Максим Гарин, Андрей Николаевич Воронин

Максим Гарин, Андрей Николаевич Воронин

Комбат против волчьей стаи

Комбат – 5

OCR LitPortal

«Воронин А. Н., Гарин М. Н. Комбат против волчьей стаи»: М.: АСТ, Мн.: Харвест; ; 2002

ISBN 985‑ 13‑ 0591‑ Х, 5‑ 17‑ 007463‑ 8

Аннотация

Осенним вечером у моста через реку Оку бандиты группировки Курта устраивают провокацию, в результате которой гибнут сотрудники частного охранного агентства. Двое погибших, близкие друзья бывшего командира десантно‑ штурмового батальона Бориса Рублева, ведь когда‑ то они служили под его началом... Комбат клянется отомстить за своих друзей и начинает поиски преступника, абсолютно не подозревая, кто стоит за наемными бандитами и куда приведет его жажда мести.

Андрей ВОРОНИН и Максим ГАРИН

КОМБАТ ПРОТИВ ВОЛЧЬЕЙ СТАИ

Глава 1

Начальник регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков генерал Морозов взглянул на стрелки настенных часов, затем, словно бы усомнившись в их правильности, посмотрел на циферблат своих массивных наручных часов. Время было почти одно и тоже, что на настенных часах, что на ручных. Не считать же расхождением то, что настенные врали на тридцать секунд.

Петр Иосифович одернул манжет рубахи, часы, тускло сверкнув золотом, скрылись под ним. Генерал Морозов любил дорогие вещи, был неравнодушен к драгоценным металлам, вообще, любил вещи добротные, любил окружать себя уютом и даже роскошью. Но подобные пристрастия могли вызвать подозрения у начальства и подчиненных, поэтому Петр Иосифович старался свои пристрастия лишний раз не афишировать, давал себе послабление лишь оставшись наедине с собой.

" Значит так, – подумал генерал, – до встречи с Панкратовым у меня еще минут сорок. Естественно, что я, как всегда, прибуду вовремя, даже на тридцать секунд раньше. Ох уж эти встречи. Но ничего не поделаешь, если Панкратов позвонил, то ехать нужно.

Ведь его не интересует, занят я или болен, могу ли встать с постели, лежу ли с высокой температурой.

Да, Панкратов крутой, он церемониться не станет, хотя, вообще‑ то, – успокоил сам себя могущественный генерал, – Панкратов от меня зависит не меньше, чем я от него".

Тут же генерал поправил себя.

«Нет, я все‑ таки нахожусь в большей зависимости, главнее тот, кто платит деньги, и с этой аксиомой ничего не поделаешь. Естественно, я мог бы напустить на него своих бойцов, четко спланировать операцию и сделать так, что от Панкратова мокрого места не осталось бы. Лужа крови и труп, или взрыв автомобиля, и Панкратов, будь он неладен, разлетелся бы в клочья. Его гнусная голова лежала бы метрах в тридцати, прямо возле бордюра на люке. А руки в перстнях», – от таких мыслей улыбка появилась на немного одутловатом, но все еще моложавом и волевом лице генерала.

– Да, да, – сказал он себе и потер ладонями длинные залысины, – с Панкратовым шутки плохи, он надо мною имеет власть куда большую, чем министр внутренних дел.

" Что такое министр? Человек подневольный. Изменения в политике, интриги и министра не станет, как не стало уже очень многих, таких всесильных и влиятельных. А Панкратов хоть бы что, он с политикой не связан. Он занимается совсем другим делом.

И самое противное, что я в его гнусных делишках выступаю соучастником, помогаю ему. Да, министр если узнает… Хотя навряд ли кто либо узнает о моей тайне, не интересен такой поворот Панкратову. Министр может наказать меня за провинность, за невыполнение директивы и заданий уволить со службы, может даже нашептать президенту и тот лишит меня звания. Что такое звания и награды? По большому счету – чушь собачья, дерьмо. Важны деньги и блага, которые за ними стоят. А вот Панкратов может куда как больше. Панкратов способен меня растереть как букашку, упрятать за решетку, подвести под расстрельную статью".

Если бы подобные мысли пришли в голову какому‑ нибудь уголовнику‑ рецидивисту, это было бы понятно.

Но о таких вещах всерьез рассуждал генерал, не считавший себя выродком, человек, который должен защищать людей. А на самом деле уже около года генерал Морозов вместо того, чтобы служить России, помогал преступникам, своевременно уведомляя их обо всех крупных операциях, которые готовило его ведомство, его помощники и подчиненные против торговцев и распространителей наркотиков. Но платил Панкратов генералу хорошо, и ото играло решающую роль в его поведении. Никакие премии, медали, звания, звезды на погонах не могли сравниться с теми почти астрономическими суммами в твердой валюте, которые Панкратов лично из рук в руки отдавал генералу Морозову за бесценные услуги.

Вот и сейчас генерал собирался на встречу с Иваном Антоновичем Панкратовым.

«Ну ладно, чем черт не шутит, может и на этот раз пронесет».

Какую сумму должны вручить ему сегодня вечером генерал не знал, это зависело от успеха сделки, но предполагал, что сумма окажется значительной.

«Тысяч сто долларов. Может быть, даже чуть‑ чуть больше, но никак не меньше».

Ведь информацию, служебную информацию, которую генерал передал преступникам, те сумели использовать и она спасла жизни многим из Них.

Три группы захвата должны были накрыть квартиру, в которой располагался склад с недавно привезенным героином. Генерал Морозов лично предупредил бандитов. Вооруженные бойцы спецназа управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков прибыли на Малую Ямскую улицу, вошли в подъезд и приготовились к штурму, уверенные во внезапности, рассчитывая в жесткой, но короткой схватке захватить груз. Они взломали дверь, ворвались в большую четырехкомнатную квартиру, а там никого и ничего не оказалось. Люди, снимавшие квартиру, успели съехать, ровно за полтора часа до прибытия спецназа А в квартире спецназовцы увидели лишь девяностолетнюю старуху, которая ничего вразумительного объяснить не смогла. Она лишь хохотала широко открывая беззубый рот, хлопала в ладоши и прихлебывала из большой чашки уже остывший чай.

– Где мужчины? Где мужчины? – спрашивал у нее полковник Савельев. – Где жильцы этой квартиры?

– Поехали, родимый, денег мне оставили, конфет купили, печенья. Вот угощайтесь, угощайтесь. – И старуха подвинула две карамельки полковнику.

– Вот еще.

Тот зло скрежетнул зубами и, взяв трубку сотового телефона, позвонил своему шефу – генералу Морозову, чтобы доложить о провале.

Тогда генерал накричал на своего зама, обвинив того во всех смертных грехах и пообещал, что если у полковника Савельева случится еще пару таких же провалов, то ему головы не сносить, а уж погоны тем более.

* * *

Когда часовая и минутная стрелки настенных часов обозначили прямой угол, показывая девять часов вечера, генерал Морозов поднялся из кресла, оправил пиджак, подошел к большому зеркалу.

– Гнусно все это, гнусно, генерал, – любуясь собственным отражением, пробормотал Морозов, – порядочный генерал, уважающий себя и присягу давным‑ давно пустил бы себе пулю в лоб, тем более что твое табельное оружие лежит в сейфе, повернул ключик, открыл сейф, снял с предохранителя «Макаров» и нажал на спусковой крючок, приставив холодный ствол к седому виску. Да‑ да, так поступил бы любой порядочный генерал, но не ты, Морозов, – генерал криво улыбался своему двойнику в зеркале, – Ну да, ладно, что рассуждать, надо ехать на встречу. Кстати, пистолет, стоит с собой прихватить, но не для того, чтобы стреляться самому – не дождетесь.

Генерал подошел к сейфу, быстро открыл его, осмотрел пистолет так, словно это была расческа или какая‑ нибудь другая необходимая вещь, как говорится – личной гигиены, а затем взвесив на ладони, небрежно сунул в боковой карман пиджака. От тяжести оружия пиджак немного перекосило.

– Фу ты, дрянь какая! Выгляжу как бомж, – генерал недовольно скривившись вытащил пистолет из кармана и сунул за брючный ремень. – О, так будет получше, а брюшко у тебя, генерал, уже изрядное. Ну ничего‑ ничего, подожму и будет бравый вид. А вообще‑ то, надо заняться спортом, походить в зал, в бассейне поплавать, сбросить жирок, а то со временем превращаюсь в жалкое и жирное существо.

Конечно же, если бы Петр Иосифович Морозов был человеком иного склада, то влипнув в историю с наркотиками, он давно бы рассчитался с жизнью, чтобы таким жестоким и страшным образом смыть с себя позор.

Но Петр Иосифович слишком любил жизнь, любил вкусно поесть, любил роскошь и богатство. И поэтому мыслью о самоубийстве он всего лишь дразнил себя, как бы немного возбуждая, заставляя сердце биться чуть более учащенно, разгоняя застоявшуюся похолодевшую от уверенности в собственной безнаказанности кровь по жилам.

Генерал оделся, прекрасно зная, что его служебная машина уже стоит во внутреннем дворике, а водитель сидит за рулем, готовый в любой момент выполнить приказ генерала и отправиться туда, куда тот скажет. Генерал Морозов спустился по неширокой лестнице, застланной красным ковром. Два дежурных сотрудника отдали ему честь, вскочив со своих мест, генерал пожелал им спокойной ночи, простившись с каждым за руку.

Сотрудники управления считали своего шефа мужиком порядочным и демократичным. Им даже в голову не могло прийти в какой грязи крутится их начальник, какой он мерзавец и сволочь, и сколько уже сотрудников подставили свои головы под пули, благодаря ему.

Его черный «мерседес» с затемненными стеклами, оснащенный средствами связи, стоял у крыльца. Еще с полдесятка машин дожидались своих хозяев. Машина генерала Морозова была самой шикарной из них.

Его водитель, увидев, что в кабинете хозяина погас свет, тут же собрался, сбросил с лица угрюмое озабоченное выражение, улыбнулся сам себе и прикинул, что генерал через две‑ три минуты уже будет спускаться с крыльца. Так он и вышло.

Петр Иосифович, естественно, не в мундире с генеральскими звездами и не в брюках с лампасами, а имея вполне штатский респектабельный вид – в сером плаще и серой шляпе, довольно легко сбежал к машине.

Водитель распахнул дверцу.

– Ну как ты, Петя, замаялся? – бросил Петр Иосифович своему тезке банальную фразу.

– Да нет, ничего, Петр Иосифович, все в порядке.

– Как машина? Не барахлит? Не стучит?

– Нет, что вы! Все чики‑ чики.

– Ну, тогда замечательно, – генерал устроился на заднем сиденье, расстегнув пуговицы плаща, поправил узел галстука, положил рядом шляпу.

– Погода какая‑ то мерзкая, а, тезка?

– Да, погода дрянь, – ответил водитель, ожидая, когда генерал скажет куда ехать.

– Так что ты не гони, Петя. Поедем потихоньку, помаленьку.

– Куда едем, товарищ генерал?

– Куда? Домой поедем, время, как ты понимаешь, позднее.

Водитель повернул ключ, зажег габаритные огни и черный «мерседес», сверкая антенной и чисто вымытыми стеклами, медленно развернувшись во внутреннем дворике, направился к воротам Те распахнулись, словно по велению волшебной палочки. Дежуривший милиционер отдал честь, хотя и не видел самого генерала, сидящего в салоне, но прекрасно знал, кому принадлежит автомобиль.

Когда генерал Морозов покидал управление, там уже почти никого не было, а сотрудники Морозова, оставшиеся дежурить, были привычны к тому, что их шеф иногда задерживается допоздна.

Водитель вел машину осторожно, но довольно‑ таки быстро, лихо обгоняя машины, идущие впереди. Петр быстро перестраивался из одного ряда в другой.

Петр Иосифович Морозов время от времени поглядывал в боковое стекло и барабанил пальцами по спинке переднего сиденья.

«Что‑ то генерал нервничает, – подумал водитель, – вроде бы все идет как всегда, а он нервничает».

Генерал Морозов уже дважды поглядывал на циферблат часов и дважды сверял время с часами на приборной панели – словно поджидал время, когда следует сделать вид будто он изменил свое решение только сейчас. Это не ускользнуло от наблюдательного водителя.

– А знаешь что, Петя, ты довези меня до угла, до перекрестка, а дальше я пройдусь пешочком, хочу немного воздухом подышать, устал чертовски.

– Как скажете, – ответил водитель, объезжая большую лужу, не желая пачкать автомобиль.

– Уже сказал.

А генерал Морозов действительно нервничал, ему сделалось не по себе. Хотя он и встречался с Панкратовым уже не первый и даже не пятый раз, а тем не менее волновался, нервничал, чувствовал себя, как солдат‑ новобранец перед тяжелым боем. Ему вдруг захотелось в туалет, он почувствовал, как внизу живота начинаются рези.

– Да что это со мной, – пробурчал он и, тронув за плечо водителя, спросил. – Слушай, тезка, может, у тебя сигареты есть?

– Так точно, – ответил водитель, подавая пачку недорогих сигарет.

Но генералу было все равно – дорогие они или дешевые. Когда волнуешься и чувствуешь себя неважно, обычно не рассуждаешь, дорогую таблетку тебе суют в рот или дешевую, главное, чтобы она помогла. А Морозов знал, сигарета ему поможет. Он долго и неумело щелкал зажигалкой, наконец, нервно закурил, откинулся на спинку, посмотрел в стекло, сделал одну глубокую затяжку и тут же еще пару. Потом резко погасил сигарету в боковой пепельнице.

Кожа сиденья, когда генерал двигался, скрипела, издавая непристойные звуки, и Морозова это сильно раздражало.

– Слушай, Петя, – спросил он, – тебе нравится кожаный салон?

– Да, – ответил водитель.

– А может лучше велюровый, а?

– Нет, что вы, Петр Иосифович, кожаный куда как лучше и убирать легче, протер влажной тряпочкой и он, как новый сверкает, поскрипывает.

– Вот этот скрип меня и раздражает, Водитель насторожился, готовясь услышать очередное откровение своего важного пассажира, а тот решил избавиться от навязчивых ассоциаций, рассказав о них вслух.

– Я понял, почему меня злит скрипение кожи.

У отца также скрипела портупея, когда он меня наказывал.

Водитель усмехнулся, усмехнулся наивно, так как может смеяться человек, не обремененный никакими заботами.

«Вот я так смеяться не могу, – подумал о себе генерал, – я даже когда смеюсь, нервничаю, искренности мне не хватает в улыбке. »

– Вот здесь, вот здесь, – тронув водителя за плечо, попросил генерал.

Черная машина мягко притормозила.

– Петр Иосифович, может, зонтик возьмете. Погода ведь хреновая, дождь может пойти.

– Что? Что ты говоришь, Петр? – генерал уже думал о своем.

– Зонтик возьмите. Мне в машине он ни к чему, а вам хоть и недалеко идти, но все равно намокнуть успеете.

– Да нет, что ты. Не надо, я в плаще, в шляпе, – генерал выбрался из машины, пожав на прощание водителю руку.

«Странный он сегодня какой‑ то», – подумал водитель, переключая скорость, и вливаясь в вечерний поток машин.

Глава 2

На улице уже было темно, влажный асфальт искрился, машины, сверкая рубиновыми габаритными огнями, двигались в сторону Садового кольца.

Генерал Морозов огляделся, до его дома оставалось метров семьсот.

– Ну где же они, – тихо проворчал генерал, поднимая воротник и надвигая поглубже шляпу, почти на самые глаза.

– Главное чтобы меня никто не узнал.

Он отошел к дому и двинулся вдоль стены, опасаясь, что если пойдет посередине тротуара, то обязательно столкнется с кем‑ нибудь из знакомых.

Петр Иосифович держал руки в карманах плаща, двигался неторопливо, словно бы совершал свою обычную вечернюю прогулку. Пройдя квартал, он стал нервничать сильнее.

«Странно, странно, – подумал он, где же, будь он неладен, этот Панкратов. »

И не успел он додумать до конца мысль о Панкратове, как увидел мужчину в куртке из грубой черной кожи с мобильным телефоном в руке. Мужчина что‑ то говорил, поглядывая на генерала.

" Это еще кто такой? – подумал Морозов и именно в этот момент из узкой улицы бесшумно выкатился шестисотый «мерседес» и замер напротив генерала.

Морозов остановился, решая – справа обойти тот или слева. Дверца открылась.

– Сюда, Петр Иосифович, сюда, – услышал он негромкий бас Панкратова и вздрогнул, словно на него вылили ушат холодной воды.

– Секунду.

Он быстро юркнул в темный салон автомобиля, сел на заднее сиденье. Панкратов, небрежно закинув нога за ногу, испытывающе поглядывал на генерала.

– Добрый вечер, Петр Иосифович! – Панкратов подал руку, генерал ответил вялым рукопожатием.

– Что‑ то настроение у тебя не очень, а, Петр Иосифович? – спросил Панкратов, испытывая терпение собеседника – не о самочувствии же собрались они разговаривать.

– Настроение хуже некуда.

– А как дела в твоей конторе? – Панкратов задал еще один бессмысленный вопрос.

Генерал пожал плечами.

– Не знаю что и ответить, но бывали времена и похуже.

– Ладно, потом расскажешь. Трогай, – обратился Панкратов к водителю, рядом с которым на переднем сиденье сидел еще и охранник.

«Мерседес» медленно выехал на улицу, шурша шинами по асфальту.

– Заедь куда‑ нибудь, – бросил Панкратов водителю. – У нас разговор с Петром Иосифовичем. , Генералу не понравилось, что Панкратов громко называет его имя, отчество. Стеклянная перегородка между водителем, охранником и салоном бесшумно поднялась вверх.

– Теперь можем говорить, генерал, абсолютно спокойно. Не смотри ты по сторонам, это мои люди на улице были.

Генерал подумал, что даже в его службе, у него в конторе и то нет таких автомобилей, и даже ответственная операция не всегда обставляется так, как сейчас обставил рядовую встречу Панкратов.

Генерал Морозов понял, что его вели сразу, как только его машина выехала за ворота конторы, проверяли, нет ли хвоста, не следит ли кто‑ нибудь за генералом и нет ли с ним охраны. А когда генерал на перекрестке отпустил своего водителя, его еще вели пол‑ улицы, а затем мужчина, это генерал точно видел, связался по телефону с Панкратовым и тот выехал на «мерседесе» прямо наперехват, усадил даже не дав опомниться – Так как дела у тебя в конторе? – повторил свой вопрос Панкратов.

– Дела идут, контора пишет, – хмуро улыбнувшись, ответил Морозов.

– Это не ответ.

– Так это и не вопрос, Иван Антонович. Дел‑ то много, и не все они вас касаются.

– Вот о чем я хочу с тобой поговорить. Грядут серьезные изменения, у нас начали возникать проблемы с конкурентами, правда, это все отбросы общества: уголовники, рецидивисты, настоящие бандиты, на них даже клейма ставить негде. Мы их хотим потеснить с рынка, сперва попытались с ними договориться, но больно уж они несговорчивы.

– А я‑ то здесь при чем? – удивился генерал.

– Как это при чем? Неужели не ясно? Я хочу тебя попросить, чтобы не вмешивался. Обо всех своих операциях против них сообщал нам, чтобы наши люди случайно не под ставились.

– Кому именно? – спросил Морозов.

– Либо Сивакова, либо меня держи в курсе. Сейчас начнется передел рынка. Крупные партии должны пойти из Казахстана, там у нас уже все схвачено. Я, почему так откровенен с тобой, генерал, не догадываешься?

– Ну и почему же? – выдавил из себя Морозов.

Можно быть откровенным только в двух случаях: или ты доверяешь человеку так же, как самому себе, или же человек – не жилец на этом свете, и ты последний, кто с ним разговаривает.

– Да потому, что ты никуда не денешься, ты теперь с нами в одной связке, как говорится, в одной лодке, не считая собаки, хотя и собак достаточно плывет с нами в этой же лодке по денежной реке, но пока они не кусаются – беспокоиться нечего.

Морозов смотрел на тонкий кейс с кодовым замком, стоящий у ног Панкратова. Как правило, Панкратов носил в этом кейсе деньги.

– Не смотри, не смотри так, Петр Иосифович, денег у меня с собой нет. Вернее, нет наличными, а вообще‑ то, кое‑ что я тебе привез, как договаривались.

Панкратов взял портфель, положил на колени, повертел замочки, прикрыв их от глаз соседа, крышка открылась, и из кармашка Иван Антонович выудил толстыми пальцами, украшенными перстнями, и подал генералу Морозову белую карточку.

– Что это? – спросил генерал.

– Как договаривались. Смотри на сумму, есть номер счета, все как ты просил, на фамилию твоего племянника. Правда, я не знаю, где он работает, но ты же сам просил.

Генерал ознакомился с белой карточкой и сглотнул слюну. Сумма, проставленная в длинную строку, в полтора раза превосходила его ожидания.

– Что, доволен? – перехватив растерянность во взгляде, осведомился Панкратов.

– Неплохо.

– Ты что, ожидал меньше?

– Честно говоря, да, – признался генерал.

– Мы же партнеры, мы же честные люди. Если обещаем, то за хорошую работу мы очень хорошо платим, а поработал ты отлично.

" Это, какие же партии наркотиков идут через них?

Уж точно, они их на аптекарских весах не взвешивают", – подумал генерал, попробовав в уме прикинуть цифры, но это ему не удалось, хотя, вообще‑ то, в арифметике он был силен.

«Я, скорее всего, получаю не проценты от дела, а разовые подачки. Сколько же имеют Панкратов и остальные? »

– Ты, я смотрю, доволен?

Генерал Морозов кивнул.

– Авансом получаю?

– Ни в коем разе. Это тебе благодарность за предыдущие услуги. В будущем все мы будем иметь намного больше.

Генералу хотелось спросить, сколько же именно, но промолчал.

– Да‑ да, намного больше. Здесь, в Москве, в твоем приходе, ты не сильно волнуйся, будет оседать малая часть, толика того, что пойдет на Запад. Так что ты не обессудь. Нам нужны деньги на непредвиденные расходы здесь. Ты же понимаешь, что возить деньги сюда с Запада – дело глупое и не очень интересное. Здесь в любой момент может произойти что угодно – очередная политическая реформа, переворот, опять какую‑ нибудь перестройку наоборот придумают политики, мать их так, поэтому деньги лучше всего хранить на Западе, а еще лучше держать в товаре. У тебя, наверное, ко мне есть дела?

– Да, есть, – сказал генерал.

– Я тебя слушаю. Может, выпьем? – Панкратов открыл бар, взял плоскую бутылку французского коньяка «Рими мартин» и показал ее генералу.

– Понемногу выпьем?

Генерал утвердительно кивнул.

– Сыро сегодня.

– Вот это другое дело.

Водитель вел «мерседес» так хорошо, что в салоне абсолютно не чувствовалось движения. Складывалось такое впечатление, что автомобиль вообще стоит. Лишь время от времени машина не сильно вздрагивала.

– Хороший у тебя шофер, – принимая бокал, сказал генерал Морозов.

– Плохих не держим. А теперь обрисуй мне ситуацию, что бы я от тебя, случаем, невозможного не потребовал.

– Понимаешь, Иван Антонович, министр на наше ведомство дуется. Надо заявить пару дел, достаточно громких, шумных, арестовать человек пятнадцатьдвадцать, какую‑ нибудь преступную группу, желательно с товаром, иначе, не усижу в кресле.

– Вот что ты задумал. Хорошо придумано, – сказал Панкратов, мгновенно оценив сообразительность генерала Морозова.

– Мне ничего другого не остается, кроме как думать.

– Правильно думаешь, Петр Иосифович, я тебе с этим помогу. Сдам пару чужих бригад, ввозящих и торгующих наркотиками, ты их захватишь. Было бы прекрасно, если бы твои удальцы, всех их перестреляли, всех до одного.

– Нет, ну что ты. Мне нужны.

– Я понимаю, тебе нужен красивый процесс, который будут транслировать по всем каналам, покажут в программах «Совершенно секретно», «Вне закона» или «В законе», как там у них, не знаю, в новостях расскажут, по НТВ, по ОРТ прокрутят. Я сразу же понял, что ты хочешь.

– Да, именно этого.

– Ну ладно, сдам тебе пару мелких конкурирующих фирм. Сколько тебе надо, чтобы у них оказалось наркотиков?

– Ну, хотя бы килограммов по десять‑ пятнадцать на круг.

– Круто берешь! Ты, наверное, знаешь, сколько стоит десять килограммов наркоты, хотя, возможно, и не очень точно.

– Знаю.

– Ну так прикинь, какие будут убытки. Тем не менее, ты нам помог пару раз, а мы поможем тебе.

Генерал Морозов мелкими глотками пил отличный коньяк, но ему казалось, что он пьет не ароматный напиток, а отраву, горькое лекарство. У него даже разболелась голова.

– Закури и не нервничай, – поняв состояние собеседника, – сказал Панкратов, – вон сигареты, бери кури, на меня не обращай внимания. В машине хороший кондиционер, так что дым глаза есть не будет.

А стекло не опускай, холодный ветер, сквозняк, боюсь простыть.

Генерал взял сигарету, прикурил, глубоко затянулся.

– Ну что, отпустило?

– Чуть‑ чуть, – кивнул Морозов.

– Значит, так, через неделю, а может, дней через десять в Москву придут две партии наркотиков, их привезут наши конкуренты. Можешь с ними расправиться, как захочешь и сумеешь. Всю информацию по ним я тебе дам, где, когда, сколько, кто привезет, на чем и откуда. А ты уж, Петр Иосифович, постарайся распорядиться знанием по‑ хозяйски, шум подыми, но сделай так, чтобы на нас никто и не смел подумать. Кстати, тебе куда? Домой?

Морозов кивнул.

– Куда же.

– Сейчас мы тебя подкинем. А еще, – Панкратов перехватил взгляд Морозова на циферблат своих дорогих часов, – ты, Петр Иосифович, не красуйся в своей конторе при таких дорогих часах, небось, у министра дешевле, а ты – какой‑ то генерал – носишь часы от Картье. Не стоит, я тебя прошу. Куда‑ нибудь, в другие места, выходя в туалет, например, можешь носить. Когда, кстати, ты покупаешь дом?

– Какой дом? – насторожился генерал Морозов.

– Как же, на двадцатом километре от города.

– Откуда ты это знаешь, Иван Антонович?

– Знаю, что покупаешь ты его не на себя и знаю сколько тебе зарядили. Лучше ты этого не делай, мало ли кто, мало ли где растреплют, потом у тебя начнутся проблемы. Погоди год‑ два, уйдешь на пенсию или в отставку, тогда и покупай, живи не по средствам. А сейчас не надо, слишком многим ты мешаешь.

– Кому именно? – подался к Панкратову генерал.

– Нет, я не буду перечислять и пальцы загибать не стану, мешаешь и все. И твой зам очень уж шустрый и резвый, по‑ моему, Савельев, полковник есть у тебя такой?

– Да, есть, – ответил Морозов.

– Так вот, этот Савельев, что‑ то больно активный, крутится, крутится вокруг нас. Ты отправь его в какую‑ нибудь командировку, например, на границу с Таджикистаном. А там уж я позабочусь о его здоровье, – крякнул Панкратов и постучал себя ладонями по щекам, – Ты меня понял, Петр Иосифович?

– Конечно, понял.

– Ты хоть и генерал, но соображаешь не всегда хорошо. Берегись своего зама, будь поосторожнее, умный он мужик, толковый, я его давно заприметил, давно на него глаз положил, – Панкратов говорил о полковнике Савельеве так, словно бы тот был очень симпатичной женщиной, а не заместителем начальника регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. – Так, не суетись, к самому дому мы тебя не повезем, высадим вот здесь.

Стеклянная перегородка медленно опустилась вниз и Панкратов негромко сказал:

– Остановись на перекрестке.

Шестисотый «мерседес» плавно затормозил, уткнувшись передними колесами в бордюр тротуара.

– До встречи, я тебя найду сам и передам информацию. А ты уж, если что надумаешь, согласовывай со мной. Держи меня в курсе.

– Понял. До встречи, – генерал выбрался из машины, а «мерседес» сорвался с места, унесся в сторону Тверской.

Генерал увидел, как за шестисотым «мерседесом» понесся большой джип с тонированными стеклами и двумя антеннами на крыше.

" Да, без охраны Панкратов ни на шаг. Наверное, и в туалет ходит с телохранителем. Тоже мне герой!

Не будь у них кассеты, а на кассете глупостей, которые я натворил, я бы с ними разобрался в два счета, перестреляли бы, пересадили бы всех до единого", – думая так, генерал Морозов прекрасно понимал, что посадить такого человека, как Панкратов, вряд ли бы удалось.

Слишком уж тот был хорошо законспирирован и поймал его с поличным было очень сложно, к тому же к услугам Панкратова имелись самые дорогие адвокаты, подкупленные судьи, тысячи свидетелей, которые в один голос стали бы утверждать, что Иван Антонович Панкратов – честнейший человек, порядочный бизнесмен и ни в каких подозрительных делах замешан быть не может.

Генерал Морозов проводил машины взглядом и медленно побрел к дому, он знал, что его ждут жена, взрослая дочь и спаниель по кличке Чип, с которым ему сейчас предстояло прогуляться во дворе. Войдя в подъезд, генерал вытащил из кармана белый листок плотной бумаги, маленький, как две визитные карточки, положенные рядом, и посмотрел на сумму – четыреста тысяч дойчемарок. Что ж неплохо, на сегодняшний день у генерала Морозова на счетах в зарубежных банках, плюс спрятанные на даче деньги, имелось около миллиона долларов. Миллион совсем без малого. Не хватало каких‑ то тысяч тридцать, тридцать пять.

" Ничего, ничего, я должен получить с них миллиона два, а затем резко пробросить всех до единого. Иначе, если не я их, то они меня. А насчет моего зама – полковника Савельева Панкратов прав. Может быть, действительно, послать его куда‑ нибудь на границу с Таджикистаном или в Чуйскую долину. И пусть там с ним разберутся. Правда, опять разразится скандал.

Но, с другой стороны, можно повернуть дело так, что полковник Савельев геройски погибнет при успешном выполнении боевого задания. При проведении совместной операции по уничтожению партии наркотиков с коллегами сопредельного государства. Войн без жертв не бывает".

Створки кабины лифта открылись, генерал спрятал бумажку во внутренний карман плаща. И только сейчас вспомнил, что за брючным ремнем у него торчит табельный пистолет.

" Зачем я его тащил с собой? Оружие абсолютно ни к чему, все ведь можно решить просто: поговорил, пожал руку кому надо, и деньги оказались в моем кармане, а за мою жизнь они переживают больше, чем я за свою.

За оружие я хватаюсь от нервов, от слабости. В делах большого уровня оружие бессильно. Я им нужен больше, чем они мне. Не предупреди я их о готовящейся операции, так Савельев со своими ребятами давно бы их всех упрятал за решетку. А там выкручивайтесь, платите денежки адвокатам. Да, – подумал генерал Морозов, – с полковником Савельевым, действительно надо быть настороже, держать ухо востро. Как бы он чего не заподозрил, не пронюхал. Правдоискатель".

Петр Иосифович вытащил из кармана дорогой кожаный ключишник, расстегнул его, нужным ключом открыл дверь в квартиру.

Чип сразу же бросился к его ногам.

– Хороший, хороший, – генерал присел на корточки и принялся гладить пса, наслаждаясь его искренней любовью.

Чип ласково рычал, затем перевернулся на спину и засучил лапами.

– Ну, хорошо, хорошо, сейчас я выпью стаканчик сока, и мы пойдем с тобой погуляем.

Из кухни показалась жена.

– Что это ты так поздно, Петя? – обратилась она к мужу.

– Все нормально, дорогая, делов невпроворот.

– Делов‑ делов, дел надо говорить, дорогой.

– Дела бывают уголовные, – пошутил муж, чмокая жену в щеку.

– Дай‑ ка мне стаканчик соку и приготовь ужин пока я похожу с Чипом. Кстати, где дочь?

– В своей комнате, слушает музыку.

– А, точно, – генерал услышал, что из дальней дочкиной комнаты громко звучит надоедливая однообразная песня.

Жена вошла со стаканом апельсинового сока.

– Только он холодный, дорогой, ты уж осторожно, а то опять простынешь.

– Не беспокойся, не простыну, – генерал залпом выпил сок, снял со стены поводок и хлопнул им себя по колену.

– Пойдем, Чип, пойдем, маленький.

Они вдвоем покинули квартиру и уже через пару минут рыжий лохматый пес, радостно лая, носился по двору, не обращая внимания ни на лужи, ни на медленный надоедливый дождь. А генерал Морозов, насупив брови, подняв ворот плаща и заложив руки за спину, словно уголовник, прохаживался рядом с длинной чередой автомобилей, время от времени подзывая пса к себе.

– Чип, ты куда?

Затем он махнул поводком, как дрессировщик кнутом, раздался негромкий хлопок, похожий на выстрел пистолета с глушителем.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Морозов, – если они сдадут мне пару бригад, ввозящих наркотики, а мы их захватим под моим четким руководством, проведем две больших операции, то мне будет с чем пойти на коллегию и будет что доложить министру.

Да, вообще‑ то, от Панкратова и мне полный профит и конторе польза.

Во двор заехал белый «вольво» последней модели, генерал Морозов приостановился, из автомобиля вышел молодцеватый мужчина в плаще почти таком же дорогом, как у Морозова. Он помахал генералу рукой.

– Что‑ то вы сегодня рано с Чипом прогуливаетесь, Петр Иосифович.

– Да, Борис Брониславович, вот успел пораньше освободиться.

Борис Брониславович работал в министерстве иностранных дел и жил в том же подъезде, что и генерал, они были давно знакомы и даже время от времени захаживали друг к другу в гости. У дипломата тоже имелся пес, правда, с ним чаще гулял сын. Чип Морозова и сеттер, привезенный дипломатом из Дублина, хорошо ладили друг с другом.

– А где ваш пес? – спросил Морозов.

– Наверное, уже дома о диваны шерсть вытирает, обычно сын с ним гуляет.

– Хороший мальчишка, – сказал генерал Морозов – Ничего. В МИМО собрался поступать.

– Что, по стопам отца, так сказать?

– Говорит, что собирается.

– Прекрасный молодой человек ваш Андрей, просто замечательный.

– До встречи.

Мужчины пожали друг другу руки, Чип несколько раз тявкнул вдогонку высокому мужчине, а затем побежал за белым автомобилем, уезжавшим со двора.

– Пойдем, пойдем домой. Все дела ты сделал, а я еще хочу посмотреть телевизор и очень хочу поесть, – сказал генерал Морозов, направляясь к подъезду, помахивая на ходу поводком.

«Интересно, через сколько времени он мне позвонит? – думал он о Панкратове. – Тем не менее завтра проведу небольшое совещание и скажу о готовящейся операции, мол, оперативную информацию оглашу в последний момент. Пусть удивляются мои замы и оперативники, хотя они уже, наверное, привыкли к моей интуиции и полагают, что я очень толковый работник, держу руку на пульсе, контролируя ситуацию как в городе, так и в России».

Глава 3

Борис Рублев как всегда поднялся ровно в шесть.

На улице еще густели осенние сумерки, по карнизу стучал мелкий дождь, даже не стучал, а шуршал, напоминая своим шуршанием сыплющийся тонкой струйкой песок.

Быстро собравшись, туго зашнуровав разбитые, видавшие виды кроссовки, Рублев сбежал во двор и жадно вдохнул холодный воздух, несколько раз взмахнул руками и отправился на свою неизменную утреннюю пробежку. Его не волновал ни пронзительный холодный ветер, ни мелкий моросящий дождь, ни проносящиеся рядом машины. Он ровно дышал и бежал по узкому тротуару почти у самой бровки.

Прохожих на улице было еще немного, они зябко ежились, держа над собой раскрытые зонтики, а Комбат бежал с непокрытой головой, легко перепрыгивая через лужи. Сегодня он решил увеличить кросс на один километр. Настроение у него было обычное, да и день выдался абсолютно обычный, осенний, будний для большинства народа – рабочий.

– Раз‑ два, раз‑ два, – размеренная, как щелчки метронома, звучала в мозгу Комбата одна и та же фраза.

Он знал, что бежит довольно быстро и пытался не сбиваться с ритма, чувствовал, как начинает постепенно разогреваться, а холодные капли дождя остужают его разгоряченное лицо, доставляют удовольствие. Он даже не смотрел на часы, прекрасно зная, что темп его бега обычный.

Через полчаса он уже возвращался к своему дому, дыша так же ровно и спокойно, как в самом начале пути. Пожилая дворничиха работала во дворе, сметая мокрые листья в большие темно‑ бурые ворохи.

Она приветливо кивнула Комбату, давно уже привыкнув к тому, что этот высокий сильный мужчина появляется во дворе, возвращаясь с пробежки, как раз в тот момент, когда она заканчивает работу. Борис Рублев тоже приветливо махнул рукой немолодой женщине. У подъезда он остановился, несколько раз присел, подпрыгнул на месте и направился вверх по лестнице, лифтом во время утренних пробежек Рублев не пользовался.

Поднявшись к себе в квартиру, Комбат в большой комнате еще минут двадцать подымал гири, отжимался от пола, приседал, качал пресс, короче говоря, основательно помучил свое сильное тело, и после этого, поставив на плиту чайник, отправился принимать холодный душ.

Помывшись, Рублев остановился возле зеркала, пригладил мокрые волосы, прикоснулся пальцем к усам, к жесткой черной щеточке.

«Так, теперь побреемся».

Тщательно намылившись, мужчина взял опасную бритву и провел по мыльной щеке. Каждое движение Рублева было уверенным, и единственное, что испортило его ровное настроение, так это порез на щеке. Одно неосторожное движение – дернулась рука, и бритва оставила длинный кровоточащий след.

– Черт подери, – пробурчал Комбат, – вот незадача. Что это со мной такое?

Порез немного испортил настроение, Комбат был суеверен и кровь на щеке воспринял как дурной знак.

Сняв остатки пены, вымыв лицо холодной водой, Рублев плеснул в ладонь одеколона и прижег ранку.

Кровь остановилась, он улыбнулся своему отражению, чайник на кухне засвистел.

– Ну вот, сейчас позавтракаем и по делам – он сам знал, что в половине десятого должен быть на Другом конце города.

Вчера в полдень он абсолютно случайно встретил своих подчиненных, двух братьев‑ близнецов. Узнал их мгновенно, со спины. Ребята шли в кожаных куртках, хотя, какие там ребята, это он привык так их называть, а сильные высокие мужчины с крепкими шеями, коротко стриженные, без шапок, без зонтов в руках. Комбат увидел их из машины и просигналил. Один из парней обернулся и с интересом посмотрел на машину.

Стекло отсвечивало, и мужчина не мог видеть водителя, Комбат подъехал ближе, опустил боковое стекло и негромко окликнул:

– Эй, Решетников, сержант Решетников, ты меня слышишь.

От голоса Комбата на лице широкоплечего мужчины появилось странное выражение. Он вздрогнул и весь насторожился, подобрался, а затем появилась широкая улыбка.

– Е‑ мое, – воскликнул мужчина, подбегая к машине, – комбат, товарищ майор, Борис Иванович, вот так встреча!

Второй Решетников тоже подбежал к машине, и братья буквально выволокли Комбата из салона и принялись трясти его руки, тискали за плечи. Рублев уже и сам был не рад, что окликнул этих двоих.

– Вот это встреча! А нам Андрей Подберезский говорил, что ты где‑ то в Москве, Борис Иванович, мы даже как‑ то пару раз тебе звонили, но телефон не отвечал.

– Да, ребята, я уже давно в Москве. А вы как?

– А что мы, – ответили братья Решетниковы в один голос, – у нас все классно, товарищ майор, работаем в охранном агентстве, – чересчур четко и немного по‑ военному отрапортовали мужчины, – работа непыльная, платят хорошо. Службу несем исправно, как у нас говорили, через день на ремень, иначе говоря, сопровождаем ценные грузы.

– А что возите? – спросил Комбат.

– А кто его знает, мы же грузы не проверяем.

Нам сказали охранять, мы и охраняем. Надо например, завезти из Москвы в Нижний, из Нижнего в Ростов, нас нанимают, мы с оружием, все как положено. А выто, а ты‑ то, Борис Иванович, чем занят?

Комбат замялся.

– Я, ребята, ничем не занят, получаю пенсию.

– Как это пенсию? – изумились братья Решетниковы, словно бы они и не знали, что Комбат ушел из армии и сейчас живет как и на что получится.

– Всякие дела случаются, – рассматривая своих бывших подчиненных, сказал Рублев. – А вы все такие же – орлы.

– Да, Борис Иванович, спортом занимаемся, правда, времени немного, да и не гоняют нас так, как вы в свое время.

– Если бы я вас не гонял, может быть, мы и не встретились на этой площади.

– А что мы здесь стоим? – заговорил Сергей Решетников. – Пойдемте зайдем куда‑ нибудь, Борис Иванович, мы вас угощаем.

– Да я и сам вас, ребята, могу угостить.

Братья явно обрадовались неожиданной встрече со своим командиром.

– Нас там, Борис Иванович, из Спецназа в агентстве четверо, – и Сергей Решетников принялся рассказывать о тех, кто работает с ними и охраняет грузы.

Комбат слушал, кивал, но с места не двигался, стоял у своей машины.

– Пойдемте, пойдемте, Борис Иванович, можем пойти даже к нам домой, наш батя обрадуется, увидев вас. Он о вас все знает.

– Это хорошо, – почему‑ то с сомнением в голосе произнес Комбат.

– Идемте, идемте, мы здесь недалеко живем, в переулке на углу.

– Нет, ребята, у меня кое‑ какие дела, – Комбат посмотрел на свой трофейный хронометр.

Братья Решетниковы улыбнулись, они помнили эти часы еще по Афганистану.

– Жив будильник, да, Борис Иванович? – спросил младший брат, которого младшим звали за то, что родился на несколько минут позже старшего.

– Жив, жив, славу Богу, тикает, отсчитывает секунды жизни.

– Помним мы ваши часики, помним.

– Ну, ребята, я рад, что у вас все хорошо.

– Да, у нас все хорошо, просто прекрасно.

– Слушайте, Борис Иванович, товарищ майор, идите к нам работать командиром, кого‑ кого а вас возьмут, не задумываясь, мы о вас рассказывали, да и наши все поддержат. Знаете, сколько у нас афганцев работает?

– Ну и сколько? – на всякий случай спросил Комбат.

Двенадцать человек, все парни что надо, двое из спецназа перешли к нам, платят у нас лучше. Да и работа полегче.

– А что опасно работать‑ то? – спросил Комбат.

– Всякое бывает, иногда наскакивают бандиты.

Грузы ведь ценные возим, иногда компьютеры, телевизоры, технику, вообще‑ то, дорогие вещички. Иногда деньги сопровождаем из аэропорта до банка. Нам‑ то все равно, что охранять, главное, чтобы платили исправно.

– И много платят? – поинтересовался Борис Иванович.

– Не так чтобы очень много, но на жизнь хватает. Иногда премию подбрасывают по сотке или по две на брата.

– Долларов? – спросил Комбат.

– Конечно, долларов, а чего ж еще? Рублей, что ли? Ими теперь только правительство бюджет меряет, что бы непонятнее было. Вот вы знаете, сколько нулей в триллионе?

– Знаю.

– Сколько?

– Много, а вы сами знаете ли?

– – А нам и не надо. Зарплату все равно миллионами дают.

Пойдемте, пойдемте, – проговорил Сергей, уцепившись за локоть Рублева.

Часа два сидел Комбат за столиком в кафе. У ребят был выходной, они никуда не спешили. Так же не спешил и Рублев, воспоминания лились рекой. Они вновь сквозь серый городской пейзаж видели то, что было недоступно другим: то горы, то предрассветные пустыни, то ночные пустыни, атаки, штурмы, захваты.

Комбат словно бы помолодел, его глаза сверкали, и лишь время от времени лица парней и их командира становились грустными. Это случалось в те моменты, когда вспоминали погибших, тех, кто остался там, в невидимых московским прохожим пейзажах чужой страны. И тогда рюмки поднимались молча, и так же молча осушались.

Потом слово за слово, и опять воспоминания лились рекой.

– Давайте позвоним Подберезскому, – предложил Решетников‑ младший и, вообще, комбат, идите к нам работать. Мы вам будем подчиняться.

– А меня возьмут? – улыбнулся Борис Рублев.

– Вас? Да мы такие рекомендации дадим, что наш управляющий вас своим замом сделает.

– Не хочу я, ребята, больше командовать, работать, может быть, и пошел бы.

– Так идем, Борис Иванович.

Все это вспоминал Комбат, сидя за столом, жуя бутерброд и запивая крепким чаем. Сегодня он должен будет встретиться с братьями Решетниковыми и, может быть, пойдет работать в охранное агентство. Ведь чем‑ то же надо заниматься, не мотаться же по разовым поручениям Бахрушина по стране, разбираясь со всякими гадами, рискуя жизнью.

Может быть, ребята и правы, надо идти работать к ним. Контора у них негосударственная, так что, наверное, там будет спокойно. Найдется место, где он будет знать всех и его будут знать. А то, что он справится с работой, не вызывало у него никаких сомнений.

Позавтракав, вымыв посуду. Комбат принялся одеваться. О том, что ему принесет этот день, Борис Рублев даже не подозревал.

Глава 4

Стрелки часов показывали полночь, но Борис Рублев даже и не думал ложиться спать. Не было ни малейшего желания. Он смотрел на экран телевизора, на бегающих, суетящихся, стреляющих друг в друга гангстеров, и время от времени на его губах появлялась презрительная улыбка.

– Какая чушь!

«Разве так бывает в жизни? Вот например, я навидался в своей жизни всякого, и для кого они все это снимают? Ведь тут ни на грош правды. Ни на ломаную копейку. По стрельбе выходит, что в их автоматах по сто патронов, а в пистолетах по пятьдесят. Патроны никогда не кончаются, гранаты взрываются именно в тот момент, когда должны взорваться, огромные машины взлетают от взрыва в воздух как картонные и горят как бумажные, словно их облили еще и бензином. А люди‑ то какие живучие. Вот этот вот гангстер», – Комбат всмотрелся в лицо бандита на экране телевизора.

Лицо было снято крупным планом. Бандит зло смотрел с экрана прямо на Комбата.

«Вот его бьют, бьют, а он все вскакивает на ноги. Да никакой мужик, даже самый здоровый после таких ударов не смог бы подняться с пола, а он еще и улыбается».

Но как ни удивляло его сменяющееся изображение на экране эти бегающие, стреляющие, взлетающие на воздух люди, выключать телевизор не хотелось. Зрелище затягивало, захватывало, и Борис Рублев даже покусывал нижнюю губу.

– Во дают, во дают! – иногда ронял он скупые словечки, – да если бы на самом деле тебя вот так ударили, железным прикладом по затылку, ты бы, в лучшем случае, оказался в реанимации с сильнейшим сотрясением мозга, с расколотым черепом, с дробленой раной. И кости черепа торчали бы сквозь твою лысину. А ты ничего, встаешь! Бегаешь, хватаешь УЗИ и начинаешь стрелять.

Борис склонил голову.

– Ну вот сейчас тебя, придурка, угробят. Что же ты лезешь прямо под пули, если ты такой опытный. Я бы, например, лег и пополз, затем вскочил, перепрыгнул бы вон за ту горящую машину и уже с той позиции открыл бы огонь. И стрелял бы я не так, как ты – направо и налево, стрелял бы прицельно, вел бы точный огонь. Ну, это уже совсем ни к черту!

Борис Рублев даже скривился, когда рядом с лысым гангстером взорвалась граната, а гангстер в этот момент прилег на бетонный пол.

" Если бы на самом деле граната взорвалась в двух шагах от тебя, а ты не в окопе, причем глубоком, полутораметровом, от тебя бы только клочья полетели, мокрые от крови куски мяса, да подметки с кусками ступней отлетели куда‑ нибудь метров за тридцать‑ сорок. Чего‑ чего, а как взрываются гранаты в трех шагах я за свою жизнь насмотрелся.

Неужели у этих киношников нет нормальных консультантов, которые могут рассказать, как действует граната, как взрывается фугас, как стреляет автомат. Наверное, нет, а может быть, и есть, – остановил себя Комбат, – но кино есть кино. Тут все должно быть красиво и неважно – убедительно или нет. Самое главное, чтобы было зрелище. А ведь на самом деле бой, схватка, атака абсолютно незрелищны. Они страшны и ужасны.

Кровь стынет в жилах, когда вжикают, свистят над головой пули, а впереди рвутся снаряды, вываливая в небо тонны земли, камней, а потом эта земля, обгорелые камни падают тебе на голову. И если ты не успеваешь вовремя упасть, затаиться, прижаться к земле, ввинтиться в нее, как червь, как маленькая букашка, то клочья вырванные из твоего тела разлетятся на метров тридцать‑ сорок, и даже преданные друзья, верные и надежные, не смогут тебя сложить, не смогут собрать по частям.

Да, кино – это кино, а жизнь – это жизнь".

Наконец, гангстера застрелили. В него выпустили, по расчетам Комбата, чуть ли не тридцать разрывных пуль, а гангстер все еще полз, хрипел, кровь лилась у него изо рта так, словно бы он был не человек, а целлофановый мешок с кровью. Кровь хлестала изо всех дыр и пулевых отверстий, а гангстер продолжал ползти.

– Фу ты, какая чушь! – наконец сказал Рублев, нащупал пульт дистанционного управления и большим пальцем нажал красную кнопку.

Изображение на экране исчезло.

– Ой, кино, кино, – буркнул Комбат, – пойду‑ ка я, лучше выпью чайку, выкурю сигарету, да лягу спать. Хотя после подобных зрелищ заснуть, вообще‑ то, тяжеловато.

Он пошел на кухню, поставил чайник на плиту, и тут ему пришла в голову интересная мысль, что о своих действиях в экстремальных условиях он почти не вспоминает, а если вспоминает, то очень редко. А вот дурацкие фильмы он почему‑ то помнит хорошо.

Но о волшебной силе искусства он рассуждать не стал.

– Ладно, ну его к черту, это кино.

Хотя Рублев знал, что как только выпьет чашку крепкого чая, выкурит сигарету, то вернется в комнату, и рука сама, против воли потянется к пульту и нажмет кнопку «Play» и вновь на экране телевизора появится изображение, загремят, загрохочут выстрелы.

Засверкают лезвия ножей. Полетят в неприятеля гранаты. Люди станут убивать друг друга, и уже тяжело будет вспомнить из‑ за чего, собственно говоря, разгорелся сыр‑ бор, и почему узкоглазые пытаются уничтожить американцев – бойцов американского спецназа.

Что еще удивляло Комбата в фильмах, так это место действия – какие‑ то заброшенные заводы, какие‑ то огромные ангары – в жизни‑ то все происходит совсем по‑ другому. И стрелять зачастую приходится прямо на улице, а во время боевых действий никто в ангары не полезет, ведь там, как правило, ночью темно, полно всякого железа.

«Вообще, все эти фильмы – выдумки. Конечно, приятные, но выдумки. И несведущий народ, те, кому никогда не доводилось держать в руках автомат, пистолет, или гранату, смотрят на все это, затаив дыхание. Смотрят, переживают, вздыхают, задерживают дыхание и шепчут: „Доползи. Доползи. Надо добежать, ведь там свои, их надо спасти“».

Но досмотреть дурацкий фильм американского режиссера Комбату не дал настойчивый звонок в дверь.

– Что за чертовщина! Кто это так настойчиво ломится?

Рублев выключил плиту, так как чайник вскипел и неторопливо направился в прихожую к входной двери.

Он не стал спрашивать, кто за дверью и зачем пожаловал, не стал припадать к дверному глазку, а просто положил ладонь на дверную ручку, легко нажал ее вниз, а пальцами левой руки повернул ключ. Дверь открылась.

Прямо перед Рублевым стоял, тяжело дыша, Андрей Подберезский.

– Андрюха, ты что так дышишь? Собаки цепные за тобой что ли гонятся? Или что?

– Да нет, Борис Иванович, – переводя дыхание, произнес Подберезский и просто рукавом вытер вспотевший лоб.

– Тогда заходи, – Рублев на всякий случай выглянул, словно бы хотел убедиться, что по лестнице не бегут с рычанием и лаем огромные лохматые псы, оскалив желтые клыки. На лестнице было тихо, на площадке горела лампочка.

– Чего так поздно? – уже зайдя в комнату и предлагая гостю раздеться, спросил Рублев.

– Погоди, погоди, у тебя есть, Борис Иванович, сигареты?

– Конечно, есть, Андрюха. И чай есть, только‑ только закипел. Проходи на кухню, да не снимай ты свои башмаки, не разводи антимонию.

Подберезский, огромный, как двустворчатый шкаф, повертел головой на крепкой шее и прошел в кухню, а затем с трудом втиснул свои широченные плечи между холодильником и столом.

– Погоди, не рассказывай, – подняв вверх руку сказал Рублев, – сейчас я тебе налью чайку, выпьешь, затем поговорим.

– А водка у тебя есть? – жадно спросил Подберезский.

– Водка есть, если сочту: нужным, то и себе налью. Согласен?

– Так точно, – буркнул Подберезский, нервно затягиваясь сигаретой, той которую Комбат оставил на краю пепельницы.

– Ну, говори.

– Слушай, Иваныч, слушай, помнишь у нас в батальоне, там в Кандагаре был такой рыжий? Саша Шмелев.

– Саша Шмелев? – Комбат наморщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию.

Но в батальоне за те два года, что они базировались возле Кандагара, сменились сотни людей и запомнить всех, естественно, он не мог.

– Саша, говоришь, Шмелев?

– Ну да, он командовал расчетом птурсов, их еще всех взорвали прямым попаданием, весь расчет, один Сашка остался.

– Погоди, погоди, Андрюха, не гони, где их взорвали?

– На перевале, когда нас сбросили с парашютами ночью, а взорвали их утром.

– Что‑ то не припоминаю, – Рублев сжал пальцы, словно это нехитрое движение могло помочь вспомнить какого‑ то рыжего Сашу Шмелева, скорее всего сержанта, уцелевшего после прямого попадания.

– Ну и что дальше?

– Да ты еще все смеялся над его фамилией, шмель, шмель. А кликуха у него была Пехота.

– Ты бы так сразу и сказал, – расплылся в улыбке Рублев. – Сашка Пехота, а то рыжий Шмелев, командир расчета птурсов. Ну, конечно, помню, у него еще шрам на лбу был и татуировка на все плечо.

Конечно, помню Пехоту.

– Так вот, Иваныч, слушай, у него большие неприятности, – Влез куда‑ нибудь?

– Влез. Погоди, я тебе все с самого начала. Ты полковника Бахрушина давно видел?

– Недели две тому назад разговаривал с ним по телефону. А что такое?

– Пехоту милиция повинтила, избили по страшной силе, он вырвался, убежал, а они его опять догнали и, боюсь, что убьют в участке.

– А собственно говоря, в чем дело? Может есть за что?

– Да нет, Иваныч, ты же знаешь Пехоту, он, вообще, спокойный. По ерунде встревать не станет.

– Так что случилось с ним? Что?

– Насколько я знаю, его сын сцепился с торговцами наркотой, те его побили, пацан прибежал домой, Пехота посмотрел‑ посмотрел, да и пошел разбираться. Естественно, торговцев наркотиками, а там были какие‑ то негры, вьетнамцы, ну вся эта шваль, которой сейчас расплодилось в Москве выше крыши, он погонял. Погонял хорошенько, а тут, как я понял, милиция, они прикрывали этих торговцев. И давай его колошматить. Конечно, мужик он здоровый и не подарок, за себя постоять умеет. Ментов он двоих или троих отделал. Но их же было штук восемь, вот они его и взяли.

– И где он сейчас?

– Сын рассказывал, что увезли.

– А кто тебе звонил, Андрюха?

– Никто не звонил. Пацан приехал ко мне, они недалеко от меня живут. Матери как раз не было дома, она где‑ то в командировке с ревизией. Малому деться некуда, я говорю, разберусь. Сунулся в милицию, а они меня послали подальше, сказали, что друг мой сам настоящий наркоман, что у него нашли чуть ли не сто граммов наркоты. А откуда у Пехоты наркота, он последние три года даже пива не пьет, а курить, вообще не курил.

– Вот как, говоришь, пей чаек, Андрюха, пей.

– Да не могу, Комбат, пить чай, друг в беде.

– Да‑ а, понял, – сказал Комбат, – а я что могу сделать?

Борис Рублев рассуждал, глядя сквозь чисто вымытое стекло кухонного окна на ночной город.

– Как это что? У тебя авторитет. Я подумал, может, ты полковнику Бахрушину позвонишь. Ведь вы с ним приятели.

– Приятели‑ то, приятели, даже можно сказать, друзья, – буркнул Комбат, – но беспокоить серьезного человека.

– А зачем вообще тогда друзья есть? Они же Сашку убьют.

– Ну, если его там в Кандагаре не убили, если он перевал прошел, в ущелье лазил, я думаю, и в милиции его не убьют.

– Да, убить‑ то может и не убьют, а вот посадить могут. А пацан сейчас один.

– Пацана жаль, – сказал Комбат, – пойду одеваться, а ты пей чай. Надеюсь, ты с машиной?

– С машиной, с машиной, Иваныч.

– И отделение знаешь?

– Знаю, да что толку. Я там одного сержанта спросил, так он говорит, что Пехоту перевезли.

– Куда? – уже из прихожей спросил Комбат.

– Куда‑ то в управление по незаконному обороту наркотиков.

– Ладно, разберемся, – спокойным голосом очень серьезно сказал Комбат, – вот погоди, оденусь и разберемся.

Одевался Рублев быстро, по‑ военному, словно бы ему через минуту надо было идти в атаку. Он похлопал по карманам, ключи, сигареты, зажигалка, документы были на месте.

– А Бахрушину? – напомнил Подберезский.

– Сейчас позвоню, – Комбат взял трубку телефона, оперся спиной о стену и быстро набрал, неуклюже тыкая пальцем в маленькие кнопочки телефонный, номер полковника Бахрушина.

– Ну, ну, давай, – словно бы подзадоривая телефон, пробормотал Борис Рублев. – Странно, дома его нет, длинные гудки.

– А еще какой‑ нибудь телефон есть? – спросил, нервно куря сигарету, Подберезский.

– Конечно, есть и не один. Сейчас позвоню в машину, хотя какая к черту машина, сегодня же выходной у людей.

– Ну, позвони, позвони, Иваныч, дело не терпит отлагательства, забьют мужика.

– Не забьют, Андрюха, не боись, я тебе уже говорил, бормотал Рублев, тыча пальцем в кнопки телефона. – так, рабочий, – сказал он, прикладывая трубку к уху – короткие гудки. Значит, на месте не сидит, разъезжает. Странно, что он делает в выходной день?

– Работает, работает. Набирай еще раз.

Сброс, затем повтор, Борис Рублев выполнял все операции четко так, как он обращался с автоматом или пистолетом, со всеми вещами, от которых зависела его жизнь.

Наконец, телефоны соединились.

– Добрый вечер, – бодрым голосом сказал Борис Рублев в трубку, услышав недовольное ворчание Леонида Васильевича Бахрушина.

– Кто это? – переспросил Бахрушин. – А, Борис Иванович! Сколько лет, сколько зим! Куда запропастился? Я уже сам хотел тебе звонить, – совершенно изменившимся голосом быстро заговорил в трубку Бахрушин.

Комбат даже представил себе, как рука полковника Бахрушина вытряхивает из пачки сигарету.

– Чего беспокоишь? Стряслось что‑ нибудь?

– Да, Леонид Васильевич, неприятность.

– У тебя неприятность? Или у друзей? Когда у тебя самого проблемы, ты ко мне обращаться не любишь, – словно бы не веря услышанному, произнес Бахрушин.

– Да, не у меня, полковник, у моего приятеля, у парня из моего батальона. Рыжий такой Саша Шмелев, Пехота кличка.

– Пехота так Пехота, а в чем, собственно говоря, дело?

– Милиция его забрала.

– Наверное, было за что, – сказал полковник Бахрушин.

– Говорят, что не по делу.

– Как это не по делу? – немного шутливым тоном переспросил Бахрушин.

– Не по делу, да и все, вешают на него всяких собак, а он мужик серьезный. Бьют его в милиции, Андрюха говорит.

– А Андрюха откуда знает? – принялся уточнять и наводить справки полковник.

– Он приехал ко мне минут десять назад, лица на нем нет.

– Не может того быть, Борис Иванович, что лица на Подберезском нет. По‑ моему, лицо у него всегда на месте. Привет, кстати, передай. В каком отделение твой боец?

– В каком отделении? – переспросил Комбат у Подберезского.

Тот обрадовано потер руки и вывалил всю информацию, какую знал.

– Подъезжай к управлению, я‑ то, дурак, домой направлялся. Вместе заедем, заберем.

– Буду, – буркнул Комбат.

– Я выеду на своей машине, – сказал Бахрушин, – ждите у входа возле ворот.

– Так там нельзя стоять.

– Скажи, что полковник Бахрушин приказал.

– Понял, – ответил Комбат. – Побежали, Андрюха, Бахрушин, думаю, поможет.

Хлопнула дверь, щелкнул замок. Комбат абсолютно бесшумно пружинистыми прыжками двинулся вниз по лестнице. На площадке второго этажа остановился.

– Подберезский, ты что, ходить тихо разучился.

Гремишь, людей разбудишь. Уже ночь, как никак.

– А, хорошо, хорошо, – извиняющимся тоном ответил Подберезский, – просто спешу, ни о чем другом думать не могу.

– А надо бы, Андрюха.

– Они уселись в машину Подберезского, и тот взглянул на Рублева.

– Куда, командуй, Иваныч.

– Давай, вперед в центр. Знаешь, где контора Бахрушина?

– Знаю, – спокойна ответил Андрей, вдавливая педаль газа.

– Да не гуди ты мотором, потише, я же тебе говорил, люди спят.

– Понял, понял, Комбат.

Машина медленно вырулила со двора на улицу, и здесь уж Подберезский показал все, на что был способен он как водитель, и на что был способен его автомобиль.

Минут через тридцать они стояли на другой стороне улице напротив железных ворот. Те, словно бы по мановению волшебной палочки, открылись и черная «волга» с тремя антеннами, с темными стеклами медленно вырулила на проезд.

Комбат попросил Подберезского посигналить фарами, а сам высунулся и помахал рукой.

Черная «волга» полковника Бахрушина остановилась рядом, полковник, опустив боковое стекло, махнул рукой:

– Давай, Борис Иванович, садись ко мне. По дороге расскажешь.

Рассказ много времени не занял. Ведь, собственно говоря, никакой такой особенной информации Комбат не знал.

– Сейчас разберемся. Я все‑ таки твой должник.

Должен тебе, Иваныч, как земля колхозу.

– Да будет вам, Леонид Васильевич, никто никому ничего не должен.

– Если ты так говоришь, то я согласен.

Минут через двадцать пять черная «волга» полковника Главного разведывательного управления Леонида Васильевича Бахрушина уже подъехала к крыльцу семнадцатого отделения милиции.

– Пойдешь со мной? – спросил Бахрушин.

– Надо? Тогда пойду.

– Как знаешь.

Огромный Борис Рублев и маленький широкий в плечах, почти круглый полковник Бахрушин поднялись на крыльцо. Их остановил сержант в камуфляже.

– Куда?

Бахрушин запустил руку в карман пиджака и показал удостоверение. Документ произвел должное впечатление, все‑ таки Главное разведывательное управление – это не какая‑ нибудь завалящая контора, а организация серьезная, такими документами без дела не щеголяют, и если полковник пожаловал к ним в отделение, значит, что‑ то стряслось.

Сержант в камуфляже двинулся впереди гостей.

– Кто тут главный? – почесав висок, спросил Бахрушин.

– Майор Погорелов. Он сегодня дежурит.

– Тогда мне к нему, – сказал Бахрушин.

Майор Погорелов размещался в маленьком кабинетике. Письменный стол был завален папками. Когда сержант постучал, а затем открыл дверь, майор лишь поднял голову и устало заморгал глазами.

– Ну что? – буркнул он сержанту.

– Тут к вам полковник, и с ним еще один.

– Какой полковник?

– Из ГРУ, – прижав указательный палец к губам, прошептал сержант.

Когда Бахрушин вошел в кабинет, майор поднялся из‑ за стола, вытер вспотевшие ладони о брюки; и на его лице появилась на всякий случай несколько заискивающая улыбка.

– Бахрушин, – коротко представился Леонид Васильевич, – а это майор Рублев.

– Понятно, ; – кивнул майор в милицейской форме, – чем могу быть полезен?

– Тут вот такое дело. – Взял на себя инициативу Бахрушин и присел в кресло рядом с письменным столом, – ваши орлы, майор, взяли несколько часов назад одного человека.

– За сегодняшний вечер и ночь много кого взяли, полковник. Швали развелось в городе не меряно.

– Не того вы человека взяли, майор.

– Не того или нет, по поведению решают.

Борис Иванович Рублев подошел к столу и оперся на него своими огромными кулачищами.

– Не того, майор, взяли. Я за этого парня головой отвечаю.

– За кого парня? – все еще не понимал майор в милицейской форме.

– Вы взяли Александра Шмелева, а он, скорее всего, ни при чем.

– Шмелева? Этого бандита? Да он двоих моих оперативников в больницу отправил. Таких, вообще, на месте убивать надо.

– Не кипятитесь, майор, – спокойным голосом сказал Бахрушин и быстро заморгал глазами, – давайте разберемся.

– А что здесь, собственно говоря, разбираться.

Взят с поличным, у него нашли наркотики, оказал сопротивление при задержании, буйствовал, выражался нецензурно, избил двух сотрудников. Мы его с трудом задержали.

– Где он сейчас?

Майор милиции посмотрел на давно некрашеный потолок своего кабинета и широко развел руки:

– А мы его передали в региональное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Пусть они с ним разбираются. Он теперь их клиент.

– В управлениизаместителем у него полковник Савельев Сергей Сергеевич.

– Ну что ж, спасибо и на этом.

Когда Рублев и Бахрушин подошли к машине, их уже ждал Подберезский.

– Ну как? Что? Где Пехота?

– Ничего, Андрюха, не получилось. – Недовольно пробурчал Рублев. – Майор какой‑ то совсем…

– Надо было ему сказать, у Пехоты же два ордена.

Он же боец, настоящий солдат, герой, можно сказать.

Тогда бы.

– Милицию не интересует, герой он или инвалид.

Им начхать. Ты в налоговую тоже ордена свои вместо доходов предъявляешь?

– Да, погодите вы, – недовольно махнул рукой полковник Бахрушин.

Он сел в машину, взял в руки телефон.

– Сергей Сергеевич, – повторил он имя‑ отчество, – все еще полковник, странно, знаю я этого человека.

Алло, алло. Сергей Сергеевич, вас приветствует Бахрушин Леонид Васильевич, помните?

– Ага, помните. Ну что ж, тогда прекрасно. Слушай, Сергей Сергеевич, тут получилось такое дело.

Где‑ то у тебя сейчас мой один человек.

– Какой человек? И чего так поздно? Нет, завтра уже не смогу. Давай сегодня решим этот вопрос.

– …

– Не можешь сам решить? Так ты что не начальник?

– …

– Ах, начальник у тебя есть, сам не можешь решить такой простой вопрос?

– …

– Да‑ да, Шмелев Александр.

– …

– Значит, не можешь? А что тебе нужно, чтобы ты смог?

– …

– Хочешь, чтобы позвонил генерал? Да как‑ то неохота беспокоить генерала. Они, небось, уже спят.

А у меня дело не терпит отлагательства. На неприятности можете нарваться вместе со своими людьми.

– …

– Все чисто, все по закону, говоришь? Нет, Сергей Сергеич, ты же знаешь, закон что дышло, куда повернешь, там…

– …

– Вот правильно. Хорошо, что ты знаешь эту пословицу. Я сейчас подъеду, будь добр, дай команду.

– …

– Ну, хорошо, напишем, напишем все бумаги. Какие надо, такие и напишем.

– …

– Под подписку? Да, давай без этого. Я отвечаю, меня‑ то ты знаешь, уверен, что я никуда не уеду, не убегу? Вот видишь.

Бахрушин даже покраснел, хотя в машине было и темно, но Борис Рублев и Андрей Подберезский заметили, что Бахрушин нервничает и злится на своего несговорчивого знакомого.

– Хорошо, тогда подъедем.

Полковник Бахрушин прикрыл трубку.

– Будь они неладны. Мнят себя начальниками, а работать не хотят. Серьезно они взялись за вашего Шмелева, обратился он к Рублеву.

Еще минут пять или шесть полковник ГРУ Бахрушин разговаривал с Сергеем Сергеевичем Савельевым, не называя его по имени, наконец, положил трубку.

– Ну что? – спросил Борис Рублев, Подберезский нервно переминался с ноги на ногу.

– – Ладно, сейчас подъедем. Мужик он толковый, обещал помочь. Правда, дела у вашего друга не Бог весть, – покусывая нижнюю губу, сказал Леонид Васильевич и снял очки. Капля дождя упала на стекло.

Бахрушин ее тщательно вытер.

– Куда едем, Леонид Васильевич? – спросил водитель.

– Едем, едем… – передразнил Бахрушин, – и назвал адрес.

Полковник же Савельев после разговора с Бахрушиным позвонил своим оперативникам.

– Вы там задержали, – сразу же с места в карьер начал он, – Александра Шмелева?

– Так точно. – Ответил один из оперативников.

– Так вот, все документы пришлете мне. А Шмелева отпустите.

– Как это так – отпустить? – изумился оперативник.

– Я сказал отпустить, значит, так и действуйте.

Есть на то причины.

Приказ начальника, как известно не обсуждается, и Шмелева выпустили.

Он только принялся раздумывать, на чем добираться домой, как вдруг увидел, что его встречают. Он увидел Подберезского, который бросился к нему навстречу, а возле машины стояли еще двое, высокий мужчина, стоявший к нему спиной, показался Шмелеву знакомым, что‑ то родное было в его фигуре.

– Здорово, Пехота! Ну как ты? – завопил Подберезский, схватил Шмелева за руку и тряхнул.

– Тише, Андрюха, – забурчал Пехота, – все болит, эти гады меня так избили, чтоб они подохли.

– И ты им, говорят, ввалил?

– Я бы ввалил больше, да силы были неравны.

А кто это там возле машины?

– А ты посмотри, Пехота, посмотри, может, узнаешь.

Шмелев прищурил глаза, была глубокая ночь, часа два или около этого. Машина стояла на противоположной стороне улицы.

– Смотри, смотри, – подкалывал его Подберезский. – Как ты думаешь, кто?

– Ком‑ бат! – по слогам выдавил из себя Пехота, и бросился через улицу к машине Бахрушина – Иваныч! Иваныч! Товарищ майор! – кричал Шмелев, подбегая к Рублеву.

– Ну, Пехота, здорово, давненько мы с тобой не виделись.

– Ух, давненько! Сто лет, комбат, не виделись.

Мужчины крепко обнялись. Рублев похлопал по спине Пехоту, тот поморщился от боли.

– Это Леонид Васильевич Бахрушин, – представил Рублев, кивнув в сторону полковника ГРУ.

Тот улыбнулся и протянул руку.

– Здравствуй, Шмелев, повозиться из‑ за тебя пришлось.

– Спасибо, спасибо. Кстати, Андрюха, как там мой сын?

– Все нормально. Не волнуйся, главное, что мы тебя вызволили. Если бы не он, сидел бы ты в кутузке еще пару дней.

– Пару дней, – хмыкнул Шмелев, – я бы сидел пару лет. Мне уже в камере сказали, что эти, из управления, не чикаются, а на меня повесили невесть что. Будто бы я торгую наркотиками и будто бы у меня изъяли героин, а я никогда к ним не прикасался.

– А какого черта ты, вообще, во все это влез? – спросил Подберезский.

– Слушайте, мужики, завезите меня домой, я хочу сына увидеть, он, наверное, волнуется, жена же в командировке.

– Ладно, сейчас завезем, за свободу благодари его, – Подберезский кивнул на Комбата, а Комбат в свою очередь кивнул на маленького лысого толстяка в очках, который уже сел в машину.

– Ну что ж, мужчины, – сказал Леонид Васильевич, – я с вами прощаюсь, время позднее, а работы у меня много. Хочу выспаться.

– Спасибо тебе, Леонид Васильевич, – сказал Рублев, пожимая руку Бахрушину, – от меня спасибо и от ребят. Надеюсь, ты веришь, что наш Пехота здесь не при чем?

– Если бы не верил, я бы не стал этим заниматься, не стал бы беспокоить людей. И они поверили, всякие люди бывают. Одни сажают, другие выпускают.

Автомобиль полковника ГРУ развернулся на дороге и умчался в ночь, мигнув на прощание рубиновыми огнями. А Подберезский, Комбат и Александр Шмелев все еще стояли и переговаривались друг с другом.

– Какие же они гады, сволочи, суки, хуже душманов. Вот уж не думал, что наша милиция и спецслужбы такие теперь.

– Не все они такие, Саша, были, не все они такие и теперь. Есть и нормальные люди. Кстати, вот этот мужик тоже из их конторы. И тот, что тебя отпустил тоже из МВД, там служит. Так что ты напрасно на всех так сразу напраслину возводишь.

– Да ну, Комбат, сволочи! Они так меня молотили, как будто я враг, убивший их лучшего друга.

– Ладно, не обижайся на них. Тумаков получил и радуйся тому, что ты уже на свободе. Если б Андрюха ко мне не приехал, сидеть бы тебе сейчас или лежать на нарах, а так дома заночуешь.

– Едем ко мне! – улыбнулся и тут же поморщился Шмелев. – Посидим, поговорим, выпьем. Тебя, Комбат, я не видел уже лет сто.

