|
|||
Андрей Белянин 25 страницаНекоторое время все напряженно молчали, испуганно оглядываясь по сторонам. Потом потихоньку успокоились и кое‑ где даже захихикали. Велиар, неуверенно улыбаясь, озирался вокруг, пересчитывая собственное воинство. Если бы он захотел, то согнал бы сюда все восемьдесят легионов, но, видимо, для нас было достаточно и этого сброда. Когда он поднял руку, призывая к всеобщему вниманию, вокруг нашей троицы неожиданно появилась целая когорта героев. Первыми к нам шагнули медведи: — Ты звал нас, Пастух? Потом у меня на шее повисла счастливая Фрейя, богиня любви и красоты древних викингов: — Сигурд, я живая! Ты сдержал свое слово, ты назвал свою дочь моим именем. Меня помнят… Ах, Сигурд, как же хорошо снова жить! Я обнял ее за плечи и, не прячась от Наташи, при всех поцеловал в щеку. Моя жена меня поймет… — Радс вновьс видетьс вас, мой дорогойс шпионус! — Ко мне протолкался крысиный генерал Кошкострахус Пятый. — Моя ударнаяс брягадас готовас к боюс! Мы своихс не бросаемс… Я отдал честь правой рукой, за левую все еще держалась юная богиня. — Здравствуй, Серый Волхв! — Наверное, у меня дыхание перехватило от удивления. — Иван? Иван‑ царевич, откуда, друг?! — Так ведь долг за мной, а долги кровные вовремя платить надо. Вижу, в беде ты. Вона сколько супротивников по твою душу нагнано… Со мной десять молодцов, не робей. Волхв, отобьемся! — Сэр Мэлори… Вы?! — Вот уж явление старого рыцаря было последней каплей, переполнившей чашу моего удивления. Великий летописец был одет в сияющие доспехи, длинный плащ и в руках держал внушительный меч. — Видимо, пришло время вмешаться мне лично. За девочку не беспокойтесь, она лепинур мус сопним. Фрейя лунь красбентом, фи естинг мин. Геосулис ля и буквально через десять минут ее заберу. Пусть поиграет… — Как ты это сделал?! — в голос завопил бледный Велиар, а всю нашу армию дополнительно прикрыл сверху разноцветный Боцю, затмивший своим длинным телом почти все пространство под потолком. — Сам Ты Пень! Большое спасибо, что не забыли позвать меня. Китайские драконы — великие воины, мы образованны во всех боевых искусствах и потому всегда в цене. — Помню, помню, — рассмеялся я. — Так же как надежные стражи и телохранители? — Именна, именна! Ибо как сказал незабвенный Сунь По: «Когда в бою с врагом ты с другом храбро встал — дороже, чем нефрит, святая кровь его! » — Великолепно! Боцю, вы просто кладезь классической поэзии Китая. Хотелось бы и вам ответить строками… как же его? А ну их всех… Спасибо, друг! Я повернулся и шагнул к золотому трону. Второй демон после Сатаны находился в крайне раздраженном состоянии. — Чего надо? — Мою жену. — Поэт, я сейчас не в настроении шутить. Как ты это сделал? — Не знаю… — Почему они все пришли?! Ведь в твоем стихотворении благородные рыцари погибли! — Я не могу объяснить. Основная проблема моих стихов или моей магии в том, что результат никогда не известен заранее. Нет, конечно, кое‑ что я могу предполагать… Но я не звал их сюда. Они сами пришли. Они мои друзья, а друзей не зовут в горе, не платят за помощь, не считают обязанными перед собой… Велиар, пожалуйста, освободи мою жену. Нам пора. — Все не так просто, Сергей. Раз уж они все собрались здесь, то битвы не миновать… — Тебе это надо? — Мы незаметно перешли на «ты». — Нет. Я давно пресыщен кровью, но борьба Добра и Зла существует вечно, так что не нам с тобой изменять традиции. — Демон устало взмахнул рукой, и все разом исчезли. В зале осталась только стеклянная клетка с Наташей да Анцифер с Фармазоном, недоуменно озирающиеся по сторонам. — Я отправил их в иные миры. Каждый выбрал себе