Историческая справка 3 страница

Двери были толстыми и крепкими. Пули ответных выстрелов нападающих вязли в них. Уверившись в этом, драгуны перевели дух. Они очутились в крохотной крепости посреди виллы. Ни через террасу, ни через двери противнику не прорваться. Для пущей уверенности не хватало только сержанта Шалона, умевшего поднять боевой дух. Дюко тоже немного успокоился и нашёл себе занятие, заряжая имеющиеся в наличии карабины, мушкеты и пистолеты.

— Дерьмово, что шлюхи разбежались. — буркнул один из драгун.

— Новых наберём. — равнодушно бросил его товарищ, посылая пулю в тёмный коридор.

Атакующие попрятались и ответного огня не вели, уразумев, по-видимому, его бесполезность.

Стрелявший зыркнул на старательно возящегося с мушкетом Дюко:

— Первый раз мне оружие заряжает маршал Франции.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок. — хмыкнул второй и добавил вполголоса, — Разделаемся с гостями, тогда грохнем коротышку, поделим денежки и тю-тю…

С потолка донёсся какой-то шорох. Драгун задрал голову, прислушался, затем направил вверх мушкет и нажал на спуск. Их крепость оказалась не столь неуязвимой, как они считали.

Пуля не пробила насквозь доску под ногой Харпера. Тяжёлый брус вздрогнул. В воздух взметнулось облако пыли. Фыркая и откашливаясь, ирландец попробовал расковырять тесаком щель меж досок:

— Тут топор нужен.

— Топора у нас нет. — отрезал Фредериксон. Доски сотрясли ещё три порции свинца, — Может, нам сжечь мерзавцев?

Шарпу с Харпером было уже не до капитана. Тесаком и палашом они поддели одну из половиц и пытались её приподнять. Выход сюда, на пыльный чердак прямо над убежищем Дюко, стрелки нашли не сразу. Они долго блуждали по зданию, пока на наткнулись на лестницу, спиралью идущую вверх. Теперь надо было попасть вниз. Оставив на секунду в покое палаш, Шарп кулаком выбил в крыше с десяток черепиц. Лучи восходящего солнца зажгли пылинки, затанцевавшие маленькими звёздочками меж кровлей и загаженным летучими мышами полом.

— Поднажмём? — предложил Харпер.

Стрелки налегли на клинки. Дерево под ногами дрожало от бьющих снизу пуль. Шарп опасался, как бы одна из них, угодив в щель, не вышибла кончик его палаша. Майор загнал его поглубже и, выпрямившись, нажал на эфес ногой. Доска заскрипела и начала подниматься. Дальний конец держали проржавевшие гвозди. В любой момент выгнувшаяся доска могла схлопнуться обратно. Фредериксон всунул приклад винтовки в образовавшийся просвет. Оттуда вылетела пуля, сбив над головой капитана черепицу.

Харпер подхватил семистволку и через щель выстрелил вниз. Грохот чувствительно ударил по барабанным перепонкам. Пули рикошетили по стенам зала под ногами, кто-то надсадно вопил. Шарп воткнул в просвет дуло винтовки и тоже пальнул. Друзья отступили назад для перезарядки, а Фредериксон, осторожно нагибаясь к щели, прокомментировал:

— Как по крысам в бочке пулять.

Внизу громыхнуло. Выгнутая доска подпрыгнула, чердак наполнился воем и дымом. Ядро поставленного на попа «кузнечика» пробило перекрытия и, пролетев перед самым лицом Фредериксона, унеслось в небо, разрушив изрядный участок крыши. Шарп оттянул лежащего на спине капитана. Лицо его, иссечённое щепками и занозами, было окровавлено, однако серьёзных ран Шарп, к счастью, не обнаружил. Правда, через час-другой физиономия Фредериксона превратится в сплошной синяк. Воздушная волна от пролетевшего вплотную ядра била почище лошадиного копыта.

— Жив. — успокоил Шарп Харпера и, быстро перезарядив винтовку, выстрелил в проделанную ядром дыру.

Харпер, шевеля губами, отсчитывал секунды, потребные обслуге «кузнечика» на перезарядку пушки. Фредериксон застонал, не приходя в сознание.

