Минеко Иваски, Ренд Браун 8 страница

– Мине‑ тян, послезавтра в Нёкоба будет экзамен, и я бы хотела, чтобы ты пришла на него. Он начнется в десять часов, так что постарайся прийти к половине десятого.

У меня не было иного выхода, кроме как согласиться, несмотря на то, что мне не хотелось отвлекаться на другие вещи во время болезни тетушки Оима. Я вернулась домой, рассказала новости тетушке и не поверила тому, что случилось. Она изменилась, словно стала прежней. На ее лице расцвела улыбка, и она запела суй‑ суй‑ суй песню. Впервые я поняла, насколько важно для нее было то, что я стану манко. Начиналась моя профессиональная карьера, а я не обращала на это внимания.

Старая Меани вернулась домой в самый разгар банкета, и тетушка Оима рассказала ей об экзамене. Та пришла, пожалуй, в еще больший восторг.

– О господи, – воскликнула она, – у нас так мало времени! Кунико, отмени все мои встречи на сегодняшний день. Хотя, знаешь, и завтрашние тоже и послезавтрашние. Давай, Минеко, нам надо работать. Во‑ первых, позвони двум девочкам и попроси их прийти к нам. Будет лучше, если ты попрактикуешься в группе. Давай быстрее, нам надо начинать!

Я постаралась не смеяться над ее поспешностью.

– Но это же несерьезный экзамен, – сказала я, – настоящий будет только на следующий год. Пройти этот не сложно: я хорошо знаю танцы.

– Не болтай ерунды, – остановила меня Старая Меани, – нам надо работать, а времени совсем мало. Иди, звони подругам. И побыстрее.

Я никак не могла понять, отчего все так переполошились, но сделала то, что мне приказали.

Девочки были счастливы оказанной честью, к тому же они могли дополнительно попрактиковаться.

Нам было приказано подготовить для исполнения семь фрагментов. Старая Меани вытащила свой шамисэн и начала играть. Мы повторяли каждый фрагмент сотни раз, работали день и ночь, почти не делая перерывов на сон и еду. Через два дня я досконально знала мельчайшее движение каждого фрагмента наизусть. Старая Меани ни на минуту не переставала восхищаться. Она была почти в экстазе.

Пятнадцатого декабря Старая Меани заранее повела меня в Нёкоба, чтобы не дай бог не опоздать. Во второй студии сидели и ждали тринадцать девочек. Все нервничали. Все, кроме меня. Я все еще не понимала важности события. Для некоторых из них тот день был последним шансом сдать экзамен и стать майко. В случае провала, с мечтой о карьере можно было распрощаться.

Нас вызывали на экзамен по очереди. Дверь была закрыта, так что мы не видели, что происходит внутри. Это только добавляло напряжения и в без того нервную атмосферу коридора.

Мы не знали, какой из фрагментов нам придется исполнять, когда нас позовут внутрь и мы будем стоять на сцене. Только после того как мы поднимемся на сцену, старшая учительница скажет нам, что именно нужно исполнить.

Двух моих подружек пригласили до меня.

– Что вам пришлось исполнять? – спросила я, когда они вышли из экзаменационной комнаты.

– Ториой (история игрока на шамисэне), – ответили обе девочки.

– Ладно, – подумала я, – значит, и мне достанется то же самое.

И я начала мысленно танцевать ториой, постепенно повторяя каждое его движение. Я и правда не понимала, почему все так волнуются. Подошла моя очередь. Первая часть экзамена заключалась в том, что надо было открыть дверь так, как нас учили. К тому времени движения уже стали механическими, практически второй натурой. Я двигалась очень плавно и грациозно.

Я открыла дверь, поклонилась и спросила позволения войти. Теперь и я поняла, почему другие девочки так нервничали. Старшая учительница была там не одна. Там присутствовали также все младшие учительницы, мастер Итирикитей, члены Кабукай, представители очая и ассоциации Гейко и еще несколько человек, которых я не знала. Целые ряды людей, сидевших напротив сцены и готовых оценивать экзаменующихся.