– Ну что, Борис Иванович, – Подберезский посмотрел на Рублева.

– Я не против, дел у меня никаких сегодня ночью нет, так что можем поехать, завезем его домой, а то еще в какую‑ нибудь историю вляпается, потом проблем будет – не оберешься. Поехали, садись‑ ка, Андрюха, за руль и давай.

Автомобиль, за рулем которого сидел Андрей Подберезский, помчался по ночным улицам. Комбат улыбался, поглядывая на своих бывших подчиненных. Хорошие они парни, стоящие, такие не подведут.

В том, что Пехота невиновен, Рублев был убежден с самого начала, не может человек когда‑ то рисковавший жизнью, когда‑ то по‑ настоящему понюхавший пороха, награжденный не лишь бы за что и не лишь бы какими наградами, стать мерзавцем и торговать наркотой.

«Не может, не может! »

Комбат в этом был свято убежден. К тому же, он хорошо знал своих парней, и поручительство Подберезского было для него важнее любой рекомендации, выданной самым важным генералом или маршалом.

Глава 5

Полковник Савельев, заместитель начальника регионального управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, вышел из кабинета своего шефа – генерала Морозова, возбужденный, его пальцы подрагивали.

Разговор с генералом состоялся жесткий, тот в разговоре позволял себе употреблять крепкие выражения.

– Да чем вы занимаетесь, полковник? Наркотики заполонили всю Москву. Что о нас подумают?

– Хуже не подумают…

Савельев пожимал плечами, понимая, что лучшим методом защиты будет молчание. И лишь в конце разговора, когда красноречие генерала иссякло, полковник Савельев приблизился к столу и почти шепотом произнес:

– Мы получили информацию, я очень долго этим делом занимался, лично занимался. Информация проверенная, в ближайшее время в Москву должна прибыть очень крупная партия наркотиков.

– Откуда? – спросил генерал, сразу же снял очки, нервно протер их, заморгал глазами, словно не веря услышанному.

– Из Казахстана, – ответил полковник Савельев.

– Из Казахстана, говоришь, – негромко произнес генерал и огляделся по сторонам так, словно в кабинете находился еще кто‑ то третий и мог подслушать их разговор.

– Да.

– А если точнее?

Полковник Савельев пожал плечами.

– Я пока все проверяю, хочу найти концы.

– Когда?

– Через пару дней.

– Ищи, полковник, ищи. От этого и твои, и мои погоны могут пострадать.

– Я найду, – жестко сказал Савельев.

– Найди, иначе нам с тобой не сносить голов. Вообще, на наше управление все уже начали коситься и ФСК, и ФСБ, и министр недоволен нашей работой.

– Так что, мы одни виноваты?

Савельев поморщился.

– Ведь есть таможня, пограничники, куча служб, которые почти ничего не делают.

– Они делают свое дело, а мы должны делать свое. Мы должны ловить, задерживать все партии. Потому что таможенники, смотри сводку, задержали две партии и все лавры теперь им. А нам с тобой шиш – генерал свернул кукиш и, подняв руку, ткнул им в потолок. – Нас считают бездельниками, проедающими государственные денежки.

«Знаю и не только это, знаю» – подумал про себя полковник Савельев.

– В общем, возглавишь операцию ты сам лично.

И смотри, чтобы все получилось.

– Хорошо, – сказал полковник Савельев.

– И постарайтесь провернуть ее тихо. Какая партия, сколько? – в конце разговора спросил генерал.

– По моим расчетам около тонны.

– Сколько‑ сколько? – лоб генерала наморщился и полковник увидел крупные капли пота на продолговатых залысинах.

– Где‑ то около тонны.

– Да ты что, Савельев?! Такого не бывает, не кладут все два яйца в одну корзину.

– Положат, – ответил полковник.

– Ну, если мы захватим эту партию, тогда нам честь и хвала. А если проморгаем… В общем, я пока докладывать не буду.

– Да, лучше не надо, удастся, тогда фанфары сами затрубят, – сказал полковник Савельев.

– А теперь иди и занимайся этим делом. Только этим и никаким другим. Все забудь. Подготовьтесь как следует. Времени, насколько я понимаю, у нас в обрез.

– Я уже занимаюсь этим, – сказал Савельев, – все у меня в принципе готово.

– Так что ж ты молчал.

– Не хотел отдавать непроверенную информацию.

У генерала спина покрылась холодным потом.

«Это же он мог и не сказать… А Панкратов партию уже гнать собрался… Тонну везут…»

– Надеюсь, не в городе намечена операция?

– – Нет, – сказал полковник Савельев, но уточнять не стал.

Он пока еще никому не говорил, где и когда собирается произвести захват партии наркотиков, идущих из Казахстана.

– Иди, – сказал генерал, на прощание пожав заместителю руку.

«Отошел шеф, в конце концов, – подумал полковник Савельев о своем начальник, выходя из кабинета, – а то кричит, кричит, обвиняет в бездеятельности. А ведь мы работаем. И я, и мои подчиненные ночами не спят. Да ладно, надо хорошенько все проверить, и еще раз пройтись по карте, выбрать самых лучших, определить все группы, разработать детали… Не дай бог, операция сорвется. Тогда будет шуму и вони. Хочется верить – все обойдется».

Полковник Савельев быстро шел по коридору, направляясь к своему кабинету. Войдя в него и плотно закрыв дверь, он уселся за стол, включил компьютер.

Быстро побежали столбики цифр, адреса, названия населенных пунктов, названия наркотиков, где, когда и сколько было захвачено – картотеку за годы работы собрал солидную.

Но все эти цифры по сравнению с той партией, которая должна была прийти в Москву, выглядели детским лепетом. Килограмм, полтора, пять килограммов… а тут шла целая тонна…

" Да, о подобной операции, если она пройдет удачно, заговорят. И тогда, возможно, меня ждет повышением Ведь это мой – засланный в группировку, человек проинформировал о партии. Я так долго его внедрял, так долго занимался этим, что пора пожинать плоды.

И уж тут я буду действовать жестко, спрошу со своих подчиненных на всю катушку. Да, этот парень оказался стоящим сотрудником. Работник очень стоящий! Такая информация… – Савельев нервно потер ладони, затем крепко сцепил пальцы и до боли захрустел суставами, – два дня, двое суток, сорок восемь часов. Вот они все должны и решить. Самые хорошие импровизации – это заранее подготовленные. Важно – ничего не упустить, ни одной детали".

Полковник Савельев вытащил из письменного стола подробную карту Подмосковья, затем нашел еще одну, помельче масштабом и принялся их изучать. Он напоминал человека, собравшегося в пеший поход. Его интересовали все строения рядом с железной дорогой, овраги, взгорки, подъездные пути, шлагбаумы, перекрестки – буквально все.

И лишь часа через два он пригласил своих людей, самых надежных, как считал полковник Савельев. Руководить операцией он собирался лично.

Когда все собрались у него в кабинете, он разложил на большом столе подробные карты и принялся объяснять подчиненным, что, как и где каждый из них должен будет делать.

* * *

С момента разговора полковника Савельева с начальником регионального управления по незаконному обороту наркотиков прошло двое суток. Ночью с субботы на воскресенье от товарного состава, следующего в Москву, было отцеплено четыре вагона, запломбированных и опечатанных. Вагоны были добротные, на них нанесенные под трафарет черной краской пестрели многочисленные, ничего не говорящие непосвященным, надписи.

Эти четыре вагона, отсоединенные от состава, небольшой маневровый тепловоз затолкал на запасные пути.

Там стояло шесть военных «Уралов», крытых брезентом.

Неподалеку от машин держались вооруженные люди в камуфляжной форме. Вагоны вскрыли, и люди занялись выгрузкой разнообразных ящиков, выкрашенных серой и зеленой краской. Каждый ящик, каждую тару строго учитывали, проверяли совпадают ли номера, затем эти ящики загружали в кузова машин.

Два гаишных автомобиля с пока еще выключенными мигалками стояли неподалеку. Они должны были сопровождать эти ящики до Дубны, там их должны будут выгрузить, опять проверить по описи и принять на склады военного завода.

С ящиками обращались так, словно в них хранилось золото. Один из мужчин, работающих на погрузке, обратился к своему приятелю:

– Уже наверное, сто раз грузим эти ящики. А я никак не могу понять, на кой черт нужна охрана, опись, акты, проверки? Считать, пересчитывать, ящики как ящики. Правда, они сделаны из какого‑ то супердобротного дерева.

– Тебе дело?

– Или в них лежат деньги?

– А ты, Павел, лучше об этом не думай. Наше дело перегрузить, затем доставить и выгрузить. Ящики пришли с космодрома Байконур. Слушай, Павел, а может в них грунт с Луны, – пошутил мужчина и улыбнулся.

– Какой, на хрен, грунт! Уже на Луну лет двадцать никто не летает, ни наши, ни американцы.

Естественно, мужчины, занимающиеся погрузкой и выгрузкой, не знали, зачем и почему так строго учитывается вся тара. Им и в голову не могло прийти, что по одному такому ящику, попади он в руки к умным людям, много чего можно узнать о космической технике, о том, чем занимаются на Байконуре, который Россия взяла в аренду у независимого Казахстана. Так же им не могло прийти в голову, что уже почти год эту тару используют еще более умные люди для транспортировки наркотиков из Казахстана в Москву, а затем и в Западную Европу. Часть же, худшая по качеству, остается здесь и продается страждущим наркоманам.

Всю эту операцию придумал один умный человек, фамилию которого не знал никто из присутствующих.

Это он прикинул, что лучший способ доставки наркотиков – вполне легальный, под видом военной техники, суперсекретного оборудования для космоса. Можно вначале везти приборы на Байконур, а там загружать в тару наркотики, уже расфасованные в целлофановые пакеты, спрятанные в специальные цилиндры из нержавеющей стали, наглухо запаянные, сложить опять в ящики, ящики опечатать и упрятать в вагоны, которые под усиленной охраной отправятся из Казахстана в Москву.

Получить разрешение на вскрытие, досмотр вагонов, естественно никто не может – эти ящики принадлежат ведомствам, которые занимаются космосом.

А космос, как известно, это престиж, и охраняются тут все секреты намного строже, чем даже самое секретное новейшее оружие. Придумано было лихо, оставалось найти людей, согласных допустить наркодельцов к секретному каналу. Деньги сделали свое дело, такие люди нашлись и.., закрутилась карусель.

Наркотики уже целый год, иногда раз в месяц, а иногда даже два, ехали по железной дороге с далекого Байконура, известного всему миру, в столицу России, то в Зеленогорск, на военный завод, то в Дубну, вот как сейчас, или еще на пару‑ тройку военных заводов, расположенных в Подмосковье.

Люди, работающие на космос в Казахстане, естественно, ни о чем не догадывались. Они получали свое оборудование, извлекали его из ящиков, затем ящики посчитанные и проверенные отправлялись назад в Подмосковье. Там либо уничтожались, либо запаковывались по новой.

На первый взгляд вся эта операция выглядела простой до глупости. Но это лишь на первый взгляд, взгляд тех, кто понятия не имел, как и с какой строгостью охраняются обыкновенные с виду пустые ящики, а на самом деле, необыкновенные и не совсем пустые, на обратном пути.

– Поторопитесь, поторопитесь, – руководил перегрузкой ящиков пожилой майор в камуфляжной форме. – Он поглядывал на светящиеся цифры своих часов. – Через десять минут мы должны уезжать.

Четыре автомобиля были загружены, «форд» гаишников занял место впереди всей колонны, в каждом «Урале» кроме водителя находилось еще по двое сопровождающих с пистолетами и автоматами. И в каждой машине патрульной службы сидело по трое гаишников.

Капитан ГАИ подошел к майору.

– С нами поедите?

– Да нет, я со своими.

Все бумаги он уже сложил в кожаный портфель и поставил его на сиденье.

– Трогаем, выезжаем.

Вспыхнула мигалка на переднем «форде», и колонна из четырех «Уралов» медленно двинулась со станции на дорогу. Впереди виднелся шлагбаум.

Когда «форд» гаишников, идущих впереди, подъехал к перекрестку, шлагбаум почему‑ то резко упал вниз.

– Что за хрень такая? – сказал капитан ГАИ, обращаясь к водителю, – сейчас никаких поездов здесь не должно идти.

Но из темноты медленно пополз бесконечно длинный товарняк. Он ехал с черепашьей скоростью. Вереница длинных платформ, абсолютно пустых, еле тянулась. Наконец, послышался гудок и бесконечно длинный состав резко остановился, загремела вся сцепка.

– Что за чертовщина?! Какого рожна встал? – пробурчал капитан ГАИ.

– Сейчас проедем, – сказал водитель «форда», молоденький сержант.

– Да не должно быть сейчас никаких поездов! Что за ерунда такая!

И в этот момент ярко вспыхнули прожектора, освещая замершую колонну. Непонятно откуда взявшиеся два «КамАЗа», груженные бетонными плитами, перекрыли дорогу назад.

Охрана, водители, гаишники вздрогнули от яркого света, руки потянулись к оружию. В этот момент тишину нарушил громкий голос полковника Савельева.

Он говорил в мощный мегафон:

– Всем, находящимся в машинах, оставаться на местах!

Словно из‑ под земли вокруг военных «Уралов» выросли вооруженные люди, в камуфляжах, черных масках, вооруженные до зубов.

– Всем покинуть машины! Сопротивление бессмысленно.

Операция длилась буквально несколько минут, никто даже не попытался оказать сопротивление. Все стояли у машин, широко расставив ноги, наручники защелкивались на запястьях. Люди из регионального управления по незаконному обороту наркотиков действовали слаженно, операция была отработана до мельчайших деталей.

Полковник Савельев ходил с рацией в правой руке, а в левой – держал автомат. В бронежилете, камуфляжном костюме и каске он выглядел угрожающе.

– Первый! Первый! У тебя все в порядке?

– Да, в порядке.

– Второй, у тебя?

– Третий! Как ты?

– Все нормально.

– Хорошо, – слышались четкие приказы и ответы.

Майор из сопровождения, уже после того, как были предъявлены документы, потребовал объяснения.

Полковник Савельев был короток.

– Все в свое время, майор, не волнуйтесь. А пока вы задержаны.

– Кто дал разрешение? Мы из другого ведомства.

Вы, вообще знаете, чем занимаетесь, полковник?

– Да, прекрасно знаю. Надеюсь, и вы скоро узнаете, чем я занимаюсь, майор. Быстро всех в машину, – отдавал распоряжение полковник Савельев.

Его приказы выполнялись мгновенно, все работали собранно, со знанием дела.

– Вскрыть машины! – приказал Савельев. – Собак сюда!

Из небольшого микроавтобуса с желтой полосой выпрыгнули на траву три спаниеля, и кинологи отправились к «Уралам». Полковник Савельев нервничал, вот сейчас все и должно случиться. Сейчас собаки заскулят, громко залают, завиляют хвостами, унюхают наркотики и тогда…

Что будет тогда, полковник не думал. У него не оставалось на это времени.

– Давайте к машинам! Ищите, ищите! Запускайте собак, выгружайте ящики!

Один из помощников, не снимая маски, подошел к полковнику.

– Прямо на землю – доставать всю тару?

– Куда угодно!

– Мы перекрыли дорогу – Ну и черт с ним! Если возникнут проблемы, направляйте прямо ко мне.

– Уже возникли, полковник, – сказал собровец, – Там рефрижераторы затрясли у нас в хвосте.

Сигналят, слышите?

– Слышу, слышу.

– Отправьте их по другой дороге.

– Дело в том, полковник, что они развернуться не могут.

– Тогда пусть стоят, ждут.

– А сколько им ждать?

– Сколько будет надо, столько пусть и ждут.

– Понятно, – майор широкими прыжками двинулся в темноту, туда, откуда слышались сигналы и громкая ругань.

Выгрузка заняла не более десяти минут. На ней работало около сорока человек.

Все задержанные содержались в автобусе, гаишников тоже заперли в автобусы.

Полковника Савельева позвали к телефону.

– Кто? – недовольным голосом бросил он.

– Генерал спрашивает.

– А‑ а, понятно. – Полковник взял трубку. – Савельев слушает. Что у меня? Да пока ничего не ясно.

Ищем, все прошло как нельзя лучше. Без единого выстрела. Все было отработано.

– Ну‑ ну, успехов! Как что найдете, сообщите, – сказал генерал.

Полковник Савельев только удивился, что в столь поздний час генерал решил с ним связаться сам, не стал дожидаться результатов захвата. Сколько не водили собак вокруг ящиков, все было безрезультатно.

Ящики начали вскрывать, тара оказывалась пустой.

Савельев в душе грязно ругался, проклиная день и час, когда он родился, и своего сотрудника, который дал ему информацию, что именно в этих ящиках тонна наркотиков из Казахстана прибудет в Москву. Именно этим поездом, именно на этой станции произойдет выгрузка в машины.

– Ищите, ищите! – кричал полковник Савельев на своих подчиненных, – должны быть.

На рассвете полковник Савельев понял, что все ящики пусты и операция провалилась. Ему и самому хотелось провалиться сквозь землю. Ведь столько людей поднято на ноги, да что, собственно говоря, люди.

Неприятности, которые ждут его завтра обещают быть ужасными.

«Ну, блин, и дела! Надо же так влететь! Сейчас Минобороны подымет такой крик, что мало не покажется».

Савельев уже представлял выражение лица своего шефа, который будет даже не говорить, а свистеть и шипеть, изрыгая проклятия на голову своего попавшего в неприятность заместителя.

Да, ничего, бывают же проколы. Значит, что‑ то где‑ то не сработало. А вот о том, что прямо в управлении есть человек, который оповестил преступников о готовящейся операции – такой мысли полковник пока не допускал.

Ведь своих подчиненных он знал достаточно хорошо. Все люди проверенные, но настораживало то, что когда дело доходило до крупной операции, до большой партии наркотиков, как правило, провал был обеспечен.

И уже стоя возле шлагбаума, нервно куря и сплевывая себе под ноги, Савельев вдруг понял, что рядом с ним, наверное, есть человек, который работает на врагов и работает очень хорошо. Скорее всего партия наркотиков, отправленная в Москву, стоит сейчас где‑ нибудь на запасных путях, а, может быть, перевезена до поры до времени в подвалы.

А ведь от Байконура до Рязани несколько тысяч километров, найти место, где ее спрятали, представляет большую сложность. А прятали, естественно, за большие деньги, значит, надежно.

– Дьявольщина! Черт знает что! – говорил Савельев, прохаживаясь возле шлагбаума, – загружайте все назад, здесь ничего нет.

Это было для него ясно так же, как и то, что в управлении находится предатель. И может быть, он сейчас где‑ то здесь, совсем рядом, ходит и про себя посмеивается, глядя на суету, предвкушает, какая завтра взбучка и какие неприятности ждут Савельева и генерала, начальника управления.

«Будь ты не ладен, сволочь! Предатель! Я до тебя доберусь, доберусь! Знай это! Чего бы это мне не стоило, даже если с меня снимут звезду, если с меня сдерут все звезды, а самого отправят к черту на кулички, я все равно тебя вычислю, найду, захвачу с поличным. И тогда тебе не отвертеться. Ты будешь в моих руках. »

Докладывать о своей версии генералу или нет, полковник Савельев пока еще не решил. Утро вечера мудренее.

– Какое к черту утро! – бормотал он.

" Утро уже началось, а я не приблизился ни на сантиметр к разгадке, к своим врагам. А ведь все складывалось так удачно. Удачно, как никогда. И на тебе! Прокол!

Прокол в самый последний момент! Тормознули транспорт, все обшарили, все обнюхали, каждый ящик. И ничего! Ноль! Дырка от бублика. Вот и весь результат. А я так тщательно планировал операцию, так рассчитывал каждый свой шаг. И ничего не вышло. Будьте вы прокляты, бандиты, сволочи, мерзавцы последние, подонки!

Ничего, не тот человек Сергей Савельев, чтобы опустить руки. Я вас вычислю, доберусь и тогда вы у меня попляшете, мерзавцы. Будете крутиться как вьюны на сковородке, ужи под вилами…"

Но от этих мыслей Савельеву легче не становилось.

Опять его позвали к телефону. Звонил генерал.

«Неужели и он не спал? » – как‑ то недоброжелательно подумал о своем шефе Савельев, беря в руки трубку мобильного телефона.

– Слушаю, – негромко сказал он, отойдя в сторону, чтобы его разговор не могли услышать.

– Почему не звонишь, полковник? – каким‑ то на удивление бодрым и даже радостным голосом спросил генерал, – Надеюсь у тебя все о'кей?

– Нет, – выдавил из себя Савельев.

– Как это?

– Мы ничего не нашли. Груз абсолютно пустой.

– Да ты в своем уме, полковник? Ты отдаешь отчет своим словам?

– Отдаю.

– Ты знаешь, что сегодня будет?! Ты знаешь, что мне уже звонили из Минобороны, из Дубны?

– Догадываюсь, – сказал Савельев.

– Догадываешься? А ты догадываешься, что тебя ждет?

– Так точно, – по‑ военному четко ответил полковник.

– А я думаю, ты не понимаешь, что натворил.

– Я хотел… Я рассчитывал…

– А ты всегда хочешь, – кричал в трубку генерал, – ты всегда стараешься сделать как лучше, а получается хуже, чем раньше…

Савельев молчал, вытаскивая из пачки последнюю сигарету, за эту ночь он выкурил целую пачку крепких сигарет. И во рту у него держался мерзкий металлический привкус.

– Ладно, – резко оборвал генерал. – В двенадцать я тебя жду. И отчет, пожалуйста, чтоб лежал у меня на столе.

– Так точно. Будет сделано.

Генерал отключил телефон и Савельев услышал гудки.

А 980 килограммов наркотиков, расфасованных в целлофановые мешки, в каждый по килограмму, посчитанные и упакованные лежали на складе, ожидая отправки.

О том, что произошло ночью неподалеку, буквально в километре от товарной станции, в Казахстане уже знали. Знали те, кому было нужно знать, и самодовольно потирали руки. Наркотики были спасены, деньги, вложенные в эту партию, не сгорели, не вылетели в трубу, деньги, заплаченные Морозову, окупались с лихвой.

Расстраивало преступников лишь то, что среди них есть стукач, который сообщил в управление полковнику Савельеву о том, что партия наркотиков в ночь с субботы на воскресенье прибудет на товарную станцию Рязани вместе с тарой, спрятанная в ящики от приборов, месяц назад привезенных на космодром.

К концу дня полковник Савельев имел вид собаки, несправедливо побитой своим же хозяином. Генерал дал волю своему гневу, он не жалел слов, и Савельеву оставалось лишь молчать, принимая на свою голову ушаты помоев.

– Откуда информация? Откуда? – прошипел генерал. – Ты доверяешь своему человеку, Савельев, а тебе в голову не могло прийти, что нас просто скомпрометировали, подставили, и теперь мы выглядим козлами отпущения. Масштабная операция! Я, к твоему сведению, уже доложил министру, он в курсе. Мне уже звонили из приемной, и я чувствовал себя как школьник. Ты понимаешь, полковник? Как школьник!

Я генерал, уже тридцать лет хожу в погонах, а тут со мной обращаются, словно я нашкодил, провинился!

Савельев подумал, зачем было прежде срока докладывать министру. Хотел рвануть, хотел получить поощрение или благодарность?

– Ты, наверное, Савельев, думаешь, – генерал выбрался из‑ за стола, оттолкнув кресло, – что я хотел выглядеть перед начальством героем. Да нет, все не так, министр спросил, я ответил. Мне не нужны ни поощрения, ни похвалы. Я делаю свое дело, государство дает нам деньги, а мы их проедаем без отдачи. Ты это понимаешь?

– Так точно, – буркнул полковник Савельев.

– Кто дал тебе информацию? Ты уверен в этом человеке?

– Уверен, – тихо произнес Савельев.

– Кто? Ты можешь назвать?

– Конечно, могу, Но думаю, что этого не надо делать.

– Почему? – крикнул генерал.

– Знаете что, – Савельев подошел прямо к генералу, – мне кажется, что кто‑ то из наших сообщил им о готовящейся операции.

– Из наших?! – закричал генерал, – да ты что в своем уме?

Генерал прошелся по кабинету, тяжело плюхнулся в кресло.

– Как тебе такое могло прийти в голову? Тут же все проверенные люди. Все надежные, мы каждого проверяли‑ перепроверяли.

– Знаю. – сказал Савельев, – но тем не менее, это уже третья крупная операция и третий же прокол Первый раз в Шереметьево, три месяца назад. Точно знал – должны были прийти наркотики с транспортным самолетом. Мы приехали, все перерыли, наркотиков нет. Второй раз мы тормознули рефрижератор, и опять ничего. Кто‑ то их оповещает, кто‑ то из наших.

Тот, кто в курсе всех дел.

– Ты в курсе всех дел, я в курсе всех дел, еще два или три человека знают о большинстве операций, представляешь, полковник, что ты говоришь?

– Представляю, и мне тяжело это говорить. Мне даже об этом думать не хотелось. Но факт есть факт.

– Да какой это факт. – Махнул рукой генерал. – Бывают проколы, но не регулярно же.

– Мы прокалываемся по крупному уже третий раз. Как только что‑ то тщательно планируется, как только должна прийти большая партия – обязательно прокол.

– Короче, что ты предлагаешь? – тихо произнес генерал, снял очки, положил их перед собой на стол и как‑ то жалобно заморгал.

– Надо искать предателя среди нас.

– Страшные вещи ты говоришь, полковник.

– Сам знаю, что страшные и неприятные, но кто‑ то их предупреждает.

– А может, – начал генерал, – это тот же, кто сообщает тебе?

– Это невозможно. Тот человек проверенный, я его давно знаю, мы с ним давно работаем. К тому же я ему не сообщаю о наших делах.

– Ну и ну. Наворотил ты, полковник!

– Что, сильно ругался министр? – спокойно поинтересовался Савельев.

– Да какая разница, сильно, не сильно. Мне не привыкать. Ты уж меня извини, Сергей Сергеевич, – наконец‑ то назвал своего подчиненного по имени‑ отчеству, – нервный я какой‑ то стал, психованный, как баба беременная. Вот на тебя и накричал.

– По делу, – сказал Савельев.

– Хорошо, что ты хоть это понимаешь. А что думаешь делать?

– Я его вычислю, – сказал Савельев.

– Хорошо, держи меня в курсе. Иди занимайся.

Хочешь, отдохни день или два. Возьми больничный.

– Нет, не хочу.

– На тебе лица уже нет. Сколько ты не спал?

– Двое суток, – сказал Савельев.

– Давай выпьем кофе. Посидим немного, подумаем.

Но подумать генералу и Савельеву не дали, зазвонил телефон. Генерал развел руками, давая понять полковнику Савельеву, что телефонный звонок очень важный и он потом его позовет.

Савельев покинул кабинет. А генерал принялся докладывать министру о случившемся этой ночью. Разговор был нелицеприятный. Генералу от разговора с министром стало не по себе.

Едва он положил трубку, как тут же дрожащими пальцами вдавил кнопку селектора, вызвал своего помощника.

– Капитан, валидол.

– Что, сердце?

– Ну не живот же лечат валидолом, – пошутил генерал, но эта шутка получилась довольно жалкой.

– Одну минутку.

Помощник засуетился, налил стакан воды, подал своему шефу. Тот взял таблетку под язык, а к воде не притронулся.

– Может, вызвать врача?

– Не надо, погоди. Сейчас пройдет.

Помощник понял, только что генерал поговорил с министром и получил основательный нагоняй О том, что операция по захвату наркотиков провалилась, помощник знал. Он видел лицо полковника Савельева, когда тот выходил из кабинета генерала.

«Опять неприятности», – подумал он.

За последние месяцы в управлении разразилось несколько скандалов. Один из замов был отправлен на пенсию, хотя и носил погоны генерала. И министр знал, что этот человек мало в чем виноват. Но кого‑ то нужно было наказать и сделать вид, что зло искоренено. Положительных результатов как не было раньше, так и не появилось.

Захватывались, конечно, наркотики. Но небольшие партии, перевозимые, в основном, курьерами. По половине килограмма, по двести граммов. Один раз, правда, захватили восемь килограммов, перевозимых в пассажирском поезде гражданином Казахстана.

Говорить о том, что управление успешно борется с торговцами наркотики не приходилось. А наркотиков в городе появлялось все больше и больше. Приобрести их стало таким же легким делом, как пачку сигарет. Нужно было лишь знать торговца и место, где он стоит.

А что творилось в ночных клубах и на дискотеках, не поддавалось никакому описанию. Там наркотики продавались почти легально, и никто не боялся их покупать.

Да, торговцев время от времени арестовывали, трясли, давали им сроки, но на их месте тут же, как грибы после дождя, появлялись новые.

Российскому управлению по борьбе с незаконным оборотом наркотиков уже высказывались претензии не только коллегами из СНГ, но также и западными спецслужбами. Те пришли к выводу, что наркотики, наводняющие Западную Европу, приходят не с Ближнего Востока, не из Гонконга, Колумбии и Африки, а из России На стол министру внутренних дел ложились бумаги, заключения экспертов Интерпола о том, что наркотики, продающиеся в Западной Европе, произведены в России. И самое странное, в составе наркотиков при тщательном исследовании обнаруживались следы ракетного топлива. А это явственно свидетельствовало, что наркотические вещества производят в Казахстане или на Алтае, то есть недалеко от космодрома. Там где осаждаются облака, образовавшиеся в результате взлета ракет. Подобное топливо нигде кроме как в российской космической технике не использовалось.

Схема передвижения наркотиков из Казахстана в Подмосковье полковнику Савельеву была ясна.

Но одно дело схема, а другое дело операция по захвату. Все три операции были хорошо спланированы, выверены до секунды, обещали принести успех и.., безуспешно провалились. Вместо благодарности Савельев получал лишь нагоняи от начальства. И его непосредственный начальник получал разносы от министра внутренних дел. Тот торопил своих подчиненных.

– Да закройте вы, в конце концов, этот канал.

Мне надоело отдуваться перед западными коллегами.

Уже в иностранных газетах и журналах в открытую пишут, что Россия покровительствует торговцам наркотиками и является одним из крупнейших производителей и поставщиков зелья в Западную Европу.

Глава 6

Совсем близко от шоссе неподалеку от Переделкино, знаменитого своими дачами, а еще более жильцами этих дач, как живыми, так и мертвыми, находился и другой небольшой дачный поселок, обустроенный ничуть не хуже Переделкино. Правда, жили в нем не писатели и, если быть честным, люди далекие от искусства. Этот поселок был застроен еще до войны, а в войну он уцелел.

И поэтому дошел до начала девяностых годов в своем первозданном виде.

Огромные участки, большущие, преимущественно двух‑, а то и трехэтажные дома, где обложенные кирпичом, а где так оставшиеся без облицовки, сложенные из толстых серебристых бревен.

В этих домах сейчас жили потомки и наследники доблестных генералов советской армии, КГБ и МВД.

Все здесь знали друг друга, один из больших двухэтажных деревянных домов с недавно выполненным шикарным евроремонтом внутри когда‑ то принадлежал генералу КГБ Петровскому, человеку в своих кругах очень известному. Он прославился тем, что удачно боролся с диссидентами, а в начале своей боевой карьеры с врагами народа. Многочисленные ордена и медали украшали его мундир, пылившийся тут же на даче в шкафу. Ни у кого не поднялась рука спрятать его подальше.

Пять лет назад генерал Петровский, разбитый параличом, умер и был похоронен с подобающими почестями, а это значит, с военным оркестром на одном из московских кладбищ. Отгремел салют из карабинов, прозвучали возвышенные речи бывших соратников, и огромный дом, и более чем просторная квартира в Москве перешли в наследство его дочери Софье.

Она, наверное, была единственной, кто искренне плакал на похоронах. Хотя и Софья за последних пару лет, намаявшись с парализованным отцом, в душе радовалась за него, что наконец‑ то кончились его и ее мучения, и теперь можно легко вздохнуть. А о том, какие адские муки ждут старика на том свете, она, естественно, думать не хотела, хотя прекрасно знала, чем занимался ее отец‑ генерал пока не вышел на пенсию, и не строила иллюзий насчет того, что дорога в рай ему открыта.

Ее муж во время похорон как ни пытался натянуть на свое сытое лицо скорбную маску, так и не смог – его тонкие губы время от времени кривились в самодовольной усмешке.

«Ну наконец‑ то, вот слава Богу! Все досталось Софье, а значит, и мне. Вот теперь‑ то мы и заживем! Теперь мне не придется выслушивать длинные и бессвязные нравоучения старого моралиста, прикованного недугом к постели и гадящего под себя. »

А о том, что подобное может случиться с ним самим, с женой Илья Данилович Сиваков и думать не желал.

– Софья, ты долго еще будешь возиться? Нас же уже ждут. Там такой банкет – столы ломятся, а ты возишься.

– Погоди, дорогой, я только надену свои драгоценности.

– Да на тебе и так уже висит как на рождественской елке.

– Чтоб ты понимал, мужлан неотесанный!

– Поговори у меня.

– Я же не со зла.

Софья своего мужа недолюбливала, хотя жилось ей с ним прекрасно. Многие из ее одноклассниц, сокурсниц по институту искренне ей завидовали, ведь она всегда была при деньгах, и неважно, что это были деньги мужа, а не ее. Она всегда была одета с иголочки, из лучших бутиков, от лучших портных. По несколько раз в год она выезжала за границу и, как правило, одна – у мужа вечно находились дела.

Сам же Илья Данилович Сиваков, освободившись на неделю или дней на десять, с какими‑ нибудь своими дружками, уставшими от дел, садился в самолет и улетал в Амстердам или Гамбург, а если дело происходило студеной московской зимой, то в Бангкок или на Кубу. Там Илья Данилович развлекался с проститутками, отводил душу.

В Москву же в его лице возвращался степенный семьянин, привозивший жене какую‑ нибудь дорогую безделушку с крупными драгоценными камнями. Чем именно занимается ее муж и откуда у него такие шальные деньги, Софья не знала. Пару раз она пыталась расспросить мужа, но тот зло бурчал:

– Тебе, что плохо живется? Будешь много знать, скоро состаришься. А стареть‑ то ты, дорогая, не хочешь, не так ли?

– Нет, не хочу.

– Вот тогда и не суй свой острый носик в серьезные дела.

– Я и не сую.

– Суешь, суешь, смотри, придавят.

А то, что дела у мужа закручены серьезные, было видно невооруженным глазом. Он часто менял машины, постоянно рядом с ним находился один или два охранника. А в последнее время Сиваков сменил овчарку, которая плохо слушалась его команд, на страшного тренированного ротвейлера из питомника. Ротвейлер весил килограммов шестьдесят, рычал и бросался на любого, кто поднимал руку на хозяина. Слушался кобель лишь Илью Сивакова.

– Где этот бездельник Раджа? – бросил муж, оглядываясь вокруг.

– Твой пес, тебе и знать.

– Раджа!!!

На деревянной лестнице тут же послышалось цоканье когтей и радостное рычание. Огромный пес сбежал со второго этажа и лег на ковре в метре от хозяина.

Илья Данилович наклонился, потрепал пса по загривку.

– Ну‑ ну, разлегся, кобель. Давай к машине, быстро. Через десять минут уезжаем.

Пес все понял, поднялся и в два прыжка выскочил за дверь.

– Ну, а ты долго еще будешь возиться?

– Да не торопи, а то, наверняка, что‑ нибудь забуду. Я же тебе не собака, чтобы выполнять все твои капризы.

– Ладно‑ ладно.

«Сука ты, конечно», – подумал про себя Илья Данилович, щелкнул пальцами и крикнул:

– Светлана! Поди сюда!

На его голос из кухни с такой же готовностью во взгляде, как и у собаки, вышла женщина лет пятидесяти, которая присматривала за домом в отсутствие хозяев.

– Если мы и приедем, то под утро. На все звонки отвечай, что не знаешь, где хозяин. И когда вернусь, ты тоже не знаешь. Поняла?

– Да, Илья Данилович, чего ж здесь не понять, – вытирая руки о фартук, произнесла женщина.

Софья хотела сказать, что могут позвонить и ей, но собственные дела показались ей такими мелкими по сравнению с делами мужа, что она не стала говорить об этом домработнице вслух.

– Про меня, как хочешь. А то начнут звонить‑ трезвонить, отдохнуть не дадут как следует. Кому надо, те найдут.

– Ты еще долго? – бросил с упреком Илья Данилович и, подняв кожаную сумку, забросил ее на плечо.

В сумке лежал пистолет, а в кармане куртки – документ, разрешающий владение оружием, документ был исправный, с оружием Илья Данилович Сиваков последние полгода не расставался. Он и ротвейлера завел потому, что не доверял никому из людей. Охранников могут перекупить, всегда найдется тот, кто сможет заплатить больше, чем ты. Эту истину Илья Данилович знал прекрасно, ведь сам поступал также. Тому, кто перекупает, платить приходится много, но один раз, а хозяину охранника доводится каждый месяц отдавать тысячу долларов.

Наконец, Софья собралась. Она еще раз взглянула на себя в зеркало, тряхнула головой.

– Да, хороша, хороша!

От движения головы цепочки с крупными камнями звякнули. Сивакову захотелось сказать, что этот звук напоминает звяканье кандалов, но он знал, Софья таких шуток не любит, она суеверна.

Охранник, он же шофер, сидел в машине и просматривал газеты. Как только на пороге дома появился хозяин, охранник молниеносно выпрыгнул и распахнул дверь перед женой хозяина, помог ей устроиться на заднем сиденье.

Сам же Илья Данилович сел впереди – Лучше сядь со мной, – попросила жена.

– Я привык сидеть впереди.

На заднее сиденье прыгнул ротвейлер, Софья замолчала.

– Он будет тебя охранять. Правда, Раджа?

Пес на слова хозяина грозно зарычал, и Сивакову даже показалось, что на его морде появилась улыбка.

– Хороший, хороший, – пробормотал он и погладил влажный нос ротвейлера, затем вытащил из кармана пиджака белый носовой платок, вытер ладонь.

– Давай, поехали, – сказал он шоферу – Куда едем? – спросил тот.

– А ты что, разве не знаешь?

– Как всегда? К Панкратовым?

– Да, к Панкратовым, будь они неладны. В жизни бы туда не поехал, на их рожи смотреть мочи нет.

Да ведь мы с ним партнеры.

Серый «вольво» с тонированными стеклами мягко покатил по широкой, выложенной бетонными плитами еловой аллее. Ворота были открыты. К ним спешила из дому Светлана. В ее обязанности входило открывать и закрывать ворота, когда хозяева подъезжали к дому или покидали его.

– Только не гони, родимый.

– Да‑ да, не гони, – попросила и Софья, – а то от скорости у меня голова кружится и тошнит.

– Может, ты беременна, дорогая? – хохотнул Илья Данилович.

– Сам ты беременный, – отрезала Софья, – без моего папы ты вообще гроша выеденного не стоил бы.

Забыл, что ли?

– Я же про него ничего плохого не говорю. Памятник какой, ты же видела, я ему соорудил. Такого даже у маршалов нет.

– А за чьи деньги ты этот памятник построил?

– За свои, у народа ведь денег нет.

– А начинал ты с чьих денег, на чьих связях все твое нынешнее благополучие построено?

– Не только мое, – хмыкнул Илья Данилович, – но и твое, и наших детей. Поди им плохо, учатся себе в Англии, а на каникулы домой летают.

– О детях любой родитель беспокоиться должен.

– Хороший родитель.

Шофер сделал вид, что ничего не слышит. Он уже привык к перебранкам своего хозяина с женой. Он взял за правило ничего не видеть, ничего не слышать, а заниматься лишь тем, за что ему, собственно говоря, и платят большие деньги.

«Вольво» мчался по трассе со скоростью сто двадцать километров, но в машине абсолютно не чувствовалось стремительного движения. Негромко играла музыка, и лишь чуть‑ чуть посвистывал воздух, срывающийся с крыши и зеркал автомобиля.

Этот охранник, он же шофер, работал на Сивакова уже третий месяц и привык к крутому нраву своего патрона, способного менять решение в одну секунду.

Он мог скомандовать посреди трассы быстро развернуться на сто восемьдесят градусов и помчаться в обратную сторону, при этом ничем не мотивируя свое решение, ничего не объясняя.

Но при всем при том, иногда, когда на Илью Даниловича накатывала волна хорошего настроения, он любил расспросить своего охранника о личной жизни, о родителях, о том, чем тот занимался раньше, на кого работал и сколько ему платили. При этом время от времени скептично посмеивался и говорил:

– Знаю я, знаю я его. Жмот, и редкостный. За десятку баксов мать родную продаст. У меня‑ то тебе, Олег, получше будет?

– Получше, Илья Данилович, получше, – негромко отвечал Олег, – иначе бы я к вам не нанялся.

– Вот еще годок поработаешь, квартиру тебе купим, служебную, конечно. Ха‑ ха‑ ха.

– Квартиру это хорошо, – говорил Олег и был уверен, что если Сиваков пообещал, значит, квартира появится.

Поэтому он и служил Илье Даниловичу так, как даже не служил бы отцу родному. Любой каприз, любое желание он выполнял молниеносно.

– Я же просила, Олег, не надо так быстро, – сказала Софья бросив взгляд на зеленые цифры спидометра.

– Мы же чуть тянемся, – с женой хозяина, Олег мог себе позволить слегка поспорить, если, конечно, знал, что Илья Данилович на его стороне.

– Едь, как ехал, – приказал Сиваков. – Хорошо идем.

– Гаишники, – произнес водитель, сбрасывая скорость, – просят остановить.

– Если просят – останови. Чего им, уродам, надо?

– Денег, наверное, – наморщил низкий лоб Олег, останавливая машину и глядя в заднее стекло на приближающегося гаишника.

– Сиди, пусть сам подойдет.

Что‑ то не нравилось ротвейлеру в молодом лейтенанте, который небрежной походкой подошел к автомобилю, и терпеливо ожидал пока Олег опустит стекло.

– Сиди, – повторил Сиваков, уже привыкший к тому, что пес недолюбливает всех посторонних, особенно тех, кого видит впервые.

Гаишник отдал честь, представился, правда, умудрившись скомкать фамилию, затем то ли попросил, то ли потребовал:

– Документы, пожалуйста.

Олег опустил солнцезащитный козырек, вытащил из кармашка документы, подал их гаишнику. Он знал, единственное, что ему могут инкриминировать, так это превышение скорости. За такой проступок легко откупиться, хозяин рядом – если посчитает нужным, даст деньги, нет – назовет пару фамилий гаишных чинов, услышав которые, лейтенант, наверняка, вновь отдаст честь и пожелает счастливой дороги.

Лейтенант внимательно осмотрел документы, к чему придраться не нашел, заглянул в салон.

– Пройдем, пожалуйста, в нашу машину – А в чем дело? – спросил Сиваков за водителя.

– Надо, – коротко ответил лейтенант.

– Я спешу, – сказал Сиваков.

– На трассе все спешат.

– Что, у кого‑ то угнали авто?

– Да нет, пару формальностей, мы проверяем всех на алкоголь.

– Он от рождения не пьет. Если бы взял в рот хоть грамм, на меня бы больше не работал.

– Служба у меня такая.

Сиваков прикинул: спорить с гаишником или дать деньги. Решил – если Олег трезв – пусть уж пойдет подышит.

«И к Панкратовым на пару минут позже приедем, все меньше их рожи видеть буду».

На обочине стоял черный микроавтобус, скорее всего дорожная лаборатория.

– Сходи, – бросил Илья Данилович своему охраннику, – пусть удостоверятся.

– Пройдем, командир.

– Работа такая.

Олег недовольно выбрался, пожал широкими плечами, поправляя под мышкой кобуру с пистолетом и двинулся вслед за гаишником. Оба они скрылись за микроавтобусом, и Сиваков, естественно, не мог видеть, что произошло дальше.

Дверь микроавтобуса открылась.

– Пройдите, – сказал лейтенант.

Олег стал на ступеньку, наклонил голову и подался вовнутрь автобуса. И в это время сокрушительный удар встретил его. Ударили в висок монтировкой, рассчитывая убить, и молодой мужчина весом под сто килограмм качнулся и рухнул на рифленый коврик, даже не издав вздоха.

Бандит в форме гаишника подхватил его за ноги, еще двое, сидевшие в микроавтобусе, под руки и все втроем молниеносно и отлажено, как группа акробатов, бросили его вовнутрь машины.

– Добей, – раздался хрипловатый голос.

Следующий удар по основанию черепа был еще более сокрушительным, чем предыдущий, послышался хруст костей. Теперь для удара были более подходящие условия – появилась возможность размахнуться тяжелой монтировкой. Хруст костей, всхлип и тело Олега Мальцева – телохранителя, двадцати семи лет от роду, обмякло.

– Вот теперь готов, – словно бы о выпитой банке пива, сказал мужчина, вытирая монтировку о твидовый пиджак охранника. – Пушку у него из кобуры вытащи, слышишь, Колян.

Колян запустил руку под полу пиджака и ловко выхватил пистолет Олега Мальцева.

– Хорошая пушка, ты смотри даже с предохранителя снял, когда шел к нам. А теперь пойдем разберемся с хозяином.

Человек, сидевший за рулем микроавтобуса обернулся к находившимся в салоне.

– Нервничать Сиваков начинает, и впрямь – спешит.

Сиваков словно бы чувствуя недоброе, открыл дверь и выпустил ротвейлера.

– Пойдем‑ ка, Раджа, глянем, как Олег в трубку дышит. К ноге! Иди рядом! Рядом!

Пес рычал, шерсть у него на загривке приподнялась, а из пасти почти до самой бетонной полосы дороги повисла вязкая слюна. Пистолет Сиваков держал в кармане. Пистолет был снят с предохранителя, патрон дослан в патронник, а палец Ильи Даниловича подрагивал на спусковом крючке.

– Пошли, пошли, – тихо, чуть угрожающим голосом говорил он псу. – Ребята, что там за возня у вас? – бодро прокричал Илья Данилович гаишнику в форме лейтенанта, который вышел из‑ за микроавтобуса.

– Тут у нас непонятки.

Это слово, брошенное лейтенантом, окончательно развеяло сомнения Сивакова.

– Олег ты где? Раджа, рядом, к ноге!

И он, крепко сжимая рукоять пистолета, двинулся к автобусу. Гаишник сделал шаг навстречу.

– Ваш водитель пьян.

– Да ты что, лейтенант, белены объелся? Сам ты, небось, пьян. Денег хочешь, так и скажи, хочу денег. Я тебе дам денег. Раджа стоять!

– Я на службе, вы мне деньги не предлагайте, это тоже статья, между прочим, – заговаривал лжегаишник зубы.

Сиваков не видел, что со спины к нему заходит Колян с тяжелой монтировкой в рукаве. На плечах у Коляна была куртка защитного цвета, в кармане лежал пистолет с глушителем.

Софья увидела силуэт мужчины, крадущегося к мужу, и, перегнувшись через сиденье, дважды нажала на клаксон. Машина издала резкий звук, Илья Данилович обернулся.

– Стоять! – услышал он голос лейтенанта.

И сразу же увидел занесенную над своей головой монтировку, сделал шаг в сторону. Ротвейлер прыгнул, совершив прыжок метра на два в высоту, намертво вцепился в лицо Коляну. Послышался хруст раздираемой кожи и сдавленный душераздирающий крик. Монтировка выпала из рук и, звонко ударившись, запрыгала по бетонной полосе дороги.

А вот оружием воспользоваться Илья Данилович не успел, бандит в форме гаишника нанес ему тяжелый удар жезлом, раскрашенным обрезком трубы, по затылку. Но на этот раз били так, чтобы не убить, а лишь оглушить. Илья Данилович взмахнул руками, его пистолет, сверкнув, упал к ногам. А Раджа, растерзав лицо Коляну, уже вцепился ему в горло. Колян продолжал сопротивляться, катаясь по бетонной полосе.

Бандит в форме гаишника вдруг громко закричал.

– А вы что, уроды, сидите? Угомоните этого пса, Он же Коляна сожрет.

– Уже сожрал! – истерично выкрикнул бандит по кличке Тормоз, вскочив с водительского места микроавтобуса и, приблизившись к Коляну на пару шагов, четыре раза выстрелил в пса.

Эти выстрелы и привели в чувство Софью, которая сидела до этого окаменев и смотрела на все происходящее так, как зритель смотрит на экран телевизора, не понимая, что все происходящее касается лично ее. Придя в себя, она истошно завизжала и принялась перебираться через спинки сидений.

Трясущимися руками схватилась за ключи, но бандит в форме лейтенанта оказался порасторопней. Он схватил Софью за волосы, выволок из машины и буквально прорычал:

– Стой, стерва, не шевелись. Пристрелю, как собаку.

А Тормоз с Федором пытались монтировкой разжать, намертво сцепленные челюсти пристреленного пса.

– Во, бля, как тисками сдушил.

Хрустели зубы, но челюсти разжать они так и не смогли.

– Давай затащим их обоих в машину, там разберемся.

– Во бля, и псина, во Коляну не повезло. А он сегодня потрахаться собирался.

– Вот и потрахался. Этот кобель его и трахнул, – сказал бандит по кличке Стресс – Во, мужик жил‑ жил, а тут ему пес полморды отгрыз.

– Если бы полморды, можно было еще как‑ то заделать, а он же ему еще и горло разорвал.

На удивление Колян был еще жив.

– Слышь, Стресс, да он дышит. Жила бьется.

– Нет, он уже не жилец, смотри как разворотило.

Щека была сорвана полностью, нос перекушен.

Крепкие зубы нижней челюсти были обнажены вплоть до зуба мудрости.

– Ну и зверь! Ну и гад! Такого парня загубил.

– У нас на зоне, – вдруг сказал Стресс, – конвойники как‑ то спустили пса на одного зека, так тот зеку яйца вырвал вместе с ватником. И самое интересное, зек жив остался.

Еще минут пять‑ шесть возле машин царила возня, затем бандит в форме лейтенанта сказал, обращаясь к Стрессу:

– Колян уже не жилец, кончай его.

– Не могу – сказал Стресс.

– Так что, мне тебя прикончить?

– Он сам сдохнет, если себя в зеркало увидит.

– Зачем мучиться? – сказал Федор и, поднеся свой пистолет с глушителем к виску Коляна, отвернувшись, нажал на спусковой крючок.

Негромкий выстрел, тело Коляна судорожно дернулось, дернулся и мертвый пес, висевший у него на шее.

– О, бля, может и он еще жив?

На всякий случай Федор еще раз выстрелил в голову ротвейлеру.

Затем Сивакова затащили в салон микроавтобуса, связали, залепили рот пластырем и бросили рядом с мертвым Олегом Мальцевым. Софью, тоже связанную с залепленным ртом, посадили на заднее сиденье «вольво», и кортеж из двух автомобилей, резко сорвавшись с места, доехал до перекрестка, а затем двинулся по узкой асфальтированной дороге.

Стресс взял трубку телефона, набрал номер и сдавленным голосом быстро заговорил:

– Мы едем, все у нас в порядке. Расскажем на месте. Откройте ворота. Готовьтесь.

Глава 7

Через четверть часа, а может чуть‑ чуть больше, «вольво» и микроавтобус свернули еще раз и поехали по узкой в одну полосу бетонной дороге. Через пару минут они приблизились к железным воротам, за которыми располагалось что‑ то типа складов.

Створки ворот послушно разъехались в стороны перед самым носом машин так, что тем даже не пришлось притормаживать, и тут же закрылись, лишь только микроавтобус миновал их.

Во дворе стояло несколько мужчин, нервно покуривая. Вдоль забора тянулись низкие, бетонные склады с пологими рифлеными крышами. В открытых воротах одного из складов виднелись ящики с кока‑ колой, там горел свет. Микроавтобус подъехал к рампе и остановился.

Федор выпрыгнул на землю и грязно выругался.

– Понимаешь, Курт, мы хотели как лучше.

– Что стряслось?

– Не поверишь.

– Говори.

– Лучше сам посмотри.

Рывком Федор отодвинул дверцу микроавтобуса.

Тот, кого назвали Куртом, заглянул внутрь. Брезгливо поморщился и сплюнул на землю.

– Сиваков‑ то хоть жив?

– Этот жив, – сказал Стресс, – а вот Коляна кобель загрыз.

– Да уж вижу, и в висок ему выстрелил.

– Это мы прикончили, чтобы не мучился.

– Завезите его куда‑ нибудь, закопайте так, чтоб никакая собака не нашла. И этого тоже, – указал он на охранника, – хотя нет, погоди. Стресс. Я подумаю, может, мы все переиграем. Коляна закопайте.

– А может, родителям… У него маманя есть… – сказал Стресс.

– Какая маманя! Закопать его! А то маманя увидит, как ее сыночка пес погрыз, и сама концы отдаст.

Зачем брать грех на душу? Ты бы хотел, чтобы тебя такого мамане предъявили?

– Нет, нет, что ты, Курт.

– Вот и я думаю, лучше будет, если она ничего не узнает. В яму его, мы же не военкомат, чтобы цинковые гробы развозить.

– Послушай, Курт, копать – это долго и ненадежно, найти могут.

– Что ты предлагаешь?

– Может, пустить его на ветер? Сжечь в котельной, вместе с псом.

– В котельной говоришь? – Курт раздавил каблуком тяжелого башмака окурок, – а сколько до нее ехать?

– Совсем недалеко, километров двенадцать, и все полем, подъезды там чистые. Гаишников нету, никто ничего не узнает, а в котельне наш человек, кум мой работает. Напоим его, пару пузырей водки, он заснет, а мы дело сделаем.

– Чем топит?

– Каменным углем. Он сталь плавит, не то что кости.

Все эти разговоры Курт и его люди вели в присутствии Софьи, нисколько не стесняясь того, что она их слышит. Сиваков же еще не пришел в себя. До женщины постепенно доходило: если не берут украшения, которых на ней навешано с полкилограмма, то ее дела совсем плохи.

Курт отбросил со лба густую прядь волос и задумался.

– Наверное, ты прав, так и сделаем. Был человек и не стало. Только смотри, чтобы все было чики‑ чики.

Лишние проблемы мне ни к чему.

– Ясное дело.

– Возьми с собой кого‑ нибудь и поезжайте, а охранника оставь пока здесь Только смотрите, сами чтобы не пили.

– Хорошо, мы же на работе.

– Бабу затащите в подвал, а его ко мне.

Микроавтобус загнали в склад, даже не выгрузив из него мертвого охранника, а «вольво» Сивакова накрыли брезентом.

Тут за забором бандиты чувствовали себя уверенно и защищенно. Здесь была их территория, и никто посторонний сюда сунуться не мог, всем здесь заправлял Курт. Естественно, и за Куртом стоял кто‑ то, но кто именно – никто из его людей не знал. Откуда‑ то он получал деньги, оружие, распоряжения, а зачем захватывают и убивают людей ни Федора, ни Стресса, ни покойника Коляна не интересовало.

* * *

От яркого света, бьющего прямо в глаза, Илья Данилович поморщился и скрипнул зубами. Он прекрасно помнил, что с ним произошло. В себя Сиваков пришел уже в машине, лежа рядом с мертвым охранником, но виду не подавал, словно бы надеясь, что произойдет чудо, и весь этот кошмар кончится.

Но то, чем он занимался в последние годы, не давало ему шансов на спокойную жизнь, на счастливый исход сегодняшнего вечера.

– Ну что, Илья Данилович, поговорим серьезно или будем в молчанку играть?

– Кто вы? – покусывая пересохшие губы и чувствуя нестерпимую боль в затылке, пробормотал плененный Сиваков.

Он сидел привязанный к стулу, над ним застыла лампочка в жестяном абажуре, свисавшая на витом шнуре с высокого потолка. В помещении не было окон и это говорило о том, что тут, скорее всего, подвал.

Пахло в нем неприятно, гнилой картошкой, плесенью и еще чем‑ то мерзким – сладковатым.

– Так что, будем говорить?

– Что вам надо? – выдавил из себя Сиваков.

– Да немного. Тебя предупреждали и твоих людей предупреждали, партнерам говорили, не лезьте на нашу территорию, не забирайте нашу клиентуру. А вы не послушали и делиться не захотели.

– Что вам нужно? – еще раз повторил свой вопрос Илья Данилович.

– Нам немного надо, – пробурчал Курт, поднялся со стула и приблизился почти вплотную к Сивакову. – Ты меня знаешь?

– Я тебя знать не желаю.

– Меня зовут Курт, все меня так зовут. Наверное, ты обо мне слышал?

– Слышал, слышал, – сказал Сиваков.

– Когда привезут партию?

– Я этого не знаю.

Курт усмехнулся, и эта усмешка больше походившая на оскал, не предвещала ничего хорошего. Чем‑ то Курт напомнил Сивакову ротвейлера по кличке Раджа, такой же сильный, такой же безжалостный и тупой в своем упрямстве. Скорее всего, он повинуется лишь хозяину, а наверняка, хозяева дали приказ, и Курт вцепился мертвой хваткой в Сивакова, а вцепившись, уже не отпустит пока не перегрызет горло.

– Знаешь.

– А какой смысл мне рассказывать, даже если бы я знал. Честно говоря, смысла не вижу никакого.

– Мне сказали узнать, и я узнаю. Хочешь ты говорить, не хочешь, мне наплевать. Расскажешь.

Тут все говорят, еще ни одного не было, кто бы промолчал. Покричишь, повизжишь, а затем всех выдашь с потрохами. Все расскажешь, даже то, чего не знаешь. Жизни тебе обещать не стану, не мне решать. Но думаю, если расскажешь, тебе дадут умереть легкой смертью, а если не расскажешь, в чем я сомневаюсь… – Курт помахал указательным пальцем перед носом Сивакова, зрачки того проследили за движением пальца, – умрешь ты, твоя жена, твои дети…

– Детей не трожь!

– А это снова не мне решать. Зато то, что они в Англии, я знаю, и в какой школе учатся, знаю. Если будет надо – доберемся и до них. Может и добираться не придется, на похороны своих любимых мамаши и папаши они наверняка, приедут.

– Суки, – выдавил из себя Сиваков.

– Ну зачем ты так? Грубо обзываешь, я же тебе еще ничего плохого не сделал.

– Суки.

– Зачем вы полезли на наш рынок, просили вас не лезть, потом вам предложили договориться, а вы решили, что вам все можно.

– Думаете, что если у вас с ментами договор, то вам все можно? Есть еще справедливость на свете. Не получится у тебя, Курт.

– А ты хочешь, чтоб ее не было?

– Слушай, я тебе дам денег, много денег. Я знаю, кто тебя послал, они тебе столько не заплатят, просто дай мне уйти, я исчезну за один день. А деньги ты получишь, – Сиваков знал психологию подобных людей, знал, что перед деньгами не устоит никто из мелких сошек, и купить можно любого.

Были у Сивакова деньги здесь в России, были деньги и на счетах зарубежных банков. Ведь наркотики, которые возили из Казахстана в Москву, затем переправлялись в Западную Европу, именно она была основным потребителем зелья. Каждый вложенный Сиваковым доллар приносил двести долларов прибыли, а вкладывал деньги не один Сиваков. Вкладывались в наркобизнес огромные деньги.

– Я тебе лично, Курт, дам миллион долларов.

– Это из каких денег?

– Я знаю из каких.

– Что, возьмешь в банке, сложишь в дипломат и передашь мне? Так тебя для этого выпустить сперва придется.

– Я скажу тебе, где их взять. Но взять их ты сможешь лишь со мной.

– Говоришь, миллион, – прошептал Курт, словно бы прожевывая цифру, держа ее на кончике языка, – хорошие деньги, главное, круглая сумма. А два миллиона ты мне дашь?

– Сразу не дам.

– Не хочешь или не дашь?

– Не смогу. Это очень большие деньги, за день я их не соберу.

Курт и те, кто стоял за ним, понимали, что Сивакова хватятся и хватятся немедленно, что к завтрашнему утру его начнут искать. Значит, следовало торопиться.

* * *

Панкратовы, те, к кому ехал Илья Данилович Сиваков со своей женой, уже несколько раз пытались связаться с ним по телефону. Телефон в автомобиле работал, но трубку никто не снимал. И это насторожило Панкратова, ведь водитель должен в любом случае сидеть в машине.

Позвонили на дачу, первый раз домработница сказала, что хозяева уехали, когда будут неизвестно, и куда уехали, она тоже не в курсе. Тогда Панкратов представился. Его фамилию домработница знала прекрасно, много раз видела его на даче своего хозяина, помнила, с каким почтением Софья и Илья Данилович обходились с Панкратовым.

Наконец, в нарушение всех обещаний она призналась:

– Они отправились к вам, ровно в семь вечера. Я еще закрывала ворота. Поехали на «вольво» с Олегом.

Пса взяли с собой, пес у них гадкий, никакой управы на него нет. Слушается только хозяина.

– Пса, говоришь, взяли?

– Да, Раджу.

У Панкратова был такой же пес, именно он посоветовал Сивакову завести ротвейлера.

«Уже час, как должны быть у меня, заехать никуда не могли. Значит, что‑ то случилось».

Панкратов решил пока не предпринимать никаких действий. Он вернулся к гостям. Выпив с ними пару рюмок коньяка, вновь удалился в свой кабинет, сославшись на неотложные дела. Оттуда он позвонил знакомому полковнику ГАИ в областное управление и поинтересовался, не случалось ли дорожно‑ транспортных происшествий на отрезке дороги от Переделкино до Москвы и в самом городе. Он пояснил, что его интересует автомобиль «вольво» серого цвета.

Полковник перезвонил через двенадцать минут.

Были дорожно‑ транспортные происшествия, но ни в одном из них серый «вольво» не фигурировал.

– Вас интересует кто‑ нибудь конкретно?

– Пока нет. Но в случае чего я еще с вами свяжусь, полковник.

– Хорошо.

«Что‑ то случилось», – подумал Панкратов и его настроение резко ухудшилось, но выражение лица осталось прежним.

Едва он вошел к гостям, как сразу принялся шутить, но как‑ то нервно и не смешно у него это получалось. Затем опять покинул гостиную и, уединившись в кабинете, задумался, стоит ли ставить в известность всех, с кем он работает, всех имеющих долю.

«А вдруг тревога ложная? Может, машина в дороге сломалась? Может, произошло что‑ нибудь тривиальное, но непредвиденное? »

Панкратов искал объяснение, в которое можно поверить.

«Хотя Сиваков – человек достаточно дисциплинированный и, если бы что‑ то стряслось, он бы наверняка сообщил, что с ним».

Но искать и находить – вещи разные.

«Я сейчас бы не нервничал, а знал бы все, если бы он дозвонился, говнюк».

Дело осложнялось еще и тем, что прибывала партия наркотиков, партия очень крупная, она вскоре должна была прибыть из Казахстана в Москву.

«Через недели две – груз прибудет».

Ответственным за прием был Сиваков, а в приобретение последней партии были вложены такие огромные деньги, за которые мог поплатиться жизнями не один десяток людей. Если бы была задействована только Москва, было бы полбеды, а эту партию ждали не в одной Москве, но и в Европе. Терять новых партнеров Панкратову не хотелось. Ведь только‑ только наладились солидные связи, и деньги потекли не ручейком, а бурным потоком. Потекли и начали оседать в сейфах зарубежных банков, выбрасываться в оборот, отмываться. Перспективы светили самые радужные, 6 тут неприятность на ровном месте.

Он еще раз набрал номер Сивакова, затем позвал своего охранника, отдал ему трубку радиотелефона и приказал:

– Набирай и набирай! Пока кто‑ нибудь не ответит.

– Понял, – сказал широкоплечий мужчина с короткой стрижкой.

– Потом.., может быть.., ты поедешь, Борис… Хотя, ладно, – тут же на ходу принял новое решение Панкратов, – возьми еще троих, садитесь в джип и дуйте на Переделкино. Смотрите внимательно. Может где‑ нибудь вылетел в кювет или стоит на обочине «вольво»

Сивакова. Знаешь его машину?

– Да, и шофера его, Олега, знаю.

– Вот и хорошо. Оружие возьмите с собой. Если что, сразу же звони мне, понял?

«Это плохой признак, если на ходу начинаю менять свои решения. Суетиться никогда нельзя. Суета – смерть для человека дела. Но еще хуже – это показывать свою растерянность перед людьми, которым платишь деньги».

– Конечно, – Борис заспешил, а Панкратов, покусывая губы и нервно протирая стекла очков вновь вышел к гостям.

– Извините, дорогие гости, – хлопнув в ладоши, сказал он. – Я бы хотел быть радушным хозяином и вам известно мое гостеприимство, но у меня появились дела. Все случилось неожиданно, словно бы обрушилась на мои плечи снежная лавина. Так что я вас оставлю на некоторое время, возьму с собой Павла Ивановича и тебя, Николай Петрович. Нам надо уединиться и обсудить кое‑ какие вопросы. А вы продолжайте веселиться, моя супруга к вашим услугам и, вообще, мой дом в вашем распоряжении.

Гостей у Панкратовых оставалось уже немного, человек двенадцать – лишь те, кто не мог понять, что у хозяина крупные неприятности.

* * *

А тем временем Курт, оставив Сивакова, привязанного к креслу, перешел в другой подвал. Там, привязанная к стулу, сидела и плакала Софья Сивакова. Курт подошел к ней не торопясь.

– Я вот что хочу сказать, может быть, вы спасете жизнь семьи, себе и своему мужу.

– Что я должна сделать? – сквозь слезы пробормотала Софья.

– Вы знаете, чем занимается ваш муж?

– Конечно, знаю.

– Чем?

– Торгует.

– Да‑ да, торгует, – усмехнулся криво Курт, – а чем он торгует, вам известно?

– Станками, машинами, нефтью, по‑ моему, он торгует всем.

– Вот именно, всем торгует ваш Илья Данилович. – Курт, сказав это, покачал головой.

«Святая наивность! Скорее всего, что эта бабенка, обвешанная золотом и бриллиантами в таком нелепом и смешном здесь, в подвале, вечернем платье ни ухом, ни рылом не знает, чем занимается ее муженек и за какие денежки куплены все булыжники и цепи, что позвякивают на тощих грудях. Но повлиять на него, может быть, она сумеет».

В подвал спустился Тормоз.

– Курт, тебя к телефону.

Курт прижал трубку к уху, а левой рукой принялся вытаскивать из пачки сигарету. Тормоз поднес зажигалку. Курт затянулся.

– Слушаю, – недовольно пробурчал он, но, узнав по голосу собеседника, изменил интонацию, – Нет‑ нет, пока ничего.

– …

– Естественно, стараюсь изо всех сил.

– …

– Быстрее? Я стараюсь быстрее. Делаю все, что в моих силах. Тут у нас неприятности, но небольшие.

Да, охранника пришлось отправить на отдых, и наш один поехал вместе с ним. Но вообще‑ то, в остальном все нормально. Результаты? Думаю, к утру будут, может раньше. Конечно же, позвоню сразу. Просто моментально позвоню.

При всем при этом Курт говорил с достоинством, зная себе цену. А его абонент понимал, мешать Курту не стоит, ведь собственно говоря, делу обратного хода не дашь. Можно теперь двигаться только в одном направлении – вперед. Остановка подобна смерти. Сивакова хватятся, возможно, что уже ночью поднимут на ноги сотни людей. Но если дело выгорит, то оно обещало принести огромные доходы, и поэтому за ценой не стояли. Человеческая жизнь в такой операции не стоила и ломаного гроша. Особенно жизнь конкурента.

Курт захлопнул крышечку телефонной трубки и небрежно опустил ее в карман куртки. Женщина смотрела на него, не мигая, глазами, полными слез. Наверное, впервые в ее глазах появилось осмысленное выражение, если считать с того момента, когда на ее мужа набросились бандиты на шоссе.

– Ну мадам, – Курт присел на край сколоченного из свежих досок стола.

– Что я должна сделать?

– Вы знаете, когда прибудет транспорт?

Софья быстро заморгала, губы ее искривились, и Курт понял, сейчас она зарыдает, завоет, а толку от нее никакого не будет.

– Хорошо, верю, – быстро сказал, шагнул к женщине. – Вы ничего не знаете о делах своего мужа. Ни‑ че‑ го!

– Да.

– Но повлиять‑ то на него можете?

Спокойный тон бандита действовал на Софью успокаивающе. Желание плакать испарилось вместе со слезами. Она хоть и продолжала бояться, но обрела способность мыслить, причем мыслить адекватно ситуации.

– Он такой самостоятельный…

– Уговорите его рассказать нам все, что он знает.

В ваших же интересах.

– И что тогда?

– Мы вас отпустим, – не моргнув глазом, произнес Курт.

– И я должна верить вам?

– Обязаны…

Софья, склонив голову на бок, внимательно смотрела на мужчину. Высокий, стройный, можно сказать красивый, но красота отталкивающая. Такая же, какая присутствует в пламени, охватившем в ночи горящий дом.

– Это страшное предложение.

– У вас есть другие?

– Нет.

– Тогда, в чем же дело? Соглашайтесь.

– Я думаю.

– О чем?

– Как это лучше сделать.

– Тут я вам не советчик, – развел руками Курт и подумал – " Сиваков уже подавлен, может, получится финт с его женой. Мне он не верит, это однозначно.

А вот увидев близкого человека, который тешит в душе иллюзорную надежду на спасение, может сломаться".

Он не спеша, чтобы испугать женщину, вытащил из кармана нож, не бандитский, а самый обыкновенный – перочинный с металлическим крестиком, впаянным в красную ручку, и легко перерезал им веревки.

– Видите, наполовину я вас освободил. – И тут же отвел в сторону локоть, предлагая женщине взяться за него, потому что Софья плохо держалась на ногах после пережитого ужаса.

Этот простой жест совершил невозможное. Она забыла, потому что не хотела помнить, о смерти охранника Олега, о том, что находится в плену, что ее мужу грозит смерть.

– Камни у вас хорошие, – поцокал языком Курт, присматриваясь к бриллиантам, оправленным в золотые бляшки.

– Да‑ да…

– Но о камнях поговорим позже, когда вы будете свободны. В вашем распоряжении, – он посмотрел на часы, – " пятнадцать минут, большим я не располагаю.

Курт отворил дверь в подвал, где сидел привязанный к креслу Сиваков, и пропустил вперед себя Софью. Выразительно посмотрев на веревки, которыми был опутан Илья Данилович, погрозил пальцем Софье.

– Вряд ли у Вас это получится, но развязывать его не советую.

Дверь бесшумно закрылась. Курт привалился спиной к холодной кирпичной стене и засек время. Он стоял разгоряченный, потный, наслаждаясь прохладой, исходящей от кирпичей.

Взглядом, не отрываясь, он следил за движением секундной стрелки, которая на его дорогих часах двигалась не рывками, а бежала ровно. Эти часы Курт любил. Именно, движением секундной стрелки, они напоминали ему живое существо. Время от времени он прислушивался к звукам, доносившимся из подвала. Он разбирал кое‑ какие слова, женщина шептала. Сиваков то ругался, то молча слушал свою супругу.

«Не уговорит, – подумал Курт, – но и этот шанс нельзя было упускать. Хотя черт ее знает. Иногда в моменты опасности у людей, особенно у баб, открываются скрытые таланты».

Он провел ладонью по затылку, рука оказалась мокрой от пота.

«Ну и волнуюсь же я. Это не шутка – ввязаться в такую крупную борьбу. Прошло четыре минуты», – машинально отметил Курт.

Софья, сидя на корточках возле мужа, пыталась убедить его рассказать бандитам все, о чем он знает.

– Ильюша, жизнь‑ то дороже, зачем тебе выгораживать остальных? Пусть отвечают за себя сами.

– Да ты хоть знаешь, дура, чем мы занимаемся?

– Ну, – Софья задумалась, – чем‑ то нехорошим.

Это определение привело Сивакова в негодование.

– Нехорошим! – закричал он. – Да ты, дура, понимаешь, что за деньги, которые есть у нас, убивают не задумываясь, – и тут же понизив голос, шепотом попросил, – развяжи меня.

Софья машинально протянула руку к туго затянутому на подлокотнике деревянного кресла узлу, но тут же отдернула:

– Нельзя.

– Кто тебе сказал?

– Он.

– Он же нас и убьет.

– Нет, с ними можно по хорошему. Мы же им не нужны, им нужно знать…

Сиваков закатил глаза, поражаясь тупости жены.

Ведь до этого он считал ее вполне трезво мыслящей женщиной.

– Раньше ты хоть свои интересы умела соблюсти.

– Расскажи. – слезно просила Софья.

– Ты до этого лезла в мои дела?

– Нет.

– И все было хорошо?

– Можно сказать, – да.

– Так вот, не лезь и теперь! – в сердцах крикнул Илья Данилович.

– Ты же видишь, – продолжала увещевать Софья, – они нас почти не били, лишь так, чтобы не оставались синяки. Значит, собираются выпустить.

– Нас уже хватились. Мне предстоял деловой разговор в гостях. , – Придумаем что‑ нибудь, скажем, что машина сломалась.

– Брось об этом думать, – зашипел Сиваков, – единственное почему они нас до сих пор не убили – это потому, что они не знают того, что знаю я. И я, а может, и ты спасемся только благодаря молчанию.

Дверь скрипнула, хотя прошло всего лишь десять минут. Курт, прислушивавшийся к разговору, уловил в нем нужную точку.

– Уже прошло пятнадцать минут? – Софья в изумлении вскинула брови, отчего ее лице показалось еще более глупым.

– Да, – он показал ей циферблат и щелкнул по стеклу пальцем. – Как успехи?

– Я почти уговорила его, еще бы немного…

В глубокий подвал зашел и Федор.

– Уведи ее, только обходись с ней повежливее, пока повежливее, – уточнил Курт.

Лицо Курта медленно меняло выражение, искусственная доброжелательная улыбка исчезла, на лбу пролегли глубокие вертикальные морщины.

