ЛАРИСА ОБАНИЧЕВА. ИНТЕРВЬЮ. Пьеса в одном акте. Владимир Иванович Запуста, писатель, 45 лет.. Майя Николаевна, учительница, 36 лет. . Действие происходит в саду при доме, в котором живет Владимир Запуста, в 25 километрах к северу от Парижа. Залитый солнц

ЛАРИСА ОБАНИЧЕВА

ИНТЕРВЬЮ

Пьеса в одном акте

Действующие лица:

Владимир Иванович Запуста, писатель, 45 лет.

Майя Николаевна, учительница, 36 лет.

«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»»

Действие происходит в саду при доме, в котором живет Владимир Запуста, в 25 километрах к северу от Парижа. Залитый солнцем сад, цветет сирень. Слева угадывается ограда. В тени деревьев - белая садовая мебель: стол и несколько стульев. На спинке стула висит на ремешке модная женская сумка с множеством карманов и металлической фурнитуры. Справа виден вход в дом. Сцена пуста. Из глубины сада доносится веселый собачий лай.

Слева появляется Владимир Запуста (на нем рубашка с распахнутым воротом, пиджак на руке).

Владимир. Ну и жарища... И это в начале мая! А в Париже так вообще не продохнуть... И я там прожил десять лет! Спрашивается, для чего? Улочки вот такие (показывает, что очень узкие). И камень, камень... Средневековье! Не для русского это человека... Мне простор нужен! Вот здесь еще жить можно. Не деревня, но уже не город. И воздух почище... Хорошо! Нет, я теперь в Париж ни за что... (С удивлением прислушивается к собачьему лаю. Уходит за сцену. Призывно свистит. ) Что ж ты хозяина не встречаешь, а? (Чувствуется по голосу, что ласкает собаку). Забываешься... (Возвращается на сцену, продолжая говорить с собакой. ) Разыгрался! Ворон небось гоняешь? А про службу забыл! Дом не сторожишь. Не стыдно? Так ведь кто угодно может войти, а ты и не заметишь... (Выпрямляется). Ну и духота! (Расстегивает рубашку до пояса. Вешает пиджак на спинку стула. Замечает сумочку и недоуменно разглядывает ее. Затем осматривается в поисках ее владелицы).

Из глубины сада появляется Майя. На ней легкое светлое платье. Она стройная, изящная. Солнце золотит ее волосы. В ее поведении чувствуется природная застенчивость и сдержанность. Она производит впечатление человека уравновешенного и доброжелательного. Главная ее черта – искренность. Она смотрит на Владимира ясными глазами, улыбается.

Майя. Здравствуйте!

Владимир (после изумленной паузы, застегивая рубашку). Здравствуйте...

Майя. Не ругайте его. Мы с ним заигрались.

Владимир (все еще в недоумении). Заигрались? (Укоризненно в сторону собаки). Это как понимать? Ты в мое отсутствие гостей принимаешь? (Переведя взгляд на Майю). Женщин?

Майя. Да нет.... Я сама вошла.

Владимир. Сама?! Это как?

Майя (смущенно). Ну... Толкнула калитку и вошла.

Владимир. А если бы охрана сработала? Полиция нагрянула?

Майя (хмыкает). Так ведь у Вас нет охраны.

Владимир. Нет. Верно. А Вы табличку видели? Злая собака!

Майя (смеется). Ой что Вы! Она совсем не злая! Хорошая, добрая.

Владимир. Но Вы же этого не могли знать!

Майя. А я с детства собак не боюсь.

Владимир (с ехидцей). И что, ни разу не кусали?

Майя. Кусали! Еще как! Боксер такой попался... некоммуникабельный. Сжал запястье, мертвой хваткой! Так белая отметинка и осталась... Вот. (Показывает правое запястье). Сама виновата. Руку занесла над ним, чтобы погладить, - он же не знал, какие у меня намерения! И на всякий случай прихватил. А вначале надо было познакомиться! (Уходит за сцену к собаке). Вот так.

Владимир (с некоторой ревностью хозяина). Надо же! Руку облизывает!

Майя (за сценой). Познакомиться и только потом гладить.

Владимир. Понятно.

Майя (за сценой). У какой барбосик! Какой очаровашка! Хо-роший Барбос! (Возвращается на сцену). А как его зовут?

Владимир (медлит, неохотно). Барбос его зовут.

Майя (радостно). Правда?!

Владимир. (Сдержанно). Правда.

Майя. Надо же! А я его так сразу и окрестила. Как угадала! А сколько ему лет?

Владимир. Думаю, около двух.

Майя (удивленно). Это не Ваша собака?

Владимир. Теперь моя. В лесу нашел, прошлым летом. Привязанной к дереву.

Майя (в ужасе). К дереву?!

Владимир (спокойно). Ну да. Рождественский подарок, видимо. Ребенок захотел собачку, купили, а потом оказалось, что она не плюшевая, а живая, с ней гулять надо. И вообще... Слишком много возни и беспокойства. Да и отпуск подходит, а собачку не с кем оставить. Обычная история. Таких подарков летом много на улицу выбрасывают.

Майя. И что – всех к дереву привязывают?!

Владимир. Нет. Но конец у всех одинаковый – приют. И, если за три месяца никто не взял, - укольчик.

Майя. А у нас в Москве бездомные собаки целыми стаями бродят. В нашей округе они так и живут у торговых палаток, там и кормятся.

Владимир. А здесь не бродят. Неположено.

Майя (обращаясь к собаке с нежностью). Выходит, тебе повезло?

Владимир. Выходит, что да.

Пауза. Они смотрят друг на друга в молчании.

Владимир (бросив взгляд на сумочку). Вы дом перепутали? Здесь недавно поселилась одна русская семья. Вам, наверное, к ним? Их легко найти: белый особняк в три этажа, перед ним черный джип с темными стеклами. В доме маленький гараж, так что вторая машина у них всегда на улице стоит.

Майя (простодушно). А у Вас какая марка? Подождите, не говорите! Я сама угадаю. (Смотрит на него оценивающе). Солидный мужчина, достаточно консервативный, не любитель показухи... Вам подходит добротная немецкая машина. Мерседес или БМВ. Скорее, БМВ... Угадала?

Владимир. Нет.

Майя. Ну тогда... Изящество формы. Скорость. Ягуар! Серебристый. Угадала?

Владимир. Нет.

Майя. Тогда не знаю. Ну не Ситроен же! .. На нем ездят чиновники. Так какая же у Вас марка?

Владимир. Никакой. У меня нет машины. Она мне не нужна. Я езжу на поезде: быстро, удобно. Сорок минут - и Париж, Северный вокзал. А там на метро – до всего рукой подать. (После паузы, указывая на стул). Сумочку не забудьте. Дом от моей калитки хорошо видно. Идемте, я покажу.

Майя не двигается с места. У Владимира на лице появляется недоумевающая улыбка.

Владимир. Прошу.

Неловкая пауза.

Майя (решительно протягивает ему руку). Майя.

Владимир (опешив, машинально пожимает руку). Владимир. Очень приятно.

Майя. А меня мама хотела назвать Эльвирой. А папа – Феклой. Шутник был. А я в мае родилась. И родители решили: в мае, значит будет Майя.

Владимир. А если бы в августе родились...

Майя. То стала бы Августиной! Но до августа я не дотянула.

Пауза. Майя смотрит на него с улыбкой.

Владимир. Ну что ж, Майя. Пойдемте! Я Вас провожу.

Майя не двигается. Владимир смотрит на нее вопросительно.

Майя. А я к Вам приехала.

Владимир. Ко мне?!

Майя. Да. К Вам.

Владимир (с нервным смешком). В каком смысле - ко мне?

Майя. В прямом.

Майя по-прежнему не двигается, а Владимир прохаживается в раздумье, поглядывая на Майю, словно соображая, что ему делать дальше.

Владимир. И откуда же Вы ко мне приехали?

Майя. Из Парижа. На поезде. (Передразнивая его). Быстро и удобно! (Посерьезнев). А вообще я из Москвы.

Владимир. Так.... Понятно. Журналистка!

Майя пытается что-то сказать.

Владимир (жестко). Не надо! Не хочу слушать! Мне все равно, кто Вы, из какой газеты... из какого журнала... Вы же знаете, я никого из России не принимаю. Ни-ко-го! Интервью больше не даю! С тех пор, как три года назад все мои слова переврали... Хватит! (Пауза). А Вы решили: приеду, он меня не выгонит, все же со-о-течественница. Из Москвы прилетела. Ошибаетесь! Выгоню! Незваный гость, извините...

