Глава девятнадцатая 4 страница

— Хорошо, — шепчу я, но парень уже проходит мимо, оставляя меня в растерянности и одиночестве посреди опустевшей библиотеки, где еще не растаял его странно-знакомый запах.

Я решаю не ходить к шкафчику перед математикой, а прийти на урок пораньше, прочитать письмо и выяснить, из-за чего на меня так злится этот незнакомый парень.

Через несколько минут я понимаю, что это было единственно правильное решение.

Дорогая Лондон,

прежде всего, позволь мне просто сказать, что я тебя люблю. Не забывай об этом, когда будешь читать... Меня зовут Люк Генри, и я был твоим парнем с октября, когда поступил в вашу школу. Сейчас ты по какой-то причине меня не помнишь но я был бы рад узнать, почему это произошло.

Сейчас ты очень сильно злишься на меня, и поделом. Я говорил тебе, что мы никогда раньше не встречались, но это не так. В детстве мы с тобой ездили в один летний лагерь. Я уже тогда был без ума от тебя и от того, что ты каждый день была готова снова со мной подружиться, хотя не помнила и не узнавала меня. Ты была моей первой настоящей любовью.

После субботнего Зимнего бала я нашел твои записки, по которым ты восстанавливаешь свою память, и рассказал тебе правду. Ты была права, когда сказала, что я все это время врал тебе. Я очень виноват перед тобой, Лондон, и хочу во что бы то ни стало искупить свою вину. Я до сих пор не знаю, почему я так поступал. Возможно, я боялся, что ты подумаешь, будто я тебя преследую. А может быть, просто надеялся, что ты вдруг очнешься и узнаешь меня. Но ты не очнулась.

И все-таки нам с тобой было хорошо вместе, Лондон. Я не хочу тебя потерять. Я совершил огромную ошибку, но надеюсь, что ты сможешь меня простить. Потому что, как я уже сказал в самом начале, я люблю тебя, Лондон Лэйн. Твой навеки,

Люк

* * *

Уроки закончились, я сижу дома перед шляпной картонкой. Крышка снята, все содержимое вывернуто наружу. Я сжимаю в одной руке покаянное письмо Люка, а в другой фотографию счастливой парочки и чувствую себя такой же коробкой.

Мама нисколько не удивилась, когда я спросила ее о нем. Она просто отвела меня к этой коробке и улыбнулась почти снисходительной улыбкой.

— Быстро же ты передумала, — говорит она.

— Ничего еще не закончилось! — огрызаюсь я, хватая коробку и решительно направляясь в свою комнату.

И теперь я, как уже говорилось, вывернута наизнанку.

Я начала с самого начала и, когда прочитала записи о двух-трех первых свиданиях, была уже готова набрать номер Люка, принять его извинения и поставить на этом точку.

Но потом я стала читать по-другому — постоянно держа в уме его предательство. Каждое якобы приятное мгновение я безжалостно пропускала сквозь фильтр лжи, и оно становилось гораздо хуже... и грязнее. Все это время у Люка были от меня секреты, он никогда не позволял мне увидеть себя настоящего!

Но ведь у меня тоже были секреты от него.

И я не позволяла ему увидеть настоящую себя.

Получается, мы оба виноваты?

Нет, его ложь все равно хуже.

Ведь правда?

Рядом со мной звонит сотовый телефон, и я знаю, что это Люк, хотя стерла его номер из памяти. Я принимаю решение проигнорировать звонок, но моя рука оспаривает вердикт мозга и поспешно откидывает крышку телефона. Ну что ж, придется поговорить.

— Да? — тихо произношу я.

— Привет, — выдыхает в трубку ласковый голос, от которого у меня мурашки бегут по спине. Зачем он врал? Если бы я не разозлилась на него, то сейчас смотрела бы в его васильковые глаза... — Привет, — отвечаю я.

— Я помню, ты сказала, что тебе нужно время, но я не смог не позвонить, — начинает Люк.

— Ты не оставляешь меня в покое! — шиплю я, решив не позволить ему так легко растопить мое сердце. Пусть он шикарный и замечательный, но он меня обидел. Я до сих пор чувствую это в строчках, которые написала себе в субботу ночью.

— Я знаю, — тихо и беспомощно говорит он. — Что мне сделать, чтобы все исправить?

