От автора 10 страница

Видя, что разговор принимает опасный поворот, Вудроу едва дождался ее ответа «Да‑ да, все устраивает» и тут же попробовал отвлечь Рансома от дальнейших расспросов на эту тему.

– Дядя Деймерелл, м‑ м‑ м‑ может быть, мисс Ламберн м‑ м‑ м‑ может изменить д‑ д‑ д‑ девиз своей сем‑ м‑ мьи? Так, чтобы он ей б‑ б‑ б‑ больше п‑ п‑ п‑ понравился.

– У меня есть другое предложение. – Рансом приподнял бровь, глядя на Мерлин поверх чашки. – Мисс Ламберн, выходите за меня замуж, и тогда мой дом, мой титул и даже мой семейный девиз будут по праву принадлежать вам.

У Вудроу округлились глаза.

– Да, да! – выкрикнул он. – Правильно, дядя! Какая п‑ п‑ прекрасная идея! Тогда она с‑ с‑ с‑ сможет жить здесь и… – Он заметил испуг на ее лице и замялся. – Ой, то есть… я хотел сказать… что… н‑ н‑ н‑ наверное, это не оч‑ ч‑ чень хорошая ид‑ д‑ д‑ дея.

Мерлин бросила тревожный взгляд на Рансома: не сочтет ли он подозрительным то, что мальчик слишком быстро изменил точку зрения. Однако Рансом все понял по‑ своему.

– Вудроу, – голос выражал озабоченность и сопереживание. Он потянулся, чтобы взять мальчика за руку, – если у твоих родителей в браке есть определенные трудности, ты не должен думать, что и с другими людьми обязательно будет так же.

Вудроу стремительно покраснел под пристальным взглядом дяди. Он открыл было рот, но язык перестал ему подчиняться. Он с трудом произнес что‑ то вроде «Й‑ й‑ й‑ йа П‑ п‑ п‑ пра‑ а‑ а… п‑ п‑ п‑ п‑ простите» и в панике бросился из комнаты.

Дверь за ним захлопнулась, оставив Рансома и Мерлин в тишине.

– Проклятие, – прошептал Рансом.

Мерлин было нечего ответить. Она посмотрела на дверь, затем на человека за столом. Прикрывая рукой глаза, он массировал переносицу. Широкие плечи его были опущены.

– Что я такого сделал?

Мерлин казалось, что она это понимала, но не смогла решиться объяснить ему, что нельзя было с этим робким и чутким мальчиком заводить разговор на такую деликатную тему, как судьба родителей Вудроу. Вместо этого она только покачала головой.

Рансом тихонько постучал по чашке. Его длинные сильные пальцы резко контрастировали с тончайшим, хрупким фарфором.

– Ты же знаешь, я очень стараюсь. Я делаю все, что можно, чтобы как следует его воспитать.

Мерлин остановила взгляд на вазе, полной розово‑ лиловых соцветий душистого горошка. Легкий ветерок играл их лепестками.

– А может быть, – задумчиво произнес он, – он боится тебя?

Смутившись, она пожала плечами:

– Я не из тех, кого боятся.

Он нахмурился, и выражение его лица стало совсем мрачным. Мерлин теребила кончик салфетки, наблюдая, как по подоконнику прыгает маленькая серая птичка.

– Тогда, черт возьми, почему он боится меня?!

Вопрос прозвучал слишком громко в тишине комнаты. Мерлин изумленно взглянула на него.

– Потому что, – заметила она, – ты страшный.

Лицо его выразило оскорбленное неверие.

– Нет, я не страшный!

– Страшный.

Он швырнул на стол салфетку.

– Ерунда. Я что, поедаю детей? У меня есть рога и хвост?

Она посмотрела прямо в его безжалостные золотисто‑ зеленые глаза, сверкнувшие из‑ под нахмуренных бровей:

– Вообще‑ то, как ты смотришь на человека, безусловно, пугает!

– Это самая глупая чушь… – начал он и осекся. На лице его появилось выражение озадаченности. Мерлин с удивлением наблюдала, как раздражение сменилось виноватой усмешкой. – Ах, да… Взгляд Судного дня. Это в роду у Фолконеров.