Я постаралась сохранить самообладание и по возможности спокойно подняться на сцену.

Старшая учительница повернулась ко мне и сказала всего одно слово:

– Наноха (история о бабочке и цветах). «Ого, – подумала я, – значит, не ториой. Ну и ладно. Давай, Минеко, покажи им, что можешь».

Я остановилась на минутку, чтобы поблагодарить судей, и начала танцевать. Первую часть фрагмента я исполнила безупречно, а потом, буквально в конце, сделала малюсенькую ошибку. Остановившись прямо в той же позе, я повернулась к аккомпаниатору и сказала:

– Я сделала ошибку. Пожалуйста, начните все сначала.

– Мы бы не заметили этой ошибки, если бы ты не сказала о ней, Минеко, – вмешалась старшая учительница. – Прошу прощения, но, поскольку Минеко почти закончила танец, не возражаете ли вы, если она повторит только последнюю часть?

– Конечно не возражаем, – согласились все.

– Мине‑ тян, – обратилась ко мне старшая учительница, – пожалуйста, только последнюю часть.

– Да, – сказала я и закончила танец. Снова поблагодарив всех, я покинула сцену. Старая Меани металась по коридору, как пантера в клетке.

– Как прошло? – кинулась она ко мне в ту же секунду, как только я вышла из аудитории.

– Я сделала ошибку, – ответила я.

– Ошибку? – заголосила Старая Меани. – Какую ошибку? Серьезную? Думаешь, ты провалилась?

– Я уверена в этом, – сказала я.

– О господи! Я надеюсь, что нет!

– А что в этом страшного? – спросила я, все еще не понимая всей серьезности происходящего.

– Если так, то тетушка Оима будет крайне расстроена. Она лежит там, дома, и, затаив дыхание, ждет результата. Я очень надеюсь, что мне не придется принести ей плохие новости.

Вот теперь я почувствовала себя ужасно. Я совершенно забыла о тетушке Оима. Мало того, что я была паршивой танцовщицей, так еще и эгоистичной, беззаботной девчонкой. И чем дольше мы ждали, тем хуже я себя чувствовала. Наконец представитель Кабукай собрал нас всех у входа в Нёкоба.

– Итак, – провозгласил он, – объявляем результаты сегодняшнего экзамена. Я рад сообщить, что лучше всех его сдала Минеко Ивасаки, получив девяносто семь баллов. Поздравляем, Минеко.

Остальные итоги, напечатанные на листе, он повесил на стену.

– Здесь все ваши результаты, – показал он. – Я приношу свои соболезнования тем, кто не сдал экзамен.

Я не могла поверить в происходящее. Мне казалось, что произошла ошибка. Однако результат был оглашен вслух и даже написан черным по белому.

– Лучше быть просто не могло! – ликовала Старая Меани. – Тетушка Оима будет просто счастлива! Правда, Минеко, я так горжусь тобой. Какая ты молодец! Давай отпразднуем, а потом пойдем домой. Позови подружек, пусть идут с нами. Куда пойдем? Выбирай, куда хочешь. Все за мой счет, – бормотала она.

Всей компанией мы отправились в ресторан «Такарабунэ», чтобы заказать стейки. Казалось, мы шли туда целую вечность. Старая Меани сообщала каждому встречному о том, что я заняла первое место. И благодарила всех.

Она благодарила всех, потому что верила, как и многие японцы, что для того, чтобы вырастить ребенка, нужна целая деревня. Мои успехи были результатом общих усилий, всего Гион Кобу.

Владельцы ресторана были нашими давними друзьями, они предлагали нам лучшие блюда и поздравляли. Все прекрасно проводили время, и только я не чувствовала себя счастливой.

– Что случилось? – спросила меня одна из девочек.