Майя (внутренне подобравшись, стараясь не показать обиду). Хорошо. Я уйду. Можно только воды напиться? Душно, а я давно тут... жду....

Владимир молча уходит в дом и возвращается со стаканом воды, протягивает Майе.

Майя. Спасибо. (Берет стакан, опускается на стул и понемногу пьет). Хорошо как у Вас! Тишина. И речка виднеется...

Владимир (холодно). Уаза.

Майя. Что?

Владимир. Речка. Называется Уаза.

Майя. Ах да... Уаза. Зелень кругом... Красота!

Владимир. Здесь недаром обитали импрессионисты.

Майя. Знаю, читала.

Владимир (иронически). Подготовились к встрече...

Майя (в тон ему, с вызовом). А как же!

Майя пьет воду. Владимир продолжает стоять, с нетерпением ожидая, когда она закончит и уйдет.

Майя. Если бы я здесь жила, то выбрала бы именно это место. Ваш дом. Выше всех! Но к Вам подниматься... В горку, в горку, потом лестница... Пятьдесят девять ступенек!

Владимир (насмешливо). Неужели пятьдесят девять?

Майя. Да, я посчитала! Но это хорошо для писателя. У Вас сидячий образ жизни, Вам нужна физическая нагрузка..

Владимир. Я еще по утрам на тренажере занимаюсь, а после обеда пять километров прохожу. (Язвительно). Но это не для публикации. Это я Вам лично, по секрету... Да и в этом ничего интересного нет.

Майя. Ошибаетесь! Читателю интересно, как писатель живет, какой у него распорядок дня...

Владимир. Жесткий распорядок. Все подчинено творчеству. Только сегодня выбился из графика. Меня пригласили на литературную передачу, мотался в Париж, на телезапись, пока туда-обратно, весь день, можно сказать, прошел... Да еще эта жара...

Майя продолжает пить маленькими глоточками. Владимир снова уходит в дом и возвращается с рюмкой и бутылкой виски.

Владимир. Седьмой час. У французов время аперитива. Хоть и не русская это привычка, а неплохая... Изредка можно... (Наливает себе виски. Саркастически). Вам не предлагаю. Уверен, что Вы алкоголь в рот не берете.

Майя. Правда, я не пью.

Владимир. Ну вот я и говорю... (Смотрит на нее оценивающе). Правильный образ жизни, диетическое питание... радио Ностальжи...

Майя (смеется). Все верно! (Допив воду, ставит стакан на стол). А вот от чая я не откажусь.

Владимир (ехидно). С молоком?

Майя (вежливо, не обращая внимания на его тон). Да, пожалуйста.

Владимир уходит в дом. Майя встает и разглядывает кустарники вокруг, нюхает цветы. Владимир возвращается с подносом, на котором стоит чашка, чайник и печенье на блюдце.

Майя. И садик у Вас хороший... Как я завидую! А у меня только балкон. Если что прорастет, я все сажаю в горшок. Лук, чеснок.. Горох недавно пророс... Лежал как-то в баночке в комнате, спарился и пророс.. А у Вас огород есть?

Владимир. Нет. Я овощи на рынке покупаю. И лук, и чеснок.

Майя (задумчиво, не слушая его). А Вы помните, как цветет картофель?

Владимир. А разве он цветет?

Майя. Сажаю-сажаю на балконе, а он листву даст, а цвести не желает! А мне так хочется посмотреть на его цветочки: фиолетовые, а внутри желтенькое... Не помните? А я помню...

Владимир внимательно смотрит на нее, словно она не в себе.

Владимир (жестом приглашая к столу). Прошу!

Майя садится за стол и пьет чай. Пробует печенье.

Майя. Ой, соленое!

Владимир (разводит руками). Извините, другого нет! Сладкого для барышень не держим-с...

Майя. А сахар Вы тоже не держите?

Владимир снова встает, уходит в дом и возвращается с сахарницей. Они молча пьют, каждый свое.

Владимир (заметно расслабившись). А обидно, должно быть...

Майя. Что именно?

Владимир. Приехать аж из самой Москвы! И уйти ни с чем.

Майя. Конечно, обидно. Но Вы же сами сказали: незваный гость...

Владимир довольно хмыкает. Видно, что он уже отошел и не сердится.

Владимир. М-да.... Интервью у Вас не получится! Даже на заметку не потянет. Информации маловато! Домик.... Садик.... Пятьдесят девять ступенек.... А что еще? Больше ничего!

Майя. А еще то, что на самом деле Вы не Владимир. А Вольдемар.

Владимир. И это знаете?

Майя. В наше время это несложно узнать.

Владимир. Да, учудили родители... (Помолчав). А хотите, я Вам все расскажу?

Майя. А что, все?

Владимир. Все!

Майя. Конечно, хочу.

Владимир. Но при одном условии.

Майя (опасливо). Каком?

Владимир. Вы ничего не сможете опубликовать. Ни строчки.

Майя (с облегчением). Ну это условие легко выполнимое.

Владимир. Да? Смотрите! (Подумав). А вот дайте-ка мне честное слово.

Майя (пожав плечами). Если хотите.... Даю честное слово.

Владимир. Ничего из того, что я расскажу, не будет опубликовано. Повторите!

Майя. Ничего из того, что я расскажу... Ой! (Смеется).

Владимир. Ну что такое? Что за смешки?

Майя (стараясь быть серьезной). Ничегошеньки из того, что Вы расскажете, не будет опубликовано (Не выдержав, прыснула).

Владимир. Не считается!

Майя (делая вид, что оскорблена) Как, не считается?

Владимир. Вы под конец хихикнули.

Майя. Ну хорошо. (Серьезно и торжественно). Ничего из того, что Вы мне скажете, не будет опубликовано. Так идет?

Владимир. Идет. (После паузы, задумчиво). Не знаю, почему, я Вам верю. Мне кажется, вы из той вымирающей породы людей, для которых данное слово еще что-то значит...

Майя. Почему же вымирающей? Такие люди будут всегда.

Владимир. Но их мало.

Майя. Наверное, их и не может быть много.

Пауза.

Владимир. Ну хорошо. С чего начать?

Майя. С начала. Как Вы приехали в Париж...

Владимир. Обыкновенно. По браку. Когда началась эта наша катавасия, стало не до литературы. Надо было думать, как выжить. А тут одна дамочка подвернулась, из Франции. Художница. Ничего - носатенькая такая, француженка вобщем... Да и выбора особенного не было. Женился, чтоб уехать.

Майя (грустно). Ради этого женились?

Владимир. Да. Выехал на Запад по законному браку. Нашим женщинам можно, а почему мужику нельзя?

Майя. Если посмотреть с точки зрения равноправия, то, наверное, и мужику можно...

Владимир. А если посмотреть с точки зрения аховости моего положения в то время, то не можно, а просто необходимо.

Майя. Выехали по браку. А потом разошлись?

Владимир. Нет, зачем? Стали жить. Свободным творческим союзом. С видом на Пер-Лашез.

Майя. Это знаменитое кладбище?

Владимир. На востоке Парижа. Там испокон веков жил трудовой народ. Строится много социального жилья, а уцелевшие старые дома город отдает под мастерские, ассоциации всякие-разные... Вот в таком доме и обитала моя французская половина, и я с ней поселился. Мурка писала картины, а я писал романы.

Майя. Мурка?!

Владимир. Это я ее так окрестил. Вообще-то ее настоящее имя Сюзанна, а фамилия Мур. Но Сюзанна звучит слишком банально для художницы, да и возраст выдает: такие имена полвека назад давали... И она себя назвала - Элеонорой! Ну а я по-простому: Мурка. Оригинальная была! Зимой и летом ходила во всем черном и длинном. Рисовала все загробное. Дома одни черепа... Она и квартиру выбрала с видом на кладбище не случайно... Смешная такая! В интимные моменты волосы распустит – они у нее красивые были, до пояса, - и кричит: " Я ведьма! Ведьма! " А я глаза закрою и лежу как покойник... Так ей нравилось. Потом с постели соскочит и убежит. Я еще ничего не успел, а ее уже и след простыл...

Пауза. Майе неловко.

