой бородатый итальянец обходит вездеход спереди и, встав прямо возле вздрагивающей Каталин обращается к ней по-отечески:

— Ehi, ragazza, con te va tutto bene? *2

— У нас все нормально, — рявкаю я, давая ему понять, чтобы он проваливал.

Но старый осел не унимается и кладет свою ладонь на хрупкое плечо {моей} девушки. Прежде чем она успевает отскочить от дряхлого извращенца, я грубейшим образом сбрасываю его паршивую руку и выступаю вперед. Пальцы Каталин отчаянно цепляются за меня. Она умоляет не делать ошибок.

— Ты спятил?! — восклицает она не своим голосом, когда я хватаю незнакомца за воротник клетчатой рубашки. — Отпусти его! Маркус!

У меня выходит сохранить спокойствие. Одумавшись, выражаюсь тихо, но недоброжелательно:

— Тебе же домой надо? — Перепугавшись, мужик несмело кивает. — Вот и вали домой! И-ди до-мой.

Я медленно его отпустил и похлопал по плечу. В черных глазах итальянца было слишком много внезапной трусости, чтобы он посмел ослушаться. Он оббежал кроссовер и запрыгнул в него, но после опустил стекло пассажирской дверцы и, уезжая в направлении двух невысоких домов, за которыми виднеются припаркованные машины, с опаской завопил:

— Io ora chiamo la polizia! —Незнакомец наставил на меня палец. — Vedrai, cucciolo, avrai problemi! *3

Если придурку так боязно, что я помчусь за ним, то пора бы ему поостыть, потому что это не так. Я чувствую некую усталость, словно, нырнув в глубины океана и захлебнулся в его водах. По-моему, на сегодня я выдохся настолько, что ощущаю себя мертвецом. Бросив взор на сверкающие от возбуждения глаза Каталин, я прошу, нисколько не распаляясь:

— У тебя все равно нет выбора. Я отвезу тебя к кампусу, поскольку со мной тебе безопаснее.

Ее воинственно расправленные плечи поникли в тот же миг. Кажется, даже лицо побледнело. У нее просто не было никакого другого выхода, кроме как сесть в мою машину, каким бы отвратительным она меня ни считала.

{Каталин}

Во сне я ворочалась, но все равно на него у меня едва ли оставалось время. К десяти сегодня на работу. Охотнее повеситься, нежели заступать на смену. Со мной это впервые. Внешне я цела, но внутри… Если у моей души есть кости, то все они сломаны без толики милосердия.

Я поднимаюсь с кровати с ощущением, будто тело больше не является моей собственностью. Ноги не идут, руки не поднимаются, глаза отказываются смотреть. У меня куча дел, не считая обязанностей в кофейне: скоро начнется учебный год, а также необходимо отметиться в списке «ПЗК». Помощь заповедникам Кении. В «Якоре» я совсем недавно, на меня возлагают не так уж много ответственности, однако следующим летом мне посчастливится быть волонтером в одной из африканских стран. Мысль об этом придает сил. Есть ради чего встречать новый день и бороться с трудностями.

Какой я представляю себя через пять или десять лет? Самостоятельной влиятельной женщиной, обладающей достаточным количеством средств, чтобы дать лучшую жизнь уязвимым, практически бесправным существам. Я храбрая и стойкая, но с Маркусом теряю хватку. С Маркусом становлюсь податливой и безоружной. Он меняет меня, и я перестаю себя узнавать рядом с ним.

Впрочем, размышлять об этом уже и смысла-то нет. Вчера ночью мы распрощались без слов. Ничего и говорить не нужно было. Нас разделяет уйма нюансов, не только километры между богатейшим римским районом и студенческим общежитием. Конечно, мы живем в одном городе, но в то же время чересчур друг от друга далеки. Я не хочу его ненавидеть. Я научусь этому и однажды напрочь перестану вспоминать про Марка. Мне так и не удалось разгадать логику его действий касательно меня, но почти уверена, что не просто так ему понадобилась.

— Ты что, вроде как собираешься целый день в молчанку играть? — ворчит Альбана, собирая для посетителя «Кароллы» свежеиспеченные пандирамерино*4 на вынос.

Это ароматное итальянское печенье соблазняет и видом, и запахом. Ну что и говорить: наши повара отменно готовят. Что больше всего мне нравится в итальянской кухне — натуральные ингредиенты. Ни в одном местном рецепте не найдешь даже упоминания ароматизаторов, эссенций или консервантов.

Во рту у меня сегодня ни крошки не было, поэтому я, обливаясь слюнями, слежу за действиями сменщицы. Билли в зале. Хорошо, что сегодня мне выпало мыть посуду вместо Ирене — кого-то все-таки разразившийся накануне ливень приковал к кровати.

Если вдруг Маркус соизволит пообедать у нас, то мы с ним не пересечемся.

Господи, спасибо. Я радуюсь, ведь доказываю себе, что твердо намерена зашвырнуть мысли о Ферраро на самую дальнюю и самую пыльную полку.

— Ну, знаешь, мы с тобой особо и не общаемся.

Альбана хмыкает в ответ. Раскрыв рот, она задалась целью дерзко ответить мне — это подсказали ее брови, сведенные у переносицы, — но, увы, Билли громко позвал ее. Напарнице пришлось поспешить. Я облегченно вздыхаю, когда она, схватив бумажный пакет, выбегает из кухни. Рассмеявшись, Антония мне подмигивает. Она не прекращает улыбаться и месит тесто. Тут все знают, какой отталкивающий у Альбаны характер. И это даже больше не раздражает — лишний повод для плоских шуточек.

— Я устала уже от того, что твой телефон постоянно трезвонит! — Старшая официантка врывается в светлое помещение, обставленное дорогой мебелью со встроенной техникой.

Она швыряет мне что-то и, лишь словив, я поняла, что это мой мобильный. Благодаря удаче, у меня получилось вовремя вытянуть руки. Альбана чуть не подписала себе смертный приговор! Самоуверенная нахалка, которой неплохо бы преподать урок!

— Ты рехнулась?!

— Он вибрировал где-то больше часа, почти без перерыва, — оправдывается грубиянка. — Наконец, я нашла его! Он был под кассой! Не оставляй вещи без присмотра!

Гаджет загудел в моих руках, из-за чего я отвлекаюсь. Альбана, воспользовавшись моим абстрагировавшимся состоянием, смывается. На экране — имя Маркуса. Занеся над дисплеем палец, я знаю, что нужно сделать. Это ломка — та нерешительность, которую я испытываю. Временная реакция на Ферраро. Это пройдет. Вскоре обязательно станет легче, проще.

Сбросить.

Через пару секунд он звонит снова.

Сбросить.

И еще раз.

Сбросить.

Смартфон оповещает о том, что на нем содержатся не прослушанные голосовые сообщения и не прочитанные текстовые смс.

Игнорировать.

Пока в моей помощи никто не нуждается, я выхожу на улицу подышать свежим воздухом и проветрить мозги. Взгляд падает на то место, где недавно стоял Ferrari Марка. События прошлой ночи проносятся в сознании, подобно смертоносному смерчу. Я не должна позволять чувствам взять надо мной верх. Если дам слабинку — все повторится, и сумасшедшая круговерть испортит мне будущее.

Подношу к лицу руки, только сейчас осознав, что они трясутся. От волнения, возрождающегося в груди, никуда не деться. Я ведь не настолько глупа, чтобы рассчитывать на то, что мои сантименты улетучатся сразу же.

Все проходит и это тоже пройдет.

— Привет, Каталин.

От непредвиденного появления собеседника я подскакиваю на месте и разворачиваюсь лицом к улыбающейся Еве. Она выставляет руки вперед в виноватом жесте, заметив, что, перепугавшись, я держусь за сердце.

— Извини! Извини, пожалуйста, — подойдя совсем близко, Ева обнимает меня за плечи.

Я быстро расслабляюсь в ее объятиях, хоть в ушах оглушительно бьется пульс.

— Все хорошо, не переживай. На меня вообще легко навести страх.

— Да-а? — говорит подруга моей начальницы, коротко захихикав.

Я вторю ей и почему-то наполняюсь энтузиазмом. Ева, как солнце, озаряет все вокруг лучистым светом. Не знаю, какое определение будет правильнее дать моим настоящим ощущениям, но попробую: это, словно ты — разряженный аккумулятор, и тебя наконец-то подключили к зарядному устройству.

Мы с пару минут отдаемся непринужденному молчанию, глядя на гуляющих по парку туристов. Их всегда можно различить от римлян — они фотографируют все подряд и самих себя на фоне достопримечательной. Отсюда видна только часть красивого фонтана с ангелочками, коих в Риме очень много. Скоро в права вступит золотая осень, окрасит Вечный город огненными красками, а пока царствует лето. Пока переполнены путешественниками бары и рестораны, из которых, чаще всего, шумно играет итальянская музыка.

С Евой меня накрывает удивительная беззаботность. Она необыкновенный, великодушный человек. Несмотря на то, что почти вышла замуж за богача, остается простой и милой. Никого из себя не строит, и я счастлива знать ее. Счастлива вспомнить, что даже в мегаполисе всегда найдется кто-нибудь, кто обнимет тебя просто так — безо всякой причины.

Чуть отстранившись, Ева Мадэри смотрит на меня, кажется, подбирая слова.

— Каталин, я... В курсе того, что произошло ночью, после того как мы приехали в «Кароллу». Лукас пытался дозвониться Марку, но тот не берет трубку.

Да он просто занят другим — беспрестанно названивает мне!

— Маркус может быть тем еще отморозком! Поверь, я понимаю, о чем говорю.

Она сглатывает и переводит взгляд на фигурную кладку под нашими ногами. Как будто ей неприятно и тяжело возвращаться мыслями назад. В какой-то день? Любопытно, какой финт он выкинул?

— Ему присуще стремление исправно менять девушек…

Слегка подвинувшись, Ева не отнимает от меня руки. Я отваживаюсь перебить ее, внести поправку:

— Партнерш. Будем называть вещи своими именами.

