К В Керам 10 страница

Неоценимое значение этого рельефа для времени Мариэтта меньше всего определялось его художественными достоинствами ‑ оно определялось тем, что эти изображения давали подробнейшее представление о каждодневной, будничной жизни древних египтян, показывая не только, что они делали, но и как они это делали. (То же представление дает и гробница Птахотепа, крупного государственного чиновника, а также открытая сорок лет спустя гробница Мерерука; все они находились близ Серапеума. ) Ознакомление с их, правда, очень старательно разработанным, но по своему техническому уровню еще весьма примитивным способом преодоления материальных трудностей жизни, в основе которого лежало применение рабской силы, заставляет нас проникнуться еще большим уважением к великому труду строителей пирамид, действительно загадочному для времен Мариэтта. В течение нескольких десятилетий в прессе и даже в специальных трудах неоднократно высказывались самые невероятные догадки о том, с помощью каких неизвестных нам приспособлений египтяне воздвигали свои циклопические сооружения. Тайну, которая не была тайной, разрешил человек, который в те времена, когда Мариэтт производил свои раскопки в Серапеуме, еще только появился на свет божий.

Через восемь лет после того, как Мариэтт прибыл в Египет и с вершины цитадели в Каире впервые увидел египетские древности, ‑ все эти восемь лет он на каждом шагу сталкивался с распродажей египетских сокровищ, но вынужден был лишь беспомощно взирать на это, ‑ он, который прибыл в страну на Ниле лишь для того, чтобы приобрести несколько папирусов, сумел наконец осуществить то, что представлялось ему делом первостепенной важности: основать в Булаке Египетский музей. Немного позже вице‑ король назначил его директором Управления по делам египетских древностей и главным инспектором всех раскопок.

В 1891 году музей был перенесен в Гизэ, а в 1902 году он получил постоянное помещение в Каире, неподалеку от большого моста через Нил, построенного Дурньоном в том " античном" стиле, который сформировался на рубеже XIX‑ XX вв. Музей был не только собранием экспонатов, он превратился в своего рода контрольный пункт. С момента его организации все находки древностей, сделанные в Египте ‑ случайно или в результате планомерных раскопок, ‑ стали рассматриваться как государственная собственность. Не являлись исключением даже те почетные подарки, которые вручались подлинным исследователям ‑ археологам и другим ученым. Тем самым француз Мариэтт прекратил хищническую распродажу египетских древностей и сохранил для Египта то, что принадлежало стране по праву. Благодарный Египет воздвиг Мариэтту памятник, он установлен в саду Каирского музея; сюда же был перевезен и прах ученого, покоящийся в древнем гранитном саркофаге.

Дело Мариэтта продолжало жить. При его преемниках ‑ директорах Гребо, де Моргане, Ларэ и в особенности Гастоне Масперо ‑ проводились ежегодные археологические экспедиции. Во времена директорства Масперо музей оказался втянутым в громкое уголовное дело. Впрочем, эта история относится уже к главе о гробницах царей. Но прежде чем мы перейдем к ней, необходимо остановиться на деятельности еще одного человека, англичанина по национальности, который был четвертым в ряду великих создателей египтологии и прибыл в Египет тогда, когда Мариэтт уже одной ногой стоял в могиле.

Глава 13

ПИТРИ И ГРОБНИЦА АМЕНЕМХЕТА

Удивительно, как много рано развившихся дарований проявили себя впоследствии именно в области археологии! Шлиман, еще будучи учеником в лавке, овладевает чуть ли не полдюжиной языков; Шампольон в возрасте двенадцати лет высказывает самостоятельные суждения по политическим вопросам; Рич привлекает к себе всеобщее внимание уже на девятом году жизни, а об Уильяме Матью Флиндерсе Питри, которому было суждено стать самым выдающимся вычислителем и интерпретатором среди археологов, рассказывается в биографической заметке, напечатанной в одной из газет, что он уже в возрасте десяти лет проявлял совершенно исключительный интерес к раскопкам в Египте. Тогда же он высказал мысль, которая впоследствии стала основной в его научной деятельности: необходимо, соблюдая разумное соотношение между уважением к древностям и жаждой открытий, слой за слоем " просеять" землю Египта для того, чтобы не только найти все, что она скрывает в своих глубинах, но и получить представление о первоначальном расположении всех находок. Заметка эта (мы привели здесь ее лишь в качестве курьеза, так как проверить сообщаемые в ней факты не удалось) была опубликована в Лондоне в 1892 году, в том самом году, когда Флиндерс Питри был назначен профессором Университи‑ колледжа. (К этому времени ему уже исполнилось 39 лет ‑ едва ли можно считать такой возраст слишком ранним для должности профессора. )