В такие моменты очень полезно иметь воспоминания о будущих романах. Сейчас мне, шестнадцатилетней, хочется забыть обиду. Уступить. Столкнувшись с мольбой и раскаянием мальчика с внешностью будущей звезды Голливуда, я готова закрыть глаза на некоторые... скажем так, ошибки. Всем своим существом я готова его простить.

Но я помню пусть не такую же точно, но похожую ситуацию в будущем, когда кажущийся вполне надежным служебный роман вдруг закончится крахом, поэтому в глубине души твердо знаю — порой очень полезно пожить с чувством вины, потомиться наедине с тем, что ты натворил. Иногда с примирением стоит подождать.

А иногда, после такого томления и кипения, любовная горячка проходит, словно и не бывало.

Я не знаю, как сложится у нас в будущем, зато знаю, что пока не могу закрыть глаза на ложь Люка. А значит, сегодня прошения не будет.

— Люк, ты ничего можешь сделать, — твердо говорю я. — Я сказала, что мне нужно время, чтобы все обдумать, и если ты действительно меня любишь, то отнесешься к этому с уважением.

Я морщусь, говоря все это, и мне кажется, что Люк делает то же самое, слушая. Он молчит несколько секунд.

— Хорошо, Лондон, — говорит он наконец с такой грустью, от которой у меня слегка разбивается сердце. — Я оставлю тебя в покое.

Мне отчаянно хочется крикнуть: «Нет, не надо! » — но я говорю:

— Спасибо, Люк. — И отключаю телефон прежде, чем успеваю дать ему обещание, которое, возможно, не смогу сдержать.

Я сижу возле кровати, перед пустой шляпной коробкой, среди разбросанных по полу хроник нашего романа, и заливаюсь слезами. Не хочу быть такой ранимой. Не хочу думать обо всем этом. Не хочу, чтобы мне хотелось его простить.

Но сильнее всего я не хочу, чтобы он лгал мне.

Я высвобождаю ноги из-под бумажных завалов, забираюсь на кровать, утыкаюсь лицом в подушку и сотрясаюсь в рыданиях. Я не слышу, как входит мама, она просто вдруг оказывается рядом, гладит меня по волосам, похлопывает по спине и говорит, что все будет хорошо.

«Нет, не будет! » — думаю я про себя.

Ничего никогда не будет хорошо.

Глава двадцать девятая

Вот что я знаю: сейчас почти семь утра, среда, и я уже устала от этого дня. Целый час я читаю роман из собственной жизни, ахая, кусая ногти, улыбаясь и содрогаясь — без конца, то одновременно, то попеременно.

Как все это могло произойти?

Если бы мои записки попались на глаза какому-нибудь стороннему наблюдателю — представим на секундочку, что случайный прохожий забрался сегодня утром в мою спальню и решил убить время за чтением, — то кого он увидел бы на этих страницах? Одинокую девушку, обиженную своим парнем, переживающую из-за противозаконного романа подруги, живущую с лгуньей-матерью и без смывшегося отца, умирающую от страха перед грядущим горем, грозящим принять образ мертвого ребенка.

Спрашиваю еще раз: как все это могло со мной произойти?

И единственный отсвет солнечного лучика в этой безысходной тьме — осознание того, что я все- таки кое-что изменила. Пусть это было микроскопическое, но все-таки изменение.

Одним простым решением, принятым несколько месяцев назад, я спасла Пейдж Томас от жесточайшего разочарования в ее жизни.

Волшебное мерцание мельчайшего кванта света дает мне надежду на то, что я смогу найти силы изменить что-то и в своей судьбе.

Стараясь не забывать об этом, я нашариваю пушистые тапочки, которые не помню, как оставила возле кровати, и бегу в ванную, чтобы приготовиться к тому, что может принести мне очередной школьный день.

Я держу металлическую дверцу таким образом, чтобы наблюдать за расположенным напротив шкафчиком Джейми Коннор и при этом оставаться незамеченной. Я смотрю в зеркало на двери и жду. Между прочим, сегодня я выгляжу так, что сама собой любуюсь, но никто все равно не обращает на меня внимания.

Поскольку теперь мне видно все, что происходит у меня за спиной, я знаю, что мальчик с утренних фотографий недавно прошел мимо — медленно, неуверенно, словно хотел, чтобы его остановили.

Но никто его не остановил.

А он все-таки ждет — и это хорошо.

Наконец я узнаю в толпе пышную светлую прическу и оборачиваюсь, желая убедиться, что это действительно Джейми. Она сегодня в слишком узких выцветших джинсах и ярко-розовом топике, который выглядит вполне невинно со спины, но я-то знаю, насколько глубокий у него вырез спереди.

