Часть пятая 4 страница

Фрэнк понял, что ему не следовало распускать руки в такой компании.

— Итальянцы всегда едят салат после основных блюд, — объяснил он. — Это способствует пищеварению. Вероятно, этот тип не знал этого.

«Теперь, кажется, будет знать, Фрэнк».

Фрэнк принялся за свой салат.

Минут пятнадцать спустя все забыли или сделали вид, что забыли о неприглядном поведении Фрэнка. Фрэнк даже попытался загладить свою вину перед Ричардом, рассказав несколько довольно неудачных анекдотов об итальянских официантах и заверив Ричарда, что тот спокойно может убирать все со стола. Ричард все же не был вполне уверен в своей безопасности и уронил тарелку.

Мы заказали кофе и десерт, а Фрэнк добавил к заказу четыре бокала марсалы, объяснив Ричарду, что итальянцы часто пьют марсалу перед или вместе с десертом, а иногда и с сыром. Ричард, которому все это было до лампочки, прикинулся восхищенным.

Ужин закончился мирно, без кровопролития и прочих инцидентов, если не считать того, что Фрэнк все порывался заплатить за него даже после того, как я ему объяснил, что деньги в клубе не в ходу. Наконец, огорченный тем, что ему не удалось в очередной раз оставить меня в должниках, он сунул несколько купюр в боковой карман пиджака Ричарда.

Настоящих пьяниц трудно оттащить от стола, поэтому, поужинав, мы отправились в комнату, где подавали ликеры. Официантка, зевая, начала объяснять нам, что время позднее, однако в этот момент она увидела Фрэнка Белларозу, который, как я заметил, уже положил на нее глаз во время ужина. Она улыбнулась и спросила:

— Что желаете?

Фрэнк взял на себя труд заказать напитки для всех.

— Самбукка, и не забудьте положить по три зернышка кофе в каждый бокал на счастье. Понятно?

— Да, сэр. — Она побежала исполнять заказ.

Фрэнк предложил мне сигару, я взял ее. Мы закурили. Бокалы прибыли в сопровождении вазочки с зернами, так что мы сами могли сотворить собственное счастье.

— Надо мне отвести вас в одно место на Мотт-стрит, — промолвил Фрэнк. — Это в Маленькой Италии, знаете? Называется «У Джулио». Там я покажу вам, что такое настоящая итальянская кухня.

— А пуленепробиваемые жилеты обязательно надевать? — спросил я.

Никогда не знаешь, покажется ли твоя шутка смешной, если имеешь дело с такими людьми, как Беллароза. Сюзанна захихикала. Анна сдвинула брови. Но Фрэнк расхохотался.

— Нет. Их дают прямо там, на месте, вместе с салфетками.

Мы допили наши бокалы, и я встал, нетвердо держась на ногах.

— Кажется, клуб уже закрывают.

— Тогда поедем ко мне. — Фрэнк тоже встал.

Сюзанна мгновенно согласилась, а я отказался. Обычно в подобных случаях мы реагируем одинаково, и нам достаточно взгляда, чтобы принять решение. Но этим вечером мы явно не понимали друг друга.

— У меня завтра тяжелый день, — объяснил я Сюзанне. — А ты поезжай, если хочешь.

— Пожалуй, я поеду домой.

Фрэнк, казалось, не был ни огорчен, ни обрадован, а Анна как-то странно взглянула на меня, словно она и я чувствовали симпатию друг к другу, а эти двое только мешали нам.

Сюзанна и Анна прибыли в клуб на «кадиллаке» Фрэнка с его шофером-телохранителем за рулем. Мы с Сюзанной с готовностью приняли приглашение Фрэнка подвезти нас до дома, так как оба еле волочили ноги.

Мы вышли в ночь, полную ароматов. Шофер Фрэнка подъехал в ту же секунду, как будто мы были грабителями, только что обчистившими магазин.