Она изобразила гримасу:

– В таком случае в семье Фолконеров каждый день – Судный.

– Конечно же, нет. Я только… – Он посмотрел на нее. – Неужели я действительно такой страшный?

Она кивнула. Глубоко задумавшись, он глядел на нее так, будто она была чем‑ то средним между невероятно трудной головоломкой и обычным клопом. Краткое просветление на его лице вновь сменилось холодной напряженностью.

– Чувствуешь? – спросила она.

– Чувствую что?

– Ты это делаешь снова.

– Что делаю?

Она взяла со стола серебряное блюдо, ссыпала крошки от булочек в свою тарелку и поднесла блюдо к самому его носу:

– Вот. Видишь теперь, какой у тебя взгляд? Как топор!

Несколько секунд он молчал. Наконец из‑ за блюда раздался его странно нетвердый голос:

– Чара?

Она заглянула за блюдо:

– Что?

– Пожалуйста, выйди за меня замуж. – Он поймал ее запястье и опустил блюдо. – Мне просто необходима порция абсурда за завтраком каждое утро до конца моей жизни.

Взгляд Судного дня исчез. Он смотрел на нее с такой улыбкой, что у нее странно перехватило горло.

– Ну… – произнесла она и не смогла придумать, что сказать.

– Я ведь еще ни разу не попросил тебя как следует, правда? – Не выпуская ее запястья, он поднялся со стула и отодвинул блюдо подальше. К ужасу Мерлин, они теперь стояли совсем близко друг к другу.

Он опустился на одно колено у ее ног, затем склонил голову, и теперь она видела лишь его широкие, сильные, красивые плечи и густые каштановые волосы, уложенные с безжалостной аккуратностью.

– Мисс Ламберн, – она ощущала его теплое дыхание на своих пальцах, – пожалуйста, окажите мне честь и станьте моей женой.

– Ой, – растерялась она. – Пожалуйста, встаньте!

Он выпустил ее руку и поднял голову:

– Почему? Это же самые правильные слова! Уверен, что ты читала об этом в книжках.

– Нет, не читала. В каких книжках? И не смотри на меня так!

– Что, у меня опять взгляд, как топор? – Он улыбался ей с такой теплотой, от которой дыхание ее учащалось, а мысли путались. – Спаси меня, Чара.

Он встал и, приподняв ее над полом, закружил по комнате. Мерлин облизнула верхнюю губу. Рансом притянул ее ближе, прижал ее руки к своей груди. Она ощутила огонь, увидела яркую вспышку страсти в его глазах, которые раньше глядели так холодно. Сейчас он вовсе не казался ледяным, он жил и чувствовал.

Очень медленно Рансом склонил голову и коснулся ее щеки, потерся о гладкую кожу и страстно припал к губам. Мерлин издала тихий стон, пальцы их сомкнулись и переплелись. Утренний бриз играл ее юбкой и непослушной прядью волос. Рансом отстранился и поправил ее, заложив за ухо.

– Мерлин, – прошептал он, – выходи за меня… пожалуйста, выходи. Я хочу быть с тобой, я всегда этого хотел. Я уже устал от тайных поцелуев в комнате для завтрака.

Она подняла на него затуманенный взор. В глубине души она тоже хотела этого, ее неудержимо тянуло к нему.

– Не знаю, – пробормотала она, – может быть, я…

Он ждал. Она пальцем обвела четкие контуры его лица: подбородок, решительные скулы и лоб. В лице его не было никакой мягкости или готовности прощать. Вместо этого она почувствовала лишь властную силу, которая сковывала ее и стремилась держать на привязи.

– Мерлин, – с улыбкой сказал он, но в голосе звучало нетерпение. Он освободил руку и взял ее за подбородок, – закончи фразу, дорогая. Скажи «да». – Он поцеловал ее в нос. – Скажи «Да, да, да! Да, я выйду замуж за вас, мистер герцог».

