Хелпикс

Главная

Контакты

Случайная статья





Глава XXXVIII



 

– Пойдемте к социалистам на собрание! – сказал Бриссенден, хотя у него еще кружилась голова от слабости. За час до того у него шла кровь горлом – это было уже второе кровотечение за три дня. В руках он держал свой неизменный стакан виски, он осушил его. Руки его заметно дрожали.

– На кой мне шут эти социалисты? – спросил Мартин.

– Посторонним лицам разрешается говорить в продолжение пяти минут, – настаивал больной, – выступите с речью. Скажите им, почему вы противник социализма. Скажите им, что вы думаете о них и об их этике – этой этике гетто. Угостите их Ницше – в благодарность вас поколотят. Устройте генеральное сражение – это им полезно. Они любят рассуждать и спорить – и вы тоже. Видите ли, я хотел бы увидеть вас в рядах социалистов, прежде чем умру. Социализм даст вам смысл жизни. Это единственная штука, которая может спасти вас, когда наступит неизбежный момент разочарования.

– По‑ моему, кому‑ кому, а уж не вам быть социалистом, – недоумевал Мартин. – Вы так ненавидите толпу. Ведь на самом деле в ней нет ничего привлекательного, что могло бы удовлетворить ваш эстетический вкус.

Он с укоризной указал пальцем на стакан с виски, который Бриссенден снова наполнил.

– А вот вас‑ то и социализм, по‑ видимому, не спасет!

– Я очень болен, – последовал ответ. – Вы – другое дело. Вы обладаете здоровьем и еще многим, ради чего стоит жить, и вам следует иметь какую‑ то цель в жизни. Что касается меня… вы вот удивляетесь, почему я социалист. Я скажу вам. Социализм неизбежен; нынешний, прогнивший, нерациональный строй не может дольше существовать, а для вашего «сильного человека» время прошло. Рабы не будут стоять за него. Их слишком много, и volens‑ nolens они стащут этого мистического всадника с лошади даже раньше, чем он успеет на нее сесть. А избавиться от них нельзя, и вам придется проглотить пилюлю – эту их рабскую мораль. Это неприятно, согласен. Но это давно готовится, и проглотить пилюлю придется. Как бы то ни было, ваши ницшеанские идеи допотопны. Прошлое кануло в вечность, и люди врут, когда говорят, что история повторяется. Разумеется, я толпы не люблю, но что же прикажете делать? Нам негде взять «сильного человека», и все, что хотите, лучше тех трусливых свиней, которые сейчас стоят у власти. Но как бы то ни было – пойдем. Я здорово нагрузился. А если я останусь здесь дольше, то совсем напьюсь. Ведь вы знаете, что говорит доктор – черт бы его побрал! Я еще одурачу его!

Был воскресный вечер, и маленький зал был битком набит оклендскими социалистами, в основном рабочими. Оратор, умный еврей, вызвал восхищение Мартина, но при этом и какое‑ то чувство несогласия. Его сутулые и узкие плечи и впалая грудь свидетельствовали о том, что он воистину дитя гетто. Когда Мартин смотрел на него, мысли его обратились к вековой борьбе слабых, несчастных рабов против горсточки господствующих, которые правили ими и будут править до скончания веков. Для Мартина это поблекшее, похожее на тень существо являлось символом. Этот человек был представителем всей той несчастной массы слабых и неспособных людей, которые, опустившись на дно, погибают согласно законам биологии. К жизни они непригодны. Несмотря на их хитроумную философию и чисто муравьиную склонность к коллективному, природа отвергает их ради людей исключительных. Из многочисленных семян, которое она разбрасывает щедрой рукой, она выбирает только лучшее. Следуя ее же методу, подражая ей, люди выводят породистых лошадей, выращивают необыкновенные огурцы. Несомненно, будь у вселенной определенный создатель, он сумел бы изобрести более рациональный метод, но существа, населяющие нашу вселенную, должны мириться с ее порядками. Правда, им разрешается, погибая, извиваться, подобно червякам – вот так, как извиваются социалисты, как извивался оратор на кафедре и как извивается и теперь вся обливающаяся пó том толпа тружеников, когда они стараются выискать новый способ для уменьшения тягот жизни и как‑ нибудь перехитрить природу.

Так думал Мартин и в таком духе он начал говорить с кафедры, когда Бриссендену, наконец, удалось убедить его выступить и «задать им жару». Повинуясь приятелю, он направился к помосту и обратился к председателю собрания, прося слова. Он начал негромким голосом, делая паузы, приводя в порядок мысли, пришедшие ему в голову во время речи еврея. На этих собраниях каждому оратору разрешалось говорить не больше пяти минут; но, когда истекло это время, оказалось, что речь его в полном разгаре и он успел лишь наполовину разбить учение социалистов. Мартину удалось заинтересовать слушателей, и они единогласно потребовали от председателя собрания продлить Мартину время. Они оценили его как противника, достойного их по силе мышления, и напряженно слушали его, следя за каждым словом. Мартин говорил пламенно, убежденно, не смягчая выражений, нападая на рабскую мораль, на действия рабов, и откровенно намекал, что под рабами подразумевает своих слушателей. Он цитировал Спенсера и Мальтуса и излагал биологический закон эволюции.

