Мишель Пейвер. Брат Волк. Хроники темных времен – 1. ОТ АВТОРА

Мишель Пейвер

Брат Волк

Хроники темных времен – 1

ОТ АВТОРА

Если б вы могли вернуться в прошлое, в те времена, когда жил Торак, то его мир показался бы вам, с одной стороны, удивительно знакомым, а с другой – совершенно неведомым. Ведь этот мир существовал шесть тысяч лет назад, и всю Северо-Западную Европу покрывали тогда сплошные леса. Прошло уже несколько тысячелетий с тех пор, как завершился Ледниковый период, уже исчезли мамонты и саблезубые тигры, а деревья, травы и животные были почти такими же, как теперь, хотя копытные, обитавшие в лесах, были гораздо крупнее нынешних, и вы, вероятно, были бы потрясены, впервые увидев зубра, – громадного дикого быка с грозно торчащими рогами, рост которого в холке достигал двух метров.

А вот люди, населявшие мир Торака, выглядели в точности как вы да я: тело такое же, руки-ноги тоже, и мозг развит примерно так же. В общем, инопланетянином вы бы среди них себя не чувствовали – при том условии, естественно, что знали бы их язык, одевались бы, как они, а также имели бы соответствующую племенную татуировку.

Однако их привычки и обычаи показались бы вам совершенно отличными от наших. Будучи охотниками и собирателями, они жили небольшими группами, без конца передвигаясь с места на место. Иногда стоянка устраивалась всего на два-три дня, как, например, это делали Торак и его отец – люди из племени Волка, а иногда группа жила на одном месте целый месяц или даже целое лето, подобно людям из племени Ворона или Кабана. Земледелия они еще не знали, оно пришло к ним несколько позже, с Востока, и письменности у них тоже не было; не знали они и колеса, и металл обрабатывать не умели. Впрочем, колесо и металл были им не особенно и нужны. Они и без них отлично умели выживать в любых условиях. Они знали о животных, деревьях, травах, камнях и лесах почти все, что можно о них знать, и отлично представляли себе, где и как можно найти или сделать то, что им нужно.

На мой взгляд, определение «охотники и собиратели» не совсем точное, поскольку навязывает образ людей, которые просто скитаются по той или иной местности, подбирая все, что им удастся случайно найти. На самом же деле этим племенам доподлинно было известно, когда то или иное растение начинает плодоносить, когда созревают орехи или нужные им травы и цветы, где они растут, в какое время года кора деревьев наиболее пригодна для плетения веревок или корзин, когда и в каких реках лосось идет к верховьям на нерест, когда олени сбрасывают рога, а также многое другое.

Если вам интересно, откуда об этом узнала я, то признаюсь: многое я почерпнула из археологии – науки, изучающей следы, которые оставили эти племена в своих лесах – их оружие, остатки их пищи, одежды и жилищ. Но это еще далеко не все. Каковы были мысли этих людей? Во что они верили? Как воспринимали жизнь и смерть и откуда пришли в эти леса? Чтобы это узнать, я изучала жизнь более близких нам по времени племен, и поныне занимающихся охотой и собирательством, например некоторых индейских племен Америки, а также инуитов (или эскимосов), живущего в Южной Африке народа сан и японских айнов.

Однако для меня по-прежнему нерешенным оставался вопрос: что же это такое – жить в лесах? Какова на вкус еловая смола? Или оленье сердце? Или вяленая лосятина? Можно ли спать в открытом с одной стороны шалаше, как это делают люди племени Ворона?

К счастью, это оказалось вполне постижимым – до определенной степени, разумеется, – потому что значительная часть тех великих лесов сохранилась и до сих пор. Я там не раз бывала, и порой мне хватало трех секунд, чтобы вернуться на шесть тысяч лет назад. Когда в полночь слышишь рев благородного оленя, или вдруг видишь, что твой след преспокойно пересекает след волка, или приходится объяснять весьма сердитому на вид медведю, что ты не представляешь для него опасности, но и охотиться на тебя тоже не стоит… Вот тогда и чувствуешь, что вокруг – мир Торака.

Завершая свое вступительное слово, я хотела бы поблагодарить тех, кто очень помог мне: Йорму Патосалми, которая была моей провожатой в лесах Северной Финляндии, позволила мне подудеть в берестяную дудку, показала, как сохранить огонь в клочке тлеющего мха, и дала множество других уроков охоты и выживания в этих диких лесах; и мистера Деррика Койла, старшего смотрителя воронов Тауэра, который познакомил меня с некоторыми поистине августейшими птичьими особами. Что же касается волков, то тут я в неоплатном долгу перед работами Дэвида Мека, Майкла Фокса, Луиса Крайслера и Шона Эллиса. И наконец, я очень благодарна своему агенту Питеру Коксу и своему издателю Фионе Кеннеди за поддержку и неиссякаемый энтузиазм.

Мишель Пейвер, 2004

Глава 1

Торак вздрогнул и проснулся, хотя спать, вообще-то, не собирался.

Костер почти догорел. Свернувшись клубком в хрупкой раковине исходившего от угольев света, Торак вглядывался в грозную тьму Леса. Но так ничего и не разглядел. И слышно тоже ничего не было. А что, если зверь вернулся? Что, если он следит за ним из темноты своими горящими глазами убийцы?

Торак замерз, внутри была какая-то странная пустота. Он понимал, что надо поесть, что у него болит рука, что глаза щиплет от усталости и бессонной ночи, но все это, в общем, было ему безразлично. Всю ночь он прятался под развалинами шалаша, сделанного из еловых лап, и бессильно смотрел, как его отец истекает кровью. Неужели все это происходит с ними?

Ведь всего лишь вчера – подумать только, вчера! – они строили шалаш в осенних голубых сумерках, и Торак шутил, а отец смеялся его шуткам. И вдруг лес словно взорвался. Послышались крики воронов. Затрещали сосны. И из мрака, уже лежавшего под деревьями, возник совершенно черный сгусток тьмы – огромное свирепое существо в обличье медведя.

Смерть вдруг оказалась совсем рядом. Страшные острые когти. Леденящее кровь рычание дикого зверя, такое громкое, что из ушей текла кровь. Одним ударом лапы чудовище разметало их шалаш, набросилось на отца Торака, страшно распоров ему бок, и тут же исчезло, растворилось в Лесу, точно безмолвный туман.

Но что это за медведь такой, если он подкрадывается к людям, а потом вдруг исчезает, так никого и не убив? Что это за медведь такой, если он играет со своей жертвой, как кошка с мышью?

И где он сейчас, этот медведь?

За пределами освещенного костром крута Торак ничего не мог разглядеть, но знал, что вся поляна завалена сломанными молодыми деревцами и растоптанными листьями папоротников. Он чувствовал запах сосновой смолы и взрытой когтями земли. Шагах в тридцати негромко и печально бормотал ручей. Тот медведь мог притаиться где угодно.

Рядом застонал отец. Он медленно открыл глаза и посмотрел на Торака, словно не узнавая его.

У мальчика сжалось сердце.

– Это я, – прошептал он. – Тебе очень больно?

На смуглом худом лице отца гримаса страдания. Щеки слегка подкрашены серой глиной, чтобы лучше было видно племенную татуировку на скулах. Длинные темные волосы слиплись от пота.

Рана была такой глубокой, что когда Торак слегка обтер ее края мхом, то увидел, как в свете костра поблескивают внутренности. Он даже зубами скрипнул, сдерживая подкатившую тошноту и надеясь, что отец не заметил, как он испугался. Но отец, разумеется, заметил – он был охотником и замечал все.

– Торак… – выдохнул он и, протянув руку, сжал ладонь сына горячими пальцами.

У Торака перехватило горло. Обычно маленькие сыновья вот так цепляются за отцовскую руку, а не наоборот.

«Что ж, – подумал он, – придется теперь мне быть мужчиной. Нужно постараться мыслить трезво».

– Тут у нас еще немного сухого тысячелистника осталось, – сказал он отцу, свободной рукой роясь в мешочке с целебными травами. – Я думаю, это поможет остановить…

– Оставь тысячелистник себе. Ты тоже весь в крови.

– Но мне совсем не больно! – соврал Торак. Медведь швырнул его прямо на березу, и он сильно ободрал бок, да и на левой руке была глубокая рана.

– Торак… уходи. Прямо сейчас. Пока он не вернулся. Торак уставился на отца, открыл было рот, но так и не смог произнести ни слова.

– Ты должен, – настаивал отец.

– Нет. Нет, я не могу…

– Торак… я умираю. На заре я умру.

Торак стиснул пальцами мешочек с целебными травами. В ушах стоял оглушительный рев.

– Отец…

– Дай мне… все то, что необходимо для путешествия в Страну Мертвых, а потом собери свои вещи и уходи.

Торак покачнулся: «Страна Мертвых! Нет! Нет! » Но взгляд отца оставался непреклонным.

– Мой лук, – приказал он. – Три стрелы. Остальные возьми себе. Там, куда я иду… охотиться очень легко.

Торак заметил, что на колене у него, обтянутом штанами из оленьей шкуры, образовалась небольшая дыра, и изо всех сил вонзил в обнажившуюся плоть ноготь большого пальца. Старался сделать себе как можно больнее и сосредоточиться на этой боли.

– Еду не забудь, – задыхаясь, продолжал отец. – Вяленое мясо… Возьми все себе.

Торак уже до крови расцарапал себе колено, но продолжал терзать его ногтем, чтобы не думать о том, как отец отправится в Страну Мертвых. Тораку было всего двенадцать лет. Как же он выживет в Лесу один? Он этого просто еще не умеет!

– Торак! Уходи!

Старательно моргая, чтобы не заплакать, Торак достал отцовский лук и положил его рядом с умирающим. Потом разделил оставшиеся стрелы, раня дрожащие пальцы об острые кремневые наконечники. Закинул за плечо лук и колчан со стрелами и стал рыться в груде еловых веток в поисках своего топорика из черного базальта. Заплечную корзину из веток орешника медведь изломал вдрызг, так что остальные пожитки Тораку пришлось сунуть за пазуху или привязать к поясу.

Затем он скатал свой спальный мешок из оленьей шкуры.

– Возьми лучше мой, – услышал он шепот отца. – Свой ты так и не… починил. И нож мой тоже возьми, а мне оставь свой.

Торак пришел в ужас:

– Нет, нож твой я ни за что не возьму! Он тебе самому понадобится!

– Тебе он понадобится больше. А мне… приятно будет иметь что-то твое, когда я отправлюсь в Страну Мертвых.

– Отец, пожалуйста… Пожалуйста, не надо…

Где-то хрустнула ветка.

Торак мгновенно вскочил и обернулся.

Тьма вокруг была совершенно непроницаемой. Но куда бы он ни посмотрел, ему всюду мерещился силуэт огромного медведя.

В Лесу ни ветерка.

И птицы тоже молчали.

Торак слышал лишь потрескиванье костра и стук собственного сердца. Казалось, Лес прислушивается к чему-то, затаив дыхание.

Отец слизнул с губ капельки пота и сказал:

– Нет, пока еще его здесь нет. Но скоро… скоро он придет за мной… Торопись. Не забудь: ножи.

Тораку совсем не хотелось меняться с отцом ножами. Ведь это означало бы конец. Но отец внимательно следил за ним, и глаза его смотрели строго: отказаться было нельзя.

До боли стиснув зубы, Торак вложил свой нож в отцовскую руку. Потом отвязал у него от пояса ножны с охотничьим ножом. Ножу отца был красивый и очень опасный; он был вырублен из голубой слюдяной пластины и по форме напоминал ивовый лист, а рукоять, сделанную из рога благородного оленя, отец обмотал лосиными жилами, и держать ее было очень удобно. Но стоило Тораку взять этот нож в руки, как его пронзила мысль о том, что это конец, что теперь ему придется жить без отца, что он уже начинает готовиться к этой жизни…

– Я не уйду! Я не оставлю тебя! – закричал он. – Я буду с ним сражаться и…

– Нет! Этого медведя никому не одолеть!

С ветвей ближних деревьев, хлопая крыльями, сорвались вороны.

У Торака перехватило дыхание.

– Слушай, что я скажу тебе, – со свистом прошептал отец. – Медведь – любой медведь – самый сильный охотник в Лесу. И ты прекрасно это знаешь. Но тот медведь… он намного сильнее…

По спине у Торака бегали мурашки. Он, не отрываясь, смотрел отцу в глаза и видел крошечные красные жилки, сеткой покрывшие белки, и бездонную глубину зрачков.

– Что значит – намного? – тоже шепотом спросил он. – Разве…

– Этот медведь… одержим злыми духами. – Лицо отца стало таким мрачным, что уже почти ничем не напоминало его прежнее живое и веселое лицо. – В нем поселился… какой-то… злой дух из Иного Мира; из-за него этот зверь стал таким свирепым.

Затрещали угли в костре. Темные деревья склонились ниже, точно прислушивались.

– Злой дух? – шепотом переспросил Торак. Отец прикрыл глаза, собираясь с силами.

– Теперь он существует только для того, чтобы убивать, – с трудом выговорил он. – Убьет – и сила его сразу возрастает. И он будет убивать все живое вокруг. Любое животное. Любого человека. Погибнет всё. И Лес тоже… – Голос у него сорвался. – Еще один месяц – и будет поздно. Этот злой дух… слишком силен…

– Всего один месяц? Но что…

– Подумай, Торак! Ты же знаешь: ночи, когда красный глаз бывает в зените, страшнее всего; тогда злые духи обретают наибольшую силу. И тогда этот медведь станет… неуязвим. – Отец с трудом перевел дыхание, в свете костра было видно, как мучительно и слабо бьется жилка у него на шее – вот-вот совсем затихнет. – Я хочу, чтобы ты кое в чем мне поклялся, – сказал отец.

– Поклянусь в чем угодно! Отец сказал:

– Ступай на север. Идти придется много дней. Отыщи… Священную Гору… Там обитает Великий Дух.

Торак непонимающе смотрел на отца: глаза его были открыты и устремлены куда-то вдаль, сквозь ветви у него над головой; он словно видел нечто такое, что другим видеть не дано.

– Найди ее, – повторил он. – Это единственная надежда…

– Но… ведь никто никогда не мог найти Священную Гору. Никто!

– Ты сможешь.

– Но как? Я не…

– Тебе поможет… провожатый.

Торак был потрясен. Так отец никогда с ним прежде не говорил! Отец был человеком действия, настоящим охотником.

– Ничего не понимаю! – выкрикнул Торак. – Какой провожатый? Почему я должен искать эту Гору? Я буду там в безопасности, да? Ты поэтому меня туда посылаешь? Чтобы я спасся от этого медведя?

Отец с трудом оторвал взгляд от темного неба и посмотрел на сына. И смотрел он, словно прикидывая, сколько еще горя сможет вынести этот мальчик. Потом вдруг гримаса боли исказила его лицо, и он прошептал:

– Ах, как ты юн, Торак… я надеялся, что у меня еще есть время. Я ведь так много не успел тебе рассказать. Ты… постарайся не возненавидеть меня за это… потом.

Торак в ужасе смотрел на него. Потом вскочил.

– Нам нужна помощь. Я пойду и…

– Нет! – Это короткое слово прозвучало с удивительной силой. – С первого дня твоей жизни я старался держать тебя… в стороне ото всех, даже от твоего родного племени Волка. Держись от людей подальше, Торак! Если они узнают, на что ты способен…

– Я не понимаю, что ты…

– Нет времени объяснять, – оборвал отец. – Дай мне слово. Поклянись моим ножом… поклянись, что найдешь Священную Гору или умрешь, пытаясь ее отыскать.

Торак до боли закусил губу. Небо на востоке за деревьями уже начинало сереть. «Еще не пора! – в ужасе думал он. – Нет, пожалуйста, ведь еще не пора! »

– Клянись! – прохрипел отец.

Торак опустился на колени и взял в руки отцовский нож. Это был нож взрослого мужчины, слишком большой и тяжелый для двенадцатилетнего мальчика. Торак неловко прикоснулся лезвием к ране у себя на предплечье, затем – к плечу, где на куртку у него был нашит клочок волчьей шкуры, знак племени Волка. И дрожащим голосом произнес клятву:

– Кровью своей, что на этом ноже, и душами своими, всеми тремя, клянусь, что найду Священную Гору. Или умру, пытаясь ее отыскать.

– Хорошо, – выдохнул отец. – Хорошо. Теперь все. Только нанеси мне на лицо знаки Смерти и поторопись. Медведь… уже близко.

Торак почувствовал на губах соленые слезы и сердито смахнул их рукой.

– У меня охры нет, – пробормотал он.

– Возьми мою.

Как в тумане, Торак отыскал маленький резной флакон из рога оленя, некогда принадлежавший его матери, вытряхнул на ладонь черную дубовую затычку, высыпал немного порошка красной охры и… вдруг замер.

– Я не могу, – признался он.

– Можешь. Ради меня.

Сдерживая рыдания, Торак смочил порошок слюной, прямо на ладони замешал густую кашицу – влажная охра была похожа на темно-красную кровь земли—и нарисовал на коже отца маленькие красные кружки; эти кружки должны помочь душам узнать друг друга и остаться вместе после смерти тела.

Вначале он очень осторожно снял с отца башмаки из шкуры бобра и на каждой его пятке нарисовал по кружку, пометив его телесную душу. Затем поставил кружок над сердцем, обозначив душу племени. Сделать это оказалось непросто – мешал старый шрам, так что на груди у отца получился не кружок, а кривоватый овал. Но Торак надеялся, что сойдет и этот.

И наконец он сделал самую важную отметину: кружок на лбу, обозначавший Нануак отца, его внешнюю душу. К этому времени Торак был уже не в силах сдерживать слезы, ручьем побежавшие по щекам.

– Теперь мне лучше, – прошептал отец, но Торак заметил – и ужас сжал ему сердце, – что пульсирующая жилка на шее у отца бьется все слабее.

– Ты не можешь умереть! – вскричал он. – Не можешь!

Отец посмотрел на него долгим тоскливым взглядом.

– Я не оставлю тебя, отец, я…

– Торак. Ты дал клятву. – Отец помолчал. – Все. Возьми себе… рожок с охрой. Мне он больше не нужен. А теперь принеси воды из ручья и сразу же уходи.

Торак пошарил среди веток, но бурдюк для воды оказался разорванным в клочья. «Ничего, – решил он, – я сорву листок конского щавеля покрупней и принесу отцу напиться. А плакать больше ни за что не буду». И, словно приказывая себе не плакать, больно надавил на глаза кулаками.

Он встал, собираясь бежать к ручью, и тут услышал, как отец снова прошептал его имя.

– Что, отец? – обернулся к нему Торак.

– Помни. Когда охотишься, всегда смотри, что у тебя сзади. Я… всегда напоминал тебе об этом. – Слабая улыбка тронула губы отца, – А ты всегда… об этом забывал. Охотник должен знать, что у него за спиной. Ты понял?

Торак кивнул. И тоже попытался улыбнуться. А потом опрометью бросился сквозь мокрые папоротники к ручью.

Светлело. В чистом воздухе разливались утренние ароматы. И повсюду вокруг кровоточили израненные медведем деревья, роняя на землю свою золотистую кровь-смолу. А духи покалеченных деревьев тихонько стонали от боли под утренним ветерком.

Торак подбежал к ручью. Над густыми папоротниками плыл туман; ивы макали в темную холодную воду свои длинные пальцы. Быстро оглядевшись, Торак сорвал самый крупный лист конского щавеля и шагнул к воде, тут же увязнув в мягкой красной глине.

И вдруг замер.

Возле правой ноги он увидел отпечаток передней лапы медведя. Чудовищный след был раза в два больше головы Торака и совсем свежий; были видны даже глубокие ямки, где страшные длинные когти глубоко вошли в землю.

ОГЛЯНИСЬ, ТОРАК!

Он резко обернулся.

Ивы. Ольха. Ели.

И никакого медведя.

Сердце глухо ударило в груди.

С соседней ветки слетел на землю ворон – мальчик даже подпрыгнул от неожиданности. Ворон, сложив жесткие черные крылья, внимательно посмотрел на Торака глазами-бусинами, тряхнул головой, коротко каркнул и полетел прочь.

Торак быстро повернулся в ту сторону, куда, как ему показалось, указывал ворон.

Темные стволы тисов. Обвисшие еловые лапы. Густая, непроходимая чаща.

Но в глубине этой чащи – в десяти шагах от него, не более, – ветки едва заметно шевельнулись. Там явно кто-то был! Кто-то огромный…

Торак попытался вздохнуть свободнее, сдержать разбегавшиеся в панике мысли, но разум отказывался ему повиноваться.

Отец всегда внушал ему, что главное в медведе – его способность двигаться совершенно бесшумно. Медведь может следить за тобой, находясь от тебя в десяти шагах, но ты об этом никогда не догадаешься. От медведя нет защиты. Ты не можешь бежать быстрее, чем он. Не можешь взобраться на дерево выше, чем он. В одиночку с ним ни за что не справиться. Но можно, говорил отец, изучить его повадки и попытаться убедить его, что ты для него – не угроза и не добыча.

Торак заставил себя стоять совершенно неподвижно. «Только не беги, – твердил он себе. – Не беги. Возможно, он и не знает, что ты здесь».

Тихий шорох. Снова шевельнулись ветви.

Торак затаил дыхание. И услышал, что жуткая тварь осторожно двинулась в сторону их шалаша. Туда, где отец!

Торак, застыв как изваяние, ждал, когда зверь отойдет подальше. «Трус! – звенело у него в ушах. – Ты дал ему уйти, ты даже не попытался преградить ему путь и спасти отца! »

«Но разве ты смог бы остановить его? » – возразил в душе какой-то тихий голосок. Видимо, Торак еще не совсем утратил способность мыслить разумно. «Отец знал, что так и будет. Именно поэтому он и послал тебя за водой. Он чувствовал, что медведь близко, что он уже идет за ним…»

– Торак! – донесся до него дикий крик отца. – Беги!

С деревьев разом сорвалось несколько воронов. Чаща наполнилась страшным ревом; рев повторялся, становясь все громче, и Тораку казалось, что от этого рева голова у него раскалывается…

– Отец! – пронзительно вскрикнул он.

– Беги!

И снова Лес содрогнулся. И снова раздался крик отца. И вдруг оборвался…

Торак сунул в рот кулак.

Он видел сквозь деревья, как над развалинами их шалаша мелькнула огромная темная тень.

Потом повернулся и побежал.

Глава 2

С трудом пробившись сквозь заросли ольхи, Торак упал на колени в какой-то болотистой низинке. Над ним шептались встревоженные его стремительным бегством березы, и он молча молил их не выдавать его медведю.

Рваную рану на руке жгло как огнем, да и поврежденные ударом о дерево ребра сильно болели, но передохнуть Торак не посмел. Ведь в Лесу полно глаз. Он только представил себе, как этот медведь гонится за ним, и тут же побежал еще быстрее.

И невольно вспугнул молодого кабана, искавшего земляные каштаны. Торак на ходу пробормотал извинения, желая предупредить возможную атаку, и кабан, раздраженно хрюкнув, дал ему пройти.

Росомаха злобно оскалилась, словно приказывая мальчишке держаться подальше, и Торак тоже оскалился в ответ с самым свирепым видом – ведь росомахи понимают только язык угроз. Эта, во всяком случае, действительно решила, что он ей угрожает, и залезла повыше на дерево.

Небо на востоке стало серым, как волчья шкура. Вдали слышалось ворчание грома. На фоне грозовой тучи зелень деревьев казалась совершенно изумрудной. «А в горах-то ливень, – мимоходом подумал Торак. – Надо опасаться оползней и наводнений».

Он заставлял себя думать об этой опасности, чтобы отогнать страх, что владел его душой. Но ничего не помогало; он снова бросился бежать.

Наконец голод вынудил его остановиться. Мешком свалившись на землю у корней большого дуба, он поискал узелок с едой – и застонал от огорчения. Еды-то он не захватил! А теперь слишком поздно было вспоминать об аккуратной связке вяленого мяса, забытой им у разоренного шалаша.

«Ну и дурак же ты, Торак! – ругал он себя. – Надо же было натворить столько глупостей в первый же день своей самостоятельной жизни! И своего одиночества…»

Нет! Это просто невозможно! Разве мог отец бросить его? Уйти навсегда?

Торак поднял голову и посмотрел на трепещущую под ветром темно-зеленую листву дуба. Листья шептались о своих тайнах, не желая посвящать в них какого-то мальчишку.

Впервые в жизни Торак остался совершенно один. Он больше не чувствовал себя частью Леса. Ему казалось, будто его внешняя душа разорвала ту нить, что связывала ее с душами всех прочих живых существ: деревьев и птиц, охотников и дичи, реки и скал. Никто во всем свете не знал, что он, Торак, сейчас чувствует. И никто не хотел этого знать.

Боль в раненой руке заставила его отвлечься от горьких мыслей. Из мешочка с целебными травами и кореньями он вытащил последний кусок бересты и наложил на предплечье жесткую повязку. Потом заставил себя встать, оттолкнуться от ствола дуба и оглядеться.

Он вырос в этой части Леса. Здесь ему были знакомы каждый холм, каждая поляна. Чуть западнее, в долине, протекала Красная Вода, слишком мелкая, чтобы плыть по ней на лодке, но ловить в ней рыбу, особенно весной, когда лосось шел в Море на нерест, было одно удовольствие. На восток, вплоть до самой границы с Темной Чащей, простирались залитые солнцем рощи с полянами, где было полно орехов и ягод, а осенью нагуливала жирок дичь. А на юге раскинулись болотистые пустоши, заросшие мхом, где зимой паслись северные олени.

Отец говорил, что самое лучшее в здешних местах – это безлюдье. Действительно, здесь редко бывали охотники из других племен. Разве что порой забредали люди из племени Ивы, обитавшего на западе, у Моря, или из южного племени Гадюки, но ни те, ни другие никогда надолго в их краях не задерживались. Они просто шли своим путем, охотясь свободно, как и все в Лесу, и даже не подозревая, что и Торак с отцом тоже охотятся неподалеку.

До сих пор Торак никогда не задавался вопросом, почему это так. Ведь они так жили всегда: вдвоем с отцом, вдали от других племен. Но теперь, впервые в жизни, ему вдруг страстно захотелось оказаться среди людей. Захотелось крикнуть, позвать на помощь…

Но отец предупредил, что ему следует держаться от людей подальше.

И кроме того, крики могут привлечь внимание медведя.

Того медведя…

Тораку стало вдруг так страшно, что перехватило горло. Он несколько раз глубоко вздохнул и снова побежал, но теперь более размеренно и спокойно, направляясь к северу.

На бегу он подмечал следы возможной добычи. Вот прошел лось. А это помет зубра. А там сквозь заросли папоротника с шумом продирается олень. Да, пока что медведю не удалось распугать всех обитателей Леса! Но только пока.

А что, если отец ошибался? Вдруг все, что он говорил, было предсмертным бредом?

«Твой отец сумасшедший! » – дразнили Торака ребятишки, когда лет пять назад они с отцом ходили к Морю на ежегодный Совет племен. Ничего хорошего это путешествие им не принесло, и отец больше никогда не брал Торака на такие собрания.

«Говорят, твой отец проглотил одну из душ умершего, – кричали мальчишки, – вот ему и пришлось уйти из племени и перебиваться, как может! »

Семилетний Торак страшно разозлился. Он бы точно побил этих мальчишек, но его окликнул проходивший мимо отец и, отведя в сторонку, сказал, смеясь:

– Не обращай на них внимания, Торак. Они и сами не понимают, что говорят.

И он был, конечно, прав.

Но был ли он прав насчет медведя?

Впереди за деревьями Торак заметил поляну, залитую солнечным светом, вышел на нее и замер, точно налетев на невидимую преграду, ошеломленный жутким запахом разложения.

Медведь уже побывал здесь. И на небольшой поляне царила смерть.

Трупы оленей валялись точно поломанные игрушки. Ни один падальщик не осмелился поживиться этой добычей. Над мертвыми животными даже мух не было видно.

Никогда еще Торак не видел, чтобы такой охотник, как медведь, столь безжалостно обошелся со своей добычей. Нормальный медведь сперва сдирает со своей жертвы шкуру, потом пожирает внутренности и заднюю часть туши, а остальное прячет про запас, и у него не пропадает даром ни кусочка. Но этот зверь убивал не потому, что хотел есть: он едва ли хоть раз куснул каждую тушу. Нет, он убивал, потому что ему нравилось убивать.

У ног Торака лежал мертвый олененок; с маленьких копытцев еще не успела осыпаться высохшая речная глина – видно, перед смертью он подходил к ручью напиться. У Торака тошнота подступила к горлу. Что же это за тварь, если просто так вырезано целое стадо? Что это за медведь, если он убивает потехи ради?

Торак помнил глаза того медведя – он, правда, видел их лишь мельком, но теперь уже никогда не сможет их позабыть. Никогда прежде ему не доводилось видеть таких глаз. В их глубине светилось одно-единственное чувство: бесконечная злоба. Бесконечная ненависть ко всему живому. На Торака тогда точно глянул обжигающий, смертоносный хаос Иного Мира.

Нет, конечно же, отец был прав. Никакой это не медведь. Это злой дух. И он будет убивать и убивать без конца, пока не умрет и сам Лес.

«Но кто же может сразиться с таким чудовищем? » – думал Торак. То и дело спотыкаясь, он старался уйти подальше от страшной поляны. «Этого медведя никому не одолеть! » – так сказал отец. Неужели это значит, что Лес приговорен? И почему именно он, Торак, должен искать Священную Гору, где обитает Великий Дух? А ведь эту Гору никто и никогда не мог отыскать…

И тут же в ушах его прозвучал голос отца: «Тебе поможет провожатый».

Какой провожатый?

Вскоре Торак снова очутился в густой чаще. Он уже снова бежал.

Бежал, бежал… Бежал, пока ноги не отказались служить ему. И там, у подножия какого-то холма, поросшего густым лесом, он ничком рухнул на землю, совершенно лишившись сил и тяжело дыша.

Немного отдышавшись, Торак ощутил невыносимый голод. Он слишком давно ел в последний раз и слишком долго бежал. И почему же он, глупец, не остановился чуть раньше и не подстрелил какую-нибудь дичь?

И тут вдруг до него донеслись из-за холма какие-то звуки – то ли слабое мяуканье, то ли писк.

Торак прислушался: какой-то маленький звереныш явно звал свою мать.

Сердце Торака радостно забилось. О, Великий Дух, благодарю тебя за эту легкую добычу! При мысли о свежем мясе у Торака сводило кишки, и ему было совершенно безразлично, какой зверь попадется. Он был так голоден, что съел бы даже летучую мышь!

Торак припал к земле и пополз меж берез к вершине холма. Сверху он увидел узкую лощину, по которой бежала маленькая быстрая речушка. Речку он сразу узнал: она называлась Быстрая Вода. Чуть дальше от этих мест, к западу, они с отцом устраивали летом стоянку, заготавливая там лыко для веревок. Но сейчас знакомые места показались Тораку совсем чужими. И он не сразу понял почему.

За день до этого с гор в лощину обрушился поток воды, все смывая на своем пути. Теперь вода уже схлынула, оставив после себя вырванные с корнем кустарники и поваленные деревца, опутанные мокрой травой. Поток разрушил также волчье логово, находившееся на противоположном конце лощины. Там, возле огромного красного валуна, валялись тела двух взрослых волков. Утонувшие волки стали бурыми от воды и грязи и издали напоминали спящего зубра. Рядом в глубокой луже плавали тела трех волчат.

А возле лужи сидел четвертый волчонок и весь дрожал.

Волчонку, похоже, не исполнилось еще и трех месяцев; он был тощенький, мокрый и тихонько жаловался самому себе, слабо повизгивая.

Торак вздрогнул. Эти тихие жалобные звуки вдруг вызвали в его душе удивительные воспоминания: жаркая черная шерсть; теплая тьма; густое жирное молоко; мать, тщательно вылизывающая его… а чьи-то крохотные коготки царапают его, и чьи-то маленькие мокрые носы тычутся в лицо, и пушистые малыши карабкаются на него, нового и самого младшего члена волчьей семьи…

Это видение было точно яркая вспышка молнии. Но что оно означало?

Мальчик крепче сжал рукоять отцовского ножа.

«Неважно, что означает это видение, – сказал он себе. – Видения не помогут тебе выжить. Если сейчас ты не убьешь и не съешь этого волчонка, завтра у тебя уже не хватит сил охотиться. К тому же закон разрешает убивать даже тотемное животное, чтобы спасти себя от голодной смерти. И тебе это прекрасно известно».

Волчонок поднял голову и растерянно взвыл.

Торак прислушался – и понял, что хотел сказать ему этот малыш!

Он даже представить себе не мог, что способен понимать волчий язык, но оказалось, что память хранит смысл и значение этих пронзительных протяжных звуков. Он вспомнил то, что когда-то знал.

Но откуда? Нет, это невозможно!

Ему стало не по себе, он весь дрожал, слушая вой детеныша. Эти жалобные звуки проникали ему прямо в сердце.

«Почему вы больше со мной не играете? – спрашивал волчонок у своих мертвых родителей и братьев. – Чем я провинился? »

Он все плакал и плакал, а Торак слушал его плач, и что-то пробуждалось в его душе. Вдруг его горло странным образом напряглось, и где-то глубоко в груди зародился ответный клич. Он с трудом подавил желание откинуть голову назад и тоже завыть.

«Что же это со мной? » – думал Торак. Он больше не ощущал себя мальчишкой, человеком из племени Волка – точнее, он, оставаясь человеком, ощущал себя и кем-то еще: волком.

Торак почувствовал на лице прохладное дыхание ветерка.

И в то же мгновение волчонок перестал выть, резко обернулся и посмотрел в его сторону. Глазенки малыша были еще совершенно бессмысленными, но настороженные ушки стояли торчком, и он тянул носом, явно почуяв человека.

Торак еще некоторое время смотрел на маленького встревоженного волчонка, а потом, скрепя сердце, решительно сжал рукоять ножа и двинулся вниз по склону холма.

Глава 3

Волчонок совершенно не понимал, что происходит.

Он обследовал холм чуть выше их Логова, когда пришла эта Быстрая Вода. Вода нахлынула с ревом и унеслась прочь, и вот теперь его мать, отец и братья лежали в грязи и не обращали на него никакого внимания!

Задолго до рассвета он стал будить их, толкать носом, покусывать за хвост, но они все равно не шевелились. И не издавали ни звука. И пахли они как-то странно: как добыча, но не та, что убегает, а та, которая уже не дышит и которую полагается съесть.

Волчонок промок, замерз и очень хотел есть. Много раз он принимался лизать морду матери, прося ее: пожалуйста, отрыгни мне немножко еды, но мать не обращала на него никакого внимания. Ну что, что он снова сделал не так?

Он знал, что родители считают его самым несносным щенком в выводке. Ему вечно попадало, но он ничего не мог с собой поделать. Ему ужасно нравилось пробовать все новое. А теперь даже казалось, что родители чуточку несправедливы к нему: вот он сидит перед логовом, как примерный детеныш, и никто этого даже не замечает!

Мягко ступая широкими лапками, волчонок подбежал к луже, где плавали его братья, и лизнул стоячую воду. Вкус у воды был противный.

Он съел немножко травы и парочку пауков.

Потом задумался: что же делать дальше?

Понемногу ему становилось страшно. И он, закинув голову назад, завыл. Это немного развеселило его: он вспомнил о тех счастливых минутах, когда они так хорошо выли все вместе, всей стаей.

Но на середине своей замечательной песни он вдруг умолк, почуяв чужого волка.

Волчонок так резко обернулся, что чуть не упал – его уже шатало от голода. Поставив уши торчком, он потянул носом воздух. Да, это волк! Было слышно, как этот волк шумно спускается по склону холма с той стороны, откуда пришла Быстрая Вода. Волчонок чуял, что это именно волк, а не волчица, но еще не совсем взрослый, волк-подросток, и не из их стаи.

Но какой-то очень странный. Пахнет вроде бы волком, но и неволком тоже: еще и северным оленем, и благородным оленем, и бобром, и свежей кровью, и… чем-то еще, но этого запаха волчонок пока не знал.

Очень, очень странно. Если только… если только этот неволк – на самом деле настоящий волк и просто съел сразу очень много всякой добычи и теперь, конечно же, даст поесть и ему, малышу!

Дрожа от нетерпения, волчонок вилял хвостиком и повизгивал.

И тут странный волк вдруг остановился, а потом снова пошел к нему навстречу. Волчонок видел пока не слишком хорошо – зрение его еще не успело стать столь же острым, как нюх и слух, но, увидев, как незнакомец с плеском перебирается через Быструю Воду, он понял, что это действительно очень странный волк.

Волк шел на задних лапах. И черная шерсть у него на голове была такой длинной, что падала на плечи. Но самое удивительное – у него не было хвоста!

И все же голос у него был как у волка. Он тихо и дружелюбно проворчал с подвывом примерно следующее: «Не бойся, я – друг». Это обнадеживало, хотя самые высокие ноты этому волку явно не давались.

Но что-то в нем было не так! Даже его дружелюбное ворчание не могло скрыть затаенную напряженность. И казалось, что, хоть этот странный волк и улыбается, на самом деле улыбаться ему совсем не хочется.

Радостные приветствия волчонка сменились растерянным хныканьем:

«Ты что же, охотишься на меня? Но почему? »

«Нет, нет», – услышал он в ответ все то же дружелюбное ворчание.

А потом странный волк вдруг перестал разговаривать с ним по-волчьи и молча двинулся прямо на него.

Волчонок, слишком ослабевший, чтобы убежать, испуганно попятился.

Странный волк прыгнул, схватил его за шкирку и поднял высоко над землей.

Вися в воздухе, волчонок все же слабо и заискивающе повилял хвостиком.

А странный волк вдруг замахнулся своей второй передней лапой и больно кольнул волчонка в живот огромным и блестящим холодным когтем.

Волчонок пискнул, оскалился от ужаса и испуганно поджал хвост.

Но и странный волк, казалось, тоже испугался. Его передние лапы задрожали; он тяжело дышал и скалил зубы. И волчонок почуял, что и этого волка одолевают одиночество, нерешительность и боль.

Внезапно он судорожно вздохнул и резко отнял свой большой коготь от живота волчонка. А потом плюхнулся прямо в грязь и прижал малыша к груди.

Волчонок тут же позабыл о своих страхах. Под странной, лишенной шерсти шкурой, пахнувшей больше неволком, чем волком, он слышал знакомый успокоительный стук – точно такой же, какой доносился из груди отца, когда волчонок забирался на него, намереваясь соснуть.

Волчонок выскользнул из объятий странного волка, встал на задние лапы, положив передние ему на грудь, и принялся вылизывать его морду.

Странный волк сердито оттолкнул волчонка и упал на спину. Но волчонок не испугался, а сел рядышком и стал на него смотреть.

«Какая все-таки у него странная плоская морда! – думал волчонок. – И совсем без шерсти! И губы не черные, как полагается, а какие-то бледные; и уши тоже бледные и совсем не двигаются. Зато глаза серебристо-серые, полные света: глаза настоящего волка».

Волчонок впервые с тех пор, как пришла Быстрая Вода, почувствовал себя значительно лучше. Он нашел себе нового брата.

Торак был страшно зол на самого себя. Ну почему он не убил этого волчонка? Что он теперь будет есть?

Волчонок слегка подтолкнул его носом в бок, и он даже вскрикнул от боли в израненных ребрах.

– Убирайся! – заорал Торак и ногой отпихнул волчонка. – Ты мне не нужен! Понял? Какой мне от тебя прок? Уходи!

Он и не подумал говорить это по-волчьи; он уже догадался, что как следует говорить на этом языке не умеет и знает лишь несколько самых простых движений да кое-какие интонации. Однако волчонок отлично его понял. Он отбежал в сторону, потом снова сел и с надеждой посмотрел на него, метя по земле хвостом.

Торак поднялся, и от голода все так и поплыло у него перед глазами. Если в самое ближайшее время он не найдет никакой пищи, ему конец.

Он порыскал было по берегу реки, но там были только волчьи трупы, и они уже так сильно воняли, что даже думать о них было противно. Торака охватило отчаяние. Солнце уже садилось. Как же поступить? Устроиться на ночлег прямо здесь? А если медведь? Что, если тот медведь, покончив с отцом, теперь придет за ним?

Почувствовав болезненный укол в сердце, он велел себе: «Не смей думать об отце! Думай о том, как быть дальше. Если бы медведь вздумал преследовать тебя, он давно уже был бы здесь. Так что, возможно, здесь тебе ничто не угрожает. По крайней мере, до завтрашнего утра».

Туши волков были слишком тяжелы, чтобы Торак мог оттащить их подальше, и он решил устроиться чуть выше по течению реки. Но сперва решил попробовать мясо одного из мертвых волков для наживки – вдруг в ловушку кто-нибудь попадется?

Поставить ловушку оказалось не так-то просто: нужно было подпереть палкой большой плоский камень, а вторую палку укрепить так, чтобы она сработала как спусковой механизм. Если ему повезет, ночью сюда может прийти лисица, привлеченная запахом падали, и когда она попробует стащить мясо, ее пришибет камнем. Лисье мясо – еда, правда, так себе, но это все же лучше, чем ничего.

Торак как раз закончил устанавливать ловушку, когда к нему подбежал волчонок и принялся с любопытством обнюхивать устройство. Торак схватил его за мордочку и несколько раз ткнул волчонка носом в землю, приговаривая:

– Нельзя! Никогда не подходи к этому!

Волчонок отряхнулся и с обиженным видом отошел в сторону.

«Ну и пусть обижается, – подумал Торак. – Обида все-таки лучше, чем смерть».

Он понимал, что был несправедлив: для начала, конечно, следовало рычанием предупредить малыша, чтобы тот держался от ловушки подальше, а носом в землю тыкать надо, только если он не послушается. Но Торак слишком устал, чтобы тревожиться о таких пустяках.

Да и с какой стати он вообще должен предупреждать этого волчонка? Неужели он станет переживать, если волчонок попадется ночью в ловушку и камень размозжит ему голову? И какая разница, умеет он, Торак, говорить по-волчьи или не умеет? А если даже и умеет, то какая ему от этого польза?

Он встал, чувствуя, что ноги прямо-таки подгибаются от слабости. «Забудь ты об этом волчонке! Лучше найди, что съесть! » – внушал он себе.

Торак с трудом поднялся по склону холма чуть выше большого красного валуна и стал искать там морошку. И только тогда сообразил, что морошка растет на пустошах и болотах, а не в березовой роще, да еще и на холме. Впрочем, сейчас все равно было уже слишком поздно для морошки.

Зато он заметил, что в нескольких местах земля под деревьями прямо-таки покрыта глухариным пометом, и поставил в этих местах несколько силков, наскоро сплетенных из травы: две штуки почти на земле и две на одной из нижних ветвей – на таких ветвях глухари любят сидеть. Он постарался как можно лучше замаскировать свои силки листьями и травой, чтобы птицы их не заметили, и снова вернулся к реке.

К сожалению, руки у него слишком дрожали, чтобы пытаться ловить рыбу с помощью остроги. Торак решил просто закинуть в реку несколько лесок с привязанными к ним крючками из шипов ежевики и камешками в качестве грузил, а потом двинулся вдоль берега вверх по течению, надеясь найти хоть какие-нибудь ягоды или коренья. Какое-то время волчонок следовал за ним, потом сел и стал жалобно пищать, прося его вернуться. Малыш явно не хотел покидать свою стаю.

«Вот и хорошо, – подумал Торак. – Сиди лучше тут. Я совсем не хочу, чтобы ты таскался за мной по пятам».

Пока он искал пропитание, солнце почти совсем село. Воздух стал холодным. На куртке мелкими блестящими капельками выступило дыхание Леса. На минуту Тораку пришла в голову не слишком отчетливая мысль о том, что следовало бы построить какое-то убежище на ночь, а не искать ягоды, но он эту мысль прогнал.

Наконец Тораку удалось найти горстку ягод вороники, и он проглотил их одним глотком. Потом собрал немного перезрелых ягод ежевики, отыскал под камнями несколько улиток, а под деревьями – выводок желтоватых поддубовиков; грибы, правда, оказались немного червивыми, но не слишком.

Уже почти в сумерках ему повезло: отыскал ростки земляных каштанов. Острой палкой он принялся осторожно рыхлить землю вокруг стеблей, добираясь до небольших клубеньков. Откопав первый, он тут же сунул его в рот: вкус был восхитительный, сладкий, похожий на вкус лесного ореха, но этого клубня ему хватило едва на один глоток. Он снова принялся копать землю и отыскал еще четыре клубенька – два съел, а два отложил на потом.

Теперь, когда в желудке уже не было так пусто, силы стали понемногу к нему возвращаться, но мысли по-прежнему путались. «Что же мне все-таки делать дальше? – тщетно пытался решить он. – И почему мне так трудно думать? »

Убежище. Вот что нужно. И костер. А потом – поспать.

Волчонок ждал его на поляне. Дрожа и повизгивая от радости, он бросился к нему с широкой волчьей улыбкой, то есть не просто сморщил и приподнял над зубами верхнюю губу, а улыбался, казалось, всем телом. Он прижал ушки, склонил набок голову, что было сил махал хвостом, переступал передними лапками, даже подпрыгнул и перевернулся в воздухе.

У Торака от всех этих выкрутасов замелькало в глазах, и он отвернулся. А кроме того, ему нужно было построить хоть какое-то убежище.

Он огляделся в поисках валежника, но все сухие ветви унесло потоком. Торак даже выругался: теперь придется срубить несколько молодых побегов, если, конечно, сил хватит.

Вытащив из-за пояса топор, он подошел к молодым березкам и взялся за самую тонкую. Скороговоркой пробормотав предупреждение духу дерева и посоветовав ему как можно скорее отыскать себе другое жилище, он принялся рубить березку.

Казалось, он попал в какой-то бесконечный темный туннель, которому не будет конца. Казалось, он всю жизнь только тем и занимается, что рубит деревья и обрубает с них сучья. Казалось, сил не хватает даже, чтобы держать в руках топор. Торак с ужасом видел, что срубил всего лишь две тощенькие березки и еще какую-то совсем уж жалкую елку.

Но этим пришлось и ограничиться.

Он кое-как скрепил стволы березок расщепленным еловым корнем, создав некое подобие основы для низенького шалаша, и набросал сверху еловых ветвей, а из нескольких еловых лап устроил себе подстилку.

Получилось плоховато, но он решил, что сойдет. У него уже не было сил делать шалашу вторую крышу из веток лиственных пород на случай дождя. Если все-таки пойдет дождь, ему придется надеяться только на свой спальный мешок и молить духа реки не посылать нового наводнения: оказалось, что шалаш Торак построил чересчур близко к реке.

Сунув в рот еще один земляной каштан, он осмотрел полянку в поисках топлива для костра. Однако не успел он проглотить разжеванный клубень, как желудок свело судорогой, и его стошнило.

Волчонок, взвизгнув от восторга, тут же проглотил исторгнутый Тораком комок пищи.

«Почему это меня вдруг вырвало? – удивился Торак. – Неужели я съел плохой гриб? »

Нет, ничего похожего на отравление грибами он не чувствовал. Это явно было что-то другое. Он весь взмок, его бил озноб, и тошнота все не проходила, хотя в желудке у него теперь опять было совсем пусто.

И вдруг в душу ему закралось ужасное подозрение. Он снял повязку с раненой руки, и смертельный страх холодными пальцами пополз по спине. Рана сильно распухла; вокруг нее все было ярко-красным, и пахло от нее плохо. И даже на расстоянии чувствовался исходящий от нее жар. Он слегка коснулся руки, и его прямо-таки обожгло болью.

Рыдание вырвалось у него из груди. Он был измучен, голоден, испуган, и ему отчаянно необходимо было присутствие отца. Ведь теперь у него появился новый страшный враг: лихорадка.

Глава 4

Тораку просто необходимо было разжечь костер. Иначе ему ни за что не победить в сражении с лихорадкой, а ведь на кон поставлена сама его жизнь.

Он вынул трутницу, но руки тряслись, он то и дело ронял кремни и никак не мог высечь искру. Он чуть ли не рычал от огорчения, когда ему наконец удалось все-таки поджечь крошечную горстку припасенного трута из бересты.

Когда костер разгорелся как следует, Торака охватил такой озноб, что жара огня он почти не чувствовал. И звуки вокруг стали вдруг какими-то неестественно громкими: журчание речки, уханье совы, голодное повизгивание этого надоедливого волчонка. Интересно, почему он никак не уходит? Оставил бы наконец его в покое!

Спотыкаясь, Торак побрел к реке: ему хотелось пить. К счастью, он вовремя вспомнил предостережение отца: никогда не наклоняйся над водой слишком низко! А когда болен, никогда не смотри на отражение в воде своей телесной души. Если ты его увидишь, у тебя так сильно закружится голова, что ты непременно упадешь в воду и утонешь.

Он вволю напился, не открывая глаз, с трудом поднялся и потащился назад, к своему убежищу. Он прямо-таки падал от усталости, но понимал: прежде чем ложиться спать, нужно посмотреть, что там с рукой, иначе вряд ли он доживет до утра.

Из мешочка с целебными травами и кореньями Торак извлек кусочек сухой ивовой коры и старательно его разжевал, давясь горьким соком. Получившуюся кашицу размазал по ране и снова уложил руку в берестяной лубок. Больно было так, что он чуть не потерял сознание. Сил хватило только на то, чтобы сбросить башмаки и заползти в спальный мешок. Волчонок попытался тоже туда забраться, но Торак его прогнал.

И, стуча зубами в ознобе, стал тупо смотреть, как волчонок сперва подбежал к костру, с любопытством глядя на огонь, потом протянул широкую серую лапку, осторожно потрогал пламя и тут же с возмущенным визгом отскочил.

– Ничего, это тебе урок, – пробормотал Торак.

Волчонок с негодованием отряхнулся и ушел куда-то во тьму.

Торак свернулся в клубок, баюкая раненую руку и с горечью думая о том, как отвратительно все складывается.

В Лесу они жили с отцом всегда. Устраивали где-нибудь стоянку, ночевали там одну-две ночи и отправлялись дальше. Торак хорошо знал правила жизни в Лесу. Никогда не скупись, если строишь себе жилище. Никогда не трать больше сил, чем это необходимо, когда добываешь пищу. Никогда не откладывай надолго строительство жилища.

И вот, в первый же день своей самостоятельной жизни он нарушил все правила сразу! Ему стало страшно – это все равно, как если бы он вдруг разучился ходить.

Здоровой рукой Торак коснулся знаков своего племени, вытатуированных на скулах, осторожно провел пальцем по тонким линиям. Татуировку нанес ему отец. Когда Тораку исполнилось семь лет, отец наколол ему на коже рисунок и втер в него сок голубики. «Ты не достоин этих племенных знаков! – ругал себя Торак. – и сам будешь виноват в собственной гибели, глупец! »

И опять ощутил уже знакомый укол в сердце. Еще никогда в жизни он не ночевал в одиночестве. Всегда с отцом. Впервые отец не коснулся его перед сном своей загрубелой, но такой нежной рукой. Впервые он не чувствовал рядом знакомого запаха Леса, оленьей кожи и пота…

Глаза как-то подозрительно щипало. Торак крепко зажмурился и сам не заметил, как соскользнул в болезненный сон.

Он бродил где-то, по колено утопая во мху и пытаясь уйти от медведя. В ушах звучали предсмертные крики отца. Но теперь медведь охотился уже на Торака.

Торак пытался бежать, но лишь глубже проваливался в густой мох. Казалось, этот мох, точно трясина, засасывает его… а отец все кричал…

Медведь был уже рядом; его глаза горели смертоносным огнем – огнем Иного Мира, мира злых духов. Поднявшись на дыбы, он казался невообразимо огромным и грозным. Разверзлась страшная пасть, и медведь с ненавистью зарычал, обратив морду к луне…

Торак закричал и проснулся.

По Лесу все еще разносилось эхо страшного медвежьего рыка. Значит, это был не сон! Значит, медведь действительно где-то поблизости!

Торак затаил дыхание. Сквозь крышу своего жалкого шалаша он видел голубоватый свет луны и костер, который почти догорел. Сердце бешено стучало в груди.

И снова Лес содрогнулся. Деревья, казалось, застыли и напряженно прислушиваются. Но на этот раз рев доносился издалека; до тех мест, прикинул Торак, наверное, не один день пути. Медленно, осторожно он перевел дыхание.

У входа в шалаш сидел волчонок и смотрел на него. Узкие глаза волчонка светились странным темно-золотистым светом. «Как янтарь», – подумал Торак, вспомнив тот маленький амулет в виде тюленя, который отец носил на шее.

Как ни странно, но при виде этих янтарных глаз он приободрился. По крайней мере, он был в Лесу не один.

Но когда он перестал слышать только стук собственного сердца, лихорадка снова навалилась на него тяжелой волной. Ему казалось, что кожа у него стала ломкой от жара, а череп вот-вот треснет. Торак попытался достать из мешочка еще кусочек ивовой коры, но нечаянно уронил мешочек и не смог отыскать его в темноте. С трудом поднявшись, он оттащил к костру еще одну валежину и снова лег, задыхаясь от слабости.