Мы все расположились на заднем сиденье, чего, конечно, не стали бы делать люди, плохо знающие друг друга. Не понятно, каким образом получилось так, что мы сели в следующем порядке: Сюзанна, Фрэнк, Анна и я. Машина тронулась, а мы все продолжали шутить и смеяться. Из-за необъятных размеров бедер Анны сидеть в машине было довольно тесно, так что вполне понятно, что Сюзанна оказалась почти на коленях у Белларозы… Анна, со своей стороны, была крайне смущена и едва ли не паниковала по той причине, что ее правое бедро и грудь были в непосредственной близости от моего левого бедра и руки соответственно. То, что происходило слева, ее не особенно интересовало. Удивительно.

Так мы смеялись и шутили, и все выглядело достаточно глупо. Солидные люди, перебравшие лишку, забавлялись, а поутру им будет неловко даже вспоминать о том, что было вечером накануне.

Шофер, которого Фрэнк называл Ленни, все время поглядывал на нас в зеркальце, а один раз даже оглянулся и с любопытством посмотрел на меня. Ленни ухмылялся, и я был бы не прочь врезать ему по его идиотской морде или попросить Фрэнка пристрелить нахала.

Выяснилось, что Ленни отлично знает дорогу, он с уверенностью повел машину мимо ворот Стенхоп Холла к нашему дому. Интересно. Ленни помог Сюзанне сойти с колен своего шефа. Я обошелся без помощи, если не считать за таковую неловкое движение Анны, которая своими бедрами едва не сбросила меня на землю.

Сюзанна и я помахали на прощание в затемненные стекла «кадиллака», вошли в дом и поднялись в спальню. Мы разделись и упали в постель. Мы с Сюзанной круглый год спим голыми, это означает для нас, что медовый месяц еще не закончился и мы еще не состарились. Правда, испанка из прачечной жалуется: «В белье из Стенхоп Холла нет ни ночных рубашек, ни пижам, но, Боже, какие простыни! »

Сюзанна повернулась ко мне и ощупала меня, найдя мое мужское достоинство в самом жалком состоянии.

— Боюсь, я сегодня слишком много выпил, — пояснил я.

Сюзанна такие отговорки всерьез не принимает, они звучат для нее как вызов. А если она за что-нибудь возьмется, то разбудит и мертвого.

— Представь себе, — скомандовала она, — что я — Анна Беллароза, что вы с Фрэнком на одну ночь обменялись женами.

— О'кей. — Между Сюзанной и Анной, согласитесь, есть немало внешних различий, так что надо было пустить в ход все мое воображение. Сюзанна выключила ночник, чтобы мне было легче фантазировать.

— А я сейчас с Фрэнком, — сообщила мне она, — на заднем сиденье его машины. Мы стаскиваем с себя одежды, а шофер возит нас по окрестностям поселка.

Мне эта картина не очень понравилась, но что-то во мне осталось к ней неравнодушным. Это «что-то» напряглось в руке Сюзанны, и она захихикала.

— Вот видишь, — воскликнула она, — все получается. — Она добавила: — Ну а теперь ты будешь трахать Анну Белларозу. Она до этого не спала ни с одним мужчиной, за исключением собственного мужа, она смущается, она боится, но очень возбуждена. И ты понимаешь, что ей понравится, как ты ее трахаешь, а тебе интересно, когда и как ты вернешь ее мужу, и когда он вернет тебе меня, и что мы тогда скажем друг другу.

Господи, какое же развитое воображение у моей жены! Она знает, как меня завести. Это меня немного смущает. Теперь, когда она об этом сказала, я вспомнил, что по дороге, в машине, мне тоже приходила в голову мимолетная мысль об обмене женами.

Значит, я лежал теперь на спине, а Сюзанна сжимала в своей руке мой пенис, который восстал как межконтинентальная ракета из своей шахты. Я услышал ее слова:

— О Боже, Джон, он у тебя больше, чем у Фрэнка.

— Что?

