Франц Кафка 13 страница

- Значит, ты стал слугой Деламарша? - подытожил Карл.

Робинсон уловил нотку сочувствия в этом вопросе и ответил:

- Я - слуга, но догадываются об этом немногие. Видишь, даже ты не понял, хотя пробыл с нами уже некоторое время. Ты же видел ночью в гостинице, как я был одет. Лучше не бывает. Разве слуги ходят в такой одежде? Но все дело в том, что мне редко позволяют отлучиться, я должен быть всегда под рукой, в хозяйстве всегда найдется какое-нибудь занятие. Для одного здесь слишком много работы. Как ты, наверное, заметил, в комнате чрезвычайно много вещей; все, что при переезде не удалось продать, мы забрали с собой. Конечно, можно было бы раздарить эти вещи, но Брунельда подарков не делает. Ты подумай только, какой труд - втащить весь этот скарб вверх по лестнице!

- Робинсон, ты что же, сам все это затаскивал? - воскликнул Карл.

- А кто же еще! - сказал Робинсон. - Был тут помощник, редкий лентяй, так что в основном мне пришлось надрываться одному. Брунельда стояла внизу, у автомобиля, Деламарш распоряжался наверху, где что размещать, а я мотался вверх - вниз по лестнице. Так продолжалось два дня - очень долго, верно? Да ты понятия не имеешь, сколько здесь, в комнате, вещей: шкафы забиты до отказа и за шкафами все заполнено до потолка. Если б нанять для перевозки несколько человек, дело закончилось бы гораздо скорее, но Брунельда не хотела доверить этого никому, кроме меня. Конечно, это очень лестно, но я на всю жизнь испортил себе здоровье, а что у меня еще есть, кроме здоровья? Стоит только малость напрячься, у меня сразу колет здесь, и здесь, и здесь. Думаешь, парни в гостинице, эти подонки - иначе их не назовешь! - смогли бы меня одолеть, будь я здоров? Но что бы у меня ни болело, Брунельде и Деламаршу я об этом ни слова не скажу, буду работать, пока могу, а когда сил не станет, лягу и умру, и только потом, когда будет уже поздно, они поймут, что я был болен и, несмотря на это, продолжал трудиться и доработался на службе у них до смерти. Ах, Россман, - сказал он в конце концов, утерев глаза рукавом Карла. Помолчав, он заметил: - Неужели тебе не холодно, ты ведь так и стоишь в одной рубашке?

- Слышь ты, Робинсон, - сказал Карл, - ты все скулишь. А я не уверен, что ты очень уж болен. Вид у тебя совершенно здоровый, просто ты все время торчишь тут на балконе, вот и напридумывал. Возможно, у тебя иногда колет в груди, у меня тоже так бывает, как и у каждого. Но если все из-за таких мелочей начнут, как ты, скулить, все балконы будут заполнены плаксами.

- Я лучше знаю, - сказал Робинсон и на сей раз утер глаза уголком одеяла. - Студент, квартирующий поблизости - его хозяйка стряпала и для нас, - на днях, когда я возвращал посуду, сказал мне: " Послушайте-ка, Робинсон, вы не больны? " Мне запрещено разговаривать с этими людьми, я только поставил посуду и хотел уйти. Тогда он подошел ко мне и говорит: " Послушайте, старина, не доводите до крайности, вы больны". - " Извините, что же мне в таком случае делать? " - спросил я. " Это вам решать", - сказал он и отвернулся. Остальные за столом рассмеялись, ведь здесь кругом враги, поэтому я предпочел уйти.

- Значит, людям, которые над тобой насмешничают, ты веришь, а тем, кто желает тебе добра, - нет.

- Но я ведь лучше знаю, какое у меня самочувствие, - возмутился Робинсон, но тут же опять захныкал.