противника, и уже через минуту мы будем знать, кто победил на этот раз. Может, ты сам хочешь подраться? Нет? Ну и замечательно, у меня тоже ни малейшего желания махать кулаками. Наш спор будет решен иначе. Итак, я никогда не смогу использовать твою магию, несмотря на то что ты честно раскрыл передо мной все секреты. Почему? — Хочешь знать правду? — Да. Говори, не бойся меня обидеть. — Я уже пытался тебе это объяснить. Все дело в таланте. Без него нет поэзии, одним трудом ты ничего не добьешься. В лучшем случае будет получаться стандартная гладкопись, но настоящие стихи — никогда. Для этого нужна Божья искра. В тебе ее нет… — Так просто? — Увы. Если тебя так тянет к творчеству, попробуй заняться чем‑ нибудь другим. Сплети корзиночку из соломки, испытай себя в вышивке, в конце концов, просто сними фильм. А нас отпусти… — Да ведь ты прав, поэт! — загорелся приободрившийся демон. — В самом деле — я сниму фильм! И такой фильм, что он изменит всю историю морали. Это будет куда более сильный удар по человечеству в целом, чем какие‑ то стихи: — Моя жена… — напомнил я. — Забирай! — Небрежное движение бровей, и Наташина тюрьма стала таять в воздухе, но нашим надеждам не суждено было сбыться. Откуда‑ то сверху, прямо под ноги Велиара, упала… серо‑ пепельная волчья шкура. Я узнал бы ее из тысячи — раньше в ней красовался мой извечный враг — старый Сыч…
* * *
Выражение лица Велиара не изменилось ни на йоту, но по его остановившимся глазам я понял, что в этот раз наши победили. Как бы то ни было, войско моих врагов возглавлял маньяк‑ оборотень, и вот его шкура валяется на полу. Анцифер перекрестился, Фармазон только присвистнул, а Наташа, освободившись наконец из своей одиночной камеры, бросилась ко мне. Она была так же одета в футболку, фартук, бриджи и тапочки, только волосы прихвачены на макушке да глаза красные от слез. Я обнял ее крепко‑ крепко, так, чтобы уже никогда от себя не отпустить. — Ты пришел… — Конечно. А ты думала, не приду? — Угу… Видишь, сколько со мной хлопот. Зачем я тебе такая? — Любовь зла, — улыбнулся я. — Сейчас получишь! — тихо пообещала она, еще сильнее прижимаясь к моей груди. Анцифер, глядя на нас, утирал умиленные слезинки, а Фармазон, подпевая сам себе, нахально пританцовывал в ритме парной латиноамериканской румбы. — Ну что ж… К моему глубокому сожалению, вынужден признать полное поражение наших слуг. Для разнообразия я не буду изображать из себя дешевого лжеца. Поверьте, мне ничего не стоит взять назад мое слово и уничтожить вас на месте, но… Это уж как‑ то слишком пошло, мелочно и явно ниже моего достоинства, — криво улыбнулся Велиар, даже не глядя в нашу сторону. Он говорил очень дружелюбно, без угроз, но в самом тоне его голоса все равно сквозило что‑ то зловещее. — Я бы отпустил вас сию же минуту, однако тут есть одно «но»… — Что еще? — напрягся я. — О, сущие пустяки, Сергей Александрович… Ты ведь сам посоветовал мне снять фильм. Я хочу сделать потрясающее эпическое полотно. Тебя не предупреждали, на чем я специализируюсь? Вспомнил? Ну тогда посмотри себе под ноги, взгляни вокруг, обрати внимание на витражи и роспись стен. Я тут подумал, а почему бы мне не предложить главную роль в этом фильме твоей жене? Так сказать, в благодарность за идею. — Демон Зла закинул голову и гулко расхохотался. — Вы свободны! Идите… если успеете. Съемки начнутся через… пардон, тысяча извинений — они уже начались. То, что было потом, с трудом поддается описанию. Рисунки и витражи ожили! Они приняли нужный размер, обрели плоть, кровь и страсть. В мгновение ока весь зал оказался набитым разнообразно совокупляющимися парами. Вся