Она широко улыбается, одобряя мое предположение.

— Точно! — Лицо красотки с ореховыми глазами озаряет мягкий свет, отражая безграничную приветливость. — Но, несмотря на этот изъян и на массу других недостатков, Маркус хороший. В нем, — Ева медлит, — полым полно отличных качеств.

— Почему ты мне все это рассказываешь?

— Потому что, по-моему, он помешался на тебе. В лучше смысле.

Я скрещиваю руки на груди, и собеседница, решив, что я пытаюсь возвести барьер между ней и мною, обрывает контакт. Сцепив ладони в замок, она не спускает с меня глаз.

— А так бывает?

Наверное, усмешка на губах Евы появляется ввиду моей ироничной интонации. Быть может, не надо было так реагировать, но крошка циничности передалась мне от Марка.

— Не знаю, — ее голос утратил прежнюю бодрость. — Пожалуй, бывает.

Она вздыхает, и в этом вздохе нельзя не расслышать отчаяние. Я поднимаю на нее глаза. Изящные скулы обрамляют волосы, похожие цветом на предзакатное солнышко. На улице безоблачно, ясно, и можно даже не присматриваться, чтобы отметить редкие веснушки на румяных щеках.

— Ты никогда не думала, что представляешь собой его спасательный круг?

Чего-чего, а этого я точно не ожидала! Не знаю, как относиться к вопросу, но с должной серьезностью не получается.

— Я вообще не думаю, что Маркуса нужно спасать.

Возможно, стоило добавить, что у него для такой миссии есть Бланш, но я не стала озвучивать ее имя. Людям не чужда импульсивная ревность, а некоторые от нее гибнут. Она лакомится тем, что изо дня в день пожирает нас изнутри.

— Если тебе нужно выговориться, — Ева оперативно переводит тему в немного другое русло, — я буду рада выслушать. Ну, в смысле, вероятно, вы с ним вчера…

— Все кончено, — отрезаю.

Раньше мне даже в голову не приходило, что располагаю какой-то душевной черствостью, однако я душу в себе слабости и блокирую ранимость, которая объявляется вместе с мыслями о Ферраро. Ева прекрасна, но она вытаскивает наружу те мои чувства, которые я ежечасно прячу.

— Да у нас и, — я в безразличии пожимаю плечом, — не было почти ничего.

Почувствовав холодную отчужденность, она натягивает невеселую улыбку, как перчатки. А потом, извинившись, уходит, сославшись на заботы. Я правда очень не хотела обидеть ее.

Дверь не закрыта, имя Бьянки в беседе персонала встречается все чаще, а это значит, что хозяйка кофейни приехала. Мне вроде тоже пора возвращаться к работе. К сожалению. Кухонная команда оживилась. Лень улетучилась в воздухе. Все одновременно начали готовить в темпе, продуктивно. Судя по тишине, которая царила в служебном помещении до этого, гостей у нас нет. По утрам, как правило, всегда так. Тогда зачем начищать до блеска электрическую плиту? Она же безукоризненна чиста. В одном я с Альбаной солидарна: некоторые наши коллеги принимаются за дело, как полагается, лишь в случае, если держать их на коротком поводке.

Но все голоса перекрывает нарастающий рев мотора. Я уже начала закрывать дверь, но не удержалась и выглянула во двор. Миновав несложный поворот, угольно-черный Ferrari основательно сбрасывает скорость и плавно вписывается в свободное место за «Ланчией» Билли.

Нет, только не Маркус!

И что же, теперь он не хочет парковаться там, где положено? Территория за южным выходом предназначена для автомобилей наших сотрудников. Подумав об этом, я несознательно упираю ладонь вбок, как будто планирую обвинять Марка в чем-то.

Конечно же, нет. Если ему так нравится оставлять здесь свою тачку — пожалуйста! К счастью, сегодня он может не рассчитывать на мое обслуживание.

— Эй! Эй-эй-эй! Эй!

Он окликает меня, потому что увидел в проеме, но все-таки я спешу уйти. Лучше бы Маркус не замечал меня. Лучше бы ему просто пообедать и уехать обратно в свой респектабельный офис, где секретарша в короткой юбке сделает кофе и… все что угодно по первому требованию.

Я оборачиваюсь перед тем, как запереться — Исайя приехал вместе с Ферраро. Превосходно! Окинув взором бегущего к черному входу Маркуса, я в следующее мгновение задвигаю щеколду. Повернувшись и приложившись спиной к железу, касаюсь руками сжавшегося горла, словно внезапно перестало хватать кислорода.

Марк застучал кулаком по двери. Надтреснутым баритоном потребовал:

— Каталин! Открой!

А потом, ругнувшись, вежливее. Через силу.

— Пожалуйста, Каталин, открой мне.

Я этого не сделаю. С какой же стати я не выбираюсь из темной каморки на кухню? Кто-то защелкнул створки, наверное, предположив, что здесь никого нет. Ну и хорошо — ни одна из сплетниц не услышит, что за выходки проделывает Маркус. Сегодняшней порции многозначительных взглядов мне хватило! Да еще и Билл… Он сказал, что ему не плевать, в каком я положении. Огромное спасибо этому крутому парню, но я обязана выпутываться из передряг сама.

Марк продолжает ударять двери — правда, ощущение, что не руками, а стальными кастетами. О, Господи, он твердит и твердит, что нам необходимо поговорить. Я хочу быть от него подальше, однако Ферраро делает все возможное, чтобы сократить заданную мной дистанцию!

Он не желает не понимать, ни принимать моего выбора.

— Каталин…

— Нам больше не о чем с тобой разговаривать. Ночью…

— Ночью ты поспешно удрала! — огрызается Маркус.

Исступление в его тоне заставило меня даже отпрыгнуть. Прижав тыльную сторону ладони ко лбу, я внимаю упрекам Ферраро и раздумываю покончить с этим, наконец. Встревоженно подойдя к барьеру, разделяющему нас, откидываю шпингалет. Марк замолкает в тот же миг. Единственное препятствие медленно и со скрипом отворяется.

Он выглядит так, будто не спал всю ночь: под изумрудно-кофейными глазами, которые прожигают насквозь, залегли сероватые мешки; лицо осунулось, щеки запали. Вдруг ему стало совсем нечего мне предъявлять… Он прикрывает веки, и от этого черные густые ресницы расписывают его бледные скулы узорчатыми тенями.

Пока сам Марк поедает меня глазами, Исайя забрасывает руку ему на шею и ликующе заявляет:

— Не парень, а машина! — прыскает друг Ферраро. — Вместо сердца — железо, вместо крови — горючее!

Наше обоюдное с Маркусом пренебрежение задором бизнесмена вынуждает его прикусить язык. Как бы я умело ни старалась скрыть свое волнение, скорее всего, мужчина, заманивший меня в свои сети, обо всем догадался. Проклятье! Все мои внутренности завязались узлом. Марк сделал шаг вперед, и я почувствовала запах сигаретного дыма и алкоголя. Очень быстро пришло озарение — после того как мы разошлись, он подружился с бутылкой.

— Ну, чего ты хочешь? — Ферраро в своем репертуаре. Взмахнув руками, вопрошает вызывающе. — Скажи, что тебе нужно? Я готов выслушать твои условия. Каким, тебе хочется, чтобы я стал?

Я разглядываю его — почти не узнаваемого, но все такого же красивого. Не верится, что в человеке могут сосуществовать столько различных граней. Каждый раз Маркус открывается для меня по-новому. Но когда я усмехаюсь, это не знак для него, что у нас есть какие-либо перспективы.

— Скажи что-нибудь, — настаивает с горечью Маркус. — Ты ни на сообщения, ни на звонки не отвечаешь. — Он закидывает голову, смотрит в сентябрьское небо и выдыхает со свистом. — Я урод. Я виноват. И все же — попытайся простить меня.

Под пристальным взглядом двоих мужиков с подростковыми замашками я больше не стеснена смущением, стыдом, тревогой. Марк, конечно, изъясняется неописуемо искренне, однако я не верю ему. Он спрашивает: «Чего мне хочется? », так ведь? Тянет прокричать в лицо Ферраро, что устала от его игр, что провести меня не так легко, как кажется! Да, наверное, я произвожу впечатление провинциальной дурочки, однако здравый смысл неоднократно подсказывал: золотые мальчики не выбирают консервативных простушек.

Чудеса случаются. В сказках.

— Зачем тебе голова? — воинственно сложив на груди руки, я выдерживаю его испытующий взгляд.

Он промаргивается. Между коричневыми бровями обозначилась складка.

— Она у тебя нерабочая. — Хотя мне действительно трудно изображать откровенную стерву, я справляюсь с этой ролью на «ура»! — Иначе ты бы понимал, что я уже не хочу быть с тобой. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще.

Ничего себе! Какое правдоподобное вранье!

— Давай на чистоту, Маркус, тебе просто досаждает тот факт, что это я нажала на стоп. Ты говорил, что, когда произнесешь «Basta! », опустится занавес. То есть, — становлюсь в позу, если честно, наслаждаясь озадаченным выражением его лица, — едва я тебе осточертею, ты попросишь меня свалить? Правильно?

Оторвав ладони от груди, берусь за ручку двери, замышляя вновь возвести между нами баррикаду.

— Мне опротивели твои порядки, так что очаровывай на своем представительном Ferrari других девушек. Ciao!

Резко захлопнув дверь перед на редкость ошеломленными Марком и Исайей, я беспорядочно дышу, запирая ее на щеколду.

Слезы из глаз потекли ручьем.

Я поступила верно.

Почему же так больно?

___________________

*1 — Итальянская сосна. Вечнозеленое дерево, встречающееся на средиземноморском побережье.

*2 — Эй, девочка, с тобой все в порядке? (итал. )

*3 — Я сейчас позвоню в полицию! Вот увидишь, щенок, у тебя будут проблемы! (итал. )

*4 — Старинный традиционный рецепт флорентийской выпечки, приуроченной к празднованию Страстного Четверга.