— Осторожно, сэр. — прошелестел Шарпу ирландец.

Пушка, по его мнению, должна уже была быть готова к стрельбе. Канониры, имей они хоть каплю здравого смысла, едва ли станут палить в ту же точку. Исходя из этого, стрелки придвинулись ближе к дыре. Мгновения тянулись медленно. Шарп ощущал себя, будто на жерле того самого «кузнечика».

— Огонь, сволочи! — процедил он вполголоса.

Бах! Ядро прошило доски на дальнем конце чердака. Пыль и дым вновь затянули тесное пространство. Слышно было, как черепицы разбиваются, ссыпаясь во двор.

Эхо выстрела ещё металось по чердаку, а Харпер, выглянув в дыру от первого ядра, вставил туда семистволку и нажал курок. Семь свинцовых шариков превратили обоих обслуживающих пушку драгунов в решето. Харпер, отброшенный отдачей своего чудовищного оружия, быстро вскочил и помог Шарпу отломать расщеплённый снарядом конец доски.

От потолка до пола комнаты было около пяти метров. Около опрокинутого «кузнечика» скорчились два убитых. Третий драгун, раненый в грудь, истекал кровью у дальней двери. Остальные укрылись в углах зала. Щёлкнул выстрел из карабина, и стрелки отпрянули от пролома.

Шарп насыпал на полку порох, закрыл, высыпал остальное в ствол, отправил туда же бумажный картуз с пулей, прибил шомполом. Хрипло дышал Фредериксон. Внизу было тихо. Ни Дюко, ни драгуны не дерзали подставляться под залп семистволки Харпера, настороженно следя из углов за пробитыми в потолке отверстиями. Пользуясь затишьем, бойцы Кальве подобрались к дверям и просунули в амбразуры дула мушкетов. Один из драгун крепко выругался.

Шарп дёрнул вверх доску рядом с проломом. Расшатанная ядрами, она пошла на диво легко. Стрелок увидел трёх драгунов, стоящих с поднятыми руками; заметил стволы ружей, просунутые в бойницы дверей. Дюко нигде не было.

— Генерал! — крикнул Шарп.

— Что, майор?

— Подождите, я вам открою!

Харпер воззвал к благоразумию друга:

— Ноги переломаете, сэр!

Но Шарп жаждал взять Дюко живым. Он прошёл за очкастым гадёнышем от монастыря на португальской границе до итальянской виллы и, находясь так близко от врага, не мог больше терпеть. Стрелок скользнул в пролом, повис на руках и разжал пальцы.

Свесившись вниз, Шарп уменьшил высоту падения, и всё равно, рухнув с трёх метров, он взвыл от боли в едва зажившем бедре и отбитых ступнях. Подсознательно он ждал выстрела, но драгуны стояли смирно, поглядывая то на Харпера, страхующего друга сверху, то на окровавленного человека в драном мундире, упавшего буквально им на головы. Шарп осмотрелся. Дюко не было видно. Стрелок вынул палаш. Скрежет лезвия о ножны побудил одного из драгунов моляще пробормотать:

— Не надо…

— Дюко где?

Тот ткнул пальцем на закрытую зелёной шторой нишу.

Умом Шарп понимал, что должен открыть дверь и впустить Кальве с гвардейцами, но сердце тянуло его к нише, где спрятался попортивший ему столько крови ублюдок. Стрелок похромал к зелёной занавеси, стараясь меньше налегать на раненую ногу. Шагах в пяти от ниши Шарп выдохнул:

— Дюко, ты там, гнида? Это я, майор Шарп!

Сухо треснул пистолетный выстрел. Пуля всколыхнула зелёную ткань, прожужжав в полуметре от правого плеча Шарпа, и выщелкнула кусок пластинки слоновой кости из крышки столика императора.

Ещё шаг:

— А ты мазила, Дюко!

Эта пуля ушла левее. Драгуны во все глаза следили за хромым безумцем, играющим со смертью.

Вытянув руку, Шарп мог коснуться шторы, за которой тяжело сопел Дюко. Звякнул взводимый курок. Шарп почти физически ощущал панику очкастого майора.