– Куда и когда прибывает транспорт с наркотиками? – четко чеканя слова, спросил бандит.

Сиваков попробовал усмехнуться.

– Догадайся.

Курт занес кулак для удара.

«Если ударит в лицо, значит, все кончено, – подумал Илья Данилович, – а если он и впрямь боится оставить на моем лице синяки, значит, я вел разговор о деньгах не зря».

Кулак Курта остановился в десяти сантиметрах от носа Сивакова – Посуди сам, если я скажу, то стану больше не нужным вам.

– Логично, – согласился Курт – Я дам тебе деньги, не обману.

– Исключено. Придется тебе испортить настроение по крупному, потому что ты такая гадина, что через пять минут привыкнешь жить и в серной кислоте.

Причем будешь жить и там неплохо.

Сиваков, не моргая, смотрел на Курта.

– Для начала мои ребята оттрахают у тебя на глазах твою жену, причем оттрахают во все дырки, а потом ты увидишь, как она будет умирать.

Сиваков пытался сохранять самообладание.

– Это, конечно, неприятно, но я переживу. Трахали ее в мое отсутствие и согласия не спрашивали. Неужели ты думаешь, что я настолько дорожу бабой, чтобы забыть о себе и о деньгах.

– Сволочь ты, Сиваков, – Курт хотел ударить Илью Даниловича, но снова остановился, – из тебя вытянут то, что ты знаешь.

– Послушай, Курт, – вполне развязно произнес Сиваков, словно и не был связан, словно разговаривал со своим мучителем на равных, – даже под пытками я не откажу себе в удовольствии обмануть тебя и твоих хозяев. Времени у тебя в обрез. Небось, дали срок – разузнать обо всем до утра? Так что потеряешь сперва мои деньги, а потом твои же тебя и прикончат за обман, за мой обман. Учти это, Курт.

В глазах бандита мелькнуло сомнение.

– Ты, Сиваков, думаешь, что такой крепкий?

– Я человек деловой, не рассуждаю категориями крепкий‑ слабый, честь‑ предательство. Где перепадает больше денег, там и я. И ты, такой же.

– Ты меня с собой не равняй.

– Ты ради удовольствия работаешь?

Курт взглянул на часы.

– Времени мало, кончать с тобой пора. Еще немного подумай и готовься. Подохнуть тебе я не дам раньше времени. Сердце, чуть что, уколами поддержим. И запомни, последнее, что тебе вырвут, так это язык, а первым, думаю, догадываешься что. Времени у тебя ровно на сигарету. – Курт ловко щелчком выбил из пачки одну сигарету, поднес ко рту и сжал фильтр губами. – Думай быстрее.

Глава 8

Шаги Курта эхом разнеслись по подвалу. Дверь осталась открытой. Сиваков сидел привязанный к креслу под яркой лампой, взятой в жестяной зарешеченный абажур. Взгляд его медленно скользил по комнате. Чисто вымытый бетонный пол…

«Интересно, сколько луж крови они с него уже смыли? »

Он вздрогнул, когда взгляд его остановился на вполне безобидных в другом месте металлических кольцах, вмурованных в стену. Он представил себе как его сперва подвешивают на веревках пропущенных сквозь эти кольца, расположенные в двух с половиной метрах от земли, а затем тянут за веревки, ощутил боль в пока еще целых суставах, услышал треск лопающихся сухожилий…

Взгляд скользнул дальше и тут же уперся в большие садовые ножницы с деревянными ручками. Он не мог толком рассмотреть, прилипло ли что‑ нибудь к широким черным лезвиям. В углу не хватало света, да и до стены было порядочное расстояние. Ему мерещились остатки волос, лоскутки кожи.

«Тупые, тупые ножницы, – промелькнула мысль, – они не режут, они жуют плоть».

И сколько ни думал Илья Данилович, вариант спасения виделся лишь в одном – суметь договориться с Куртом, сделать из него не врага, а союзника. Задача сложная, но выполнимая. Сиваков представлял, что он и Курт одного поля ягоды, разве что в Курте плюс ко всему просматривается склонность к садизму.

«Значит, действовать и рассуждать он будет примерно так же, как и я сам».

– Эй, – крикнул Илья Данилович, – я уже решил.

Курт появился незамедлительно, плотно прикрыл дверь и, отыскав среди старой рухляди в углу более‑ менее целый стул, сел неподалеку от Сивакова.

– Меня интересуют всего две вещи – где и когда?

– Не тебя, – покачал головой Илья Данилович, – это интересует твоих хозяев.

– Тебе‑ то откуда знать?

Курт пока не выказывал неудовольствия таким тоном разговора. Беседовали они с глазу на глаз и его авторитет не мог пострадать, в присутствии подчиненных он ни за что не позволил бы пленнику такие вольности.

– Давай реально смотреть на вещи, – предложил Сиваков. – Предположим, я тебе скажу, где, когда и сколько. Ты передашь это своим хозяевам. И дальше…

– Это мои проблемы.

– А я хочу, – Сиваков постарался придать своему голосу как можно больше убедительности, – сделать так, чтобы проблем не было вообще.

– Так не бывает.

– Нужно сделать так, чтобы проблем не было у нас. Кто сейчас решает? Я и ты. Остальные в этой игре – нулевые.

Курт задумался, затем согласился.

– Валяй дальше.

– Твои хозяева проиграют перспективу, даже если временно добьются успеха.

– Это еще неизвестно.

– Они уже проиграли. Выигрывает тот, у кого товар дешевле и крыша надежнее. Мы бы и не лезли на ваш рынок, если бы не знали, что сумеем вас одолеть.

– Вполне деловой подход, – скривился в улыбке Курт и несколько нервно закурил.

– Да, вы крепко стояли на ногах и стоите еще.

Но это временно, Курт. Ваши западные партнеры уже повернулись лицом к нам.

– Ты собираешься плыть против течения?

– Это закон жизни – более слабые уступают дорогу более сильным.

– Тебе, Сиваков, все равно, кто победит, потому что тебя к тому времени не будет.

– Для тебя существует только сегодняшний день.

А я предлагаю сделку, Курт. Хорошую и выгодную. Это побольше, чем наслаждаться зрелищем моей смерти.

– Интересно, какую же?

– Переходи на нашу сторону. Это разумно и только ускорит события, слабые погибнут, сильные сделаются еще сильнее…

Сиваков внезапно замолчал, заметив настороженность во взгляде Курта.

– Говори, не бойся, здесь помещения не прослушиваются, потому что это моя территория.

– Твоих хозяев интересует, где и когда, давай мы им скажем, но скажем другое время и другое место.

Ведь они, насколько я понимаю, собираются напасть на конвой и захватить груз. Это сделают твои люди?

– Естественно, нет. – рассмеялся Курт, – До такой степени доверие в наших кругах не распространяется.

– Разделяй и властвуй, – вставил Сиваков.

– Правильно, – поддакнул Курт, – все большие деньги делаются на разводках.

– Значит, так, – Сиваков по привычке подался вперед, но веревки не дали оторваться от спинки кресла – Ты отпускаешь меня, а я организую маскарад, пустые машины, якобы с грузом. Твои хозяева нападут на конвой. Их перестреляют. А монополия всегда лучше конкуренции. Ценник держать можно на высоте.

Если бы кто‑ то сейчас смотрел со стороны на Сивакова и Курта, то мог подумать, беседуют два деловых партнера, а не бандит и его пленник. Лишь только веревки еще говорили о том, что Сиваков лишен свободы.

Курт легко оттолкнулся ногами от пола и, балансируя на задних ножках стула, принялся насвистывать, глядя в потолок, прикидывая все плюсы и минусы разводки, предложенной Ильей Даниловичем.

– Вообще‑ то, ты дело говоришь, – наконец, произнес Курт, поставив стул на все четыре ножки и забрасывая ногу за ногу. – Но доверять тебе мне не хочется.

– Резонно, – согласился Сиваков. – Ты бы тоже не доверял мне. Во всем нужны гарантии. Одного моего честного слова недостаточно.

– Честное слово, – удивленно поднял правую бровь Курт, – я не знаю, что это такое, еще ни разу не приходилось сталкиваться. Жизнь – вот что может быть настоящей гарантией. И ни чья‑ нибудь, а собственная.

– Слово за тобой.

– Ты, – Курт ткнул пальцем в грудь Сивакова, – даешь мне координаты твоих компаньонов, я договариваюсь с ними от твоего лица, а там будет видно.

Илья Данилович заерзал на стуле. Он вполне мог представить себе, что Панкратов после такого хода спишет его со счетов и, в лучшем случае, он получит лишь отсрочку казни. Причем, если Панкратов примет предложение, умереть ему все равно придется. От рук Курта и его людей.

– По‑ моему ситуация у тебя стала немного получше, Курт похлопал Сивакова по плечу и зашел ему за спину, затаился.

По телу Ильи Даниловича прошлась волна дрожи, вызванная страхом. Ему показалось, что сейчас Курт убьет его, выстрелом в затылок или вонзив нож в шею.

– Итак, – холодным, как лед, голосом, произнес Курт, – ты даешь мне координаты твоих компаньонов, я договариваюсь с ними, а ты и твоя жена дожидаетесь развязки в подвале. Да, кстати, не забудь о двух миллионах, которые ты обещал мне. Это я говорю так, чтобы ты не слишком сильно волновался за свою жизнь.

– Может, хватит миллиона? – пересохшими губами пробормотал Сиваков.

– Вижу, начинаешь отживать. Не поумнел – миллион ты бы смог организовать мне, не выходя из подвала, а для двух миллионов мне придется выпустить тебя на свободу, так что согласиться в твоих же интересах.

– Черт с тобой, – пробормотал Сиваков, – считай, что мы договорились.

Курт вновь уселся на стул, достал из кармана трубку радиотелефона, отбросил крышечку микрофона, набрал номер. Лицо его оставалось донельзя серьезным – предстоял самый ответственный момент сделки. Курт менял хозяев, и от того, поверят ли ему сейчас старые хозяева, зависело будущее и его, и Сивакова.

– Не отвечают. Не нравится мне это. Может, сюда поехали? – сказал Курт, кладя трубку на колени. – Наверное, все‑ таки мне придется заняться тобой вплотную. Предложение твое выгодное.

– Нет‑ нет, – заторопился Илья Данилович, – не делай ошибок, Курт. Сейчас ты бандит, а если перейдешь к нам, то более надежной крыши тебе не сыскать.

Нас прикрывают большие люди. Можешь считать, что служишь государству. Чем занимаются сейчас твои хозяева? Мелочевкой. Думаешь, я не знаю. Гоняли раньше наркотики, выращенные в чернобыльской зоне, в Западную Европу. Там у вас крыша была, я согласен.

Но не здесь. Это ж американцам было выгодно – создать панику в Европе, сперва наводнить ее радиоактивными наркотиками, а потом поднять шумиху возле этого. Мол, если не станете помогать Украине и Белоруссии, так и будет продолжаться. А теперь все, сливки они сняли и сдадут вас ФСБ. Разве не так?

Курт не мигая смотрел на Сивакова.

– А ты не такой дурак, каким кажешься. И в самом деле, кое‑ что знаешь.

– Я же тебе говорю, у нас прикрытие – лучше не бывает. Политики, силовики с нами работают.

Курт усмехнулся и вновь взял в руки телефонную трубку.

– Ты, конечно, Сиваков, осторожный, но не наблюдательный. Не заметил, что я даже не включил телефон.

Слабым зеленым светом моргнули пластиковые клавиши трубки, Курт набрал номер, ответили ему незамедлительно – Дело сделано, – коротко доложил Курт, глядя в глаза прямо Сивакову.

– …

– Да, где и когда я знаю.

– …

– Нет, не очень трудно, хотя попотеть пришлось.

– Нет, наш общий друг после того, как рассказал то, что меня интересовало, тоже готов отбыть на отдых, долговременный.

– …

– Если хотите посмотреть на него, пожалуйста, но он так устал, что выглядит не лучшим образом. Но, как понимаете, волновать его это уже не может.

Сердце Сивакова сжалось в комок, забилось неровно – он прекрасно понимал все иносказания Курта.

Тот докладывал своим хозяевам, что он, Илья Данилович, мертв и интересовался, не хотят ли те удостоверится в этом.

– Ну что ж, – произнес Курт, – вы согласны отправить его на отдых, не попрощавшись с ним лично?

– …

– Да‑ да, перед отдыхом он непременно заедет в котельную –…

– Через час я буду. Всего хорошего.

Курт повернулся к Сивакову.

– Ну, откуда столько страха в глазах? Заварил кашу – надейся на успех.

Курт поднялся – Зачем было так торопиться и докладывать? – скороговоркой пытался образумить его Сиваков, – я бы предложил план, где и когда лучше пустить ложный конвой. И с Панкратовым я бы договорился куда быстрее тебя..

Курт отрицательно покачал головой.

– Нет, теперь все буду решать я. Где и когда пройдет ложный конвой будет зависеть от меня. А ты сиди. Два миллиона и проценты от сделок. Треть твоих процентов.

– Веревки, – жалобно простонал Сиваков, вконец обессиленный долгим разговором и страхом.

Курт лишь улыбнулся и вышел в коридор.

– Ну как баба? – спросил он у Федора, дежурившего возле двери.

– Спокойная, забилась в угол и плачет.

– Снимешь веревки с Сивакова и отведешь их в седьмой склад. И запомни, кто бы о чем тебя не спрашивал, ты ничего не знаешь. Никого на территорию не пускать.

– Даже… – спросил Федор.

Курт не дал ему договорить.

– Никого. Хотя… – задумался, – можешь сказать, что в котельную мы отправили троих.

Федор пристально посмотрел на Курта, уж не готовит ли он западни.

– Не боись, своих людей я не подставлю. – Курт сделал ударение на слове «своих» и похлопал Федора по плечу, – мы наемники и служим тому, кто больше платит.

В смелости Курту нельзя было отказать. Он даже не взял с собой никого из охраны, сам сел за руль неприметного «фольксвагена‑ гольф» и выехал за территорию складов.

* * *

Тем временем в котельной, обслуживающей дом отдыха и стоящей на отшибе, громко храпел кочегар, наполняя каморку густым запахом водки. На столе стояли две бутылки водки. Одна пустая, вторая недопитая на треть Стресс и Тормоз работали в поте лица, загружая каменный уголь широкими лопатами в жерло топки.

Когда оранжевые горячие угли покрылись черной коркой, еще не разогретых обломков каменного угля, Стресс захлопнул дверцу и отрегулировал поддув.

Пламя гудело как реактивный самолет, идущий на взлет.

– Порядок. Можно тащить.

Стресс отряхнул руки и заглянул в каморку.

– Спит, хрен два проснется.

Они вышли на улицу и по полю направились к лесу, там под прикрытием кустов стояла машина, которую невозможно было заметить с дороги.

– Тяжелый, черт его побери, – пробормотал Стресс, берясь за край мешковины, в которую был завернут мертвый охранник Сивакова.

– Что ж поделаешь, если трупаки сами не ходят.

Тормоз ухватился поудобнее и взвалил край свертка на плечо. Пошатываясь под тяжестью ноши, мужчины мелкими шагами двигались по полю. На фоне черного ночного неба вырисовывалась невысокая кирпичная труба котельной, из которой то и дело вылетали искры и тут же гасли.

– Да, раскочегарили ее мы с тобой, словно домну или мартен какой.

– Лишним жар не будет.

Вспотевшие, злые Стресс и Тормоз втащили в котельную завернутый в мешковину труп, бросили его на пол.

– Нечего ждать, – торопил Стресс, – засунем в топку и дело с концом. Вдруг кто придет. А потом передохнешь, слышь, Тормоз.

– Нет чего передыхать, – Тормоз вытирал вспотевшее от напряжения и жара, идущего из топки, лицо, – Коляна еще тащить надо.

– Да уж, сам он тоже не придет, т – лицо Стресса помрачнело. – Давай этого вкинем, нечего ему на полу лежать.

Мужчины вновь ухватились за грязную мешковину и попытались втолкнуть труп в топку. Жар шел такой, что Стресс чувствовал, как у него на голове потрескивают волосы.

– Погоди, – он изловчился, снял с вешалки вязаную шапку, испачканную мазутом, натянул по самые глаза, – в аду, наверное, похолоднее будет.

Помогая себе коленом, он все‑ таки просунул голову покойника в широкое отверстие топки и зло зашипел:

– Толкай, толкай!

Когда снаружи остались торчать только ноги, Стресс ухватил длинный металлический багор, и вдвоем с Тормозом они затолкали труп на решетки колосника, закрыли дверцы, переглянулись.

– Пошли за Коляном На этот раз свой груз они несли более бережно, хоть и весил он побольше, все‑ таки с Коляном был завернут и пес. Говорить особо не хотелось, и Тормоз и Стресс прекрасно понимали, что на месте дружка мог оказаться любой из них. Им просто повезло, что Сиваков указал псу рукой не на них, а на Коляна.

– Вроде бы дым белее стал, – Стресс глянул на верх трубы, четко очерченной в ночном небе.

– Человек, как огурец, – заметил Тормоз, – процентов на девяносто из воды состоит. Вот пар и валит – Рановато еще, не прогрелся он.

– Какое рано Там, черт‑ ти знает что от горящего угля делается На этот раз Стресс и Тормоз действовали более осмотрительно – сперва засунули в топку две доски, смолистая еловая древесина тут же занялась огнем.

Взгромоздили на них труп и, кряхтя втолкнули вместе с досками в топку. Переглянулись. Тормоз неумело перекрестился, Стресс стянул с головы и сжал в кулаке грязную вязаную шапочку.

С полминуты они постояли перед топкой молча, навытяжку – Пусть земля будет тебе пухом, Колян, – проговорил Стресс.

– Каким пухом! – возмутился Тормоз, – мы ж его не в могилу закапываем, надо говорить – мир праху твоему.

– Мир праху твоему.

– Аминь.

Любопытство брало верх над брезгливостью и осторожностью.

– Не закрывай дверцу, – попросил Стресс, выдвигая на середину помещения скамейку и садясь на нее, хлопнул ладонью по доске, – и ты садись.

Тормоз принес водку, два маленьких стаканчика.

– Закуси не брал, в горло не полезет, или тебе прихватить?

– Нет, но примем по пятьдесят грамм за упокой души. И все.

Водка полилась в стаканчики, мужчины не чокаясь выпили – Ему покропить надо, – Стресс поднялся, прикрывая лицо ладонью от жара, приблизился к топке, швырнул бутылку в ревущее пламя.

– По‑ человечески мы тебя проведем Колян.

– Никогда раньше не видел, как люди горят, – мечтательно проговорил Тормоз, не отрываясь глядя в пламя.

– Мне отец рассказывал, как раньше было, – перебил его Стресс, – тогда только в Москве первый крематорий построили, до войны еще, так там глазок был. Родственникам разрешали смотреть, а потом запретили.

– А почему?

– Там же электричеством жгли. Так вот мертвецы в гробах садились, руки поднимали…

Тормоз поежился.

– Родственники как увидят, кричать начинали:

Живой еще! Вытаскивайте его оттуда!

– Ни хрена себе.

– Вот так.

Мешковина уже давно обгорела, как и одежда на Коляне, как и шерсть на собаке. Охранник Сивакова успел обуглиться. А вот сам Колян не хотел сгорать спокойно.

– Точно! Ты смотри! Ноги поджимает! – Тормоз сцепил руки, его била дрожь.

В топке зашипело, над пустой глазницей Коляна поднимались и лопались радужные пузыри.

– Твою мать… – только и сказал Стресс, – зря мы туда водку бросили. Самим бы хлебнуть не помешало.

– Так не смотри, – резонно заметил Тормоз, – все лучше сразу в огне сгореть, чем в земле гнить.

– Не скажи. Не по‑ христиански это. Надо потом хоть немного пепла из топки вытащить и похоронить где‑ нибудь – Зачем?

– Чтобы память была.

И все‑ таки Стресс не выдержал, захлопнул дверцу топки, ему казалось, что котельную наполняет приторный запах жаренного мяса. Хотя тяга была отличная и весь дым уходил в трубу.

Теперь они не видели того, что происходит в топке, но звук, так похожий на звук жарящегося на мангале мяса, пронизывал сознание обоих бандитов.

– Нет, что ни говори, Стресс, а шашлыки я больше есть не смогу. Никогда в жизни.

Стресс вздохнул.

– Брезгливый ты, Тормоз…

Лишь через два часа Стресс рискнул открыть дверцу. Уже ничего не говорило о том, что вместе с углем в топке сгорели два человеческих тела и мертвый пес. Перегоревшие кости рассыпались. На всякий случай Тормоз еще поворошил багром пышущее жаром нутро топки и внимательно осмотрелся. Следов они никаких не оставили, кровь, покрывавшая мешковину, в которую был завернут Колян, спеклась и пола ни испачкала – Вот и все. На небо они втроем полетели.

– А кто третий?

– Пес, дурак.

Стресс заглянул в каморку, кочегар спал беспробудным сном.

– Хорошо жить на свете, когда много не знаешь.

– Так и жил бы, – передразнил его Тормоз.

Забыв о своем намерении прихватить пепел дружка, Тормоз и Стресс вышли на улицу. Ночь близилась к концу, об этом говорило чуть посеревшее небо.

– Небось еще двоих придется завтра везти. – Поморщился Тормоз, садясь за руль.

– Ничего, баба у него легкая, да и сам он мужик хлипкий. Вот если бы жирный был, долго горел бы.

О том, что Сиваков и его жена якобы мертвы, Тормоз и Стресс говорили спокойно так, как другие люди разговаривают о сделанной работе. Им и в голову не могло прийти, что Курт решил внести коррективы в первоначальный план.

Глава 9

Белый «фольксваген‑ гольф» притормозил на пустынной улице. Курт опустил стекло и выглянул из машины.

«Так и есть, не спят. Значит всполошились».

Он вышел и автомобиля и направился к телефону‑ автомату, висевшему в простенке между витринами гастронома Пощелкал клавишами записной электронной книжки позаимствованной у Сивакова.

– Панкратов, вот и номер…

Жетон со звоном исчез внутри аппарата.

Когда Панкратов поднимал трубку, Курт смотрел на освещенные окна четвертого этажа. Этот номер телефона знали немногие, лишь самые близкие к Панкратову люди. На эти звонки он всегда отвечал лично, в любое время дня и ночи.

– Панкратов? – спросил Курт.

Тот сразу же насторожился, услышав незнакомый голос.

«Значит, что‑ то случилось, – подумал Панкратов, – Сиваков все‑ таки попал в историю и раскололся. Иначе откуда стал известен мой номер телефона посторонним».

– Кто это говорит? – не стал он называться сам.

– По поручению вашего друга, которого вы ждали сегодня в гости, – Курт говорил спокойно, с достоинством.

В его голосе не чувствовалось и тени насмешки, так говорят деловые люди, которым не очень сильно важен результат сделки.

– Что с ним?

– Нужно встретиться и поговорить.

– Кто это? И что с ним случилось?

– Я все объясню. Моя машина стоит под вашими окнами. Жду.

Курт повесил трубку, подошел к «фольксвагену», облокотился на низкую крышу.

Шторы на четвертом этаже шевельнулись. На мгновение возник силуэт Панкратова и тут же исчез.

– Черт, – хозяин квартиры забегал по кабинету.

Он понимал, встреча неизбежна, разговор придется вести самому. Он еще раз подошел к окну, на этот раз так, чтобы не отбрасывать тени на штору.

Панкратов увидел, как Курт преспокойно садится в машину и запускает двигатель. Гости уже разошлись, жена спала, бодрствовали лишь двое охранников, расположившиеся на кухне.

Панкратов понял, пока он позовет охранников, пока те сбегут вниз, машина может уехать. Не выдержав, он рванул на себя раму. Холодный воздух ударил в лицо.

Курт заглушил двигатель и, не спеша выбрался на проезжую часть. Стал, скрестив руки на груди, и посмотрел вверх.

Дальнозоркий Панкратов прекрасно видел легкую улыбку на лице незнакомого ему человека.

– Иду! – крикнул он.

И не закрыв окно, выбежал на кухню.

– Идем! – бросил он охранникам, пившим чай.

Те побросали надкушенные печенья, надели куртки. Уже на лестнице Панкратов инструктировал их.

– Внизу белый «фольксваген‑ гольф». Подойдете к машине, проверите, есть ли там кто, кроме водителя.

– Понял, – сказал охранник и взмахом руки остановил Панкратова перед дверью подъезда.

Охранник первым вышел на крыльцо, осмотрелся, ничего подозрительного во дворе не заметил, и только после этого разрешил выйти из подъезда своему хозяину. Панкратов торопился, шагал в плаще. Перед аркой, ведущей на улицу, все повторилось. Сперва ее обследовал охранник и лишь потом Панкратов увидел машину.

Курт стоял неподалеку от нее, по‑ прежнему скрестив руки на груди. Кивком головы он пригласил охранника осмотреть машину. Но сделал это только один из них. Второй, абсолютно открыто держа в руке пистолет, следил за поведением Курта. Тот вполне спокойно отнесся к оружию, нацеленному на него, даже не переставал улыбаться.

– Никого, – доложил охранник, обращаясь к Панкратову.

– Я слушаю вас, – сказал тот.

– Мы переговорим один на один, в машине.

– Только на заднем сиденье, – шепотом подсказал охранник.

И Панкратов тут же осознал его правоту, окажись незнакомец за рулем, то и он, Панкратов, чего доброго исчезнет, так же, как исчез Сиваков.

– На заднем сиденье.

– Хорошо, – согласился Курт, распахивая дверцу и первым садясь в машину.

Панкратов с трудом пробрался через отброшенную спинку сиденья, устроился рядом с Куртом.

– Сиваков вам передает привет.

– Где он?

– У меня.

– Какого черта! Ты понимаешь, что мои люди могут тебя пристрелить.

– Вам этот вариант неинтересен, – Курт пропустил мимо ушей то, что его назвали на «ты».

– Тебя по стенке размажут.

– Не горячитесь. Лучше выслушайте меня спокойнее. Так мы потратим меньше времени и сэкономим большие деньги. Меня зовут Курт, – он протянул руку Панкратову.

Тот медлил, наконец, все же вяло пожал ладонь, словно ему совали дохлую рыбину.

– Мы, наверное, знакомы заочно.

– Да, наслышан.

– Ну так вот, мои люди сегодня похитили Сивакова и его жену. Лично мне он не сделал ничего плохого, но меня попросили, чтобы я узнал у него ответы на два вопроса: когда и где. Надеюсь, вы меня понимаете?

Панкратов кивнул:

– Вполне.

– И вот когда мы разговорились с Ильей Даниловичем, он сумел убедить меня, очень красноречивый человек, в том, что нам незачем ссориться.

– Что он сказал?

– Предложил сотрудничество. Не бойтесь – на мои вопросы он пока не ответил, иначе бы мы с вами не разговаривали. Вас хотели подставить конкуренты.

– Подставить? – Панкратов даже позволил себе улыбнуться, – это слишком сильно сказано.

– Расчет был прост, – спокойно, как об обыденном деле, объяснял Курт, – узнать куда и когда прибывает ваш груз, захватить его. Сорванный контракт, большая нервотрепка, пара простреленных голов.

– У вас ничего бы не получилось.

– На втором этапе да, но на первом все пошло бы как по маслу. Я, господин Панкратов, решил за вас, не было времени посоветоваться. Вместо настоящего конвоя я подсуну вашим конкурентам ложный, в котором не окажется нужного им груза. Он пройдет по Симферопольскому шоссе в сопровождении охраны послезавтра, в районе Серпухова он окажется около двух часов ночи. Учтите, я не спрашиваю вас, согласны ли вы.

Панкратов сидел и тер виски пальцами.

– А если я сейчас прикажу своим людям прикончить тебя?

– Невыгодно, – пожал плечами Курт, – в таком случае Сиваков окажется в руках людей, нанявших меня и расскажет им все:

– Ваши условия? – перешел на вы Панкратов.

– Половина доли Сивакова, как я понимаю, это три процента, так что вы лично ничего не теряете. Зато я со своими людьми гарантирую, что конкуренты уже не оправятся после налета на ваш конвой.

– Где гарантия, что Сиваков жив?

– Это для вас так важно?

– Вообще‑ то, да.

– Хорошо, он позвонит вам сегодня. Но на свободу выйдет не раньше, чем я удостоверюсь, что мои условия выполнены. Соглашайтесь, другого выхода у вас нет. Как я понимаю, переиграть у вас не остается времени, а Сивакову известны каналы, по которым поступает наркотик, для вас лучше поделиться его деньгами со мной, чем начинать войну.

Панкратов бросил тереть виски и внимательно посмотрел на Курта. Тот спокойно выдержал его пристальный взгляд.

– Пройдемте со мной, в кабинете удобнее обсуждать детали.

На этот раз Панкратов первым протянул руку в знак того, что договоренность достигнута.

* * *

Шутка ли сказать, подготовка к захвату Сивакова, разговор с его женой в подвале складов, переговоры со своими хозяевами и, наконец, двойная игра, начатая с Панкратовым – за город Курт возвращался уставшим, его глаза слипались.

«Хоть спички вставляй, – думал он, одной рукой продолжая вести машину, а второй вытирая слезящиеся глаза, – словно бы за одну ночь год прожил. Эх не сорвалось бы. Эх, получилось бы».

Мысль о том, что скоро он станет очень богатым, приятно щекотала нервы. Но могло получиться и по другому.

" Не стать бы очень мертвым. Выгода выгодой, но она иллюзорна, во всяком случае, для Панкратова.

Он с Сиваковым имел реальные деньги, а я предлагаю перспективы".

Реальные деньги имел от прежних хозяев и Курт, но они не шли ни в какое сравнение с тем, что он мог получить, переменив хозяина. Он не строил иллюзий, был человеком прагматичным, знал – даже заимев несколько миллионов, он не сумеет выйти из игры, и крутиться ему в колесе до смертного часа;

«Это только идиот, – рассуждал Курт, – может надеяться много заработать и наслаждаться до самой старости бездельем, беззаботностью. Чем круче поднимаешься, тем сильнее завязан с партнерами. Большие деньги не бывают твоими, пусть даже ты знаешь их количество и записаны они на твое имя. Большие деньги всегда общие. Деньги, о существовании которых знают другие, уже не твои».

Он зло вдавил педаль газа почти до самого упора.

На утреннем шоссе было пустынно, и от этого казалось, что белый «фольксваген‑ гольф» не летит, а еле тащится.

" По‑ моему, мне поверили все, – усмехнулся Курт.

Он отбросил со лба прядь волос – любил носить длинные волосы, но не такие, как носят женщины, а чуть длиннее обычной мужской стрижки. И может, только этим объяснялось то, что почти никто из незнакомых людей не видел в нем бандита.

Постригся бы он коротко, подбрил затылок, надел кожанку, и с таким человеком было бы страшно встретиться на пустынной улице. Но седина, как и длинные волосы обычно делают людей более благообразными.

– Курт чуть сбавил скорость и лихо одной рукой вывернул руль, второй переключил рычаг скоростей. Чем ближе он подъезжал к базе, тем сильнее хотелось спать. Он почти клевал носом, когда остановил машину у железных ворот.

Такой же заспанный, как и Курт, Стресс дежурил у ворот, сидя на деревянной скамеечке под жестяным навесом. Глава банды выбрался из машины и подмигнул Стрессу:

– Ну как, все в порядке?

– А как же ему еще быть.

– Никто не приезжал?

– Глухо как в могиле.

Стресс, оставляя в песке глубокие следы, отодвинул одну створку металлических ворот, Курт прошел через узкую щель, повернувшись боком.

– Загонишь машину.

Курта подмывало сыграть еще более по крупному, чем он уже сыграл. Ведь один раз договорившись с Сиваковым, он мог договориться и второй. Сыграть еще один раз, но так крупно, чтобы денег хватило до конца жизни. Выдернуть у Панкратова и компании партию наркотиков, которые должен встречать Сиваков, выдернуть и реализовать самому, пусть за полцены, пусть за треть.

И уйти в тень!

– Хорошая перспектива, – пробормотал Курт, спускаясь в подвал.

Он остановился на небольшой бетонной площадке, провел рукой по покрытой конденсатом толстой водопроводной трубе, смочил лицо. Немного полегчало, не так хотелось спать.

– Нет, Курт, от добра добра не ищут, и эта работа тебе не по зубам, из‑ под земли достанут. Из принципа, в назидание другим, чтоб неповадно было. Уж лучше держаться вместе с сильным – вот и вся наука выжить. Главное – уметь во время определить, на чьей стороне окажется победа. И кажется, я свой выбор сделал правильно.

Федор осторожно выглянул из‑ за кирпичной перегородки.

– Курт, это ты.

– А кто ж еще может быть?

– Всякое подумать можно. Полночи пэторчишь и черти мерещиться начнут.

– Худших чертей, чем мы с тобой, и не бывает, – усмехнулся Курт, – тебе наши живые мертвецы не досаждают?

Федор даже не сразу понял, о ком идет речь. А поняв, махнул рукой.

– Чувствуют себя как дома. И умеешь же ты с людьми разговаривать.

– Приведи‑ ка ко мне Сивакова. Только особо не зверствуй, но и спуску ему не давай.

Федор отправился исполнять распоряжение, а Курт перешел в маленькую комнатку, которую называл своим кабинетом. Стенки здесь были сложены из неоштукатуренного кирпича, пол залит бетоном и покрыт метлахской плиткой. Мебель стояла простая, но добротная. Роскоши Курт не любил.

Каждое новое пристанище он считал, и считал справедливо, временным. Скольких хозяев он уже сменил с того времени, как основал собственное дело!

Он не умел делать деньги покупая и продавая, зато умел управлять людьми. Людьми называемыми наемниками. И только благодаря сверхчеловеческому чутью Курт до сих пор оставался жив. Он чуял опасность за километр и чуял ее не разумом, а, как принято говорить, спинным мозгом.

Теперь же, после разговора с Сиваковым и Панкратовым, он почуял, что у прежних хозяев запахло жареным. И если вовремя не переметнуться, то можно не сносить головы. Но к чему защищать чужие интересы? Лучше найти свой новый интерес.

Сиваков лишь переступил порог, тут же тревожно посмотрел на Курта, тот глянул на Федора, мол, оставь нас одних, но далеко не отходи.

За те два года, что Федор был в банде Курта, он научился различать малейшие оттенки настроения своего то ли главаря, то ли командира. Они могли вести разговор без всяких слов, лишь подмигивая, кивая, совершая еле заметные жесты руками.

– Садись, – Курт указал Сивакову на мягкий кухонный угол, примостившийся в углу кабинета.

Перед сиденьями стоял низкий журнальный столик с исцарапанной, изрезанной ножом столешницей.

На нем тускло отливала желтым светом треснутая обыкновенного зеленого стекла массивная пепельница, не очень тщательно вымытая.

– Ну как?

Илья Данилович давно не бывавший в таком гадюшнике, как сейчас, подался вперед.

– А ты как думаешь? – рассмеялся главарь бандитов.

– Панкратов согласился?

– А что ему оставалось делать?

Курт намеренно не говорил пока о том, что увеличил свою долю с двух процентов до трех. Всегда приятно иметь что‑ нибудь про запас, и когда собеседник посчитает, что взял над тобой верх, посадить его в лужу.

– А твои партнеры? Что они, догадываются? – задал не очень‑ то конкретный вопрос Сиваков.

– Точно не знаю, в голову к человеку не залезешь. Если и вскроешь черепушку, все равно не узнаешь о чем он думает. Но по‑ моему, поверили, иначе бы уже прилетели посмотреть на твой труп.

Сиваков нервно повел плечами.

– Да уж…

– Кстати, позвони Панкратову, – Курт протянул Илье Даниловичу трубку, но пока не выпускал ее из пальцев, несмотря на то, что Сиваков ухватился за нить, связывающую его с внешним миром всей пятерней.

– Не забудь подтвердить, что мы договорились с тобой, и твоя доля теперь делится на две части. Из шести процентов три твоих, три моих.

Сиваков сразу обмяк.

– Три? Мы говорили о двух.

– Я передумал, – не моргнув глазом сказал Курт и замолчал, не мигая глядя на Илью Даниловича.

– Дела так не делают…

– Делают.

Спорить было бесполезно, Курт вновь показал, кто хозяин положения. И в душе Сиваков кроме злости ощутил и некоторую благодарность к бандиту.

" Мог бы сказать и четыре, – подумал Илья Данилович, – и черта с два я что‑ нибудь мог сделать.

Жизнь и свобода стоят большего".

От волнения Сиваков не мог попасть пальцем в нужные кнопки. Сбивался в очередности, зло сбрасывал набор и принимался тыкать негнущимся пальцем вновь.

– Дай‑ ка я, – Курт спокойно, не спеша нажал цифры и подал трубку Сивакову.

Панкратов уже кричал:

– Алло‑ алло!

– Это я, – сделав усилие над собой проговорил. Илья Данилович.

– Ты в порядке?

– В полном.

Понимая, что сейчас Сиваков не может говорить открыто, Панкратов особо не распекал его и не выпытывал подробности.

– И на этом слава Богу.

– Все остается в силе?

– Да, я думаю, новый человек нам не помешает.

– А по деньгам как?

– Мы договорились, три процента его.

– Смотри, ответственности я с тебя не снимаю, – проговорил Панкратов, – если что…

– Знаю.

В трубке раздались короткие гудки.

– Ну вот и все, – произнес Курт, забирая безмолвную трубку, – Рубикон перейден и, кажется, без особых потерь. Ведь так?

– Когда меня освободят? – поинтересовался Сиваков и тут же добавил, чтобы у Курта не оставалось сомнения в его искренности, – без меня груз не смогут принять. Только я владею всей информацией и только меня знают те, кто передаст груз.

– Подстраховаться никогда не вредно, всегда помогает, – Курт нагнулся и взял с нижней полки, устроенной под столом, бутылку водки и стакан, причем один, придвинул его Сивакову, налил до краев, приподнял, покачал, расплескивая спиртное.

– Пей.

– Я не хочу.

– Я не спрашиваю – хочешь, не хочешь. Пей.

– Зачем?

– Вопросы можно задавать, когда ты что‑ нибудь решаешь.

Сиваков еще колебался, но у него не оставалось выхода. Он двумя руками поднес стакан к губам и, давясь, кашляя, принялся пить. Выпив, еле перевел дыхание.

– И еще.

Курт вылил все, что оставалось в бутылке. При этом стакан переполнился, немного водки пролилось на стол.

– Мне нужно, чтобы ты отдохнул и не дергался.

Лучше быть пьяным, чем связанным.

– Может, ты и прав, Курт.

Водка еще не затуманила сознание Ильи Даниловича. Но после второго стакана он почувствовал легкое головокружение и еле сдержал позыв рвоты.

– Закусывать не надо, хуже будет, – тоном врача посоветовал Курт и по своей привычке похлопал Сивакова по плечу, Того развезло быстро, он не ел уже часов двенадцать и спирт моментально перешел в кровь, ударил в голову. Слезящиеся глаза его заволокла маслянистая поволока. Илья Данилович громко икнул и неожиданно для себя сказал:

– Извините.

– Ну вот, теперь порядок, теперь я знаю, что обойдемся без глупостей, – Курт дождался, когда Сиваков, все еще продолжая бороться со сном, уляжется на сиденье мягкого угла и засопит.

Теперь и самому можно было вздремнуть.

– Один человек на воротах, остальным отдых. Дел еще невпроворот, решать их нужно на свежую голову.

Эй, Федор, решите, кто из вас первым останется на воротах и меняйтесь через каждые полтора часа, а я вздремну.

На территории складов имелось множество укромных уголков, никто из охраны даже не знал, в каком из них отдыхает Курт. Если что, связывались с ним по рации.

На этот раз главарь банды поднялся по сварной металлической лестнице с рифлеными ступеньками на чердак, служивший одновременно складом стиральных порошков, проследовал в самый дальний его конец.

Здесь за перегородкой, выложенной из ячеистого бетона, стоял старый раскладной диван. Курт не раздевался, лишь сбросил туфли, стянул носки и завалился на поролоновый матрац, рацию положил включенной рядом с собой, пистолет засунул под подушку. И почти сразу же забылся сном.

А вот Панкратов не мог позволить себе такого удовольствия. Вообще‑ то, по большому счету, он не имел права принимать решения, не посоветовавшись с другими людьми, находящимися в доле. Но преступная группировка – это не собрание акционеров с обязательными протоколами и закрытым голосованием.

Его смущало то, что – в долю входил новый человек, Курт, о котором он знал очень мало. И то, что знал, хорошей рекомендацией не являлось. На сегодняшний день сложилось так, что Курт сумел замкнуть на себе несколько линий взаимодействия и потому обоснованно претендовал на барыши.

«Да, это закон бизнеса, сделай так, чтобы без тебя не могли обойтись. И тогда можешь претендовать на долю».

Обычно на такие дела уходили месяцы, а то и годы, вкладывались кровные деньги. Именно легкость, с которой Курт сумел войти в систему, беспокоила Панкратова, и он принялся перебирать в уме тех участников, кто мог согласиться с таким рискованным решением.

Набралось негусто, кому захочется брать на себя ответственность. И он решил ни с кем пока не советоваться, все равно услышит в ответ:

«Можешь действовать, только под личную ответственность. Чуть что, тебе и отвечать. »

К тому же запас времени имелся. Ложный конвой должен был проследовать завтра и, если Курт ошибется в своих расчетах, можно попытаться переиграть.

Единственное, что сделал Панкратов, так это обзвонил компаньонов и сообщил, что Сиваков нашелся, наврал насчет того, что у того сломалась машина, и теперь Илья Данилович наверстывает упущенное: организует транспорт и подготовку тары.

Панкратову собственный голос казался лживым до прозрачности, но вроде бы никто из компаньонов подвоха не заметил. Ему не очень‑ то верилось в успех предприятия Курта, умом он понимал – сработано достаточно топорно, но главный фактор – время, его нехватка у конкурентов – учтен. А значит, шансы на успех возрастают.

Глава 10

Больше к Сивакову Курт не заходил, пусть помучается в неведении, решил он.

«Когда нервничаешь, время растягивается до бесконечности. Значит, будет более сговорчивым, когда я свою миссию исполню и реальное влияние на ситуацию вернется к нему».

Примерно такие мысли роились в голове у Курта, когда он часов около трех дня садился в машину вместе со Стрессом.

Куда и зачем они едут, пока не объяснял. Чем меньше людей знают подробности, тем надежнее себя чувствуешь. Белый «фольксваген‑ гольф» полетел к Москве, но не доехав до города, свернул на кольцевую дорогу. Курт был человеком предусмотрительным, у него всегда имелись запасные варианты. Пусть они требовали небольшой траты денег, но в трудную минуту выручали. В его распоряжении всегда имелась пара фирм, зарегистрированных на подставных лиц. Раньше он пользовался прикрытием фиктивных кооперативов с коллективной ответственностью, но теперь, когда законодательная база немного изменилась, Курту стало даже легче.

Пару месяцев тому назад он зарегистрировал торгово‑ посредническую фирму. А поскольку закон требовал регистрацию непременно на конкретного человека, а не на коллектив, то Курт отыскал бомжа, бывшего афганца Щукина, чудом сохранившего паспорт с пропиской в Московской области, приодел его, помыл, побрил, заплатил пятьсот долларов и произвел регистрацию фирмы. Обычно такая фирма использовалась для проведения по счетам денег, которые следовало отмыть.

Рано или поздно налоговое управление бралось за фирму всерьез, потому что налоги, естественно, никто не платил. Но к моменту, когда представители органов выезжали по юридическому адресу, который был указан в регистрационном свидетельстве, то находили там чью‑ нибудь мастерскую, а выехав по адресу владельца фирмы, обнаруживали семью, от которой узнавали, что человек, являющийся учредителем, давно ушел из дома и бомжует где‑ то в Москве. При большом везении налоговикам удавалось поймать и бомжа, но ни налогов, ни каких‑ нибудь внятных объяснений он дать не мог.

Вот и сейчас бомж, преспокойно спавший в теплоузле в районе Киевского вокзала, не подозревал, что от имени фирмы, возглавляемой им, будет подписан очередной заказ.

«Фольксваген» остановился на площадке возле высокого бетонного забора, на котором не имелось ни одной надписи – лишь аккуратная вывеска. Место было глухое, как раз между населенными пунктами.

Федор лишних вопросов не задавал. По лицу босса он понимал, игра начинается серьезная и лучше подробностей не знать. Так легче жить.

Вывеска, отлитая из алюминия, извещала, что за забором располагается автотранспортная контора, осуществляющая перевозки в пределах Российской федерации и СНГ.

Курт аккуратно зачесал длинные волосы за уши, прибрал челку, нацепил ярко‑ красную кепку с сетчатым верхом и длинным выступающим козырьком. Глаза его прикрыли чуть затемненные солнцезащитные очки. Теперь, если что и бросалось в глаза во внешности Курта, то это – кепка и угловатая оправа очков.

В руки он взял кожаную папку и неспеша отправился к невысокому зданию, где располагалась диспетчерская автотранспортной конторы «Белое созвездие».

Молоденькая девушка‑ диспетчер встретила Курта улыбкой. Не так уж часто здесь появлялись клиенты, куда чаще заходил кто‑ нибудь из шоферов, проезжавших по шоссе, в надежде прикупить запчасть или раздобыть вулканизатор Курт сел напротив окна, поэтому девушка видела лишь его силуэт, освещенный солнцем.

– Мне нужны три машины с крытым кузовом завтра с шести вечера и до шести вечера послезавтра. Сутки.

О парке автомобилей Курт навел справки, прежде чем ехать сюда, и поэтому знал: три военных КамАЗа с кунгами на «Белом созвездии» имеются.

– А крытые брезентом вас не устроят?

– Груз деликатный, не очень большой, я проходил по двору, у вас КамАЗ стоит с кунгом, мне бы такие машины и подошли.

– А что везти будете?

– Коммерческая тайна, – рассмеялся Курт.

– Ну а откуда и куда будете везти?

– Это уж вам сказать придется, загружаемся здесь под Москвой в Переделкино, затем в Тулу, часть выгружаем, новые ящики загружаем и через Серпухов в Москву.

– Хорошо, три КамАЗа с кунгами завтра в шесть готовы выехать, – девушка тем временем на компьютере подсчитывала стоимость заказа, – только, смотрите, кунги не такие уж и вместительные, обычно их берут для перевозки текстиля.

– А же знаю что мне надо, – усмехнулся Курт, принял из рук девушки платежку и пообещал, что к завтрашнему дню сделает предоплату.

– Куда пригнать машины?

– Я сам заеду, а то дорога такая запутанная, что и заблудиться недолго.

Курт ушел, диспетчер обзвонила водителей, находившихся в отгуле и быстро подобрала троих, согласных поработать завтра целые сутки.

Как человек действия, Курт ненавидел работу с бумагами, но сегодня он никому не передоверял оформлять документы.

Федор, уверенный, что сейчас они поедут назад на базу, удивился, когда его босс направился в Москву.

Еще большим было его удивление, когда машина остановилась у офиса охранной фирмы.

На этот раз Курт не стал заходить в кабинет, а воспользовался телефоном‑ автоматом, который находился на другой стороне улицы. Он заказал две машины с вооруженной охраной в количестве десяти человек, попросил подготовить документы и пообещал, что вскорости его человек зайдет забрать платежки. На вопрос, куда следует подъезжать охранникам, назвал адрес автотранспортной конторы «Белое созвездие», где заказал КамАЗы.

Вернувшись в машину, он закурил, а когда пепел подобрался к самому фильтру, кивнул Федору:

– Зайди к ним в приемную и забери платежки.

Скажи, что ничего не изменилось, и мы их ждем в шесть часов в гараже.

Федор справился оперативно, ему даже не пришлось заходить к начальнику смены, секретарша уже оформила бумаги и лишь предупредила Федора, чтобы они успели сделать предоплату.

Курт, расположив кожаную папку на коленях, оформил документы, он аккуратно ставил печати на чистых бланках, где уже имелась подпись бомжа, на чью фамилию была зарегистрирована фирма, а затем явно довольный проделанной работой, сложил документы в конверт, кинул папку на заднее сиденье и, проехав пару кварталов, остановился у замызганного пятиэтажного дома, забежал в подъезд, бросил конверт из плотной бумаги в почтовый ящик.

«Ну и суетится Курт, – подумал Федор, когда „фольксваген‑ гольф“ вновь помчался по улицам Москвы, – точно крутое дело задумал, знать бы какое. Хотя к чему, все равно участвовать в нем придется, все у нас Курт решает и, кстати, ни разу не подвел. Всегда у него выгорает. Ну, а теперь чего? – думал Федор, когда Курт остановился и подбежал к телефону‑ автомату, – у него свой сотовый на поясе висит, а он по кабинкам бегает, будто деньги экономит».

Курт набрал номер, ему ответил старческий женский голос:

– Да, слушаю вас.

– Мария Петровна, для вас работа есть.

– Да? – обрадовалась женщина, уже лет пять находившаяся на пенсии и недавно оформленная Куртом главным бухгалтером в фиктивной фирме «Долида», возглавляемой бомжем, за что она имела сто долларов в месяц, которые регулярно получала через почтовый ящик. Ей всего лишь несколько раз пришлось заняться работой, да и то не напрямую, а когда заверяла подпись для банка, открывала счет, составляла нехитрый отчет.

– Я спешил, так что документы для банка в конверте вам в почтовый ящик бросил, там и деньги на такси. Завтра прямо с утра оплатите и развезете по конторам, покажете, что мы оплатили.

– Хорошо, – женщина даже не знала, как зовут Курта, ни разу не видела его в лицо, но голос с характерной хрипотцой узнавала сразу.

– Там и зарплата вам на следующий месяц, а деньги, которые останутся от такси, можете взять себе.

– Спасибо вам, мне так неудобно, работы никакой, а вы деньги платите.

– Вот и появилась работа. Только смотрите, обязательно завезите все документы.

– Конечно, я вам сразу перезвоню, лишь только окончу дела, – Нет, лучше я перезвоню вам сам.

– Как вам удобнее.

Курт повесил трубку и заспешил к белому «фольксваген‑ гольфу». Федор уже точно знал, что завтра предстоит горячий денек, но не мог догадываться, какую игру затеял его босс. А тот не спешил раскрывать свои карты. Лицо его выглядело счастливым, сам он даже насвистывал, когда вел машину. Курт смотрелся очень возбужденным, когда они прибыли на загородную базу возле Переделкино.

К Сивакову так и не зашел, только распорядился, чтобы никого на территорию не пропускали. Всем приказал отдыхать, кроме тех, кто сменился на карауле.

Вызвал из города к завтрашнему обеду всех остальных членов банды, что случалось крайне редко – обычно люди сменяли друг друга по сменам.

* * *

В два часа все люди Курта собрались на складах, их главарь выглядел еще более возбужденным, чем вчера, на лице у него появились красные пятна, а лоб постоянно покрывала испарина. В три часа он распорядился запереть ворота изнутри и приказал всем собраться в большом пустом помещении, откуда недавно вывезли партию компьютеров.

Бандиты расселись кто на ящиках, кто на бочках и приготовились слушать.

Курт был немногословен:

– Я вас ни разу не подводил, ребята. За все время существования нашей организации, мы потеряли всего двух человек, и то по их собственной глупости. Надеюсь, никто из вас не держит на меня обиду, хоть я временами был крут с вами. Но такая у нас работа, денег даром никто не платит.

Десять бандитов одобрительно закивали. Курта, вообще‑ то любили, он был жесток, но справедлив к своим, к чужим же пощады не знал. Товарищи по банде за глаза называли его садистом, и это являлось похвалой.

– Прямо сейчас всем сдать радиотелефоны и рации. После того, что я вам скажу, всякая связь с внешним миром отменяется.

Когда вся аппаратура была сложена в металлический сейф, заперта, а ключ исчез в кармане Курта, он наконец‑ то, подробно изложил план сегодняшних действий. Свою речь закончил словами:

– В полседьмого я прибываю сюда с машинами.

Меня уже не интересует, согласен ли кто из вас со мной или нет. Нам предстоит действовать вместе, иначе успеха не видать. Ты, Стресс, и ты. Тормоз, ответственные за то, чтобы никто не покидал территорию.

Курт сел в машину и уехал. На автотранспортном предприятии «Белое созвездие» он даже не стал заходить в диспетчерскую. Он уже знал, связавшись по телефону с бухгалтершей, что та оплатила все счета, и машины будут вовремя.

Три военных КамАЗа с кунгами уже ждали, когда им предстоит выехать. Задерживалась пока только охрана, но вскоре прибыли двое «жигулей», в которых сидело десять человек из охранного агентства, вооруженных автоматами. Машины были снабжены синими мигалками, так что все выглядело достаточно солидно.

Перед шоферами и охраной Курт уже не прятал свое лицо. Он знал, как с ними поступить в дальнейшем и поэтому не боялся, что кто‑ нибудь из них его опознает.

Сев в один из КамАЗов, он повел колонну к загородным складам, где его уже поджидала банда. Стресс сидел возле ворот без оружия, так что можно было подумать – это самый обыкновенный сторож. Он и впустил их на территорию, указал, возле каких складов грузиться.

Шоферов КамАЗов вообще‑ то мало занимало то, чем загрузят их машины, да и бандиты не внушали им пока подозрений, изображая обыкновенных грузчиков.

Правда, грузили они кунги как‑ то странно: заносили мешки с сахаром, складывали их довольно своеобразно, как складывают мешки с песком, готовясь к бою.

Затем заставили их двумя рядами ящиков с кока‑ колой. После чего вся банда, разделившись по трое, вооружившись автоматами, незаметно для водителей забралась в кунги.

Курт лично позакрывал двери и запломбировал их пластиковыми пломбами.

– Ну все ребята, теперь можем выезжать. Сейчас держим курс на Тулу. Там нас встретят, накормят, прихватим груз и снова двинемся на Москву.

По дороге Курт присматривался к водителям, присматривался к охране, одни «жигули» с мигалками следовали впереди колонны, другие – сзади. Выглядело солидно, охранники в камуфляже, они привлекают к себе внимание, и никому в голову не придет, что настоящая охрана сидит внутри КамАЗов. Парней из охранного агентства главарь бандитов специально не запоминал, к чему это делать, запомнишь – потом их призраки будут навещать тебя во сне. Но помимо воли ему врезались в память лица двух парней, даже можно сказать – одно лицо на двоих, они были близнецами – братьев Решетниковых.

* * *

Уже стояла поздняя ночь, около двух часов, когда колонна подъезжала к Серпухову. Шоферы обратную дорогу знали, поэтому Курт перебрался внутрь кунга, все его люди находились настороже. Стресс стоял, прильнув лицом к маленькому стеклянному окошечку, предварительно протертому снаружи.

– Ну что, Курт?

– Наверное, скоро.

– А вдруг, как они начнут стрелять сразу по КамАЗам.

– Не бойся, Стресс, они уверены, что в кунгах наркотики, их цель захватить груз, а не испортить его.

Так что, в первую очередь, перебьют охрану, вот тогда мы им покажем.

Люди из охранного агентства вели себя довольно беспечно, они покуривали, рассказывали друг другу анекдоты, правда, оружие далеко не прятали, каждый из них, кроме шоферов, естественно, сидел, зажав между коленями автомат. Дорога близилась к концу и, если уж не случилось ничего плохого в начале, что вряд ли случится сейчас.

Лишь один шофер, сидевший в головной машине, подозрительно покосился на тяжелый военный «Урал», который на большой скорости обгонял колонну.

«Вот вояки беспечные, мост впереди, а он на обгон идет, да еще в гору, а вдруг встречная…» – но додумать до конца шофер‑ охранник не успел – «Урал», поравнявшись с ним, резко вильнул, сталкивая «жигули» на обочину. Послышался хлопок, лопающейся покрышки, скрежет металла, звон разбитого стекла потонул в истошных криках.

«Урал» легко столкнул «жигули» с дороги и легковая машина, переворачиваясь через крышу, исчезла в темноте. В кромешной темноте были слышны только удары о бетонные плиты, которыми был укреплен подход к мосту. Никто из людей, сидевших в «жигулях», даже не успел воспользоваться оружием. Перевернувшись раз шесть, машина упала на крышу в болото, никто из нее так и не выбрался. Двое парней, оставшихся в живых еще пытались выкарабкаться, но под тяжестью собственного веса «жигули» уходили в грязь все глубже и глубже, вскоре из грязной воды торчали одни колеса и днище.

А водитель вторых «жигулей», следовавших в конце колонны, успел среагировать. Он резко затормозил и съехал на обочину. Охранники, хватая автоматы, выскочили из автомобиля, пригнувшись, они побежали цепочкой под прикрытием криволинейного бруса ограждения шоссе.

Братья Решетниковы залегли в водосточном желобе.

Брезентовый полог, прикрывавший кузов «Урала», был отброшен и несколько автоматных очередей ударило по кабинам КамАЗов. Посыпалось стекло, послышались стоны и крики. Лишь шофер задней машины успел выскочить на шоссе, но его тут же остановила очередь, шофер упал, прополз несколько метров и замер.

Теперь уже стреляли и по «Уралу». Завязался бой.

Стресс, прильнув лицом к стеклу, пытался рассмотреть, что происходит. Но, черт его поймет, вспышки выстрелов, мельтешение теней! Курт схватил его за шиворот и бросил на пол.

– Ты идиот, Стресс! Шальной пули захотел?

Всем лечь.

Бандиты залегли на полу кунга, только слушая стрекотание очередей. Бой оказался недолгим, слишком неожиданным оказалось нападение, да и десять против пяти – это солидное преимущество. Разгром охраны завершили несколько гранат, брошенных прямо из кузова «Урала».

Наступила тишина.

Курт прошептал:

– Приготовиться!

Сам поднялся на колени и…

Но произошло то, чего Курт не мог предвидеть.

Нападавшие не стали грабить машины на дороге. Мало что может случиться, мало ли кто может проезжать по трассе. Водители забрались в кабины КамАЗов, развернулись прямо на дороге. Трупы охранников и водителей никто не убирал. Правда, один из нападавших прошелся с тяжелым пистолетом в руке и с мощным фонариком. Прозвучало пять выстрелов, почти через равные интервалы. Это были контрольные выстрелы, на всякий случай, чтобы никто из мертвых не ожил.

Добивавший раненых в раздумье остановился возле одного из братьев Решетниковых:

«Да вроде бы уже стрелял я ему в голову», – он с удивлением смотрел на только что виденное им лицо, прекрасно помня, как выстрелил прямо в лоб, – а тут лежит, целенький, – обернулся, труп с изувеченной головой покоился в трех шагах. – Ну да черт с ним, близнецы, наверное".

После этого по проселку колонна поехала в сторону леса.

– Ну что ж, так даже лучше. Хотя я на это не рассчитывал, – прошептал Курт своим людям, лишь бы остальные не предприняли какой‑ нибудь глупости.

У Курта была рация, но связываться он не рисковал. Машины проехали немного, пару‑ тройку километров, и явно по плохой дороге. Бутылки звенели, готовые вот‑ вот разбиться, мешки с сахаром и ящики пришлось даже придерживать.

Наконец, машины остановились.

– Вот теперь можешь посмотреть, ты – в это окошко, а я – в это.

Курт на полусогнутых ногах подобрался к окошку и увидел два микроавтобуса с надписями «Дока‑ хлеб».

«Значит, они решили перегрузиться», – подумал Курт, передергивая затвор автомата.

– Ну, мужики, готовьтесь. Черт его знает, что будет, но открывать пальбу лишь после того, как они залезут в машины. Ясно?

– Ясно, ясно, – послышались сдавленные голоса.

Всем не терпелось как можно скорее дождаться развязки, все устали, нервы были напряжены до предела. У Стресса от волнения даже стучали зубы. В зубах он держал незажженную сигарету и ему казалось, что сейчас он перекусит фильтр так, как кусачки перекусывают проволоку.

– Успокойся, – послышался негромкий голос. Курта, – успокойся, Стресс.

Хрустнула проволока, держащая пластиковую пломбу, скрежетнула дверь. Курт и его люди пригнулись, луч яркого света ворвался в машину.

– Хрень какая‑ то! – послышался немного осипший мужской голос, – тут ящиков с колой полный кузов.

– Выносите все! – раздался приказ.

Трое забрались в кунг и, повесив автоматы за спину, взялись за ящики. Курт левой рукой сжал плечо Стресса, напоминая, что стоит чуть‑ чуть подождать.

Курт видел – в два других КамАЗа еще не влезли.

Лишь только срывали пломбы и открывали двери.

Трое мужчин вытаскивали ящики и сбрасывали их прямо на землю.

– Да тут еще какие‑ то мешки. Во навалили, гады, настроили каких‑ то баррикад, А мешки тяжеленные, не сдвинуть.

Один из мужчин пытался потянуть на себя мешок, верхний. Ему и в голову не могло прийти, что внутри машины, Курт левой рукой вцепился в этот самый мешок и держит его изо всех сил.

– Да, .. этот мешок пять центнеров весит! – сказал мужчина, грязно выругавшись. – А ну‑ ка помоги" мне, давай его за два конца.

Еще один мужчина забрался в кунг, они вдвоем, вцепившись в углы мешка, потянули его на себя. Мешок на удивление легко соскользнул к их ногам и в этот же момент загрохотали выстрелы.

Курт стоял в полный рост, стреляя из короткого АКМа прямо от живота. Также стрелял и Стресс. Двое находившихся в машине, изрешеченные пулями упали на пол кунга, а третий, стоявший на подножке, даже не успел среагировать. Четыре пули вошли ему в голову и опрокинули со ступенек.

– Стой, Стресс, не двигайся! Не лезь! – крикнул Курт.

Прислушиваясь к стрельбе, Стресс выпрыгнул первым, и низко пригибаясь к земле, бросился ко второму КамАЗу, на ходу стреляя по микроавтобусу, решетя его пулями. Также на ходу он перезарядил свой автомат, рожки были связаны изолентой, и на это дело ушло лишь пару драгоценных секунд.

– Ну, гады, держитесь! Волки поганые! – кричал Стресс, посылая пули в темноту, где по его расчетам мог кто‑ то быть.

– Стой, Стресс! – послышался голос Курта. – Все кончено.

Люди Курта выбрались из КамАЗов, добили раненых и теперь в лесу воцарилась тишина.

– Какого хрена автобус расстрелял?

– Мне показалось, там кто‑ то есть.

– Показалось, показалось, – пробурчал Курт. – Хотя, хрен с ним! Автобус еще жалеть будем.

Глава 11

Курт знал, куда должны были завезти наркотики для передачи прежним хозяевам, которые еще не догадывались об измене своего наемника, он знал и другое, простую истину: лучший враг – это мертвый враг. И поэтому решил идти до конца. Схема была ему ясна, груз ждут, захотят убедиться в наличии, захотят пощупать руками, попробовать на вкус. Так что не стоит разочаровывать своих бывших хозяев, которые еще не знают, что он их предал и работает совсем на других людей.

Курт сел за руль микроавтобуса. Стресс проверил, на ходу оказалась и вторая машина, та, которую он расстрелял. Радостный, сообщил об этом Курту.

– Слава Богу, – пробормотал тот, – давайте в микроавтобусы. Делимся поровну. Едете за мной, не отставайте. Я вас привезу на место, там нас будут ждать. Лишь только откроют двери, сразу же стреляем, никого не жалеть. Нас они жалеть не будут.

Если хоть один сможет смыться, разборки затянутся надолго.

* * *

Встречали груз на старом цементном складе. Несколько шикарных авто выглядели здесь, среди серой разрухи и запустения, как елочные игрушки на помойке. Мужчины в дорогих костюмах, поблескивая перстнями, прохаживались рядом с машинами, негромко переговариваясь.

– Едут! – человек с автоматом бежал от ворот.

– Ну вот и славно.

– Два микроавтобуса?

– Да.

Два микроавтобуса на второй скорости медленно спускались под гору, слепя находящихся во дворе фарами.

– Уроды! Да что они, на ближний свет перейти не могут, – пробурчал мужчина с седыми бакенбардами, поправляя дорогую булавку галстука.

Он потер ладонью о ладонь, словно предвкушая свидание с женщиной.

Ворота со скрипом и истошным визгом закрылись да въехавшими во двор микроавтобусами. Фары погасли, все степенно двинулись к остановившимся машинам. И в это время люди Курта выпрыгнули из кабин, кузовов и открыли пальбу. Половина людей, находившихся во дворе цементного склада, были безоружными, о нападении никто и не думал, поэтому действия Курта застали их врасплох. Лишь четверо сориентировались и успели скрыться за «мерседесами», принялись отстреливаться из пистолетов.

Бой, естественно, был недолгим. У защищавшихся патроны быстро кончились, а выбраться через высоченный забор они так и не успели. Один из водителей смог‑ таки взобраться на забор, но короткая очередь остановила его. Парень, качнувшись, упал назад во двор.

– Стресс, добей! – приказал Курт.

– Хорошо. Мать его так! Урод!

Стресс подбежал к распростертому в цементной пыли парню в белоснежной рубашке и, сунув ствол автомата ему в рот, нажал на спусковой курок. Голову разнесло, словно бы она была глиняным кувшином.

– Вот так‑ то будет лучше, – пробормотал, пьянея от крови. Стресс, покачиваясь, словно под воздействием сильного наркотика, завертелся на одном месте и захохотал, глядя на выщербленный диск луны.

– Курт, что делать с этими?

Посередине двора стояло двое мужчин в длинных темных плащах. Они дрожали от страха, держа руки над головой и показывая этим, что они безоружны.

– С этими? – Курт смотрел в землю. – Слушай,.

Тормоз, а как ты думаешь, чтобы они сделали с тобой?

– Хрен их знает!

– Но живым, могу тебе дать слово, ты бы от них не ушел.

– Так что – порешить?

– Курт, Курт! Мы тебе заплатим! Ты же нас знаешь, мы свое слово держим.

– Мне заплатят другие.

Курт не стал ждать ответа, он, как держал свой короткий автомат, прижатым к правому боку, так и нажал на курок, стреляя одной рукой. Тормоз испуганно отпрянул в сторону.

– Курт, да ты с ума сошел, чуть меня не завалил.

Ты чего?

– Не боись, – Курт сплюнув себе под ноги, выругался.

Один из мужчин судорожно дергался и скреб землю руками, пытаясь отползти, выбраться из пятна света.

– Куда ползешь, гаденыш? – Стресс прикладом автомата, размозжил мужчине основание черепа и опять захохотал.

Все было кончено. Никто из людей Курта не пострадал, даже шальная пуля никого не зацепила, словно бы все были заговоренные.

– Ну, что я вам говорил? Молодцы!

– Может, рано радоваться, Курт, – заметил Тормоз.

– Может и рано, но вдруг случится так, что и порадоваться больше не успеешь, поэтому не стоит терять время на рассуждения.

На выщербленную луну наползла темная туча, скрыв ее за собой.

Когда машины с людьми Курта покинули заброшенный цементный склад, во дворе появилась лишь одна живая душа. Принадлежала она бродячему псу с длинным облезшим хвостом. Он поджав его, бегал по двору, приседая на задние лапы, жалобно выл и тявкал, принюхиваясь к запаху свежей крови, время от времени поглядывая на черное ночное небо, словно ожидая, когда же выглянет луна.

* * *

Нелегкая задача досталась следственной бригаде, возглавляемой майором Антоновым. Он прибыл на рассвете к мосту, через Оку, неподалеку от Серпухова. Такую картину, как здесь, даже ему бывалому сотруднику уголовного розыска приходилось видеть нечасто.

Часть шоссе пришлось отгородить переносными заборчиками, перекрыв одну полосу движения. В результате образовался затор, машины проезжали медленно.

За стеклами автомобилей сменялись лица любопытствующих, приплюснутые носы, брезгливо поджатые губы, глаза, полные ужаса.

По первому впечатлению трудно было представить себе картину происшедшего, но постепенно вырисовывалась и она.

Судя по бумагам, найденным в искореженных «жигулях», сотрудники из охранной фирмы сопровождали груз, принадлежащий торгово‑ посреднической фирме «Долида», перевозимый автомобилями автотранспортного предприятия «Белое созвездие». Куда подевались автомобили, и что за груз был в них – этого майор Антонов пока еще не знал.

«Скорее всего не то, что указано в бумагах, – рассуждал он, – пара сотен ящиков с кока‑ колой и мешки с сахаром, значившиеся в документах – не повод, чтобы расстрелять из автоматического оружия десяток вооруженных охранников и трех шоферов».

Он связался по рации с управлением, и по справке быстро отыскали, что фирма «Долида» зарегистрирована на некого Щукина Семена Витальевича, прописанного в подмосковном Калининграде. Кто такой этот Щукин, никто, естественно, не знал. Было известно, что в прошлом он был капитаном советской армии.

Не судим, имеет жену и взрослую дочь. На звонки по телефону, указанному в регистрационных документах фирмы «Долида» никто не отвечал.

И тут пришло еще одно известие, которое хоть немного пролило свет на происшедшее ночью. Неподалеку, в четырех километрах, на территории заброшенного цементного склада, который был возведен десять лет тому назад для реконструкции дороги, нашлись‑ таки КамАЗы автотранспортного предприятия «Белое созвездие». И еще двенадцать трупов.

Оставив помощников разбираться на шоссе, майор Антонов поехал на склад. Груз, перевозимый машинами, похоже никого не интересовал. Он остался почти целым: кока‑ кола, сахар… Возможно, кроме него перевозили что‑ то и другое.

Отыскались следы еще двух машин, на которых победители кровавой схватки покинули территорию склада.

Под прохудившимся шиферным навесом жался к деревянному заборчику облезший бродячий пес. Майор посмотрел на него.

– Эх если бы ты умел говорить, наверняка рассказал бы мне много полезного о том, почему здесь ночью оказались люди, которым по их деньгам, положению место в шикарном офисе. Ты бы рассказал, почему дорогие перстни на их руках не заинтересовали убийц.

Некоторых из лежавших в серой пыли майор знал не понаслышке и даже не мог предположить, у кого же поднялась рука убрать столь влиятельных людей, заправлявших торговлей наркотиками в столице. Он уже представлял себе, что эти убийства не последние, начался передел сфер влияния, рынка. Такие перспективы не сулили ему спокойной жизни.

Вскоре его ждало еще одно разочарование. Адрес, по которому размещалась фирма «Долида», оказался фиктивным. В полуподвальчике, арендованном у ЖЭСа, на самом деле располагалась столярная мастерская, в которой никто отродясь не слыхивал ни о фирме, ни о Щукине.

«Скорее всего, и владелец фирмы – это такой же миф, как и сама фирма», – решил Антонов, когда выяснилось, что квартирного телефона у того нет.

Он еще раз обошел место происшествия. Зная, что полученные впечатления ему пригодятся в будущем.

Теперь же оставалось ждать лишь результатов экспертизы, и майор отправился в подмосковный Калининград, чтобы наведаться по единственному реальному адресу, имевшемуся у него в руках.

Дом, в котором был прописан бывший капитан советской армии Семен Щукин, располагался неподалеку от телефонного переговорного пункта. Самый обычный дом конца шестидесятых годов. Пятиэтажный, сложенный из больших бетонных блоков.

В сопровождении двух сотрудников майор поднялся на третий этаж и нажал кнопку, болтающегося на электрическом шнуре грязного звонка. Понять точно, к какой из квартир он относится было сложно, если бы майор не проследил взглядом куда уходит электрический шнур. Обитая грязным коричневым дерматином дверь прилегала неплотно. Ему показалось, что звонок звенит не за дверью, а у него над головой.

Лязгнул дешевый замок, и на сотрудников уголовного розыска уставилась, ничего не понимая, женщина лет сорока пяти, худая, в обтягивающем спортивном костюме. Майор показал удостоверение и поинтересовался:

– Гражданин Щукин здесь живет?

– Ах, так это вы к нему? – обрадовано произнесла женщина и пригласила пройти в квартиру.

Прихожая оказалась такой узкой, что в ней не осталось свободного места после того, как трое мужчин переступили порог.

– Ну, конечно же, а я все ждала, когда же, наконец, он что‑ нибудь сотворит.

– Это муж ваш?

– Муж, – у женщины была явно дурная привычка подхватывать одно из слов, брошенных собеседником, и произносить его совсем с другой интонацией, – мучение, а не муж.

«Странно, ее даже не интересует, жив он или нет, вроде бы даже радуется. »

В комнате оказалось чуть попросторнее, чем в прихожей, хотя мебели здесь стояло раза в два больше, чем следовало бы.

– На работу пошел ваш супруг? Или как?

– Именно, что – или как. Сама его последний раз три месяца тому назад видела.

– И не знаете, где он теперь?

– Бомжует, вот где. Уже три года дома не живет.

А я за него и за газ, и за горячую воду плачу.

«Ну так, классическая схема, – подумал майор Антонов, – фирма зарегистрирована на бомжа, который вряд ли припомнит, кто водил его на регистрацию, кто платил ему».

– И что ни денег от него, ни вестей?

– Почти.

– А поточнее?

– С ним что‑ нибудь случилось? – испуг жены объяснялся просто, ей не хотелось хоронить мужа за свои кровные деньги.

– Еще не знаем. Мы его просто разыскиваем, – уклончиво ответил следователь.

– Значит, натворил‑ таки делов, как же, приходил один раз полгода тому назад. Не знаю уж, где он деньги взял, но мне дорогие духи купил, а дочке сто долларов подарил А потом снова на свой вокзал подался.

– Когда это было?

По времени получалось, что как раз в те дни, когда была зарегистрирована фирма «Долила».

– Он в Москве бомжует?

– Да, уж натерпелась я стыда, когда на Белорусском вокзале его увидела. Думала, пройду, не заметит, а он увязался за мной, да еще с дружками своими знакомить собрался.

– У вас фотографии его не найдется?

