Зигфрид Ленц 6 страница

– Я сейчас принесу тебе куклу, мы всегда рады избавиться от потерянных вещей.

Хотя Генри и заметил, что парень начал проявлять беспокойство, он вразвалочку отправился по проходу между рядами к той полке, где лежал десяток самых разных кукол, а сверху та самая Красная Шапочка, которую он сам так и окрестил, с прикрепленным к ней рукописным указанием. Генри оторвал записку и сунул ее себе в карман. Он расправил и разгладил кукольное платьице, бережно взял куклу в руки и прихватил еще одну, примерно такого же размера, в баварском национальном костюме, однако не пошел сразу к Пауле, а какое‑ то время наблюдал за ней и за мальчишкой. Паула пыталась звонить: вот она в сердцах ударила по рычагу, набрала номер, поднесла трубку к уху и недовольно покачала головой. Мальчик посматривал поверх ее головы на кабинет Хармса, потом в замешательстве взглянул на Бусмана (тот прошел мимо них, толкая перед собой тележку с зонтиками), ловко подхватил плавно слетевший со стола лист бумаги и положил его на пишущую машинку. Осознав, насколько срочно его ждут, Генри оставил свой пост меж стеллажей и понес кукол к Пауле, которая бережно приняла их и положила рядышком на письменный стол. Не поднимая головы, она скороговоркой проговорила: – Маттес не подходит к телефону, – затем она обратилась к мальчику: – Тебе придется еще кое‑ что подписать, квитанцию о получении, но сначала ты должен показать нам куклу твоей сестры. Ну, которая из этих?

Мальчик не колебался ни секунды, он схватил двумя руками именно ту куклу, что они совместно распороли, а потом снова заклеили, прижал ее к себе и, уже не раздумывая, какой дорогой бежать, бросился наутек, легко перепрыгнув через пару составленных чемоданов, подскочил к лестнице, одолел ее в несколько прыжков и распахнул дверь в помещение для клиентов.

– За ним, – скомандовал Генри, – бегите прямо за ним, а я проскочу через погрузочную платформу, так мы отрежем ему путь к отступлению.

Мальчишка целеустремленно мчался вниз по обшитому досками проходу, обходя катившиеся навстречу тележки с багажом и все время оглядываясь назад, он двигался в сторону газетного киоска на перроне. Здесь он остановился, Паула узнала его по соломенным волосам и поняла, что он тоже опознал ее. Парень тут же помчался дальше к главному выходу, куклу он уже не прижимал к себе, а держал в руке. Он нырнул в поток людей, сошедших с переполненного пассажирского поезда, какое‑ то время двигался вместе с людской массой, потом выскочил из нее, лишь затем, чтобы убедиться, что его преследовательница никуда не исчезла, опять смешался с толпой, толкаясь сам и снося толчки других, подчиняясь законам потока пассажиров, приближавших его к выходу. Паула также отдалась на волю этого потока и, еще не успев добраться до выхода, увидела Генри, пересекавшего вокзальную площадь и направлявшегося к стоянке такси. Когда он внезапно изменил направление и ускорил шаг, она поняла, что он обнаружил мальчишку и, вероятно, пытается подобраться к нему, чтобы задержать. На выходе она остановилась, привстала на цыпочки, подняла руку, пытаясь привлечь внимание Генри, однако он не увидел ее. Он с остервенением преследовал мальчишку. Некоторое время она держала в поле зрения обоих, но потом – она догадалась об этом по стремительному бегству парня – тот обнаружил своего преследователя и исчез за автобусом, в то время как Генри, не потерявший его из виду, перебежал через привокзальную площадь, пересек, лавируя в плотном потоке машин, улицу и замер перед одной из безликих пивнушек. Он оглянулся, отыскивая Паулу, дождался ее и отправился дальше.

– Мальчишка там, – объявил Генри, – я видел, как он вбежал туда.