— Ну, Дюко, ещё разок!

Третья пуля, обдав Шарпа пылью с трижды простреленной занавески, чиркнула по правому рукаву.

— Опять промах, Дюко!

— Англичанин, брось дурака валять, открывай! — прокричал Кальве сквозь амбразуру в двери.

В четвёртый раз дёрнулась занавеска, только теперь Шарп не глумился над обезумевшим от страха врагом. Стрелок застонал, протяжно и с чувством.

И Дюко купился. С торжествующим воплем он отдёрнул занавеску, чтобы насладиться агонией проклятого стрелка, и вдруг почувствовал холодное острие палаша, натянувшее ему кожу под нижней челюстью.

Живой и невредимый Шарп с чёрным от пороха лицом, покрытый своей и собачьей кровью, недобро ухмыльнулся французу. Взгляды их встретились. Ненависть, пылавшая в зрачках Шарпа, была так велика, что Дюко выронил последний заряженный пистолет и залепетал:

— Non, non, non…

На белых маршальских лосинах расплывалось мокрое пятно.

— Да, да, да. — с отвращением сказал Шарп, пиная опозорившегося врага в колено.

Тот упал на колени и… И расплакался.

Долгая охота закончилась.

Шарп доковылял до двери и впустил осатаневшего от ожидания генерала Кальве. Солнце висело над горизонтом, перечёркивая задымленную виллу длинными тенями. Царила тишина. Та самая звенящая тишина после сражения, когда пора собирать убитых и раненых, рыскать в поисках добычи, а в крови ещё кипит ярость и азарт драки. Гвардейцы Кальве связали драгун. Харпер со всеми предосторожностями спустил вниз Фредериксона, устроив в кресле, извлечённом из баррикады. Двое из гренадёров тоже были ранены, один тяжело. Убитых, как ни странно, не было. Капитан пришёл в себя. Несмотря на синяк, в который превратилось его лицо, Фредериксон не смог удержаться от болезненной ухмылки при виде Дюко, жалкого в шитой золотом чужой форме и с мокрым пятном между ног. Харпер стянул хнычущему французику запястья верёвкой, связал лодыжки и толкнул в угол, где лежали спутанные драгуны.

Генерал Кальве содрал с ниши занавесь. В глубине стоял окованный железом ларь. Открыв замок найденным у Дюко ключом, генерал откинул тяжёлую крышку. Кальве и гренадёры благоговейно заглянули внутрь. Шарп протиснулся вперёд. Драгоценности, казалось, светятся собственным светом, завораживающим, не отпускающим взор.

— Это принадлежит императору. — предупредил Кальве.

— А Дюко — мне.

— Пожалуйста. — согласился генерал.

Он запустил руку в груду жемчужин и, подняв горсть вверх, позволил им протечь сверкающими струйками сквозь пальцы.

— Сэр! — напряжённо позвал Харпер с террасы. Ирландец смотрел на юг, — Сэр, думаю, вам стоит взглянуть.

Кальве с Шарпом вышли к Харперу.

— Merde! — выругался Кальве.

— Дерьмо. — согласился с ним Шарп.

К вилле приближался батальон пехоты. За ними виднелся эскадрон кавалерии. До передних рядов маленькой колонны было меньше километра. Тени батальона тянулись до самого пляжа. Вот почему кардинал дал Кальве все карты в руки.

Потому что козыря он приберёг для себя. Мавр сделал своё дело, и Его Высокопреосвященство послал солдат пожать плоды победы Кальве.

Дюко хихикнул. Его друзья не бросили его в беде, сказал он, и теперь Шарпу с генералом придётся несладко. Харпер пинком заставил француза умолкнуть.

— Мы ещё можем отступить, — угрюмо прикинул Кальве, — Но без сокровищ.

— Ну, часть-то мы унесём… — философски рассудил Шарп.

— Части мало. — холодно оборвал его Кальве, — Императору нужно всё.