ГЛАВА 18

{Маркус}

Следующее фото.

Следующе…

Клик-клик-клик. А здесь вот она почему-то не улыбается, как на других фотографиях. С чего бы? Ее идеальная жизнь стала еще более превосходной. С самого начала было понятно, что намерения Каталин касательно этого мира чище, чем полы в Букингемском дворце. Она не очень-то любит фотографироваться, но уже с месяц ее страница в {«Инстаграме»} изобилует качественными снимками. Больше всего я бешусь от того, что кто-то щелкает ее, одетую в один купальник, на камеру. Здесь она на пляже, а вот тут с девчонками пьет коктейль, находясь по пояс в бассейне. Смеется. Какая же она красивая, когда, закинув голову назад, хохочет. Фотограф, кем бы он ни был, оказался со своим аппаратом очень кстати. Каталин такая естественная. Закрыв глаза и реагируя весело на чью-то шутку, она и не подозревает, насколько привлекательна ее непохожесть, ее натуральность.

Справа от самой фотографии геолокация указывает на то, что обладательница этой волнующей и пленительной улыбки по-прежнему находится на севере Индии, в городе Матхура.

Клик.

«Диким слонам угрожает уничтожение по всему миру. Ради торговли слоновой костью в год гибнут около тридцати тысяч особей», — а далее подпись к снимку Каталин, где она разместилась между хоботными млекопитающими, сопровождается грустными смайлами.

Ох, ну знала бы эта девчонка, что творится в моей душе? Я никогда ей об этом не расскажу. Быть может, все и к лучшему — произошло то, что должно было произойти. Хватит драм, выпивки, драк, угнетения.

Достаточно.

И пускай я никому не демонстрирую своих эмоций, чувствую себя каким-то ущербным. Но никто никогда не узнает, что я испытываю. Уж лучше рассеяться как дым, чем выставлять на обозрение собственный мандраж.

{Instagram} предлагает оставить комментарий. Интересно, что бы я написал Каталин, если бы мог? {«Жаль, что мне так и не удалось трахнуть тебя»}. Нет? Господи, какой же скотиной я могу быть! Она поступила правильно, оборвав со мной все связи. Я бы не признал это, будь немного моложе. Я помню себя юным придурком: когда забавлялся подростком с Евой и с другими девушками; когда, сломя голову, мчался на мотоцикле вместе с друзьями по скользкой дороге; когда делал все, что заблагорассудится, — это бесценное время. Те моменты жизни, которые мне не просто хотелось бы повторить, но и избавиться от капитанской шляпы. Каталин упрекала меня в ребячестве, этого не забыть.

{— Тебе пора повзрослеть, Маркус. Тебе сколько лет? Двадцать восемь? Но, кажется, будто ты гораздо моложе. И нет, дело не в том, что ты выглядишь на двадцать два. }

Ведь все правда! Я не хочу принимать свою судьбу такой, какая она есть. Я слишком долго боролся с отцом за то, чтобы стать свободным от его видов на меня. И, в конце концов, я проиграл папе, стоило ему отправиться в могилу. Да у него даже не было возможности ликовать. Мое поражение его не позабавило и не обрадовало. В смысле, всего одно утешение от фиаско, которое я потерпел, — удовлетворенной ухмылки отца мне больше не видеть.

Хоть что-то.

Я ни с кем не делюсь своими мыслями, поскольку людей в большинстве случаев охватывает недоумение — «А что еще нужно? ». Несколько ничтожно коротких лет я принадлежал самому себе. И вот этого мне не хватает. Ненавижу, когда посторонние разглагольствуют о том, что я уже не совсем молод, и что пора бы мне уже повзрослеть. Чрезвычайно сильно мне претит, когда родственники выдвигают подобные речи, особенно дядя с тетей, которые уже вроде и не живут в нашем с мамой доме, но изредка туда все-таки наведываются.

Я буду жить так, как хочу: пенные вечеринки, пьяные тусовки, где пробуют всякую дурь; новые телочки, дорогие машины. Я не хочу меняться. И точка.

Неожиданно чья-то рука ложится на мое плечо, а спустя секунду за деревянным круглым столиком устраивается Ева, по правую сторону от меня. Я мигом сворачиваю все вкладки на ноутбуке, но она, хитро сощурившись, наблюдает за мной. Потягивает через соломинку черничный йогурт и не спускает больших медово-карих глаз.

— Ну и чего тебе? — отзываюсь в шутливой манере и понимаю, что она живо смекнула, что к чему.

Невеста лучшего друга продолжает лукаво улыбаться, вскидывает одну бровь, мол — ты и сам все прекрасно знаешь. Я опускаю голову, встряхнув ею. А невольная усмешка пробегает по губам.

— За полтора месяца ты мог бы и связаться с ней.

— За полтора месяца ты могла бы рассказать Лукасу правду, — парирую я, откидываясь на мягкую спинку стула.

Ева вздыхает, сжав губами коктейльную трубочку. Теперь и ей самой не чуждо смущение. Ее щеки зарделись, а накрашенные густой тушью ресницы задрожали над нижними веками. Раньше я любил ее, и наша дружба с Лукасом была в зоне риска. Но уже очень давно я чувствую к ней какую-то родственную привязанность. Откровенно говоря, мне сложно представить Лукаса без Евы — он очень изменился. Я помню его одержимым ночной жизнью повесой.

— Я скажу ему после свадьбы, — по-прежнему не смотря на меня, изрекает моя подруга. — Обещаю.

Хмыкаю, делая вид, что думаю над ее словами. Однако ей известно, что я попросту издеваюсь.

— Конечно… — потираю пальцами подбородок. — Напомни-ка, когда вы женитесь? А-а! — Ткнув в Еву пальцем, восклицаю я. — В начале декабря! А это значит, что он однозначно заметит живот еще до венчания.

Она всплескивает руками.

— Да что вы говорите, Капитан Очевидность!

Из соседнего зала в драных джинсах и не заправленной в них рубахе с пятнами синей краски выходит Лукас, пребывая в великолепном настроении. Он, поймав взгляд своей любимой, пританцовывает и, вытянув ладони вверх, демонстрирует ей, как те перепачканы — результат обновления интерьера в бильярдной комнате клуба Исайи. Владелец заведения спускается с лестницы как раз в тот момент, когда Лукас уже «домогается» до будущей жены, желая ее поцеловать, на что та повизгивает. Ева уклоняется от изрядно измазанного краской жениха, из-за чего Исайя и наши общие друзья разражаются громким хохотом. Приблизившись, здешний начальник, получивший все-таки от меня элитарный «Ferrari», прислоняется плечом к моему плечу.

— Дружище, а не уехать-ка тебе отсюда? Мы ведь не просто к Хэллоуину готовимся, но и к твоему дню рождения.

Я прикидываюсь, что искренне поражен.

— Правда? — Приложив руку к груди, приглушенно ахаю. — Черт! Как неудобно получается!

— Мгм… Так что…

Мы до этого неспешно двигались вперед. Останавливаемся, когда я перебиваю его и несильно сжимаю ладонью на заднюю часть шеи Исайи.

— Если бы твои рабочие не подвели тебя, умник, меня бы здесь не было. Как и моих людей, — голос исполнен легкой иронией. — За «воровство» ремонтной бригады мне еще отчитываться перед теми, у кого я «украл» пятерых ребят.

Единственный в компании после меня, кто не сделал ни черта, — это мой ленивый друг и кутила по совместительству. Его забавляет мое видение ситуации и, запрокинув голову назад, он заливается хрипловатым смехом. Затем запускает пятерню в темные кудрявые волосы, взъерошивает макушку.

— Тебя никто не заставлял, — Исайя ведет плечом.

Черные глаза лучатся весельем. Он пританцовывает на месте под такт музыки, которая доносится сверху.

— Я больше никогда тебе не помогу, — приподняв брови и для убедительности два раза кивнув, наставляю на него палец.

Маринелли отбегает назад. Его руки расходятся в стороны. Он, не прекращая широко улыбаться, идет к Лукасу с Евой и другим нашим друзьям, но, изредка оборачиваясь, все еще бросает мне смешливые взгляды.

Придурок.

«Голубые танцовщицы» — тот самый клуб, который, проиграв пари, я у Исайи так и не приобрел. Жаль, он получил бы за него неплохие деньги. Я ничего бы не стал менять. Мой друг, конечно, всем сердцем обожает оба своих проекта, но к «Джорджоне» он все же относится не с таким трепетом, как к «Танцовщицам». Странно, ведь мастеров эпохи Возрождения Исайя ценит больше. Тем не менее Маринелли, вдохновившись работами Эдгара Деги, создал вначале клуб, в котором развесил копии практически всех его художеств. Здесь и [«Певица в зеленом»], и [«Танцовщицы в розовом»], и [«Танцовщица с букетом»], и [«Репетиция»], и [«Танцевальный класс в Опере»], и [«Балетная репетиция на сцене»], и [«Ожидание»], и [«Танцовщица выгибается»]… Копии этих произведений искусства развешены на стенах четырех залов клуба — наверху и внизу. А в самом важном помещении, над диджейским пультом красуется главный шедевр — увеличенная в несколько раз репродукция французского живописца. [«Голубых танцовщиц»] также можно увидеть при входе в заведение, рядом с неоновой вывеской.

Поначалу итальянская молодежь очень скептически относилась к идеям Исайи. Не буду лукавить — даже мне казались его цели бредовыми, я их не поддерживал. Но вскоре другу удалось переубедить всех, кто в него не верил — народ повалил и в «Джорджоне» и в «Танцовщицы». Главное, что есть в этих клубах — особый шарм, необычность, неподражаемая атмосфера. Ты приходишь сюда не просто для того, чтобы выпить, подвигаться под музыку, покурить кальян, познакомиться с какой-нибудь красоткой и увезти ее домой. Ты приходишь сюда, чтобы еще и насладиться нетрадиционными декорациями, и такое ощущение, будто находишься одновременно и на танцполе, и в галерее.