– Но я… – Он погладил ее шею и наклонился, чтобы поцеловать ушко. Мерлин прикрыла глаза. – Я… Что ты сейчас… говорил?

– Чара, – его голос перешел в шепот, – всего одно маленькое слово. Одно маленькое «да», и больше я не буду проводить каждую ночь, разглядывая свой чертов полог, и сходить с ума, представляя тебя в своих объятиях. – Горячее дыхание пощекотало ей ухо. – А ты знаешь, что вышито на моем пологе внизу? Девиз Фолконеров. «Через тернии – к звездам», Мерлин. Выходи за меня, и девиз не просто станет твоим, а ты сможешь читать его каждую ночь.

Она слегка отстранилась. В глубине ее затуманенного сознания шевельнулась беспокойная мысль.

– Каждую ночь?

– Каждую ночь. Всю ночь напролет. Все свободное время.

Мерлин застыла. Глаза ее широко распахнулись.

– Что?

Рансом улыбнулся ей:

– Это не важно, Чара. Ответь мне на вопрос.

Но смысл вопроса уже не интересовал ее. Три произнесенные им фразы мгновенно вернули ее к действительности. Каждую ночь. Всю ночь напролет. Все свободное время.

– Не могу! – Оттолкнувшись, она выскользнула из его объятий. – Это невозможно, я не могу оставаться с тобой всю ночь!

Секунду он просто на нее смотрел, и в глаза его, только что золотисто‑ теплые, медленно вернулся арктический холод.

– Я все понял, – сказал он.

Мерлин искренне надеялась, что это не так, и осторожно наблюдала за ним. Он отступил на шаг и положил руки на резную спинку стоявшего рядом стула.

– Что ж. Это, разумеется, не влияет на мое предложение. У вас будет собственная спальня. И хотя я мечтаю о наследнике, могу заверить, что не собираюсь вторгаться в ваше уединение больше, чем это необходимо.

Она взглянула на него:

– Необходимо для чего?

Брови его сдвинулись еще сильнее, напряженный взгляд был ужасен.

– Я полагаю, мисс Ламберн, что если вы как следует постараетесь, то сможете вспомнить один инцидент, который произошел между нами в ту ночь, когда мы познакомились. Разумеется, я в любом случае хочу жениться на вас, поскольку поставил вас в такое… в такое недопустимое положение. Но я хотел бы иметь детей, если вы не сочтете это слишком суровым принуждением.

– Нет‑ нет. Я… я уже успела полюбить Вудроу. И девочек… – Она помолчала, а потом великодушно добавила: – Даже когда они вдвоем.

Он опустил взгляд на свои руки. Пальцы его сильнее стиснули спинку стула.

– Это передается по наследству в нашей семье… близнецы. У моей первой жены… родились близнецы. – Казалось, он потерял мысль. – Они умерли… Но не будем об этом.

Мерлин удивилась:

– Ты говоришь, у тебя уже была жена?

– Да.

Огонек ревности полыхнул в ее сердце.

– А почему ты женился на ней? Она была в недопустимом положении?

– Разумеется, нет.

– Тогда почему…

– Женитьбу устроил мой дед. Она сама была не более чем ребенок.

– А сам ты, конечно, всегда был взрослым.

Он устало посмотрел на нее. Мерлин вдруг осознала, что непрерывно сжимает и разжимает пальцы. Тогда она убрала руки за спину и прочно сцепила их там.

– Я не тоскую по ней, Мерлин, если тебя беспокоит это. Я вообще едва успел ее узнать. Это было давно, Чара. Очень давно.

Она склонила голову и сделала реверанс:

– Пожалуйста, разрешите мне удалиться?

– Сделано неплохо, – сухо сказал он. – Ты усвоила уроки Вудроу лучше, чем он сам. Ради Бога, Мерлин, тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы выйти из комнаты.

– Не нужно?

– Конечно, нет. Вудроу ребенок. А ты здесь гостья.

– Я думала, что я здесь узница.

Стараясь сохранять спокойствие, он вежливо улыбнулся ей:

– Мерлин, предупреждаю тебя. Еще немного, и я потеряю терпение.