– Просто молчи и ешь свой стейк, – ответила я.

Я не была в плохом настроении. Просто в моей голове роилось множество мыслей и эмоций. Конечно, я была рада, что сдала экзамен, но очень сочувствовала тем, кто провалился. Я беспокоилась за тетушку Оима, думала о своем отношении к Старой Меани.

Я жила в Ивасаки окия уже десять лет. Масако удочерила меня приблизительно пять лет назад, но я никогда не позволяла себе называть ее «мама».

Однажды, после того как бумаги об удочерении уже были готовы, я бегала и играла с водяным пистолетом и обрызгала из него Старую Меани.

– Если бы ты действительно была моим ребенком, – сказала тогда она, – я дала бы тебе хорошую затрещину.

Это прозвучало как пощечина, ведь я думала, что я и есть ее ребенок. Разве нет? Я ведь больше не принадлежала своей собственной матери. Но тогда кому?

Когда Масако была моложе, тетушка Оима предлагала ей завести ребенка. В карюкаи поощряют независимость женщин и против матерей‑ одиночек не существует предубеждения. Как я уже говорила раньше, в карюкаи легче вырастать девочку, чем мальчика, однако многие женщины прекрасно поднимали и сыновей. Тетушка Оима, конечно, надеялась, что Старая Меани родит девочку, атотори, которая будет носить фамилию семьи.

Но Масако отказалась даже думать об этом. Она так никогда и не смирилась с тем фактом, что сама была незаконнорожденной, и не хотела подвергать ребенка той же участи. Кроме того, она плохо себя чувствовала после туберкулеза и не была уверена, что окажется достаточно сильна, чтобы его выносить.

Когда меня удочерили, я решила, что никогда не назову Старую Меани мамой. Теперь я уже не была так уверена. Как же тогда реагировать на то, что происходило в последние два дня? На то, как упорно и много она занималась со мной? На то, как страстно она желала мне успеха? Даже родная мать не могла бы сделать для меня большего. «Возможно, настало время что‑ то изменить», – подумала я.

Когда мы закончили трапезу, я приняла решение. Посмотрев прямо на нее, я сказала:

– Мама, пойдем домой.

Удивление мелькнуло на ее лице всего лишь на мгновение, но я никогда не забуду выражения ее лица.

– Да, конечно, – улыбнулась она. – Спасибо всем, что пришли. Я рада, что вы смогли присоединиться к нам.

Мы пошли обратно в Ивасаки окия.

– Это был один из самых счастливых дней в моей жизни, – сказала Старая Меани.

Мы ворвались в комнату тетушки Оима, чтобы рассказать ей хорошие новости. Мне хотелось поблагодарить ее за все, что она для меня сделала.

Тетушка была взбудоражена, но старалась выглядеть спокойной.

– Я никогда не сомневалась в тебе, Минеко, – сказала она. – Никогда. А теперь мы должны обновить твой гардероб. Начнем завтра. Масако, надо позвонить Эриману, и Сато, и другим. Давай составим список. У нас очень много работы.

Тетушка Оима умирала, но не упускала ни малейшей детали происходящего. Ведь ради этого она жила. Она старалась сделать все, чтобы мой дебют прошел без помех. Я была рада, что она довольна, но не могла разобраться в собственных ощущениях, в своем отношении к тому, что стала майко. Мои мысли путались, и я все еще не была уверена, чего хочу. Я действительно хотела продолжать танцевать. Но я также хотела и продолжать учиться.

После экзамена все завершилось так быстро, что у меня не оставалось ни одной свободной минуты. Наступило пятнадцатое декабря. Мама Сакагучи, тетушка Оима и мама Масако решили, что я стану минараи – ученицей майко – пятнадцатого февраля, а мой формальный дебют – мисэдаши – решили назначить на двадцать шестое марта.