Владимир (спохватившись). Хорошее было время! Такое... Как сказать? Беззаботное. Мои романы, да и картины Муркины дохода не приносили. Жили на пособие. Но весело! Вечером собирались друзья-товарищи... Все талантливые и непризнанные, разумеется. Пили, гуляли допоздна... А днем Мурка шторы задернет, свечи зажжет и медитирует на загробный мир. А я, чтоб ей не мешать с духами общаться, уйду на Пер-Лашез. Пишу, читаю... Вот где блаженство! Тишина... Особенно по утрам. Некоторые удивлялись: на кладбище? Странно как-то! А для меня это парк, большой, красивый, старинный парк - ему двести лет. (Насмешливо, в ее сторону). Цветочки опять-таки везде. Хорошо! Если бы не туристы... Спозаранку с планом в руках носятся, рыщут, в поисках именитых могил... А мне эти могилы... Я покой люблю, одиночество... Но постепенно и я все могилы выучил. Даже гидом сделался. Хочешь-не хочешь, приходилось помогать. Спрашивают! Где Эдит Пиаф? Где Ив Монтан со своей Симоной? А где стена коммунаров? Провожу, покажу... И так почти каждый день. А чаще всего этим наркоманом интересовались... Забыл, как зовут... Там еще большой куст розмарина неподалеку растет.... Показывал, кое-что рассказывал... И на русском и на английском. Меня благодарили, денежку совали... Вначале отказывался. Честный был пионер. Потом стал деньги брать - другой мир! Все услуги платные.

Пауза. Владимир задумался.

Владимир (очнувшись от воспоминаний). А Вы не агрессивная. Не нападаете. Вопросы каверзные не задаете. С виду мягкая... Опасная!

Майя (смеется). Чем же я опасная?

Владимир. С мягким, обходительным журналистом расслабишься и сам не заметишь, как душу раскроешь. А спохватишься - уже поздно... Так о чем мы говорили?

Майя. О черепах. О кладбище.

Владимир. Да... Это самое кладбище так и осталось в моей творческой биографии. Застряло напрочь! Спросил как-то один, из Вашей братии: (передразнивает) а где Вы жили по приезде в Париж? На Пер-Лашезе, говорю. Ну в смысле, в этом районе, как бы я сказал: живу на Монпарнасе или на Пигаль или еще где... А он понял буквально, что я в склепе ночевал. Вот... болван! Попробовал бы он сам одну ночь провести в каменном склепе. Одну, может, еще бы удалось... Но жить!? Тем более, после закрытия кладбище с овчарками прочесывают. Там только привидения могут обитать. Так и пошла гулять легенда! Жил на кладбище. Чушь какая-то! Вначале я возмущался, потом махнул рукой. Анюта говорит: " Не надо, оставь! Это даже хорошо, что такой слух пустили. Мучился, страдал... Ради чего? Ради Франции! Ради свободы! Это прекрасно! Романтично! У писателя должна быть красивая легенда. "

Майя. А кто это, Анюта? Вторая жена?

Владимир. Да не, какая жена... Анюта - это все! Это она меня сделала. Я ей обязан всем.

Майя. А у нее какое настоящее имя?

Владимир. А это и есть ее настоящее имя. Ани. Ани Флейчер. Мадам Ани. По-нашему, Анюта. (Растроганно улыбается). Она знала, что у нас принято по имени-отчеству, у нее папаша был Морис, так она себя называла Анюта Морисовна. Я объясняю, что с отчеством у нас полагается полное имя, а не уменьшительное. " Вы - Анна Морисовна, говорю, по-нашему. " - " Нет, так не хочу! Анна - слишком банально, неинтересно. " Анюта Морисовна, и все! Тяжелые веки свои прикроет и повторяет прокуренным басом (копирует французский акцент): А-нью-та Мо-ри-сов-на. Наслаждается. Это надо было видеть! Ее, бедную, природа не пощадила. Лицо некрасивое, тело бесформенное. Как она призналась в мемуарах: " Я не люблю свое тело и никогда не смотрюсь в зеркало. " Но она молодец! Сама всего добилась. И поздно начала! Ей уже за тридцать было, когда она в издательство пришла. И стала тоже своего рода литературной легендой. Открывательница талантов! Встретит на улице человека, ткнет ему пальцем в грудь и заявит: ты писатель! Он еще ничего не написал и не собирается, и вообще другим делом занимается, а она чутьем угадывала, что в нем сидит что-то такое, из чего может выйти настоящий писатель! И не ошибалась! Она не одному так открыла самого себя...

Майя. И Вас она тоже открыла?

Владимир. Со мной случай особый. Во-первых, я уже писал. Сначала по-русски, потом прямо по-французски. Мурка помогала - читала, правила. Все же, как ни крути, язык мне чужой. Правописание, грамматику можно по словарю проверить, а вот синтаксис - это сложнее.... Русских оборотов много делал. Писал по-французски, а мыслил еще на родном языке. Вот этот мой первый французский роман я и отправил мадам Ани. Не ей одной, конечно, а всем парижским издателям. Ответы получил, как всегда, стандартные. Звонил, но секретарский барьер преодолеть невозможно. Личной встречи ни с кем не добился, только мадам Ани меня и приняла.

Майя. А как Вам это удалось?

Владимир. Судьба! Везение... Звонил я, как правило, ближе к семи вечера, когда секретарь уже ушла, а издатель еще сидит, у него часы неограниченные, особенно, если он любит свою работу. Мадам Ани взяла трубку. От радости я говорил все подряд, по вдохновению и без пауз... " Ну ладно, приезжайте! " сказала. Может, из любопытства. Или в настроении была... Она вообще человек настроения. Только предупредила: " Я через полчаса ухожу. " Хорошо, я недалеко был, из автомата звонил. Бегом в метро, скорей, скорей, минут за пятнадцать добрался. Прихожу... Она меня ошарашила сразу. Комплиментов я не ждал, но к такому приему тоже был не готов! Рукопись мне швырнула, с ее неподражаемой гримасой отвращения: " Ну разве так можно писать?! ". Вначале я опешил. А она смотрит на меня тяжелым взглядом, курит и вроде ждет, что я скажу... У меня от волнения не только голос, но и мысли пропали. " А как надо писать? Научите! " Еле выдавил из себя. - " Ну я тебе еще и литературное мастерство буду преподавать! Писателями рождаются. Ими не становятся". - " А как же, говорю, Вы такого-то сделали? " И фамилию называю. - " Я его не делала! Он уже был писателем. Просто он об этом не знал. Я ему помогла раскрыть свои творческие возможности. " - " Помогите и мне! ". Как у меня это вырвалось?! Думаю, сейчас выгонит! Нет, не выгнала. (Пауза). Вот так все и началось.

Майя. Почему она за Вас взялась?

Владимир. Теперь, со временем, я лучше, конечно, понимаю ситуацию... Мадам Ани была тяжело больна. Она знала, что приговорена. Об этом все догадывались. Дома она не могла сидеть, не любила, мой дом - издательство, говорила, это моя жизнь... А жить ей оставалось меньше года! Парижский литературный мир - это пятачок, там все известно... Она прекрасно знала, как о ней судачили. «Кончилась знаменитая Ани Флейчер! » В издательстве ее держали из милосердия: новых авторов она не публиковала, выдохлась... И тут я! Свалился. И у нее появилась идея. Мне кажется, она хотела взять последний литературный реванш, доказать, что она еще может, еще способна! И решила использовать для этой цели меня, мой роман. Сделать из него бестселлер.

Майя. И сделала.

Владимир. Да. Роман совершенно преобразился - вроде мой и не мой! Для работы над рукописью я переехал к Ани Флейчер, так было удобнее. Она жила в прекрасном месте, у парка Монсо. Самый аристократический парк Парижа! Сейчас его демократизировали, пустили народ на лужайки, где он бегает, прыгает и пикникует, - а обитатели старинных особняков, которые платят за самый дорогой квадратный метр в Париже, любуются из своих покоев на все это «безобразие».... А в то время шагу нельзя было ступить на зеленую травку - только сойдешь с дорожки, тут же пронзительно свистит бдительная негритянка... Я не просто перебрался с востока на запад Парижа, я попал в другой мир - сытых, обеспеченных людей, где даже воздух, кажется, благоухает французскими духами. Все лето мы трудились над романом - читали, правили, обсуждали... " Детали, учила мадам Ани, очень важны детали! И второстепенные персонажи. " Это она придумала дедушку, это ее идея. Дедушка рассказывает о революции своему внуку. Вначале я сопротивлялся, говорю, мадам Ани, у Ваших двоих подопечных в романах дедушка есть, неудобно как-то, сразу видно, чья рука правила мою рукопись... А она мне: " Бог любит Троицу! " Так и оставили дедушку. Повествование от первого лица сделало язык романа живым, разговорным. И название новое она придумала - " Русская симфония".