– Все это как‑ то не сходится. Если я не узница, то почему я обязана каждый день завтракать с тобой, брать уроки верховой езды и делать все, что ты заставляешь? Больше ты не требуешь этого ни от кого, только от Вудроу!

– Я же говорил тебе. Я хочу, чтобы ты научилась жить в реальном мире. Или ты думаешь, что это надо только для того, чтобы я мог лишний раз поболтать с тобой?

Мерлин именно так и полагала, но, увидев его рассерженное лицо, решила, что лучше этого не говорить.

– Все это преследует определенную цель, Мерлин. Вудроу должен уметь разговаривать разумно – с любым человеком и на любые темы. И будет неплохо, если ты тоже этому научишься. Задавая трудные вопросы и ожидая ответы на них, я преследую конкретные цели. Наша семья занимает определенное место в обществе, мисс Ламберн, и со временем это место займет мой племянник. И не исключено, что однажды судьба империи будет зависеть от того, насколько хорошо Вудроу сумеет выстроить речь и использовать мозги.

Мерлин закусила губу, переживая за Вудроу, на хрупкие плечи которого может взгромоздиться вся империя.

– О Боже, боюсь, что в такой ситуации он будет заикаться совершенно ужасно.

– Я говорю о будущем. Он преодолеет заикание.

– Я с ним разговаривала об этом. Он уверен, что будет страдать заиканием всегда.

Рансом пожал плечами:

– И все‑ таки я считаю, что он его победит.

Эта бессердечность всколыхнула в груди у Мерлин протест.

– Не думаю, что ты поможешь ему избавиться от заикания, пугая этими ужасными уроками общения!

– А я думаю, мисс Ламберн, – резко ответил он, – что он преодолеет этот недостаток самостоятельно.

– А что если это невозможно?

– Это вполне возможно, уверяю тебя.

– А если все‑ таки нет? Откуда ты знаешь? Вы полагаете, что знаете все на свете, мистер герцог, но вы не можете знать, что это за чувство, когда пытаешься что‑ то сказать, а у тебя ничего не получается!

– Напротив, – с невозмутимым видом сказал он. – Мне хорошо известно это ощущение. – Мерлин прищурилась. Ровным голосом он продолжил: – Я сам заикался. До двадцати одного года.

Она с удивлением уставилась на него. Хладнокровный, заносчивый, властный Рансом. Она не понимала… Слабым голосом она переспросила:

– Ты заикался?

Он кивнул.

Мерлин села, не спуская с него глаз:

– Не могу себе это представить.

Он пожал плечами:

– Я бы и не хотел, чтобы ты представила. Я рассказал это только затем, чтобы ты не поддерживала Вудроу, когда он сам себя жалеет. И я просил бы тебя не распространять эту информацию.

Она поднялась. В горле у нее застрял комок, из‑ за чего ей было необходимо удалиться из компании Рансома, и как можно скорее.

– Да, конечно. А сейчас я должна идти, а то я… не успею переодеться для верховой езды. – Она подошла к двери, но, взявшись за ручку, остановилась и обернулась.

Рансом стоял такой же, как всегда: уверенный в себе, высокий, элегантный и бесстрастный. Рука его спокойно лежала на спинке стула. На среднем пальце красовалась большая золотая печатка. Девушка только сейчас обратила на нее внимание.

Неожиданно для себя Мерлин выпустила ручку двери, бегом пересекла комнату, погладила Рансома по руке и, нагнувшись, с чувством поцеловала золотую печатку. Потом развернулась и торопливо вышла из комнаты.

Глава 12

Рансом, расслабившись, сидел в кресле в укромном уголке Годолфинского салона и слушал, как в другом конце комнаты Блайз играет на фортепиано для кучки гостей. Он разглядывал тыльную сторону ладони. Позади него Шелби и Жаклин затеяли очередную вечернюю перепалку, что с недавних пор стало для них традицией. Он сгибал пальцы и наблюдал, как отблеск свечи отражается на золоте печатки. При таком освещении металл казался мягким и теплым. Рансом вспоминал утренний разговор с Мерлин.