Однако независимо от достоверности этих сведений несомненно одно: уже в ранние юношеские годы у Питри появился, помимо интереса к древностям, целый ряд склонностей, которые редко встречаются в подобном сочетании и которые впоследствии сослужили ему немалую службу. Он занимался естественными науками, испытывал значительно больший, чем обычный дилетантский, интерес к химии и буквально возводил в культ ту науку, которая стала со времен Галилея основой всех точных наук ‑ математику. Одновременно он бродил по лондонским антикварным лавкам, проверяя свои теории на самих предметах древности, и еще в школьные годы жаловался на то, что в области археологии, в частности египтологии, ощущается недостаток в настоящих фундаментальных трудах. Став взрослым, он восполнил этот пробел: его научное наследие насчитывает 90 томов. Его трехтомная " История Египта... " (1894‑ 1905), исследование, отличающееся удивительным богатством содержания, было первым в ряду последующих монографий, посвященных этой теме, а большой отчет " Десять лет раскопок в Египте, 1881‑ 1891", вышедший в свет в 1892 году, еще и сегодня нельзя читать без волнения.

Питри родился 3 июня 1853 года в Лондоне; свои исследования по древней истории он начал в Англии и первую печатную работу посвятил неолитической стоянке в Стонхендже. В 1880 году в возрасте 27 лет он отправился в Египет, где занимался раскопками целых сорок шесть лет, правда, с некоторыми перерывами, ‑ вплоть до 1926 года.

Он находит греческую колонию Навкратис и раскапывает среди холмов мусора в Небеше храм Рамсеса. Около Кантары (некогда там проходила большая военная дорога из Египта в Сирию, а теперь приземляются самолеты) он раскапывает под могильными холмами военный лагерь Псаметиха I и устанавливает, что эта местность и есть греческая Дафна. В конце концов он оказывается там, где за двести лет до него, в 1672 году, стоял первый серьезный европейский исследователь этих мест, ученый Ванслеб, священник из Эрфурта, ‑ перед остатками двух колоссальных, сделанных из песчаника статуй царя Аменофиса III, о которых упоминал еще Геродот.

Колоссами Мемнона называли их древние греки. Когда Эос появлялась на горизонте, ее сын Мемнон начинал стонать и жаловаться, и звуки его голоса, в котором не было ничего человеческого, до глубины души волновали всех, кому приходилось их услышать. Об этом сообщали Страбон и Павсаний. Много лет спустя жалобу Мемнона захотели послушать римский император Адриан (130 год до н. э. ) и его супруга Сабина; звуки, которые они услышали, потрясли их до глубины души. Впоследствии Септимий Север приказал восстановить верхнюю часть статуй с помощью плит из песчаника, и тогда звук пропал. Мы и до сих пор не имеем еще достаточно ясного научного объяснения этого явления, хотя в былом существовании его не приходится сомневаться.

Здесь вдоволь поработали ветры столетий. Ванслебу еще удалось увидеть нижнюю половину одной из статуй. Питри застает только руины. Он может лишь догадываться, что каждая статуя была не менее двенадцати метров в вышину (средний палец, сохранившийся на руке южного колосса, имел в длину 1 м 38 см). Неподалеку от этого места Питри находит вход в пирамиду в Хаувара, а тем самым ‑ затерянную гробницу Аменемхета и его дочери Пта‑ Нофру. Об этом его открытии стоит рассказать подробнее.

Полный список всех его раскопок не может быть приведен здесь ‑ это совершенно излишне в книге, которая не является биографией Питри. Он занимался раскопками всю жизнь, не останавливаясь на чем‑ то одном, как, например, Эванс, который посвятил изучению одного лишь Кносского дворца целых двадцать пять лет своей жизни. Питри действительно " просеял" весь Египет, совершив при этом путешествие в глубь трех тысячелетий. В результате он стал крупнейшим специалистом в той области древнеегипетского искусства, которая являлась наиболее интимной и относилась к малым формам, ‑ в области керамики и пластики. (Питри первый систематизировал и расположил хронологически египетское прикладное искусство, проложив дорогу последующим исследователям. ) Одновременно Питри был знатоком самого великого и величественного из всего того, что досталось нам в наследство от древних египтян, ‑ огромных надгробных памятников, пирамид.

