Максуд Ибрагимбеков 5 страница

Неприятную весть получил он в своем кабинете в то время, когда мысленно решал конкретные задачи дальнейшего улучшения работы почтового отделения.

Работало отделение хорошо, довольны были подписчики и посетители, и получало это соответствующую оценку в министерстве: ставили на совещаниях отделение в пример другим, непременно и справедливо отмечая при этом, что в успехе, достигнутом коллективом в деле обслуживания населения, значительные заслуги бессменного руководителя его Джалил‑ муаллима. Но не кружил успех голову Джалил‑ муаллима, усвоившего из опыта своей работы на почте, что не существует в этом мире предела для усилий в процессе формирования совершенного, ускользающего даже от человека, приблизившегося к нему вплотную. Всегда напоминал себе о том, что остановиться в нынешнее стремительное время, довольствуясь сделанным, означает отставание, и не щадил на работе своих сил и умения.

От размышлений его отвлек приход Мамеда Бабанлы, вот уже около двадцати лет работающего в отделе посылок. По выражению его лица и по тому, как он тщательно закрыл за собой дверь, Джалил‑ муаллим сразу понял, ' что случилась неприятность, но, естественно, при всей своей проницательности не сумел представить ее размеров.

Мамед молча подошел к столу и положил перед Джалил‑ муаллимом вечернюю городскую газету, сложенную так, что сразу бросилось в глаза набранное крупным шрифтом название статьи " Автодельцы и длинный рубль" и подзаголовок, удостоверяющий принадлежность статьи к фельетонному жанру, наиболее чтимому и часто читаемому Джалил‑ муаллимом.

Джалил‑ муаллим читал статью и почти физически ощущал, как рушится и идет прахом все, чего он добился в жизни с таким трудом, потратив на это долгие годы, не имея никакой поддержки, рассчитывая только на свои силы.

Статья была о Симурге.

Если говорить точнее, не только о Симурге, упоминались в ней, и не в малом числе, и другие люди. Но свою фамилию Джалил‑ муаллим увидел в нескольких местах. Фельетон был написан автором, чья манера письма, и умение делать выводы в конце каждой статьи, и сами выводы чрезвычайно импонировали Джалил‑ муаллиму и всегда вызывали в нем согласие и единомыслие. И на этот раз автор остался верен себе ‑ доступным и простым языком, умело и вовремя используя обличительные факты, он рассказал историю деятельности и разоблачения группы недобросовестных людей, которые, воспользовавшись преступной близорукостью и халатностью руководителей грузовой автобазы, занимались темными махинациями, совершали левые рейсы с грузами овощей и фруктов в северные районы страны, получая за это суммы, многократно превышающие самые максимальные, предусмотренные в вознаграждение за аналогичную деятельность трудовым законодательством.

В конце автор, как всегда, выразил уверенность, что героев фельетона постигнет возмездие, и просил широкую общественность присмотреться к среде, из которой появляются вышеназванные и подобные им преступники‑ стяжатели.

Тяжело было Джалил‑ муаллиму читать фельетон. Очень тяжело. Знал он, что не заслужил такого несчастья, ничем не заслужил, и почувствовал к себе жалость. Нельзя же бить человека так жестоко и неожиданно, и какого человека, его Джалил‑ муаллима. За что?

Припомнил теперь Джалил‑ муаллим мелкие события последнего месяца, на которые не обращал внимания по занятости, а также по причине неограниченного доверия к брату.

Только теперь понял, почему за последний месяц ни разу не уехал Симург в поездку. Ведь в фельетоне прямо сказано, что как раз месяц с небольшим назад и были у него отобраны права бдительным автоинспектором.

И еще стало обидно Джалил‑ муаллиму, что не рассказал ему ничего брат о случившемся и узнает он о происшедшем в его семье, в его доме через городскую прессу. Отчетливо понял в этот момент Джалил‑ муаллим, что одним махом кладет конец сегодняшний номер вечерней газеты его влиянию и уважению к нему на улице, пачкает несмываемой прочной краской до сих пор безупречную фамилию.

Поднял Джалил‑ муаллим голову, увидел Мамеда Бабанлы, стоящего перед ним, о присутствии " второго он совершенно забыл, и снова опустил ее.

Посмотрел Мамед еще некоторое время на склоненную голову своего заведующего и огорченно вздохнул. Давно началось их знакомство ‑ бегал в те времена Джалил‑ муаллим с пачкой газет, основным содержанием которых были сообщения о положении на фронте и в тылу, а сам Мамед только начал работать после госпиталя, где залечили ему раны. Ежегодно устраивал Мамед веселое угощение в день, длинно и высокоторжественно называемый им " днем чудесного возвращения к жизни". Никому не рассказывал Мамед о том дне, когда случайно нашли на берегу в темноте санитары стремительно отступающей медчасти его утратившее все признаки жизни тело и на катере перебросили в полевой госпиталь.