– Мама, – сказал он негромко: ему не хотелось, чтобы кто‑ нибудь из гостей услышал их разговор, – как ты думаешь, мисс Ламберн нездорова?

Герцогиня Мей подняла голову, оторвавшись от томика восточной поэзии.

– Что ты, нет, дорогой, – успокаивающим тоном ответила она. – Я вовсе так не думаю.

– Она сейчас не так хорошо выглядит, как в первые дни после приезда к нам.

– Разве? – Герцогиня Мей огляделась вокруг в поисках Мерлин. – Кажется, она уже поднялась в спальню. Знаешь, дорогой, если она действительно стала хуже выглядеть, то именно ты первый должен был это заметить.

Рансом сделал маленький глоток портвейна.

– Я опасаюсь… – Он замолчал, поскольку еще не мог сформулировать, что именно его беспокоило, потом добавил: – По‑ моему, она неважно спит.

Мать бросила на него проницательный взгляд:

– А хорошо ли спишь ты сам, Деймерелл? Кажется, ты немного осунулся. Я считаю, что тебе было бы гораздо удобнее наверху. Не хочешь сменить свои казенные комнаты на хорошие, уютные апартаменты?

– Я совершенно здоров, и ты это знаешь. Меня беспокоит только мисс Ламберн. – Он сдвинул брови, разглядывая стакан, и очень тихо добавил: – Ты никогда не спрашивала меня, почему она приехала. Но думаю, ты догадалась, что я вынужден держать ее здесь. Даже против ее желания. Поэтому я несу за нее двойную ответственность. И если случится так, что она заболеет…

Он снова не закончил фразу. Герцогиня Мей закрыла книгу и отложила ее на столик, потом взяла сына за руку:

– Чем я могла бы помочь?

Рансом посмотрел на мать с благодарностью. Он был уверен, что она не станет расспрашивать о причинах пребывания мисс Мерлин у них в поместье.

– Ты могла бы присмотреть за ней? Сегодня.

Она чуть наклонила голову. Выражение ее золотисто‑ зеленых глаз, так похожих на его собственные, ничуть не изменилось: она всегда контролировала свои эмоции. В другом конце комнаты Шелби сделал очередной саркастический выпад в сторону Жаклин, и она тут же ответила ему тонкой колкостью. Блайз начала играть громче, надеясь заглушить их препирательства.

Герцогиня бросила взгляд в их сторону:

– Мы же цивилизованные люди, правда, Деймерелл?

Рансом поджал губы:

– Не беспокойся. Я останусь и прослежу, чтобы на ковре не осталось крови.

– По‑ моему, им это нравится, – сказала она.

Рансом приподнял бровь, наблюдая, как младший брат пускается в тираду по поводу обширного круга поклонников Жаклин.

– …никогда не видел такого жуткого сборища негодяев, – воскликнул Шелби, и его четкий голос перекрыл музыку Блайз.

– Ты говоришь ерунду, – раздраженно ответила Жаклин, и лицо ее вспыхнуло и оживилось. Она пристально смотрела на него. – Ты не можешь так говорить о старине Кодри и мистере Кеттеринге!

– Ха! – Шелби отошел на несколько шагов, потом вернулся обратно. – А как насчет того дьявола из Италии, и еще… как звали того головореза… ах да, Уинтерборн! Этих жуликов ты так приручила, и они безвылазно сидели в нашей гостиной, моя леди. Этого ты не можешь отрицать.

– Еще как могу! Я их даже не помню.

Шелби перестал театрально расхаживать.

– Не помнишь, потому что таких было слишком много, – ядовито усмехнулся он. – Чего еще я мог ожидать?

– Если бы ты чаще бывал дома, то знал бы, что их было совсем немного.

Пьеса, которую играла Блайз, подошла к концу. Шелби вспыхнул, и голос его громко и четко разнесся по всей комнате:

– А когда я приходил, что я от тебя слышал? Бесконечные вопросы: где я был? что я делал? с кем? Да это кого угодно выгнало бы на улицу.