эта голая толпа стонала, визжала и двигалась как одно единое, страшное в своей омерзительности существо. Наташу оторвало от меня. Она, крича, вырывалась из чьих‑ то похотливых рук, и я рвался к ней, бешено работая кулаками. На какое‑ то мгновение мне удалось поймать ее руку. Над ужасающим развратом обезумевших людей и животных гордо пророкотал грозный голос Велиара: — Тебе не спасти ее, поэт. Она — ведьма и никогда не станет святой! — Граждане. Предъявите билеты! Таможенная служба, паспортный контроль, — громко раздалось у самого моего уха, и суровый Фармазон, бодаясь, растолкал окружавших нас извращенцев. Белый ангел неожиданно легко обнял сияющими крыльями нас с женой, и все стихло. Краем глаза я видел дикую оргию, не прекращающуюся ни на мгновение, но мы были словно отделены звуконепроницаемой стеной неизреченной Божьей благодати. — Сереженька, сделайте что‑ нибудь… Я не смогу держать такую защиту слишком долго. — Ага, Серега, не тяни! Я, конечно, еще с часок пободаюсь, но потом… Тут такие телки! Меня же просто изнасилуют! — Сережа, — прошептала Наташа, — прости меня… — О чем ты, любимая? — Ни о чем… так получилось… это все из‑ за меня. — Я люблю тебя. — Я знаю. Все равно — прости… Я тоже безумно тебя люблю. Но… если они со мной… что‑ нибудь сделают, я не смогу жить. Я не захочу такой жить! Он прав. Я — ведьма… ты не сделаешь меня святой. Я прикрыл глаза. Строки рождались мгновенно, рифмы слагались без малейших усилий, слова вплетались в общий ритм, как чеканный узор на металле. Я чувствовал это высшее состояние блаженства и боли, когда через поэта проходит светлая и чистая энергия неба. Нужно лишь открыть ей сердце и дать возможность вылиться в мир настоящими стихами. Храм мой… Тело твое белое, Вольно трактуя строку Писания ‑ Господи, что я с собою делаю В явном соблазне непонимания. Читаю ладони твои, как Библию, Вглядываясь в каждую черточку пристально, Иду Израилем, прохожу Ливию, Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно Лбом запыленным коснусь коленей, Так, припадая к порогу церковному, Раненый воин, бредущий из плена, Спешит к высокому и безусловному Слову. Наполненные смирением, Рвутся цветы из‑ под снежной скатерти, Или осенних лесов горение Огненной лавой стекает к паперти. Плечи твои… Не на них ли держится Весь этот свод, изукрашенный фресками? Не Богоматерь, не Самодержица, Не Баба степная с чертами резкими… Не нахожу для тебя сравнения. Сладко притронуться как к святыне… В каждой молитве — благодарение Древневозвышенной латыни! Дай мне войти, позабыв уклончивость Пришлых законов. Взгляни на шрамы. Время любого бессилия кончилось. Нужно держаться легко и прямо. Храм мой, прими меня сирого, серого… Не с плюсом, минусом — со знаком равенства. Губ твоих горних коснуться с верою И причаститься Святыми Таинствами… Потом не было ничего. Наташа по‑ прежнему прижималась к моей груди, и я чувствовал, как по ее щекам катятся слезы. На душе было удивительно легко и спокойно. Тихий голос Анцифера заставил меня открыть глаза: — Сергей Александрович, не возражаете, если я приготовлю вам обоим кофе? Мы находились… у нас на кухне. Чайник только‑ только начал насвистывать. Неужели я забыл его выключить? — Сережка, я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. — А где ты был тогда так долго? — Наташа подняла на меня мокрые ресницы. — Я тут все переделала, жду тебя, жду, даже соскучиться успела. У меня начал ум заходить за разум. Подоспевший Анцифер успокаивающе похлопал по плечу и объяснил: — Ей лучше ничего не помнить. Человеческая психика не рассчитана на подобные стрессы в таких количествах за