Женщина тяжело вздохнула, подошла к полке, навешенной над двуспальной тахтой, и из‑ под книжек вытащила толстый семейный альбом, развернула на последней странице. На цветной фотографии, сделанной в ателье, был изображен вполне моложавый мужчина в форме капитана инженерных войск. На военном кителе поблескивали две медали и орден Красного Знамени.

– В Афганистане воевал, что ли?

– Да, – с неприязнью подтвердила жена Щукина, – только теперь он мало на себя похож. Медали и орден, правда, до сих пор на груди таскает. Китель грязный, драный…

– Вы не могли бы фотографии одолжить?

– Век бы его не видеть, – женщина осторожно вынула снимок из прорезей картонной страницы альбома и протянула следователю.

– Вам документик оставить, что я снимок взял?

– Да ну его.

– Спасибо вам, я, наверное, еще как‑ нибудь зайду. Вы никуда уезжать не собираетесь?

– Больно‑ то разъездишься на мою зарплату, когда дочка учится.

Теперь в руках майора Антонова имелась хоть какая‑ то зацепка. Он распорядился размножить снимок и доставить его в отделения милиции на вокзалах.

* * *

Борис Рублев опаздывать не любил, он был свято убежден, что пунктуальность – черта сродни порядочности – черта настоящего мужского характера. Поэтому на встречу с братьями Решетниковыми он прибыл минуты за три до назначенного времени. Припарковав свой автомобиль у крыльца охранного агентства с неброской вывеской «Александр», Комбат вышел на тротуар, вытряхнул из пачки сигарету, не спеша закурил. У него еще оставалось две минуты времени.

" Ну и где же, мои гаврики?! – подумал он о братьях Решетниковых.

Дверь охранного агентства то открывалась, то закрывалась, чувствовались суетливость и нервное напряжение. Прошло две минуты, потом еще пять, ни Сергея, ни Павла Решетниковых не было.

На всякий случай Борис еще раз взглянул на циферблат своих часов. Да, что‑ то не так. Комбат бросил окурок, раздавил его рифленой подошвой башмака и поднялся на крыльцо.

Прямо в дверях он столкнулся с заплаканной девушкой. Комбат посторонился, пропуская ее, затем вошел в небольшой «предбанник» приемной. Что‑ то странное происходило в этом учреждении. Комбат подошел к группе парней в камуфляжной форме с шевронами охранного агентства на рукавах, парни негромко переговаривались.

– Извините меня, – сказал Рублев, – не подскажете, как мне найти Сергея Решетникова или его брата – Павла.

Парни с недоверием посмотрели на Бориса Рублева.

– Кого? Кого? – переспросил один каким‑ то злым угрожающим голосом.

– Сергея Решетникова или Павла, – спокойно повторил Комбат, – я что‑ то не так сказал?

– Нет, все так, только не найдете вы их.

– Как это не найду? Они что, здесь больше не работают?

– Они погибли, – сказал парень, и его щека дернулась.

– Погибли? Погоди, погоди, родимый, – Рублев взял парня за локоть, даже не заметив этого, сильно сжал.

– Погибли сегодня ночью.

– Да ты что? Погоди, у меня с ними встреча… Ровно в одиннадцать… Я приехал…

– Погибли они, мужик, погибли.

– Где погибли? Ты что? Я же с ними три дня назад разговаривал…

– Я с ними вчера разговаривал, а ночью они погибли, не стало их. Десять наших погибло.

– Да нет, погоди… – Комбат не верил собственным ушам. – Как такое возможно – в мирное время десять человек погибло?

– Ты что, «Новости» не смотрел, мужик? – спросил второй мужчина в камуфляжной куртке с эмблемой охранного агентства.

– Где? – выдавил из себя Борис Рублев, будто это могло что‑ то изменить.

– А кто ты, вообще, такой?

– Служили они со мной, в моем батальоне.

– Так ты комбат?

– Был комбатом.

– Под Серпуховом, – глядя прямо в глаза Борису Рублеву, сказал мужчина, – на подходе к Оке, рядом с мостом. Наши уже туда поехали. Одну машину столкнули в болото, никто даже выбраться не успел, а вторую, в которой сидели Сергей с Павлом, расстреляли и сожгли. Десять наших, такого даже на войне, наверное, не бывает.

– На войне бывало и не такое, – тихо сказал Комбат, – а что везли?

Как‑ то сразу у этих двух курящих мужчин к Борису Рублеву возникло доверие, словно бы он сказал волшебное слово, пароль, который открывает все двери. Паролем было слово «комбат».

О нем, О Борисе Рублеве, в этом агентстве уже все знали. Не проходило и дня, чтобы братья Решетниковы не поминали своего командира, как верующие поминают имя Божье в храме.

– Что везли? Какой груз? – уточнил Рублев.

Мужчины пожали плечами, они этого не знали.

– Может, начальник и знает. Дело темное, у нас не принято интересоваться содержанием груза. Нам сказали охранять, никого не подпускать, груз должен доехать с одного склада на другой, или в магазин, или на завод, мы и везем. Лишь бы документы были в порядке. – А кто заказывал охрану, транспорт? Такое раньше случалось?

– Бывали нападения, бывало, ранили, но чтоб десять человек сразу! Такого – нет. Вообще, извини нас, мужик, мы дали подписку о неразглашении, следователь уже приезжал, с утра всех таскают. Парни, по‑ моему, из ФСБ уже битый час сидят у нашего директора. Но думаю, он тебе ничего не расскажет, а мы все, что знали, тебе уже выложили.

– А их родители? Знают? – спросил Рублев, глядя себе под ноги.

Мужчины невесело переглянулись.

– Нет, пока еще. Мы не знаем, как это сказать.

У Решетниковых же отец один остался и недавно инфаркт перенес. Так что опасно ему такое говорить.

– Эх вы, – Рублев махнул рукой, – от вас позвонить‑ то хоть можно?

– Да, идите сюда.

Комбата завели в небольшую комнату с двумя письменными столами и двумя рядами пластиковых кресел вдоль белоснежных стен. Охранник явно был доволен, что хоть чем‑ то может услужить гостю.

На столе стоял старомодный телефон, черный тяжелый аппарат.

Комбат набрал номер, в душе надеясь, что Андрея Подберезского не окажется на месте. Тяжело было сообщать о гибели друзей. Но Подберезский сам снял трубку и жизнерадостно произнес:

– Привет, привет! Подберезский слушает.

– Андрей, это я Рублев.

– Борис Иванович, здорово! Ты что такой невеселый, случилось что‑ нибудь?

– Случилось, Андрюха, хуже не бывает.

– Ты‑ то сам жив?

– Я‑ то жив. А вот двоих наших ребят уже нет в живых.

– Кого? – тяжело выдохнул Подберезский, почему‑ то подумав об Александре Шмелеве.

– Помнишь близняшек Решетниковых?

– Ну как же, помню.

– А «Новости» ты смотрел?

– Не смотрю я телевизор, Борис Иванович.

– Ну вот, а там сегодня показывали.., под Серпуховом ночью…

– Где ты сейчас, Комбат? – обеспокоено спросил Подберезский.

– Где сейчас – неважно, скоро заеду за тобой.

Будь на месте.

– Что делать?

– У тебя в милиции знакомые есть?

– Хватает, но друзьями их не назовешь… – замялся Подберезский.

– Ладно, разберемся. Мне с ними не водку пить.

Сейчас я заеду к отцу Решетниковых, а потом к тебе. Тут ребята боятся старику сказать, что его сыновья погибли, так что придется, наверное, сделать это мне. Не впервой родителям сообщать, но.., сам знаешь, надо.

Щека у Комбата подергивалась, время от времени он скрежетал зубами, и кулаки сжимались сами по себе.

" Вот тебе и мирное время. Двоих парней потерять!

И причем каких! Кто же это их? Кто же эти мерзавцы?.. Если бы был я с ними, этого не произошло б, я б сумел уберечь".

Сотрудник агентства смотрел на Комбата широко раскрытыми глазами, не веря, что тот взвалил на себя такую ношу и поедет к отцу Сергея и Павла.

– Точно скажете?

– Скажу, не бойся, парень.

– Спасибо, – тихо выдавил из себя охранник, – скажите старику, что похороны за наш счет и памятник поставим…

– Не надо ему уже ничего. Ни похороны, ни памятник, ему нужны были сыновья. А вы их, хотя…, – Комбат махнул рукой, что уж искать виноватых.

Но в душе он решил, что сам‑ то отыщет виновных и по‑ своему накажет, разберется с ними. Может, поэтому его лицо стало сурово‑ спокойным и уверенным.

Глава 12

Через минут сорок «форд» Комбата остановился во дворе девятиэтажной хрущевки. Рублев выбрался из машины, ноги не слушались, не хотели подниматься на невысокое крыльцо. Но такова жизнь, кто‑ то должен был взвалить на себя эту ношу, кто‑ то должен был сказать старику о том, что теперь он остался один. Что его сыновей нет.

Борис Рублев нажал кнопку лифта и тот медленно потащился вверх, а Комбату, показалось, что лифт не плывет вверх, а быстро падает вниз в черную бездну.

Лифт дернулся и замер, створки дверей разъехались в стороны. Рублев ступил на небольшую площадку, где располагались четыре квартиры.

Вот она, дверь квартиры Решетниковых, коричневый потертый дерматин, номер тридцать восемь. Комбат поднял руку, чтобы нажать на кнопку звонка и со вздохом опустил ее назад.

«Сколько не думай, нет таких слов, которые скажи человеку и ему станет легче».

Комбат ладонью вдавил кнопку, та сработала, за дверью трижды мелодично прочирикал звонок и послышался голос:

– Сейчас, сейчас открою.

Комбату даже показалось, что он слышит тяжелое астматическое дыхание и шарканье ног в потертых шлепанцах по линолеуму.

– Кто там?

– Свои. Борис Рублев.

– Кто‑ кто? – переспросил мужчина за дверью.

– Борис Рублев, – как‑ то виновато повторил Рублев.

– Не знаю такого.

– Служили мы когда‑ то с вашими ребятами.

– А их дома нету. После обеда будут.

– Зайти‑ то можно?

– Сейчас открою, – хрустнул ключ в замке и дверь открылась.

За дверью стоял пожилой мужчина в тельняшке десантника. Она была ему велика. Наверняка, кого‑ нибудь из сыновей, решил Рублев. Мужчина, стоявший за дверью, много раз видел фотографию Комбата, но не знал его как Бориса Рублева, ведь сыновья называли его не иначе как Комбат, наш Комбат, батяня.

– Комбат! – воскликнул пожилой мужчина, протягивая руку и отступая в прихожую. – Только не через порог – плохая примета. Заходите. – Старик радостно улыбался.

Комбат, вздохнув, переступил порог и крепко пожал старику руку.

– А ребята, может, и через час‑ полтора будут.

Вот обрадуются, что ж вы раньше к нам не заходили?

Зашли бы вчера, они еще не уехали.

– Вчера не мог, мы с ними на сегодня договаривались, – сказал Борис Рублев, присматриваясь к старику, прикидывая, выдержит он страшную новость или…

И тут же решил, что чем дольше будет оттягивать, тем сильнее окажется удар для этого высокого сухощавого старика.

Рублев приблизился к нему и, не выпуская ладонь из своих рук, взглянул в глаза.

– Я с плохими новостями, – тихо произнес он.

– Что‑ то случилось? – прошептал старик.

– Случилось, батя.

– Они живы?

Комбат покачал головой.

– Как это? Как это? – забормотал мужчина, пытаясь выдернуть руку.

Борис Рублев разжал пальцы, мужчина качнулся, прижался спиной к стене, губы скривились, пальцы рук задрожали.

– Нет! Этого не может быть, не может быть! Откуда.., почему вы…

– Я должен был с ними встретиться, понимаете, должен был встретиться… Мне сказали у них в конторе, в охранном агентстве, они погибли сегодня ночью, погибли оба, где‑ то не доезжая до Серпухова.

Старик покачивался из стороны в сторону.

– Пойдем сядем, пойдем, батя, – Комбат обнял Решетникова‑ старшего за плечи, чувствуя, как спина мужчины вздрагивает, и повел его в комнату, усадил на диван.

– Не может этого быть! Не может! Это какая‑ то путаница. Какая‑ то ерунда. Кто это тебе сказал, Комбат? Кто?

– Мне сказали. К сожалению, это правда. Мне самому в это не хочется верить, но это правда.

– Не может быть, не может быть, – бормотал мужчина, – как же так, Сережа собирался жениться, сказал, зимой женюсь, и у меня будут внуки. Он говорил: «Что ты, батя, такой грустный, вот будут у тебя внуки, станешь с ними нянчиться и не надо тебе ни на какую работу устраиваться, сиди себе на пенсии, смотри детей. А деньги мы заработаем», – Детей? – переспросил Комбат.

– Как же, у Сергея девушка, это Павел, тот как‑ то жизнь свою не планирует, а Сергей пообещал: зимой, батя, женюсь, свадьбу сыграем, и внуки у тебя появятся. Я же им каждый день твердил, что вы живете как бобыли? Женились бы, а они хохочут и говорят, что им и так хорошо.

– Да, понимаю, понимаю, – прошептал Рублев.

Входная дверь в квартиру осталась открытой и с лестничной площадки послышалась голос.

– Андрей! Андрей Петрович! – голос явно принадлежал женщине и, скорее всего, соседке. – Что это у тебя дверь нараспашку?

В квартиру вошла соседка с сумкой в руках. Увидев Рублева и удрученного Решетникова‑ старшего, застыла, не переступая порога зала..

– Что‑ то случилось? – обратилась она вначале к Решетникову, затем к Комбату.

Тот кивнул.

– Случилось.

– Что, с ребятами?

– С ребятами, – подтвердил Рублев.

– Вера Павловна… Вера Павловна, – сам сказал старший Решетников, – ребята погибли, оба, Сережа и Паша. Погибли.

Женщина вдруг заплакала, но как‑ то тихо, подошла к дивану, села рядом с Решетниковым‑ старшим, обнял его за плечи.

Комбат поднялся.

– Ну что ж, я пойду.

Старик закивал, соседка взглянула на Рублева подозрительно.

– Я еще приеду. Мы все приедем, все к вам придем. Держись, батя, держись. Хотя я и понимаю, хуже не бывает.

И тут Комбат увидел фотографию, ту же, что висела у него в зале над диваном. Его сердце сжалось так сильно, что ему показалось, сейчас он умрет. Он сжал зубы и медленно покинул квартиру.

На лестничной площадке Рублев тыльной стороной ладони вытер глаза, хотя они и были сухие. Слезы, которые должны были пролиться, кипели и клокотали где‑ то внутри, в душе Комбата.

«Сволочи, мерзавцы! » – Рублев так крепко сжал кулаки, что ногти впились в кожу, он не чувствовал боли, болели лишь сердце и душа.

– Господи, да что это такое? – войдя в лифт, пробормотал Рублев. – Как это может быть? Два таких парня… Ужас! Ужас. Если бы все это произошло где‑ нибудь в Афганистане на поле боя, во время атаки, было бы ясно и главное – было бы справедливо, а здесь в мирное время, просто не укладывается в голове.

Лифт остановился, и Рублев услышал веселый смех, из такси выбирался молодой парень с маленьким ребенком на руках. Парня встречали мужчина и женщина. А он бережно держал ребенка в белом одеяле, перевязанном голубой лентой.

– Вот ваш внук! – говорил парень, обращаясь к своим родителям. – Вот какого орла родила Светлана. Света, Светочка, выходи, осторожненько.

Парень был явно горд, а Комбат смотрел на происходящее сумрачно и зло. До него еще никак не доходило, что жизнь вокруг продолжается: вот привезли новорожденного из роддома, а где‑ то в морге лежат два близких ему человека.

– Эй, посторонитесь, пожалуйста, посторонитесь, – попросил Комбата парень, передавая ребенка своей матери. Та приподняла угол одеяльца, взглянула на розовое личико и воскликнула:

– Какой хорошенький! Тьфу‑ тьфу на тебя! Смотри, отец, какого внука они тебе принесли.

Светлана улыбалась и готова была вырвать ребенка из рук свекрови, прижать к себе.

– Осторожнее! – восклицала молодая мать. – Не простудите мне сына, не простудите. Он же совсем маленький.

– Не беспокойся, – свекровь опустила угол одеяла на лицо спящего ребенка, – не бойся, я троих вырастила, не бойся, Светочка, не простужу. Пойдемте в дом. Поднимаемся.

Комбат криво улыбнулся, глядя на это яркое проявление жизни. Вот оно как бывает, одним горе не мерянное, в другим радость – тоже не мерянная. Такова жизнь, и здесь ничего не поделаешь.

Он сел в машину, закурил сигарету и минут пять сидел, глядя на мусорные контейнеры, по крышкам которых ходили голуби, а внизу разгуливали, пытаясь поближе подобраться к птицам, два серых замызганных кота. Но досматривать сцену охоты, Борис Рублев не стал, он повернул ключ зажигания, отпустил сцепление и его «форд» медленно, как траурный катафалк, покатился по двору к выезду на дорогу.

«Куда ехать? Что делать? » – подумал Комбат, зло выплевывая окурок в приоткрытое окно и останавливаясь на перекрестке.

Он бы и стоял там, но сзади послышались сигналы, и Рублев резко вдавил педаль газа. Его «форд» дрогнул, двигатель взревел, и машина помчалась, обгоняя другие автомобили.

– Быстрее, быстрее! – бормотал Комбат, как будто это могло что‑ то решить в судьбе убитых Решетниковых, Сергея и Павла.

Подберезский уже ждал Рублева, сидя во дворе на лавочке и нервно куря одну за другой сигареты, их уже набралось штук пять.

Едва автомобиль затормозил, как Подберезский резко вскочил и тут же обмяк, понимая, что спешить‑ то некуда, и никому его спешка не нужна, Комбат подошел, мужчины взглянув, друг другу в глаза, поняли все без слов.

– Как старик? – единственное, что спросил Подберезский.

– Плохо, – ответил Рублев, – тяжело ему, там сейчас соседка пришла, она с ним, а я поехал. Представляешь, Андрюха, выхожу из подъезда, а там семья приезжает, ребенка из роддома привезли, в одном и том же подъезде и горе, и радость. И горе, и радость.

Вот она жизнь, Андрюха, какая.

– Представляю, Иваныч, представляю. Чего же тут не представить. Пошли выпьем, – вдруг предложил Подберезский.

– Выпьем, говоришь? Я же за рулем, ты же знаешь, я не пью за рулем.

– И я не пью, а ты машину тут оставишь, я такси вызову, или кто‑ нибудь из моих знакомых подбросит к дому.

– Ладно, пойдем, только пить я не стану, не лезет в горло.

Они сели в маленькой комнатке, служившей Подберезскому кабинетом, Андрей закрыл дверь, сказав, чтобы никто к нему не заходил и не отвлекал, вытащил штекер телефона из колодки, и только тут они ощутили, какая стоит тишина.

Они сидели глубоко под землей, в бетонном бункере тира и звуки города не доходили до них.

– Я этого так не оставлю, Андрюха, – сказал Комбат.

– Я тоже.

– Знать бы кто, задушил бы собственными руками.

– Это точно, – подтвердил мысль Комбата Подберезский.

– Как ты думаешь, можно это дело раскрутить?

– Если взяться, Иваныч, то все можно. Ничего не пожалею, ребят жалко! – сказал Подберезский, доставая бутылку коньяка. Водку с определенных пор Подберезский не употреблял.

– Будешь коньяк, Иваныч?

– Да, буду.

Они налили коньяк прямо в чайные чашки и, не чокаясь, выпили.

– За ребят, – сказал Андрей. – Так что ты предлагаешь делать?

– В милиции нам хрен что скажут. Тайна следствия и все такое прочее. Может, Бахрушину позвонить, может, он в курсе?

– При чем здесь Бахрушин? Он военными делами занимается, все‑ таки ГРУ это ГРУ, это тебе не ГАИ и не МУР, так что ему звонить бессмысленно, да и он, даже если бы знал, то вряд ли бы сказал что‑ нибудь, ты же его знаешь.

– Это ты его знаешь, – сказал Подберезский, – это у тебя с ним приятельские отношения, ко мне он просто так не приезжает бутылку‑ другую выпить да за жизнь поговорить.

– Я сам не знаю, чего он ко мне так хорошо относится?

– А кто, Иваныч, к тебе плохо относится? Кроме врагов, конечно. Ты хоть одного такого человека знаешь? Если знаешь, то покажи мне, я ему морду набью лично.

– Ладно тебе, Андрюха, не заводись. Помолчи.

Давай подумаем, должно же существовать что‑ то, что нам подскажет…

– Ты все же хочешь найти тех, кто убил наших?

– Хочу, – сказал Комбат, – так всегда было.

И хочу, чтобы было впредь. Ненавижу мерзавцев, ненавижу.

– А может, они сами кое в чем виноваты?

– В чем виноваты, Андрюха?

– А мы в Афгане были виноваты? Но ты же, Иваныч, виновных за Афган не ищешь.

– А их нет уже, Андрюха. Власть их послала, не люди, а власть.

– Хитришь…

– Мне то хитрить зачем? Нет больше власти у тех людей, значит и нет больше виноватых. А вот здесь есть. Есть те, кто стрелял.

– Ладно, Иваныч, я попробую узнать, что там произошло, что за груз везли, кто заказывал охрану, куда везли. Вообще, все что смогу, узнаю.

– Быстрее это надо делать, я взглянул на их отца и понял, что если не отомщу, то жить не смогу. Ты бы видел старика, у него на сыновей вся надежда была, а их убили, и жизнь его кончена.

– Надо будет нашим позвонить, пусть придут на похороны.

– Думаю, позвонят и без нас, – сказал Комбат, – немного наших осталось.

– А Грише я сам позвоню, может, Бурлак приедет – давно все‑ таки не виделись.

– Позвони, – согласился Комбат, – но и самое главное не откладывай, Андрюха.

– Я прямо сейчас и займусь. Может, даже подскочу под Серпухов, посмотрю, что к чему.

– Да, съезди, – сказал Рублев, – может, какие зацепки появятся.

Комбат поднялся.

– Сам поеду.

– Нет, Иваныч, погоди, не суетись. Я сейчас вспомнил одного парня, он должен быть в курсе и мне не откажет.

– Что, деньги тебе должен?

– Нет, больше, я ему как‑ то жизнь спас. Он, правда, не наш, не афганец, но парень что надо. Сейчас я ему позвоню.

Говорил Подберезский по телефону недолго, потом поднялся, положил трубку.

– Значит, так, я еду, а ты, Иваныч, жди меня здесь. Через час, максимум полтора, я вернусь.

* * *

Несмотря на свое нынешнее положение, Семен Щукин, в прошлом капитан советской армии, считал, что ему постоянно везет. Есть такие люди, в потоке плохого они непременно отыщут крупинку хорошего и радуются.

Ранило тебя в бою, считай повезло, могло и убить.

Жена изменила – радуйся, что узнал об этом раньше, чем заразился от нее сифилисом. А подцепил‑ таки, радуйся, что не СПИД.

Военной пенсии Щукин не получал, не добыл‑ таки в армии положенного срока. Войну прошел, руки‑ ноги целы, хоть шрамов на теле достаточно. Не повезло лишь однажды, но по‑ крупному, уже в конце восьмидесятых, когда до пенсии оставались считанные годы, поехали на охоту с командиром части на двух «уазиках». Ясное дело, солдат с собой взяли, так один из них, дурак, подстрелил случайно другого, не до смерти, так, ранил. Еще обошлось, Щукина судили судом офицерской чести, лишили должности. Командира части под настоящий суд, а его на улицу.

Стал после этого чаще дома бывать, тут и понял, что жена ему давно неверна. Запил. Как‑ то раз вышел из дому, начал с пива на автобусной станции, а потом сам не помнил, как очутился в Москве.

Через неделю прочухался, когда деньги кончились.

Хотел ехать назад, но потом одумался. Понял, что и так не пропадет. Всю обиду на мир Щукин вымещал на самом себе, не кривясь и не брезгуя, доедал остатки пиццы и хотдогов в привокзальных забегаловках. Временами подрабатывал, чаще всего от проводников перепадали ему пустые бутылки, а в обмен на них Щукин подметал и мыл купейные вагоны.

С такими предложениями обращались именно к нему. Наверное, внушали уважение орден и две медали, которые Семен берег пуще глаза, как ни прижимало – продать их не соглашался. Знал, получены они не просто так. За них заплачено кровью и жизнями.

Он отпустил окладистую бороду, длинные волосы, лицо его покрыл несмываемый загар, загар человека, весь день проводящего на улице. Милиция особо не донимала, лишь когда ложился пьяным спать возле батареи, будили. Тогда кавалера ордена и просили убраться куда‑ нибудь подальше. Но просили вполне вежливо, испытывая уважение к его офицерскому званию.

Было в его сегодняшней бомжовской жизни что‑ то от прошлого – армейского, хоть карикатурное и испохабленное, но все же: искренняя мужская дружба, взаимовыручка, да и люди ему попадались интересные. Что ни человек, то целая книжка воспоминаний.

За годы, проведенные на вокзалах, Щукин успел обжиться, даже имел свой постоянный уголок, который достался ему в наследство от умершего прямо в зале ожидания бомжа с университетским образованием – философа Димы.

«Квартирка, такой и позавидовать можно, в центре города, со стальной дверью», – как любил шутить Щукин.

Стальной дверью являлся люк теплотрассы, расположенной неподалеку от подъездных путей на задворках вокзала возле товарного склада. Горячая труба, которая спасала даже в тридцатиградусные морозы, настил из досок, оторванных от забора, матрац, позаимствованный в вагоне, и даже регулярно воруемое белье с черными угловыми штампами, свидетельствующими о его происхождении из поездов дальнего следования. Люк своей квартиры Семен Щукин всегда закрывал тщательно.

Поднимал он его металлическим крючком, с которым никогда не расставался. Так что попасть в его убежище в отсутствие хозяина могли разве что ремонтники. Эксплуатационники теплотрассы знали о постояльце, но выгонять его не спешили, тот регулярно ставил их в известность о неполадках, мелкие исправлял сам, держал пару котов, которые гоняли крыс, грызущих кабели связи, да еще в виде арендной платы иногда проставлял бутылку. Зла на Щукина никто не держал, вреда он никому не сделал.

Может, именно поэтому, когда Курт наводил справки о бомже с документами, который не так уж часто залетает в милицию, ему указали на Щукина.

Это был звездный час в его жизни. Тормоз по заданию Курта, который не очень любил попадаться будущим свидетелям своих преступлений на глаза, привез ему костюм, свозил в баню, парикмахерскую, где клочковатую бороду аккуратно подстригли, затем были визиты к нотариусу, к представителям исполнительной власти. Щукин даже подержал в руках документ, удостоверяющий, что он является владельцем фирмы «Долида». А главное, у него появились пятьсот долларов, плата за два дня разъездов и вынужденного воздержания от спиртного.

Семен Щукин просил дать ему мелкими бумажками, но Тормоз сунул ему пять хрустящих стодолларовых банкнот и резонно заметил;

– Все равно пропьешь.

Это замечание раззадорило Щукина.

«Пропью, но не все», – подумал он и вернувшись на вокзал, сдав сотку, купил первые подвернувшиеся под руку духи, сел на электричку и поехал в Калининград. Там вручил онемевшей от неожиданности жене флакон, дочери вторую сотку, вечером напился до такого состояния, что жена вытолкала его из квартиры и крикнула на прощанье:

– Валяй туда, откуда притянулся, бомж проклятый!

– Я не бомж, я – бизнесмен, – заплетающимся языком проговорил Щукин и плюнул.

Но плевок не долетел до жены, та успела захлопнуть дверь, и белесый комок слюны повис на медной шляпке обойного гвоздя.

– Сука ползучая, – неопределенно выругался Щукин и, как ему показалось, молниеносно перенесся в Москву.

Во всяком случае, он уже очнулся, стоя над люком теплосети с заостренным крюком из шестимиллиметровой проволоки.

– Ключик ты мой! – ласково погладил его Щукин и пропустил острие в круглое отверстие люка.

С трудом сдвинул его и спустился в пышущее теплом жерло колодца.

Несмотря на бестолковый образ жизни и постоянное пьянство, силы еще не покинули его. Может, сказывалась армейская закалка и прошлые тренировки, в свое время он мог подтянуться шестнадцать раз на турнике и раз десять присесть на одной ноге «пистолетиком»

Потянулись золотые деньки, остатки денег он тратил бережно, расходуя их только на водку, все остальное перепадало от добрых людей. Его авторитет среди вокзальных бомжей вырос, теперь Щукин не хотел терять достигнутых им высот в социальном положении.

Это только кажется, что став бомжем, можно лишь опускаться – ниже и ниже, к самому дну В обществе, отделенном от официального, тоже существуют свои табели о рангах. Есть пропащие, есть перспективные.

И Щукину повезло еще раз, может быть, потому что он считал себя счастливым, везунчиком, философски относясь к невзгодам жизни.

Цыганам, державшим монополию на сбор милостыни в метро, уже давно никто не подавал, разве приезжие. Не помогало и то, что их женщины красили волосы в соломенный цвет, сажали детей в инвалидные коляски, обвешивались плакатиками, извещавшими о том, что ребенку срочно требуется платная операция. Еще какое‑ то время они вполне успешно выдавали себя за беженцев из Абхазии, Таджикистана, Карабаха. Благо, москвичи не очень‑ то умели отличить черных, как смоль цыган от таджиков, армян и грузин.

Но с началом войны в Чечне и эта легенда перестала действовать Все, и даже цыгане, резко для жителей столицы сделались просто «черными». В те дни, когда русские солдаты гибли на Кавказе, даже у тех, кто понимал несправедливость войны, не поднималась рука дать деньги «черным». Непременно в глубине сознания возникала мысль «женщина с ребенком тут стоит, а ее муж сейчас наших ребят расстреливает».

Но и тут цыганская мафия сумела обратить нелюбовь к лицам кавказской национальности себе на пользу, они нашли себе замену, навербовали пару сотен калек, преимущественно молодых ребят с чисто славянской внешностью, и сдали им в аренду свои места.

Теперь те со значками ВДВ, с купленными на базаре медалями, в чистом отутюженном камуфляже ездили по мраморным подземельям Москвы в инвалидных колясках, предлагая подать ветеранам афганской или чеченской войны, в зависимости от собственного возраста или возраста того, к кому обращались.

Попадались среди них и настоящие ветераны, но таких были единицы. Выручка собиралась приличная, до полумиллиона за день, тысяч сто приходилось уплачивать милиции за то, что разрешала заниматься нищенствованием, триста тысяч забирали цыгане за предоставление крыши и тысяч сто пятьдесят – двести, если, конечно, не удавалось припрятать часть денег, оставалась самим лжеафганцам, лжечеченцам Публика, разъезжавшая по метро в инвалидных колясках, конечно же, была не очень надежная. То запьет кто‑ нибудь, то в больницу попадет, то решит деньгами не поделиться… Вообще, текучка кадров тут существовала такая же, как и на любом другом предприятии. Раз проштрафившихся назад не принимали.

И вот, когда освободилось одно место на Калужской линии, милиционер, дежуривший по станции, посоветовал цыганам обратиться к своему брату, служившему в отделении на Киевском вокзале. Тот ему как‑ то рассказывал о Щукине, удивляясь, как может тот иногда напиваясь до бесчувственности, до сих пор сохранить не только боевые награды, но и китель.

Толстый коренастый цыган с тремя золотыми перстнями‑ печатками на левой руке и двумя на правой семенил по перрону вокзала, следом за худосочным милиционером, разыскивавшим Щукина. Бывший капитан советской армии передвигался по платформе вдоль готовящегося к отправлению пассажирского поезда. Он не пропускал ни одного открытого окна:

– Эй, парень, – останавливался он, – если есть, дай пустые бутылки.

В матерчатой сумке, надетой на плечо, позвякивало уже с десяток пустых бутылок от колы.

– Вон он наш щукарь, – сказал милиционер, указывая на Щукина.

Цыган не спешил подходить к нему, остановился, с трудом склонив голову на толстой шее к плечу и почесал о него ухо. Он присматривался к Щукину, к его бомжевским повадкам.

– Не наглый, обходительный.

Ни один из пассажиров, к которым он обращался, не оставляли его просьбу без внимания, кто подавал пустую бутылку, кто за неимением таковой, деньги.

Щукин благодарил каждого, но при этом держался с достоинством и избегал выражений вроде «благослови вас Господь» и не крестился, как это делает большинство попрошаек.

– Хорошо играет, – наконец, сказал цыган, – и награды носить научился.

– Они у него настоящие, – с гордостью добавил милиционер.

– Да, ты говорил, но я не поверил.

Разговаривали они почти не глядя друг на друга, стоя на расстоянии метра, так что смотревшие на них со стороны не могли и заподозрить, что цыган и охранник правопорядка действуют заодно.

– Если уж настоящие, то стоит попробовать, – шевеля пухлыми губами, проговорил цыган и потер мочку уха, украшенную золотой серьгой с насечками, – удружил. Если станет много собирать, то и тебе перепадет, а пока держи.

Цыган достал из кармана пачку сигарет, в которой осталось всего пара штук и, сунув туда три стотысячных бумажки, положил пачку на основание фонаря и, больше не взглянув на милиционера, направился к Щукину.

– Эй, герой, – тронул он его за плечо короткими волосатыми пальцами.

Волосат цыган был до такой степени, что черные кучерявые волоски пробивались даже через ткань белой дорогой рубашки.

– Чего тебе? – Щукин повернулся всем телом, готовый дать отпор, за свое место под солнцем он привык бороться. Но увидев богатого цыгана, тут же понял, скорее всего ему предложат сейчас какую‑ нибудь работку. Пустые бутылки человека с золотыми перстнями вряд ли интересуют.

– Хорошо работаешь, но мало получаешь, – цыган перебрасывал во рту незажженную сигарету, вынул ее и протянул Щукину, – кури, угощаю.

– Свои есть, – бывший капитан не притронулся к сигарете с обслюнявленным фильтром.

Гордо достал пачку «Астры» и прикурил свою плоскую сигаретку.

– Работе есть.

– Какая?

– Пошли.

– Я еще поезд не обошел.

– Брось, – цыган забрал сумку с бутылками у Щукина и опустил ее в мусорницу. – Не пожалеешь.

Работодатель пошел по перрону, не оборачиваясь, будучи в полной уверенности, что человек с орденом и медалями на груди идет за ним.

Так оно и было. Правда, Щукин вопреки ожиданиям цыгана выудил из мусорницы сумку с бутылками и только тогда последовал за ним.

Дутый песчаного цвета «ауди» стоял в переулке возле вокзала, как раз под знаком, извещавшим, что стоянка здесь запрещена.

– Садись в машину, – цыган распахнул заднюю дверцу и Щукин забрался в салон, – в метро будешь работать, – как о свершившемся деле сказал цыган, – из выручки треть твоя.

– Подумать надо, – сказал Щукин, сглотнул слюну и выдавил из себя. – Половину, мне еще с милицией делиться.

– Дурак, – беззлобно сказал цыган, – треть.., половину.., деньги так не считают. Тысяч двести в день получать будешь, а постараешься, так и все триста.

– Значит, сто мне останется?

– Нет, это твоя доля.

– Не пойдет.

Цыган указал пальцем на милиционера, прохаживающегося по тротуару.

– Скажу, тебя с вокзала вышвырнут и на медали де посмотрят.

– Попробовать сперва надо.

– У тебя получится, сразу вижу.

– А когда начинать?

– Прямо сейчас.

Цыган выбрался из машины и, звеня связкой, в которой насчитывалось ключей двадцать, открыл багажник, вытащил из него раскладную инвалидную коляску и подкатил к бордюру.

– Ноги у тебя парализованные, понял?

Щукин открыл дверцу, но выходить не спешил.

– Чего расселся, устраивайся.

– Люди же видят, – оглядывался на прохожих Щукин.

– Плевать на них научись, как я, – цыган смачно. плюнул под ноги двух молоденьких девушек.

Те визгливо отпрянули в сторону.

– Чавела жирный, – сказала одна из них.

Цыган улыбнулся им приторной улыбкой и поцокал языком.

– Деньги покажу, и трахаться со мной будешь.

– Козел! – услышал он в ответ.

Цыган достал из кармана две сотенных купюры баксов и пошелестел ими.

– Садись, козочка, в машину.

Одна из девушек остановилась, вторая потянула ее за руку.

– Пошли, чего останавливаешься?

Цыган достал еще две сотни, пошелестел ими.

– У меня на двоих хватит. Мало, еще добавлю.

Чтобы вывести из оцепенения подругу, ее спутница выругалась матом и дернула ту за руку. Девушки побежали, а цыган прокричал им вдогонку:

– Передумаете, завтра меня здесь найдете.

Щукин, не чуя под собой ног, выбрался из машины. Его бросало в краску, когда он здоровый, умеющий ходить мужчина, усаживался в инвалидную коляску.

Но самое странное, люди реагировали на это абсолютно спокойно, никто не останавливался, никто не пытался заговорить с ним. Лишь короткие беглые взгляды, : в которых не читалось ни укора, ни насмешки, бросали люди, проходившие мимо.

– Штаны другие тебе надо, – цыган заставил Щукина подняться и сунул ему штаны от камуфляжа.

Щукин, сгорая от стыда переоделся прямо в машине и, уже немного привыкнув к новой роли, устроился в инвалидной коляске.

Цыган аккуратно, на ключ закрыл свою «ауди», включил противоугонную систему и покатил инвалидную коляску по направлению к метро.

– Вечером в шесть часов жди меня здесь. Если кто будет спрашивать, скажи, Вадим меня поставил.

Работаешь только на Калужской линии из конца в конец.

Цыган остановился возле коммерческого киоска, вытащил из ящика, приспособленного под мусор, картонку из‑ под «Данхила».

– Сюда собирать будешь. И приучайся, давай, крути ободья руками.

Щукин уже вполне научился обращаться с коляской, когда цыган придержал руками стеклянную дверь, ведущую на станцию. В вестибюле, гулко хлопая крыльями, под чисто побеленным куполом порхали голуби.

– Пошел, – напутствовал цыган Щукина и подтолкнул инвалидную коляску, та докатилась точно до будки контролера.

Цыган подошел к милиционеру и что‑ то прошептал ему на ухо, коляска перегородила проход, люди с проездными напирали сзади. Женщина‑ контролер выбралась и пристально посмотрела на Щукина, тот принялся рыться в карманах, ища деньги.

– Чего ищешь, я тебя и так пущу, только твоя коляска тут не пройдет.

Кто‑ то из тех, кто не мог пройти, нервно крикнул:

– Чего инвалида держишь, он что тоже деньги платить должен?

– Коляска не пройдет, тут узко, – крикнула женщина‑ контролер, ее голос потонул в гуле недовольных.

– Он из‑ за государства ноги потерял, а вы! Наград не видишь?

– Разве можно так с инвалидом?

– Каждый на его месте оказаться может…

Щукин не мог поднять голову от стыда, ему казалось, что его вот‑ вот разоблачат. И еще он понимал, что если он сейчас скажет что‑ нибудь грубое этой женщине, которая сама мечтает поскорее переправить его на тот бок турникета, то толпа преспокойно ее линчует.

– А как же, обижает инвалида войны!

Люди совали деньги контролеру, чтобы она пропустила коляску. Наконец‑ то, до одного пассажира дошло, в чем дело.

– Сейчас, мужик, мигом перенесем, – услышал Щукин где‑ то сзади успокоительные слова, и не успел оглянуться, как чьи‑ то сильные руки подхватили его коляску за колеса, за спинку и, подняв над турникетом, перенесли через него.

– Да как же он по эскалатору поедет? – надрывалась контролер.

А Щукин уже крутил ободья, пытаясь дать задний ход, но толпа уже подхватила его и гнала к эскалатору. Он с ужасом подумал, что сейчас коляска нырнет, подхваченная ступеньками и он полетит вниз. И самое странное, Щукин боялся, не того, что он может разбиться, а того, что не выдержав, вскочит на ноги. Вот тогда его разоблачат и линчуют, вместо женщины, сидевшей в стеклянной будке.

– Эй, мужики, осторожнее, мужики! – кричал во все стороны Щукин, вцепившись в ободья коляски.

А его уже заталкивали на эскалатор. Но и тут ему не дали пропасть. Сердобольные москвичи подхватили коляску, удержали ее на подрагивающих ступеньках, и Щукин медленно поплыл под землю.

«Вот это да! – подумал он, – уважают у нас героев, особенно, если они инвалиды».

Тут его взгляд упал на коробку, в ней уже лежало несколько пятитысячных купюр. Наверное, те, кто совал деньги женщине, стоявшей на контроле, бросили их Щукину, бросили, даже не требуя благодарности. Странно, никто не нервничал. Даже спешившие по левой стороне. Все терпеливо дожидались, когда же, наконец, коляска соскользнет с эскалатора и освободит дорогу.

– Спасибо, спасибо, – только и успевал говорить Щукин, когда его выкатили на платформу.

И хоть он не успел еще и словом обмолвиться о милостыне, в его коробку упало еще несколько купюр.

«На бутылку водки уже есть, даже если разделить пополам», – усмехнулся Щукин, почувствовав себя вполне уверенно и заспешил к электропоезду, который гостеприимно распахнул двери.

С этого дня жизнь казалась Щукину просто замечательной. Он больше не боялся, когда его коляску несло к эскалатору, ему не приходилось никого просить придерживать ее. Знал, заботливые руки подхватят в нужный момент, опустят на гранитные плиты, помогут въехать в вагон.

Отдавать две трети собранных денег цыгану, милиции ему было не жаль. Хватало и самому, к тому же он припрятывал часть выручки. Правда, делать это было довольно рискованно, в метро ходили люди Валика, которого Щукин не знал в лицо, и следили за собирающими подаяние, стараясь хотя бы приблизительно контролировать сумму.

Самому ему оставалось от четырехсот тысяч до восьмисот, в зависимости от того, будний день или выходной, выплатили на заводах зарплату или же время только приближается к получке.

Глава 13

Комбат изнывал от нетерпения, проклиная себя за то, что не поехал вместе с Подберезским. Кабинет Андрея, расположенный в подземном тире, казался ему ужасно тесным. Еле сдерживая злость, Рублев, чтобы как‑ то дать выход эмоциям, стучал кулаком по краю офисного стола и, если бы тот был покрыт стеклом, то оно бы непременно раскололось. Но сделанный из древесного массива стол выдерживал эти удары.

Комбат резко вскочил с мягкого кресла, отчего то качнулось и упало, когда вошел Подберезский.

– Ну?

– Достал‑ таки, – ухмыльнулся Андрей, – фирма «Долида» зарегистрирована на некоего Семена Щукина, вот адрес и фотография.

– Давай сюда.

Подберезский протянул Борису Рублеву лист бумаги с отпечатанными на лазерном принтере фотографией и несколькими строками текста. Комбат сорвал трубку и неловко, боясь задеть сильными пальцами соседние кнопки, набрал номер.

Ответили быстро.

– Слушаю.

– Фирма «Долида»?

– По какому номеру вы звоните?

Комбат считал номер с бумаги.

– Нет.

– Как же так?

– Номер наш, но фирмы «Долида» здесь никогда не было. Не вы первый спрашиваете.

И трубка отозвалась короткими гудками.

Комбат тут же повторил набор.

– А где… – только и успел он сказать.

– Я же вам говорю, никакой фирмы «Долида» здесь не было и нет, ею уже и милиция сегодня интересовалась. Вы не оттуда?

– Нет.

– Вот и не звоните больше.

– Ясно.

Комбат положил трубку и посмотрел на Подберезского.

– Ну что?

– Нет такой фирмы по этому адресу.

Андрей вздохнул.

– Ясно.

– Что тебе ясно?

– Что дело темное.

Борис Рублев вновь опустил глаза на лист бумаги.

– Что это за херня такая? Домашнего телефона нету, только адрес, Калининград подмосковный.

– В самом деле, а я и внимания не обратил.

– Тоже мне бизнесмен, – Комбат щелкнул пальцем по портрету Щукина.

– Сомнительный он с виду какой‑ то, на бизнесмена не похож, – прищурился Подберезский. – Хотя черт его знает. Фотография была маленькая три на четыре. Для регистрационного свидетельства, на компьютере пришлось три раза прогонять, чтобы увеличить. Хотя… – Подберезский задумался, – погоди, мы его сейчас вызвоним.

– Как?

– Есть система.

Подберезский завладел трубкой телефона и позвонил одному из своей приятелей.

– Слушай, у тебя в компьютере база телефонов Подмосковья еще есть?

– Конечно, ты же знаешь, чего спрашиваешь?

– Найди‑ ка мне, Петруха, пару номеров, соседей моего одного знакомого, – и Подберезский продиктовал адрес Щукина.

Не прошло и двух минут, как Петруха назвал ему три телефона.

– Ну все, Комбат. Теперь мы с ним свяжемся, домашний адрес – это тебе не липовый офис. Там то он уж наверняка бывает.

Рублев набрал номер, дождался, пока ему ответят.

– Вам нетрудно будет соседа позвать из семнадцатой квартиры, Семена Щукина.

– Не знаю, – раздался неуверенный ответ, – сейчас посмотрю.

– Будьте так любезны.

Андрей смотрел на Комбата и еле сдерживал улыбку. «Будьте так любезны! »

Так эти слова не вязались с обликом Комбата, настолько были не из его лексикона.

В трубке раздался визгливый голос жены Щукина, которую позвала соседка.

– А кто его спрашивает?

Рублев рассматривал фотопортрет Щукина, пытаясь понять, что за медаль у того на груди. Орден‑ то он сразу узнал, хотя качество снимка оставляло желать лучшего.

– В Афгане вместе служили.

– Собутыльник, значит, давно не виделись? Я этого бомжа и видеть не хочу! Небось и тебя, как и его, уже милиция разыскивает.

– Где мне его все‑ таки найти?

– Не знаю, катись к черту!

Женщина бросила трубку, Подберезский с Рублевым переглянулись.

– Да, не густо, – пробормотал Комбат, – видно достал он ее.

– Да и она не подарок. От такой, в самом деле, сбежишь.

– Это все, что ты про него узнал?

– А большего не получилось. Да и я теперь сомневаюсь, что где‑ нибудь еще о нем можно что то найти.

Рублев поскреб уже второй день небритую щеку.

– А ведь точно, он в Афгане служил.

– Думаешь?

– Сам посмотри, орден Красного Знамени, его еще при Союзе давали. И две медали, если на показ, на форме во время службы носил, значит, в Афгане получил, а не в Анголе какой‑ нибудь или Йемене. Да и по возрасту подходит.

– Ну и что из этого? – призадумался Подберезский.

– Понял, Андрюша, мы его сейчас мигом разыщем.

– Где?

– Поедем, сам увидишь.

Подберезский знал, если Комбат в чем‑ то уверен, значит, так оно и есть. А если молчит, то не стоит его и расспрашивать, все равно не скажет.

Бегом они поднялись по крутой лестнице, ведущей из подвала, сели в машину. Рублев взял с места так, будто за ним гнались, но по городу ехал аккуратно, хотя и безбожно подрезал, каждый раз оказываясь первым возле светофора.

Наконец, «форд» завернул в узкий переулок и остановился около мрачного дома у бокового фасада, весь цокольный этаж которого был выкрашен суриком.

В глухой стене было пробито небольшое окно, забранное решеткой и стальная дверь с глазком. Рядом висела выкрашенная битумным лаком вывеска:

«Военно‑ патриотический клуб „Афганец“».

И только сейчас Подберезский вспомнил, ему тоже приходилось бывать здесь, однажды, на открытии клуба.

Он помнил, как еще обещал ребятам заходить сюда, но так и не выбрался. Не было времени. И понял, что задумал Комбат.

– Батяня, ты здесь бывал?

– Пару раз, хорошие ребята, – Рублев даже не закрыл машину, просто захлопнул дверцу и, не утруждая себя поисками звонка, выкрашенного одной краской с косяком, несколько раз гулко ударил кулаком в дверь.

Та отозвалась металлическим гудением.

Увидеть, что происходит за окном было невозможно. Серебристые планки жалюзи были повернуты, но свет внутри горел, значит, кто‑ то есть. Комбат еще раз постучал.

– Сейчас открою, – раздался спокойный голос.

Дверь скрипнула и отворилась. Рублев и Подберезский смотрели перед собой, но взгляды пришлось перевести вниз. В узком коридорчике на инвалидной коляске сидел парень в военной форме без ног. И хоть Рублев с Андрюшей были одеты в штатское, он сразу же наметанным глазом определил в них афганцев.

Протянул руку.

– Павел Иванков.

– Рублев Борис.

– Подберезский Андрей.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и Павел дал задний ход, коляска въехала в просторное помещение с одним единственным окном. Вдоль стен стояли стулья и только письменный стол с компьютером говорили о том, что здесь, вообще‑ то, располагается контора. Одна стена сплошь была заклеена фотографиями молодых ребят в военной форме, другую покрывали фотообои, горный пейзаж, чем‑ то отдаленно напоминавший горы Афганистана.

Иванков заехал за письменный стол и теперь, если бы не видневшиеся из‑ за столешницы отполированные ободья инвалидной коляски, никто бы и не подумал, что этот достаточно молодой жизнерадостный парень – калека.

– Паша, помоги, человека найти надо, – Комбат без лишних предисловий положил на стол лист с портретом Семена Щукина.

Секретарь клуба, всмотрелся в фотографию, затем пожал плечами.

– Не знаю его, никогда не встречался. У вас же есть адрес, – он подвинул листок к Комбату.

– Жена его одна дома живет, стерва, отвечать не хочет, а он, наверное, бомжует где‑ то.

– Да, частенько такое среди наших встречается.

Сейчас посмотрю, – Иванков защелкал клавишами компьютера.

Комбат обошел стол и стал внимательно смотреть на экран. Возник длинный список фамилий с адресами и телефонами, бежали строчки Наконец‑ то, появились заглавные буквы Щ.

– Щавелев..

– Щедрины…

– Вот!

Семена Щукина Комбат и Иванков обнаружили одновременно.

– Капитан, уволен со службы, тот же адрес, что и в распечатке.

О фирме «Долила» ни слова.

– Послушай, Паша, очень найти надо.

– Зачем? – твердо спросил афганец, смотря прямо в глаза Борису Рублеву.

Тот не был мастером объяснять, убеждать. Но хватило и долгого обмена взглядами, чтобы понять – Рублеву позарез нужно отыскать Щукина.

– Хорошо, сейчас попробую, – секретарь клуба «Афганец» принялся искать сослуживцев Щукина по номеру военной части. Нашел пару своих знакомых, кто служил вместе со Щукиным, прижал телефонную трубку к уху и принялся звонить.

– Коля, ты чего в клуб не заходишь?

– Времени нет.

– Дела замучили? Дела теперь у всех, только друзей забывать не стоит.

– На днях…

– Знаю, что забежишь на днях. Вот если б ты без моего звонка зашел. Послушай, ты капитана Щукина давно видел?

– Этим летом на дне десантника, спился.

– Говоришь ты это без радости.

– Как бомж выглядел.

– А где его искать?

– Хрен его знает.

– Это плохо, что понятия не имеешь.

– Валере позвони. ;

– Сам знаю, что Валере позвонить можно. Давай, до встречи.

Его пальцы снова запрыгали по клавишам телефонного аппарата.

– Привет, Валера! Это я. Тут двое наших Щукина разыскивают.

– Зачем?

– Им очень надо, – Я его неделю назад видел.

Даже не прикрывая трубку рукой, Паша сказал, обращаясь к Комбату:

– Он неделю тому назад его видел.

– Где? – Рублев подался вперед.

Иванков секунд десять слушал, что ему говорил Валера, затем повесил трубку.

– Ты что? Давай снова звонить.

– Да нет, майор, он сейчас сам придет. Сказал, пока сам своими глазами не увижу тех, кто его разыскивает, говорить не стану.

– У меня же времени нет.

– Он близко живет, минут через пять будет, " а вы пока чаем угощайтесь, – и Паша показал рукой на электрический самовар, стоявший в углу комнаты.

– Это хорошо, что чай, – произнес Комбат, а то кофе сейчас повсюду, а у меня от него изжога.

Мужчины даже не успели допить по чашке чая, как в клуб пришел Валера. Подозрительно покосился на гостей, но поздоровался за руку.

– Зачем вам капитан понадобился?

– Долго рассказывать, – ответил Рублев, – но поверь, надо.

– Надо кому – вам или ему?

– И ему, и нам.

– Не думаю, что он обрадуется, если вы его Отыщите.

– Эти ребята свои, плохого ему не сделают, – убежденно произнес Иванков.

– Если поклянетесь, что не для плохого его ищете, скажу, – внимательно изучив лица Комбата и Подберезского, пообещал Валера.

– Клянусь, – неловко произнес Комбат и толкнул Подберезского.

– Клянусь, – повторил тот.

И пряча глаза, Валера рассказал, что неделю тому назад встретил Щукина на Калужской линии метре, когда тот, объезжая состав на инвалидной коляске, собирал милостыню.

– Где он ноги‑ то повредил? – почти шепотом спросил Паша.

– В том‑ то и дело, ноги у него в порядке. На жизнь он теперь так зарабатывает, спился. Но врать мне не стал. Во всем признался.

– Он все так же бороду носит? – хоть и чувствуя, что в такой ситуации лучше смолчать, все‑ таки спросил Комбат.

– Да, такой же, только не в костюме, а в камуфляже, борода, волосы длинные, лицо загорелое, что у негра. Но награды при нем, – как еще об одном подвиге своего бывшего командира сообщил Валера.

– На Калужской, значит? – Борис Рублев поднялся, крепко пожал руки все еще продолжавшему прятать глаза Валере и погрустневшему Паше.

– Всяко, ребята, в жизни бывает. Никто не знает, как оно повернется.

– Увидишь его, майор, привет передай от Валеры и от ребят. И помни, что мне пообещал.

Рублев с Подберезским вышли на улицу. Безрадостный осенний пейзаж и настроение мужчин удивительным образом гармонировали, дополняли друг друга.

– Как на кладбище, – пробурчал Рублев, глядя на деревья, уже без листьев, на пустынный переулок.

– И решетка на окне словно кладбищенская ограда, – добавил Подберезский, садясь в машину.

– Поехали.

Глава 14

Одной из составляющих успеха Курта было то, что он методично уничтожал свидетелей своих преступлений. И теперь, когда от фиктивной фирмы «Долида» можно было ожидать только неприятностей, он решил убрать и Щукина. Учитывая серьезность происшедшего на шоссе Москва – Симферополь, можно было предположить, что Щукина уже ищет милиция.

Но отыскать бомжа не так‑ то легко, и Курт был уверен – выигрыш во времени у него есть. Милиции понадобиться несколько дней для этого, а он собирался ликвидировать Щукина на другой день после перестрелки.

Дело это Курт поручил Тормозу, благо тот знал Щукина в лицо, возил его регистрировать фирму. Тормоз оставил машину за пару кварталов от Киевского вокзала и дальше отправился пешком. Он прошелся по перрону, заглянул в залы ожидания, но Щукина нигде не было видно.

«Вот черт, – подумал Тормоз, – теперь искать еще придется».

Он обошел билетные кассы, спустился в туалет, бомжей хватало, но нигде он не увидел характерной щукинской бороды, нигде не блеснули медали.

«Что ж, придется рисковать».

Тормоз отыскал в углу зала ожидания старого бомжа, мучающегося похмельем, и напрямую поинтересовался:

– Сему Медалиста не видел?

– Вечером, – коротко ответил бомж, протягивая проходившей женщине ладонь, сложенную ковшиком:

– Подайте, Христа ради.

– Где он? Его менты ищут!

– Вечером будет, – с трудом ворочая языком, проговорил бомж.

– Вечером поздно, – Тормоз превозмогая брезгливость, схватил бомжа за плечи и несильно, боясь, что того может вырвать, тряхнул.

В седой спутанной шевелюре явственно виднелись насекомые.

Пару раз вдохнув кислый запах пота. Тормоз стал дышать ртом.

– В метро он теперь.., с цыганами собирает.

– Чего?

И бомж понимая, что от него не отвяжутся, да и выпросить у Тормоза на бутылку нереально, решил рассказать все начистоту:

– Он теперь на Калужской линии в инвалидной коляске милостыню вместо цыган собирает.

Наконец‑ то, Тормозу все стало ясно.

– А здесь он точно появится?

Бомж пожал плечами.

– Может да, может нет.

Тормоз чертыхнулся и подумал:

«Идеально было бы дождаться его вечером подальше от посторонних глаз, но если сегодня сорвется, Курт не простит. Придется идти в метро».

– А где он спит?

Бомж замотал головой.

– Я не знаю.

Места ночлежек местной публикой не выдавались никому. Это было святое. Тормоз отряхнул руки и, держа их перед собой, спустился в туалет, там долго мыл пальцы.

«Придется идти в метро, – решил он, – а там посмотрю по обстоятельствам. Если получится аккуратно, там же и кончу его, в толпе легко затеряться. Нет, лучше заговорю, выкачу на улицу и там разберусь, где‑ нибудь во дворах».

Так и не избавившись от омерзения после того, как прикасался к бомжу, Тормоз выбрался на свежий воздух и зашагал к метро. Он стал на станции в конце платформы и вглядывался в окна тормозившего поезда. Разглядеть есть ли внутри Щукин на инвалидной коляске или нет, было трудно.

Тормоз вскочил в последний вагон, проехал станцию, затем побежал вдоль состава. В последний момент вскочил в уже закрывавшиеся двери и, прильнув к стеклу, смотрел, не виднеется ли где на платформе инвалидная коляска. На следующей станции вновь выбегал, быстро шел вдоль состава. Убедившись, что колясочника нет, он оставался на платформе и проводил взглядом гремящий поезд, уносившийся в темноту тоннеля.

«Ничего, ничего, – успокаивал себя Тормоз, объеду всю линию. Никуда он не денется».

В промежутках между остановками он прислушивался к разговорам в вагонах. Быть может, кто‑ нибудь упомянет об инвалиде, собирающем милостыню. Больше расспрашивать о Щукине он не рисковал.

Тормоз уже сбился со счета, сколько раз он заходил и выходил из состава, уже не смотрел на названия станций, не вслушивался в объявления.

Выход на платформу, взгляд влево, вправо, забежать за колонны – пусто и дальше в путь.

Вдоволь набродившись, наездившись на метро, Тормоз уже придумал несколько вариантов, как лучше расправиться со Щукиным и уйти незамеченным.

И, наконец, когда поезд подходил к станции, а Тормоз вновь до боли в глазах вглядывался сквозь поцарапанное стекло двери, то увидел как сверкнули ободья инвалидной коляски, развернутой к нему спинкой. Поэтому он и не мог разглядеть лица, человека сидящего в ней.

– Выходите? – услышал за собой Тормоз женский голос.

– Да, – не оборачиваясь, ответил он.

Толстые колонны скрыли от него коляску, и когда Тормоз выбежал на платформу, то сразу же бросился на другую сторону. Но тут послышался лязг сдвигающихся створок дверей и поезд, быстро набирая скорость, исчез в тоннеле.

Тормоз огляделся, инвалидной коляски на платформе не оказалось.

«Ничего, парень, я тебя сейчас нагоню. Небось, переходишь из вагона в вагон. Доедешь до конечной, пересядешь во встречную электричку, тут я тебя и подкараулю».

Сгорая от нетерпения. Тормоз дождался следующего поезда и поехал до предпоследней станции, там вышел, перебрался на другую сторону платформы и бросил взгляд на светящееся табло, извещавшее, что со времени прохождения предыдущего состава прошло тридцать секунд.

«Так, между станциями он идет около минуты, значит, один состав пропускаем, и на следующем…»

Тормоз боялся потерять удачу, он пробежался вдоль электрички, пришедшей с последней станции, вагоны шли полупустые, поэтому прекрасно было видно, что Щукина в них нет. Запыхавшийся Тормоз вернулся на исходные позиции, стал за колонну, чтобы его не могли видеть из прибывающего поезда. Из тоннеля подул теплый спертый воздух, свидетельствующий о приближении состава, мелькнула лента окон.

«Будет ехать в последнем», – решил Тормоз, но все равно просматривал каждый вагон.

Поезд вздрогнул, остановился, раздвинулись двери и Тормоз затаил дыхание.

Осторожно перебирая ободья с картонкой из‑ под сигарет на коленях, сверкая медалями и орденом, на платформу выехал Щукин, и тут же бешено закрутил колеса, чтобы успеть заехать в следующий вагон, прежде чем двери закроются. Колеса никак не хотели въезжать на чуть возвышающейся над платформой пол вагона.

Тормоз подошел сзади к инвалидной коляске и помог Щукину въехать.

– Спасибо, браток, – Щукин даже не обернулся, привыкший к тому, что везде мужчины оказывают ему помощь.

Створки дверей сошлись, и Щукин низким голосом, перекрывая грохот разгоняющегося поезда, оповестил:

– Подайте ветерану афганской войны, пострадавшему чреслами за Отечество. Подайте на хлеб и на водку, помянуть погибших товарищей.

В вагоне находилось человек двадцать. Девять из них полезли за кошельками, Тормоз медленно покатил Щукина по вагону, тот каждый раз кивал, принимая деньги. Картонку он держал двумя руками и абсолютно искренне приговаривал:

– Если бы вы только знали, как стыдно просить.

А все война проклятая. Есть же добрые люди на этом злом свете.

* * *

Машину Подберезский и Комбат оставили на платной стоянке возле вокзала, и пока спускались в метро, на эскалаторе обговорили план действий.

– Чтобы быстрее было, ты, Андрюша, езжай в один конец, а я – в другой.

– Только я думаю, мужика этого, капитана подставили.

– Я тоже так думаю, но он‑ то знает, кто его подставил.

Оказавшись внизу эскалатора, Комбат не пошел на перрон, а завернул к стеклянной будке, к дежурной по станции. Ею оказалась очень уж серьезная женщина лет сорока. Она подозрительно покосилась на Комбата, внутренне подготовив себя к тому, что это какой‑ нибудь приезжий хочет спросить, в какую сторону ему следует ехать и заранее подготовила ответ:

– Схему смотрите.

– Слышь, сестренка, – Рублев приоткрыл стеклянную будку.

И самое странное – незатейливое слово, сестренка, растопило лед недоверия.

– Не знаете, как проехать? – спросила женщина вполне миролюбиво.

– Друга ищем, воевали вместе, а, говорят, он тут в метро на инвалидной коляске катается. С бородой, загорелый весь, орден и две медали на груди.

– Есть тут такой, – улыбнулась женщина, – Сема Медалист.

– Сестренка, видела его сегодня?

– Да, с час тому назад по платформе катался.

– Спасибо, – Комбат осторожно прикрыл стеклянную дверь и отошел к ближайшей колонне вместе с Подберезским.

– Ну все, Андрюха, ты сюда, а я в обратную сторону, на каждой станции переходи из вагона в вагон, расспрашивай, найдем. Встретимся или здесь на платформе, или наверху в машине подождешь. Все.

Заскрежетал, останавливаясь, поезд. Комбат хлопнул Андрея по плечу.

– Счастливо! – и быстрым шагом направился на другую сторону платформы где уже мелькал на цементом полу косой свет, падающий из окон прибывающего электропоезда.

Подберезскому тоже не пришлось долго ждать, он вошел в вагон, народу в котором оказалось порядочно, протолкался к стеклу в двери, расположенной в торце и приложив руку ко лбу глянул – соседний вагон просматривался насквозь. Инвалидной коляски там не оказалось.

Тогда Андрей, расталкивая пассажиров, ежесекундно извиняясь, сумел пробраться к другой противоположной двери. Снова всмотрелся через стекло.

«Да уж, искать человека в большом городе – занятие неблагодарное», – подумал он.

Ему уже давно не приходилось ездить в метро, он привык пользоваться машиной, а тут еще нужно было ходить быстро. Андрей чувствовал себя, как провинциал, оказавшийся в метрополитене. То его задевали, то он натыкался на людей. На следующей станции он бегом преодолел вагон и успел проскочить в уже закрывающиеся двери.

Вспомнил о совете Комбата расспрашивать пассажиров.

«Те, кто стоят, едут недолго», – решил Подберезский и остановил свой выбор на молоденькой девушке, сидевшей в самом торце вагона. Она держала на коленях большой бумажный пакет и старательно изучала испанскую надпись, проговаривая про себя слова. Губы ее шевелились, девушка морщила брови, будучи не в силах перевести какое‑ то слово. Подберезский стал напротив нее, она подняла глаза.

«Небось, подумает, что я к ней сейчас клинья подбивать начну. Ну да, черт с ней, пускай думает, что угодно».

– Вы с какой станции едете?

– От самого начала, – девушка подозрительно посмотрела на Подберезского.

– Вы не видели случайно мужчину в инвалидной коляске с бородой?

– Сегодня нет.

– Что значит, сегодня?

– Я каждый день тут раза по четыре езжу, иногда даже дважды за день его встречаю. Он меня уже в лицо знает… – она задумалась, – он с медалями и орденом, в камуфляже?

– Он самый.

– Я ему никогда не подаю, – рассмеялась девушка, поняв, что Андрей и впрямь интересуется бомжем, а не собирается к ней приставать.

– Почему?

– По‑ моему, никакой он не инвалид и тем более, не герой. Нацепил чужие награды и ездит в инвалидной коляске, деньги вымогает.

– С чего вы так решили?

– А я его видела в городе однажды, нормальный, даже без палочки ходит, без костылей. Он что друг ваш или вы… – она попыталась подобрать нужное слово, – смотрящий за ним?

– Да нет, просто немного.., знакомый, даже незнакомый.., друзья попросили узнать.

– Вот оно как.

Поезд остановился, и Андрей бросился вон из двери.

С другой стороны платформы как раз отправлялся встречный поезд, и Подберезский успел заметить, как инвалидная коляска въезжает в вагон. Увидел край седой бороды и яркую отливающую металлом картонку на коленях у Щукина.

Подберезский бежал так быстро, как только мог.

Створки двери сошлись у него перед самым носом, и он не успел остановиться, чтобы смягчить удар, уперся в них руками.

– Черт!

Щукин обернулся. Поезд уже тронулся Подберезский пытался руками раздвинуть створки, но уцепить ся было не за что. Щукин подозрительно смотрел на него. Еще шагов десять, и Подберезскому пришлось отступить, поезд, набирая скорость, исчез в тоннеле, оставив после себя лишь удушливый ветер. Андрей тихо выругался.

«Хоть ты пешком его догоняй. И самое поганое, что с Комбатом не договорились о связи. Но главное, Щукин здесь! »

Андрей с нетерпением смотрел на сменяющиеся цифры на электронном табло.

«Через сколько тут поезда ходят? »

Глава 15

Комбат проехал уже два круга. И тоже напал на след Щукина, ему сказали, что того видели совсем недавно – передыхал на платформе.

«Но в какую сторону после этого подался Щукин, или, может, решил выбраться наверх, – думал Борис Рублев, – куда легче отыскать противника, спрятавшегося среди скал, чем человека, который, не прячась, разъезжает по метро».

И он продолжил поиски, начав с хвоста поезда, перебегая на станциях через один вагон.

* * *

Семен Щукин тем временем даже не подозревал, что Тормоз уже стоит за его спиной. Инвалидная коляска располагалась в проходе, и бывший капитан советской армии, гордо расправив грудь, начал свой обычный монолог. Он сильно не старался, зная, что его слова все равно заглушит грохот колес. Не слова, а инвалидная коляска, награды и седая шевелюра с бородой внушали доверие.

– Подайте инвалиду, пострадавшему в Афганской бойне.

Кое‑ кто из пассажиров тут же прикрылся газетой, кто сосредоточенно стал смотреть себе под ноги, третьи – в черные, как облитые смолой, окна. Но часть пассажиров потянулись за бумажниками, в руках появились разноцветные купюры. Щукин взялся за ободья коляски и покатил по проходу. Тормоз неотступно следовал за ним.

– Спасибо, спасибо, будет мне и на хлеб, и на водку чтобы помянуть павших товарищей, – кивал Семен Щукин, нагибаясь пониже в поклонах и выпрямляясь так, чтобы звенели одна о другую медали, ему уже давно цыгане предлагали, нацепить побольше наград, но Щукин с гордостью отказывался.

– Чужое не надену.

И тут он почувствовал, что его вновь катят. Тормоз взялся за спинку кресла и толкал его впереди себя.

Приближалась станция, а тут еще не все деньги были собраны. Пришлось задержаться из‑ за больших сумок, перегораживающих проход. Женщина‑ челночница никак не могла составить их одна на другую.

За окнами замелькала освещенная платформа, и Щукин, чтобы не терять времени зря, протягивал коробку с деньгами прямо под нос пассажирам.

– Быстрей, браточки и сестрички, инвалиду выходить надо.

И тут случилось то, что заставило его обернуться.

Кативший его толкал коляску так быстро, что женщина, протянувшая тысячную купюру, не успела положить ее в картонку.

– Эй ты! – обозлился Щукин, – протягивая руку и хватая бумажку в кулак, – куда так разогнался?

И осекся, увидев знакомое лицо. Тормоз катил его к двери, не обращая внимания на то, что левое колесо отдавливает пассажирам ноги. Молчание Тормоза и серьезное выражение его лица не предвещали ничего хорошего.

– Эй ты! – закричал Щукин, так чтобы его слышали во всем вагоне. – А ну пусти коляску!

– Ты чего к инвалиду прицепился? – услышал сзади Тормоз женский голос.

– Да. Кто ты такой, а?

Он знал, в споры ввязываться нельзя. Сейчас двери откроются, он выкатит Щукина на платформу, а не довольные свидетели уедут.

– А ну, пусти, – Щукин, изловчившись схватил его за руку, – чего прицепился? Деньги у инвалида забрать хочешь?

Молодой парень, сидевший возле двери, поднялся и шагнул к Тормозу.

– Пусти его, тебе говорят.

– Никакой он не инвалид! – громко, чтобы его слышали, бросил Тормоз, – чужие медали нацепил, сам квартиру пропил, жену с дочерью по миру пустил.

– А ты кто такой?

– Его жена – моя сестра!

Воцарилось секундное замешательство. Щукин прикидывал в уме, кому скорее поверят, ему или Тормозу. Но время сыграло на последнего. Поезд остановился, двери отворились, и Тормоз вытолкал коляску на платформу.

Из пассажиров следом вышла только одна женщина. Она некоторое время постояла в отдалении, смотрела, что будет дальше. Тормоз, почти не шевеля губами, прошипел Щукину:

– Сиди тихо и не дергайся, понял, козел.

– Отцепись.

– Поговорить надо, – уже не так агрессивно проговорил Тормоз, – дело есть.

– Что такое?

– Заработать хочешь?

– Заработать все хотят.

Тормозу нужно было успокоить Щукина и дождаться, пока любопытные разойдутся.

– Сиди тихо, сейчас переговорим.

Бандит откатил коляску в самый конец платформы, поставил ее в последней арке. Женщина, наблюдавшая за Щукиным, увидела, что он больше не протестует, еще немного потопталась и направилась к эскалатору Больше свидетелей ссоры на платформе не оставалось, их увез поезд.

– Ну так, говори Тормоз прикинул, какой вариант поведения лучше всего сейчас избрать. Можно выбраться со Щукиным на поверхность, а там прикончить, закатив коляску в какой‑ нибудь двор. Но для того, чтобы выбраться из метро, нужно было кого‑ нибудь просить держать коляску на эскалаторе, тогда появятся ненужные свидетели. И так уже баба любопытная подвернулась. А науку своего учителя, Курта, Тормоз усвоил хорошо – никаких свидетелей, во всяком случае живых.

И он избрал второй вариант – самый быстрый.

Заговорить Щукину зубы, дождаться, когда поезд будет выезжать из тоннеля и резко толкнуть коляску.

Всего лишь три метра отделяли их от края платформы. Значит, Щукин не успеет остановиться и грохнется на рельсы. Тут ему и конец.

«Пассажиры, стоящие на платформе не видят сейчас нас, расположившихся в арке».

– Говори же, Тормоз.

«Они заметят лишь инвалидную коляску, поднимется паника, а я отступлю, смешаюсь с толпой и поднимусь на эскалаторе, а там ищи, свищи ветра в поле».

В тоннеле загрохотал поезд. Тормоз был готов толкнуть коляску в любую секунду.

«Еще чуть‑ чуть подождать», – думал он.

– Ну говори же, – Щукин обернулся к нему, – какое дело? Много денег? Меня теперь дешево не купишь, видишь, сколько я зарабатываю, – он потряс коробкой от сигарет.

Зашелестели бумажки.

– Держи свои бумажки, а то ветром унесет, – посоветовал Тормоз, отсчитывая в уме, – «Шесть, пять, четыре…»

На счет «ноль» он собирался толкнуть коляску.

Уже заплясали отблески фар на мраморе стены.

«Главное – сделать все быстро. Скрежет тормозов, крики, делаю несколько шагов назад, и я уже на эскалаторе».

Но тут произошло непредвиденное.

– Сколько времени не подскажете? – цыганенок дернул Тормоза за рукав.

– Пошел вон!

Поезд вырвался из тоннеля. Тормоз опоздал. А Щукин почувствовал, что дело неладное. Уж очень нервничал Тормоз. И о деле говорить не спешил.

– Кати меня в вагон.

– Перебьешься.

– Тогда, пусти.

Щукин, ухватился обеими руками за ободья и попытался поехать сам. Но Тормоз крепко держал коляску, протекторы скользили по полированному граниту.

– Козел! Пусти, слышишь?

– Не горячись. А ты пошел вон!

Цыганенок, потеряв интерес к Тормозу, двинулся на эскалатор.

" Ничего, еще поезд будет, этого добра тут навалом.

Лишь бы не раскричался. Нужно его успокоить".

– Деньги тебе нужны?

– Нужны, если большие.

– Только, кричи поменьше.

– Хочу, и кричу.

