В дождь. Рой москитов

В дождь

В это утро первой читала газету Кикуко. Почтовый ящик залило дождем, и Кикуко, просушивая газету над газовой плитой, на которой варился рис, пролистывала ее.

Иногда Синго, просыпавшийся рано, сам вставал, шел за газетой и снова ложился в постель почитать, но, как правило, приносить из ящика утреннюю газету было обязанностью Кикуко.

Обычно она просматривала ее, лишь проводив Синго и Сюити.

– Отец, отец, – тихо позвала Кикуко.

– Что такое?

– Если вы уже проснулись, то…

– Что-нибудь случилось?

Что-то произошло, подумал Синго, услышав взволнованный голос Кикуко, быстро поднялся и вышел к ней.

Кикуко с газетой в руках стояла в коридоре.

– Что такое?

– В газете написано об Аихара-сан.

– Аихара забрали? В полицию?

– Нет.

Кикуко, чуть подавшись вперед, подала ему газету.

– Ой, она еще сырая.

Синго неловко взял газету, – она была влажная и, выскользнув у него из рук, упала на пол.

Кикуко быстро подняла ее, расправила и снова протянула Синго.

– Я и смотреть не хочу. Так что же случилось с Аихара?

– Пытался покончить с собой вместе с какой-то женщиной.

– Покончить с собой вместе с женщиной? Умер?

– Есть надежда спасти его, – во всяком случае, так здесь написано.

– Что ты говоришь! Постой-ка. – Синго отдал Кикуко газету и направился к двери.

– Впрочем, Фусако. еще, наверно, спит. Она никуда из дому не выходила?

– Нет.

Ну конечно, вчера вечером Фусако была дома, а потом легла спать с детьми, да и не было у нее причины покончить с собой вместе с Аихара – в газете написано не о ней.

Синго пытался успокоиться, глядя, как дождь бьет в окно уборной. Капли дождя суетливо сбегали вниз по тонким длинным листьям деревьев, что росли на горе за домом.

– Ливень. Даже не похож на ласковый июньский дождь.

С этими словами Синго вошел в столовую и сел.

Он взял газету, но не успел раскрыть ее, как с носа стали сползать очки. Досадливо прищелкнув языком, Синго снял очки и начал яростно тереть нос и глаза. Какой-то он весь противно потный.

Пока он читал коротенькую заметку, очки все время сползали вниз.

Аихара и женщина решили вместе покончить с собой в гостинице на горячих водах Идзу при храме Рэндайдзи. Женщина сразу умерла. Ей двадцать пять – двадцать шесть лет, предположительно – официантка, личность не установлена. Мужчина, видимо, наркоман. Есть надежда спасти его. Поскольку мужчина постоянно употреблял наркотики и не оставил предсмертного письма, можно предположить, что он инсценировал самоубийство.

Синго подхватил очки, сползшие к самому кончику носа, и в сердцах чуть не швырнул их на пол.

То ли его взбесил поступок Аихара, то ли разозлили упрямо сползавшие очки – не разберешь.

С силой растирая лицо ладонью, он пошел умываться.

В газете местом жительства Аихара была названа Иокогама. Имя его жены, Фусако, не упоминалось.

В газетной заметке ничего не было сказано и о семье Синго.

Иокогама была указана, конечно, наобум, – видимо, настоящее местожительство Аихара не было установлено. Да и Фусако уже фактически не жена ему.

Синго сначала умылся и уж потом стал чистить зубы.

Только повышенная чувствительность Синго заставляла его терзаться, не находить себе покоя от мысли, что Фусако до сих пор считается женой Аихара.

– Вот и хорошо, время решило все, – пробормотал Синго.

Неужели время действительно само все решило, покуда он колебался, не зная, что предпринять?

Но неужели у Синго не было никаких средств помочь Аихара, пока он еще не пал так низко?

И еще совсем не известно, Фусако ли довела Аихара до гибели или Аихара довел Фусако до беды.

Если у одного из супругов такой характер, что он способен довести другого до беды и даже до гибели, значит, и у того такой же характер и он тоже способен довести другого до беды и даже до гибели.

Вернувшись в столовую и потягивая обжигающий чай, Синго сказал:

– Кикуко, ты, наверно, знаешь, что дней пять-шесть назад Аихара прислал по почте заявление о разводе?

– Да. И вы тогда еще рассердились…

– Совершенно верно, рассердился. И Фусако тоже сказала, что даже оскорбление должно иметь границы. Видимо, он все это предпринял перед смертью. Значит, готовился серьезно к самоубийству. И ни о каком притворстве не помышлял. А женщину он взял себе в спутницы.

Кикуко, сжавшись, молчала. На ней было шелковое полосатое кимоно.

– Пойди разбуди Сюити, – сказал Синго.