Внезапно мелькнувшая в сознании мысль заставляет грустно усмехнуться — наша первая встреча с Каталин произошла в «Джорджоне». Я запер ее на цокольном этаже, в кабинете Исайи. Начал допрос с пристрастием. И какого же черта она встретилась мне снова год спустя?! Нет, мне не жалко тачку, хоть я и прикипел к ней. Тем более, черный «Ferrari» обошелся мне в кругленькую сумму. Но все дело в том, что я не могу перестать думать об этой сумасбродке! Она накрепко засела у меня в голове!..

Из раздумий вырывает очередной взрыв смеха. Я осознаю, что все это время стоял в центре основного зала, пока остальная компания развлекалась у дальних столиков. Мне стоит устремить на них взор, чтобы увидеть, как они непринужденно веселятся.

— Эй, Ферраро! — окликает Исайя.

Я с любопытством уставляюсь на друга.

— Забирай своих парней и вали отсюда, не то испортишь себе сюрприз!

Сказав это, он вновь хохочет во все горло, потому что Лукас не перестает отпускать пошлые шуточки. Я показал ему фак, когда тот стал подтрунивать насчет непредвиденно поселившегося во мне занудства. Закрываю свой ноутбук — к счастью, никто и не думал к нему прикасаться. Не хватало еще оправдываться за то, что я скучаю по какой-то дурнушке…

Я уже было собрался направиться в расположенный рядом зал, дабы освободить рабочих от непредусмотренной ими работы, как на танцполе появляется Алистер Шеридан вместе со своими бессменными дружками. Откуда они взялись? О, ну да, в здании ведь открыт запасной выход…

Он похож на молокососа в потертых светлых джинсах и красной толстовке с логотипом университета [Тор Вергата]. Алистер испепеляет меня взглядом. Я тоже в долгу не остаюсь и прямо-таки олицетворяю недружелюбие и отвращение. Пора отсюда валить как можно скорее — ни Исайе, ни кому-нибудь другому из присутствующих не нужно лицезреть потасовку перед праздником.

Портить настроение друзьям из-за этого недоноска? Нет уж.

****

Я вырываю из рук Джеммы свой телефон, но та упрямо хватает его обратно, стоит мне только отвлечься. Сообщения продолжают поступать, а мы и так нехило опаздываем из-за меня, поэтому я предпочитаю уделить внимание волосам. Укладка занимает слишком много времени, а еще эта красная лента… куда она запропастилась?!

— Знаешь, твое индийское путешествие сослужило тебе хорошую службу. — В отражении зеркала я вижу, как Джемма, изогнув бровь и радостно усмехнувшись, зактдывает ногу на ногу, а подол ее и без того короткого темно-синего платья ползет вверх. — Просто повезло, конечно, что эта странноватая брюзга, — это она про Лучиану Корсини, — выбрала именно тебя для такого важного задания, но ряд твоих безупречных статей поразил многих.

Она располагается на кровати удобней, ложится на спину и подкладывает под голову подушку. По-прежнему держа мой телефон в руках, подруга время от времени поглядывает на меня. Думаю, ей нравится обсуждать животрепещущие темы, хоть и, в основном, она придерживается образа глупышки. Не со мной, но с другими. И, увы, ее парень от ее поверхностности без ума!

— Повезло еще, что мне близки проблемы экологии.

Отведя гаджет в сторону, Джемма встречается со мной взглядом через зеркало. Она фыркает.

— Я в этом разбираюсь паршиво, но все разговоры об окружающей среде достали даже меня! Каталин, — подруга приподнимается на локтях и теперь уже говорит, не торопясь, — колледжи и универы Рима всего-навсего соревнуются за звание самого рьяного защитника природы. — Она добавляет чванливо, взмахнув ладонью: — Это ведь сейчас модно.

Я глубоко вздыхаю, настраиваясь на пламенную тираду, но Джемма вдруг восклицает — мой телефон опять завибрировал. Подруга с легкостью снимает блокировку, касаясь пальцами сенсорной панели.

— О, смотри-ка! Еще одно предложение! — Она садится на кровати в позе лотоса, пачкая одеяло подошвой черных ботинок. — Уверена, тебе больше не придется работать во всякого рода кофейнях! Предложения о сотрудничестве не прекращают поступать. — Приглаживая пальцами кудряшки, Джемма морщит носом. — Боже мой! Им что, нечем заняться в праздник?!

Я закатываю глаза. Полуобернувшись к ней, говорю, растянув губы в улыбке:

— Сейчас только семь вечера, а работы в офисах хватает. К тому же, далеко не все отмечают Хэллоуин.

Легко пожав плечами, она мечтательно усмехается самой себе и бросает телефон на кровать. Наконец-то.

— Ну, в отличие от тебя, я буду развлекаться, — заявляет Джемма и обводит восхищенным взором свой наряд, который состоит из корсета, очень короткой юбки-клеш, полицейской фуражки со значком и поясом, к которому пристегнуты наручники.

Сексуальная женщина-коп по-американски.

В общем-то, она права: мы едем в одно и то же место, но только ей из нас двоих удастся максимально насладиться торжественной вечеринкой.

Дверь ванной открывается, и мы обе оборачиваемся на звук тяжелых шагов — я даже не удивлена, что Глория выбрала костюм Черного Дарта Вейдера. Ее темные глаза буравят меня и Джемму из-под маски. В конце концов, не выдержав затянувшегося молчания, моя соседка упирает руки в бока, отчего длинный плащ за ее спиной колыхается.

— Ну? — басом изрекает Глория. — Как я выгляжу?

Джемма в изумлении таращится на нее. Подруга подбирает слова, и, глядя на ее профиль, я убеждаюсь, что она искренна. Глаза широко распахнуты; рот то открывается, то закрывается. В итоге ее губы промямлили что-то не совсем понятное:

— Э-э-м… У-угм… Стран… Неплох… Ну-у… — А потом она выпрямляет плечи, втягивает воздух сквозь ноздри и натянуто улыбается. — Почему ты выбрала персонажа из «Звездных войн»?

Маска героя популярной саги закрывает все лицо Глории, кроме глаз. И хоть мне не разглядеть брови соседки по комнате, я точно знаю, что сейчас она выгнула их. Встав в позу, «свой парень» смотрит на Джемму, как на полоумную.

— Что-о? — придя в недоумение, подруга окидывает меня взором.

Поджав губы, я и сама чувствую себя неловко. Киваю головой на ту часть блока, которая принадлежит Глории. Джемма немедленно переводит туда взгляд: одеяло на узкой постели, кружка на прикроватной тумбе, стикеры на двери невысокого шкафа, комиксы на угловом письменном столе — все это иллюстрировано изображениями героев легендарных «Звездных войн». Откровенно вырядившаяся блюститель порядка заглядывает за спину фальшивому Дарту Вейдеру.

— А-а-а!.. О-о-о… — моя подруга издает утробные звуки и наклоняется ниже, сощуриваясь.

Выглядит Джемма очень забавно. Густой смех Глории заполняет комнату. И, потешаясь над ложным стражем закона, она продолжает собирать необходимые вещи в местами потрепанный рюкзак. Джемма не из тех, кто умеет посмеяться над собой, поэтому, разогнув спину, подруга надувает ярко-накрашенные губы. Лишь когда Глория желает нам нескучной ночи и мальчишеской походкой покидает комнату, Джемма расслабляется и отвлекается на законченный мною облик. Она присвистывает, подавая мне шапочку — обязательный атрибут получившегося образа.

А когда мы спускаемся по лестнице вниз, она не помнит себя от восторга, купаясь во внимании старшекурсников. Те поднимаются вверх, и буквально заглядывают нам под юбки. Парни через одного представляют из себя Джокеров — безграничная фантазия, да. Мне неприятен их неприличный юмор, а Джемма, наоборот, в нем ничего дурного не видит. Ее мужчина этого бы не оценил, но он об этом не узнает — к сожалению, Эрнесто слишком много работает и слишком мало времени проводит со своей девушкой.

В любом случае парни остались позади, я не хочу из-за недопонимания с подругой портить нам обеим вечер.

К воротам кампуса вот-вот должно подъехать такси. Жаль, что Глории с нами не будет, но она и раньше говорила мне, что собирается с друзьями в Хэллоуин отправиться на экскурсию по жутким катакомбам с мумиями и костями.

По другой стороне улицы пробегает ребятня в пестрых карнавальных нарядах. Разливается счастливый детский смех. Вопреки традиции, они просят конфет у работников лавок со сластями, а не стучатся в двери горожан. Даже отсюда мне отлично слышно, как хором дети выдают очередной продавщице:

— Dolcetto o scherzetto? *1

За ними увлекательно наблюдать, но их заслоняет притормозивший рядом белый автомобиль со светящейся «шашкой» на крыше. Пассажирская дверь открывается, и из салона выглядывает моя однокурсница Николетта. Все привыкли звать ее Ники. На ее лице устрашающий и оригинальный грим — я бы не узнала ее, если бы она не прислала сообщением номер такси, в котором едет.

Плюхнувшись на сиденье рядом с Ники, Джемма обнимает ее за шею и оценивает вслух прелести эксцентричного костюма — никакой пошлости, и разнообразие готических особенностей. Я сижу спереди, всю дорогу мне приходится поворачиваться назад, чтобы поддерживать разговор. Ники ездила в штаты с отцом в прошлом году: она рассказывает о том, как отмечают за океаном старинный кельтский праздник; однокурсница жалуется на то, что в Америке Хэллоуин проходит с размахом, а в Италии он только начинает находить своих фанатов.

— Да, но сейчас дела обстоят лучше, — парирую я, поддев ремень безопасности оттого, что он впивается мне в кожу. — Люди веселятся, им нравится. К празднику присоединяются даже старики и консервативные люди. Помимо всего прочего, — я выделяю короткой паузой значительность своих следующих слов, — итальянцы развлекаются вплоть до Дня Всех Святых.