Неаполитанская пехота разворачивалась линией в три ряда у подножия утёса. Конники пришпорили лошадей. Неаполитанцы явно собирались окружить виллу. Кальве, Шарп и их спутники ещё имели в запасе несколько минут, которых, возможно, хватило бы домчаться до холмов на севере. Однако это означало бы бросить сокровище, раненых и Дюко.

Деревня, где должны были ожидать Кальве его парни с угнанной лодкой, неаполитанцев не заинтересовала, да что толку? Пехота расположилась в аккурат между виллой и селением. Три офицера выехали вперёд, и Шарп предположил, что скоро на виллу пришлют парламентёра.

Кальве угрюмо приказал гренадёрам пересыпать содержимое сундука в ранцы, наволочки и мешки. К гвардейцам присоединился Харпер. Он восхищённо прищёлкивал языком, любуясь игрой света рубинов, изумрудов и бриллиантов. В сундуке лежали несколько мешочков с золотом, десяток подсвечников, прочее — драгоценности. Ларь был почти в метр высотой, сокровища заполняли его на треть, заставляя предположить, что немалую долю их Дюко спустил.

— Сколько ты потратил? — пошевелил очкастого майора носком сапога генерал.

Тот не ответил. Он чаял скорого спасения.

Поскучав, неаполитанские офицеры, по-видимому, решили взять быка за рога и направили коней по южному склону утёса. Пыль клубами поднималась из-под копыт.

— Что это за ряженые? — удивился из-за плеча Шарпа Харпер, — Они к первому причастию приоделись?

Ирландец презрительно сплюнул за перила. Его неудовольствие было вызвано униформой приближающихся офицеров. Никогда Шарп не видел форменной одежды столь яркой и непрактичной. То, что не было белым, было золотым. Белые мундиры, белые панталоны, белые меховые шапки. Золотые фалды, золотые лацканы, золотые шнуры-этишкеты. Даже отвороты высоких ботфортов, и те золотые.

— Поди пойми, что делать с эдакими франтами? — фыркнул Харпер, — То ли стрелять, то ли целовать?

Шарп облокотился на балюстраду. По лицам офицеров-неаполитанцев из-под меховых головных уборов стекал пот. Их главный, чьё звание Шарп затруднился бы определить, натянул удила и кивнул стрелку:

— Вы — француз? — по-французски же уточнил он.

— Я — Ричард Шарп, майор армии Его Британского Величества. — по-английски ответствовал стрелок.

Тот опять кивнул и по-французски представился:

— Полковник Паницци.

Грязный, как чёрт, англичанин не торопился отдавать ему честь, и полковник вздохнул:

— Что британский офицер делает в Неаполитанском королевстве?

— Друга навестил.

Паницци был молод. Концы нафабренных, тщательно подбритых усиков залихватски торчали вверх. Отделанный золотом край белого воротника, выступающий из-под начищенной кирасы, потемнел от пота. Полковник сомкнул на миг веки, примиряя себя с дерзостью чужеземца, и спокойно осведомился:

— Генерал Кальве с вами?

— Я — Кальве. — отозвался француз, — Вы-то что за сатана?

Итальянец изящно склонил голову:

— Полковник Паницци, честь имею.

— Доброго утречка, полковник, и счастливого пути!

Паницци пощипал кончик уса. Его спутники, совсем юнцы, хранили на лицах бесстрастное выражение. Полковник утихомирил нетерпеливо перебирающую копытами лошадь:

— Довожу до вашего сведения, что вы незаконно вторглись на землю, владельцем коей является князь церкви.

— Да хоть папа римский! — рявкнул Кальве.

— Земля и всё, что на ней находится, охраняется Неаполитанским королевством, а потому я предлагаю вам незамедлительно удалиться.

— А если я откажусь?

Паницци пожал плечами:

— Тогда я буду вынужден применить силу, чего мне очень не хотелось бы, учитывая репутацию легендарного генерала Кальве.

Лесть пришлась по вкусу тщеславному французу, однако у него было указание императора без сокровищ не возвращаться, а Кальве относился к тому сорту людей, что ради исполнения воли человека, которого признали повелителем, разбиваются в лепёшку.