- Ты как раз и не знаешь, что с тобой, нашел бы себе лучше приличную работу, вместо того чтоб прислуживать Деламаршу. Ведь, насколько я могу судить по твоим рассказам и по тому, что видел сам, это не служба, а рабство. Для человека такое невыносимо - тут я тебе верю. Но ты считаешь, что, раз ты друг Деламарша, бросать его ты не вправе. Это неверно; если он не понимает, что обрек тебя на жалкое существование, то у тебя нет ни малейших обязательств перед ним.

- Значит, по-твоему, Россман, я поправлюсь, если покончу с этой службой?

- Разумеется, - сказал Карл.

- Разумеется? - переспросил Робинсон.

- Вне всякого сомнения, - улыбнулся Карл.

- Тогда можно начать выздоровление прямо сейчас, - сказал Робинсон и посмотрел на Карла.

- Каким же образом?

- Ну, ведь ты возьмешь мою работу на себя, - ответил Робинсон.

- Кто тебе это сказал? - спросил Карл.

- Так это давнишний план. Его уже который день обсуждают. Началось все с того, что Брунельда выбранила меня за грязь в квартире. Я, конечно, обещал, что сию же минуту приведу все в порядок. Но ведь дело-то нелегкое. Например, в моем теперешнем состоянии я не могу повсюду ползать, чтобы вытереть пыль, посреди комнаты и то повернуться невозможно, а между шкафами, коробками тем более. Если хочешь аккуратно все вычистить, нужно опять-таки передвинуть мебель - и все это я должен делать один? Вдобавок надо соблюдать тишину, поскольку нельзя беспокоить Брунельду, которая почти не покидает комнату. Так вот, я хоть и обещал навести чистоту, но так ничего и не сделал. Когда Брунельда это заметила, она сказала Деламаршу, что дальше так дело не пойдет, необходимо нанять еще одного помощника. " Я не хочу, Деламарш, - сказала она, - чтобы ты упрекал меня в том, что я плохо вела хозяйство. Мне напрягаться нельзя, ты сам понимаешь, а Робинсона недостаточно; вначале он был бодрый и за всем присматривал, теперь же все время усталый и большей частью сидит в углу. А комната с такой уймой вещей, как наша, не может сама себя содержать в порядке". Деламарш задумался, что бы тут можно сделать, ведь в такой дом не возьмешь первого встречного, даже на пробу, потому что мы тут на виду. А поскольку я тебе верный друг и слышал от Ренелла, как ты надрываешься в гостинице, я предложил тебя. Деламарш тотчас согласился, хотя в свое время ты и обошелся с ним очень дерзко, и я, конечно, обрадовался, что могу оказать тебе услугу. Это место словно для тебя и создано, ты молодой, сильный и ловкий, а я уже ни на что больше не гожусь. Только не воображай, что тебя уже приняли на службу; если ты не понравишься Брунельде, мы тебя не возьмем. Стало быть, постарайся ей понравиться, а об остальном я позабочусь.

- А что будешь делать ты, если я останусь здесь в качестве слуги? спросил Карл; он почувствовал облегчение - первый испуг, вызванный сообщениями Робинсона, прошел. Значит, Деламарш всего-навсего собирался сделать из него прислугу - будь у него планы пострашней, Робинсон наверняка бы проболтался, - но, если дело обстоит именно так, Карл сегодня же ночью распростится с ними. Силком никого служить не заставишь. И хотя ранее Карл тревожился, сумеет ли он после увольнения быстро найти хорошую и, по возможности, столь же солидную работу - иначе-то и с голоду помереть недолго! - теперь он готов был согласиться на что угодно, даже на тяготы безработицы, но служить здесь, как они задумали, ни за что не станет. Однако растолковывать это Робинсону он даже и не пытался, особенно потому, что сейчас все суждения ирландца будут окрашены надеждой на то, что Карл избавит его от работы.