Сдвинув в сторону тяжелую войлочную портьеру за дверью, они вошли в длинную и узкую, больше похожую на коридор пивную. Внутри сидела и пила пиво одна‑ единственная парочка, казалось, больше занятая ощупыванием друг друга. Хозяин поднялся с табурета за стойкой и невозмутимо дожидался, пока они не подошли поближе. На вопрос Генри, куда подевался мальчик, он недоуменно ответил:

– Мальчик? Какой еще мальчик?

– Он забежал сюда, – сказал Генри.

Хозяин окликнул парочку и спросил:

– Вы случайно не видели какого‑ то мальчика? Тут утверждают, что он вошел сюда.

– А как он выглядел? – спросила женщина.

Генри ответил:

– Он держал в руке куклу.

– Нет, мальчик с куклой мне бы точно запомнился, – ухмыльнулась женщина и сделала большой глоток из своего бокала.

– Вот видите, – произнес хозяин, – здесь таких не было. Поспрашивайте у наших соседей.

Генри невольно потянул за руку Паулу, направляясь с ней к выходу, как только понял, что здесь им ничего не светит, да и не слишком рады. Он уже коснулся портьеры, как вдруг спутник женщины, узколицый человек с прилизанными черными волосами, обратился к Пауле. Стараясь казаться вежливым, он сначала извинился, что заговорил с ней, затем неразборчиво представился и спросил, не помнит ли она его, их когда‑ то знакомил Марко Блом в кафе «Ницца». Предвосхищая ее ответ, он удостоверился:

– Вы ведь Паула Блом?

– Да, – холодно подтвердила Паула. – А вы кто?

Теперь он четко произнес свое имя – Андреас, не называя фамилии, и добавил:

– Марко называл меня Анди, для него и для других я всегда был Анди.

– А откуда вы знаете моего мужа?

– Мы долгое время были соседями. Не хотите ли к нам присесть?

– Нет, спасибо, – ответила Паула.

– Надеюсь, у Марко все в порядке, – произнес мужчина. – Как он нас смешил, Марко, он был душой любой компании.

– Это профессия моего мужа, – отозвалась Паула.

– Да уж, в своей профессии Марко точно незаменим; как он подражал артистам, уникально; а когда он исполнял свой коронный номер, мы животы надрывали от хохота. Марко называл этот номер «Проба голоса». – Обращаясь к своей спутнице, он пояснил: – Проба голоса – это, знаешь, когда что‑ нибудь говорят в микрофон или просто покашливают для пробы.

Он снова посмотрел на Паулу:

– Передайте привет Марко, обязательно. Он непременно вспомнит своего друга Анди. Анди с верхней койки.

Он сделал еще одну попытку пригласить Паулу выпить с ними пива, но она отказалась и пошла вслед за Генри, тянувшим ее прочь из пивной; они вышли не прощаясь.

Сделав несколько шагов, Паула остановилась, соображая, стоит ли им покидать место, где исчез мальчишка. Генри нисколько не сомневался в том, что подросток давным‑ давно испарился. Мысленно он живо представил себе, как, войдя в пивную, тот прошел в туалет, открыл окно и убежал через грязный внутренний двор к людям, которые науськали его и подослали к ним. Генри был уверен, что они напрасно прождали бы здесь; для начала он предложил поставить в известность Хармса, тот должен быть в курсе случившегося и их местонахождения тоже.

– Хорошо, – согласилась Паула, – тогда звоните шефу.

На пути к телефонной будке они миновали подворотню, молча, не сговариваясь, развернулись и вошли во внутренний, богом забытый дворик с наваленными ящиками, древним диваном и грязными окнами на этажах. Оглядевшись, они вернулись на улицу.

Паула остановилась у телефонной будки и стала наблюдать, как звонит Генри. Сначала тот стоял прямо, спокойно, непрерывно что‑ то говоря, потом повернулся к ней лицом и прикрыл глаза, взял трубку в другую руку и лишь послушно кивал, наконец сморщил лоб и, молча выслушав длинную тираду, просто повесил трубку.

