Птичье молоко

За 20 лет жизни я понял совершенно немногое:

- люди бывают моральными уродами;

- женщины бывают невероятно тупыми;

- единственное дерьмо здесь – это я.

***

Так уж получилось, что на протяжении всей своей счастливой жизни ты вынужден то и дело сталкиваться в лоб с длинными, худыми и толстыми, волосатыми и лысыми, вонючими и пахучими, в грязных рубашках или на высоких каблуках, людьми. Я всегда была от них в восторге.

В детстве, когда мой отец вывозил меня за город посмотреть на море, я быстро адаптировалась в среде, протягивала кому попало руки и заводила друзей-однодневок, которые всегда были младше, некрасивее или глупее меня. Как-то раз, не найдя более достойной компании, я прибилась к девочкам в разноцветных юбках. Они были года на 2 старше меня. Маленькие нимфетки рассказывали мне про магию, и, запугав чем-то невероятно тупым, вынудили сидеть возле заброшенного здания до самого заката. Я видела, как от меня удаляются, смеясь и перешептываясь, эти разноцветные короткие юбки. Я осталась на месте. Теплый закат на окнах, забитых решеткой и опухшие от слез глаза – это все, что запомнилось мне за увлекательнейших 4 часа, проведенных там. После меня нашел отец, и я была вынуждена рыдать уже в номере, получая неплохого ремня за свою пропажу. С тех пор я решила, что бабы – невменяемые суки, но не водиться с ними мне удалось только через 15 лет.

***

В школе я была самым мелким и синюшным ребенком. Редкие волосы, бледные губы и мешки были моими вечными союзниками класса до 8-го. Я была здорова, полна сил и желаний, но весь мой внешний вид говорил о другом. На физкультуре меня заставляли отжиматься меньше других. Но я не могла отжиматься вовсе. Возможно, мамин отвратительный борщ, который я сливала в унитаз каждый день, когда она уходила, повлиял на мое здоровое детское питание. Но на это мне было плевать.

В новом дворе, где мои родители купили одну из квартир в панельном доме, как только мне стукнуло 6, было много детей. Все они были старше меня.

Пытаясь проявить свое обаяние синими мешками и вялым видом, я неплохо получила по спине лозиной от одного слюнявого авторитета. Что нужно делать в таких случаях я не знала, поэтому старшие девочки отвели меня, всю в слезах, домой. Дверь открыла мать. Легко отодвинув ее, я подбежала к отцу, обняла его за колени и рассказала, что меня избил мальчик. Воображение рисовало мне, как мой отец, схватив ремень, несется через весь двор, хватает этого мелкого уродца и доступно объясняет, как не нужно вести себя с ЕГО ребенком. Но отец лишь резко оттолкнул меня, и, повысив огрубевший от сигарет голос, сказал, что это сугубо мои проблемы и я должна решить их сама. Вспышка непонимания, ненависти, гнева застелили мне глаза. Я не могла поверить, что отец, который так меня любил, просто наплевал на мои ссадины и синяки, поставленные не мной и не им. Позже я захотела сама разобраться с обидчиком, но, получив лозиной по ногам и лицу, ушла со двора и не появлялась там до средней школы. Мне было 6, когда я поняла, что в этой жизни получать за меня синяки никто не захочет. И я больше никогда не обращаласьк отцу.

***

В младших классах с первого моего дня пребывания в 11летней тюрьме для тупых, умных и калечных, я начала водиться с симпатичной блондиночкой, главным недостатком которой были слюни в уголках рта и полнейшее отсутствие мозга. Мне нравилось смотреть на ее приоткрытые пухлые губы, которые пытались передать коровье мычание, когда ее кто-то о чем-то спрашивал. Не знаю почему, но мне доставляло удовольствие таскаться с ней за руку, слушать идиотские разговорчикии обсуждать сериалы. Я была чуть менее тупая и вполне довольная собой.

Школа стала для меня местом познавания самых простых истин и самых гадких вещей. Я вынуждена была прилежно учиться до 9-го класса. Исписывая лист, моя мать проверяла ошибки и, найдя более 3-х, с криками на весь подъезд выдирала его из тетради, заставляя переписывать упражнение снова и снова. Я вдалбливалась в учебники по истории, математике и украинскому языку. Ходила к репетитору по арифметике и уже тогда понимала, что уровень твоего интеллекта никогда не будет определен твоей школьной успеваемостью. Со мной учились умненькие мальчики и девочки, чьи матеря лупили их дома по вечерам, а по утрам они отвечали на отлично.