В ушах по-прежнему звучал жуткий рев. Где же сейчас этот медведь? Откуда он вообще явился в их Лес? И куда направляется? Та поляна с мертвыми оленями значительно севернее ручья, где медведь напал на них и убил отца, но теперь, похоже, зверь ушел дальше на запад. Пойдет ли он в том же направлении? Или, учуяв запах Торака, уже повернул назад? Сколько времени ему нужно, чтобы добраться сюда и найти его – беспомощно валяющегося на земле и совершенно больного?

И вдруг такой знакомый спокойный голос, словно отец снова был рядом с ним, шепнул ему: «Не бойся. Если медведь действительно подойдет близко, волчонок успеет предупредить тебя. Запомни, Торак: нюх у волка такой острый, что он может почуять даже дыхание рыбы. А слышит он так хорошо, что расслышит и движение облаков».

«Да, – подумал Торак, – волчонок предупредит меня. Это все-таки уже кое-что. Я хочу умереть с открытыми глазами и встретить смерть лицом к лицу, как мужчина. Как мой отец».

Где-то очень далеко раздался лай собаки. Не волка – собаки!

Торак нахмурился. Собаки означали присутствие людей, а в этой части Леса никаких людей быть не должно.

Ведь не должно, правда?

И тут он снова провалился во тьму – прямо к медведю в когти.

Глава 5

Близилась ночь, когда Торак наконец проснулся. Он проспал почти целые сутки.

Его одолевала страшная слабость, и ужасно хотелось пить. Зато раненая рука стала гораздо холоднее и уже не так сильно болела. Жар тоже спал.

Но волчонок исчез.

Торак с изумлением заметил, что ему это небезразлично, что он, пожалуй, даже беспокоится, не случилось ли с волчонком чего. «Да ладно, – решил он. – Что мне какой-то волчонок! »

Пошатываясь, он добрел до реки и напился, потом снова раздул костер и подбросил в него топлива. На это он потратил все свои силы, так что пришлось передохнуть и съесть последний земляной каштан, закусив его горсткой щавеля. Щавель был жесткий и очень кислый, но Торак почувствовал, что сил у него прибавилось.

А волчонок все не появлялся.

Торак подумал даже, не позвать ли звереныша волчьим воем. Но ведь если он откликнется и придет, то, конечно же, сразу попросит есть. И, кроме того, вой может привлечь внимание медведя. Так что выть Торак е стал, а натянул башмаки и пошел проверить свои ловушки.

Закинутые им лески с крючками были пусты; лишь на одном крючке болтался начисто обглоданный скелет маленького окуня. А вот с силками Тораку повезло больше: в один из них попался небольшой глухарь, который еще слабо трепыхался. Мясо!

Бормоча слова благодарности духу несчастного глухаря, Торак свернул птице шею, выпотрошил ее и мгновенно проглотил еще теплую печенку. Печенка оказалась довольно противной, горькой и скользкой, но он слишком изголодался, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Почувствовав себя несколько увереннее, он привязал глухаря к поясу и пошел проверить ловушку из палок и камня.

Он испытал неожиданное облегчение, когда увидел волчонка. В ловушку тот не попался, а сидел возле мертвой матери, время от времени трогая ее лапкой. При виде Торака волчонок бросился к нему, оглядываясь на мертвую волчицу и возмущенно повизгивая. Он хотел, чтобы Торак объяснил ему, в чем дело.

Торак вздохнул. Разве он может объяснить, отчего приходит смерть, если и сам этого не понимает?

– Ну, пошли, – сказал он, не подумав, что говорит не по-волчьи.

Волчонок насторожил уши, пытаясь понять.

– Тут нам делать нечего, – нетерпеливо прибавил Торак. – Пошли.

Вернувшись к шалашу, он ощипал глухаря, надел его на палку и пристроил над костром. Волчонок то и дело пытался его достать.

Наконец Тораку это надоело; он ткнул волчонка носом в землю и прорычал:

«Не смей! Это мое! »

Волчонок покорно лег возле него, слегка повиливая хвостом, а когда Торак отпустил его морду, перевернулся на спину, показывая свое светлое пушистое брюхо и заискивающе улыбаясь – словно просил прощения. Потом он отполз на безопасное расстояние, из вежливости пригибая голову к земле и все еще виляя хвостом.

Торак кивнул: он был удовлетворен преподанным уроком. Этот волчонок должен усвоить: вожак в стае – он, Торак, иначе в будущем не оберешься неприятностей.

«В каком еще будущем? » – вдруг сердито нахмурился он. В его будущем никакого волчонка быть не должно!

Но запах жарящегося мяса отогнал прочь все мысли. В костер с шипением капал жир. Торак сглотнул слюну. Он быстро оторвал глухариную ножку, сунул ее в развилку березы в качестве подношения хранителю своего племени и принялся за еду.

Вкуснее он ничего в жизни не пробовал. Он тщательно разжевывал каждый кусочек мяса, обсасывал каждую косточку, хрустел поджаристой корочкой. И старался не смотреть в ту сторону, откуда за каждым кусочком, исчезавшим у него во рту, следили два больших янтарных глаза.

Наевшись, Торак вытер рот тыльной стороной ладони. Волчонок по-прежнему не сводил с него глаз.

Торак тяжело вздохнул и буркнул:

– Ну ладно, ладно.

Оторвав вторую глухариную ногу, он швырнул ее волчонку.

Ножка исчезла в зубастой пасти в мгновение ока, и волчонок снова с надеждой посмотрел на Торака.

– Больше у меня нет, – сказал тот.

Волчонок нетерпеливо взвизгнул и уставился на кости, которые Торак держал в руках.

Кости были почти дочиста обглоданы, но из них еще вполне можно было сделать, например, иглы для шитья или рыболовные крючки; из них можно было бы даже сварить похлебку, хотя у него ведь все равно нет посуды для варки…

Чувствуя, что это ему еще, возможно, аукнется, Торак отломил половину обглоданного птичьего скелета и кинул волчонку.

Тот быстро раздробил косточки своими мощными челюстями, проглотил их и, свернувшись клубком, тут же уснул, превратившись в уютный посапывающий комок теплой серой шерсти.

Тораку тоже очень хотелось спать, но он понимал, что этого делать нельзя. Когда спустилась ночь, принеся с собой холод, он сидел, глядя в огонь. Теперь, когда ему удалось сбить жар и хорошенько поесть, наконец-то можно было как следует раскинуть мозгами.

Перед глазами у него стояла поляна с мертвыми оленями и страшные глаза медведя, одержимого злым духом. Да, отец так и сказал: «В этого медведя вселился какой-то злой дух из Иного Мира; из-за него этот зверь стал таким злобным».

Но что это такое – злой дух?

Этого Торак не знал. Он довольно много знал об охотниках и дичи: о рысях и росомахах, о зубрах и об оленях, но с другими обитателями Леса был почти не знаком.

Он знал только, что хранители разных племен стерегут людские стоянки, а души людей, утратившие свое тело, обречены стонать ненастными ночами среди ветвей и вечно искать свое племя, с которым расстались навсегда. Он знал, что злые духи ненавидят все живое и порой, когда им удается вырваться из Иного Мира и подняться над землею, они приносят в мир живых всякие беды и болезни. Он знал, что Тайный Народ живет внутри скал и рек точно так же, как племена людей – в своих жилищах, и что представители Тайного Народа кажутся прекрасными, пока не повернутся к тебе спиной, и тогда становится видно, что внутри они полые, точно ствол гнилого дерева.

Что же касается Великого Духа, правящего всем миром, который посылает и дождь, и снег, и добычу, то о нем Торак знал меньше всего. А до сих пор он даже и не думал о нем. Он казался ему слишком далеким, этот невероятно могущественный Дух, которого никто никогда не видел, но который, говорят, летом появляется порой в обличье человека с оленьими рогами, а зимой – в обличье женщины, у которой вместо волос на голове растут голые красные ивовые ветки. Короче, Великий Всемирный Дух принадлежал к тем вещам, в которых Торак совершенно не разбирался.

Он уронил голову на колени, вспоминая о клятве, данной отцу; тяжесть этого обещания давила на него тяжким бременем.

Спавший поодаль волчонок вдруг вскочил, негромко и напряженно ворча.

Торак тоже вскочил.

Взгляд волчонка был устремлен куда-то во тьму, уши стояли торчком, шерсть на загривке вздыбилась. Потом он умолк, прыгнул в сторону Леса и исчез.

Торак замер, сжимая в руке отцовский нож. Он чувствовал, что деревья вокруг с интересом наблюдают за ним. Было слышно, как они перешептываются.

Где-то неподалеку запела свою жалобную вечернюю песню малиновка. Из темноты вновь вынырнул волчонок – шерсть на загривке улеглась, морда спокойная, улыбчивая.

Торак чуть ослабил хватку на рукояти ножа. Что бы там ни было, оно либо ушло, либо более не представляет для них угрозы. Если бы это был медведь, малиновка, конечно, молчала бы. Уж это-то Торак знал отлично.

Почувствовав некоторое облегчение, он снова сел.

«Ты должен отыскать Священную Гору до следующего полнолуния», – сказал он себе. Так велел отец. «Ты же знаешь: ночи, когда красный глаз бывает в зените, страшнее всего… – говорил он. – Тогда злые духи обретают наибольшую силу».

«Да, это я действительно знаю, – подумал Торак. – я знаю о красном глазе. Я его видел».

Каждую осень Великий Зубр – самый могущественный из духов Иного Мира – выходит в наш мир и поднимается в ночное небо. Сперва голова его опущена, он роет копытом землю, и мы можем разглядеть лишь звездное сияние его плеча. Но с приходом зимы Великий Зубр поднимает голову, становится все сильнее, и тогда уже можно увидеть его сверкающие рога и налитый кровью красный глаз.

А в месяц Красной Ивы он становится совсем огромным, и к этому времени зло обретает наибольшую силу. Именно тогда в наш мир устремляются злые духи. Именно тогда тот медведь и станет неуязвимым.

Сквозь ветви деревьев на Торака холодно смотрели мерцающие звезды. У восточного края неба, прямо над далеким черным массивом Высоких Гор, виднелось отливающее серебром плечо Великого Зубра.

Теперь подходил к концу месяц Ревущих Оленей. В следующем месяце, месяце Терна, на небе будет виден и красный глаз; с этого времени сила медведя начнет неумолимо расти. А к концу месяца Красной Ивы он будет сильнее всего…

«Ступай на север, – велел Тораку отец. – Идти придется много дней».

Тораку совсем не хотелось идти на север. Это означало, что придется покинуть знакомую часть Леса, пересечь границы неизведанных краев. И все же… отец верил, что Торак хотя бы попытается использовать эту последнюю возможность спасти Лес и все живое в нем, иначе не заставил бы его дать клятву.

Торак палкой помешал угли в костре.

Он знал, что Высокие Горы находятся далеко на востоке, за Темной Чащей; что они огромной дугой протянулись с севера на юг, возвышаясь над краем Леса точно хребет гигантского кита. Говорят, что Великий Дух обитает на самой северной из этих вершин, в самом конце хребта. Но никто никогда к той вершине даже не приближался: Великий Дух не любит, когда вторгаются в его владения, и всегда заставляет незваных гостей отступить, насылая на них снежные бури, камнепады и лавины.

Убегая от медведя, Торак тоже двигался на север, но пока что ему было ясно одно: он всего лишь находится на одной прямой с южной оконечностью Высоких Гор, до которых отсюда отнюдь не близко. И как ему преодолеть такой дальний путь в одиночку, он понятия не имел. Он все еще чувствовал слабость после приступа лихорадки и пока был явно не готов пускаться в подобное путешествие.

«Ну, так и подожди немного, – сказал он себе. – Не совершай во второй раз ту же ошибку: не расходуй силы зря из-за того, что по собственной глупости впал в панику. Спокойно проживи здесь день или два. Наберись сил, а уж потом выходи в путь».

Приняв решение, Торак почувствовал себя несколько увереннее. Он еще подбросил топлива в костер и, к своему удивлению, заметил, что волчонок наблюдает за ним спокойными и совсем не детскими глазами. Глазами взрослого волка.

И снова Торак словно услышал голос отца: «Глаза волка не похожи на глаза других зверей; скорее они похожи на человеческие. Волки – наши ближайшие братья, Торак, это заметно и по их глазам, только у них глаза золотистые, а у нас – серые. Но волки этого не видят, потому что их мир не имеет красок. Там все серебристо-серое».

Торак тогда спросил у отца, откуда ему это известно, но отец только улыбнулся и, покачав головой, пообещал все объяснить, когда Торак станет постарше. Вообще он очень многое собирался объяснить ему впоследствии, да только теперь…

Торак нахмурился и потер лицо руками.

Волчонок по-прежнему не сводил с него глаз.

В нем уже появилось что-то от красоты взрослого волка: узкая светло-серая морда, стоячие серебристые уши с черными кончиками, изящный черный ободок вокруг больших прекрасных глаз…

Да, глаза у него действительно были прекрасные – ясные, как солнечный зайчик в воде родника…

И вдруг у Торака возникло странное чувство, будто волчонок знает, о чем он, Торак, думает!

«Более всех прочих лесных охотников, – вновь услышал он тихий голос отца, – волки похожи на нас. Они тоже охотятся стаей. Они тоже любят поговорить и поиграть друг с другом. Они преданно любят своих подруг и детей. И каждый волк изо всех сил трудится во благо своей стаи».

От волнения Торак сел прямо, готовый в любую минуту вскочить. Интересно, что отец пытался сказать ему?

«Тебе поможет… провожатый».

Неужели этот волчонок и есть тот самый провожатый?

Торак решил это проверить. Он откашлялся и встал на четвереньки. Он не знал, как сказать по-волчьи «гора», и решил поступить так: показать это движением головы и попытаться спросить с помощью низкого настойчивого воя и потявкивания, ибо короткий лай – это тоже часть волчьей речи, знает ли волчонок дорогу к Священной Горе.

Волчонок насторожил уши, внимательно посмотрел на Торака и вежливо отвел глаза, ведь если волк, разговаривая с тобой, слишком пристально смотрит тебе в глаза, это означает угрозу. Потом встал, потянулся и лениво вильнул хвостом.

Ни одно из этих движений не свидетельствовало о том, что волчонок понял вопрос Торака. Да и выглядел он опять как самый обыкновенный детеныш.

А что, если он все-таки понял?

Ведь не померещился же Тораку тот его внимательный, «взрослый» взгляд?

Глава 6

Свет уже много раз сменил Тьму с тех пор, как у волчонка появился Большой Бесхвостый Брат.

Сперва Бесхвостый только и делал, что спал, но теперь становился все больше похож на обычного волка. Когда ему было грустно, он молчал. И рычал, когда сердился. А еще он очень любил играть с привязанным к плетеному шнурку кусочком кожи, и, если волчонок бросался на этот клочок кожи, Бесхвостый катался по земле, как-то странно дышал, будто ему не хватало воздуха, и попискивал. «Наверное, – думал волчонок, – это он так веселится».

Иногда Бесхвостый и волчонок вместе выли, изливая в этой песне свою любовь к Лесу. Вой у Бесхвостого был грубоватый, не слишком музыкальный, но полный чувства.

Да и говорил он примерно также: грубо, но выразительно. Хвоста у него не было, так что с его помощью он свои чувства выражать не мог; не умел он также ни ставить уши торчком, ни вздыбливать шерсть на загривке, ни брать особенно высокие ноты волчьей песни. Но в целом понять его речь было можно.

Короче, во многих отношениях он вел себя как самый обыкновенный волк.

И все-таки что-то в нем было не то. Бедняга Бесхвостый почти ничего не чуял да и слышал тоже совсем плохо, а когда приходила Тьма, он очень любил сидеть и смотреть на того Яркого Зверя, Который Больно Кусается. А иногда он СБРАСЫВАЛ задние лапы! И один раз – вот ужас-то! – снял с себя всю шкуру целиком! Но самое странное – он прямо-таки без конца спал! Он, похоже, понятия не имел о том, что волку полагается спать урывками, все время просыпаясь, разминая мускулы и поглядывая по сторонам, чтобы быть готовым к любой неожиданности.

Волчонок пытался научить Большого Бесхвостого просыпаться гораздо чаще и будил его, толкая носом и покусывая за уши. Но тот вместо благодарности начинал ужасно злиться. В конце концов волчонок решил оставить его в покое. И в следующий раз, когда Свет в очередной раз сменил Тьму, Бесхвостый, проспав все что можно, встал в исключительно дурном настроении. Ну, а чего же он хотел? Он ведь не позволил своему меньшому брату разбудить его вовремя, верно?

Хотя вот сегодня, например, Бесхвостый проснулся еще до рассвета, и настроение у него было совсем иное. Волчонок отлично чувствовал, как напряжен его Большой Брат.

Он с любопытством смотрел, как Бесхвостый идет по тропе, проложенной волчьей стаей, к Быстрой Воде. Никак на охоту собрался?

Волчонок пошел было за Бесхвостым, но потом, тихонько взвизгнув, попросил его остановиться. Потому что это явно была не охота. И Бесхвостый шел совсем не туда, куда нужно.

Дело даже не в том, что он пошел вдоль Быстрой Воды, которую волчонок теперь ненавидел и боялся больше всего на свете. Нет, он просто выбрал не то направление. Правильным для него было направление в сторону холма и дальше, за него, все дальше и дальше, пока Свет много-много раз не сменит Тьму.

Волчонок не понимал, откуда ему это известно, но он нутром чувствовал, что прав: это было какое-то неуловимое, глубинное чувство, похожее на Зов Логова. Когда волчонок уходил слишком далеко от родного Логова, он всегда чувствовал его тягу. Вот и сейчас возникло нечто подобное, только слабее, словно то, что вызывало эту тягу, находится где-то далеко-далеко.

А Бесхвостый, уйдя вперед, ни о чем даже не подозревал!

Волчонок тихо предупреждающе фыркнул: «Уфф! » – в точности как мать, когда хотела, чтобы они немедленно вернулись к Логову.

Бесхвостый резко обернулся и что-то спросил на своем языке. Звучало это примерно так: «Вчемдел? »

«Уфф! » – снова сердито фыркнул волчонок. И, подбежав к подножию холма, стал смотреть в правильном направлении. «Сюда. Не туда, а сюда! »

Бесхвостый нетерпеливо повторил свой вопрос. И волчонок решил подождать: пусть Большой Брат сам догадается.

И действительно: Бесхвостый постоял, почесал в затылке, еще что-то сказал на своем непонятном языке, потом развернулся и пошел туда, куда указывал волчонок.

Торак внимательно следил за своим Волком.

Уши звереныша были напряжены, черный нос шевелился, как живой. Торак проследил за его взглядом, но ничего не смог разглядеть за спутанными ветками орешника и зарослями кипрея. Однако он знал, что олень там – потому что это знал Волк, а Торак уже научился ему доверять.

Волк глянул на Торака, но лишь мельком; янтарные глаза вежливо скользнули по лицу мальчика, и тут же опять вернулись к созерцанию Леса.

Торак молча отломил верхушку отцветшего кипрея и ногтем большого пальца распотрошил сухие соцветия, выпуская семена на волю. Сразу стало ясно, что ветер по-прежнему дует в их сторону и олень их не учует. Ну и, естественно, Торак, отправляясь на охоту, натер кожу древесной золой.

Он бесшумно извлек из колчана стрелу и вложил ее в лук. Собственно, это был даже не настоящий олень, а всего лишь самец косули, животное небольшое, однако, если его все же удастся убить, для Торака это будет первая в жизни самостоятельная добыча. Ему очень нужна была еда, а дичь, как ни странно, попадалась значительно реже, чем должно было бы быть в это время года.

Волчонок опустил голову и прижался к земле.

Торак тоже.

И оба одновременно поползли вперед.

Этого оленя они выслеживали весь день. Весь день Торак замечал его следы – отломанные или откусанные веточки, отпечатки копыт – и все пытался угадать, что чувствует его жертва, что она сделает в следующий момент.

«Чтобы выследить зверя, – говорил ему отец, – нужно сперва научиться понимать его так, как если бы он был твоим братом. Нужно знать, что он ест и когда какое место выбирает для отдыха; быстро ли передвигается по Лесу». Уроки отца не прошли даром. Торак хорошо умел выслеживать зверя. Он знал, что нужно часто останавливаться и слушать, открывая душу тому, что говорит тебе Лес…

И теперь Торак отлично понимал, что самец косули начинает уставать. Если в начале дня отпечатки его копыт были глубокими и чуть скошенными, как бы вывернутыми наружу, а значит, он все время бежал галопом, то теперь его следы стали менее глубокими и расстояния между ними уменьшились: олень, можно сказать, перешел на шаг.

И почти наверняка страдал от голода и жажды – ведь времени попастись у него не было; и он безопасности ради все время скрывался в густых зарослях, где нет возможности напиться.

Торак огляделся в поисках ручья. К западу сквозь заросли орешника, примерно шагах в тридцати от тропы, он приметил несколько ольховин. Ольха растет только рядом с водой. Значит, именно туда и направляется олень.

Они с волчонком неслышно пробирались сквозь густой подлесок. Вскоре, приложив к уху согнутую ладонь, Торак уловил едва слышное журчание воды.

А Волк вдруг замер: уши торчком, одна передняя лапа приподнята и застыла в воздухе.

Да. Там. За ольховинами. Олень остановился, склонился к воде и пьет.

Торак осторожно прицелился.

Олень резко вскинул голову; с морды у него капала вода.

Торак видел, как он встревожено потянул носом воздух; светлая шерсть у него на загривке встала дыбом. Еще мгновение, и он снова исчезнет в чаще. И Торак выстрелил.

Стрела вонзилась оленю чуть пониже плеча. Он содрогнулся всем телом, колени подогнулись, и он рухнул на землю.

Торак издал торжествующий вопль и ринулся к подстреленному оленю. Волчонок бросился с ним наперегонки и легко его обогнал, но потом замедлил свой бег, давая Тораку возможность с ним поравняться: волчонок учился уважать того, кто был главным в их стае.

Задыхаясь, Торак наконец остановился. Ребра оленя все еще слабо вздымались, но смерть его была уже близка, и три его души готовились покинуть бренное тело.

Торак сглотнул. Теперь он должен был сделать то, что у него на глазах бессчетное множество раз делал его отец. Но для него это будет впервые, и он просто обязан сделать все правильно.

Опустившись возле умирающего животного на колени, он нежно погладил его по горячей, покрытой жесткой шерстью морде. Олень лежал совершенно спокойно.

– Ты здорово сражался, – сказал ему Торак. Голос его звучал неуверенно, словно ему неловко было произносить эти слова. – Ты проявил ум и храбрость, и за весь день почти не останавливался. Обещаю, что ничем не нарушу нашу договоренность с Великим Духом. Прими мое глубочайшее уважение. Иди с миром.

Некоторое время он смотрел, как смертная пелена затягивает большой блестящий глаз оленя.

Потом повернулся к волчонку и, склонив голову набок, весело наморщил нос и оскалил зубы в волчьей улыбке: «Отлично поработал, спасибо тебе! »

Волчонок радостно взвизгнул и прыгнул на Торака, чуть не сбив его с ног. Торак засмеялся и протянул ему горсть черники, достав ее из своего мешочка с припасами. Волк мгновенно проглотил угощение.

Прошло уже семь дней с тех пор, как они ушли от реки, но пока что не встретили ни малейших следов того медведя, не видели даже крошечного клочка бурой шерсти, зацепившегося за ветки. И того рева, от которого, казалось, содрогался весь Лес, они больше не слышали.

И все-таки в Лесу что-то было не так. Это был месяц Ревущих Оленей – в это время у благородных оленей происходят осенние поединки и свадьбы, повсюду слышится их рев и грохот скрещенных в схватке рогов, когда они бьются за олениху. Но вокруг царила тишина. Казалось, Лес постепенно пустеет; зверье словно разбегалось перед лицом невидимой угрозы.

За минувшие семь дней единственными, кого в изобилии встречали Торак и Волк, были птицы и мыши-полевки. А однажды Торак заметил – причем они появились так неожиданно, что у него сердце чуть не остановилось, – целую группу охотников: троих мужчин, двух женщин и собаку. К счастью, им с Волком удалось незамеченными ускользнуть прочь. «Держись от людей подальше, – предупреждал его отец. – Если они узнают, на что ты способен…»

Торак не понимал, что означает это предостережение, но знал, что отец прав. Впрочем, он вырос вдали от людей и не желал иметь с ними ничего общего. Кроме того, теперь у него был Волк. И с каждым днем они с Волком все лучше понимали друг друга.

Торак уже догадался, что язык волков – это сложная совокупность жестов, взглядов, запахов и звуков. Жесты включают в себя движения морды, ушей, лап, хвоста, плеч, шерсти или даже всего тела. Многие из них едва заметны: слабейшее покачивание или подергивание. Большая часть жестов не сопровождается звуками. Теперь Торак понимал довольно много таких жестов, хотя учить их ему не пришлось – скорее, он их постепенно вспоминал; во всяком случае, у него было именно такое ощущение.

И все же была одна вещь, которой, как он знал, он никогда овладеть не сумеет, потому что он – не волк. Он называл это про себя «волчьим чутьем»: дар Волка безошибочно улавливать любые мысли и настроения Торака.

У Волка, впрочем, тоже были свои настроения. Иногда он становился настоящим детенышем со щенячьей любовью к ягодам и полной неспособностью хотя бы минуту посидеть спокойно. Например, в тот раз, когда Торак проводил обряд наречения его именем Волк, он без конца дергался, вскакивал, а потом взял да и слизал весь красный ольховый сок, которым Торак намазал ему лапы. А в иных случаях он действительно был для Торака провожатым: Волк загадочным образом совершенно точно знал, куда им нужно идти. Но если Торак пытался спросить его об этом, он отвечал всего лишь: «Я просто знаю».

А в эти минуты Волк не был провожатым. Он был волчонком. И морда у него вся была перепачкана черникой, и он, повизгивая, просил еще.

Торак засмеялся и оттолкнул его.

– Больше не получишь! Мне дело нужно делать.

Волк отряхнулся, улыбнулся ему и отошел в сторонку, собираясь немного вздремнуть.

Целых два дня у Торака ушло на то, чтобы очистить скелет оленя от мяса. Он ведь дал обещание и обязан сдержать свое слово – ни крошки не должно пропасть зря. Этого требовал старинный договор, заключенный между охотниками и Великим Духом. Если охотник бережно относился к убитому животному, Великий Дух посылал ему новую добычу.

Но до чего же эта работа оказалась тяжелой! Чтобы быстро и правильно освежевать тушу и снять мясо с костей, нужна долгая практика. У Торака далеко не все получалось как надо, но он очень старался.

Сперва он вспорол оленю брюхо и отрезал кусок печени для хранителя племени. Остальную печень он нарезал полосками и положил вялиться. Поколебавшись немного, кинул небольшой кусок Волку, и тот моментально сглотнул подачку.

Затем Торак освежевал тушу, аккуратно и чисто отделив шкуру от мяса с помощью скребка, сделанного из оленьего рога. Шкуру он промыл в воде, посыпал ее толченой дубовой корой, чтобы потом легче было содрать шерсть, и растянул шкуру между двумя молодыми деревцами – повыше и подальше от жадного волчьего языка. Высохшую и распушившуюся шерсть он соскреб, по неумению несколько раз продырявив шкуру, и принялся размягчать кожу, втирая в нее кашицу из оленьих мозгов. Затем он еще раз вымочил кожу в воде, высушил ее и получил вполне приличный материал для плетения веревок и лесок.

Пока шкура сохла, Торак нарезал мясо тонкими полосками и подвесил над костром из березовых дров, дающих много дыма. Когда полоски мяса слегка подвялились, он старательно отбил их двумя камнями, делая как можно тоньше, и скатал их в небольшие, но очень плотные клубки. Мясо было отличное. Одна такая полоска – и можно запросто продержаться полдня.

Внутренности Торак вымыл, вычистил и тоже повесил вялиться над костром. Из желудка выйдет отличный бурдюк для воды; из мочевого пузыря – запасная трутница; в кишках хорошо будет хранить орехи. Легкие достанутся Волку. Большую их часть Торак высушил и отложил на потом – придется сперва самому жевать их во время дневной и вечерней трапезы, а потом выплевывать и отдавать волчонку, ведь волчата едят только отрыгнутую пищу; впрочем, он и сейчас дал волчонку приличный кусок, чтобы тот поиграл с мясом. А поскольку у него не было ни одной посудины для готовки и не в чем было сварить клей, ему пришлось и оленьи копыта отдать в полное распоряжение волчонка, и тот неутомимо грыз их, пока не разгрыз на мелкие кусочки.

Затем Торак промыл длинные спинные жилы, которые отложил в сторонку еще во время разделки туши, хорошенько отбил их камнями, сделав совсем плоскими, а потом принялся расчленять их на отдельные волокна. Эти волокна использовались в качестве ниток для шитья одежды и обуви. Торак высушил их и натер жиром, чтобы они стали эластичнее. Нити, конечно, получились далеко не такими ровными и гладкими, как те, которые делал отец, но Торак решил, что и такие сойдут. Во всяком случае, они были достаточно прочными и уж точно пережили бы любую одежду, которую он решил бы сшить с их помощью.

И наконец он дочиста выскреб рога и самые длинные из костей и связал их в отдельный пучок, намереваясь затем расщепить их и превратить в рыболовные крючки и наконечники для стрел.

Работу Торак закончил только на второй день к вечеру. Он сидел у костра, чувствуя в желудке приятную тяжесть от съеденного мяса и неторопливо вырезая ножом свисток из глухариной косточки. Нужно же было как-то подзывать волчонка, который постоянно убегал слишком далеко, в одиночку шныряя по Лесу. Но волчий вой тут не годился: он был слишком громок. Те охотники, которых видел Торак, вполне возможно, по-прежнему были где-то неподалеку, так что рисковать не хотелось.

Закончив вырезать свисток, он решил его опробовать и был страшно разочарован: из свистка не удавалось извлечь ни звука. Торак выругался. Отец делал для него бесчисленное множество таких свистков, и они всегда издавали чистый свист, очень похожий на птичий. Почему же этот молчит?

В отчаянии Торак решил в последний раз попробовать свистнуть и подул в свисток изо всех сил, но свиста не получилось. Так что он очень удивился, когда Волк вдруг вскочил, точно его ужалил шершень, и вопросительно посмотрел на него.

Торак тоже вопросительно смотрел то на вскочившего волчонка, то на злополучный свисток. А потом снова попытался свистнуть.

И снова звука не последовало. Но на этот раз Волк коротко зарычал, потом заскулил, словно показывая, что ему это не нравится, но он все же не уйдет, чтобы не обидеть Торака.

Торак в порядке извинения ласково почесал волчонка под нижней челюстью. Тот вздохнул и плюхнулся на землю с таким выражением, словно хотел сказать: нечего было и звать, если тебе от меня ничего не нужно!

Заря на следующий день была особенно ясной, и, когда они снова вышли в путь, настроение у Торака было приподнятым.

Прошло уже двенадцать дней с тех пор, как медведь убил его отца. За это время Тораку довелось сразиться с голодом, победить лихорадку, найти Волка и убить свою первую настоящую добычу. Он, правда, совершил и немало ошибок, но все же был жив и здоров.

Иногда Торак думал о том, как отец путешествует по Стране Мертвых – в этой стране сколько хочешь стрел и охота всегда бывает удачной. «В конце концов, – думал Торак, – лук у отца с собой, да и нож мой ему пригодится. И все наши запасы вяленого мяса он тоже с собой прихватил». Эти мысли внушали ему надежду и несколько притупляли боль утраты.

Впрочем, Торак понимал, что до конца эту боль ничто утишить не сможет; она всю жизнь будет тяжелым камнем давить ему на сердце. Но этим утром «камень» утраты не казался ему особенно тяжелым. Он все-таки сумел выжить, и отец вполне мог бы им гордиться.

Торак чувствовал себя почти счастливым, пробираясь сквозь густой подлесок по оленьей тропе, на которой дрожали пятнышки солнечных зайчиков. Над головой весело щебетала пара дроздов. Толстый довольный волчонок старался не отставать от него и бежал рядом, высоко задрав свой пушистый серебристый хвост.

Толстый, счастливый и беззаботный.

Торак успел еще услыхать шелест веток за спиной, и в ту же секунду чья-то огромная рука, схватив его за шиворот, высоко подняла в воздух.

Глава 7

Трое охотников. Три смертоносных кремневых острия, нацеленных на Торака.

Мысли вихрем проносились у него в голове. Он старался почти не дышать. И не мог ни пошевелиться, ни посмотреть, где Волк.

Тот человек, что крепко держал его за шиворот, оказался настоящим великаном. Его спутанная рыжая борода напоминала неопрятное птичье гнездо; одна щека была как бы оттянута книзу уродливым шрамом; похоже, тот, кто оставил ему на память этот шрам, лишил его и одного уха. В свободной руке великан сжимал острый кремневый нож, приставив его прямо к горлу висящего в воздухе Торака.

Рядом с рыжебородым стояли высокий юноша и девочка примерно одних лет с Тораком. У обоих были темно-рыжие волосы и гладкие, какие-то безжалостные лица; и стрелы их с кремневыми наконечники были нацелены Тораку прямо в сердце.

Торак судорожно сглотнул. Он очень надеялся, что выглядит не слишком испуганным, хотя на самом деле ему было очень страшно.

– Отпустите меня, – задыхаясь, попросил он и, качнувшись в сторону великана, попробовал его лягнуть, но промахнулся.

Великан проворчал:

– Ну, вот и наш воришка! – хватая Торака за горло и чуть не задушив его.

– Я не… вор! – закашлялся Торак.

– Нет, вор! – сердито выкрикнула девчонка.

– Но как… я мог… что-то украсть у вас? Я ведь даже не знаю, кто вы такие!

– Он лжет, – холодно сказал юноша.

А девчонка, не обращая на него внимания, продолжала:

– Ты перехватил нашу косулю! – И заметила, обращаясь к рыжебородому великану: – Отпусти его, Ослак, не то удушишь.

Ослак поставил Торака на землю, но держал его по-прежнему крепко и нож от горла тоже не убрал.

А девочка аккуратно сунула стрелу в колчан и закинула лук и колчан за плечо. Зато юноша стрелу убирать и не подумал. Судя по тому, как блестели его глаза, все это доставляло ему удовольствие. И выстрелил бы он, явно не задумываясь.

Торак откашлялся, потер горло и попытался незаметно дотянуться до ножа.

– Не тронь! Лучше я сам его возьму.

Ослак, не ослабляя хватки, свободной рукой ловко снял с мальчика нож и лук и швырнул к ногам девочки. И она, с любопытством осмотрев его нож, спросила:

– А это ты тоже украл?

– Нет! – возмутился Торак. – Это… этот нож принадлежал моему отцу.

Конечно же, они ему не поверили!

Он посмотрел на девочку.

– Ты сказала, что я перехватил вашего оленя. Как это он мог быть вашим?

– Это наша часть Леса, – надменно заявил юноша. Торак был озадачен.

– Как это – «ваша часть Леса»? Лес никому не принадлежит…

– Теперь принадлежит, – презрительно оборвал его юноша. – Это было решено на Совете племен. Потому что… – Он не договорил и нахмурился. – Но это не важно. Гораздо важнее то, что ты перехватил нашу добычу. А по закону за такой поступок полагается смерть. И не притворяйся, будто ты этого не знал.

Торак весь покрылся холодным потом. СМЕРТЬ? Как это? Неужели за какую-то косулю человека могут убить?

Во рту у него так пересохло, что он едва смог пошевелить языком.

– Но если… если это тот самый олень, которого вы преследовали, то возьмите его и отпустите меня. Мясо у меня в заплечной корзине. Съесть я успел совсем немного.

Ослак и девчонка переглянулись, но юноша сурово покачал головой и заявил:

– Все не так просто. Теперь ты – мой пленник. Ослак, свяжи ему руки, и отведем его к Фин-Кединну.

– А где это? – с тревогой спросил Торак.

– Фин-Кединн – это не название места, – усмехнулся Ослак, – а имя человека.

– Да ты хоть что-нибудь знаешь? – фыркнула девчонка.

– Фин-Кединн – мой дядя, – сказал юноша, гордо выпрямившись, – и вождь нашего племени. А мое имя – Хорд, мой отец был братом Фин-Кединна.

– А что это за племя? И куда вы меня ведете?

Но на вопросы Торака никто не ответил, а Ослак так его подтолкнул, что он упал на колени. Пытаясь встать, он оглянулся через плечо и к своему ужасу увидел, что Волк вернулся, явно желая отыскать его, и стоит от них шагах в двадцати, неуверенно поглядывая на незнакомцев и принюхиваясь.

Те пока что волчонка не замечали. А что, если заметят? Возможно, они тоже уважают старинный закон Леса, запрещающий охотнику убивать другого охотника. Но что, если им захочется отогнать Волка прочь? Торак сразу представил себе, как беззащитный волчонок бродит по Лесу и воет от голода…

Чтобы предупредить своего маленького друга и заставить его оставаться на месте, он дернул головой и негромко, но настойчиво сказал: «Уфф! », что по-волчьи означало: «Опасность! »

Ослак от удивления даже споткнулся и чуть не упал на него:

– Что ты сказал?

– Уфф! – громко повторил Торак.

И с отчаянием увидел, что Волк и не думает отступать. Наоборот, прижав уши, он бросился прямо к Тораку…

– А это еще что такое? – пробормотал Ослак.

Не выпуская Торака из своей ручищи, он быстро наклонился и схватил волчонка за шкирку.

Тот извивался и огрызался, но выглядел жалким и маленьким, свисая из огромной красной лапищи Ослака.

– Сейчас же отпусти его! – крикнул Торак, изо всех сил стараясь вырваться. – Отпусти, не то я тебя убью!

Ослак и девчонка так и покатились со смеху.

– Отпусти его! – уже совсем иным тоном взмолился Торак. – Он же тебе ничего не сделал!

– Ладно, отгони его подальше и пошли, – раздраженно приказал Хорд.

– Нет! – что есть силы завопил Торак. – Это мой про… Нет!

Девочка глянула на него с подозрением:

– Твой – кто?

– Ну, просто он мой, – пробормотал Торак.

Он понимал, что не должен никому открывать ни своего намерения отыскать Священную Гору, ни своего умения разговаривать с Волком.

«Держись от людей подальше. Если они узнают, на что ты способен…»

– Пошли, Ренн, – сердито буркнул Хорд. – Мы зря теряем время.

Но Ренн все еще с сомнением разглядывала Торака. Потом повернулась к Ослаку и велела:

– Давай его сюда. – Она сунула волчонка в мешок из оленьей шкуры и крепко затянула горлышко плетеной тесемкой. Закинув за спину извивающийся воющий мешок, она сказала Тораку: – А ты лучше веди себя смирно, не то я возьму да и разобью ему башку о дерево.

Торак метнул на нее гневный взгляд. Вряд ли девчонка проявит такую жестокость, однако ей куда быстрее удалось смирить его, чем Ослаку или Хорду.

Ослак снова с силой подтолкнул его сзади, и они двинулись по протоптанной оленями тропе куда-то на северо-запад.

Вскоре у Торака начали ныть связанные кисти рук. «Ладно, пусть ноют», – думал он злобно. Он был страшно зол на себя. «Всегда сперва посмотри, что у тебя сзади». Отец столько раз повторял это ему! А он не посмотрел. И вот теперь за это расплачивается, а вместе с ним и Волк. Из мешка, висевшего у девчонки за спиной, больше не слышалось ни рычания, ни придушенных воплей. «Неужели он задыхается? А вдруг он уже умер? » – в ужасе подумал Торак.

И стал упрашивать Ренн хоть немного приоткрыть мешок и дать волчонку глотнуть воздуха.

– Не нужно, – заявила она, даже не обернувшись. – я же чувствую, как он там дрыгается.

И Торак, стиснув зубы, пошел дальше, понимая, что просто необходимо поскорее что-то придумать для их спасения.

Ослак неотступно следовал за ним, а Хорд постоянно маячил впереди всех. На вид Хорду было лет девятнадцать. Этот красивый и хорошо сложенный юноша выглядел одновременно и чересчур самоуверенным, и каким-то неспокойным: похоже, ему отчаянно хотелось быть во всем первым, но он – и, видимо, не без оснований – боялся, что всегда и во всем будет в лучшем случае только вторым. Ладно сшитая одежда его отличалась аккуратностью, да и цвета в ней были здорово подобраны: куртка и штаны прошиты жилами, сплетенными в косичку и окрашенными красной краской, а по краю отделаны еще какими-то птичьими перьями с зеленоватыми пятнышками. На груди у Хорда красовалось потрясающее ожерелье из зубов благородного оленя.

Торак был озадачен. Зачем охотнику такая яркая цветная одежда? А это ожерелье еще и брякает при каждом движении, что уж вообще никуда не годится.

Ренн лицом походила на Хорда, и Торак догадался, что они, наверное, брат и сестра, только Ренн года на четыре моложе. На ее светлой коже была отчетливо видна племенная татуировка – по три тонких темно-синих полоски на каждой скуле, – придававшая ее облику несколько излишнюю резкость и вызывавшая недоверие. «Вряд ли, – думал Торак, – я когда-нибудь стану просить ее о помощи».

Куртка и штаны Ренн, сшитые из оленьей шкуры и довольно грязные и потертые, не отличались изысканностью, зато ее лук и колчан со стрелами были просто великолепны; стрелы были искусно оперены перьями совы и летели, видимо, совершенно бесшумно. На большом и указательном пальцах левой руки Ренн носила кожаные перстни-обереги, а на правом запястье еще один оберег – браслет из зеленого полированного сланца. Торак догадался, что такие браслеты носят те, что живут, служа другим, за счет своего умения отлично стрелять из лука. «Так вот в чем дело! – думал он. – Вот почему она, в отличие от Хорда, так скромно одета! »

Но из какого же она племени? Слева к куртке у нее был пришит – как и у Ослака и Хорда – символ их рода: пучок блестящих черных перьев, явно принадлежавших тотему племени. Но кому именно? Лебедю? Орлу? Торак никак не мог угадать.

Они шли все утро, не останавливаясь ни поесть, ни напиться. Они пересекали болотистые долины, сплошь заросшие ольхой и вечно что-то шепчущими осинками, взбирались на холмы, темные от шумливых бессонных сосен. Когда Торак проходил под ними, эти деревья печально вздыхали, словно оплакивая его скорую гибель.

Небо затянули тучи, солнце скрылось, и Торак растерялся, не понимая, в каком направлении они движутся. Наконец им попался холм, подножие которого покрывали многочисленные высокие, по пояс, муравейники. А поскольку муравьи строят свои дома только с южной стороны деревьев, Торак догадался, что идут они примерно на запад.

Через некоторое время они подошли к небольшому ручейку, и Хорд позволил всем напиться, но угрожающе прорычал:

– Мы слишком медленно идем! Нам еще через всю долину топать нужно, пока мы до Извилистой реки доберемся.

Торак насторожился, надеясь, что удастся подслушать что-нибудь полезное…

Но Ренн тут же заметила, что он подслушивает.

– Извилистая река, – медленно пояснила она, разговаривая с ним, как с младенцем, – находится еще дальше к западу, в соседней долине. Там мы осенью всегда устраиваем стоянку. А в двух днях ходьбы отсюда на север раскинулась Широкая Вода, где мы обычно стоим летом. Мы ловим там лосося. Лосось – это рыба такая, если ты не знаешь.

Торак чувствовал, как гневно пылают у него щеки. Что ж, по крайней мере теперь он знал, куда они направляются: на осеннюю стоянку его пленителей. Это плохо. Стоянка – значит, очень много людей и очень мало шансов на спасение.

Они все шли и шли, а солнце спускалось все ниже, и пленители Торака стали вести себя настороженно, часто останавливались, прислушивались, озирались. Он догадывался: они тоже знают о том медведе. Возможно, именно поэтому они и ввели неслыханный обычай заранее «владеть» добычей, которую еще и убить не успели. Видимо, добыча становилась все более редкой, ибо медведь распугал всех зверей. Торак старался не думать о медведе, но это ему удавалось плохо.

Они спустились в большую долину, где росли дубы, ясени и сосны, и вскоре достигли широкой серебристой реки. Это, наверное, и была Извилистая река.

И вдруг Торак почуял запах древесного дыма. Они приближались к стоянке.

Глава 8

Когда они вчетвером перебирались через реку по деревянному мосту, Торак неотрывно смотрел вниз, на скользящие волны, и думал, а не прыгнуть ли в воду. К сожалению, руки у него были связаны, так что он наверняка утонул бы. Да и Волка бросить он никак не мог.

На том берегу они прошли вниз по течению шагов десять, и деревья вдруг расступились, открывая широкую поляну. Торак сразу почуял запах сосновых дров и свежей крови и увидел четыре больших жилища, крытых шкурами северных оленей. Таких домов он никогда раньше не видел. Вокруг было полно людей, но все они были заняты работой и Торака пока что не замечали. А он с какой-то удивительной, порожденной страхом ясностью воспринимал каждую деталь нового для него быта.

На берегу реки двое мужчин свежевали тушу кабана, подвешенную к ветке дерева. Они уже выпотрошили зверя и теперь, убрав ножи в ножны, аккуратно сдирали с него шкуру, чтобы ни в коем случае не повредить ее и не проткнуть. Оба были обнажены по пояс, но в длинных фартуках, сшитых из рыбьих шкурок. Эти люди показались Тораку пугающе могучими; на их мускулистых руках бугрились уродливые зигзагообразные шрамы. С туши кабана медленно сочилась кровь, падая в подставленное корытце из бересты.

На мелководье две девушки в коротких рубахах из оленьей кожи, хихикая, промывали кабаньи внутренности, а рядом трое малышей старательно лепили из мокрого песка куличики и украшали их веточками сикоморы. Две легкие гладкие лодочки, крытые шкурами, лежали на берегу недалеко от воды. Земля вокруг лодок вся блестела от рыбьей чешуи. Две собаки довольно свирепого вида, подвывая, выпрашивали подачку.

В центре поляны возле большого костра из сосновых дров на циновках, сплетенных из ивовых веток, сидели женщины и, тихо переговариваясь, лущили лесные орехи или перебирали и складывали в корзину ягоды можжевельника. Никто из них внешне не походил ни на Хорда, ни на Ренн; Тораку даже на минутку пришло в голову, что брат с сестрой – тоже сироты, как и он.

Чуть в стороне от женщин какая-то старуха изготовляла стрелы: вставляла тонкие, как иглы, осколки кремня в прорезь на древке, а затем прочно закрепляла их с помощью клея из сосновой смолы и пчелиного воска. К куртке ее спереди был прикреплен круглый костяной амулет с вырезанной на нем спиралью, и То-рак догадался, что старуха эта, должно быть, колдунья. Отец много рассказывал ему о колдунах: они умели исцелять болезни, предсказывать, где есть дичь и какая будет погода. Но эта старая женщина выглядела так, словно могла делать и куда более опасные вещи, чем предсказывать погоду.

У костра хорошенькая девушка приглядывала за варевом, готовящимся в обмазанном глиной бурдюке. Пар от варева поднимался такой густой, что у девушки шевелились волосы, когда она палочкой-рогулькой вынимала из костра раскаленные докрасна камни и бросала их в бурдюк. Похлебка распространяла такой аппетитный мясной дух, что у Торака потекли слюнки.

Рядом с девушкой немолодой мужчина, стоя на коленях, надевал на вертел тушки зайцев. У него были такие же темно-рыжие волосы, как и у Хорда, и короткая рыжая бородка, но на этом все его сходство с Хордом и заканчивалось. Лицо мужчины поражало своим спокойствием и силой; Тораку даже показалось, что оно вырезано из песчаника. Он так засмотрелся на его необычное лицо, что даже позабыл о дивном аромате мясной похлебки. И без слов было ясно, что этот человек обладает здесь огромной властью.

Ослак развязал Тораку руки и подтолкнул его к центру поляны. Собаки тут же вскочили и яростно залаяли. Старуха сделала рукой какое-то мимолетное движение, и собаки смолкли, продолжая лишь тихо рычать. Все сразу перестали заниматься своими делами и уставились на Торака. И только тот мужчина у костра продолжал спокойно насаживать зайцев на вертел. Наконец, покончив с этим, он неторопливо вытер руки о землю, поднялся и стал молча ждать, когда Торака подведут к нему поближе.

Хорошенькая девушка, варившая суп, мельком глянула на Хорда и, застенчиво ему улыбнувшись, сказала:

– Мы оставили тебе супу.

И Торак догадался, что она либо его жена, либо хочет стать ею. Ренн обернулась и, округлив глаза, пропела, обращаясь к Хорду:

– О-о-о, Дирати тебе супцу оставила!

«Ну точно, она его сестра», – решил Торак.

Хорд, не обращая внимания ни на ту, ни на другую, сразу подошел к мужчине у костра и быстро рассказал, что произошло. Торак про себя отметил, что, согласно его рассказу, выходило, будто именно Хорд, а вовсе не Ослак поймал «воришку». Но Ослак, похоже, ничуть не возражал; а вот Ренн посмотрела на брата весьма презрительно.

Между тем собаки почуяли Волка. Шерсть у них на загривке встала дыбом, и они стали приближаться к Ренн.

– Назад! – прикрикнула она на них.

Собаки подчинились. А Ренн нырнула в ближайшее жилище и вскоре показалась, держа в руке моток веревки, сплетенной из древесной коры. Она привязала один конец веревки к верхней части мешка, в котором сидел волчонок, а второй перебросила через ветку росшего рядом дуба и подвесила мешок высоко над землей, так что собакам до него теперь было не допрыгнуть.

«И мне тоже! » – с горечью подумал Торак. Теперь, даже если ему и представится возможность убежать, он этого сделать не сможет. Без Волка он ни за что бежать не станет!

Ренн, перехватив его взгляд, сухо усмехнулась.

Он лишь мрачно на нее посмотрел. Душа его была исполнена страха.

Хорд наконец кончил рассказывать. Немолодой мужчина у костра один раз кивнул ему в знак того, что все понял, и жестом велел Ослаку подогнать Торака поближе. Он очень внимательно, не мигая, смотрел на мальчика; глаза у него оказались совершенно голубыми, очень яркими и удивительно живыми для такого каменно-неподвижного лица. Торак чувствовал, что долго его взгляда не выдержит, однако не смотреть в эти глаза оказалось еще труднее.

– Как твое имя? – спросил мужчина, и Торак испугался еще больше: уж больно тихо он это спросил.

Он облизнул губы и ответил:

– Торак. А как твое имя?

Но, похоже, он его уже слышал раньше… Впрочем, Хорд поспешил пояснить ему:

– Это Фин-Кединн. Вождь племени Ворона. А тебе, жалкая тварь, следовало бы научиться почтительно разговаривать с большими людьми.

Фин-Кединн взглядом заставил Хорда умолкнуть и повернулся к Тораку.

– Из какого ты племени?

Торак гордо вскинул голову и ответил:

– Из племени Волка.

– Вот удивительно-то! – насмешливо заметила Ренн, и в толпе кто-то засмеялся.

Но только не Фин-Кединн. Он ни на секунду не сводил с лица Торака своих обжигающих голубых глаз.

– Что ты делаешь в этой части Леса?

– Иду на север, – ответил Торак.

– Я говорил ему, что эта часть Леса теперь принадлежит нам, – быстро вставил Хорд.

– Откуда мне было об этом знать? – пожал плечами Торак. – Я же не был на Совете племен.

– А почему? – тихо спросил Фин-Кединн. Торак не ответил.

Глаза вождя так и впились в него.

– Где остальные члены твоего племени?

– Не знаю, – честно признался Торак. – Я никогда вместе с ними не жил. Я живу… жил… в Лесу вместе с отцом.

– Где же он?

– Умер. Его… убил медведь.

По рядам собравшихся пролетел шепот. Некоторые опасливо поглядывали через плечо, другие касались своего племенного оберега – пучка перьев ворона – или даже делали особое движение рукой, с помощью которого отгоняют зло. Старуха так и буравила Торака острым взглядом.

Но лицо Фин-Кединна осталось по-прежнему спокойным.

– Кто был твой отец? – спросил он.

Торак сглотнул застрявший в горле комок. Он знал – как наверняка знал и Фин-Кединн – что в течение пяти лет со дня смерти человека запрещено произносить его имя вслух. Все это время о покойниках следует упоминать только с помощью имен их родителей. Отец почти ничего не рассказывал Тораку о своей семье, но Торак знал имена его родителей и откуда они родом. Мать отца была из племени Тюленя, а отец – из племени Волка. Торак назвал их обоих.

Всегда труднее всего скрыть, если ты внезапно кого-то узнал. Даже Фин-Кединну это удалось не до конца.

«Он наверняка знал моего отца, – думал Торак. – Раньше. Но откуда? Ведь отец никогда даже не упоминал ни о Фин-Кединне, ни о племени Ворона. Что же все это значит? »

Он смотрел, как Фин-Кединн задумчиво водит пальцем по нижней губе. Было совершенно невозможно понять, был ли отец Торака его лучшим другом или же смертельным врагом.

Наконец Фин-Кединн снова заговорил.

– Разделите имущество мальчишки между всеми, – приказал он и повернулся к Ослаку: – А ты отведи его вниз по течению и убей.

Глава 9

У Торака подкосились ноги.

– Что-о? – задохнулся он. – Но откуда ж мне было знать, что это ваш олень! Как же вы можете считать меня виновным?

– Таков закон, – холодно ответствовал Фин-Кединн.

– Но почему? Почему? Только потому, что ты так сказал?