Глядя ей вслед, Синго подумал, – какой она кажется высокой – может быть, из-за полосатого кимоно?

– Неужели Аихара сделал это? – сказал Сюити, обращаясь к Синго, и взял у него из рук газету. – Заявление сестры о разводе уже отправлено?

– Пока еще нет.

– Что значит «пока»? – посмотрел на него Сюити. – Почему ты медлишь? Нужно сегодня же, как можно скорее, сделать это. Ведь если Аихара не спасут, ее заявление о разводе будет послано мертвецу.

– На чье имя записать детей? Аихара ничего о детях не говорит. А дети еще слишком малы и самостоятельно сделать выбор нe могут.

Заявление о разводе, подписанное Фусако, лежало в портфеле Синго, и он уже несколько дней возил его из дому в фирму и обратно.

Синго время от времени посылал матери Аихара деньги. Этому же посыльному он собирался поручить отнести в районную управу заявление о разводе, но все откладывал со дня на день.

– Дети уже у нас, пусть здесь и остаются, – бросил Сюити небрежно. – Наверно, и из полиции к нам придут?

– Это еще зачем?

– Чтобы найти людей, которые возьмут на себя заботы об Аихара, или еще зачем-нибудь.

– Может, и не придут. Для этого Аихара, наверно, и прислал заявление о разводе.

Резко отодвинув фусума, в комнату стремительно вошла Фусако в ночном кимоно.

Даже не заглянув в газету, она схватила ее, изорвала и бросила клочки на пол. Рвала она газету яростно и так резко швырнула обрывки, что они даже не разлетелись. Фусако стала неистово топтать ногами изорванную газету, а потом, обессилев, упала на пол.

– Кикуко, закрой фусума, – сказал Синго.

За открытой фусума были видны спящие дети. Фусако снова схватила куски газеты и стала исступленно рвать их.

Сюити и Кикуко молчали.

– Фусако, тебе не хотелось бы навестить Аихара? – сказал Синго.

– Ни за что!

Фусако приподнялась на локте и зло взглянула на Синго.

– За кого, отец, ты принимаешь свою дочь? За размазню? Тебя даже не возмутило, что с твоей дочерью так поступили. Ты лучше сам сходи проведать его и опозорься еще раз. Кто отдал меня этому человеку?

Кикуко ушла на кухню.

Синго был убежден, что Фусако все-таки должна пойти навестить Аихара, тогда разведенные снова соединятся, и жизнь их пойдет по-новому, – случается ведь и такое.

После этого газеты ничего не сообщали о том, спасли Аихара или он умер.

Судя по тому, что в районной управе приняли заявление о разводе, в записи актов гражданского состояния его смерть не значилась.

Если предположить, что Аихара умер, разве могли бы его похоронить как человека неопознанного? Вряд ли. У него ведь есть мать, хотя она и еле передвигается. И даже если бы она не увидела эту газету, кто-нибудь из знакомых непременно показал бы ей заметку об Аихара. Видимо, его спасли, полагал Синго.

Но можно ли довольствоваться предположением, когда на твоих руках осталось двое его детей? Сюити не очень ясно отдает себе отчет в том, что случилось, но Синго не может так бездумно со всем согласиться.

Ведь обе внучки лягут бременем на плечи Синго. Но Сюити совсем не думает о том, что они станут и его бременем.

Бремя воспитания-это еще полдела, но ведь будущее счастье Фусако и внучек уже сейчас наполовину погублено, – неужели и за это ответственным окажется Синго?

Когда Синго посылал заявление о разводе, он подумал о том, что стало с женщинами, с которыми проводил время Аихара.

Одна из них действительно умерла; Интересно, какова была ее жизнь?

«Не дай бог, – сказал про себя Синго и вздрогнул. – Ужасная жизнь».

Если бы Фусако мирно жила с Аихара, эта женщина не покончила бы с собой, – значит, Синго тоже в какой-то мере виновен в ее гибели. И может ли он не молиться за упокой души несчастной женщины?

Но у него не было никакого желания вспоминать об этой женщине, и он подумал о ребенке Кикуко. Ему, конечно, не следовало думать о ребенке, от которого она так поспешно избавилась, и все же он думал, каким бы родился этот ребенок.

Может быть, Синго виновен и в гибели ребенка тоже?

Противный день – даже очки все время запотевают. Синго почувствовал тяжесть в правом боку.

Обложной дождь кончился, и в просветах между тучами засияло солнце.

– Во дворах, где прошлым летом цвели подсолнухи, в этом году растут какие-то незнакомые белые цветы, похожие на хризантемы, не знаю, как они называются. Сговорились все, что ли, – в нескольких дворах подряд одинаковые цветы. В прошлом году все посадили подсолнухи, – сказал Синго, надевая брюки.

Кикуко стояла перед ним, держа в руках пиджак.