Тот факт, что я становилась майко на год раньше задуманного, означал, что я начну брать уроки в Нёкоба еще до окончания средней школы, которое состоится пятнадцатого марта. Если же я буду участвовать в весеннем Мияко Одори, то, значит, должна стать свободной для встреч уже со следующего месяца.

Ивасаки окия гудел, подготовка моего дебюта взбудоражила всех приблизительно так же, как Новый год. Наши возможности были довольно большие. Хотя тетушка Оима была прикована к постели, но продолжала за всем следить. Окия был вычищен до блеска сверху донизу. В дом постоянно приходили те или иные поставщики, чтобы проконсультироваться о различных деталях моего гардероба. Кунико, Аба и мама Масако тоже были полностью заняты делами, но каждую свободную секунду проводили с тетушкой Оима. Часто приходила Томико, чтобы помочь разобраться в воцарившемся в доме хаосе. Она была тогда беременна первым из двух своих сыновей, но все равно помогла мне в подготовке дебюта.

Я понимала, что время, проводимое с тетушкой Оима, бесценно. Она сказала, что очень рада, что я решила называть Масако мамой.

– Минеко, – сказала она, – я знаю, что у Масако довольно тяжелый характер, но она хороший человек. У нее доброе сердце, хотя иногда она слишком прямолинейна и серьезна. Ты всегда можешь доверять ей. Постарайся ладить с Масако, в ней нет даже и капли злобы. Она не такая, как Яэко.

– Я понимаю, тетушка Оима, – старалась уверить ее я, – не беспокойтесь о нас. У нас все будет хорошо. Давайте я сделаю вам массаж.

Минараи становятся ненадолго – на месяц или два. «Минараи» означает «учиться, наблюдая». Это шанс для будущих майко получить опыт из первых рук в очая. Девушка надевает профессиональную одежду и посещает ночные банкеты. Наблюдает за сложными нюансами поведения и этикета, учится умению поддерживать беседу, ведь вскоре ей придется демонстрировать все это самой.

Минараи спонсируется очая (ее минараидзяя), однако она может посещать и другие банкеты. Девушка каждый день сообщает своему очая о готовности к работе на текущий вечер, а владельцы организовывают ее встречи. Это удобно, потому что владельцы, выступая наставниками, должны отвечать на все возникающие вопросы. Довольно часто между владельцами и минараи возникают отношения, длящиеся потом годами.

Первым делом членам моей семьи, в случае если я сдам экзамен, следовало найти очая, которому можно доверить заботу обо мне. У них было несколько вариантов. Женщины семьи Сакагучи обычно учились в Томиё, женщины Ивасаки – в Манкику, а Яэко была минараи в Мино‑ матцу. По каким‑ то причинам для меня был выбран Фусаноя. Я уверена, что причина эта как‑ то связана с политикой Гион Кобу, проводимой в те времена.

Девятого января Кабукай огласили список гейко, которые будут принимать участие в следующем Мияко Одори. Мое имя оказалось среди них. Теперь все было официально.

Мне сообщили, что я должна сфотографироваться для рекламной брошюры и двадцать шестого января явиться к фотографу. Это означало, что Ивасаки окия должен подготовить мне соответствующую одежду, которую я надену в этот день. И снова все в доме закружилось в вихре приготовлений.

Двадцать первого января я вернулась с уроков танцев и пришла посидеть к тетушке Оима. Она как будто ждала меня, чтобы умереть, и отошла, как только я присела на постель рядом с ней. Кунико тоже была в комнате. Мы были так потрясены, что даже не плакали. Я отказывалась верить, что тетушки Оима больше нет.

Я помню ее похороны, словно это какой‑ то старый черно‑ белый фильм. Выдалось очень холодное утро, шел снег, и вся земля была им покрыта. Сотни провожающих собрались в Ивасаки окия. Все они были одеты в мрачные траурные кимоно.