Майя. Хорошее название.

Владимир. Для романа о русской революции и гражданской войне название удачное. " Русская симфония" вышла поздно, в сентябре. Уже существовали первые списки претендентов на главные литературные премии страны. Мадам Ани обзвонила весь литературный Париж, и мой роман появился во вторых списках. Потом остался в одном - списке Французской академии. И вот тогда мадам Ани посоветовала мне оформить развод. Она твердо верила в наш успех. Точнее, в ее собственный. " Русская симфония" после премии разойдется тиражом в сто тысяч экземпляров, а то и больше, ты получишь хорошие деньги, зачем тебе их делить с женой? " - " Мадам Ани, говорю, такое не может быть! Ну кто поверит, что я приехал в Париж со школьным французским и пять лет спустя написал такой роман, без посторонней помощи?! Там же академики сидят! Не дураки! " - А она так спокойно: " Вот именно, что дураки! Ты лучше послушай моего совета: раз-ве-дись! " Во Франции процедура развода упростилась, особенно если нет детей и делить нечего, так что мы с Муркой все быстро оформили, по обоюдному согласию. В ноябре роман Владимира Запусты " Русская симфония" получил премию Французской академии! Мадам Ани никогда не промахивалась. И на этот раз оказалась права. В душе она надеялась на Гонкуровскую, но тут ее другой издатель опередил, с книгой про Гулаг. Тема хоть и заезженная, но верная! И Гонкура дали нашему конкуренту. Мадам Ани к тому времени уже в больнице лежала. Я пришел к ней с бутылкой шампанского - она обожала шампанское! Вообще-то ей пить было нельзя, но лечащий врач разрешил: в ее положении все стало можно. Мы выпили за премию. Она была счастлива. И я за нее радовался, больше, чем за себя. Радовался, что она доказала: знаменитая Ани Флейчер еще жива и уходит на белом коне, победителем! Она много смеялась и все повторяла: " Ну и дураки же эти академики! " - " Не все, говорю. Один проголосовал против. " - " Это он не от большого ума. Из чувства мести. Он не против тебя, он против меня проголосовал. Двадцать лет назад я отвергла его рукопись, так он до сих пор простить не может и, как вошел в Академию, голосует против книг моих авторов... Ты спроси любого академика: может он, со своим школьным английским, прожив пять лет в Лондоне, написать роман на английском языке? Да не просто написать, а так хорошо, чтобы получить главную литературную премию Англии? Он засмеется, замашет руками: нет, конечно! Это для француза абсурд. Даже немыслимо! А вот иностранец, по его мнению, может писать на французском, как на родном...

Майя. И чем объяснить такое ослепление?

Владимир. Трудно сказать. Еще Александр Сергеевич назвал француза " надменный галл". Наверное, все дело в галльском самодовольстве... Самое главное, что наша работа увенчалась успехом! Мадам Ани много смеялась в тот день. А потом стала серьезной: " Это не ты получил премию. " - " Знаю, говорю, помню, чем я Вам обязан, Вы так мой роман переделали, что не узнать. Засверкал! Это Вы, мадам Ани, премию получили! ". Совершенно искренне сказал. А она: " Нет. И не ты, и не я. Это мой русский дедушка премию получил! "

Майя. Он был дворянином?

Владимир. Да какой дворянин! В черте оседлости жил. " Конечно, мой дедушка заслуживает Гонкуровской". - " Будет и Гонкуровская, мадам Ани". Хотя мы оба понимали, что уже не будет. Месяц спустя она умерла. И я осиротел!

Оба молчат.

Майя (сочувственно). И как же Вы потом, без мадам Ани?

Владимир. Второй мой роман на французском языке критика разгромила. Написал я его длинными толстовскими фразами, одну из них, самую неудачную, на полстраницы, критик привел полностью и добавил: " Говорят, Владимир Запуста первое время в Париже бедствовал, жил на кладбище. Мы ему дали премию Академии за любовь к Франции и французскому языку, как поощрение... Но писать он не умеет. " (Пауза). Меня это здорово разозлило. Я проштудировал американские пособия о том, как надо писать - во Франции таких пособий не нашел. Американцы - молодцы, у них ко всему прагматичный подход. Писательство - обычное ремесло, которому можно научиться. Теперь пишу сам. Проще, динамичнее. Короткие фразы, короткие главки, чтоб удобнее в транспорте читать... Нашел одну француженку, учительница на пенсии, она меня считывает. Могу рукопись показать. Два-три исправления на странице. Я пишу горадо лучше, чем раньше. Несколько лет назад правки было больше. Ошибки из-за невнимания, опечатки, бывают и неудачные обороты... Ну и что? Я уверен, если взять рукопись любого нашего писателя после редакторской правки, будет не меньше исправлений. Это на родном языке. А я пишу на не-род-ном! Так чего мне стыдиться? Вы много знаете соотечественников, которые стали французскими писателями? Нет. А я стал! Удостоин премии французской Академии. Уникальный случай! Вот и все. Можно говорить, что угодно. Но я своего добился. Получил известность, мои книги переведены на 40 языков, стоят на полках французских библиотек, только что в школе еще не изучают, пока... Перебрался из Парижа сюда, за город, купил домик, живу тихо-спокойно, нормально живу... Вот и вся история.

Майя. А Сюзанна как?

Владимир смотрит на нее непонимающе.

Майя. Элеонора... Ну Мурка Ваша...

Владимир. А... С ней все в порядке! В гору пошла. Как мода вернулась на все загробное, так ее картины с черепами стали в цене. Пресса, выставки.... Приглашение тут на очередной вернисаж прислала... Не забывает русскую любовь...

Майя. Вы знаете, Владимир Иванович...

Владимир. Владимир. Просто Владимир. Мы здесь все без отчества. Да и так лучше - чувствуешь себя еще молодым!

Майя. Владимир, я слушала Вас и думала: Вы сохранили чистый русский язык. После Москвы это особенно приятно. Вы не представляете, как у нас теперь говорят!

Владимир. Почему же не представляю? Вы думаете, я за границей живу и ничего не знаю? Знаю. В Мировую Сеть периодически заглядываю, наши газеты-журналы читаю... Знаю, как теперь говорят. Хотите изображу?

Майя (смеется). Изобразите.

Владимир. Пожалуйста. (Скороговоркой). Каждый писатель – это бренд. Стратегия издателя – создать писателю бренд. Это как-то вербализовать надо. Бренды должны создавать контент. Но не просто какой-нибудь контент – создал, порадовался и успокоился. Его нужно научиться преподносить и продвигать. Бренд начинается с месседжа! Важны не слова, а мощный, убойный драйв. Надо сформулировать главный месседж проекта. А является ли он системообразующим? Писатель должен это доказать с таким энергетическим драйвом, чтобы его месседж был послан, потому что современная литература – важная имиджевая составляющая любой страны. И этот месседж должен быть послан конкретным произведением. Читатель должен испытать катарсис. Даже если он читает книгу в электронном ридере. Ему интересен писатель, у которого есть бэкграунд. Вот тогда это будет чистый позитив! (Пауза). Хотите еще?

Майя. Не надо!

Владимир. Русский язык для нас - святыня. Как материнская икона или нательный крестик. Поэтому мы русский язык бережем. И с языком страны, в которой живем, не смешиваем. Понимаете?

Майя. Понимаю.

Владимир. Еще вопросы есть?

Майя. Мы с Вами подошли к основному вопросу. Почему Вы не пишите на русском языке?

Владимир. А почему я должен писать на русском? Я живу во Франции. Я - французский писатель.

Майя. Неправда! Я читала французскую критику. Никто здесь Вас французским писателем не считает.

Владимир. Ну хорошо, франкофонный. Какая разница?

Майя. А есть такая страна, Франкофония? Нет такой страны.

Владимир. Напрасно я затеял с Вами разговор! Все эти вопросы мне уже задавали. Я на них ответил. Перечитайте мои интервью! Один умник даже спросил: " А Вы не хотите стать русским писателем? " Нет, не хочу!

Майя. Не хотите или не можете?

Владимир. Во змея! Я так сразу и подумал, что Ваша мягкость обманчива. Все! Беседа окончена. Майя... Как Вас по отчеству?

Майя. Николаевна.