Она продолжала говорить с бруклинским акцентом:

— Я не могу, чтобы это вошло в меня. Пожалуйста, не засовывай в меня это. Мой муж убьет меня, если узнает. Он убьет и тебя.

— Он сейчас трахает Сюзанну, — заметил я. — Твой муж трахает сейчас мою жену.

— Я изменяю моему мужу, Боже, прости меня, — стонала она.

— Мы просто занимаемся любовью, — успокоил ее я, затем перевернулся и забросил ее ноги себе на плечи.

— Что ты делаешь? — кричала она. — Что ты собираешься делать?

Я вошел в нее, и она издала возглас изумления. Пока я любил ее, она стонала, всхлипывала, затем успокоилась и начала получать удовольствие. Она глубоко дышала, и между вдохами я уловил несколько слов на итальянском, которые я не понял, но которые звучали очень хрипло и сексуально.

Ну что, скажете, что мы психи? Нет, мы знаем, где надо остановиться, вот что важно. Но у меня было чувство, что в этот раз мы вышли за пределы дозволенного. Фантазии — это хорошо, но впускать в свою спальню таких людей, как супруги Беллароза, — это по-настоящему опасно. Что с нами происходит?

После этого мы лежали, необычно далекие друг от друга, и Сюзанна сказала:

— Я думаю, нам стоит уехать отсюда на весь твой отпуск.

— Вместе?

Она помолчала, потом ответила:

— Конечно. Нам надо уехать отсюда, Джон. Теперь. Пока не поздно.

Мне не хотелось спрашивать ее, что она имела в виду под «пока не поздно».

— Сейчас я не могу уехать. Слишком много дел.

Она долго ничего не говорила, затем произнесла:

— Помни, что я тебя об этом просила.

И надо отдать ей должное, даже с учетом того, что случилось, я никогда не забуду об этой ее просьбе.

Глава 20

Июль. Самые амбициозные планы мужчины, который хочет, засучив рукава, поработать летом, частенько рушатся, а то лето и вовсе обещало быть самым гнусным с тех пор, как я попал в армию.

Как и говорил Фрэнк Беллароза, мистер Мельцер сам позвонил мне. Мы встретились по настоятельной просьбе мистера Мельцера у меня дома. Он прибыл точно в назначенное время, в шесть часов в среду. Я пригласил его в свой кабинет.

Мистер Мельцер оказался седовласым джентльменом. Он говорил очень тихо, что удивило меня еще во время нашего разговора по телефону. Оказалось, что голос его вполне соответствует его внешности. Он был одет в темно-серый костюм, довольно шикарный и со вкусом подобранный. Ботинки на его ногах были из самой настоящей натуральной кожи и стоили по меньшей мере тысячу долларов. О, мистер Мельцер, вы, кажется, неплохо устроились в жизни. Я бы хотел, чтобы мистер Новак посмотрел на своего бывшего коллегу.

Мы устроились у меня в кабинете, однако я не предложил мистеру Мельцеру ничего, кроме стула.

Из-за того что он был предателем, я ожидал, что у него будет бегающий взгляд, но он, напротив, держался совершенно спокойно и временами даже важно, давая понять, что тема нашего разговора была серьезной и в силу этого речь шла о больших деньгах.

Мистер Мельцер не вызвал у меня антипатии, как это было в случае с мистером Новаком, но он мне показался довольно скользким типом, и, как я предполагаю, приобрел он эту «скользкость» уже после того, как покинул Федеральную налоговую службу, ведь, как правило, ее сотрудники не допускают, чтобы их «смазывали» взятками. Так что ботинки из настоящей кожи ящерицы были на ногах мистера Мельцера не напрасно.

Минут через пятнадцать после начала разговора он сообщил мне:

— Моя обычная ставка по таким делам — двадцать тысяч долларов.

Это было вполне приемлемо. Я попросил бы больше, если бы занимался таким делом. Но затем он добавил:

— Кроме того, мне полагается половина из того, что вам удастся сберечь от налогообложения.