– Может, это потому, что в прошлом году подсолнухи сломало бурей?

– Возможно. Кикуко, ты, по-моему, выросла, – а?

– Да. Выросла. После возвращения домой и то немного подросла, а недавно опять. Сюити даже удивился.

– Когда? …

Кикуко вспыхнула и, встав позади Синго, помогла ему надеть пиджак.

– Мне показалось, что ты очень выросла. Показалось не только из-за кимоно. Сколько уж лет прошло, как ты живешь у нас в доме, и все растешь, – это прекрасно.

– Просто я недоразвитая – никак вырасти не могу.

– Ничего подобного. Ты очень хорошенькая. – Говоря это, Синго подумал, что она действительно выглядит здоровой и привлекательной. Неужели Кикуко так выросла, что Сюити заметил это, когда обнимал ее?

Синго вышел из дому с мыслью, что жизнь потерянного ребенка продолжается в Кикуко.

Сатоко сидела на корточках у обочины дороги и следила за игрой соседских детей.

Синго тоже остановился и стал с интересом смотреть, как они, словно в посуду, накладывают в ракушки и в листья аралии мелко нарезанную траву.

Накрошенные лепестки георгинов и маргариток они тоже клали туда для украшения.

Расстеленная циновка была густо засыпана маргаритками.

– Да, это маргаритки, – вспомнил наконец Синго. В нескольких дворах подряд, где в прошлом году цвели подсолнухи, теперь росли маргаритки.

Сатоко была еще слишком мала, и дети, видимо, не принимали ее в свою игру.

Синго пошел, и она подбежала к нему:

– Дедушка!

Синго за руку довел внучку до угла. Убегая назад, Сатоко выглядела совсем по-летнему.

Нацуко, обнажив белые руки, мыла окно в кабинете. Синго начал оживленно:

– Ты сегодняшнюю газету видела?

– Да, – не понимая, к чему он клонит, ответила Нацуко.

– Я говорю «газету», но какую именно, не припомню. Какая же это была газета? …

– Но точно газета?

– Да. Забыл, в какой газете я прочел, что социологи Гарвардского и Бостонского университетов раздали тысяче секретарш анкеты с одним вопросом: чему вы радуетесь больше всего? – и все единодушно ответили: когда меня хвалит мужчина. Неужели все женщины, и на Западе и на Востоке, в этом единодушны? Как ты считаешь?

– И им не стыдно?

– Стыд и удовольствие, как правило, соседи. Особенно когда за тобой ухаживает мужчина. Ты не согласна?

Нацуко молчала, потупившись. В наше время редко встретишь такую скромную девушку; подумал Синго.

– Таиидзаки принадлежит как раз к таким девицам. Больше всего она любила, чтобы ее хвалили на людях.

– Сегодня приходила Танидзаки-сан. Примерно в половине девятого, – сказала с неприязнью Нацуко.

– Да? Ну и что?

– Сказала – придет еще раз, днем. Синго овладело дурное предчувствие. Ожидая прихода Хидэко, он не пошел обедать. Хидэко распахнула дверь и замерла у порога, – она смотрела на Синго, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– О-о. Сегодня, я вижу, ты цветов не принесла? – сказал Синго, стараясь скрыть беспокойство.

Хидэко, словно бы укоряя Синго за легкомыслие, подошла к нему с торжественно-серьезным видом.

– Опять очистить помещение?

Но Нацуко уже ушла на обеденный перерыв, и Синго сидел в комнате один.

Синго был потрясен, когда Хидэко сказала, что любовница Сюити беременна.

– Я ей говорила, что она не должна рожать, – поджала тонкие губы Хидэко. – Вчера по дороге из салона я догнала Кинуко и сказала ей это.

– Хм.

– А что, разве я не права? Это ведь так ужасно. Синго не хотелось отвечать, он сразу помрачнел. Хидэко говорит все это, имея в виду Кикуко.

И жена Сюити, и его любовница забеременели одновременно. В жизни, конечно, такое случается, но чтобы это случилось у родного сына – Синго и в голову не могло прийти. К тому же Кикуко прервала беременность.

– Сюити еще здесь? Сейчас узнаю. Если здесь, скажу, чтоб зашел…

– Хорошо.

Хидэко достала маленькое зеркальце и – словно заколебавшись:

– Какое лицо у меня – прямо стыдно показываться ему. Да и Кинуко-сан не знает, что я пришла к вам сплетничать.

– Вот как?

– Я даже хочу из-за всей этой истории уйти из салона, но не знаю…

– Зря.

Синго позвонил по телефону, стоявшему на столе. Ему было неприятно встречаться сейчас с Сюити в комнате, где сидят сослуживцы. Сюити не было, Синго повел Хидэко в европейский ресторан неподалеку.