– Ну? – спросила Паула, на что Генри, пожав плечами, ответил:

– Мы не должны разыгрывать из себя помощников полиции. Он ждет от нас отчета, так и сказал: «Единственное, что может вас спасти, – это отчет».

– И что там должно быть изложено?

– Все случившееся, – ответил Генри.

– Этого мне еще не хватало, – проворчала Паула. – Надеюсь, вы возьмете на себя этот отчет, а?

– Мы вместе в этом замешаны, и писать эту штуковину надо вместе; пошли, сразу и начнем работу, а завтра представим шефу на блюдечке все, что он пожелает.

– А где?

– У меня, там нам никто не помешает.

Он с удовольствием взял ее под руку, преодолевая легкое сопротивление и внушая ей, что до его дома вовсе не далеко, всего пара автобусных остановок.

Они уже ехали в автобусе, когда Паула хватилась, что у нее нет денег, деньги остались в сумочке, а сумочка в нижнем ящике письменного стола; Паула раздумывала, не вернуться ли сначала в бюро находок, но Генри удалось ее успокоить:

– Альберт будет охранять вещи и никого к нам не пустит. – Он дал ей двадцатку, буркнув: – Отдадите как‑ нибудь при случае, – и наблюдал, как она долго держала купюру в руке.

Ах, эта ее задумчивость, ее неуверенная улыбка, когда их взгляды встречались! Они стояли в набитом автобусе, тесно прижатые друг к другу, держались за петли‑ ручки и не извинялись, случайно касаясь телами друг друга. Когда автобус вырулил на зацементированную площадку в районе многоэтажек, Генри обхватил ладонью ее руку. Он повел ее мимо детской площадки и искусственных прудов, на одном из которых она с удивлением обнаружила плавающую пару уток, это здесь‑ то, среди огромных каменных домов!

Пока Генри отпирал дверь, Паула отступила немного назад, словно у нее именно в этот миг закрались сомнения.

Коллекция закладок развеселила ее; не успев еще оглядеться в квартире, она подошла к ней и, щелкнув пальцем по свисающим на петельках совам и русалкам, качнула их, словно маятники. Ей невольно вспомнилась собственная коллекция разноцветных камушков, которую она еще школьницей хранила в маленьких мешочках; интересно, где она сейчас. Паула решила подарить Генри закладку, случайно обнаруженную в купленной у букиниста книге, – вырезанную из тонкой кожи щуку. Она огляделась в комнате и, увидев диванную подушку, еще хранившую следы вмятины от затылка, произнесла:

– Уютно тут у вас.

– Да, жить можно, – отозвался Генри. Он поставил два бокала на столик у тахты, вытащил из холодильника литровую бутылку апельсинового сока и спросил: – Выпьете для поддержания здоровья?

– С удовольствием, – согласилась Паула.

С серьезным видом и наигранным усердием он отыскал блокнот, откопал две шариковые ручки и напомнил гостье, что их ожидает работа, тут же сознавшись, что ни разу в жизни не писал никаких отчетов и рассчитывает на ее богатый опыт. Паула покачала головой, но все же согласилась, в душе она была даже рада приключению, в которое ввязалась. Они сели рядышком на тахту, Паула взялась писать черновик, чтобы потом перепечатать его на машинке, поставила дату, засмеялась и произнесла:

– Ну вот, начало у нас уже есть.

Во всех подробностях они вспомнили тот ничем не примечательный день, когда Маттес, полицейский с железной дороги, сдал в бюро находок куклу, найденную, по его сведениям, при облаве в «Интерсити‑ экспресс», следовавшем из Эмдена в Ганновер. Поскольку были подозрения, что кукла служила лишь тайником или нелегальным средством транспортировки, было решено, в соответствии с общими требованиями розыскных действий, подвергнуть находку профессиональному досмотру. Расследование было проведено сотрудниками железнодорожного бюро находок, госпожой Паулой Блом и господином Генри Нефом, которые извлекли из куклы сумму в двенадцать тысяч марок.