- Итак, - начал Робинсон, сопровождая свои слова плавными жестами, первым делом я все тебе объясню и покажу припасы. Ты человек образованный, и почерк у тебя наверняка красивый, а значит, ты мог бы прямо сейчас составить список наличных вещей. Брунельда давно об этом мечтает. Если завтра с утра будет хорошая погода, мы попросим Брунельду посидеть на балконе и спокойно, не тревожа ее, поработаем в комнате. Вот что самое главное, Россман. Ни в коем случае не тревожь Брунельду. Она все слышит, наверное, у нее, как у певицы, очень уж тонкий слух. К примеру, выкатываешь из-за шкафа бочонок виски, тут без шума не обойтись, бочонок тяжелый, вещей кругом тьма-тьмущая, сразу его не выкатишь. Брунельда, к примеру, спокойно лежит на канапе и ловит мух, которые ей изрядно докучают. Ты полагаешь, что она не обращает на тебя внимания, и катишь бочонок дальше. Она покуда лежит себе спокойно. Но в тот самый миг, когда ты меньше всего ждешь и почти совсем не шумишь, она вдруг садится, колотит обеими руками по канапе, так что пыль столбом - с тех пор как мы здесь, я канапе ни разу не выбивал, не могу, она же все время на нем валяется, - начинает страх как орать, словно мужик, и орет часами. Петь ей запретили соседи, а кричать никто запретить не может, вот она и кричит, впрочем, теперь это случается редко: мы с Деламаршем стали осторожны. Ведь ей это очень вредно. Как-то раз она упала в обморок, и мне - Деламарш куда-то ушел - пришлось привести соседа-студента, он обрызгал ее из большой бутыли какой-то жидкостью, ей это помогло, но жидкость была нестерпимо вонючая, запах даже сейчас ощущается, если понюхать канапе. Студент, само собой, наш враг, как и все здесь, ты тоже должен быть начеку и ни с кем не связываться.

- Да, Робинсон, - сказал Карл, - это очень тяжелая служба. Хорошенькое место ты мне подсудобил.

- Не беспокойся, - сказал Робинсон и покачал головой, закрыв глаза и открещиваясь от всех возможных претензий Карла. - У этого места, как нигде, есть свои преимущества. Ты будешь все время вблизи такой дамы, как Брунельда, даже спать изредка будешь в одной комнате с ней - уже одно это несет с собой, как ты понимаешь, различные приятности. Платить тебе будут щедро, денег здесь более чем достаточно, я-то, как друг Деламарша, не получал ничего; только когда я ходил в город, Брунельда обязательно давала мне кое-что, но тебе, естественно, будут платить, как всякому слуге. Ты ведь и есть слуга, ни больше ни меньше. Но самое главное, я весьма облегчу тебе службу. Сначала-то, само собой, я ничего делать не буду, мне надо отдохнуть, но, как только поправлюсь, можешь на меня рассчитывать. Обслуживание Брунельды я оставляю за собой, в том числе причесывание и одевание, если этим не станет заниматься Деламарш. На твоих плечах будут лишь уборка комнаты, закупки и тяжелая домашняя работа.

- Нет, Робинсон, - сказал Карл, - все это меня не прельщает.

- Не делай глупостей, Россман, - Робинсон приблизил лицо к лицу Карла, - не проморгай эту прекрасную возможность. Где ты сейчас найдешь место? Кто тебя знает? Кого знаешь ты? Мы, двое мужчин, уже многое испытавшие и набравшиеся опыта, неделями скитались в поисках работы. Это нелегко, да что там - отчаянно трудно.

Карл кивнул, удивляясь благоразумию Робинсоновых доводов Для него эти советы, однако же, не имели значения - ему здесь оставаться нельзя, в этом огромном городе наверняка найдется для него местечко; по ночам - он знал все гостиницы и рестораны переполнены, требуется прислуга для постояльцев, а у него теперь есть какой-никакой опыт. О, он постарается быстро и незаметно где-нибудь пристроиться. Вон и в доме напротив располагался маленький кабачок, из него доносилась бравурная музыка. Главный вход был прикрыт только большим желтым занавесом, который временами, подхваченный сильным ветром, парусил над улицей. Но вообще вокруг стало потише. Большая часть балконов погрузилась в темноту, только поодаль некоторые были пока освещены, но едва задержишь на них взгляд, а люди уже встают и скрываются в квартире, кто-то из мужчин тянется к лампочке и, бросив последний взгляд в переулок, гасит свет.