Из гэнкана в алтарную комнату была постелена дорожка, засыпанная трехдюймовым слоем соли. Это был путь соли, просто белой соли.

Мама Масако сидела во главе комнаты, я и Кунико рядом. Напротив алтаря стоял гроб. Буддийские монахи, читая сутры, сидели напротив гроба.

После церемонии мы сопровождали гроб до крематория. Мы ждали два часа, пока тело кремируют, а потом прах специальными палочками положили в урну. Прах был белым. Мы увезли Урну обратно в окия и поставили на алтарь. Снова пришли монахи, чтобы провести для семьи отдельную церемонию.

Мама Масако стала теперь владелицей Ивасаки окия.

Несмотря на горе, мы продолжали подготовку к моему дебюту. Я должна была быть готова сфотографироваться двадцать шестого января, через семь дней после смерти тетушки Оима, в день ее первых поминок.

В то утро я пошла к парикмахеру, чтобы он уложил мне волосы. Затем в окия пришла мама Сакагучи, чтобы помочь мне наложить косметику на лицо и шею. Я сидела перед ней, чувствуя себя очень взрослой с этой новой прической и прекрасной, как королева. Сакагучи посмотрела на меня с нескрываемой гордостью. И только в этот момент я осознала, что тетушка Оима умерла, что ее больше нет. Я разрыдалась. Наконец‑ то исцеление началось. Заставляя всех ждать, я плакала два часа, и только после этого мама Сакагучи смогла наложить косметику на мое лицо.

Через сорок девять дней после смерти тетушки Оима мы похоронили урну с ее прахом в склепе Ивасаки на кладбище Отани.

Эстетика очая возникла из традиционной японской чайной церемонии, она требует особого артистизма и в более правильном переводе звучит как «путь чая».

Чайная церемония – это сложный и запутанный ритуал, используемый, чтобы насладиться чашечкой чая в небольшой компании друзей, позволив себе отвлечься от ежедневных забот внешнего мира. Для этого требуется огромное количество атрибутов, создающих идеальную простоту чайной церемонии. Сам чайный домик и все подручные предметы, используемые в нем, – это произведения искусства, созданные с предельной заботой. Хозяин заваривает чай для своих гостей, применяя целую серию кратких хореографических и без конца выполняемых движений. Здесь важна каждая деталь.

Точно так же и в очая. Для того, чтобы гости хорошо провели время, делается все возможное. Встречи в очая называются озашики. Обычно это переводится как «банкет» или «праздничный ужин» и одновременно является названием комнаты, где происходит встреча.

Озашики – это возможность для хозяина и гостей попробовать лучшие кушанья, отдохнуть, насладиться беседой и развлечениями, которые предоставляет очая. Озашики может длиться несколько часов и проходит исключительно приватно в отдельном помещении и, как и чайная церемония, дает прекрасную возможность отдохнуть от дневных забот. Очая предоставляет гейко и манко, однако тон вечера должны задавать гости.

Человек может стать клиентом очая только по персональной рекомендации. Просто так прийти с «улицы» невозможно. Новых клиентов могут представить старые, находящиеся на хорошем счету. Это ведет к избирательности процесса, благодаря чему можно быть уверенным, что любой гость, пришедший на банкет в очая в Гион Кобу, почти по определению уже заслуживает доверия, образован и культурен. Довольно часто родители, в качестве обучения, приводят на банкеты своих детей. Так что семьи могут иметь отношения с определенным очая на протяжении нескольких поколений.

Как правило, посетители Гион Кобу поддерживают с очая постоянные отношения. В некоторых случаях клиент может быть патроном нескольких организаций, однако деловые и личные отношения пересекаются в одном очая.

Между постоянными клиентами, посещающими озашики по крайне мере раз в неделю, если не больше, и очая складываются крепкие и доверительные отношения. Точно такие же могут сложиться между клиентом и гейко, которая ему больше всех нравится. Нам положено очень хорошо знать всех постоянных клиентов. Некоторые из самых дорогих мне отношений начались именно с озашики. Моими любимыми клиентами были профессионалы, эксперты в каких‑ либо областях знаний. Самыми приятными озашики были те, на которых я могла чему‑ нибудь научиться.