столь короткий промежуток времени. Да и вы сами вспомните, разве что‑ нибудь было?! Я только улыбнулся в ответ. Потом сунул руку в карман пиджака и достал Наташин талисман. Супруга восторженно чмокнула меня в нос: — Где ты его нашел?! — У нас дома. Наверное… Сыч его как‑ то потерял. Теперь он вряд ли будет нас беспокоить. — Пусть только появится — я сама ему такое устрою! — Она надела цепь с крестом на шею и удовлетворенно повернулась к зеркалу. — Мне идет? — Естественно! О! Звонят в дверь. Это, наверное, сэр Мэлори и… — Фрейя! Где ты, маленькая девочка?! — Наташа вприпрыжку бросилась в прихожую. Через минуту оттуда донесся смех, счастливые взвизги и звуки поцелуев. Я безвольно опустился на табурет, откинулся назад, прислонясь спиной к прохладной стене. — Сергей Александрович, может… рюмочку? — заботливо предложил ангел. — Нет, спасибо… Анцифер, скажите честно — это все? — Кто знает… Мы лишь песчинки во Вселенной, на все воля Божья. Старого Сыча больше нет, вы ведь видели его шкуру? От Велиара мы ушли… Как вам только взбрели в голову подобные строки? Вы отняли у него жертву буквально изо рта. Не уверен, что ваша жена после таких стихов плавно вошла в ранг святых, но сам факт того, что вы относитесь к женщине как к святому храму… Боюсь даже решать, чего здесь больше — богохульства или всепоглощающей любви. А любовь, как известно, оправдывает все… Это злобе, мести, ненависти и предательству нет оправдания. Нужно ли так любить женщину? Не мне судить… Вы — поэт, у вас другие законы, вас будут судить по иным меркам. Так не желаете? А вот я, пожалуй, выпью… — Ради Бога… А, кстати, где наш рогатый друг? — Где ему и положено: в углу за холодильником, в обнимку с бутылкой. Дай сюда! Дай сюда, нечистый дух, тебе говорят! Я тоже немного налью. Да… здесь много уже и не нальешь. Из‑ за холодильника выглянула красная физиономия упившегося черта. — Сергунь… а что я? Мы от этого… В‑ ли‑ ара ушли. Как колобки какие… И от бабушки, и от дедушки, и от внучки, и от суч… ой! Жучки… Все довольны? А мне… н…чальство втюхает! З… что? За все! — Алкаш — он и есть алкаш, — ласково улыбнулся Анцифер, приподнимая братца и вновь усаживая его в угол на табурет. — К утру проспится, как новенький будет. — Папа! — В кухню розовым облаком влетела счастливая Фрейя. Я поймал ее обеими руками и усадил к себе на колени. — Мама сказала, чтобы ты шел за стол. Она на всех накрыла в гостиной. — Девочка? — пьяно икнул Фармазон, пытаясь оттолкнуть ангела. — Ух ты, муси‑ пуси, маленькая моя… а че у дяди для тебя есть? — Он сунул руку за пазуху и выудил размякшую шоколадку. Фрейя немного удивилась шоколаду, возникшему ниоткуда, но, посмотрев на меня, храбро цапнула его ладошками. Вошел сэр Мэлори и тихим шепотом заговорщика доложил: — О Сыче больше не вспоминайте, мы сошлись один на один и… пивелеп! Роткав игр пу фиркоп сик… Лябиртулет, григорфор ми труп деспонт, но он сражался, как мужчина. — Я знаю. — Вы выглядите утомленным, с вами все в порядке? — Спасибо, просто устал… Был маленький семейный праздник, стол, ужин. Девочка уснула у меня на руках. Фармазона с извинениями уволок Анцифер, а когда мы легли в постель, Наташа сказала: — Я хочу показать девочке Петербург. Как ты смотришь на то, чтобы отправиться завтра? — Это будет просто замечательно. Надеюсь, за наше отсутствие с квартирой ничего не случилось? — Сережка, я верну нас в тот же день и в тот же час, ну, может, минут на десять позже. Ты хочешь спать? — Наверное… сегодня был тяжелый день. — Тогда поцелуй меня… один раз, и все. — А я… я думал, что это ты устала. — Как хорошо, что мы оба… ошиблись. Любимый…
|
|||
|