" Вот и ночь наступила, - подумал Карл, - если я здесь еще останусь, то превращусь в одного из них". Он повернулся, чтобы отодвинуть балконную занавесь.

- Ты что это задумал? -сказал Робинсон, преграждая ему путь.

- Я хочу уйти, - сказал Карл. - Пусти меня! Пусти!

- Ты же не станешь ее тревожить, - воскликнул Робинсон, - ишь чего выдумал! - И, обхватив обеими руками шею Карла, он повис на нем всей тяжестью, стиснул ногами ноги Карла и таким манером свалил его на пол. Но в обществе лифтеров Карл немного научился драться и ударил Робинсона кулаком снизу в подбородок - правда, не в полную силу, осторожно. Тот еще успел быстро, с размаху угостить Карла коленом в живот, а потом схватился обеими руками за челюсть и взвыл так громко, что мужчина с соседнего балкона гулко хлопнул в ладоши и приказал: " Тихо вы! " Карл немного полежал, чтобы перетерпеть боль от тычка Робинсона. Он только повернул лицо к занавеси, тяжелой и недвижной, за которой пряталась темная комната. Казалось, в квартире никого больше нет; возможно, Деламарш с Брунельдой ушли и Карл уже совершенно свободен. От Робинсона, который и впрямь вел себя как сторожевой пес, он теперь отделался.

Тут откуда-то издалека донеслись ритмичные звуки труб и барабанов. Отдельные возгласы скоро слились в рев людской массы. Карл повернул голову и увидел, что все балконы снова ожили. Он медленно поднялся, полностью распрямиться пока не удалось, пришлось тяжело привалиться к перилам. Внизу по тротуару широким шагом маршировали молодые парни: руки с фуражками подняты вверх, лица в резком развороте. Мостовая еще оставалась свободной. Некоторые размахивали лампионами на длинных палках, окруженными желтоватым дымом. Барабанщики и трубачи как раз вышли на свет, и Карл поразился их многочисленности, тут он услышал за спиной голоса, обернулся и увидел Деламарша, поднявшего тяжелую занавесь, а затем из темной комнаты появилась Брунельда в красном платье, с кружевной накидкой на плечах, в темном чепчике на, видимо, не причесанных, а лишь подколотых волосах, кончики которых тут и там выбивались наружу. В руке она держала маленький открытый веер, но не обмахивалась им, а только крепко прижимала его к груди.

Карл передвинулся вбок вдоль перил, чтобы дать им обоим место. Никто, разумеется, не заставит его остаться здесь, и, даже если Деламарш попытается это сделать, Брунельда тотчас отпустит его, стоит ее попросить. Она же терпеть его не может, он напугал ее своим взглядом. Но едва он шагнул к двери, она сразу заметила это и спросила:

- Куда ты, малыш?

Карл замер под строгим взором Деламарша, а Брунельда притянула его к себе.

- Тебе не хочется посмотреть на процессию внизу? - спросила она, придвигая его к перилам. - Ты знаешь, что это такое? - услышал Карл за спиной ее голос и непроизвольно шевельнулся, стараясь вывернуться из ее рук, но безуспешно. С грустью смотрел он вниз на улицу, словно там была причина его тоски.

Деламарш сначала стоял позади Брунельды, скрестив руки на груди, потом сбегал в комнату и принес ей театральный бинокль. Внизу следом за музыкантами показалась основная часть процессии. На плечах огромного роста мужчины восседал некий господин, сверху была видна только его матово поблескивающая плешь, над которой он в знак приветствия высоко поднимал свой цилиндр. Вокруг него несли фанерные щиты, которые с балкона казались совершенно белыми; создавалось впечатление, что эти щиты как бы подпирают плешивого со всех сторон, поддерживая его над толпою. Поскольку процессия была в движении, стена из щитов то распадалась, то выстраивалась снова. Вокруг плешивого господина улица во всю ширину, хотя, насколько можно было разглядеть в темноте, на небольшом пространстве, была заполнена его приверженцами, все они рукоплескали и, судя по всему, выкрикивали его имя, коротенькое, но непонятное из-за общего шума и пения. Несколько человек, ловко расставленные в толпе, несли мощные и яркие автомобильные прожекторы и медленно обводили световыми лучами дома по обе стороны улицы. Карлу на его верхотуре свет не мешал, но на нижних балконах ослепленные зеваки поспешно закрывали лицо руками.