Я с такой силой шарахаю дверцей, что замок защелкивается сам собой, и начинаю проталкиваться между двумя рядами учеников, не сводя глаз с Джейми. Когда я добираюсь до нее, мне приходится несколько раз кашлянуть, чтобы Джейми заметила мое присутствие.

— Привет, Джей! — весело говорю я.

— Привет, — цедит она, поворачиваясь спиной к своему шкафчику.

— Как дела?

— А тебе не все равно? — спрашивает она, глядя прямо перед собой.

— Конечно же, нет, Джейми, ведь ты моя лучшая подруга! — с нажимом заявляю я. На этот раз она переводит взгляд на меня, но тут же отворачивается к шкафчику.

— Неужели? — переспрашивает она, захлопывает шкафчик и, бросив на меня последний взгляд, удаляется на свой первый урок.

Взвесив свои возможности, я решаю отправиться в класс, вместо того чтобы броситься догонять Джейми и предпринять еще одну попытку договорить с ней, рискуя заработать штрафные часы после уроков. Честно говоря, я не уверена, что смогу находиться в одной аудитории с мистером Райсом.

Джейми продолжает демонстрировать мне свою неприязнь, но у меня все-таки появляется надежда. Где-то в глубине души я чувствую, что смогу изменить будущее к лучшему. Пускай эти изменения не помогут мне спасти Джейми прямо сейчас. Но все равно что-то изменится. Мне нужно хотя бы одно маленькое изменение, которое даст мне силы, необходимые для попытки изменить что-нибудь большее.

Например, выяснить, что со мной произошло на самом деле.

Узнать своего отца.

Вспомнить Люка.

Помочь Джейми.

Спасти ребенка.

Звонок, оповещающий о начале урока, выводит меня из оцепенения, и вскоре я уже влетаю в библиотеку и спешу к партам для самостоятельной работы. Миссис Мэйсон поднимает глаза от своей работы, чтобы безмолвно сообщить мне, как она огорчена моим опозданием. Я кротко улыбаюсь и поспешно семеню к единственному пустующему месту — наискосок от этого парня.

Люка Генри.

— Привет, — улыбаясь, здороваюсь я, и его унылое лицо мгновенно светлеет.

— Привет, — шепчет он в ответ и улыбается, демонстрируя ямочку на правой щеке. Он вопросительно смотрит на меня, ожидая, что будет дальше. Но я разочаровываю его, вынимая из сумки учебник испанского.

— Домашка, — сообщаю я, кивая на книгу.

— Хорошо, — отвечает Люк Генри. Он уныло втягивает голову в плечи и вновь впадает в уныние, в котором я его только что застала.

Мне становится стыдно, но я напоминаю себе об утренних записках. Этот милый мальчик врал мне целых четыре месяца. Он заслужил немного потомиться в неизвестности. Пускай помучается.

Через полтора часа я сижу на испанском и смотрю на дверь. Звенит звонок, но парта Джейми пуста.

Проходит еще десять минут, но ее все еще нет.

Тогда я понимаю, что она или прогуляла урок, или заболела, или удрала на свидание, и меня охватывает тоска.

Понимаете, я всю жизнь буду делиться своими мыслями и чувствами с Джейми. Всю жизнь — за исключением нынешнего периода.

Джейми должна сейчас быть здесь, чтобы я могла обменяться с ней записками и обсудить, что же мне делать с Люком. Она должна быть здесь, чтобы шептаться о моем отце. Она должна утешить меня — одним своим присутствием, — должна успокоить мои страхи перед событиями, слишком чудовищными для того, чтобы человек мог знать о них заранее. Перед смертью детей, например.

Но мне нужно браться за отработку произношения в паре, поэтому я с надеждой смотрю на пустующую парту Джейми, как будто она может вдруг материализоваться из разреженного воздуха, сесть и повернуться ко мне.

Но ее нет, и я чувствую себя брошенной — не только на парном занятии, но вообще в жизни.

Я понимаю, что она переживает. Знаю, что ревнует. И даже понимаю, что она срывается на мне только потому, что злится на себя.

Да, я все понимаю, но мне все равно больно.

И каждое следующее утро, когда я буду заново узнавать об этом, рана будет открываться вновь, пока не наступит день, когда Джейми решит меня простить за вину, которой я не помню.

И тогда у нас снова все будет замечательно.

Потому что я так помню.

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