Были клиенты, которых я очень любила, и я всегда находила время, чтобы посетить их «банкет», вне зависимости от плотности своего графика. Некоторых я старалась избегать. Самым главным было то, что гейко нанимают для развлечения хозяина озашики и его или ее гостей. Ее работа заключается в том, чтобы люди чувствовали себя хорошо. Гейко приходит на озашики, и от нее требуется подойти к тому, кто сидит на почетном месте, и завести с ним разговор. Не важно, как и что она чувствует, выражение ее лица должно говорить: «Я не могла дождаться, когда я приду сюда поговорить с вами». Если ее лицо выражает: «Я вас терпеть не могу», девушка недостойна быть гейко. Ее исскуство заключается в том, чтобы найти что‑ нибудь хорошее в любом человеке.

Иногда мне приходилось быть любезной с людьми, которых я находила отталкивающими. Это оказалось тяжело, потому что негативные чувства довольно трудно скрывать, но клиенты платили за то, чтоб провести время в моей компании. Скрывать свои симпатии и антипатии и относиться ко всем одинаково – одно из фундаментальных требований нашей профессии.

В старые времена клиенты часто были поклонниками искусства, игры на шамисэне и японского традиционного танца. Они понимали то, что видят, и часто разговаривали об этом с гейко, которые, по понятным причинам, во всем их превосходили. К сожалению, в наши дни у обеспеченных людей нет ни времени, ни интереса увлекаться такими вещами. Однако красота и мастерство майко и гейко само по себе очень уважаемы.

Разговоры на банкетах могут быть самыми разными, и гейко обязана находиться в курсе современных событий и новинок литературы, а также того, на чем основывается чайная церемония, – искусстве икебаны, поэзии, каллиграфии и рисования. Как правило, первые сорок‑ пятьдесят минут банкет проходит за приятной беседой.

Помощница (найкай) обслуживает банкет, ей помогают служанки, хотя гейко разливает сакэ. Нет надобности упоминать, что пища должна быть великолепной. Очая не готовит собственную пищу, но приобретает ее в хороших ресторанах и кейтерингах (шидаши) района, чтобы провести достойный банкет, учитывая вкусы клиента и состояние его кошелька.

Цена банкета в очая достаточно высока. Озашики стоит приблизительно пятьсот долларов в час Это включает в себя аренду комнаты и услуги, предоставляемые очая. Сюда не входят еда и напитки, а также плата за заказ гейко. Двухчасовой банкет с полным обедом для нескольких гостей и три часа присутствия гейко вполне может стоить до двух тысяч долларов.

Очая должен соблюдать стандарты по отношению к клиентам из разных слоев общества, учитывая иерархию. Исторически основываясь на эстетике чайной церемонии, очая представляют собой лучшие примеры японской архитектуры и внутреннего дизайна. В каждой комнате полы должны быть застелены татами, должна иметься токонома (альков), украшенная соответствующим сеитком и подходящей икебаной в соответствующей вазе. Набор предметов полностью меняют для каждого клиента.

В какой‑ то момент появляется гейко.

На самом деле существует только два вида гейко – тачиката и джиката. Тачиката – главная исполнительница. Ее обучают танцам и игре на музыкальных инструментах, не на шамисэне, а, например, на флейте или барабане. Джиката – аккомпаниаторша, умеющая играть на шамисэне и петь. Тачиката рано начинает обучение и дебютирует в качестве майко еще подростком. Джиката, которые затем становятся обычными гейко, учатся меньше и дебютируют в более старшем возрасте (как, например, моя сестра Томико).