– Потому что так сказали все племена. Ослак положил тяжелую руку Тораку на плечо:

– Хватит. Идем.

– Нет! – выкрикнул Торак. – Послушайте! Вы говорите, таков закон, но ведь… существует и другой закон, разве я не прав? – Он перевел дыхание. – Испытание боем. Мы… мы сразимся, и тогда…

Он не был уверен, что уже имеет право с кем-то сражаться – отец лишь однажды упомянул о подобных поединках, когда учил его законам лесных племен, – но заметил, что Фин-Кединн с любопытством прищурился.

– Ведь такой закон существует, правда? – продолжал Торак, заставляя себя смотреть вождю племени прямо в глаза. – Ты же не знаешь наверняка, был ли я виновен. И тебе не известно, знал ли я, что это ваш олень. Вот и давай выясним, кто говорит правду: сразимся. Ты и я. – Он перевел дыхание и решительно продолжил: – Если победу одержу я, значит, я невиновен. И ты оставишь меня в живых. Вернее, оставишь в живых нас обоих, меня и моего волка. Если же я проиграю – мы оба умрем.

Кто-то в толпе насмешливо хихикнул. Какая-то женщина возмущенно хлопнула себя по лбу и покачала головой.

– Я не сражаюсь с мальчишками, – спокойно возразил Фин-Кединн.

– Но он ведь прав! – вдруг вмешалась Ренн. – Это действительно один из самых древних законов Леса. И он имеет право сразиться.

Хорд вышел вперед.

– Хорошо, я готов с ним сразиться. Я гораздо ближе ему по возрасту. Это будет справедливо.

– Не слишком, – сухо сказала Ренн.

Она стояла, прислонившись спиной к тому дереву, где висел мешок с волчонком. Торак заметил, что завязку на горлышке мешка она слегка распустила, и теперь оттуда торчала голова Волка. Вид у Волка был довольно растерянный, однако он с любопытством посматривал сверху на двух собак, сидевших прямо под ним и исходивших слюной.

– Ну, что скажешь, Фин-Кединн? – спросила колдунья. – Мальчик-то прав. Пусть дерется.

Некоторое время Фин-Кединн молча смотрел старухе прямо в глаза, и Тораку показалось, что между ними тоже происходит некий поединок – поединок характеров. Затем вождь неторопливо кивнул.

И Тораку сразу стало легче.

Похоже, всех чрезвычайно заинтересовал грядущий поединок. Люди, собравшись группками, о чем-то спорили, притопывая ногами, и дыхание их в холодном вечернем воздухе превращалось в облачка пара.

Ослак кинул Тораку отцовский нож.

– Это тебе понадобится. И копье тоже, и наручи.

– Что-что? – переспросил Торак.

Ослак округлил глаза от удивления. Он сходил в ближайшее жилище и принес оттуда копье с ясеневым древком и острым наконечником из базальта, а также какие-то странные штуки из сложенной втрое шкуры северного оленя.

Торак неуверенно взял в руки копье и с недоумением стал смотреть, как Ослак привязывает одну тяжеленную штуковину из шкур ему к правому предплечью. Весила эта штука, наверное, не меньше целой ляжки косули.

«Интересно, – думал он, – что мне с ней делать? »

А Ослак, подбородком указав Тораку на перевязанную левую руку, поморщился и сочувственно заметил:

– Похоже, не больно-то тебе везет. «Это точно», – подумал Торак.

Предлагая этот поединок, он рассчитывал на что-то вроде борьбы – возможно, с применением ножа. На что-то вроде той игры, в которую они с отцом довольно часто играли просто так, для развлечения. Но для племени Ворона такой поединок, и в этом уже не оставалось сомнений, означал нечто совершенно иное. И теперь Торак пытался угадать, есть ли для него какие-то особые правила и не будет ли с его стороны проявлением глупости и слабости, если он спросит об этом.

Фин-Кединн помешал костер, и целый сноп искр взвился к небесам. Торак смотрел, как искры летят сквозь дрожащее над костром жаркое марево.

– Существует только одно правило, – сказал Фин-Кединн, словно прочитав его мысли. – Нельзя пользоваться огнем. Тебе понятно? – Его голубые глаза вновь приковали к себе взгляд Торака.

Торак растерянно кивнул. Не пользоваться огнем? Да об этом он думал меньше всего! За спиной Фин-Кединна он видел Хорда, которому привязывали наручи на правую руку. Хорд скинул куртку и выглядел теперь огромным и пугающе сильным. Торак решил куртку не снимать: ни к чему подчеркивать собственную слабость рядом с таким силачом.

Он снял с пояса все привязанные к нему предметы и сложил их кучкой на землю. Потом быстро сплел из травы полоску и повязал ее поперек лба, чтоб волосы не лезли в глаза. От волнения руки у него вспотели, стали скользкими, и он, нагнувшись, вытер их о землю.

Кто-то вдруг тронул его за плечо, и он от неожиданности даже подпрыгнул.

Оказалось, что это Ренн. Она протянула ему берестяной туесок, полный воды.

Торак с благодарностью принял туесок и вволю напился. И очень удивился, поняв, что в туеске не вода, а сок бузины, терпкий и бодрящий.

Ренн указала ему на бадью, стоявшую у костра.

– Там вода, если еще пить захочешь. Он отдал ей туесок и признался:

– Не думаю, чтобы я успел захотеть пить. Она пожала плечами:

– Кто знает?

Вокруг воцарилась тишина. Зрители встали кружком по краю поляны, а середину ее, ближе к костру, заняли Торак и Хорд.

«Значит, никаких особых правил соблюдать не нужно, – подумал Торак. – Что ж, начнем! »

Противники осторожно кружили по поляне.

Несмотря на крупное телосложение, Хорд двигался с легкостью и изяществом рыси, чуть подогнув колени, то и дело перекладывая пальцы с рукояти ножа на древко копья. Лицо его было напряжено, но на губах играла легкая улыбка. Ему явно очень нравилось быть в центре всеобщего внимания.

А Торак этого не любил. Сердце у него в груди бешено стучало, словно хотело выпрыгнуть наружу. Он едва слышал крики людей, подбадривавших Хорда; голоса звучали приглушенно, словно он находился под водой.

Хорд метнул копье, целясь противнику в сердце, и Торак едва успел присесть, почувствовав, как копье слегка царапнуло ему висок. «А Хорд куда проворнее, чем казался», – подумал он и попытался применить тот же маневр, надеясь, что это не будет выглядеть, как подражание.

– Подражая противнику, далеко не уйдешь! – тут же крикнула Ренн.

Кровь так и бросилась Тораку в лицо.

Теперь они с Хордом двигались быстрее. В некоторых местах земля была скользкой от крови убитого кабана. Торак поскользнулся и чуть не упал.

Он понимал, что ему нечего и надеяться выиграть за счет собственной силы. Придется применить всю свою смекалку. Беда в том, что он знал всего два хитрых приема, какими можно воспользоваться в таком поединке, да и поупражняться в них ему довелось все раза два-три.

Он отважно метнул копье, метя Хорду прямо в горло, но тот, конечно же, успел отразить удар с помощью наручей. Торак поспешил было нанести ему удар копьем снизу, в живот, но и этот удар Хорд парировал с пугающей легкостью, и копье Торака опять лишь скользнуло по наручам противника.

«Ну ладно, этот прием ему известен», – с тревогой думал Торак. Впрочем, каждое движение Хорда свидетельствовало о том, что он опытный боец.

– Давай, Хорд! – крикнул кто-то из мужчин. – Пора ему кровь пустить!

– Еще не время! – откликнулся Хорд, презрительно кривя губы.

Толпа взорвалась смехом.

Торак попытался применить второй известный ему трюк. Изображая полного неумеху – что было совсем нетрудно, – он отчаянно бросился вперед, соблазняя Хорда видом своей незащищенной груди. Уловка удалась, и Хорд замахнулся копьем, но Торак тут же прикрыл грудь наручью, и наконечник копья увяз в толстых шкурах. Удар был так силен, что Торак едва устоял на ногах, и все же ему удалось воплотить задуманное: резко повернув вверх руку, прикрытую наручами, он переломил копье Хорда, и тот отступил назад.

Торак был потрясен. Он никак не ожидал, что это у него получится.

Его противник, впрочем, быстро пришел в себя и, бросившись вперед, вонзил ему нож в руку, сжимавшую копье. Торак вскрикнул, когда кремневое острие пропороло мышцу между большим и указательным пальцами, пошатнулся и выронил копье. Хорд снова бросился на него, но Торак успел упасть на землю, быстро перекатиться в сторону, уходя от очередного удара, и вскочить.

Теперь они оба лишились копий и взялись за ножи.

Чтобы перевести дыхание, Торак присел за костром на корточки. Грудь его тяжело вздымалась. Рука, которую поранил медведь, весьма некстати разболелась. Пот ручьями тек по лицу, и Торак горько жалел, что не последовал примеру Хорда и не снял куртку.

– Поторопись, Хорд! – крикнула какая-то женщина. – Прикончи его!

– Давай, давай, Хорд! – раздался и мужской голос. – Неужели это все, чему ты научился на юге?

Впрочем, теперь уже далеко не все в толпе были на стороне Хорда. Кое-кто даже подбадривал Торака, хотя, как он догадывался, это была не столько искренняя поддержка, сколько приятное удивление, вызванное тем, что он продержался так долго. Но он-то понимал, что силы его на исходе, да и особых приемов у него в запасе не осталось. Хорд явно становился хозяином положения.

«Прости, Волк, – беззвучно обратился он к волчонку. – Не думаю, что мы сумеем из этого выпутаться».

Краем глаза он видел мордочку Волка, торчавшую из мешка; волчонок извивался и выл, выпуская в воздух облачка пара и словно спрашивая: «Что происходит? Почему ты не подойдешь и не снимешь меня с этой ветки? »

Торак отпрыгнул в сторону, чтобы лезвие ножа не полоснуло его по горлу. «Сосредоточься, – сказал он себе. – Забудь пока обо всем».

И все же… мысли о Волке не давали ему покоя: волчонок явно что-то подсказывал ему, но что?

Он снова быстро глянул на Волка, повизгивавшего в мешке, на облачка пара, вырывавшиеся у него из пасти…

«Огнем пользоваться нельзя», – сказал ему Фин-Кединн.

И вдруг Торак почувствовал, что точно знает, как ему следует поступить. Делая ложные выпады и уворачиваясь от ударов противника, он постепенно отошел от центра поляны, стараясь, чтобы костер постоянно был между ним и Хордом.

– Прячешься? – поддразнил его Хорд.

Торак мотнул головой в сторону берестяной бадьи с водой.

– Просто пить хочу. Можно?

– Пей, раз уж тебе невтерпеж, мальчишка.

Не сводя глаз с Хорда, Торак присел на корточки и пригоршней зачерпнул воды, чтобы напиться. Он делал это нарочито медленно, чтобы Хорд решил, будто у него на уме какой-то трюк с водой. Ему необходимо было отвлечь внимание противника от кипящего варева.

Хорд попался на удочку, подошел поближе и наклонился над Тораком, презрительно на него глядя.

– Что, тоже пить захотел? – спросил у него Торак, по-прежнему сидя на корточках.

Хорд в ответ только фыркнул.

А Торак, внезапно вскочив на ноги, бросился к висевшему над углями бурдюку и проткнул плотную, обмазанную глиной шкуру ножом. Кипящее варево хлынуло на раскаленные угли, и шипящее облако пара ударило Хорду в лицо.

Зрители дружно охнули. Но Торак постарался не упустить момента: он вонзил свой нож в кисть противника, и Хорд, ослепленный паром, взвыл от боли. Нож выпал из его руки, и Торак отшвырнул его ногой, а потом бросился на противника и сбил его с ног.

Оседлав распростертого на земле Хорда, он уселся ему на грудь и коленями прижал к земле его раскинутые в стороны руки. Затем, захватив в горсть побольше темно-рыжих волос, с силой ударил Хорда головой о землю.

В ушах у него слышался какой-то оглушительный рев, перед глазами плыла красная пелена – ему хотелось убить, убить убить… и тут он почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за плечи и оттаскивают от Хорда.

– Все, остановись, поединок окончен, – услышал он голос Фин-Кединна и попытался вырваться.

Хорд к этому времени уже успел вскочить и схватить свой нож. Задыхаясь и сверкая глазами, противники смотрели друг на друга.

– Я сказал, ПОЕДИНОК ОКОНЧЕН! – очень громко повторил Фин-Кединн.

В толпе тут же поднялась суматоха. Люди Ворона не желали мириться с тем, что Хорд проиграл.

– Этот мальчишка сражался нечестно! Он воспользовался огнем! – кричали одни.

– Нет, он выиграл честно! – возражали другие.

– Кто бы говорил? Пусть теперь снова дерутся! Но, похоже, и Торака, и Хорда новая схватка явно страшила.

Фин-Кединн наконец выпустил Торака. Тот отряхнулся и с облегчением вытер пот со лба, увидев, что Хорд убирает нож в ножны. Хорд явно был в ярости, но неизвестно, на кого больше он злился – на Торака или на себя самого. Дирати сочувственно коснулась его плеча, но он сердито стряхнул ее руку и, расталкивая собравшихся, пошел прочь, исчезнув в одном из жилищ. Теперь, когда жажда крови угасла в его душе, Торака вдруг охватила ужасная слабость; он весь дрожал. Сунув нож в ножны, он огляделся в поисках остальных своих вещей и заметил, что Фин-Кединн внимательно за ним наблюдает.

– Ты нарушил правило, – спокойно промолвил вождь. – Ты воспользовался огнем.

– Нет, огнем я не пользовался, – уверенно возразил Торак, хотя чувствовал он себя далеко не так уверенно. – Я воспользовался паром.

– Что ж, но я все же предпочел бы, чтобы ты вылил в костер не суп, а воду. Столько хорошей еды зря испортил!

Торак молчал.

А Фин-Кединн внимательно его рассматривал. Тораку даже показалось, что в голубых глазах вождя мелькает улыбка.

С трудом протолкнувшись сквозь толпу, к ним подошел Ослак с мешком, в котором сидел волчонок.

– Держи своего дружка! – прогрохотал он и так швырнул Тораку мешок, что мальчик, поймав его, едва устоял на ногах.

Освобожденный из плена, волчонок подпрыгивал, извивался, лизал Торака в подбородок и все пытался рассказать, как ему было страшно и обидно, когда они так неожиданно попали в эту ловушку. Торак чувствовал, как бешено бьется сердечко его маленького друга, и ему очень хотелось сказать волчонку хоть что-нибудь утешительное, но он заставил себя промолчать. Было бы глупо сейчас допустить подобную оплошность.

– Закон есть закон, – бросил ему Фин-Кединн. – Ты победил и волен уйти.

– Нет! – Прозвенел над толпой девчачий голос, и все разом повернули головы. Это, конечно же, была Ренн. – Ты не можешь просто так его отпустить! – снова выкрикнула она, выбегая вперед.

– Но твой вождь уже отпустил меня, – возразил ей Торак. – Ты разве не слышала? Я свободен.

Ренн повернулась к дяде:

– Послушай меня, это очень важно! Его нельзя отпускать, ведь он, возможно… – И она, оттащив Фин-Кединна в сторонку, принялась что-то настойчиво шептать ему на ухо.

Торак не мог расслышать, что она говорит; к сожалению, остальным тоже хотелось это узнать, и они придвинулись ближе, а старая колдунья хмурилась и кивала. Даже Хорд снова вылез наружу, услышав слова сестры, и теперь смотрел на Торака каким-то странным настороженным взглядом, словно видя его впервые.

Фин-Кединн, выслушав Ренн, задумчиво на нее посмотрел.

– Ты уверена? – спросил он.

– Нет, конечно, – призналась она. – Может быть, это и не он. А что, если он? Нам нужно время, чтобы окончательно в этом убедиться.

Фин-Кединн погладил бороду и спросил:

– Но что заставляет тебя хотя бы подозревать…

– То, как он сумел победить Хорда. А еще среди его вещей я нашла вот это. – Она протянула руку, и у нее на ладони Торак увидел свой свисток, сделанный из глухариной косточки. – Для чего тебе этот свисток? – резко повернулась к нему Ренн.

– Чтоб волчонка подзывать, – ответил Торак. – А ты что подумала?

Ренн подула в свисток, и Волк тут же насторожил уши. Толпа встревоженно загудела. Ренн и Фин-Кединн обменялись понимающими взглядами.

– Но он не свистит! – обвиняющим тоном заявила Ренн.

Торак не ответил. Он вдруг заметил, что глаза у нее не светло-голубые, как у ее брата, а черные: черные и бездонные, как самый глубокий колодец. «Интересно, – подумал он, – а вдруг она тоже колдунья? »

Ренн повернулась к Фин-Кединну и твердо сказала:

– Мы не можем отпустить его, пока не будем знать наверняка!

– Ренн права, – поддержала ее старая колдунья. – И ты, Фин-Кединн, не хуже меня понимаешь, что это означает. Все это понимают.

– ЧТО все понимают? – взмолился Торак. – Фин-Кединн, мы же заключили договор! Мы договорились: если я одержу победу, ты позволишь нам с Волком уйти!

– Нет, – сказал Фин-Кединн, – мы договорились, что я оставлю тебя в живых. Ты и останешься в живых. По крайней мере – пока. Свяжи-ка его снова, Ослак.

– Нет! – выкрикнул Торак. – Отпустите меня! Ренн, заносчиво вздернув подбородок, сказала ему:

– Ты говорил, что твоего отца убил медведь. Мы знаем об этом медведе. Некоторые из нас даже его видели.

Стоявший рядом с нею Хорд при этих словах вздрогнул и, сунув в рот большой палец, принялся грызть ноготь.

– Медведь появился здесь примерно месяц назад, – продолжала Ренн. – И Лес точно накрыло черной тенью, так здесь стало темно. Он убивал всех подряд, без пощады, убивал направо и налево, убивал даже других лесных охотников. Волков, например. Или вот рысь убил… Казалось, он кого-то ищет и не находит… – Ренн помолчала. – А тринадцать дней назад он вдруг исчез. К нам приходил гонец из племени Кабана и сказал, что видел его следы в южной части Леса. Вот мы и решили, что медведь отсюда ушел, и воздали хвалу хранителю нашего племени. – Она судорожно сглотнула. – А теперь… он вернулся. Вчера наши разведчики пришли из западных краев. Они обнаружили там множество убитых… Мертвые тела встречались им вплоть до морских берегов. А люди из племени Кита рассказали им, что три дня назад медведь унес ребенка. Торак облизнул губы и спросил:

– А я тут при чем?

– Людям нашего племени давно известно одно пророчество, – сказала Ренн, словно не слыша его вопроса. – «Тень падет на Лес. И никто не сможет противостоять ей…» – Голос у нее сорвался, она нахмурилась и закусила губу.

Ее рассказ продолжила колдунья:

– «И тогда появится Слушающий, который умеет сражаться с помощью воздуха и разговаривать, не издавая ни звука». – Взор старой колдуньи уперся в свисток, лежавший на ладони Ренн.

Все вокруг молчали, глядя на Торака.

– Но я никакой не Слушающий! – воскликнул он.

– А нам кажется, что ты вполне можешь им оказаться, – возразила колдунья.

– И что… с этим Слушающим случается дальше? – спросил Торак очень тихо. – Что там говорится дальше в вашем пророчестве? – Ужасное предчувствие сковало его душу; ему казалось, что он и так это знает. У него даже голова закружилась, он словно падал вниз с огромной высоты.

Тишина на поляне стала еще более напряженной. Торак переводил глаза с одного испуганного лица на другое, потом посмотрел на кремневый нож у Ослака за поясом, на блестящую освежеванную тушу кабана, свисавшую с дерева, на темную кровь, по каплям стекавшую в берестяное корытце… И, почувствовав на себе тяжелый взгляд Фин-Кединна, повернулся к нему, глядя прямо в обжигающие голубые глаза вождя.

– А потом Слушающий, – заключил рассказ Фин-Кединн, – отдаст кровь своего сердца Священной Горе. И сокрушит этим Тень.

Кровь своего сердца.

А кровь с освежеванной туши все капала в подставленное корытце. Кап, кап, кап…

Глава 10

– Что вы хотите со мной сделать? – спросил Торак, когда Ослак, связав ему за спиной руки, той же веревкой прикрутил его к столбу, поддерживавшему крышу жилища. – Что у вас на уме?

– Очень скоро ты это узнаешь, – буркнул Ослак. – Фин-Кединн хочет, чтобы все было решено к рассвету.

Извернувшись, Торак увидел, что Ослак и волчонка привязывает к тому же столбу коротким и прочным кожаным ремешком.

От отчаяния и ужаса Торака охватил такой озноб, что даже зубы стали выбивать дробь.

– Кем решено? – выкрикнул он, задыхаясь. – Кто будет решать мою судьбу? Почему мне самому нельзя при этом присутствовать и защищать себя? Что это за люди собрались там, у костра?

– Уй! – вскрикнул Ослак, сунув в рот укушенный волчонком палец. – Фин-Кединн послал гонцов, и они созвали людей на Совет племен. Надо решить, как быть с этим медведем. Ну, а теперь и с тобой тоже.

По прикидкам Торака у большого костра собралось человек двадцать, а то и тридцать, мужчины и женщины. Их лица, освещенные неровным пламенем костра, явно ничего хорошего ему не сулили.

Все должно быть решено к рассвету… Значит, ему необходимо каким угодно способом выбраться отсюда еще до рассвета!

Но как? Ведь он крепко привязан к столбу, у него отняли оружие и все его вещи. Даже если ему и удастся освободиться от пут, то стоянка хорошо охраняется. С наступлением темноты вокруг поляны разожгли костры, и вооруженные копьями и берестяными дудками мужчины ходили между кострами, сторожа покой племени. Фин-Кединн явно не желал дать медведю ни малейшей возможности застать людей врасплох.

Ослак снял с Торака башмаки, связал ему на всякий случай лодыжки и ушел, а башмаки его унес с собой.

Торак не мог слышать, что говорили собравшиеся у костра, но он, по крайней мере, мог их видеть благодаря тому, что был привязан у самого входа в жилище. Жилище имело довольно странную конструкцию: у задней его стены крыша, крытая оленьими шкурами, опускалась почти до земли, зато передней стены в жилище вообще не было – только широкая поперечная балка, которая, похоже, служила для того, чтобы преграждать путь дыму, поднимавшемуся над костром, разложенным у самого входа в жилище, но при этом удерживать тепло, проникавшее внутрь.

Напряженно вслушиваясь и пытаясь понять, что происходит у большого костра на поляне, Торак видел, что собравшиеся по очереди встают, что-то говорят и явно спорят друг с другом. Особенно яростно спорили широкоплечий мужчина с огромным метательным топором в руках, женщина с длинными волосами цвета лесного ореха, одна прядь которых была выкрашена красной охрой, и какая-то девушка с безумными глазами и облепленным желтой глиной черепом, даже издали казавшимся шершавым, как дубовая кора.

Фин-Кединна Торак разглядеть не смог, зато в стороне от остальных заметил старую колдунью. Она скрючилась на земле и следила за огромным вороном с блестящим оперением, который бесстрашно бродил по поляне и время от времени издавал хриплое «кра! ».

«Интересно, – думал Торак, – это и есть хранитель их племени? И что же он советует старухе? Предлагает выпотрошить меня, как лосося, или надеть на вертел, как зайца? » Тораку еще не доводилось слышать, чтобы в лесных племенах совершали человеческие жертвоприношения. Такие обычаи существовали разве что в далеком прошлом, когда после прихода Великой Волны наступили тяжелые времена. С другой стороны, он никогда в жизни не слышал и о племени Ворона…

«Фин-Кединн хочет, чтобы все было решено к рассвету…», «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе…»

Знал ли отец об этом пророчестве? Нет, отец не мог так с ним поступить, не мог послать своего сына на смерть!

И все же… отец заставил Торака поклясться, что он отыщет Гору. И он сказал: «… постарайся не возненавидеть меня за это… потом».

Потом. Когда узнаешь.

К действительности Торака вернул шершавый язык волчонка. Тот лизал ему руки. Волку явно нравился вкус сыромятной кожи, и Торак ощутил в душе искорку надежды. Если заставить волчонка не лизать ремни, а кусать их…

Но пока Торак размышлял, как сказать это по-волчьи, от большого костра к нему направился какой-то мужчина. Это был Хорд.

Торак в ужасе зарычал на волчонка, приказывая немедленно прекратить возню с ремнями, но волчонок был слишком голоден и не обратил на это предупреждение никакого внимания.

Впрочем, волчонок Хорда совершенно не интересовал. Он остановился у небольшого костерка, горевшего перед входом в жилище, и гневно уставился на Торака, грызя ноготь большого пальца.

– Ты никакой не Слушающий! – рявкнул он. – И никак не можешь им быть!

– Вот и скажи это всем остальным! – огрызнулся Торак.

– Разве какой-то мальчишка способен убить этого медведя? Мы в твоей помощи не нуждаемся! Я и сам могу это сделать. Я могу спасти все племена!

– Вряд ли тебе представится такая возможность! – сказал Торак.

Он чувствовал, что волчонок начинает теребить сыромятные ремешки своими остренькими передними зубами, и стоял очень спокойно, чтобы не спугнуть звереныша. В душе он просил одного: только бы Хорд не вздумал заглянуть ему за спину.

Но Хорд, похоже, был слишком возбужден, чтобы заметить что-то подозрительное. Он молча метался перед Тораком, потом вдруг остановился и снова повернулся к нему:

– Ты ведь его видел, верно? Ты видел этого медведя? Торак удивился:

– Ну да, видел. Он ведь отца моего убил.

И Хорд, настороженно оглянувшись через плечо, прошипел:

– Я тоже его видел!

– Где? Когда?

Хорд вздрогнул, словно ожидая внезапного удара, но ответил:

– Я довольно долго жил на юге в племени Благородного Оленя. Учился там колдовству. Саеунн, – он мотнул головой в сторону старой колдуньи, по-прежнему беседовавшей с вороном, – этого хотела. – Хорд снова принялся терзать ноготь большого пальца, уже и без того изгрызенный до крови. – Я был там, когда этого медведя поймали, и видел… как все случилось.

Торак во все глаза смотрел на него.

– Что значит «случилось»? – выдохнул он.

Но Хорд, не ответив, отошел от него к большому костру.

Миновала полночь, взошла ущербная луна, а Совет племен все продолжался. Волчонок по-прежнему лизал и теребил зубами ремешки, которыми были связаны руки Торака, но узлы были крепкие, и такому малышу они, похоже, пока были не по зубам. «Не останавливайся, – беззвучно молил Торак волчонка. – Пожалуйста, не останавливайся…»

Ему было слишком страшно, так что голода он почти не чувствовал, но в схватке с Хордом он получил немало ран и ушибов, к тому же болезненно ныли плечи, руки и ноги, ведь он давно уже стоял у этого столба связанный. Даже если Волку удастся разгрызть ремни, вряд ли у него, Торака, хватит сил, чтобы убежать достаточно далеко. А впрочем, он вряд ли сумеет хотя бы мимо сторожей проскользнуть незамеченным…

Из головы у него не шли слова Хорда: «Я видел, как все случилось…»

Из рассказа Хорда он почерпнул и еще кое-какие полезные сведения. Хорда посылали учиться к колдунам племени Благородного Оленя, и мать Торака тоже была из этого племени. Матери он не знал, она умерла, когда он был совсем маленьким; но если племя Ворона дружит с племенем его матери, то, может быть, ему удастся уговорить их отпустить его и Волка…

Снаружи послышались быстрые шаги. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-то увидел, как Волк грызет его путы!

Торак едва успел предупреждающе фыркнуть – к счастью, на этот раз волчонок тут же повиновался, – и перед ними возникла Ренн; она жевала жареную заячью ногу. Ее острый взгляд сперва скользнул по волчонку, с самым невинным видом сидевшему в темном углу; потом она с ног до головы с большим подозрением осмотрела Торака. Он сердито на нее глянул, взглядом требуя, чтобы она не подходила к нему слишком близко.

Мотнув головой в сторону собравшихся, он спросил, присутствуют ли на Совете люди из племени Волка.

Ренн покачала головой.

– Из этого племени мало кто в живых остался. Так что не надейся: тут тебя на волю никто не выпустит!

Торак промолчал и незаметно подергал ремень, стягивавший его кисти: ремень немного ослаб, как это всегда бывает с сыромятной кожей, если ее намочить. Ах, если б эта Ренн поскорее убралась отсюда!

Но она упорно не желала никуда убираться.

– Никого из племени Волка здесь нет, – повторила она, откусив новый кусок зайчатины, – зато представителей других племен хватает. Вон, смотри, Желтая Глиняная Голова из племени Зубра. Их племя живет в самой чаше Леса и вечно молится своим духам-покровителям. Они считают, что и сейчас нужно просто попросить о помощи Великого Духа. А этот человек с топором – из племени Кабана. Он предлагает устроить в Лесу большой пожар – чтобы огонь стоял стеной! – и так отогнать медведя к Морю. Женщина с красной прядью в волосах – она выкрасила волосы кровью земли – из племени Благородного Оленя. Но я так и не поняла пока, что она предлагает. С людьми из этого племени никогда ничего нельзя сказать наверняка.

«Чего это она так разговорилась? – думал Торак. – Чего ей от меня нужно? »

Но решил все же поддержать разговор, чтобы отвлечь внимание Ренн от волчонка, и сказал:

– Моя мать тоже была из племени Благородного Оленя. Может быть, эта женщина ее знала. А вдруг она какая-нибудь моя родственница? Вполне возможно…

– Она сказала, что не знает тебя. И не собирается тебе помогать.

Торак минутку подумал и спросил:

– Ваше племя ведь дружит с племенем Благородного Оленя, верно? Твой брат сказал, что учился у них колдовству.

– Ну и что?

– Он… он сказал еще, что видел, «как все случилось», ну, с тем медведем. Что «случилось»? Ты не знаешь?

Ренн, прищурившись, недоверчиво посмотрела на него.

– Мне очень нужно это знать! – сказал Торак. – Он убил моего отца.

Ренн изучала обглоданную заячью ногу.

– Хорда отдавали туда на обучение, – начала она, и в голосе ее послышалось затаенное презрение. – Знаешь, что это значит? Человека отсылают в другое племя, чтобы он завел там друзей и, возможно, выбрал себе жену.

– Я слышал об этом обычае, – сказал Торак. Волк у него за спиной снова жадно обнюхивал кисти его рук, стянутые ремнем. Он попытался пальцами оттолкнуть его морду, но это не помогло. «Только не сейчас, – подумал он. – Пожалуйста, только не сейчас! »

– Он прожил у них девять лун, – сказала Ренн, выискивая на заячьей косточке кусочки мяса. – Они самые лучшие колдуны во всем Лесу. Потому он к ним и пошел. – Губы ее насмешливо изогнулись. – Хорд любит быть самым лучшим. – Она вдруг нахмурилась: – А что это делает твой волчонок?

– Ничего, – чересчур поспешно заявил Торак. А Волку беззвучно сказал по-волчьи: «Перестань! Уходи прочь! »

Но волчонок, разумеется, его не послушался. Торак, сделав вид, что ничего не случилось, снов; посмотрел на Ренн.

– И что же было потом?

Она снова подозрительно прищурилась:

– А почему ты спрашиваешь?

– А почему ты вдруг решила поговорить со мной? Ренн тут же замкнулась. Она умела владеть собой не хуже Фин-Кединна.

Задумчиво выковыривая застрявший между зубами кусочек мяса, она некоторое время молчала, потом все же продолжила свой рассказ:

– Хорд прожил в племени Благородного Оленя не так уж долго, когда к ним на стоянку пришел один незнакомец. Случайно забрел. Он был из племени Ивы, калека, и увечье получил во время охоты. Во всяком случае, он так сказал. Люди из племени Оленя приняли его. А он… – Ренн запнулась и вдруг показалась То-раку даже младше его самого и совсем не такой уж уверенной. – Он их предал! Он был не просто несчастным бродягой и очень хорошо разбирался в колдовстве. Он устроил в лесу тайник и вызвал туда какого-то злого духа. И заключил его в тело медведя. – Она помолчала. – а Хорд обо всем узнал. Но было уже слишком поздно.

Тени в Лесу за жилищем стали, казалось, еще глубже и темнее. Где-то пронзительно взвизгнула лиса.

– Но почему? – спросил Торак. – Почему он это сделал, тот бродяга?

Ренн покачала головой.

– Кто знает? Может быть, хотел создать такое существо, которое выполняло бы любой его приказ? Но все получилось не так, как он хотел. – Отблески костра играли в ее темных глазах. – Как только тот злой дух получил тело медведя, он обрел силу и высвободился из колдовских пут. Он успел убить троих, прежде чем людям из племени Благородного Оленя удалось его отогнать. А тут исчез и тот калека.

Торак молчал. Слышно было, как шепчутся деревья на ветру и шуршит шершавый язык волчонка, лижущего кожаный ремень.

Нечаянно волчонок прихватил зубами и руку Торака. Мальчик, не подумав, резко обернулся и сердито рыкнул на звереныша, чтобы тот впредь был осторожнее.

Волчонок тут же отскочил, с улыбкой прося прощения.

Ренн охнула:

– Значит, ты все-таки можешь с ним разговаривать!

– Нет! – выкрикнул Торак. – Нет, тебе показалось…

– Я же видела! – Она даже побледнела. – Значит, это правда. И в пророчестве так говорится… Значит, ты и есть Слушающий!

– Никакой я не Слушающий!

– Что ты ему сказал? Что ты еще задумал?

– Я же сказал, что не могу с ним…

– Я никогда не позволю тебе, – прошипела Ренн, – что бы то ни было замышлять против нас! И Фин-Кединн меня поддержит! – Выхватив нож, она перерезала поводок, которым был привязан волчонок, подхватила его на руки и бросилась через поляну туда, где заседал Совет.

– Вернись! – крикнул ей вслед Торак и попытался вырваться, но ремни держали крепко. Волчонку не хватило времени перегрызть их.

Волна ужаса затопила душу Торака. Все свои надежды он возлагал на волчонка, а теперь его нет, и рассвет уже недалеко. На деревьях начинали просыпаться и чирикать птицы.

Торак снова и снова пробовал разорвать свои путы. Но все было тщетно.

И вдруг он увидел, что вождь Фин-Кединн и старуха по имени Саеунн встали и направились прямо к нему.

Глава 11

– И много ты еще знаешь? – спросил Фин-Кединн угрожающе тихим голосом.

– Ничего, – сказал Торак, глядя на изогнутый костяной нож, висевший на поясе у вождя. – Вы собираетесь принести меня в жертву?

Фин-Кединн не ответил. Он и Саеунн уселись на пол у входа в жилище и прямо напротив Торака, который чувствовал себя загнанной дичью.

Он тщетно шевелил пальцами за спиной, пытаясь нащупать хоть что-нибудь, чем можно было бы перерезать ремни. Но нащупал лишь край циновки, сплетенной из ивовых прутьев, гладкой и бесполезной.

– Говори, что ты знаешь еще? – снова спросил Фин-Кединн.

Торак набрал в грудь побольше воздуха и выпалил, стараясь, впрочем, держать себя в руках:

– Никакой я не Слушающий! Я никак не могу им быть. Я же никогда не слышал об этом вашем пророчестве!

Фин-Кединн отвернулся. По лицу его, как всегда, ничего прочесть было нельзя, но Торак заметил, что рука вождя стиснула рукоять ножа.

Саеунн, склонившись совсем близко к Тораку, всмотрелась в его глаза. Впервые он видел ее так близко. Сквозь редкие седые волосы Саеунн просвечивал ее череп, блестевший, как полированная кость. Личико у колдуньи было маленьким и остреньким, как птичий клюв. Старость, казалось, выжгла в ее душе все добрые чувства, оставив только яростную сущность ворона.

– Если верить Ренн, – резким голосом прокаркала она, – ты можешь разговаривать со своим волком.

– Она ошибается, – возразил Торак. – Я не могу…

– Не лги нам, – сказал Фин-Кединн, не оборачиваясь.

Торак умолк.

Снова и снова он шарил у себя за спиной пальцами. И вдруг – о, удача! – нащупал крошечный осколок кремня, не больше ногтя; возможно, кто-то уронил его здесь, делая себе нож или наконечник для копья. Торак жадно стиснул добычу. Когда Фин-Кединн и старуха вернутся к костру, он сможет потихоньку перерезать путы и освободиться. Нужно еще узнать, куда Ренн унесла волчонка… Потом проскользнуть мимо сторожей и…

От этих мыслей он несколько сник: чтобы все успеть и остаться на свободе, нужно большое везение.

– Хочешь, я расскажу тебе, почему ты способен разговаривать со своим волком? – спросила Саеунн.

– К чему это, Саеунн? – недовольно заметил Фин-Кединн. – Мы зря теряем время…

– Ему нужно это знать! – резко возразила старуха и стала молча водить желтым, похожим на коготь ногтем по спирали, изображенной на том амулете, который носила на груди.

Торак следил за движением ее ногтя, медленно выписывавшего круги, и у него начала кружиться голова.

– Много лет назад, – донесся до него голос колдуньи, – твои мать и отец покинули племя Волка и ушли в чащу Леса, желая скрыться от своих врагов под защитой зеленых духов вещих деревьев. – Острый ноготь старухи все кружил по амулету, и Тораку показалось, что перед ним раскрывается неведомое ему прошлое.

– Через три луны после твоего рождения, – продолжала Саеунн, – твоя мать умерла.

Фин-Кединн встал, скрестил руки на груди и замер, глядя во тьму.

Торак, точно очнувшись от колдовского сна, захлопал глазами.

Но Саеунн даже не взглянула в сторону Фин-Кединна. Ее внимание было полностью сосредоточено на Тораке, и ноготь ее ни на мгновение не прекращал своего вращательного движения.

– Ты был грудным младенцем, – сказала колдунья, – но не мог же твой отец кормить тебя грудью. Обычно, когда такое случается, отец предпочитает удушить ребенка и избавить его от медленной голодной смерти. Но твой отец избрал иной путь. Он нашел волчицу с маленькими волчатами и подложил тебя в ее логово.

Торак пошатнулся, как от удара.

– Целых три луны провел ты в ее логове. Целых три луны ты учился разговаривать по-волчьи.

Торак так стиснул осколок кремня, что он врезался ему в ладонь. Он чувствовал: Саеунн говорит правду. Вот почему он может разговаривать с Волком. Вот почему ему тогда все мерещилось волчье логово. Пищащие волчата. Густое жирное молоко волчицы…

Но откуда могла об этом узнать Саеунн?

– Нет, – сказал он. – Ты хочешь поймать меня в ловушку. Откуда тебе знать такие вещи? Ведь тебя там не было.

– Твой отец сказал мне об этом, – ответила Саеунн.

– Неправда, не мог он этого сделать! Мы с ним никогда даже близко к людям не подходили…

– Нет, все-таки подходили. Однажды, пять лет назад. Разве ты не помнишь? Помнишь Совет племен на берегу Моря?

Сердце готово было выскочить у Торака из груди.

– Твой отец пришел туда, чтобы найти меня, – продолжала Саеунн. – Он хотел рассказать мне о тебе. – Ее острый ноготь остановился и замер в самом центре спирали. – Я знаю, ты не такой, как все. – Голос колдуньи все больше походил на карканье ворона. – Я думаю, ты и есть Слушающий.

Торак снова до боли вдавил осколок кремня в ладонь.

– Я… я не могу им быть! Я не понимаю…

– Ну конечно, он не понимает, – бросил через плечо Фин-Кединн и вдруг резко повернулся к Тораку; его голубые глаза сверкали огнем. – Твой отец ведь ничего не рассказывал тебе о том, кто ты такой, верно?

Торак кивнул.

Вождь племени Ворона некоторое время молчал. Лицо его оставалось совершенно неподвижным, но Торак видел, что в душе у него все кипит, несмотря на эту маску полнейшего спокойствия, даже равнодушия. Наконец Фин-Кединн заговорил снова:

– Есть только одна вещь, которую тебе знать совершенно необходимо: тот медведь не случайно напал на твоего отца. Ведь это ИЗ-ЗА НЕГО он появился на свет.

Торак вскинул голову:

– Из-за моего отца?

– Фин-Кединн… – попыталась остановить вождя Саеунн.

Но тот, бросив на нее испепеляющий взгляд, возразил:

– Ты же сама сказала, что ему нужно это знать. Вот я и рассказываю!

– Но, – робко возразил Торак, – там ведь был какой-то бродяга, калека, и он…

– Этот «калека», – резко оборвал его Фин-Кединн, – был заклятым врагом твоего отца!

Торак, невольно отпрянув от него, прижался к столбу.

– У моего отца не было врагов! Глаза вождя опасно сверкнули.

– Твой отец был не просто охотником из племени Волка. Он был колдуном этого племени. Великим колдуном.

У Торака перехватило дыхание.

– Он и об этом тебе не сказал, верно? – спросил Фин-Кединн. – Да-да, он был колдуном племени Волка. И именно благодаря ему этот… это существо сеет теперь смерть по всему Лесу… опустошает его…

– Нет, – прошептал Торак, – неправда…

– Он, значит, держал тебя в полном неведении?

– Фин-Кединн, – вмешалась Саеунн, – он ведь пытался защитить…

– Да? И каковы результаты? – резко повернулся к ней Фин-Кединн. – Парень почти взрослый, а ничего толком не знает! И ничего не понимает в том, что вокруг него творится! А ты еще просишь меня поверить, что именно он – тот единственный, кто может… – Вождь не договорил, горестно качая головой.

Повисла напряженная тишина. Затем Фин-Кединн глубоко вздохнул и тихо сказал, обращаясь к Тораку:

– Тот, кто создал этого медведя, создал его по одной-единственной причине: чтобы убить твоего отца!

Небо на востоке уже светлело, когда Тораку удалось наконец перерезать стягивавшие его запястья путы. Времени терять было нельзя. Фин-Кединн и Саеунн вернулись к большому костру и яростно спорили о чем-то с остальными членами Совета. Окончательное решение могло быть принято в любой момент, и тогда все повернулись бы к нему, Тораку.

Ремни на лодыжках оказались еще крепче, и у Торака в голове гудело от напряжения, а в ушах по-прежнему звучали слова: «Твой отец подложил тебя в волчье логово… Он был колдуном племени Волка… Тот медведь напал на него не случайно…»

Осколок кремня стал скользким от пота, и Торак нечаянно выронил его, а потом долго искал. Наконец ему удалось разрезать ремень. Он попытался слегка размять ноги и чуть не вскрикнул от боли. Ноги точно огнем обожгло – слишком долго они были связаны и совершенно затекли.

Но куда более сильная боль жгла ему сердце. Отец был убит не случайно. Какой-то таинственный хромой бродяга создал настоящее чудовище в обличье медведя с единственной целью: выследить отца Торака, уничтожить его…

Нет, это невозможно! Это какая-то ошибка!..

Но в глубине души Торак чувствовал, Фин-Кединн и Саеунн сказали ему правду. Он вспомнил, каким мрачным было лицо отца, когда он лежал на смертном одре. «Он скоро придет за мной», – сказал он тогда, значит, знал, кто и зачем создал этого медведя.

Торак пребывал в полном смятении. Все, во что он верил, все, что он знал, было словно сметено ураганом, и теперь он стоял на тонком-тонком, только что образовавшемся льду, видя, как у него из-под ног во все стороны молниями разбегаются трещины.

Боль в ногах вернула его к действительности. Он старательно растер ноги, возвращая им чувствительность и сразу ощутив, какой холодной стала земля. Босиком сейчас, конечно, не очень-то походишь, но тут уж ничего поделать нельзя. Торак совершенно не представлял, куда Ослак унес его башмаки.

Становилось все светлее, а Тораку еще нужно было незамеченным выбраться из жилища, нырнуть под ореховые кусты и как-то доползти до края поляны, избежав встречи со сторожами.

Нет, его непременно увидят! Если только он не придумает, как этих сторожей отвлечь…

На дальнем конце стоянки в туманном утреннем воздухе прозвучал одинокий волчий вопль: «Ты где? – плакал волчонок. – Почему бросил меня одного? »

Торак замер. Собаки мгновенно откликнулись на волчий вой, и люди у большого костра вскочили, желая проверить, что там такое. Оказалось, что Волк, сам того не подозревая, помог ему, Тораку.

Действовать пришлось очень быстро. Торак метнулся к кустам орешника и исчез в их густой тени. Он знал, что ему придется сделать, – и мысль об этом была ему ненавистна.

Он должен будет бросить Волка здесь.

Глава 12

От ледяного воздуха перехватывало горло, когда То-рак продирался сквозь заросли ивняка к реке. Босые ноги были до крови разбиты о камни, но он почти не замечал этого.

Благодаря Волку ему удалось выбраться из лагеря незамеченным, однако его исчезновение вскоре, конечно же, обнаружили. И позади уже слышались громкие звуки погони. Тревожно гудели берестяные дудки, кричали люди, лаяли собаки. За ним гналось чуть ли не все племя Ворона.

В клочья раздирая прочные штаны из оленьей шкуры, Торак скатился по берегу реки и плюхнулся в воду среди высоких тростников. Проваливаясь по колено в ледяную черную воду, а точнее, в жидкий черный ил, он прикрыл рукой рот и нос, чтобы превращавшееся в облачка дыхание не выдало его преследователям.

К счастью, ветер дул в его сторону, и собаки его пока не чуяли, но он сильно вспотел, да и на ногах все еще болтались обрывки сыромятных ремней, а мокрая кожа, как известно, пахнет так, что собаки запросто взяли бы его след. И Торак никак не мог решить, то ли срезать эти ремни и выбросить их, то ли все же сохранить на случай непредвиденной необходимости.

В душе его по-прежнему царило смятение. Мысли неслись сердитым мутным потоком. Кроме того, у него не было ни башмаков, ни спального мешка, ни оружия – ничего, что могло бы помочь ему добыть хоть какое-то новое оснащение; разве что в голове еще сохранились те небольшие знания, что были получены от отца, да руки хранили кое-какие навыки и умения. «Даже если удастся уйти от погони, что же потом? » – думал он.

И тут, перекрывая вой берестяных дудок, до него долетел знакомый вопль: «Где ты? »

При этих звуках в голове у Торака сразу прояснилось. Нет, не мог он бросить своего друга! Он должен спасти Волка!

К сожалению, он никак не мог провыть ему в ответ: «Я иду! Не бойся! Я тебя не бросил! » – и, стиснув зубы, слушал отчаянный тоскливый вой волчонка.

Ноги у него совершенно окоченели. «Надо вылезти из реки, – думал Торак, – иначе я совсем не смогу бежать».

Люди племени Ворона, видимо, думают, что он направится на север, как и говорил раньше, когда попал в плен; так что он решил именно так и поступить – сначала пойти на север, а потом, сделав петлю, вернуться в лагерь и как-нибудь разыскать Волка, пока преследователи будут рыскать в северной части Леса.

Чуть ниже по течению реки хрустнула ветка.

Торак резко обернулся.

Тихий всплеск. Кто-то выругался сквозь зубы.

Торак затаился в тростнике.

Шагах в пятидесяти от него в реку спустились двое мужчин и направились прямо к тем зарослям тростника, где прятался он. Двигались они осторожно, но явно рассчитывали на удачу. Один держал в руках огромный лук, размерами превосходивший рост Торака, и в лук уже была вложена стрела; второй сжимал в руке базальтовый метательный топор.

Зря он так долго прятался в тростнике! И теперь, если он останется на прежнем месте, его наверняка обнаружат, а если попытается переплыть реку, люди Ворона настигнут его и проткнут копьем, как щуку. Нет, нужно попробовать немедленно вернуться в Лес.

Стараясь двигаться совершенно бесшумно, Торак развернулся и стал осторожно выбираться на берег. Берег густо порос ивняком, что давало отличное прикрытие, но был очень крут. Красная глина так и ползла под ногами. Если он не удержится на склоне и скатится обратно в реку, они, конечно же, услышат всплеск…

Морщась и скаля зубы от усилий, Торак пальцами и даже ногтями цеплялся за скользкую землю. Вниз скатывались мелкие камешки, но эти негромкие всплески, к счастью, совершенно заглушал вой берестяных дудок, и те двое ничего не замечали. Грудь у Торака ходила ходуном, когда он наконец взобрался наверх. Теперь на север. Небо затянули тучи, и он никак не мог определить направление по солнцу, но догадался: раз река течет на запад, то если оставить ее точно за спиной, пойдешь примерно на север.

Он шел сквозь густой лесок, состоявший из березняка и осинника, стараясь волочить куски сыромятной кожи по земле, чтобы оставить хорошо сохраняющийся сильный запах – для собак.

И вдруг собачий лай раздался в пугающей близости от него. Видно, он слишком рано начал оставлять след, и собаки уже успели почуять запах ремней.

Охваченный паникой, Торак взобрался на ближайшее дерево – это была довольно высокая тонкая осина – и едва успел скатать ремешки в клубок и забросить этот клубок как можно дальше от себя в сторону реки, как из зарослей выскочила здоровенная рыжая собака.

Собака с лаем принялась скакать под деревом, на котором притаился Торак; хлопья пены так и летели из ее разинутой пасти. Потом она вдруг почуяла запах сыромятной кожи и бросилась в ту сторону.

– Он там! – донесся до Торака крик с берега реки. – Один из псов взял его след!

Трое мужчин пробежали прямо под осиной, где сидел Торак, пытаясь нагнать удравшую вперед собаку. Торак прижался к стволу дерева. Если хоть один из них поднимет глаза…

Но преследователи с хрустом вломились в заросли и исчезли. Через несколько секунд Торак услышал слабые всплески. Должно быть, они обшаривали заросли тростника.

Он немного выждал, опасаясь появления новых преследователей, спрыгнул на землю и побежал на север, лавируя меж тощих осин и стараясь держаться подальше от реки. Потом вдруг резко остановился. Пора было сворачивать на восток, к стоянке, и постараться как-то сбить со следа собак.

В отчаянии Торак огляделся, пытаясь найти хоть что-нибудь, способное забить его собственный запах. Оленьи катышки? Это не поможет, собаки все равно его учуют. Тысячелистник? Возможно… Это растение обладает очень сильным запахом, но и его маловато.

У корней высокой березы Торак заметил помет росомахи; помет был старый, засохший, из него торчала какая-то отвратительная шерсть, а запах был такой жуткий, что у Торака стали слезиться глаза. Вот так удача! Торак растоптал какашки, буквально задыхаясь от вони, и натер этой дрянью свои ступни, лодыжки и руки до плеч. Росомаха – зверь не больше барсука, но нападает на все, что движется, и почти всегда выходит в схватках победителем. Наверняка собаки не решатся схватиться с таким опасным хищником.

Вой дудок внезапно стих.

Тишина оглушила Торака. Сердце его сжалось от ужаса, ибо он понял, что одновременно стихли и вопли волчонка. Не случилось ли с ним чего? Но конечно же… конечно, люди племени Ворона не осмелятся причинить вред такому лесному охотнику, как волк.

Торак сломя голову кинулся сквозь густой подлесок к стоянке. Бежать приходилось в гору, рядом меж разбросанных всюду огромных валунов, скользких от мха, вилась река.

Торак увидел впереди завитки дыма, поднимавшиеся к тяжелым набрякшим тучам. Стоянка, должно быть, совсем рядом. Торак присел на корточки, напряженно прислушиваясь к звукам возможной погони, которые вполне могла заглушать шумливая речка. Он то и дело затаивал дыхание, опасаясь услышать резкий свист выпущенной стрелы и ощутить, как ее острый наконечник вонзается ему между лопатками.

Но вокруг было тихо. А что, если ему все же удалось обмануть их и они продолжают преследовать его в северном направлении?

Сквозь деревья Торак заметил впереди что-то большое, застилавшее ему обзор, и резко остановился. Он догадывался, что это может быть, и очень надеялся, что ошибся. Медленно, с опаской двинулся он к этому предмету.

Точно гигантская жаба, перед ним возник могильный курган. Курган был довольно приземистый, всего на голову выше Торака, и весь порос мхом и кустиками черники. За ним виднелись еще два кургана, поменьше, а вокруг них густо росли тисы, полузадушенные побегами вечнозеленого падуба.

Торак рванулся было назад, не зная, как поступить. Однажды они с отцом набрели на такие курганы… а здесь, должно быть, кладбище племени Ворона: то место, куда они относят своих мертвых.

Путь к стоянке – и к Волку – лежал прямо через это кладбище. Но Торак не был уверен, что осмелится пройти здесь. Ведь он не принадлежал к племени Ворона и не решался осквернить столь священное место, опасаясь рассердить мертвых предков этих людей…

Туман проплывал над могильными курганами, цепляясь за бледные, похожие на привидения сухие побеги болиголова, качавшиеся у Торака над головой, и за красноватые стебли кипрея, с едва слышным шорохом ронявшего на землю сухие семена. А вокруг высились темные, настороженные деревья; эти деревья всю зиму оставались зелеными и никогда не спали, а теперь чутко прислушивались к каждому шагу Торака. На ветвях самого высокого тиса сидели три ворона и внимательно на него смотрели. «Интересно, – отчего-то подумал он, – который из них является хранителем этого племени? »

И тут же услышал позади лай собак.

Он попался в ловушку! Хитрый Фин-Кединн, широко раскинув сеть погони, затем быстро стянул ее и поймал рыбку.