Деламарш, по просьбе Брунельды, осведомился у людей на соседнем балконе, что означает сия манифестация, Карлу было довольно любопытно узнать, ответят ли ему, и если ответят, то как. В самом деле - Деламаршу пришлось спросить трижды, а ответа он так и не получил. Он уже рискованно перегнулся через перила, Брунельда от злости на соседей легонько топнула ногой, Карл почувствовал ее колени. Наконец какой-то ответ все же последовал, но одновременно с этого заполненного людьми балкона донесся громкий взрыв смеха. Деламарш выкрикнул что-то в их сторону так громко, что, не будь сейчас на улице такого шума, все вокруг поневоле с удивлением прислушались бы. Во всяком случае, реплика Деламарша действие возымела смех резко оборвался.

- Завтра в нашем округе состоятся выборы судьи, и внизу как раз несут одного из кандидатов, - сказал Деламарш, совершенно спокойно вернувшись к Брунельде. - Да! - воскликнул он затем, ласково похлопав Брунельду по спине. - Мы уж вовсе знать не знаем, что творится в мире.

- Деламарш, - сказала Брунельда, возвращаясь опять к поведению соседей, - я бы с радостью переехала отсюда, не будь это столь утомительно! К сожалению, я на такое не способна. - И, часто и громко вздыхая, она рассеянно и беспокойно потеребила рубашку Карла, который старался как можно незаметнее избежать прикосновения ее маленьких жирных ручек, что с легкостью ему удалось, так как Брунельда не обращала на него внимания, занятая совсем другими мыслями.

Но вскоре и Карл забыл о Брунельде и уже словно бы не чувствовал тяжести ее рук на своих плечах, потому что его увлекли события на улице. По команде группки жестикулирующих мужчин, маршировавших впереди кандидата, их указания, должно быть, имели особую важность, ибо со всех сторон к ним тянулись сосредоточенные лица, - все неожиданно остановились перед ресторанчиком. Один из этих важных субъектов, вскинув руку, подал знак - и толпе, и кандидату. Толпа смолкла, а кандидат после нескольких неудачных попыток встать на плечах своего носильщика произнес небольшую речь, время от времени резко взмахивая цилиндром. Это было видно совершенно отчетливо, ведь, пока он говорил, прожекторы были направлены на него, так что он находился в перекрестье световых конусов.

Вот теперь стало ясно, с каким интересом вся улица воспринимает это событие. На балконах, занятых сторонниками кандидата, начали нараспев скандировать его имя и, высунув далеко сквозь решетку руки, дружно рукоплескать. На остальных же балконах - их было, пожалуй, большинство раздалось еще более громкое пение, впрочем не единодушное, поскольку это были приверженцы разных кандидатов. Затем все противники присутствующего кандидата объединились в общем свисте, а кое-где, причем во многих местах, снова запустили граммофоны. Между отдельными балконами вспыхивали политические споры, особенно возбужденные ввиду позднего времени. Большинство уже были в ночной одежде и только накинули пальто, женщины кутались в большие темные шали; безнадзорные дети - страшно смотреть! карабкались по балконным перелетам и во все возрастающем количестве выбегали из темных комнат, где совсем было заснули. То тут, то там горячие головы швыряли в своих противников какие-то предметы, иногда они попадали в цель, но по большей части падали вниз, на улицу, зачастую вызывая яростные вопли. Когда руководителям манифестации шум надоедал, они тотчас отдавали приказ трубачам и барабанщикам, и оглушительный, мощный, бесконечный сигнал перекрывал все человеческие голоса, поднимаясь до самых крыш. Затем совершенно внезапно - трудно даже поверить - они смолкали, после чего явно натренированная толпа оглашала притихшую на мгновение улицу своим партийным гимном - в свете прожекторов видны были широко открытые рты, пока опомнившиеся противники не принимались с удесятеренною силой вопить с балконов и из окон и нижняя партия после кратковременной победы над верхней не умолкала совершенно.