Джемма активно кивает головой. Подруга, вытянув руку, чуть не ударяется ею о мой лоб. Она соглашается со мной, посмеиваясь над своей неуклюжестью.

— Это правда. Кстати говоря, Эрнесто в том году, — рассказывает, — заставил меня печь традиционное печенье ко Дню Поминовения Усопших!

— А ты? — интересуется Ники, придвинувшись ближе.

Мы с ней уловили недовольство в голосе подруги.

— Я сбежала! — победоносно объявляет Джемма. — Благо, почти все клубы манили мрачной атмосферой!

Она потирает руки от нетерпения: знает, что вскоре мы прибудем туда, где можно оторваться, как следует. Пожилой водитель, молча слушая наши откровения, тихо хихикает. Мимолетом взглянув на него, Ники спрашивает:

— А ты праздновала когда-нибудь Хэллоуин в Диоре, Каталин?

— В Дьёре, — бесстрастно поправляю я. — У нас — даже в Будапеште — не бродят по улицам «ведьмы» или «Золушки». В некоторых барах поддерживается зловещий антураж, там и намечается «шабаш».

Я изображаю ладонями что-то непонятное, чем вызываю хохот девчонок. Они изредка поглядывают в окна, чтобы обсудить какой-нибудь примечательный наряд и его владельца, шествующего по тротуару. Я невольно обнаруживаю все больше и больше отшельников, и все меньше тех, кто гуляет по Риму в этот Хэллоуин не один. В голову назойливо лезут мысли о Маркусе, но я не подпускаю воспоминания о нем близко к сердцу. Если позволю этому случиться, потом опять буду страдать. Мы долго не виделись, я смогла зажить своей жизнью и больше не зависеть от него эмоционально. Есть огромная вероятность того, что я встречу его в «Голубых танцовщицах», но, болтая с подругами, стараюсь об этом не думать. Эти разговоры помогают мне отвлечься.

ГЛАВА 19

{Каталин}

Расплатившись с таксистом, мы втроем выбираемся из машины. Как завороженные, рассматриваем изумительный фасад двухэтажного здания из красного кирпича. Я здесь еще ни разу не была, но та визитная карточка, которую Исайя оставил мне больше года назад, сохранилась. А мигающая вывеска с названием клуба приковывает взгляд. Я не знаю, что там внутри, но снаружи каждая деталь выглядит просто потрясающе. Даже не думала, что Джемма может молчать столько времени, однако, по всей видимости, и ее впечатлили нарисованные на фасаде, безусловно, талантливым художником балерины, которые нежатся в лучах голубых, зеленых и малиновых светодиодов.

Примами расписана вся передняя стена ночного клуба. В темноте мигает декоративная светотехника и освещает несравненное искусство.

— Господи, я не знаю, кто создал этот шедевр, но спасибо тебе за то, что я здесь, — проговаривает тихо сама себе Ники, а затем вскрикивает и подпрыгивает. Она смотрит на меня, прижав кулаки к подбородку: — Ты можешь поверить, что мы возьмем интервью у владельца этого великолепия?!

Ее риторический вопрос остается без моего комментария. Николетта тут же оборачивается обратно и резво подается вперед. Хоть я и трясусь от волнения, но пытаюсь не отставать.

— Да-а-а, — протягивает Джемма несколько отрешенно, — стоило тебе написать пару-тройку душещипательных статей, и вот — тебя уже приглашают в такие исключительные места…

Ну, ей не понять, что делиться с миром информацией и своими рассуждениями о слонах для меня намного-намного дороже, чем быть гостьей в крутом клубе, чтобы составить о нем мнение для университетского журнала.

— И чего же Лучиана ждет? — говорю, провожая сконфуженным взглядом полуголого парня, выходящего из здания и зажигающего сигарету. — Трогательный отзыв о мужчинах, походящих в честь Хэллоуина на стриптизеров?

Ники прыскает. Она безобидно замечает:

— Ну, ты тоже не напоминаешь затворницу…

Это точно.

Мы становимся в длинную очередь — так много тех, кто хочет потусить в «Танцовщицах»! Время еще не позднее, но народу отнюдь немало. На асфальте, по обеим сторонам от двух громил, которые решают, кого впускать внутрь, а кого — нет, устроились две огромные тыквы-светильники. Они имеют весьма жуткий и чудовищный вид. Когда очередь доходит до нас, один из секьюрити открывает массивную дверь, и тогда взору представляются еще десятки «светильников Джека»*2 различных размеров. Некоторые из них выкрашены в черный цвет, а сверху пририсованы серебряными красками пауки и скорпионы. Вокруг все сверкает. Громкая ритмичная музыка, которая звучала не так громко извне, сейчас просто оглушает.

Кого здесь только нет: пожарные, соблазнительные стюардессы, эротические медсестры, доктора-убийцы, вампиры, Бэтмены, мумии, зомби, привидения, пираты, клоуны, ковбои, женщины-кошки…

Юная девушка в леопардовом комбинезоне с хвостом протискивается через толпу новоприбывших. Ее длинные ноги в сетчатых колготках привлекают взгляды мужчин. Ободок с ушами на пышных волосах смотрится мило. Ники выуживает из громоздкой сумки фотоаппарат и принимается фотографировать и девочку-леопарда, и других гостей, что творчески подошли к сотворению своих образов. Она уже начала работу, а я чувствую себя непрофессионалом, боясь сделать лишний шаг вперед. Джемма куда-то испарилась и Николетту я теперь тоже упустила из виду. Проклятье! В моей крохотной сумке лежит все, что нужно, чтобы приступить к обязанностям. Но даже среди окружающего шума, я могу слышать стук собственного сердца — оно с размаху колотится о грудную клетку. Бьется, как неукротимый зверь. Это было очень легко — собираться на вечеринку, ехать сюда, думать о чем-то другом, о ком-то другом, только бы не о Маркусе. На деле все оказалось гораздо сложнее — а вдруг он тут, и в любой момент мы с ним встретимся?

Я думала, что больше не хочу его. Но ни черта подобного!

Совладав с собой, размеренно дыша, я поднимаюсь вверх по немногочисленным ступеням, которые светятся синим. Впрочем, как и весь пол в клубе. Это очень красиво. Я должна написать о том, как фантастически смотрятся на стенах произведения живописи, воссозданные неоновыми красками. Полумрак разбавлен великим множеством цветов. Мощные прожектора заливают танцпол, бар и кругом стоящие столики знойными лучами. Но яркая и динамичная светооптика не идет ни в какое сравнение с полотнами, которые украшают ночной клуб. Когда мне довелось побывать в «Джорджоне», я не присматривалась к интерьеру. Возможно, потому что был день, но эту ночь я запомню навсегда. Это феерично! Я оглядываюсь вокруг, и меня переполняет небывалое восхищение увиденным. Силуэт молодого парня за диджейским пультом на верхнем этаже едва уловим. Я могу лишь с точностью сказать, что лицо у него разукрашено, а на голове — бандана. Прямо за спиной ди-джея висит гигантская картина, воспроизведенная с помощью все тех же светящихся в темноте красок, — примы-балерины в голубых пачках.

Две красотки, наряженные баварскими официантками, пританцовывая проходят в сборище скользящих друг о друга потных тел. Музыка гремит на полную мощность, люди выбрасывают руки вверх и прыгают в такт зажигательному треку. Я обхожу танцпол, близ которого раскинулось изящество Лондона в обстановке «Голубых танцовщиц». Буквально несколько шагов — и передо мной уже другой зал, бильярдный. И он существенно меньше прежнего. Я останавливаюсь как вкопанная. Понимаю, что кому-то могу мешать, однако не могу пошевелиться. Ладонь застыла, зацепившись за ремешок плетеной сумочки. Слева явно размещена зона отдыха, краем глаза замечаю сидящих там людей, но внимание мое обращено к стене напротив. На ней продемонстрирована иллюстрация тропинки, огороженной хлипкой изгородью. В центре изображения красуется Маркус, за плечами которого, точно от ветра, развевается черный плащ; такой же цвет у шляпы на его голове, края которой загнуты вверх. Он стоит на дорожке, и одна нога согнута в колене, поэтому создается ощущение, что Маркус вот-вот сойдет с фрески. Его окружают летучие мыши, повисшие в воздухе, и вороны, сидящие на ограде из прутьев. Глаза Марка Ферраро художнику удалось изобразить особенно реалистично. Я чувствую, будто это он сам смотрит на меня, а не его нарисованная копия.

— Сложнее было снимать эти чертовы металлообои: рабочие, которых я нанял, смылись. Пришлось дожидаться других умельцев, ну, и друзья помогли. Прочее — заслуга маэстро, *3 — я узнала этот голос; Исайя заговорил так неожиданно, что я подскочила от страха.

Прижав руку к взволнованному сердцу, резко оборачиваюсь к хозяину заведения. Почему он одет так заурядно? Где же его костюм? Мне кажется, Исайя был бы крутым Уиллом Тёрнером из «Пиратов Карибского моря»!

— Ты напугал меня.

Он ничего на это не отвечает. Рассматривает с интересом мой образ и задерживает взгляд на головном уборе, который обрамлен крошечным белым кружевом. Исайя выпячивает нижнюю губу, а затем дает оценку:

— Классно, — проходится языком по верхней губе, что меня порядком смущает. — Красная Шапочка? Шарлю бы понравилось. *4

— Я думала, тот, кто устраивает костюмированную вечеринку, и сам обязательно будет выглядеть соответствующе.

Он игнорирует мое замечание, зато не брезгует нападением:

— Поменяла номер телефона, да? Удалила аккаунты в социальных сетях, но оставила «Инстаграм», — жестко упрекает меня Исайя. — И сколько бы Марк ни пытался достучаться до тебя, ты игнорировала каждое сообщение.

Настроение моментально портится. Я машинально придаю гордую осанку дрожащему телу.

— Это не твое дело, — стараюсь ровно дышать.

На удивление, он быстро соглашается. Кивнув, придвигается ближе, из-за чего я вжимаюсь спиной в косяк.