Помимо белокурой подружки, в моем школьном поле зрения находился еще один мелкий и худощавый паренек. У него были грязные уши и чертовски смешная фамилия, но он умел делать из хлама роботов и поэтому нравился мне. Я целовала его в впалую щеку, а он бил меня за это по рукам. Мальчики были не моей сильной стороной, однако я не отступала. Мне хотелось знать то, что знают они. Так одноклассник научил меня делать бумажные стаканчики и, развернув подпольный бизнес, мы толкали их по 50 копеек неразумным детям. Позже дон-классный руководитель, не получая процента от продаж за молчание, накрыл нашу контору и в 8 лет я потеряла свой первый капитал. Больше представители другого пола меня не интересовали. Через несколько лет, когда парень со смешной фамилией, даря открытку сердечком предложил «дружить», я ответила сдержанным отказом. Поцелуи и держания за ручки были не для меня. Все, что мне когда-либо нужно было от мужчины – его ум и смешные шутки. Свои шутки он исчерпал в 3м классе.

***

С настоящей женской особью я познакомилась годами позже. На самом деле эта была первая девушка, которую я знала с 3-х лет и с которой узы подобия дружбы связывали нас вплоть до моего взросления. На 3 года старше меня, она была абсолютно неотразима в моих глазах. Эти блестящие волосы, гибкость тела и аккуратные черты кругленького лица пленяли мой детский разум. Я гордилась тем, что являюсь ее лучшим другом.

Виделись мы крайне редко. Она жила немыслимо далеко и приезжала на свои каникулы с родителями в небольшой домик поселка, на котором располагался мой прежний дом. Мы виделись с ней каждое лето и клялись в вечной дружбе, пока окончание отпуска родителей снова не разлучало нас на год. Что такое мальчики, поцелуи в засос и, чуть позже, алкоголь, я узнала именно от этой дамы.

В один день, сидя на крыльце ее дома и уплетая вишню грязными руками, она вдруг резко посмотрела на меня и, немного неуверенно, но с гордостью объявила, что уже умеет целоваться с языком. Для меня это показалось типично мерзким, но, желая казаться взрослее, я сделала вид, что меня ничуть не смутило ее заявление. Она знала, что я не имею об этом понятия.

Приблизившись к моему лицу, она распахнула огромные глаза и внезапно впилась мне в губы, протискивая язык в полость рта. Сложно сказать, что я тогда ощутила. Ни удивления, ни омерзения, ни возбуждения… ровным счетом ничего я не почувствовала. Она тоже. Мы просто были детьми и ничего не смыслили в происходящем. После поцелуя мы обе рассмеялись, вытерли с лица слюни и продолжили обгладывать вишневые кости.

После этого мы часто повторяли данное действие в играх. Она всегда исполняла роль прекрасной принцессы, забиралась на деревья или в огромные лужи. Я, обреченный изображать мужской пол, спасал ее, увенчивая свою победу поцелуем с ее языком.

Как-то раз, в один из завершающих дней лета, мы находились в одном из своих не слишком тайных домиков, завершая игру. Она лежала на подстилке, мое лицо нависло над ней, дабы совершить уже такой обычный и, местами скучный, ритуал. От прохожей дроги нас отделяли лишь небольшие заросли дикого винограда. Однако он был настолько редким, что наше убежище, вероятно, прослеживалось за километр. Я начала ее целовать. Поцелуй был длинным и очень слюнявым. Когда все было кончено, я посмотрела в сторону дороги. За нами наблюдала продавщица из ближайшего магазина. Она медленно развернулась и ушла. Я до сих пор покупаю у нее мороженое и сигареты по выходным.

***

Несмотря на то, что прекрасная длинноволосая чужестранка (моя лучшая подруга) удовлетворяла все мои потребности социальной жизни, отпуск ее родителей неизменно заканчивался, а я неизменно со слезами обнимала ее на прощание в 6 утра. Возвращаясь в школу, я знала, что ни один человеческий детеныш не сможет заинтересовать меня своей дружбой. Белокурая слюнявка, с которой я таскалась в младшие годы, показалась мне тупее обычного, я чувствовала нашу совместную деградацию, поэтому решила оставить ее в далеком детском прошлом (кстати, сейчас она длинноногая бестия с прекраснейшей талией и миловиднейшим лицом, богатым мужиком и завидным задом. В жизни все устраиваются как могут).