Физическая красота – обязательное требования для тачиката, для джиката же это не является необходимым. Тачиката, которые не становятся хорошими танцовщицами, стараются стать хорошими музыкантами.

Ивасаки окия славился своими барабанщицами, и я училась играть на цуцуми, небольшом барабане, еще в детстве. Я успешно танцевала, и меня почти не просили играть на цуцуми на озашики, но я всегда делала это на сцене, каждый год во время Мияко Одори.

На банкете тачиката танцует, джиката гейко играет на шамисэне и поет. После выступления разговор обычно переходит на артистические темы. Гейко должна уметь рассказывать забавные истории или же быть заводилой в играх.

Зарплата гейко измеряется единицами времени, равными тридцати минутам и известными как ханадаи, или «цена цветка». Кроме ханадаи, клиенты всегда дают гейко чаевые наличными Деньгами (госуги), в маленьком белом конверте, который могут положить девушке ей в рукав или оби. Эти деньги она оставляет себе.

В конце вечера очая подсчитывает ханадаи для каждой манко и гейко, присутствовавших на банкете в тот вечер. Они записывают все цифры на листке бумаги и кладут его в специальный ящик у входа в очая. На следующее утро представитель кэнбан (что‑ то вроде бухгалтерии) обходит все очая и собирает записки. Обо всех цифрах докладывают в Кабукай. Кэнбан – независимая организация, выступающая на стороне гейко.

Кэнбан проверяет окия, чтобы убедиться, что суммы согласованы, что не вкралась ошибка, и подсчитывает доходы. Они сообщают очая, какой процент налога нужно заплатить, и осуществляют взаиморасчеты очая с окия. Очая также ведет собственные счета, регулярно предъявляемые своим клиентам. Раньше все это проделывалось раз в год, теперь же – раз в месяц. Получив деньги, очая рассчитывается с окия.

Окасан окия записывает полученную сумму в бухгалтерские книги гейко, выплачивает налоги и долги и переводит остаток суммы на счет гейко.

Такая система оплаты означает, что мы знаем точно, какая из гейко заработала больше всех. Всегда известно, кто стоит на первом месте.

Пятнадцатого февраля я начала подготовку к Мияко Одори: стала посещать уроки в Нёкоба (бросив школу на последнем месяце) и начала свою стажировку в качестве минараи в Фусаноя очая, продолжавшуюся около месяца.

Мама Сакагучи пришла в окия, чтобы посмотреть за процессом одевания и лично накрасить меня.

Это была сложная процедура.

Майко в полном облачении почти соответствует японскому идеалу женской красоты.

Она выглядит как классическая принцесса Хейян, как ту изображают на рисунках семнадцатого века. Лицо овальное, кожа белая и без веснушек, волосы черные, как вороново крыло. Брови – полумесяцы, рот – бутон розы, шея – длинная и чувственная, а фигура – восхитительно округлая.

Я сходила к своему парикмахеру, и он уложил мне волосы в стиле варешинобу, первую прическу майко. Волосы стягивают сверху, укладывают в пучок на макушке и обвязывают красной шелковой лентой (каноко) спереди и сзади, украшают казанзаши, декоративной булавкой, так, как делается в карюкаи. Этот простой элегантный стиль открывает взору девичью шею и освежает ее.

После укладки я пошла к брадобрею, чтобы побрить лицо (так заведено у японских женщин). Когда мне исполнился год, мой отец впервые подстриг мои волосы и побрил мне лицо. С тех пор я делала это раз в месяц.

После того как я стала майко, я ходила к парикмахеру раз в пять дней. Чтобы сохранить прическу, я спала на лакированной прямоугольной деревянной подушке с тонкой наволочкой. Поначалу я не могла спать вообще, но вскоре привыкла. В окия существовал прием, предотвращающий передвижение подушки на протяжении ночи. Служанки рассыпали рис вокруг подушки и, если девушка двигалась, рис застревал в волосах, и наутро ей снова приходилось идти к парикмахеру.