Маленькая Хидэко прижалась к нему и, заглядывая в лицо, сказала:

– Когда я работала у вас секретаршей, вы однажды повели меня на танцы. Помните?

– Помню. Волосы у тебя были повязаны белой лентой.

– Нет, – покачала головой Хидэко. – Белой лентой я стянула волосы в тот день, когда была буря. Я это прекрасно помню, потому что в тот день я впервые узнала о Кинуко-сан, и меня это потрясло.

– Значит, это было тогда?

Синго вспомнил, что именно в тот вечер, когда повел Хидэко на танцы, он впервые услышал от нее, что хриплый голос Кинуко – чувственный.

– Это было, кажется, в сентябре прошлого года. Вся эта история с Сюити доставила тебе немало хлопот.

Синго вышел без шляпы, и солнце припекало голову.

– Как ни печально, я ничего не могла поделать.

– При чем здесь ты? Я и то ничего не мог поделать. В общем, опозорилась моя семья.

– Я вас все равно глубоко уважаю. После того как я ушла из фирмы, я еще больше привязалась к вам, – сказала Хидэко странным тоном и немного помолчала. – Я без конца убеждаю Кинуко, что ей ни к чему рожать. А она с надменным видом обрывает меня – что, мол, ты знаешь, что понимаешь. Не вмешивайся не в свое дело. А потом говорит: это касается только того, кого я ношу под сердцем…

– Хм.

– «…Кто тебя просил говорить мне все эти глупости? Ты все твердишь: брось Сюити. Хорошо, если Сюити уйдет от меня, мне ничего не останется, как бросить его, но ведь рожать-то мне одной. Тут уж никто не поможет. А плохо это, если я рожу, или хорошо, ты лучше спроси, если сможешь, у ребенка, который у меня здесь». Кинуко думает, что я еще слишком молодая, и насмехается надо мной. И я ей сказала, что нечего смеяться над человеком. По-моему, Кинуко все-таки будет рожать. Я потом долго думала о нашем разговоре – ведь от мужа, погибшего на фронте, у нее нет детей.

– Да?

Продолжая шагать, Синго понимающе кивнул.

– Может, я сгоряча так говорю, а на самом деле она не будет рожать.

– Сколько уже?

– Четыре месяца… Я-то сама ничего не замечала, а девушки из салона сразу догадались… Хозяйка, узнав об этом, тоже посоветовала ей не рожать. Ведь если Кинуко родит, ей придется уйти с работы, что она тогда будет делать? – Хидэко охватила щеку ладонью. – Просто не представляю себе. Теперь вы все знаете, поговорите с Сюити-сан…

– Хорошо.

– Если решите встретиться с Кинуко-сан, я думаю, лучше поторопиться.

Синго и сам думал об этом – Хидэко высказала его мысли.

– А та женщина, которую ты как-то приводила ко мне в фирму, все еще живет вместе с ней?

– Икэда-сан? Да.

– Кто же из них старше?

– Кинуко-сан, я думаю, года на два, на три моложе.

После обеда Хидэко дошла с Синго до самой фирмы. На ее лице появилась жалкая улыбка, вот-вот расплачется.

– Всего хорошего.

– Благодарю тебя. Ты вернешься в салон?

– Да. В последнее время Кинуко-сан обычно стала уходить Домой раньше, но до половины седьмого она всегда в салоне.

– Вряд ли стоит мне заходить в салон. Кажется, Хидэко и сегодня толкает Синго на встречу с Кинуко, – на душе у него стало тяжело.

Наверно, когда он вернется домой, ему будет невыносимо смотреть в глаза Кикуко.

Кикуко настолько целомудренна, что ей противно заводить ребенка, пока у Сюити есть женщина, и поэтому она не родила. Но ей и в самом страшном сне не приснится, что эта женщина беременна.

Когда через несколько дней после того, как Синго узнал о том, что случилось с Кикуко, она вернулась от своих родителей домой, они с Сюити, казалось, жили в полном согласии. Сюити каждый день приходил рано и трогательно заботился о жене, – что же тогда все это значит?

Если толковать его поведение в хорошем смысле, то, возможно, Кинуко, решив родить, доставляет Сюити немало хлопот, и он, порвав с ней, просит прощения у жены.

И все-таки вся эта история оставила у Синго какой-то отвратительный привкус безнравственности, нечистоплотности.

Неужели она действительно родит? Ему казалось ужасным появление этого ребенка.

– Если он родится, то, значит, будет моим внуком? – пробормотал себе под нос Синго.

Рой москитов

Синго медленно шел по улице Хонго, мимо университета.

Он вышел из машины на противоположной стороне, где магазины, – именно здесь нужно было свернуть в переулок, в котором живет Кинуко, но Синго нарочно перешел на другую сторону.

Он мучительно колебался, не решаясь подойти к дому любовницы своего сына. Как можно беременной женщине, с которой видишься в первый раз, отрезать: не рожай?