— Применяйте. — нахально заявил он, — Посмотрим, кто кого. По эту сторону вечности немного найдётся ребят, по праву хвастающих, что дрались с Кальве.

Паницци приподнял уголки губ. Медленно, так, чтобы его жест не выглядел угрозой, он вытащил саблю и указал ею на ряды пехоты. Красноречиво. Шесть сотен неаполитанских штыков против дюжины гренадёров.

— Ваша храбрость, как я уже говорил, легендарна.

Намёк сдаваться был ясен. Кальве покосился на батальон. Развёрнутые знамёна слегка шевелил бриз. Бойцы выглядели утомлёнными и равнодушными.

— Неужто будете драться, полковник? — поддел итальянца Кальве.

— Дело солдата — выполнять приказы, а я — солдат.

— Достойный ответ.

Кальве нахмурился. Схватка выходила неравной, но он тоже был солдатом, и у него тоже имелся приказ.

— Допустим, мы вам сдадимся? — гадливо полюбопытствовал он.

Паницци изобразил удивление:

— «Сдадимся»? Что вы, генерал, ни о какой сдаче и речи быть не может! Вы — гости Его Высокопреосвященства, почётные гости. Мой полк — на более чем эскорт, подобающий гостям вашего ранга.

Кальве оскалился:

— А если мы предпочтём отказаться от чести быть гостями Его Высокопреосвященства?

— Вы вольны идти, куда вам угодно.

— Вольны?

Паницци кивнул:

— Абсолютно. Налегке, разумеется. С личными вещами, оружием, но ничего громоздкого.

Ничего громоздкого. Вроде сундука с драгоценностями. Судьба Шарпа или Кальве не волновала Паницци. Сокровище было его целью, сокровище.

Кальве зыркнул на север. Кавалерия огибала утёс.

— Вы дадите нам пятнадцать минут на раздумья, полковник?

— Десять. — Паницци отсалютовал Кальве саблей, — Окажете нам честь позавтракать со мной и моими офицерами, генерал?

— А у вас есть копчёная грудинка?

— Для генерала Кальве у нас найдётся что угодно. Жду вас через десять минут.

Итальянец вложил саблю в ножны и сделав знак товарищам. Три всадника потрусили к подножию скалы.

— Merde, merde, merde! — прошипел сквозь зубы Кальве, — Англичанин!

Он вперил в Шарпа тяжёлый взгляд:

— Я обложил тебя в Тес-де-Буш, как медведя в берлоге, а, когда собрался наколоть на рогатину, твой хитрый умишко измыслил грязную уловку с известью. И ты улизнул. Ну же, англичанин, какие трюки у тебя ещё в запасе?

Шарп, кусая губу, смотрел на ряды неаполитанской пехоты:

— Насколько они полны решимости драться?

— Не танцевать же они пришли. — буркнул Кальве, — Павлин Паницци на глупца не похож. Он, наверняка, расписал солдатам, что здесь их ждут толпы шлюх и горы золота. Они чуют поживу и будут зубами нас грызть.

— Так давайте не станем обманывать их ожидания. — подмигнул генералу Шарп.

— Что?!

— Давайте порадуем их золотом. Камни возьмём, а от золота избавимся. Оно всё равно слишком тяжёлое.

Кальве участливо поинтересовался:

— Вы, падая, макушечкой не приложились об пол, дружок?

— Зря иронизируете, генерал. За неимением извести можно ослепить врага блеском золота. Дождём золота! Золотом, сыплющимся с неба! — воодушевлённо заговорил Шарп, — Что, по-вашему, лучше: вернуться к императору с пустыми руками или выкупить горстью монет остальные сокровища?

— И что же я должен сделать? Пойти к ним торговаться, как последний лавочник? Горсти золота им будет мало, они захотят получить остальное.

— Разве я сказал «торговаться»? Я, помнится, предложил дать золото. — Шарп ухмыльнулся, — Как думаете, насколько крепка у них дисциплина?

— Сброд. — поморщился Кальве, — У меня обозники были лучше вымуштрованы, чем эти.

— Надеюсь, с жадностью у них, по крайней мере, всё в порядке. — Шарп повернулся к Харперу, — Тащи пушку, Патрик. Порох не забудь.