* * *

Комбат, выйдя из вагона, увидел Щукина, сидевшего в инвалидной коляске, и направился к нему.

«А это, что за хмырь с ним? Рожа мне его не нравится», – думал Борис Иванович, обходя толстую бабу, тащившую два ведра, покрытых марлей.

– Вали отсюда, не надо мне твоих денег! – закричал Щукин, вцепившись в руку Тормозу, – пошел на хрен!

– Да я тебя сейчас по стенке размажу, – шипел бандит, сжав плечо бомжу одной рукой, а второй шаря в кармане.

Не вынимая пистолет из куртки. Тормоз приставил его к затылку Щукина.

– Дернешься, пристрелю, ясно?

Комбат, заметив это движение, понял в чем дело.

Он оттолкнул бабу с ведрами и бросился вперед.

Щукин тоже зря времени не терял, он уже давно сжимал в левой руке заостренный крюк, которым по вечерам поднимал люк своего убежища. В тоннеле грохотал приближающийся поезд. Из черного жерла валом валил теплый настоянный на креозоте воздух, выталкиваемый поездом из тоннеля, как, поршнем.

Комбата от проема последней арки отделяло уже метров пятнадцать, и тут Щукин вонзил острие своего крюка в руку, сжимавшую пистолет, отдернул ее в сторону. Громыхнул выстрел, пуля, отколов кусок мрамора из облицовки, с визгом унеслась под потолок.

А Щукин, пригнув голову, рванул вперед из инвалид ной коляски, так и оставшейся во владении Тормоза, постаравшись оттолкнуть ее назад как можно сильнее, чтобы та сбила бандита с ног.

На глазах у изумленной публики, повернувшейся на звук выстрела, парализованный инвалид, спрыгнул с края платформы на пути и побежал в темноту тоннеля навстречу грохочущему поезду.

– Ну и дела, – только и успел подумать Комбат Времени на раздумья не оставалось. Он тоже спрыгнул на шпалы и побежал вслед за Щукиным, потому что понимал, если упустить его теперь, то больше не найдешь.

Толпа хлынула к концу платформы, раздался истошный женский визг.

– Задавят! Задавят!

Тормоз, толкнув инвалидную коляску на бежавших к нему людей, выхватил из кармана пистолет и тоже спрыгнул на пути.

Тоннель заворачивал, из‑ за поворота вовсю светили отраженным светом фары локомотива. Бандит четко видел силуэты двух бегущих мужчин – Щукина и Комбата. Рублев уже почти настиг бомжа.

На ходу Тормоз несколько раз выстрелил, но промахнулся.

– Стой, дурак! – кричал Комбат, пытаясь схватить Щукина. – Задавит.

Рублев уже готов был упасть лицом на шпалы, прижаться к ним, чтобы пропустить над собой состав, но еще не терял надежды спасти и Щукина.

«Догнать его, повалить! »

Из‑ за поворота резко вспыхнули мощные фары локомотива. Вместо того, чтобы остановиться, попытаться спасти свою жизнь, Щукин рванул вперед еще быстрее.

– Ложись! – закричал Комбат и тут увидел, как силуэт Щукина резко рванул в сторону.

В свете фар Рублев успел рассмотреть черную узкую арку, прорезавшую стену тоннеля.

Рискуя быть сбитым поездом, уже задыхаясь от ветра, который состав гнал впереди себя, Рублев в четыре прыжка поравнялся с аркой и, оттолкнувшись ногой от рельсы, влетел в нее.

Тоннель наполнился пронзительным визгом, скрежетом – поезд тормозил. Из‑ под тормозных колодок сыпались искры, единственное, что успел заметить машинист – это два силуэта, мелькнувших перед самым носом поезда. Он был уверен, бежавшие оказались под колесами.

И в скрежете тормозов ему слышался хруст ломаемых костей.

Тормоз же на мгновение замер, ослепленный фарами, и бросился на шпалы, но не успел пригнуть голову. Удар пришелся ему прямо в лоб. Полчерепа снесло, словно срезало гигантским топором. Его крик потонул в лязге металла.

Комбат прижался к мокрому бетону в узком проходе и перевел дыхание.

«Успел‑ таки, – мелькнуло в голове, – а смерть была так близко».

В кромешной темноте слышались торопливые удаляющиеся шаги и хриплое дыхание. В тоннель дул сильный ветер.

«Догоню», – Комбат двинулся вперед, пригнув голову, потому что пройти здесь в полный рост не представлялось возможным.

– Щукин! – позвал он.

Шаги тут же смолкли. Смолкло и дыхание. Впереди чуть забрезжил свет, идущий откуда сверху. Боясь пропустить поворот или нишу, Комбат двигался на ощупь, выставив руки и шаря по стенам.

Вновь впереди послышалась возня, словно кто царапался в металлическую дверь. Комбат побежал.

«Значит, он впереди».

Свет усиливался и, наконец, Рублев оказался на круглой забетонированной площадке.

Круглая же вентиляционная шахта, составленная из бетонных колец, вертикально уходила вверх. По металлической лестнице быстро карабкался Щукин. Он уже успел подняться метров на пятнадцать – Стой, ничего плохого я тебе не сделаю.

– Пошел ты!

Щукин ускорил движение. Рублев полез следом.

Беглец уже преодолел половину расстояния, но выбился из сил. Рублев догнал его, когда до верхней площадки оставалось еще метров семь.

Щукин остановился и, тяжело дыша, посмотрел на Комбата.

«Лишь бы не сорвался, – Рублев бросил беглый взгляд вниз, упадет – насмерть разобьется. Это уж точно».

Но стоило ему перехватить руку, чтобы взяться за верхнюю ступеньку, как Щукин попытался ударить ему по пальцам каблуком.

– Стой, я тебе говорю. – Комбат ухватил его за ногу и поднялся чуть вверх.

– Ты кто? – шипел Щукин и пытался свободной ногой ударить Рублева в голову, но повис на руках и замер, боясь сорваться.

Пришлось Рублеву разжать пальцы.

– Видишь, убивать тебя я не собираюсь, – проговорил Комбат, когда Щукин вновь надежно стоял на лестнице. – Мне только поговорить с тобой надо.

– Да, Тормоз тоже только поговорить хотел.

– Это кто Тормоз? Тот, что с тобой на платформе был?

– И ты с ними из одной банды!

– Нет, я сам по себе. Поднимайся, там поговорим, на лестнице несподручно беседовать.

Щукин все еще сомневался.

«А что если это подвох, и оказавшись наверху, я потеряю то небольшое преимущество, которое имею сейчас».

– Сюда скоро милиция нагрянет, – напомнил ему Комбат.

– Ладно, выбираемся вместе, а там посмотрим, – согласился Щукин и полез выше.

Комбат далеко не отпускал его. Но лишь только бомж выбрался на площадку, как вновь попытался сбросить Комбата. Он целил ему ногой в голову, но Рублев увернулся и, перевалившись животом через верхнюю ступеньку, выбрался на бетон.

Щукин стоял, приняв боевую стойку. Рублев дружелюбно проговорил – Если бы я хотел убить тебя, то уже сделал бы это.

– Да? – переспросил Щукин, затем сощурившись, посмотрел на Рублева, – Не знаю почему, но мне кажется, ты не бандит. – Он опустил руки и присел на металлический корпус вентилятора. – Так ты точно Тормоза не знаешь?

– Нет. А чего он к тебе прицепился? Чего за тобой погнался?

– Было, наверное, за что…

И тут Щукин словно очнулся.

– Выбираться отсюда скорее надо.

Он подошел к металлической двери в бетонной стене. Их повсюду окружал бетон, а выше простиралась металлическая сетка. Только сейчас Борис Иванович сообразил, где они находятся. В будке вентиляционной шахты метро Щукин порылся в кармане, вытащил связку ключей и, подобрав нужный железнодорожный трехгранник, открыл дверь.

– Ты хоть китель сними, а то тебя за километр узнать можно, – сказал Комбат, проходя в узкую дверь.

Шахта оказалась расположенной во дворе жилого дома, неподалеку от песочницы и детских качелей Каким‑ то дурным сном казалось им все, что несколько минут назад произошло на станции метро.

Светило неяркое осеннее солнце, двор устилали желтые листья. Щукин, нехотя снял свой потертый китель, сложил его подкладкой вверх, словно бы очень берег и перекинул его на руку.

– Ты точно Тормоза не знаешь.? – покосился он на Комбата.

– Да сколько раз тебе можно говорить. Я тебя искал.

– А кто ты?

– Пошли, некогда рассуждать – ноги уносить надо.

– Да, ты мужик приметный, – усмехнулся в седую бороду Щукин, когда они с Комбатом вышли на улицу.

– Да и ты приметный, твою клочковатую бороду за квартал видно.

– Не клочковатую, а окладистую.

Щукин нервно обернулся, покосившись на павильон входа в метро, возле него уже стояла пара патрульных машин, суетилась милиция. Затем перевел взгляд на свое отражение в витрине магазина.

– Бороду, как китель, не снимешь.

– Придется сбрить, а то вид у тебя как у опричника Малюты Скуратова.

– Ну все, прощай, – неожиданно сказал Щукин.

Дойдя до перекрестка и, не моргнув глазом, он свернул направо и пустился бежать.

Комбат улыбнулся, подобного он не ожидал, можно сказать спас человека от верной смерти, а тот от своего спасителя убегает.

– Стой! Стой! – крикнул Комбат.

Щукин даже и не думал останавливаться, а свернул в арку, ведущую во двор.

«Точно за малым ребенком».

Комбат через секунд десять догнал Щукина, который пытался спрятаться от него за мусорными контейнерами, схватил за шиворот и несколько раз сильно тряхнул. У того даже зубы лязгнули.

– Неужели ты не понял до сих пор? Хотел бы я тебя убить, давно бы прикончил. Лазишь по мусоркам, словно кот помойный.

– А черт тебя знает, кто ты такой.

– Говорил же я тебе, что не имею никакого отношения к твоему Тормозу.

– Сказать все что угодно можно.

Комбат крепко схватил Щукина за локоть и прошептал ему на самое ухо.

– Если еще раз вздумаешь убежать, мне придется тебя стукнуть, да так чтобы ты вырубился. Затем взвалю тебя на плечи, как пьяного, и донесу куда мне нужно. Понял?

– Понял, – кивнул Щукин, сообразив, что этот мужик шутить не будет. И если стукнет, то, действительно, вырубит. А себя Щукин не считал слабаком, хотя и сильно подорвал за последние пару лет свое здоровье.

– Ладно, пошли к такси.

– У меня денег нету. Коробка‑ то с бумажками в метро осталась.

– За мой счет поедешь. Только без глупостей.

– Я и сам не хочу в милицию, – усмехнулся Щукин, – только отпусти руку. А то держишь, как тисками кузнечными, словно заготовку сжал.

– А не побежишь? Мне гоняться надоело.

– Слово офицера, – гордо сказал Щукин, – русского офицера, – и хотел приложить правую ладонь к пышной седой шевелюре, но понял, что это будет выглядеть комично и остановил ладонь на полдороге.

Жест получился как у пионера, не хватало только воскликнуть «Всегда готов! ».

– Ты эти свои штуки побереги для метро хотя вряд ли тебя туда уже пустят.

– Пустят‑ пустят. Меня на всех станциях контролеры знают, я все‑ таки герой афганской бойни, а не дерьмо на палочке, в отличие от некоторых.

– Ладно, герой, пошли, – комбат махнул рукой, останавливая такси, и затолкнул Щукина на заднее сиденье.

Сам сел рядом с ним, положив руку на блокиратор, опасаясь, что Щукин, чего доброго, откроет дверцу и на полном ходу выкатится под колеса машин, следующих в соседнем ряду.

Таксист недовольно покосился на Щукина. Вид этого бомжа ему явно не нравился. Парень, сидевший за рулем, подумал, еще чего доброго, тот блох или вшей в машину напустит.

– Не боись, блох у меня нет, – поняв ход мысли таксиста, похвастался Щукин, – я чистоплотный, офицер, как никак.

– Молчи ты уж лучше, офицер нашелся, ты им был.

Щукин нервно засучил ногами и принялся разворачивать свой китель с истлевшей грязной подкладкой.

– Вот смотри, награды боевые, а их за абы что не дают.

Комбат посмотрел на орден боевого Красного Знамени с уважением.

– Да, награда стоящая.

– А эта? – Щукин ткнул пальцем с корявым ногтем в медаль «За отвагу». – Эту, что думаешь, так просто дают, я жизнью рисковал, пока вы тут все.., вы здесь, идиоты, баб тискали, да водку пьянствовали. Думаешь, я от хорошей жизни в бомжи подался?

Комбат завернул китель так, словно эти награды слепили ему глаза.

– Мужик, потом разберемся. Потом, – и хлопнул таксиста по плечу – Давай командир, поехали, поехали, не задерживай – Куда? – спросил водитель.

Комбат назвал адрес.

– А это не приемник? – поинтересовался Щукин.

– Не приемник, это моя квартира.

И Щукин, и Комбат всю дорогу молчали, не желая выдавать свои тайны перед таксистом. Наконец, машина остановилась. Комбат расплатился.

– Выходи, – сказал он Щукину.

– Куда мы пойдем? – все еще ожидая подвоха, осторожно осведомился бывший боевой капитан советской армии.

– Пойдем ко мне домой, чайку горячего выпьем, побреешься, помоешься, почистишься. Может, станешь похожим на человека.

– Я и так на человека похож. Думаешь, у меня квартиры нет? Есть! И в центре.

– Ладно, есть, так есть. Только тебе в ней нет места.

– А ты откуда знаешь?

– Да уж знаю, – махнул рукой Комбат, взял Щукина за локоть и сказал, – только квартира у тебя не в центре Москвы, а центре Калининграда, и жена тебя на порог не пустит.

– Стерва она! Стерва! Самая настоящая. Но ничего, я с ней разберусь, вот увидишь, разберусь.

– Уцелеешь, разберешься, – Комбату все это уже изрядно надоело. – А пока пойдем ко мне.

Глава 16

Щукин понял, что Комбату известно о нем многое и присмирел. Они поднялись на лифте. Рублев открыл дверь и, указав рукой, пригласил гостя.

– Заходи.

– А у тебя жена есть? – опасливо осведомился Щукин.

– Вот этого добра у меня пока еще нет.

– Странно‑ странно, такой мужчина видный, а жены нет. Что‑ то здесь не так, может, ты какой‑ нибудь больной?

– Сам ты больной, – засмеялся Комбат, заталкивая Щукина в квартиру и закрывая дверь.

Ключ он сразу же опустил в карман, мало ли чего взбредет в голову этому сумасшедшему афганцу. Щукин осмотрелся, увидев фотографию над диваном, подошел к ней, а затем посмотрел на хозяина.

– Ты что ли?

– А то кто же, ты?

– Так ты майор выходит?

– Майор.

– Значит, придется выполнять твои приказы.

Все‑ таки субординация. А я до майора не дослужился, война, слава Богу, кончилась. А если б не кончилась, точно б дали звезду, все уж к тому шло. "

– Пока я тут поесть соберу, ты иди в ванную, помойся, бороду сбрей. Там бритва, идем покажу.

Комбат показал свою опасную бритву.

– Да без бороды мне, майор, в метро никто и гроша ломаного не даст. Что это за герой без бороды?

– Давай брейся, а то за тебя, действительно, гроша ломаного не дадут, знаешь, что дохлый кот, что дохлый лев, за одного и за другого, вообще, ни хрена не дадут.

– Знаю – Вот и давай – Я этой бритвой не умею.

– – Так что, может, мне тебя побрить.

– Побрей, – сказал Щукин, гордо выпятив вперед бороду.

Комбат схватил, сжав в кулак, бороду, взял кухонный нож и одним махом отполовинил основную красоту и гордость афганского ветерана, капитана Щукина.

Потом сунул клок бороды ему в руку.

– Вот тебе и мочалка, – затолкал его в ванную и закрыл дверь.

Сначала слышалось ворчание – злое и недовольное" потом зашумела вода, а минут через восемь Комбат услышал, что его гость что‑ то негромко напевает, бравурное и глупое, типа «Не плачь, девчонка, пройдут дожди».

Наконец, дверь ванной комнаты распахнулась.

До пояса голый, обкрученный полотенцем, появился капитан Щукин. Без бороды, помолодевший, он смотрелся совсем другим человеком, лет тридцати, загорелыми у него были лишь кисти рук и лицо до верхней губы. Побрился капитан Щукин довольно странно, оставив бакенбарды, торчавшие в обе стороны на добрых сантиметров восемь.

– Ты похож на пожарника, капитан. На пожарника.

– Я похож на артиста.

– И на артиста тоже, – рассмеялся Рублев, – только из погорелого театра.

– Что, тебе не нравится?

– Бакенбарды не нравятся, больно уж запоминающиеся.

– А твои усы что, не запоминаются?

– У меня усы нормальные.

– Так что, ты хочешь сказать, бакенбарды ликвидировать?

– Соображаешь.., ликвидируй.

– Жалко, это последнее, что осталось.

– Я тебя еще потом постригу. И вот, на, оденься, – Рублев вытащил из стенного шкафа свою старую тельняшку, выстиранную, отутюженную и джинсы. – Вот тебе еще трусы.

– Спасибо.

– А все твое прежнее барахло я сейчас занесу в мусоропровод.

– Э‑ э, погоди, погоди, там у меня документы в заднем кармане.

Когда документы появились на свет, Комбат хмыкнул. Документы были в таком виде, что никакой эксперт, даже самый опытный и видавший виды, не решился бы определить подлинные они или пропущенные через мясорубку.

Комбат брезгливо забросил одежду в полиэтиленовый пакет, оставив в покое лишь китель, понес в мусоропровод. Когда же он вернулся, Щукин уже сидел за столом, поставив в центр запотевшую бутылку водки, извлеченную из холодильника.

– А ты ничего живешь, запасливый, выпить, пожрать есть.

– Ничего, живу не тужу, –:. сказал Комбат, – если неймется, полстакана выпей, но не больше.

– А ты? – спросил Щукин.

– Нет.

– Что? На профилактике? – У меня много дел, из‑ за тебя, кстати.

Капитан Щукин налил полстакана, подумал, не плеснуть ли еще, но широкая ладонь Комбата закрыла стакан, а другая рука схватила бутылку за горлышко и вернула ее в холодильник.

– Пей, ешь, потом поговорим.

– Твое здоровье, майор, – поднеся к губам стакан, четко произнес Щукин и залихватски осушил крякнул, попытался занюхать рукавом, но взглянув на голую вымытую руку, понял, что не удастся.

– Ешь, еда же есть, закуски хватает.

Зазвонил телефон, Комбат взял трубку, нажал кнопку.

– Слушаю, – бросил он в микрофон.

– Это я Иваныч.

– Еще раз, здоров, Андрюха.

– – Ты, что ли, в метро заваруху устроил? – послышался бодрый голос Подберезского, бодрый, но немного напряженный.

– Щукин у меня, приезжай, Андрюха.

– Так я и знал, твоих рук дело. Через полчаса буду, держи его, не пускай.

– А он никуда и не просится. Ему у меня нравится, водка есть, закуска тоже и, вообще, Андрюха, он оказался боевым мужиком.

– Да, я офицер, – бросил Щукин.

– А теперь послушай меня. Ты поел?

– Да, поел.

– Будь внимательным, ты знаешь, что тебя подставили.

– Догадываюсь, если Тормоз хотел меня прикончить.

– Расскажи мне все по порядку, все, что знаешь.

– А тебе зачем?

– Честно сказать? – Комбат придвинулся к Щукину.

Тот насторожился.

– Как хочешь.

– Погибли мои друзья, идем покажу.

Комбат со Щукиным перешли в другую комнату.

– Видишь, вот этого и вот этого. Это – Сергей, а это – Павел.

– Так они же похожи. Ну как две капли воды.

– Да, они были братья. Представляешь, Щукин, они весь Афган со мной прошли, в моем батальоне, и живы остались. Каждый день головы под пули подставляли, а здесь в мирное время и еще восемь человек вместе с ними бандиты прикончили.

– Эти, да? – приблизившись почти вплотную к фотографии, пробормотал капитан Щукин. – Жалко, конечно, пацанов, но я‑ то причем.

– А их наняли в охрану, сопровождать груз, заказанный от фирмы «Долида». А ты ее основатель, так сказать хозяин. Это тебя сейчас милиция ищет.

– Я? Я никакой груз не заказывал. Ты что? Какие перевозки, какие ребята? Майор, да я их вообще в первый раз вижу, и тебя, кстати, тоже.

– Ты тоже в этом виноват.

– Что ты несешь? Причем здесь я?

– Десять человек из охраны и еще три шофера.

– Какие десять человек? Я здесь не при чем, я пойду.

– Стой, стой, Щукин. Давай разберемся, давай поговорим, как офицер с офицером.

– Да не хочу я говорить ни о чем. Ничего я не знаю. Мне дали денег, завели в исполком, или как это теперь называется, в префектуру, что ли, фирму зарегистрировали, я подпись поставил, где сказали. Да и думать про это забыл.

– Вот видишь, где это всплыло? Делов наворотил, деньги никогда, Щукин, просто так не дают.

– Почему не дают? Вот мне же дали, и в метро дают.

– В метро? Дают просто так? Не думаю, наверное, не просто так, а за бороду клочковатую, да за китель грязный с орденом и медалями.

– А у тебя‑ то хоть награды есть?

– Есть, не волнуйся. – сказал Комбат, – только я их каждый день не ношу и не показываю каждому встречному поперечному.

– Нет у тебя ничего.

Борис Рублев понял, что на этого человека единственное, что может подействовать – так это награды, потому что цену им не забыл.

Рублев спокойно подошел к шкафу, вытащил свой мундир и, не снимая с вешалки, показал Щукину. Тот даже ойкнул:

– Мать твою! – хлопнул в ладоши Щукин, приблизился.

– Руками не трогать! – сурово сказал Комбат.

– Ну‑ у, ты мужик видный, – протянул Щукин, – а почему только майор?

– Это другая история. Когда‑ нибудь расскажу, если жив останешься. А жив ты останешься, пока будешь рядом со мной.

– Ну, десантник, и медалей с орденами у тебя!

Что, тоже в Афгане?

– В Афгане, в Афгане, мать его так!

Расчет Комбата оправдал себя на все сто. Теперь Щукин готов был повиноваться Рублеву беспрекословно, понимая, что перед ним не просто какой‑ то засранец с улицы, а настоящий боевой офицер, не потерявший своего достоинства и не спившийся, как он.

– Я тебе, слушай, все расскажу. Да кстати, как тебя зовут?

– Борис Рублев.

– А я Семен Щукин.

Мужчины пожали друг другу руки, пожали крепко, по‑ настоящему, как положено.

– Пойдем, Борис Рублев, будем разговаривать, Ты уж меня прости, откуда я знал, кто ты. Думал просто так, бандит какой‑ нибудь, м.., лицо у тебя суровое, – Щукин хотел сказать «морда», но понял, что это слово будет здесь неуместно. И принялся рассказывать все, что он зная.

К приезду Подберезского Комбату было уже все известно, вернее, было известно то, что знал Щукин.

– Не густо, – сказал Комбат.

– Я рассказал все, что знаю и видел. Тормоз меня в префектуру водил, уговаривал, там его знают, уже были готовы к встрече.

– От Тормоза толку никакого, его, наверное, до сих пор от поезда отскребают, а поезд моют, – вставил Андрей Подберезский.

– Слушай, Рублев, вот еще.., знаешь, – Щукин оживился, – у тебя закурить нету?

– На, кури.

Щукин закурил, зажигалка дрожала в его руках, дрожала и сигарета.

– Не знаю, не знаю, – пробормотал Щукин, – может, вот что тебе поможет. Ведь у Тормоза тоже начальник есть, а то что тот тип начальник, это как дважды два. Когда мы подъехали, возле префектуры уже стояла хорошая машина, новая – «фольксваген‑ гольф», в ней сидел мужик. Тормоз сразу к нему побежал, не ждал пока тот подойдет, а сам бросился со всех ног. А когда вернулся, то уже с деньгами, наверное, ему мужик дал.

– А как выглядел тот мужик? Номер машины ты запомнил? – без всякой надежды спросил Комбат.

– Конечно, запомнил.

Комбат хмыкнул, явно не ожидая подобного ответа.

– Как это ты умудрился? И на какой хрен ты его запоминал?

– У него номер – год моего рождения. Я сразу это подсек.

– Вот это дело, и какой же у тебя год рождения?

Щукин с гордостью назвал. Комбат изумился, Щукин оказался его ровесником, хотя в бритом виде и смотрелся несколько моложе.

– Это хорошо, это уже полдела. А «гольф» у него какой?

– Белый, новенький, сверкает как кошачьи яйца, как утюг. А чего я на номер глянул? Потому что подумал, а вдруг как деньги фальшивые мне дают, куда я потом с ними заметут, посадят. Зачем мне это? Я же все‑ таки офицер, не фальшивомонетчик, не валютчик какой‑ нибудь сраный.

– Это хорошо. А мужика того ты узнал бы?

– Какого мужика?

– В машине, который сидел.

– Я его видел мельком. Темный такой, смуглый.

Волосы долговатые, уши закрывают и челка такая, как у Гитлера – набок, – Щукин показал на себе.

Но его непослушные седые пряди так не укладывались. Комбат улыбнулся. Подберезский тоже рассмеялся.

– Ну ты, мужик, даешь.

– Что даешь? Что? А кто это такой? Чего он ржет?

– Это Андрей Подберезский, тоже парень с фотографии.

Щукин захотел подшутить, спросить:

«А этот почему жив? » – но не осмелился.

– Значит, так, – пробурчал Комбат, – Андрюха, ты все слышал?

– Все, Иваныч.

– В ГАИ у тебя есть знакомые?

– Найдутся.

– Узнай, если сможешь, кто хозяин белого «гольфа», фамилию, адрес, или на кого машина записана.

– Узнаю, Иваныч, завтра же буду знать. Напрягу мужиков, у меня есть два лейтенанта знакомых.

В тир приходят пострелять, ты их, наверное, знаешь?

– Может, и знаю, – Комбат задумался.

Номер, марка машины, уже давали какой‑ то шанс продвинуться вперед. Но вполне могло оказаться, что машина зарегистрирована на одного, а ездит на ней по доверенности другой человек. Могло оказаться, что этот «гольф» в розыске, что номера фальшивые или такого номера вообще не существует. Да и где гарантии, что этот человек имеет отношение к Тормозу, к фирме, к расстрелу охраны на дороге рядом с Серпуховом. Шанс, что это так, не велик.

Тем мужиком вполне мог оказаться валютчик или просто один из приятелей Тормоза. Но проверять все равно надо было.

– Ты знаешь, – сказал Комбат, обращаясь к Щукину, – тебя сейчас милиция ищет, думаю, роет землю.

Ты им нужен больше воздуха. Если они тебя найдут…

– Не найдут они меня, у меня есть такое местечко, где меня ни одна живая душа не отыщет.

– Знаешь что, Семен, самое лучшее место – вот эта вот квартира. Лучше тебе из нее не высовываться.

Вдруг твой Тормоз связан с милицией? – высказал Комбат совершенно бредовую мысль, еще не понимая, насколько близка она к истине. – Если милиция тебя найдет, ты уже не жилец.

– Ты брось! – воскликнул Семен Щукин, хотя и знал, чем иногда занимается московская милиция, знал, что в словах Бориса Ивановича есть доля правды, и немалая.

Ведь именно милиции Щукину приходилось платить дань со своего, вообще‑ то, безобидного промысла.

И милиция не только не гнушалась брать кровно заработанные денежки, а наоборот, каждый раз требовала больше и больше.

Подберезский взглянул на Щукина, затем на Комбата.

– Да, будет лучше, если этот друг посидит у тебя, Иваныч. Или, если хочешь, я перевезу его к себе?

– Нет, пусть уж будет, как получилось, может, опознать кого придется.

– Я согласен, – сказал Щукин, – сидеть здесь мне нравится.

Глава 17

Так уж случается, что судьба временами склонна устраивать над друзьями эксперименты – займутся двое одним и тем же делом, вроде и возможности у них одинаковы, и осведомлены они подобающе, но одному везет, а другому нет. В такую полосу относительного везения и неуспеха попали Комбат с Андреем Подберезским.

Немного времени понадобилось Андрею Подберезскому, чтобы узнать, на кого зарегистрирована белая машина «фольксваген‑ гольф». Если бы лейтенант ГАИ не был его хорошим приятелем, не миновать бы Подберезскому неприятностей.

– Андрюха, а зачем тебе понадобилось разыскивать его хозяина, – прежде чем сообщить адрес, поинтересовался гаишник.

Перед Подберезским был нелегкий выбор, альтернатива – или соврать, или сказать правду. Секунд пятнадцать Андрей сидел молча, уставясь на приборную панель своего автомобиля. Лейтенант‑ гаишник пристроился рядом с ним, он не торопил, не пытался давить на Андрея. В руке он держал сложенный вчетверо листок бумаги, на котором, как понимал Андрей, был адрес с фамилией, выуженные из милицейского компьютера.

«Врать поздно, – подумал Подберезский, – раз уж я задумался, стал колебаться, он и без ответа понял».

– Не я первый этой машиной интересуюсь? – не отрывая глаз от приборной панели, спросил Подберезский и попытался носовым платком протереть чистый циферблат спидометра.

– Допустим.

«Нет, – тут же остановил себя в мыслях Андрей, – вряд ли милиции что‑ то известно об этой машине».

– Ладно, – махнул он рукой и принялся заталкивать носовой платок в карман брюк, он даже не удосужился сложить его, смял и не сумел затолкать до конца.

«Попался, – думал Андрей про себя, – ловко же он меня на удочку подцепил. А, собственно говоря, почему я боюсь рассказать ему правду? Была не была».

И Андрей в общих чертах обрисовал картину.

– На, – сказал гаишник, протягивая ему листок бумаги, – а в другой раз лучше сразу правду мне расскажи.

– Так интересовался ею кто‑ нибудь или пет?

– Ты первый.

– Вот же черт, – Подберезский вынул бумажник и на мгновение задумался, сколько же отстегнуть за информацию.

– Послушай, Андрюха, ты меня за человека не считаешь? Какие могут быть деньги, спрячь.

– Сейчас все денег стоит, – рука, прикоснувшаяся к пятидесятидолларовой банкноте, метнулась к сотенной, хотя в обычной ситуации, такая информация не стоила бы и двадцатки.

– Снова…

– Ты чего?

Гаишник скривился, покачал головой, забрал из рук бумажник и защелкнул кнопку, затем протянул владельцу.

– Запомни одно простое правило, если тебя не просят о деньгах, держи их при себе.

– Понял. Приезжай ко мне в тир, когда захочешь.

Я с тебя денег брать не стану.

– И снова ни черта ты не понял, – гаишник открыл дверцу и уже одной ногой ступил на асфальт, – мне взять эту распечатку и гроша ломаного не стоило, а ты патроны покупаешь, аренду платишь. Все. – Он козырнул и захлопнул дверцу.

Подберезский с нетерпением развернул листок.

Фамилия владельца ему ни о чем не говорила. Да и была она какой‑ то слишком стереотипной – Иванов Петр Сидорович пятьдесят седьмого года рождения, и адрес в микрорайоне, телефон отсутствовал.

Подберезский следовал уговору с Комбатом – каждый занимается своим направлением. Только, если возникнет нужда в помощи, тут же звонить.

Жил Иванов Петр Сидорович у черта на куличках, у самой кольцевой автомобильной дороги. Подберезский с трудом отыскал дом, расположившийся внутри квартала. Выгнутая полукольцом девятиэтажка, ни номеров подъездов, ни табличек с номерами квартир, расположенными в подъездах, не было. Все двери недавно аккуратно покрашены серой краской.

Маляры явно перестарались: закрасили и таблички с информацией.

«Двести восемьдесят девятая», – прикинул Подберезский, сунувшись в один из подъездов, где пахло влажной картошкой и пылью.

Его встретили ряды почтовых ящиков с погнутыми дверцами, некоторые были вообще распахнуты настежь.

«Наверное, их владельцы уже давно не выписывают никакой прессы».

На полу валялись рекламные извещения, в основном с предложениями застеклить балкон, установить металлическую дверь, выполнить ремонтные работы.

«Шесть рядов ящиков по шесть в каждом, значит, тридцать шесть квартир», – быстро подсчитал Андрей. – С тридцать седьмой по семьдесят вторую. Значит, надо идти в конец дома".

Он шагал по дворовой дорожке, отделенной от дома палисадниками, и отсчитывал подъезды. Зашел в последний, на ходу производя свои подсчеты. Он уже устал от цифр и прикинул, что это где‑ то на последнем этаже. Лифт вознес его на самый верх. Подберезский вышел на площадку.

Четыре квартирных двери. Он скользнул взглядом по номерам. Все выполнены одинаково – из алюминиевых цифр, прикрученных к дверям шурупами. Номера кончались двести восемьдесят восьмым…

«Что это я? Неужели еще один подъезд есть? »

Подберезский подошел к окну и выглянул на улицу. Дом шел полукругом, и поэтому он мог убедиться, что не ошибся подъездом, этот последний.

Андрей не мог поверить.

«Может, номер дома попутал, но нет».

Он тотчас же вспомнил цифры, выведенные чер‑. ной краской на облицованной плиткой стене, ровные, сделанные под трафарет и уже кривую надпись – от руки – с названием улицы.

Просто так уходить не хотелось. Начиналась полнейшая фантасмагория, и хотелось получить подтверждение, так сказать, со стороны.

«Спросим».

Подберезский позвонил в двести восемьдесят восьмую квартиру. Открыл ему молодой парень в тренировочных брюках с голым торсом.

– Чего тебе? – не очень дружелюбно проговорил он, продолжая жевать.

Подберезский уточнил адрес.

– Точно, совпадает, квартира двести восемьдесят девятая, говоришь? Так тут такой нету, моя последняя. Еще вопросы будут?

– Нет.

– Тогда пока.

Дверь закрылась.

«Вот же сволочь! » – Подберезский ехал в трясущемся лифте, ему не верилось, что такой наглый обман может быть заложен в милицейском компьютере.

Уж там‑ то проверяют паспорта, прописку. И уже чисто из злорадства, оказавшись в машине, Андрей позвонил своему знакомому лейтенанту.

– Ты скажи своему начальству, чтобы эту машинку получше проверили.

– А в чем дело?

– Хозяин ее, оказывается, в пустоте живет.

– Как это?

– В доме двести восемьдесят восемь квартир, а он «живет» в двести восемьдесят девятой!

– – Не может быть.

– Только что сам оттуда.

– Не врешь?

– С какой стати!

– Бывает, может, напутали чего?

– Знаешь, если путают там, где я ищу, то делают это специально, ну да ладно, мне некогда, пока.

Подберезский отключил телефон, и не спеша, продолжая раздумывать, выехал на магистраль.

* * *

Если для всех участников последних событий время либо летело стремительно, либо останавливалось вовсе, отсчитав последние минуты земной жизни, то Сиваков до сих пор находился в неопределенности.

Под глазами у него появились черные круги, лицо распухло. Воротник некогда белоснежной рубашки теперь покрывали копоть и грязь. Он никак не мог понять, чего тянет Курт. Ведь был дорог каждый день, поставщики в Казахстане могли забеспокоиться. Известий от него не поступало уже несколько дней. Но Курт оставался верен своей модели поведения.

Лишь только Сиваков успел проспаться от выпитой водки и достучаться до охранника, как тот открывал дверь и вновь заставлял его пить, ссылаясь на распоряжение Курта, вкрадчиво и вежливо называя Сивакова по имени, отчеству. Вскоре Илья Данилович и сам не мог сказать сколько же времени прошло с момента его похищения. Что сталось с его женой, он не знал, день или ночь стоят на дворе, он тоже не догадывался.

В подвале, где он сидел, всегда царил полумрак.

И вот однажды он почувствовал надежду. Очнувшись после спячки, он не спешил подойти к двери, зная, что его заставят снова пить гнусную дешевую водку, и он снова провалится в небытие.

И тут Илья Данилович услышал шаги в коридоре, шаги уверенные, так ходит только хозяин. Лязгнул засов, и в комнатушке вспыхнул яркий свет лампочки ватт в двести с огромной, как графин, колбой. Курт стоял на пороге, облаченный в темные джинсы и черный облегающий свитер.

– Илья Данилович, – слегка одним уголком губ улыбнулся похититель, – кажется мне, что время заточения подошло к концу. И настает время действовать.

– Да? – не поверил Сиваков.

Ему казалось, что все забыли о нем, и выйти отсюда не удастся никогда, жив он до сих пор лишь по какому то недоразумению.

– Вот вам ключи от машины, ее заправили, можно хоть сейчас ехать. Вы‑ то в форме?

– В форме, – промямлил Сиваков, хотя сам ощущал как от него несет перегаром, и голова раскалывается от боли.

– Ну и отлично, в Москву вам надо ехать по делам.

Еще не осознав, что его ждет близкая свобода, Илья Данилович шагнул к выходу. Курт заботливо поддержал его под руку и повел по коридору. Дневной " вет резал Сивакову глаза, хотя оказалось, что сейчас вечер и солнце клонилось к закату, облив здание складов золотистым светом.

Стресс картинно сдернул брезент с его «вольво» и только сейчас Сиваков вспомнил, что попал он в руки к Курту не один, а вместе с женой. От постоянного приема алкоголя у него появились провалы в памяти.

– А‑ а, жена… Ее позовите… – растерянно пробормотал он.

Курт ухмыльнулся.

– А разве я говорил, что она уезжает?

Сиваков бросился к нему. Но Стресс заломил ему руки.

– Она остается, – спокойно произнес Курт, – Да ты, смотрю, назад захотел. Стресс отведи его в подвал.

Воспрявший было духом Илья Данилович сразу обмяк, взгляд его потух.

– Не так уж она тебе безразлична, хотя мне не нравится эта баба вовсе, не в моем вкусе, бедра узковаты. Езжай, Панкратов тебя ждет, не дождется. И не вздумай делать глупости.

Мир закачался перед глазами Сивакова. Выпущенный Стрессом, он чуть не упал и, лишь схватившись за крышу автомобиля, устоял на ногах. Еще никогда до этого он не чувствовал себя таким беспомощным, таким униженным.

«И кем, собственно говоря! Кто он такой, этот Курт? Бандит, возникший почти из ниоткуда! »

Он, Сиваков, по кирпичику выкладывал постамент собственного благополучия, женился по расчету, пускал в оборот деньги тестя, заводил нужные знакомства, стлался ковром перед людьми из власти. Он знал ради чего это делает – ради собственного возвышения.

И вот теперь он унижен для того, чтобы вознесся выскочка, головорез, человек, играющий не по правилам.

И что Сиваков мог сделать со всеми своими связями? С деньгами? Компаньоны сдали его.

«Ничего, – подумал Илья Данилович, вставляя ключ в дверцу автомобиля, – я улучу момент и разберусь с тобою, Курт. Я не врал тебе, когда говорил, будто мне до фени, что случится с моей женой, но я не доставлю тебе удовольствия издеваться над ней. Вот погоди, придет партия из Казахстана, и когда дойдет дело до дележа, ты отпустишь ее, ты на коленях еще приползешь вымаливать прощение. Я прощу тебя на словах, но найду способ прикончить, размазать тебя».

Сиваков боком завалился на сиденье, в машине стоял запах такой же, какой стоит в заброшенной квартире. Но двигатель запустился сразу и «вольво» поехал к воротам.

Стресс открыл створки и помахал на прощание рукой.

– Не переборщи, – напомнил ему Курт и, развернувшись на месте, направился в склад.

Его мягкие шаги почти не нарушали тишины, царившей в прохладном коридоре. Своим ключом он открыл дверь в одно из помещений. Тут стоял полумрак, слабая двадцатипятиваттная лампочка освещала лишь один край комнаты, в другом, если присмотреться, виднелось дверное полотно, поставленное на четыре столбика, сложенные из силикатных кирпичей, а поверх него лежал сбитый ватный матрас и, как бы показалось непосвященному, куча тряпья.

Вдруг эта куча зашевелилась. Софья отбросила одеяло и села, спустив ноги, одернула подол платья. Она исподлобья смотрела на Курта, не зная, какой «сюрприз» он ей готовит.

– Когда нас отпустят? – наконец, не выдержала она.

Курт пожал плечами.

– Это не у меня спрашивать надо.

– У кого?

– Муж‑ то твой уехал.

– Уехал? – как эхо переспросила Софья.

– Понимаешь, даже не вспомнил о тебе. Я его отпустил, а он от радости…

– Врешь! – не выдержала женщина.

– Не вру, – Курт пожал плечами, – если бы вспомнил, я бы тебя тоже отпустил. А так… Придется ждать, пока сам Илья Данилович не вспомнит о существовании своей женушки. Может, с полдороги одумается.

– Не может быть.

– Может.

Для человека в нормальной ситуации такое допущение было бы невозможным, но, просидев несколько дней в сыром темном подвале, можно поверить во что угодно.

Курт присел рядом с Софьей, положил ей руку на плечо. Женщина неуверенно сбросила его ладонь.

– Вот еще.

Курт мягко повторил этот жест, на этот раз не встретив сопротивления.

– Жалко мне тебя, но разве можно ехать с мужчиной, который о тебе забывает через несколько дней.

Он, наверное, вообще, от тебя избавиться хочет, а? Денежки твоего отца давно получил, теперь случись что с тобой, квартиру, дачу, все к рукам приберет.

– Что же делать? – вырвалось помимо желания из груди у Софьи.

А Курту только это и надо было. На это он и рассчитывал – найти маленькую брешь в обороне пленницы, через нее добраться до ее души.

– Что‑ что? – пожал он плечами, сделавшись еще более мягким в общении, но только внешне, внутри он оставался в напряжении.

Его забавляло то, как идет игра с женщиной. Так кошка играет, поймав мышь, и не спешит ее съесть, придавит лапкой к полу, потом отпустит. Очумевшая мышь пытается убежать, но лишь отдалится на расстояние вытянутой лапы, как вновь ее резко припечатывают к полу, когти впиваются в шкурку.

Курт легонько пальцами сжал плечо женщины. Он врал Сивакову, когда говорил, что она не в его вкусе и был бы не прочь поразвлечься с ней, но не применяя насилия в классическом понимании, то есть, физического. Он хотел сломить ее морально и, вообще‑ то, добился этого.

Теперь Софья не знала, когда она сможет выбраться из плена, раньше ей было все понятно. Ее держат в подвале потому что тут сидит ее муж, выпустят его – выйдет на волю и она, или погибнут вместе.

– Я бы такого не простил, – прошептал ей на ухо Курт и легонько зубами сжал мочку уха, словно, пробовал на зуб золото крупной сережки с бриллиантом, – не простил бы, – повторил он, запуская палец под отворот платья.

– Что это? Зачем? – забеспокоилась Софья, уперевшись ладонью в грудь Курту.

А тот и не настаивал, ждал.

– Он тебя не любит, он даже не вспомнил о тебе, бросил, – медленно наваливаясь на Софью, Курт уложил ее на сбитый матрас.

Теперь он действовал более настойчиво и уверенно. Женщина почти не сопротивлялась, смотрела на него, не понимая, зачем это все ему. Ей и раньше приходилось изменять мужу, мстить ему таким образом за его измены, но никогда не доводилось иметь дело с людьми, подобными Курту.

Она всегда знала, из‑ за чего сходится с мужчиной, что именно ему надо: ее тело, деньги, насолить Илье Даниловичу или просто развеять скуку.

Курт и так мог позволить себе сделать с ней что угодно. Мог убить, мог выпустить на свободу… Безумная мысль появилась у Софьи.

«Уж не влюбился ли он в меня? »

Но, как трезвомыслящая женщина, она тут же отбросила ее.

«Нет, возраст не тот, он же моложе меня. Да и цену своим прелестям я знаю».

Скользкое шелковое платье легко снялось через голову. Курт, подцепив зубами край лифчика, стащил его с груди женщины и, приподнявшись на руках, рассматривал белое незагорелое тело.

– Зачем? – вновь спросила Софья.

– Ты не хочешь?

Женщина задержалась с ответом.

– Раз сомневаешься, значит, тебе хочется.

Курт принялся за дело, дверь подвального помещения оставалась открытой. Курт сопел, его больше не интересовала реакция Софьи и то, что происходит с ней. Он стремился сам получить удовлетворение.

И тут жена Сивакова вспомнила странную присказку своего мужа, которой он иногда ошарашивал ее, лишь принималась она жаловаться на жизненные неудачи.

«Если тебя насилуют, и ты понимаешь, что ничего не можешь сделать, то лучше всего расслабься, чтобы получить удовольствие».

Возразить против этого Софья не могла. Расслабиться она расслабилась, но получить удовольствия не успела. Курт неровно выдохнул, и даже, не прилегши на секунду, слез с Софьи, больно придавив ей коленом бедро.

Она лежала возбужденная, но возбуждение быстро перерождалось в страх.

Курт заправил джинсовую рубаху в брюки, затянул ремень.

– Видишь, – проговорил он, – после тебя на одну дырку больше затягиваю пояс.

– А теперь что? – в растерянности сказала Софья, прикрываясь скомканным платьем.

– Ждать! – И Курт громко захохотал. – Жди, когда о тебе муж вспомнит. А я может, завтра приду, если настроение появится. Только поактивнее будь.

Он знал наперед, что Софья ничего не расскажет мужу, оказавшись на свободе. Пусть даже она станет уверять его, что Курт ее изнасиловал, это только охладит Сивакова к ней.

Дверь с грохотом закрылась, заскрежетал засов. Софья сидела на импровизированном ложе, с омерзением глядя на свое обнаженное тело. Ни душа тут, чтобы помыться, ни даже лосьона нет. Она чувствовала, что пахнет мужчиной, и это приводило ее в ужас.

Глава 18

У Курта имелся точный план на остаток сегодняшнего дня.

«Нельзя надолго оставлять нашего Сивакова наедине с самим собой, нельзя позволить ему забыть, кому он обязан жизнью».

Курт усмехнулся, стоя посреди двора. Теперь, когда самый главный пленник освобожден, можно было уменьшить охрану. Сторожить бабу, которой даже лень сопротивляться, когда ее насилуют, могут и два человека.

И тут Курт почувствовал страх, который по его представлению, был разлит в воздухе. Он вдыхал его, ощущал, и исходил этот страх от его людей.

– Стресс, в чем дело? – не глядя на бандита, спросил Курт.

Тот не рад был, что Курт выбрал именно его.

– Тормоза больше нет.

– Да? – вскинул брови Курт. – Где и как?

– Под поезд попал, только что ребята звонили.

– Я же его в Москву послал, какой там на хрен поезд!

– В метро под электричку.

– Его что, столкнули?

– Нет, сам побежал. За бомжем нашим гнался, а тот прыг в тоннель, навстречу поезд, Тормоз за ним.

Когда поезд остановили, у Тормоза полбашки было снесено, а Щукина так и не нашли.

– Ни хрена себе, – только и проговорил Курт.

Он‑ то считал, что Щукин уже давно мертв, ведь Тормоз свое дело знал круто, и никогда не подводил.

– Да уж…

– Послушай, Стресс, кажется, это ты тогда Щукина подыскал?

И хотя Стресс точно помнил, что Щукина подыскал сам Курт, согласно кивнул. Спорить с главарем в банде не было принято.

– Ну так вот, пойдешь и найдешь его, доделаешь дело за Тормоза. Только не стой слишком близко к краю платформы. И уже тем более, не бегай по путям. Небось, правила пользования метрополитеном читал.

Стресс не мог ответить ни да, ни нет. И то, и другое прозвучало бы глупо. Оставалось стоять и растерянно моргать на виду у своих приятелей.

– Если он не смог с бомжем справиться, то мне его не жаль, – усмехнулся Курт и, резко повернувшись, указал рукой на Стресса, – ты пойдешь и кончишь его, понял?

– Понял, – мрачно ответил Стресс.

– Ты и ты, – Курт ткнул пальцем в двух других бандитов, – останетесь здесь, бабу сторожить. И чтобы без глупостей. В комнату к ней без нужды не заходить, поставили жрать и назад. Разговоры не заводить, ясно? Тем более не лапать!

– Ясно.

– Остальные – по домам, и ожидать моего вызова. Чтобы пейджеры никто из вас, даже с бабой трахаясь, снимать не смели.

– Поехали, Стресс, – и Курт сел в джип, принадлежащий банде, но зарегистрированный на Стресса.

– Куда? – бандит оставался мрачным, возился с ключами.

– Домой ко мне, а там сам разберусь.

Они выехали за ворота, Курт обернулся, посмотрел на склады, обнесенные забором, он как бы прощался с тем местом, где ему довелось провести не один день, многие из которых он мог бы считать удачными. Но Курт надеялся, что главная удача у него впереди.

– Чего нос повесил, Стресс, а?

– Тормоз у меня из головы нейдет.

– Обленились вы, потому и проколы. Раньше такого не было.

Стресс решил поговорить с хозяином начистоту.

– Не надо было связываться…

– Это не твоего ума дело.

– Ребята недовольны.

– Когда они довольны были? Штуку заплатишь, спрашивают, почему не полторы, дашь полторы – почему не две заплатил?

– Я никогда насчет денег бузы не поднимаю, – напомнил Стресс.

– Все равно ленивый. Ты соберись, не расслабляйся. Присмотрел нам афганского героя, так теперь и воюй с ним самостоятельно.

– Я вот все думаю, как мне до него добраться.

Тормоз‑ то думал, сам с ним разобраться, ни черта не сказал, где его теперь искать.

– Спугнул Щукина, теперь ищи его, – Курт барабанил пальцами по пыльной приборной панели. – Ты что, машину помыть не можешь?

– Дел много было.

– Не нравишься ты мне. Стресс, нюх теряешь и форму. Как пьяница – уверен, что все в порядке, а сам с каждым днем деградируешь. Ты даже побриться сегодня не успел. С чего начинать думаешь?

– С вокзала. Где же его еще искать?

– Правильно.

– Пройдусь по бомжам, расспрошу. Небось после встречи с Тормозом, Щукин теперь с полными штанами сидит где‑ нибудь в подвале, а бомжи ему объедки с «Мак‑ Дональдса» носят.

– Резонно, лови кого‑ нибудь, за воротник хватай и тряси пока не расколется. Блох от них наберешься.

Выполнишь все как следует, на месяц в отпуск отпущу.

Курт говорил таким тоном, словно был директором предприятия. Но Стресс воодушевился.

– Давно хотелось.

– Сейчас тут осень, грязь, холод, а ты полежишь под пальмами. Вали на Кубу, Стресс, там проститутки дешевые и страстные.

– Нет, – помотал тот головой, – я сперва к родителям, в деревню, а там дальше Сочи не поеду.

– Что, паспорт у тебя грязный, в компьютер занесен?

– Нет, не люблю я заграницы.

– Зато деньги заграничные любишь.

– По мне, все равно какие, лишь бы за них водку продавали, да бабы давали.

– Мало тебе, Стресс, надо для этой жизни. Счастливый ты человек! – Курт усмехнулся снова и подумал:

" Стоит из‑ за этого рисковать жизнью? Убивать других?

На водку, да на бабу заработать можно, не входя в конфликт с законом, не подставляя голову под пули".

– Ну Стресс, удачи тебе и долгих лет жизни, – расхохотался Курт, хлопнув бандита по плечу. – Покрепче руку пожми, может, в последний раз. Ни пуха, ни пера.

– К черту, – пробормотал Стресс и поморщился.

Курт резко хлопнул дверцей, хотя та закрывалась от легкого прикосновения.

В какой именно квартире высотного многоэтажного дома живет Курт, не знал даже Стресс, никто из бандитов никогда не бывал у него в квартире. Живет он один, или еще с кем‑ то, об этом Курт не докладывал, он даже в подъезд никогда не заходил, терпеливо дожидался пока машина уедет.

Так случилось и на этот раз. Джип скрылся за углом дома, и тогда Курт пошел прочь от дома, пересек пустынный двор, обошел пятиэтажку и оказался перед домом старой постройки, неприглядным двухэтажным, но с эркерами, такие возводили в конце сороковых – начале пятидесятых годов для технических специалистов крупных заводов. Дом огораживал выкрашенный зеленой краской деревянный забор. Во дворе виднелись гаражи. Курт поздоровался с соседкой, развешивающей белье на длинной, через весь двор, веревке.

Поднялся в квартиру.

Убранство не отличалось ни изысканностью, ни дороговизной – только то, что нужно для жизни, может быть, чуть‑ чуть больше. Любое свое пристанище Курт считал временным, зная, что впереди его ждет роскошная жизнь. Если, конечно, доживет.

Он не строил иллюзий насчет собственного бессмертия, слишком многие из его работодателей уже отправились в мир иной, некоторые не без его помощи.

«А каждая чужая смерть приближает твою собственную», – любил говаривать Курт, когда его не слышал никто из его банды.

Он подмигнул, как человеку, чемодану, стоявшему в прихожей. Еще несколько дней тому назад он упаковал в него все необходимое, скрупулезно проверил квартиру – не осталось ли в ней хоть одной его фотографии, хоть одной пленки с негативом, бумажки, написанной его рукой.

«А теперь – Панкратов и Сиваков, – усмехнулся Курт, глядя на свое отражение в зеркале, – держитесь! Переиграть вам меня не удастся. Хорошо все‑ таки, Илья Данилович, что я трахнул твою жену. Теперь в разговоре с тобой, я буду чувствовать себя более уверенным. Нельзя засиживаться на одном месте и в одном качестве. Меняйся вместе с жизнью, и тогда неприятности и смерть не догонят тебя. Неси неприятности и смерть другим, а направленные тебе, отбивай как мячи в теннисе. »

Курт оставался почти на сто процентов уверенным в том, что никому не удастся восстановить последовательность событий при расстреле конвоя с безобидным грузом кока‑ колы и сахара.

«Вот только бы Щукина удалось убрать. Эх, Тормоз, Тормоз, не надо было держать так высоко голову».

Курт поправил прическу, стоя перед зеркалом, и посмотрел на часы. У него в запасе оставалось совсем немного времени для того, чтобы привести себя в порядок и направиться к Панкратову.

«Наверняка, Сиваков уже сидит там. Пусть Панкратов видит, как меняется лицо Ильи Даниловича, когда он увидит меня».

* * *

Если сегодня удача покинула Андрея Подберезского, то Комбат попал в полосу везения. Он чувствовал – все ему удастся, все будет хорошо. Перед выходом из дома, он еще раз осмотрел Семена Щукина, заставлял его поворачиваться то левым боком, то правым.

– Дурацкая, конечно, борода была у тебя, но дело свое она сделала.

– В каком смысле? – забеспокоился Щукин.

– А в том, что без нее тебя узнать трудно.

– Я и сам себя не узнаю, – признался бывший капитан советской армии, – китель жалко.

– Чего?

– Китель, говорю жалко.

– Так я ж его оставил, не высох еще.

– А так бы, я в нем пошел.

– Едем, – Комбат подтолкнул его к выходу, и мужчины спустились по узкой лестнице.

– Ото, давненько я в машинах не ездил. Только на метро.

Щукин сел в машину Комбата, он был трезв, почти как стеклышко.

Борис Рублев отучил его пить за несколько часов.

Встречаются люди, которые могут не прикасаться к рюмке и пить очень умеренно, когда вокруг них никто не злоупотребляет спиртным, но стоит им попасть в дурную кампанию, как их начинает нести. Щукин был из этой категории.

– Как ты себя чувствуешь?

– Такое впечатление, будто света добавили.

– Вот и держись.

На вокзале было многолюдно. Комбат чувствовал себя не в своей тарелке. Уж слишком за многими приходилось следить, тут врагу есть где затаиться. Хотя, вроде бы, и ни лес, и ни скалы. А вот Щукин чувствовал себя точно рыба в воде.

– Ищи своих друзей, приятель.

– А чего их искать, они все на виду.

Комбат даже не сразу заметил бомжа, сидевшего, как на стуле, на мусорнице, перед его ногами стояла порванная полиэтиленовая сумка с пустыми бутылками. Бомж, оставляя кетчуп и хлебные крошки в густой бороде, уминал недоеденный хотдог.

Щукин, одетый в великоватую для него куртку, с плеча Комбата, в джинсах, подошел к нему и стал рядом. Бомж, не поднимая глаз на лицо подошедшего человека, посмотрел лишь на его башмаки. По обуви легко определить: состоятельный человек или нет, может тебе чего подать или пошлет подальше и уж, наверняка, стоит узнать – больным окажется удар башмаком или у него подошва мягкая.

– Подайте бывшему джазовому музыканту, – давясь безвкусной сосиской, прогнусавил бомж.

– Ты что, Труба, среди своих не побираются.

Бомж, по кличке Труба, который и в самом деле когда‑ то был джазовым музыкантом, но с полгода тому назад пропил свой инструмент – саксофон, поднял глаза.

Перед ним стоял практически незнакомый ему человек.

Что‑ то все же угадывалось в его чертах, но что?

– Учились мы с тобой, что ли, вместе? – принялся гадать Труба.

Щукина такое предположение развеселило.

– Университет мы с тобой оканчивали и академию.

– Ты что ли? – наконец, прищурился близорукий Труба и протянул руку к Щукину, помусолил между грязными пальцами край куртки.

– Упаковался что надо. Домой ездил, что ли?

– Можно сказать, да, – уклонился от прямого ответа Щукин и присел на корточки рядом со своим приятелем. И тут на них двоих легла тень.

– Это еще кто? – Труба опасливо посмотрел на Комбата. – Кого это ты, Сема Медалист привел?

– Ты на него внимания не обращай, – гордо заявил Щукин, радуясь тому, что у него есть такой грозный покровитель, – человек у тебя дело узнать хочет.

– А сколько я за это дело получу? – тут же озвучил свой меркантильный интерес Труба.

Люди на вокзале проходили мимо мужчин, не обращая внимания. Мало ли что, может рэкет с бомжа что‑ то требует, может, сотрудники уголовного розыска расспрашивают, лучше пройти мимо, себе меньше хлопот – больше свободного времени.

– Его Комбат зовут, – представил Рублева Щукин. То, что есть кличка, придало веса в глазах Трубы.

Значит, человек солидный.

Он вытер испачканные кетчупом руки о бороду и указал на урну, стоявшую рядом.

– Садитесь.

Предложение было совсем без подколки, абсолютно искреннее и радушное, так гостеприимный хозяин предлагает гостю занять лучшее кресло в доме.

– Его кто‑ нибудь искал? – Комбат кивнул на Щукина.

Бомж хитро прищурился.

– А если и да?

– А то, что если ты мне сейчас этого не скажешь, то…

– Понял, – сказал Труба, – когда меня бьют, я те люблю, да и вы испачкаться можете. Искал его хлыщ какой‑ то.

– Кто? – не понял Комбат.

Хотя на слух легко определил – слово‑ то явно ругательное.

– Хлыщ, говорю. Все выспрашивал, где Семен Медалист живет? Я ему не сказал.

– Это тот, из метро, что ли? – поинтересовался Комбат у Щукина, имея в виду Тормоза.

Щукин наскоро описал бандита, причем сделал это мастерски, всего тремя деталями:

– Залысины на лбу – как рога у черта, нос – как у сифилитика и глаза без ресниц.

– Он, точно он.

– Тормоз, значит, – подтвердил Щукин, второго такого урода не сыщешь.

– Так как же он его разыскал, если ты ему ничего не сказал, Труба?

– А я почем знаю? Я ему хазу не выдал, флэт, – к бандитскому жаргону Труба добавлял слова из лексикона хиппи. – А где человек деньгу сшибает, так это святое сказать. Ведь не из ментовки тот ваш Тормоз был.

– А еще кто спрашивал?

– Вот ты спрашиваешь, мил человек, бутылку пивка купил бы, в горле пересохло.

Когда Комбат поднялся, Труба попросил:

– Только баночное не бери. Банки‑ то не принимают.

Комбат вернулся с двумя бутылками пива, холодного, запотевшего, купленного тут же на вокзале.

Труба от радости был готов сделать для него хоть сальто‑ мортале. Рублева немного покоробило, что Труба открыл бутылку зубами, на удивление еще белыми и крепкими. Он пил пиво с присвистом, не отрываясь, пена тонкой струйкой выбивалась из‑ под приставленного к губам горлышка и текла на засаленный сценический пиджак, возраст которого был наверняка лет двадцать. Присмотревшись, можно было понять, что воротник его когда‑ то был сделан из темно‑ синего бархата.

– Так вот, если теперь спрашивать о нем будут все, кроме ментов, скажешь где его хаза, то бишь флэт, находится.

Труба не поверил, даже не допил пиво, икнул и посмотрел на Комбата, не шутит ли. Затем повернулся к Щукину.

– А что?

– Он дело говорит. Этот мужик только дело и умеет говорить.

– Щука, а где твои медали? – вдруг припомнил Труба, на его лице отразилось удивление и даже легкое сомнение, уж не решили ли они его провести.

Не может же Семен Щукин без наград ходить. А может, это и не он, бывший капитан советской армии.

Щукин отвел полу Комбатовской куртки, и на подкладке блеснули две медали и боевой орден.

– Ну ты даешь, когда только успел? – изумился Комбат.

– Значит, понял Труба, если кто спросит, кроме ментов, сразу же скажи так и так, живет Щукин по такому‑ то адресу. Но сам не провожай. И другим нашим скажи, чтобы по правильному адресу направляли. Потом от меня еще на пиво получишь.

– На бутылочное.

– Хорошо, беги, остальным скажи.

Комбат со Щукиным вышли на перрон. У Щукина прямо руки чесались пройтись вдоль состава, поклянчить бутылки, он умел это делать виртуозно. Меньше ящика не насобирал бы.

– Думаешь, снова за меня возьмутся? – шепотом поинтересовался он, шагая рядом с Комбатом.

– Это уж точно, первый раз не получилось, во второй захотят прикончить.

– А если второй у них не получится, – Щукин считал себя оптимистом.

– Значит, третий раз попытаются.

– Так сколько же мне там сидеть?

– А если б я тебя не подобрал, сколько бы ты там торчал?

– Это другое дело, отдыхать дома, гостей ждать и совсем другое дело, если к тебе бандиты с пистолетами ломятся.

– Деньги, капитан, всегда отрабатывать надо. Получил ты их от бандитов за регистрацию фирмы, вот теперь и мучаешься.

Платформа кончилась, Щукин, не обращая ни на кого внимания, прыгнул на пути и, расставив руки в стороны, зашагал по рельсу. Но долго сохранять равновесие ему не удалось, он оступился, обернулся. Комбат, засунув руки в карманы куртки, шел следом по соседнему рельсу так ровно, будто шествовал по асфальту.

Еще несколько шагов, и они оба скрылись между составами, стоявшими на путях.

– Где твоя берлога?

– Тут, – Щукин показал на стоявший поезд, – прямо напротив.

Он ловко поднырнул под состав и исчез из виду.

Рублев не хотел отпускать его далеко. Чего доброго, испугавшись, убежит, потом поймать его будет сложнее, чем в первый раз. И неизвестно еще, кто выйдет на него первым. Осторожно, стараясь не испачкаться о днище вагона. Комбат перебрался на другую сторону пути. На удивление Щукин терпеливо дожидался его, присев на черный пенек семафора.

– Думал убегу? – он достал «Астру» и, умело прикрывшись от ветра ладонью, прикурил от спички.

– Честно говоря, да.

– Нет, Комбат, теперь мне другой дороги не найти, только с тобой. Думаешь, мне хочется, чтобы голову открутили, лучше уж мы кому‑ нибудь открутим.

– Ну‑ ка, давай показывай, нечего рассиживаться.

Щукин прошел к самому забору, возле которого густо росли крапива, чертополох, будто здесь был не центр города, а самая что ни на есть гнусная окраина.

На металлическом люке виднелись две буквы «ТС» – теплосеть.

– Крючок‑ то свой я в метро оставил, – посетовал Щукин, обходя люк по кругу, – голыми руками его не возьмешь.

– А если попробовать, – Комбат присел на корточки.

Сил поднять люк у него, конечно, хватило бы, но как подцепить его? Крышка плотно подходила к горловине, щель – и пальцы не просунуть.

– Да, промашка вышла.

– Ищи проволоку.

Щукин осмотрелся, ничего подходящего рядом не было: ни проволоки, ни обломка рессоры, ни обрезка трубы. – За ломиком что ли сходить? Я знаю, где здесь будка, там дворники свое имущество держат.

– Не надо, – Рублев подошел к забору.

– Тогда не знаю.

Из бетонной секции торчало арматурное ухо, за которое плиты подвешивают к подъемным кранам.

Щукину, уже не первый час знавшему Комбата, показалось, что тот не сможет отломать арматурную сталь.

Но Рублев, упершись левой рукой в секцию, правой ухватил ухо; то почти целиком исчезло в его большой ладони.

Скрип‑ скрип – Комбат сгибал и разгибал монтажную петлю, скрипела сталь, из забора выкрашивались кусочки бетона.

– Ты смотри, идет! – восхитился Щукин.

Еще четыре движения, и петля отделилась от забора. Щукин коснулся излома и тут же отдернул руку.

– Горячая, черт!

– А ты думал, – Рублев бросил петлю в небольшую чистую лужицу, образовавшуюся на отмостке после недавнего дождя, послышалось легкое шипение.

– Теперь за дело, – Рублев легко разогнул арматурную сталь, затем вставил конец прутка в отверстие люка и загнул.

– А ручку сделать сверху слабо?

– Перебьешься, – Комбат отодвинул люк.

На мужчин из глубины колодца пахнуло застоявшейся теплотой.

– Фу ты, как из могилы пахнет, – Комбат повертел в руках самодельный крючок, а затем, хитро усмехнувшись, бросил его под ближайший фонарь.

– Он еще светит?

– Да уже пробовал камнем его разбить, так стекло закаленное, не получается.

– Вот и отлично. Значит, видно уродам будет. Веди меня в свои палаты.

– Прошу.

Щукин застучал подошвами по металлической лестнице. Оказавшись внизу, юркнул в сторону и, вскоре бетонный коллектор, по которому проходили трубы теплотрассы, осветила неяркая лампочка. Комбат, скрывшись с головой в колодце, уперся спиной в стену и руками осторожно надвинул люк, после чего быстро спустился вниз.

Тут же с тонким пронзительным писком из‑ под его ног метнулись две крысы.

– Стоит из дому уйти, – сказал Щукин, – как тут же разведутся. Я тут котов держал, не каждый, конечно, пригоден, чтобы с крысами воевать. Пару штук крысы съели, а остальные, те, кто выжил, их отпугивали.

– " Так где же твои коты?

– А что, они без меня сюда залезут, люк‑ то закрыт был.

Глава 19

Дышалось в теплотрассе тяжело. После осеннего холода, царившего на улице, здесь было невыносимо жарко, да и влажность, наверное, держалась процентов под девяносто пять. Комбат сбросил куртку и расстегнул рубашку до пояса.

– Как ты тут только живешь?

– Не живу, а ночую.

Щукин потянулся руками в темноту, что‑ то покрутил и вспыхнул свет. Бывший капитан советской армии резко отдернул руки от моментально нагревшейся лампочки. Послышался писк, и с полдюжины серых грызунов рассыпались по коллектору. На импровизированном столе, сооруженном из картонных ящиков, виднелись остатки их пиршества: разорванный на мелкие кусочки полиэтиленовый пакет и хлебные корки – вот и все, что осталось от буханки хлеба, позабытой Щукиным в своем убежище.

– Как тебе квартирка? – самодовольно осведомился Щукин, устраиваясь на постели, провел рукой по полочке. – Вот же гады и сигареты сгрызли.

– Тебе что, курить нечего?

– Нет, но все равно обидно. Всегда держу несколько штук про запас.

О запасливости хозяина говорила и пол‑ литровая стеклянная банка, до половины, наполненная окурками, среди которых всегда можно было выбрать самый длинный и, зажав его парой спичек сделать пару затяжек.

– Жаль радио здесь нет. Если бы кабель проходил, я бы подключился.

Комбат вытащил из кармана фонарик и осветил коллектор, вновь с писком попятились крысы. Две трубы теплотрассы уходили в темноту, отсвечивая рифленым алюминием теплоизоляции, в местах стыков торчали клочья стекловаты. Тонкие алюминиевые листы были стянуты проволокой. Больше всего Комбата интересовала проблема укрытия для засады.

Но его ждало разочарование – голые стены узкого коллектора, никаких выступов, нигде не спрячешься.

– Черт с ним, что‑ нибудь придумаю.

Он вернулся к Щукину, сел на скрипучий деревянный ящик, взял со стола полбутылки водки и, недолго думая, вылил содержимое на пол.

И хоть Щукин за последнее время во многом изменился, но видеть, как выливают спиртное, не мог.

– Ты что!

– Сейчас ты ляжешь в кровать и притворишься мертвецки пьяным. Кто бы ни зашел, что бы ни делал, ты – невменяемый.

– Понял, – протянул Щукин.

В воздухе стоял густой запах спирта.

– И свет потушить надо, – Рублев спокойно, словно не ощущал жара, исходящего от стоваттной лампочки, выкрутил ее голыми руками, оставив гореть лишь двадцатипятку внизу шахты колодца.

– А ты где будешь? – услышал он голос Щукина.

– Это тебя не касается, но в обиду не дам.

– Понял, – Щукин прилег, он дышал глубоко, наслаждаясь запахом водки.

* * *

Стресс появился на вокзале, когда начинало темнеть.

Он надеялся управиться быстро, поэтому оплатил лишь три часа стоянки джипа и тут же, не мешкая, отправился в зал ожидания. Действовать он собирался точно также, как и Тормоз.

Бесстрастный взгляд его серых глаз скользнул по пассажирам и остановился на бомже, восседавшем на мусорнице. Труба смаковал остатки пива. Жидкость он только что выпил, теперь ждал, когда осядет пена, чтобы сделать последний глоток. Бывший джаз‑ музыкант был человеком наблюдательным, он заприметил Стресса еще до того, как тот обратил на него внимание.

«Для мента одет слишком круто», – подумал Труба, почувствовав неприятный холод в груди.

Человек, направлявшийся к нему, явно отличался жестокостью. В лицах Труба научился разбираться за время бомжевания. У такого он ни за что не стал бы просить подаяния. В лучшем случае пошлет матом, а в худшем – пнет ногой, чтобы руки не пачкать. Труба покрепче сжал бутылку и забился в угол.

Стресс резко остановился возле него и пробуравил взглядом. Труба понял, что по своему желанию он не может теперь даже пальцем шевельнуть. Все теперь было во власти этого мужчины средних лет, облаченного не по погоде в легкую кожаную куртку.

Подошвы ботинок тоже наводили на размышления – толстые рифленые и сразу видно – твердые. Такими удобно бить.

Стресс с присвистом сплюнул сквозь сжатые зубы, плевок угодил точно туда, куда он метил – на ботинок Трубе.

– Ты, блоха вшивая, – Стресс не спеша натянул перчатку и схватил бомжа за шиворот.

Труба знал – звать на помощь бесполезно, никто не вступится за него.

– Щукина с его медалями видел?

Труба кивнул.

– Так видел или нет?

– Да, вчера.

Это было уже кое‑ что. Если вчера, значит, Щукин жив после произошедшего с Тормозом.

– Где его искать?

Труба понял, ему просто‑ напросто не поверят, если он так быстро расколется, даже страх не может служить оправданием. И значит, первому, что он скажет веры не будет.

– Приходил, уходил, – выбивая зубами дробь, рискуя откусить себе язык, говорил Труба, – мне‑ то откуда знать?

– Пожалеешь, – процедил сквозь зубы Стресс и сплюнул еще раз, теперь прямо на колени Трубе.

– Здесь он где‑ то.

Несмотря на то, что Стресс был занят Трубой, он успевал осматривать зал ожидания.

Бомж понизил голос, зашептал:

– Мне, если я его выдам, знаешь, что будет?

Стресс рассмеялся недобрым смехом.

– Ха‑ ха…

– Голову мне оторвут, понял. Не могу его выдать.

– Твои проблемы, – Стресс напрягся и рывком оторвал Трубу от мусорницы, поставил на ноги, вырвал из рук бутылку, в которой на дне успела отстояться пена, и бросил ее в урну.

Труба в отчаянии осматривался, остальных бомжей как ветром сдуло. Никто не хотел становиться свидетелем, а тем более участником разборки. В трудную минуту каждый сам за себя.

Милиционер со скучающим лицом стоял всего лишь метрах в пятнадцати, демонстративно повернувшись к Стрессу спиной, изучал расписание поездов.

– Я тебе скажу, только ты меня не выдавай, он у себя в берлоге. На дно залег.

– Где?

– Здесь, недалеко за перроном, метров сто по путям возле забора, там люк теплотрассы.

– Веди.

– Нет, мне нельзя, мне потом голову оторвут.

– А я тебе сейчас яйца отрежу.

– Я дорогу покажу, а дальше ты сам, мужик.

– Пошел! – Стресс, как тисками, сжал локоть Трубы и толкнул его вперед.

Припадая на затекшую от сидения ногу, Труба двинулся к выходу.

– Слышь, мужик, я тебя до края платформы доведу, а там.., дальше ты сам.

– Не рассуждай.

Труба в мыслях проклинал Щукина, вполне могло получиться и так, что, доведи он бандита до крышки канализационного люка, тот его там и прирежет. Место‑ то пустынное и безлюдное. Позвякивая бутылками в пакете, Труба семенил по перрону, за ним след в след шел Стресс, он уже не сжимал локоть бомжа, но у того всякое желание бежать пропало. Он знал – соревноваться в беге со здоровым тренированным головорезом ему нет смысла.

Дойдя до края высокой платформы, Труба остановился.

– Чего стал?

– Вон за тем составом – люк возле забора. Он там, это точно.

– Пошел, – Стресс, ударил ногой Трубу под коленку, и тот кубарем полетел с платформы на кучу щебня.