– Чем это лучше обыкновенного убийства? Должен ли старик пачкать себе этим руки? – бормотал Синго. – Да, но при таких обстоятельствах любое решение жестоко.

Сын должен сам решать. Отцу вмешиваться нечего. Но Синго не высказал этого Сюити и вот приехал к дому Кинуко. Это доказывало, что он не может положиться на Сюити.

С каких же это пор между ним и сыном легла пропасть непонимания, – ужаснулся Синго. Не исключено, что он отправился к Кинуко не столько ради того, чтобы решить все вместо Сюити, сколько из жалости к Кикуко, негодуя на сына из-за того, что с ней случилось.

Яркое вечернее солнце освещало лишь верхушки деревьев на университетском дворе, а дорожки уже были в тени. Студенты в белых рубахах и брюках сидели со студентками на газоне и казались спокойными и умиротворенными.

Синго потер лицо рукой. Он старался стряхнуть с себя опьянение.

До окончания рабочего дня Кинуко еще оставалось время, и Синго пригласил приятеля, служившего в другой фирме, поужинать с ним в европейском ресторане. Они давно не виделись и незаметно напились. Перед тем как подняться на второй этаж в зал ресторана, они выпили в баре, внизу, и Синго сразу опьянел. Поужинав, они снова спустились в бар.

– Как, ты уже уходишь? – удивился приятель. Видимо, он рассчитывал, что они с Синго проведут вместе весь вечер, и специально позвонил в одно местечко в Цукидзи.

Синго сказал, что примерно через час у него назначено свидание, и они вышли из бара. Приятель на всякий случай написал на визитной карточке адрес и номер телефона в Цукидзи и протянул ее Синго. Синго взял карточку, хотя не собирался туда.

Идя вдоль университетской ограды, Синго искал глазами переулок на противоположной стороне. Он очень смутно помнил, где нужно повернуть, но переулок узнал сразу же.

Он вошел в темную, обращенную к северу прихожую, – на грубом ящике для обуви стоял горшок с каким-то экзотическим цветком, на стене висел складной дамский зонтик.

Из кухни вышла женщина в переднике.

– Ой. – Лицо у нее стало серьезным, она сняла передник. На ней была темно-синяя юбка, ноги босые.

– " Икэда-сан? " Помнится, вы как-то приходили в фирму, где я служу… – сказал Синго.

– Совершенно верно. Меня приводила Хидэко-сан, рада вас видеть.

Икэда, держа в руке свернутый передник, выжидающе смотрела на Синго. Лицо у нее было в веснушках. Может быть, веснушки так бросались в глаза потому, что она была не напудрена. Но в общем красивое лицо – нос тонкий, цвет кожи хороший.

Новая кофточка – тоже, наверно, работа Кинуко.

– Я пришел, собственно, чтобы поговорить с Кинуко-сан.

Синго говорил извиняющимся тоном.

– Вот как. Она еще не вернулась, но должна быть с минуты на минуту. Проходите, пожалуйста.

Из кухни пахло жареной рыбой.

Синго подумал было, что-лучше ему зайти позже, когда Кинуко поужинает, но Икэда пригласила его в гостиную, и он послушно пошел за ней.

В нише лежала стопа модных журналов. Среди них – много иностранных. Рядом с ними стояли две французские куклы. Их нарядные одежды никак не вязались с обшарпанной стеной. Со швейной машины свисал кусок шелковой материи. Его яркий рисунок еще сильнее подчеркивал затертость циновок.

Слева от швейной машины – небольшой стол, на нем были сложены школьные учебники и стояла фотография мальчика.

Между швейной машиной и столом – туалетный столик. В глубине перед стенным шкафом – большое трюмо. Оно сразу же бросалось в глаза. Возможно, Кинуко смотрится в него, примеряя на себя сшитые вещи. Или примеряя их на заказчиц, которым шьет дома. Около трюмо стояла большая гладильная доска.

Икэда принесла из кухни апельсиновый сок. Заметив, что Синго смотрит на фотографию ребенка, она, не дожидаясь вопроса, сказала;

– Это мой сын.

– Вот как? Он сейчас в школе?

– Нет, сын со мной не живет. Он остался в семье мужа. А эти книги… Шить, как Кинуко-сан, я не умею и вот занимаюсь чем-то вроде репетиторства, у меня есть несколько учеников.

– Вот как? И правда, для одного ребенка учебников здесь многовато.

– Конечно. Но я занимаюсь с детьми, которые учатся в разных классах. Теперешняя школа сильно отличается от довоенной, так что и учить-то как следует не могу, но когда я занимаюсь с ребенком, у меня такое чувство, будто передо мной мой собственный сын, и вот…

Синго кивнул, – что он мог сказать женщине, у которой на войне погиб муж?

