|
|||
Александр Бенуа Дневник художника[cxci] «Московский еженедельник», 1907, № 48Прошлый раз я критиковал постановки Мейерхольда[cxcii], а теперь несколько раскаиваюсь в этом. Во-первых, потому, что последняя его постановка очень хороша, а во-вторых, потому, что как раз на днях он принужден был покинуть театр Комиссаржевской, в котором партия его врагов взяла верх. Вся его деятельность была рядом неудач, не только в смысле успеха, но и по существу. И все-таки, несомненно, в этом человеке живет большой дух дерзости и громадная любовь к искусству, а эти две черты дали бы ему наконец найти верную дорогу и после долгих нащупываний «попасть в точку». {168} Найдет он дорогу и без театра Комиссаржевской, но, во всяком случае, временно произойдет перерыв в его деятельности и ему придется перенести немало терзаний, пока не наладится новое дело. Последняя его постановка — трагедия Ф. Сологуба «Победа смерти», действительно, великолепна. Положим, постоянный грех русской сцены: скверная и безвкусная декламация и здесь налицо, но зато все, что касается зрелища, отмечено большим вкусом (явление у нас редчайшее) и прямо красиво. Особенно к чести Мейерхольда говорит то, что он при этом обошелся всецело «домашними средствами». Видно, он эти «средства» воспитал и усовершенствовал основательно. Декорация исполнена без помощи художника, костюмы также[cxciii]. Костюмы, впрочем, незатейливы (действие происходит в полудикие времена — в VII веке), но зато в них с тактом подчеркнуто все характерное и подобраны они в благородной, мягкой гамме. Пожалуй, слишком мягкой — хотелось бы больше ярких «варварских» пятен. Особенно остроумно сочинена декорация. На первом плане своды на четырех столбах. Почти от рампы и между столбами по фону идет во всю ширину сцены монументальная лестница, упирающаяся в заднюю стену, посреди которой большая, тяжелая дверь под аркой. Все это производит впечатление необычайной твердыни, и абсолютно забываешь, что видишь декорацию. Оба столба опираются всей тяжестью тела, пламя факелов лижет их, и веришь, что это каменные кубы, сложенные с ребяческой точностью и наивностью. Действие происходит частью на авансцене, но больше всего на ступенях лестницы, между столбами и под сводами их. Эта комбинация позволяет при малом количестве исполнителей производить впечатление густой толпы, которая теснится, толкается в закоулках, мелькает позади аркад или бегает вверх и вниз посередине лестницы, причем передние не закрывают задних и каждое лицо видно, идет в счет. Лучше всего разработаны главные сцены: когда толпа в садическом восторге избивает королеву Альгисту и когда король и его свита ночью застают умирающую на ступенях лестницы, перед входом в опочивальню. Последняя сцена прямо великолепна. Действие происходит ночью при свете одних факелов, бросающих фантастические тени на угрюмые стены перистиля[cxciv]. Вся левая сторона остается в полумраке. Король стоит прислонившись к среднему столбу, и его густо облепляют испуганные царедворцы: латники, пажи, горничные девки, одни наседая на других, задние {169} силясь увидеть живую покойницу через плечи, из-за голов передних. Часть придворных с факелами столпилась в тесном пространстве между двумя столбами, и те, кто похрабрее, вылезли вперед, толпятся извилистым орнаментом и соединяются с группой короля и его ближних. Вообще все это очень красиво, очень пластично. Оно напоминает стильные итальянские композиции XVI века. Резчики Баччио Бандинелли или картины Гарофало[cxcv]. Хочется взять карандаш и зачертить эти уравновешенные грозди людей, эти сочетания жестов и выражений, эти красивые линии. Лишь человек очень одаренный мог заставить целую массу людей так подчиниться его воле, его красивой затее, заставить их заучить в удивительно короткий срок такую сложную формулу. С этого вечера я «поверил в Мейерхольда», и потому мне сделалось особенно обидно за него, когда через два‑ три дня он «получил отставку».
|
|||
|