Мир Величия

Жёсткий, весь в занозах ящик оставался теперь единственным укрытием. Бежать было некуда. В коридоре за хлипкой дверью уже слышалась осторожная возня. Вопрос времени... Найти его будет не сложно- комнат на этом этаже не так уж и много. Обыскать их все- просто вопрос времени. Философ любил эти слова- " Вопрос времени". Старик был, несмотря ни на что, оптимистом и в любой ситуации утверждал, что всё наладится- это, мол, только вопрос времени...

Как оказалось, и продолжительность их жизни не более, чем вопрос времени...

***

Кто-то толкнулся в дверь.

" Ну нет, - подумал он- уж что-что, а запираться нас научили хорошо. " Теперь они проверят остальные комнаты, а потом вернуться сюда...

" Интересно, - мысли текли вяло, - какой великой идеей вдохновлены те, кто будет меня убивать? Хотя- не интересно. В чём разница между адептами Великого разрушения границ и адептами Великого укрепления границ? Между жрецами Великой Веры и такими же жрецами другой, не менее Великой Веры? Между Великим Возвеличиванием одних, или Великим же унижением других? Философ, помниться, сказал, что в мире, в котором за идею готовы уничтожать, разница заключена не в идеях, а в символах, отмечающих убийц. Он был прав. Он знал о чём говорит. Он потерял всё- семью, друзей...

Тогда он рассказывал о том дне, когда его с женой, двумя дочерьми, зятем и внучкой расстреляли. Только благодаря невероятному стечению обстоятельств он выжил. Раны ещё даже не зажили, и иногла сочились кровью. Художница и Девочка обняли старика и заплакали. Тогда он и сказал... "

Возня за дверью, удалившаяся было, снова возобновилась.

***

Художница, Философ, Девочка, Иностранец... Были ещё и другие: Кондитер, Учительница. Доктор.... Но они были давно Недели три уже прошло. Никаких имён. Никогда. Имена потеряли свой смысл давным-давно, когда величие стало единственным смыслом для большинства людей. И началась великая грызня всех со всеми. А потом и великое истребление всех всеми. Стало слишком опасно не носить знака великой идеи. Таких убивали чаще и с большим удовольствием. Тогда они начали свой бег. Древний инстинкт сбивал их в группы, малочисленные и не воинственные. На них велась охота. Группы таяли и погибали целиком. Какое значение моги иметь имена в таком мире, где сроки жизни считались не годами, а днями? Если очень повезёт, то неделями. Не имели значения даже прозвища. Так было просто удобнее.

Пробираясь задворками, таясь в подворотнях и подъездах, когда мимо шествовали толпы со стягами и знамёнами, ночуя в заброшенных домах, в давно покинутых цехах заводов, в пустых складах.... Так они и выживали.

" Право! - умилился Кондитер, когда они проводили ночь на фабрике, на которой он раньше работал, - До работы ли теперь? В наше великое время! Работать имеет смысл только ради торжества Истины! А если есть шанс, что кто-то захватит результаты твоих трудов... Лучше идти захватывать результаты чужих! " Он погиб через несколько дней. Точнее, все решили, что Кондитер погиб, после того, как он отправился на поиски еды для группы и не вернулся.

***

Первый тяжёлый удар сотряс дверь, чуть не сорвав её с петель.

Почему-то вспомнилось, как они, уже впятером, укрывались в заброшенной филармонии. Тихую неспешную беседу прервал странный, тоскливый и возвышенный, давно забытый звук. Иностранец, сидел на сцене и играл на виолончели, брошенной кем-то за ненадобностью. Звук негромкий, но всепоглощающий, наполнял зал.

***

" Если бы он пережил ту ночь, он бы больше не был Иностранцем. Он был бы Виолончелистом. Или просто Музыкантом... Странно, что я вспоминаю об этом сейчас. И ещё более странно, что я слышу как он играет. Не помню, а именно слышу. "

***

Тёмный зал, запылённый и загаженный, но всё такой же торжественный, вновь переживал, вместе с ними, минуты своего триумфа и упоения. Звук за звуком, нота за нотой вытекали из-под смычка, вплетались в картину этого чудовищного мира, делая его чуть-чуть прекраснее, давая силы бороться. Заставляя жить.

А потом... Чистый и светлый, хрустальный голосок сплёлся с насыщенным и глубоким голосом виолончели. Пела Девочка. Нота за нотой, звук за звуком.

***

" Всего один магазин... Мало... Безнадёжно мало. С другой стороны, будь у меня хоть десять цинков патрон- что бы я смог сделать? "

Музыка, просочившись из глубин памяти в реальность, уже заглушила все прочие звуки. Лишь выглянув из-за ящика он понял, что пропустил момент, когда дверь была сорвана с петель. В комнату уже врывались его убийцы.