– Если бы ты хоть немного любил меня, ты не уходил бы, – вскричала Жаклин. – И не проводил все время за игрой и…

Блайз энергично заиграла новую песенку. Рансом собрался встать с кресла. Обычно он вмешивался как раз в подобный момент – когда перепалка, которая поначалу казалась забавой, перерастала во что‑ то более серьезное. А потом проводил с ними весь оставшийся вечер, не давая им вцепиться друг в друга. Он считал, что это какая‑ то новая, странная фаза их бурных отношений. С тех пор как они снова начали друг с другом разговаривать, они постоянно пытались что‑ то доказать один другому. И происходило это, как правило, по вечерам, в присутствии посторонних. Он поднялся, но мать придержала его за руку.

– Не надо, – мягко сказала она. – Не вмешивайся.

Рансом вопросительно поднял брови. Из‑ за развода Шелби имя Фолконеров и так уже стало притчей во языцех. Он не мог поверить, что мать поддерживает этот новый всплеск ссоры в присутствии гостей.

– А что еще я должен был делать? – возмущался Шелби. Голос его перекрывал четкую, отрывистую мелодию, исполняемую Блайз. – Я понимал, что никогда не смогу обеспечить тебя так, как мне хотелось!

– Ложь, все это ложь! Ложь и надуманные предлоги! Ты знаешь, что сам не хотел остановиться. Ты не остановишься никогда. Не рассказывай мне, будто играл на деньги ради меня, ради семьи! Разве теперь ты прекратил это? Теперь, когда твой брат забрал твоих собственных детей? Теперь, когда он оплачивает все твои обязательства?

Рансом продолжал молчать, не в силах открыто взглянуть на брата. Он занял себя тем, что зажег еще одну свечу. Блайз отказалась от попыток заглушить скандал музыкой и поднялась, захлопывая крышку фортепиано и накрывая его покрывалом.

– Леди Хардинг! – воскликнула она, приближаясь к матроне, которая проявляла наибольший интерес к разговору Шелби и Жаклин. – Как же я могла забыть, что как раз сегодня утром дорогой мистер Уинстон сказал, что мечтает сыграть с вами в шахматы! Вот и шахматная доска…

Она обернулась к бледному молодому джентльмену, который за секунду до этого понимающе улыбался:

– Вы не могли бы подвинуть этот стол немного ближе к камину, сэр? По вечерам становится прохладно даже в летнее время.

Рансом бросил взгляд в сторону брата. Шелби склонился над Жаклин и что‑ то быстро и тихо говорил ей. Выражение лица его было неприятным.

– Позвольте, я принесу вам тот том Тацита, о котором вы спрашивали, мисс Монтегью, – говорила Блайз. – Мистер Лансдан почитает вам вслух. Ведь вы почитаете, дорогой? Вы так хорошо понимаете труды классических историков.

Стычка опять набирала обороты. Донесся дрожащий от гнева голос Жаклин:

– Я в это не поверю! Ни одной секунды ты не думал о нас!

– Это не так, Жаклин. Постоянно, клянусь… – Шелби отчаянно взмахнул рукой. – Но ты этого не поймешь. Ты никогда даже не пыталась понять меня.

– Понять? Как можно понять человека, который проиграл наследство своей жены…

– Сыграем в вист! – опять воскликнула Блайз, как будто эта идея только что пришла ей в голову. – Это будет как раз то, что нужно.

Она засуетилась, приказывая, чтобы в библиотеке установили дополнительные карточные столы. С присущим ей навязчивым гостеприимством, за которое Рансом в этот раз был ей благодарен, она вывела из салона всех остальных незанятых гостей.

– Ты не понимаешь, – говорил Шелби. – Я же как раз выигрывал у Шеридана. Ты могла получить половину его театра «Друри‑ Лейн»!

– А вместо этого он получил весь мой театр!

Рансом кивком проводил проходивших мимо гостей, отказываясь от предложения составить компанию для игры. С лица его не сходила любезная улыбка, как будто он не слышал происходившей позади него перебранки.