«С этого можно было бы начать отчет», – подумала Паула, Генри же, однако, предложил, также начав с появления Маттеса, подробно остановиться потом на кукле как средстве для перевозки контрабанды, вообще написать о других игрушках, к примеру о медведях или, скажем, зайцах, которые регулярно использовались в преступных целях.

– Ах, Генри, – улыбнулась Паула, – вы как были, так и остались ребенком, который обожает рассказывать разные истории, сначала слушать, а потом пересказывать их. Отчет же должен быть сухим, в нем не может быть ничего лишнего, ничего нельзя ни скрывать, ни приукрашивать.

– Но мы же обязаны описать все, что с нами произошло, – запротестовал Генри, – в том числе и как мы препарировали куклу и обнаружили деньги.

– Невозможно собрать воедино и воспроизвести все, что пережил человек, – заметила Паула, – что‑ то всегда будет упущено. Итак, я за то, чтобы придерживаться фактов, согласны?

Паула начала писать, а Генри читал написанное ею. Он был восхищен той решительностью, с какой она написала первые фразы; словно все заранее обдумав, перепроверив и установив все факты, она упомянула о полицейском, сдаче куклы, об обнаружении денег и, наконец, указании полиции задерживать всякого клиента, который заявит о потере куклы. Она повернулась к нему в ожидании его одобрения или возражений, но он ничего не сказал, а лишь обнял ее.

– Никаких отвлекающих моментов, – строго сказала Паула, – мы должны работать дальше.

И пока она не столько описывала, сколько сухо перечисляла последние события – появление мальчика, бегство и преследование, Генри гладил ее по плечу, она не возражала, делая вид, что ничего не замечает. Когда же он попробовал притянуть ее к себе, она резко отодвинулась от него и закурила сигарету. Подойдя к окну, она объявила:

– Завтра я перепечатаю отчет, и каждый из нас подпишет его, если у вас нет возражений.

– Это настоящий шедевр, – сказал Генри, – и я присутствовал при его создании.

Неожиданно Паула застыла в оцепенении. Генри понял, что ее взволновало что‑ то увиденное в окне, он подошел к ней, посмотрел на площадку и обнаружил нескольких рокеров, круживших возле прудов, не быстро, не сломя голову, а медленно и методично. Они все ближе подбирались к прудам и, когда обе утки наконец взлетели, восприняли это как своего рода сигнал: оторвали от земли передние колеса, мотоциклы словно встали на дыбы, моторы взревели, и вся компания умчалась прочь.

– Они считают это своей территорией, – мрачно заметил Генри. – Чувствуют себя здесь полноправными хозяевами.

– Хозяевами чего? – удивилась Паула. – Над кем они властвуют?

– Думаю, они и сами этого толком не знают, – ответил Генри, – быть может, над теми, кто их боится, – и поскольку Паула долго смотрела вслед рокерам, пока последний из них не исчез за домами, он поинтересовался: – Он был среди них? Хуберт, ваш брат? Вы видели его?

– Не знаю, – ответила Паула. – Они все так похожи друг на друга в своем прикиде, может, и он был там. – Она тихо добавила: – Его мотоцикл заменяет ему все.

– Если у него в жизни нет ничего другого, – пожал плечами Генри, – пусть радуется.

Не говоря ни слова о своих намерениях, Паула подошла к столу, взяла исписанный лист, сложила его и попросила конверт. Когда она направилась к выходу, он преградил ей путь.

– Пожалуйста, – произнес он, – побудьте еще, я так просто не отпущу вас, – и он притянул ее к себе, почувствовав при этом, как она окаменела и попыталась высвободиться из его объятий. В ее глазах было написано, что она не даст себя уговорить, ее спокойный осуждающий взгляд заставил его отпустить ее; после минутной заминки он предложил ей предпринять что‑ нибудь совместное, ну хотя бы выкурить по сигаретке. Она присела на ручку кресла, он поднес ей зажигалку и спросил, может ли называть ее по имени. Паула кивнула и улыбнулась ему, с улыбкой поцеловала его в зашитую бровь и произнесла:

– Стежков от шва скоро совсем не будет видно.