– Итак, – закончил он, кратко резюмируя свои доводы, – ни одно созданное рабами государство существовать не может. Древний закон эволюции все еще действует. Как я уже указывал, в борьбе за существование суждено выжить лишь сильным и их потомству; слабые же и их потомство будут раздавлены, и им суждено погибнуть. В результате выживают сильные и потомство сильных, и пока эта борьба продолжается, каждое последующее поколение становится все более и более могучим. В этом и состоит эволюция. Но вы, рабы, – признаю, что тяжело быть рабами, – но вы, рабы, мечтаете об обществе, в котором не действовал бы закон эволюции, где слабые и неспособные не были бы обречены на гибель. В этом обществе всякому, самому неприспособленному, будет обеспечена пища; он будет есть сколько захочет и как захочет; всем слабым наравне с сильными можно будет жениться и произвести потомство. Каков же будет результат? Мощь и жизнеспособность последующих поколений уже перестанут возрастать. Напротив, они будут уменьшаться. Вот Немезида вашей рабской философии. Ваше общество рабов – созданное рабами и для рабов – должно неизбежно ослабнуть и распасться, как слабеют и распадаются сами жизни, его составляющие. Не забывайте, я излагаю биологические истины, а не сентиментальную этику. Ни одно государство рабов долго существовать не может.

– А Соединенные Штаты? Они‑ то как же? – завопил кто‑ то из публики.

– Как они? – переспросил Мартин. – Тринадцать колоний когда‑ то восстали против своих правителей и образовали так называемую республику. Рабы стали сами себе господами. Не было больше господ, властвующих силой меча. Но вы не могли долго жить без господ, и вот появились новые господа – не могучие, мужественные, благородные люди, а хитрые, похожие на пауков, – торгаши и ростовщики. И они опять поработили вас, но не открыто, как это сделали бы настоящие благородные люди, – силой своего духа, а потихоньку, паучьими махинациями, подлизыванием, лестью и ложью. Они подкупили ваших судей‑ рабов, развратили ваших законодателей‑ рабов и превратили ваших сыновей‑ рабов и дочерей‑ рабынь в нечто худшее, чем бессловесные скоты. Два миллиона ваших юношей и девушек работают сейчас в Соединенных Штатах – в этой олигархии торгашей. Десять миллионов подобных вам рабов лишены теплого угла и сытной пищи. Но вернемся к сущности моей речи. Я показал вам, что общество рабов не может существовать, потому что по самой природе своей оно аннулирует закон эволюции. Не успеет такое общество рабов организоваться, как в нем сразу начнется разложение. Вам легко говорить об уничтожении закона эволюции, но где же новый закон эволюции, который мог бы вас поддержать? Формулируйте его. Быть может, он уже сформулирован? В таком случае изложите его.

Мартин вернулся на свое место под громкий шум голосов. Человек двадцать вскочили, требуя у председателя слова. Подбодренные громкими аплодисментами, они, один за другим, горячо и с воодушевлением возражали Мартину, взволнованно жестикулируя. Это было жестокое сражение, но сражение одних умов, – борьба идей. Некоторые ораторы уклонялись от темы, но большинство возражало прямо Мартину. Они поразили его новым для него образом мышления и дали ему возможность познакомиться не только с новыми биологическими законами, но с новыми способами применения старых законов. Они были слишком пылки и слишком увлечены, чтобы всегда соблюдать вежливость, и председателю собрания пришлось не раз стучать по столу, чтобы водворить порядок.

Среди публики случайно оказался репортер, мальчишка, настоящий щенок; этот день не принес ему сенсаций, а ему необходимо дать в газету что‑ нибудь очень интересное. Особым талантом он не отличался, только умел писать легко и развязно. Следить за прениями он не мог – для этого он был слишком туп. Собственно говоря, у него было приятное сознание своего превосходства над этими рабочими – маньяками слова. Он также питал глубокое уважение к лицам высокостоящим, дающим направление политике народов и руководящим прессой. Кроме того, его идеалом было сделаться первоклассным репортером, то есть научиться из ничего создавать кое‑ что, – подчас даже крупную сенсацию. О чем шла речь, он не понял. Да ему это и не требовалось. Ему хватило бы малейшего намека, например, услышанного два‑ три раза слова «революция». Как палеонтолог по одной кости животного, найденной при раскопке, может восстановить целый скелет, так и этот репортеришка мог по одному слову «революция» составить целую речь. Так он и сделал – сразу, и притом недурно. Поскольку больше всего шума вызвала речь Мартина, то он все и приписал ему, превратив его в самого ярого анархиста из всей компании и придав его реакционно‑ индивидуалистическим взглядам характер самого крайнего социализма. Репортеришка владел словом: придав картине местный колорит, он, не жалея, сгустил краски: описал длинноволосых мужчин с дикими глазами, неврастеников и дегенератов, с голосами, дрожавшими от страсти, с угрожающе поднятыми кулаками, – и все это на фоне гула, ругательств и воплей разъяренных людей.

 



  

© helpiks.su При использовании или копировании материалов прямая ссылка на сайт обязательна.