— Половина! Адвокатам по закону положено брать с клиента не больше трети от того, что им удается истребовать по гражданским делам.

— Но я не адвокат, мистер Саттер. Поэтому мои доходы не регламентируются никакими законами. Кроме того, как вы понимаете, мне приходится нести весьма солидные расходы.

— Но у вас нет даже офиса.

— У меня есть другие статьи расходов. Вам, скорее всего, неинтересно знать, какие именно.

— Нет, неинтересно. — Я посмотрел ему в глаза. — Вы гарантируете, что против меня не будет применено мер уголовного преследования?

— Никаких уголовных мер, мистер Саттер.

— Хорошо. Считайте, что я вас нанял.

— Кстати, судя по тому, что вы мне сказали, вы действительно должны отдать правительству большую часть этих денег. Возможно, даже все. Но я могу сделать так, чтобы эта сумма значительно уменьшилась. У меня ведь есть для этого стимул. Понимаете?

Действительно, нет прилежнее бывшего государственного служащего, который открыл для себя смысл слова «стимул».

Он продолжал:

— Я также постараюсь установить реальные сроки платежа, но предупреждаю, как только они согласятся на меньшую сумму, они захотят получить ее как можно быстрее.

— Ладно. Но я не хотел бы больше ни видеть, ни слышать Новака.

— Я поговорю об этом со Стивом.

«Со Стивом?! »

— Когда и в каком виде вы хотели бы получить свой гонорар? — спросил я.

— Выпишите мне чек, и если можно, сейчас.

— Сейчас как раз нельзя. Я вышлю вам чек на следующей неделе. Но хотел бы, чтобы вы принялись за работу сегодня же. — Когда мои клиенты заявляют такое, я удивленно поднимаю брови, как всякий адвокат.

Но мистер Мельцер только рукой махнул.

— Вы друг мистера Белларозы, так что можете платить, когда хотите. С этим проблем нет.

Последнюю фразу можно было понять по крайней мере двояко. Я встал, Мельцер также поднялся. Он подошел к окну.

— Вам легче будет выйти через дверь, — заметил я.

Он негромко засмеялся.

— Я любовался здешними местами, пока ехал к вам. — Мельцер поглядел в окно. — Впечатляющий вид.

— Был когда-то.

— Да, был. Невероятно, в какой роскоши жили состоятельные люди до введения подоходного налога, правда, мистер Саттер?

— Да.

— Когда я был на государственной службе, мне всегда было больно видеть, как с таким трудом заработанный капитал уплывает от владельцев в виде налогов.

— Мне тоже от этого больно, мистер Мельцер. На самом деле. Я рад, что вы это тоже осознали. — Я помолчал и добавил: — Но мы все должны платить налоги, и я вовсе не возражаю против налогов в разумных пределах.

Он отошел от окна, улыбнулся мне, но ничего не сказал.

Я направился к двери.

— Вы уверены, что вам не понадобятся мои налоговые декларации?

— Да, думаю, что не пригодятся. Я действую несколько иными методами, мистер Саттер. Меня больше интересуют те документы, которые имеются у них на вас…

— Понимаю. А как мне позвонить вам в случае необходимости?

— Я сам позвоню вам через недельку. — Мистер Мельцер также направился к двери, но замешкался и произнес: — Вы, должно быть, очень переживаете по поводу этой истории и, наверное, размышляете о людях, которые не платят налоги в разумных пределах, как вы только что выразились.

— Ну что ж, пусть живут с этим смертным грехом, мистер Мельцер. Я же лично просто хочу уладить мои дела с дядюшкой Сэмом. Я — патриот. И бывший бойскаут.

Мистер Мельцер снова улыбнулся. Вероятно, он вообразил, что я ничего не знаю об играх с налогами. Поэтому он решил меня просветить.

— Люди, которые полностью избегают всех налогов, живут действительно богато. Но уверяю вас, они рано или поздно все равно попадут за решетку. И это справедливо.