- Как тебе это нравится, малыш? - спросила Брунельда, которая так и этак вертелась за спиной у Карла, чтобы разглядеть все в бинокль. Карл в ответ лишь кивнул головой. Он заметил, как Робинсон что-то с жаром рассказывал Деламаршу - очевидно, о поведении Карла, - но Деламарш, похоже, не придавал этому значения, потому что, правой рукой обнимая Брунельду, левой старался отодвинуть ирландца в сторону. - Не хочешь ли посмотреть в бинокль? - спросила Брунельда и хлопнула Карла по груди, показывая, что имеет в виду именно его.

- Я и так вижу, - ответил он.

- Все-таки попробуй, с биноклем гораздо лучше.

- У меня хорошее зрение, - ответил Карл, - я все вижу.

Когда она приблизила бинокль к его глазам, он воспринял это не как любезность, а как помеху, хотя она ведь только и сказала " Вот как! ", мелодично, но угрожающе. А бинокль был уже перед глазами Карла, и теперь он действительно ничего не видел.

- Я ничего не вижу, - сказал он и хотел оттолкнуть бинокль, но бинокль Брунельда держала крепко, а сам он отодвинуться не мог, потому что был прижат головой к ее груди.

- Сейчас увидишь, - сказала она, покрутив винт.

- Нет, я по-прежнему ничего не вижу, - ответил Карл и подумал, что, сам того не желая, пришел на помощь Робинсону, так как свои несносные капризы Брунельда вымещает теперь на нем.

- Когда ж ты наконец увидишь? - воскликнула она, пыхтя ему в лицо и все накручивая винт бинокля. - Ну а теперь?

- Нет, нет, нет! - крикнул Карл, хотя на сей раз, пусть и не очень ясно, мог все различить. Как раз в это время Брунельда, переключив внимание на Деламарша, перестала прижимать бинокль к глазам Карла, и он мог незаметно для нее смотреть на улицу поверх бинокля. А потом она и вовсе оставила его в покое и принялась смотреть в бинокль сама.

Внизу из ресторанчика вышел официант и торопливо засновал взад-вперед, принимая заказы руководителей манифестации. Видно было, как он, приподнявшись на носки, заглядывает внутрь ресторана, стараясь подозвать как можно больше своих коллег. Эти приготовления к большой даровой выпивке отнюдь не мешали выступлению кандидата. Гигант, державший его на плечах, все время потихоньку поворачивался на месте, чтобы донести его речь до всех участников митинга. Кандидат сидел большей частью скорчившись и порывистыми движениями свободной руки и цилиндра старался придать своим словам максимальную убедительность. Но порой, чуть ли не регулярно, его посещало вдохновение, он поднимался, раскинув руки, и обращался уже не к окружавшей его группе, а ко всем собравшимся, к жильцам домов, вплоть до самых верхних этажей, однако же было совершенно ясно, что даже в нижних этажах никто его не слышит, да если бы такая возможность и была, никто слушать не желал, так как в каждом окне и на каждом балконе горланил по меньшей мере один собственный оратор. Тем временем официанты вынесли из ресторана огромный, с бильярдный стол, поднос, уставленный сверкающими наполненными бокалами. Руководители организовали раздачу, происходившую в форме церемониального марша мимо дверей ресторана. Но хотя бокалы на подносе наполнялись снова и снова, для толпы их не хватало, и двум шеренгам барменов пришлось протискиваться справа и слева от подноса, обслуживая жаждущую толпу. Кандидат, естественно, прервал свою речь и воспользовался паузой, чтобы передохнуть. В стороне от толпы и резкого света прожекторов гигант медленно прохаживался взад-вперед со своей живой ношей, и только несколько ближайших приверженцев сопровождали кандидата и разговаривали с ним, задрав головы.