В последних разделах мы больше занимались историей, чем историями, перечислением фактов, чем приключениями, но пусть читатель не посетует на нас за это. Надеемся, он будет вознагражден в последующих главах.

В 1880 году в Гизэ на поле пирамид появился чудаковатый европеец. Осмотрев местность, он обнаружил заброшенную гробницу, к которой кто‑ то из его предшественников приладил дверь, возможно приспособив гробницу под склад. Странный путешественник объявил своему носильщику, что он собирается здесь поселиться. Уже на следующий день он водворился в гробнице; на одном из ящиков стояла лампа, в углу потрескивала печка ‑ Уильям Флиндерс Питри был у себя дома. А по вечерам, когда тени становились лиловыми, некий догола раздетый англичанин переползал через развалины у основания Большой пирамиды; добравшись до входа, это привидение исчезало в накаленной солнцем гробнице. После полуночи он возвращался назад с резью в глазах, с головной болью, весь в поту ‑ ни дать ни взять человек, вырвавшийся из огнедышащей печи, и, усевшись за свой ящик, переписывал записи и заметки, сделанные в пирамиде: измерения высоты, ширины и длины ходов, наклонов углов, ‑ попутно излагая свои первые гипотезы.

Гипотезы? О чем? Разве было что‑ либо таинственное в этой пирамиде, стоявшей на протяжении многих тысячелетий на виду у всех? Еще Геродот любовался ею (о сфинксе он даже не упоминает), ее называли одним из семи чудес света. Но ведь чудо ‑ это уже что‑ то необъяснимое. Разве уже само существование этих пирамид не давало человеку XIX века, века техники, рационализации и механизации, не верящему в бога и не видящему смысла в возвеличивании материально бесполезных вещей, достаточно оснований для недоуменных вопросов?

Было известно, что пирамиды ‑ это гробницы, колоссальные дома для саркофагов. Но что, черт возьми, заставляло фараонов строить такие гигантские, не имевшие себе равных в мире сооружения? (В те времена их считали единственными в мире; сегодня мы знаем, что примерно такие же сооружения были найдены и в джунглях тольтеков в Центральной Америке. ) Что заставляло фараонов превращать свои гробницы в крепости с тайными входами, с глухими дверями, с подземными коридорами, упиравшимися в гранитные блоки? Что заставило Хеопса взгромоздить над своим саркофагом целую гору ‑ два с половиной миллиона кубических метров известняка? Ночь за ночью полуослепший англичанин, задыхаясь в раскаленной атмосфере полуразрушенных ходов, упорно продолжал свою работу; он стремился разрешить при помощи научных достижений своего столетия загадки пирамид, тайны их сооружения и архитектуры и дать ответ на те вопросы, которые возникали у всех, кому пришлось эти пирамиды увидеть. Многие его гипотезы были впоследствии подтверждены, другие были опровергнуты новыми исследованиями. Наши сегодняшние сведения о пирамидах мы почерпнули не только из открытий Питри, а цифры, которыми мы пользуемся, являются, разумеется, новейшими данными, но, когда мы отправимся по следу тех, кто лишил саму идею создания пирамид всякого смысла ‑ по следам грабителей, ‑ мы снова возьмем себе в проводники Питри.

Перенесемся более чем на четыре с половиной тысячелетия назад; от Нила к расположенной неподалеку строительной площадке движется живой поток полуголых рабов ‑ светлокожих и черных, толстогубых и с приплюснутыми носами, с бритыми головами, ‑ распространяя смешанный запах дешевого масла, пота, редьки, лука и чеснока (согласно Геродоту, только на одно питание рабочих, сооружавших пирамиду Хеопса, было израсходовано в переводе на современные деньги семь миллионов марок). Вскрикивая и взвизгивая под ударами бичей надсмотрщиков, они бредут по гранитным плитам дороги, протянувшейся от Нила к месту постройки; стеная под тяжестью врезавшихся в плечи веревок, они тащат огромные, медленно передвигающиеся на катках тачки, груженные камнями, каждый объемом более одного кубического метра. Так под стоны и крики росла на костях рабов пирамида. Она росла двадцать лет подряд, и на протяжении всех этих лет каждый раз, когда Нил выбрасывал свои илистые воды на прибрежные поля, когда прекращались все полевые работы, надсмотрщики вновь сгоняли сотни тысяч рабов для постройки гробницы, которая называлась Ахет Хуфу ‑ Горизонт Хеопса!