Харпер приволок «кузнечика», пороховой бочонок и запалы. Шарп выставил бронзовую трубу дулом вверх, как обычно наводят мортиры. Он не намеревался расстреливать неаполитанский батальон, расположившийся в полукилометре от утёса. Он собирался осыпать их золотым дождём.

Два гренадёра принесли мешочки с франками. Отмерив пороховой заряд, Шарп заложил его в ствол. Требовалось точно рассчитать дозу, чтобы золото не улетело Бог весть куда. Стрелок высыпал в дуло жменю монет и вставил короткий запал:

— Генерал?

Кальве, которому нелегко далось решение в буквальном смысле слова «выбросить на ветер» золото Наполеона, просиял. Золотой дождь должен был пролиться восточнее рядов пехоты, подальше от моря. Оглянувшись, Кальве проверил, готовы ли его люди к марш-броску.

Харпер поддерживал одной рукой шатающегося Фредериксона, сжимая другой верёвочный поводок Дюко. Ноги французику пришлось освободить. На каждом из гренадёров, исключая раненых, были навьючены мешки и ранцы с драгоценностями. Из пленных брали с собой только Дюко.

— Готовы? — вопрос был риторическим, и Кальве прижал к короткому запалу тлеющий кончик сигары.

С шипением прогорела затравка, и пушка с грохотом выбросила дымный, с огненной сердцевиной язык, хлопнувшись назад. Шарпу, устремившему взгляд на неаполитанцев, почудилось на миг, будто солнце лопнуло в небе, расколовшись на десятки золотых искр. Харпер присвистнул. Монеты, сверкая, прыгали и раскатывались справа от шеренг итальянцев.

Шарп, не мешкая, поднял пушку, зарядил её повторно и выстрелил вновь. Зенит вновь сверкнул осколками солнца. Неаполитанцы зашевелились.

— Пытаются олухов к порядку призвать. — сообщил Харпер.

Третий выстрел, четвёртый. В пятый раз Шарп увеличил порцию пороха и увёл ствол чуть в сторону, чтобы солдаты, подбирая золото, удалялись от пляжа. Ряды смешались. Неаполитанцы разбрелись по равнине, побросав и ружья, и ранцы, и кивера. На беснующихся офицеров и сержантов никто внимания не обращал. Дух наживы оказался сильнее чувства долга.

Шарп вытряхнул оставшееся золото, забив ствол под завязку, и осчастливил восторженно перекликающихся неаполитанцев последним золотым салютом. Затем помчался догонять товарищей.

Надо было поторапливаться. Пехота, увлечённая собиранием свалившегося с неба богатства, для беглецов опасности не представляла, однако в любую минуту могла объявиться кавалерия, да и конные офицеры полка Паницци, сообразив сбиться в группу, легко перехватили бы людей Кальве и стрелков, отягощённых сокровищами и ранеными. Харпер волок Дюко, Шарп помогал Фредериксону. Капитан, хоть и бормотал: «Я сам. Сам», валился с ног, едва майор его отпускал.

— Внимание, слева! — предупредил Харпер.

Паницци и три офицера скакали наперерез. Убедившись, что Фредериксон кое-как держится на ногах, Шарп встал на одно колено, прицелился. Пуля выбила столбик пыли перед мордой лошади Паницци. Полковник понял намёк, и всадники остановились.

Шарп подхватился с колен. Крайний из гренадёров приглядывал за правым флангом. По-видимому, кавалерия, от которой происходящее закрывал утёс, пребывала в неведении относительно выпавшей на долю пехоты удачи. Рваная цепь солдат всё дальше удалялась от моря, игнорируя сорвавших голоса сержантов. Ещё бы, некоторые везунчики уже подобрали с земли монет на сумму, вдвое-втрое превышающую их годовое жалование!