Очень похоже на то, что проповедовал мистер Манкузо. Вероятно, такая уверенность в торжестве справедливости свойственна всем правительственным чиновникам. Должно быть, они знают что-то такое, чего не знаю я.

— А я буду счастлив сидеть на процессе по их делу в составе жюри присяжных, — высказался я.

Он сделал еще шаг по направлению к двери, затем снова повернулся ко мне.

— Возможно, я воспользуюсь когда-нибудь вашими услугами. Мои дела идут неплохо, как вы понимаете, но юридического образования у меня нет.

— Вот поэтому они у вас и идут неплохо, а не идут очень хорошо.

Он захихикал.

— Вас хорошо знают в манхэттенском отделении Федеральной налоговой службы. Вам это известно?

Я подозревал об этом, но не был уверен.

— Они что, играют в дартс с моим портретом на мишени? — съязвил я.

— Когда я работал там, у нас была целая галерея в комнате для отдыха. — Он улыбнулся, но мне было не до смеха. — Там были, конечно, не фотографии, а фамилии и номера плательщиков страховых взносов. Но не людей, уклоняющихся от уплаты налогов, а адвокатов, которые сумели нас переиграть. Как видите, мои бывшие коллеги этого не прощают. Я тоже слышал о вас, хотя и не знал вас лично. — Он сделал паузу, затем сказал: — Так что, как это ни парадоксально, но вам приходится теперь обращаться ко мне за защитой. Вас это удивляет?

За иронией судьбы часто стоит разыгранная комбинация, и, похоже, он намекал именно на это. Я внимательно посмотрел на него.

— Вы думаете, в данном случае это что-то вроде вендетты с их стороны?

Он выдержал многозначительную паузу, затем ответил:

— Кто может сказать наверняка? Бюрократы иногда совершенно непредсказуемы. Однако суть в том, что даже если они хотели насолить вам, то нужен был предлог. Он и подвернулся.

Что-то он как-то неожиданно подвернулся. Ну что же, если самая достойная смерть для охотника на львов — это гибель в пасти льва, то самая достойная смерть для специалиста по налогам — это смерть в тяжелых объятиях налоговой службы.

Мистер Мельцер вернулся к исходному пункту этого разговора.

— Так я хотел бы позвонить вам и посоветоваться по некоторым делам.

Посылать его подальше сейчас было явно несвоевременно, поэтому я сказал:

— Я принимаю в свои обычные рабочие часы.

— Хорошо. А как вы посмотрите на то, чтобы поработать со мной на постоянной основе? Например, мы могли бы создать с вами фирму.

Боже мой. Мне делают больше предложений, чем проститутке с Двенадцатой авеню. Я сухо ответил:

— Вряд ли человек, которому грозит наказание за уклонение от уплаты налогов, будет вам хорошим партнером, мистер Мельцер.

— Ну, вы слишком скромны.

— А вы слишком любезны.

— Мистер Саттер, я в состоянии удвоить ваши доходы всего за один год.

— Я тоже мог бы это сделать, если бы захотел, мистер Мельцер. Всего вам доброго.

Он понял мой прозрачный намек и удалился, покачивая головой.

Мне захотелось принять душ, но вместо этого я решил выпить. Я ослабил узел на галстуке и расположился в своем кресле, вытирая платком пот со лба.

В этих старых домах совершенно нечем дышать, даже кондиционер вряд ли помог бы. К тому же эти аппараты безобразно выглядят, а в нашем кругу привыкли больше обращать внимание на внешний вид, а не на комфорт. Вот почему даже в жару мы не снимаем пиджаки и галстуки. Иногда мне кажется, что мы — сумасшедшие. А иногда я даже уверен, что так оно и есть.

Я потягивал из бокала джин с тоником, мой обычный летний напиток. Я употребляю для него только настоящий, горький, как хинин, «Швепс», чтобы отгонять малярию, и настоящий «Будлс», чтобы отгонять от себя действительность.