На ее место пришла другая одноклассница. Так уж вышло, что все последующие женщины в моей жизни имели белый окрас волос. И почти все они в итоге стали длинноногими бестиями. Эта киса была настоящей женщиной в свои 13 лет. Бедняга Гумберт напрочь забыл бы о Лолите, глядя на бедра моей новоиспечённой подружки. Она во всем и всегда была лучше. Я помогала временами ей с учебой, она взамен кидала мне классные попсовые треки и поддерживала мой статус –непоследнейбабы- в классе. Если у дружбы есть лицо, то на нашем совместном лице было клеймо «выгода». Учителя любили меня больше, но какая к черту мне тогда была разница, когда за бедрами моей подружки бегал весь мужской состав нашего класса.

Вместе мы ходили на один кружок аля обожгись-выколи-себе-глаз-это-круто. Все, что интересовало там меня – поделочки, которые я могла дарить родным по поводу и без. Все, что волновало ее – детские тусы (читай – дискотеки для маленьких) по праздникам. Осень подходила к концу и поэтому близился заветный балл, где под музыку Холли Долли и Ранетки должны были выбрать «Мисс осень». На мне была прекрасная оранжевая юбченка и топик, желтые листики и даже передние зубы у меня уже были коренные. Я должна была обыграть эту суку.

Рассказывать тут нечего, все и так прекрасно знают, кто победил на тупой детской дискотеке. Не я. Но и не она. Моя киса заняла второе место, я третье. Я проиграла по всем фронтам, но этой маленькой нимфетке кто-то утер нос.

В один прекрасный день с кружка ее забрала карета скорой помощи, так как нужно было немедленно вырезать аппендицит. Я надеялась, она никогда не выйдет с больницы. В тот момент я поняла, насколько может быть фальшив человек и каким дерьмом я могу быть в свои 13 лет.

***

Как и все мои сверстники, я взрослела непрерывно деградируя. Уже в 14 лет я знала, где продавщицы продадут тебе пиво, сколько стоят дешевые сигареты и как настрелять на это все у своего окружения. Вне школы я была настоящим бунтарем. Мы все были такие, чтоб ровно в 8 зайти домой, сесть за уроки, отхватить за дурную оценку от отца, и суметь продержатся в школе до следующей вечерней вылазки. Как я говорила ранее, во двор я не выходила с 6 лет, однако все изменилось, когда у меня начало вырисовываться милое личико и я покрасила волосы в бесстыже рыжий цвет. Ни один слюнявыш с лозиной не смел ко мне больше приблизиться. Тогда-то я познакомилась со своей третьей блондинкой.

Из всех дурных баб моего двора она приглянулась мне больше всего. Она была отбитая. Проколотые нос и губа, грязнющие шузы, арафатка в черно-белую клетку и придурастая кепка с широким козырьком. Довольно типичный вид любого говнаря нулевых. Она засасывала за гаражами девчонок и выпивала больше всех пива. Иногда лупила местную гопоту. Иногда лупили ее. Я всегда тактично стаяла в стороне скрестив ноги, и пафосно курила не в затяг синие Прилуки. Мы считались лучшими подругами, но чаще всего всем на всех было поебать.

Несмотря на апофеозный вид моей 14летней спутницы, вокруг нее крутились маленькие шизы и мальчики, которых сейчас ты можешь встретить на гей-пати. Всем хотелось сунуть свой язык ей в рот, поэтому перед гаражами или на горке возле районного морга довольно часто собиралась огромная компания мальчиков и девочек, куривших сигареты через листики и палочки, и убухивающихся после 3 глотков светлого пива. Со стороны это походило на малолетнюю оргию, только мои маленькие подружки никогда не заходили дальше поцелуев с языком и, запихиваясь мятным Орбитом, отправлялись зубрить уроки, как только било 8 часов.

Мне быстро надоела эта недолезбиянка, однако стоит признаться, по качествам дружбы она обскакала всех блондинок, с которыми я когда-либо водилась. Как не крути, она звонила мне каждый вечер, рассказывала о своих делах и неспешно узнавала о моей проходящей жизни. Ей было все равно на мои слова, но искусство изображать никто не отменял и, к моему удивлению, она действительно слушала. В этот раз я поняла лишь то, что, когда вам двоим плевать на ваши взаимные отношения, ваши взаимные отношения складываются прекрасно. Я до сих пор иногда с грустью вспоминаю ее, проходя мимо зеленого гаража.

***

Как уже можно было понять, ни одна нимфетка/слюньтяйша/женщина не задерживалась в моем поле зрения более 2х лет. Все они уходили по тем или иным причинам и были таковы. Но как бы то ни было, на моем пути продолжали появляться новые женщины, пока моя повседневная жизнь не была раздроблена на 3 ключа.