Бежать Тораку было некуда. Течение в реке было слишком быстрым, чтобы запросто ее переплыть, а если взобраться на дерево, то вороны тут же сообщат охотникам, где он скрывается, и те подстрелят его, точно загнанную белку. Если же он попытается спрятаться в густых зарослях, собаки вытащат его оттуда, как ласку.

Торак повернулся к преследователям лицом, хотя защитить ему себя было нечем; в руках у него не было даже камня.

Он попятился и уперся спиной в склон ближайшего кургана, с трудом подавив желание закричать от ужаса. Его поймали, загнали в угол – и живые преследователи, и их мертвые предки.

И тут кто-то схватил его сзади за шиворот и потащил во тьму.

Глава 13

– Не двигайся, – еле слышно шепнул кто-то прямо Тораку в ухо. – Ни звука! И не тронь кости мертвых!

Торак этих костей даже не видел, он вообще ничего не видел – такая вокруг была темнотища. Он весь скрючился в тесном, пахнущем гнилью пространстве, чувствуя лишь, что прямо ему в горло упирается острый кончик ножа.

Он так стиснул зубы, что они заскрипели, но так и не перестали выбивать дробь. Вокруг чувствовалась ледяная тяжесть сырой земли и присутствие множества мертвых. Здесь лежали кости людей из племени Ворона, и Торак про себя молил этих мертвых об одном: пусть они не сердятся на него, пусть души их подольше пребывают в своих вечных странствиях по Стране Мертвых, далеко-далеко отсюда! Но что, если кто-то из них оставлен здесь сторожить их покой?

Нет, нужно поскорее выбраться отсюда! Еще в первые мгновения, будучи насмерть перепуганным, Торак все же успел услышать скрежет каменного скребка, и ему показалось, что его невидимый пленитель засыпает вход в курган. Когда глаза мальчика немного привыкли к темноте, он заметил тонкий лучик света. Значит, вход в курган все же был закрыт не полностью.

Торак уже подумывал о том, чтобы вырваться и попытаться расширить этот просвет, когда услышал голоса, доносившиеся снаружи. Еще негромкие, но явно приближавшиеся.

Он весь напрягся. Как и его пленитель.

Хруст камешков и шелест сухой листвы стали громче, затем стихли шагах в трех от кургана.

– Он бы никогда не осмелился прийти сюда, – услышал Торак приглушенный испуганный голос какого-то мужчины.

– Да нет, он-то как раз вполне мог на это решиться, – шепотом возразила ему женщина. – Он не такой, как мы. Ты же видел, как он Хорда-то одолел. Кто знает, что ему еще в голову могло прийти?

Совсем рядом зашуршал мох, и Торак невольно вздрогнул. В темноте что-то звякнуло, и он зажмурился от ужаса.

– Ш-ш-ш! – прошептала женщина снаружи. – Я что-то слышу!

Торак затаил дыхание. А его пленитель крепче прижал острие ножа ему к горлу.

«Кра! » – крик ворона эхом разнесся по притихшему лесу.

– Хранитель не хочет, чтобы мы оставались тут, – пробормотала женщина. – Надо уходить. Ты прав. Мальчишка ни за что не осмелится…

От облегчения у Торака даже голова закружилась; он слушал, как их шаги стихают в отдалении.

Через какое-то время он попытался пошевелиться, но острие ножа тут же пресекло подобную попытку.

– Не двигайся! – прошипел его пленитель. И он узнал этот голос! Ренн! Ренн?

– Ну и вонь от тебя! – сердито прошептала она. Он попытался повернуть голову, и снова ее нож остановил его.

– Это я намазался, чтобы собак со следу сбить, – шепотом пояснил он.

– Они сюда все равно никогда бы не пришли, им это запрещено.

Торак минутку подумал.

– А ты как догадалась, что я сюда приду? И почему…

– Я ни о чем не догадалась. И вообще – помолчи. Они еще могут вернуться.

Потом они довольно долго сидели, скорчившись в своем ледяном убежище, и это молчаливое ожидание показалось Тораку вечностью. Наконец Ренн толкнула его ногой и велела вылезать. Сперва Торак хотел было стукнуть ее как следует и удрать, но потом передумал. Если они станут драться, то могут потревожить кости мертвых. Так что он просто отодвинул в сторону сланцевую плиту, закрывавшую вход, и, моргая слезящимися от света глазами, выполз наружу. Возле курганов не было ни души. Даже вороны улетели.

Ренн выползла наружу следом за ним. Ползла она на четвереньках и волокла за собой две заплечные корзины из ореховых прутьев. В одной из них Торак узнал свою собственную. Нет, он ничего не понимал! Совершенно озадаченный, он присел в зарослях кипрея и стал смотреть, как Ренн, снова нырнув под землю, вытащила оттуда два скатанных спальных мешка, два колчана со стрелами и два лука. Оба лука были бережно обернуты шкурками лосося, предохранявшими от сырости. А еще она вытащила оттуда мешок из оленьей шкуры, который яростно подергивался.

– Волк! – воскликнул Торак.

– Тихо! – Ренн бросила настороженный взгляд в сторону стоянки.

Торак мгновенно раскрыл мешок, и мокрый взъерошенный волчонок пулей вылетел оттуда. Он повел носом и наверняка сбежал бы, если б Торак не прижал его к себе и не заверил негромким коротким потявкиваньем, что это действительно он, а не какая-то смертельно опасная росомаха. Волчонок тут же растянул губы в широкой волчьей улыбке и стал, припадая на задние лапы, ласково подталкивать Торака под подбородок своим мокрым носом.

– Надо спешить, – услышал Торак голос Ренн.

– Идем, – кратко ответил он.

Набрав полные пригоршни мокрого мха, он стер с себя большую часть звериного помета и с наслаждением натянул на ноги свои башмаки, которые предусмотрительная Ренн тоже прихватила с собой.

Когда же он обернулся и потянулся за своими пожитками, то с удивлением увидел, что она, вложив в лук стрелу, целится прямо в него. Его лук и колчан со стрелами она повесила себе на плечо, а его нож и топорик привязала к поясу.

– Ты чего? – удивился Торак. – Я думал, ты на моей стороне.

Она с отвращением глянула на него и фыркнула:

– С какой это стати мне быть на твоей стороне? Я помогаю только людям из моего племени!

– Тогда почему же ты меня им не выдала? Только что?

– Потому что я хочу сперва убедиться, что ты действительно доберешься до Священной Горы. Ведь если я тебя не заставлю это сделать, ты даже и пытаться не станешь. Просто удерешь, хвост поджавши. Потому что ты – трус!

Торак задохнулся от возмущения:

– Я? Трус?

– Трус, лжец и вор! Ты украл нашего оленя, ты обманом победил Хорда, ты солгал, когда твердил, что никакой ты не Слушающий. А потом взял и сбежал. В общем, в последний раз говорю: иди вперед!

Чувствуя, что прямо в спину ему нацелена стрела, Торак покорно двинулся вниз по течению реки. Они шли на запад. В ушах у него все еще звучали жгучие обвинения Ренн. Он старался держаться как можно ближе к зарослям прибрежного ивняка, а волчонка нес на руках, чтобы тот не оставлял на земле отпечатков своих широких лап, потому что волчий след собаки могут учуять в первую очередь.

Как ни странно, никакой погони позади слышно не было. Торака это почему-то тревожило даже больше, чем неумолчный вой берестяных дудок.

Ренн шла довольно быстро, и Торак часто спотыкался. Он очень устал и очень хотел есть, тогда как она и выспалась, и поела. И он понимал, что удрать от нее сейчас было бы очень трудно. Однако она оказалась ниже его ростом и, похоже, значительно слабее, так что, отдохнув, он, наверное, сумеет все же с нею справиться, пока она не наделала бед, вот так, на ходу, целясь в него из лука.

Но вот вопрос: когда лучше напасть на нее? Пока что Ренн явно старалась избегать встреч со своими соплеменниками и вела Торака по едва заметным извилистым оленьим тропам, укрытым густой растительностью. И он решил подождать: пусть они сперва отойдут от стоянки подальше. Однако брошенные Ренн обвинения занозой сидели в его душе.

– Я не трус! – бросил он через плечо, когда река вывела их в тенистый дубовый лес и угроза погони, похоже, значительно уменьшилась.

– Тогда почему же ты убежал?

– Они хотели принести меня в жертву!

– Это было еще далеко не решено! Они потому и спорили.

– Ну и что, мне надо было ждать, когда они договорятся?

– Это пророчество, – холодно ответила Ренн, – может означать две совершенно различные вещи. И если бы ты не убежал, ты бы это узнал.

– Но ты же наверняка собиралась мне об этом рассказать, – поддразнил ее Торак. – Ты же все на свете знаешь.

Но Ренн, не обращая внимания на насмешку, пояснила:

– Оно означает, что либо мы должны принести тебя в жертву и передать Горе твою кровь, либо только ты один и можешь и саму Гору найти, и медведя уничтожить.

Торак обернулся и уставился на нее.

– Я? Уничтожить медведя? Она смерила его взглядом.

– Я понимаю, тебе это кажется невозможным. Но Саеунн в этом уверена. Слушающий должен найти Священную Гору, а затем с помощью Великого Духа уничтожить порождение зла!

Торак даже глазами захлопал от изумления. Это невозможно! Они что-то не так поняли!

– Ну почему ты все время споришь? Почему продолжаешь все отрицать? – возмутилась Ренн. – Ты же действительно Слушающий! И сам это прекрасно знаешь. Ты сражался с помощью воздуха, как и сказано в пророчестве. Ты разговаривал, не издавая ни звука – с помощью своего свистка… Есть и еще кое-что…

Торак ждал, когда она продолжит.

– Но особенно важны первые слова пророчества, – сказала Ренн. – Согласно которым Слушающий может разговаривать с другими охотниками Леса. А ты действительно можешь с ними разговаривать. Потому что твой отец подложил тебя в волчье логово, когда ты был еще сосунком.

Торак прищурился:

– А ты откуда об этом знаешь?

– А я подслушивала! – запальчиво крикнула она.

И они пошли дальше на запад. На ходу Торак слышал, как нежно пересвистываются в кустах снегири, клюющие ягоды ежевики, как поползень стучит клювом по ветке, выискивая под корой личинки насекомых. И Торак решил: раз вокруг так много птиц, значит, медведя поблизости быть не может.

Проклятый медведь!

И все-таки Ренн ошибается насчет того пророчества. Наверняка ошибается. Он, Торак, конечно же, не может быть тем героем, который способен уничтожить такое чудовище!

Вдруг Волк насторожил уши, встопорщил усы.

– Ложись! – прошипел Торак и потянул Ренн на землю.

Чуть ли не в то же мгновение мимо них по реке проплыли две лодки-долбленки. Торак хорошо рассмотрел ту, что шла ближе к берегу. Человек, который работал веслом, видимо, обладал чудовищной силой; его звериный облик подчеркивали коротко обрезанные темные волосы и густая челка, закрывавшая лоб до самых бровей. На плечах у него была грубая накидка из плохо выделанной шкуры, а на груди висел кабаний клык. На коленях он держал метательный топор из черного сланца. Оба гребца внимательно осматривали берега, а лодочки их легко летели по воде под мощными ударами весел. Было совершенно ясно, что эти люди кого-то ищут.

– Они из племени Кабана, – прошептала Ренн на ухо Тораку. – Должно быть, Фин-Кединн отправил их нас разыскивать.

Торак насторожился.

– А откуда им знать, что мы в эту сторону пошли? Ты что, оставила им подсказку?

Ренн изумленно округлила глаза:

– С какой это стати?

– По-моему, ты хочешь привести меня туда, где меня все-таки смогут принести в жертву. Даже если это будет и какое-то другое племя, не племя Ворона.

Ренн лишь устало отмахнулась от подобных предположений и продолжила свою мысль:

– А может быть, эти люди плывут на запад просто потому, что там, ниже по течению, осенняя стоянка их племени, и… – Она вдруг запнулась. – А откуда ты узнал, что они близко?

– Я и не знал. Это Волк мне сказал.

Ренн смотрела на него с недоверием, которое вскоре сменилось тревогой.

– Так ты действительно можешь с ним разговаривать, да?

Торак не ответил.

Она встала, изо всех сил стараясь побороть смущение.

– Они уплыли. А нам пора сворачивать к северу. – Она сунула стрелу в колчан, а лук закинула на плечо, и Тораку на мгновение показалось, что ее отношение к нему совершенно переменилось. Однако Ренн с самым суровым видом тут же ткнула ему в спину острием ножа, требуя, чтобы он шел вперед.

Добравшись до какого-то ручейка, неуверенно журчавшего в каменистом ущелье, они начали подъем. От усталости у Торака кружилась голова. Прошлую ночь он совсем не спал и уже больше суток ничего не ел.

В конце концов он, не в силах сделать более ни одного шага, просто упал на колени. Волчонок тут же вырвался из его объятий и опрометью бросился к воде; он даже упал по дороге, так спешил поскорее напиться.

– Что ты делаешь? – рассердилась Ренн. – Здесь нам останавливаться нельзя!

– Уже остановились! – огрызнулся Торак и, набрав в горсть каких-то листьев, мылистых на ощупь, как следует смочил их водой и сперва постарался смыть с себя остатки помета росомахи, а потом припал к воде и наконец напился вволю.

Утолив жажду, Торак сразу почувствовал себя значительно лучше. Из заплечной корзины он вытащил один из заготовленных впрок клубков вяленого оленьего мяса – ему казалось, это было несколько лет назад! – и, откусив приличный кусок, бросил его волчонку. Потом принялся есть сам. Мясо показалось ему восхитительным на вкус. И он сразу почувствовал, как в него перетекает сила оленя.

Ренн, поколебавшись немного, тоже скинула свою поклажу и опустилась на землю. Нож она, правда, от спины Торака так и не убрала, а потому действовать ей приходилось одной рукой. Она вытащила из корзины три тонкие красновато-коричневые лепешки и одну из них протянула Тораку.

Он взял угощение и откусил маленький кусочек. Вкус был приятный, солоноватый; в лепешку явно были добавлены какие-то ароматные травы.

– Это вяленый лосось, – сказала Ренн, с наслаждением кусая лепешку. – Мы набиваем рыбине брюхо оленьим жиром и ягодами можжевельника, и она отлично хранится всю зиму.

К большому удивлению Торака, она и волчонку протянула рыбную лепешку.

Но Волк высокомерно отвернулся от предложенного угощения.

Тогда Ренн передала лепешку Тораку. Тот потер ее между ладонями, чтобы перебить запах Ренн своим запахом, после чего Волк проглотил ее в один миг.

Ренн изо всех сил старалась скрыть обиду.

– Ну и что? – сказала она, пожав плечами. – Я же знала, что он меня не любит.

– Это потому, что ты его все время в мешок засовываешь, – с улыбкой пояснил Торак.

– Между прочим, для его же пользы!

– Он же этого не знает.

– А ты разве не мог ему сказать?

– По-волчьи это сказать невозможно. Она недоверчиво на него посмотрела.

Торак откусил еще кусок рыбной лепешки и задал наконец тот вопрос, который давно уже не давал ему покоя:

– Почему ты взяла его с собой? – Что?

– Тебе же пришлось рисковать, чтобы вынести волчонка со стоянки. Это наверняка было нелегко! Так почему все-таки?

Она ответила не сразу:

– Мне казалось, он тебе очень нужен. Я даже не знаю, почему мне так казалось. И еще я подумала, что в таком путешествии очень важно, чтобы он был рядом.

Торак чуть было не сказал ей, что Волк – его провожатый, но вовремя прикусил язык. Все-таки он ей пока не слишком доверял. Она, правда, очень помогла ему, особенно когда они скрывались в том кургане, но даже это не могло смягчить обиды: ведь она отняла у него оружие и назвала его трусом! К тому же она по-прежнему чуть что, тыкала ему ножом в спину.

Ущелье становилось все уже и круче. Торак решил, что здесь вполне можно позволить Волку идти самому, и тот потрусил впереди, печально опустив хвост. Ему этот подъем нравился не больше, чем самому Тораку.

Около полудня они добрались до вершины горы, откуда открывался вид на широкую лесистую долину. Вдали сквозь деревья поблескивала река.

– Это Широкая Вода, – сказала Ренн. – Самая большая река в этой части Леса. Она берет начало от множества маленьких ледяных речек в Высоких Горах, образуя озеро Топора, а потом бежит вниз, к Гремящим водопадам, и дальше, к Морю. Мы в начале лета разбиваем там стоянку и ловим лосося. Иногда, если ветер дует с востока, даже здесь можно услышать грохот водопадов… – Голос у Ренн отчего-то дрогнул.

И Торак догадался, что она, наверное, думает, как накажет ее племя за то, что она помогла пленнику бежать. Если бы она тогда не назвала его трусом, он бы, пожалуй, даже посочувствовал ей.

– Нам нужно пройти прямиком через эту долину, – встряхнувшись, решительно продолжила Ренн. – Я думаю, нетрудно будет перейти реку вброд вон там, где заливные луга. А потом можно двинуться прямо на север…

– Нет, – сказал вдруг Торак. И указал на Волка.

Волчонок давно уже нашел следы лосей – едва заметная тропка, извиваясь, исчезала в густом лесу под высоченными елями, стволы которых были покрыты космами бородатого мха, – и теперь стоял там и терпеливо ждал, когда Торак и Ренн последуют за ним.

– Нам туда, – пояснил Торак. – К верхней части долины. Не через нее.

– Но там же восток! Если мы пойдем на восток, то слишком быстро выйдем к Высоким Горам. И тогда будет значительно труднее идти на север.

– А куда направится Фин-Кединн? – спросил Торак.

– Сперва, наверное, на запад, по оленьим тропам, а потом на север.

– Ну, значит, нам как раз и следует идти на восток. Ренн заносчиво вздернула подбородок:

– Что, опять схитрить хочешь?

– Послушай, – сказал Торак. – Мы пойдем на восток, потому что так говорит Волк. А он дорогу знает.

– Откуда? Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, – спокойно объяснил он, – что Волк знает дорогу к Высоким Горам.

Ренн с удивлением на него посмотрела, потом фыркнула и недоверчиво спросила:

– Знает? Такой малыш? Торак кивнул.

– Я тебе не верю! – воскликнула она.

– Ну и не верь, – пожал плечами Торак.

Волк просто НЕНАВИДЕЛ эту бесхвостую самку!

Он ненавидел ее с самой первой минуты, как только учуял, как только она стала тыкать своим Большим Острым Когтем в спину его брату. Да как она смеет! Как будто Большой Бесхвостый – это ее добыча!

А потом противная самка сделала и вовсе нечто ужасное. Она схватила Волка, оттащила его от Бесхвостого и затолкала в странное тесное Логово, где нечем было дышать и где он так долго визжал и выл, что его чуть не стошнило.

Но и с самим Большим Братом она вела себя отвратительно. Неужели она не знает, что он главный в их стае? А она разговаривает с ним совершенно непочтительно и даже сердито повизгивает и потявкивает на своем языке бесхвостых! Почему же Большой Брат ни разу не зарычит на нее, не поставит на место?

Но теперь Волк свободно бежал по тропе и с облегчением слышал, что бесхвостой самки нигде поблизости нет. Вот и хорошо! Вот и пусть держится от них на расстоянии!

Волчонок остановился, чтобы пожевать брусники, росшей рядом с тропой, выплюнул попавшуюся ему гнилую ягоду и двинулся дальше, чувствуя под лапами сухую каменистую землю. Спину ему приятно пригревал Горячий Яркий Глаз, смотревший сверху. Он поднял морду, принюхиваясь к запахам, доносившимся из долины: пахло сойками, застарелым лосиным пометом, елями, поваленными ураганом, кипреем и перезрелой черникой. Все это были хорошие, интересные запахи, но за ними постоянно чувствовался и холодный пугающий запах Быстрой Воды.

Страх вновь проснулся в душе Волка. Придется как-то перебираться через Быструю Воду. Хотя до нужного места было еще далеко, но Волк уже хорошо слышал рев падающей вниз Быстрой Воды. Рев этот был так силен, что вскоре даже полуглухой Бесхвостый Брат наверняка его услышит.

Впереди была большая опасность, и волчонку безумно хотелось повернуть назад, но он понимал, что не может этого сделать. Странный Зов становился все сильнее, этот Зов был похож на Зов Логова, но был все же другим.

Вдруг Волк почуял совсем иной запах и даже ноздри раздул, чтобы лучше в нем разобраться. И тут же опасливо прижал уши. Шерсть у него на загривке встала дыбом.

Это было очень плохо! ПЛОХО ПЛОХО ПЛОХО!

Волк резко повернул назад и помчался предупреждать об опасности Большого Бесхвостого Брата.

Глава 14

– Что случилось? – прошептала Ренн, внимательно глядя на перепуганного волчонка.

– Не знаю, – тоже шепотом ответил Торак, чувствуя, как по спине у него ползут мурашки.

Птицы вокруг смолкли.

Ренн отцепила от пояса его нож и кинула ему.

Он поймал нож и кивнул ей в знак благодарности.

– Нам надо повернуть назад, – прошептала она.

– Нельзя. Как раз этот путь и ведет к Священной Горе.

Янтарные глаза волчонка потемнели от страха. Он медленно сделал несколько шагов вперед: голова опущена, шерсть на загривке стоит дыбом.

Торак и Ренн последовали за ним, стараясь ступать как можно тише. Можжевельник цеплялся за башмаки. Бороды мха своими тонкими пальцами елозили по лицу. Деревья стояли совершенно неподвижно, словно ждали, что будет дальше.

– Может быть, это не… – выдохнула Ренн. – Я хочу сказать, что это, может быть, просто рысь. Или другой волк.

Но Торак верил в такую возможность не больше, чем она сама.

Следуя очередной извилине тропы, они вышли к упавшей березе, которая все еще истекала кровью – сок лился из глубоких борозд, оставленных в ее коре огромными когтями.

Ренн и Торак не проронили ни слова. Оба прекрасно знали, что медведи специально оставляют когтями такие знаки на деревьях, когда хотят пометить территорию или отпугнуть других охотников.

Волк подошел к березе и принюхался. Торак последовал за ним – и сразу же вздохнул с облегчением:

– Это барсук!

– Ты уверен? – засомневалась Ренн.

– Царапины куда меньше тех, что оставляют медведи, и на когтях была земля. – Он обошел вокруг дерева. – У барсука передние лапы всегда выпачканы землей, потому что он в ней роется, всяких червяков ищет. А здесь он остановился, чтобы когти почистить. И пошел назад, в свое логово. Вон туда… – Торак мотнул головой на восток, за деревья.

– Откуда ты все это знаешь? – спросила Ренн. – Тебе что, Волк сказал?

– Нет. Лес. – И, поймав ее изумленный вгляд, пояснил: – Некоторое время назад я заметил малиновку, которая несла в клюве клочок барсучьей шерсти. Она летела с востока. – Торак пожал плечами.

– Ты так здорово распознаешь следы зверей?

– Отец делал это куда лучше.

– Зато ты делаешь это куда лучше, чем я! – призналась Ренн. В голосе ее не чувствовалось зависти, она просто признавала его превосходство. – Но почему барсук вдруг так испугал волчонка?

– Я не думаю, что это барсук его испугал, – сказал Торак. – Верно, это кто-то другой.

Ренн взяла его топор, лук и колчан со стрелами и протянула ему.

– На. Лучше возьми себе.

Они осторожно двинулись по тропе дальше. Волк шел впереди, за ним Торак, внимательно отмечавший любой след, и замыкала их маленький отряд Ренн, напряженно всматривавшаяся в лесную чащу.

Они сделали еще шагов пятьдесят, когда Торак остановился так внезапно, что Ренн невольно на него налетела.

Молоденькая березка все еще тихо стонала, но жить ей осталось совсем недолго. Медведь поднялся на задние лапы, чтобы излить свою ярость, и сломал верхушку дерева, а потом содрал с него кору, отчего бедная березка прямо-таки истекала соком; даже под корой на теле ствола остались глубокие борозды от медвежьих когтей.

– Не бывает таких огромных медведей! – прошептала в ужасе Ренн.

Торак не ответил. Мыслями он был в прошлом, в тех осенних сумерках, когда помогал отцу разбивать стоянку. Торак тогда еще пошутил, и отец рассмеялся его шутке. А потом вдруг Лес словно взорвался. Застонали вороны. Затрещали сосны. И из тьмы, царившей в чаще, появился еще более темный сгусток черноты…

– Это было давно, – вдруг сказала Ренн.

– Что? – не понял Торак. Она указала на ствол дерева.

– Кровь дерева уже застыла. Смотри, она почти черная.

Торак внимательнее осмотрел березу. Ренн была права. Медведь поранил березу своими когтями по крайней мере дня два назад.

Но, в отличие от Ренн, облегчения Торак не испытывал. Она еще не знала самого худшего!

«Теперь он существует только для того, чтобы убивать, – сказал тогда отец. – Убьет – и сила его сразу возрастает…» А когда красный глаз будет в зените, этот медведь и вовсе станет неуязвимым…

И вот доказательство. В ту ночь, когда медведь напал на них, красный глаз в небе светил уже очень ярко. Но еще не был таким большим, как сейчас.

– Он становится все больше, – пробормотал Торак.

– Кто? – ужаснулась Ренн.

И Торак рассказал ей, о чем говорил ему отец.

– Но… это ведь было почти целую луну назад.

– Я знаю.

В нескольких шагах от тропы Торак нашел три длинных черных волоска, зацепившихся за веточку примерно на высоте его роста. Он быстро отступил и сказал:

– Медведь пошел туда, в долину. Смотри: видишь, как здесь ветки смяты?

Но особой радости Торак пока не чувствовал: медведь мог запросто и вернуться по какой-нибудь другой тропе…

И тут из густой травы донеслось пронзительное «так-так». Крапивник!

Торак вздохнул с облегчением:

– Вряд ли медведь где-то рядом. Вон и крапивник запел.

Близилась ночь, и они наспех соорудили себе шалаш – согнули и связали вместе несколько молодых орешин, а сверху набросали болотной травы, собранной на берегу ручья. Вокруг было полно зеленого падуба, и это тоже давало ощущение укрытия, так что Торак и Ренн даже осмелились разжечь небольшой костер. Они съели несколько ломтиков вяленого мяса, но рыбные лепешки вытаскивать не стали: запах лосося любой медведь способен почуять и на расстоянии нескольких дней пути.

Ночь была холодной, и Торак до рассвета просидел у костра, завернувшись в спальный мешок и прислушиваясь к далекому реву Гремящих водопадов.

Почему отец никогда не говорил ему об этом пророчестве? Почему Слушающим оказался именно он, Торак? Что это означает?

Рядом с ним спал волчонок, во сне подрагивая ушками. Ренн тоже не легла и сидела, глядя, как какой-то жук пытается уползти прочь от огня по горящей хворостине.

Теперь Торак уже знал, что может доверять ей. Она многим рисковала, чтобы помочь ему; без ее помощи его побег вообще бы не удался. Это было совершенно новое ощущение – иметь союзника, товарища. И Торак решился:

– Мне нужно кое-что тебе рассказать.

Ренн, взяв веточку, помогала жучку спастись с горящей валежины.

– Перед смертью, – сказал Торак, – мой отец заставил меня дать одну клятву. Я поклялся ему, что найду Священную Гору или умру, пытаясь ее отыскать. – Он немного помолчал. – Не знаю, почему он заставил меня поклясться в этом, но я поклялся. И слово свое постараюсь сдержать.

Ренн молча кивнула, и Торак почувствовал, что она действительно ему верит.

– Мне тоже кое-что нужно тебе рассказать, – сказала она. – Насчет того пророчества. – Нахмурившись, она вертела в руках травинку, не решаясь начать. – Знаешь, когда ты найдешь Гору – если тебе это, конечно, удастся, – то просто так попросить Великого Духа о помощи будет нельзя. Тебе придется еще доказать, что ты заслуживаешь его помощи. Это мне Саеунн вчера ночью сказала. И еще она сказала, что тот калека нарушил условия договора, потому что создал существо, которое убивает без причины, просто для удовольствия. И этим очень рассердил Великого Духа. Так что теперь потребуется немало усилий, чтоб Дух все же согласился нам помочь.

Тораку стало трудно дышать.

– И что же Великий Дух потребует в уплату за свою помощь?

Ренн посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Ты должен будешь принести ему три части самого сильного Нануака!

Догадавшись по виду Торака, что он ничего не понял, она принялась объяснять:

– Саеунн говорит, что этот Нануак подобен огромной реке, у которой нет конца. Его иногда называют жизненной силой; каждое живое существо, каждая вещь несет в себе его частицу: эта частица воплощена в нашей внешней душе. А внешняя душа, как ты знаешь, есть и у охотников, и у их добычи, и у скал, и у деревьев. Иногда некоторые части Нануака становятся видны – так становится видна душа реки, вскипая на поверхности пеной. В это время года Нануак особенно силен. – Ренн помолчала, но все же договорила: – Три части этого Нануака ты и должен будешь найти. Если не найдешь, Великий Дух помогать тебе не станет. И тогда тебе ни за что не одолеть того медведя. Торак затаил дыхание.

– Три части Нануака… – хриплым шепотом повторил он. – Но как же мне их найти?

– Никто этого не знает. Но у нас есть одна старая загадка… – И Ренн, прикрыв ресницами глаза, произнесла нараспев:

Что прячется в бездонной глубине?

Глаза реки, лежащие на дне.

А что старо, как времени поток?

Зуб, камни превращающий в песок.

Что холодней всего? Не тронь, не тронь!

Таящийся во тьме снегов огонь.

Поднялся ветерок. Падубы зашелестели листвой, зашептались. , – И что же это такое? – спросил Торак. Ренн посмотрела на него и покачала головой:

– Никто не знает…

Торак уронил голову на колени.

– Значит, я должен найти какую-то гору, которой никто не видел. Разгадать загадку, смысла которой никто не понимает. И убить медведя, которого победить невозможно.

Ренн судорожно вздохнула и тоненьким голосом сказала:

– Но ты должен хотя бы попробовать… Он промолчал, а потом вдруг спросил:

– А зачем Саеунн все это рассказала тебе? И почему именно тебе?

– Я ее об этом не просила. Она сама взяла и рассказала. Она считает, что я должна стать колдуньей, когда вырасту.

– А ты разве не хочешь?

– Нет! Но я думаю… она рассказала мне все это не без умысла. Ведь если б она мне ничего не рассказала, то и ты бы ничего не узнал.

Они опять помолчали. Потом Ренн вдруг выбралась из своего спального мешка и сказала:

– Знаешь, я, пожалуй, соберу наши пожитки и вынесу наружу. Что-то не хочется, чтобы тот медведь почуял запах еды.

Когда она ушла, Торак свернулся клубком и глубоко задумался, глядя на жаркие угли. Вокруг шуршали и потрескивали спящие деревья, им снились зеленые древесные сны. Тораку казалось, что множество древесных духов толпится сейчас вокруг него в темноте и ждет, когда же он, именно он избавит их от ужасного медведя.

Он думал о золотистой березе, и о красной рябине, и о великолепных дубах с зеленой блестящей листвой. Он думал о том, как много сейчас в Лесу всякого зверья; он думал об озерах и реках, полных рыбы, и о том, как много кругом всяких полезных вещей – различных видов коры и древесины, камней, которые можно отлично использовать, если, конечно, знаешь, где их искать… в Лесу было все, что нужно для жизни. Торак, пожалуй, до сих пор даже не подозревал, как сильно он любит Лес.

Но если этого проклятого медведя не уничтожить, все это неизбежно погибнет. Все зависит только от него, от Торака…

Волчонок вскочил, встряхнулся и побежал в Лес – охотиться. Из шалаша вернулась Ренн. Она молча нырнула в спальный мешок и мгновенно уснула. А Торак все продолжал смотреть на огонь.

«Она рассказала мне все это не без умысла», – сказала Ренн о старой колдунье. Отчего-то эти слова вселяли в Торака надежду. Ведь это правда: он и есть Слушающий. И он поклялся отцу, что отыщет Священную Гору. Он чувствовал, что нужен Лесу, и сделает все, что в его силах, чтобы спасти Лес.

Только теперь он наконец немного успокоился и уснул. Во сне он видел отца – живого, но вместо лица у него была гладкая каменная плита, и он говорил: «Я не отец тебе. Я колдун племени Волка».

Внезапно Торак проснулся.

И почувствовал на лице дыхание Волка; потом – щекотное прикосновение усатой морды к своим закрытым глазам и легкие ласковые толчки носом под подбородок.

Торак лизнул волчонка в морду, и тот, уткнувшись носом ему в грудь, устроился поудобнее и засопел.

– Нам надо было пересечь долину вон там, а через реку перебраться ниже по течению, – сказала Ренн, когда они, вытягивая шеи, смотрели на Гремящие водопады.

Торак вытер со щек водяные брызги, удивляясь тому, что в Лесу есть такая сердитая штука, как эта падающая с черных отвесных скал вода.

Весь день они шли вдоль спокойной зеленой реки, поднимаясь вверх по течению. Но теперь, когда эта река вдруг принялась так оглушительно грохотать и злиться, даже сам Лес, казалось, застыл, вытянувшись в струнку и глядя на нее.

– Нам надо было перебраться через реку ниже по течению, – повторила Ренн.

– Тогда нас бы наверняка заметили, – сказал То-рак. – Эти луга слишком открыты. Да и Волк хотел, чтобы мы остались на этом берегу.

Ренн поджала губы и ехидно спросила:

– Ну и где же он теперь, наш замечательный провожатый?

– Он боится быстрого течения. Вся его семья погибла во время наводнения. Но он вернется, как только мы найдем тропу, по которой можно будет перейти на тот берег выше водопада.

– Хм-м… – Ренн явно не была уверена, что это получится.

Она, как и сам Торак, спала плохо и все утро пребывала в дурном настроении. О старой загадке оба даже не вспоминали.

Вскоре им действительно удалось отыскать оленью тропу, которая вилась совсем рядом с водопадом. Тропа была крутая и скользкая, и когда они наконец поднялись наверх, то были совершенно измучены и промокли до нитки. Волк уже ждал их: сидел под березой подальше от Широкой Воды, ставшей вдруг такой шумной, и трясся от страха.

– Ну, и где же тут переправа? – задыхаясь, спросила Ренн.

Торак внимательно следил за Волком.

– Мы будем идти по берегу реки, пока Волк не скажет, где можно через нее перебраться.

– Ты плавать умеешь? – спросила Ренн. Он кивнул и тоже спросил:

– А ты?

– Умею. А Волк?

– Не думаю.

И они снова двинулись вверх по течению, продираясь сквозь заросли тонких рябин и березок. Было холодно и пасмурно, ветер срывал с березок листья и метал их в воду, точно маленькие стрелы с золотистыми наконечниками. Волк не отходил от Торака, уши его были плотно прижаты к голове. Река, спеша к водопаду, бежала мимо них, быстрая и уверенная.

Они прошли совсем немного, когда волчонок вдруг забеспокоился, стал метаться и жалобно скулить. Торак, чувствуя его страх, повернулся к Ренн:

– Он хочет перебраться на тот берег, но очень боится воды.

– Тут заросли слишком густые, – сказала Ренн. – Может, лучше вон там, у тех камней?

Довольно гладкие, хотя и поросшие скользким предательским мхом, камни эти выступали чуть ли не до середины реки; там, конечно, переправляться было значительно легче.

Торак кивнул.

– Я пойду первой, – сказала Ренн, скидывая башмаки и увязывая их в мешок.

Она закатала штаны повыше, отыскала палку подлиннее, чтобы в случае чего было на что опереться, и перевесила все вещи на одно плечо, чтобы они не потянули ее под воду, если она вдруг упадет. В одну руку она взяла палку, а в другую – лук и колчан со стрелами, подняв их повыше над водой.

Когда Ренн входила в реку, Торак заметил, что ей все-таки немного страшно, однако она уверенно перебралась на тот берег, не останавливаясь и ни разу не поскользнувшись. Лишь в самом конце она немного замешкалась – берег там был каменистый, крутой, и ей пришлось подпрыгивать, чтобы ухватиться за ветку ивы и с ее помощью выбраться на сушу.

Торак оставил свой мешок и оружие на берегу, скинул башмаки и решил, что сперва переправит через реку Волка, а потом вернется за своими пожитками.

– Идем, Волк, – бодро окликнул он друга и еще что-то прибавил по-волчьи – чуть приседая и негромко ласково повизгивая.

Но волчонок спрятался за кустом можжевельника и не желал выходить оттуда.

– Сунь его в мешок! – крикнула с того берега Ренн. – Иначе ты его никогда не перетащишь!

– Если я это сделаю, – ответил ей Торак, – он мне никогда больше доверять не будет!

Он сел на поросший мхом камень у самой воды, потом зевнул и вытянулся на камне во весь рост, всем своим видом показывая Волку, что совершенно спокоен.

Через некоторое время волчонок вылез из-за куста, подошел и сел рядом.

Торак еще раз зевнул.

Волк глянул на него и тоже зевнул, но его зевок завершился тихим жалобным писком.

Торак неторопливо поднялся, взял волчонка на руки и стал что-то ему тихо нашептывать по-волчьи. Потом осторожно сошел в воду.

Под босыми ногами камни на дне были холодными как лед и ужасно скользкими. Волчонок у него на руках прямо-таки трясся от страха.

Ренн, одной рукой ухватившись за ствол молодой березки, вторую руку протянула им навстречу.

– Уже почти все, – кричала она, стараясь перекричать грохот водопада, – вы почти добрались!

Волчьи когти впились в руки Торака.

– Последний камень! – кричала Ренн. – Давай я его перехвачу!..

Волна, ударив в скалу, обдала Торака ледяными брызгами. А волчонку окончательно изменило мужество: вырвавшись у мальчика из рук, он прыгнул на берег, упал задними лапами в воду, но передними все же успел уцепиться за ветки.

Ренн поспешно ухватила его за шиворот и радостно крикнула:

– Все, я его держу!

Торак кивнул, пошатнулся и рухнул в реку.

Глава 15

Торак вынырнул на поверхность, отплевываясь, стуча зубами от холода и изо всех сил сражаясь с быстрым течением.

Он хорошо плавал и не слишком беспокоился. Сейчас он ухватится вон за ту ветку…

Ну, не за эту, так за ту, а может, за следующую…

Он слышал, как Ренн зовет его, продираясь сквозь заросли. Слышал призывное громкое тявканье Волка. Ему вдруг пришло в голову, что заросли, должно быть, слишком густые, раз Ренн и Волк отстают от него все больше и больше.

Река толкала и крутила его, точно намокший листок, прибитый к скале. Торак снова нырнул.

А когда с трудом вынырнул, то с ужасом увидел, как далеко его уже успело отнести. Он больше не слышал голосов Ренн и Волка – их заглушал грохот водопада, приближавшегося с удивительной быстротой.

Намокшие куртка и штаны тянули на дно. От холода немели конечности; Торак их почти не чувствовал, они казались ему просто палками, с трудом способными поддерживать его на поверхности. Со всех сторон его окружали кипящие белопенные волны, сквозь которые просвечивали порой зеленоватые пятна прибрежного ивняка. Потом его опять накрыло с головой, и он совершенно ясно осознал, что его несет прямо к водопаду, где он неизбежно погибнет.

Но времени пугаться не было. Был, скорее, какой-то невнятный гнев, вызванный уверенностью в том, что все должно кончиться именно так. Бедная Ренн! Хорошо бы потом ей не удалось найти его тело, ведь водопад превратит его в сущие лохмотья! Бедный Волк! Кто теперь станет о нем заботиться?

Смерть нависла над ним. В пене и брызгах сверкнула радуга… потом волны вдруг улеглись, поверхность реки стала гладкой, как человеческая кожа, а потом река куда-то пропала, и воздуха не стало, нечем было дышать, но Торака несло все дальше, дальше… Смерть то выталкивала его на поверхность, то тащила в глубину, и была она белой и спокойной, точно блаженный миг погружения в первый сон…

Торак все падал, падал, падал, и вода заливалась ему в рот, в нос, в уши, и вокруг была только белая бурлящая вода и ничего больше. Река поглотила его, он был внутри нее, и сквозь него с ревом проходила огромная масса воды. В какой-то момент ему удалось вынырнуть на поверхность и хлебнуть воздуха, но река тут же снова утащила его в зеленые водовороты своих глубин.

Наконец грохот водопада стал стихать. Перед глазами Торака мелькали странные вспышки. Он тонул. Вода вокруг сперва стала синей, потом темно-зеленой, потом черной. Он опускался на дно, он был безволен и холоден, он уже ничего не чувствовал, и больше всего ему хотелось окончательно сдаться и уснуть.

И вдруг он услышал негромкий булькающий смех. Чьи-то длинные волосы, похожие на зеленые водоросли, опутали его шею; совсем рядом скалились чьи-то жестокие липа, на него смотрели чьи-то безжалостные белые глаза…

– Иди к нам! – звали его Тайные Обитатели Вод. – Отпусти свои души, пусть себе плывут на свободе, без этого неуклюжего, тяжелого человеческого тела!

Голова у Торака кружилась, к горлу подступала тошнота, казалось, кто-то выворачивает ему кишки наружу.

– Гляди-ка! – смеялись Тайные Обитатели Вод. – Как быстро души покидают его дурацкое тело! Как они стремятся к нам!

Торака ворочало с боку на бок, точно дохлую рыбу. Тайные Обитатели Вод правы: душам нетрудно будет покинуть его тело и присоединиться к Обитателям Вод, которые будут вечно кружить их в своих холодных объятиях…

И вдруг сквозь эти последние мрачные мысли Торак услышал отчаянный вой Волка.

Он открыл глаза. Лишь серебряные пузырьки поднимались во тьме там, откуда только что исчезли Тайные Обитатели Вод.

И снова послышался зов Волка.

Он нужен Волку! И они что-то очень важное должны были сделать с ним вместе…

Заставляя онемевшие конечности шевелиться и превозмогая сковывающее отупение, Торак стал снова пробиваться на поверхность. Зеленый свет вокруг стал ярче. Этот свет манил его, притягивал к себе…

И он почти уже добрался до источника этого света, когда что-то вдруг заставило его посмотреть вниз – и далеко на дне он увидел ИХ – два слепых глаза, пристально смотревших на него из темноты.

Что это? Россыпи речного жемчуга? Глаза кого-то из Обитатели Вод?

Вспомнились слова пророчества. И та загадка: «Что прячется в бездонной глубине? Глаза реки, лежащие на дне».

Казалось, грудь у Торака вот-вот разорвется, если он немедленно не глотнет воздуха. Но если он сейчас не. нырнет и не достанет эти глаза реки – чем бы они ни оказались, – то навсегда потеряет их из виду.

Торак согнулся пополам, извернулся и, собрав последние силы, нырнул в глубину.

От холода стало больно глазам, но он не решался закрыть их. Он подплывал все ближе, ближе… Протянув руку, он коснулся дна – и сжал в кулаке горсть ледяного ила. Вот они! Удостовериться в этом окончательно возможности не было: вода сразу замутилась, да и руку он разжать не решался, опасаясь, что глаза реки выскользнут. Он снова извернулся в воде и стал пробиваться наверх, к свету.

Но сил у него совсем не осталось, и всплывал он ужасающе медленно. Да еще и мокрая одежда тянула на дно. Наконец над головой замелькали какие-то огни, но тут снова послышался смех водяных жителей.

– Слишком поздно, – шептали Тайные Обитатели Вод. – Теперь тебе никогда не увидеть дневного света! Останься здесь, с нами, мальчик с плавучими душами. Останься здесь навсегда…

Торак почувствовал, как кто-то схватил его за ногу и потащил вниз.

Он яростно отбивался, но высвободить ногу не мог. Чья-то рука крепко сжимала его лодыжку. Торак попытался выкрутить ногу из этих тисков, но тщетно – хватка неведомого существа только усилилась. И к помощи ножа ему прибегнуть не удалось: он вспомнил, что перед тем как переправляться через реку, крепко привязал нож к ножнам, и теперь вытащить его было невозможно.

Гнев вскипел в его душе. «Оставьте меня в покое! – мысленно вскричал он. – Вам меня не получить! И Нануак тоже! » Как ни странно, это придало ему сил, он яростно рванулся, и хватка существа, державшего его за ногу, вдруг ослабла. Тот, кто только что пытался утащить его на глубину, завыл, забулькал и исчез, растворившись в темноте, а Торак стремительно стал подниматься вверх.

Он вылетел из воды в туче брызг, всей грудью судорожно глотая воздух. В ослепительном сиянии солнца он успел увидеть простор зеленой речной воды и нависшую над водой ветку дерева, которая стремительно к нему приближалась. Свободной рукой он попытался схватиться за эту ветку и… промахнулся. В голове сверкнула боль.

Он знал, что никто его не ударил. Он слышал плеск речной волны, свое собственное тяжелое дыхание, но ничего не видел. Он чувствовал, что глаза его открыты и смотрят вокруг, но ничего не видят!

Паника охватила его. «Только не слепота, – думал он. – Нет, нет, пожалуйста, только не это! »

Глава 16

Бесхвостая самка хныкала и беспомощно махала своими передними лапами, так что Волку это надоело; он оставил ее и бросился по тропе дальше.

Когда он учуял в ивняке Большого Бесхвостого Брата, то тоже принялся хныкать и жалобно повизгивать. Брат лежал наполовину в воде, уцепившись за какую-то ветку, и от него сильно пахло кровью. И он был совсем как неживой!

Волк лизнул его в холодную мокрую щеку, но Большой Брат продолжал лежать без движения. Неужели он больше не дышит? Волк поднял морду и завыл.

Сквозь заросли неуклюже пробиралась бесхвостая самка! Ну конечно! Ей-то что здесь нужно? Волк резко повернулся, собираясь защищать Большого Брата, но она, оттолкнув его, бросилась к Бесхвостому, схватила его за плечи своими передними лапами – прямо как когтями вцепилась! – и вытащила из воды.

Волк невольно восхитился ее решительными действиями.

И стал смотреть, как она, положив передние лапы на грудь Бесхвостому, все нажимает, нажимает на них, пока Бесхвостый не шевельнулся и не закашлялся. Это было хорошо! Это означало, что Большой Брат снова дышит, что он жив!

Но стоило Волку прыгнуть ему на грудь и радостно обнюхать и облизать ему лицо, как его снова оттолкнули! Противная бесхвостая самка, не обращая ни малейшего внимания на предупредительное рычание Волка, обняла Большого Брата за плечи, поставила его на ноги, и они, спотыкаясь, побрели прочь от Быстрой Воды, и Большой Брат шел так неуверенно, словно ничего не видел.

Волк шел с ним рядом, настороженно посматривая по сторонам. С некоторым облегчением он вздохнул, лишь когда они добрались до Логова, находившегося на приличном расстоянии от Быстрой Воды. Это было хорошее Логово, не такое маленькое, в какое его засовывала бесхвостая самка и где совершенно нечем было дышать.

Но противная самка по-прежнему не подпускала Волка к Большому Брату, и Волк, оскалив зубы, нарочно толкнул ее всем телом. А она вместо того, чтобы отойти в сторону, подняла с земли какую-то палку и вышвырнула ее из Логова, показав сперва на эту палку, а потом на него, Волка.

Волк решил не обращать на нее внимания и снова потянулся к Большому Брату. Тот был совсем обессилевшим; как-то странно осев на землю, он пытался стащить с себя мокрую шкуру. В конце концов ему это удалось, и на нем не осталось ничего, кроме небольшого количества длинной черной шерсти, росшей на голове. Он свернулся клубком и весь дрожал от холода, ведь его жалкая вторая шкура никуда не годилась.

Волк прижался к нему, чтобы хоть немного его согреть, а бесхвостая самка быстро оживила Яркого Зверя, Который Больно Кусается. Бесхвостый Брат так и потянулся к Яркому Зверю, и Волк испугался: вдруг этот Зверь покусает Бесхвостому лапы?

И только тут он заметил, что в одной из передних лап Большой Брат сжимает какую-то штуку, от которой исходит странное неяркое свечение.

Волк понюхал загадочный предмет – и тут же испуганно отскочил: пахло охотой и добычей, Быстрой Водой и деревом, если все эти запахи смешать и хорошенько пережевать. А еще от этой светящейся штуки исходил какой-то очень высокий и едва слышный звук, настолько высокий, что только Волк и мог его расслышать.

Волчонок испугался. Он чувствовал, что перед ним нечто, обладающее очень, очень большой силой.

Торак закутался в спальный мешок, не в силах сдержать сильнейшую дрожь. Голова пылала огнем, все тело казалось одной сплошной раной, но хуже всего было то, что он ничего не видел. «Ты слеп, слеп, слеп», – стучало его сердце.

Сквозь громкий треск костра он услышал, как Ренн сердито бормочет:

– Ты что, убить себя хотел?

– Что? – переспросил он, но и слова не хотели ему подчиняться и превращались во рту в какую-то непонятную кашу с солено-сладким привкусом крови.

– Ты же почти что вынырнул, – все еще не могла успокоиться Ренн, прижимая ему ко лбу что-то очень похожее на комок паутины, – а потом вдруг взял да и снова нырнул на глубину!

И Торак догадался, что она ничего не знает о том, что он нашел Нануак! Но рука его была все еще настолько скована придонным холодом, что он не мог разжать пальцы и показать ей глаза реки.

Он чувствовал горячий язык Волка у себя на лице. Потом появилась полоска света. Потом большой черный нос. Сердце Торака радостно подпрыгнуло:

– Я богу бидеть! – едва ворочая языком, сообщил он.

– Что? – сердито переспросила Ренн. – Ну конечно, ты можешь видеть! Ты просто разбил себе лоб, ударившись о ту ветку, и глаза тебе залило кровью, а потом она засохла. Раны на голове всегда очень сильно кровоточат, ты разве этого не знал?

Торак испытал такое огромное облегчение, что, наверное, рассмеялся бы от радости, если б только зубы так сильно не стучали.

Он увидел, что находятся они в маленькой пещерке с земляными стенами. Рядом жарко горел костер из березовых дров, и от его насквозь промокшей одежды, развешанной на торчащих из стен пещеры корнях, уже начинает валить пар. Шум водопада слышался очень сильно, и по этим звукам, а также по видимым из пещеры верхушкам деревьев Торак догадался, что они, должно быть, поднялись на высокий берег реки, и долина перед ними как на ладони. Но вспомнить, как они туда поднялись, он не мог. Наверное, это Ренн втащила его наверх. «Как же ей это удалось? » – с благодарностью думал он.

Ренн стояла возле него на коленях, вид у нее все еще был несколько ошалелый.

– Тебе необыкновенно повезло! – сердито сказала она. – Ладно, лежи спокойно. – Из своего мешочка с лекарственными травами она вытащила горстку сушеного тысячелистника, растерла траву на ладони и быстро прижала ладонь с порошком ко лбу Торака. Порошок мгновенно прилип к ране, образовав защитную корочку.

Озноб у Торака все не проходил, и он, закрыв глаза, прислушался к неумолчному яростному грохоту водопада. Волк заполз к нему в спальный мешок, немного повозился, устраиваясь поудобнее, и принялся вылизывать ему плечо. Он был пушистым и очень теплым, и Торак благодарно лизнул его в нос.

Согревшись, он задремал, а когда проснулся, то озноба больше не чувствовал, но Нануак по-прежнему крепко сжимал в руке. Волк, выбравшись из его мешка, спал, свернувшись клубком, у дальней стены пещеры. Ренн перебирала лежавшие у нее на коленях травы. Вещи и оружие Торака лежали с ней рядом, и он догадался, что, пока он спал, она еще два раза в одиночку переправилась через реку и принесла все это сюда.

– Ренн… – начал было он.

– Что? – спросила она, не глядя на него. Судя по ее тону, она все еще немного на него сердилась.

– Ты вытащила меня из реки. Притащила меня сюда. Ты даже перенесла с того берега в пещеру все мои вещи. Я просто представить себе не могу… Знаешь, ты очень храбрая!

Она не ответила.

– Ренн, – снова окликнул он ее.

– Ну что?

– Я должен был тогда снова нырнуть. Должен.

– Зачем?

Он неуклюже протянул к ней руку и разжал пальцы.

И ему вдруг показалось, что свет вокруг померк. Странный мрак окутал пещеру. Казалось, в воздухе даже слышится потрескивание, как после удара молнии.

Волк тут же проснулся и на всякий случай зарычал. А Ренн так и застыла.

Глаза реки лежали на ладони Торака в гнезде из зеленого ила и слабо светились, точно луна на затянутом туманной дымкой ночном небосклоне.

Глядя на них, Торак испытал примерно такой же приступ головокружения, что и там, на дне реки. Но только слабее.

– Это ведь Нануак, правда? – спросил он. – «Что прячется в бездонной глубине? Глаза реки, лежащие на дне». Я нашел самую первую часть Нануака!

Вся кровь, казалось, разом отхлынула от лица Ренн.

– Не… шевелись, – прошептала она, поспешно выползла из пещеры и вскоре вернулась с охапкой красных листьев рябины.

– К счастью, руки у тебя испачканы илом, – сказала она. – Ты ни в коем случае не должен сам прикасаться к Нануаку. Иначе он высосет из тебя всю твою жизненную силу.

– Ах, вот что со мной было там, на дне! – прошептал Торак. – Я чуть… в общем, голова у меня сильно закружилась, и еще… – И он рассказал Ренн о Тайных Обитателях Вод.

Она пришла в ужас.