Генри был настолько поражен и так рад, что тут же предложил посмотреть вместе какой‑ нибудь фильм, а потом… Он не договорил до конца, потому что Паула отрицательно помотала головой – не сегодня – и сказала усталым голосом:

– Может быть, в другой раз, – помедлив, она добавила: – Это создало бы проблемы, Генри, новые проблемы, а у меня их и так хватает.

Он сделал вид, что не понимает, и спросил:

– Какие проблемы?

– Какие проблемы? – удрученно повторила она, глядя на струйку дыма. – Не знаю, может, ты и легче справляешься со своими, но мне что‑ то не верится…

* * *

Вахтер был хорошо информирован: Федор Лагутин делает доклад не в большой аудитории, а в маленькой, в В‑ 4; для верности он еще раз взглянул на лежащее перед ним расписание и повторил:

– В‑ 4, на третьем этаже.

Генри поблагодарил и направился к каменной лестнице, но тут вахтер добавил:

– Сейчас все уже закончится, вам лучше подождать внизу, они скоро спустятся.

Раз уж он пропустил доклад Федора – в бюро находок настояли на том, чтобы он вместе с Бусманом подготовил все к следующему аукциону, по крайней мере он подождет его у дверей и извинится за то, что не смог прийти вовремя, ведь Федор лично пригласил его. Генри был еще в коридоре, когда раздались скудные аплодисменты, так ему во всяком случае показалось; он ускорил шаг и оказался у В‑ 4 как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и мимо него торопливо прошмыгнули несколько студентов. Народу на лекцию пришло явно маловато. Генри прикинул: у Федора было не более десятка слушателей, среди них не только студенты, но и парочка пожилых мужчин, наверное, преподаватели. Генри страшно удивился, увидев в зале Барбару в спортивном костюме, она сидела непосредственно перед кафедрой докладчика, однако явно ничего не записывала, как некоторые другие: перед ней не было листов бумаги. Федор все еще отвечал на вопросы, и Генри подошел к сестре; не скрывая своего удивления, он спросил:

– А ты как здесь оказалась?

На что Барбара невозмутимо ответила:

– Меня пригласил Федор, то есть он предоставил мне решать, хочу я прийти или нет.

– Ну и как, – съязвил Генри, – чувствуешь себя обогащенной?

Вместо ответа Барбара исподтишка ткнула его в бок, не больно, по‑ сестрински, а затем потащила за собой к выходу:

– Нам надо найти столовую, Федор пригласил нас.

Они заняли столик рядом с раздвижной стенкой, отделяющей столовую от большого пустого зала, зарезервировали стул для Федора, а Генри взял поднос и принес три чая и несколько берлинских булочек со сливовым джемом. Лагутин пришел не один, а в сопровождении сутулого, рано согнутого наукой студента в очках в никелевой оправе, который, жестикулируя, что‑ то беспрерывно говорил ему, не прервавшись и тогда, когда оба уже подошли к столику. Студент не поздоровался даже с Барбарой, а лишь задал вопрос, в котором слышался глубокий скепсис:

– Таким образом, вы полагаете, что бесконечность может быть объектом математических исследований?

– Разумеется, – ответил Федор Лагутин, – впрочем, в научных исследованиях нам надо быть готовыми к некоторым сюрпризам, к некоему парадоксу. Сюрприз начинается после определения «множества», которое складывается из элементов бесконечного числа. Кантор предвидел это, великий Кантор! Под конец он хотел представить «множество» как бездну.

Студент поблагодарил его, поклонился Барбаре и хотел уже удалиться, но тут Федор посоветовал ему ознакомиться с логическим доказательством Рассела, который прибегнул к числу как средству систематизации.