Шарп съехал по рыхлому откосу русла пересохшего ручья, настиг отставшего от остальных Фредериксона и помог ему перебраться через зазубренный край противоположного берега овражка. Слева открылась деревня и бухта. На пристани подпрыгивал от нетерпения лейтенант Эрже, посланный с двумя бывшими моряками за лодкой. В бедро Шарпу будто кислоты залили, силы иссякали, зато Фредериксон обрёл второе дыхание. Лицо его потемнело и вспухло, единственное око превратилось в щёлочку, но капитан шагал, и шагал довольно бодро. Харпер тычками подгонял Дюко. Кальве весело свистнул лейтенанту, рыся во главе группы к причалу мимо плетёных корзин, выставленных на просушку сетей и лающих за заборами псов. На палубе ярко выкрашенного рыбачьего баркаса, около которого махал руками Эрже, хозяин лодки и его помощник недовольно косились на дула мушкетов двух гренадёров.

— Кавалерия! — выкрикнул гвардеец с фланга.

Однако конница безнадёжно запоздала. Они вылетели из-за утёса с саблями наголо, рассыпаясь для атаки, а баркас-то отчаливал и серый парус вздувался, наполненный ветром.

Связанного Дюко отправили в трюм. Очки он потерял и близоруко моргал, щурясь от света, пока Шарп не захлопнул крышку. Гренадёры перешучивались. Они победили. Пусть Вилла Лупиджи — не Йена и не Ваграм, однако Старая Гвардия снова одержала победу для императора, когда никто в мире подумать не мог, что император ещё может где-то кого-то побеждать.

Кальве обнял Харпера, осторожно облапил Фредериксона и, наконец, заключил в объятия Шарпа:

— Прощаю тебе твою известь, англичанин. Должен признать, для парня, которого угораздило родиться не во Франции, ты сражаешься вполне прилично.

Шарп ухмыльнулся:

— Вам повезло, генерал, что война закончилась. Бог любит троицу, и в третий раз я бы вам опять задал перцу.

— Кто знает? — хитро прищурился Кальве, — Может, нам и представится случай помериться силами в третий раз. У императора теперь хватит средств начать снаряжать новую армию.

Глядя на прищур Кальве, Шарп почему-то вспомнил другого генерала. Нэн мечтал скрестить клинки с самим Наполеоном. Нэн погиб, и его кости гнили посреди редута у Тулузы. Редута, который он отбил у Кальве.

— Всё кончилось, генерал. И армии, и сражения.

— Да, кончилось. — Кальве отвернулся, — Войны, сражения. Вы, я. В Европе царит мир и благорастворение воздусей, а мы лишние. Наша охота закончилась. Мы — гончие, а бал нынче правят лисы.

Кавалеристы бестолково топтались по причалу за кормой баркаса.

— Только попомните мои слова, друг мой, года не пройдёт, как мы с вами залаем вновь!

— Я, пожалуй, отгавкался, генерал.

— Это вы сейчас так говорите. — искоса ухмыльнулся Кальве, — Чёрного кобеля не отмоешь добела.

Шарп оглядел горизонт. Подёрнутая дымкой грань между небом и морем была помечена парусами двух кораблей.

— Что намерены делать, друг мой? — спросил Кальве.

— Отвезу Дюко в Париж и отдам Веллингтону. Герцог, вероятно, передаст ублюдка властям.

— Каким властям?

— Тем, которые казнят Дюко за убийство Анри Лассана.

Кальве насмешливо сморщил нос:

— Рядовое преступление так заботит вас?

— Оно заботит мадам Кастино.

Кальве погрозил Шарпу пальцем:

— Для человека, изучавшего французский вне постели мадам Кастино, вы слишком близко к сердцу принимаете её заботы, а?

От необходимости комментировать слова генерала Шарпа избавил выстрел неаполитанского кавалериста. Пуля булькнула в воду метрах в ста от кормы. Отвечать итальянцу никто из пассажиров баркаса не потрудился.

Кальве пошарил в одном из ранцев и достал горсть драгоценностей. Выбрав крупный кроваво-красный рубин, он протянул его Шарпу:

— Передайте мадам Кастино. Вольно или нет, она своим письмом оказала услугу Франции.

— Франции или Наполеону?