***

Звук за звуком, нота за нотой звучала виолончель. Нота за нотой, звук за звуком пела Девочка. Она пела в тёмном и пустом зале. Пела для тех немногих, кто мог ещё её услышать. И Иностранец играл для них же.

***

Он стрелял, скорее, наугад, чем целясь. Что поделать! Никогда в своей жизни он не предполагал, что ему может понадобится столь примитивное умение. Сильно помогало то, что дверной проём был узким. Промахнуться было почти что невозможно. Кто-то падал, кто-то открывал рот- видимо, кричал. Но за завесой музыки не было слышно ни звука.

***

Магия гармонии была разрушена весьма неприятным образом: смычок взвизгнул по струнам, гулко загудел короб виолончели, дребезжа расколотой древесиной... То, что Иностранец падает, он видел уже на бегу. Схватив одной рукой Девочку, а другой Художницу, он рвался за сцену, в надежде найти служебный выход. Или, хотя бы, не забранное решёткой окно. Оглянувшись в последний раз, он увидел, как Философа сбили с ног ударом приклада. Старик или не мог, или не хотел бежать.

***

Дверной проём очистился и в комнату вкатилась граната, вынуждая его нырнуть за ящик. Удар. Он не услышал его, а почувствовал. Теперь, когда музыка должна была бы оборваться, произошло нечто странное- она продолжила звучать! Нет, не просто звучать. Всё новые и новые инструменты добавляли свои голоса. " Слушай нас! - требовали они, - Мы звучим пока ты слушаешь. Мы живём, пока хоть кто-то слышит нас. "

И он слушал. Слушал, опустошая обойму в дверной проём. Ноту за нотой, звук за звуком.

***

Глупо. Всё было глупо. И бессмысленно. Вчера он не на долго отлучился. И даже не успел далеко отойти. Крики Художницы и Девочки заставили его вернуться. Но что он мог сделать? Один и без оружия. Он ждал неподалёку, долго, бесконечно долго ждал, пока крики утихнут. Его тошнило. Он не знал, что там происходит. Но хватало и того, что он мог себе представить. Представить по виденным раньше сценам. По этим крикам, переходившим то в вой, то в рыдания.

***

А музыка всё росла, всё ширилась. Она давно уже заполнила всю комнату и выплеснулась в город. Туда, где бесновались толпы, орды дикарей, одержимых всеми возможными и не возможными великими идеями. Неслышно для них она проникала в дома, просачивалась через малейшие щели трещинки. Текла всё дальше и дальше. И не было ей дела до них, как и им до неё.

***

Патроны закончились почти моментально. Не прошло и минуты с того момента, как был произведён первый выстрел. Сегодня утром он убил другого человека, несмотря на то, что у того был этот автомат. Теперь убьют его. И автомат снова не поможет. Первого ворвавшегося в комнату он попытался ударить прикладом. Вышло неуклюже. И его тут же сбили с ног.

***

Теперь уже не только целый оркестр играл. Множество голосов слились в этой, одной-единственной музыке, которая обволокла весь мир. Мир, в котором именно сейчас, и именно она не была не нужна никому…

***

Только он слышал и слушал её. И она звучала для него.

***

Наверное, они издавали какой-то шум. Их рты беззвучно открывались и закрывались, Они надсаживались, неслышно вопя. Ругательства? Проклятья? Оскорбления? Ни один звук не слетал с их губ. Или же, слетев, тут же бесследно исчезал, так и не достигнув ничьих ушей.

***

Музыка забирала боль. Впитывала усталость и безнадёжность. А он плакал. То ли от её красоты, то ли от жалости к этим от рождения ли, от воспитания, или по убеждениям своим, глухим существам. Потные, красные, перекошенные от усердия… Не лица, а морды, сменяли друг друга перед его лицом. Они выдавливали из него жизнь. Выбивали её. Это они могли. Но ни один из них, да и из множества им подобных, не способны были ни на единый миг услышать музыку.

***

Кровь залила глаза. Он больше не видел и был рад этому. Всё самое плохое в жизни проникало в него именно через зрение. Окутавшая его тьма была благом. Теперь остались только он и музыка, разросшаяся до размеров Вселенной.

***

А его топтали. Ломали кости рук и ног. Сокрушали рёбра и череп прикладами. Он знал это. Но не чувствовал. Из всех чувств остался только слух. Да и он принадлежал теперь не ему.

***

Он прожил короткую жизнь. Так и не сумев стать кому-нибудь нужным. Лишь эти последние мгновения имели смысл. Звучала музыка. И он её слушал.

***

А потом он умер. И вместе с последней искоркой его сознания угас последний аккорд музыки. На мир опустилась Великая Тишина.