«В два раза увеличу ваши доходы». Боже, мы ведь были нацией, которая производила товары, строила железные дороги и пароходы. Теперь мы занимаемся оказанием нелепых услуг, заключаем «бумажные» сделки и проматываем капитал, накопленный двумя столетиями честного труда.

Если Мельцер способен увеличить мой годовой доход до 600 тысяч, то, значит, его собственный доход составляет не меньше миллиона. А что он делает, чтобы заработать этот миллион? Он улаживает проблемы с налогами, которые возникают у людей в результате деятельности его бывших коллег. А сам этот мужлан, должно быть, закончил второразрядный университет и еле-еле получил диплом по бухгалтерскому учету. Я налил себе второй стакан.

Коммунизм умер, а американский капитализм заходится в мучительном кашле. Кому же достанется в наследство Земля? Только не «нищим духом», как это проповедует преподобный Хеннингс. Только не таким, как Мельцер, ибо паразиты не выживут, если мертв организм. И не Лестерам Ремсенам, которые, хотя и торгуют акциями шахт и заводов, не в состоянии отличить уголь от коровьего дерьма. И, конечно, землю унаследую не я и не мои дети, так как мы — представители вымирающего рода.

Выживут люди, подобные Стенхопам, которые уже давно оторвались от всяких корней и приспособились к самостоятельному плаванию. Выживут подобные Белларозе, если научатся ладить с новыми породами хищников. Только эволюция, но ни в коем случае не революция. Вот на чем стоит Америка. Но это должна быть ускоренная эволюция.

Я взял свой джин и тоник и вышел на заднее крыльцо. Сюзанна, которая приучилась этим летом пить кампари с содовой (вероятно, потому что этот напиток подавали в «Альгамбре»), присоединилась ко мне.

— Ну как, все в порядке? — поинтересовалась она.

— Да. Но мне придется занять у тебя двадцать тысяч.

— Я завтра выпишу чек.

— Спасибо. Отдам долг, как только продам часть своих акций. Какой процент возьмешь?

— Я беру один процент в неделю, начисляемый ежедневно. У тебя есть девяносто дней на уплату всей суммы долга, иначе ноги обломаю.

Я удивленно уставился на нее.

— Где ты этому научилась? У соседей?

— Нет-нет, я читаю книжку про мафию.

— Зачем?

— Зачем? Ты читаешь книжки о породах местных деревьев, я читаю книжки о местных хищниках. — Она брезгливо скривилась. — Эти ребята не очень-то приятные типы.

— Не спорю.

— Но процент дохода они извлекают гораздо больший, если сравнить его с тем, который мне предлагает моя идиотская трастовая компания.

— Так отдай Белларозе свои деньги, пусть он вложит их в свои махинации.

Она задумалась, затем проговорила:

— Мне почему-то кажется, что Фрэнк не такой, как все. Он пытается действовать законно на сто процентов.

— Он что, сам тебе об этом сказал?

— Конечно же, нет. Это Анна сказала. Но тоже не прямо. Она даже и мысли не может допустить, что он является главой крупнейшего преступного клана Нью-Йорка. Вероятно, как и я, она ни разу не читала об этом в газетах.

— И тем не менее Фрэнк Беллароза преступник номер один в Нью-Йорке и, возможно, даже во всей Америке. Он не смог бы сделать законным свой бизнес, даже если бы захотел. Но он никогда не захочет этого.

Она пожала плечами.

— Ты видел эту статью в сегодняшнем номере «Таймс»?

— Да. Ты что, начала читать газеты?

— Мне посоветовали прочитать эту статью.

— Понимаю. — Статья была посвящена сообщению, сделанному Альфонсом Феррагамо, федеральным прокурором Южного района Нью-Йорка. Мистер Феррагамо сообщал, что «он в данный момент представляет доказательства Федеральному жюри присяжных, касающиеся причастности мистера Фрэнка Белларозы, известного представителя уголовного мира, к убийству Хуана Карранцы, гражданина Колумбии и торговца наркотиками. Дело рассматривается на федеральном уровне, так как подозреваемый в убийстве и его жертва вовлечены в преступную деятельность международного масштаба. Поэтому правительство США требует рассмотрения этого убийства с учетом отягчающих обстоятельств».