– Рассел, – задумчиво кивнул студент. – Хорошо, я займусь им. Кстати, господин Лагутин, слушать вас было огромным наслаждением.

Барбара выудила чайные пакетики из всех стаканов и призвала отведать берлинских булочек, но, прежде чем они успели последовать ее призыву, Федор попросил всех считать себя его гостями, официально объявив:

– Если вы желаете преумножить мою радость, примите приглашение.

Брат с сестрой приглашение приняли.

Федор Лап‑ тин пребывал в великолепном настроении, реакция на его доклад, казалось, удивила его, и он попытался переубедить Барбару, утверждавшую, что она не способна вдохновиться математикой, этими абстрактными дебатами в разреженном пространстве. Стоит ей вспомнить доклад, призналась она, как у нее начинает кружиться голова от бесконечных дефиниций и всех этих логических понятий, отношений и соответствий; она просто не в состоянии понять, что кто‑ то получает от этого удовольствие.

– Надеюсь, ты простишь меня, Барбара, если я скажу, что придерживаюсь иного мнения, – мягко возразил Федор. – В математике мы погрузились в исследование универсума понятий. Великие ученые показали нам, какое значение имеют при этом базовые гипотезы, аксиомы. Мы воздаем должное этим ученым, следуя их путем.

– Признаю, – согласилась Барбара, – все признаю, но есть ли в этой работе хоть что‑ нибудь, от чего можно прийти в восторг даже стать счастливым?

Федор улыбнулся, закрыл глаза и сказал:

– Непротиворечивость, доказанная непротиворечивость гипотез.

– Запомни это, – нравоучительно сказал Генри сестре, – счастье – это отсутствие противоречий, – и он только теперь извинился перед Федором за пропущенную лекцию.

В столовой появились два студента, в руках они держали свернутые трубочкой плакаты, оба окинули оценивающими взглядами окна, стойку, раздвижную стенку; казалось, они без слов понимали друг друга и потому безошибочно, с первого раза ровно развесили свои плакаты, приклеив их скотчем. Плакаты приглашали на студенческую пирушку, затейливо нарисованные пером формулы танцевали и хохотали. Лагутин пришел в такой восторг, что попросил у студентов один плакат для себя лично. Получив его, он аккуратно сложил плакат и положил в свою обшитую мехом сумку.

– Это флейта? – спросила Барбара, заметив в сумке инструмент орехового цвета, и протянула к нему руку.

Федору ничего не оставалось, как вынуть флейту и дать ей:

– Наш национальный инструмент, курай.

Барбара ощупала дерево и спросила:

– Можно попробовать?

Она поднесла флейту к губам и попыталась наиграть старинную народную песню, но оставила эту затею после первых же звуков, удивившись их резкости.

– Да, я знаю, звук своеобразный, – кивнул Федор, – звучание курая не такое нежное и мягкое, как у свирели.

– А сыграй сам, пожалуйста, – попросил Генри, – ну хоть немножко.

– Не здесь, – ответил Федор, оглядевшись по сторонам и покачав головой: он увидел несколько спорящих студентов. – Я боюсь помешать им.

– Совсем тихонько, – не унималась Барбара, – что‑ нибудь коротенькое, на пробу, им это точно не помешает.

Федор подмигнул ей:

– Песня, исполненная на курае, содержит некий посыл, она не звучит просто так, иногда можно отгадать, о чем она говорит, но можно и ошибиться.

Пожилой мужчина подошел к их столику и поинтересовался, собирается ли Федор Лагутин принять участие в конференции:

– Если вы не имеете ничего против, уважаемый коллега, мы могли бы пойти вместе, нам нужно попасть в другое крыло, а туда не просто найти дорогу.

Заметив, что Федор колеблется, Генри подбодрил его:

– Иди, мы подождем тебя здесь, если это не будет длиться целую вечность.