Ведь Кинуко тоже приходится работать.

– Откуда вы узнали, где мы живем? – спросила Икэда. – Вам сказал Сюити-сан?

– Нет. Я уже как-то приходил сюда. Приходил, но в дом войти не решился. Это было прошлой осенью.

– Еще прошлой осенью?

Икэда подняла голову и посмотрела на Синго, потом снова опустила глаза и, немного помолчав, сказала чуть ли не с вызовом:

– В последнее время Сюити-сан совсем здесь не бывает.

Синго подумал, что, может быть, не стоит рассказывать, зачем он пришел.

– Кинуко-сан, я слыхал, ждет ребенка?

Икэда пожала плечами и посмотрела на фотографию сына.

– Она что, действительно собирается рожать? Икэда, не отрываясь, продолжала смотреть на фотографию сына.

– Лучше_поговорите об этом с самой Кинуко-сан.

– Я это непременно сделаю – ведь ни мать, ни ребенка не ждёт ничего хорошего.

– Родит Кинуко-сан ребенка или нет, все равно она будет несчастна.

– Но вы ведь сами советовали ей расстаться с Сюити-сан.

– Да. Мне казалось, так будет лучше… – сказала Икэда. – Но Кинуко-сан никак не соглашалась со мной. Мы с ней совершенно разные, но, как говорится, ладим. Мы познакомились на собрании вдов и стали жить вместе – Кинуко-сан надежная подруга. Мы обе оставили семьи своих погибших мужей, но не возвратились к родителям, – в общем, мы сейчас совсем свободны. Решив освободиться от прошлого, мы сложили в свои бельевые корзины все, что осталось на память от наших мужей, – их вещи, фотографии. Правда, фотографию сына я выставила, но это ведь совсем другое дело… Кинуко свободно читает американские журналы, читает и французские, – со словарем, говорит, все понятно: кройка и шитье европейского платья – много ли слов нужно знать. Наверно, она скоро откроет собственный салон. Она и замуж могла выйти – уже двое делали ей предложение, и я просто представить себе не могу, почему она так упорно цепляется за Сюити-сан.

Хлопнула дверь, Икэда вскочила и убежала. И Синго услышал:

– Здравствуй. Пришел отец Огата-сан.

– Чтобы встретиться со мной? – произнес хриплый голос.

Кинуко пошла на кухню, видимо, попить – послышался шум льющейся из крана воды.

– Икэда-сан, ты тоже побудь с нами, – обернулась Кинуко, входя в комнату.

На ней был яркий костюм, и, возможно, из-за того, что она была довольно полная, Синго не заметил признаков беременности. Маленький рот с тонкими губами, – невозможно даже представить себе, что из него выходят такие хриплые звуки.

Зеркало стояло в гостиной, и ей пришлось, наверно, освежить лицо, воспользовавшись сумочкой для косметики.

Первое впечатление Синго было неплохое. Круглое лицо, казавшееся плоским, не выглядело таким уж волевым, как можно было заключить из рассказа Икэда. Руки полные.

– Огата, – представился Синго. Кинуко не ответила.

Вошла Икэда и села у столика, повернувшись к ним лицом.

– Огата-сан давно тебя ждет, – сказала она, но Кинуко продолжала молчать.

Лицо Кинуко не выражало открыто ни неприязни, ни растерянности, но казалось, она готова расплакаться. Синго вспомнил, что в этом доме. Сюити напивается до беспамятства и заставляет Икэда петь, доводя этим Кинуко до слез. Возвращаясь домой, Кинуко, видимо, торопливо шла по душной улице, и от этого лицо у нее горело и она тяжело дышала.

Синго постарался начать в самых мирных тонах:

– Может показаться странным, что я решил с вами встретиться, но если бы я не попытался этого сделать… Вы, наверно, догадываетесь, о чем я собираюсь говорить?

Кинуко снова промолчала.

– Конечно, это касается Сюити.

– Если это касается Сюити-сан, нам не о чем говорить. Вы, наверно, хотите сказать, что я поступаю плохо, – неожиданно набросилась на него Кинуко.

– Наоборот, я должен извиниться перед вами.

– Мы расстались с Сюити-сан. И никакого беспокойства вашей семье я уже не буду доставлять. – Она посмотрела на Икэда. – Ну как, вас это устраивает?

Синго замялся.

– Но ведь остается еще вопрос о ребенке. Кинуко побледнела, но, собравшись с духом, сказала еще более хриплым, чем обычно, голосом:

– О чем вы говорите? Я вас не понимаю.

– Еще раз прошу простить меня, но разве вы не ждете ребенка?

– Вы считаете, что я обязана вам отвечать? Неужели совершенно посторонний человек способен помешать женщине, если она захотела иметь ребенка? Неужели мужчина не в состоянии понять это?