– И как только у тебя смелости хватило? Ведь если бы они тебя не выпустили… – Она взмахнула рукой, отгоняя зло. – Я просто поверить не могу, что ты мог взять и уснуть, держа ЭТО в руке! В общем, времени терять нельзя.

Вытащив из-за пазухи маленький мешочек из черной кожи, Ренн набила его листьями рябины.

– Эти листья защитят нас, – сказала она, – да и мешочек тоже поможет: он сделан из кожи ворона. – Крепко держа Торака за руку, она стряхнула глаза реки с его ладони в мешочек и крепко затянула тесемку.

Как только Нануак был спрятан, пламя в костре сразу вспыхнуло ярче, мрак в пещере рассеялся, а потрескивание в воздухе совершенно прекратилось.

Волк осторожно подошел к Ренн и лег с нею рядом, положив морду на лапы и тихонько поскуливая.

– Как ты думаешь, он может видеть Нануак? – спросила Ренн.

– Скорее, он его чует, – ответил мальчик. – Или слышит. Не знаю.

И Ренн, вздрогнув, прошептала:

– И никто этого не знает!

Глава 17

Торак проснулся на заре, чувствуя, что ему не повернуться, – так болело все тело. Но руки и ноги действовали, и ничего, похоже, не было сломано. В общем, он решил, что еще очень легко отделался.

Ренн стояла на коленях у входа в пещеру и пыталась угостить Волка горстью вороники. Она сосредоточенно хмурилась, протягивая ему ягоды на ладони, а он то делал осторожный шажок вперед, то вдруг снова отскакивал назад. Наконец волчонок все же, видимо, решил, что Ренн можно доверять, и в один присест слопал ягоды. Ренн даже засмеялась, когда усатая мордочка коснулась ее ладони.

Заметив, что Торак смотрит на нее, она тут же перестала смеяться, смущенная тем, что он застал ее за попыткой подружиться с его волчонком.

– Ты как? – спросила она.

– Лучше.

– А по виду не скажешь. Тебе нужно будет отдохнуть еще по крайней мере денек. – Ренн встала. – Я иду охотиться. Нам следует приберечь вяленую пищу, она еще пригодится.

Торак с огромным трудом сел.

– Я с тобой…

– Нет, ты останешься. Тебе нужно отдохнуть.

– Но моя одежда уже высохла! Да и оглядеться пора.

Торак не стал объяснять, почему ему так хочется пойти вместе с Ренн: дело было в том, что он ненавидел всякие пещеры. Они с отцом порой разбивали стоянку и в пещерах, но Торак всегда ложился спать снаружи. Ему было на редкость неприятно спать в окружении земляных или каменных стен, вдали от свежего дыхания Леса. В пещере ему начинало казаться, будто его кто-то проглотил.

Ренн вздохнула:

– Ну, хорошо. Но как только мы кого-нибудь подстрелим, ты сразу вернешься и снова ляжешь, ладно?

Торак пообещал ей это и принялся одеваться.

Он никак не ожидал, что ему будет так трудно. Когда он наконец покончил с одеванием, в глазах от боли стояли слезы. К счастью, Ренн ничего не замечала – готовилась к охоте. Она расчесала свои длинные волосы ясеневым гребнем, вырезанным в форме когтистой лапы ворона, стянула их на затылке ремешком и воткнула в них перо совы: оно должно было принести им удачу. Затем она натерла кожу золой, чтобы отбить свой запах, а лук смазала кашицей из раздавленных лесных орехов, повторяя при этом нараспев: «Пусть летит со мною рядом хранитель мой, пусть принесет он мне удачу на охоте».

Торак был удивлен.

– И мы точно так же готовимся к охоте! Только у нас говорят: «Пусть бежит со мною рядом хранитель мой». И луки свои мы не каждый раз смазываем.

– Ну, это только я так делаю, – сказала Ренн и любовно глянула на блестевший после смазки лук. – Этот лук сделал для меня Фин-Кединн; мне тогда было семь лет, и у меня только что погиб отец. Это тис. Его целых четыре года выдерживали. А заболонь сзади для гибкости. А орех спереди для прочности. Фин-Кединн и колчан мне смастерил. Сам сплел и разрешил мне выбрать, как его лучше украсить. Видишь, какой красивый получился зигзаг из красной и белой ивы…

Она вдруг умолкла, что-то вспомнив, и лицо ее затуманилось.

– Я ведь матери никогда не знала, – вновь заговорила она. – Отец был для меня всем на свете. Когда он погиб, я очень сильно плакала, и ко мне пришел Фин-Кединн; я накинулась на него с кулаками, а он стоял спокойно, как дуб, позволяя мне сколько угодно лупить его. А потом сказал: «Он ведь был моим братом. Теперь я буду о тебе заботиться». И я поняла, что это так и будет. – Ренн нахмурилась и прикусила губу.

Торак понимал, что она скучает по дяде и, возможно, беспокоится о нем, зная, что он наверняка пытается отыскать ее в Лесу, где теперь охотится этот ужасный медведь. Чтобы дать ей время успокоиться, он немного повозился со своим луком, а потом сказал:

– Ну, пошли? Пора.

Ренн коротко кивнула и решительно вскинула лук на плечо.

Утро было ясное, холодное, и Лес никогда еще не выглядел таким прекрасным. Алые листья рябины и золотистые кроны берез сверкали, точно языки пламени на фоне темно-зеленых елей. На кустиках голубики качались крошечные, слегка заиндевевшие паутинки. Седой от заморозка мох похрустывал под ногами. Парочка преисполненных подозрительности сорок неотступно следовала за ними, перелетая с дерева на дерево и время от времени разражаясь оглушительным треском. Сомнений не было: медведь наверняка далеко от этих мест.

К сожалению, долго любоваться утренним Лесом То-раку не пришлось. Вскоре Волк поднял на крыло глухарей, которые с возмущенными криками взмыли над подлеском. Они летели довольно быстро и против солнца, так что Торак даже прицеливаться не стал, понимая, что ни за что не попадет, а вот Ренн, к его удивлению, выстрелить успела, и птица с глухим стуком упала на землю.

У Торака от изумления прямо челюсть отвисла.

– Как это тебе удалось? Я этого глухаря и разглядеть-то как следует не мог.

Ренн покраснела.

– Ну… я много тренируюсь.

– Но я никогда не видел, чтобы кто-то так здорово стрелял! Ты что же, лучший стрелок вашего племени?

Она совсем смутилась и промолчала.

– Неужели еще лучше есть?

– Да нет, вроде… – Все еще страшно смущенная, она наклонилась и вытащила подстреленного глухаря из кустов голубики. – Вот. – И она наконец улыбнулась, показав свои мелкие остренькие зубы. – Помнишь свое обещание? Теперь тебе надо вернуться в пещеру и отдохнуть.

В тот вечер они устроили настоящий пир. Какая-то сова своим уханьем вновь заверила их, что медведя поблизости нет, и Ренн рассудила, что теперь они ушли уже так далеко на восток, что племя Ворона наверняка прекратило погоню. И кроме того, им просто необходимо было поесть горячего.

Ренн, обернув два небольших куска листьями конского щавеля, отложила их в сторону для хранителя племени, а Торак тем временем перенес костер к самому входу в пещеру: он решил, что ни за что не станет больше ночевать среди этих земляных стен. Налив воды в припасенный Ренн бурдюк для готовки, он подвесил его рядом с костром и с помощью рогульки стал бросать в него раскаленные камни, а когда вода согрелась, туда же кинул ощипанного и разрубленного на куски глухаря. Вскоре он уже помешивал душистый суп, сдобренный диким чесноком и мясистыми древесными грибами.

Они съели почти все мясо, оставив на потом совсем немного, и вычерпали всю вкусную жижу, пользуясь удобными кривыми корешками, обожженными на огне. Затем последовала вкуснейшая каша, которую Ренн приготовила из брусники и лесных орехов, а на сладкое у них были буковые орешки, которые они сперва держали над костром, а потом разгрызали, чтобы достать ядрышки.

Торак так наелся, что о еде больше и думать не хотелось. Он устроился у огня и стал латать дыру в штанах – в том месте, где его схватили за ногу Тайные Обитатели Вод. Ренн сидела неподалеку, расправляя оперение на своих стрелах, а Волк разлегся между ними, с наслаждением вылизывая лапы после того, как ловко разделался с большим куском глухаря, который отложил для него Торак.

Некоторое время в пещере царила доброжелательная тишина. Торак был доволен; в его душе даже затеплилась надежда. В конце концов, ведь удалось же ему отыскать первую часть Нануака. Это же чего-нибудь да стоит, верно?

Внезапно Волк вскочил и бросился от костра куда-то в темноту. Но через несколько мгновений вернулся и стал кружить у огня, негромко и возбужденно рыча и поскуливая.

– В чем дело? – шепотом спросила встревоженная Ренн.

Торак вскочил на ноги, внимательно глядя на Волка. В ответ на ее вопрос он покачал головой:

– Никак не могу понять, что он говорит… «Убей запах. Старая добыча. Уходи». Что-то в этом роде.

Оба всматривались в темноту, но, естественно, ничего не видели.

– Не надо было разжигать костер! – сказала Ренн.

– Теперь уже поздно об этом думать, – откликнулся Торак.

Волк вдруг перестал скулить и рычать, поднял морду и посмотрел в небо.

Торак тоже поднял глаза – и его благодушное настроение мигом испарилось.

На востоке, над черной громадой Высоких Гор, в небесах горел, словно глядя прямо на них, красный глаз Великого Зубра. Его невозможно было не заметить: зловеще алый, точно налитый злобой. Торак глаз не мог от него оторвать, всем своим существом чувствуя его давящую мощь. Красный глаз давал силы тому медведю, одновременно лишая Торака надежды и решимости.

И Торак не выдержал.

– Скажи, – повернулся он к Ренн, – как ты думаешь, сможем мы все-таки победить? Нет, правда?

– Не знаю, – честно призналась Ренн.

– И как нам раздобыть еще две части Нануака? Этот старый «зуб, камни превращающий в песок», и самый холодный на свете огонь, «таящийся во тьме снегов»? Что хотя бы значат эти слова?

Ренн молчала.

Торак заставил себя оторвать взгляд от горевшей в небесах красной звезды и снова сел у костра. Но ему все время казалось, что красный глаз сердито смотрит на него прямо из пылающих углей.

Рядом шевельнулась Ренн.

– Смотри, Торак! Вон Первородное Древо! Он поднял голову.

Красный глаз в небесах словно заслонила яркая пелена. Теперь в вышине разливалось переменчивое зеленое сияние. Потом зеленый сноп света вдруг изогнулся гигантской лентой, точно колышимой беззвучным ветром; зеленые сполохи пробежали по всему небосклону и исчезли, и темное небо затянула дрожащая бледно-зеленая дымка, на фоне которой раскинуло свои волшебные мерцающие ветви Первородное Древо.

Торак смотрел, не отрываясь; в душе его опять шевельнулась искорка надежды. Он всегда любил смотреть на Первородное Древо – особенно морозными зимними ночами, когда отец рассказывал ему историю о Начале Времен. Древо означало удачу в охоте; может, оно и Тораку тоже принесет удачу?

– Я думаю, это добрый знак, – сказала Ренн, словно прочитав его мысли. – Я все думала… а было ли это просто везением – то, что ты нашел Нануак? И почему ты свалился в воду именно в том месте, где на дне лежали глаза реки? Вряд ли это было случайностью. Мне кажется… тебе было предначертано найти его.

Торак вопросительно на нее глянул.

– Возможно, – неторопливо пояснила она, – этот Нануак нарочно подложили на твоем пути – чтобы ты сам решил, что с ним делать. Ведь когда ты увидел его на дне, ты вполне мог передумать, решить, что слишком опасно нырять туда. Но ты все-таки нырнул. Ты рисковал жизнью, чтобы до него добраться. А что, если… это просто часть испытания?

То, что говорила Ренн, показалось Тораку настолько разумным, что он даже несколько успокоился. А потом и уснул, глядя на зеленые соцветья, безмолвно вспыхивавшие на ветвях Первородного Древа, и не заметил, как Волк выбрался из пещеры и один отправился в Лес на поиски чего-то, ведомого ему одному.

Оставив Логово, Волк стал подниматься на вершину холма, нависавшего над долиной, чтобы получше разобраться в странном запахе, который принес ветер. Запах был сильный; пахло подгнившей добычей, как если бы часть ее оставили про запас и прикопали в надежном месте. Но вот странно: этот запах исходил не из одного места, а перемещался по долине!

Волк бежал и радостно чувствовал, что его лапы становятся все крепче, все сильнее по мере того, как каждая новая Тьма сменяется новым Светом. Он очень любил бегать и мечтал, что Большой Бесхвостый Брат тоже когда-нибудь это полюбит и научится наконец бегать быстро, а то он такой медлительный!

Уже почти добравшись до вершины, Волк прислушался; он слышал и грохот Большой Воды, и шорохи, которые издавал заяц, кормившийся в соседней долине. Высоко над головой сиял Яркий Белый Глаз с целым выводком маленьких детенышей. Все было так, как и должно было быть. Если не считать этого запаха.

На вершине Волк поднял морду и сразу же опять почуял странный запах. Совсем близко. Потом еще ближе… Волк рысью бросился вниз и вскоре нашел источник этой гнилостной вони. Испускавшее вонь существо еще и перемещалось с места на место.

Волк подошел поближе – нужно было как следует рассмотреть неведомую тварь, но постарался сделать это так, чтобы она не догадалась, что он рядом. Он очень удивился, обнаружив, что это вовсе не чья-то старая добыча, отложенная про запас, а вполне живое существо; у него было дыхание и когти, и двигалось оно, странно шаркая лапами и что-то рыча себе под нос; и с морды у него капала слюна.

Но что больше всего озадачило Волка, так это то, что он никак не мог уловить мыслей этого существа. Похоже, голова у него была не в порядке, что-то там раскрошилось, как старые кости. Волк никогда еще не встречал ничего подобного.

Он с тревогой смотрел, как неприятная тварь ползет вверх по склону к Логову, где спят бесхвостые, подкрадывается к ним все ближе, ближе…

Волк уже приготовился прыгнуть и прогнать странную тварь, но тут она вдруг встряхнулась и, шаркая лапами, побрела прочь. Но, уловив спутанные мысли этого загадочного существа, Волк понял, точнее почувствовал, что оно еще вернется.

Глава 18

Туман подкрался к ним тихо, как вор, и сразу украл долину внизу.

Когда Торак с трудом выполз из спального мешка, он увидел, что долина исчезла. Туман, это дыхание Великого Духа, поглотил ее целиком.

Торак зевнул. Волк и раньше часто будил его по ночам, бегая вокруг и требовательно коротко взлаивая. Сейчас, например, он говорил: «Запах старой добычи! Смотри внимательно». По мнению Торака, это было лишено всякого смысла: он уже несколько раз выходил посмотреть, но не замечал ничего, хотя вокруг действительно пахло падалью и его не покидало неприятное ощущение, что за ним следят.

– А может, Волк просто тумана не любит? – сонно предположила Ренн, поворачиваясь к Тораку, но не вылезая из мешка. – Я, например, его терпеть не могу. В тумане все становится совершенно не таким, каким должно быть.

– Вряд ли дело только в этом, – прошептал Торак, с тревогой глядя, как настороженно Волк нюхает воздух.

– Да? А в чем же?

– Не знаю. Мне почему-то все время кажется, что тут рядом кто-то есть. Но не медведь и не люди из твоего племени. Кто-то другой.

– Я не понимаю…

– И я тоже. Я же сказал, что не знаю, в чем дело. Но нужно быть настороже. – Торак с задумчивым видом подбросил дров в костер: нужно было немного подогреть то, что осталось от дневной трапезы.

Ренн встревоженно нахмурилась, все-таки вылезла из мешка и пересчитала имевшиеся у них стрелы.

– На двоих у нас четырнадцать стрел. Не очень-то много. Ты наконечники делать умеешь?

Торак покачал головой.

– Отец считал, что у меня руки еще недостаточно сильные, чтобы кремень колоть, и собирался на следующий год меня научить. А ты умеешь?

– Нет, я тоже не умею. Значит, придется быть особенно осторожными. Тем более что мы понятия не имеем, как далеко отсюда Священная Гора. И мясо нам еще понадобится, конечно.

– Может, сегодня что-то удастся подстрелить.

– В таком тумане?

Да уж. Туман был настолько густой, что они не могли разглядеть Волка, шедшего на пять шагов впереди. Такой туман лесные племена называют «морозный дым» – это ледяное дыхание Высоких Гор, от которого в начале зимы чернеют последние ягоды, а маленькие зверюшки начинают прятаться в норы.

Волк вел их по протоптанной зубрами тропе, которая шла по краю долины и сворачивала к северу. Тропа была извилистой и довольно крутой; вокруг рос густой кустарник, за ночь весь покрывшийся инеем. Туман настолько заглушал звуки, что расстояние от одного предмета до другого определить было почти невозможно. Деревья с пугающей внезапностью вырастали у них на пути. Пытаясь подстрелить оленя, они выпускали стрелу в обыкновенную валежину и потом долго извлекали ее, накрепко застрявшую в древесине. Бросить драгоценную стрелу они никак не могли. Дважды Тораку казалось, что он видит какого-то человека, притаившегося в кустарнике, но когда он подбегал к этому месту, то ничего там не обнаруживал.

Подъем на вершину холма занял у них все утро, а потом они полдня продирались сквозь густую растительность, спускаясь в соседнюю долину, где молчаливый, окутанный туманом сосновый лес сторожил сонную реку.

– Ты заметил? – спросила Торака Ренн, когда они наспех соорудили шалаш и принялись за холодное, не приносящее особой радости вяленое мясо. – Мы ведь ни одного северного оленя ни разу не встретили! А их в это время года в Лесу всегда полно.

– Я тоже все время об этом думаю, – кивнул Торак.

Как и Ренн, он отлично знал, что при первом же выпавшем в горах снеге северные олени устремляются в Лес, где отъедаются на зиму мхом и грибами. Иногда олени поедали так много грибов, что у них даже мясо пахло грибами.

– Что будут делать племена, если олени так и не придут? – спросила Ренн.

Торак не ответил. Приход северных оленей означал для людей возможность пережить еще одну зиму: олени давали одежду, одеяла и пищу.

«А во что мне одеваться, – думал он, – когда наступит зима? » Ренн предусмотрительно прихватила свою зимнюю одежду с собой, но стащить что-то и для него у нее возможности, конечно же, не было, так что все, чем сейчас мог располагать Торак, это летняя куртка из шкуры косули, далеко не такая теплая, как та одежда из оленьего меха, которую отец шил ему каждую осень.

Даже если им и удастся подстрелить оленя, времени на шитье одежды все равно не будет. Во-первых, туман все не проходил, а во-вторых, красный глаз Великого Зубра все выше и выше сиял в небесах.

Торак постарался отогнать эти тревожные мысли и сам не заметил, как забылся сном. Но то и дело просыпался, постоянно чувствуя рядом странный запах падали.

Рассвет следующего дня оказался еще более холодным и туманным. Даже у Волка вид был совершенно несчастный, когда он вел их вверх по течению реки. Они добрались до упавшего дуба, что, как мост, перекинулся через реку, и на четвереньках переползли по нему на тот берег. Вскоре после переправы тропа раздваивалась. Левая тропинка, извиваясь, вела в долину, заросшую березняком и тонувшую в туманной дымке; а правая ныряла в сырое тесное ущелье, где с обеих сторон вздымались отвесные скалы, густо поросшие мхом.

Торак и Ренн были явно огорчены, когда Волк выбрал именно правую тропу.

– Это неправильно! – крикнула Ренн. – Нам не сюда! Гора ведь на севере! Почему же он все время сворачивает на восток?

Торак покачал головой.

– Мне, вообще-то, тоже так кажется. Но Волк, похоже, совершенно уверен.

Ренн презрительно фыркнула. Видимо, ее опять терзали сомнения.

Волк терпеливо ждал их на тропе, и Торак ощутил острый укол вины: ведь этому малышу и четырех месяцев еще не исполнилось! Он должен был бы сейчас играть возле своего логова, а не таскаться с ними по горам.

– Знаешь, – сказал Торак, – я думаю, нам следует полностью доверять ему.

– Угу-м… – с сомнением промычала Ренн. Подтянув повыше поклажу, они нырнули в узкую расселину.

Но не прошли и десяти шагов, как им стало ясно: тут они гости нежеланные. Темные ели, широко раскинув свои колючие лапы, словно предупреждали: не ходите дальше! Прямо перед ними с грохотом скатился здоровенный валун, а второй рухнул на тропу прямо у Ренн за спиной. Да и запах падали стал сильнее. Но если все же где-то гниет убитая добыча, то почему до сих пор они не видели и не слышали ни одного ворона?

Туман еще более сгустился, и теперь видно было всего шага на два вперед. Единственное, что они слышали, это мерное «кап-кап» с пропитанных влагой веток да журчание ручья, стремительно мчавшегося меж тесных каменистых берегов, тоже поросших мхом. То-раку все время мерещились в тумане фигуры медведей. Он внимательно следил за Волком, надеясь уловить малейший признак опасности, но волчонок продолжал спокойно бежать по тропе; вид у него был крайне недовольный, но он явно ничем не был напуган.

Где-то в полдень – во всяком случае, можно было предположить, что это полдень, – они остановились передохнуть. Волк, тяжело дыша, плюхнулся на землю,

Ренн со стоном скинула с плеч поклажу. Все лицо у нее было исцарапано, волосы промокли насквозь.

– Я там тростник видела, – сказала она. – Хочу себе капюшон сплести. – И, повесив лук и колчан на ветку, она двинулась сквозь папоротники к ручью.

Волк нехотя поднялся и потащился за ней.

Торак тоже сходил к ручью и наполнил водой бурдюки. Вскоре послышались шаги возвращающейся Ренн.

– Быстро ты, – сказал он, не оборачиваясь.

– Вон! – проревел у него за спиной чей-то голос. – Вон из долины Ходеца, или Ходец вам глотки перережет!

Торак резко обернулся и прямо перед собой увидел какого-то великана с ножом.

В глаза ему тут же бросились уродливое, грубое, точно древесной корой покрытое лицо, длинные волосы, ужасно грязные и спутанные, и накидка из желтых осклизлых стеблей тростника. Наконец-то получил свое объяснение и преследовавший их запах падали: на шее у великана висела основательно подгнившая тушка голубя.

Если честно, Тораку показалось, что и сам этот человек несколько подгнил: гнилостный запах исходил и от его пустой воспаленной глазницы, и от черных десен с раскрошившимися остатками зубов, и от искривленного носа, с кончика которого свисала длинная желто-зеленая сопля.

– Вон! – снова взревел он, размахивая ножом из зеленого сланца. – Нарик и Ходец вам говорят: пошли вон!

Торак быстро положил на макушку оба своих кулака – это был жест миролюбия.

– Послушай, – обратился он к разгневанному великану, – мы пришли как друзья и не желаем тебе зла…

– Так они уже сотворили зло! – взревел тот. – Они принесли его с собой в нашу прекрасную долину! Всю ночь Ходец за ними следил! Всю ночь только и ждал, что они сотворят в его долине зло!

– Какое зло? – с отчаянием спросил Торак. – Мы никому не хотели причинять никакого зла!

В зарослях послышался шорох, и оттуда выскочил Волк. Торак крепко прижал волчонка к себе, чувствуя, как колотится его маленькое сердечко.

На волчонка великан даже внимания не обратил, зато сразу услышал шаги Ренн.

– Ишь, крадется, подлая! – оскалился он и быстро обернулся, размахивая у Ренн перед носом своим ножом.

Ренн отскочила, чем еще больше разозлила незнакомца.

– Она что, хочет, чтобы это все в воде оказалось? – вскричал он, срывая с ветки их луки и колчаны и размахивая ими над ручьем. – Она хочет посмотреть, как они поплывут, эти хорошенькие стрелы и сверкающие луки?

Онемев от ужаса, Ренн замотала головой.

– Тогда пусть они быстро бросят свои ножи на землю – иначе все это полетит в воду!

Ренн и Торак понимали, что выбора у них нет, и одновременно бросили к ногам Ходеца ножи, а тот быстро спрятал их под своим балахоном из тростника.

– Что ты от нас хочешь? – спросил Торак, слыша в ушах бешеный стук собственного сердца.

– Вон! – снова проревел великан. – Ходец сказал им! Нарик сказал им! А гнев Нарика страшен!

Ренн и Торак одновременно оглянулись, надеясь увидеть этого Нарика, кем бы он ни был, но вокруг стояли только окутанные туманом деревья.

– Хорошо, мы сейчас уйдем, – сказала Ренн, не сводя глаз со своего лука, зажатого в огромной ручище.

– Но не вверх! Пусть они уходят здесь! – И Ходец указал прямо на скалистую стену ущелья.

– Но… здесь же невозможно подняться! – удивилась Ренн. – Здесь слишком круто…

– Пусть они больше нас не обманывают! – взревел Ходец и, раскрутив над головой ее колчан со стрелами, швырнул его в ручей.

Ренн пронзительно вскрикнула и хотела уже броситься в воду вслед за колчаном, но Торак схватил ее за руку.

– Поздно, – сказал он, – колчан все равно уже унесло.

Ручей действительно был куда глубже и быстрее, чем казался с первого взгляда, так что колчан мгновенно исчез из виду.

Взбешенная Ренн повернулась к Ходецу:

– Мы же собрались уходить, как ты велел! Зачем ты бросил в ручей мой колчан?

– Надо было, вот Ходец его и бросил! – с самодовольным видом заявил великан, ощерив в усмешке беззубые черные десны. – Пусть знают, что он может все бросить!

– Пошли, Ренн! – сказал Торак. – Сделаем так, как он велит.

Ренн в ярости подхватила с земли свои пожитки.

Если их путешествие и с самого начала было нелегким, то теперь начался настоящий ужас. Проклятый Ходец бежал за ними по пятам, заставляя их на четвереньках карабкаться по каменистому отвесному склону. Ренн ползла впереди, мрачная и страшно расстроенная утратой колчана. Волчонок вскоре начал отставать, и Торак повернулся к нему, желая помочь, но Ходец чуть не отрубил ему нос, размахивая своим ножом, и прорычал:

– Вперед!

– Я только хотел взять на руки…

– Вперед!

И тут вмешалась Ренн:

– Ты ведь из племени Выдры, верно? – быстро спросила она. – Я узнала ваши племенные знаки.

Ходец гневно уставился на нее, и Торак, воспользовавшись моментом, подхватил ослабевшего волчонка на руки.

– Ходец был из племени Выдры, – буркнул Ходец и поскреб грязными ногтями шею в том месте, где на бугристой коже виднелись волнообразные зеленовато-синие линии.

– А почему ты оставил свое племя? – спросила Ренн. Похоже, она делала над собой неимоверные усилия, стараясь забыть про колчан и как-то подружиться с этим великаном, от которого зависела теперь их жизнь.

– Не оставил! – рявкнул Ходец. – Это Выдры оставили Ходеца. – Открутив крыло от дохлого голубя, он принялся сосать и мять его беззубыми деснами и вместе с этим «лакомством» втянул в рот висевшую на носу соплю.

Торака затошнило, а Ренн и вовсе позеленела.

– Ходец делал наконечники для копий, – невнятно буркнул великан. – Куски кремня летели и больно кусали Ходеца в голову. – Он хрипло засмеялся, брызгая слюной. – И тело Ходеца в некоторых местах стало портиться. Выдры зашили дырки, но тело опять испортилось. А потом у Ходеца глаза выскочили наружу, и их клевал ворон. Ха! Вороны любят глаза…

Вдруг изуродованное лицо Ходеца сморщилось, и он, стукнув себя по башке кулаком, забубнил:

– Ох, болит, болит, болит! И в голове у Ходеца голоса все воют, все ссорятся! Вот Выдры его и прогнали!

Ренн судорожно сглотнула и сочувственным тоном заметила:

– Да, и у нас в племени один человек точно так же глаз потерял. Мое племя всегда дружило с племенем Выдры. И мы… мы не хотели никакого зла тебе причинить!

– Может, и не хотели, – согласился Ходец, вытаскивая изо рта голубиную косточку и старательно пряча ее под тростниковой накидкой. – Только они всегда с собой зло приносят! – Он вдруг остановился и стал озираться вокруг. – Забыл Ходец, совсем забыл! Нарик всегда у него лесных орехов просит! А куда же все орехи-то подевались?

Торак перехватил Волка поудобнее и спросил:

– Значит, ты думаешь, что зло, которое мы приносим, это…

– Они знают, что он думает! – озлился Ходец. – Медвежий дух – злой дух! И Ходец говорил ему: нельзя его вызывать!

Торак даже рот открыл от удивления.

– Кому говорил? Тому калеке, да? Тому, кто этого духа в медведя вселил? – торопливо спрашивал он, но, получив болезненный укол ножом, был вынужден замолчать и идти дальше.

– Калека, да! – бурчал у него за спиной Ходец. – Как же, очень мудрый! Вечно за духами гонялся, заставлял их свои приказания выполнять. – Он хрипло рассмеялся – точно пролаял. – Только ведь мальчишка из племени Волка ничего не знает о злых духах! Не знает, а? Не знает даже, что они такое! а Ходец много чего о них порассказать может!

Ренн, потрясенная этими откровениями до глубины души, уже подняла было брови, готовясь задать вопрос, но Торак незаметно остановил ее.

– Ходец много о них знает! – продолжал бубнить великан, по-прежнему пытаясь отыскать среди скал кусты орешника. – Еще бы! Он и сам был очень мудрым, пока кремень его не ударил. Он знал, что если умрешь и утратишь телесную душу, то будешь вечно скитаться, забыв, кто ты есть. Призраком станешь, а Ходец всегда очень жалел призраков. А если еще и внешнюю душу потерять, тогда от тебя и вовсе останется только злой дух.

И, наклонившись к Тораку, он обдал его своим зловонным дыханием.

– Подумай об этом, мальчишка из племени Волка. Не будет у тебя внешней души, и ты тоже станешь злым духом. Ты будешь обладать жизненной силой Нануака, но чувства племени лишишься и превратишься в дикое, неприрученное существо. И будешь испытывать жгучую обиду оттого, что у тебя что-то отняли. Вот почему они ненавидят все живое. Вот почему они так хотят всех уничтожить.

Торак понимал, что Ходец говорит правду, ибо собственными глазами видел эту ненависть. Она убила его отца.

– А тот калека? – хриплым голосом спросил он. – Тот, что поймал злого духа и вселил его в медведя? Как его звали?

– Ах, – и Ходец снова ткнул Торака в спину, чтоб не стоял на месте, – он был такой мудрый, такой хитрый! Сперва ему нужны были только маленькие злые духи, которые всюду проскользнуть могут. Только они ему казались недостаточно сильными, поэтому он стал ловить новых, всяких кусак и убивцев. И все равно ему было мало. – Ходец фыркнул, снова обдав Торака зловонным дыханием, и опасливо прошептал: – И он призвал себе на помощь… стихию.

Ренн охнула.

А Торак был озадачен.

– Что такое стихия? – спросил он. Ходец рассмеялся:

– О, она знает! Девчонка из племени Ворона знает! Ренн в ужасе смотрела на Торака; глаза ее казались черными бездонными ямами.

– Чем сильнее были души человека, тем сильнее получается и злой дух. А стихия… – Ренн облизнула губы, – стихия обретает силу, когда умирает кто-то необычайно могущественный, а души его разбредаются в разные стороны. Это… как водопад или ледник. Стихия – это самый могущественный злой дух на свете!

Волк вдруг вывернулся из объятий Торака и мгновенно исчез в зарослях папоротника. «Стихия» – это слово медленно ворочалось в голове Торака.

Однако разговоры о злых духах явно расстроили Ходеца.

– Ах, как они ненавидят все живое! – стонал он, раскачиваясь из стороны в сторону. – Ненавидят все светлые, ясные, светящиеся собственным светом души! Больно! Больно! А все их вина, мальчишки из племени Волка и девчонки из племени Ворона! Это они принесли беду в прекрасную долину Ходеца!

– Но мы уже почти что ушли из твоей долины! – сказала Ренн, отчаянно пытаясь его успокоить.

– Да, – поддержал ее Торак, – мы уже почти взобрались…

Но Ходец успокаиваться не желал.

– Зачем они это сделали? – кричал он. – Зачем? Ходец никогда им зла не причинял! – Размахивая отнятыми у них луками, он схватил лук Ренн за оба конца, явно собираясь сломать его пополам.

Этого Ренн не выдержала.

– НЕ СМЕЙ! – крикнула она. – Не смей трогать мой лук!

– Назад! – взревел Ходец. – Или Ходец его сломает!

– Сейчас же положи лук на землю! – завопила Ренн, бросившись на Ходеца и тщетно пытаясь отнять у него лук.

Торак понимал, что медлить нельзя. Он быстро сунул руку в свой мешочек с припасами, что-то протянул на ладони разъяренному Ходецу и громко крикнул:

– Лесные орехи! Лесные орехи для Нарика! Это подействовало мгновенно.

– Орешки! – обрадовался Ходец. Бросив луки на землю, он сгреб орехи с протянутой ладони Торака и присел на корточки. Затем, вытащив из-под своей вонючей накидки довольно большой и острый камень, принялся колоть орехи, приговаривая: – М-м-м, какие вкусные, какие сладкие! Нарик будет доволен.

Ренн потихоньку подобрала луки, бережно отерла с них влагу и протянула Тораку его лук, но он его не взял. Он неотрывно смотрел на камень, которым Ходец колол орехи.

– Кто такой Нарик? – спросил он, просто чтобы поддержать разговор и получить возможность рассмотреть камень поближе. – Это что, твой друг, которого никто больше не может увидеть?

– Ходец запросто может его увидеть. Всегда! – буркнул великан. – А почему мальчишка из племени Волка не может? Разве у него глаз нет?

И откуда-то из глубин своей накидки Ходец вытащил маленькую грязную мышку. Мышь сжимала в передних лапках половинку орехового ядрышка и сердито поглядывала на тех, кто помешал ей угощаться любимым лакомством.

От изумления у Торака глаза стали совершенно круглыми, а мышка презрительно фыркнула и вновь принялась за еду.

Ходец нежно гладил ее по сгорбленной спинке грязным пальцем.

– Так, значит, Нарик – твой воспитанник, верно, Ходец? – воскликнул Торак, приглядываясь к камню.

Камень, забытый Ходецом, валялся на земле. Он был размером примерно с ладонь, черный и блестящий, очень похожий на острый изогнутый коготь.

Торак и Ренн переглянулись. Девочка тоже не сводила глаз с камня. Судя по выражению ее лица, мысли у нее были примерно такие же, как у Торака. Там, где есть каменный коготь, вполне может найтись и каменный зуб! «Зуб, камни превращающий в песок…» Каменный зуб. Вторая часть Нануака.

– Этот камень… – осторожно начал Торак. – Не мог бы Ходец рассказать мне, где он его взял?

Ходец поднял на него глаза, ставшие совершенно бессмысленными. Он все поглаживал пальцем свою мышь, и по лицу его блуждала блаженная улыбка. Вдруг черты его исказились, точно от судороги, и он забормотал испуганно:

– Каменный рот! Давно. В плохие времена. Он прячется. Люди из племени Выдры прогнали его, и он еще не нашел своей прекрасной долины.

Торак и Ренн снова переглянулись. Стоит ли расспрашивать Ходеца дальше, рискуя вызвать у него очередную вспышку гнева?

– Ау этого каменного рта, – все-таки решился спросить Торак, – зубы тоже каменные?

– Ну конечно! – рыкнул Ходец. – Как же иначе он мог бы есть?

– Где мы можем его найти? – спросила Ренн.

– Ходец ведь уже сказал! Это каменный рот!

– Это такое существо? С каменным ртом?

Ходец вдруг как-то странно обмяк; теперь он казался Тораку очень усталым и каким-то больным.

– Плохое место, – прошептал он. – Очень плохое! Земля-убийца! Она хватает и глотает. И повсюду сторожа! Они тебя видят, а ты их – нет. А потом уже слишком поздно.

– Расскажи нам, как их найти, – попросил его Торак.

Глава 19

– И все-таки как ты собираешься искать это каменное существо? – сердито спросила Ренн. Она все еще пребывала в плохом настроении в связи с утратой своего колчана.

– Не знаю, – в десятый раз ответил ей Торак.

– И что это за существо такое? Кабан? Рысь? Надо было спросить у Ходеца.

– Он, скорее всего, не сказал бы.

Ренн, сердито подбоченившись, покачала головой:

– Мы же все делали, как он велел! За два дня мы пересекли целых три долины! И нашли тот ручей, о котором он говорил. И теперь все тащимся и тащимся вдоль него, но так ничего и не находим! По-моему, этот Ходец просто хотел от нас избавиться.

Эта мысль приходила в голову и Тораку, но он не собирался делиться ею с Ренн. К сожалению, за эти два дня туман так и не рассеялся, и все вокруг по-прежнему казалось каким-то не таким, словно было исполнено обмана. Следуя невнятным наставлениям Ходеца, они нашли у подножия серой каменистой горы ручей и теперь карабкались вверх по крутой извилистой тропе. Во всем здесь чувствовалась какая-то неясная угроза. Низкорослые березки то и дело выступали им навстречу из тумана, точно охотники. А там, где щека горы была протерта до основания, наружу вышла голая скальная порода, влажно блестевшая от осевших на нее капелек тумана. Единственным живым звуком было мерное постукивание дятла, предупреждавшего соперников, что это его территория.

– Вот и дятел не хочет, чтобы мы сюда ходили, – сказала Ренн. – Возможно, мы все-таки выбрали неправильный путь.

– Если бы это было так, Волк уже сказал бы нам об этом.

Ренн с сомнением посмотрела на него:

– И ты все еще веришь, что это он ведет нас?

– Да, – ответил Торак, – верю. В конце концов, если бы он не привел нас в долину Ходеца, мы бы никогда не узнали о том каменном когте. И о каменном зубе тоже.

– Возможно. Но я все равно считаю, что мы слишком далеко прошли к востоку. Мы сейчас слишком близко от Высоких Гор.

– Откуда тебе это известно, если в десяти шагах ничего не разглядеть?

– Я это чувствую. А ты разве не чувствуешь, каким холодным стал воздух? Это дыхание ледяной реки.

Торак остановился и посмотрел на нее:

– Какой еще ледяной реки?

– Есть там такая.

Торак даже зубами скрипнул. Ему уже надоело, что из них двоих именно он никогда ничего не знает!

Они молча двинулись дальше; вокруг стояла тишина, даже стук дятла остался позади. Торак все больше тревожился: слишком много шума они производят! В этой тишине было слышно и их затрудненное дыхание, и скрип заплечных корзин, и стук каждого камешка, скатившегося с тропы. Торак прямо-таки кожей чувствовал, как прислушиваются к их шагам скалы, как стонут души здешних кривых деревьев: вернитесь, вернитесь назад!

Вдруг Ренн резко остановилась и бросилась к нему.

– Мы все неправильно поняли! – выпалила она, задыхаясь. Глаза ее расширились от страха.

– Что?

– Ходец никогда не говорил, что это каменное существо! Это мы его так назвали! Он всего лишь сказал, что это каменный рот! – Она схватила Торака за руку и потащила его за собой.

Шагов через двадцать поверхность стала более ровной и тропа кончилась. Торак остановился. Их окружал такой густой клубящийся туман, что он не сразу сообразил, почему тропа кончилась так внезапно. А когда понял это, леденящий ужас сковал его душу.

Перед ними, точно грозовая туча, высилась огромная темно-серая скала. У ее подножия торчал, точно сторож, одинокий тис. А рядом с ним виднелся темный зев пещеры – разверстая каменная пасть.

– Мы не можем туда войти! – сказала Ренн.

– Но… я… должен! – возразил Торак. – Это ведь тот самый каменный рот, о котором говорил Ходец. Здесь он наверняка и нашел свой каменный коготь. Здесь, наверное, можно найти и каменный зуб.

Когда они подошли ближе, разверстая пасть пещеры оказалась, как ни странно, значительно меньше, чем это представлялось издали: ее верхняя «губа» находилась примерно на высоте плеча Торака. Он оперся об эту «губу» рукой и, наклонившись, заглянул внутрь.

– Осторожней! – предупредила Ренн.

Пещера круто уходила куда-то вниз, во тьму. Оттуда тянуло холодом. Из темных глубин с током воздуха доносился какой-то едкий запах – точно дыхание древнего существа, никогда не видевшего солнца.

«Плохое место, – сказал тогда Ходец. – Земля-убийца. Она хватает и глотает. И повсюду сторожа. Они тебя видят, а ты их – нет».

– Не шевелись! – прошептала у него за спиной Ренн. Торак поднял глаза и вздрогнул, увидев, что пальцы его вот-вот коснутся огромной, неуклюже вывернутой руки, торчащей из скалы наружу и словно молотом вколоченной туда. Он тут же отдернул пальцы, а Ренн сказала шепотом:

– Это предупреждение! Видишь, на этой руке над средним пальцем три полоски? Это линии силы, отгоняющей зло. – Ренн наклонилась над рукой и вдруг резко отпрянула. – Она очень старая. Очень. Нам нельзя идти внутрь. Там, внизу, что-то есть.

– Что? – спросил Торак. – Что там, внизу? Ренн покачала головой.

– Не знаю. Возможно, проход в Иной Мир. Должно быть, для того, кто вырезал здесь эту руку, все кончилось очень плохо.

Торак подумал и сказал:

– Вряд ли у меня есть выбор. Я пойду. А ты останься здесь.

– Нет! Если ты пойдешь, я тоже с тобой…

– Волк не сможет пойти со мной: для него такой запах невыносим. Ты оставайся с ним, а я, если понадобится помощь, вас позову.

Некоторое время он ее уговаривал, тем самым убеждая и себя самого.

Готовясь идти в пещеру, Торак сложил свой лук, колчан и прочие пожитки под тисом; подумал немного и снял с пояса также топор. В такой темноте может пригодиться разве что нож. Затем он отрезал полоску кожи и привязал волчонка. Тот извивался и щелкал зубами, так что Тораку пришлось долго объяснять ему, почему он не может взять его с собой. Ренн, стараясь ему помочь, предложила волчонку горсть брусники из своего мешочка с припасами. Одного Торак так и не сумел объяснить Волку, что он непременно к нему вернется; в волчьем языке ведь нет будущего времени.

Ренн дала ему с собой веточку рябины – для защиты от злых духов – и одну из своих рукавичек, сшитых из шкурки лосося.

– Запомни, – сказала она, – если найдешь каменный зуб, не касайся его голыми руками. И лучше оставь здесь свой мешочек с «глазами реки».

«Она права», – думал Торак. Даже предположить невозможно, что произойдет, если он возьмет часть Нануака с собой в пещеру.

Передавая Ренн сшитый из кожи ворона мешочек с «глазами реки», Торак испытал странное ощущение: ему показалось, что он избавляется от тяжкой и весьма неприятной ноши. Ренн привязала мешочек к поясу, и Волк, глядя, как она это делает, настороженно шевелил ушами, словно слышал звуки, доносившиеся из мешочка. Торак наблюдал за ним с неясной тревогой.

– А еще тебе понадобится свет, – сказала Ренн, которой очень хотелось оказать ему хоть какую-нибудь услугу.

Она вытащила из своей заплечной корзины две свечи, которые делались так: пучок тростника обмакивали в густой олений жир и сушили на солнце. С помощью кремня Ренн высекла искру, подожгла кусочек измельченной можжевеловой коры, и вскоре одна из свечек ожила – на конце ее загорелся маленький, но довольно яркий огонек, несущий некое успокоение душе. Торак поблагодарил ее, и Ренн сказала, опускаясь на колени и обнимая Волка, чтобы Тораку не было так заметно, как она дрожит:

– Если тебе понадобится помощь, сразу кричи. И мы прибежим.

Торак молча кивнул. И, пригнув голову, нырнул в каменную пасть пещеры.

Сделав пару шагов, он нащупал во тьме стену. Стена была покрыта слизью, как брюхо дохлой рыбины.

Осторожно, крохотными шажками Торак двинулся вперед. Свет свечи дрожал и временами, казалось, готов был погаснуть. Из темноты тянуло едкой вонью, от которой щипало в носу.

Еще немного – и путь ему преградил камень. Каменная пасть, похоже, переходила в глотку. Нужно было прижаться к стене, чтобы как-то протолкнуться дальше. У Торака было такое ощущение, будто его проглатывают заживо. Он старался не дышать. В голове неотвязно крутилась мысль о том, какая каменная толща давит на него сверху…

Вокруг стало еще холоднее. Но узкий проход чуть-чуть расширился и резко изогнулся вправо. Быстро оглянувшись, Торак увидел, что дневной свет исчез за поворотом, а вместе с ним – и Ренн с Волком.

Зато вонь становилась все сильнее. Он медленно продвигался по туннелю, не слыша ничего, кроме собственного дыхания, и не видя ничего, кроме странных каменных складок на стенах, в свете свечи отливавших красным. Казалось, он находится в чьем-то желудке.

Слева вдруг дохнуло сильным холодным сквозняком, и Торак от неожиданности чуть не упал. Из-под ног его с шумом посыпались камешки. Он замер, и вокруг воцарилась полная тишина.

Ледяной пот потек у него между лопатками, когда он увидел, что стена слева от него исчезла и он стоит на узеньком выступе, повисшем над темной бездной. Где-то далеко внизу слышался слабый плеск воды. Если он поскользнется…

Покосившись, Торак снова увидел круто сворачивавший куда-то туннель и пошел в ту сторону. Каменный выступ то и дело грозил выскользнуть у него из-под ног. Вскрикнув, Торак схватился рукой за стену и сумел сохранить равновесие.

И тут же в темноте что-то шевельнулось.

Торак замер.

– Торак! – донесся до него далекий крик Ренн.

Но ответить ей он не осмелился. То, что шевелилось там, в темноте, опять застыло в неподвижности, но неподвижность эта была выжидающей. Темное нечто ЗНАЛО, что Торак здесь. «И повсюду сторожа. Они тебя видят, а ты их – нет…»

Торак все-таки заставил себя идти дальше. Вниз, все время вниз. Вонь становилась все сильнее, наплывала удушливыми волнами. «Дыши ртом», – услышал он в ушах чей-то голос. Ну да, именно так они с отцом и поступали обычно, когда набредали, скажем, на полуразложившуюся падаль или оказывались в пещере, полной летучих мышей. Торак попробовал дышать ртом, и вонь действительно стало можно терпеть, хотя глаза и горло щипало по-прежнему.

Внезапно поверхность под ногами почти выровнялась, а стены как бы расступились. Тораку даже показалось, что откуда-то льется неяркий свет: теперь он вполне различал контуры просторной пещеры. Но чудовищные зловонные испарения стали совершенно невыносимыми. Сомнений не было: он находился в чреве земли, прямо в ее сочащихся влагой вонючих кишках.

Относительно ровный пол под ногами сделался вдруг подозрительно комковатым. Прямо перед собой Торак увидел огромный камень с плоской вершиной; камень сверкал, точно глыба черного льда. Казалось, он стоит здесь многие тысячи лет. Даже за двадцать шагов от него Торак чувствовал, какая чудовищная от него исходит сила.

Да, это здесь Ходец нашел свой каменный коготь. И не зря была вырезана та рука у входа в пещеру. Не зря сторожа охраняли покой этих туннелей. Ибо здесь был проход в Иной Мир.

Торак застыл как зачарованный. Так бывает порой во сне, когда хочешь поднять руку, но не можешь даже пальцем пошевелить…

Чтобы успокоиться, Торак крепче стиснул правой рукой рукоять ножа. Обмотанная жилами рукоять казалась теплой, и это придало ему мужества. Собрав все силы, он сделал последние несколько шагов к черной блестящей глыбе.

И тут же вскрикнул от ужаса и отвращения. Пол у него под ногами вдруг стал проваливаться, зловонная трясина засасывала его, тянула вниз. «Земля-убийца. Она хватает и глотает…»

Его крик гулко отдавался от стен. Где-то высоко над головой он заметил осторожное движение, и нечто темное отделилось от свода пещеры и слетело вниз, к нему.

Спрятаться было негде, некуда было бежать. Торак проваливался в эту мягкость под ногами, точно в зыбучий песок. В лицо пахнуло зловонием, и темное нечто кинулось на него. Мерзкая, сальная шерсть забивалась в рот и в нос, острые когти вцепились в волосы. Визжа и рыча от ужаса, Торак стал отбиваться от безмолвного врага.

И тот наконец взлетел, шурша кожистыми крыльями, но был где-то рядом. Торак понимал, что сторож просто проверял, кто сюда явился. Теперь он это узнал и пока оставил его в покое.

Но что это за сторож? Злой дух? Летучая мышь? И сколько их там еще, таких сторожей?

Торак постепенно выбрался из трясины, двинулся дальше, но споткнулся и упал. Вонь была оглушающей. Он неуклюже, точно слепой котенок, тыкался в этой удушающей тьме, ничего не видя перед собой. Мысли его путались. Даже свеча, казалось, горела черным пламенем…

Его шатало; он то и дело встряхивался и, как пловец, хватал воздух ртом. Но мысли ему понемногу удалось привести в порядок. И черное пламя свечи стало отливать желтым.

Ему все-таки удалось подобраться к черному камню. На его древней, сглаженной временем поверхности он увидел шесть торчащих каменных когтей, расположенных как бы по спирали; там, где Ходец отломал один коготь, зияла дыра. В центре спирали виднелся один-единственный черный каменный зуб.

«А что старо, как времени поток? Зуб, камни превращающий в песок». Это была вторая часть Нануака.

Торак весь взмок, пот тек по спине. «Какие же силы я выпущу наружу, если коснусь этого каменного зуба? » – думал он.

Он протянул было руку, но тут же отдернул ее, вспомнив предостережение Ренн: «Не касайся его голыми руками! »

А где же рукавичка? Наверно, он ее потерял…

Торак пошарил вокруг, светя себе свечой и роясь в вонючей жиже под ногами. У него снова сильно закружилась голова. Снова пламя свечи показалось ему черным.

Он вовремя вспомнил, что привязал рукавичку к поясу. Натянув ее на руку, потянулся к зубу.

Свет свечи высветил кусок стены за черным камнем, и в этом свете вдруг вспыхнули тысячи глаз.

Держа руку над зубом, Торак медленно повел горящей свечой вправо и влево: отовсюду на него смотрели, влажно блестя, глаза. На стенах прямо-таки кишели сторожа – так кишат черви в разлагающейся падали. Как только он дотронется до каменного зуба, сторожа бросятся на него…

Но все произошло как-то сразу, одновременно.

Он схватил зуб, и откуда-то издалека, сверху донесся истошный требовательный лай Волка и крик Ренн:

– Торак! Он идет!

И сторожа в едином порыве бросились на Торака.

И свеча его погасла.

Что-то сильно ударило его в спину, он упал лицом прямо на каменную глыбу и вновь услышал крик Ренн:

– Торак! Медведь!

Глава 20

Схватив колчан Торака, Ренн прыгнула в сторону, но тут же споткнулась о корень и рассыпала все стрелы. Ужас схватил ее за горло: что же делать? ЧТО делать?!

Всего несколько мгновений назад она напряженно ждала у входа в пещеру, а рядом на тисе стайка зеленушек клевала сочные розовые ягоды, и Волк все тянул ее в пещеру, все рвался, время от времени коротко и пронзительно взлаивая. Он явно что-то говорил на своем языке, который Торак, конечно же, понял бы, но Ренн ничего не понимала, и волчонок ей порядком надоел.

Вдруг зеленушки дружно вспорхнули и улетели трепещущим облачком, и Ренн, решив осмотреться, глянула вниз, в долину. Туман немного рассеялся, и ей удалось разглядеть ручей, стремительно несущийся мимо елей, и большой темный валун, горбившийся рядом с елями. И вдруг этот валун шевельнулся.

Застыв от ужаса, Ренн смотрела, как медведь поднимается на задние лапы, становясь выше елей. Он покачивал своей огромной башкой, словно принюхивался, а потом, видимо почуяв Ренн, опустился на четвереньки.

И тут она бросилась к пещере, громко крикнула, желая предупредить Торака, но в ответ ей донеслось только эхо.

Вскоре туман опять сгустился. Ренн ощупью пыталась собрать рассыпанные стрелы, представляя себе, как медведь карабкается по склону горы и вот-вот доберется до нее. Она знала, как быстро умеют бегать медведи! Через несколько мгновений он будет здесь, и…

Выше скала была слишком отвесной, и взобраться на нее Ренн не могла. Кроме того, она не могла бросить Волка. Оставалась, правда, пещера, но каждая клеточка ее существа вопила: не ходи туда! Там вас поймают в ловушку, как зайцев, и вы никогда уже не выйдете оттуда!

Волк отчаянно рвался с поводка, и это лишь усугубляло панику, охватившую Ренн. Но Волк тянул ее к пещере, а она идти туда боялась. И вдруг ее озарило: да ведь волчонок прав! Торак ведь там! Втроем легче будет сражаться с чудовищем!

И Ренн нырнула в пещеру, таща за собой пожитки и оружие. Тьма ослепила ее, и она в спешке налетела прямо на скалу, больно ударившись лбом.

Переведя дыхание, она ощупала стены пещеры и догадалась, что здесь проход резко сужается. Волчонок уже пролез в эту щель и тянул Ренн за собой. Она, повернувшись боком, последовала за ним. Потом опустилась на колени и подтянула к себе спальные мешки и все остальное, ощутив смутную искорку надежды. Может быть, эта щель слишком узка для медведя? Может быть, они еще сумеют продержаться?..