После его ухода они долго молчали. Барбара погрузилась в свои мысли, пытаясь найти объяснение каким‑ то вещам или поступкам, а быть может, понять зародившееся вдруг чувство – так, во всяком случае, показалось Генри. Чтобы оставить ее хотя бы на короткое время наедине со своими думами, он отнес поднос к стойке, долго и придирчиво разглядывал тефтельки и сэндвичи под стеклом и в конце концов взял две бутылочки кока‑ колы. Наполняя стаканы, он произнес:

– Хотел бы я послушать, как он играет.

– Я тоже, – сказала Барбара, – еще я с удовольствием побывала бы в той стране, увидела родной город Федора – Самару, познакомилась бы с тамошними людьми.

– Может, и увидишь когда‑ нибудь, – заметил Генри, – но если соберешься ехать туда, это надо делать летом, когда некоторые из его земляков выезжают далеко в степь пасти скот, там они живут в юртах – Федор рассказывал мне о кочевой жизни; только тогда и тебе придется спать в такой юрте.

– Я уже спала однажды в дюнах, в Вестерланде на острове Зильт, и один раз даже прямо в каноэ.

– Значит, ты готова провести ночь в юрте, – заключил Генри и погладил ее по спине, вдруг почувствовав к сестре странную жалость. И хотя не трудно было предугадать, что этому проекту никогда не суждено сбыться, он начал убеждать ее обдумать план поездки в Самару, предложил взять и провести там отпуск – поехать не в Испанию, как всегда, в Марбелью, а в Самару – цены наверняка доступные. Барбара задумчиво посмотрела на него, пытаясь понять, шутит он или нет, и спросила:

– А ты бы поехал со мной?

Генри ушел от прямого ответа и лишь сказал:

– Почему бы и нет? – Но потом он вспомнил рассказы Федора о его жизни, подумал про его деда, пользовавшегося всеобщим уважением, про сборщиков меда, про диких пчел и об охоте в степи, представил себе полную приключений жизнь в юрте и добавил: – Я бы с удовольствием поехал туда вместе с тобой, в самом деле, Барбара, надо только обождать, пока Федор не вернется домой.

– Может намекнуть ему уже сейчас? – загорелась Барбара, но Генри остановил ее:

– Лучше ближе к лету.

Последние студенты с шумом покинули столовую, они остались одни, и Генри попросил одолжить ему пятьдесят марок до следующего первого числа. Первого, пообещал он, он отдаст и другие долги. Барбара дала брату деньги, при этом ее кольнуло, как небрежно сложил Генри купюру и рассеянно сунул ее в карман рубашки. Еще ее удивило, что он тут же встал и предложил ей уйти, поскольку конференция, по‑ видимому, затягивается. Барбара осталась сидеть. Она не пыталась удержать его и лишь кивнула в ответ на слова брата, что ему нужно еще заскочить в свою контору по поводу предстоящего аукциона.

Паула не ошиблась. Когда подошел поезд, какой‑ то мужчина и в самом деле оставил свой чемодан на платформе. Это был броский кожаный чемодан, стоявший прямо у его ног; он не только оставил его, но и не обратил никакого внимания на женщину, преградившую ему путь и крикнувшую, показывая вытянутой рукой на забытый багаж: «Вы забыли свой чемодан! » Паула видела все это, стоя у вокзального киоска, где сдавала заполненную карточку лото. Своими собственными глазами она видела, как очень хорошо одетый мужчина прошел вдоль поезда и, неожиданно остановив свой выбор на одном из вагонов, сел в него. Почти бегом она ринулась на платформу, протиснулась сквозь толпу пассажиров и добралась до чемодана. Какой легкий… Паула подхватила его и понесла вслед за господином, время от времени поднимаясь на цыпочки и заглядывая в окна поезда; наконец она обнаружила нужного ей пассажира, постучала по стеклу и показала на чемодан. Мужчина неохотно подошел к двери, не проявив ни малейшей радости при виде родного имущества, лишь вопросительно взглянул на Паулу, подавшую ему чемодан: «Это ведь, кажется, ваша вещь». Ни благодарности, ни радости. С обидным равнодушием очень хорошо одетый господин принял из рук Паулы чемодан и пихнул его ногой в проход. Поскольку он счел излишним что‑ нибудь сказать ей – хоть словечко объяснения или извинения, Паула развернулась и медленно, в задумчивости пошла назад вдоль состава, пока наконец перед ней не возник железнодорожник в красной фуражке и не подал машинисту сигнал к отправлению. Она оглянулась. В тот самый момент, когда поезд тронулся, дверь одного из вагонов распахнулась и на платформу вылетел чемодан, перевернулся и остался лежать у контейнера с мусором.