Мне всегда нравился неподражаемый стиль «Нью-Йорк таймс», где к каждой фамилии добавляется «мистер» и в изобилии можно найти определения «известный», «якобы имевший место» и так далее. Все так прилично и красиво. Слышали бы они, как выражался Беллароза у себя в кабинете: «чертов Феррагамо», «чертов Карранца», «дерьмовое правительство», «баклажаны» и все в таком роде. Надо будет почитать еще завтрашние номера «Нью-Йорк пост» и «Дэйли ньюс», чтобы оценить истинный масштаб события.

Сюзанна переключилась на семейную тему:

— Каролин и Эдвард приезжают домой завтра или послезавтра. Но, к сожалению, они пробудут у нас всего лишь несколько недель.

— Ясно. — Никто из моих детей в этом году не спешил с возвращением домой. Каролин поехала к родителям своей подруги в Кейп-Код, а Эдвард задержался в колледже по какой-то неясной причине, скорее всего связанной с его амурными делами. — И куда же они уезжают от нас через несколько недель? — спросил я.

— Каролин собирается по студенческому обмену поехать на Кубу. Это какая-то миротворческая акция, а кроме того, она хочет попрактиковаться в испанском языке. Эдвард вместе со своими сокурсниками едет на Кокоа-Бич, у них уже заранее снят домик. Вряд ли они будут укреплять там мир между народами.

— Как сказать. Ведь мир между народами начинается с достижения согласия с самим собой, а значит, и с решением сексуальных проблем.

— Какая глубокая мысль, Джон!

Я думаю, эта ирония была горькой. Должен вам сказать, что поездки детей полностью оплачиваются Сюзанной. Деньги Стенхопов вообще сыграли нехорошую роль в воспитании Каролин и Эдварда. Я не скажу, что наши дети избалованны; они умеют напряженно учиться и достигают хороших результатов. Но за ними с младенчества присматривала нянька, нанятая на деньги Стенхопов, затем они провели школьные годы в интернатах, в которых от детей многого не требуют. В результате к настоящему моменту я почти не знаю своих детей. Я не знаю, о чем они думают, что они чувствуют, не знаю, что они за люди. То же самое касается Сюзанны. Думаю, мы упустили что-то важное в жизни, и наши дети также были лишены этого.

Итак, июль, по всей вероятности, пошел насмарку.

* * *

Однажды утром в мой офис в Локаст-Вэлли позвонил Лестер Ремсен. Он звонил по общественным делам. Точнее, он пытался вернуть меня в лоно приличного общества.

— Джон, — произнес он. — У нас в клубе было вчера собрание. Мы обсуждали твой поступок.

— Кто присутствовал на этом собрании?

— Ну… это не важно.

— Для меня важно, так как речь шла все-таки обо мне.

— Важнее была тема нашего разговора. Мы говорили…

— Если это так существенно, Лестер, то я с удовольствием ознакомлюсь с протоколом вашего собрания на следующем аналогичном мероприятии. Я не потерплю, чтобы обо мне говорили за моей спиной какие-то анонимы-самозванцы, которые сами созвали какое-то собрание. У нас правовое общество, а я, как-никак, служитель права — адвокат. Capisce?

— Что?

— Понимаешь?

— Да, но…

— Кстати, мне только что звонила миссис Лаудербах и сказала, что ты предложил ей продать половину ее акций «Америкэн экспресс» и купить акции «Юнайтед боксит». Зачем ты это сделал?

— Зачем? Я тебе сейчас объясню. — Он начал излагать мне ситуацию на фондовом рынке.

— Что такое бокситы? — прервал его я.

— Это… ну, знаешь… это необходимо… я бы сказал, что они относятся к минералам…

— Это сырье для производства алюминия. Рабочие добывают его с большим трудом из-под земли для того, чтобы народ мог пить пиво из алюминиевых банок.