– Я жалею об этом, – тихо сказал Шелби. Стало слышно, что мистер Лансдан откашлялся и начал читать. – Боже мой, ты не представляешь, как я жалею…

Рансом закрыл дверь в библиотеку. Он посмотрел на мать, молчаливо прося разрешения вмешаться и положить этому конец. Герцогиня лишь улыбалась в ответ.

Жаклин воскликнула:

– Ты жалеешь! – Она встала. Мистер Лансдан стал читать громче. – Жалеешь… – Она перешла на ядовитый шепот, который был слышен даже лучше, чем обычный голос. – Ты сломал мою жизнь, проиграл мое состояние и оставил меня ради другой женщины. За это я никогда не прощу тебя! Никогда!

Они стояли и смотрели друг на друга, как Аполлон и Диана – прекрасные даже среди развалин. Голос мистера Лансдана вдруг умолк.

Шелби не отрывал глаз от Жаклин.

– Да, я игрок, – мягко сказал он, – и я потерял все, что тебе принадлежало. За это мне будет стыдно до самой смерти. Но насчет остального… насчет того, что я был неверен и променял тебя на другую… – Его красиво очерченные губы напряглись в странном выражении, которое Рансом видел лишь однажды – шесть лет назад, в зале суда, когда Шелби сидел на стуле подсудимого. – Жаклин, есть только одна вещь, которую я тоже никогда тебе не прощу. То, что ты всему этому поверила. – Он отвернулся, толкнул стоявшую у фортепиано скамеечку и, громко хлопнув дверью, вышел из комнаты.

Рансом обратился к мисс Монтегью, мистеру Лансдану и игрокам в шахматы:

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Лансдан. Боюсь, что второе действие пока откладывается.

Все неловко заулыбались, а Жаклин наградила Рансома таким взглядом, который должен был принадлежать скорее Отелло, чем Дездемоне. Через мгновение она пожала плечами и, широко раскрыв прекрасные глаза, обратилась к гостям:

– Простите меня, – совершенно спокойно сказала она. – Я, кажется, помешала вашему чтению?

Мистер Лансдан откашлялся:

– Вовсе нет, я… мы как раз только собирались начать.

Жаклин одарила его чарующей улыбкой:

– Тогда я присоединюсь к вам.

Рансом поставил для нее стул. Но стоило ей сесть и ясными глазами посмотреть на мистера Лансдана, как дверь салона снова открылась и вошла Блайз. Куин сопровождал ее, и бокал портвейна, небрежно зажатый между указательным и большим его пальцами, угрожающе накренился, когда он прикрывал дверь.

– А где же прохлаждается ваш чудесный мистер Пилл? – спросил Куин.

Блайз, казавшаяся встревоженной, кивнула мистеру Лансдану, которому пришлось снова прервать чтение.

– Пожалуйста, продолжайте, мистер Лансдан, – сказала она.

Куин поймал ее пальцы и задержал их в своей ладони, но она выдернула руку.

– Насколько я знаю, мистер Пилл предпочитает после ужина предаваться размышлениям и молитвам.

– Очень мило с его стороны. – Куин улыбнулся и дотронулся до щеки Блайз. Она отпрянула назад, и он продолжил движение рукой, превратив его в шуточный поклон. – Очень мило, что он освободил территорию.

– Майор О’Шонесси! – произнесла Блайз тоном, который, как подумал Рансом, поставил бы на место любого мужчину.

Но майор даже не собирался отступать:

– Да, дорогая леди?

– Я надеюсь, – ее маленькая грудь вздымалась от волнения, – что впредь вы будете обращаться ко мне так, как это принято в приличном обществе, майор О’Шонесси!

– Да, дорогая леди Блайз? – поправил себя Куин.

Рансом отвел взгляд, но потом снова посмотрел на сестру, слегка удивленный тем, как хорошо она выглядит. Недовольство Куином делало ее бледно‑ голубые глаза ярче, незнакомые искорки вспыхнули в них. Она очень мило надула губки.

Но парню не на что было рассчитывать. Куин, может быть, и сумел бы покорить ее сердце, но до кухни и ее лакомств он в любом случае не доберется.