Железнодорожник тоже наблюдал, как при отправлении из поезда был выброшен чемодан, он также видел, как Паула подбежала к нему и взяла его себе. Ей не нужно было ничего объяснять и официально представляться, служащий приветливо поздоровался с ней и сказал:

– Избавили нас от лишней работы. Желаю вам всегда находить только приятные вещи, – потом он взял у Паулы чемодан, оценил его вес и заключил: – Ничего существенного.

Бусман уже закончил работать, а Ханнес Хармс был занят наведением порядка в своем кабинете и лишь кивнул Пауле, когда та прошла к себе с большим, но легким чемоданом. Она поставила найденный предмет на пол и закурила сигарету. Ей было любопытно, что же в чемодане – а что‑ то, это она чувствовала, там все же хранилось, – но она не решалась открыть его, неожиданная робость, а может, страх сковали ее. Она обрадовалась, увидев Генри, задвигавшего в угол тележку с тростями, и окликнула его. Генри страшно развеселился, узнав, каким образом попал к Пауле сей предмет. Он попросил описать внешность мужчины, намеренно оставившего свой багаж, затем поднял чемодан и принялся гадать о его содержимом:

– Это не книги и не консервы, думаю, там мех, не исключено, что лисий, – он поставил чемодан на письменный стол и жестом пригласил Паулу открыть его.

Приступая к делу, Паула невольно подумала об Альберте Бусмане, настоящем мастере по вскрытию замков на найденных предметах, даже сложные секретные замки подчинялись ему, доверяя все тайны; она уже пожалела о его отсутствии, но, к ее удивлению, при легком нажатии замочки щелкнули, и чемодан открылся.

Ее первой мыслью было: шмотки. Внутри лежало смятое клетчатое тряпье, выцветшее, усеянное пятнами, разорванное в одном месте, а из‑ под него выглядывало что‑ то серое, оказавшееся отворотами брюк, сношенных и обтрепанных. Паула вынула вещи и положила на стол брюки и куртку, это была одежда, познавшая любую непогоду, владелец явно не снимал ее даже на ночь. Паула невольно вспомнила мужчину в поезде, которому она подавала чемодан, и представила его в этих обносках, во всяком случае, попыталась представить, ее опять обжег его холодный, отталкивающий взгляд, и она вновь почувствовала себя оскорбленной той небрежностью, с которой он принял чемодан. Она предоставила Генри исследовать вещи и отступила назад, наблюдая, как он проверяет все карманы и даже прощупывает подкладку, не зашито ли там чего, но нет, Генри ничего не обнаружил. Бросив куртку на стул, он сказал:

– Он не хотел оставлять никаких следов, но заактировать нам это, пожалуй, придется.

Пока Паула заправляла в машинку лист с типографски выполненным заголовком «Вещи, обнаруженные на территории железной дороги», Генри исчез между стеллажей, сделав вид, что хочет пойти в туалет. На самом деле он свернул в боковой проход и дошел до тайника Бусмана. Сунув руку под стопку сложенных дорожных пледов, он тут же нащупал бутылку и вытащил ее. Он сделал два глотка: короткий быстрый, как бы для разгона, а затем длинный. Вернувшись к Пауле, Генри произнес:

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