Первым ключом был дом. Устав от курения дешевых Прилуки и орущих малолеток, я решила устроить оседлый образ жизни. В моем доме впервые появился компьютер с толстенным монитором и нехитрым системником. Каждые выходные мы с отцом отправлялись в угловой магазин, где по соседству с курами и солеными огурцами располагался прилавок с игровыми дисками на обмен. Достаточно было доплатить 5 гривен, и новая игра была в наших руках. Сложно сказать, сколько игр мы прошли с отцом, знаю только, что именно этот момент стал началом моей жестокой задротской взрослой жизни.

***

Вторым ключом стала школа. Я все так же неплохо училась и все так же продолжала ходить с синюшным лицом. Не помню, с какого именно момента я стала мыть голову чаще, чем раз в неделю, и когда именно розовые шерстяные свитера и брюки клеш перестали быть моим повседневным видом, но из синюшной стремной бабы я превратилась в синюшную нормальную бабу. Меня больше не интересовали услуги аппендицитной блондинки-кисы, которая поддерживала в классе мой статус. Потому что с тех пор чей-либо статус поддерживала я.

Так в мою жизнь вошла четвертая блондинка. Видимо, на моем лбу была огромная неоновая вывеска «высветленным девкам сюда». И они, как кошки на Вискас, активно причаливали к моей жизни года на два. Четвертая барышня была невероятно высокого роста и невероятно плоская, даже, я бы сказала, местами впалая. У нее был типичный вкус на одежду, типичный вкус на музыку, типичный вкус на жизнь. Однако единственная черта, которая удерживала ее рядом, была непринуждённость. Она никогда не слушала меня и не пыталась делать вид какой-либо заинтересованности. Она просто качала головой, пялясь в другую сторону, и надувала огромный пузырь розовой жвачки, который постоянно лопался и прилипал к ее длинному носу. Это было великолепно.

 В школьных раздевалках мы часто пели с ней какой-нибудь заезженный трек из русского рока, на физкультуре лежали на матах, упорно отказывая в отжиманиях нашему жирненькому физруку. Покупали в вонючей столовой булки и порции за 3. 50. Она неизменно жевала свою резинку и завязывала тугой мышиный хвост избелых волос. На уроках труда на самых задних партах, пока наши одноклассницы пришивали пуговицы, мы втыкали наушники и щелкали невероятное количество фотографий с игрушками, сделанными маленькими ручками шестиклассниц и их мам. Моя подруга приделывала пальцем к ним член, раздвигала лапки кроликам или подносила два раздвинутых пальца ко рту. Она считала это смешным, а я на ее примере поняла, что нет в мире ничего тупее и пошлее женских шуток и после этого старалась никогда больше не шутить. Наша дружба никогда не выходила за пределы школьных коридоров и когда срок в 11 лет был кончен, дружба была так же выпущена за хорошее поведение условно.

***

Третьим ключом стала моя творческая жизнь. Как бы это странно ни звучало, но с шестого класса, в перерывах между школой и вечерней Прилуки не в затяг, моим увлечением стал балет. С детских лет моя мать неугомонно таскала меня по бальным, современным и народным танцам, кружкам вокала и акробатики, театральным и авиамодельным. Но я открыла, что мои рыжеватые патлы достаточно стильно сочетаются с белой пачкой и, целиком и полностью, отдалась танцу.

Мы ставили спектакли по детским сказкам, где содержание ты мог понять лишь из выдаваемого буклетика, а на сцене, кроме смены музыки и детских поз не происходило ровным счетом ничего. Но я мнила себя Волочковой. Я вытягивала свои пальчики и пыталась делать плавные взмахи ногой, пока мой преподаватель не сказал мне, что я полное бревно и не поставил в задний ряд изображать третьего зайца. Я не умела крутить колесо и садиться на шпагат, так что последующие 4 года я изображала танцы кустов, облачков и снежинок, пока мои сверстники играли Снежных королев, Аленушек и принцесс.

Но, несмотря на все мои творческие провалы и главные роли, достававшиеся другим детям, я работала с лучшим коллективом, которые я любила последующие 6 лет и чьим талантом я восхищалась. Меня окружали отличные девочки и мальчики, которые растягивали мне ноги, учили пируэтам и проста были интересными собеседниками. Они сочувствовали, когда который год подряд мне выпадала роль зайца, а я, на мое же удивление, радовалась за каждую хорошую их роль. Дружба в творческом коллективе – лучшее из всего, что я могла когда-либо получить за все свои юные годы. Однако, когда заболела девчушка-снежная королева, чьим дублером я была во времена ее отсутствия на репетициях, я снова понадеялась, что после больничного она не вернется. Так и случилось, а маленький я впервые получил свою большую роль. И еще раз убедился, каким дерьмом я могу быть даже среди тех, кого действительно ценю.