Стресс, спрыгнул следом, схватил его за шиворот и вновь поставил на ноги.

– Пошел, вонючка.

– Иду‑ иду.

Они перебрались под составом и оказались у бетонного забора. Сквозь негустую краску просвечивали лозунги былых времен. ICTSS с двумя латинскими S, выполненными в стилистике молнии эсэсовцев, лозунг «Долой ГКЧП'» кто‑ то исправил на «Долой ГКЧП! ».

Труба остановился возле чугунного люка с аббревиатурой «ТС».

– Теплосети.

– Чего кричишь? – шепотом образумил Трубу Стресс, – еще твой голос услышу, прирежу.

Он присел на корточки, внимательно осмотрел щель между люком и горловиной. По всему было видно, люк поднимали совсем недавно. Ни камешка в щели, ни земли.

– Не топчись, – прошипел Стресс, ища глазами чем бы подцепить этот чертов люк.

Солнце уже зашло, и неподалеку в конусе света, который бросал на железнодорожные пути галогенный фонарь, Стресс, увидел загнутую буквой Г проволоку.

Он, стараясь ступать бесшумно, подобрался к ней, осмотрел, на проволоке имелись свежие царапины.

Значит, совсем недавно ею пользовались, может даже сегодня, за ночь бы изломы покрыли бы маленькие пятнышки ржавчины.

– Он, говоришь, отлеживается?

– Так мне сказал, – отвечал Труба, радуясь тому что внимание Стресса переключилось с него на люк, а его самого, возможно, сейчас отпустят.

Но не тут‑ то было, Стресс вставил проволоку в отверстие и, уже не соблюдая осторожности, отвалил его в сторону. Противно проскрежетал металл о металл.

У Трубы от страха мелко задрожала челюсть, когда у Стресса в руках появилась тонкая шелковая тесьма черного цвета, как раз такой длины, чтобы набросить ее на шею, захлестнуть и резко дернуть.

«Удавка» – Труба вспомнил как называется такая тесьма.

Он попятился.

– Куда? – прошептал Стресс.

– Там он, там, – показывал бывший джазмен в черное жерло коллектора.

– Стоять! – Стресс принюхался, вместе с паром из люка шел густой запах водки.

Он улыбнулся.

«Нажрался небось, сука».

Пальцем подманил к себе Трубу.

– Лезь, – скомандовал Стресс.

– Куда? Зачем?

– Лезь, я тебе говорю.

Не выпуская из руки удавку, Стресс схватил Трубу за грудки, и ноги того повисли над черной пустотой.

Бомж засучил ногами так, словно ехал на велосипеде.

Еще немного, и он рухнул бы вниз, но вдруг ощутил под подошвой скобу металлической лестницы. Он стал быстро спускаться.

Стресс полез за ним следом, люк так и остался открытым. Горела тусклая лампочка, освещавшая пространство метра на четыре вглубь. В темноте попискивали крысы. Бандит достал из кармана фонарь и посветил в глубину коллектора. Грызуны особо не прятались, лишь жались к стенам.

Стресс потянул носом, тут внизу еще сильнее пахло водкой, и он чувствовал откуда исходил запах – из черного провала, из узкого прохода между сырых бетонных стен.

– Там, – кивнул Труба, указывая пальцем, – там он, дрыхнет, наверное.

Стресс, памятуя о судьбе постигшей Тормоза, не подходил близко к провалу, не высовывался, схватил Трубу за рукав и потянул его вперед, зашипел ему в немытое, волосатое ухо:

– Зайдешь. Свет там есть?

– Не знаю.

– Зайдешь, посветишь, – он сунул ему в руки фонарь и подтолкнул в темноту.

Труба, ни жив, ни мертв, сделал несколько шагов и ощутил, как его отпускает рука Стресса, свет фонаря беспокойно зашарил по каморке, упал на постель.

Щукин лежал, повернувшись лицом к стене, накрытый до пояса легким одеялом, из‑ под которого торчали босые ноги с, на удивление, чистыми пятками.

Луч фонаря скользнул по спящему, вернее, по притворявшемуся спящим, Щукину, пошел по стене.

Вдруг Труба почувствовал, как тяжелая ладонь закрывает ему рот, нос, он дернулся, но его тут же подняли над полом. Комбат развернул Трубу к себе и подмигнул. Рублеву казалось, что подмигнул он весело, на всякий случай он улыбнулся еще шире. Но перепуганный бывший джазовый музыкант соображал с трудом. Все его подозрения сейчас сводились к тому, что его непременно хотят убить.

Да и насчет того, жив ли Щукин, побыв вместе с Комбатом, он имел сомнения. Борис Рублев решил рискнуть, он медленно отнял руку от лица Трубы. Если тот не закричал тотчас же, то только потому что его парализовал страх.

– Ну что там? – послышался шепот Стресса.

– Спит, – одними губами проговорил Комбат, указывая пальцем на Щукина. И только сейчас догадался опустить Трубу на пол. Ощутив под собой твердую почву, тот качнулся и прикрыл глаза.

– Чего там? Чего молчишь? – Стресс, расправил удавку, готовый набросить ее на шею Трубы, когда его голова покажется из прохода.

Нелегкий выбор стоял перед Трубой – он боялся и Комбата, и Стресса. Стресс, пугал его своим поведением, Комбат же силой и суровым видом.

– Спит, – наконец, выдохнул Труба, – напился и спит, сымпровизировал он.

Комбат одобрительно кивнул, он стоял, прижавшись спиной к побеленному бетону стены, возле самого неимоверно узкого входа.

– Посвети, – приказал Стресс, становясь напротив провала.

Не нравился ему взгляд бомжа, глаза того от страха округлились и, самое странное, при этом Труба умудрялся моргать часто‑ часто.

Кровать, стена, приклеенные к стене хлебным мякишем вырезки из газет, журналов. Несколько голых красавиц. Больше всего Стресса успокаивал запах водки, значит, пьян, значит один.

– Тебя я не трону, – соврал он Трубе, шагнув вперед и держа в вытянутых руках удавку.

Едва голова Стресса возникла в проеме, как Комбат обхватил его шею рукой и повалил на пол. Стресс, не ожидавший нападения, среагировал не сразу, опомнился уже оказавшись на земле, его грудь придавило колено Комбата, и он услышал его низкий с хрипотцой голос.

– Ну вот и попался.

Стресс понимал, что с ним могут сделать – скорее всего то же, что он собирался сотворить со Щукиным и поэтому боролся за жизнь отчаянно. В призрачном свете фонаря, когда Труба светил на спящего Щукина, Комбат не заметил, что в руках у Стресса удавка, и это дорого могло ему обойтись. Бандит хрипел, ему казалось, что ребра вот‑ вот треснут, так сильно Рублев прижал его.

Но в последнем отчаянном рывке Стресс успел набросить Комбату на шею удавку и изо всех сил дернул концы шелковой тесьмы в стороны. Другую шею тесьма уже давно бы перерезала прямо до позвоночника.

У Комбата же лишь потемнело в глазах, он захрипел и ослабил хватку. Окрыленный успехом Стресс, сбросил Комбата с себя, скорее, не сбросил, а завалился с ним на бок, и с отчаянием утопающего продолжал тянуть концы тесемки.

Фонарик плясал в дрожащих руках Трубы, Щукин, заслышав возню, как ужаленный вскочил с кровати и забегал по помещению, не помня себя от ярости.

Стресс кричал:

– Сука! Падла! Врешь – не возьмешь!

Комбат не ожидал такого яростного сопротивления и только поэтому бандит получил фору секунд на пять, за которые почти успел поверить в свой успех. Но Рублев, лежа на боку, коленом из всех сил, а их у него было не мало, ударил Стрессу между ног.

Никто из присутствующих не знал, какая связь существует между причинным местом и руками, какие сложные хитросплетения нервов соединяют эти такие важные для человека части тела. Но связь была очевидной.

Удар между ног – и тут же пальцы Стресса разжались. Выпустив тесемку, он свернулся клубком и протяжно заматерился, катаясь по полу. Ему показалось, что все его мужское достоинство превратилось в горящий болью блин. Где‑ то он был недалек от истины.

Комбат не позволил ему долго прислушиваться к ощущениям, к тому же не очень приятным. Он схватил Стресса за шиворот и потер лицом о шероховатую, с торчащей щебенкой, бетонную стену, затем бросил на пол и быстро обыскал.

Теперь у него в руках был пистолет с навернутым на него глушителем, две полные обоймы, в одной из которых пули оказались с пропилами – накрест, такие после попадания в тело раскрываются так, как цветы раскрываются из бутонов. Извлечь их можно только вместе с куском мяса и накрученными на них венами, нервами, сухожилиями. Стресс уже и не думал сопротивляться. Два удара судьбы в лице Комбата он уже пережил, третий мог оказаться смертельным.

Медленно‑ медленно, чтобы не внушить опасения Рублеву, он стер тыльной стороной ладони кровь, натекшую на глаза из рассеченных бровей, еле ворочая прокушенным языком, проговорил:

– Кто ты?

– А тебе дело? – сказал Комбат.

– Я…, – пробормотал Стресс, и руки его потянулись к застежке брюк, но лишь он прикоснулся к ширинке, как тут же взвыл от боли.

– Кто тебя послал? – спокойно спросил Комбат.

– Не скажу.

– Скажешь.

– Сам, сам пришел.

– Да его кончать надо, – встрял в разговор Щукин, наконец, отыскавший столовый нож.

– Ты же видишь – он шавка нанятая, пес цепной, а мне нужен тот, кто скомандовал ему – «фас».

– Сам.

– Может быть, тебе еще разок вдарить. – Комбат носком ботинка раздвинул ноги лежащего на полу Стресса.

– Я скажу, скажу!

– Кто?

– Не могу, – скривившись от боли, проговорил бандит.

– Жду, но недолго.

– Кончат меня тогда, ясно.

– Слышал, что сказал Медалист Сема, – напомнил Комбат, – тогда он тебя кончит. И будет прав, ты же пришел его придушить.

– Подожди В отчаянии Стресс закрыл глаза, он лихорадочно думал, как выйти живым из сложившейся ситуацию.

Вновь броситься? Но это было бы безумием в его теперешнем состоянии. Сказать правду? Тогда Курт из‑ под земли достанет. И самое страшное – неизвестно кто же этот мужик, так лихо расправившийся с ним.

Преимущество было явно на стороне Комбата, даже если не брать во внимание его комплекцию и настойчивость, пистолет‑ то держал в руках он – Рублев. Стресс уже немного отошел от шока но не спешил подавать признаки жизни, пусть уж думают, что он и пальцем не может пошевелить от боли и страха.

– Ну‑ ка, – скомандовал Комбат Щукину и Трубе, – свяжите его.

Щукин засуетился, пытаясь что‑ то подыскать в своей конуре, наконец, нашел моток тонкой вязальной проволоки, которую украл в вагоноремонтном депо, словно предвидел что эта проволока ему понадобится.

– Мягкая? – Щукин продемонстрировал сгибая тонкую миллиметровую проволоку.

– Сойдет, – бросил Комбат.

Стресса подхватили под руки, Труба со Щукиным осмелели, теперь бандит уже не казался им грозным, потащили к большой трубе, проходившей вдоль стены, и примотали руки Стресса к ней. Затем скрутили ноги.

Комбат в задумчивости сидел на ящике, покуривая сигарету и поглядывая на Стресса.

Морда бандита ему не нравилась.

«Была б моя воля, прикончил бы на месте. Небось, падла, знает, кто убил ребят, нужно будет из него это знание вытрясти».

Стресс тихо стонал исподлобья поглядывая на Комбата, по его лицу текли тонкие струйки крови из рассеченных бровей.

– Ну вот что, приятель, – Комбат говорил спокойно, тратя много сил на то, чтобы подавить злобу, которую он испытывал к этому человеку.

– Да?

– Хотя, вообще, ты мне никакой не приятель, а последняя сволочь. Попался бы ты мне в другом месте, не задумываясь хлопнул бы тебя, как гнусную крысу, разносчика заразы. Сейчас жалею, что не пришил тебя сразу, – Комбат говорил тихо, но в его тихом голосе таилась огромная мощь и неистовая ярость, которую Рублев едва сдерживал.

Стресс понял, этот мужик шутить не станет. Кто он такой и откуда взялся на его голову, бандит не имел ни малейшего представления. Одно было ясно, что он не связан с милицией, а действует сам, преследуя какие‑ то собственные цели.

«Что ему нужно? Не мент… Менты в одиночку не ходят, обычно они действуют группами. Этот очень уж лихой и, чего доброго, оставит меня здесь подыхать. И крысы меня сожрут. Кричи, не кричи, в этой шахте никто не придет на помощь. Хотя люди и поезда будут проходить совсем рядом в нескольких метрах надо мной».

– Слушай, что тебе надо?

– Мне от тебя лично ничего не надо. А ты, наверное, хочешь сохранить свою гнусную жизнь или, может быть, не хочешь? Тогда и разговоры не станем заводить.

– Хочу, хочу, – быстро заговорил Стресс, – не убивай меня.

– Ишь ты, как запел. Кто тебя послал сюда? Если ты этого не скажешь или соврешь, я вернусь. Тогда тебе мало не покажется. В милицию я тебя сдавать не буду. Ты хотел убить вот этого мужика, – Комбат кивнул в сторону стоящего, втянувшего голову в плечи Щукина, – так он тебя и прикончит С огромным удовольствием. Так что решай. Только учти, времени у тебя очень мало. Самое странное – это то, что единственный, кто может за тебя заступиться и сохранить твою гнусную жизнь, так это я. Смотри, – Комбат поднял левую руку, показывая часы, – вот эта стрелочка сделает один круг, пройдет шестьдесят секунд и, если ты, говнюк, ни начнешь говорить, то пиши пропало. Я откручу этот вентиль, а здесь идет горячая вода, как никак теплотрасса, и через полчаса ты сваришься в колодце как цыпленок в плотно закрытой кастрюле, и шкура с тебя слезет, а то, что останется, в вареном виде, сожрут крысы. Ты меня понял?

Щукин, стоящий у стены, самодовольно потер рука об руку и положил ладони на вентиль, он уже готов был повернуть его против часовой стрелки.

– Погоди, не спеши, – остановил его Комбат, – осталось еще сорок пять секунд.

Стресс судорожно дернулся, но от этого движения проволока лишь сильнее впилась в связанные руки.

– Ну‑ ну, подергайся. Тридцать секунд осталось, – спокойно констатировал Рублев и стал отстукивать секунды рифленой подошвой ботинка.

Этот стук напоминал Стрессу удары молотка по шляпкам гвоздей, забиваемых в крышку гроба.

– Ну вот, осталось пять секунд…

– Я все скажу, все! – истошно завопил, но тут же осекся Стресс.

Комбат понял – этот еще не сломлен.

– Поверни‑ ка вентиль на пару оборотов.

Щукин уперся ногой в стену. Вентиль изрядно‑ таки проржавел, затем железо скрежетнуло. Труба подошел к приятелю и они вдвоем сорвали маховик с места, провернули его два раза.

С шипением и истошным свистом ржавый Кипяток хлынул на пол к ногам Стресса, вместе с кипятком из трубы повалил горячий пар. Стресс почувствовал, как пар обжигает щеку, плечо и ногу, брызги еще не падали на него самого, но уже было нестерпимо жарко.

– Пошли, – махнул рукой Комбат, вставая с ящика и отодвигая его в сторону, – только документы, Сема, не забудь взять, возвращаться сюда не будем. А этот хмырь пусть варится.

– Все скажу, все скажу! – завопил Стресс, – трубу закрутите.

– Вначале скажешь, потом закрутим. Имя того, кто тебе приказывал?! – спросил Комбат.

– Курт! Курт! Курт! – трижды прокричал Стресс, – фамилия Метельский.

Комбат подошел, и одной рукой закрыл вентиль наполовину, вода продолжала капать, пар рвался, словно из паровоза, в небольшом помещении было жарко и душно от кипятка.

Стресс принялся дергаться.

– Отвяжите, отвяжите! Не бросайте меня здесь.

– Отвязывать я тебя не обещал, ты еще не все сказал. Кто такой Курт?

– Мой босс.

– А на кого работает он?

– Сам по себе.., я этого не знаю, он нам не докладывает.

– Значит, вас много? – спросил Комбат.

– Человек пятнадцать или двадцать, когда и сколько надо – решает Курт, а потом нас собирает.

– Что вы делаете?

– Бомбим, кого Курт скажет, забираем товар, выколачиваем долги.

– А какой долг ты хотел выколотить из него?

– Мне Курт приказал убрать. Если я не уберу его, Курт убьет меня. Он ни перед чем не остановится, он самый настоящий садист, – принялся нести на своего хозяина перепуганный скорой расправой Стресс.

– И ты, думаю, не гуманист – лапы у тебя по локоть в крови, а то и по плечи.

– Я, я ничего, я только выполнял приказы.

– Тебе, небось, хорошо платили.

– Да, Курт платил нормально, правда, не всегда, мы по большей части работали на мелок.

– На мелок это как?

– В долг, потом обещает рассчитаться, правда всегда рассчитывается, не подводит, но позже, когда рассчитаются с ним…

– А за расстрел машин возле моста через Оку под Серпуховом тебе уже заплатил?

Стресс замялся, ему не хотелось рассказывать о своих гнусных делишках.

– Так заплатил, или нет?

– Пока нет.

– Так это вы уложили всю охрану.

– Нет, нет! – выкрикнул Стресс.

– А кто? – не отставал Комбат, понимая, что этот, привязанный к трубе бандит, все знает.

– Курт хитро придумал. Мы сидели в машине на подстраховке, охрана сопровождала машины, думая, что в них ценный груз. Курт все рассчитал.., под Серпуховом на охрану напали другие люди.., одну машину столкнули вниз в болото, а вторую расстреляли прямо на дороге.., затем машины загнали в лес, а уж там мы перестреляли всех тех, кто хотел забрать груз…

– А что вы везли?

– Ничего. Мешки с сахаром были в машинах, а мы прятались за ними.

– А что должны были везти? – спросил Комбат.

– Не знаю, наверное, наркотики. Только не убивайте меня, не оставляйте здесь.

– Говоришь, наркотики?

– Да‑ да, Курт перекинулся к другим хозяевам вместе со всеми нами.

– Понятно. А где он сейчас?

Комбат закрутил кран и еще раз обыскал Стресса.

На этот раз его интересовали документы. Потертый вместительный бумажник оказался в руках Комбата, денег в нем лежало немного для такого мерзавца, как Стресс, – триста долларов.

– Да, не густо вам этот Курт платит. Может, ты дома все свои денежки держишь?

На импровизированный стол, составленный из ящиков, легли документы на автомобиль, техпаспорт, права, штрафные квитанции.

– Машина у тебя дорогая.

– Это не моя, Курта, на меня только оформлена.

– Так где Курт?

– Точно говорю, не знаю. Обещал связаться.

– Это мы еще посмотрим. Твоя машина сейчас где? Возле вокзала стоит?

Стресс, согласно кивнул. Комбат рассматривал квитанцию, которую бандит получил, оставляя машину на стоянке.

– Скоро уже время твое истечет, быстро ты управиться хотел.

– А чего тут долго возиться, – как о самом обычном деле сказал Стресс, он уже почувствовал, его оставят в живых.

Во всяком случае пока. Пока не убедятся в правдивости его слов. Он надеялся, что этот здоровенный мужик, действующий в одиночку, оставит его под присмотром Щукина и Трубы, а сам отправится искать Курта.

Значит, следовало как можно скорее, отправить его куда подальше, по возможности, не обманув. А за это время попытаться договориться с бомжами.

Стресс хитро прищурился и выдохнул.

– Может, Курт на базе, – хотя абсолютно точно знал, что тот сейчас направился на встречу с Сиваковым и Панкратовым.

– Какая база? Смотри не ври.

Комбат присел на корточки и приблизил лицо к лицу Стресса, тому стало не по себе от спокойного взгляда.

– Недалеко от Переделкино есть поворот вправо.

Там еще стоит указатель «Оптовая база». За лесом в полутора километрах бетонный забор с железными воротами и никакой вывески. За ними склады, там, может быть, Курт.

– Так – может быть или – точно?

– Откуда мне знать, он мне не докладывает. Там наши ребята должны сидеть.

– Много?

– Не знаю. Это как Курт решит, если дело есть, то все собираются, а обычно человека три‑ четыре.

– Так, – задумался Комбат, потирая уже два дня небритую щеку, – чешутся у меня руки размазать тебя по стенке, да жаль твоей головы, небось что‑ то еще в ней ты приберег, чтоб свою задницу спасти?

– Я все сказал. Но если Курта сейчас там нет, то это не моя вина.

– Где он живет? – спросил Комбат.

– Точно не знаю, он никого к себе домой не водил.

Знаю только двор, в который его подвожу.

– А дом?

– Он никогда не заходит в подъезд, прежде чем машина не уедет.

Комбат заглянул в глаза Стресса, понял, тот не врет.

– Ладно, – Рублев поднялся и осмотрелся, – оставлю тебя пока здесь. Вы, ребята, за ним присмотрите. Будет деньги предлагать, не верьте.

– Дело ясное, – согласился Щукин, – сколько надо, столько и будем его здесь держать.

– Только с голоду не дайте подохнуть. Может, он еще и пригодится.

– Придется тебе объедки из «Мак‑ Дональдса» жрать и то не своими руками, будем в рот запихивать.

В этот момент Стресс чувствовал себя счастливым человеком, он понял, что будет жить. Пока Он надеялся на то, что ему удастся вывернуться.

Комбат сунул Щукину деньги, которые нашел в кошельке Стресса.

– Только смотрите не пить! Иначе…

– Что ты. Комбат, можешь не говорить, – Щукин приложил руку к груди.

– И никому ни слова, – Рублев напоследок пристально посмотрел на привязанного к трубе Стресса, и отбросив ногой подбежавшую любопытную крысу, выбрался из помещения, прихватив с собой электрический фонарик, пистолет, документы и связку ключей от машины.

Глава 20

Рублев с наслаждением вдохнул свежий воздух, оказавшись возле железнодорожных путей. Аккуратно поставил люк на место и зашагал к платформам.

Ожидавшие прибытия поезда с подозрением посмотрели на Бориса Рублева, который легко выбрался на высокий перрон и зашагал к залу ожидания.

Вскоре Рублев уже осматривался на привокзальной площади, отыскивая глазами джип Стресса. Машина вполне приметная. Когда Комбат с хозяйским видом подошел к ней, вертя на пальце ключи с брелоком, автомобиль ответил сигналом.

«О, и эти боятся, что машину угонят. Сами ворюги и то опасаются».

К Комбату подскочили двое подростков, один с ведром, второй с тряпкой.

– Мы вам машину помыли.

– А я вас просил?

– Не‑ а, но мы всегда так делаем, с вас десять баксов.

– Чего‑ чего? – насупил брови Комбат и, зло сверкнув глазами, повернул ключ в двери.

– Если не заплатите, мы вам машину кислотой обольем.

– Обливай, – спокойно сказал Комбат.

Подобный поворот разговора явно озадачил мальшичек‑ вымогателей.

– У нас крыша есть, – сказал тот, что был постарше в грязных кроссовках на босу ногу.

– Ну а мне начхать на вашу крышу, ребятки, хотите поливайте кислотой, можете даже ее поджечь.

– Ни хрена себе, – сказал один из мойщиков, толкнув своего напарника.

Тот тоже пожал худыми плечами; за все время, что они тут работают, их впервые так нагло прокидывали.

– Э, э, Колян, – сказал веснушчатый напарнику, – глянь‑ ка какая пушка у него.

Из‑ за пояса торчала рукоятка пистолета.

– Мент, наверно.

– Ты что, менты на таких не ездят.

– Все равно, ну его на хрен, в приемник неохота идти.

Комбат, улыбнувшись, выехал со стоянки, а затем притормозил и, щелкнув пальцами, поманил к себе веснушчатого, с ведром и с грязной тряпкой. Тот несколько мгновений мялся, но все же подошел.

– Чего тебе? – спросил он у Комбата.

– На тебе десять баксов, – Рублев подал бумажку. В тот момент, когда купюра переходила из рук в руки, он схватил мальчишку за запястье.

– Пусти, пусти! – заверещал парнишка.

– Иди, только в другой раз так не делай. Смотри, кого можно пугать, а кого нельзя.

Мальчишка быстро, как щенок среди мебели, исчез между машинами, а комбат уже мчался по улице, прикидывая, как можно быстрее попасть в Переделкино.

* * *

Через пару кварталов Комбат привык к управлению джипом, тем более, что управлять им было не сложнее, чем «уазиком». И тут его взгляд упал на телефонный аппарат, прикрытый газетой.

– О, да тут можно жить с комфортом!

Продолжая одной рукой вести машину. Комбат взял трубку и принялся один за другим набирать номера, по которым можно было бы отыскать Андрея Подберезского. С третьей попытки это удалось.

– Андрюха, ты где?

– К тебе, Комбат, еду!

– А куда ко мне? Я не из дома звоню.

– Из автомата, что ли?

– Нет, из машины.

– С кем ты едешь?

– Один, – рассмеялся Рублев. – А что у тебя слышно?

– Ни хрена хорошего. Встретимся – объясню.

– Давай, я тебя подхвачу. – На машине. Да.

Мужчины договорились, где встретиться, и уже минут через двадцать Андрей выхаживал по обочине кольцевой автодороги, пытаясь угадать, в какой же машине встречает его Комбат. Ведь Рублев так и не сказал ему марку автомобиля, на котором приедет. Черный «лендровер», взвизгнув тормозами, замер прямо возле Андрея. Тонированное стекло опустилось, и показалось улыбающееся лицо Комбата.

– Андрюха, садись!

Тот покачал головой.

– Вот уж не думал, Комбат, что ты на такой крутой тачке будешь ездить!

– Сам не думал. Машина хорошая, только хозяин у нее дерьмовый попался. Вот я и исправил несправедливость. Ты садись. По дороге тебе все расскажу.

За пять минут Рублев изложил Подберезскому ситуацию. Обрисовал ее кратко и точно, как привык ставить задачу в боевых условиях. В ящике на приборной панели оказался еще один пистолет, на этот раз без глушителя, старичок ТТ с полной обоймой.

– Кажется, мы на верном пути, – проговорил Подберезский, рассматривая оружие. Ударом ладони он вогнал обойму в рукоятку и засунул пистолет за пояс.

– Ты поосторожнее, яйца себе отстрелишь, – пошутил Комбат.

– Ты тоже себе за пояс засунул, – усмехнулся Подберезский.

– По городу с кобурой к сожалению не походишь, – Комбат вглядывался в ночь за лобовым стеклом, боясь пропустить поворот, о котором говорил ему Стресс.

«Ну, если он меня обманул, – подумал Рублев, когда до Переделкино оставалось совсем ничего, – я ему яйца отстрелю, точно».

И вдруг Андрюха вскинул руку:

– Смотри, указатель!

Тот стоял на отшибе от дороги, так чтобы не попадать в свет фар проходящих машин.

– Ты смотри, чуть не проскочил! – Рублев, не сбавляя скорости, вывернул руль.

Джип, подпрыгнув на ухабе, понесся по узкой дороге.

– Андрюха, я тебя выпущу, немного не доезжая.

И если мне будет сложно прорваться через ворота, то ты перелезешь через забор. А там сориентируемся по обстановке.

– Эх, знать бы, сколько их там! – сказал Андрюха, высаживаясь на обочину. Впереди уже виднелись фонари, освещавшие территорию склада. Комбат фары не включал, так что его машину пока вряд ли кто видел.

– Успеха тебе, Андрюха!

– И тебе того же.

Подберезский сперва хотел пожать Комбату руку, но потом подумал, что это будет выглядеть как прощание, а они еще надеялись встретиться, и встретиться очень скоро.

К воротам склада Комбат подъехал не очень быстро, со включенными фарами. Он знал, что его рассмотреть невозможно – фары слепили бы любого. Остановившись перед самыми воротами он выключил свет и подался чуть назад – на случай, если в машину посветят фонариком. В воротах открылась небольшая калитка, и в ней показался молодой парень в кожаной куртке и лыжной шапке, натянутой на самые брови.

Он прищурился, а затем приветственно махнул рукой.

«Машина ему знакома». – справедливо рассудил Рублев.

– А, Стресс приехал, – крикнул он кому‑ то, кто был во дворе, и загрохотал электродвигатель, открывающий ворота.

Комбат осторожно тронул машину с места. Парень стоял на въезде с автоматом на плече.

«Вот же суки, – подумал Комбат, – не боятся никого, с оружием открыто ходят».

Джип медленно приближался к бандиту.

– Пивка свежего привез? – парень вразвалочку, положив одну руку на автомат, направился к машине.

Комбат опустил стекло. И когда парень подошел к дверце, Рублев резко распахнул ее, да так, что сшиб его на землю.

«Сколько же их тут? » – успел подумать Комбат, пригибаясь.

Он слышал, как бандит обращался к кому‑ то. Значит, тот второй совсем близко.

Так оно и было. Сидевший под навесом, замер, увидев то, что случилось с его приятелем. Он схватил автомат, лежавший на коленях и, передернув затвор, уже хотел прокричать:

«Ты что, Стресс, пьяный, что ли? » – но не успел сказать заготовленную фразу.

Холодный ствол пистолета уперся ему прямо в затылок.

– Стой и не двигайся; – тихо сказал Подберезский. – Шевельнешься – сразу же выстрелю Медленно опусти автомат – Понял.

Очень медленно парень опустил руки с автоматом, еще не понимая, что происходит. Затем положил его на землю и оттолкнул ногой.

– Молодец, – сказал Подберезский, и ударом рукоятки по выбритому затылку уложил парня на землю рядом с автоматом. Затем поднял оружие, поставил на предохранитель и негромко дважды свистнул.

Комбату этот условный свист был хорошо известен.

Он загнал автомобиль во двор, выбрался из машины, перекинул автомат на плечо и за ноги поволок бандита под навес. Подберезский тем временем с грохотом затворил ворота. Наступила тишина.

– Может, еще есть кто? – спросил Комбат. – Вроде бы, шума мы с тобой особого не подняли. Давай‑ ка, их быстро свяжем, потом поговорим. Ты вяжи, Андрюха, а я осмотрюсь.

Подберезский действовал быстро и профессионально. Он повытаскивал брючные ремни, связал бандитов спина к спине. Понемногу те очухались и смотрели на Подберезского абсолютно ничего не понимая, лишь моргали глазами и тяжело дышали.

Комбат вернулся минут через восемь.

– Вроде бы никого, хотя обыскать все за такое короткое время нельзя. Кто еще есть? – спросил Комбат, стволом автомата, поднимая подбородок лежащего на земле бандита.

– Только мы с ним, больше никого.

– Где Курт?

Бандиты затрясли головами, давая понять, что они не знают.

– Андрюха, подымай, веди к стене.

– Зачем? – спросил Подберезский.

– Сейчас я приведу приговор в исполнение. Мужики, вас приговорили к смерти.

Подберезский поставил на ноги бандитов, поняв ход мыслей Комбата, и поволок их к бетонному забору.

Бандиты стояли спина к спине. Тут забор был очень высокий. Передернув затвор автомата, досылая патрон в патронник Андрей поинтересовался:

– Может, кто‑ нибудь хочет сказать последнее слово? Передать что‑ нибудь родным, близким?

– Эй, мужик, мужик, кончай, – закричал один из них. Нервы у него сдали.

Кто эти двое, он абсолютно не понимал, да и не хотел понимать.

– Я все скажу, все, что вам надо, дам, отдам бабу! – закивал головой бандит, у которого сдавали нервы, пытаясь указать на склад.

– Значит, она там! – с видом знатока произнес Комбат, хотя и не понимал о какой такой бабе идет речь.

– Мы ей ничего плохого не сделали.

– – Курт оставил нас сторожить ее до его распоряжения!

– А сам он появится? Андрюха, побудь с ними.

Ключи где?

Парень указал взглядом на карман своей куртки.

Комбат запустил туда руку, вытащил тяжелую связку ключей.

– В каком складе?

– Четвертом, в подвале, пятый бокс.

Комбат двинулся туда, держа автомат наготове.

Что здесь всего лишь два бандита, теперь он знал абсолютно точно. Ведь под стволом автомата соврать может лишь очень отчаянный и смелый человек. А эти двое таковыми не являлись. Рублев это понял по их лицам, по дрожащим голосам.

Он спустился вниз по бетонным ступенькам и, отыскав дверь с номером 5, вставил ключ в отверстие и повернул. Отбросил замок в сторону, отвалил засов.

Женщина в вечернем платье, поблескивающая украшениями и в грязной фуфайке, накинутой на плечи, сидела в углу, обхватив колени руками.

– Выходите, – сказал Комбат.

– Кто вы? – спросила та.

– Это не имеет значения. А вы кто?

Лампочка, под которой стоял Комбат, освещала его небритое лицо. Автомат в руках и весь его внешний вид хорошего впечатления не производил и не вызывал на откровенность.

– Выходите, выходите, и быстро расскажите мне, кто вы.

– Где мой муж?

– А кто ваш муж?

– Илья Сиваков.

Эта фамилия Комбату тоже ничего не говорила.

– Илья Сиваков? – Он произнес так, будто был знаком с ее мужем. – Где Курт? – тут же резко спросил он.

Женщина пожала плечами и вновь спросила:

– Где мой муж? На нас напали. Я не знаю, сколько дней сижу здесь, в подвале, ничего не знаю.

Она расплакалась. Толку от нее сейчас не было.

Комбат вывел женщину, усадил под навес на стул и направился к бандитам.

– Где Сиваков?

– Сиваков уехал.

– Один или с Куртом?

– Один уехал. На своей машине. Курт его отпустил.

Парни, которых Подберезский связал, стояли у самой стены. Один, тот, которого Комбат сшиб дверцей джипа, тихо и упорно шевеля пальцами, пытался развязать ремень, стягивающий руки. Это наконец ему удалось, и он постарался скрыть ослабший ремень.

– Курт может приехать. Обещал приехать, – сказал Витек, поворачиваясь грудью к Комбату. У меня есть его телефон. Можете ему позвонить. Он в нагрудном кармане. Возьмите, позвоните, телефон в дежурке.

Комбат не ожидал такого быстрого откровения.

Удача сама шла в руки. Он сделал шаг, опустил ствол автомата и сказал:

– Звонить будешь ты сам. Скажешь, чтобы он приехал сюда.

Рублев еще не решил, что именно он прикажет сказать бандиту Правая рука Рублева скользнула в нагрудный карман кожанки. В этот момент Витек выхватил пистолет из‑ за пояса у Комбата и, резко рванув в сторону, увлек Рублева за собой, а второй бандит бросился в темноту, туда, где темнели кусты. Подберезский в это время подавал стакан с водой жене Сивакова.

Комбат среагировал быстро, но немного опоздал.

Единственное – что ему удалось сделать – это перехватить запястье правой руки бандита, и выстрел прогремел, но пуля улетела в небо. Комбат резко ломанул руку, сустав с хрустом вывернулся, пистолет выпал из ослабевших пальцев. Рублев механически, не успев подумать о последствиях, схватил пистолет и рукояткой нанес удар в голову. Тот пришелся точно в висок.

Бандит судорожно дернулся и затих. Комбат поднялся, отряхнулся.

– Вот мерзавец!

Подберезский уже бежал к кустам, откуда раздавался треск. Бандит успел освободиться от ремня и карабкался на верх бетонного забора. Подберезский, не задумываясь, передернул затвор, крикнул:

«Стой, стрелять буду! »

На бандита это не произвело никакого впечатления. Его правая нога уже зацепилась за край забора, еще мгновение – и он, перевалясь на другую сторону, исчез бы в лесу. Боясь опоздать, Андрей дважды навскидку выстрелил. Бандит несколько мгновений висел на заборе, зацепившись одеждой за «колючку», а затем рухнул вниз так, как падает мешок с картошкой.

– Комбат, я не хотел!..

– Ничего, Андрюха, мы сейчас поговорим со вторым.

Он наклонился над своим соперником, тряхнул его, пытаясь приподнять, у бандита изо рта и из носа текла кровь, но не толчками, а ровно.

– Вот бля!.. – сказал Комбат, прикладывая пальцы к сонной артерии.

– Ну что? – подойдя, поинтересовался Подберезский. По выражению лица своего командира он догадался, что и этот мертв.

– Да, незадача, Андрюха. Не хотел я его убивать.

– Одним больше, одним меньше, хрен с ними. Что будем делать с ней?

Жена Ильи Сивакова от звуков выстрелов и прочего, творящегося вокруг нее, впала в оцепенение. Ее плечи вздрагивали, она плакала навзрыд, но слез на лице не появлялось. Она все выплакала, сидя в подвале.

– Успокойтесь, успокойтесь, – сказал Подберезский, не зная, чем еще помочь женщине. – Вот, выпейте воды, – он совал ей стакан с кока‑ колой.

Софья дрожащими пальцами взяла стакан. Зубы застучали о край, а напиток пролился на вечернее платье.

– Давайте мы вас отсюда увезем, – предложил Комбат.

– Да, увезите, я боюсь, мне страшно, я не знаю, кто вы…

– Не бойтесь, мы не бандиты.

– Я это поняла. Вы из милиции?

– Нет, мы не из милиции. Мы ищем Курта.

– Он мерзавец, он сволочь, он убийца!

– А откуда вы это знаете?

– Я слышала их разговоры, – сказала Софья.

– Он должен здесь появиться?

– Не знаю…

– Давайте мы вас отвезем к мужу, – предложил Подберезский.

Софья задумалась. Она сидела и растирала виски пальцами, у нее страшно болела голова от свежего воздуха. Она ощущала себя как пьяная, все происходившее сейчас, после того как ее вывели из подвала, казалось ей сном, видением, бредом, точно так же, как в первые часы ей казалось таким же бредом пленение.

– Да, – проговорила она, – по‑ моему, он заодно с Куртом.

– Не должно так быть, – предположил Комбат.

– А почему тогда его освободили? А меня нет?

– Откуда вы знаете, что он на свободе?

– Курт сказал.

– И вы ему поверили?

Софья криво усмехнулась. Ее сейчас мало заботило, как она выглядит. Соблазнять женщина никого не собиралась.

– Нужно знать моего мужа.

– Чем он занимается?

– Бизнесмен.

Сказала, будто бы такое объяснение могло что‑ то прояснить.

И тут Комбат прислушался к звукам, долетавшим из‑ за забора.

– Мой муж… – начала говорить Софья.

Рублев приложил указательный палец к губам:

– Тише.

– А что такое? – забеспокоилась она.

Подберезский приподнял уку и поплотнее прижал к себе автомат.

– Точно, машины.

Рублев подбежал к воротам, осторожно выглянул сквозь щель, успел заметить, как несколько силуэтов вооруженных людей мелькнуло в придорожных кустах. Выждал – вновь перебежка. Он успел заметить, человек десять.

" Сколько их могло занять позицию и затаиться?

Как минимум десять. Окружили, – подумал Комбат. – Но кто это? Действуют профессионально".

Когда глаза немного привыкли к темноте, он разглядел возле леса три грузовика, крытых брезентом, а по дороге с потушенными фарами ехало два «уазика».

– Ну что там? – настороженно поинтересовался Подберезский. По выражению лица Комбата он понял – дела плохи.

– Этак.., человек двадцать, это точно, хотя может оказаться, что и шестьдесят. Они приехали на трех ЗИЛах.

– Бандиты?

– Ты понимаешь, Андрей, мне что не нравится… это скорее всего не дружки тех двоих, – Рублев махнул рукой, указывая в сторону забора, где лежали двое мертвых бандитов.

– А почему?

– Откуда им знать, что мы захватили склады?

– Точно.

Жестом Борис Рублев показал Сиваковой, чтобы та уходила в склад и спускалась в подвал, туда, откуда ее только что вызволили. Узнавать, в чем дело, той не захотелось. Уж очень сосредоточенными выглядели двое вооруженных мужчин.

– Попробовать уйти через забор? – предположил Андрей.

– Поздно Да и баба с нами. Что‑ то я ни черта понять не могу.

– Где хоть свет выключается?

– Ты знаешь?

Подберезский пожал плечами, осмотрелся. Подобная загадка для спецназовца его уровня загадкой не являлась. Проследив взглядом провода, подходящие к складам, он увидел, где они спускаются. Значит, где‑ то там и должен быть распределительный щиток.

– Смотри, Андрюха, погаси свет только с нашей стороны, а освещение по внешнему периметру и в дальней стороне оставь. Нам пригодится, нужно видеть, откуда они забираются.

Андрей, пригнувшись, побежал, а через десять секунд мигнули фонари. Он действовал наугад, рубильники не были подписаны. Свет возле ворот с внутренней стороны погас, зато загорелись прожектора, установленные на щитах складов. Они сумели рассеять ночную темноту и выхватили три «уазика», поставленные впритык с придорожными кустами.

И тут раздался усиленный мегафоном голос:

– Сдавайтесь, вы окружены, милиция!

– Вот те на! – подумал Комбат, обменявшись взглядом с Подберезским.

– Врут, наверное, – сказал тот, отщелкивая рожок и взвешивая его на руке, – полный ли.

– Скорее всего.

Со стороны дороги раздалось несколько одиночных выстрелов, посыпалось разбитое стекло прожекторов.

Дорога, поле, опушка леса вновь погрузились в темноту.

Комбат и Подберезский стояли, прижавшись спиной к бетону забора.

– Ты, Андрюха, следи за левой стороной, а я за правой. Отсюда они не попрут. Скорее всего, начнут зубы заговаривать, а сами с тыла хотят ударить.

– Ты так думаешь?

– Я бы сам так сделал.

– А если и впрямь милиция?

– Сдавайтесь, вы окружены, – со стороны дороги забор осветило несколько фар‑ искателей.

Борис Рублев прицелился сквозь щель в воротах, выстрелил, одна из фар разлетелась вдребезги.

«С одного места больше одного выстрела не делать», – решил Комбат, отскакивая в сторону.

И вовремя. Тут же по воротам, по тому месту, откуда прозвучал выстрел, одновременно ударили две автоматные очереди.

Рублев подволок стол к забору, забрался на него и выстрелил еще раз. Вторая фара погасла. Тут же присел.

«Пусть думают, что нас здесь много и каждый имеет свою позицию».

– Сопротивление осложняет ваше положение, – раздался голос, усиленный мегафоном. – Нам известно, что вы удерживаете заложницу. Даем вам пятнадцать минут на размышление. Если до этого времени не получим от вас ответа, я отдаю приказ начать штурм".

Рублев еще раз выглянул поверх забора. Никакого движения не наблюдалось.

«Не похоже на бандитов, – подумал он. – Те бы с ультиматумами не совались бы. Тем было бы сподручнее все решить под покровом темноты, а не тянуть до утра. А может это Сиваков, муж бабы, людей нанял? За жену боится и потому не хочет перестрелку начинать».

Комбат заметил, как двое вооруженных короткими автоматами людей с черными масками‑ чулками на головах ползут, пытаясь подобраться вплотную к забору.

«Камуфляж на них, что ли? » – подумал Рублев и уже хотел было крикнуть: «Не двигаться! » и выстрелить в землю впереди них, как передумал.

– Андрюха, постой тут, посмотри. Когда на забор лезть начнут, ты меня подкорректируй.

– Понял! – Андрей Подберезский притаился около ворот.

Комбат прошелся возле забора. Распластался, насколько мог, прижавшись спиной к бетонной секции.

Андрей показал Комбату указательный палец левой руки и ткнул его вверх, что означало – один из двоих лезет, а затем чуть кивнул пальцем влево – мол, Комбат, перейди, а то не встретишься с ним.

Рублев и сам слышал шорох по ту сторону забора, увидел пальцы, обхватившие верхний край. Подберезский поднял два пальца.

«Значит, и второй полез», – подумал Комбат.

Он стал одной ногой на выступ фундамента. Если бы он сейчас распрямился в полный рост, то его голова оказалась бы над забором.

«Ну что ж вы, – подумал Рублев. – Не торопитесь, как видно, нервишки шалят. Ничего, нервы у меня покрепче ваших будут», – и он махнул Подберезскому рукой. Тот выпустил короткую очередь в воздух.

Рублев знал психологию бойца, который, стараясь оставаться незамеченным, лезет на стену, а в это время у него за спиной раздается автоматная очередь.

Времени на раздумье нет, и хочешь – не хочешь рванешь вперед, туда, где как тебе кажется – безопасно, туда, где тебя прикроет от пуль десятисантиметровый слой бетона. Рублев изготовился…

И не ошибся.

Тут же над серой бетонной плоскостью, слабо освещенной далеким фонарем, показались две головы в черных трикотажных масках. Белели только прорези для глаз и для ртов. Двое мужчин в камуфляже и масках уже готовы были перемахнуть через забор, чтобы сгруппировавшись приземлиться и отбежать под прикрытие складов.

Комбат дал им спрыгнуть. Но свобода их кончилась раньше, чем они достигли земли. Прыгали они почти синхронно, и Рублев, когда они еще находились в воздухе, прыгнул на них, навалился, прижал к земле. Короткий автомат, висевший у одного из мужчин на плече, от удара о землю дал очередь.

«Крепкие, – успел подумать Комбат, – против двоих сразу не устоять».

И он, не дав подняться, ударил незнакомца кулаком по затылку.

«Минут десять в себя не придет».

Рублев, не поднимаясь, откатился, краем глаза заметив, что второй из гостей уже вскочил на ноги и вскинул автомат. Но тут на помощь подоспел Подберезский. Он прыгнул на мужчину сзади, повалил его и, завладев автоматом, бросил оружие Комбату:

– Держи!

Рублев уже держал под прицелом верх забора, понимая, что следует ожидать скорого появления новых гостей.

– Готово, – процедил сквозь зубы Подберезский, стягивая мужчине в камуфляже руки и ноги ласточкой, покрепче завязывая узел на кожаном ремне.

– У нас ваши люди, – крикнул Комбат. – Если сунетесь, им хана! – И дал очередь поверх забора.

Подберезский тем временем, сидя на корточках, обыскивал пришельцев.

– Ну что там?

– Фигня какая‑ то, Комбат, получается, – погрустнел Подберезский. – Попали мы с тобой в гнусную историю. Смотри, – он бросил Рублеву удостоверение, найденное у одного из мужчин.

Из того следовало, что Поляков Иван Петрович в звании сержанта служит в региональном управлении по борьбе с незаконным оборотом наркотиков.

– А второй? – тоже помрачнев, поинтересовался Комбат.

– Этот – старший сержант. Молодые ребята, недавно после армии, – глянув на год рождения, сказал Рублев. – Потому так легко и попались.

– Да уж, легко.

– Небось, у них такого командира не было, как ты, Комбат.

– Вот же незадача, – Комбат в сердцах ударил кулаком по забору, отчего бетонная секция дрогнула. – Погоди, Андрюха, сейчас что‑ нибудь придумаем. Эх, ушли бы мы с тобой легко, но в своих стрелять.., и чтобы свои в тебя стреляли – нет, такого не будет.

Рублев подошел к воротам и, что было силы, крикнул:

– У нас двое ваших людей. С ними пока ничего не случилось. Если вы сунетесь, если прозвучит хоть один выстрел… – он не стал уточнять, что произойдет, надеясь на догадливость людей, окруживших их. Как‑ то язык не поворачивался сказать: «Мы их прикончим» или «Будем убивать по одному».

– Но мы согласны на переговоры, – вновь крикнул Комбат после непродолжительной паузы, данной на осмысление сказанного. – Мы согласны на переговоры с тем, кто руководит операцией. Во избежание ненужных жертв, – добавил Комбат. – Ну как, согласны?

Пока не стреляли, это было хорошим знаком.

– Пусть подойдет к воротам, только один, мы откроем калитку.

Вспыхнули фары двух «уазиков», стоявших возле кустов. Их свет точно упал на металлические ворота.

«Профессионально поставили», – машинально отметил Рублев, но тут же не преминул спрогнозировать и свое поведение. Будь перед ним не представители власти, а бандиты, уж он бы эти яркие фары за пять секунд расстрелял.

– У вас что, язык отнялся? – закричал Рублев.

И тут увидел, как по асфальту идет человек. Он видел только черный силуэт, возникший в слепящем свете фар. Высокий мужчина держал руки над головой, в правой сжимая белый, просвечивающий в ярком свете, платок. Оружия, кажется, при нем не было.

Да это особо и не беспокоило Комбата.

«Они, небось, думают, – решил он, – что нас здесь человек десять. Ну, они недалеки от истины. Мы с Андрюхой, взвода не взвода, а уж отделения одного, точно стоим. Один против нас не боец, будь он даже обвязан гранатами, а зайдя на территорию, вытащит чеку. А мы его мигом назад к своим через забор перебросим».

Мужчина остановился перед самыми воротами.

Теперь Комбат мог уже в общих чертах рассмотреть его лицо. Не молод, волосы тронутые сединой, лицо открытое, честное. На плечах погоны полковника.

«Нет, это не маскарад», – подумал Комбат. – Он, точно, полковник. Сразу видно по выправке, по взгляду".

И он открыл металлическую калитку. Сам, естественно, отошел под ее прикрытием. Когда стоишь в дверном проеме, подсвеченный со спины, ты хорошая мишень. Для меткого стрелка не помеха человек, стоящий между тобой и мишенью.

– Проходите, полковник, – пригласил Комбат.

Но вошедший даже не глянул в его сторону. Он следил за Подберезским, державшим его на мушке.

Глава 21

То, что происходило в этот момент на складах, имело довольно простое объяснение. Зря Комбат и Подберезский пытались просчитать сложные ходы, зря они думали о том, что Сиваков прислал людей, чтобы вызволить жену, и к сегодняшнему нападению Курт не имел ровным счетом никакого отношения. Все произошло, можно сказать, случайно.

Региональное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков проводило плановую операцию, в задачи которой входил отлов продавцов зелья на московских вокзалах. Руководил операцией полковник Савельев.

Генерал Морозов больших сюрпризов от нее не ожидал. Результаты ему были известны заранее. Ну, поймают десять‑ пятнадцать торговцев, упекут их за решетку. Можно будет для видимости сдать килограмм‑ полтора порошка на одной из квартир, и тема для очередного телевизионного репортажа или газетной статьи готова.

Управление не спит в шапку, а решительно борется! Инициатором этой операции являлся сам генерал Морозов. Ему было куда спокойнее, когда полковник занят работой внизу наркоторговой пирамиды, а не пробирается к ее верхушке. Все имеющиеся средства, весь личный состав были отправлены в город.

Если в первые полчаса акции успех сопутствовал Савельеву (ему удалось захватить с поличным семь торговцев, в основном афроазиатов, нелегально осевших в Москве), то потом сработал беспроволочный телеграф и торговцы покинули свои места. И поэтому он больше по инерции продолжал поиски, почти не надеясь на успех.

Естественно, находись Щукин и Труба на вокзале, они бы узнали о новостях, приходивших с других вокзалов, но на свою беду они караулили Стресса, привязанного к трубе в теплотрассе.

– – Жрать хочется, – сказал Щукин, подбирая со стола остатки буханки хлеба, погрызенной крысами.

– Лучше не рискуй, – предупредил его Труба. – На зубах у крыс может быть трупный яд.

– Они бы сами сдохли, – заметил Щукин.

– Их никакая зараза не берет, – Труба покосился на серого грызуна, нахально усевшегося в проходе и уставившегося на странную компанию красными бусинками глаз.

Шерсть на крысе была грязная, свалявшаяся, а чешуйчатый розовый хвост чуть заметно подрагивал.

– Голодная, наверное, – Щукин бросил корочку хлеба, так, чтобы, если крыса надумает ее взять, ей пришлось бы пройти метра два, приблизиться к людям. Грызун чуть поменял положение, чтобы лучше видеть добычу, но с места пока не трогался.

– Кис‑ кис‑ кис, – позвал Щукин.

– Так котов зовут, идиот.

– А как крыс подзывают?

– А вот так, – Труба ухватил половину кирпича, лежавшую под столом, и запустил ею в крысу.

– Промазал! – обрадовался Щукин.

– По‑ моему, попал.

– Куда же тогда она делась?

– Сдыхать убежала, – убежденно произнес Труба и, прикрыв глаза, сделал вид, что играет на воображаемом саксофоне.

При этом звуки, срывавшиеся со сложенных в трубочку губ, вполне напоминали звуки музыкального инструмента.

– Эх, Медалист, не пропил бы я свой саксофон!..

– Жрать хочется, – Щукин, последние дни не пивший водки, нагулял страшный аппетит.

Тут Стресс рискнул вставить слово:

– Отпустите меня, мужики.

– Ага, разогнались, – Щукин был намерен стоять до конца.

А вот Труба разомлел от тепла, от сознания собственной силы – не шутка ведь, повязали вооруженного бандита.

– Мужик, я тебе денег дам, слышь!

– Деньги у меня есть, – Труба показал на стол, где лежали сотенные купюры, изъятые у того же Стресса.

– Еще дам.

– Цыц! – прикрикнул на него Щукин.

– И впрямь, жрать хочется, – Труба пытался что‑ то припомнить. – У тебя же, Медалист, еще концентраты супов были. Давай сварим.

– Их крысы сожрали. Вместе с целлофаном и фольгой – Тогда сходи купи.

– А деньги‑ то есть?

– Есть, – гордо отвечал Щукин, поглаживая зеленые купюры.

– Так сходи. Бутылку возьмешь.

– Вот Комбат вернется, пришьет этого придурка, закопаем его, тогда и бутылку можно выпить.

– Вы что, серьезно, мужики?

– А ты думал, шутим?

– Сходи, – ныл Труба.

– Не могу. Сторожить его должен. Ты сбегай Трубе не хотелось выбираться из логова, но и терпеть голод он больше не мог.

– Рублей нету, что ли?

– Откуда? Сдачку возле кассы знаешь? Сотку сунешь – целый карман денег получишь.

– А это разве не деньги?

– Это – как семена, – задумчиво сказал Щукин. – Посадишь их – а потом на ветвях рубли вырастают. Много‑ много.

Труба аккуратно сложил купюру пополам, зачем‑ то подул на нее и сунул в карман. Затем застегнул его на кнопку.

– – Чего купить?

Раньше такие вопросы перед ними не стояли. Если что‑ то и покупали, то только выпивку, а все остальное раздобывали среди объедков в «Мак‑ Дональдсе» и в экспресс‑ кафе.

– Про пиво‑ то Комбат ничего не говорил? Бери пиво. В банках. Давно баночного не пил.

– Хорошо.

– Там уж смотри – колбаски какой, хлеба.

От упоминания гастрономических изысков Щукин закатил глаза, а рука его потянулась погладить окладистую бороду, которой, к ужасу хозяина, на месте не оказалось.

– Тьфу ты, совсем забыл, что побрился! И чтобы быстро назад! Одна нога здесь – другая там. Пакет возьми.

– Ты что, Медалист, я пить там не буду. Я никому слова не скажу, что у нас деньги есть. На вокзале покупать не стану, только в гастрономе.

– Ну, пошел!

Труба исчез в коллекторе. Скоро послышался скрежет открываемого люка. Закрывать его плотно Труба не стал. Все равно, минут через двадцать‑ тридцать вернется. Слово свое Труба сдержать собирался – ничего не пить на вокзале, ни с кем не заговаривать, сдаться, прикупиться – и назад, в нору. А вот тогда уже, в тепле, в хорошей компании можно будет позволить себе расслабиться.

Он пробрался в кассовый зал и несколько удивился, заметив, что никого из других бомжей нет – они, обычно человека три‑ четыре, сидели возле батарей парового отопления.

«Ну и отлично, не станут приставать с расспросами и деньги клянчить».

Бодрым шагом, спеша, Труба направился к окошку обменника. Остановился, глянул на табло, где горели красные цифры с курсами валют, отыскал звездно‑ полосатый флаг. Трубу, раньше почти не имевшего дела с валютой, по крайней мере не пользовавшегося услугами обменников, неприятно поразило то, что существует разница между курсом покупки и продажи «Это же надо, сволочи, – подумал он, – это я им продам сотку по одной цене, а они потом другому подороже ее загонят. Это что ж получается? Кровь из меня пьют? »

За то время, пока он был бомжем, чувство справедливости у него обострилось. Труба решил, что ни за что в жизни не позволит накалывать себя.

«Если валюту здесь покупают, то кто мне помешает вдуть сотку покупателю по курсу продажи? А про подъем, ясное дело, Медалисту Щукину не скажу. Разницу в карман».

– Эй, девушка, – Труба загородил дорогу немолодой женщине, попытавшейся с кошельком в руке подойти к окошку обменника.

– Чего? – насторожилась та.

– Покупаете или продаете?

– Покупаю.

– Купите у меня, – Труба хрустнул новенькой соткой.

– А по какому курсу?

– Там написано, – он указал на курс продажи.

– Что я, дура? Я и там за такие деньги куплю.

За то хоть настоящие, алкаш поганый.

Еще несколько раз Труба пытался сбыть сотку. Он был осторожен, обращался только к женщинам, мужик вполне мог дать по голове и забрать деньги.

– Девушка, девушка, ну купите у меня, очень надо!

Вам же все равно покупать, – забегал Труба вокруг молодой девчушки, с виду доброй, сердобольной. – Купите у меня, что вам стоит! Вам все равно брать.

– Осторожнее, – вдруг тихо произнесла девушка и покосилась в сторону. Труба тоже обернулся, увидел трех мужчин с автоматами, в черных масках, в камуфляже, с нашивками на рукавах, медленно идущих по кассовому залу. Труба даже не успел подумать, как лучше поступить, а ноги уже понесли его. Он бежал, перепрыгивая через сумки, чемоданы, сжимая в руке огромное богатство – сто долларов.

– Стой! – услышал он окрик, но сделал обратное – припустил еще быстрее.

За ним даже не гнались. У двери, ведущей на платформу, его дожидались еще двое собровцев в масках и с автоматами.

– Ну что, мужик, добегался? – собровец грубо схватил Трубу за плечо. Тот скорчился, будто бы у него болел живот и засунул стодолларовую банкноту в рот, запихал языком за щеку, плотно сжал зубы.

– Ты кто такой?

В ответ Труба только мычал.

– Точно тебе говорю, я у него сотку видел. Откуда у бомжа такие деньги? Может, он торгует, а? Обыщи.

Пока Трубу обыскивали, подошел полковник. Этот не прятал лица под маской. – – Вы его чего взяли?

– Он убегать бросился, лишь только нас увидел.

Подозрительно, вот и остановили.

– А что ты думал бомж будет делать, когда милицию увидит?

У него сотка была, – вмешался сержант. – Сотка баксов.

Полковник Савельев заинтересовался:

– Где?

– Обыскиваем‑ обыскиваем – найти не можем.

А точно, в руках видел. Он еще к девушке приставал.

Все предлагал купить.

– Где та девушка?

Ребята огляделись.

– Вон, кажется.

– Приведи ее.

Та подтвердила – да, бомж приставал, просил купить сотку.

– Выкинуть ее он не мог, – убежденно сказал Савельев. – Ищите.

Вдруг его озарило:

– А чего‑ то он все молчит? А ну‑ ка мужик, открой рот!

Труба подальше за щеку запихнул языком скомканную сотку и широко открыл рот. Так, как это делает ребенок на приеме у врача:

– А‑ а‑ а!

– А теперь только попробуй закрыть.

Савельев сам сжал пальцами скулы бомжа и оттянул щеку. На язык упала скомканная сотка.

– А пакетик у тебя, сержант, есть? – спросил Савельев.

Сержант вытащил из кармана небольшой полиэтиленовый прозрачный пакетик, предназначенный для сбора вещественных доказательств.

– Теперь выплюнь сотку.

Зеленая бумажка оказалась внутри пакета.

– Может, в опорный пункт его сдать?

– Там его знают! Пожалеют и выпустят. А нам он еще пригодится. Небось, знает, кто здесь на вокзале торгует.

Трубу поволокли к машинам. Раскололся он быстро, лишь только понял, в чьи руки попал. Это вам не менты, не простой патруль, а трое собровцев в масках, с автоматами.

Савельеву мало верилось в то, что рассказал Труба. Но даже если только десять процентов правды было в словах бомжа, стоило проверить.

* * *

Щукин, заслышав скрежет люка, приободрился.

«Вот и пиво само идет»!

Но тут ему показалось, что уж слишком много ног топчет пол.

" Вот же падла! – подумал герой афганской войны. – Говорил ему, мужиков с собой не приводить.

Они на хвост сели, на халяву"

Но тут в проеме вместо добродушного Трубы показался собровец с автоматом.

– Не двигаться, милиция!

Не решаясь тронуть здесь что‑ нибудь без разрешения командира, сержант вызвал Савельева по рации.

– Хрен знает, что здесь делается, товарищ полковник. В самом деле, мужик какой‑ то проволокой к горячей трубе привязан. На столе еще баксы. И бомж с орденами на груди его караулит. Говорит, какую‑ то ахинею про бандитов, про нападение на конвой…

Когда же Савельев спустился в теплотрассу, то его ожидал новый сюрприз. Документы у Щукина оказались на руках, и когда сделали запрос, выяснилось, что сам Щукин находится в розыске, потому как является лицом, на которого зарегистрирована фирма «Долида», чьи машины были расстреляны на подходах к мосту через Оку.

Ни разу до этого не попадавший в руки милиции Стресс, всегда уходивший от погони, бездарно оканчивал свою карьеру. Он собирался молчать, прекрасно понимая, что любое слово, сказанное им, может обернуться против него, и каждое прибавит пару лет к сроку. К несчастью бандита, у Щукина была цепкая память. Он прекрасно помнил все, что Стресс выдал Комбату.

Про Курта полковник Савельев кое‑ что знал сам.

И тут появлялась возможность захватить его прямо на базе. Времени, чтобы испрашивать разрешение на новую операцию, не оставалось. И Савельев решил, что успех, которого он достигнет, вполне сможет служить ему оправданием за недоведенную до ума сегодняшнюю операцию по отлову торговцев наркотиками.

Весь личный состав, имевшийся в его распоряжении, сел на машины, а сам Савельев в «уазике» ехал впереди колонны.

До Переделкина им оставалось совсем ничего.

* * *

Полковник Савельев стоял перед металлическими воротами. Подняв руки, он сжимал в пальцах белый носовой платок. Калитка, скрипнув, отворилась. За ней Савельев увидел лишь проезд между складами, неровно освещенный, пыльный, словно засыпанный мукой. Он подчинился приглашению и переступил высокий порог.

Двое его людей лежали на земле связанные.

– Живые, живые, – тут же уверил его Андрей Подберезский.

Автомат смотрел в сторону полковника.

– Руки опустить можно, наконец?

– Конечно.

Теперь Савельев увидел и Комбата.

– Оружия при мне нет.

– А могли бы и взять, – усмехнулся Рублев и указал на рацию, закрепленную на поясе Савельева. – А теперь при мне передадите своим ребятам, чтобы ничего не предпринимали. Пока вы им не прикажете… Погоди, полковник, знаю я ваши хитрости.

Небось, договорились с ними о нескольких формулировках. По одной они должны будут дожидаться, а по другой – броситься в наступление. Скажешь им:

" Приказываю всем оставаться на прежних позициях.

До моего возвращения или до нового приказа ничего не предпринимать ".

– Хорошо.

Савельев взял в руки рацию и связался с заместителем, слово в слово повторив сказанное Комбатом.

– А теперь и поговорить можно.

Можно сказать, что полковник Савельев в своей жизни насмотрелся всякого. Со всякими людьми ему приходилось сталкиваться. Но Рублев и Подберезский абсолютно не походили на бандитов, способных удерживать в заложницах женщину.

– Рублев, – сказал Комбат и по привычке протянул руку.

Точно так же по привычке Савельев пожал ладонь и назвался:

– Полковник Савельев.

Оба мужчины недоуменно смотрели на свои ладони, скрепленные рукопожатием.

– А это Подберезский, Андрюша.

– Какие ваши условия?

Савельев между разговором осматривался, стараясь понять, сколько здесь людей, какое есть вооружение, есть ли на территории машины.

– Никаких у нас условий нету, полковник.

Рублев сел на деревянную лавку под навесом, отставил автомат, закурил.

– Заложница здесь?

– Сивакова, что ли? – Комбат кивнул. – Позвать, может?

Савельев растерялся. Никаких условий ему не ставили. Обещали предъявить заложницу так, как будто, речь шла о том, чтобы негромко позвать ее из соседней комнаты.

– Дурная история получилась, – вздохнул Комбат, – и теперь выпутываться из нее нам придется вместе.

– Не понял? Да, кстати, я сказал своим, что если через двадцать минут я не выйду или не отзовусь по рации, чтобы начинали штурм.

– А сколько прошло?

Это Савельева тоже покоробило. Уж кто‑ кто, а террористы должны были бы следить за временем.

– Пять минут.

– Значит так, полковник, ты меня не перебивай, а я тебе расскажу все, что знаю. Тогда и будем думать вместе.

Рублев сказал это после того, как тщательно изучил удостоверение Савельева.

– Ребят развязать надо. Что они, словно бандиты какие, связанные лежат? – предложил Подберезский.

– Если дали себя захватить, пусть полежат.

Я слушаю, – сказал Савельев, глядя на секундную стрелку, которая, неровно дергаясь, бежала по циферблату.

Рублев без утайки рассказал полковнику Савельеву все, что знал сам. И об убитых братьях‑ близнецах, и о Стрессе, о Щукине, о Трубе, о том, как попал он с Подберезским на склад, как дали себе обет отомстит!; за убитых товарищей.

– А теперь, полковник, сам решай, что делать будем.

Савельева особенно умилило это «делать будем»

Как будто бы он уже дал согласие действовать с Комбатом заодно. По закону, по правилам, следовало бы надеть на Подберезского и Рублева наручники. Следовало отвести их в следственный изолятор, а там пусть следователи и суд разбираются: действовали ли они в рамках обороны, какие законы нарушали и какой срок им светит. Но Савельеву хотелось верить Комбату, потому что в его словах он не нашел ни одного несоответствия. Картина выстраивалась четкая и ясная.

«А как бы я поступил на его месте, – подумал Савельев – Что, пошел бы в милицию и стал бы убеждать, действовать решительно? Нет, и я бы поступил точно таким образом»

Полковник Савельев достал рацию и вновь связался со своим заместителем.

– Мне нужно еще полчаса на переговоры.

– Все в порядке? Вам не угрожают, товарищ полковник?

– Нет, я могу в любой момент выйти отсюда.

– Ждем.

– Итак, Рублев, все, конечно, поучительно и интересно, но как‑ то, со слов, плохо во все это верится.

– А зачем мне врать? – усмехнулся Комбат. – Ты же понимаешь, полковник, хотели бы – мы б с Андрюхой твоих молокососов вмиг обставили. Не хотелось в своих стрелять. Прорвались бы. Я хвастаться не люблю, – уверенно сказал Комбат.

– Ладно, допустим, я во все это поверил, и что мне прикажешь делать?

– А если я найду человека, который за меня поручиться сможет?

Савельев задумался.

– Кого же?

– Может, ты его и не знаешь, полковник, но человек он солидный. Из ГРУ. Тоже полковник.

– Кто?

– Бахрушин Леонид Васильевич. Думаю, он за меня слово замолвит. Телефон где‑ то тут есть, мы сейчас позвоним. Твои ж ребята провода не перерезали?

– Не перерезали, – с досадой в голосе произнес Савельев.

Он понял, что в спешке допустил оплошность. Если бы тут сидели настоящие террористы, то как минимум следовало бы подключиться к линии, чтобы прослушать возможные разговоры. Это ему и в голову не пришло.

– А тут городской телефон или какой? – Комбат распахнул окошко в будке сторожа. – Вроде бы городской.

Набрал номер.

– Добрый вечер, Леонид Васильевич, – Комбат уселся за выкрашенный половой краской конторский стол.

– А, Рублев Борис Иванович, как твои успехи?

– Тут, понимаете, снова сложности начались.

– В милицию друга забрали?

Вновь пришлось пересказывать Комбату историю, в которую ему и самому плохо верилось. Бахрушин выслушал его внимательно, коротко ответил?

– Савельева дай‑ ка мне.

Через десять минут Бахрушин уже летел на машине к складам из Москвы.

* * *

Переговоры были недолгими, от Бахрушина Савельев узнал, что в ГРУ уже давно следили за Панкратовым.

Ведь тот еще в советские времена работал главным инженером на одном из заводов, производящем космическую технику, а потом ушел в бизнес. Бахрушина беспокоили связи того за границей, подозревали, что он торгует техническими секретами. Но только сейчас, сопоставив то, что знали Бахрушин и Савельев они оба поняли, секреты здесь ни при чем, торговля наркотиками, вот настоящее занятие Панкратова.

Савельев рискнул высказать вслух догадку, что у них в управлении кто‑ то предупреждает о готовящихся операциях. Вот так и сошлись вместе интересы всех, кто находился на складах.

Комбат предложил:

– Леонид Васильевич, время терять нельзя, разрешите нам с Андреем, мы можем еще и Пехоту прихватить, заняться и Панкратовым, все равно Курт на него теперь работает.

– Это не мне решать, – усмехнулся полковник Бахрушин, – власть теперь у Савельева, отпустит он вас или нет, от меня не зависит.

Савельев думал недолго, выбора у него не оставалось, через управление он действовать не мог, предатель оповестил бы бандитов в одно мгновение, а тут подворачивался шанс сохранить тайну операции и заручиться поддержкой ГРУ в лице Бахрушина.

– Леонид Васильевич, я предлагаю сделать так: вы вывезите отсюда Рублева и Подберезского на своей машине.

– А как же с этими? – Леонид Васильевич имел в виду убитых бандитов.

– Я подам все так, что они оказали сопротивление и погибли во время штурма. Двое моих ребят молчать будут.

– А женщина?

– Она, насколько я понимаю, не очень‑ то рвется вернуться к мужу, – разъяснил Рублев, – вы, полковник, сможете ей предоставить укрытие на пару недель. Пусть Сиваков думает, будто она до сих пор в руках Курта.

Так и порешили.

Рублев с Подберезским уехали в машине Бахрушина, лежа на полу. А на следующее утро они уже вместе с Пехотой обсуждали, что им предстоит сделать. У Савельева появился свой план, с которым согласился и Бахрушин, пообещавший в случае чего поддержку своими людьми, задействованными на космодроме Байконур…

Глава 22

Во дворе загородного дома Ильи Даниловича стояло несколько автомобилей, пара шикарных шестисотых «мерседесов», принадлежавший Панкратову джип, BMW и «вольво» хозяина. Люди из охраны Панкратова и Сивакова сидели в холле и ели бутерброды, пили чай.

Сам же Панкратов с хозяином дома уединились на, втором этаже в большом кабинете с окном, выходящим в черный от дождя, почти опустевший сад. Дождь кончился часа полтора назад, и бетонные дорожки уже понемногу подсыхали. Илья Данилович держал в руках рюмку с коньяком и стоял у окна. А Панкратов развалился в глубоком кожаном кресле и сидел, закинув нога за ногу.

– Так думаешь, стоит послать туда Курта, – озвучил Панкратов уже продуманный вопрос.

– Да, думаю, он справится с этим делом лучше других.

– А вот после того как Курт справится, надо и с ним разобраться.

– Я и сам про это думаю, каждый день, каждый час, каждую минуту. Он, конечно, нужный человек и помог нам сильно.

– Нужный‑ то нужный, – сказал Панкратов, – но слишком он на себя одеяло потянул, слишком многого я хочет. Надеюсь, ты же, Илья, не считаешь его равным себе или мне?

– Нет, конечно, не считаю. Он мразь, уголовник, рецидивист.

– Вот и я думаю, что нам с такими людьми лучше не водиться, лучше избавляться от них. Хороший Курт – мертвый Курт. Кстати, во сколько он должен подъехать? – спросил Панкратов, посмотрев на свои часы.

Сиваков взглянул на стенные часы.

– Минут через пятнадцать будет.

– Софья все еще у него?

– Да.

– Пускай посидит, может, поумнеет, – с долей злости пробормотал Сиваков и махнул рукой.

– Жестокий ты человек, Илья Данилович.

– В нашем деле по‑ другому не бывает.

– Кстати, дом на кого записан? – спросил Панкратов, хотя прекрасно знал, что дом пока еще записан на Софью, как и большая часть имущества Сивакова.

«А вот деньги на заграничных счетах, те уж, наверняка, все на Сивакове. И скорее всего супруга о деньгах, вообще, ни ухом, ни рылом».

– Плесни‑ ка мне еще коньяка, Илья Данилович, больно он у тебя хорош.

– У меня и сигары есть отменные. Не желаешь?

– Сигару говоришь? Тогда мы с тобой станем похожи на наркобаронов.

– А мы и есть наркобароны, Иван Антонович, ни больше, ни меньше. Сейчас контролируем большую часть наркотиков, идущих на Запад, да и в России мы прихватили процентов тридцать. А по Москве, так вообще процентов шестьдесят. Кстати, что говорит генерал?

– Дал я ему денег, ты знаешь, много дал, но зато сохранили груз, выхватили прямо из‑ под носа у его ребят. Тоже мужик гнилой.

– Не боишься, что напустит он на тебя и на меня своих архаровцев.

– Нет, не боюсь, – улыбнулся Панкратов, но улыбка получилась какая‑ то грустная, – чего нам, собственно говоря, бояться? У нас есть кассета, она для генерал как иголка для Кощея Бессмертного. Если что, ее передадут журналистам, передадут министру, людям президента и тогда генералу…

– Да уж, мало не покажется, – поставил рюмку на край стола Сиваков, – здорово тогда мы все это устроили.

– Да уж, здорово!

– И не говори. И свидетелей, главное, теперь нет, все мертвые, знают об этом ты, я, кто еще?

– А то ты не знаешь? – хмыкнул Панкратов, – еще знают два человека и еще у двоих есть эта же кассета. Лежит себе где‑ то в Вене. Но в случае чего всплывет. Всплывет мгновенно.