— Ты права, это меня не касается. Разбирайтесь сами.

Какая же умница. Похвалить его, что ли?

— По-моему, у кого-то появились зубки, — нагло ухмыляется Исайя и протягивает руку, чтобы коснуться ею моих волос. — Или я ошибаюсь?

Мгновение — и бизнесмен срывает красную ленту с длинных распущенных прядей. Я так долго пыталась завязать безупречный узел, а он с легкостью все испортил. Исайя стоит совсем рядом, возвышаясь надо мной, но ему приходится отойти, когда две чересчур разукрашенные девушки «подплывают» к нам. Прежде чем пройти в самый красивый зал во всем клубе, они целуют его в обе щеки и благодарят за прекрасный вечер. Из-за бравурной музыки всего не расслышать, но смысл понятен. А после «стюардессы» направляются к неунывающим мужчинам, что встречают тех с торжествующим хищным оскалом.

Исайя снова уничтожает расстояние между нами.

— Осторожней, Красная Шапочка, — произносит он, опустив ленту в ложбинку моей груди, — говорят, в лесу водятся волки.

****

Я нахожу Джемму у барной стойки, длиной в Австралию. Она весело общается с одним из пестро разодетых парней, столпившихся у коктейльно-алкогольного пристанища. Подруга, подбежав ко мне, широко улыбается и ведет к собеседнику, с которым здесь познакомилась. Но когда мы подбираемся к знатно напившемуся «Индиане Джонсу», я узнаю в нем Гвидо — фотографа, с которым работает наша благотворительная организация «Якорь». Трудно, правда, выявить в этом вторничном пьянице своего приятеля.

— Смотри, кого я встретила! — шалеет от радости Джемма.

Она, сложив ладони в молитвенном жесте, переводит взор от меня на кудрявого Гвидо. Тот, похоже, вспомнил меня. Его губы принимают форму буквы «О», а потом он крепко обвивает мою шею жилистой рукой.

— Ка-та-а-ли-нпф!.. — провозглашает он мне на ухо неразборчивым пьяным голосом.

Мое имя слетает с его языка вязкой патокой. Римский фотограф не разменивается на пустые разговоры — переходит к тому, что для него первостепенно. Он указывает на меня пальцем ладони, в которой нетвердо держит бутылку пива. Капли хмельного напитка разбрызгиваются в разные стороны, когда Гвидо трясет рукой.

— Ка-та-а!.. — В этот раз мое имя он изрекает только на половину, после чего звучно икает. — Прости…те! — чуть, наконец, отстранившись, фотограф прыскает в кулак. — Это было кру…то, да? — продолжая икать, он заявляет. — О, это было кру…кру…то!

В попытках достать что-то из кармана широких штанов, Гвидо роняет на сияющий синим цветом пол веревку, которая служит дополнением к облику вымышленного персонажа. Игрушечный пистолет остается в кобуре, хоть Гвидо Анджелис задевает кожаный чехол, и теперь пластмассовое оружие торчит выше, грозя вот-вот вывалиться из набедренной кобуры. В итоге у него все-таки получается вытащить… телефон. Он ставит бутылку на стойку так, что та падает и из нее разливается все содержимое. Бармен, разумеется, делает вид, что все в порядке, но на его месте мне бы захотелось придушить этого выпившего «археолога».

Джемма тоже отмечает, что Анджелису пора домой. Я все не осмеливалась сказать ему об этом, но она решительно настроена уговорить Гвидо покинуть вечеринку. Он мотает головой. Половина слов, вылетающих из его рта, мне просто не понятна. Заставив нас с подругой практически приткнуться к нему, он листает фотографии в своем телефоне. Палец, по правде говоря, часто промахивается мимо сенсорного экрана. Анджелис возбужденно ахает — словно нашел то, что долго искал. Мы с Джеммой опускаем глаза вниз. Не знаю, как реагирует она, но мое лицо вытягивается, а щеки вспыхивают.

— Я все сохра… нил! — вновь кричит мне на ухо Гвидо, показывая фото всех девчонок из «Якоря», которых он снимал обнаженными для будущего ноябрьского приема. Свободной рукой Анджелис вырисовывает в воздухе пышную женскую грудь. — Некоторых телочек из той фото…сессии до сих пор вспоминаю. Я так… так рад, что встре…тил тебя! Ты помнишь, как?.. — Джемма пробует отобрать у него гаджет, но он уклоняется. Его настроение остается на высоте, как будто он не до конца осознает, что происходит. Гвидо, хитро сщурив глаза, потрясывает указательным пальцем перед моим лицом. — У-у-у-у, милашка Ката…лин! А ты помнишь, как натягивала халат чуть ли не до подбо…родка? Тебя было сложнее всего фото…графировать! — он шмыгает носом, шатается, едва держась на ногах, и отыскивает мое фото в галерее своего телефона.

Зачем он вообще хранит эти снимки?!

— Отдай сюда! — поправив на плече ремень сумки, я вторю Джемме и силюсь отнять у Анджелиса смартфон. Он опять побеждает. — Гвидо, это не смешно. Ты не должен никому это показывать.

Музыка внезапно прерывается; я на автопилоте поднимаю глаза на сцену. Туда забрался Исайя. Он стучит пару раз пальцем по микрофону, привлекая внимание присутствующих. Шум в зале стихает, а густой звук отскакивает от стен, тем самым заставив меня скривиться.

— Кажется, вам весело, да? — начинает хозяин «Голубых танцовщиц», и народ приветствует эту реплику аплодисментами и одобрительным рёвом. — Спасибо-спасибо-спасибо! — сложив ладони вместе, Исайя ниже склоняется к акустике. — И не спрашивайте меня, почему я не преобразился этой ночью в Люцифера или в Эдварда Руки-ножницы. — Чей-то приглушенный смех нарушает почти идеальную тишину. — Лучше спросите, ГДЕ НАШ ИМЕНИННИК? — он выкрикивает последнюю фразу так, как это делают известные музыканты, собрав целый стадион фанатов, чтобы получить в ответ разгоряченный гул публики.

И вправду люди принимаются рокотать, вытягивать руки вверх, оглядываться по сторонам. Именинник? Стоп! Когда у Маркуса день рождения? О, черт… Выходит, это в честь него подготовлена фреска в малом зале?! Я должна была сразу догадаться! Я ведь подумала, что… Проклятье! Если шансы встретить его раньше представлялись не очень большими, то сейчас и надеяться-то не на что. Он приедет сюда, если еще не сделал этого.

— Давайте посчитаем, сколько осталось времени до полуночи? — В один голос толпа выдает, что до двенадцати еще два с половиной часа. И лишь затем Исайя оглашает: — Это совсем немного, да? РОВНО В ПОЛНОЧЬ МЫ ПОЗДРАВИМ МАРКУСА ФЕРРАРО С ЕГО ДВАДЦАТИДЕВЯТИЛЕТИЕМ!

Гости снова заходятся в исступленном гомоне; из столпотворения вовсю доносятся свисты. Луч неохватного прожектора прошелся от одного края зала до другого, после же клуб опять заблестел разноцветными огнями. Исайя что-то еще говорит, стараясь перекричать сотни людей, но я его уже не слушаю.

Обернувшись, не могу найти ни Джемму, ни Гвидо. А ведь я думала, что они стоят возле меня и слушают речь Исайи. Наверное, лучше бы мне оставаться равнодушной к местонахождению Гвидо, но это непросто. Его нужно отправить на такси домой. Боюсь, одна Джемма с ним не справится.

Однако я не сумела сделать и шагу — к барной стойке через взбудораженную толпу пробирается Маркус. Кое-кто замечает его и протягивает руки, чтобы ухватиться за белоснежную рубашку — как ни странно, одежда Ферраро тоже не отвечает требованиям Хэллоуина, — но он ловко лавирует средь множества участников модной тусовки. Может быть, мое сердце не колотилось бы так сильно, а грудь не разрывало от боли, если бы я не увидела длинноногую Бланш, которая взобралась, подобно Маркусу, на высокий стул. Она… она смотрит на него так очарованно, обнимает его за плечи. Он откидывает голову назад, а Бланш что-то шепчет ему на ухо, после чего они заливаются смехом.

Марк прикасается своей щекой к ее щеке. Я уверена, он не целует Бланш только потому, что поверх ее губ, оттеняющих бледную кожу насыщенным цветом помады, красуются два острых клыка. Новая девушка Марка предпочла готический стиль, трансформировавшись в кровожадную вампиршу.

Лучше бы мне уйти, пока они оба не заметили меня.

— Эй, Каталин! — услышав свое имя, я незамедлительно оборачиваюсь.

Джемма уже несется ко мне. Неприятное чувство, что эхо ее голоса разнеслось по всему клубу, селится в душе, тревожит и мешает дышать.

Он не услышал.

Он. Не. Услышал.

Я иду ей навстречу и, взяв под руку, увожу отсюда. Она встревожена и расстроена, что не может не бросаться в глаза — такой Джемма бывает очень нечасто.

— Что-то случилось? — пока мы идем по направлению к лестнице, я пытаюсь заглянуть ей в лицо.

Подруга останавливает меня, стоит нам подойти к подножию. Я смотрю на нее, ожидая самого худшего, поскольку волнение, плещущееся в ее взгляде, неимоверно пугает.

— Дже-емма-а? — растягиваю, ловя взор «девушки-полицейского».

Я руками касаюсь ее предплечий. Она вздрагивает.

— Слушай, я-я-а… пыталась его перебудить, честно… Я даже ударила его! Но он так пьян, так пьян!.. Он не отдал мне телефон. А потом сам куда-то пропал.

Выслушав этот сумбур, мотаю головой. Ничего не понятно!

— О чем ты говоришь?! Я не могу по…

Вдруг Исайя замолкает, и в тот же миг возобновляется долгожданная гостями музыка. Возвращаются хаос, всеобщий гогот, пронзительные взвизгивания и возбужденные, громовые голоса. Я хочу спрятаться от этого всего. Угнетенность и беспокойство, ворвавшиеся в мой отстроенный заново мир, застают врасплох.