***

Став сознательно старше, я оставила балет в прошлом, сохраняя в памяти прекрасных людей и взмахи худеньких ножек. Мое внимание привлекли книги, новая музыка и фильмы. Учитывая мою подростковую деградацию, с чего начинается литература я не имела понятия, поэтому набрасывалась на современные дешевые детективы с расчлененкой и рассказы о некрофилии. Мне нужно было во что бы то ни стало выработать свой эстетический вкус, но он был от меня так же далек, как и поистине хорошие произведения. Я училась в старших классах, когда непонимание своего желания понимать приходило ко мне. Тогда пришла и новая девушка. Все слюни, сигареты с палочками, дурацкие шутки были почти в прошлом. От меня впервые потребовали дружбы и полнейшей отдачи.

Эта девушка была совершенно непохожа на всех предыдущих блондинок, да и цвет ее волос скорее был сравним с моим, только кончики на солнце временами белели. У нее были невероятно массивные ноги, пышные кучерявые волосы, ровные зубы и голубые глаза. Самым прекрасным был ее бюст. Не знаю, что связало меня с ней, мы были абсолютно разные по всем позициям, как по внешним, так и по глубоко моральным. Она ужасалась моей музыке, моим книгам (потому что сама читала любовные романы), моим интересам и окружающей средой. И все-таки она держала меня вблизи себя.

Каждый вечер она рассказывала мне о происходящем в ее жизни, о ее парнях и подругах, о всех сплетнях, которые она только могла собрать. Она на улице, и она со мной наедине – совершенно две разных женщины, никогда не складывающиеся в моей голове воедино. На улице она была нимфой. Она была клубникой и зеленой листвой. Она была переливающимся солнцем. Она смеялась, обнимала и любила невероятно сильно всех и каждого. Она показала мне, что такое настоящее лицемерие. Когда мы оставались наедине, с непоколебимой улыбкой начинался ее извечный рассказ о мерзких женщинах, которых она сегодня встретила, о гадких одноклассницах, которых она с обожанием каждый день целовала в щеку. В какой-то момент я стала абсолютно уверена, что, оставаясь наедине с кем-то другим, точно те же слова она говорит обо мне.

И все-таки эта была моя первая настоящая подруга-женщина. Толи из-за желания знать о каждом, толи из-за искреннего чувства, но она всегда горячо волновалась моими проблемами, давала советы и вытаскивала клешнями все самое сокровенное из моей души. Я любила ее безмерно, но 2 или 3 года исчерпали себя. Просто в один из летних дней «не объясняясь ушла, как бросают только зануд, уходя от них к сутенеристым мудакам».

***

Все мои попытки связаться с женщинами прекратились. С моей первой пробы прошло 15 лет. Была еще одна кратковременная связь с 25летней барышней, но она ушла быстрее, чем я успела запомнить ее имя. Мое окружение теперь неизменно составлял мужской пол, которому нравилось брать статус моего «друга», взамен на симпатичное лицо и не самые тупые фразы. Ни один из мужчин, который в последствии действительно стал моим близким другом, на начальном этапе не проходил мимо моей фигуры или лица, каждый произнес дурацкие 3 слова. И почти каждый прошел мимо.

Мои родители в первое время слишком часто волновались моим долгим отсутствием каких-либо подруг, женский пол просто в один момент перестал для меня существовать. Я знала, что женщины могут быть невероятно тупыми, невероятно несмешными, невероятно лицемерными. Я знала также, что каждая баба от тебя рано или поздно уйдет.

За времена моего становления, как -околочеловеческой особи-, я видела маленьких и больших моральных уродов, в числе которых неизменно были девушки. В числе которых, скорее всего, находилась и я. Я прекрасно понимала мужскую психологию и их желания общения со мной, но их ум все так же оставался непостижим. О женском разуме я знала все, я тысячи раз страдала от того, что тоже родилась женщиной. Меня стали раздражать их беседы о занавесках, о своей семье и деньгах, о кулинарных рецептах, высоких сапогах, ценах на маргарин, вечернем Питере, книг Мураками, любовных стихах, скидках на джинсы, гелях для волос, шутках о вине, любви к котам, спорах о хуях, длине наращенных ногтей, нарисованных бровей и прочей, невероятно бездумной, невероятно словестнопоносной херне.

Не желая более понимать и угождать ни одной из них, я навсегда забыла о женской дружбе как о явлении, пока абсолютно все друзья не потеряли для меня вес. Все, что можно было высечь из 20летнего опыта, так это один вывод.

Единственным дерьмо здесь была я.