– Это хорошо. Знаешь, того гада, который нас изнутри сдает, надо во что бы ни стало вычислить. Вычислить и убрать, потому что если…

– Знаю, знаю, – сцепив пальцы, пробормотал Панкратов, – последняя партия в этом году, и будем ждать следующего года.

– А может, разобьем ее на две части?

– Да ты что? Ведь уже все договорено.

– Можно переиграть, – сказал Сиваков.

– Нет, переигрывать уже поздно. Я пообещал, они готовят деньги.

– Ну, если деньги готовят, то тогда да. А сколько?

– Очень много. Как никогда много. Тонна двести пятьдесят семь килограммов.

– Ух ты! Бля! – не выдержал и ругнулся Илья Данилович Сиваков и потер мгновенно вспотевший лоб. – Тонна двести пятьдесят семь. Столько мы еще никогда не вывозили.

– Вывезем и будем отдыхать до следующего года, до следующего урожая.

– А что они там, уже все подготовили?

– Все готово, расфасовано, только лежит в разных местах. Надо будет свести.

– И когда ты наметил?

– Что наметил? Пока об этом рано думать.

Панкратов заговорил жестко по‑ деловому.

– Сейчас самое главное – найти шестерку и ликвидировать эту суку, иначе все может рухнуть. Представляешь, Илья Данилович, тонну двести потерять.

– Даже не представляю.

– Этого не должно случиться, тогда мы потеряем все.

– Ну, допустим не все, – хмыкнул вновь Панкратов, – но большую часть, это уж точно.

В дверь негромко постучали.

– Кто там? – зло крикнул Сиваков.

– Приехал Курт, можно его сюда? – спросил охранник, пряча зажженную сигарету в кулак.

– Давай, пусть поднимается. И не бойся ты его, Илья Данилович, он нас должен бояться, – сказал Панкратов, – он кто? Всего лишь исполнитель. Деньги‑ то у нас, наркотики у нас. Так что его не бойся.

– Да я его особо и не боюсь.

– Как только он разберется в Казахстане, тогда мы разберемся с ним.

Курт был мрачен. Он, насупив брови под черной косой челкой, вошел в кабинет и осмотрелся по сторонам.

– Проходи и не стесняйся.

Мужчины пожали друг другу руки. Панкратов сделал это движение даже чуть более подобострастно, чем следовало. Хотя и говорил Сивакову, что бояться Курта не стоит.

Курт стоял посреди ковра, глядя то на Сивакова, то на Панкратова, ожидая, что те скажут.

– Вот что тебе придется сделать, – начал Панкратов. – В Москве ты наследил, шуму очень много, стольких людей положили, что пальцев у нас всех не хватит.

– Почему не хватит, – Курт подошел ко второму глубокому кожаному креслу и уселся.

Из‑ за пояса брючного ремня торчала массивная рукоятка пистолета.

– Вот ты ходишь открыто с оружием, а если нарвешься?

– Курт не Нарвется, он осторожен, – в третьем лице сказал о себе бандит.

– Хорошо, если так, – Сиваков прошелся рядом с гостем, – тебе придется полететь в Казахстан. И полетишь ты завтра утром до Алма‑ Аты, там тебя встретят. Оружие с собой, естественно, не бери. Все, что нужно, тебе там дадут.

– Какого хрена, – сказал Курт, – мне тянуться в Казахстан?

– Сейчас ты все поймешь. Там среди наших есть одна сука, шестерка, – заговорил Панкратов, – он скорее всего связан с региональным управлением по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и оповещает, когда пойдет груз. Большего он не знает, но время ему известно, ни разу не ошибся.

– Да? – удивился Курт.

– Да, – ответил Панкратов, – Илья Данилович, ты ему все объяснишь.

– Наших там не так уж много. А тех, кто знает о перемещении груза, вообще, единицы. Так что думаю, ты сможешь вычислить.

– И что с ним сделать? – спросил Курт и улыбнулся, показывая немного сточенные острые зубы.

– – Что с ним делать? А это на твое усмотрение.

Что захочешь, то и делай. Но главное, чтобы он был мертвым. Я к чему тебе все это рассказываю, – Панкратов встал с кресла, взял сигару и откусил кончик, хотя рядом лежал специальный ножик, сплюнул прямо под ноги, – дело очень серьезное, Курт, ты уж извини, " что; я тебя так называю.

– Мне все равно как меня называют.

– Так вот через неделю, может быть, через две, мы перевезем оттуда самую большую партию. Все можем заработать большие деньги. И нам не хочется, чтобы ФСБ – все эти борцы с наркоманами узнали и перехватили груз. Надеюсь, не надо объяснять сколько мы потеряем в случае провала.

– Много, – сказал Курт и интонация была вполне красноречивой вопросительной и восклицательной одновременно.

– Да, очень много.., не получим денег и еще свои придется отдавать. Пожалуйста, там будь поосторожнее. Сильно не следи. Как вычислишь, сразу убери.

– А если ошибусь? – задал вопрос Курт.

– Вот это исключено. Тебе деньги платят, чтобы ты не ошибался, – очень строго сказал Панкратов. – На этот раз можешь взять с собой одного человека из своих. Илья Данилович тебя свяжет с нашими, с теми, кто надежен.

– Так куда я должен буду прилететь, в саму Алма‑ Ату?

– Да, в Алма‑ Ату, а оттуда на машине, документы все сделают. Поедешь в Джезказган, это недалеко от Байконура, там будь поосторожнее – там полно ФСБэшников, ГРУшников – вообще, будь там осторожен.

– Понял, – сказал Курт.

– Документы и все остальное люди Ильи Даниловича тебе выдадут и проконсультируют. Так что в добрый путь, Курт. Связь держи с нами. Когда вернешься, сможешь отдохнуть недельку‑ другую до прихода груза. Никому ничего не объясняй.

– Понял, – махнул рукой Курт и щелкнул пальцами, – а коньяка мне нальете?

– Как же, как же, налью, – сказал Сиваков и взял бутылку, чистую рюмку и принялся лить.

Курт молчал, пока коньяк не заполнил рюмку до половины.

– Столько много? Ты же за рулем?

– Меня повезут, я могу выпить.

Панкратов выпустил кольцо голубоватого дыма.

– Ну, я поехал, – не прощаясь Иван Антонович, покинул кабинет Сивакова.

Сразу три машины выехали из ворот и помчались в сторону Москвы. Впереди шла BMW, в середине «мерседес», а сзади джип. И во всех машинах была охрана.

Панкратов был очень осторожен и понимал, что сейчас не время бравировать и быть смелым. Ведь после того, что они сделали со своими конкурентами руками Курта, желающих поквитаться с ним предостаточно. А рисковать попусту он не любил.

– Я уезжаю, – сказал Курт, – а твоя жена завтра будет здесь.

– Хорошо, – Сиваков поднял рюмку, в которой было чуть‑ чуть коньяка и допил – Дерьмовый коньяк, – сказал Курт, – и вообще, я коньяк не люблю.

– Самый лучший какой бывает, пятьсот долларов бутылка.

– Мне не важно, сколько он стоит, он просто невкусный передержанный.

Сиваков удивился подобному замечанию, исходившему от бандита.

* * *

Всю дорогу в самолете от Москвы до Алма‑ Аты Курт дремал, и лишь когда самолет пошел на посадку, Федор тронул его за плечо.

– Курт.

– Что такое? – резко открыв глаза, спросил тот.

– Шеф, на посадку идем.

– Ну и что из того?

– Как что? Прилетели, пора браться за работу.

Прямо в аэропорту Курта и Федора встретили люди Панкратова. К Курту они отнеслись с почтением, понимая, что его прислал сюда Панкратов не просто так. Курт был немногословен, ему дали все, что он попросил машину, помощника и оружие, а также документы.

* * *

«Уазик» с военными номерами, за рулем которого сидел Курт, быстро мчался по степи. Солнце стояло высоко, степь выглядела абсолютно безлюдной.

– И куда мы? – спросил Курт у широкоплечего мужчины.

Тот крякнул, вытащил изо рта сигарету.

– Здесь километров десять еще по степи будет брошенный элеватор. Думаю, это то, что нужно.

– Там никого нет? – спросил Курт.

– Конечно, никого, – сказал мужчина и потер небритую щеку.

– Правда, бывают пастухи, но редко Боятся они ходить на этот элеватор, он считается у них проклятым. Но когда буря, метель, то они там прячутся. Вообще, от всех населенных пунктов и селений этот элеватор находится в стороне. Его построили давно, когда начинали целину А потом забросили.

– Почему забросили? – поинтересовался Курт, словно это имело какое‑ то значение.

– Да, по той простой причине, что сделано было все наспех, отрапортовали о сдаче элеватора, он проработал один сезон, а потом начал разваливаться То ли цемент поворовали, то ли еще что. А может, конструкцию не рассчитали – здесь же летом жарко, а зимой холодно, вот бетон и начал рассыпаться. Да и железо тоже. Сейчас сплошные дырки и руины. Зерна там нет, торчит в степи как замок Тут много таких элеваторов, – тоном знатока говорил местный мужик уже около трех лет работавший на Панкратова.

Он не знал лично ни Панкратова, ни Сивакова, но ему хорошо платили, привозя деньги из Москвы.

А может быть, он даже и не знал, откуда привозят, дают и все. По меркам Казахстана деньги были огромные, и мужчина старался. Иногда приходилось заниматься разборками, отстреливать конкурентов. Но это была его работа, именно за нее он получал деньги.

Вот сейчас ему приказали быть все время с Куртом, с этим странным мужиком, судя по всему опытным и видавшим виды.

На заднем сиденье «уазика» покачивалось тело, время от времени из‑ под мешка, который был натянут пленнику на голову и завязан на животе, доносились стоны и хрипы.

– Ничего, ничего, сердешный, – говорил Федор, сидевший на заднем сиденье, и придерживал раскачивающегося связанного мужчину, – скоро приедем на место, там и разберемся с тобой.

В мешке был тот, ради которого и был послан Курт из Москвы в Казахстан. Человек, работавший на региональное управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Звали его Марат, фамилия Кашеваров.

– Вон, видишь, – мужчина указал на абсолютно ровный горизонт, на котором появилась вертикальная черточка.

– Ну вижу.

– Вот эта черточка. Эта маленькая черточка и есть элеватор.

– Так до него же полдня ехать.

– Нет, не полдня, минут пятнадцать. Дорога, слава Богу, нормальная.

Машину трясло, раскачивало, бросало из стороны в сторону, но тем не менее она мчалась, ревя двигателем, постепенно приближаясь к брошенному полуразвалившемуся элеватору.

Когда, наконец, она; въехала во двор, Курт обратился к Федору.

– Иди посмотри, обойди кругом.

– Понял, шеф, – сказал Федор и спрыгнул на землю.

Несколько секунд он разминал затекшие ноги, затем взял в руки автомат, передернул затвор и, пригнувшись, пошел вокруг элеватора, заглядывая за полуразвалившиеся стены, в остатки строений.

Он вернулся минут через пятнадцать. Курт успел выкурить сигарету.

– Ну что скажешь?

– Все спокойно, шеф. Видел лишь собаку, какая‑ то облезлая, рыжая, метнулась в траву. А может, это и не собака, может шакал или волк.

– Может быть, – сказал мужчина из местных, – вполне мог быть волк и собака вполне могла быть.

– Ладно, эти меня не волнуют. Бери его, Федор, тащи внутрь. Там не опасно? – спросил Курт у небритого.

– Чего опасного? Думаю, не рухнет.

Федор вытащил Марата Кашеварова, ударил два раза в спину.

– Иди, урод, – сказал он, толкая стволом автомата в спину.

Из‑ под мешка раздался хрип.

– Не хрипи и не сопи. Топай! Топай!

Федор схватился за конец веревки и потащил Марата за собой. Тот пару раз споткнулся, но самостоятельно поднялся на ноги.

– Ты мне еще падать думаешь, скотина, шестерка, легавый. Я из тебя сейчас душу вытрясу.

– Сними мешок, – приказал Курт Федору, когда мужчину ввели в полуразвалившееся зернохранилище.

Ветер свистел сквозь дыры, врывался сквозь выбитые окна, гнал по полю рыжие пучки травы, поднимал, закручивая в небольшие смерчи, пыль в помещении зернохранилища, естественно бывшего зернохранилища.

Федор развязал веревку на животе узника и стащил через голову мешок. Рот Марата Кашеварова был заклеен пластырем, а руки связаны за спиной.

– Ну вот здесь мы с тобой и побеседуем, любезный.

Лицо пленника было в синяках и в кровоподтеках.

– Сдери‑ ка пластырь, – обратился Курт к Федору.

Тот подошел, поддел утолок липкой ленты и рванул с такой силой, словно бы пластырь был приклеен к стеклу, а не к живому телу. Марат Кашеваров поморщился от боли, губы сразу же начали кровоточить.

Двух зубов в верхней челюсти не доставало.

Курт смотрел на все происходящее немного снисходительно. Это он ударом ноги, выбил зубы Марату, но вспоминать об этом ему сейчас не хотелось.

– Так ты все расскажешь или как?

– Я тебе ничего не скажу, сволочь, – ответил Марат.

Это был сухощавый двадцатидевятилетний мужчина с уже седеющими висками, прямым носом и большими немного навыкате глазами, правда, правый заплыл и ничего не видел. Огромный кровоподтек закрывал его и лишь время от времени в маленькой щели дергались ресницы и тогда глаз, полный крови приоткрывался на несколько секунд.

– Значит, ничего не скажешь. Ну что ж, плохо, приятель, плохо. Ты знаешь, со мной такие вещи не проходят. Я прилетел издалека и не для того, чтобы играть в молчанку, а для того, чтобы услышать от тебя, Марат, кому ты сбрасывал информацию. Меня интересует имя.

– Я не скажу ничего, – плюнув себе под ноги, сказал Марат, затем повернул голову сначала вправо, посмотрел на разрушенные стены, затем запрокинул голову и бросил взгляд на крышу, напоминающую решето, так много в ней было всевозможных проломов и дыр.

– Ну, ну, посмотри, полюбуйся, место хорошее, тихое. Здесь ты и погибнешь.

Курт взял сигарету, размял в сильных пальцах, закурил и выпустил дым тонкой струйкой. Но сквозняк подхватил голубоватый дымок и разметал.

– Ты здесь погибнешь, но погибнешь мучительно.

Ты будешь подыхать долго, как прокаженный шелудивый пес. Мы тебя станем резать, бить, терзать, и это будет продолжаться до тех пор, пока ты не скажешь, кому стучал.

– Я вам ни хрена не скажу, – выдавил из себя Марат, понимая, что, на самом деле, время его жизни близится к концу, а конец будет крайне мучительным.

Федор засмеялся и смех его был недобрый, злой, скрежещущий. Засмеялся и мужчина, тот, которого дали Курту в помощники, вернее Курт выбрал его сам.

Курт молчал, на лице его даже не появилось подобия улыбки. Марат наклонил голову вниз, затем дернулся вправо, влево и побежал. Он побежал к огромной яме и, скорее всего, ему удалось бы добежать до края. Но он был так измучен и избит, что Курт в несколько прыжков настиг его, сбил с ног и нанес сильнейший удар ногою в ребра.

– Прыткий ты малый, Кашеваров. Вот уж не думал, что ты задумаешь убегать. Давай веревку, Федор, мы его сейчас привяжем, а то больно норовистый попался клиент.

Марата привязали к торчащей из стены железной балке, похожей на ребро исполинского животного.

– Вот так‑ то будет лучше. Наверное, ты думал, что самый хитрый. Федор, принеси‑ ка мне на что сесть, а то в ногах правды нет, – Курт сказал это спокойно, а Федор, забросив автомат за спину, тут же бросился выполнять приказание.

Послышался грохот, и вскоре в ворота вкатилась погнутая ржавая бочка из‑ под солярки. За ней шел Федор и руками направлял ее к Курту.

– А лучше ничего не мог найти? – презрительно спросил Курт.

– Лучше тут ничего нет, шеф. Ящики давным‑ давно все сгнили. Вот бочка целая, так что садись.

– Бочка так бочка. На лучшее, честно говоря, и не рассчитывал. – Курт, держа дымящуюся сигарету на отлете, уселся на бочку, – идите погуляйте, ребята, минут двадцать, а может полчаса. А я тут побазарю с нашим дружком. Может, он что‑ нибудь по секрету мне нашепчет. А я тогда, сделаю его смерть не такой мучительной.

Федор и здоровенный мужик переглянулись, направились к выходу из зернохранилища. Они шли не спеша, и гулкое эхо от их шагов разносилось под дырявой крышей.

Курт помолчал.

– Знаешь, что я тебе скажу, напрасно ты, Марат, встрял во все это. Напрасно ты стучал Видишь, ты, наверное, надеялся, что твои дружки, менты поганые, тебя спасут, а им на тебя наплевать, просто‑ напросто начхать. Ты для них ничто, отслужил свое, и теперь тебя как дырявый носок выбросили и забыли, вычеркнули из списков. Хотя, может быть, ты в них даже и не значился, потому как, если бы значился, мы тебя знали бы уже давным‑ давно.

– Слушай, как ты меня нашел? Кто меня сдал?

– Да никто тебя конкретно не сдавал, – вполне честно признался Курт, – просто я сообразительный, а ты неосторожный, вот и попался.

– На чем? – спросил Марат.

– На глупости, на самой элементарной глупости.

Зачем ты звонил в Москву?

– Когда я звонил?

Курт назвал число, затем вытащил из внутреннего кармана записную книжку и показал Марату счет за телефонный разговор с Москвой. – – Вот видишь, здесь московский номер. И позвонил ты туда ночью, накануне перед отправлением груза, вернее, груз пошел, и этой же ночью ты позвонил, а о том, что груз привезут и загрузят в тару ты, естественно, не знал.

– Не может быть, – пробормотал Марат.

– Может быть, может быть, родимый. Откуда тебе было знать, когда привезут. Ты узнал, когда пошел поезд, правильно я говорю?

Марат молчал.

– Так вот теперь меня интересует, что ты еще им рассказал?

– Пошел ты! – прокричал Марат и плюнул, но его плевок не долетел до Курта.

Бандит заулыбался.

– А ты дерзкий, грубишь, плеваться взялся А что будет, если я тебе кишки выпущу, а затем подниму вон туда вверх, и кишки станут вываливаться из твоего живота постепенно, под собственной тяжестью, и упадут до самой земли, а ты, Марат, будешь висеть под потолком и смотреть вниз. Хочешь кричи, хочешь песни пой. А кишки будут раскручиваться, вываливаться, может, собака прибежит. Вон Федор говорил, бегает здесь голодный пес, или волки придут и примутся жрать твои кишки, будут тягать их. А ты пока не сдохнешь, будешь на это смотреть.

– Все равно я тебе ничего не скажу.

– Послушай, – говорил Курт ласковым голосом, – ведь мы тебе хорошо платили, ты был не бедным человеком, не таким, как эти задрученные казахи, так что зря ты связался с ментами, ой, зря. Сейчас ты об этом пожалеешь.

– Пристрели меня, – попросил Марат.

– Ну нет, это было бы слишком просто, – произнес Курт и кликнул Федора.

Он прекрасно понял, что Марат ничего не скажет.

Да собственно говоря, тот, наверное, имен с должностями и не знает.

Федор со своим приятелем и коллегой прибежали на голос Курта, как псы прибегают на зов хозяина.

– Слушай, Федор, возьми веревку подлиннее, перекинь вон через ту балку, – Курт ткнул погасшей сигаретой вверх.

Федор задрал голову и посмотрел.

– Это еще зачем? – спросил он.

– Не задавай, Федя, вопросов, ты же знаешь, я этого не люблю, все увидишь. На все свое время, так что давай, и веревку найди покрепче.

– Будет сделано.

Через пару минут Федор вернулся с длинным капроновым шнуром, который лежал в машине и предназначался на случай буксировки «уазика».

– Пойдет? – спросил он у Курта.

– Годится. Перебрасывай через балку.

– Давай я, – сказал широкоплечий мужчина, – я это умею делать.

И действительно, он свернул шнур кольцами, оставил конец в левой руке, а правой несильно размахнувшись бросил веревку вверх по наклонной. Шнур размотался на лету и, просвистел над балкой, свободный конец завис в воздухе в метре от земли.

– Ну что, нормально? – спросил мужчина у Курта.

– Нормально, Монгол, – сказал Курт, – привяжи ему руки, а затем мы его вздернем вверх.

Марат как ни дергался, не смог оказать достойного сопротивления двум дюжим мужикам, те быстро продели свободный конец веревки в руки, крепко связанные до этого.

– Что это ты задумал, Курт? – спросил Монгол.

– А ничего особенного. Просто хочу посмотреть на его морду, когда он увидит свои потроха.

– Чего‑ чего? – переспросил Монгол.

– Не спеши, все сам увидишь.

Марата приподняли, его ноги оторвались от цементного пола сантиметров на пятьдесят.

– Подождите, не тяните больше, – обратился к своим приятелям‑ помощникам Курт, – вот что надо сделать.

Он подошел к Марату, разорвал на его груди футболку, затем майку.

– Вот так и будешь висеть, от холода ты не умрешь, осень у вас что‑ то теплая, даже теплее, чем в Москве, там сейчас дожди, дожди, а здесь сухо, солнышко светит.

– Скотина, скотина, ты! Жаль, что я не могу тебя пристрелить, – Марат понял, что самым лучшим для него будет вывести из себя бандитов, разозлить их до такой степени, чтоб они его сразу убили, пристрелили Но на тех все, что он не выкрикивал, не действовало – Ну ладно, займемся делом, – в правой руке Курта появился нож, щелкнула кнопка и сверкающее лезвие выскочило из рукоятки, украшенной перламутровыми пластинами. Курт подошел к Марату абсолютно спокойно, как опытный мясник подходит к вздернутой за ноги туше свиньи или коровы.

– Ну что, приятель, я же тебе обещал, а свои слова Курт держит. Если что пообещаю, то уж знай, выполню.

– Козел, ты! Урод! – прокричал Марат.

Острое как бритва лезвие ножа вспороло ему живот чуть ниже пупа.

– Ну‑ ну, спокойно, – глядя на разрез, бормотал Курт.

Марат заскрежетал зубами от боли, злости и собственного бессилия. Он попытался дернуться. Курт резанул еще раз и кишки, вздуваясь, начали выпирать из брюшной полости.

– А теперь поднимите его повыше, метра на полтора, а лучше на два.

Марат кричал от нестерпимой боли, кричал так, что мороз пробирал и Федора и Монгола, даже они были ошарашены такой кровожадностью Курта, таким изощренным садизмом. Но не выполнить его приказ они не могли, ведь было понятно, что иначе подобное может случиться и с ними.

– А знаешь, Марат, – запрокинув голову, говорил Курт, – если бы ты не сделал глупость, то я никогда бы не догадался, что ты стукач. Не надо было тебе звонить из дому в Москву ночью. Ты мог бы прийти на почту заказать разговор, позвонить. А ты спешил, хотел прогнуться перед начальством. Может, надеялся медаль получить или повышение, ты кто лейтенант, старший лейтенант, капитан?

Сизо‑ сиреневые кишки медленно вываливались из разрезанного живота Марата и опускались все ниже, вначале к коленям, затем к башмакам.

– Ну что, ребятки, пойдем. Пускай повисит, кишки выпадут, прибегут собаки или волки и примутся их жрать. А может, прилетят птицы. Монгол, это правда, что здесь никого нет.

– Да, на пятнадцать, а то и двадцать километров ни одной живой души.

– Вот и славненько, поехали, ребятки. Пока, Марат. Прощай.

Федор и Монгол уходили под истошные вопли Марата, тот терял на несколько мгновений сознание от нестерпимой боли и тогда затихал, потом приходил в себя и судорожно дергался. Каждое движение его тела приводило к тому, что кишки падали все ниже и ниже.

Уже выйдя из зернохранилища, Курт оглянулся.

– Красиво висит. Веревка, надеюсь, не порвется.

– Выдержит, – ответил Монгол, – она «уазик» вытягивает, а человека, тем более выдержит.

– Это не человек, это шестерка. Я таких ненавижу.

Сказав это, Курт тут же подумал о себе, ведь и он предал своих хозяев, перекинулся к тем, кто больше заплатил.

Из‑ за угла элеватора выглянул рыжий пес, с длинной мордой и горящими глазами. Пес водил головой из стороны в сторону, его уши стояли торчком, а шерсть на загривке шевелилась.

– Чует, видно, добычу, – произнес Курт, взглянув в сторону пса.

– Побоится, не пойдет, – сказал Монгол голосом знатока.

– Жрать захочет – пойдет.

– Может быть, – заметил Федор.

Ему хотелось, как можно скорее оказаться в машине, хотелось закрыть уши руками, чтобы не слышать воплей и стонов живьем подвешенного к балке Марата.

– Ты, Федя, не волнуйся, все будет хорошо. Садимся и едем, – резко бросил Курт. – Я еще хочу отдохнуть. Монгол, за руль. Федя волнуется, руки у него дрожат, а ты дорогу знаешь.

– В Джезказган? – спросил Монгол.

– А ты что, можешь завезти меня в Париж? Или в Москву?

– Мог бы, – заулыбался Монгол.

– Ну, может быть, потом съездим.

«Уазик» с военными номерами затрясся по дороге, быстро удаляясь от заброшенного элеватора. Монгол гнал, не жалея машину, ему самому хотелось как можно скорее уехать от этого страшного места. И вообще, ему хотелось поскорее расстаться с Куртом и Федором. Чего‑ чего, а даже он, видавший виды и привыкший к жестоким разборкам с конкурентами, подобного садизма и жестокости никогда не видел.

«Взял бы и пристрелил, – думал Монгол, – так нет же надо еще и помучить. »

– Сколько он будет еще мучиться? – спросил Федор.

– Думаю, если сердце крепкое, и собаки жрать не начнут, то, может быть, сутки или двое.

– Слушай, может, пристрелим? – сказал Федор.

– Попробуй пристрели. Высади его, Монгол, пусть идет пристрелит. А мы поедем дальше.

– Да нет, Курт, это я так.

– Это хорошо, что так. А что это там впереди? – Курт насторожился и приник к стеклу.

– А‑ а, это сгоревшая машина, тягач.

– А что он здесь делает?

Уазик приближался к сгоревшему тягачу.

– Да чего‑ то, наверное, на космодром тащил. Может, ступень от ракеты, а может еще какую железяку, да и сгорел. Он уже лет восемь здесь стоит. Сгорел вместе с водителем, взорвалось что‑ то.

– А что, никто не знает? – спросил Курт таким голосом, словно бы ему было очень интересно.

– Водитель сгорел, молодой парень, солдат срочной службы, – говорил Монгол.

– Жалко солдата, небось маманя плакала, убивалась, – сказал Курт, раскуривая сигарету.

Он сказал таким тоном, словно бы ему на самом деле было жаль незнакомого парня, хотя минут двадцать назад он безжалостно мучил человека и оставил того мучительно помирать.

Федора даже немного покоробило от подобного заявления Курта.

Но он понимал – спорить бессмысленно. Если Курту захочется, то он прямо сейчас, прямо здесь в казахстанской степи может прирезать и его или пристрелить, и тут же примется о чем‑ то мелком сожалеть.

" Вот сволочь. Ну ничего и на тебя найдется управа.

Будешь и ты корчиться в предсмертной агонии, грызть себе локти и просить пощады, просить, чтобы тебя пристрелили и не оставляли мучиться. Будет, будет и тебе", – думал Федор и сам пугался своих мыслей.

Глава 23

Большинство событий, случающихся в жизни, происходит абсолютно неожиданно. Таким неожиданным был для Ивана Антоновича Панкратова от одного из партнеров, от одного из тех людей, кому предназначались наркотики в Западной Европе. Мужчина звонил из Москвы, говорил он спокойно и уверенно.

– Надо встретиться. И немедленно.

– Я очень занят, – сказал Панкратов. – У меня куча дел.

– Все брось. Отложи дела, если хочешь, чтобы твоя задница осталась цела.

Подобного оборота Панкратов никак не ожидал.

– Что‑ то случилось? – спросил он.

– Пока не случилось. Но может. Так что, давай, оторви задницу и садись в машину, подъезжай.

– Где встретимся?

– В моей квартире, – сказал мужчина.

Панкратов огляделся по сторонам, словно разговор мог кто‑ то подслушать. И тут же быстро отдал распоряжение своим людям:

– Меня пару часов не будет, вы трое, едете со мной в машине, а вы следуйте за нами. Быстро, быстро, – поторопил Панкратов.

Один из телохранителей услужливо подал пальто хозяину. Панкратов сунул руки в рукава. По тому как Панкратов неловко это сделал, телохранитель понял, что хозяин очень взволнован. Через минут сорок они уже были в нужном месте.

– Значит, так, – сказал мужчина, расхаживавший в белой рубашке, поверх которой скрещивались толстые подтяжки, поддерживающие брюки на огромном животе. – Соберешь все деньги, какие только сможешь взять, надо миллионов шесть, не меньше, я уже обо всем договорился, и отправляйся в Казахстан.

Если не можешь сам, отправь Сивакова. Не хрен ему в Москве прохлаждаться. Заберете все наркотики, все, которые там есть. Скажешь, что остальные деньги пришлешь через день.

– К чему такая спешка? – спросил Панкратов.

– Это тебя не касается, ты свою долю получишь по‑ любому, а я не хочу зависнуть, так что поторопись, родимый, чем быстрее, тем лучше.

– У нас не до конца отработан путь.

– Меня это не интересует, воспользуйся любым другим путем. Груз должен оказаться в Москве не позже, чем через неделю, так что у тебя, считая с сегодняшнего дня, семь суток.

– А самолет? Как деньги везти?

– Это не мои проблемы. Я занимаюсь совершенно другими делами. Ты деньги от меня получаешь исправно, претензий нет?

Панкратов покачал головой:

– Это же спешка, возня, непродуманность действий чреваты опасностями.

– Если бы торговля наркотиками была безопасна, этим бы занимались все, кому не лень, а так этим занимаются те, кто ничего не боится. Действуй. Возникнут какие‑ то вопросы – звони.

Панкратов даже вспотел от подобного разговора.

– А моя доля сколько составит? – наконец, прямо спросил он, глядя в маленькие, заплывшие жиром глаза собеседника.

– Твоя доля увеличится на двадцать процентов, – мужчина сказал это так, что спорить было бессмысленно.

Но двадцать процентов – это были большие деньги, шестизначные цифры, и Панкратов даже поежился.

– И остальным перепадет десять процентов, на всех твоих людей. Надеюсь, устраивает?

– Да, устраивает. Возникает куча проблем…

– Вот ты все проблемы реши и отправляй туда Сивакова. Людей не жалей, возможно, это последняя партия, и больше мы с этим регионом работать не будем. Намечается новый канал, так что придется перестраиваться. Это потом. Зима в Москве длинная. Подготовиться успеем. А я сегодня улетаю в Европу.

Но ровно через неделю вернусь. К этому времени все должно быть готово. Спрячешь товар где‑ нибудь в надежном месте. Смотри, ни грамма наркотиков не направлять в Россию, ни грамма! Все нужно отправить на Запад, они платят за каждый грамм. Почему‑ то вдруг понадобилась большая партия. Там у них с Колумбией возникли проблемы. В Европе наркотиков нет. Так что появилась возможность заработать деньги, и ее надо использовать. Я понимаю, – мужчина говорил медленно, словно прожевывал, а затем выплевывал каждый звук и каждое слово, – лучше было бы, если бы все пошло как и раньше, но тут нам помогли кубинцы, наши партнеры не смогли с ними договориться. Те загнули бешеную цену, а колумбийский канал прикрыли.

Прикрыли так плотно, что двоих посадили в тюрьму, а одного застрелили, пытались взять живьем.

– Я слышал об этом. Это были люди, которые работали на Европу?

– Они работали во все концы мира. Основная часть шла на Европу, так что все к лучшему. Есть возможность заработать деньги.

– Зато большой риск, – заметил Панкратов.

– Хватит обсуждать. Действуй.

Панкратов уже из машины набрал номер Сивакова.

– Илья Данилович, тут срочные дела, быстро ко мне за город. Я еду туда.

В офис фирмы, президентом которой являлся Панкратов, он не поехал. Фирма, конечно же, приносила деньги, но это были капли по сравнению с тем потоком валюты, который шел за наркотики. Приехав к себе домой, Панкратов увидел там Сивакова и двух охранников. Вошел услужливый телохранитель, снял с хозяина пальто.

– Пошли наверх, дело серьезное и очень спешное.

– Что стряслось, ты можешь рассказать, Иван Антонович?

– Подожди, Илья, – Панкратов, поднявшись на второй этаж в просторный кабинет, плюхнулся в кресло. – Значит, вот что. Я сейчас обзваниваю людей, соберу деньги. Надо не менее шести лимонов.

– Сколько, сколько? – воскликнул Илья Данилович.

– Шесть миллионов. Ты возьмешь деньги, и сегодня же отправишься в Казахстан. Там всех подымешь на ноги. И если наркотики не свезены в одно место, то свезешь. Собери тонну двести. Двадцать три килограмма собери отдельно. Эти мы пустим здесь. Но чтобы никто не знал. Понял, Илья Данилович?

– Почему такая спешка?

– Спешка необходима, – и Панкратов быстро пересказал то, что ему было известно.

Сивакову стало ясно, как в Божий день.

– Большие деньги, конечно же, посулил, а риск огромный.

– Вот за это мы с тобой, Илья Данилович, и получаем бабки. Ты получал шесть процентов, а все остальные – четыре.

Сивакову хотелось спросить, сколько получит сам Панкратов, но этот вопрос так и остался непроизнесенным. Если он получил шесть, то значит Панкратов – никак не меньше пятнадцати. То, что Панкратов получит двадцать, ему даже и в голову не могло прийти.

– Поторопись, поторопись, Илья Данилович, деньги через полдня уже будут собраны. Возьми человек восемь‑ десять. Людей бери тех, кто надежен и проверен. Вместе с деньгами отправляйся в Казахстан. Предупреди, чтобы встретили, обеспечили охрану. Там разберешься с нашими поставщиками. Отдашь им деньги лишь после того, как весь товар будет взвешен. Скажешь, что через десять дней получат остальные деньги.

– А если они на это не пойдут?

– А куда они денутся? – Панкратов щелкнул пальцами. – У них нет другого выхода. Шесть миллионов – это огромные деньги. Если что, обратишься к замминистру внутренних дел Казахстана. Ты его знаешь, он бывал у меня. Он и тебе поможет. Понятное дело, не бескорыстно. Отстегнешь ему столько, сколько он скажет. Но это, лишь, в крайнем случае.

– Он в курсе?

– Там все в курсе, кому надо.

Панкратов явно волновался. Ведь в эту операцию ему предстояло вложить все наличные деньги, которые он имел, и те, которые ему привезут. Панкратов хрустел суставами пальцев, потирал ладонью о ладонь и был очень возбужден.

– Кстати, Илья Данилович, будь осторожен. Держи ухо востро. По железной дороге в таре от космических причиндалов наркотики больше не повезем.

– Почему? Это же надежный способ.

– Надежный‑ то он надежный, но слишком долгий.

По большому счету, канал этот засвечен, могут в любой момент нас взять за задницу, и мы лишимся денег, товара, а самое главное – ты понимаешь, что я имею в виду.

– Ясное дело, – сказал Сиваков, потирая щеку тыльной стороной ладони и вертя в руках дорогую авторучку. – Тут нам даже генерал не поможет.

– Всесильных людей не бывает. Конечно, в случае чего он прикроет. Мы ему платим, пусть тоже рискует, морда гнусная, – сказал Панкратов про генерала Морозова.

– Ну, в общем‑ то, все понятно. А как ты предлагаешь их везти?

– Это твои проблемы. Деньги завезешь туда чартером. Закупи рейс. Это будет стоить немного. Денег я тебе на это дело дам. Пусть самолет ждет. Загрузишь наркотики под видом медикаментов. Позвони, чтобы приготовили тару, все, что надо. Полетишь, естественно, на какой‑ нибудь из военных аэродромов.

На тот, где у нас все схвачено, и где у нас никто не станет интересоваться, что привезли из Казахстана.

Ты меня понял?

– Я договорюсь с нужными людьми.

– Договаривайся в самый последний момент, что бы минимальный риск был. Утечка информации – провал. Действуй. В общем, будь в форме. Я тебе буду позванивать. Но по телефону ничего не болтай, могут слушать. Хорошо, что разобрались с конкурентами.

Это единственное, что мы смогли сделать лихо, благодаря Курту. Правда, сейчас ФСБ в ярости – столько трупов. Ну да ладно, хрен с ними со всеми, с этими покойниками, – махнул рукой Панкратов. – Главное, что мы с тобой живы, правда, Илья Данилович? Приятная штука – жизнь.

– Приятная, – согласился Сиваков, – если не считать денег, которые я потерял.

– Ну ладно, иди. Сегодня вечером ты должен вылететь. Позвони своим в Казахстане, чтоб ждали, чтоб встретили.

– Курт. Как быть с ним?

– Я думаю, что его присутствие – это хорошо.

Могу сказать, мы в нем не ошиблись. Он нашел стукача. Теперь стукача нет. Никто не может предупредить о движении наркотиков.

– Это хорошая новость.

– Да, Курт молодец, хоть и мразь. Надо будет с ним сразу разобраться, только пусть поможет переправить товар в Москву, и мы его пришьем сразу же, здесь.

– Слушай, Иван Антонович, – заглянул в глаза Панкратову Сиваков, – а если он и дальше полезет в долю?

– Пообещай, – спокойно бросил Панкратов.

– Сколько пообещать?

– Это не имеет значения, все равно он не получит ни цента, можешь пообещать процентов шесть, так же, как и себе.

– Это же будет сколько? – спросил Сиваков.

– Сам посчитай. Считать, надеюсь, не разучился? Умножь на калькуляторе, если не можешь в уме.

Большие деньги. Огромные, Илья Данилович, огромные. Нам столько ни на чем другом не заработать.

Оружием мы с тобой не торгуем, а после оружия наркотики – самый крутой бизнес. А если все получится, можем умыть руки, и сказать… Ну, это будет потом. Иди, не отвлекай, у меня много дел. Я должен собрать деньги.

* * *

В половине девятого Илья Данилович Сиваков выходил из офиса Панкратова. Двое его людей несли тяжелые чемоданы, полные пачек стодолларовых купюр.

В каждом чемодане лежало по три миллиона, и еще двести тысяч отдельно – в портфеле. Все это предназначалось торговцам наркотиками из Казахстана. Сиваков уже связался и с ними, и со своими людьми, в Алма‑ Ате, Караганде и Джезказгане.

Телохранители с деньгами сели на заднее сиденье.

В «вольво», изменив своим правилам, Сиваков устроился рядом с водителем. Один джип впереди, другой сзади двигались метрах в пятнадцати‑ двадцати от «вольво», когда тот несся по вечерним московским улицам за город, на военный аэродром. Но ни Сивакову, ни Панкратову даже в голову не пришло, что они под колпаком, что за ними пристально следят, изучая каждое движение, каждый шаг, прослушивают телефонные разговоры, записывают их на магнитофон.

Всей операцией руководил полковник Бахрушин с Сергеем Сергеевичем Савельевым. О том, что генерал Морозов связан с бандитами ни у Бахрушина, ни у Савельева уже сомнений не было.

* * *

Ровно в двадцать два ноль‑ ноль транспортный самолет поднялся в воздух с одного из подмосковных военных аэродромов и взял курс на юго‑ восток, на Казахстан. Погода хоть стояла дрянная, но ни у Панкратова, ни у Сивакова выбора не было. Осень не та пора года, когда можно сидеть и ждать улучшения. Самолет трясло, подбрасывало, пока он не набрал нужную высоту.

Илья Данилович Сиваков сидел в кресле, на столике перед ним стояла бутылка минералки. Он вертел в пальцах сигарету, время от времени брал стакан, до половины наполнял и жадно пил. Его люди негромко переговаривались между собой. Они уже знали, что в чемоданах и портфеле деньги. Денег много, и за них они отвечали головой. Спутниковый телефон лежал на сиденье рядом с Сиваковым. Через четыре часа самолет должен будет сесть. Тогда для Сивакова и его людей начнется самое сложное – свезти наркотики в одно место и доставить их к самолету предварительно тщательно взвесить и расплатиться с поставщиками, а потом добраться до Москвы.

По расчетам Сивакова все должно было получиться. Он рассчитывал за трое суток провернуть всю операцию. Ведь шесть процентов – это огромные деньги.

Самое главное – что эти деньги окажутся не здесь, в России, где их могут легко и просто забрать, а будут далеко, может быть, на Кипре, может быть, в Цюрихе, Женеве, Амстердаме, в любом из банков, который укажет сам Сиваков. Уже перед отъездом Сивакова из офиса Иван Антонович Панкратов приблизился к нему вплотную и прошептал:

– И вот что я тебе еще скажу – сделай так, чтобы здесь, в Москве, сам Морозов и его люди были уверены, что наркотики поедут по железной дороге.

– Как же я это сделаю, Иван Антонович?

– Телефон, надеюсь, тебе известен. Если нет, то вот он. Узнаешь у Курта имя и фамилию агента, которого он убрал. Пусть позвонит. Не он сам, а кто‑ нибудь из наших людей. И скажет – ждут отправки партии. Пусть они на всякий случай занимаются железной дорогой. Пусть разбираются с Министерством обороны, с грушниками, с космосом, со всеми остальными службами. А ты в это время самолетом привезешь их в Москву. Ты меня понял? Все?

Сиваков кивнул.

Почему вся грязная работа достается ему, а не Панкратову, он даже не задумывался, понимая, что Панкратов занят своим делом, он должен заниматься всем остальным.

Вооруженные автоматами и пистолетами бандиты в форме охранного агентства, снабженные настоящими документами, курили и переговаривались между собой в салоне транспортного самолета. Они свое дело знали, им были обещаны хорошие деньги, по десять тысяч долларов каждому за каких‑ то несколько дней работы.

Потерять эти деньги им не хотелось.

Глава 24

С аэродрома в Жуковском на полчаса позже, чем Тот самолет, которым летел Сиваков, поднялся темно‑ зеленый военный. И тоже взял курс на Казахстан.

В этом самолете сидели полковник Савельев, Борис Рублев, Андрей Подберезский и Александр Шмелев.

Движение самолета, в котором летел Сиваков, отслеживалось, но не через диспетчеров. Его вели радары, и информация поступала на борт к полковнику Савельеву. Так что, где сядет самолет, на какой аэродром будет заходить на посадку, не являлось тайной.

– Ты знаешь, Андрюха… – сказал Комбат, толкнув плечом Подберезского.

– Ну, что скажешь, командир?

– Сейчас я себя чувствую нормально.

– В каком смысле нормально?

– Сейчас мы с тобой как бы делом занялись.

Официально, без всякой самодеятельности. Бахрушин все‑ таки есть Бахрушин.

Савельев взглянул на Комбата и двух его дюжих приятелей, в душе у него появилась радость. Во‑ первых, он был доволен, что отпустил Александра Шмелева под честное слово полковника Бахрушина, он был благодарен судьбе, что познакомился с Борисом Рублевым и его приятелем Подберезским. Эти мужчины, особенно, конечно же, Борис Рублев, вселяли в него надежду. С такими можно было браться за выполнение самого тяжелого, самого рискованного задания.

В том, что работа в Казахстане их ждет сложная, полковник Савельев не сомневался ни секунды. Слишком многое было поставлено на карту. Он направился в Казахстан, не поставив в известность своего шефа, генерала Морозова, не взял с собой никого из управления, летит теперь с этими тремя мало знакомыми ему мужчинами.

«Но ничего, ничего, – повторял про себя полковник Савельев, и его моложавое лицо делалось светлее. – Прорвемся, обязательно прорвемся. С такими мужиками, как Комбат, проколов не должно быть. Возьму за глотку гнусного Курта, возьму их всех, чего бы мне это ни стоило, какие бы люди и чиновники ни прикрывали преступный промысел. Обязательно возьму. И вот тогда мы посмотрим, на чьей стороне правда. Тогда все узнают, кто такой полковник Савельев. И пусть поймут, что не по моей вине последнее время шли проколы за проколами, провалы за провалами. Ничего, ничего, только бы добраться до Казахстана. А там на месте я уж разберусь, сориентируюсь».

Полковник Савельев понимал, какие трудности ждут его впереди. Но даже и в мыслях не мог представить, как сложно будет выполнить все то, что он задумал.

А вот Комбат был спокоен. Время от времени на лице его появлялась улыбка. Он поглаживал автомат.

Поглаживал любовно, бережно, Рублев к оружию относился так, как писатель относится к своей авторучке или рыболов к крючкам. Здесь он не допускал ни малейшей небрежности и того же требовал от подчиненных.

– Подберезский, Шмелев, проверьте‑ ка оружие!

– Командир, мы уже проверили все. Чики‑ чики, – сказал Шмелев.

– А ты еще раз проверь. Хреново будет, пехота, если в нужный момент автомат откажет.

– Что вы, командир, – Шмелев говорил спокойно, он понимал, что правда, как всегда, на стороне Комбата.

Вытащив из сумки автомат с подствольником пламегасителя, исполненный по самой последней модели, принялся еще раз его разбирать, так, словно бы от этого зависела жизнь. Хотя.., на самом деле, жизнь и смерть ходят рядом. Кого встретишь раньше – зависит от любой оплошности.

– Послушай, Борис, – обратился Савельев к Комбату, – а ты давно Бахрушина знаешь?

– Не очень, где‑ то около года.

– Где ты с ним познакомился? Ты ж вроде строевой военный, а он как бы в другом ведомстве.

– Дороги в этом мире, полковник, часто пересекаются. Вот и моя дорожка с дорожкой Леонида Васильевича пересеклись. Сильно пересеклись. Стали мы с ним близкими людьми.

– Ты выполнял кое‑ какие его поручения?

– Да, приходилось, – Комбат толкнул в плечо Подберезского. – Вот с ним мы полковника пару раз крепко выручили. За это он нам и благодарен.

– Послушай, а что тебя сейчас толкает заниматься этим делом?

– А что, полковник, я должен сидеть, сложа руки?

У меня с этими гадами свои счеты. Они моих ребят там, под Серпуховом, возле моста положили. Таких хороших парней! Ты б видел, полковник, их батьку, старик совсем не в себе. Двух сыновей потерял в одночасье. Ты себе представляешь, парни Афган прошли, в таких передрягах я с ними бывал – живы‑ здоровы, а тут на тебе, в мирное время какие‑ то бандюги пристрелили. Этого простить не могу. И вообще, как я понял, Курт – форменная мразь. И я обязательно до него доберусь. Ты уж мне не мешай, полковник. У меня с ним свои счеты.

– А он знает о тебе? – усмехнулся полковник Савельев.

– Меня это абсолютно не волнует. Знает, не знает – это его проблемы. Пусть не знает – узнает.

Кстати, я не ел уже суток двое. Здесь чем‑ нибудь в самолете могут покормить?

– Вот это вопрос, – такого поворота полковник Савельев не ожидал. – У меня есть немного мяса и склянка с коньяком. Хочешь, поделюсь?

Подберезский оживился:

– Поесть всегда в радость. Неизвестно, когда еще к столу сядем. Давайте, полковник!

Быстро был сооружен импровизированный стол, фляга с коньяком пошла по рукам, мясо, порезанное крупными кусками, огурцы, помидоры, хлеб, густо намазанный маслом – вот и все, что оказалось на столе.

Мужчины ели с аппетитом. Савельев смотрел на них И удивлялся.

«Странные люди афганские ветераны! Ничто их не берет. Едят так спокойно, словно впереди их ждет увлекательная поездка в горы или на рыбалку».

Комбат толкнул соседа в плечо:

– Чего‑ то, Андрей, не хватает.

– Ты, наверное, чаю хочешь?

– Когда это я от чая отказывался?

– Я знал, что ты захочешь чайку. Термос захватил.

– Так чего ты кота за хвост тянешь? Давай скорее свой чай. Конечно, хочу.

– Он вообще предпочитает всем напиткам чай, – сказал Подберезский, обращаясь к Савельеву.

Тот пожал плечами:

– А почему именно чай, Борис?

– Сам не знаю, полковник. Люблю! Всем напиткам предпочитаю. Пить могу его с утра до вечера. Наверное, армия приучила. Могу пить из котелка, приготовленный на огне, могу пить из чайника, мне без разницы, главное – чтобы заварка была хорошая.

Андрей вытащил из своей сумки большой пестрый термос.

– Ты знаешь, Иваныч, сколько я туда заварки бухнул?

– Ну, и сколько же? – улыбнулся Рублев.

– Да полпачки. Настоящей, цейлонской, не лишь бы какой.

– Лучше бы индийской.

– Индийского дома не оказалось.

– Взял бы у меня. Я себе купил по случаю целый ящик.

– Помню. Так ты его, наверное, уже выпил.

– Еще есть. Вернемся – зайдем, отсыплю.

Подберезский засмеялся, показывая крепкие белые зубы:

– Ну ты, Иваныч, даешь! Нам еще туда добраться надо, а ты про обратную дорогу загадываешь.

Самолет тряхнуло, но Комбат со стаканом в руке не пролил ни единой капли горячей дымящейся жидкости.

– Ловок ты, – заметил Савельев.

– А что мне? Я к таким штукам привык. Кстати, что это такое? – Комбат посмотрел в иллюминатор. – А, грозовые тучи, бывает. Помнишь, как в грозу прыгали? – спросил он у Шмелева.

Тот ответил:

– Как же, как же, вам всем было хорошо. Кроме парашютов да автоматов, ничего не тащили. А я со своим птурсом…

– Ладно тебе, Пехота, – Комбат кивнул. – За твое здоровье чаек пью.

– Как я их ненавижу! Из‑ за них в милицию попал.

– Ты уж на милицию зла не держи. Мои ребята тебя немного побили, но они же не знали, – Савельев говорил извиняющимся голосом. – Думали, что ты торговец.

– Какой я на хрен торговец? Я ненавижу наркотики, наркоманов и ту мразь, которая вокруг крутится.

– Вот и поквитаешься с ними. Думаю, наркотиков там будет столько, сколько ни я, ни вы не видели.

– Мне б до Курта добраться, – пробормотал Комбат, отхлебывая горячий, как огонь, чай. – Кстати, полковник, ты не обессудь на меня.

– За что, Борис?

– Я посплю пару часов. Судя по всему, нам еще махать крыльями два с половиной часа, так что я вздремну.

Полковника Савельева это удивило. Впереди неизвестно что ждет, а Борис Иванович собирается поспать.

– Спи, если можешь, я что, против?

Комбат утроился поудобнее, его голова склонилась на плечо, и он почти мгновенно уснул.

Подберезский с Пехотой сидели и негромко переговаривались, вспоминая дела давно минувших дней, вспоминая товарищей, оставленных в неприветливых горах Афганистана, и тех, кто жив, но, к сожалению, сейчас не с ними.

– Слушай, а кто у нас был из казахов? – спросил Шмелев Подберезского, и тот принялся перечислять… Кое‑ кто жил в Караганде, пару ребят было из Алма‑ Аты.

– Вот бы им свистнуть, – сказал Шмелев.

Подберезский уже про это думал:

– Командир скажет – сразу приедут.

– Думаешь, приедут? – засомневался Пехота.

– Ты же полетел с нами.

– Так я – это другое дело.

– А что ты думаешь – они Комбата забыли? Да никогда в жизни! Скажи им Комбат собраться – и весь батальон построится – все те, кто через него прошел. Ну, может, пара‑ тройка и не смогут приехать, а так, много парней соберется.

– Да какие, Андрюха, они уже парни! Они уже мужики. С семьями, женами, с детьми. Это там мы были пацаны.

– Вот потому и приедут, Саша, что мужиками стали, отцами. Во многом, благодаря Комбату, они живут. Был бы другой командир – лежали бы их кости где‑ нибудь глубоко. Может, в Подмосковье на кладбище, или в Смоленске, Рязани, Туле, на деревенских кладбищах. Помнишь летчиков, что гробы возили?

– Помню, помню, Андрюха.

– Ну вот, а ты говоришь. Только я думаю, что Комбат звать никого не станет. Сами справимся.

– Слушай, а сколько их там?

– Кого?

– Бандитов.

– Хрен их, Саша, считал. Думаю, больше, чем нас.

– Да, – Пехота покачал головой, – я им покажу!

– Не горячись прежде времени.

Пока полковник Савельев просматривал бумаги, а Шмелев с Подберезским ударились в воспоминания, Комбат видел сон. Видел то утро, когда он во время бритья порезал щеку. И во сне он понимал, что этот порез был неслучайным, что именно в тот день он узнал о смерти своих ребят. А еще он видел серо‑ желтый пейзаж, желтые афганские горы и длинную вереницу машин, спускающихся по серпантину дороги в ущелье. А он со своим батальоном шел по краю ущелья. Над ними и рядом с ними кружились орлы. «Кружатся, кружатся, – думал Комбат там, в Афганистане, – свежую кровь ждут, будь вы неладны». Его батальон шел молча, растянувшись почти на километр. Бойцы двигались цепочкой, один за другим. Все молчали. Понимали, что впереди их ждет тяжелый бой. Многим было уже суждено не вернуться на базу.

* * *

Илью Даниловича Сивакова в Казахстане встречали так, как не встречают самых дорогих гостей – прямо на взлетную полосу аэродрома прибыло два микроавтобуса, два джипа и серый «мерседес». Илья Данилович вышел из самолета третьим, лишь после того, как его люди убедились, что на взлетной полосе их встречают свои.

После того как Сиваков убедился в том, что это те самые люди, с которыми он всегда имел дело, от него поступило распоряжение выносить чемоданы и не забыть портфель.

Трое его людей с тяжелыми чемоданами в руках, а четвертый похожий на инкассатора с портфелем, спустились на бетон взлетной полосы.

– Вот и мы, – сказал Илья Данилович, пожимая руки своим встречающим.

Публика была такая, что даже невооруженным глазом было видно, эти люди знают себе цену.

– Ну что скажете, любезные? – отойдя чуть‑ чуть в сторону, чтобы не слышали его люди, спросил Сиваков.

– Что скажем? Ваше предложение неожиданное, даже, честно говоря, мы подумали, что вы блефуете.

– Нет, все чистая правда. Поменялись обстоятельства, и мы вынуждены поторопиться, а заодно, естественно, поторопить вас, мы же партнеры, – вполне добродушно усмехнулся Сиваков.

– Да, партнеры, Илья Данилович, – те, кто встречал гостя из Москвы, были люди видные.

Сивакова знали давно, встречались с ним не в первый раз, встречи как правило, происходили без лишних свидетелей и не афишировались.

– Я, друзья мои, при деньгах, а у вас как дела?

– Мы при товаре, – сказал широколицый мужчина с узковатыми глазами, но не казах, это Сиваков знал прекрасно, – давайте быстро отсюда, нечего здесь задерживаться.

Из самолета вышел пилот.

– Будет ждать нас здесь, – сказал Сиваков то что говорил раньше, – мы позвоним. Пусть никто из команды не отлучается, можем в любой момент полететь назад.

– Ясное дело, – сказал летчик, словно бы уже держал в руках пухлую пачку американских долларов.

Но денег Сиваков еще не заплатил, пилоты знали, все что причитается, они получат и, может быть, даже с лихвой – большой премией, так иногда случалось.

С Ильей Даниловичем Сиваковым они любили иметь дело, еще больше им нравилось летать с Панкратовым, тот, уж точно, никогда не скупился, и денег отваливал – будь здоров.

Что перевозят эти люди в самолете, летчики, естественно, не знали, могли лишь догадываться. Сиваков и Панкратов пару раз им говорили, что занимаются перевозкой очень дорогостоящих лекарств, которые прибывают сюда в Казахстан с Ближнего Востока.

Мол, дело хлопотное, дорогое, но тем не менее. Работа есть работа, летчики должны летать, а бизнесмены должны заниматься бизнесом.

Летчикам никогда и в голову не приходило лично просить у Сивакова или Панкратова, их людей какие‑ либо бумаги – таможенные декларации, разрешение на вывоз, провоз. Они прекрасно знали, что и у Сивакова, и у Панкратова бумаги всегда в порядке.

– Пообедать можно отлучиться, Илья Данилович? – спросил летчик, поглаживая свой небольшой животик.

– Пообедать, конечно, можно. Но, самое главное с аэродрома никуда.

– Ясное дело. Будем ждать, горючее зальем сразу же, прямо сейчас.

– Да, за горючее уже проплачено, – бросил Сиваков и, пожав руку, поспешил к «мерседесу».

Чемодан с деньгами его люди повезли в микроавтобусе. Этот странный кортеж мчался с военного аэродрома к Джезказгану, до которого оставалось километров восемьдесят.

– Какие проблемы у вас?

– Мы хотим убедиться, – сказал широколицый, – что вы, Илья Данилович, привезли деньги.

– – Послушай, ты что? Мне не доверяешь, Сильвестр? – обратился Сиваков к собеседнику.

– Тебя, Илья Данилович, и твоего партнера Панкратова я знаю давно, но ты же понимаешь, я человек зависимый, и поэтому давай играть в открытую. Ты показываешь деньги, а потом мы привозим товар.

– А он что, у вас еще не собран?

– Слушай, Илья Данилович, – сказал Сильвестр, и принялся рассматривать крупный бриллиант в своем перстне, – ты же знаешь, твое дело деньги, наше дело – товар. И тут мы сами принимаем свои меры безопасности. Мы не идиоты, не первый год работаем с товаром, в одном месте всю партию никто держать не станет.

– Это точно, – сказал Сиваков.

– Я думаю, что ты, Илья Данилович, все понимаешь, не я хозяин всей партии, нас несколько человек.

Естественно, свезем перед отправкой все в одно место.

Но мы должны убедиться, что ты привез деньги.

– Я привез не все деньги, Панкратове вами говорил?

– Да, говорил, – сказал Сильвестр, – и это нас а не очень радует, лучше было бы получить все сразу.

– А ты что, Сильвестр, нам не доверяешь?

– Да доверять‑ то я доверяю…

– Но ты же сам знаешь, что собрать такую сумму в одно мгновение практически невозможно. Мы же и в предыдущий раз сработали по такой схеме; сначала проплатили часть, потом вернули остальные и с процентами.

– Это точно, так он и было.

– Разве ты, Сильвестр, и твои люди остались недовольны?

– – Нет, мы как раз остались довольными.

– Ну тогда о чем речь? Что мы здесь разводим волынку? Когда вы сможете собрать?

– Увидим, деньги посчитаем…

– Нет, дорогой, считать деньги и взвешивать буду я.

– Ты, Илья Данилович, будешь лишь отсчитывать, Кортеж мчался по степи, Сиваков даже не смотрел в окно, ему было абсолютно все равно, какие пейзажи пролетают за темным стеклом.

Он прекрасно знал, что ничего нового и особенного не увидит. Ровная, как блин, степь, кое‑ где торчат постройки, изредка можно увидеть казаха на лошади или на мотоцикле. Все, что проносилось за окном, он видел много‑ много раз. Вид казахских пейзажей его абсолютно не возбуждал, то ли дело товар. Сиваков видел аккуратные мешки, запаянные, взвешенные, собранные в одно место. Тогда его глаза начинали гореть, и деньги он отдавал абсолютно спокойно. Даже с какой‑ то радостью и сладострастием.

– Вот вам деньги‑ деньги‑ деньги, – приговаривал он.

А его люди относили коробки с латинскими надписями в сторону, – вот еще деньги, берите, делите.

Здесь в Казахстане никто не верил никаким банконским счетам, предпочитали получать наличными – Через сколько мы будем на месте? – спросил Илья Данилович, закуривая сигарету.

Сильвестр, сидевший рядом с ним на заднем сиденье, посмотрел на свои часы.

– Минут через тридцать будем, мы поселим вас за городом в одном из моих домов. Там спокойно, тихо, там и посчитаем деньги.

– Что ж хорошо, я не против.

И действительно, через полчаса кортеж автомобилей, промчавшись по спящему городу, состоящему преимущественно из пяти– и трехэтажных однотипных зданий, вырвался за город.

Здесь был немного другой ландшафт и совсем другая архитектура. Стояли загородные дома, архитектурный стиль которых определить было чрезвычайно трудно. Эклектика с налетом восточной вычурности.

Дом, куда приехали, был огромный – трехэтажный особняк с большущими подвалами. В доме имелась сауна, зал для игры в бильярд и все то, что должно быть в доме состоятельного хозяина. В гараже стояло две иномарки, три охранника дежурили в доме и три во дворе, огромные лохматые псы бегали вдоль забора. К приезду гостей охранники взяли их на поводки.

– Ну, Сильвестр, ты и развернулся. Не боишься, что налоговая инспекция спросит, откуда деньги.

– Не‑ а, не боюсь, – хмыкнул Сильвестр, – начальник налоговой инспекции – мой родственник, причем близкий, так что я спокоен.

– А это чьи дома? Еще год назад здесь ничего не было.

– Наших людей, живут, богатеют. Ты не видел, Илья Данилович, особняки на озере.

– Может, свозишь туда?

– Сейчас не сезон, да и времени нет устраивать экскурсии. Другим разом приедешь, вот тогда мы с тобой развлечемся.

– Ну что ж, придется приехать, коли, ты, Сильвестр, приглашаешь.

– Приглашаю, всегда буду рад. Мужик ты что надо. Так что давай.

Деньги внесли в огромный холл. Поставили чемоданы и портфель прямо на зеленое сукно бильярдного стола. Два кия лежали рядом.

– Ты что, играешь, Сильвестр?

– Иногда играю, но в основном, для гостей игрушку купил.

Кроме бильярда в огромном холле имелось три автомата для игры на деньги. Однорукие бандиты, эти аппараты яркие и абсолютно неуместные в доме, рассмешили Сивакова.

– – А это зачем?

– Интересная штука, Илья Данилович, сам иногда балуюсь.

– И обыгрываешь?

– Иногда обыгрываю, но чаще проигрываю.

– Азартный ты мужик, Сильвестр.

– Да, азартный, а вот в карты играть не люблю.

– Что так?

– Не люблю и все. Еще с зоны не люблю.

Сиваков вспомнил, что когда‑ то Сильвестр отсидел семь лет в колонии строгого режима за крупные валютные махинации. Правда, по нынешним временам эти махинации выглядели детским лепетом. В восьмидесятые годы имя Сильвестра гремело, и процесс над ним получился довольно шумный.

– Раскрой, покажи, – сказал Сиваков своему человеку, – кстати, Сильвестр, где Курт? Надеюсь, ты в курсе.

– В курсе, через час будет Я сказал, что ты прилетаешь, как ты просил.

– Это хорошо.

– Где ты его нашел, кстати? – поинтересовался Сильвестр.

– Погоди, посмотри на деньги, можешь посчитать, только это займет много времени, здесь все посчитано.

– Ты знаешь, считать я не буду. Назови сумму.

– Шесть с небольшим.

Сильвестр подошел, сунул руку в чемодан, вытащил из середины пачку стодолларовых банкнот, в которой было десять тысяч долларов, быстро как профессиональный кассир просмотрел, зашелестев бумагой.

– Точно.

– Ну вот видишь, Сильвестр, все без обмана.

Деньги есть. Теперь дело за тобой.

– За мной дело не станет, – осклабился Сильвестр и, вытащив из кармана сотовый телефон, поднялся по лестнице вверх на второй этаж, – вы здесь располагайтесь, а я потолкую со своими.

Сильвестр не появлялся довольно долго, минут сорок. Когда он спустился вниз, его лицо было потным, немного злым.

«Что? » – взглядом спросил Илья Данилович.

– Есть проблемы. Но они разрешимы, ими уже занимаются…

У входа в дом послышались голоса, и Сиваков вздрогнул. Один из мужских голосов ему был знаком, страшно и неприятно знаком. Дверь распахнулась, и на пороге появился Курт, он был небрит, глаза его возбужденно блестели.

– Ага, значит, все здесь, – пробурчал он, подходя к Сивакову, на зная подаст тот ему руку или нет, на несколько мгновений замер.

– Рад?

– Рад, – ответил Илья Данилович, подавая руку.

Курт кивнул, пожал.

– Идем, потолкуем, – сказал он Сивакову, взял его за локоть и отвел в дальний угол к игровому автомату.

– Ну, что скажешь?

– Все нормально, я свое дело сделал.

– Тут у нас проблемы, Курт. Видишь, на столе деньги.

– Не слепой, заметил, – Курт бросил беглый взгляд на уже закрытые чемоданы.

– Там много денег.

– Не дурак понимаю.

– Я прилетел сюда, чтобы забрать крупную партию наркотиков, очень крупную партию товара.

– Хорошее дело.

– Я привез с собой восемь человек, плюс ты, я и твой напарник – итого одиннадцать. Мы возьмем больше тонны наркотиков. Все это должно оказаться в Москве.

Курт ничуть не удивился, и его лицо осталось непроницаемым.

А Сиваков ожидал, что Курт начнет расспрашивать, что, почему? Но тот молчал, ожидая разъяснений Сивакова.

– Спешное дело.

– Сколько я получу? – спросил Курт.

– Много, очень много.

– Это не разговор, я люблю конкретные цифры.

– Если конкретно, то за эту партию ты получишь миллион.

– Вот это дело. Куда мы ее должны завезти.

– Здесь километрах в ста, на военном аэродроме стоит самолет, на нем мы должны доставить груз под Москву.

– – На какой аэродром? Конкретно.

– Я еще не знаю. Оттуда партия уйдет к тем, кто ее заказал.

– Когда я получу деньги?

– Ты получишь деньги не здесь, там.

– Я нашел стукача.

– Что с ним сделал?

– Все что надо было, все, что делают с такими козлами, как он. Вообще, ментов ненавижу люто.

– Это хорошо. Сказал что‑ нибудь?

– Нет, не сказал.

– А это плохо. Ты бы сам с ним поговорил, может быть, тебе он что‑ нибудь и прошептал бы.

– А вот со мной он говорить и не захотел, пришлось его повесить с выпущенными кишками. Сейчас он, наверное, дохлый, как зарезанный баран, – Курт засмеялся, показывая желтоватые зубы.

От этого смеха Сивакова немного передернуло, он помнил этот смех, наглый и бесстрашный. Так. смеются люди, которые в жизни ничего не боятся.

В этом хохоте было слышно дыхание смерти, холодное и зловонное.

– Успокойся.

– Я спокоен, ты меня, Сиваков, не успокаивай. Ну и козлы же твои партнеры, я бы их с удовольствием пустил в расход.

– Погоди, ты сюда не за этим послан.

– Стол накрыт, господа, – сказал Сильвестр, по‑ хозяйски махнув рукой, указывая, что в соседнем зале для всех прибывших накрыт стол.

Курт прищурился.

– Вот этот мужик ничего, толковый, – кивнул он в сторону Сильвестра.

– Да, толковый, мы с ним работаем уже давно, и ты с ним будешь работать.

– Может быть, – задумчиво произнес Курт, – у что пойдем, перекусим, раз хозяин приглашает.

Сильвестр подошел к Сивакову и негромко сказал:

– Вы тут развлекайтесь, пейте, ешьте, отдыхайте.

Мои люди присмотрят за домом, да и ты с собой взял изрядное количество охраны. Так что все надежно, я поеду, надо уладить кое‑ какие детали, утрясти на месте.

– Лучше, чтобы это было недалеко. Недалеко от аэродрома.

– Ну, километров восемьдесят тебя устроят, Илья Данилович.

– Восемьдесят устроят. Сколько времени тебе понадобится?

– Не все здесь зависит от Сильвестра, мы рассовали товар по разным точкам, одна от другой далеко лежат, как говорят казахи, три луны скакать.

– Что так далеко?

– Мы же не рассчитывали, что все придется делать так быстро.

Глава 25

Прошло три дня. Для Ильи Даниловича Сивакова эти три дня тянулись нескончаемо долго. А вот Курт вел себя спокойно. Он с утра до вечера играл на бильярде, иногда подходил к столу, брал граненую бутылку виски, наливал себе на дно стакана, так чтобы сделать один‑ два глотка и, держа в одной руке стакан, в другой кий, обходил бильярдный стол, склонялся над ним, щурил то правый, то левый глаз и наносил точный удар.

Шары Случалось сталкивались, и оба падали в лузу, бесшумно прокатившись по зеленому сукну.

То, что выделывал Курт на бильярде, вызывало восхищение наблюдавших. Предложить сыграть с ним на деньги никто не отчаивался, было видно, что Курт игрок классный и может дать фору любому из присутствующих.

Люди, прилетевшие с Сиваковым, не пили, это мог позволить себе лишь Курт и сам Илья Данилович.

Но Сиваков воздерживался и к стакану не прикасался.

К концу третьего дня, ближе к вечеру, появился Сильвестр со своими охранниками. И в доме, хотя он был огромен, сразу стало многолюдно.

Сильвестр и Сиваков удалились наверх – в кабинет хозяина. Вернее, кабинетом это помещение можно было назвать с натяжкой – был в нем письменный стол, компьютер последней модели, но вряд ли хозяин умел им пользоваться. Стены были заставлены книгами, но книги, как успел заметить Сиваков, были подобраны по цвету корешков.

– Значит, так, Илья Данилович, – без преамбул начал Сильвестр, – сегодня ночью весь товар будет свезен.

– Далеко отсюда?

– Не очень, как ты и просил, километров восемьдесят. Место глухое, малолюдное, так что все можно сделать не спеша.

– А почему нельзя было привезти сюда? – задал вопрос Сильвестру Илья Данилович.

– Куда сюда? В дом? Да ты что спятил? Те, с кем я договаривался, все приедут с охраной. Ты представляешь, сколько это будет людей. А там место малолюдное, вот туда мы и поедем.

– Когда?

– Через час или через полтора.

– Все как договорились? – спросил Сиваков.

– Да, если Сильвестр пообещал, он свое слово держит.

– Сиваков тоже свое слово держит.

– Ну тогда по рукам. Может, выпьем?

Сильвестр подошел и открыл бар. В баре имелось бутылок пятьдесят‑ шестьдесят, не меньше, они стояли длинными рядами, сверкая разнообразными этикетками, нераспечатанные.

– Ну так, выпьешь, Илья Данилович, за удачу?

– За удачу можно. Хотя у меня правило – во время работы не пить.

– Но пока мы еще не работаем, не взвешиваем и не считаем.

– Уговорил, Сильвестр, давай.

Мужчины выпили коньяка.

– Еще? – спросил Сильвестр.

– Нет, все, – спокойно ответил Сиваков.

– Тогда предупреди своих людей, чтобы были готовы, а я предупрежу своих еще раз. Думаю, что многие уже в дороге, едут.

– Славно, – промолвил Илья Данилович, – и спустившись вниз, подошел у Курту, который стоял, опираясь на кий и смотрел на замысловатую комбинацию шаров.

– Слушай, Курт. Через полтора часа едем.

– Едем, так едем, – спокойно ответил тот, – мне уже честно говоря, остохренело в этом Казахстане, сидим, ничего не делаем, твои люди уже с ума начали сходить.

– Ничего страшного, собери всех.

Через пять минут все были в большом зале возле бильярдного стола.

– Значит, так, – сказал Сиваков, – через час или чуть больше, мы отсюда поедем. Будьте внимательны и осторожны, у нас с собой большие деньги, мы должны будем забрать товар, с ним – сразу же на аэродром, а оттуда в Москву. Никакой самодеятельности. Смотрите в оба.

Обернувшись к Курту, он почти шепотом добавил:

– Надеюсь, все обойдется, как всегда.

Курт передернул плечами и поправил низкую черную челку. На его губах опять промелькнула улыбка та, которую так ненавидел, и которой боялся Сиваков.

Улыбка смерти.

– Курт, будь все время возле меня, я тебе доверяю. Тот в ответ лишь кивнул.

Прошел час, железные ворота открылись, и кортеж автомобилей на большой скорости понесся в ночь, все люди Сивакова были вооружены, мало ли что могло случится. Впереди мчался автомобиль Сильвестра. Километров двенадцать дорога шла по асфальту, затем резко забрала влево, и все машины погнали по проселочной дороге, ярко освещая фарами холмы, поросшие кустарниками.

Овраги, болота, шелестящие тростником, и черное, усыпанное звездами небо – вот и все, что можно было увидеть из машины.

– Куда мы едем? – спросил Курт у Сивакова Вместо ответа тот пожал плечами.

– Как, ты не знаешь?

– Не знаю, Сильвестр ведет. У них там есть место, где все можно сделать.

А местом, куда мчались машины, была заброшенная МТС. Эта МТС помещалась в низине у подножья холма и представляла из себя свалку ржавых полуразвалившихся комбайнов, огромных, тоже ржавых, цистерн, в которых когда‑ то, лет пятнадцать тому назад возили солярку.

Навесы и помещения для техники пустовали. Казах по имени Абиш держал в гаражах овец и лошадей.

Три дороги вели к старой МТС. И сейчас по всем трем дорогам мчались машины, свозя наркотики, за которые Сиваков должен будет заплатить деньги. Даже килограмм наркотика никто не повезет без охраны. А тут везли десятки, сотни килограммов, так что вооруженных людей хватало.

– Скоро будем? – спросил Курт у Сивакова.

– Судя по словам Сильвестра еще минут пятнадцать‑ двадцать трястись.

– Что‑ то мне все это не нравится, – сказал Курт.

– Что именно?

– Задницей чую неладное.

– Ты это брось, я с Сильвестром давно имею дело.

– Дело‑ то ты с ним может, имеешь, но тут, как я понимаю, ситуация двусмысленная. Ты не боишься, Сиваков, что они нас перестреляют? Места безлюдные, а деньги заберут себе.

– Ну ты скажешь, Курт. Это возможно, теоретически, а на самом деле, вряд ли они это сделают.