Пирамида поднималась все выше и выше. С помощью одной лишь людской силы были поставлены и взгромождены друг на друга 2 300 000 каменных блоков. Каждая из четырех сторон пирамиды имела в длину более 230 метров. Высота ее в конце концов достигла 146 метров. Гробница одного‑ единственного фараона почти не уступает по высоте Кельнскому собору, она выше Собора св. Стефана в Вене и значительно выше Собора св. Петра в Риме ‑ самой большой христианской церкви в мире, которая могла бы свободно разместиться в гробнице египетского фараона даже вместе с лондонским Собором св. Павла. Общая кубатура этого строения, сложенного из камней и известняка, добытых в каменоломнях по обеим сторонам Нила, достигает 2 521 000 кубических метров. Оно занимает площадь почти в 54 300 квадратных метров.

Сегодня трамвай доставит вас чуть ли не вплотную к пирамиде, где вас встретят горланящие переводчики, погонщики ослов и сторожа верблюдов, выпрашивающие у вас бакшиш. Давно смолкли стенания рабов, нильский ветер разнес свист бичей, рассеялся запах пота. Осталось лишь чудовищное творение. Если сегодня подняться на пирамиду Хеопса ‑ самую высокую из всех пирамид и встать лицом к югу (слева будет находиться сфинкс, справа ‑ пирамиды Хефрена и Микерина), то далеко впереди будет видна еще одна группа гигантских гробниц фараонов: пирамиды Абусира, Саккара и Дашура. О многих других свидетельствуют сегодня лишь развалины. Пирамида Абу Руаш настолько разрушена, что сверху можно заглянуть в ее погребальную камеру, некогда скрытую под многими тысячами тонн тяжелых каменных плит. Пирамида в Хаувара, по занесенным илом ходам которой Питри пробирался в 1889 году по следам грабителей, и пирамида в Илахуне, сооруженная на скале из необожженного нильского кирпича, совершенно выветрились. Бывало и иначе: Аль‑ Харам аль‑ каддаб ‑ ложная пирамида, расположенная близ Медума и названная так арабами потому, что она показалась им непохожей на все остальные пирамиды, казалось бы, должна была стать добычей непогоды и песка, так как ее строительство не было закончено, однако в отличие от многих других она сохранилась до сих пор, вздымаясь ввысь на добрых сорок метров.

Все эти пирамиды сооружались с древнейших времен и вплоть до эпохи эфиопских властителей Мероэ (в одной только северной группе, расположенной на поле Мероэ, насчитывается сорок одна пирамида! ) в них покоились тридцать четыре царя, пять цариц, два наследника престола. Пирамиды ‑ это кровь, пот и слезы целых поколений, пролитые ради создания гробницы лишь для одного человека, который, стремясь увековечить свое имя, заставлял сотни тысяч безыменных и безвестных людей громоздить к небу камни. Для чего? Только для славы? Только из стремления запечатлеть свое имя в камне? Только из‑ за гордыни, свойственной могущественным и сильным, потерявшим присущее обычным смертным чувство меры?