Владимир. Всего хорошего, Майя Николаевна! Рад был познакомиться!

Майя (встает, берет со стула сумку). До свидания, Вольдемар Иванович!

Владимир. Привет Москве!

Майя уходит. Владимир сидит, задумавшись, за столом.

Владимир (в сторону собаки за сценой ). Ну что, Барбос, ушла твоя приятельница? Ушла.... Понравилась тебе? Да уж ладно, признайся! Понравилась. Ничего, симпатичная. Жаль, что журналистка... И местами стервозная. (Пауза). Ты куда? Решил вернуть? Уже не вернешь... Убежал.

Владимир напевает мелодию " Любовь нечаянно нагрянет... " Раздается призывный лай Барбоса. Владимир перестает напевать, прислушивается.

Владимир (обеспокоенно). Что такое?

Владимир встает, поспешно уходит. Возвращается, неся Майю на руках. Бережно опускает ее на стул.

Владимир (сдерживая радость). Кто ж на каблучках едет за город?

Майя. Так я же не в деревню приехала! Здесь асфальт...

Владимир. Асфальт! Обувь надо поудобнее...

Майя (тихо). Не сердитесь, пожалуйста. Я же не нарочно ногу подвернула.

Владимир. Кто Вас знает!

Майя (морщась, трогает щиколотку). Больно. Вроде опухла...

Владимир (склонившись, осматривает ногу). Точно, опухла! (Весело). В таких случаях показан компресс со льдом. Правильно, Барбос? Будем гостью лечить, будем ухаживать...

Майя (иронически). Вы же говорили, что я хуже татарина...

Владимир. Кто говорил? Мы так не говорили! Мы с Барбосом всегда гостям рады.

Уходит в дом, весело насвистывая " Любовь нечаянно нагрянет... " Возвращается со льдом в салфетке. Майя прикладывает компресс к ноге.

Владимир (по-прежнему радостно). А теперь надо выпить для подкрепления.

Майя. А это обязательно?

Владимир. Обязательно! Особенно при вывихе. Сразу помогает.

Майя берет стакан с виски.

Владимир. За встречу!

Майя нерешительно отпивает.

Владимир. Ну так не поможет! Надо залпом.

Майя выпивает выпивает все до дна.

Владимир (протягивает блюдечко). Маслиночку, пожалуйста. (Помолчав). Да... Первый раз встретились и - пожалуйста! Такая неудача.

Майя. Третий.

Владимир (смотрит непонимающе). Что третий?

Майя. Встретились. В третий раз.

Владимир. Извините! Я Вас раньше никогда не видел.

Майя. Видели.

Владимир (всматривается в Майю, качает головой). Не помню! (Подумав). А-а-а... Встречи с читателями. Автографы...

Майя. Два.

Владимир. Что два?!

Майя. У меня два Ваших автографа. Две книги с дарственной надписью. Одна из них мне особенно дорога. Первая. Она... как бы это сказать.... От души!

Владимир. От души... Бывает, конечно, что напишешь и от души. Особенно, если читательница хорошенькая... Но в основном строчишь одно и то же: на добрую память, дата и подпись. Если с каждым антимонии разводить, то до утра будешь сидеть и книжки подписывать!

Майя. А мне Вы действительно написали от души.

Владимир. Возможно. У Вас очаровательная улыбка.

Майя снимает компресс, протягивает его Владимиру.

Майя. Держите. Уже вся нога заледенела... (Пробует встать на ногу, морщится). И все равно больно. (Пауза). Мы встретились первый раз двадцать лет назад. Вы еще не были известны. И возможно, не были писателем. Или только начинали.... А жили Вы в России.

Владимир (заинтересованно). И где же произошла эта знаменательная встреча?

Майя. В Матвеевке.

Владимир. Где?!

Майя. В Ма-тве-ев-ке.

Владимир. Матвеевке! (смеется и пожимает плечами). Да я никогда не был в Вашей дыре!

Майя. Почему - дыре? Бывшая деревенька. Стала частью Москвы.

Владимир. Послушайте, Майя! Я не знаю, зачем Вы приехали. Не знаю, что Вам от меня нужно. Но я устал! Мотался в Париж.... Несколько часов провел на телезаписи... А Вы...

Майя. Явилась без приглашения...

Владимир. Да! Явились без приглашения. И падаете на ровном месте.

Майя. Я упала на лестнице. Она очень крутая.

Владимир. И говорите невесть что...

Майя (задумчиво, не слушая его). Мне исполнилось шестнадцать лет. На день рождения приехали все мои школьные подружки! Раньше мы жили вместе, в деревянных домах. Как сойдешь с электрички, налево, возле станции, был наш дом, огромный сад, у нас перед окнами росла такая же сирень, как Ваша, крупная, душистая... Один куст белый, другой сиреневый... Все погибло! Старые дома сломали, на их месте построили новые, нам дали квартиры, не все получили рядом, и мои подруги оказались в разных концах Москвы. Виделись мы редко, но в мой день рождения они приехали, все как одна! Хорошо было! К вечеру я их проводила, посадила на автобус и стояла в раздумье... День был теплый, божественный. В роще, напротив, у железной дороги, заливались соловьи. Я стояла и слушала... Уже собралась перейти дорогу и отправиться в рощицу... И тут шагаете Вы! Веселый молодой человек с рюкзаком за плечами. Остановился, вытащил из рюкзака книгу и подарил мне.

Владимир. Вы, наверное, сказали про день рождения?

Майя. Нет, ничего не говорила.

Владимир. Ну, значит, у меня было о-о-очень хорошее настроение!

Майя (вытаскивает из сумки книгу и протягивает ее Владимиру). Вот эта книга.

Владимир (открывает книгу и читает вслух). Девочке, которая пишет стихи.

Владимир долго смотрит на свою надпись, он заметно растроган.

Владимир. А почерк какой! Острый, зажатый... Здесь расправился, задышал... Двадцать лет... А как будто вчера! ...

Часть сцены, где виден вход в дом и садовая мебель, погружается в темноту. Свет прожектора, теплый, похожий на закатные лучи солнца, освещает их две фигуры. Они стоят друга напротив друга. Слышится пения соловья. У зрителя ощущение, что он видит сцену, которая произошла двадцать лет назад.

Владимир. Здравствуй, девочка!

Майя. Здравствуйте!

Владимир. Что ты здесь делаешь? Ждешь кого?

Майя. Нет... Соловьи поют.

Владимир. Соловьи?

Майя. А Вы не слышите? Вон там, в рощице....

Владимир (прислушивается). Славно поют. Тихо здесь как!

Майя. Да, тихо. Электричка прошумит, и снова тишина...

Владимир. А ты любишь поэзию?

Майя. Люблю.

Владимир. И стихи, наверное, пишешь?

Майя (смущаясь). Пишу.

Владимир. Я подарю тебе замечательные стихи. (Протягивает ей книгу). Уолт Уитмен, американский поэт. Ты знаешь такого?

Майя. Нет. (Берет книгу и бережно прижимает ее к груди). Спасибо.

Владимир. Где у вас здесь станция? А то я от самого Переделкина топаю....

Майя (показывает рукой). А вот она, рядом.

Владимир. Ну будь счастлива, девочка!

Майя (вежливо). До свидания.

Сцена освещается полностью. Майя сидит с книгой в руке. Владимир задумчиво стоит.

Владимир (с грустной улыбкой). Я не шел - я летел! Так несколько станций и пролетел, не хотелось садиться на электричку, хотелось двигаться - вперед, вперед! Столько энергии во мне было! В тот день я отдал рукопись своих рассказов самому-самому, маститому... Вернее, не ему, открыла мне женщина, домработница или жена, не знаю... Любезная такая. Спокойная. Сказала: передам, обязательно передам, да, прочитает и пришлет ответ. Я был вне себя от радости! Все не мог успокоиться. Ходил вокруг дачи, и мне казалось, что я вижу в окно его силуэт... И думал: вот он, наверное, читает сейчас мои рассказы, а с какого он, интересно, начал? Я так, например, не люблю читать рассказы по порядку, открываю оглавление и выбираю самое привлекательное название... Так и читаю, вперемежку. А еще думал: какой из моих рассказов ему больше понравится? ... Три раза дачу обошел, а участок большой, сосны кругом... Потом решил: нет, неудобно как-то... Еще заметят, что я тут брожу. Ушел.

Майя ждет, что он скажет еще, но Владимир молчит.

Майя. А потом?

Владимир. А что потом? Вернулся домой, в родной Подольск.