Бурдюк с водой, который она протаскивала в щель последним, вдруг вырвали у нее из рук. Причем вырвали с такой силой, что она отлетела назад и неуклюже грохнулась о каменную стену плечом. По всему телу тут же разлилась острая боль, в голове зашумело. Ренн отползла в сторону и вжалась в какое-то углубление в стене, обнимая Волка.

«Но ведь медведь не может двигаться с такой быстротой! » – тупо думала она.

Низкий оглушительный рев разнесся по пещере. Ему вторило такое жуткое эхо, что у Ренн по спине побежали мурашки.

«Все равно он не сможет пролезть в эту щель, – уговаривала она себя. – Не двигайся. Сиди и даже не дыши».

Откуда-то из глубины пещеры до нее долетел слабый крик:

– Ренн!

Она затаила дыхание. Неужели Торак зовет на помощь? Или, наоборот, спешит на помощь к ней? Понять это было невозможно. И крикнуть в ответ она тоже не могла. Ничего она не могла – только сжаться в комок и спрятаться вместе с Волком в этой ямке, понимая, что проход совсем близко, в двух шагах, но не в силах сдвинуться с места и отползти подальше. Словно некая сила удерживала ее на месте. Она не могла оторвать глаз от узкой щели, за которой еще виден был свет дня.

И вдруг этот свет померк: его закрыла черная тень.

Сознавая, что поступает неправильно, Ренн ринулась в глубь пещеры. В висках стучала кровь, в ушах шумело. Перед глазами, точно дурное видение, стояло покрытое густой черной шерстью чудовище; шерсть его шевелил ветер, которого она не ощущала; мелькали длинные страшные когти, и на них блестела темная кровь…

От злобного рева содрогнулась вся пещера. Ренн застонала и упала на колени, зажав уши кулаками, а медведь продолжал бесноваться, сводя ее с ума своим ревом, и ей стало казаться, что череп ее сейчас лопнет, что сейчас…

И вдруг наступила тишина. Она была столь же оглушительной, как и этот рев. С трудом заставив себя оторвать кулаки от ушей, Ренн услышала, как с тихим шелестом осыпается со стен пещеры пыль. Услышала тяжелое дыхание Волка. И больше ничего!

Медленно, сама пугаясь того, что делает, она поползла ко входному отверстию, таща за собой упиравшегося волчонка.

И снова увидела свет дня. Серую поверхность скал. Тисовое дерево, осыпавшиеся на землю ягоды. Никакого медведя рядом не было.

Вдруг прямо у нее над головой вновь раздалось оглушительное рычание – так близко, что она услышала, как влажно чмокнула пасть зверя, и почувствовала смрадный запах медвежьей глотки. А потом дневной свет померк перед нею: его заслонила темная тень. И чей-то глаз уставился прямо на нее. Глаз был чернее базальта, но в нем словно горел огонь. И этот глаз притягивал ее к себе, манил…

Ренн покачнулась.

Это Волк дернул ее, потянул назад, нарушив жуткие чары, и она успела отскочить – за мгновение до того, как смертоносные когти пропороли поверхность земли там, где она только что стояла.

Медведь снова взревел, и Ренн опять вжалась в знакомое углубление в стене. И тут послышались какие-то новые звуки: стук огромных камней, стоны умирающего дерева. В бешеной ярости медведь пытался когтями расширить вход в пещеру, с корнями выдрав из земли тисовое дерево и отбросив его в сторону.

Жалобно скуля, Ренн вжалась в землю.

И вдруг скала в том месте, где Ренн прижималась к ней плечом, шевельнулась. Она с криком отпрянула.

И услышала, как у входа начали осыпаться камни под упорными ударами могучих лап. Оказывается, вход отчасти был образован каменным языком, выступавшим из земли, и не был столь прочен, как основная скала. Медведь подрылся под эти камни и теперь крушил их. Ренн понимала, что скоро он выкопает их с Волком из пещеры, как муравьев из муравейника.

Лоб и щеки Ренн покрыла испарина. Она беспомощно посмотрела на волчонка…

И испытала настоящее потрясение. Рядом с ней был уже не волчонок, а грозный молодой волк. Голова его была опущена, глаза не мигая смотрели на того, кто ломился в их последнее убежище. Черные волчьи губы были приподняты в жестокой ухмылке, обнажая великолепные белые клыки.

И Ренн вдруг тоже почувствовала прилив какой-то яростной силы. Если Волк не намерен сдаваться без боя, то и она тоже не сдастся!

– Мы тебе не какие-то муравьи! – сердито шептала она, и уже сам звук собственного голоса придал ей мужества.

Она отвязала Волка, давая ему полную свободу: возможно, он сумеет спастись, даже если это не удастся ни ей, ни Тораку. А потом ощупью нашарила свой лук, и ей сразу стало легче, как только она коснулась гладкого прохладного тисового дерева.

Ренн встала и сказала себе: «Сосредоточься на цели». «Сосредоточиться на цели, – вспоминала она многочисленные уроки Фин-Кединна, – это самое главное. Ты должна так сосредоточиться, словно хочешь взглядом прожечь в своей цели дыру… и не напрягай правую руку, пусть она будет расслаблена. Вся сила должна исходить из твоей спины, а не из руки…»

– Четырнадцать стрел, – пробормотала она. – Ничего, я успею всадить в него несколько штук, прежде чем он до меня доберется.

Она вышла на середину прохода и встала в боевую стойку.

Торак отбивался от крылатых сторожей пещеры.

Когти рвали ему волосы, царапали лицо. Мерзкие вонючие крылья не давали нормально дышать. Но он все же сумел надеть рукавичку Рент! и схватить каменный зуб. Потом, осторожно стянув с себя рукавицу, вывернул ее так, что зуб сам собой оказался внутри нее, и сунул рукавицу за пазуху.

– Ренн! – крикнул он, изо всех сил отталкиваясь от черного камня. Но его крик заглушило хлопанье тысячи кожистых крыльев.

Торак упорно пробивался к выходу; его тошнило от невыносимой вони, и, поскольку свеча погасла, он не мог разглядеть даже собственных рук.

Откуда-то издалека донеслись отчаянные завывания Волка: «Где ты? Опасность! Опасность! »

Торак пошел на этот вой, а сторожа пещеры все кидались на него, все пытались столкнуть его вниз, в зловонную жижу.

Жуткие картины представлялись ему. Волк и Ренн лежат мертвые – в точности как отец. И зачем только он велел им оставаться наверху? Он, дурак, считал, что там безопаснее, а там-то и оказалось опаснее всего!..

Он был так зол на себя, что, не чувствуя страха, выхватил из ножен нож и стал яростно отбиваться от крылатых сторожей. Это, похоже, помогло: мерзкие твари взлетели повыше, опасаясь острого лезвия.

– Ах, вы боитесь?! – вскричал Торак. – Ну так получите еще!

И он как безумный бросился на них – и они снова взлетели, точно темное недосягаемое облако. Рукоять ножа в руке Торака стала горячей, и это лишь придало ему болезненной храбрости. Свирепо размахивая ножом и рыча, он пробивался вперед, не обращая внимания на чудовищную вонь и атаки сторожей.

И вскоре почувствовал, что больно ударился коленом о камень: он достиг того выступа и стоял над бездной.

– Я иду! – крикнул Торак и стал осторожно продвигаться по узкому выступу к выходу из пещеры.

Вдруг страшный рев заставил его упасть на колени. Испуганные сторожа тучей взмыли вверх и исчезли.

Но тишина, наступившая вслед за последним смолкнувшим эхом, оказалась еще хуже. Перед глазами у Торака все плыло, и он с трудом понимал, что стоит коленями на узкой каменной ступеньке, внизу пропасть, а за пазухой странно пульсирует каменный зуб. С огромным трудом он поднялся на ноги и двинулся дальше. Вот и туннель, круто уходящий вверх. Почему он стал таким крутым? И почему сверху не слышно ни звука? Что же там происходит?

Торак без устали карабкался по туннелю, хотя колени его подгибались от странной усталости, а пересохшее горло свело от жажды. Преодолев последний узкий участок пути, он вышел к повороту, и дневной свет ослепил его.

До выхода из пещеры оставалось шагов пять, но странно – он, похоже, стал значительно шире, чем был. И эта щель – эта «глотка» земли – тоже стала гораздо шире. А возле нее Торак увидел Ренн: маленькая, очень прямая, невероятно храбрая, она целилась последней стрелой в нечто огромное, нависшее прямо над нею.

И Торак на мгновение вернулся в прошлое, в ту ночь, когда на них напал медведь, когда отец был смертельно ранен, а он, Торак, был совершенно зачарован взглядом этих злобных блестящих глаз…

– Нет! – крикнул он.

Ренн чуть опустила лук, и медведь тут же вырвал у нее стрелу, взмахнув когтистой лапой. И когда он уже двинулся к Тораку и Ренн, чтобы убить их, откуда-то из темноты вдруг выскочил Волк и прыгнул – но не на медведя, а на Ренн. Волк мгновенно сорвал мешочек из кожи ворона с ее пояса – заодно сбив ее с ног и оттолкнув подальше от медведя, – и стремительно вылетел из пещеры. Медведь бросился за ним; земля так и летела из-под его когтей, но волчонка и след простыл.

– Волк! – крикнул Торак, бросаясь вперед.

А Волк с зажатым в пасти Нануаком исчез в тумане, увлекая за собой и медведя.

– Волк! – снова в отчаянии крикнул Торак.

Но туман уже поглотил и Волка, и медведя, оставив лишь пустой склон да разинутый зев пещеры, точно насмехавшейся над Тораком.

Глава 21

«Где ты? » – отчаянно звал Торак волчонка, но лишь эхо отвечало ему среди скал и холмов.

Сердце его терзала знакомая боль: сперва отец, теперь Волк… Нет, только не это!.. Пусть Волк останется жив!..

Из пещеры, моргая от яркого света, показалась Ренн.

– Зачем ты его отпустила? – крикнул ей Торак. Она покачнулась.

– Пришлось… я должна была отпустить его. Торак, продолжая звать Волка, принялся рыться в развалинах у входа в пещеру.

– Что ты делаешь? – спросила Ренн.

– Ищу свои вещи, я пойду искать Волка.

– Но ведь скоро стемнеет!

– Ну и что? Я не желаю сидеть здесь и ждать!

– Нет! Никуда ты не пойдешь! Сейчас мы откопаем наши вещи, построим шалаш, разожжем костер. И будем ждать. Мы будем ждать, пока он сам не найдет нас.

Торак едва сдержался, чтобы не нагрубить ей в ответ. Впервые он заметил, что Ренн вся дрожит. На щеке у нее была глубокая кровавая царапина, а на лбу над глазом нависала здоровенная синеватая «гуля» размером с голубиное яйцо.

Ему стало стыдно. Она ведь не побоялась встретиться с этим жутким зверем лицом к лицу. Не побоялась стрелять. Зря он наорал на нее.

– Прости меня, – сказал он. – Я не хотел… Ты права, в темноте мне его следов не найти.

Ренн тяжело плюхнулась на ближайший валун.

– Я и понятия не имела, что будет… Никогда не думала, что это будет так… – И она в ужасе закрыла себе рот руками.

Торак вытащил из-под камней стрелу со сломанным древком.

– Это ты ее сломала? – спросил он.

– Не знаю. Да это и неважно. Стрелы его все равно не берут. – Ренн покачала головой. – Но почему он сперва погнался за мной, а потом – за Волком? Почему?

Торак отбросил в сторону сломанную стрелу.

– А это важно? – спросил он.

– Возможно. – Ренн быстро глянула на него. – Ты нашел каменный зуб?

О зубе Торак совсем позабыл. Он вытащил из-за пазухи рукавичку из вороновой кожи и вдруг почувствовал, что ему хочется поскорее от нее избавиться. И от зуба тоже. Из-за него, возможно, погиб Волк! И больше уж не будет по утрам нежных вылизываний и подталкиваний мордой, не будет шумной игры в прятки… Торак прикусил палец, стараясь побороть охвативший его ужас. Нет, не может он потерять Волка!

Ренн взяла рукавичку и повертела ее в руках.

– У нас теперь есть вторая часть Нануака, – задумчиво проговорила она, – зато нет первой. Похоже, мы ее потеряли. Как ты думаешь, почему Волк взял ее?

Торак с усилием заставил себя прислушаться к ее словам. Что-то мелькнуло в его памяти.

– А ты помнишь, – сказал он, – когда я нашел глаза реки, Волк… Он словно слышал, что они говорят! Или что-то такое чувствовал…

Ренн вздрогнула.

– Ты думаешь… этот медведь тоже?..

– Ходец говорил, что злые духи ненавидят все живое, – прошептал Торак. – И стремятся все живое уничтожить. И они видят все светлые души живых существ…

– И если души обыкновенных живых существ такие светлые, – подхватила Ренн, вскакивая от возбуждения, – то насколько же ярче… каким ослепительно светлым кажется им Нануак!

– Вот почему он напал на тебя! – сказал Торак. – Ведь ты взяла у меня глаза реки.

– Значит, Волк унес с собой мешочек с глазами реки, потому-то знал это? Потому что… – Ренн перестала мерить шагами поляну и уставилась на Торака. – Потому что он старался увести медведя от нас! Ох, Торак! Он ведь спас нам жизнь!

Торак молча повернулся и, спотыкаясь, пошел к началу тропы. Туман наконец-то начал рассеиваться; внизу, далеко на запад, простиралась громада Леса. Сможет ли Волк выстоять в одиночку против этого чудовища?

– Волки гораздо умнее медведей, – словно читая его мысли, сказала Ренн.

– Он ведь еще совсем детеныш, Ренн. Ему и четырех месяцев не исполнилось.

– Но ведь это он – наш провожатый! Если кто-то и может найти верный путь к спасению, так это он!

Волк мчался среди берез, крепко сжимая в зубах сияющий, поющий мешочек из кожи ворона, а ветер дул ему прямо в хвост.

Далеко-далеко позади слышался одинокий вой Большого Бесхвостого Брата.

Волку очень хотелось завыть в ответ, но было нельзя. Порывы ветра доносили до него запах злобной твари в медвежьей шкуре. По запаху чувствовалось, что тварь страшно голодна и не думает отставать от него. Но сильнее всего чувствовалась ее ненависть: ненависть к нему, Волку, и к тому, что у него в зубах.

Но Волк знал – он сразу понял это с какой-то странной свирепой радостью, – что медведю никогда не поймать его! И пусть чудовище бежит как угодно быстро, но он, Волк, бежит быстрее!

Он больше не чувствовал себя волчонком, который должен вечно ждать, когда эти бедные медлительные бесхвостые его нагонят. Он стал настоящим волком, и бежал меж деревьями стремительной петляющей волчьей побежкой, и мог так бежать вечно! Он наслаждался силой своих лап, мощью гибкой спины и той ловкостью, которая позволяла ему на бегу, чуть ли не на одной лапе, повернуться и сменить направление. Нет! Злому медведю никогда не нагнать его!

Он остановился попить у шумливой Маленькой Воды, на минутку положив на землю мешочек из кожи ворона. Потом снова подхватил его и принялся петлять среди деревьев, взбираясь все выше, все ближе к Великому Белому Холоду, который до сих пор лишь иногда, во сне, чуял носом.

И вдруг какой-то новый запах проник в его ноздри, и он забыл о Великом Белом Холоде: он оказался на территории, занятой чужой волчьей стаей. Через каждые несколько шагов ему попадались пахучие метки, и он понимал, что нужно быть очень осторожным. Если волки заметят чужака, то могут напасть без предупреждения. Когда Волк чувствовал, что ему нужно оставить свою собственную метку, то старался оставлять ее у воды, а не на дереве или на камне, как обычно. Он знал, что вода вскоре смоет его запах и тогда ни один чужой волк, ни одна злобная тварь его не почует.

Пришла Тьма. Волк любил Тьму. Во Тьме звуки и запахи становились резче, а видеть он мог почти так же хорошо, как и во время Света.

Далеко впереди чужая волчья стая начала свою вечернюю спевку. И Волк немного загрустил, вспомнив, как радостно пели его родители и братья, как они приветствовали друг друга после сна: обнюхивали, облизывали, терлись друг об друга мордами, втирая в шкуру друг друга свой запах; и как они улыбались, играли и подбадривали друг друга перед охотой…

И от этих мыслей о родной семье Волк вдруг почувствовал, что силы начинают покидать его. Раньше он совершенно не замечал, как сильно разбиты о камни его лапы, как болит все его усталое тело.

И в душе Волка проснулся страх. Не может же он бежать так вечно! Он совершенно выдохся. И находится так далеко от Большого Бесхвостого Брата, на чужой территории, а вокруг – незнакомые волки… и злобная тварь неустанно преследует его сквозь Тьму…

Торак перетащил все уцелевшие вещи в шалаш, сделанный из веток сломанного тиса, и так сердито пнул ногой костер, что искры взметнулись высоко в небо. Нет, это ожидание просто невыносимо! Он звал волчонка, не переставая, с наступления сумерек, хотя прекрасно понимал, чем рискует. Но до медведя сейчас ему дела не было. Его мучил один вопрос: где же Волк?

Ночь была холодная, звездная, и, даже не глядя в небо, Торак чувствовал грозный взгляд Великого Зубра, смотревшего на него с небес своим красным глазом. И от этого тревога только усиливалась.

Ренн вынырнула из темноты, таща целую охапку каких-то трав и коры.

– Долго тебя не было, – коротко заметил Торак.

– Мне нужно было кое-что найти. От Волка ничего не слышно?

Торак покачал головой.

Ренн опустилась у костра на колени и стала разбирать свою добычу.

– Когда я собирала все это в Лесу, то слышала берестяные дудки.

Торак пришел в ужас.

– Где?

Она мотнула головой в сторону запада.

– Довольно далеко отсюда.

– И это… Фин-Кединн? Она кивнула:

– Да, это наши дудки. Торак даже зажмурился.

– А я думал, Вороны уже перестали нас искать, – расстроенно заметил он.

– Фин-Кединн никогда не сдается, – сказала Ренн. И Торак услышал в ее голосе гордость. Это его рассердило.

– Ты что, забыла, что он хотел принести меня в жертву? «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе» – помнишь?

Ренн, округлив глаза, воскликнула:

– Ничего я не забыла! Но ведь это мои родичи! и я о них беспокоюсь! Если медведя нет наверху, значит, он внизу, в долине. Но и они ведь там! Просто так Фин-Кединн не прикажет дудеть в дудки!

Тораку стало совсем не по себе. Ренн тревожилась, тревожился и он. И ссориться им было совсем ни к чему.

Он отвязал от пояса свисток из птичьей косточки и протянул его Ренн:

– Вот, возьми, и сможешь в любую минуту позвать Волка.

Она удивленно на него глянула и тихо поблагодарила.

Оба довольно долго молчали. Потом Торак спросил, зачем Ренн понадобились все эти травы и столько коры.

– Для каменного зуба, – пояснила она. – Нам нужно как-то спрятать его от медведя. Чтоб не почуял. Если мы этого не сделаем, медведь непременно нас выследит.

«Нуда, – подумал Торак, – а сейчас он идет по следу Волка, потому что он унес глаза реки. На душе у него стало совсем скверно, и он, горько усмехнувшись, сказал Ренн:

– Если листья рябины и мешочек из кожи ворона не смогли спрятать Нануак от медведя, то почему ты решила, что древесная кора и полынь для этого более пригодны?

– Потому что я собираюсь использовать не только их, но и кое-что посильнее! – Ренн закусила губу и прибавила: – Я хочу в точности вспомнить, что делала в таких случаях Саеунн. Она все старалась научить меня колдовству, а я постоянно удирала с ее уроков на охоту. Жаль, что я ее тогда не слушалась!

– Но ты же все-таки кое-чему у нее научилась, – попытался ободрить ее Торак.

– А если я ошибусь?

Он не ответил. Он прямо-таки кожей чувствовал, как насмешливо смотрит на него красный глаз Великого Зубра. Даже если Волк сможет вернуться к ним, он неизбежно приведет за собой медведя. Ведь тот не отстанет, ведомый запахом или голосом этих глаз реки! Так что Волк сможет оторваться от своего преследователя, только выбросив мешочек с Нануаком – а это будет означать, что уничтожить медведя они никогда не смогут.

Но должен же быть какой-то выход? Просто пока найти его никак не удается…

Силы Волка подходили к концу, а спасения не было.

Правда, теперь медведь довольно сильно отстал от него и вряд ли может почуять запах того, что лежит в мешочке из вороновой кожи, но преследования своего он не прекратил и явно прекращать не собирается. И если Волк остановится, чтобы как следует передохнуть, ибо его измученные лапы давно уже просили об отдыхе, злобное чудовище настигнет его.

Чужая волчья стая давно уже перестала петь; видимо, волки отправились в горы на охоту. Даже жаль, что их голоса смолкли: в этой тишине волчонок впервые почувствовал себя совершенно одиноким и беспомощным.

Ветер переменился и принес какой-то новый запах. Северные олени! Волк еще никогда не охотился на северных оленей, но хорошо знал их запах: мать часто приносила в Логово ветки, что растут у северных оленей на голове. С этих странных веток свисали кусочки вкусной кожи, которую волчата с удовольствием жевали. И теперь, учуяв целое стадо оленей в соседней долине, Волк ощутил охотничий зов и некоторый прилив сил. В сердце его даже шевельнулась надежда – ведь если он сумеет добраться до оленьего стада…

С трудом волоча ноги, он поднимался по склону холма; топот множества оленьих копыт слышался все ближе. Внезапно прямо на него выскочил крупный олень. Высоко поднимая украшенные ветками головы, северные олени мчались по березовой роще, и копыта их сверкали, как Быстрая Вода.

Волк резко повернулся на одной лапе и… бросился в гущу стада, прямо под ноги бегущим оленям. Он чуял их мускусный запах; какой-то самец довольно сильно боднул его, и Волк еле увернулся от этих его веток, которые, оказывается, могли быть опасными. И тут же на него сердито фыркнула олениха, приказывая держаться подальше от ее детеныша. Волку пришлось присесть и нырнуть оленихе под брюхо, чтобы избежать удара острых копыт. Но вскоре олени поняли, что он на них не охотится, и позабыли о нем. А Волк продолжал бежать через долину вместе с оленьим стадом, став в их гуще совершенно незаметным для своего преследователя.

Березовый лес кончился, начался ельник. Скалы стали выше, валуны крупнее, а деревья, наоборот, мельче. Потом деревья и вовсе остались позади, и олени устремились в какую-то плоскую каменистую долину. Таких долин Волк никогда раньше не видел.

Судя по запахам, приносимым ветром, эта ровная долина простиралась далеко-далеко во Тьму, а за ней находился сам Великий Белый Холод. Что же это за долина такая? Волк совсем не знал этих мест, но чуял, что где-то там, дальше, находится то, что всегда манило его к себе – с того дня, как он появился на свет в родном Логове…

Далеко позади вновь послышался рев той злобной твари. Ага, медведь, кажется, потерял его след! От радости Волк высоко подбросил мешочек из кожи ворона и, лязгнув зубами, ловко поймал его.

Через некоторое время он услышал и другие звуки. Очень слабые, но ошибиться было невозможно: это был тот самый невероятно высокий и ровный звук, который Большой Бесхвостый Брат издавал с помощью птичьей косточки!

Потом послышался еще более дорогой сердцу волчонка зов. О, радость! Большой Брат сам зовет его! Он тревожится о нем! Эти звуки волчонку казались самыми лучшими в мире.

Северные олени продолжали бежать по каменистой равнине, но Волк уже понимал, что ему необходимо вернуться назад, в Лес. Еще не пора было подниматься к Великому Белому Холоду и к тому, что лежит за ним. Сперва он должен был отыскать Большого Бесхвостого Брата.

Глава 22

Ренн свернулась клубком в спальном мешке, лениво думая о том, что нужно бы встать, когда Торак вдруг вынырнул из мрака с таким видом, что она мгновенно вскочила.

– Нам пора выходить, – сказал он, присаживаясь на корточки у огня и протягивая ей полоску вяленой оленины.

По темным кругам у него под глазами Ренн догадалась, что он совсем не спал. Она тоже почти не спала и теперь без особого энтузиазма принялась за еду. Глубокая царапина на щеке воспалилась, да и ушибленный лоб сильно болел. Но хуже всего было то, что в душу Ренн все глубже прокрадывался страх. И связано это было не только с близостью пещеры или ужасного медведя. Нет, угроза исходила от… Она отогнала от себя эти мысли.

– Я нашел их след, – с торжеством сообщил ей Торак.

Она даже жевать перестала.

– И куда же они пошли?

– На запад, обогнули холм и спустились в березовую рощу. – Торак поворошил угли в костре, и вспыхнувшее пламя озарило его худое лицо, еще сильнее осунувшееся от беспокойства. – Но проклятый медведь гонится за Волком прямо-таки по пятам!

Ренн представила себе волчонка, мчащегося сквозь Лес, и нагоняющего его медведя и даже зажмурилась.

– Торак, – медленно проговорила она, – ты ведь понимаешь, что мы, выслеживая Волка, выслеживаем также и эту тварь?

– Да, конечно, я все понимаю.

– А что, если мы его нагоним?

– Я все понимаю! – повторил он резко. – Но меня уже тошнит от ожидания! Мы прождали всю ночь и ничего не дождались! Надо пойти и разыскать его. Во всяком случае, я обязан это сделать. А ты, если хочешь, можешь подождать меня здесь и…

– Нет! Я пойду вместе с тобой! Я ведь всего лишь хотела сказать…

Она посмотрела на рукавичку из шкурки лосося, подвешенную к перекладине их шалаша.

– Как ты думаешь, колдовство поможет? – спросил Торак, проследив за ее взглядом.

– Не знаю.

Когда Ренн вечером объясняла действие этого колдовства, оно казалось ему таким хитроумным!

– Когда у нас кто-нибудь заболевает, – сказала она, чувствуя себя чрезвычайно мудрой и опытной, – то чаще всего считается, что человек съел что-то плохое. Хоть иногда это происходит потому, что одну из душ человека похитили злые духи. И похищенную душу надо обязательно спасти и вернуть. Я много раз видела, как это делает Саеунн. Она привязывает к кончикам пальцев маленькие рыболовные крючки, с помощью которых и ловит душу. А еще она пьет особый отвар для того, чтобы ее собственные души смогли покинуть тело и отправиться на поиски…

– А к Нануаку это какое имеет отношение? – спросил Торак.

– Я как раз собиралась рассказать об этом. – И Ренн укоризненно на него посмотрела. Потом продолжила по порядку: – Итак, чтобы отыскать похищенную душу, Саеунн должна выпустить на волю свои собственные души, но при этом она обязана как-то защитить их, чтобы злые духи не почуяли их раньше времени.

– Ага! Значит, если сделать все, как делает она, то можно и Нануак спрятать от медведя?

– Да. Я думаю, да. Чтобы изменить свое обличье, Саеунн мажет лицо кашицей из тертой полыни и красной глины, потом надевает маску из рябиновой коры и привязывает к ней клочки волос, взятые у каждого человека в нашем племени. И я хочу попробовать сделать примерно то же самое.

Ренн смастерила из рябиновой коры небольшой коробок и обмазала его кашицей из полыни, красной глины и охры. В коробок она положила каменный зуб и тщательно обвязала коробок прядками волос – своих и Торака.

Все-таки гораздо легче что-то делать, а не просто ждать, сложа руки и сгорая от тревоги, и Ренн даже гордилась собой. Но с приближением холодного, морозного рассвета сомнения в ее душе вновь сгустились. В конце концов, что она понимает в настоящем колдовстве?

– Пошли! – Торак вскочил. – След уже хорошо виден. Небо чистое, и заря скоро.

Ренн выглянула из шалаша.

– А медведь? Что, если он потерял след Волка и вернулся? И поджидает нас где-нибудь поблизости?

– Вряд ли, – сказал Торак. – Мне кажется, он все еще гонится за Волком.

– Да? – Ренн явно сомневалась.

– Ну, ты что? – нетерпеливо спросил Торак. Ренн вздохнула. Больше всего ей хотелось честно признаться: «Я очень скучаю по сородичам! И ужасно боюсь, что Фин-Кединн никогда не простит мне того, что я помогла тебе бежать. И я думаю, что мы просто сумасшедшие, раз хотим преследовать этого жуткого зверя! Мне страшно; я чувствую, что мы попадем туда, куда мне совсем попадать не хочется. А ведь мне, похоже, там появляться ни к чему, ведь я никакая не Слушающая и обо мне ни слова не говорится в пророчестве. Слушающий у нас – ты. а я – просто Ренн. Но говорить все это тебе не имеет никакого смысла, потому что ты даже слушать не станешь. У тебя на уме одно: как отыскать Волка? » В общем, Ренн, еще разок вздохнув, коротко ответила Тораку:

– Ничего. Все в порядке.

Торак недоверчиво на нее глянул и принялся затаптывать костер.

Все утро они шли по следу через березовую рощу, потом через ельник, постепенно сворачивая к северо-востоку и все время поднимаясь вверх. Как всегда, Ренн страшно завидовала тому, как здорово Торак умеет отыскивать след. Он замечал мельчайшие признаки того, что Волк действительно проходил здесь; такого, думала Ренн, даже взрослые и опытные охотники из ее племени заметить бы не сумели.

Близился вечер, свет постепенно начинал меркнуть, и Торак вдруг остановился.

– Что? – шепотом спросила Ренн.

– Ш-ш-ш! По-моему, я кое-что слышу. – Он приложил к уху согнутую ладонь. – Вон там. Прислушайся-ка.

Ренн прислушалась и разочарованно покачала головой.

А Торак весь просиял:

– Это Волк!

– Ты уверен?

– Я узнал бы его голос где угодно! Пошли, он там! – И Торак указал на восток.

У Ренн упало сердце. «Только не на восток, – думала она. – Пожалуйста, только не на восток! »

А Торак уже бежал в ту сторону, откуда доносился голос Волка, и чувствовал, что земля под ногами становится все более каменистой, а деревья – все более низкорослыми. Теперь вокруг торчали лишь карликовые березки да ивы ему по пояс.

– Ты уверен, что он там? – с тревогой спросила Ренн. – Если мы будем продолжать идти в этом направлении, то снова выйдем к водопаду.

Но Торак ее недослушал – опять убежал вперед и скрылся за валуном. И вскоре Ренн услышала его взволнованный голос.

Она бросилась на этот зов, и стоило ей выбежать из-за валуна, как в нее прямо-таки зубами вцепился ледяной северный ветер.

У Ренн даже голова закружилась, и она невольно отступила на несколько шагов назад. Они вышли на опушку Леса. Здесь Лес граничил с обширными пустошами.

Перед Ренн расстилалась бескрайняя равнина, почти совершенно лишенная деревьев; кое-где, правда, виднелись островки вереска и карликовых ив, жавшихся к земле в тщетной надежде укрыться от пронизывающего ветра. По равнине были разбросаны маленькие дрожащие от холода озерца с коричневатой водой, глубокие, как колодца. Озерца эти были окружены спутанными болотными травами. У дальнего края равнины виднелась предательская каменистая осыпь, а за ней начинались уже Высокие Горы. Но так казалось лишь издали. Ренн знала, что между этой осыпью и Горами лежит то, что отсюда выглядит лишь тонкой белой сверкающей полоской на горизонте; то, чего она, Ренн, боялась больше всего на свете.

Но Торак, разумеется, ничего не замечал.

– Ренн! – крикнул он, и ветер отнес его голос в сторону. – Вон он!

Ренн, с трудом оторвав взгляд от сверкающей белой полоски, присмотрелась и увидела, что из ближайшего озерца вытекает тонкий ручеек, а Торак, подбежав к этому ручейку, упал на колени возле лежащего на земле Волка, и голова Волка с закрытыми глазами покоится на мешочке из кожи ворона…

– Он жив! – хрипло выкрикнул Торак и зарылся лицом в мокрую серую шерсть.

Волк приоткрыл один глаз и слабо вильнул хвостом. Ренн, спотыкаясь, бросилась к ним сквозь заросли вереска.

– Он жив, но совершенно обессилел, – повторил Торак, не поднимая глаз. – И мокрый насквозь. Он, видно, бежал по ручью, чтобы сбить медведя со следа. Какой умница, правда?

Ренн опасливо огляделась.

– И это помогло?

– Еще бы! – воскликнул Торак. – Посмотри вокруг. Вон – болотные коньки. Да и других птиц тут множество.

Искренне жалея, что не испытывает той же уверенности, Ренн опустилась на колени и протянула Волку лепешку из вяленой лососины. Он вознаградил ее несколькими взмахами пушистого хвоста.

Это было чудесно – снова видеть Волка, но Ренн вдруг почувствовала себя лишней. И, кроме того, ее мучили разные мысли и опасения, о которых Торак и не подозревал.

Она подняла с земли мешочек из вороновой кожи и сунула руку внутрь, чтобы проверить, на месте ли глаза реки. Да, они по-прежнему покоились в своем гнездышке из рябиновых листьев.

– Теперь ты их возьми, – сказал Торак, приподнимая Волка и перекладывая его на заботливо приготовленную охапку мягкой болотной травы. – Нам надо постараться как-то спрятать и глаза, и каменный зуб от медведя.

Ренн развязала пряди волос, стягивавшие коробочку из рябиновой коры, в которой хранился каменный зуб, и осторожно положила туда глаза реки; затем снова завязала коробок, спрятала его в мешочек из вороновой кожи и крепко привязала мешочек к поясу.

– Теперь все у нас будет хорошо. – И Торак любовно лизнул волчонка в морду. – Шалаш можно устроить прямо вон в той складке холма. Разведем костер, дадим Волку отдохнуть…

– Нет, только не здесь, – быстро вставила Ренн. – Сперва нужно вернуться в Лес.

Здесь, на открытом всем ветрам пространстве, она чувствовала себя совершенно незащищенной, точно гусеница, свисающая с ветки дерева.

– Давай лучше здесь останемся, – сказал Торак и указал на север, в сторону предательской осыпи и поблескивавшей белой полоски на горизонте. – Отсюда ближе всего к Священной Горе.

Ренн показалось, что все ее внутренности свело судорогой.

– Что? Откуда ты знаешь?

– Волк мне сказал. Нам нужно идти вон туда.

– Но… мы не можем туда идти!

– Это еще почему?

– Потому что там ледяная река!

Торак и Волк удивленно на нее посмотрели, и она вдруг поняла, что на нее смотрят две пары одинаковых волчьих глаз, только одни янтарные, а другие светло-серые. От этого она еще острее почувствовала собственное одиночество.

– Но, Ренн, – терпеливо пытался объяснить ей Торак, – это ведь действительно самый короткий путь к Горе!

– Мне все равно! – Она пыталась найти хоть какое-нибудь объяснение, которое Торак сможет понять. – Нам еще третью часть Нануака отыскать нужно. Помнишь: «Таящийся во тьме снегов огонь»? Только там мы его не найдем, хотя там действительно будет очень холодно. Там ничего нет! Ничего! («Ничего, кроме смерти», – прибавила она про себя. )

– Ты вчера ночью видела красный глаз? – спросил Торак. – Он поднимается все выше. У нас осталось всего несколько дней.

– Ты просто не хочешь меня послушать! – рассердилась Ренн. – Нам никогда не перебраться через ледяную реку!

– Переберемся, – возразил он с уверенностью и поразительным спокойствием. – Уж какой-нибудь способ отыщем.

– Какой? У нас остался всего один бурдюк для воды и четыре стрелы на двоих! Четыре стрелы! Наступает зима, а у тебя только летняя одежда!

Он задумчиво на нее посмотрел и сказал:

– Но ты совсем не поэтому туда подниматься не хочешь.

Ренн сердито вскочила, отошла в сторону, потом вернулась и сказала ровным голосом:

– Мой отец погиб в ледяной реке. Такой же, как эта.

Над пустошью печально свистел ветер. Торак посмотрел на лежащего Волка, потом на Ренн. Лицо его опять показалось ей осунувшимся и странно неподвижным.

– Это случилось во время снежной бури, – сказала она. – Отец поднялся по ледяной реке выше озера Топора, и один из ледяных утесов вдруг разломился пополам и рухнул прямо на него. Его тело нашли только весной. Саеунн пришлось долго колдовать, собирая его души воедино…

– Прости, – сказал Торак, – я не…

– Я это рассказываю вовсе не для того, чтобы ты меня жалел! – рассердилась Ренн. – Я хочу, чтоб ты понял. Мой отец был сильным человеком и опытным охотником. Он хорошо знал горы – и все-таки ледяная река убила его. Как по-твоему, какую надежду… какую надежду на успех она может оставить нам?

Глава 23

– Нужно все делать очень, очень тихо, – прошептала Ренн. – Любой шум может ее разбудить.

Торак крутил головой, разглядывая громоздившиеся вокруг ледяные утесы. Он и раньше видел немало снега и льда, но ничего подобного видеть ему не доводилось – таких высоченных ледяных скал с острыми как бритва краями, таких хищных коварных пропастей без дна. Казалось, тут гневно вздыбилась огромная волна да так и замерзла, стоило Великому Духу коснуться ее пальцем. Однако сверху даже эти страшные ледяные утесы выглядели всего лишь как морщины на гигантском челе ледяной реки.

Дав Волку возможность отдохнуть денек на берегу озера, они двинулись через пустошь, а потом вверх по каменистой осыпи, на которой и устроили очередной привал, отыскав относительно защищенное от ветра местечко. Никаких следов медведя они не встретили. Возможно, действовали магические свойства коробка из рябиновой коры, или, как считала Ренн, медведь ушел на запад и сеял теперь хаос среди лесных племен.

Наутро они двинулись на север по берегу ледяной реки.

Было, конечно, страшновато идти под нависающими ледяными утесами, которые в любой момент могли обрушиться и раздавить их, как муравьев, или наслать на них снежную лавину, но выбора у них не оставалось. Путь на запад преграждал поток талых вод, уже успевших образовать большое голубое озеро.

К сожалению, идти тихо не получалось. Громко хрустел под ногами наст. Для тепла они сплели Тораку накидку из тростника, и она шуршала теперь, словно целая куча сухих листьев. Даже собственное дыхание казалось Тораку оглушительно громким. Да и со всех сторон доносилось какое-то странное потрескиванье и стоны, которым вторило многократное эхо: это ледяная река шептала что-то во сне. И было похоже, что еще немного – и она проснется.

Однако Волка это совершенно не беспокоило. Ему очень нравился снег: он резвился, подбрасывая вверх снежные комья и осколки льда, с разбегу проезжался на всех четырех лапах, а потом резко тормозил и прислушивался, пытаясь выяснить, как поживают в своих норках под снегом лемминги и мыши-полевки.

Вот и теперь Волк остановился, с интересом обнюхал какую-то ледяную глыбу и даже потрогал ее лапой. Поскольку глыба ему не отвечала, он подпрыгнул и припал к земле, предлагая ей поиграть и призывно посвистывая.

– Ш-ш-ш! – зашипел на него Торак, забыв про волчью речь.

– Ш-ш-ш! – тут же недовольно оглянулась идущая впереди Ренн.

Но успокоить разыгравшегося Волка Тораку не удалось, и он сделал вид, будто высматривает дичь – замер, пристально глядя вдаль.

Волк решил, что Торак собрался охотиться, но вскоре сообразил, что от «добычи» не исходит ни запаха, ни звуков, дернул носом и вопросительно посмотрел на Торака, словно говоря: «Ну, и где она, твоя добыча? »

Торак потянулся, зевнул и сказал по-волчьи: «А никакой добычи и нет».

«Что? – удивился Волк. – Тогда почему же мы начали охоту? »

«Перестань играть и веди себя спокойно! »

Волк тихо, обиженно присвистнул.

– Да идемте же! – прошептала Ренн. – Нам нужно перебраться на ту сторону до темноты!

В тени ледяных утесов оказалось очень холодно, и путники вскоре ощутили отсутствие у них нужного для путешествий по таким снегам снаряжения. Они, правда, постарались сделать все возможное, пока стояли у озера: набили башмаки болотной травой, сшили рукавицы и шапки из припасенных Ренн шкурок лосося и остатков сыромятной кожи, а также сплели для Торака накидку из тростника и болотной травы, для крепости прошив ее жилами. Но этого оказалось далеко не достаточно.

Съестное у них тоже кончалось: один бурдюк с водой да немного вяленого мяса и лепешек из лосося – в лучшем случае этого хватило бы дня на два. Торак легко мог представить себе, что сказал бы отец: «Путешествие по ледяной реке зимой – дело нешуточное, Торак. Подобные „игры“ легко могут закончиться смертью».

Он прекрасно понимал, что знает об этих снегах очень мало. Ренн, как всегда, высказалась на сей счет довольно точно:

– Я знаю о снеге только то, что следы на нем видны гораздо лучше и из него получаются отличные снежки, а если попадешь в снежную бурю, то надо вырыть в снегу пещерку и подождать, когда снегопад прекратится. А больше о здешних снегах мне ничего не известно.

Снег становился все глубже; вскоре они уже утопали в нем по колено. Волк теперь предпочитал тащиться сзади; хитрый звереныш предоставил Тораку прокладывать путь, а сам шел по его следам.

– Надеюсь, Волк знает дорогу, – опасливо прошептала Ренн; ей казалось, что и шепот здесь звучит слишком громко. – я в этих северных краях никогда не бывала.

– А разве здесь кто-то часто бывает? – спросил Торак.

Ренн удивилась:

– Ну конечно! Здесь живут племена Льда. Правда, не совсем здесь, не на ледяной реке, а на равнинах.

– Племена Льда?

– Ну да. Племя Песца, племя Белой Куропатки, племя Нарвала. Но ты, конечно же…

– Нет, – устало оборвал он ее. – Я не знаю этих названий. Я не знаю даже… – Он вдруг умолк, услышав, как Волк у него за спиной призывно зарычал.

Торак обернулся и увидел, что волчонок прыгнул в сторону и спрятался под мощной ледяной аркой. Он поднял глаза и, с криком схватив Ренн в охапку, затолкал ее под ту же арку.

В следующее мгновение раздался оглушительный треск, и сверху обрушилась ревущая белая лавина. Вокруг с грохотом падали куски льда, в разные стороны разлетались смертельно опасные острые осколки. Скорчившись в своем ненадежном укрытии, Торак молил об одном: только б эта ледяная арка выдержала!

Если она рухнет, от них мокрое место останется. Так и будут все втроем лежать на снегу, точно раздавленные ягоды брусники…

Куски льда вдруг перестали падать. Лавина остановилась столь же внезапно, как и начала свое движение.

Торак с огромным облегчением вздохнул и прислушался. Стало так тихо, что, казалось, слышно было, как шуршат, падая на землю, снежные хлопья.

– Почему она остановилась? – шепотом спросила Ренн.

– Не знаю, – тоже шепотом ответил Торак. – Может, ледяная река просто решила во сне на другой бок перевернуться?

Вокруг громоздилось столько ледяных глыб, что Ренн тихонько охнула и сказала:

– Если бы не Волк, мы бы сейчас лежали подо льдом…

Она сильно побледнела; на щеках у нее особенно ярко проступила сейчас племенная татуировка. Торак догадался, что она думает об отце.

Волк отряхнулся, обдав их снежными брызгами, немного отбежал в сторону, принюхался, сел и стал спокойно ждать, когда Ренн и Торак к нему присоединятся.

– Пошли, – сказал Торак. – По-моему, уже безопасно.

– Безопасно? – эхом откликнулась Ренн.

День перевалил за полдень, и солнце в безоблачном небе поплыло к западному горизонту. В подтаявшем снегу все чаще и чаще стали появляться лужицы. Явно становилось теплее. Солнце заливало своим светом ледяные утесы, и они так ослепительно сверкали, что было больно глазам. Даже морозные тени, казалось, испускали бело-голубое слепящее сияние. Торак весь взмок под тяжелой тростниковой накидкой.

– Возьми-ка, – сказала Ренн, протягивая ему полоску бересты. – Прорежь в ней щели и обвяжи глаза. Иначе получишь снежную слепоту.

– А я думал, ты никогда не бывала так далеко на севере.

– Я и не бывала, зато Фин-Кединн бывал. Это он рассказал мне о снежной слепоте.

Надев берестяную повязку, Торак все время чувствовал себя не в своей тарелке: сквозь узкие щели много не увидишь, а ведь им нужно все время быть настороже. Сверху то и дело срывалась то груда снега, то здоровенная ледяная глыба. Шли они довольно медленно, но Торак вдруг заметил, что Ренн начинает отставать. Это было странно: обычно она двигалась куда быстрее и ловчее, чем он.

В очередной раз поджидая, пока она нагонит его, он внимательно на нее посмотрел и с удивлением заметил, что губы у нее приобрели синеватый оттенок. Уж не заболела ли она?

Но в ответ на его встревоженный вопрос она покачала головой и устало наклонилась вперед, упершись руками в колени.

– Это еще утром началось, – сказала она, задыхаясь. – Какая-то странная усталость наваливается… будто из меня высосали все силы. Знаешь… по-моему, это Нануак.

Торак почувствовал себя виноватым. Он так сосредоточенно думал о том, как бы не разбудить ледяную реку, что совсем забыл о Нануаке, и все это время коробок с двумя коварными находками несла Ренн.

– Давай его мне, – сказал он. – Будем нести по очереди.

Она кивнула и сказала:

– Но тогда я понесу бурдюк с водой. Это будет справедливо.

Торак согласился и привязал мешочек из кожи ворона к поясу, а Ренн, оглянувшись, попыталась определить, далеко ли они зашли.

– Слишком медленно идем, – сказала она, покачав головой. – Если до наступления темноты мы не переберемся через ледяную реку…

Она не договорила, но Тораку и так все было ясно. Он легко мог представить себе, как они выкапывают в снегу пещеру и скрючиваются там в кромешной темноте, а вокруг вздымаются и стонут, грозя их раздавить, ледяные утесы.

– Как ты думаешь, – спросил он, – сможем мы раздобыть топливо для костра?

Ренн только головой покачала.

Еще на пустоши они набрали по небольшой охапке дров и даже на всякий случай приготовили маленький огонек, который несли с собой. Для этого они срезали гриб-чагу, какие растут на мертвых березах, развели в нем огонь, а потом слегка притушили его, чтобы сухой гриб лишь чуть-чуть тлел. Тлеющий гриб они завернули в бересту, проткнув ее в нескольких местах, чтобы у огня была возможность дышать, и все это закутали в мох. Такой спящий огонь можно было нести хоть целый день – он тлел себе потихоньку, но в любую минуту готов был вспыхнуть, если его немножко раздуть и добавить трута.

Торак считал, что запасенного топлива им должно хватить, чтобы продержаться всю ночь до утра. Хотя, если поднимется пурга и придется несколько дней провести в снежной пещере, они наверняка замерзнут.

Но лишь когда они пошли дальше, Торак понял, почему нести Нануак так тяжело. Он почти сразу почувствовал, какой тяжестью давит на него эта ноша, такая легкая с виду.

Вдруг Ренн остановилась, сдернула с глаз повязку из бересты и с ужасом выдохнула:

– А куда делся ручей?

– Что? – не понял Торак.

– Талая вода! Я только сейчас заметила. Ведь тут было целое озеро талой воды, а теперь оно исчезло, и ручей тоже исчез! А что, если нам попробовать выбраться отсюда, пройдя прямо вон там, под утесами?

Торак тоже снял с глаз повязку и, щурясь, стал вглядываться в сверкающие заснеженные просторы, но ничего разглядеть не смог: слишком слепило глаза.

– По-моему, я слышу ручей, – сказал он и сделал несколько шагов вперед, желая убедиться в своей правоте. – Может быть, он просто нырнул под снег, чтобы…

Все произошло совершенно неожиданно. Ни лед не треснул, ни ухнула, падая вниз, очередная порция слежавшегося снега. Не успев даже договорить, Торак полетел в бездонную пропасть.

Глава 24

Он так сильно ударился коленом, что даже вскрикнул. И тут же услышал шепот Ренн:

– Торак! Ты жив?

– Да вроде бы… – ответил он.

Но дело обстояло совсем не так хорошо: лишь крошечный ледяной выступ удерживал его от падения в бездну и неминуемой гибели.

В полутьме он все же сумел разглядеть, что упал в узкую трещину – раскинув руки, он легко мог коснуться обеих ее стен. Далеко внизу слышался шум талых вод. Похоже, там мчался бурный поток. Значит, ледяная река все-таки поглотила его… Как же теперь выбраться отсюда?

Ренн и Волк смотрели на него сверху. Ему казалось, что до них не более трех шагов. А может, и все тридцать.

– Зато теперь мы знаем, куда делись талые воды, – сказал Торак, изо всех сил стараясь держаться мужественно и спокойно.

– Ничего, ты не так уж глубоко провалился, – попыталась утешить его Ренн. – И даже ничего не уронил.

– И лук при мне, – подхватил он, надеясь, что голос его звучит не слишком испуганно. – И Нануак.

Действительно, мешочек из кожи ворона по-прежнему висел у него на поясе.

А вдруг он не сумеет выбраться? Навсегда останется в этой ледяной трещине, и Нануак будет похоронен здесь с ним вместе… а без Нануака нет ни малейшей надежды когда-либо уничтожить проклятого медведя. Значит, Лес будет приговорен к смерти; все живое в нем погибнет только потому, что он, Торак, не смотрел себе под ноги…

– Торак! – прошептала Ренн. – С тобой все в порядке?

Он хотел сказать «да», но вместо этого лишь невнятно каркнул в ответ.

– Не надо так громко! – испуганно выдохнула Ренн. – Новая лавина может обрушиться… или… твоя трещина возьмет и закроется…

– Вот спасибо! – пробормотал Торак. – Хорошо, что предупредила!

– На, попробуй за него ухватиться.

Ренн, опасно свесившись через край, опустила в трещину свой топор, крепко привязанный за топорище к ее запястью.

– Тебе меня не поднять, я слишком тяжелый, – возразил Торак. – Я просто стащу тебя вниз, и мы оба упадем…

«Упадем, упадем! » – эхом подхватили льды вокруг него.

– А ты не можешь как-нибудь взобраться повыше? – спросила Ренн; голос ее явно начинал дрожать.

– Я бы попробовал, – горько усмехнулся Торак, – если б у меня были когти. Как у росомахи.

«Когти, когти! » – пропел лед.

И у Торака возникла идея.

Очень медленно, страшно боясь соскользнуть с узенького выступа, он осторожно снял заплечную корзину и отыскал в ней оленьи рога. Рожки принадлежали тому самцу косули, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. Они были короткие, но довольно острые. Если ему удастся привязать их к рукам, то, может быть, он сумеет вырубить во льду ступеньки и как-то вскарабкаться наверх.

– Что ты собираешься делать? – спросила Ренн.

– Сейчас увидишь.

Времени объяснять не было. Ледяной выступ под ногами с каждой минутой становился все более скользким, да и ушибленное колено сильно болело.

Сняв рукавицы, Торак вытащил остатки сыромятных ремешков и с их помощью привязал рога к запястьям. Это оказалось невероятно сложным делом – пальцы совершенно онемели от холода, и пришлось пустить в ход зубы. Наконец Тораку все же удалось затянуть узлы на кожаных ремешках.

– Придется немного поцарапать этот замечательный лед, – сказал он Ренн. – Надеюсь, ледяная река ничего особенно не почувствует.

Ренн не ответила.

Конечно же, почувствует! Но разве у них есть выбор?

От первого удара ледяные осколки так и посыпались в пропасть. Даже если ледяная река боли и не почувствовала, то звон этот наверняка услышала.

Оскалившись, Торак заставил себя ударить еще раз. Снова посыпались осколки, за которыми последовало гулкое эхо.

Но лед все-таки был очень твердым, а замахнуться топором Торак не решался, опасаясь, что соскользнет с уступа. Он рубил и царапал стену оленьими рогами, и ему удалось все же вырубить четыре неровные зарубки на расстоянии примерно в локоть одна от другой. Зарубки кончались на такой высоте, до которой он сумел дотянуться, и были пугающе мелкими, менее чем в палец глубиной, и не было никакой уверенности, что они смогут выдержать его вес. А вдруг, когда он поднимется на одну из этих ступенек, она возьмет да и рухнет, а он полетит в пропасть?

Сдвинув топор за спину, Торак правой рукой дотянулся до вырубки у себя над головой и изо всех сил вонзил в лед острый конец рога. Рог глубоко вошел в лед и сидел там, похоже, довольно крепко. Тогда Торак осторожно поставил сперва левую ногу, а потом и правую на первую ступеньку, расположенную чуть выше основного выступа.

Но заплечная корзина и лук, как оказалось, сильно тянут его назад. В отчаянии Торак прижался лицом ко льду, стараясь восстановить равновесие.

Волк тихо взвизгнул, призывая его поторопиться; сверху прямо Тораку в лицо посыпался снег.

– Отойди! – сердито прошипела волчонку Ренн.

До Торака донеслись звуки какой-то возни – видимо, Ренн оттаскивала волчонка от щели за шиворот, а тот обиженно рычал.

– Еще чуть-чуть, – сказала Ренн Тораку. – И не смотри вниз.

Слишком поздно она это сказала! Торак уже успел туда глянуть, и у него так закружилась голова, что он чуть не упал в поджидавшую его бездну.