К сожалению, у того кандидата, на которого делал ставку Рансом, дела шли ненамного лучше. Рансом не мог понять, почему мистер Пиллл приобрел вдруг привычку уходить сразу после ужина, вместо того чтобы затеять какой‑ нибудь маленький флирт. Рансом надеялся, что священник все‑ таки не настолько глуп, чтобы отказаться от своей затеи из‑ за возмутительных выходок любвеобильного Куина. Все прекрасно понимали, что красивый офицер просто развлекается. Возможно, он даже поставил несколько гиней на то, что сумеет вызвать улыбку холодной Блайз.

Рансом вдруг подумал, что Шелби вполне мог заключить с майором какое‑ нибудь денежное пари. Пожалуй, он и сам поставил бы фунтов пятьдесят на то, что так оно и есть.

К Рансому тихо подошла герцогиня Мей.

– Я сейчас схожу проведаю мисс Ламберн, – прошептала она.

Он посмотрел на нее:

– Спасибо.

Она пожала ему руку, и это вызвало прилив тщательно скрываемой нежности. «Как глупо, – подумал он, провожая ее взглядом, – что сестра не унаследовала и малой толики той мудрой женственной теплоты, которой природа так щедро наделила мать». Однако Блайз, старший ребенок в семье, жаждала от жизни большего, чем скромное место дочери. Похоже, она сильно переживала по поводу того, что родилась женщиной. И лишь постоянное участие в делах Рансома примиряло ее с тем, что она не является герцогом Деймереллом.

– Я обнаружил еще одну розу в вашем саду, дорогая леди, – сказал Куин и, когда она наградила его ледяным взглядом, с опозданием добавил: – Блайз! Прогуляйтесь со мной завтра утром, и я покажу вам ее.

Она чуть отвернулась от него:

– Спасибо, но я думаю, что утром будет дождь, майор О’Шонесси.

– Тогда пойдемте после обеда.

– Боюсь, что завтра после обеда я буду чрезвычайно занята.

Он открыл было рот, собираясь сказать еще что‑ то, но поймал твердый взгляд Рансома. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Куин приподнял бровь и отвел глаза. Рансом наблюдал, как лицо Куина постепенно приняло вежливое выражение, и он отступил, позволяя Блайз пройти мимо.

Куин окинул взглядом комнату и нехотя подошел к Рансому:

– Добрый вечер, ваша светлость.

Рансом чуть склонил голову:

– Похоже, сегодня у нас здесь немноголюдно.

– Мисс Ламберн уже легла спать.

Офицер быстро взглянул на Рансома, и его зеленые глаза понимающе сузились.

– Да. Я хорошо слежу за ней, можете быть уверены.

– Рад это слышать. Здесь кругом так много… отвлекающих обстоятельств.

Куин по‑ прежнему вызывающе улыбался, хотя яркий румянец залил его лицо. Он сделал большой глоток бренди:

– Что‑ то у нас не хватает сегодня лорда Шелби. Он так рано пошел отдыхать?

– Несколько минут назад.

Куин вздохнул:

– Итак… Сегодня вечером я полностью лишен возможности развлечься? – Он бросил взгляд в сторону двери в библиотеку. – Силы небесные, нет даже достойного соперника в вист, который ставил бы больше, чем полпенни за очко!

Рансом улыбнулся, чувствуя невольную симпатию к неисправимому Куину О’Шонесси. Он задумался, что же в действительности представляет собой этот человек и какие обстоятельства заставили его взяться за работу, от которой большинство его коллег‑ офицеров отказались бы, не задумываясь. У Рансома не было предубеждений, но он знал, что в жизни «просто так» ничего не происходит. Подобно тому как верный солдат под огнем противника мог оказаться трусом, так же и верный соратник может поддаться соблазну «сменить хозяина». Куина прислал Кастлери, и поэтому Рансом доверял ему, но не во всем. И все‑ таки Рансом верил Куину больше, чем любому другому агенту.

⇐ Предыдущая 6 7 8 9 101112 13 14 15 Следующая ⇒