Майя. Ну а маститый этот? Он Вам ответил?

Владимир. А маститые не отвечают. Им некогда. Редакции, издательства - все отписывались! Одни похлопывали по плечу, вроде ободряюще: продолжайте, молодой человек, что-нибудь да выйдет из Вас... А то и журили за непонятливость: как же так, у нас журнал са-ти-рический, а Вы прислали грустный рассказ... Печатать - никто не печатал. Так, пару раз опубликовали, в далекой российской глубинке...

Владимир молча смотрит, как Майя убирает книгу в сумку. Она достает фотографию и протягивает ее Владимиру.

Владимир (берет фотографию, разглядывает ее с улыбкой). Вот такой я Вас увидел. Нежная застенчивая девочка.

Майя. Вспомнили наконец?

Владимир. Вспомнил. Мне кажется, я даже помню цвет Вашего платья.

Майя (недоверчиво). Правда?

Владимир (прикрыв глаза). Подождите.... (Говорит наугад). Зеленое! Или просто все вокруг зеленело...

Майя (смеется). Точно! Угадали! На мне было зеленое платье. Мой любимый цвет! Я это платье долго носила. А потом, когда уже не могла надеть (показывает, что раздалась фигура), еще долго хранила. Как память. О детстве, о молодости...

Владимир (протягивает ей фотографию). Спасибо.

Майя. Это Аленка.

Владимир смотрит на нее непонимающе.

Майя. Дочка.

Владимир (переводит взгляд на фотографию). Надо же! Как похожа! Те же глаза, те же губы... Вылитая мама. Сколько ей?

Майя. Шестнадцать. В этом году я впервые привезла ее в Париж... К Вам не взяла - сама приехала без приглашения, а уж с ребенком тем более неудобно заявляться...

Владимир (весело). Да уж! (После паузы). А папа?

Майя. А папы у нас нет. И не было.

Пауза. Владимир возвращает Майе фотографию, она убирает ее в сумку.

Владимир. Значит, Вы не журналистка.

Майя. Нет.

Владимир. А я так сразу и подумал!

Майя (с улыбкой). Слишком мягкая...

Владимир. Да. Не чувствуется профессиональная хватка. Так кто же Вы?

Майя. Училка! Обыкновенная училка. Преподаю французский язык детям. Иногда взрослым, подрабатываю. (Пауза). Мне кажется, Вы приехали заведенный с телевидения, Вам хотелось выговориться... И тут я, под рукой оказалась...

Владимир (без гнева, как-то обреченно). Да уж! Там особенно не поговоришь, все время на часы показывают. Да еще ведущий по бумажке сказал несколько слов о моем романе и все переврал! Передача еженедельная, по три-четыре автора, все книги он прочитать не в состоянии, на это есть помощники, но ведь и они не читают, а только бегло просматривают! Все напутали, двух персонажей смешали... Мне стало обидно! Хотелось встать и уйти. Так нет, не ушел, сидел, терпел, смотрел на его довольную физиономию... Рот до ушей, и всем этикетки приклеивает! Мания у него такая. " Это Ваш лучший роман! Он самый талантливый писатель современности! " И, главное, судит без тени сомнения! Таким людям даже в голову не приходит, что они могут ошибаться. Сказать ничего нельзя, иначе за идиота сойдешь. Парией в литературном мире, где все друг друга знают, можно стать очень быстро. Так что приходится участвовать в их маскараде... А что поделаешь! На телевидение пригласили - должен радоваться! Сижу молчу, а у самого все кипит внутри. А тут один из авторов стал говорить о своем последнем опусе, что-то вроде перечня самых неприятных вещей в нашей жизни. И снег у него в первой десятке стоит! Представляете? Чудо-снег! Злость, которая просилась наружу, вырвалась у меня! .... Да снег, говорю, это магия, волшебство! Нет ничего на свете прекраснее снега! А Вы - грязь, неудобство, слякоть... Целую маленькую речь произнес в защиту снега. Они все смотрят на меня, как на помешанного... Мол, что это с ним? Из-за какого-то снега так завелся?! (Пауза). Хоть немного душу отвел... Я их ненавижу.

Майя. За что?

Владимир. За все! За то, что страну мою разрушили. За то, что я сюда приехал. За то, что в Париже не бывает снега. За все.

Пауза. Майя не знает, что сказать.

Владимир. А как Вы узнали, что я - тот самый дурачок с рюкзаком?

Майя. И не дурачок вовсе. А добрая душа. Взял и подарил книгу, незнакомой девочке... Да еще такую ценную!

Владимир. С предисловием Чуковского!

Майя. Да. В то время редкость.

Владимир. Потом жалел.

Майя. О чем жалел?

Владимир. Что Вам отдал!

Майя (обиженно). Почему?

Владимир. Потому что у самого не осталось! Единственный экземпляр был. Так больше и не смог достать. Поэтому и жалел. Думаю, эта сопливая девчонка забросила ее куда-нибудь... Даже не открыла!

Майя. Нет, что Вы! Открыла. И не один раз. (Декламирует). «Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку ниже...

Владимир (подхватывает). Я знаю, им и там хорошо, где сейчас, Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных миров... »

Пауза. Оба растроганно молчат.

Майя. Подарил и ушел. Исчез навсегда. А я думала: может он стал писателем? Да еще известным? Я даже не знаю его имени! А когда Ваш роман " Русская симфония отхватил премию Французской академии, о Вас много говорили в Москве - ну как же, соотечественник! Мне и в голову не пришло, что Вы - тот самый молодой человек. И вот три года назад я приехала первый раз в Париж, весной. И сразу побежала на Книжную ярмарку. Вижу в программе дня Ваша фамилия. Повезло! Шестнадцать ноль-ноль, встреча с читателями. В связи с выходом последней книги.

Владимир. Теперь уже предпоследней...

Майя. И мне захотелось посмотреть, какой он, Владимир Запуста? Нашла стенд издательства, вижу: сидит. Серьезный, неподвижный. Французы обычно улыбаются, а Вы – нет! Да и улыбаться некому. Вокруг – ни души! А напротив девушки обступили какого-то молодого писателя, подойти невозможно! Так и не разобрала, кто это был...

Владимир (саркастично). Я помню, кто это был.

Майя. А Вас никто не заслонял, всего рассмотрела! Украдкой, конечно. Даже очки темные надела... Потом сняла, потому что на меня сразу внимание стали обращать. Вы сидели такой одинокий! Ох не хотелось мне тогда оказаться на Вашем месте! Это же выдержка какая нужна! И ведь не уйдешь! Терпи до конца, раз объявлено, что до восемнадцати ноль-ноль Владимир Запуста подписывает свою новую книгу. Сиди и жди читателя, который изъявит желание получить автограф. И тогда я решила разориться и купить Вашу книгу. Я не любительница дежурных фраз: на добрую память, в день нашей встречи... Но мне стало Вас жаль, так жаль! Думаю, подойду, может еще кто из любопытства присоединится... И спасу человека! Читатель, он ведь тоже застенчивый бывает, нерешительный... В кассу заплатила, подхожу с книгой. Вы подняли на меня глаза и спросили по–французски: " Кому подписывать? " - " Мне", отвечаю. Вы, невозмутимо: " А как Ваше имя? " - " Майя. Напишите несколько слов по-русски, пожалуйста. " - Вы и написали: " Майе. На добрую память. Париж. Дата и подпись. " Я поблагодарила. Больше не знала, что сказать. И Вы тоже спрашивать ничего не стали. Мало ли русских в Париже! Ничего удивительного... А когда вернулась в Москву, полистала Вашу книгу, на подпись посмотрела, что-то мне знакомое показалось, вдруг меня осенило: так это же подпись на сборнике Уитмена! Нашла, сравнила... И точно! Вы " т" пишите, как печатное и " В" заглавное такое оригинальное, с завитушками. Хоть почерк и был зажатый, как Вы говорите, но все равно, видно, что одна рука... И подпись одинаковая. За двадцать лет не изменилась. И Вы по-прежнему подписываетесь по-русски. Так я и поняла, что Вы это Вы.

Владимир ( помолчав ). Да.... Я это я. Ну а Вы как? По-прежнему пишите стихи?

Майя. Пишу. (Встает, опираясь на спинку стула, и с пафосом читает. )

Вам сегодня - пятьдесят!

В это трудно нам поверить:

И глаза еще горят,

А уж щечки как алеют!

Что ж, допустим, это так,

Но не говорите: много!