Я носила в волосах две булавки, отделанные шелком цвета сливы (потому что был февраль) по бокам, пару серебряных украшений (бира) спереди, оранжевую заколку (тачибана) сверху и длинную заколку, украшенную красными кораллами (акадама) и нефритом, вкрапленным горизонтально.

Мама Сакагучи нанесла обычную для майко белую пудру мне на лицо и шею. У этой пудры интересная история. Ею пользовались аристократы, когда им нужно было присутствовать на аудиенции у императора. Когда‑ то давно император, считающийся священной персоной, сидел отдельно от всех, скрываясь за тонким холстом. Комната для аудиенций освещалась свечами. Белая пудра реагировала на свет, и императору было легче рассмотреть, кто есть кто.

Впоследствии этот опыт переняли танцовщики и актеры. Дело не только в том, что белая пудра хорошо смотрится со сцены, это также увеличивает ценность светлой кожи. Когда‑ то пудра содержала цинк и была страшно вредна для кожи, однако в наше время она опасности не представляет.

Мама Сакагучи нарумянила мне щеки и брови. Красной помадой накрасила мне нижнюю губу (год спустя я начала красить и верхнюю губу тоже). Затем пришло время одеваться.

Кимоно, которое носит майко, называется хикизури. Оно отличается от обычного кимоно тем, что имеет длинные рукава и длинный шлейф, закрепляющийся на шее. Низ шлейфа утяжелен и выгибается сзади симпатичной дугой. Хикизу‑ ри защищен длинным оби (более двадцати футов длиной), прикрепляемым сзади. Концы оби свисают вниз. Костюм минараи идентичен костюму майко, только оби и шлейф не такие длинные – свисающие концы оби вполовину короче, чем у майко.

Мое кимоно было сделано из сатина разнообразных бирюзовых оттенков. Оби был из дамаска, украшенного бабочками с раздвоенными крылышками и стянут узлом, с такими же бабочками, расшитыми серебром.

Я держала в руках традиционную сумочку, называемую кого, сделанную как корзиночка и украшенную цветным куском шелка (шибори). Он делается так связываются тысячи мельчайших узелков еще до того, как материал будет покрашен. Результат работ просто ошеломляет. Киото очень славится этой техникой. Я училась этому искусству у мамы.

Шибори моей сумочки был бледно‑ персикового цвета и украшен рисунками с изображением бабочек‑ капустниц. В сумочке лежали веер (украшенный тремя красными бриллиантами семьи Каноэ – близких советников императора), красно‑ белая салфетка для рук, самшитовый гребешок и многие другие аксессуары. На всех них стояла моя монограмма.

Наконец я была одета и готова к выходу. Я надела свои окобо и открыла дверь. Я уже почти собралась выйти наружу, как вдруг остановилась от удивления. Улица была забита людьми, стоящими буквально плечом к плечу. Я боялась выйти и в растерянности позвала:

– Кунико, – я не знаю, что происходит, но на улице огромнейшая толпа. Нельзя ли подождать, пока они разойдутся?

– Не будь глупенькой, Минеко, они пришли, чтобы увидеть тебя.

Я знала, что эти люди ждали моего дебюта, но не имела представления, что все так серьезно.

– Выходи, Минеко, – раздались голоса снаружи, – покажи нам, какая ты красивая.

– Я не могу встретиться со всеми этими людьми. Я хочу подождать, пока они уйдут.

– Минеко, – сказала Кунико, – эти люди никуда не уйдут. Не смотри на них, если тебе так легче, но нам пора идти. Ты не можешь опоздать в первый же день.

Я все еще отказывалась. Я не хотела, чтобы все эти люди смотрели на меня. Кунико рассердилась. Представительница Фусаноя ждала снаружи, чтобы проводить меня. Она уже откровенно скучала. Кунико постаралась успокоить ее и в то же время отправить меня в школу.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