Джемма собирается отвести меня в сторону, чтобы, по всей видимости, закончить рассказ, но ее планы меняются в одно мгновение. Мы замечаем Гвидо Анджелиса. Вскарабкавшись на сцену и пару раз свалившись на колени, он тем не менее поднимается и умудряется сохранить равновесие. Гвидо вяло машет зрителям, а улыбка медленно растекается по его губам. Он роняет ладонь на аппаратуру, после чего ди-джей вновь обрывает звучание танцевального трека, а из-за дребезжащего шипения микрофона стоящие около нас парни скорчивают кислую мину.

— О, Господи! — взревел один из них.

— Что за чертовщина тут происходит?! — поддержал его второй.

А дальше события разворачиваются с необыкновенной скоростью — вспыхивают фейерверками, и, боюсь, мои мысли просто не успевают за их течением.

Народ недовольно гудит от возмущения. Кто-то сзади толкает меня вперед — да так, что я чуть было не падаю.

— По-моему, он сам не понимает, что делает, — сбивчиво и жалобно бормочет Джемма, наскоро поравнявшись со мной.

Она прижимает руки ко рту, взглянув на меня. Затем ее глаза расширяются, стоит ей посмотреть мне за спину. Проследив за взором подруги, я натыкаюсь на Маркуса, который двигается к нам. А у меня появляется смутное ощущение, что надо мной сгущаются грозовые облака. Я не могу сконцентрировать взгляд на нем, потому что слежу за действиями и несвязным лепетанием Гвидо.

— Привет, — здоровается Марк.

Боже, я вся дрожу! Надо вымолвить хоть слово! Ну же, Каталин, почему ты молчишь?! Я не могу ничего произнести и не могу отвести от него глаз. Он похож на теплый августовский вечер перед багряным закатом. Спецэффекты освещения никак не искажают черты лица Маркуса, а только добавляют блеска зелено-карим глазам.

— Все в порядке? — спрашивает он, не дождавшись от меня даже кивка головы.

Я открываю рот в понимании, что, если и выдам сейчас хоть что-нибудь, то с заиканием. Лишь поэтому молчание сохраняется, а дыра в моей груди делается значительнее.

Джемма тормошит меня за плечо.

— Каталин, посмотри, он вынул телефон из кармана и договаривается о чем-то с ди-джеем!

Я обращаю внимание сначала на нее, а потом — на Гвидо, который действительно разговаривает с диск-жокеем. До меня, наконец, доходит то, что пыталась объяснить подруга — Анджелис собирается обнародовать мою фотографию! А, может быть, и не только мою.

Я покидаю компанию Маркуса и бегу вперед, расталкивая локтями людей. Джемма не отстает. Она ухитряется говорить так, чтобы я все слышала.

— Гвидо уверил меня в том, что у него есть фото, которое никто не видел. Он заснял тебя тайком, когда ты переодевалась! — Мне едва посчастливилось удачно осуществить резкую остановку.

Мы с Джеммой тяжело дышим, глядя друг на друга. И, клянусь, это напоминает какой-то момент из фильма. Или некий неловкий отрывок из книги, героиней которой я никогда не пожелала бы оказаться. Нет, Гвидо не мог так поступить.

— Он пьян в стельку, Лин, — торопливо рассуждает подруга, проглатывая окончания. — Он ничего не соображает!

Мы с ней восстанавливаем размашистый шаг и стремительно подступаем к подножию сцены. Кто-то трогает меня за предплечье, отчего я молниеносно разворачиваюсь. Оказывается, Маркус все это время шел за нами?..

— Что ты?.. — первое, что я говорю ему за вечер, но он мгновенное перебивает меня:

— Сию же секунду выкладывай, в чем дело!

И когда я собираюсь отозваться на его требование строгим протестом, дабы после взбежать по ступеням, к Гвидо, Джемма опережает меня. Она за пару минут расписывает Марку Ферраро детально всю ситуацию! Бережно взявшись за мой локоть, Маркус отодвигает меня влево, а затем в два счета забирается на подмосток.

Он преподносит Гвидо Анджелису такой смачный хук справа, что вряд ли тот оклемается до завтрашнего утра…

****

На крыше «Голубых танцовщиц» расположился еще один бар. Зона на открытом воздухе также оснащена ультрамодными светодиодными панелями. Бармен-азиат подмигивает мне уже дважды и предлагает что-нибудь выпить, но я в очередной раз вежливо отказываюсь. На этом Хэллоуине он исполняет роль великого фараона и демонстрирует перед редкими гостями, сидящими у стойки, впечатляющие татуировки. Сразу затем бармен принимается жонглировать под популярную музыку прошедшего столетия. Я, вместо того чтобы наблюдать за шоу, бросаю украдкой взгляды на Маркуса, который курит сигарету на самом краю крыши.

Спрятав одну ладонь в карман брюк, он затягивается, обхватив губами фильтр. Я зачарованно глазею на него ровно до тех пор, пока в поле зрения не появляется Бланш. Она прижимается губами к его спине и кладет руки на плечи. У меня все внутри переворачивается, когда Марк накрывает своей ладонью ее ладонь.

Выходит, они вместе.

Я вздрагиваю от того, что кто-то касается моего локтя, и резко поворачиваю голову. И Оттавия в «Танцовщицах»? Пропев мое имя, Ви заключает меня в объятия. Если откровенно, она поможет мне забыться хоть на некоторое время.

— Ciao, Оттавия!

— Мы так давно не виделись, Боже! — притворно ужасается, держа свои руки на моих предплечьях. — Ты прекрасно выглядишь! Без тебя тоскливо в «Каролле», честное слово, Каталин! Даже Ева так считает. Хорошо, что хоть она наведывается к нам по-прежнему часто. — Ви высказывается с воодушевлением, которое вызывает искреннюю улыбку. — Ох, Господи-Боже, кажется, я встретила в этом клубе всех своих знакомых, ты представляешь?! А сначала не хотела сюда приезжать, можешь в это поверить? Келли меня заставила…

— Келли тоже здесь? — я подаюсь вперед, обрадовавшись отличной новости.

— Да-а-а, — тянет Оттавия гласные и энергично взмахивает тонкой рукой. — Флиртует внизу с каким-то парнем. — Затем Ви непредвиденно ахает, вынудив меня опять вздрогнуть. — Ты в курсе, что задумал Билли? — почти что скрепив наши лбы, она заглядывает мне в самую душу, придерживаясь таинственного тона. — Он убедил Бьянку, что кофейне необходим литературный вечер, поскольку книги на полках кафе не пользуются былым спросом. — Оттавия выпрямляется и фыркает, не переставая говорить эмоционально: — Ну, так мы их и не продаем!

Костюм нежного ангелочка превосходно на ней смотрится, но Ви у меня совсем не ассоциируется с обладательницей нимба.

— Ты же вернешься к нам, да? — потрепав меня по плечу, с надеждой спрашивает она.

Вообще-то я обещала Бьянке, что вернусь, однако все изменилось и, возможно, мне придется выбрать другой путь. Знаю, что родители и Джакоб будут безгранично горды мной, если я устроюсь в редакцию.

— Не знаю, — отвечаю честно.

Оттавия огорчена, это видно невооруженным глазом. Она, конечно, пытается сохранить запал, но все тщетно.

— Давай не будем заглядывать наперёд…

В нашу беседу, омраченную удрученным состоянием Ви, непредвиденно вмешивается Джемма. В общем-то, я ждала ее, а точнее мы с Маркусом ожидали Исайю и Джемму. Она приводила в чувство Гвидо, который, вероятно, до сих пор лежит на диване, в кабинете хозяина клуба.

— Он пришел в себя, — выставляя ладони перед собой, порывисто сообщает подруга. — Прости меня, Лин, но, кажется, я все поняла неправильно.

Я свожу брови к переносице и, повернувшись к Оттавии на миг, жестом даю ей понять, что отойду на минуту. Затем мы с Джеммой сливаемся с группой смотрящих на ночное небо, усыпанное мириадами звезд.

— Что ты имеешь в виду? — допытываюсь я, оглядываясь на Исайю; тот больше не озадачен и не напряжен.

Джемма смущенно улыбается.

— Исайе удалось взломать пароль телефона Гвидо. И в нем вправду нашлись твои фотографии из раздевалки, и фото других девчонок, которые, судя по кадрам, даже не подозревали, что их кто-то снимает. Но, — подруга-«полицейский» виновато закусывает нижнюю губу, — Гвидо кричал и доказывал больше пятнадцати минут, что я ошиблась в своих догадках. Да, по его словам, эти фотки он добыл незаконно, однако «для собственной коллекции», — она закатывает глаза.

— А на сцену?..

— А на сцену он поднялся, чтобы прорекламировать себя. — Джемма вздыхает. — Этот придурок не может найти постоянную работу вот уже третий месяц. — Она оживленно добавляет: — И, ясное дело, я стерла из его мобильного все те грязные снимки!

У меня выходит только растерянно моргать и обескураженно усмехаться, заправляя прядь волос за ухо. Это больше смахивает на истину, безусловно. Но-о… идиот Анджелис не просто испортил мне праздник, опозорил перед Маркусом, Исайей, Бланш — она-то уж точно в курсе, — помимо этого, Гвидо выставил нас с Джеммой дурами.

— Подожди, ты хочешь сказать, что…

— Я знаю, все это звучит глупо и нелепо, и все-таки это правда. Он такой кретин! — подруга морщит носом и закрывает глаза, сжимает кулаки. — Я даже жалею, что однажды с ним познакомилась! Напился до самых чертиков… Мозг отказался работать! — Она говорит темпераментно, крутит пальцем у виска. — Но я предположить не могла, что этот вечно скалящийся парень окажется извращенцем! Наверное, нужно было отдать его телефон тебе? — Джемма берет мои руки в свои. — Чтобы ты смогла обратиться в полицию.