Кинуко говорила торопливо, с трудом сдерживая слезы.

Вы сказали «посторонний человек», но ведь я отец Сюити. Надо думать, у вашего ребенка тоже есть отец.

– Нет никакого отца. Вдова, у которой муж погиб на войне, решила родить внебрачного ребенка. Я никого ни о чем не собираюсь просить, дайте только мне спокойно родить. Будьте милосердны, оставьте меня в покое. Ребенок во мне, он мой.

– Все это верно, но можно же завести ребенка позже, уже выйдя замуж… Зачем вам ребенок именно сейчас?

– А что в этом противоестественного?

– Я хотел сказать другое.

– Во-первых, неизвестно, выйду ли я замуж, а кроме того, неизвестно, смогу ли я еще раз забеременеть. Вы в состоянии предсказать то, что известно одному богу? У меня еще никогда не было детей.

– Ваши отношения с отцом будущего ребенка – именно они доставят бездну страданий и ребенку и вам.

– Есть сколько угодно детей, отцы которых погибли на войне, и матери страдают от этого. А дети смешанной крови, которых оставили в странах южных морей те, кто там воевал, – можно вспомнить и об этих детях. Детей, которых бросили и забыли отцы, воспитывают матери.

– Но речь идет о ребенке Сюити.

– Я не собираюсь обременять вашу семью, можете не беспокоиться. Клянусь, что не буду обращаться к вам ни с какими просьбами, ни с какими мольбами. А с Сюити-сан мы расстались.

– Все гораздо сложнее. Пока ребенок встанет на ноги, пройдет много лет, а кроме того, ничто не может разорвать родственные узы отца и ребенка.

– Нет. Этот ребенок не имеет никакого отношения к Сюити-сан.

– Вам, наверно, известно, что жена Сюити прервала беременность?

– Его жена – другое дело, она действительно может еще сколько угодно раз забеременеть. А если не сможет, будет, наверно, всю жизнь раскаиваться. Счастливой жене меня не понять.

– Вам тоже не понять Кикуко. Синго нечаянно произнес имя Кикуко.

– Вас прислал ко мне Сюити-сан? – тоном допроса спросила Кинуко. – Сюити-сан требовал, чтобы я не рожала, кричал, бил меня, пинал ногами, волочил со второго этажа по лестнице, пытаясь отвести к врачу. Этими дикими выходками, этой комедией он полностью, я считаю, искупил свою вину перед женой. Синго помрачнел.

– Помнишь, как это было отвратительно? – повернулась Кинуко к Икэда. Икэда кивнула.

– Кинуко-сан собирает теперь все лоскутки на пеленки, – сказала она Синго.

– Он так пинал меня, что я боялась, как бы это не повредило ребенку, даже к врачу ходила, – продолжала Кинуко – Я и Сюити-сан говорила, что ребенок не его. Так прямо и говорила ему – не твой это ребенок. Вот почему мы расстались. Он сейчас совсем не приходит.

– Значит, у вас ребенок от кого-то другого? …

– Да. Считайте так, и все будет в порядке. Кинуко вскинула голову. Она и раньше плакала, а сейчас по ее щекам текли новые и новые ручейки слез.

Синго был в замешательстве – Кинуко показалась ему очень привлекательной. Если приглядеться к отдельным чертам ее лица, то и глаза и нос не идеальной формы, но в общем она была красива.

Нет, нельзя судить о человеке по внешнему виду, – Кинуко выглядит такой нежной, такой податливой, а вот ведь держит Синго на почтительном расстоянии.

Синго, понурившись, покинул дом Кинуко. Кинуко приняла чек, который дал ей Синго.

– Если ты действительно рассталась с Сюити, тебе лучше взять его, – посоветовала Икэда, и Кинуко кивнула, согласившись.

– Правильно, будем считать эти деньги отступными. Докатилась до того, что получаю отступные. Может, еще и расписку выдать?

Синго взял такси; он не знал, на что решиться: заставить Сюити снова помириться с Кинуко и добиться, чтобы она прервала беременность, или оставить все как есть.

Поведение Сюити – а тут еще приход Синго – лишь укрепило решимость Кинуко, подхлестнуло ее. Ведь у этой женщины и так уже было непреодолимое желание иметь ребенка.

Нет, снова пускать к ней Сюити опасно. Но если все оставить как есть, родится ребенок.

Если ребенок от кого-то другого, как утверждает Кинуко, тогда все в порядке, но даже Сюити ничего не знает ни о каком мужчине. Предположим, Кинуко утверждает это из самолюбия, а Сюити, не задумываясь, поверит ее утверждению и никто из них не будет потом раскаиваться, тогда все в порядке – пусть ребенок родится и живет, хотя жизнь его будет сурова. И после моей смерти на земле останется незнакомый мне внук.