Пятьдесят - это пустяк!

До сотни еще так много!

Оставайтесь, как сейчас,

Чтобы Вы не уставали,

Чтобы силы не теряли,

Все так же цвели, не увядали!

Поздравляем с славной датой!

Мы хотим Вам пожелать

Еще полвека или даже с гаком

По жизни весело шагать!

Майя замолкает и смотрит, улыбаясь, на Владимира. Он смущенно откашливается, не зная, что сказать.

Майя. Вот такие пишу стихи. На праздники, юбилеи, просто под настроение. Все хвалят. Даже заказывают иногда: напиши на день рождения супруги, только можно я выдам за свои? (Смеется). Мне не жалко. Выдавай! (Пауза). Я обыкновенная. Как все. У меня нет таланта! И, может, хорошо, что я это рано поняла. А то бы мучилась, обивала пороги издательств...

Владимир. Талант – понятие относительное. И неопределенное. Талант не всегда признают при жизни человека. Выходит, не было таланта? А после смерти он вдруг проявился? Главное – верить в себя! И продолжать. А Вы потеряли веру. Отступились. Сдались без боя.

Майя. Почему сдалась? В шестнадцать лет все пишут стихи. Так что ж, всем становится поэтами?

Владимир. Неправда. Это Вы себя уговариваете, пытаетесь убедить. На самом деле Вы с жадностью читаете стихи других и Вам кажется, что Вы пишете не хуже. А вот ведь, Вас не печатают, а других печатают! Что, разве не так?

Майя (тихо). Я не понимаю, что Вы мне пытаетесь доказать?

Владимир. У Вас есть способности. Вы неплохо рифмуете. Кто знает, из Вас мог получиться хороший песенник.

Майя (пожимает плечами). Может быть. Я об этом как-то не думала.

Владимир. Вот видите! Не думали. Даже не пробовали!

Майя. Хороших песенников и без меня хватает.

Владимир. Я и говорю: были ростки поэзии, а Вы их загубили. Мне жаль Вас.

Майя (тихо, взволнованно). Почему загубила? Я чувствую поэзию. " Морозной пылью серебрится его бобровый воротник... " Плакать хочется, как это хорошо! " Морозной пылью серебрится... " А ведь это не каждому дано почувствовать! А еще я люблю закаты... Это тоже поэзия! Могу часами любоваться красками неба.... И дождь люблю, и снег, и град! А туман! Это тоже настоящее чудо - утренний туман! Да, я не умею все это выразить в стихах или музыке или живописи... Ну и что из того?! Я чувствую! И это счастье! Я счастливый человек! У меня много друзей...

Владимир. У вас много иллюзий.

Майя. Вы не верите в дружбу?

Владимир. В бескорыстную? Нет.

Майя (спокойно и твердо). Я счастливый человек. И дочери стараюсь привить любовь к природе, любовь к поэзии...

Владимир. Она тоже пишет стихи?

Майя. Нет. Но она любит их читать. Много знает наизусть. А талант у нее есть. Она хорошо рисует.

Владимир. Тоже черепа рисует?

Майя смотрит на него с укором. Владимир разводит руками: мол, пошутил.

Майя. Она все рисует. У нее все получается: и пейзажи, и портреты. Она учится в художественной школе. А выйдет из нее художник – время покажет. Вот привезла ее в Лувр, она как вошла туда, так неделю уже не выходит. (Пауза). А Вас мне жаль!

Владимир. Меня?!

Майя. Да, Вас. Вы - никакой! Ни русский, ни французский.

Владимир. Вы снова о том же!

Майя. Да, снова о том же! Где он, Ваш талант? Покажите! Да покажите на своем, родном языке! Чтобы мы все могли в этом убедиться! И сказать: да, действительно, есть талант у нашего Владимира Запусты! Так нет, не показываете. Чего боитесь? Или кого? Боитесь, что выведут на чистую воду?

Владимир. Как Вы со мной разговариваете?

Майя. Нормально разговариваю. Да и не Вам я это говорю. А тому молодому человеку с чистой душой, которого встретила двадцать лет назад...

Владимир. Зачем Вы приехали?

Майя (опускает голову). Я и сама не знаю.

Владимир (передразнивая). Сама не знаю!

Майя. Вообще я человек стеснительный. Но иногда случаются порывы, потом удивляюсь: как у меня это вышло? Вот и к Вам приехала. А теперь уже и не знаю, зачем. (Пауза). Приехала, чтобы понять. Думала, человеку помочь нужно. Спасти...

Владимир. Чего?!

Майя (тихо, но уверенно). Спасти. А поговорила с Вами и вижу, что поздно. Вы загнали себя в тупик. Литературный тупик. Франкофонный писатель! Вы не обижайтесь. Я " Русскую симфонию" не читала, Так, полистала...

Владимир. И не читайте. Не надо.

Майя. И все остальные книги тоже не читала. Ну зачем я соотечественника буду читать по-французски? На иностранном языке! Смешно как-то... Я читаю французских авторов на французском, а русских авторов - на русском. Все ждала, что Вы напишете по-русски. А потом поняла: нет, не напишете!

Оба молчат.

Владимир. Когда я приехал в Париж, первым делом отправился за город, на русское кладбище. Хотелось одному, но Мурка со мной увязалась: кладбища - ее стихия, она эпитафии собирает, надгробные памятники фотографирует... В то время еще не было нашествия наших туристов, на кладбище тихо, пустынно... Цветы положили на могилу Бунина, побродили, посмотрели... Дьячка встретили, он там при русской церкви. Из белой эмиграции... У меня дух захватило: я только-только из Союза, белогвардеец для нас был гадом, предателем... А тут живой! Обыкновенный человек, рассказывает спокойно... Солдатом был. Бежал, потому что все бежали... Разговор пошел о гражданской войне. Мурка заскучала, она по-русски ни бум-бум, ушла гулять по кладбищу, а мы с дьячком присели на скамейку и все говорим-говорим, вернее, рассказывал он, я больше слушал, с открытым ртом, потом жалел, что ничего не записал... И дьячок сказал мне: да, были зверства, но зверствовали и те и другие. Белые вырезали красным звезду на лбу и на груди, а красные сдирали кожу полосками в виде лампас... Понимаете, и те и другие! Мурка вернулась, меня за рукав тянет, мол, пора, а я так бы и слушал дьячка до позднего вечера, да и он тоже засобирался, стали прощаться. Мурка нас сняла на память, потом он сел на старенький велосипед и медленно так поехал.... Я смотрю ему вслед, сердце у меня сжалось... А Мурка рядом верещит: ты видел, какая у него грязная, засаленная ряса? А велосипед какой! Драндулет - веревками подвязан, на ходу разваливается! А я ничего этого не видел. И не пойму, о чем она? При чем здесь ряса? При чем велосипед? У меня горло перехватило. Это же наша история! Моя история! (Пауза). Дома пленку проявил, фотографию с дьячком сделал в двух экземплярах, одну себе оставил, другую ему отправил, он в ответ письмо прислал: спасибо, мол, только не надо было на марку тратиться... После этой встречи я и задумал написать роман о гражданской войне. Не так, как нас учили, что одни хорошие, а другие плохие. А те и другие! Изучил мемуары, благо во Франции много воспоминаний осталось от белой эмиграции... Фотография, где я с дьячком, у меня на столе стояла, он смотрит в объектив и словно напоминает: и те и другие! Написал я роман. Только от него мало что осталось. Мадам Ани его так перекроила! Снова получилось однобоко - как в школе, только наоборот: белые благородные, а большевики хуже некуда. Я пытался протестовать: правду надо говорить! А она мне: " Какую правду? Нет ее, правды! Ты хочешь напечататься? " Конечно, хотел. Не то слово - мечтал! Так и вышел роман " Русская симфония" о том, какие плохие большевики. А дьячок смотрит на меня с фотографии с укором: " Ну как же так, я говорил тебе: и те и другие! " По ночам снился. Ничего, думаю, в следующем романе обязательно всю правду напишу!

Майя. И написали?