Истинный смысл сооружения пирамид можно понять, только исходя из особенностей религиозных воззрений древних египтян, причем не из их мифологии ‑ ведь число египетских богов необозримо ‑ и не из их жреческой премудрости (ритуалы и догмы, так же как и храмы Древнего, Среднего и Нового царств, претерпевали изменения), а из того представления, которое лежало в основе их религии: человек после смерти продолжает свой жизненный путь в царстве бессмертия. В этом потустороннем мире, антиподе земли и неба, заселенном умершими, может, однако, существовать лишь тот ‑ и это самое основное, ‑ кого снабдили в этом мире всем необходимым для существования. Под этим " всем необходимым для существования" подразумевалось решительно все, чем покойник пользовался при жизни: жилище, пища, а для того чтобы удовлетворять потребности в еде и питье, ‑ слуги, рабы и предметы первой необходимости. Но прежде всего нужно было сохранить невредимым тело ‑ его следовало обезопасить от всяких посторонних воздействий. Только в этом случае, то есть при условии полнейшей сохранности тела, душа умершего (по‑ египетски " Ба" ), которая покидала тело после смерти, могла, свободно передвигаясь в пространстве, в любое время соединиться с телом вновь, точно так же как и дух‑ хранитель " Ка" ‑ олицетворение жизненной силы, которая появилась на свет вместе с человеком, но не умирала, подобно телу, а продолжала жить, сообщая в дальнейшем покойнику необходимую силу в том потустороннем мире, где хлеб родится высотой в семь локтей, но где его тоже необходимо посеять.

Вот эти представления и породили два следствия: мумифицирование трупов, которое, хотя и в несравненно менее совершенной форме, известно также у инков, маори и иваросов, и постройку гробниц, напоминавших скорее крепости ведь каждая пирамида должна была служить защитой для запрятанной в ней мумии от любого возможного врага, от любых дерзостных поступков, от нарушения покоя.

Тысячи живых приносились в жертву, чтобы один мертвый мог воспользоваться вечным покоем и бессмертием в потустороннем мире. Тот или иной фараон на протяжении десяти, пятнадцати, двадцати лет воздвигал себе гробницу, истощая силы своего народа, делая долги и оставляя их своим детям и детям своих детей. Он опустошал государственную казну и после смерти, так как его " Ка" требовал все новых и новых жертв ‑ ему были нужны постоянные религиозные обряды. Любой мало‑ мальски предусмотрительный фараон отписывал одним только жрецам, которые должны были освящать жертвы, предназначенные его " Ка", доход по меньшей мере с дюжины деревень.

Сила этих религиозных воззрений была так велика, что заглушала голос разума и в области политики и в области морали. Пирамиды, сооружавшиеся фараонами ‑ и только ими, ибо менее знатные люди довольствовались мастаба, а человек из народа и могилой в песке, ‑ явились порождением переходящего всякие границы эгоцентризма, чуждого человеку современного общества. Пирамиды не были, подобно огромным сооружениям христиан, храмами или соборами, предназначенными для той или иной благочестивой общины верующих; не были они и, подобно вавилонским башням‑ зиккуратам, обиталищем богов и одновременно всеобщей святыней. Они были предназначены только для одного человека ‑ для фараона, для его мертвого тела, для его души и для его " Ка".

Несомненно одно: гигантские памятники, сооруженные царями IV династии сорок семь столетий назад, далеко выходят за рамки всего того, что предписывалось верой и религией и диктовалось соображениями безопасности. Вскоре, однако, постройка столь огромных пирамид стала редкостью, а потом и вовсе прекратилась, хотя правящие в те времена цари были ничуть не менее могущественными самодержцами, чем Хеопс, Хефрен и Микерин; их обожествляли даже более, чем их предшественников, а такие фараоны, как, например, Сети I и Рамсес II, отстояли от стонущего под игом рабства народа еще дальше.

Одной из причин, слишком материальной, чтобы ею можно было полностью объяснить отказ от сооружения больших пирамид, была все более возрастающая смелость грабителей. В некоторых деревнях ограбление гробниц превратилось в своего рода промысел: социальная компенсация вечно голодных за счет вечно сытых. (О таких грабителях, которые превратили историю открытия гробниц в уголовную хронику, мы еще услышим. ) Сохранность останков в пирамидах не могла быть теперь гарантирована; это привело к необходимости изыскания совершенно новых мер предосторожности и защиты и тем самым к сооружению новых видов гробниц.