– Что же делать? – пробормотал Синго.

Когда произошла эта история с самоубийством Аихара, я поторопился отправить заявление о разводе и окончательно взял к себе дочь с двумя детьми. А сейчас, хотя Сюити и расстался с любовницей, где-то все же будет жить его ребенок, – разве это справедливо? Каждое из этих решений не решение – так, временное залатывание дыр.

Никому я не дал счастья.

Синго было неприятно вспоминать жалкие слова, сказанные им Кинуко.

Ему нужно было добраться до токийского вокзала, чтобы поехать домой, но, неожиданно обнаружив в кармане визитную карточку приятеля, он повернул такси к Цукидзи.

Ему хотелось рассказать обо всем приятелю, но тот пьянствовал с двумя гейшами и беседовать был неспособен.

Синго сразу же вспомнил молодую гейшу – это она сидела у него на коленях, когда он в машине возвращался с приема.

Не успела она войти, как приятель стал говорить всякие непристойности: смотри не осрамись, покажи, на что ты способен. Лицо ее Синго, правда, запомнил лишь в общих чертах, но зато имя запомнил хорошо – для него это был подвиг, – славная, очень приятная гейша.

Синго ушел с ней в соседнюю комнатку. Ему ничего не нужно было от нее.

Девушка доверчиво положила голову на грудь Синго. Заигрывает, подумал он, но девушка, кажется, в самом деле заснула.

– Ты что, спишь? – посмотрел на нее Синго, но она была слишком близко, и лица ее он не мог разглядеть.

Синго улыбнулся. Он испытал вдруг теплое чувство к этой девушке, которая спала у него на груди. Наверно, лет на пять моложе Кикуко, на вид ей нет и двадцати.

Возможно, это была просто невозмутимость продажной женщины, но Синго ощутил счастье оттого, что, приникнув к нему, спит молодая девушка.

Счастье, как ты мимолетно ипризрачно, подумал он.

В близости с женщиной уживаются скудость ищедрость, счастье игоре, подумал Синго; потом он тихонько вышел изкомнаты и последней электричкой вернулся домой.

Ясуко и Кикуко еще не легли и, сидя в столовой, ждали его возвращения. Был уже второй час ночи.

Синго, стараясь не смотреть в глаза Кикуко, спросил:

– Сюити дома? – Он уже лег.

– Да? А Фусако?

– Тоже. – Кикуко приводила в порядок костюм, снятый Синго. – Сегодня до самого вечера держалась хорошая погода, а потом снова небо затянуло тучами.

– Что ты говоришь? Я не обратил внимания. Приподнявшись с колен, Кикуко снова расправила костюм Синго истала разглаживать складку на брюках.

Неужели Кикуко ходила в парикмахерскую? Синго бросилось в глаза, что она коротко подстрижена.

Прислушиваясь к посапыванию Ясуко, Синго никак не мог уснуть, а уснув, тут же увидел сон.

Он – молодой пехотный офицер, затянутый в мундир, с японским мечом на боку и тремя пистолетами. Меч, видимо, фамильный, его отдал ему Сюити, дожидавшийся отправки на фронт.

Синго идет ночью по горной тропе. Вместе с ним дровосек.

– Ночью эта дорога опасна, я редко по ней хожу. Безопаснее идти по правой стороне, – сказал дровосек.

Синго начинает держаться правее, но все равно страшно, и он зажигает карманный фонарик. Вокруг стекла фонарика вделаны алмазы, они сверкают, и фонарь светит ярче, чем обычно. Яркий пучок света освещает что-то черное, преграждающее путь. Что-то похожее на ветки криптомерии, раскинувшиеся шатром. Но, присмотревшись, он видит, что это скопище москитов. Рой москитов принял форму нависших шатром ветвей. «Что делать? » – думает Синго. Пробиться. Синго обнажает меч и начинает прорубаться сквозь тучи москитов.

Неожиданно он оборачивается, дровосек бежит, словно катится вниз с горы. Мундир на Синго вдруг охватывает пламя. И в тот же миг Синго раздваивается – на Синго в пылающем мундире смотрит еще один Синго. Огонь доходит до ворота и рукавов и, пробежав по краю одежды, гаснет. Мундир не сгорел, он только обуглился и слегка потрескивает.

Наконец Синго добирается до дому. Это его дом в Синсю, где он жил в детстве. Там была и красавица сестра Ясуко. Синго безумно устал.

К его дому подходит убежавший дровосек. Подходит к дому и падает без чувств.

Из тела дровосека появляется огромное ведро, полное москитов.

Откуда взялись москиты – неизвестно, но, проснувшись, Синго еще ясно видел москитов, переполнявших огромное ведро.

– Наверно, под сетку залетели. – Синго пытался прочистить уши, но все равно в голове гудело и она была тяжелая.

Начинался дождь.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