Владимир. Нет, не написал. Правду трудно писать. Сидит внутри тебя этакий дьявольский суфлер и подсказывает, что надо писать и как. Пишешь не то, что хочешь, а то, что от тебя ждут. Стараешься понравиться. Каждую фразу внутренне сверяешь: а как на нее посмотрят другие, как воспримут? Это пострашнее цензуры. С внешней цензурой борешься, а свою собственную, внутреннюю цензуру, оправдываешь. И постепенно, незаметно для самого себя - меняешься! Один раз скривил душой, другой раз... Думаешь, ничего особенного... А потом оказывается, что ты - уже не ты! Потерял себя. Человек, который похож на тебя внешне, носит твою фамилию и твою одежду - это не ты, а твое искривленное подобие. И создал его ты сам! Своими руками! Рад бы исправить ситуацию, да поделать ничего не можешь. (Пауза). Собирался еще съездить на русское кладбище, поговорить с дъячком, так и не собрался. Да и стыдно было: вдруг он мой роман " Русская симфония" прочитал? Он уже давно умер, наверное. (Пауза). Мне сегодня многое хотелось бы сказать. Не только на русскую тему. Я прожил на Западе немало лет, кое-что понимать стал. А сказать ничего не могу! Молчу. Написать то, что я думаю, будет равносильно моему сегодняшнему выступлению на телевидении в защиту снега - все удивятся, что это с ним? Не поймут. А, поняв, отвернутся. Так постепенно я загнал себя в угол... Тупик, о котором Вы говорили, не только языковой. Тупик - моральный. За литературную славу я заплатил дорогой ценой.

Майя. А теперь, когда Вы поняли ошибку, почему Вы не хотите изменить свою жизнь? Упорствуете...

Владимир. А что мне делать?

Майя. Возвращайтесь!

Владимир. Меня в России никто не ждет.

Майя. У Вас никого не осталось?

Владимир. Нет. Возращаться некуда. Да и что я буду в России делать?

Майя. Французский преподавать. Вы почти носитель языка.

Владимир (с усмешкой). Почти, да.

Майя. Будете нарасхват!

Владимир. Нет, не могу. Вы смирились с тем, что Вы – обыкновенная. А я не могу. Да и поздно уже. Я совершил глупость, что приехал сюда. Вернуться было бы двойной ошибкой. Пусть я выбрал не ту дорогу, но придется идти до конца...

Майя. Не дорога, а тупик!

Владимир. Пусть тупик. Ничего тупичек! Симпатичный. Жить можно. И даже неплохо. Сами говорили: место хорошее, домик, садик... Бывает хуже. (Пауза). Ко всему привыкаешь. К одиночеству, к тому, что не с кем поговорить по-русски. Говорю сам с собой. С Барбосом говорю, он меня прекрасно понимает! Так что не будем драматизировать.

Майя ( вздыхает ). Даже не знаю, что сказать... Грустная получилась беседа. Ладно! Пора мне в обратный путь...

Владимир. Спасибо!

Майя. За что?

Владимир. За то, что приехали. За все! (Пауза). Извините, что не могу Вас отвезти... Безлошадный я.

Майя. На такси доеду. У вас здесь такси, если вызвать, поднимаются на Вашу гору?

Владимир. Иногда поднимаются.

Майя (достает из сумки телефон). Вначале своим позвоню, чтобы не беспокоились...

Владимир. Я за разговором и ужин Вам не предложил!

Майя. Ничего, я чаю напилась. С соленым печеньем. Вообще я вечером мало ем. (Набирает номер). Але? ... Это я, Анатоль Петрович... Да, еще здесь... Сейчас выезжаю... Вернусь? Через час-полтора... Ногу подвернула! Придется такси взять... Да нет, не надо приезжать... Ну хорошо... Адрес? Я записку оставила, на столе, там адрес есть... Хорошо, Анатоль Петрович!... Буду ждать. ... Да, да... Жду!

Майя закончила разговор. Владимир выразительно смотрит на нее.

Майя. Я еще посижу, ладно? Пока за мной приедут.

Владимир. Пока Анатоль Петрович приедет.

Майя. Да. С Аленкой.

Владимир (многозначительно). Анатоль Петрович...

Майя (не глядя на него). Это Иришкин папа, одной моей ученицы... Очень способная девочка, свободно владеет французским. И английским. Еще испанский учит...

Владимир. С Иришкой все ясно. А вот с Анатоль Петровичем - не очень!

Майя. Он нас в Париж пригласил. Аленке на шестнадцатилетие, подарок. Она мечтала в Лувр попасть...

Владимир. С Аленкой тоже все ясно.

Майя. Что Вы так на меня смотрите?

Владими р. Анатолий Петрович! То-то я все понять не мог! Вы - и эта сумка... Не вяжется как-то! Теперь начинаю понимать...

Майя (отворачиваясь). Это подарок Анатолия Петровича. Тоже Аленке, на день рождения. Я ему говорила: " Не надо! " Но он любит все самое дорогое... Аленке сумка тоже не нравится. Слишком вычурная. Она говорит: " Мам, а давай я ее потеряю или в метро забуду... " Анатолий Петрович всю полицию Парижа на ноги поднимет! Отыщут сумку. У моей молния сломалась, вот Аленка мне ее и одолжила.

Владимир. Париж, дорогие подарки... Щедрый мужчина.

Майя. Что Вы на меня смотрите, как инквизитор?

Владими р. А я-то думал, Вы одна. Гордая, независимая. Преподаете французский в школе, дочку растите... А тут, оказывается, есть еще Анатоль Петрович!

Майя. Ну и что?

Владимир. Ничего. Все нормально.

Майя ( с болью ). Да! Анатолий Петрович! (Пауза). Аленка - талантливая девочка. Но она не станет унижаться, не станет приспосабливаться... В искусстве пробиваются единицы, пробиваются дельцы... А она не делец и никогда им не будет!

Владимир. Пусть черепа рисует. Что-нибудь модное... На что есть спрос.

Майя (спокойно). В том-то все и дело, что она модное рисовать не станет. Не по ее характеру! И будет всю жизнь прозябать, в богемной нищете... А я этого не хочу! Я этого не могу допустить. Но и не хочу, чтобы она занималась не своим делом... Ее призвание - живопись! Пусть пишет картины. Анатолий Петрович будет помогать ей столько, сколько нужно. Он обещал.

Владимир. Вы жертвуете собой ради дочери!

Майя. Не такая уж это большая жертва. Не будем драматизировать, как Вы говорите... Анатолий Петрович внимательный, благородный человек...

Владимир. Вы снова себя уговариваете...

Майя. По каком праву Вы мне читаете мораль?

Владимир. А я не Вам это говорю, а той чистой девочке, которую встретил двадцать лет назад.

Майя. Той девочке... Ее уже давно нет!

Зв сценой Барбос заливается.

Владимир (иронически ). Еще гости!

Голоса за сценой.

Мужской голос (грозно). Ты кто такой? Пошел отсюда, тварь беспородная!

Девический голос. Анатоль Петрович, с ним по-французски надо...

Мужской голос. Пусть русскому учится! Давно пора. Эй, есть кто-нибудь? Уберите собаку!

Майя (слабо улыбается). Я лучше пойду. Знакомить не буду. Вам на сегодня достаточно незваных гостей.

Майя приподнимается. Владимир встает, хочет помочь ей идти.

Майя. Не надо, как-нибудь сама доковыляю. До свидания, Владимир!

Владимир. До свидания, Майя! Спасительница Вы моя... По-моему, это Вас надо спасать. (Кивает в сторону голосов). Пока не поздно!

Майя молчит, подходит к сирени и с наслаждением нюхает ее. Затем поворачивается к Владимиру.

Майя (спокойно) Нас всех надо спасать.

Майя уходит, прихрамывая. Владимир стоит в задумчивости.

Голоса за сценой.

Девичий голос. Мам, очень больно?

Мужской голос. На меня опирайтесь! Вот так... Потихоньку....

Голос Майи. Как Вы быстро доехали!

Девичий голос. Анатолий Петрович мигалку поставил и сирену включил!

Голос Майи. А если бы полиция остановила?

Девичий голос (со смехом). Так ведь не остановила!

Барбос продолжает заливаться.

Мужской голос. Ишь разбрехался!

Девичий голос. Мам, скажи ему по-французски, чтоб не лаял!

Голос Майи. Милый Барбос! Ну что ты так разнервничался? Успокойся, мы сейчас уедем.

Девичий голос. Смотри, замолчал и хвостом виляет! Мам, ну ты и здесь успела с собакой познакомиться!

Голос Майи. Прощай, мой дорогой! Не скучай без меня. Может, еще увидимся...

Голоса удаляются, хлопают дверцы, слышен шум отъезжающей машины. Все затихает.

Владимир остается один. Доносится соловьиное пение.

КОНЕЦ

Париж, 11 декабря 2010 года.