- Взгляни-ка на малыша, - сказала Брунельда, - ишь как увлекся зрелищем - забыл, где он. - И, захватив Карла врасплох, она обеими руками повернула его к себе и посмотрела прямо в глаза. Но это длилось лишь мгновение, потому что Карл сразу же стряхнул ее руки; раздосадованный, что его ни на минуту не оставляют в покое, и одновременно сгорая от желания выйти на улицу и рассмотреть все вблизи, он теперь изо всех сил старался высвободиться из тисков Брунельды и сказал:

- Пожалуйста, отпустите меня.

- Ты останешься с нами, - заявил Деламарш, не отрывая взгляда от улицы, и лишь вытянул руку, препятствуя уходу Карла.

- Прекрати, - сказала Брунельда и отвела руку Деламарша, - он и так останется. - И она еще сильнее прижала Карла к перилам; ему пришлось бы драться с нею, чтобы освободиться. И даже если бы это ему удалось, чего бы он добился! Слева от него стоял Деламарш, справа - Робинсон, он был форменным образом в плену.

- Радуйся, что тебя не прогоняют, - сказал Робинсон и похлопал Карла рукой, просунув ее под мышкой Брунельды.

- " Прогоняют"? - повторил Деламарш. - Сбежавшего вора не прогоняют, его передают в руки полиции. И если он не угомонится, завтра утром именно это и произойдет.

С этой минуты зрелище внизу больше не доставляло Карлу удовольствия. Лишь поневоле склонялся он над перилами, так как из-за Брунельды не мог выпрямиться. Снедаемый собственными заботами, он рассеянно смотрел на людей внизу, которые группами человек по двадцать подходили к дверям ресторана, расхватывали бокалы, оборачивались, салютовали покуда занятому собой кандидату, выкрикивали партийное приветствие, осушали бокалы и со стуком здесь, наверху, не слышным - опускали их на поднос, чтобы уступить место новой, галдящей от нетерпения группе. По распоряжению руководителей оркестр, игравший до сих пор в ресторане, вышел на улицу; громоздкие духовые инструменты сверкали в темной толпе, но звуки музыки тонули в общем шуме. Улица, по крайней мере та ее сторона, где был ресторан, кишела людьми. Они сбегали с горы, откуда Карл утром прибыл на автомобиле, а снизу, от моста, спешили в гору, и даже обитатели близлежащих домов не устояли перед соблазном лично вмешаться в события, на балконах и у окон остались почти везде только женщины и дети, тогда как мужчины толпами выскакивали из подъездов на улицу. Музыка и угощение принесли желанный результат - сборище было теперь достаточно многочисленным, один из руководителей, рядом с которым стояли двое прожектористов, жестом остановил музыку, громко свистнул, после чего из толпы поспешно вынырнул гигант с кандидатом на плечах; толпа расступилась.

Как только он очутился у дверей ресторана, кандидат, снова ярко освещенный прожекторами, начал новую речь. Но теперь обстановка была куда сложнее, носильщик оказался словно в тисках, толпа стояла стеной. Ближайшие сторонники, которые ранее всеми возможными способами старались усилить эффект речи кандидата, теперь с трудом удерживались поблизости от него, человек двадцать из них кое-как цеплялись за гиганта носильщика. Но и этот силач шагу не мог сделать по своему усмотрению, о целенаправленном воздействии на толпу посредством поворотов, продвижения вперед или назад нечего было и думать. Толпа беспорядочно колыхалась, люди буквально лежали друг на друге, прямо никто уже не стоял; из-за притока новой публики число Противников кандидата, похоже, значительно увеличилось; гигант долго держался у дверей ресторана, теперь же, словно и не сопротивляясь, позволил толпе нести себя взад-вперед по переулку; кандидат говорил без умолку, но было уже непонятно, разъясняет ли он свою программу или взывает о помощи; если глаза не обманывали, то появился еще один кандидат, и даже несколько, потому что тут и там внезапно вспыхивал свет, и становился виден поднятый над толпой оратор, бледный, размахивающий сжатыми кулаками, поддерживаемый многоголосными криками.