— Наполеон, друг мой, и есть Франция. Закуйте его в цепи, бросьте на голый утёс в океане, и голый утёс станет частью Франции, ибо там будет находиться её сердце. — Кальве взял ладонь Шарпа и вложил в неё камень, — Простите, что не могу дать вам больше. Права не имею. Обидно, да? Стрелять золотом из пушки и не получить ничего самому…

— Переживу. — пожал плечами Шарп.

Кальве подмигнул ему:

— Ничего не поделаешь, англичанин, так уж всегда выходит. Французы в конце концов одерживают верх.

— Vive l’Empereur, mon General.

— Vive l’Empereur, mon ami.

Часом позже они пересели на пьемонтское торговое судно, капитан которого за жменю золотых франков согласился принять их на борт. Путь Кальве лежал на Эльбу, Шарпу подошёл бы любой корабль британского военно-морского флота.

Пусть они и являлись гончими в царстве лис, но они выжили там, где слишком многие умерли, а это было уже кое-что. Войну сменил мир, и гончим приходилось искать себе в нём место.

Эпилог

Пьер Дюко умер в крепостном рву, расстрелянный взводом солдат армии нового французского короля Людовика XVIII. По нему никто не плакал, даже рядовые расстрельной команды, втайне хранившие верность изгнанному императору. Дюко предал Наполеона, предал Францию, а потому был застрелен, как бешеный пёс, и похоронен, как самоубийца, в безымянной могиле за крепостным валом.

В Лондоне весть о расстреле Дюко лишила сна юного адъютанта принца-регента. На француза лорду Россендейлу было начхать, но его смерть знаменовала триумф Шарпа, который, полностью очистив своё доброе имя, мог со дня на день пересечь Ла-Манш. Мысль бежать в Ирландию, где у его семейства оставались кое-какие не отобранные за долги имения, лорд, поколебавшись, отверг. Будь, как будет, решил он. Каждый день Россендейл брал уроки у преподавателя фехтования на Бонд-стрит, а по вечерам палил из дуэльных пистолетов во дворе Кларенс-Хауса. Он утверждал, что не хочет терять навыки, но приятели хихикали за его спиной, не сомневаясь, что Джонни ждёт картеля.

— Он уехал из Парижа. Он и ещё двое выехали в Кале. — осенним утром сообщил Россендейл Джейн.

Джейн не нужно было уточнять, о ком идёт речь:

— Откуда ты знаешь?

— Вчера прибыл гонец из нашего посольства.

Джейн задрожала. Дождь за окном шторой серого тюля отгородил парк.

— И что теперь? — спросила Джейн, боясь услышать ответ.

Россендейл криво улыбнулся:

— Это называется «прогулка перед завтраком».

— Нет… нет, не надо.

— Надо-не надо, он пришлёт мне вызов, я выберу оружие, и вперёд — к барьеру. Вряд ли мне посчастливится выжить.

— Нет.

Джейн жаждала отговорить Джона от дуэли, но те доводы, что готовы были слететь с её языка, в своё время оказались бессильны убедить отказаться от дуэли с Бампфилдом Шарпа, и она беспомощно молчала.

— Фехтовальщик я никудышный. — вслух размышлял Россендейл, — Значит, остановлюсь на пистолетах и заработаю пулю.

— Так не дерись, Джон! — страстно воскликнула Джейн.

— Не драться — позор, любовь моя. Позор, от которого не отмыться.

— Тогда я пойду к нему! — с вызовом сказала она, — Буду валяться у него в ногах!

— В этом тоже нет чести. — показал головой Россендейл, думая, что за пренебрежение честью, даже в малом, рано или поздно приходится платить «прогулкой перед завтраком» сырым ненастным утром.

И любовники, не смея бежать, с трепетом ждали прибытия человека, что подъезжал к Кале.

Честь майора Шарпа и капитана Фредериксона же сияла ярко и незамаранно. Им были принесены извинения, их восстановили в чинах. Сидя в отдельном кабинете трактира в Кале перед тарелками, наполненными бараньими отбивными, яйцами, чесночной колбасой и чёрным хлебом, они строили планы на будущее.

— Вы сразу, конечно, в Лондон? — предположил Фредериксон, прихлёбывая кофе.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 10 11 12 131415 Следующая ⇒