Преодолев приступ головокружения, он попытался подтянуться к следующей ступеньке – и промахнулся, нечаянно выломав оленьим рогом кусок льда, который задел его и чуть не прихватил с собой. Он попробовал снова – и на этот раз рог вонзился в лед сразу и крепко.

Медленно, осторожно Торак согнул правую ногу, нащупал ею следующую ступеньку, на локоть выше предыдущей, и перенес на нее всю свою тяжесть, и тут вдруг правое колено дрогнуло и стало предательски подгибаться.

«Ничего, все отлично, ты молодец, – уговаривал он себя. – Просто не стоило переносить всю тяжесть тела на больную ногу – ты что, забыл, как сильно ударился ею при падении? »

– Меня разбитое колено подводит, – задыхаясь, сказал он Ренн. – Совсем не держит. Я не смогу…

– Да нет, сможешь! – почти сердито ответила Ренн. – Постарайся дотянуться до последней ступеньки, а там я тебя перехвачу…

Плечи жгло от напряжения; казалось, в заплечный мешок наложили камней. Торак резко потянулся вверх, и правое колено опять опасно подогнулось. Но тут он почувствовал, что Ренн ухватила его за ремень заплечной корзины и тянет вверх; потом ей удалось схватить его за руку, и наконец с ее помощью он выбрался из трещины.

Совершенно обессилевшие, тяжело дыша, они несколько минут полежали на самом краю пропасти, затем с трудом отползли подальше, встали, отошли от ледяных утесов в сторону и рухнули в легкий глубокий снег. Волк, решив, что это такая игра, принялся скакать вокруг, улыбаясь во всю свою волчью пасть.

Вдруг Ренн принялась смеяться и никак не могла остановиться. Торака тоже ни с того ни с сего разобрал дикий смех.

– Ты все-таки в следующий раз смотри, куда идешь! – выкрикивала Ренн, задыхаясь от смеха.

– Постараюсь! – вытирая слезы, отвечал Торак. Он лежал на спине, позволяя ветру посыпать легким снежком разгоряченные щеки и глядя на то, как высоко в небе белыми лепестками трепещут на ветру маленькие облачка. Никогда в жизни не видел он ничего прекраснее!

И вдруг он заметил, как Волк рядом яростно роет в снегу яму, явно пытаясь что-то достать оттуда.

– Что это ты там нашел? – спросил у него Торак.

Но Волк уже откопал свою добычу и высоко подбрасывал ее, ловя зубами еще в воздухе, – это была одна из его любимых забав. Пару раз он даже сделал вид, что жует найденный предмет, но тут же выплевывал его, и все начиналось сначала. Наконец он угодил своей игрушкой прямо Тораку в лицо, и тот со смехом отмахнулся:

– Фу! Что ты делаешь?

Только теперь Тораку удалось разглядеть, что это такое: маленькая, примерно с человеческую кисть, коричневая куколка, покрытая шерстью и какая-то странно плоская, возможно раздавленная ледяной глыбой. На липе «куколки» застыло выражение бешеного гнева, которое отчего-то рассмешило Торака.

– Что это? – с отвращением пробормотала Ренн и потянулась к бурдюку с водой.

Торак не выдержал и рассмеялся:

– Очень злобный замерзший лемминг! Ренн тоже расхохоталась, прыская водой.

– Прямо-таки в лепешку превратился! – хохотал Торак, катаясь по снегу. – Нет, ты только посмотри на его морду! Он вроде как… удивляется!

– Нет, не надо! Убери его! – кричала Ренн, хлопая себя по бокам.

Они смеялись так, что у них заболели животы, а Волк все скакал вокруг них, страшно радуясь, что так развеселил их, и все подбрасывая вверх замерзшего лемминга. В конце концов он подбросил его особенно высоко, подпрыгнул, ловко извернувшись в воздухе, и одним глотком проглотил свою находку. Потом он, видимо, решил, что ему слишком жарко, и плюхнулся в лужицу подтаявшего снега, чтобы немного охладиться.

Ренн села, вытирая глаза.

– Он что, никогда просто так свою добычу не ест? Ему обязательно нужно сперва швырнуть ее тебе в лицо?

Торак усмехнулся:

– Я уже устал просить его этого не делать.

Он встал на ноги. Становилось холодно. Ветер усилился, начиналась метель; легкий снег, завиваясь клубами, как дым, летел над землей. Облака, превратившиеся в гигантские, мутного цвета лепестки, совершенно скрыли солнце.

– Посмотри, – сказала Ренн, указывая на восток. Торак обернулся и увидел, что над горизонтом клубятся темные тучи.

– Ох, нет… – прошептал он.

– Ох, да! – сказала Ренн. – Это снежная буря. Завыл и засвистел ветер. Ледяная река все-таки проснулась. И, похоже, она была очень сердита.

Глава 25

Гнев ледяной реки обрушился на них с ужасающей силой.

Торак пригнулся чуть не к самой земле, чтобы устоять на ногах. Он обеими руками прижимал к себе тростниковую накидку, иначе ветер в один миг сорвал бы ее. Сквозь взметнувшуюся поземку он видел, что Ренн изо всех сил старается идти вперед, а Волк тащится с нею рядом, отворачивая морду от ветра. Ледяная река не желала выпускать их; она выла и стонала так, что было больно ушам; она секла им лица ледяными осколками; она так крутила Торака, что он едва различал впереди Ренн и Волка; он даже собственные башмаки толком разглядеть не мог. В любое мгновение ветер мог закрутить его и бросить в очередную трещину…

И вдруг в белой кипящей мгле Торак заметил какой-то высокий темный столб. Что это? Скала? Снежный смерч? Неужели они уже достигли конца ледяной реки? Да нет, вряд ли…

Ренн схватила его за руку.

– Мы не можем идти дальше, – крикнула она. – Нам придется выкопать пещеру и переждать, пока кончится буран!

– Погоди! – крикнул в ответ Торак. – Смотри! Вон там! Мы почти добрались!

И он из последних сил стал пробиваться вперед, к видневшемуся в снежной круговерти столбу. Но столб вдруг зашатался и куда-то улетел. Он оказался всего лишь снежным вихрем, одной из опасных ловушек ледяной реки. Торак повернулся к Ренн:

– Ты права! Придется копать пещеру! Но Ренн рядом не оказалось!

– Ренн! Ренн!

Ледяная река злобно срывала у него с губ ее имя и уносила прочь, скрывая в снежном водовороте, в сгущавшихся сумерках…

Торак упал на колени, пытаясь нашарить в снежной мгле хотя бы Волка. Сняв рукавицу, он нащупал обледеневшую шерсть и прижал волчонка к себе. Но тот беспокоился, все время крутился, тянул носом, пытаясь по запаху определить, куда подевалась Ренн. Только разве можно было хоть что-то учуять в такой снеговой каше?

Но Волк все-таки что-то учуял. Он насторожил уши и стал смотреть прямо перед собой. Тораку показалось, что и он видит очертания человеческой фигуры, и он снова позвал:

– Ренн!

А Волк бросился вперед. Торак поспешил за ним, но особенно сильный порыв ветра сбил его с ног и швырнул на твердый лед. Он упал и чуть не пришиб волчонка. И вдруг взгляд его наткнулся на странный обледенелый холмик, в котором виднелось полузасыпанное снегом отверстие: пещера! И довольно большая. Во всяком случае, в ней вполне можно было поместиться. Но не могла же Ренн выкопать такую пещеру за несколько минут?

Волк мгновенно исчез внутри. Секунду поколебавшись, Торак последовал за ним.

Грохот ледяной реки мгновенно стих у него за спиной. В пещере было темно, и ему пришлось ощупать все вокруг руками, не снимая обледенелых рукавиц. Пещерка была совсем низенькая, так что приходилось стоять на четвереньках. У входа – ледяная глыба. Должно быть, ее кто-то специально вырубил, чтобы закрыть вход в пещеру… Но кто?

– Ренн? – окликнул девочку Торак. Ответа не последовало.

Торак задвинул вход ледяной глыбой, и вокруг него точно сомкнулась тишина. Было слышно, как Волк слизывает с лап снег и лед. С волос и плеч Торака тоже сыпались обледенелые комья.

Он протянул руку, собираясь ощупать дальнюю стену пещеры, и Волк предупреждающе зарычал.

Торак тут же отдернул руку, по спине у него пробежал неприятный холодок. Ренн там нет, это ясно. Но что-то там безусловно есть! Что-то поджидает их в темноте!

– Кто тут? – спросил он.

Ледяная тьма, казалось, насторожилась. Зубами содрав с рук задубевшие рукавицы, Торак вытащил нож.

– Кто тут?

Но ему так никто и не ответил. Тогда он достал одну из тростниковых свечек, припасенных Ренн, но застывшие пальцы слушаться не желали, и он выронил трутницу. Да он вечно будет ее тут искать! Наконец он все-таки нашел трутницу, поджег крохотную кучку измельченной тисовой коры и зажег свечу.

И не сумел сдержать испуганного возгласа, тут же позабыв и о ледяной реке, и даже о Ренн.

Почти у самых его ног лежал человек.

Мертвый человек.

Торак отпрянул и прижался к стене пещерки; он прямо-таки влип в нее. Если бы Волк не предупредил его, он бы наверняка коснулся трупа, а это, как известно, сулит страшные беды. Когда души оставляют тело человека, они порой бывают разгневаны, смущены или просто не хотят отправляться в Страну Мертвых. И если в такой момент к ним подойдет слишком близко кто-то из живых людей, то души, лишившиеся собственного тела, могут попытаться завладеть телом этого человека или же последовать за ним и завладеть телом кого-то из его близких.

Все эти мысли пронеслись в мозгу Торака, пока он неотрывно глядел на мертвого.

Губы человека казались вырезанными изо льда, плоть была желтой, как воск. Снег набился в ноздри и походил на живое дыхание, застывшее в облачках пара; подернутые льдистой пленкой глаза были открыты и неотрывно смотрели на то, чего Торак увидеть не мог, ибо оно было спрятано в сжатой руке мертвеца.

А Волк, похоже, ничуть не боялся; ему этот неподвижный человек даже нравился. Он внимательно и спокойно смотрел на него, положив морду на лапы.

Длинные каштановые волосы незнакомца рассыпались у него по плечам; одна прядь на виске была окрашена красной охрой, и Тораку сразу вспомнилась та женщина из племени Благородного Оленя, которую он видел на Совете племен у Фин-Кединна. У нее тоже были длинные волосы, свободно падавшие на спину, и одна прядь тоже была окрашена охрой. А что, если и этот человек из племени Оленя? Что, если он сородич матери Торака?

В душе Торака шевельнулась жалость. Как же его звали, этого бедолагу? Что он искал здесь и как он умер?

И тут Торак заметил на смуглом лбу мертвого нарисованный красной охрой неровный кружок. Теплая зимняя парка мертвеца была распахнута, и над сердцем у него был нарисован второй такой же кружок. Торак догадался, что если он осмелится стащить с мертвого башмаки, то на пятках у него тоже обнаружит такие кружки. Это были знаки смерти. Несчастный, должно быть, чувствовал, что смерть пришла за ним, и сам нанес на свое тело предсмертные знаки, чтобы души его оставались вместе, когда он умрет. Скорее всего, именно поэтому он и ледяную глыбу от входа в пещеру отодвинул: хотел выпустить свои души на волю.

– Ты поступил мужественно, – громко сказал мертвому Торак. – И не отступил перед лицом смерти.

Он вспомнил неясную фигуру, которую видел сквозь снежную мглу. А что, если это одна из душ несчастного отправлялась в свое последнее странствие? Но можно ли живым видеть души умерших? Этого Торак не знал.

– Теперь покойся с миром, – сказал он, помолчал и прибавил: – И пусть души твои тоже обретут покой и никогда не расстанутся. – И он склонил голову перед своим мертвым соплеменником.

Волк внимательно следил за ним, все время настороженно прядая ушами. Казалось, он еще к чему-то прислушивается.

Торак наклонился поближе.

Мертвый человек спокойно смотрел на свою сжатую руку, точнее, на то, что пряталось у него в руке. И Торак наконец с удивлением понял, что это такое: это был самый обыкновенный светильник – гладкий овал из красного песчаника размером меньше ладони с небольшим углублением посредине, чтобы туда можно было наливать рыбий жир, и с желобком для фитиля. Фитиль, сделанный из мха, давным-давно сгорел, а от жира осталось лишь небольшое красноватое пятнышко.

Волк вдруг тоненько присвистнул. Шерсть у него на загривке стояла дыбом, но он, похоже, совсем не был испуган. Этот свист означал… приветствие!

Торак нахмурился. Волк уже делал это и прежде. Но когда? И кого он приветствовал сейчас?

Взгляд Торака вновь обратился к мертвецу. Он представил себе его последние мгновения: свернувшись в клубок в ледяной пещерке, он смотрит на крошечный огонек, который, как и его собственная жизнь, вот-вот затрепещет и угаснет…

И вдруг Торака озарило: вот он, «таящийся во тьме снегов огонь»! То, что холодней всего на свете! Тот свет, который человек видит во тьме перед тем, как умрет.

Он нашел третью часть Нануака.

Сжимая в одной руке свечу, Торак развязал мешочек из кожи ворона и вытряхнул на снег рябиновый коробок.

Волк предупреждающе фыркнул.

Торак осторожно развязал прядки волос и приподнял крышку коробка: изнутри на него слепо глянули глаза реки, уютно устроившиеся в изгибе каменного зуба. В коробке как раз хватило места для маленького светильника. «Словно, – подумал с дрожью в сердце Торак, – Ренн заранее знала, какой величины должен быть этот коробок! »

Пальцы совершенно онемели от холода. Торак натянул одну рукавицу и наклонился над мертвецом. Осторожно, стараясь ни в коем случае его не касаться, вынул светильник из сжимавшей его руки и аккуратно поместил в коробок. И только тогда понял, что все это время даже не дышал.

Теперь пора было отправляться на поиски Ренн. Торак быстро привязал мешочек к поясу. Но, когда он уже повернулся к выходу, собираясь отодвинуть закрывавшую его ледяную глыбу, что-то остановило его.

Теперь он раздобыл все три части Нануака; и здесь, в этой снежной пещере, он был в безопасности.

«Если попадешь в снежную бурю, – говорила ему Ренн, – нужно вырыть в снегу нору и подождать, когда буря утихнет». Если он сейчас не прислушается к этому совету, если осмелится пойти против разгневанной ледяной реки и станет искать Ренн, то, вполне возможно, погибнет. А тогда и Нануак окажется похороненным под снегом с ним вместе. И Лес будет обречен.

Но если он останется здесь, может погибнуть Ренн.

Торак колебался; он сидел у выхода из пещеры, откинувшись на пятки; его била дрожь. Волк внимательно следил за ним, и его янтарные глаза смотрели строго, не по-щенячьи.

Свеча качнулась у Торака в руке и чуть не погасла. Нет, не может он бросить Ренн! Она была ему верным другом. Но может ли он… может ли он рисковать спасением Леса ради ее спасения?

Как никогда прежде, ему хотелось, чтобы рядом оказался отец. Отец наверняка знал бы, как поступить…

«Но отца здесь нет, – сказал он себе. – Решать нужно тебе. Тебе, Торак. Самому».

И Волк склонил голову набок, ожидая, что Торак будет делать дальше.

Глава 26

– Торак! – кричала Ренн. – Торак! Волк! Где вы? Она была одна среди воющей пурги. Может, они в трех шагах от нее, но не слышат ее, а она не в состоянии их разглядеть. А может, они оба упали в ледяную пропасть, а она даже крика их не услышала…

Ветер подхватил Ренн своим мощным крылом, и она чуть не задохнулась от мелкого снега, набившегося в нос и в рот. Пока она боролась с пургой, одна из рукавиц соскользнула у нее с руки, и ледяная река тут же унесла ее прочь.

– Нет! – рассердилась Ренн и несколько раз стукнула по льду кулаком. – Нет, нет, нет!

Потом попыталась ползти – на четвереньках, упорно сопротивляясь ветру. «Только не теряй спокойствия, – говорила она себе. – Найди такое место, где снежный покров достаточно плотный, и вырой пещерку».

После бесконечной борьбы с порывами ветра ей все-таки удалось отыскать подходящий сугроб. Ветер настолько прибил снег на его поверхности, что он стал почти твердым, но все же не таким твердым, как лед. Сорвав с пояса топор, Ренн принялась вырубать норку.

«Торак, возможно, делает то же самое, – уговаривала она себя. – Клянусь Великим Духом и очень на это надеюсь! » С поразительной быстротой она вырубила в снегу пещерку, вполне достаточную, чтобы поместиться в ней вместе с заплечной корзиной, хотя для этого, конечно, ей пришлось порядком скрючиться. Работа согрела ее, но без рукавицы рука замерзла настолько, что она ее уже почти не чувствовала.

Ренн, пятясь, заползла в пещеру и самыми крупными комьями снега постаралась завалить вход. Ее тут же окружила холодная тьма. От ее дыхания ледяная корка, сплошь покрывавшая одежду, растаяла, и Ренн стала бить дрожь. Когда глаза немного привыкли к темноте, она увидела, что пальцы на той руке, что была без рукавицы, белеют в темноте и совершенно не гнутся. Согнуть их в кулак ей так и не удалось.

Она хорошо знала, что такое обморожение: прошлой зимой в племени Кабана сын вождя, Аки, потерял три пальца на ноге. Если она немедленно не отогреет руку, пальцы на ней вскоре станут черными и отомрут. И тогда придется их отрубить, иначе она умрет.

В отчаянии Ренн дышала на пальцы, потом догадалась и сунула руку за пазуху, под мышку. Рука казалась какой-то необычайно тяжелой, словно неродной.

И снова ее душу охватил страх: неужели и она умрет в одиночестве на этой проклятой ледяной реке, как отец? Неужели она никогда больше не увидит Фин-Кединна? И Торака с Волком? Ведь даже если они остались в живых, как ей теперь отыскать их?

Ренн зубами стащила со второй руки рукавицу и стала шарить на шее в поисках свистка из птичьей косточки, который дал ей Торак. Потом изо всех сил подула в свисток, но не услышала ни звука. Может, она что-то делает неправильно? Может ли Волк слышать неслышимые звуки? А вдруг этот свисток действует только в руках Торака? Вдруг, чтобы тебя услышал Волк, нужно обязательно быть Слушающим?

Ренн дула в свисток до тошноты, до головокружения. «Нет, они не слышат, они не придут, – думала она. – Они давно уже выкопали пещеру и спрятались. Если, конечно, они еще живы…»

На вкус свисток был чуть солоноватым. Интересно, это вкус глухариной косточки или ее слез? «Нет никакого смысла проливать слезы», – заявила она себе. И, крепко зажмурившись, снова стала дуть в свисток.

Она очнулась, чувствуя, что ее окутывает восхитительное тепло. Снег стал теплым и мягким, как олений мех. И она зарылась в него, потому что ей ужасно хотелось спать, трудно было веки разомкнуть… Ей так хотелось спать, что даже в спальный мешок заползти не было сил…

Чьи-то голоса заставили ее проснуться. Фин-Кединн и Саеунн зачем-то пришли ее навестить.

«Лучше б дали поспать», – рассердилась она, но открыть глаза было лень.

Она услышала голос брата; Хорд, как всегда, презрительно фыркал:

«Почему она сделала такое маленькое убежище? Почему она никогда ничего не может сделать как следует? »

«Ты несправедлив, Хорд, – сказал Фин-Кединн. – Она сделала все, что было в ее силах».

«И все-таки, – послышался голос Саеунн, – вход она могла бы сделать получше».

«Я слишком устала», – пробормотала Ренн.

И тут вдруг дверь рывком распахнулась, и на нее так и посыпались ледяные осколки.

– Закройте дверь! – сердито крикнула она.

Одна из собак прыгнула прямо на нее, осыпая ее снегом и подталкивая своим холодным носом под подбородок.

– Уходи! – крикнула Ренн. – Уходи! Плохая собака!

– Проснись, Ренн! – закричал Торак ей в самое ухо.

– Отстань! Я же сплю! – шептала Ренн, зарываясь лицом в снег.

– Нет, ты не спишь! – еще громче заорал Торак. Он и сам мечтал вот так лечь и заснуть, но сперва ему пришлось расширить пещеру, чтобы хватило места для него и для Волка. Затем он снова принялся будить Ренн. Если теперь она вновь уснет, то может и не проснуться. – Да проснись же, Ренн! Проснись! – Он схватил ее за плечи и встряхнул. – Ну, давай, просыпайся!

– Оставь меня в покое, – пробормотала она. – Со мной все в порядке.

Ничего себе в порядке! Лицо у Ренн распухло и воспалилось, все иссеченное снегом и льдом, глаза превратились в щелки. Пальцы правой руки затвердели и казались покрытыми воском, как у того мертвого из племени Благородного Оленя.

Расширяя пещеру, Торак все думал, сколько бы еще времени смогла продержаться Ренн, если бы они ее не нашли, и сколько времени еще сумели бы продержаться на этом ветру они с Волком, если б не обнаружили ее пещерку? Сил у Торака оставалось совсем мало, их вряд ли хватило бы, чтобы вырубить новую пещеру.

Из всех троих наилучшим образом держался Волк. У него была такая густая шерсть, что снег на ней даже не таял. Встряхнешься разок – и весь снег разом с тебя слетает.

Пошатываясь от усталости, Торак закончил расширять пещеру и заложил вход снежными комьями, лишь наверху оставив небольшое отверстие, чтобы мог выходить дым от костра, который он пообещал себе непременно разжечь. Затем он опустился возле Ренн на колени, с огромным трудом подсунул под нее спальный мешок и проворчал:

– Залезай.

Она ногой отпихнула от себя мешок. Захватив в горсть побольше снегу, Торак принялся растирать ей щеки и кисти рук.

– Ой! – взвыла она.

– Сейчас же проснись, не то я убью тебя! – рассердился Торак.

– Ты и так меня уже почти убил! – сердито возразила она.

Понимая, что теперь еще нужно обязательно разжечь костер, Торак растер руки снегом и сунул их под мышки, чтобы немного согрелись. Когда чувствительность к ним вернулась – правда, вместе с болью, – он даже застонал.

– Что ты сказал? – спросила вдруг Ренн, садясь и стукаясь головой о свод пещеры.

– Ничего.

– Да нет, сказал. Ты, верно, сам с собой разговаривал.

– Я разговаривал сам с собой?! Это ты разговаривала со всем своим племенем!

– Ничего подобного! – возмутилась она.

– Болтала, со всеми болтала, – поддразнил он ее с улыбкой.

Наконец-то Ренн удалось стряхнуть с себя этот ледяной сон! И Торак никогда еще так не радовался тому, что кто-то на него злится.

Совместными усилиями они все же разожгли крошечный костерок. Огню топливо нужно не меньше, чем воздух, и они израсходовали почти половину своих дровишек, чтобы костер хоть немного разгорелся. На этот раз Торак не стал возиться с кремнями и трутом, вспомнив о том, что у них есть готовый огонь, тлеющий в древесном грибе. Но сперва этот крошечный огонек, спавший в берестяном коробке, просыпаться никак не желал, и Торак принялся старательно его раздувать, а Ренн кормила его кусочками трута, которые предварительно грела и сушила в руках. Наконец огонь все же вспыхнул, вознаградив их усилия маленьким, но веселым костерком.

С волос капала талая вода, зубы выбивали дробь. Ренн и Торак склонились над огнем, чувствуя, как оттаивают их руки и лица. Этот огонь куда сильнее согревал их души, чем тела. Всю жизнь они оба засыпали под мирное потрескиванье костра, вдыхая горько-сладкий аромат древесного дыма, и сейчас этот горящий в снежной пещерке огонь был для них точно дыхание родного Леса.

Последнюю полоску вяленой оленины Торак честно разделил на троих. Ренн протянула ему бурдюк с водой, а он даже и не предполагал, до чего ему хочется пить. Сделав большой глоток, он сразу почувствовал прилив сил.

– Как ты меня нашел? – спросила Ренн.

– Это не я, – сказал Торак. – Это Волк. Я не знаю, как он это сделал.

Она немного подумала.

– А я, по-моему, знаю. – И она показала Тораку свисток.

Торак представил себе, как она в темноте дует в этот беззвучный свисток. «Ну и страшно же ей, наверное, было, совсем одной», – думал он. У него-то по крайней мере рядом был Волк!

Он рассказал Ренн о мертвом человеке из племени Благородного Оленя и о том, что нашел третью часть Нануака. Но не стал даже упоминать о тех мимолетных мгновениях, когда в голову ему приходила мысль, что искать ее больше не стоит. Ему было стыдно в этом признаться.

– Каменный светильник! – прошептала Ренн. – Я бы ни за что не догадалась.

– Хочешь на него посмотреть?

Она покачала головой. А потом сказала:

– Знаешь, я бы на твоем месте дважды подумала, прежде чем выйти из той пещеры наружу. Я бы, наверное, сочла, что лучше остаться там и переждать бурю, чем искать тебя в этом снегу.

Она вдруг притихла и довольно долго молчала. А потом прошептала:

– Что ж, в общем, я ведь так и поступила.

Торак колебался: ему вдруг захотелось во всем ей признаться.

– И все же, что бы ты сделала на моем месте? – спросил он. – Осталась бы в пещере или пошла меня искать?

Ренн вытерла нос тыльной стороной ладони, и на лице ее сверкнула знакомая острозубая улыбка:

– Не знаю… Но, может быть… это было еще одно испытание? И дело было вовсе не в том, найдешь ли ты третью часть Нануака. А сможешь ли рискнуть жизнью ради друга?

Торак проснулся от неяркого, но чистого голубого сияния, разливавшегося вокруг, и никак не мог понять, где находится.

– Буря кончилась, – услышал он голос Ренн. – А у меня, по-моему, шея так распухла, что я не могу ее повернуть.

У Торака тоже болела шея, и все тело затекло от спанья в скрюченной позе. Он с трудом повернулся внутри спального мешка и посмотрел на Ренн.

Глаза у нее уже не были такими опухшими, но лицо было все еще очень воспаленным, красным, болезненным. Она улыбнулась и даже вскрикнула от боли:

– Ох! Неужели мы все-таки живы?

Торак тоже улыбнулся, но лучше бы он этого не делал: ему показалось, что лицо ему долго терли песком. Видимо, выглядел он не лучше, чем Ренн.

– Теперь надо выбраться отсюда и поскорее уйти подальше от этой ледяной реки, – сказал он.

Волк уже тихонько поскуливал: просился наружу. Торак схватил топор, разбил закрывавшие входное отверстие снежные комья, и свет так и хлынул в пещеру. Волк стрелой вылетел оттуда. Торак выполз следом за ним; его дыхание в морозном воздухе превращалось в облачка пара.

Вокруг сверкал мир снежных холмов и гор с зубчатыми гребнями, созданный метелью. Небо сияло яркой голубизной, его словно дочиста выстирали. И было совершенно тихо, даже ледяная река будто уснула.

Волк без предупреждения прыгнул прямо Тораку на грудь, уронив его в снежный сугроб, и теперь стоял над ним, весело улыбаясь и виляя хвостом. Торак, смеясь, попытался его схватить, но Волк отскочил, ловко перевернулся в воздухе и припал на передние лапы, задрав хвост чуть ли не на спину и приглашая поиграть.

– Ну давай поиграем! – согласился Торак и тоже опустился на четвереньки.

Волк снова прыгнул на него, и они покатились по снегу. Волк шутливо кусал его и рычал, а Торак носом толкал его в морду и таскал за загривок. Наконец Торак слепил снежок и высоко его подбросил, а Волк подпрыгнул, как всегда удивительным образом изогнулся в воздухе, поймал снежок на лету и рухнул в сугроб.

Пока он отряхивался, а Торак, устав от возни, пытался встать на ноги, Ренн тоже выбралась из пещеры и, зевая, спросила:

– Надеюсь, отсюда не слишком далеко до Леса? А где же твоя накидка?

Торак хотел уже сказать, что накидку унесла буря, и повернулся к ней, да так и застыл, забыв обо всем на свете.

На востоке прямо над их пещерой – и надо всей ледяной рекой – пугающе близко громоздились Высокие Горы!

Много дней подряд туман и метель скрывали их, да и ледяные утесы нависали так низко, что за ними ничего не было видно. Но теперь в холодном чистом воздухе эти Горы были видны совершенно отчетливо, и, казалось, они уходили прямо в небо.

Торак даже пошатнулся, так сильно он закинул голову, пытаясь окинуть взором эти сумрачные вершины в шапках вечных снегов. Впервые в жизни горы были не просто темной неясной полоской на далеком горизонте. Сейчас Торак стоял почти у их корней и, вытянув шею, смотрел на их острые пики, пронзавшие облака. От гор исходила невероятная мощь и затаенная угроза. Здесь была обитель духов, а не людей.

«И где-то здесь, – думал Торак, – находится Священная Гора. Та самая, которую я поклялся отыскать».

Глава 27

Красный глаз светил по ночам все ярче и поднимался все выше. У Торака оставалось всего несколько дней, чтобы отыскать Священную Гору.

Но даже если он ее отыщет – что тогда? Как он должен поступить с этим Нануаком? И как им все-таки уничтожить медведя?

Ренн, проваливаясь в снег, подошла к нему и остановилась рядом.

– Пошли, – сказала она. – Нам надо поскорее выбраться отсюда. Надо вообще держаться подальше от ледяной реки и поближе к Лесу.

Волк вдруг вскочил, прыжками взлетел на вершину большого сугроба и стал прислушиваться, повернув голову в сторону предгорий.

– Что там такое? – шепнула Ренн. – Что он услышал?

И тут Торак тоже услышал это: откуда-то издалека, от подножия Высоких Гор, доносилась дикая и вечно меняющаяся песнь волчьей стаи.

Волк закинул морду вверх и, глядя в небо, провыл: «Я здесь! Я здесь! »

Торак был удивлен. Почему он откликается на зов какой-то чужой стаи? Волки-одиночки никогда так не делают. Они стараются избегать возможных соперников.

Тонким свистом он попросил Волка подойти к нему, но тот не двинулся с места: глаза его превратились в щелки, черные губы приподнялись, обнажая зубы; он самозабвенно выводил свою песню. И Торак впервые заметил, как сильно повзрослел его четвероногий друг. Лапы стали гораздо длиннее и мощнее, на плечах вовсю отрастала длинная густая черная шерсть, даже в голосе у него теперь уже почти не слышалось щенячьего повизгиванья.

– Что он им говорит? – шепотом спросила Ренн. Торак сглотнул застрявший в горле комок и хрипло пробормотал:

– Он рассказывает, где находится.

– А что они ему говорят?

Торак прислушался, не сводя глаз с Волка. . – А у них идет разговор с двумя волками-разведчиками, которые бегали к водопадам в поисках северных оленей. В общем… – Торак снова прислушался, – они отыскали там небольшое стадо и теперь объясняют, где оно находится, и говорят, что выть теперь нужно, уткнувшись мордой в снег.

– Это еще почему?

– А волки часто прибегают к такому фокусу, чтобы обмануть северных оленей. Когда их вой звучит приглушенно, олени думают, что волки гораздо дальше от них, чем на самом деле.

Ренн зябко повела плечами:

– И ты все это способен понять? Торак пожал плечами.

Она потыкала снег башмаком и вдруг заявила:

– Я не люблю, когда ты говоришь по-волчьи! На душе так странно становится. Страшно.

– А я не люблю, когда Волк разговаривает с другими волками, – сказал Торак. – От этого и мне становится странно и страшно.

Ренн попросила его пояснить, но он ей не ответил. Слишком больно было говорить об этом человеческими словами. Впервые в жизни он осознал, что, хоть и понимает волчий язык, но никогда не был настоящим волком и никогда им не станет! А потому между ним и его Волком всегда будет стоять непреодолимая стена…

Волк перестал выть и подбежал к ним. Торак опустился на колени и обнял его, чувствуя под густой зимней шерстью еще довольно тонкие молодые кости и слыша яростный стук его верного сердца. Прижимая Волка к себе и вдыхая знакомый сладостный запах шерсти и лесных трав, он почувствовал, как Волк нежно лизнул его в щеку и прижался лбом к его лицу.

Торак даже зажмурился. «Никогда не покидай меня! » – хотелось ему сказать. Но он не знал, как сказать это по-волчьи.

И они пошли на север.

Это был мучительный переход. Буря завалила все вокруг плотным глубоким снегом, сбив его в высокие сугробы, но и между сугробами снега было по пояс. Помня о ледяных трещинах, Ренн и Торак сперва тыкали в снег стрелами, что еще больше замедляло их продвижение вперед. И все время они чувствовали: Высокие Горы смотрят на них, словно ожидая их неизбежного поражения.

К полудню они успели пройти совсем мало и все еще находились неподалеку от своей снежной пещеры. А вскоре наткнулись на новое препятствие. Это была настоящая ледяная стена, слишком отвесная, чтобы на нее можно было взобраться, и слишком твердая, чтобы в ней можно было прорубить проход. Видимо, ледяная река решила сыграть с ними еще одну жестокую шутку.

Ренн сказала, что хочет осмотреться, и предложила Тораку немного отдохнуть вместе с волчонком. Торак был даже рад этой передышке: мешочек с Нануаком казался ему теперь страшно тяжелым.

– Ты только осторожней, в трещину не свались! – крикнул он Ренн, с беспокойством глядя, как она идет к просвету между двумя самыми большими ледяными утесами, похожими на острые клыки.

– Тут, похоже, какой-то проход! – крикнула в ответ Ренн.

Она сбросила заплечную корзину, нырнула в узкую щель между «клыками» и… исчезла.

Торак испугался. Он уже хотел броситься за ней следом, но тут она вновь появилась и закричала:

– Ой, Торак! Иди скорей сюда! Посмотри! Мы добрались! Добрались!

Волк прыжками понесся к ней. Торак тоже скинул заплечную корзину и последовал за ним. Ему страшно не хотелось лезть в эту щель – она напоминала ему пещеру с мертвецом, – но, выбравшись на ту сторону прохода, он даже задохнулся от восторга.

Перед ним расстилался замерзший поток, весь состоящий из ледяных брызг и похожий на водопад. А ниже простирался длинный склон, покрытый валунами, полузасыпанными снегом. И за этим склоном, совсем близко – казалось, до него можно добросить камешком, – начинался Лес, одетый в великолепную сияющую зимнюю накидку.

– Я уж и не думала, что когда-нибудь снова его увижу! – воскликнула Ренн.

Волк поднял морду, ловя знакомые запахи Леса, потом быстро глянул на Торака и вильнул хвостом.

Торак не мог вымолвить ни слова. Он и понятия не имел, как это на самом деле мучительно – так долго быть вдали от Леса. Они всего три ночи провели за его пределами, а казалось, миновало несколько лун.

К середине дня они переползли через последние гигантские сугробы и зигзагом стали спускаться по склону. Тени вокруг стали приобретать лиловатый оттенок. Сосны покачивали мохнатыми, опушенными снегом лапами. Какое огромное облегчение – вновь оказаться среди них, не видеть этих пугающих гор! Но странная тишина, царившая вокруг, настораживала.

– Вряд ли это медведь, – прошептала Ренн. – На ледяной реке мы не видели ни одного его следа. А если он пошел вокруг, через долины, то ему потребуется много дней, прежде чем… – Она вдруг умолкла.

Торак быстро глянул на Волка. Уши у него были прижаты, но шерсть на загривке лежала ровно.

– Я тоже не думаю, что медведь может быть где-то поблизости, – сказал он Ренн. – Но, по-моему, он все же не слишком далеко.

– Посмотри-ка. – И Ренн указала на снег под большим кустом можжевельника. – Следы.

Торак наклонился, чтоб рассмотреть получше, и сказал:

– Это ворон. Он шел спокойно, не подпрыгивал, чтобы взлететь, значит, не боялся. А это белка. Вон там она кормилась. – И он указал Ренн на кучку пустых шишек у корней сосны; каждая шишка была вылущена и объедена, как яблоко. – А это заячьи следы. Совсем свежие. Даже шерстинки остались.

– Но ведь если следы свежие, это хороший знак? – неуверенно спросила Ренн.

– Хм-м… – Торак вгляделся в царивший под деревьями сумрак. – Хороший, да не совсем.

И Ренн поняла, что он имел в виду. В некотором отдалении от них лежал на боку зубр, которого они сперва приняли за огромный коричневый валун. Это был могучий зверь, гораздо выше любого самого высокого человека, да и размах его сверкающих черных рогов был почти равен человеческому росту. И все же медведь вспорол зубру брюхо, а потом так и бросил его на покрасневшем от крови снегу среди вывалившихся наружу почерневших внутренностей.

Торак не мог отвести глаз от этого великолепного, зря погубленного зверя, и в душе его закипал гнев. Ведь зубры, несмотря на свою величину, – существа довольно добродушные, и рога свои они используют лишь для того, чтобы сразиться с соперником из-за самки или защитить от опасности зубрят. И этот крутолобый тупоносый бык совсем не заслужил такой жестокой и бессмысленной смерти.

Он ведь даже не стал пищей для других обитателей Леса. Ни лисицы, ни куницы даже близко к нему не подошли; ни один ворон не пожелал пировать на его останках. Никто в Лесу не захотел касаться жертвы проклятого медведя!

«Уфф! » – фыркал Волк, бегая вокруг Торака кругами; шерсть у него на загривке стояла дыбом.

Торак сказал ему, что от туши зубра следует держаться подальше. Свет уже начинал меркнуть, но на снегу были еще различимы следы медведя, и Торак совсем не хотел, чтобы Волк ступил на эти следы.

– Но это, похоже, случилось довольно давно, – прошептала Ренн. – Что уже неплохо, правда?

Торак осмотрел тушу зубра, старательно обходя медвежьи следы. Он потыкал во внутренности палкой и кивнул.

– Да, все насквозь промерзло. По крайней мере день прошел или два.

У него за спиной зарычал Волк.

Торак удивился: что это Волк так разволновался, ведь эта добыча давно уже утратила свежесть.

Ренн вгляделась в полумрак под деревьями и задумчиво сказала:

– Мне почему-то казалось, что теперь, когда мы вернулись в Лес, мы будем в большей безопасности. Мне казалось…

Но Торак так и не узнал, что именно ей казалось. Снег между деревьями вдруг вздыбился, приподнялся, и из него вынырнуло несколько белых человеческих фигур.

Слишком поздно Торак понял, что Волк рычал совсем не на зубра, а на этих безмолвных соглядатаев. «Всегда сперва посмотри, что у тебя сзади, Торак…» А он – в который уже раз! – совсем позабыл об этом.

Сжимая в одной руке нож, а в другой – топор, Торак прижался спиной к спине Ренн, которая уже вложила в лук стрелу. Волк стремглав кинулся в темноту чащи. А вокруг Торака и Ренн засвистели стрелы.

И тут самый высокий из сидевших в засаде мужчин вышел вперед и скинул с головы капюшон. В сумерках его темно-рыжие волосы казались почти черными.

– Ну вот, наконец-то мы их поймали! – услышали Торак и Ренн голос Хорда.

Глава 28

– Что ты делаешь? – кричала Ренн. – Он ведь хотел нам помочь! Почему ты обращаешься с ним как с изгоем!

– Хватит! – рявкнул Хорд, волоча Торака по снегу. Торак тщетно пытался вырваться или хотя бы встать на ноги, но сделать это оказалось нелегко, потому что руки у него были связаны за спиной. Итак, надежды на побег, похоже, быть не могло: их окружали Ослак и еще четверо таких же здоровенных мужчин из племени Ворона.

– Быстрей! – требовал Хорд. – Нам надо успеть до темноты!

– Но ведь это Слушающий! – Ренн, задыхаясь, бежала за ним. – Я могу это доказать! – И она указала на мешочек из кожи ворона, висевший у Торака на поясе. – Он нашел все три части Нануака!

– Вот как? – пробормотал Хорд. И, не замедляя хода, выхватил нож и срезал мешочек с пояса у Торака. – Ну что ж, теперь это мое.

– Как ты смеешь? – возмутилась Ренн. – Отдай сейчас же!

– Придержи язык! – зарычал на нее Хорд.

– С какой это стати? Кто сказал, что ты имеешь право…

Хорд с размаху ударил Ренн по лицу, она отлетела в сугроб.

Ослак гневно заворчал, но Хорд так злобно на него глянул, что великан тут же замолк. Глядя, как Ренн выбирается из сугроба и с трудом поднимается на ноги, Хорд крикнул ей:

– Ты мне больше не сестра! – Он словно выплюнул эти слова ей в лицо. Грудь его гневно вздымалась. – Все считали, что ты погибла, когда мы нашли твой колчан в ручье. Фин-Кединн три дня молчал, но я-то ничуть не печалился. Я был даже рад. Потому что ты предала свое племя, ты опозорила меня! Жаль, что ты и в самом деле не умерла!

Ренн поднесла дрожащую руку к губам. Из губы текла кровь. На щеке тоже виднелась красная кровавая дорожка.

– Зря ты ее ударил! – с угрозой заметил Торак. Хорд повернулся к нему:

– Не твое дело!

Торака поразило ожесточенное, замкнутое выражение его лица. Красивый молодой парень, с которым он всего месяц назад сражался, стал похож на тень. Щеки его запали, глаза были красны от бессонницы, а на руке, сжимавшей Нануак, он так обгрыз ногти, что виднелась влажная воспаленная плоть. Что-то явно терзало его, не давая покоя.

– Прекрати пялить на меня глаза! – прорычал Хорд.

– Хорд, – сказал ему Ослак, – нам пора. Этот медведь…

Хорд резко крутанулся на месте; взгляд его покрасневших глаз, казалось, силился пробиться сквозь сгущавшуюся тьму.

– Медведь, медведь! – пробормотал он с отвращением. – Все только и говорят об этом медведе!

– Пошли, Ренн. – Ослак наклонился к девочке и протянул ей руку. – Ничего, скоро мы твои ссадины вылечим. Стоянка недалеко.

Но Ренн на него даже не взглянула и сама, шатаясь, поднялась на ноги.

Быстро глянув вдоль тропы, Торак успел заметить, как в густой тени под молодой елью сверкнула пара янтарных глаз.

У него екнуло сердце. Если Хорд заметит Волка, он ведь может…

К счастью, всеобщее внимание было приковано к Ренн.

– А что, мой брат теперь стал вождем племени Ворона? – спросила она надменно. – И теперь все следуют его указам, а не Фин-Кединна?

Пятеро ее соплеменников дружно понурились.

– Все не так просто, – пробормотал Ослак. – Три дня назад на нас напал тот медведь. И убил… – Голос его дрогнул. – Убил двоих наших.

Вся кровь, казалось, отхлынула от лица Ренн. Она подошла к Ослаку и внимательно на него посмотрела; только теперь она заметила на лбу и на скулах великана траурные отметины, сделанные серой речной глиной.

– Нет, – прошептала она, касаясь его руки, – нет, не может быть…

Но Ослак молча кивнул и отвернулся.

– А Фин-Кединн? – Голос Ренн зазвенел. – Фин-Кединн не…

– Фин-Кединн тяжело ранен, – сказал Хорд. – и если он умрет, то вождем, конечно же, стану именно я. Уж я об этом позабочусь.

Ренн хлопнула ладошкой по губам и бегом бросилась по тропе к стоянке.

– Ренн! – крикнул Ослак. – Погоди! Вернись!

– Да пусть бежит! – бросил Хорд.

Теперь Тораку стало совсем одиноко. Кроме Хорда и Ослака, все остальные были ему совершенно незнакомы: он даже имен их не знал.

– Ослак, – взмолился он, – скажи Хорду, чтобы он вернул мне Нануак! Это наша единственная надежда. Ты же сам знаешь.

Ослак уже открыл было рот, но тут в их разговор вмешался Хорд.

– Ты свое дело сделал, – заявил он, усмехаясь. – я сам отнесу Нануак к Священной Горе! И сам совершу там жертвоприношение – пролью кровь Слушающего и спасу мой народ!

Волк был так напуган, что ему хотелось завыть. Как же помочь Большому Брату? Почему все так плохо складывается?

Бредя следом за взрослыми бесхвостыми по Белому Мягкому Холоду, он изо всех сил старался побороть голод, терзавший его нутро; от запаха леммингов, прятавшихся всего на расстоянии когтя, у него просто слюнки текли. А еще очень трудно было противостоять Зову Логова, который стал сейчас необычайно силен, и страху. Присутствие злобной твари волчонок ощущал во всем – в дыхании ветра, в шелесте Леса. Издали временами доносился вой чужой волчьей стаи; впрочем, эта стая уже не казалась волчонку чужой; ему, пожалуй, даже хотелось присоединиться к ней…

Но на все это никак нельзя было обращать внимания. Ведь Большой Бесхвостый Брат попал в беду. Волк чувствовал его боль и страх, а также – злобу других бесхвостых и их страх. Но это был другой страх: эти бесхвостые боялись… Большого Брата!

Ветер переменился, принеся с собой множество новых запахов: это были запахи Логова бесхвостых, и эти запахи совершенно ошеломили Волка. Ах, как все плохо, плохо, плохо! Мужество его было поколеблено. Поскуливая, он нырнул под поваленное дерево.

Близость к Логову бесхвостых грозила страшной опасностью. Логово было слишком большим и сложным, и там водились злобные псы, которые ни одного закона Леса толком не знают, и множество Ярких Зверей, Которые Больно Кусаются. Но хуже всего были сами бесхвостые. Они почти ничего не могли ни услышать, ни почуять, зато умели делать всякие хитрые штуки своими передними лапами и далеко посылать свои Длинные Когти, чтобы сразить добычу.

Волк не знал, то ли убежать, то ли остаться.

Чтобы помочь себе думать, он немного погрыз ветку, потом взял в пасть комок Белого Мягкого Холода. От волнения он кружил на месте, но и это не помогало. Волку очень хотелось, чтобы к нему опять пришла та странная уверенность, которая иногда совершенно точно подсказывала ему, что делать дальше. Но уверенность эта не приходила. Она, точно ворон, взмыла ввысь и улетела.

И что же теперь ему делать?

Торак винил только себя. Это из-за своей беспечности он лишился Нануака. Все произошло по его вине. Заснеженные деревья, отбрасывая на тропу голубые лунные тени, казалось, говорили: «Твоя вина! »

– Быстрей! – погонял его Хорд, подталкивая в спину.

Племя Ворона стояло на поляне возле горного ручья, в самом центре поляны горел длинный костер сразу из трех толстых сосновых стволов. Вокруг костра лепились временные жилища, а чуть дальше виднелась цепочка костров поменьше и несколько ям-ловушек с кольями на дне; ловушки охраняли вооруженные копьями мужчины. У Торака пересохло во рту. Казалось, все племя Ворона перекочевало сюда, на север.

Хорд ушел вперед, а Торак вместе с Ослаком остался ждать его возле одного из жилищ. Приглядевшись, он заметил Ренн, и настроение у него сразу несколько улучшилось. Ренн стояла на коленях у входа в жилище на противоположной стороне поляны и с кем-то оживленно разговаривала, явно что-то доказывая. Торака она не заметила.

Люди теснились возле большого костра, в воздухе прямо-таки висел страх. Если верить Ослаку, разведчики обнаружили следы медведя чуть ли не в соседней долине.

– Он становится все сильнее, – сказал ему Ослак. – Рвет в клочья все, что попадется – словно ищет кого-то.

Торака била дрожь. Когда Хорд гнал его по тропе, он даже успел немного согреться, но теперь просто замерзал в своей летней куртке из шкуры косули. Только бы они не подумали, что он дрожит от страха!

Развязав ему руки, Ослак взял его за плечо и повел к большому костру. Выйдя на середину поляны, Торак тут же позабыл о холоде; глаза слепило яркое пламя; вокруг гудело множество голосов, и это напоминало ему сердитое гудение пчел в улье.

Он нашел глазами Саеунн; старуха сидела, скрестив ноги, на стопке оленьих шкур и держала на коленях мешочек из кожи ворона. Рядом с нею стоял Хорд и, как всегда, грыз ноготь на большом пальце. Возле него была и Дирати; она во все глаза смотрела на Хорда, и лицо ее показалось Тораку очень напряженным. Ренн куда-то исчезла.

Вдруг стало очень тихо. Люди расступились, пропуская четырех носильщиков, которые на носилках из шкуры зубра несли к большому костру Фин-Кединна. Лицо вождя осунулось; его левая нога была перевязана, но все еще кровоточила. Он чуть поморщился, когда носильщики опускали его на землю, но более ничем не показал того, что ему очень больно.

Вскоре появилась и Ренн, катя перед собой сосновый чурбачок, который она пристроила Фин-Кединну за спиной, чтобы он мог о него опереться. Сама же она свернулась рядом с вождем на оленьей шкуре. На Торака она не смотрела и глаз не сводила с огня.

Ослак подтолкнул Торака в спину, веля ему подойти к носилкам. Сделав несколько неуверенных шагов, Торак в упор посмотрел на вождя.

Фин-Кединн перехватил его взгляд, и Торак вдруг почувствовал облегчение: голубые глаза были, как всегда, спокойными и смотрели очень внимательно, но ничего прочесть по ним было нельзя. Похоже, Хорду еще долго придется ждать, прежде чем он станет вождем племени Ворона.

Фин-Кединн неторопливо оглядывал своих соплеменников.

– Когда мы впервые нашли этого мальчика, – сказал он громко и отчетливо, – мы не знали, ни кто он такой, ни что у него на уме. С тех пор прошло не так уж много времени, но он сумел отыскать все три части Нануака и спасти жизнь человеку из нашего племени. – Вождь помолчал. – У меня больше нет сомнений: Слушающий – это он. Вопрос в том, позволим ли мы ему отнести Нануак к Священной Горе? Можно ли доверить такое сокровище мальчику его лет? Можно ли послать его туда одного? Или пусть лучше туда идет самый сильный из наших людей, такой, что мог бы в случае чего и с медведем сразиться?

Хорд перестал грызть ноготь и расправил плечи. А То-раку показалось, что сердце его сейчас остановится.

– Времени у нас мало, – продолжал Фин-Кединн, глядя в ночное небо, откуда на собравшихся гневно смотрел красный глаз Великого Зубра. – Через несколько дней медведь станет слишком силен, и одолеть его будет невозможно. Снова созвать Совет племен мы уже не успеем. Так что мне придется одному принять решение – за все лесные племена. – Тишина вокруг стояла такая, что слышно было, как шипит и потрескивает пламя; люди ловили каждое слово вождя. Помолчав, Фин-Кединн сказал: – Я знаю, многие среди вас считают, что это безумие – доверять судьбу лесных людей какому-то мальчишке.

Хорд вскочил на ноги.

– Но это действительно безумие! – вскричал он. – Я здесь самый сильный! Позволь мне отправиться к Священной Горе и спасти мой народ!

– Но ты же не Слушающий! – не выдержал Торак.

– А ты помнишь вторую часть пророчества? – спросила у него Саеунн своим резким голосом старого ворона. – «Слушающий отдаст кровь своего сердца Священной Горе». Сможешь ты это сделать? Торак покачнулся, но сказал:

– Смогу, если понадобится.

– Но ведь можно и по-другому! – воскликнул Хорд. – Можно убить его прямо сейчас, а я отнесу его кровь Священной Горе! Так было бы надежнее!

По толпе пролетел шелест одобрения. Фин-Кединн поднял руку, призывая всех к молчанию, и обратился к Тораку:

– Но ведь раньше ты говорил, что ты никакой не Слушающий! Почему же теперь ты так горячо утверждаешь обратное?

Торак надменно вскинул голову:

– Этот медведь убил моего отца! Он был создан, чтобы убить его!

– Так, значит, ты просто отомстить ему решил? – насмешливо фыркнул Хорд.

– Отомстить – это гораздо больше, чем просто потешить свое тщеславие, – презрительно бросил Торак и повернулся к Фин-Кединну. – Мне все равно, будете ли вы считать меня «спасителем народа». Да и какой народ я должен спасать? Я никогда даже знаком не был ни с одним человеком из своего племени. Но я поклялся отцу, что найду Священную Гору. И я сдержу свое слово.

– Мы зря теряем время! – крикнул Хорд. – Отдайте Нануак мне, и я все сделаю, как надо!

– А как надо? – тихо спросил кто-то.

Это была Ренн.

– Как, например, ты найдешь Священную Гору? – спросила она.

Хорд смутился.

А Ренн встала и как ни в чем не бывало продолжила:

– Говорят, это самая дальняя вершина в северной части Высоких Гор. Ну хорошо, предположим. Вот мы сейчас находимся как раз у подножия этих северных гор. Ну и где же она? – Ренн развела руками. – Я что-то ее не вижу. А ты? – и она повернулась к Хорду.

Тот скрипнул зубами: ответить ему было нечего. А Ренн обратилась уже к Саеунн:

– А ты ее видишь? Ты знаешь, где она находится? Нет? А ведь ты наша колдунья! – И Ренн спросила у Фин-Кединна: – А ты знаешь?

– Нет, – честно ответил вождь.

И Ренн, ткнув пальцем в Торака, сказала:

– Даже он этого не знает! А ведь он – Слушающий! – Она помолчала. – Но ведь кому-то наверняка это известно! Кто-то хорошо знает путь туда! – Она смотрела прямо на Торака, она прямо-таки сверлила его глазами.

И он догадался. Умница Ренн! И пока не упущена эта возможность…

Он поднес руки ко рту и завыл.

Толпа дружно охнула. Многие затаили дыхание от страха. А собаки тут же подняли дикий лай.