– Почему ты так думаешь?

– А им невыгодно, надо будет искать новых покупателей, а это дело хлопотное, да к тому же их всех знают и, если со мной что случится, Панкратов сдаст их, не задумываясь.

– А ты не боишься, что Панкратов сдаст тебя?

Сиваков и Курт разговаривали почти шепотом, так, чтобы никто не слышал. От этого разговора у Ильи Даниловича мурашки побежали по спине и, самое главное, он абсолютно не боялся Сильвестра, страх вселял Курт.

Сивакову показалось, что Курт что‑ то задумал и он сказал сам себе.

«Ну ничего, загрузим наркотики, а там посмотрим, чья возьмет. Главное, избавиться от денег, взять товар, довезти его до аэродрома, а там можно будет всадить в тебя, голубчик, всю обойму».

У Сиваков был с собой пистолет в кобуре под пиджаком, и стрелять он умел, так что в случае чего с Куртом сумеет разобраться – это Сивакову было ясно, как Божий день.

– Смотри, мы едем, наверное, туда, – Сиваков кивнул головой в сторону далеких огоньков, – как ты думаешь, Курт, что это там такое?

– Приедем разберемся.

Минут через семь машина въехала во двор МТС.

Во дворе уже стояли четыре автомобиля и два микроавтобуса, а также «уазик» с военными номерами.

– Ну и людей собралось, – недовольно пробурчал Курт, – базар что ли решили устроить?

– Погоди, – одернул его Сиваков, – сейчас сам все увидишь, я не первый год этим делом занимаюсь, но что произойдет сейчас, думаю, и тебя удивит.

И действительно из машин выходили солидные мужчины, поблескивая массивными перстнями, толстыми браслетами часов. Все они знали друг друга, все они по своему были конкурентами, но все они работали с Сиваковым и Панкратовым.

– Добрый вечер, господа! – с какой‑ то бравадой в голосе произнес Илья Данилович. – Я рад вас видеть, прошу меня извинить, что все получилось достаточно спонтанно. Но мы все зависим друг от друга, и я рад, что вы откликнулись на нашу просьбу.

Илья Данилович поднял вверх руку и щелкнул пальцами. Щелчок получился звонким.

– Где займемся делом, Сильвестр?

– Пойдемте туда, господа.

Казах, живущий на МТС, в это время сидел на полу в маленькой комнатке, там, где спали его дети и еще одна семья русских беженцев из Чечни, рядом сидела жена, два бандита из группировки Сильвестра находились в этой же спаленке. Один держал в руках автомат, а второй сидел на стуле, положив автомат себе на колени.

– Абиш, не волнуйся, тут мы немного у тебя… Надеюсь, ты все понял? Заработаешь кучу денег, как за весь год, как за всех своих овец. Так что придется тебе посидеть, пока все не закончится.

Абиш, пятидесятилетний казах, кивал в ответ головой, давая понять, что он все понимает и со всем согласен.

– Слушай, Курт, – сказал Сиваков, – возьми кого‑ нибудь из моих людей, садитесь на «уазик» и дуй на аэродром, предупреди, чтобы все было готово.

– А что, по телефону нельзя позвонить?

– Ты сам позвонишь мне оттуда. Надеюсь, номер знаешь.

– Знаю, – спокойно сказал Курт, вытряхнул из пачки сигарету, размял ее сильными пальцами и нервно закурил, – а ты как тут без меня?

– Дело привычное, – сказал Сиваков, – сейчас все взвесим, перефасуем в ящики от лекарств, загрузим в микроавтобусы и едем. Встречай. Оттуда позвонишь, – еще раз напомнил Сиваков.

– Понял, – сказал Курт, – но я не знаю дороги на аэродром.

– Тебе покажет кто‑ нибудь из людей Сильвестра.

Сиваков подошел к Сильвестру и быстро о чем‑ то с ним начал говорить, время от времени делая резкие движения рукой.

– Пускай возьмет Монгола и едет – Ты предупреди пилотов, что мы сейчас подъедем.

– Все сделаем.

Илья Данилович быстро набрал номер и буквально через несколько секунд услышал спокойный голос командира самолета.

– Слушаю.

– Говорит Сиваков, узнал?

– Конечно, узнал, как же Илья Данилович!

– Значит, так, сейчас приедут трое моих людей, горючее залито? Машина к взлету готова?

– Да, готова, – уверено ответил летчик.

– Тогда о'кей, через час они будут у тебя.

Курт устроился на заднем сиденье, Монгол сел за руль, Федор рядом с ним.

– Ну, давай, погнали, – сказал Курт, – минут за пятьдесят, надеюсь, доедешь до аэродрома?

– Ночь, – сказал Монгол, – Ну да хрен с ней, я привык носиться по этим сопкам. Так что доедем.

«Уазик» резко взвизгнул тормозами и, подняв серую пыль, развернулся посреди двора и проскочил между дорогими машинами так, словно бы это были кусты и копны сена.

– Лихо ты, – причмокнув и сплевывая сигарету, сказал Курт.

– Наше дело такое.

«Уазик» зажег фары и помчался в ночь.

Бандитам, собравшимся на МТС, и в голову не могло прийти, что те две дороги, которые ведут к постройкам, час назад были перекрыты бойцами спецназа ГРУ, которые прибыли сюда с аэродрома Байконур по приказу полковника Бахрушина. Всей операцией командовал полковник Савельев.

Комбат до поры до времени не вмешивался, он был мрачен, зол и уже жалел, что полетел в Казахстан.

Но он был военным и понимал, что приказы не обсуждают, тем более сейчас во время боевых действий. Как ему казалось, Бахрушин не держал данного слова – оставил его для подстраховки, основную задачу поставив перед людьми в форме.

О том, что с территории МТС спускается вниз автомобиль на большой скорости, полковнику Савельеву доложили сразу же. Он приложил прибор к глазам.

– Точно, – пробормотал он, – идет «уазик». Интересно, куда это они направляются?

Комбат пожал плечами, он стоял в двух шагах от Савельева.

– Думаю, на аэродром.

– Тогда почему так быстро? Тонну наркотиков так быстро не взвесишь, уж я‑ то это знаю.

– Может, для подстраховки Сиваков послал, – Комбат уже запомнил имена и фамилии преступников.

– Будем брать. – Отдал распоряжение Савельев.

– Послушай, полковник, может, я со своими людьми, у меня ребята опытные, справятся.

– Погоди, Рублев, здесь есть те, кому за это платят деньги. Ты и так много сделал.

– Да ничего я не сделал, – пробурчал Борис Рублев.

– – Постарайтесь взять машину без шума, – отдавал распоряжение по рации Савельев, – без шума. Ясно?

– Постараемся, – был ответ Одного из офицеров спецназа.

Но взять без шума «уазик», в котором сидел Курт, не удалось. Спецназовцы смогли захватить лишь Монгола и Федора. О том, что в машине на заднем сиденье сидел Курт, который успел раньше всех среагировать, открыл дверцу, выпрыгнул из машины и спрятался в кусты, никто так и не узнал.

Курт даже не выронил автомат, который держал на коленях, вместе с оружием он пополз в темноту к подножью холма. Он полз на локтях, низко пригибаясь к земле, царапая лицо о колючий кустарник. На боль, на то, что его лицо разбито, все в ссадинах, бандит даже не обращал внимания, старался не шуметь.

Курт видел солдат, которые цепью бежали к подножью холма.

«Ну и ну! Вот влип! Кто же заложил? Как же отсюда выбираться? »

Курт прекрасно понимал, у него лишь одна дорога – вернуться на МТС, где много вооруженных людей.

Монгол, сидевший за рулем «уазика» скончался на месте от черепно‑ мозговой травмы, даже не придя в сознание. Кровь хлынула у него изо рта, несколько раз он судорожно дернулся, поскреб землю руками.

– Собаке – собачья смерть, – пробормотал Подберезский, глядя на агонию умирающего бандита.

– Так‑ то оно так, – ответил на реплику своего бывшего подчиненного Комбат, – вот сейчас, Андрюха, все и начнется.

Федор, очнувшийся от падения, открыл глаза.

Над ним, держа в руках пистолет, стоял мужчина в камуфляже, глядя ему прямо в глаза, говорил:

– Ну вот и все. Имя? Фамилия? Сколько вас там? – полковник Савельев стволом пистолета приподнял голову Федора, – будешь отвечать?

– Много, много, – оглядывался по сторонам, Курта нигде не было. – Не убивайте, не убивайте, – зашептал он и его лицо исказила судорога.

– Мерзость какая, – бросил Комбат, отходя в сторону.

А полковник Савельев продолжал допрос, пытаясь выяснить, сколько человек находится на заброшенной МТС.

Курт понимал, что без машины ему отсюда не выбраться. Машины были лишь на МТС. Он двинулся туда, прятался, перебегая от одного куста к другому.

Вдруг услышал, как впереди в ложбинке, на подходе к холму негромко разговаривают два спецназовца.

– Слушай, иди глянь, что там такое? – говорил один. – – Сейчас пойду посмотрю, может шакал, может собака дикая бегает, а может, овца, отбившаяся от стада.

Спецназовцы прошли метрах в семи от Курта, притаившегося за кустом. Он слышал, как зашуршал песок, затем раздался шелест травы, подминаемой ногами, треск раздавленного сучка, щелчок затвора.

«Шакалы, обложили, – подумал Курт, вытаскивая нож из кожаного чехла, прикрепленного к голени, – иди сюда, иди».

Возможно, если бы было чуть‑ чуть светлее, если бы в этот момент ярко‑ желтая, похожая на апельсин луна, показалась из‑ за туч, спецназовец заметил бы Курта. А так он находился в неведении, хотя и был готов к бою. Курт пропустил его на пару шагов вперед, а затем бесшумно прыгнул спецназовцу на спину и острым как бритва ножом, понимая, что тот, скорее всего в бронежилете, полоснул по шее.

Спецназовец захрипел, но Курт ладонью зажал ему рот.

«Вот так‑ то будет лучше», – бандит медленно опустил тело зарезанного бойца и затаился, ожидая второго.

То, что задумал Курт, в этой ситуации было верным, главное, чтобы получилось.

– – Эй, Сергей, ты где? Что случилось? – послышался обеспокоенный голос.

– Нога, нога, – сдавленным, не своим голосом прошептал Курт.

– Что нога? – шагах в десяти от Курта щелкнул затвор автомата.

– Сломал или подвернул, – выдавил из себя Курт.

Тело спецназовца лежало возле куста, голова в каске была неестественно закинута.

Второй спецназовец подбежал, вглядываясь в темноту, наконец, увидел тело своего приятеля. Курт настолько искусно все изобразил, что спецназовцу и в голову не могло прийти, что здесь находится кто‑ то третий.

– Да что с тобой, мать твою так?

Он наклонился над зарезанным Сергеем, и в этот момент Курт прыгнул на него, целясь ножом в горло.

Но промахнулся, спецназовец смог увернуться и лезвие острого, как бритва ножа, прошло в сантиметре от ремешка, держащего каску.

Завязалась схватка, спецназовец норовил заломать запястье руки Курта чтобы лишить его ножа. Парень был довольно сильный. Курт подумал, что схватка может кончиться не в его пользу. Тогда он изловчившись, растопырил пальцы левой руки и ударил своего соперника в глаза, почувствовал, что рука разорвала ткани, влажные и теплые. Хватка спецназовца тут же ослабла, он сделал судорожное движение, и в это время лезвие ножа с силой вошло в яремную впадину.

Курт с нечеловеческой злостью несколько раз повернул нож. Спецназовец задергался, но через мгновение затих.

– Вот так‑ то, козлы вонючие, не на того напали, – пробормотал Курт, вставая на четвереньки, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к тому, что происходит вокруг.

Вдруг ожила рация у первого убитого спецназовца.

Курт схватил ее, выключил и спрятал в карман. Затем быстро раздел одного из убитых и натянул на себя его камуфляжную куртку, поверх бронежилет, все обмундирование было мокрым от крови, но Курт на это не обращал внимания.

– Ничего, ничего, – бормотал он, – сейчас вы меня примете за своего, а я прорвусь к своим.

Полностью переодевшись, Курт двинулся по холму, готовый в любой момент применить оружие.

Двое дозорных его видели, но приняли за своего.

Курт знал, что от МТС до ближайшего населенного пункта километров тридцать, а до аэродрома восемьдесят, но у него сложился совсем другой план. Он понимал, что скорее всего, вокруг полно солдат, и с рассветом начнется самое страшное, поэтому надо успеть провернуть все пораньше.

Те, кто были на МТС, и не подозревали о том, что они в кольце. И выбраться с МТС так же легко, как попали уже не мог никто. Лишь Курт знал, что к чему.

Наконец, он увидел забор, его глаза привыкли к темноте, он подозревал, что спецназовцы, скорее всего, вооружены приборами ночного видения.

– Сволочи, как же они нас вычислили?

«Кашеварова я прикончил, значит, еще кто‑ то все время шел по следу Сивакова, значит, еще кто‑ то работает на ментов. Но ничего, ничего, я‑ то отсюда выберусь, быть того не может. Выберусь так далеко, что вы меня не найдете».

Бандиты, хоть и выставили охрану, но были довольно беспечны, явно не ожидая никакого подвоха.

Ведь то, чем они занимались, было для них вполне привычным делом.

Глава 26

Когда рация одного из спецназовцев не ответила, полковнику Савельеву доложили.

Комбат был рядом с ним.

– Давай я схожу, посмотрю, что там к чему.

Полковник согласно кивнул головой. Комбат был одет так же, как и все спецназовцы, в камуфляже, бронежилете, каске, весь обвешанный оружием.

– Шмелев, ты будь здесь, и ты, Андрюха, будь здесь, а я пойду гляну.

– Держи связь, – попросил его Подберезский.

Минут через десять Комбат был там, где по расчету полковника Савельева должны были находиться два пропавших спецназовца. Вскоре он нашел труп полураздетого бойца с перерезанным горлом, через полминуты нашел и второго, тоже мертвого.

«Кто это? Что это? – размышлял Рублев, – вроде все подходы перекрыты, как здесь мог оказаться бандит. Судя по всему, теперь преступник ходит в форме спецназовца, но куда он теперь направился? »

Этого Комбат не знал, он быстро побежал вниз туда, где находился совет.

– Ну что там?

– Плохи дела, полковник, – сказал Комбат, – уже двое убитых.

Савельев выслушал короткий доклад Рублева, даже в темноте было видно, что полковник занервничал, его лицо немного побледнело.

– Знаешь что, полковник, – сказал Рублев, – я бы начал операцию сейчас, не дожидаясь, пока они сядут в машины и поедут. Хотя…

– Что хотя?

– Думаю, что уже поздно.

– Почему? – спросил Савельев.

– Думаю, что тот тип уже на МТС, и бандиты уже в курсе того, что мы оцепили их.

* * *

Появление Курта в окровавленном камуфляже спецназовца, в бронежилете, с оружием и с разбитым лицом вызвало замешательство и испуг.

– Это еще что такое? – крикнул Сильвестр, хватаясь за свой пистолет.

– Тихо! Тихо! – сказал Курт, – будет лучше, если вы усилите охрану, чтоб никто сюда не подобрался.

– А что с тобой такое? – он заговорил тихо, почти шепотом.

– Вокруг солдаты, спецназ. Нас обложили со всех сторон.

Сильвестр побледнел и снял пистолет с предохранителя.

– Да не суетись, они внизу у холма.

Сиваков тоже был бледен.

– Так, кончаем со всем этим. Деньги мы забираем, – сказал Сильвестр, – и чемоданы с деньгами исчезли в машинах.

Сиваков и его люди остались рядом с коробками, в которые сложили целлофановые пакеты с белым порошком.

– Ну и дела! – пробормотал Сиваков.

Испарина выступила на его лице, и Курт со злорадством подумал:

«Ну вот, боишься, сейчас в штаны наделаешь, но ты еще не знаешь, что придумал я. Главное, выждать момент».

В стане бандитов начался настоящий переполох, особенно волновались те, кто привез наркотики. Это были самые крупные поставщики зелья и все они влипли.

– Солдаты кто – казахи? – спросил Сильвестр.

– Нет, русские, наверное, с космодрома охрана.

– Мать их так! Кто‑ то пронюхал!

– Это твоя вина, Сильвестр. Ты придумал встретиться здесь.

– Какая теперь разница…

Главари собрались в полуразвалившемся гараже, крыша которого была еще цела, а стены зияли многочисленными провалами.

– Что будем делать? – спросил Сиваков, оглядев собравшихся.

– Надо попробовать прорваться, – сказал широколицый мужчина, зло осклабившись, людей‑ то у нас хватает.

– Если бы они были на танках или на вертолетах, тогда, может быть, и смогли бы это сделать.

– Здесь две дороги, – пробормотал Сильвестр.

– Ну ты и придумал, мать твою! – крикнул Сиваков Сильвестру.

– Это ты хотел встретиться где‑ нибудь в безлюдном месте.

В городе у бандитов, возможно и были бы шансы скрыться, пусть не у всех. Но здесь, среди мелких сопок, в глухом месте операция выглядела довольно сомнительной. Лишь один Курт был спокоен, он уже пережил страх и теперь, подойдя к Сивакову, тихо сказал:

– Не бойся, пусть люди загрузят наркотики…

– А где Федор? – испуганным голосом осведомился Сиваков.

– Его взяли, я сам видел.

– А ты как смог? – с каким‑ то недоверием в голосе спросил Сиваков.

– Я‑ то смог, успел среагировать, выпрыгнул.

– А машина?

– Что машина? Она в кювете. Монгол разбился, а Федора взяли.

– Как ты пробился сюда?

– А куда мне было идти? В сопки? По степям? Это смерть. К тому же у них везде люди. Солдат полно.

– И сколько?

Курт пожал плечами.

– Что ты думаешь делать, Сиваков?

– Не знаю, – растерянно пробормотал тот, – абсолютно не знаю.

– Сейчас здесь будет настоящий ад. Думаю, местные сдаваться не собираются.

– Что делать?

– Я тебя научу, что делать. Пока не высовывайся.

Если будем уходить, то попробуем уйти вдвоем. Пускай они пытаются прорваться, если у них нет мозгов.

А мы с тобой сделаем по другому.

– Что ты собираешься делать?

Сильвестр в расстегнутом плаще с пистолетом в руке подскочил к Сивакову.

– Слушай, есть предложение.

– Ну?

Курт стоял абсолютно спокойно, держа в руках каску, и стучал по ней пальцами, два автомата висели у него на плече.

– Я хочу предложить им деньги. Мы поговорили между собой, побазарили, может быть, они возьмут деньги и нас отпустят.

Курт хмыкнул.

– Пару раз у нас этот номер проходил. Попробуем.

Курт время о времени бросал взгляды на то здание, которое когда‑ то было конторой МТС, и в которой сейчас находились люди.

– Скажи, чтобы загрузили наркотики в микроавтобусы, Сиваков, слышишь, а я пойду огляжусь.

* * *

Савельев решил дождаться рассвета. Он поглядывал на часы, время от времени по рации связывался с подчиненными, те докладывали обстановку. Время шло невероятно медленно, и Савельев нервничал.

– Слушай, полковник, – Комбат подошел к нему, – давай я с Андрюхой схожу туда, посмотрю, что к чему.

– Куда?

Комбат указал рукой на холм.

– Да ты что, не в своем уме? Жить надоело? Вот рассветет, взойдет солнце и тогда пойдем туда, все пойдем.

Минуты две или три полковник Савельев раздумывал над предложением Комбата, затем взглянул на небо, усыпанное крупными звездами, черневшее среди разрывов темных низких туч.

– Не хочу, Борис Иванович, чтобы ты рисковал жизнью.

– Но кто‑ то же должен рисковать. Этих ребят посылать опасно, они не обстреляны.

– Ну да! – воскликнул полковник. – Это бойцы спецназа.

– Да ладно тебе, знаю я их. Они никогда не участвовали по настоящему в боевых действиях.

– Как это не участвовали, их тренируют, учат, деньги платят.

– Учат, тренируют, это правильно, но война – есть война. Мои ребята обстрелянные, а эти, – Комбат тоже взглянул на небо, затем на циферблат своих часов. – Знаешь, полковник, до рассвета осталось полтора часа.

– Что ты думаешь они будут делать? – Савельев кивнул в сторону холма.

– Не знаю, что будут делать они. Но я бы на их месте попытался прорваться.

– Прорваться ночью?

– Да, ночью. Днем они будут видны, днем могут появиться вертолеты, и их начнут расстреливать как волков в тундре.

– Да нет, вряд ли они полезут. Думаю, будут си‑; деть до рассвета, а потом попытаются прорваться.

Комбат пожал широкими плечами, Савельев ему начинал не нравиться, он понимал, что полковник может быть, знает толк в наркотиках, знает, как ловить торговцев белой смертью. А вот как воевать – вряд ли ему известно.

А там на холме люди отчаянные, это Комбат понимал прекрасно. Мало того, что отчаянные и готовые на все, но и умелые бойцы. Рублев убедился в этом после того, как нашел зарезанных, бесшумно и умело, двух спецназовцев, подготовленных, тренированных, готовых ко всему на свете, кроме своей смерти.

– Думаю, нам надо ждать. Я вызвал подкрепление и к рассвету солдаты окажутся здесь.

«Опять солдаты, чушь какая‑ то», – подумал Комбат, но ничего не сказал.

– Знаешь, полковник, я все‑ таки пойду схожу туда. Я человек посторонний.

– Как это посторонний?

– Посторонний, посторонний. Ты об этом не знал, я делаю это самостоятельно, на свой страх и риск.

Полковник Савельев смолчал, проглотив пилюлю, а уже минут через пять он смог убедиться, что если кто‑ то здесь и разбирается в обстановке, так это Борис Рублев, потому что через пять минут после их разговора, взревев моторами, два автомобиля с погашенными фарами, помчались вниз с холма на бешеной скорости.

Двое из поставщиков наркотиков с тремя миллионами долларов и со всеми своими охранниками решили пойти на прорыв, решили уйти с холма.

Комбат услышал рев моторов и понял, что сейчас начнется настоящая война. О том, кого берут в охрану торговцы наркотиками, Борис Рублев имел представление, это как правило, люди проверенные, прошедшие выучку в спецназе, в десантных штурмовых батальонах.

Это были профессионалы, видавшие виды и не боящиеся смерти. Живьем никто из них сдаваться не собирался. Ведь им светили огромные сроки тюрьмы, а потерять свободу для этих людей страшнее всего.

И еще, Комбат прекрасно понимал, что бандиты хорошо вооружены, во всяком случае, не хуже, чем бойцы спецназа ГРУ, может быть, у них нет приборов ночного видения, нет снайперских винтовок, нет гранат, но оружие у них хорошее и пользоваться им они умеют.

– Андрей! – прокричал –Комбат, – Пехота, за мной!

Огромными прыжками Рублев бросился в ночь, туда, где по его расчету, вот‑ вот должен был закипеть бой.

Но пробежав метров пятнадцать, он вдруг замер.

Ему пришла в голову простая мысль, а как поступил бы он сам, находясь на той стороне. Небольшая группа шла на прорыв, завязывался жестокий бой, соперник стягивал к тому месту все силы, а остальные бандиты уходили другой дорогой!

– Савельев, полковник! – прокричал Комбат.

Савельев разговаривал по рации, но услышав окрик Комбата, вскинул голову.

– Они сейчас пойдут другой дорогой, пойдут вниз, на тебя, так что будь готов. А я побегу туда. Андрей, будь здесь, помогай полковнику и присматривай. Пехота, побежали.

Полковник Савельев был хорошим оперативником, но война, ночной бой – совсем другое, это стихия Комбата. Тут он смог показать себя. Два автомобиля, джип и автобус пытались прорваться, трещали автоматы, трассеры рассекали тьму, прогремело два взрыва, и Рублев на бегу понял, что это спецназовцы применили подствольники.

Слышались крики и вопли, первый автомобиль, идущий метрах в двадцати от микроавтобуса, вспыхнул и замер, микроавтобус как мчался, так и продолжал лететь вниз по довольно‑ таки извилистой дороге с погашенными фарами.

«Хороший водитель», – решил Комбат и прикинул, что если он побежит, то успеет выскочить к дороге как раз к тому моменту, когда микроавтобус пройдет поворот.

– Давай, Саша, Саша за мной!

Спецназовцы, явно не ожидавшие такого бурного прорыва бандитов, растерялись. Двое были убиты, еще четверо получили ранения.

– Ложись, Саша, ложись! – крикнул Комбат, прыгая в небольшую яму.

Пули просвистели прямо у него над головой.

– Ну вот и машина.

Комбат слышал рев мотора, треск автоматных очередей.

«Боже мой, – подумал он, – неужели никто из этих хваленых спецназовцев не мог выстрелить в микроавтобус, может быть, стреляли, но не попали».

Рублев прижал металлический приклад автомата к плечу и с колена выпустил длинную очередь по колесам микроавтобуса. Тот завизжал, но в кювет не улетел, водитель был явно очень опытный и успел резко нажать на тормоза. Микроавтобус замер, двери открылись, и из него начали выпрыгивать люди. Один из поставщиков бежал низко пригнувшись, двое телохранителей прикрывали его справа и слева. Еще четверо бежали с автоматами впереди, причем бежали прямо на Комбата.

– Давай! – крикнул Рублев, подавая сигнал Пехоте.

Но автомат молчал.

«Что за лажа! » – подумал Комбат, выпуская еще одну длинную очередь. Один из бегущих споткнулся.

«Готов! Вот так‑ то будет лучше».

Остальные залегли и принялись, не жалея патронов стрелять в то место, где был Комбат – по их расчетам. Но Борис Рублев, предвидя это, успел отползти, скатиться метров на двенадцать в сторону и там, лежа под колючим кустом за большим плоским камнем, перезарядил свой автомат.

«Умеете, умеете», – подумал он и, прячась за камнем, начал бить короткими очередями.

Чуть выше дороги, где горел джип, кипел самый настоящий бой, и вдруг застучал автомат Шмелева.

«Жив, жив! » – обрадовался Комбат. Понимая, что сейчас бандиты залягут, вскочил в полный рост и из‑ за камня принялся стрелять в темноту, туда, где по его расчету должны были находиться бандиты.

В небе вспыхнула ракета, одна, вторая, третья.

Комбат сразу же среагировал на вспышку света, он бросился в сторону и покатился по земле. То же самое сделал и Пехота. Вскочив на колени, Комбат увидел, как трое бандитов, прикрывая собой мужчину в длинном плаще, бежали туда, где был Пехота.

«Уйдут, уйдут» – мелькнула мысль у Рублева и он выпустил длинную очередь, расстреляв все патроны, автомат щелкнул.

– Мать твою так! Патроны всегда кончаются в самый ненужный момент, – эту истину Комбат знал.

Перезарядить автомат было секундным делом.

Вновь упав, прокатившись несколько метров. Комбат вставил новый рожок.

– Ну, держитесь гады.

Бандиты уходили в кустарник. Сейчас их было уже трое, один корчился.

– Достал‑ таки я тебя, – пробормотал Рублев и принялся бить короткими очередями, понимая, что вряд ли попадет.

* * *

Полковник Савельев и его спецназовцы ввязались в настоящий бой. Но как они не старались, не смогли удержать бандитов. Небольшая группа прорвалась в темноте, они даже не смогли определить, сколько их прошло к зарослям кустарника и там, рассеявшись, двинулась к заросшему тростником болоту.

«Уйдут! Когда же, наконец, взойдет солнце! » – думал полковник Савельев, отдавая распоряжения, бросая вдогонку группу спецназовцев.

Комбат и Шмелев не позволили бандитам уйти, двоих взяли в плен. Комбат понимал, что сейчас самое время атаковать МТС. Под покровом темноты эта атака может быть удачной, а что делается там наверху, Рублев не подозревал.

А там хозяйничал Курт. Он взял бразды правления в свои руки, и все его слушались, понимая, что только он один может помочь вырваться из кольца и уйти на свободу. Курт ходил, обвешанный оружием.

– Сильвестр, свяжи этого долбанного казаха.

Ашиб попытался что‑ то сказать, но получил удар прикладом автомата в голову, потерял сознание и рухнул на пол. Сильвестр связал ему руки проволокой, затем связал его жену и беженку. Перепуганные дети плакали навзрыд, видя как незнакомые мужчины расправились с родителями.

– А теперь за мной! В машину, пусть рассветет.

Всем сидеть в машине. Опустите стекла, посадите детей! К окнам! К окнам, я сказал!

– Что это ты задумал? – Сиваков все еще не понимал.

– Что я задумал? То, что всегда делают в подобных ситуациях. Единственные, кто нам может помочь выбраться отсюда это дети.

У Курта была рация, которую он забрал у спецназовца, зарезанного в кустах.

– Я хочу говорить с командиром.

– Как вас зовут?

– Как меня зовут? – услышав вопрос, Курт расхохотался, – это не твое дело, я же не спрашиваю, как зовут тебя.

., – Сдавайтесь, сложите оружие и сдавайтесь. Обещаю сохранить вам жизнь, – говорил полковник Савельев.

– Чихать я хотел на твои обещания. У меня тут дети, русская женщина и казах с женой. Если мы не сможем отсюда выехать, я прикончу детей. Поверь, я это сделаю.

Сиваков и Сильвестр смотрели на Курта, а тот продолжал говорить по рации.

– Я прикончу их всех. Сколько? Сейчас взойдет солнце и ты их увидишь. Не вздумай посылать сюда своих солдат, я прикончу всех.

Сильвестр прошептал.

– Курт, предложи им денег, может, они хотят денег – Ни хрена они не хотят, им нужна твоя шкура.

Единственный способ спасти наши шкуры – воспользоваться заложниками.

Потом вновь заговорил в рацию:

– Чего я хочу? Самолет. Он должен быть заправлен. Ты меня понял? Не знаю как тебя зовут, мне нужен самолет.

– Я подумаю – сказал полковник Савельев.

– Не хрен думать! – крикнул в трубку Курт. – Каждый час я буду убивать по одному ребенку. Учти, их жизни будут на твоей совести.

– Нет, на твоей, – сказал полковник Савельев и отключил связь.

– Ну вот, это единственный шанс уйти, единственный.

Рассвет наступал невероятно медленно. Где‑ то далеко у холма слышались выстрелы. Спецназовцы ловили уходящих в болото бандитов, затем над болотом пополз черный густой дым.

– Тростник горит, – сказал Борис Рублев, – Ну что, Андрюха, повоевали, – Комбат вытер вспотевшее, грязное лицо.

– Если бы здесь был хотя бы десяток наших парней, – сказал Подберезский, – а не эти сраные спецназовцы, которые только и умеют, что кирпичи ломать головами, да приемы друг на друге демонстрировать, мы бы взяли без шума и пыли всех этих уродов. Взяли бы почти без выстрелов.

– Ладно, Андрей, это все так. К сожалению, мы здесь втроем.

Спецназовцы и майор Пантелеев, который руководил ими, уже поняли, что в войне толк понимают лишь эти трое: Рублев, Подберезский и Шмелев. За всю операцию спецназовцы потеряли шесть человек убитыми и шестеро получили огнестрельные ранения.

У бандитов потери были намного большими.

– Дай я с ним поговорю, полковник, – сказал Комбат, взглянув на рацию.

– О чем?

– Я знаю, о чем.

– На, поговори, – полковник подал рацию.

Рублев нажал на кнопку, рация Курта ответила.

– Слушай, ты, – спокойно сказал Комбат, – ты можешь брать заложников, но учти, если хоть один ребенок пострадает, я тебя задушу, разорву на клочья.

Подобного разговора Курт не ожидал, но страха он не испытывал, в этом они с Борисом Рублевым были равны.

– Кто ты такой? – спросил Курт, явно озадаченный подобным поворотом разговора.

Он рассчитывал, что сейчас его будут только уговаривать, а тут ему выставляют почти ультиматум.

– Я Борис Рублев, а ты, скотина, за все ответишь.

Поверь.

– Да плевать я на тебя хотел, Рублев или Копейкин. Ты Рублев, я Курт, может, мы договоримся, и вы выпустите наш автобус, а я обещаю, что дети, русская женщина и казахи останутся живы.

– Учти, Курт, я не шучу.

– Мне тоже, как ты понимаешь, Рублев, не до шуток. Так что давайте договоримся. Самолет должен быть заправлен и мы должны взлететь. На все про все я даю вам полтора часа.

Курт отключил рацию, посмотрел на Сивакова, затем на Сильвестра.

– Вот так‑ то, соколы мои, по другому не получится, они нас перестреляют, всех до единого. Не бойся, Сиваков, надеюсь, по детям они стрелять не станут.

– А я так не думаю. Что им, трое каких‑ то сопливых детей, – осклабился Сильвестр, – спишут потом их на нас.

– Ты не знаешь их психологии, а я знаю, – на лице Курта блуждала немного зверская улыбка.

Его ссадины уже немного подсохли, лишь верхняя губа, разбитая о камень продолжала кровоточить.

Курт слизывал темную кровь и ухмылялся.

– Ничего, ничего, быть того не может, чтобы я не выбрался. Не такой я человек. Держись меня, Сиваков. И еще послушай, у тебя, наверное, много денег за границей, так что ты со мной поделишься, надеюсь.

– Поделюсь, поделюсь – истерично зашептал Сиваков, – я отдам тебе половину.

– Это, конечно, хорошо, но я думаю, что за свою жизнь можно отдать все.

– Хорошо, отдам все, – согласился Сиваков, понимая, что спорить с этим человеком сейчас опасно, да и выхода у него никакого не было.

– По‑ моему, единственное крепкое сооружение здесь – вот этот гараж. Давайте, загоняйте в него машины, занимайте оборону. Думаю, они попытаются взять нас живьем.

Бандитов было еще довольно много – шестнадцать человек. Курт, конечно же, мог уйти ночью в одиночку. Это ему наверняка, удалось бы, но он избрал другой путь, учитывая, что тонна наркотиков обеспечит его на всю жизнь, а здесь до ближайшего населенного пункта километров сорок. Скорее всего по следу пустят собак, уйти пешком ему не удастся.

Он вспомнил свой побег из лагеря. Тогда его взяли, затравив собаками, и чуть не забили до смерти. Но это было давно, восемь лет назад. Тогда Курт был молод, дерзок, отчаян и смел. Он попытался бежать из тюрьмы строго режима, которая находилась на Колыме.

Там вокруг была тайга, а здесь степь, почти голые сопки. В тайге скрыться проще, а здесь ты виден как муравей, ползущий по асфальту.

Нет‑ нет, здесь уйти не удастся, да уже и поздно, уже светло. Спуститься с холма сейчас невозможно.

Только лишь прикрывшись детьми нам светит вырваться, добраться до аэродрома, затребовать самолет и сесть где‑ нибудь в Чечне, а может быть, рвануть на Ближний Восток. Вообще, воспользоваться самолетом – это единственный шанс. И его надо использовать на все сто процентов. Надо их еще больше запутать.

Курт взял рацию, связался с Сиваковым.

– Послушай, начальник, – сказал он спокойным голосом, – ты слышишь, как тикают часы, у тебя все меньше и меньше времени. Я жду ответа.

– Мы договариваемся, – ответил Савельев.

– Договаривайся, начальник, побыстрее, иначе сам понимаешь, что произойдет.

Детей, казаха и его жену, русскую беженку уже привели в гараж, поместили на глазах у Курта.

– Может быть, ты не веришь, начальник, что я взял в заложники детей, тогда послушай как они плачут, – и Курт, подойдя к семилетней девочки сильно дернул ее за ухо.

Та вскрикнула, залилась пронзительным плачем.

– Слышишь, начальник, так что смотри у меня, чтоб никаких глупостей! Не надо пытаться меня остановить, этот номер у вас не пройдет, поверь. Я свое дело знаю и не остановлюсь ни перед чем, тем более терять мне нечего.

– Не трогай детей! – прокричал полковник Савельев, кусая себе губы.

Казалось, полковник рассчитал все, но ему даже и в голову не могло прийти, что все повернется иначе.

Он предполагал, что будет стрельба, погоня, но то, что бандиты возьмут в заложники детей, этого предположить он не мог. Да он и не знал, что на этой полуразвалившейся МТС живут люди.

Через час бойцы спецназа были на МТС, железные двери гаража оказались закрыты.

– Слушай, Курт! – прячась за ржавой цистерной, прокричал Комбат, – Отпусти детей! Возьми в заложники меня.

– А на хрен ты мне нужен! С тобой слишком много возни. Только не вздумайте штурмовать гараж, я взорву детей.

– Верю, верю! – крикнул Комбат, а затем пополз к Савельеву.

Тот находился за углом здания, которое когда‑ то являлось конторой МТС, и в котором жила семья казахов.

– Ну, полковник, что будем делать?

– Не знаю, наверное, попытаемся штурмовать гараж. Забросаем гранатами со слезоточивым газом и попробуем взять.

– Ничего у тебя не выйдет. Это надо было делать ночью, упустили время.

– Упустили, упустили, что уж сейчас об этом говорить. Время назад не наверстаешь. К сожалению, повернуть вспять события невозможно.

Курт подозвал к себе Сильвестра.

– Что?

– Знаешь, что плохо? – негромко спросил Курт.

– Что? – повторил Сильвестр.

– Да то, что нас здесь слишком много, что мы не влезем в одну машину, детей трое и нас с раненными пятнадцать.

– Что ты предлагаешь?

– Отделаться от лишних и двинуться втроем с детьми.

– Да ты что, Курт? – даже Сильвестр не ожидал подобного поворота в разговоре.

– Такой компанией мы не вырвемся, кто‑ нибудь сделает что‑ нибудь не так, и мы пропали, а так у каждого из нас будет гарант – каждому по ребенку. Тебе кто, Сильвестр, больше нравится, мальчик или девочка?

– Мне все равно. Как ты это представляешь?

– Никак не представляю, – Курт говорил шепотом, едва слышно.

Сиваков с автоматом в руках, грязный, с рассеченной бровью пристально смотрел на Сильвестра и Курта.

«Что замышляют, эти мерзавцы? Ведь они могут меня бросить, зачем я им… Хотя…»

Он понял, кого‑ кого, а именно, его Курт не оставит.

Ведь у Сивакова есть деньги.

– А Сиваков? – Сильвестр кивнул в сторону Ильи Даниловича, вернее, даже не кивнул, а лишь скосил глаза в его сторону.

– Он пойдет с нами.

– А зачем он нам?

* * *

Комбат посмотрел на часы, до конца времени, предложенного Куртом, было еще десять минут.

– Подберезский, иди сюда.

Андрей подошел.

– Что ты предлагаешь?

– Не знаю, командир, тебе решать. Если бы не дети, забросали бы их гранатами, взорвали бы их к чертовой матери, пусть бы сдыхали под обломками гаражей.

– То‑ то и оно, Андрюха, не можем мы так сделать, не можем.

– А если попытаться туда ворваться, попробовать уложить всех в ближнем бою.

– Рискованно, шансов слишком мало.

Подберезский говорил, прекрасно понимая, что прав Комбат, как всегда, тот чувствует ситуацию лучше.

– Андрюха, вот что. Шмелева мы с собой не берем. Сейчас садимся и гоним на аэродром, там забираемся в самолет и попытаемся освободить детей.

– Но ведь их много, командир.

– Много то много, но и мы с тобой не лыком шиты.

Идешь?

Подберезский кивнул.

– А Пехота?

– Он, конечно, парень что надо, но в этом деле не помощник. Чем меньше нас будет, тем лучше. Честно говоря, мне и тебя брать не хочется.

– Нет, я пойду.

– Я сказал – нет. Пойду один Комбат подошел к Савельеву.

– Полковник, надо принимать их условия. Я залезу в самолет и попытаюсь разобраться с ними там, иного выхода у нас нет.

* * *

Курт взглянул на часы, оставалось пять минут.

– Так, давай детей в яму, – Курт перешел на шепот, – вначале надо отделаться от наших друзей.

Он объяснил Сильвестру что надо делать, затем подозвал к себе Сивакова.

– Слушай, Сиваков, бери автомат. Сейчас предстоит неприятная, но нужная работенка.

Сиваков в ответ лишь кивал, давно поняв, что в данной ситуации лучше для него отказаться от любой инициативы и выполнять лишь то, что говорит Курт.

Сильвестр обошел всех своих людей, прячущихся по разным углам, сказал, чтобы стягивались к дальней стене, самой толстой. Когда все собрались, Курт, стоя возле ямы в которой плакали дети, произнес:

– Может кто‑ нибудь из вас думает о том, что лучше сдаться, поднять руки и покинуть гараж, тогда, пожалуйста, я не против. Остальные будут стоять до конца.

Воцарилось тягостное молчание. Наконец, четверо двинулись вперед.

– Что, сдаетесь?

– И вам советуем, – сказал парень с переломанным носом и смятыми ушами, – они никого не пощадят, я знаю этих спецназовцев. А так.., тюрьма все‑ таки лучше.

– Если ты так считаешь, то валите вперед. Сильвестр откроет ворота.

Еще двое сделали неуверенные движения. Курт сплюнул себе под ноги.

– Валите, валите, баба с воза – коню легче.

Пословица прозвучала довольно‑ таки зловеще.

– Эй, вы там! – прокричал Курт, подойдя к пролому в стене.

– Слышим тебя, – ответил полковник Савельев. , – Тут время истекает, но у меня есть к вам просьба. Кое‑ кто пожелал сдаться, так что вы примите их по‑ человечески, не обижайте, они люди хорошие, положительные.

И махнув рукой, подал знак Сильвестру, чтобы тот открыл тяжелые железные ворота, наверное, единственное, что сохранилось хорошо. Ворота скрипнули и в узкую щель, образовавшуюся между створками, двинулись желающие сдаться.

Они выходили по одному с поднятыми руками, шли медленно, можно сказать брели, головы опущены, глаза бегали. Они понимали, что спецназовцы с ними церемониться особо не будут, поэтому не делали лишних движений.

Ворота захлопнулись. Бандиты еще стояли у гаража метрах в десяти от ворот.

– А теперь смотри, что будет, – Курт быстро схватил автомат с полным магазином и принялся расстреливать тех, что стояли в углу гаража.

Он стрелял не жалея, слышались крики, стоны, вопли – все это было настолько неожиданно, что никто не успел среагировать. Через три минуты Сильвестру осталось лишь добить раненных.

Что произошло в гараже, ни полковнику Савельеву, ни солдатам, окружившим гараж было непонятно.

– Ну вот, – после того как все окончилось, пробормотал Курт, – можно было пришить и тех, всех до единого, они ведь были как на ладони. Но они сами выбрали свою судьбу, может быть, они и останутся в живых.

– Эй, начальник! – прокричал Курт.

– Что там у тебя? – спросил Савельев.

– Да ничего страшного, все в порядке, главное, мои заложники целы. Хочу тебе напомнить, что время истекло. Так что освобождай дорогу и не вздумай делать лишних движений, ты меня знаешь.

– Знаю, знаю, не спеши, самолет еще не готов, Я только что туда звонил.

– Я сейчас сам позвоню. Мой приятель свяжется с летчиками. Набери аэродром, – сказал Курт, обращаясь к Сивакову.

Они уже сидели в машине. Ашиб и его жена, русская женщина, связанные по рукам и ногам, лежали на полу микроавтобуса. Дети сидели на переднем сиденье, все трое. Курт прятался за ними. Лишь детские затылки возвышались над спинками.

– Ты свое стекло подними, – сказал Курт Сильвестру, – а ты, Сиваков сейчас откроешь дверь гаража.

Автобус медленно выкатился.

– Мерзавец, подонок, козел! Сволочь! – шептал Савельев, увидев перекошенные страхом детские лица, – Сука! Я бы тебя на суку повесил.

Автобус медленно, как катафалк, катился по двору. Девочка, сидящая с краю вздрагивала, она прикрывала грязными ладошками личико и трясла головой, словно пыталась сделать так, чтобы все происходящее, как страшный сон, закончилось и, как можно скорее. Но все еще только начиналось.

Глава 27

Черный микроавтобус с тремя заложниками‑ детьми, с тремя взрослыми заложниками и с тремя бандитами и тонной наркотиков мчался по пыльной дороге в сопровождении двух «уазиков» и крытого «Урала» с двумя взводами спецназовцев. В первом «уазике» сидел полковник Савельев и майор Пантелеев.

Дважды Савельев пытался по рации уговорить Курта сдаться. Но в ответ он слышал одно и то же.

– А не пошел бы ты, начальник, к такой‑ то матери.

– Пойми, – говорил Савельев, – не теряя надежды убедить бандита изменить свое решение.

Лишь бы тот отпустил детей и сдался. Но у Курта имелись совершенно другие планы, и отступать от них он не собирался.

Илья Данилович Сиваков уже понемногу пришел в себя, он понимал, что если он попадется, то расплата будет жестокой, такая же расплата ждала и Сильвестра, одного из крупнейших торговцев наркотиками. Так что этим троим в черном микроавтобусе терять было нечего, они были готовы на все.

– Пойми же ты, причем здесь дети, – говорил, обращаясь к Курту Савельев.

– Дети ни причем, – отвечал Курт, – они – мой билет, гарантийный талон. Не будь их, начальник, ты бы со своими архаровцами давно расстрелял наш автобус, превратил бы его в решето. А так ты даже кашлянуть боишься. – И Курт, понимая свою защищенность, издевательски хохотал прямо в микрофон рации.

– Вот какая скотина, мерзавец, подонок! – ругался Савельев, употребляя еще более крепкие выражения, совсем как портовый грузчик.

Майор Пантелеев, командир отряда спецназа ГРУ, базировавшегося на космодроме Байконур, почти все время молчал. Его отряд потерял восемь человек за день, потери были бессмысленными, а бандиты преспокойно катили на аэродром, где к их приезду уже будет готов самолет.

Время от времени Савельев связывался по радиотелефону с аэродромом. Туда уже прибыло начальство: генералы с Байконура, замминистр внутренних дел Казахстана и отряд специального назначения, обученный борьбе с террористами. С генералом ГРУ по спутниковому телефону связался полковник Бахрушин и, представившись, объяснил генералу, кто он и чем занимается. Естественно, о существовании какого‑ то московского полковника не было известно ровным счетом ничего.

Но Бахрушин подключил своего шефа, и тот все расставил на свои места.

– Там у вас есть человек, его фамилия Рублев, зовут Борис Иванович, это в прошлом командир десантно‑ штурмового батальона, это наш человек. Он, – говорил Бахрушин, – несколько раз оказывал нашей конторе просто‑ таки неоценимые услуги, выручал нас в самых критических ситуациях. Так что, генерал, прислушайтесь к его мнению.

– А ответственность, полковник? – пробурчал генерал.

– Ответственность я беру на себя, – без дрожи в голосе произнес Леонид Васильевич и тут же подумал о том, что по телефону разговаривать лучше, чем с глазу на глаз.

Генерал не увидит, как вспотело его крупное лицо, какие капли пота покатились по щекам. Бахрушину даже показалось, что толстые стекла его очков запотели как окна в закупоренной квартире во время дождя.

Уже на территории аэродрома с Куртом, Сиваковым и Сильвестром опять попытались договориться и решить дело миром. Но Курт стоял на своем, был категоричен и дерзок. Кроме всего прочего он придумал еще одно ухищрение, которое значительно увеличивало его шансы на освобождение. Он привязал каждому из детей по тяжелой гранате, привязал так, что ребенок самостоятельно отвязать ее не сможет, на это надо будет затратить довольно‑ таки много времени. У самого Курта на поясе имелось три гранаты, четвертую он взял в правую руку и, когда с ним в очередной раз попытались договориться, он грязно матерясь закричал:

– Если вы не угомонитесь, то я взорву детей, сам погибну, но и детей взорву. И еще, придурки, менты вонючие, запомните, Курта вам живьем не взять. Даже не пытайтесь. Дети взлетят на воздух, от них останутся лишь клочья мяса, я их заминировал, вот послушайте этого парнишку.

Курт подсунул рацию дрожащему и плачущему одиннадцатилетнему мальчику‑ казаху.

– А ну скажи дядям, что у тебя к спине привязана граната.

Мальчик, давясь слезами, заикаясь, произнес в микрофон рации:

– Да, большая граната, очень большая.

– Слышали, уроды, так что не делайте глупостей.

Подгоните к самолету трап.

Сиваков тронул Курта за плечо, затем наклонился и зашептал на ухо.

– Скажи им, чтобы летчики были те же самые, которых я знаю. Они трусливые и выполнят все, что им скажешь.

– Все выполнят то, что я им скажу, – прикрыв микрофон рукой, бросил Сивакову Курт, но понял, что в словах того есть здравый смысл.

– Начальнички, – заговорил он в микрофон, – пилоты должны быть те же, с которыми мы прилетели сюда.

– Да, все так и будет, – ответил казах.

Командир отряда по борьбе с терроризмом нервничал.

– Да что тут церемониться, – говорил он генералу, – давайте я со своими бойцами уничтожу к черту этот микроавтобус. Применим шоковые гранаты.

– Молчите, подполковник! – закричал на него генерал ГРУ. – Без вас разберемся, там же дети!

Когда вам прикажут, тогда и будете действовать.

А сейчас никакой инициативы! Вы что не понимаете, что происходит?

– Я все понимаю, – пробурчал подполковник, поправляя бронежилет.

Савельев выпрыгнул из «уазика» и побежал к начальству. А черный микроавтобус остановился на взлетной полосе метрах в тридцати от транспортного самолета. Именно того, на котором Сиваков прилетел в Казахстан и привез шесть миллионов долларов, именно того, на котором он хотел улететь отсюда, увезя больше тонны наркотиков.

Когда наконец, все начальство прибыло на аэродром, то поняло, что договориться с бандитами не удастся, придется соглашаться на их условия. К начальству подбежал майор с телефоном спецсвязи в руке.

– Что еще такое? – осведомился генерал недовольным голосом.

– Вас к председателю правительства.

– Какого правительства?

– Казахстана.

Генерал взял трубку, минут пять слушал, а затем принялся отвечать на вопросы. Лишь после того, как разговор был закончен, он сказал своим казахским коллегам:

– Ваше правительство дает добро на то, чтобы этот самолет улетел. Ваше правительство боится международного скандала, а если погибнут дети от рук русских бандитов, скандал будет очень громким. К тому же тут еще эти чертовы наркотики. Так что пусть летят.

– Ну, если так, то пусть летят. Только я сначала должен поговорить с Москвой.

Генерал ГРУ связался с Бахрушиным и, объяснив ему весь расклад, спросил:

– А вы что думаете? Ваш Рублев надежный человек, не подведет?

– Не подведет, – коротко сказал Леонид Васильевич, словно видя перед собой волевое лицо майора Рублева, которого он уже иначе как Комбат не называл, – не подведет, генерал.

– Ну ладно, а ответственность, полковник, пополам?

– Можно и пополам, но я готов все взять на себя.

– Кто же вам даст? Так. Мы принимаем их условия. Дайте‑ ка я с ним поговорю. – И генерал по рации связался с Куртом. – Можете лететь, но я советую вам подумать. Ни одна страна вас не примет.

И неожиданно для своей должности, для своих убеждений генерал ГРУ сказал тихим просительным голосом, так словно бы он стоял на первой ступеньке иерархической лестницы. А бандиты находились где‑ то высоко:

– Одумайтесь, не берите грех на душу. Не губите детские души и свои тоже. У вас еще есть возможность все изменить.

– Да пошел к чертовой матери! Нашелся проповедник! Будешь мне морали читать. Подгоняйте трап к самолету. Скорее! Даю вам пять минут времени. Я человек нервный, могу не выдержать, так что торопитесь.

Трап медленно подогнали к самолету, летчики с бледными лицами стояли у трапа.

– Давай, подъезжай, – сказал Курт Сильвестру и отстегнул от пояса гранату.

– Эй, что ты задумал, Курт?

– А сейчас увидишь, Сиваков, не волнуйся прежде времени и не наделай от страха в штаны.

– Куда ты хочешь лететь?

– Погоди, мы еще никуда не летим, когда поднимемся, тогда и узнаешь.

Курт играл гранатой, подбрасывая ее как яблоко.

Трое детишек уже не плакали, они лишь дрожали.

– Ну успокойтесь, ребята, ваша жизнь в их руках, – Курт кивнул на людей в камуфляже, которые прятались за машинами прямо на бетоне аэродрома, – Ну вот, Сиваков, вроде все идет нормально. Сильвестр, аккуратнее, до трапа не доезжай.

Курт взял рацию и, держа ее в левой руке у рта, прокричал:

– У меня в руке граната, если она взорвется, от детишек не останется ничего. Я среагирую на любую вашу глупость, мои пальцы разожмутся и граната разорвется.

Это был старый как мир трюк, и Курт знал, что он действует безотказно, парализует человека и, вряд ли найдется смельчак, который осмелится пальцем шевельнуть, а не то, чтобы броситься на него.

– Я буду заходить в самолет после тебя, Сильвестр. Ты, Сиваков, будешь идти рядом, дети вокруг меня. Сильвестр, возьми пистолет и приставь к затылку вон тому летчику. А ты, Сиваков, держи на мушке второго пилота. Надеюсь, автоматом пользоваться умеешь. Кстати, сними автомат с предохранителя, передерни затвор и в случае чего стреляй.

Ты меня понял?

Летчики еще минут пятнадцать после того, как их обыскал Курт, носили ящики с наркотиками в самолет, а Курт, окруженный детьми, стоял у трапа.

– И учтите, – время от времени кричал Курт, – если в самолете будет хоть одна живая душа, хоть один из ваших людей, я разожму пальцы, мне терять нечего.

Андрей Подберезский и Шмелев стояли рядом с полковником Савельевым, лицо Подберезского было мрачное, почти такое же выражение было на лице у Шмелева.

Постепенно ящики с наркотиками исчезли в нутре самолета. Сильвестр показался в двери и прокричал Курту.

– Давай поднимайся, вроде все чисто, я осмотрел самолет, кроме пилотов и мух никого нет.

Курт усмехнулся. Именно такого ответа он и ожидал.

– Ну, пойдемте, детки, пойдемте.

Подталкивая девочку под коленки, он двинулся по трапу. Естественно, что любой мало‑ мальский умеющий стрелять снайпер уложил бы Курта с первого выстрела, но он был хитер, и граната с выдернутой чекой, зажатая в правой руке, гарантировала то, что никакой снайпер сейчас не рискнет нажать на спусковой крючок, хотя четверо держали Курта на мушке, вели его, следили за каждым движением, видели сквозь линзы оптических прицелов выражение его лица и каждому из четырех снайперов нестерпимо хотелось нажать на рифленое железо спускового крючка, услышать выстрел, увидеть, как качнется бандит с продырявленным черепом и даже каска, это снайперы знали прекрасно, не спасет его от пули. Не спасет и бронежилет.

Дети, дрожащие от страха, казахские дети! Вот что было толще и крепче любой брони и Курт это знал.

– Ну‑ ну, вперед! Да не дрожите вы, как испуганные овцы. Бараны казахские, идите, смелее, смелее.

Курт в окружение трех ребятишек поднялся по трапу. Мать‑ казашка видела своих детей, которых уводили бандиты. Она вопила, причитала, безутешно рыдала. Пятидесятилетний казах‑ отец даже не смотрел свою жену, он провожал взглядом детей, он смотрел на них так, словно бы через взгляд хотел передать им всю свою силу, его губы дрожали, произнося слова молитвы. Какому Богу он молился, ни Подберезский, ни Александр Шмелев, по кличке Пехота, естественно не знали. Наверное, и сам Ашиб в эти страшные минуты напрочь забыл имя своего бога, но слова молитвы почему‑ то вспомнились.

Когда дверь самолета захлопнулась, по морщинистым желтым щекам казаха покатились крупные слезы, плечи задрожали, жена рядом билась в истерике.

– Будьте вы прокляты, шакалы безродные! – закричал казах, вскидывая глаза к небу, затянутому низкими тучами, серыми, как бетон взлетной полосы.

Сильвестр, держа в одной руке автомат, а в другой пистолет, был в кабине, рядом с летчиком.

– Уйдут, уйдут! – со сжатыми кулаками бегал рядом с машиной майор спецназа Пантелеев и командир отряда по борьбе с терроризмом. – Надо было брать!

– Да не кричи ты, майор, – не выдержал Подберезский, – все будет чики‑ чики, не вопи как баба.

– Как ты со мной…

– Да пошел ты! – махнул рукой Подберезский, – я не твой подчиненный, ты мне не командир.

– Понаехало сюда всяких, – чертыхнулся майор Пантелеев.

А Андрей Подберезский и Шмелев лишь улыбнулись, переглянувшись.

Савельев сорвал с себя бронежилет, бросил к ногам каску.

– Что за чертовщина такая! Эти бандиты не люди, самые настоящие звери! Знаете, генерал, они своих перестреляли, там на холме в гараже своих расстреляли. Представляете, как бешеных собак.

– Да, они нелюди, – сказал генерал, – но с их требованиями мы вынуждены считаться. А где Рублев?

Полковник Савельев встрепенулся.

– Где ваш командир? Где ваш этот, как вы его называете?

– Комбат.

Подберезский поморщился, словно у него заболел зуб, он не любил когда Иваныча, их командира, их батяню, всякие разные звали Комбатом.

Он считал, что такое право имеют лишь те, кто служил под началом Бориса Ивановича Рублева, кто был вместе с ним в Афгане, в страшных ущельях, в жутких передрягах, в жестоких боях.

– Так где ваш Рублев, мать его так! От него одни проблемы.

– Успокойтесь, полковник!

– Спокойно, – сказал Подберезский, – не надо нервничать, наш Комбат там, – он кивнул головой на транспортный самолет, от которого уже отъезжал трап.

– Что? – лицо Савельева вытянулось, глаза испуганно захлопали. – Как это там?

– Просто, – ответил Подберезский спокойно, словно бы он был генералом, а полковник Савельев простым сержантом, – Вот так‑ то. Там наш Комбат лежит, скрючившись в ящике.

– Кто разрешил? Что за самоуправство?

Подберезский кивнул на генерала ГРУ, который стоял рядом с казахами.

Савельев плюнул себе под ноги, а затем как‑ то обреченно махнул рукой, дескать, делайте что хотите, черт с вами.

«Я готов отвечать за все, то есть за все провалы, промахи и ошибки. Вообще, судите и наказывайте меня, я готов положить голову на плаху».

– Так куда летим? – обернувшись из кабины‑ пилота, прокричал Сильвестр.

Курт, окруженный детьми, подошел к нему, продолжая сжимать пальцами гранату, и громко крикнул:

– Курс на Чечню! На Грозный! Сядем там, с чеченцами мы договориться сможем за деньги, а если они откажутся нас принять, летим на Ближний Восток.

Надеюсь, керосина у вас хватит? – Курт нервно засмеялся.

Сивакова уже в который раз передернуло от этого жуткого смеха.

«А что если пальцы Курта разожмутся или их сведет неожиданная судорога? Что тогда будет? »

Он опасливо посмотрел на правую руку Курта, увидел выкрашенную в зеленый цвет гранату и побелевшие от напряжения суставы, затем прошептал с присвистом:

– Слушай, Курт, а ты не боишься, что твои пальцы разожмутся.

– Боюсь, – спокойно ответил тот, – когда взлетим, я постараюсь от нее избавиться. Сильвестр, скажи им, чтоб взлетали, ткни им в затылок стволом.

Чтоб боялись, как нагадившие щенки дрожат.

Летчики, действительно, были испуганны, они понимали, что влипли, они, конечно же, могли отказаться и не лететь, но отказ грозил большими неприятностями.

– Я хочу выпить. Надеюсь, водка у вас есть в самолете?

– Конечно, есть, – ответил Сиваков Курту, когда мы сюда летели, водку загружали.

– Тогда принеси мне бутылку.

Самолет еще только вырулил на взлетную полосу, моторы заревели, набирая обороты.

– Ну, с Богом, – пробормотал Курт, беря левой рукой бутылку, и сделал несколько глотков, – холодная, это хорошо, – он вытер губы. – Ты бы тоже выпил, Сиваков?

– Нет‑ нет, – затряс Сиваков головой.

– Сильвестр, глотни.

Тот зажав автомат под мышкой, а пистолет продолжая держать в правой руке, взял бутылку и тоже сделал несколько глотков. Он пил так, словно бы это была не водка, а вода из‑ под крана.

– Ну вот, сейчас взлетим.

Транспортный самолет медленно разгонялся, словно бы ему не хотелось отрываться от земли и подниматься в серое, затянутое облаками небо. Но все‑ таки колеса оторвались от бетона взлетной полосы, самолет несколько раз тряхнуло. В грузовом отсеке послышался стук.

– Что это? – испуганно дернул головой Курт.

– Ящики посыпались, я их туда втащил.

– Ящики, ну‑ ну. Сильвестр, ты хорошо все осмотрел?

– Хорошо, – ответил тот, – в каждый угол заглянул.

– Не волнуйся, Курт, – сказал Сиваков.

– Да, тебе, по‑ моему, надо больше волноваться, чем мне, Сиваков. Иди, посмотри, что там такое.

Щека Курта несколько раз дернулась.

– А теперь, – обратился он к пилотам, – отключите связь, я не хочу, чтобы вас инструктировали, вы меня поняли?

Пилотам ничего не оставалось делать, как выполнить приказание. Самолет постепенно набирал высоту, чтобы затем взять курс на юго‑ запад, куда приказал лететь Курт.

Сиваков открыл дверь и заглянул в полутемный грузовой отсек. Минут через семь он вернулся.

– Ну что там?

– Коробки развалились.

– – Не понял, как развалились.

– Упали, – уточнил Сиваков, перекрикивая рев моторов.

– Дверь закрой! – бросил Курт громко и зло.

Его лицо уже стало бесстрастным, он сделал еще несколько глотков водки и опять вытер губы рукавом.

– Да не дрожите вы! – прикрикнул он на перепуганных детей, – чего вы дрожите, хоть на самолете вас дядя Курт покатает.

От такой шутки пилотам стало не по себе.

* * *

На аэродроме в это время один из казахских генералов кричал в трубку спутникового телефона.

– Полковник, ты меня понял?

– …

– Понял или нет?

– Я тебе приказываю, поднимай истребители! Самолет должен быть уничтожен, да, министр в курсе.

– …

– Полковник, ты что, погонов хочешь лишиться?

Я тебе даю двадцать минут и не больше, самолет не должен вылететь за территорию Казахстана. Ты меня понял?

– …

– Да, действуй.

После телефонного разговора военные переглянулись.

– Скажем, что это была авиакатастрофа. Погибло два пилота, всего лишь два пилота, ну и что из того?

Самолет русский, да мало ли их разбивается, одним больше, одним меньше. Зато все будет тихо.

Если бы это слышал Комбат, он проклял бы двух генералов и обрушил на их головы отборный русский мат. Но сейчас Борису Рублева было не до этого, он лежал, поджав ноги на дне железного ящика и даже не подозревал, что сверху на ящик навалена почти тонна наркотиков. Борис Рублев попытался сдвинуть крышку, но она не поддалась.

«Что за чертовщина! »

Еще одно усилие, еще, суставы захрустели.

«Неужели вся моя затея провалится? Провалится из‑ за ерунды, из‑ за того, что я лег в этот ящик и не подумал, что сверху его могут завалить каким‑ то барахлом. »

– Ну же, Борис Иванович, – приказал сам себе Комбат, – давай действуй. Тебе ведь не впервой.

Невероятным усилием, задыхаясь, Рублев смог‑ таки сдвинуть рифленую металлическую крышку.

– Еще, еще!

Как раз в этот момент самолет попал в воздушную яму, его сильно тряхнуло, ящики сдвинулись в сторону. и посыпались, падая.

– Да, что там за чертовщина такая? – Курт грозно взглянул на Сивакова.

– Да, ящики, мать их так, – сказал Илья Данилович, – эти козлы свалили их как могли, времени у меня было в обрез, да и не кладовщик я, Курт, чтобы знать, как их складывать надо. Свалили, как могли.

– Сейчас пойдешь и соберешь, дорога неблизкая, лететь нам часа два, а то и больше, так что придется тебе попотеть, раз мозги не сработали на земле.

Сильвестр стоял за спиной у пилотов, по его лицу катился пот. Пальцы правой руки Курта уже цепенели, он понял, что еще может держать гранату минут пять от силы десять, его рука не железная, не кузнечные тиски. Пальцы уже начали немного подрагивать, а в кончиках и под ногтями было такое ощущение, что пальцы протыкают тонкие иголочки.

Курт выругался, посмотрел на свою руку, сжимающую гранату, затем взял мальчишку‑ казаха за плечо.

– Вы стойте здесь, а я пойду избавлюсь от нее, а то пальцы немеют, – и толкая перед собой левой рукой дрожащего мальчика, Курт двинулся к грузовому отсеку.

Он долго возился с дверью, наконец, смог ее открыть и заглянул в полумрак грузового отсека, где горела лишь одна маленькая лампочка.

– Иди вперед, не бойся, иди к той двери, вон к той стенке.

– Дядечка, дядечка, – мальчик обернулся, запрокинул голову, – не бросайте меня вниз, не бросайте.

– Да не бойся ты, ублюдок казахский, щенок, никто тебя бросать не собирается. Будь рядом со мной.

Подойдя к двери, Курт принялся ее открывать левой рукой. Пистолет он засунул за брючный ремень, автомат болтался на плече. Открывать дверь левой рукой было неудобно, тем более уже ныли пальцы правой и это выводило Курта из себя. Наконец, он смог это сделать. В самолет со свистом ворвался холодный воздух, Курт даже отшатнулся.

Мальчишка закричал:

– Дядя! Дядя! Не бросай!

– Заткнись, урод! – перекрикивая рев моторов рявкнул бандит.

Он высунул руку в открытую дверь и попытался ее разжать. Но пальцы настолько оцепенели, что не хотели слушаться.

– Мать твою так! – выругался Курт, но граната словно прилипла к руке. – Да будь ты неладна, сука долбаная!

Наконец, пальцы разжались, Курт с облегчением вздохнул, тряхнул рукой. Мальчик‑ казах стоял рядом с ним, дрожа, как осиновый лист, он был уверен, что этот злой небритый дядька выбросит его из самолета и он полетит вниз и будет падать долго‑ долго, и его сердце разорвется от страха раньше, чем он долетит до земли. Курт захлопнул дверь и повернул железную ручку.

И именно в этот момент из темного угла из‑ за коробок, в которых лежали наркотики, как зверь, бросился на него Комбат и нанес сокрушительный удар рукояткой пистолета по голове. Но, наверное, провидение было на стороне бандита, а может быть, сам дьявол решил защитить Курта. Как раз в этот момент самолет дрогнул, его качнуло, и удар Комбата, который должен был уложить Курта на месте, а на меньшее Комбат не рассчитывал, лишь сорвал кожу на затылке бандита.

Курт развернулся, мальчишка‑ казах упал и покатился, Курт тоже падая, выхватил пистолет.

Но Рублев, которого переполняла ярость и бесконечная злоба, нанес Курту удар кулаком левой руки. Удар пришелся в шею, прямо под нижнюю челюсть. Курт захрипел, Комбат навалился на него и дважды ударил головой о дверь, затем вырвал пистолет из рук и повернулся к мальчишке, прижав палец к губам.

– Тише, тише! Не кричи! Слушай друг, ты уже большой. Подойдешь сейчас к двери и скажешь тем, что дяде стало плохо, чтобы кто‑ нибудь ему помог. Ты понял?

Мальчишка заикающимся голосом пытался что‑ то сказать. Но Комбат понял, что времени у него в обрез, и опять горячо, но сурово зашептал на ухо ребенку:

– Подойдешь к двери и позовешь кого‑ нибудь из взрослых. Кстати, сколько их?

Мальчишка показал три пальца.

– Что там еще три бандита? Их трое?

По расчетам Рублева бандитов должно было быть трое, Курт сейчас лежит в бессознательном состоянии. Комбат перевернул его лицом вниз и ремнем от автомата быстро крепко‑ накрепко связал Курту руки, понимая, что тот может прийти в себя, затем опять перевернул на спину и затолкал в рот грязную тряпку.

– Иди, малыш, иди. Позови кого‑ нибудь.

– Эй, дядя, – закричал мальчишка, обращаясь к Сивакову, но тот из‑ за рева самолетных моторов не услышал его тонкого голоска. Тогда мальчик побрел.

Сиваков вдруг повернул голову, увидел открытую дверь, грузовой отсек и мальчишку, медленно бредущего к нему.

– Там дяде плохо.

– Что‑ что? – крикнул Сиваков.

– Дяде плохо. Живот…

Про живот Комбат мальчишке ничего не говорил, это была детская фантазия, но очень похожая на правду, тем более произнесено это было вполне натурально.

«Перепсиховал, да еще водка, – подумал Сиваков, – волнение и водка, вот его и выворачивает».

– Ладно, пойду гляну. Сильвестр, Курту плохо, тошнит, наверное, блюет в грузовом отсеке. Пойду гляну, что к чему. Может, наркоты нанюхался.

– Давай.

* * *

Звено истребителей с военного аэродрома уже шло на перехват транспортного самолета. Это были четыре «МиГа», за штурвалами которых сидели летчики‑ казахи. Они получили задание от командира полка уничтожить транспортный самолет. А зачем они должны его уничтожить, летчики не задумывались, они обязаны выполнять приказ. До цели по расчетам было минут восемь‑ девять лету.

– С земли поступило подтверждение, что курс истребителей правильный.

* * *

«Ну и слабак же ты, Курт, – идя к двери грузового отсека, думал Сиваков, – вот мне хоть бы что, хотя и волнуюсь не меньше твоего. Слабак! Слабак».

Сиваков был рад, что хоть в чем‑ то он превосходит Курта. Но едва он переступил невысокий порог и сделал шаг в полумрак грузового отсека, ему под ребра с левой стороны уперся ствол пистолета.

Сиваков судорожно дернул головой и увидел немигающие глаза незнакомого мужчины и сведенные к переносице брови. Выражение лица было мрачным и не предвещало ничего хорошего.

– Если ты шевельнешься или пискнешь, я пристрелю тебя на месте. Если хочешь жить – молчи.

– Кто ты? – выдавил из себя Илья Данилович.

Это и решило его судьбу, короткий и резкий удар в пах буквально подбросил Сивакова в воздух и, падая, он получил еще один удар пистолетом по затылку. Но с грохотом упасть Комбат ему не позволил. Он, его, как пластиковый мешок с дерьмом, которое человек опасается разбрызгать, аккуратно оттащил в угол, за коробки с наркотиками и забросил в ящик, затем задвинул крышку, несколько мгновений подумал и защелкнул замки.

– Полежи на моем месте, может быть, тебе там понравится.

«Ну, Комбат, остался еще один. И с ним ты должен разобраться. Он один, и ты один», – в третьем лице подумал о себе Борис Рублев.

* * *

На экранах радаров боевых истребителей, идущих на перехват цели, уже высветилась яркая точка.

Транспортный самолет.

Ведущий звена уже готовился к атаке, понимая, что сбить транспортный самолет не составит большого труда, все будет так, как происходит обычно на маневрах. Цель зафиксирована.

Остается лишь нажать на красную кнопку.

* * *

Сильвестр с пистолетом в правой руке и бутылкой водки в левой обернулся. Комбат рисковать не хотел, поэтому первым нажал на курок, Сильвестр вздрогнул, пуля вошла ему точно в центр лба, в его глазах застыло удивленное выражение и силуэт мужчины, стоящего в дверях.

Бандит качнулся и упал лицом вниз.

Летчики вздрогнули.

– Спокойно, мужики, связывайтесь с землей.

– Кто ты? – спросил командир самолета, хватая наушники и включая связь.

– Быстро меняйте курс, возвращаемся на аэродром.

– Кто ты? – переспросил командир, нажимая тумблеры и выходя на связь.

– Я Борис Рублев.

Бросив пилотов, он повернулся и заспешил к детям.

– Ну, ребятки, все в порядке. Минут через тридцать приземлимся, да? – Обратился он ко второму пилоту.

– Долетим, долетим, – вытирая мокрое от пота лицо, сказал второй пилот.

Его губы кривились в улыбке.

– Земля! Земля! Говорит двенадцатый борт, говорит двенадцатый борт! – дрожащим от возбуждения голосом кричал командир самолета. – Вы меня слышите?

– Да, да, слышу.

– Мы возвращаемся.

– Что?

– У нас, не знаю.., бандиты обезврежены.., тут какой‑ то Рублев, сказал возвращаться. Да, Рублев так он назвал себя.

Транспортный самолет, завалившись на левое крыло менял направление и уходил на восток.

* * *

Когда до цели осталось двенадцать с небольшим километров, звено истребителей получило неожиданный приказ «Атака отменяется. Вернуться на аэродром».

* * *

Транспортный самолет вынырнул из‑ за туч, похожий на серую птицу. Люди в камуфляже, в погонах и без погонов, стоявшие на краю летного поля, рядом с машинами, увидев самолет, услышав гул моторов, сорвались с места и побежали по бетону, за ними, обгоняя их, помчалась машина «скорой помощи», включив сирену и сверкая мигалкой.

Моторы еще продолжали работать, но самолет уже замер. Дверь открылась. В черном проеме показался Борис Рублев. Его полосатая тельняшка была мокрая от пота. Он устало махнул рукой, бегущим к самолету Подберезскому и Шмелеву, а затем сжал кулак, потряс им в воздухе.

Когда Подберезский со Шмелевым подбежали и остановились внизу, Рублев усталым голосом сказал:

– Ребята, осторожненько, сначала дети, потом взрослые.

– Подберезский засмеялся.

– Ну, Иваныч, я думал, ты как десантник на парашюте спустишься.

– В другой раз, Андрюха, – Комбат вытер лицо и повернул голову, заглянул в самолет. – А ну‑ ка, орлы, на землю.

Рядом с ним появились детские лица с широко открытыми глазами, в которых уже не было слез.