Другую причину можно, вероятно, понять только в том случае, если прибегнуть к помощи исторической морфологии. Она сопоставляет все цивилизации, располагая их, так сказать, на одной плоскости с их аналогичными периодами подъема и упадка, и отмечает, что пробуждение души народа всегда сопровождается стремлением к созданию монументальных, штурмующих небо сооружений. Если рассматривать интересующую нас проблему с этой точки зрения, нетрудно уловить, несмотря на все различия, определенную связь между вавилонским зиккуратом, романоготическими соборами Запада и египетскими пирамидами. Все они стоят у истоков той или иной цивилизации и относятся к тем временам, когда колоссальные сооружения воздвигались с поистине чудовищной силой; вспомним: ранние готические соборы были столь огромными, что нередко их не могло заполнить даже все население того города, где они были воздвигнуты. Сила эта не признавала никаких препятствий, благодаря ей из темных глубин сознания внезапно рождались арифметические выкладки законов статики и из постепенного познания природы ‑ первые законы небесной механики.

Девятнадцатый век, век технического прогресса, не верил в возможность этого. Представители западноевропейской технической мысли не могли себе представить, что подобные сооружения были построены без машин, без полиспастов и, вероятно, без воротов и кранов. Но стремление к монументальности преодолело все, и количественная сила ранней цивилизации оказалась равной качественной силе позднейших цивилизаций!

Пирамиды были построены при помощи мускульной силы. В просверленные в скалах отверстия забивали колья и поливали их водой до тех пор, пока они не разбухали; так в горах Моккатама добывали необходимый для постройки пирамид камень.

На катках и тачках эти каменные глыбы доставляли к месту назначения. Так постепенно, слой за слоем, пирамида вздымалась ввысь. По одному проекту или по нескольким сооружалась она ‑ один из академических вопросов археологии. Лепсиус и Питри придерживались в этом вопросе разного мнения; современная наука склонна принять точку зрения Лепсиуса, который считал, что пирамиды строились по нескольким проектам.

Качество работы этих строителей, живших сорок семь столетий назад, было таково, что, как отмечал Питри, несовпадение горизонтальных и вертикальных линий пирамиды не превышает ширины большого пальца. Камни настолько плотно пригонялись один к другому, что еще восемьсот лет назад арабский писатель Абд аль‑ Латиф с удивлением заметил (сейчас это может в большом зале Хеопсовой пирамиды установить с помощью блица и фотокамеры любой турист): здесь работали мастера ‑ камни подогнаны так, что между ними не просунешь даже иголки. И не прав тот современный критик, который утверждает, что с точки зрения законов статики древние мастера проявляли излишнюю добросовестность, оставляя над гранитным перекрытием погребальной камеры пять пустых помещений: как показала проверка, для облегчения перекрытий за глаза хватило бы и одного. Он забывает, что сегодня мы оставляем пяти‑, восьми‑ и двенадцатикратный запас прочности, причем не только при сооружении мостов.

Пирамиды простоят еще долго. У Хеопсовой пирамиды обломилась лишь верхушка, где образовалась площадка примерно в десять квадратных метров, почти полностью слезла гладкая облицовка из прекрасного моккатамского известняка, обнажив желтоватый плотный известняк местной породы ‑ основной материал, использовавшийся при сооружении пирамиды; однако она стоит, и с ней рядом стоят другие. Но где те фараоны, которые искали в них убежища, которые видели в пирамидах безопасное место для своего мертвого тела и его " Ка"?

Именно здесь высокомерие фараонов обернулось для них заслуженной трагедией. Тем, которые лежали не в каменных крепостях, а в мастаба, под землей, или в простых могилах в песке, повезло значительно больше, чем их повелителям: многие из этих захоронений оказались вне поля зрения грабителей. А вот гранитная гробница Хеопса изуродована и пуста, и мы даже не знаем, с каких пор. Бельцони еще в 1818 году разыскал саркофаг Хефрена: крышка его была сломана, а сам саркофаг чуть не до краев наполнен щебнем; у богато орнаментированного базальтового саркофага Микерина уже в тридцатых годах прошлого столетия, то есть когда полковник Визе обнаружил погребальную камеру, где находился саркофаг, не было крышки, а куски деревянного внутреннего гроба лежали в другом помещении вместе с остатками мумии фараона. Этот саркофаг затонул около испанских берегов вместе с кораблем, на котором его везли в Англию.