А Торак снова призывно завыл.

И вдруг какая-то серая стрела мелькнула у людей меж ног и подлетела прямо к нему.

Люди что-то испуганно бормотали, указывая на Волка; а собаки совсем взбесились, так что их пришлось отогнать прочь. И лишь какой-то малыш весело смеялся при виде пушистого серого волчонка.

Торак опустился на колени, зарылся лицом в шерсть своего друга и благодарно лизнул его в морду. Ведь от Волка потребовалось огромное мужество, чтобы ответить на его призыв и примчаться к костру, окруженному людьми.

Когда шум утих, Торак поднял голову.

– Только мой Волк может найти Священную Гору, – твердо заявил он, обращаясь к Фин-Кединну. – Это он все время вел нас. И лишь благодаря ему мы сумели найти все три части Нануака.

Вождь племени Ворона задумчиво гладил рыжую бороду.

– Прошу тебя, отдай Нануак мне, – взмолился Торак. – Позволь мне отнести его Великому Духу. В нем наша единственная надежда на спасение!

Костер вдруг принялся трещать и плеваться: в него с ближайшей ели упал большой ком снега. Люди Ворона молча ждали решения своего вождя.

А Фин-Кединн все гладил бороду и молчал.

– Хорошо, – сказал он наконец, – мы дадим тебе еду и одежду, необходимые для столь трудного похода. Когда ты намерен выйти в путь?

Торак, вздохнув с облегчением, быстро глянул на Ренн. Она коротко кивнула ему. Хорд попытался громко протестовать, но Фин-Кединн одним взглядом остановил его и снова спросил у Торака:

– Когда собираешься выйти в путь?

Торак судорожно сглотнул и пробормотал:

– Хм… Завтра?

Глава 29

Итак, утром они с Волком должны вновь углубиться в Лес, где рыщет страшный безжалостный зверь, а он, Торак, не имеет ни малейшего представления о том, как ему следует действовать дальше.

Ну доберутся они до Священной Горы, и что? Просить Великого Духа уничтожить медведя? Или, может, самому с ним сразиться?

Торак пребывал в полной растерянности.

– Тебе новые башмаки нужны или твои старые починить можно? – грубо прервала его размышления жена Ослака.

Она снимала с Торака мерку для зимней одежды.

– Что? – не сразу сообразил Торак.

– Башмаки, – устало повторила она.

Торак заметил у нее на щеках отметины, сделанные речной глиной. Он чувствовал, что явно злит эту женщину, что ей неприятно с ним разговаривать. Но почему?

– Я привык к своим башмакам, – сказал он. – Не могла бы ты…

– Починить их? – Она фыркнула. – Да уж небось справлюсь!

– Спасибо, – кротко поблагодарил ее Торак. И посмотрел на Волка, который жался в углу, нервно прижимая уши.

Жена Ослака куском швейной жилы обмерила То-раку плечи и удовлетворенно хмыкнула.

– Что ж, как раз будет! – непонятно пробормотала она. – Ладно, садись. Да сядь же!

Торак послушно сел, глядя, как она завязывает узелки, помечая необходимые размеры. Глаза у нее слезились, и она все время моргала. Заметив, что он наблюдает за ней, она рассердилась:

– Что смотришь?

– Ничего, – пожал плечами Торак. – Мне одежду снять?

– Снимай, коли замерзнуть хочешь. К рассвету получишь новую. А теперь давай свои башмаки.

Торак протянул ей башмаки, и она принялась рассматривать их с таким отвращением, словно в гнилой рыбе копалась.

– Да тут дырок больше, чем в рыболовной сети! – подытожила она и вышла.

Оставшись один, Торак наконец вздохнул с облегчением, но тут в жилище вошла Ренн. Волк так и кинулся к ней, облизывая ей руки. Она почесала его за ушами.

Тораку очень хотелось поблагодарить Ренн за заступничество, но он не знал, с чего начать. Молчание затягивалось.

– Как ты поладил с Бедной? – спросила вдруг Ренн.

– С Бедной? Ах, да! Это ведь жену Ослака так зовут, верно? По-моему, она меня терпеть не может.

– Дело вовсе не в этом. Все дело в твоей новой одежде: она ведь шила ее для своего сына. А теперь ей придется подгонять ее для тебя.

– Для своего сына?

– Его медведь убил.

«Ох! Бедная Бедна, – подумал Торак. – Бедный Ослак! Так вот почему у них на лицах метки, сделанные речной глиной! Должно быть, у Воронов это символ траура».

Царапина у Ренн на щеке вспухла и стала пунцовой. Торак спросил, больно ли ей. Она покачала головой. Он догадывался, что ей стыдно за брата.

– А как там Фин-Кединн? – спросил он. – Опасная у него рана?

– Очень. Кость видна. Но черной гнили пока нет.

– Это хорошо. – Торак помолчал, но все же спросил: – А он… очень на тебя сердится?

– Да. Но я не потому пришла.

– А почему?

– Завтра я пойду вместе с тобой. Торак прикусил губу.

– По-моему, пойти должны только мы вдвоем: я и Волк.

Ренн гневно сверкнула глазами:

– С чего это ты так решил?

– Не знаю. Просто мне так кажется.

– Но это же глупо!

– Возможно. Но, по-моему, я прав.

– Ты говоришь прямо как Фин-Кединн!

– А это еще одна причина. Он никогда тебя не отпустит.

– Ну и что? Раньше-то мне это не мешало, верно? Торак усмехнулся.

Но Ренн и не подумала улыбаться в ответ. Мрачная, как грозовая туча, она чуть отступила к костру, что горел у входа в жилище, и сказала, надменно вздернув нос:

– Вечером ты будешь ужинать вместе с Фин-Кединном, – сказала она. – Это большая честь! Если ты этого не знаешь, конечно.

Тораку стало не по себе. С одной стороны, он побаивался Фин-Кединна, но, как ни странно, ему все время хотелось получить его одобрение. Ужин вместе с вождем племени? Это о многом говорит!

– А ты тоже там будешь? – спросил он.

– Нет. Там будете только вы.

– Ах так…

Они снова помолчали. Наконец Ренн сжалилась:

– Если хочешь, я возьму Волка к себе. Лучше не оставлять его одного – из-за собак.

– Спасибо.

Она кивнула. И заметила его босые ноги.

– Сейчас посмотрю, нет ли у меня подходящих башмаков для тебя.

Через некоторое время Торак уже подходил к жилищу Фин-Кединна, неуклюже спотыкаясь в чужих башмаках, которые оказались ему слишком велики.

Вождь племени Ворона о чем-то жарко спорил с Саеунн, но, стоило Тораку войти, оба умолкли, хотя старуха выглядела прямо-таки разъяренной. По лицу Фин-Кединна ничего прочесть было нельзя.

Торак сел, скрестив ноги, на шкуру северного оленя. Никакой еды пока что видно не было, но люди у большого костра суетились, что-то готовя в бурдюках, обмазанных глиной. «Интересно, – думал Торак, – скоро ли дадут поесть? » и зачем его вообще сюда позвали?

– Я сказала тебе все, что думаю, – вдруг сердито заявила Саеунн.

– Вот и хорошо, – ровным голосом откликнулся Фин-Кединн.

Они явно не собирались включать Торака в свою беседу, и он принялся осматривать жилище Фин-Кединна. Оно было примерно таким же, как и все остальные; на центральном шесте висело самое обычное охотничье снаряжение, но тетива большого тисового лука была оборвана, а белая парка из оленьего меха запятнана кровью. Эти грозные свидетельства говорили о том, что вождь лицом к лицу столкнулся с медведем, хоть и остался жив.

Вдруг Торак заметил в углу какого-то человека, который внимательно смотрел на него. У незнакомца были короткие каштановые волосы и маленькое сморщенное личико.

– Это Крукослик, – сказал Фин-Кединн. – Он из горного племени Зайца.

Человечек положил оба кулака на макушку и поклонился.

Торак сделал то же самое.

– Крукослик знает горы лучше кого бы то ни было, – сказал Фин-Кединн. – Поговори с ним, прежде чем отправляться в путь. Уж он-то по крайней мере сумеет дать тебе несколько полезных советов. Мне не слишком понравилось, как ты был снаряжен, когда мы поймали тебя. Ни зимней одежды, ни запасов пищи, один бурдюк для воды, да и тот пустой! Я думаю, отец лучше учил тебя.

У Торака перехватило дыхание:

– Так ты его знал?

Саеунн что-то сердито прошипела, но Фин-Кединн успокоил ее одним взглядом и сказал:

– Да, я его знал. Когда-то он был моим лучшим другом. Саеунн сердито отвернулась.

Торак почувствовал, что тоже начинает сердиться.

– Если ты был его лучшим другом, так почему же приговорил меня к смерти? Почему позволил мне сражаться с Хордом? Почему держал меня связанным, пока ваш Совет решал, стоит приносить меня в жертву или нет?

– Чтобы посмотреть, из чего ты сделан, – спокойно сказал Фин-Кединн. – Кому ты нужен, если не умеешь пользоваться собственной смекалкой? – Он помолчал. – Между прочим, если помнишь, я не слишком хорошо тебя охранял. Я даже оставил при тебе этого волчонка.

Торак немного подумал и спросил:

– То есть ты… испытывал меня? Фин-Кединн не ответил.

От большого костра отделились двое, несшие четыре берестяные плошки, исходящие паром.

– Ешь, – сказал Крукослик, передавая одну плошку Тораку.

А Фин-Кединн протянул ему ложку, вырезанную из рога. На некоторое время Торак забыл обо всем на свете, жадно хлебая вкусный густой суп, сваренный из лосиных ножек. В суп были добавлены ломтики вяленого оленьего сердца, ягоды рябины и жестковатые безвкусные древесные грибы, которые лесные племена называют «ушами зубра». К супу полагалось по одной лепешке из толченых желудей. Лепешка была горькая, но, когда Торак разломал ее и смешал с супом, оказалась вполне съедобной.

– Жаль, что мы не можем предложить тебе ничего получше, – сказал Фин-Кединн, – но дичь сейчас попадается совсем редко.

Это было единственное его упоминание о медведе.

Торак был слишком голоден, чтобы обратить внимание на его слова. Только вылизав свою миску, он заметил, что Фин-Кединн и Саеунн едва притронулись к еде. Саеунн отнесла их миски к общему котлу и вернулась назад. Крукослик, привязав ложку к поясу, снова устроился в темном уголке жилища. Там, возле небольшого костерка, он опустился на колени и вознес духам-покровителям короткую благодарственную молитву.

Торак никогда не видел таких, как Крукослик. Этот маленький человечек был одет в грубую коричневую рубаху из оленьей шкуры, свисавшую почти до пят и подпоясанную ремнем из шкуры благородного оленя. На плечах у него красовалась теплая накидка из заячьего меха – заяц считался покровителем его племени, – выкрашенного в ярко-красный цвет, а на лбу виднелась племенная татуировка в виде красной зигзагообразной полоски. На груди у Крукослика висел довольно большой, в палец длиной, кристалл дымчатого горного хрусталя.

Заметив, что Торак на него смотрит, Крукослик улыбнулся и сказал:

– Дым – это дыхание Духа Огня. Горные племена почитают огонь превыше всего на свете.

Торак припомнил тот мир и покой, которые воцарились в снеговой пещерке, когда они с Ренн разожгли свой крошечный костерок, и сказал:

– Да, это я хорошо понимаю!

И Крукослик еще шире улыбнулся ему. После ужина Фин-Кединн попросил остальных оставить их с Тораком наедине для особого разговора.

Крукослик тут же встал, поклонился и вышел. Саеунн, издав сердитое шипение, тоже поспешила к выходу. «Что будет дальше? » – подумал Торак.

– Саеунн, – сказал Фин-Кединн, – считает, что я ничего больше не должен тебе рассказывать. Ей кажется, что завтра это будет только отвлекать тебя.

– Рассказывать о чем? – спросил Торак.

– О том, что ты очень хочешь узнать. Торак немного подумал и сказал:

– Я хочу знать все.

– Это невозможно. Попробуй спросить еще раз. Торак смущенно поковырялся в своих продранных на колене штанах и растерянно спросил:

– Но почему именно я? Почему именно я оказался Слушающим?

Фин-Кединн погладил бороду.

– Это долгая история.

– Неужели из-за моего отца? Неужели потому, что он был колдуном племени Волка? И врагом того калеки, который дал злому духу обличье медведя?

– Это… лишь часть той долгой истории.

– Но почему они оказались врагами? Отец никогда даже не упоминал об этом человеке.

Фин-Кединн поворошил палкой костер, и Торак увидел, что линии боли – две глубокие морщины, спускающиеся у него от носа к подбородку, – стали еще глубже. Не поднимая головы, Фин-Кединн сказал:

– А твой отец когда-нибудь говорил тебе о Пожирателях Душ?

Торак был озадачен:

– Нет. Я никогда о них не слышал.

– В таком случае, ты единственный в Лесу, кто о них не слышал. – Фин-Кединн помолчал. На лице его плясали красноватые тени. – Пожирателями Душ, – сказал он, – были семь колдунов, самых могущественных в Лесу. Сначала они никому не приносили зла, помогали своим соплеменникам, и каждый обладал своими особыми знаниями и умениями. Один был хитер как змея и всегда старался как можно больше узнать о свойствах различных трав и целебных отваров. Другой был силен как дуб и мечтал познать души деревьев и научиться читать их мысли. Ау одной колдуньи мысли летели быстрее летучих мышей. Она очень любила с помощью своей магии подчинять себе всяких мелких зверюшек. Еще один из них был человеком очень гордым, обладал даром предвидения и восхищался могуществом злых духов, однако вечно стремился научиться управлять ими. Говорят, что был среди них и такой, кто мог даже мертвых вызвать из их мира в мир живых. – Фин-Кединн снова умолк и принялся ворошить угли.

Поскольку молчание затянулось, Торак, поборов смущение, осмелился напомнить:

– Но это только пять. А ты сказал, что их было семеро.

Фин-Кединн, словно не слыша его вопроса, продолжил свой рассказ:

– Много лет назад эти колдуны объединились и стали называть себя Целителями. Они сами себя обманывали, утверждая, что намерены творить только добро – лечить людей от болезней, охранять их от злых духов и тому подобное. – Рот вождя исказила гневная усмешка. – Но это продолжалось недолго. Вскоре они докатились до настоящих злодеяний, ибо ими овладела безумная жажда власти. И они стали совершать страшные обряды, скрывшись в глубоких подземельях.

От напряжения Торак впился ногтями в собственное колено и еле слышно спросил:

– А почему их называют Пожирателями Душ? Они что, действительно пожирали… чужие души?

– Кто их знает? Люди были очень напуганы. А когда люди напуганы, слухи порой становятся правдой. – Глаза вождя затуманились от грустных воспоминаний. – Более всего на свете Пожиратели Душ желали власти. Ради этого они живут и теперь. Желая править Лесом. Желая всех в нем заставить подчиняться только их приказам. Но тринадцать лет назад случилось нечто такое, отчего могущество их сильно пошатнулось.

– Что? – прошептал Торак. – Что случилось? Фин-Кединн тяжело вздохнул.

– Нехорошо, что я рассказываю тебе все это. Пожалуй, достаточно, если ты будешь знать, что в Лесу случился большой пожар и Пожиратели Душ оказались разделены. А некоторые из них были еще и опасно ранены. Им пришлось скрываться. Мы даже решили, что угроза миновала навсегда. Но мы ошибались. – Фин-Кединн разломил свою палку пополам и бросил в костер. – Тот человек, которого ты называешь калекой – тот, кто помог злому духу вселиться в этого медведя, – был одним из них.

– Одним из Пожирателей Душ?

– Да. Я понял это сразу, как только Хорд рассказал мне о нем. Только Пожиратель Душ смог бы поймать в свою магическую ловушку такого могущественного духа. – Фин-Кединн посмотрел Тораку прямо в глаза. – А твой отец был заклятым врагом этого человека. И заклятым врагом всех Пожирателей Душ.

Торак не мог оторваться от завораживающей глубины этих спокойных голубых глаз.

– Отец никогда ничего мне об этом не рассказывал…

– У него были на это серьезные причины. Твой отец… – Голос вождя прервался. – Твой отец сделал в жизни немало ошибок. Однако он сделал все, что было в его силах, чтобы остановить Пожирателей Душ. Поэтому они за ним охотились и убили его. Поэтому он и тебя воспитывал в стороне от людей. Чтобы никто никогда даже не узнал о твоем существовании.

Торак изумленно смотрел на него:

– Но почему? Фин-Кединн словно не слышал его. Он снова смотрел в огонь и шептал:

– Нет, это просто невозможно!.. Никто никогда и не подозревал, что у него был сын. Даже я.

– Но ведь… Саеунн знала обо мне. Отец сам сказал ей – на берегу Моря пять лет назад, когда племена собрались там на Совет. Разве она…

– Нет, – покачал головой Фин-Кединн. – Она никогда мне об этом не говорила.

– И все равно я не понимаю, – сказал Торак, – почему Пожирателям Душ нельзя было знать обо мне? Что во мне такого особенного?

Фин-Кединн внимательно на него посмотрел.

– Ничего. Они не должны были знать о тебе, потому что… – Он с сомнением покачал головой, словно опасаясь, что и так уже сказал Тораку слишком много. – Потому что в один прекрасный день ты, возможно, сумел бы остановить их.

Торак был потрясен.

– Я? Но как?

– Не знаю. Но знаю одно: если им станет о тебе известно, они придут за тобой.

От ужаса у Торака мгновенно пересохло во рту. А Фин-Кединн прибавил:

– Это Саеунн и хотела пока скрыть от тебя. А мне казалось, что именно это ты непременно и должен узнать. – Он пристально посмотрел Тораку в глаза. – Ведь даже если ты выживешь – если тебе удастся уничтожить медведя, – это будет еще не конец. Пожиратели Душ узнают, кто это сделал. А стало быть, узнают и о твоем существовании. И рано или поздно придут за тобой.

В очаге так громко треснул уголек, что Торак даже подскочил.

– Ты хочешь сказать, – медленно проговорил он, – что даже если завтра я останусь жив, то всю свою жизнь буду вынужден убегать и прятаться?

– Нет, я так не считаю. Можно, конечно, убегать и прятаться, а можно сразиться с противником. Выбор всегда есть.

Тораку стало совсем не по себе. Он посмотрел на запятнанную кровью парку вождя. Хорд прав: в таком сражении должен участвовать мужчина, а не мальчишка. Но почему же отец никогда ничего ему не рассказывал?

– Твой отец знал, что делает, – сказал Фин-Кединн, словно прочитав его мысли. – Ведь и он совершил кое-что плохое. И я никогда ему этого не прощу. Но в том, что касается тебя, он поступал совершенно правильно.

Торак молчал, он не мог вымолвить ни слова.

– А теперь спроси у себя самого вот что, Торак: как по-твоему, почему в пророчестве говорится о Слушающем? Почему не о «Говорящем» или о «Видящем»?

Торак покачал головой: ответа у него не было.

– Потому что самое важное качество охотника – это уметь слушать. Слушать то, что рассказывают тебе ветер и деревья. Слушать, что говорят о Лесе другие охотники и их добыча. Именно этот дар ты получил от отца. Отец не учил тебя колдовству, не требовал, чтобы ты знал назубок историю племен. Он учил тебя охотиться. И думать. – Фин-Кединн помолчал. – Если завтра тебе повезет, благодари за это полученные от него знания и умения. И собственную смекалку.

Уже миновала полночь, но Торак все еще сидел у большого костра, глядя на мрачные вершины Высоких Гор.

Он был один. Волк ушел бродить по ночному Лесу. Во всем лагере не спали лишь сторожа. Из жилища Ослака доносились мощные раскаты храпа.

Тораку ужасно хотелось разбудить Ренн и рассказать ей о разговоре с Фин-Кединном. Но он не знал, в каком она жилище, и совсем не был уверен, что сумеет заставить себя рассказать ей все об отце. У него из головы не шла мысль о том «плохом», что, по словам Фин-Кединна, совершил его отец…

«Если ты выживешь… это будет еще не конец… рано или поздно Пожиратели Душ придут за тобой… Можно убегать и прятаться, а можно и сразиться с противником. Выбор всегда есть…»

Ужасные видения мелькали перед мысленным взором Торака: глаза медведя-убийцы; Пожиратели Душ, похожие на тени из страшного сна; лицо умирающего отца.

Чтобы отогнать эти видения, он поднялся и стал ходить возле костра, заставляя себя думать о завтрашнем дне.

Он ведь понятия не имеет, что будет делать завтра. Но Фин-Кединн прав: если на кон поставлена его жизнь, если схватки с медведем не избежать, значит, он может рассчитывать только на собственную смекалку. Да и Великий Дух станет помогать ему лишь в том случае, если он сам поможет себе.

И снова он вспомнил слова пророчества: «Слушающий… умеет сражаться с помощью воздуха и разговаривать, не издавая ни звука…» с помощью воздуха!

И в голове Торака сверкнула идея, которая начала постепенно овладевать им.

Глава 30

Пальцы у Торака так дрожали, что он никак не мог справиться с затычкой от рожка с лекарственными снадобьями.

Почему же он не сделал этого раньше? Теперь Волк безостановочно метался у входа в жилище, а люди племени Ворона ждали, когда же Торак наконец выйдет оттуда. А он все пытался вытащить затычку…

– Помощь нужна?

Ренн всунула голову в жилище. Она была очень бледна, под глазами черные круги.

Торак сунул ей рожок, и она мгновенно вытащила черную дубовую затычку зубами.

– А что это тебе вдруг понадобилось? – спросила она, отдавая рожок Тораку.

– Так, нужно кое-что. Для меток смерти. – На нее он старался не глядеть.

Она охнула:

– Как у того человека на ледяной реке? Торак молча кивнул.

– Но он знал, что умирает. А ты вполне можешь остаться в живых!

– Откуда ты знаешь? Нет, я не хочу рисковать своими душами, не хочу, чтобы они разлетелись в разные стороны и скитались потом неприкаянные. Не хочу превратиться в злого духа.

Ренн наклонилась, почесала Волка за ушами. Потом сказала:

– Наверное, ты прав.

Торак видел за ее плечом над поляной медленно светлеющий синий край небес. За ночь тучи, скатившись с Высоких Гор, накрыли Лес толстым снеговым одеялом. «Хорошо бы знать, – думал Торак, – снег поможет мне или помешает? »

Он высыпал немножко красной охры на ладонь и попытался смешать ее со слюной, но во рту у него так пересохло, что даже плюнуть он не смог. И Ренн предложила:

– Давай я.

Она наклонилась, плюнула ему на ладонь, потом растопила немного снега в ладони и добавила в получившуюся кашицу.

– Спасибо, – пробормотал Торак.

Дрожащей рукой он вывел круги у себя на пятках, на груди и на лбу. Выводя последний круг, на лбу, он даже глаза закрыл, точно от боли. В последний раз ему пришлось делать это для умирающего отца.

Волк подошел и привалился к его ногам, втирая свой запах в новые штаны Торака, потом коснулся лапой его руки, словно говоря: «Я с тобой».

Торак наклонился и потерся носом о его морду: «Я знаю».

– Держи. – Ренн протянула ему мешочек из кожи ворона. – Я добавила туда еще немного кипрея и посоветовалась с Саеунн насчет отворотных чар. Они должны подействовать. И тогда медведь не сможет почуять Нануак.

Торак привязал мешочек к поясу. Метки смерти уже начинали стягивать кожу в тех местах, где он нарисовал охрой круги.

– И это ты тоже возьми с собой. – Ренн протянула ему маленький коробок из бересты.

– Что это? Она удивилась:

– Но это же то, о чем ты просил! Я над этим почти всю ночь просидела!

Тораку стало стыдно. Он совсем позабыл о своей просьбе. Интересно, что бы тогда вышло из его планов?

– Я туда еще немного очищающих трав добавила, – сказала Ренн.

– Зачем?

– Ну… Если… если ты убьешь этого медведя, то станешь нечистым. Это ведь все-таки медведь, все-таки тоже лесной охотник, даже если у него внутри и сидит злой дух. И тебе надо будет себя очистить.

Как это похоже на Ренн! Какая она все-таки молодец – обо всем успела подумать! И как здорово она сумела его подбодрить своей уверенностью! Значит, надежда у него все-таки есть!

Волк нетерпеливо заскулил, и Торак, несколько раз глубоко вздохнув, двинулся к выходу.

Но тут же вспомнил, что забыл в жилище свой рожок с охрой, и вернулся за ним, а когда снова вышел наконец на поляну, на ходу пытаясь убрать рожок в мешочек с лекарственными травами, рожок выскользнул у него из непослушных пальцев и упал на землю.

Подобрал его Фин-Кединн.

Вождь вышел проводить его сам, передвигаясь на костылях. Рассматривая рожок, лежавший у него на ладони, Фин-Кединн вдруг словно окаменел.

– Это принадлежало твоей матери, – тихо сказал он. Торак удивленно захлопал глазами:

– Откуда ты знаешь?

Фин-Кединн не ответил и, возвращая Тораку рожок, сказал лишь:

– Никогда не теряй его!

Торак сунул рожок в мешочек. Ему показалось, что это довольно странное напутствие перед столь ответственным делом. Уже повернувшись, чтобы уйти, он вдруг снова услышал голос Фин-Кединна:

– Торак…

– Что?

– Если останешься в живых, знай: тебе всегда найдется место в нашем племени. Если, конечно, ты сам этого захочешь.

Торак был настолько потрясен услышанным, что ничего не смог сказать ему в ответ. А когда наконец пришел в себя, Фин-Кединн уже шел прочь, и лицо его было таким же непроницаемым, как всегда.

Вершины Высоких Гор уже позолотили солнечные лучи, когда Торак по глубокому снегу подошел к провожавшим его людям. Ослак вручил ему спальный мешок и бурдюк с водой; Ренн – топор, колчан со стрелами и лук. Как ни странно, но Хорд помог ему закинуть все это за спину. Он все еще сердито посматривал на Торака, но, похоже, смирился с тем, что не ему предстоит искать Священную Гору.

Саеунн изобразила над головой Торака какой-то магический знак, затем точно такой же – над головой Волка.

– Пусть наш хранитель летит над вами и оберегает от всяческих напастей! – торжественно напутствовала их она.

– А другой хранитель пусть бежит рядом с вами, – прибавила Ренн, через силу улыбаясь Тораку.

Торак коротко кивнул ей в знак благодарности. Это прощание было просто невыносимым! Ему хотелось одного: поскорее уйти.

Люди Ворона в молчании смотрели, как он идет от них, увязая в глубоком снегу, а Волк старается ступать за ним след в след.

Оглядываться Торак не стал.

Лес казался странно притихшим, но Волк бежал впереди, указывая Тораку путь, и выглядел бодрым и нисколько не испуганным. Торак тащился за ним, и дыхание клубами пара вырывалось у него изо рта. Было очень холодно, но, спасибо Ведне, холода он не чувствовал. Под утро, когда Торак наконец забылся сном, Ведна тихонько зашла к нему и положила с ним рядом новую одежду. Нижняя рубаха из утиной кожи с оставленным на ней мягким пухом приятно грела тело; парка с капюшоном и штаны были из теплого зимнего оленьего меха; рукавицы из заячьего меха висели на шнурке, заботливо продетом в рукава; а его старые башмаки Ведна искусно залатала прочной шкурой северного оленя, снятой с голеней, а изнутри утеплила еще и мехом куницы; к верхнему краю башмаков она пришила полоски кожи «морской собаки» (так называли в племени Ворона небольшую акулу), чтобы привязывать башмаки к щиколоткам.

Ведна даже отпорола со старой куртки Торака его племенной оберег и перешила на новую. Клочок волчьей шерсти, правда, весь свалялся и стал грязным, но все-таки был очень дорог Тораку: ведь его дал ему отец.

Волк нырнул в сторону что-то разведать, и Торак вдруг насторожился. На снегу он заметил беличьи следы, крошечные, очень похожие на отпечатки человеческой ладони. Он пошел по этому следу; белка сперва прыгала среди кустов можжевельника, а потом, словно вдруг чего-то испугавшись, взлетела на сосну.

Торак откинул капюшон и посмотрел, куда она прыгнула.

Лес стоял вокруг него совершенно неподвижно. То, что так испугало белку, явно исчезло. Но Торак сердился на себя: он был недостаточно внимателен; ему следовало все время оставаться настороже.

За ними довольно долго, перелетая с дерева на дерево, следовала сойка. В безоблачном небе сияло солнце, и вскоре Тораку стало жарко; он задыхался – идти по колено в снегу оказалось очень тяжело, а снегоступы он с собой не взял: они, конечно, значительно облегчали ходьбу по снегу, но были уж больно неуклюжи и могли стать помехой, если б вдруг пришлось бежать.

Волку было значительно легче; его узкая грудь рассекала легкий снег, как нос лодки воду. Но к полудню даже Волк начал уставать. Шли они медленно, но неумолимо поднимались вверх, как и обещал Крукослик.

– Мой дед однажды подходил к Священной Горе совсем близко, – рассказывал он Тораку, когда тот разбудил его среди ночи. – Так близко, что, можно сказать, чувствовал ее. Отсюда тебе надо идти по течению ручья на север и все время вверх, пока не окажешься в тени Высоких Гор. Потом еще примерно треть дня ходьбы, и ты доберешься до ели, в которую ударила молния. Эта ель растет у входа в глубокое ущелье. Стены у этого ущелья очень крутые – не взберешься. Но там есть одна тропка, по которой можно подняться на западную стену ущелья…

– Что это за тропка? – спросил Торак. – Кто ее проложил?

– Этого никто не знает. Ты просто ступай по ней. А это дерево, расщепленное молнией… оно не простое; оно обладает какой-то защитной силой и охраняет тропу от сил зла. Возможно, оно и тебе поможет.

– А потом? Куда мне идти потом? Крукослик развел руками.

– Ты иди по тропе и никуда не сворачивай. Где-то там, в конце ущелья, и находится Священная Гора.

– И далеко до нее?

– Я не знаю. И никто этого не знает. Мой дед до нее не дошел, его остановил Великий Дух. Он всегда останавливает любопытствующих. Но, может быть… к тебе он отнесется иначе.

«Может быть», – думал Торак, пробираясь по снегу.

Если его план удастся – и если Великий Дух ответит на его мольбу, – то медведь будет уничтожен, и Лес будет жить дальше. Если же нет, то второй такой возможности не будет ни для него, Торака, ни для Леса.

Шедший впереди Волк поднял голову и принюхался. Шерсть у него на загривке встала дыбом. Что это он почуял?

Через несколько шагов Торак заметил, что с кончиков веток примерно на высоте человеческого плеча сбит снег. Затем ему попался молодой кустик можжевельника с неровно обкусанными ветками. Благородный олень. И он с облегчением вздохнул.

Следы на снегу подтвердили это. Скорее всего это был одинокий олень, возможно самец: самцы не так высоко поднимают ноги, как самки, а Торак заметил, что олень даже чуть приволакивал ноги.

Но если это всего лишь олень, то почему у Волка шерсть дыбом?

Торак огляделся. Он чувствовал, что и Лес вокруг затаил дыхание.

И прямо перед собой увидел медвежьи следы, отчетливо отпечатавшиеся на снегу.

Видимо, тот олень отчасти успел их затоптать, а потому Торак не сразу их заметил. Но теперь ему стало ясно: олень в страхе бросился вниз по склону, а медведь погнался за ним, и ширина его прыжков просто пугала.

Торак постарался взять себя в руки и внимательно рассмотреть следы. Медведь бежал галопом, потому что его задние лапы касались снега раньше передних, оставлявших гораздо более широкие следы. И каждый из этих отпечатков медвежьих лап был раза в три больше головы Торака.

«А следы-то свежие, – подумал он, – хотя края, пожалуй, уже слегка обтаяли. Впрочем, на таком солнце много времени для этого не нужно…»

Волк запрыгал прямо по следу, он явно стремился нагнать противника.

Торак шел за ним гораздо медленнее. Каждый куст и валун казались ему медведем.

Пока они с трудом преодолевали подъем, Волком все сильнее овладевало возбуждение: он то мчался вперед, то возвращался к Тораку, негромким ворчливым поскуливанием призывая его идти быстрее. Возможно, Священная Гора действительно была уже недалеко. Возможно, именно поэтому Волк и торопился, и был скорее возбужден, чем испуган. Но Торак, к сожалению, не мог разделить с Волком эту радость; сейчас он чувствовал лишь, какой тяжестью давит на него Нануак, спрятанный в мешочке из кожи ворона, и как опасен медведь, что бродит где-то неподалеку.

Далекий рев расколол лесную тишину. Он не смолкал, казалось, целую вечность и был полон бесконечной ненависти.

Сопровождавшая их сойка, вскрикнув, улетела прочь.

Наконец рев прекратился.

Торак стиснул рукоять ножа с такой силой, что ему стало больно. Близко ли от них этот зверь? Как это узнать?

Волк поджидал его на тропе: шерсть у него на загривке по-прежнему стояла дыбом, но хвост был не поджат, а весело задран: значит, еще не пора.

Торак брел следом за Волком, и в ушах у него все еще стоял медвежий рев. «А что случилось с душами самого медведя? – думал он. – Ведь это все-таки, как правильно сказала тогда Ренн, был настоящий медведь; когда-то он, должно быть, охотился на лосося, лакомился ягодами, заваливался на зиму спать. А что, если его души так и остались у него в теле вместе с поселившимся там злым духом? Пойманные в ловушку и насмерть перепуганные? » Эта мысль просто ужаснула Торака.

Он обогнул очередной валун и… прямо перед собой увидел ель, расщепленную ударом молнии.

У него екнуло сердце.

Впереди ослепительно белые вершины гор уже закрывали полнеба. Ущелье тянулось прямо сквозь них, точно шрам от нанесенной ножом раны, все глубже и глубже врезаясь в горный массив, и конец его терялся в непроницаемой белесой дымке. Узенькая тропинка вилась вверх, взбираясь на западную стену ущелья; она начиналась с того места, где стоял Торак. Кто проложил эту тропу? С какой целью? Кто осмелился вот так протоптать ее в этих опасных краях, населенных духами?

Внезапно мгла, висевшая в конце ущелья, рассеялась, и Торак увидел то, что скрывалось за нею. Черные тучи вились над Священной Горой; смертный леденящий холод стекал с ее вершины; невообразимо высокая, она уходила за облака и, казалось, протыкала небо насквозь. Священная Гора, обитель Великого Духа.

Торак зажмурился, но и с закрытыми глазами он чувствовал, какая от нее исходит сила; сила эта заставила его упасть на колени. Он чувствовал гнев Великого Духа. Пожиратели Душ, вызвав из Иного Мира злобное существо, нарушили договор и выпустили в Лес чудовище, грозящее гибелью всему живому. Разве станет теперь Великий Дух помогать людям, среди которых нашлись такие подлые предатели?

Торак опустил голову. Он не мог идти дальше. Он был здесь чужаком. Здесь не место людям; здесь властвуют духи.

Когда же он снова открыл глаза и поднял голову, Священная Гора исчезла в густом тумане.

Торак откинулся на пятки и застыл, чувствуя, что силы совершенно покинули его. «Я не смогу, – думал он, – не смогу подняться туда! »

Волк сидел напротив и смотрел на него ясными и прозрачными, как вода, глазами. «Ты сможешь! – говорили эти глаза. – Я ведь с тобой! »

Торак покачал головой.

Но Волк упорно, не мигая смотрел на него.

Торак думал о Ренн и Фин-Кединне, о племени Ворона и обо всех прочих племенах, хотя даже названия многих из них были ему не известны. Он думал о бесчисленных живых существах, обитающих в Лесу. Он думал об отце: не об умирающем на развалинах их последнего убежища, а о том сильном, смелом охотнике, каким отец был прежде, до встречи с проклятым медведем. Он вспоминал, как весело отец смеялся его мальчишеским шуткам…

Горечь волной поднялась у него в груди. Он вытащил нож из ножен и стащил с рук рукавицы, голыми руками касаясь холодного голубого лезвия.

– Ты не можешь сейчас отступить! – громко сказал он себе. – Ты поклялся. Поклялся своему отцу.

Он снял с плеча колчан и лук, положил их под дерево и туда же сложил все прочие пожитки – спальный мешок, бурдюк с водой и топор. Все это ему не понадобится – только нож, Нануак в мешочке из кожи ворона и тот маленький коробок из бересты, который приготовила для него Ренн.

В последний раз взглянув на Лес, Торак решительно двинулся следом за Волком по тропе.

Глава 31

И почти сразу же стало значительно холоднее. От мороза в ноздрях у Торака потрескивало. Ресницы слипались от инея. Великий Дух предупреждал его: поверни назад! громким эхом разносился по ущелью. Зато Волк на своих мягких лапах ступал совершенно бесшумно. Он в очередной раз обернулся, поджидая Торака; на морде у него было самое безмятежное выражение, он даже слегка вилял хвостом. Казалось, он прямо-таки рад, что оказался здесь.

Задыхаясь, Торак поспешил нагнать его. Тропка была настолько узкой, что идти они могли только один за другим. Даже стоять рядом тут было невозможно. Торак посмотрел вниз и тут же пожалел об этом. Дно ущелья показалось ему до ужаса далеким.

Они поднимались все выше. Солнце высветило противоположную сторону ущелья; его сияние становилось нестерпимым. Лед предательски крошился под ногами. Когда Торак ставил ногу слишком близко к краю тропы, лед со звоном сыпался вниз. Несколько раз Торак чуть не упал.

Впереди, шагах в сорока, тропа под нависшим скалистым массивом слегка расширялась, но углубление в самой скале было слишком мелким, даже пещерой это назвать было невозможно, однако эта вмятина в сплошном черном базальте, выступившем здесь наружу, могла пригодиться. Торак несколько приободрился. Он очень надеялся, что ему удастся воплотить в жизнь свой план, и тогда…

Волк вдруг застыл на месте, глядя вниз, в ущелье. Вся шерсть у него на спине встала дыбом. Стоявшие торчком уши настороженно подрагивали.

Прикрыв глаза от солнца, Торак вгляделся в то, что было внизу. Но ничего не увидел. Черные стволы деревьев. Покрытые снегом валуны. Озадаченный, он хотел уже идти дальше… Медведь появился неожиданно, как это всегда делают медведи. Сперва на дне ущелья что-то незаметно шевельнулось, а через мгновение огромный зверь стал виден совершенно отчетливо.

Даже с такого расстояния – шагов с пятидесяти – шестидесяти – он все равно выглядел невероятно громадным. Торак так и замер; он словно прирос к земле, а медведь покачивался из стороны в сторону, стараясь уловить его запах.

Но не смог. Торак был слишком высоко, а медведь не знал, что он там. Потом зверь повернулся и пошел по дну ущелья к Лесу.

Теперь Тораку предстояло нечто совсем уж немыслимое: он должен был подманить медведя.

Существовал только один способ сделать это. Торак стянул рукавицы, подышал на пальцы, чтобы немного их отогреть, отвязал мешочек из вороновой кожи, распутал прядки волос, которыми был обвязан коробок из рябиновой коры, открыл его, и на него уставились все три части Нануака: глаза реки, каменный зуб и светильник.

Волк издал тихое рычание, похожее на стон.

Торак облизнул потрескавшиеся от холода губы. Из своего мешочка со снадобьями он вытащил приготовленную Ренн берестяную коробочку, вытряхнул в капюшон парки очищающие травы и достал из коробка то, что Ренн готовила для него всю ночь. Это была крошечная плетенка из жесткой узловатой травы; плетение было настолько плотным, что сквозь него не должно было быть видно даже сияния глаз реки. Во всяком случае, Торак бы точно не смог его увидеть, зато его мог увидеть или почувствовать медведь.

Осторожно, стараясь не прикасаться к Нануаку голыми руками, Торак переложил в плетенку светильник, каменный зуб и «глаза реки», старательно затянул горлышко и повесил плетенку на шею. И сразу даже сквозь парку почувствовал тяжесть незащищенного Нануака.

Глаза Волка поблескивали дрожащим золотистым светом: в них отражался Нануак. Значит, если его видит Волк, увидит и медведь. На это Торак и рассчитывал.

Он повернулся к медведю лицом. Тот без малейших усилий шел по глубокому снегу, лежавшему на дне ущелья.

– Вот он, – сказал Торак медведю, стараясь говорить тихо, чтобы не рассердить Великого Духа. – То, что так тебе нужно; вместилище самой светлой из всех тех светлых душ, которые ты так сильно ненавидишь и мечтаешь навсегда стереть с лица земли. Ну, иди же ко мне и возьми его, если сможешь!

Медведь замер. Дрожь пробежала по его массивным плечам. Огромная башка качнулась, повернулась, и медведь двинулся к Тораку.

А Торака охватило какое-то яростное возбуждение. Это чудовище убило его отца. И сам он все время вынужден был убегать, скрываться. Но теперь он больше уж никуда не побежит и не отступит; теперь он готов сразиться со своим врагом!

Медведь двигался гораздо быстрее, чем это могло показаться с первого взгляда. Вскоре он был уже прямо под Тораком. Он шел на задних лапах, как человек, и Торак, даже находясь шагов на пятьдесят выше него, видел его так отчетливо, словно мог протянуть руку и коснуться этой страшной оскаленной морды.

Медведь смотрел ему прямо в глаза – и Торак на мгновение забыл обо всем: о Великом Духе, о клятве, данной отцу, о том, что стоит на обледенелой горной тропе. Он снова был в Лесу, и из разрушенного шалаша вслед ему несся дикий крик отца: «Торак! Беги! »

Но бежать Торак не мог. Он не мог даже пошевелиться, хотя ему очень хотелось убежать. Он знал, что нужно бежать, бежать по тропе до того углубления в базальтовой скале, нависшей над ущельем, – но не мог. Этот злой дух высасывал из него волю, мужество, заставлял его склоняться все ниже, ниже…

Волк зарычал и оскалился.

И Торак пришел в себя. Спотыкаясь, он побрел по тропе, все время видя перед собой страшные колдовские глаза с зеленоватым ободком. Смотреть в эти глаза было все равно что долго смотреть на солнце; они навсегда запечатлелись в его мозгу.

Он услыхал треск ломающегося льда – это медведь, цепляясь когтями, взбирался по почти отвесной стене ущелья. Тораку показалось, что взбирается он с невероятной легкостью. Теперь вся надежда на то углубление в скале, и надо успеть до него добраться.

Волк побежал дальше по тропе. Торак, спеша за ним, поскользнулся и упал на одно колено. С трудом поднялся и, не удержавшись, посмотрел вниз. И вздрогнул, увидев, что медведь уже преодолел примерно треть подъема.

Торак бросился бежать, охваченный ужасом, без конца спотыкаясь. Добежав до базальтовой скалы, он забился в углубление, с трудом переводя дыхание. Теперь нужно было попытаться до конца воплотить в жизнь свой план: призвать на помощь Великого Духа.

Торак заставил себя выпрямиться в полный рост и набрать полную грудь воздуха; потом он откинул назад голову и завыл.

Волк присоединился к нему; их пронзительный призыв наполнил звуками все ущелье – эхо металось по нему, долетая до самых дальних гор. «О, Великий Дух, – по-волчьи молил Торак, – я принес тебе твой Нануак! Слышишь ли ты меня? Услышь! Пошли свою силу, чтобы сокрушить медведя, это порождение зла, и спасти Лес! »

Снизу доносился треск льда; медведь подбирался все ближе… Камни с грохотом скатывались из-под его лап на дно ущелья.

А Торак все выл и выл, пока не заболела грудь. «О, Великий Дух, услышь мою мольбу…»

Но ничего не происходило.

И Торак умолк. Ужас ледяной волной окатил его. Великий Дух не ответил на его просьбу! И медведь вот-вот схватит его…

И вдруг он понял, что Волк тоже перестал выть.

«Всегда сперва посмотри, что у тебя сзади, Торак! »

Он резко обернулся и успел заметить, как Хорд метнул в него свой топор.

Глава 32

Торак присел, и топор просвистел у него мимо уха, только осколки льда полетели во все стороны.

А Хорд, вытаскивая застрявший во льду топор, прорычал:

– Отдай мне Нануак! Я должен отнести его к Священной Горе!

– Отойди от меня! – спокойным голосом предупредил его Торак.

Совсем близко от края тропы слышался скрежет когтей. Медведь вот-вот должен был выбраться из ущелья.

Лицо Хорда казалось безумным, его словно исказила гримаса невыносимой боли. Торак с трудом мог представить себе, как Хорду удалось выследить их в Лесу, где бродит смертельно опасное существо, как он осмелился ступить на тропу, бросив этим вызов самому Великому Духу.

– Отдай мне Нануак! – повторил Хорд.

И тут Волк вдруг пошел прямо на него; казалось, от ярости у него дрожит каждая шерстинка; из глотки его слышался грозный рык. Он больше уже не был волчонком, он был свирепым и опасным молодым хищником, защищающим своего брата по крови.

Но Хорд даже не посмотрел на него.

– Я все равно отниму его у тебя! Моя вина, что все так случилось! Именно я и должен положить этому конец!

Торак вздрогнул, неподвижно на него глядя.

– Так это был ты… – вымолвил он. – Ты был там, когда Пожиратели Душ сотворили это существо. Ты был там, и ты помог тому проклятому калеке поймать злого духа в ловушку!

– Я понятия об этом не имел, – запротестовал Хорд. – Он сказал, что ему нужен медведь… Вот я и поймал молодого медведя. Я же не знал, что он собирается с ним делать!

И тут все произошло одновременно. Хорд метнул свой топор прямо в горло Тораку. Торак присел. Волк прыгнул на Хорда, вцепившись зубами ему в запястье. Хорд взвыл, но свободным кулаком стал бить Волка по незащищенной голове.

– Нет! – вскричал Торак, выхватывая свой нож и бросаясь на Хорда.

Хорд, схватив Волка за шкирку, изо всех сил швырнул его о базальтовую скалу и, ловко извернувшись, попытался схватить Нануак, висевший у Торака на шее.

Торак отскочил. Хорд схватил его за ноги, и Торак навзничь грохнулся на лед. Но, падая, он успел сорвать с шеи мешочек с Нануаком и отшвырнуть его как можно дальше, чтобы Хорд не мог до него дотянуться. И Волк, опомнившись от удара о скалу, решительно встряхнулся, подпрыгнул, поймал Нануак на лету и приземлился… в опасной близости от края ущелья.

– Осторожней! – крикнул Торак, изо всех сил спихивая с себя Хорда, который шарил у него на груди, стоя над ним на четвереньках и тщетно пытаясь отыскать Нануак.

Задние лапы Волка судорожно скребли по краю обрыва. И вдруг прямо под ним, совсем близко, раздался чудовищный рев, мелькнули страшные черные когти, и медведь лишь чуть-чуть не сумел достать свою жертву.

Дернувшись из последних сил, Волк все-таки вскарабкался на тропу, и тут случилось непредвиденное: впервые за все это время, он решил отнести Тораку обратно то, что тот ему кинул! И бросился к нему по тропе, держа Нануак в зубах!

Хорд уже потянулся за травяным мешочком, но То-рак, выпростав из-под него одну руку, дернул его назад. Ах, если б только Хорд не придавил коленом ту его руку, в которой он сжимал отцовский нож!..

Адский рев сотряс ущелье. Застыв от ужаса, Торак увидел, что медведь во весь рост поднимается над краем тропы.

И в этот последний миг, когда медведь уже нависал над ними, а Волк вдруг остановился, держа в зубах Нануак, в этот последний миг, когда Торак все еще продолжал бороться с Хордом, на него снизошло понимание истинного смысла древнего пророчества. «Слушающий отдаст Священной Горе кровь своего сердца».

Кровь своего сердца.

Волка.

«Нет! » – кричала его душа.

Но он понимал, что должен сделать. И в полный голос велел Волку: «Отнеси Нануак к Священной Горе! Быстрей! Быстрей! »

Янтарные глаза Волка смотрели прямо на него.

«Быстрей! » – выдохнул Торак, впиваясь взглядом в эти дивные глаза.

И Волк побежал к Священной Горе.

Хорд, рыча от ярости, спотыкаясь, бросился было за ним, но поскользнулся и упал навзничь, угодив прямо в объятия медведя.

Торак, оскальзываясь, вскочил на ноги. Хорд дико кричал. Нужно было как-то помочь ему…

Где-то очень высоко раздался оглушительный треск.

Тропа вздрогнула. Торака подбросило и швырнуло на колени.

Треск усилился, превратившись в скрежещущий грохот. Торак усилием воли заставил себя отползти под базальтовый выступ, и мгновение спустя на тропу обрушилась смертоносная снежная лавина, которая тут ж смела с тропы и Хорда, и медведя, бросив их, воющих, вниз, в пропасть, в смерть.

Великий Дух все же услышал мольбу Торака.

Последнее, что видел Торак, был Волк, по-прежнему сжимавший зубами Нануак и стремительно мчавшийся под грохот лавины к Священной Горе.

– Волк! – закричал Торак, и весь мир поглотила белая ревущая мгла.

Торак так и не узнал, сколько времени он провел под базальтовым выступом, скрючившись и крепко зажмурив глаза.

Наконец грохот вокруг стих, сменившись постепенно слабевшим эхом. Великий Дух явно устал и решил уйти поглубже в свои чертоги.

Звук его гневных шагов стихал вдали, становясь не громче шороха поземки. Затем…

Затем наступила тишина.

Торак открыл глаза.

Он мог видеть все вокруг, даже противоположный край ущелья: а значит, не был заживо погребен под снегом. Значит, Великий Дух прошел прямо над этим выступом, но его, Торака, оставил в живых. Но где же Волк?

Торак поднялся на ноги и осторожно побрел к краю тропы. Мертвящий холод исчез. Горы проступали сквозь дымку тихо падающего легкого снежка. Дно ущелья было завалено обломками ледяных глыб и камнями. Где-то глубоко под ними покоились Хорд и медведь.

За свои ошибки Хорд расплатился собственной жизнью, но, может быть, хоть его душам удастся обрести покой во время путешествия в Страну Мертвых? От медведя осталась одна пустая оболочка, ибо Великий Дух, конечно же, отправил злого духа обратно, в Иной Мир. Возможно, и души того молодого медведя теперь обретут покой после столь долгого сидения в одном теле со злым духом?

Торак исполнил данную отцу клятву. Он передал Нануак Великому Духу, и Дух уничтожил медведя.

Это он понимал. Но никакой радости не чувствовал. Он чувствовал лишь нестерпимую боль в сердце и страшную тоску. Где же Волк? Удалось ли ему добраться до Священной Горы, прежде чем сошла лавина? Или он тоже лежит теперь на дне ущелья под глыбами льда и камня?

– Пожалуйста, останься в живых, – шептал Торак. – Пожалуйста! Я больше никогда ни о чем тебя не попрошу!

Ветерок ласково шевельнул его волосы, но никакого ответа с собой не принес.

Молодая ворона пролетела над ним, каркая и танцуя в воздухе – радовалась свободному полету. С востока слышался грохот множества копыт. Торак знал, что это такое. Это спускались с гор, со стороны водопада, стада северных оленей. Лес возвращался к жизни.

Обернувшись, Торак увидел, что путь на юг остался открытым; значит, он сможет вернуться, сможет отыскать путь к Ренн, к Фин-Кединну, к людям Ворона.

И вдруг с севера, из-за завалов льда и снега, обрушившихся на тропу, из-за туч, что скрывали Священную Гору, послышался волчий вой.

Это был не пронзительный, срывающийся на визг, неровный вой юного волчонка, а чистая, рвущая душу песнь молодого волка. И все же это был он, безусловно он! Его Волк!

Боль в сердце Торака точно вырвалась наружу, освобождая грудь, давая наконец дышать.

Слушая эту дивную песнь, он услышал, что к ней – постепенно присоединяются голоса других волков: то вплетаясь в ее мелодию, то умолкая и позволяя Волку петь одному, но ничуть не заглушая этот единственный чистый и такой любимый голос. Волк был там не один, и это радовало Торака, но слезы застилали его глаза. Он все понял. Волк пел прощальную песнь. Он не собирался возвращаться назад.

Вой смолк, и Торак опустил голову.

– Но ведь он жив! – сказал он вслух. – Это самое главное! Он жив!

Ему очень хотелось завыть в ответ, хотелось сказать Волку, что это не навсегда, что однажды он придумает какой-нибудь способ, и они снова встретятся, снова будут вместе. Но он не знал, как сказать все это, потому что в волчьем языке, как известно, нет будущего времени.

И тогда он сказал это на своем языке. Он знал, что Волк не поймет его слов, но знал также и то, что дает сейчас обещание не столько Волку, сколько себе самому.

– Когда-нибудь, – громко крикнул Торак, повернувшись к Священной Горе, и голос его зазвенел в наполненном светом воздухе, – когда-нибудь мы обязательно будем вместе! И непременно будем вместе охотиться в Лесу. Мы будем вместе… – Голос его сорвался. – Я ОБЕЩАЮ ЭТО ТЕБЕ, БРАТ МОЙ, ВОЛК!

Никакого ответа он не дождался. Да он и не ждал его. Он дал клятву и был намерен ее сдержать.

Наклонившись, Торак зачерпнул в горсть снега и немного охладил пылающее лицо. Ему стало легче. И он, набрав в горсть еще снега, тщательно стер со лба метку смерти.

Потом повернулся и пошел назад, к Лесу.