— Какая разница? Я же говорю тебе, сейчас эти акции идут по десять с половиной — самый низкий уровень за два года, а стало известно о том, что эту компанию хочет купить «Америкэн бисквит». Это очень перспективная фирма. Они делают потрясающее спортивное снаряжение.

— Кто делает бисквиты? «Ю-Эс-стил»?

— «Ю-Эс-Икс». Так сейчас называется «Ю-Эс-стил». Они сейчас делают… ну, в общем, сталь.

— Оставь в покое акции миссис Лаудербах, Лестер, иначе я сам тебя от них избавлю.

Он что-то пробормотал, но, перед тем как повесить трубку, сказал:

— Послушай, Джон, давай еще раз вернемся к тому, с чего я начал. Я бы хотел поговорить с тобой откровенно. Это останется между нами.

— Говори.

— Прежде всего, Джон, я считаю, что ты должен передо мной извиниться.

— За что?

— За то, что ты мне сказал в клубе.

— А я думаю, что тебе самому стоит извиниться передо мной за то, что ты пытался втянуть меня в мошенничество.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. А я прошу тебя извиниться за то, что ты послал меня к черту.

— Извини.

— Ладно… О'кей… тогда перейдем к другому вопросу. Этот случай с Белларозой. Должен сказать тебе, Джон, что лет двадцать назад тебя после такого поступка попросили бы навсегда покинуть клуб. Сейчас времена более либеральные, но мы все же обеспокоены попытками новых и незнакомых людей проникнуть в наш клуб. Мы бы не хотели, чтобы у нас появилась репутация такого места, куда могут приходить подобные люди. Пусть даже в качестве гостей. И уж ни в коем случае нельзя допустить, чтобы эта мафиозная личность превратилась в постоянного посетителя.

— Лестер, я не хочу причинять ни тебе, ни другим членам клуба неудобств. Я сам не меньший сноб, чем вы. Но тем не менее если Джон Саттер захочет поужинать в клубе хоть с самим дьяволом, то это никого не касается, если при этом не нарушаются правила поведения в клубе.

— Джон, черт побери, но я же говорю о здравом смысле, о правилах приличий, о сохранении достоинства, наконец…

— Если кто-то из членов клуба предлагает внести в наш устав статью о недопущении в клуб подозрительных личностей или даже самого дьявола, то я, возможно, проголосую за такую поправку. К счастью, времена джентльменских договоренностей и секретных протоколов прошли, друг мой. Не осталось джентльменов, а секретные протоколы — незаконны. Если мы хотим выжить, нам надо лучше адаптироваться или становиться сильнее и действовать. Нельзя больше просто стоять и жаловаться на то, что трудно танцевать на палубе тонущего корабля. Понимаешь?

— Нет.

— Тогда я скажу другими словами. Так вот, я предсказываю, что к концу этого века Фрэнк Беллароза станет членом нашего клуба или же этого клуба вообще не будет существовать. На его месте разобьют парк или выстроят супермаркет. Туда уже сможет войти всякий, а мы будем жаловаться на недостаток места для парковки и на шумливых детишек.

— Возможно, ты прав, — неожиданно согласился Лестер. — Но до тех пор, Джон, мы очень попросили бы тебя не приводить в клуб мистера Белларозу даже в качестве гостя.

— Я подумаю об этом на досуге.

— Пожалуйста, подумай, — сказал Лестер. — Мои наилучшие пожелания Сюзанне.

— Передавай привет Джуди. И еще, Лестер…

— Да?

— Пошел ты к черту.

* * *

Я решил на время воздержаться от посещения клуба «Крик», во-первых, из-за моего разговора с Лестером, но больше из-за того, что предпочитаю проводить июль в яхт-клубе «Сиуанака Коринф».

⇐ Предыдущая 15 16 17 18 192021 22 23 24 Следующая ⇒