Миллионы каменных плит должны были служить броней для мертвых тел фараонов; замурованные ходы, хитроумная маскировка архитектурными деталями должны были служить препятствием для тех, кто задумал бы разбогатеть неправедным путем. Ведь погребальные камеры были полны богатств, неоценимых сокровищ; царь и мертвый оставался царем, и его " Ка", который возвращался в мумию, чтобы возродиться к новой жизни в потустороннем мире, нуждался в украшениях, роскошных предметах обихода, привычной драгоценной утвари и верном оружии из золота и благородных металлов, украшенном лазуритом и самоцветами. Послужили ли пирамиды в самом деле защитой? Увы, нет. Жизнь показала, что их размеры не только не отпугивали грабителей, а наоборот, привлекали. Камни охраняли, но размеры пирамиды говорили совершенно ясно: " Нам есть что скрывать". И грабители принимались за дело. Это началось в древнейшие времена, это продолжается и сегодня. С хитростью грабителей, их выдержкой и коварством пришлось в полной мере ознакомиться Питри, когда он в гробнице Аменемхета пережил свое первое разочарование.

Необходимо хотя бы вкратце остановиться на том вопросе, который вот уже на протяжении ста лет вновь и вновь поднимается различными газетами и журналами, в том числе и специальными, в статьях под интригующим заголовком ‑ " Тайна Большой пирамиды". Нам хорошо известно, что там, где не хватает знаний, всегда существует широкий простор для всякого рода умозрительных спекуляций. Необходимо, однако, отличать умозрительные спекуляции от научной гипотезы. Гипотеза входит в арсенал научных методов любой отрасли знания, она исходит из уже известных достоверных данных, она не решает, а предполагает. Умозрительные же спекуляции не имеют никаких границ. В большинстве случаев даже в посылках желаемое принимается за достоверное, а что касается так называемых следствий, то это уже всегда чистейшей воды фантазия, блуждающая по самым окольным тропинкам метафизики, по самым темным дебрям мистики, по самым таинственным областям неверно истолкованных положений Пифагора и каббалы. Самые опасные из них те, которые кажутся логически обоснованными, ибо для логики у нас, людей двадцатого иска, всегда наготове овации.

Египетские находки вызвали к жизни немало умозрительных теорий: о некоторых из них мы уже упоминали, когда рассказывали о дошампольоновских интерпретациях иероглифов. Мы можем привести здесь еще один пример. Речь идет о недавно вышедшей книге сэpa Галахада (за этим именем скрывается женщина) " Матери и амазонки", где автор не в порядке дискуссии, а в совершенно категорической форме утверждает, будто у египтян и в исторические времена существовал ярко выраженный матриархат. (Кстати, сэр Галахад вкладывает в свои доказательства столько огня и красноречия, что можно только пожелать, чтобы подобной силой убеждения обладал хоть один серьезный археолог. ) Особого упоминания заслуживает в этой связи и Сильвио Гезелл. Не желая ограничиваться узким кругом своей специальности, Гезелл занялся исследованием животрепещущего вопроса: был известен Моисею порох или нет? Призвав на помощь все свое остроумие, он старался доказать, что выросший при дворе Рамceca Моисей использовал с помощью своего тестя, жреца Йетро, который был знаком с секретными таинствами, Ковчег Завета в качестве лаборатории для изготовления взрывчатых веществ; в 28‑ 30 стихах 30‑ й главы 2‑ й книги Моисея имеется рецепт взрывчатки. Горящий кустарник, египетские колесницы, летящие вверх колесами, скала, которая раскалывается от одного удара, стены Иерихона, которые пали от звука труб, ‑ все это, согласно Сильвию Гезеллу, результат той науки, которой удалось превратить Ковчег в лабораторию и фабрику взрывчатки. Разве получение Моисеем скрижалей Завета не сопровождалось грохотом и дымом? Разве не понадобилось неловкому лаборанту сорок дней, чтобы залечить свои ожоги? Иоганн Ланг, верный рыцарь теории полого мира, выдвинул в поддержку Гезелла естественнонаучные доводы. Однако далеко не всегда спекуляция так явно разоблачает сама себя, как эта. Нас в данном случае интересует иное: с древнейших времен Большая пирамида (именно пирамида Хеопса, не какая‑ либо другая) служила объектом всякого рода мистических цифровых выкладок. Эта цифровая мистика находится на том же уровне, что и приведенные нами примеры умозрительной спекуляции, и тот факт, что к ней в наши дни возвращаются серьезные ученые, завоевавшие бесспорный авторитет в различных специальных областях науки, ничего в этой оценке не меняет.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