- Что же здесь происходит? - в полном замешательстве спросил Карл у своих караульщиков.

- Как это волнует малыша! - сказала Брунельда Деламаршу и взяла Карла за подбородок, чтобы притянуть к себе его голову. Но он этого не хотел и, из-за событий на улице начисто позабыв всякую осторожность, дернулся так сильно, что Брунельда не только отпустила его, но и отпрянула, совершенно освободив Карла. - Теперь ты насмотрелся достаточно, - сказала она, явно рассерженная поведением Карла, - ступай в комнату, стели постель и приготовь все на ночь. - Она махнула рукой в направлении комнаты. Карл уже который час мечтал об этом и не возразил ни слова. Тут с улицы донесся громкий звон разбитого стекла. Карл, не совладав с собой, быстро подбежал к перилам, чтобы еще разок мельком глянуть вниз.

Противник успешно провел диверсию, притом, пожалуй, решающую: прожекторы сторонников кандидата, яркий свет которых позволял продемонстрировать общественности хотя бы главные события и таким образом держал все более или менее в рамках, были разбиты, все без исключения. Кандидат и его носильщик оказались во власти рассеянного уличного света, который после яркого сияния прожекторов ощущался как кромешная тьма. Сейчас даже приблизительно нельзя было сказать, где находится кандидат, а обманчивость тьмы еще больше усилилась, поскольку снизу, от моста, приближалось еще и мощное, многоголосое пение.

- Разве я не сказала, что ты должен делать! - воскликнула Брунельда. Поторопись. Я устала, - добавила она и потянулась, подняв руки, отчего ее грудь выпятилась еще больше обычного.

Деламарш, по-прежнему державший Брунельду в объятиях, увлек ее в угол балкона. Робинсон двинулся за ними, чтобы убрать забытые там остатки своего обеда.

Этот благоприятный случай Карлу следовало использовать, сейчас недосуг было глазеть вниз, спустившись на улицу, он разглядит события лучше и обстоятельнее, чем отсюда, сверху. В два прыжка он пересек комнату, озаренную красным светом ночника, но дверь была заперта и ключ вытащен. Его надо найти, но как это сделать в такой неразберихе и за те краткие, драгоценные секунды, что были в распоряжении у Карла! Сейчас нужно быть уже на лестнице, нужно мчаться и мчаться. А он ищет ключ! Ищет его во всех доступных выдвижных ящиках, на столе, заваленном столовой посудой, салфетками и какой-то начатой выпивкой, в кресле под кучей старой одежды, наваленной в полнейшем беспорядке, ведь ключ вполне мог находиться там, но все напрасно, в конце концов он бросился к действительно вонючему канапе, пытаясь нащупать ключ в каком-нибудь уголке или в складке покрывала. Затем прекратил поиски и остановился посреди комнаты. " Наверное, Брунельда прицепила ключ к своему поясу, - подумал он, - там у нее много чего висит, и все поиски напрасны".

Карл на ощупь схватил два ножа и просунул их между створками двери, один сверху, другой снизу, чтобы получить две точки опоры. Едва он надавил на ножи, лезвия, естественно, сломались пополам. Но это и к лучшему, обломками он мог орудовать гораздо увереннее. И он налег изо всех сил, широко разведя руки и упершись ногами в пол, постанывая и внимательно наблюдая за дверью. Замок едва ли будет сопротивляться долго, Карл с радостью почувствовал, что язычок явно поддается медленно, но верно; чтобы на балконе не всполошились, дверь следовало открыть совершенно бесшумно, поэтому Карл действовал с величайшей осторожностью, чуть не уткнувшись в замок носом.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 11 121314 15 16 Следующая ⇒