Меня передергивает от мысли, что я буду светить своим голым телом и обнаженными телами других девушек, которые даже не осведомлены об этой ситуации, перед сотрудниками полиции.

— Нет-нет, — немедля откликнулась. — Я просто предупрежу главных в «Якоре», чтобы больше не имели с ним никаких дел.

Джемма кивает и обнимает меня за плечи. Мне реально необходима ее поддержка. Я бы солгала, заявив, что подавлена. Как ни парадоксально, меня больше тревожит то, что мы потеряли два часа практически зря. Скоро все начнут праздновать день рождения Маркуса — и в каком же настроении будет виновник торжества? Я чувствую себя так, будто все испортила.

Пока внутри приютилось смятение, словно все, что произошло — какой-то абсурд, бредовый сон. Исайя, до этого болтающий с барменом, решает подойти. Он склоняется над Джеммой и наматывает на палец завиток ее темных волос. Она косится на него, кокетливо улыбаясь.

— Я предлагаю спуститься вниз, — говорит он ей, пребывая в отличном настроении.

Исайя засовывает руки в передние карманы джинсов и не сводит глаз с Джеммы. Подруга переводит взгляд с него на меня, и обратно. Он, посмотрев на меня, роняет холодно и флегматично:

— Я приказал своим людям выкинуть того тупоголового из клуба.

Будучи не менеее сдержанной, я благодарю его. Взяв под руку Исайю, Джемма позволяет увести себя туда, где грохочет современное техно. Он, по всей видимости, рассказывает ей какой-то анекдот, поскольку подруга разражается безудержным смехом. Через несколько секунд она, полуобернувшись, зовет меня с собой. Я машу ей рукой, цепляя с трудом на лицо улыбку. Джемма поворачивается обратно, лишь когда удостоверяется в том, что я скоро присоединюсь к ней.

Выискиваю взором Оттавию — ее на открытой площадке больше нет. Ненамеренно обратив внимание на Маркуса, я с удивлением отмечаю, что он наблюдает за мной. И сколько же времени он хищным взглядом шарит по моему телу, как по своей собственности?! Пока его возлюбленная, прижавшись к нему спиной, любуется развернувшейся панорамой, он любуется мной.

Еще одна причина убраться отсюда.

Прямо сейчас.

****

Я чуть не сваливаюсь с лестницы, когда чья-то мощная ладонь грубо хватает меня за локоть. Вы высоких туфлях мне и так сложно устоять, а теперь, кажется, я была в шаге от сломанного каблука.

— Отпусти…Отпустите! — кричу, вырываясь.

Распущенные волосы и быстрый темп, который приходится соблюдать, препятствуют возможности взглянуть на «похитителя», но голос Маркуса Ферраро не забыть никогда:

— Иди спокойно! — рявкает он на мои недовольства.

— Убери от меня свои лапы!

— Замолчи!

Мы идем — а точнее бежим — вдоль кирпичной стены, украшенной старомодными лампами, и Маркус ненароком сшибает с винтажной тумбы подсвеченную тыкву. Вместе с ней на пол падает громадный игрушечный паук. Моя рука выскальзывает из его захвата, потому что инстинктивно я отлетаю назад. Но Ферраро долго не думает и опять впивается длинными пальцами в мою кисть.

— Трусишка! — подтрунивает он, изменившись в тоне.

Я робею на мгновение, изумившись такой перемене. Но потом злость снова придает мне силы. Я борюсь с внушительным натиском Маркуса, как могу. Он не сокрушим — а я все равно не впадаю в отчаяние. Он думает, что я глупая или упертая? Одно из двух. Да и мне все равно. Единственное, чего желаю — чтобы он перестал меня тащить по залу, полном танцующих и наслаждающихся вечеринкой людей, будто бы безвольную зверушку.

Наконец, мы выходим на улицу через двустворчатые двери, увешанные всяческими масками, вселяющими ужас. Я задаюсь про себя вопросом, а не шла ли за нами Бланш?

— Ты свихнулся?!

Он немного отдаляется, ткнув пальцем в моем направлении.

— Нет-нет-нет, это {я} должен задавать вопросы!

Я бы ему ядовито ответила, но на первый план выдвигается представление, в котором Гвидо Анджелиса, подхватив с обеих сторон, громилы «Танцовщиц» выводят наружу. Я указываю на фотографа и сердито выдаю Маркусу:

— Как ты уже, наверное, понял, мне некогда на них отвечать!

У меня нет шанса пройти к Гвидо, чтобы самой во всем разобраться, ведь Ферраро загораживает дорогу. Он ничего не говорит, просто смотрит в упор, и этот взгляд ничего доброго не сулит. Прерывает зрительный контакт со мной только в последний момент, чтобы обернуться на происходящий спектакль. Он бросает охранникам громоподобно:

— Посадите его в такси! И поживее!

Заново сосредоточив свой интерес на моей персоне, Марк скрипит зубами.

— Ты бы и не вляпалась во все это дерьмо, если бы была хоть чуть умнее!

Я мысленно успокаиваю себя, дабы не толкнуть Маркуса, невзирая на то, что он этого заслуживает.

— Кроме оскорблений, ты больше ни на что не способен!

Дверь автомобиля со сияющей «шашкой» наверху захлопывается, увозя Гвидо в другой район Вечного города. Ферраро неотвратимо приближается, а моих ноздрей касается запах его головокружительного парфюма — стойкий и дерзкий аромат мяты, бергамота, мускуса с добавлением еще чего-то, сбивающего с толку. Уверена, на сайте магазина туалетной воды написали бы, что такой парфюм предназначается для «молодого англичанина, не подчиняющегося правилам чопорного семейства».

— Да, — произносит он холоднее, разводя руки и отступая на шаг, — извини, я забыл: ты же теперь взрослая и рассудительная.

— Уж точно взрослее тебя, — парирую я, совершая очередную попытку побега.

Но вместо желанной свободы упираюсь носом в грудь Ферраро. Я вскидываю на него глаза. Он с трудом сглатывает. Я почему-то не в состоянии отойти. Может, вовсе и не хочу этого. Я не забыла то, что чувствовала к нему. Более того, продолжаю это ощущать всем своим естеством. Я не знаю, как это называется. Вероятно, мазохизмом. Лучше ссориться с ним, чем мирно и весело общаться с кем-то другим.

Пожалуй, Маркус тоже ведет войну с собой — он протягивает напряженную ладонь к моей щеке, поглаживает ее большим пальцем, закрывает глаза и выдыхает со свистом.

— Дьявол, как же я скучал по тебе, Каталин… — хрипит Ферраро.

Я плотно смыкаю веки, чтобы слезы не скатились по скулам. Нет, пожалуйста, не сейчас. Как же мне не хватало его прикосновений! Я забываю на пару долгих мгновений, что Маркус — не исключено — в отношениях с Бланш.

— Я ненавижу тебя, — обронив это с горечью, он прижимается своими теплыми губами к моему лбу.

Сердце пропускает удар. Могу поклясться, что его признание имеет оттенок сладкого и волнительного объяснения в любви!

— Я тоже тебя ненавижу.

— Правда? — отзывается сокрушенно Маркус, прижимаясь теснее.

Я слышу, какое у него усиленное и отчаянное сердцебиение. Он — мой. Боже… Он мой.

Внезапно слова и музыка крайне знакомой песни врываются в наш мир «космического» транса, доносящегося из закрытых дверей ночного заведения.

{«Ты не выходишь у меня из головы,

Ты – смысл моей жизни,

Ты – мой неугасающий огонь,

Ты – моя путеводная звезда». }

Знаменитый хит группы Ten Sharp звучит из вмонтированной в мотоцикл акустики. Заехавший на парковку и затормозивший между двух внедорожников двухколесный транспорт соответствует тому веку, в котором родилась прославленная баллада — двадцатому. Когда хозяин мотоцикла убавляет громкость и снимает шлем, я прихожу в удивление — это Алистер Шеридан.

Он, криво ухмыльнувшись мне, глушит двигатель и слезает с железного коня. Маркус отстраняется в тот же миг. На его красивом лице застывает гримаса безразличия и пренебрежения. Я чувствую себя так, будто оказалась на корабле, который вот-вот потонет.

Бланш выбирается из клуба — я начинаю дрожать так, точно на дворе уже январь. Впрочем, мое короткое платье сказочного персонажа не предназначено для того, чтобы разгуливать в нем по улице в ноябре.

— Полночь, любимый, — шепчет Бланш на ухо Маркусу, обняв его из-за спины. Да-да, она выставляет напоказ свое первенство. — С днем рождения…

Ее ладони — словно куст терновника обвивают скульптурную шею Марка, а пальцы — словно колючие стебли впиваются в его загорелую кожу.

Ферраро продолжает смотреть на меня, но я понимаю, что уйдет он с ней…

——————————

*1 — Угощение или шутка? (итал. )

*2 — Один из основных атрибутов праздника Хэллоуин, представляет собой вырезанную в виде головы тыкву с подсветкой.

*3 — В Италии многие называют «маэстро» не только музыкантов и шахматистов, но и, например, художников, скульпторов и футбольных тренеров.

*4 — Имеется в виду французский поэт и критик эпохи классицизма, Шарль Перро, который литературно обработал народную сказку «Красная Шапочка».

Дорогие читатели! Это не вся книга. Если вы дочитали до конца ознакомительную часть романа, то, скорее всего, он вас увлек! ^_^

Полную версию книги вы можете найти в интернет-магазине «Призрачные миры» — https: //feisovet. ru/%D0%BC%D0%B0%D0%B3%D0%B0%D0%B7%D0%B8%D0%BD/%D0%9E%D0%B3%D0%BE%D0%BD%D1%8C-%D0%B2-%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%BB%D1%8C%D1%8F%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC-%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B4%D1%86%D0%B5-%D0%9B%D0%B0%D1%83%D1%80%D0%B0-%D0%A2%D0%BE%D0%BD%D1%8F%D0%BD

Приятного дальнейшего чтения! ^_^