Никому не рассказывал он и о том, что пережил в долгие часы, прежде чем потерять сознание...

Припадая на правый бок, проворно сновал от окошечка к столу с весами, неутомимо упаковывая и выписывая квитанции правой рукой с уцелевшими большим и указательным пальцами, которая скорее походила на рачью клешню, чем на приличествующую человеку обыкновенную пятерню.

Советовались люди с бывалым фронтовиком Мамедом, прежде чем забить ящик с теплыми вещами, и говорил он слова одобрения и похвалы посетителю, купившему их на последние деньги для родного человека на фронте. Шли посылки первые семь‑ восемь месяцев одним потоком в направлении из Баку на запад, и пахло от них чесноком, луком и колбасой, вяленой рыбой и прочим съедобным.

Относился Мамед к Джалил‑ муаллиму неизменно хорошо, правда, были и легкие перебои в их отношениях, неизбежные при совместной работе, но несущественные и следа в памяти обоих не оставившие. Крепко уважал Джалил‑ муаллима за самостоятельность и деловитость, поражала Мамеда в нем, еще в подростке, неутолимая жажда во что бы то ни стало выбиться в люди. И вместе с тем частенько усмехался без злости Мамед, наблюдая в первые дни назначения заведующим, а изредка и потом, степенные и вельможные манеры Джалил‑ муаллима.

А сейчас стоял Мамед перед Джалил‑ муаллимом молча и жалел его, а когда поднял заведующий голову, то были в его глазах растерянность и боль, что равносильно для Мамеда не высказанной вслух просьбе о немедленном совете и помощи.

‑ Подписку на вечернюю газету объявят только со следующего года, медленно сказал Мамед, осторожно подготавливая Джалил‑ муаллима. ‑ В министерстве обещали, что на будущий год наконец можно будет на нее подписаться...

‑ При чем здесь подписка? ‑ надтреснутым голосом спросил Джалил‑ муаллим. Неужели ты думаешь, что я сейчас могу думать о подписке?

‑ А нигде в правилах не сказано, сколько номеров может купить один человек, ‑ продолжал медленно Мамед. ‑ Один человек может купить много, скажем, весь тираж, отпущенный в эту субботу на район, а другой в этот день, с кем не бывает, останется без газеты. А можно и по другим районам поездить, слава богу, все продавцы в киосках знакомые, И машина есть.

Скользнул Мамед взглядом по липу Джалил‑ муаллима и увидел на нем ожидание и расцветающую теплыми красками надежду.

‑ Тираж нашего района я весь задержал. Попросил Самедова, он оставил у меня в отделении, оказывается, всего пять тысяч номеров. А в киосках других районов начнут продавать " вечёрку" минут через сорок ‑ час... И нам же все районы ни к чему ‑ только на 7‑ ю Параллельную бы успеть и к Бешмяртебя.

Дальнейшее происходило словно в тумане ‑ ‑ покорно пошел Джалил‑ муаллим за Мамедом и сел в машину. Заехали сперва и сберкассу, где взял оп двести рублей, затем объехали несколько киосков ‑ машина с забившимся в уголок Джалил‑ муаллимом останавливалась, не доезжая до киоска полквартала, Мамед вел со знакомым киоскёром какие‑ то переговоры, а затем возвращался с очередной пачкой газет. Несколько раз хотел сказать ему вслед, что надо немедленно вернуть все газеты: для немедленной распродажи и что он не желает использовать в личных интересах служебное положение.

Джалил‑ муаллим точно потом‑ помнил, что хотел остановить Мамеда. Но не остановил. А, напротив, молча, не прерывая^ слушал рассуждения Мамеда, утверждавшего на всем протяжении этой мучительной поездки, что раз в жизни любой гражданин имеет полное право купить десять тысяч номеров газеты, если расплачивается немедленно и наличными, а не пытается взять их по перечислению и за государственный счет,, как это, наверняка сделал бы какой‑ нибудь ловкач.

Он говорил весело, искренне, не придавая происходящему никакого значения, и Джалил‑ муаллиму на несколько мгновений, показалось, что прав Мамед, ничего плохого не делает он, в конце концов покупает газеты на свои собственные деньги. Но долго еще мучила его после этого дня мысль о том, что принял он участие в каком‑ то пусть не преступлении, но в высшей степени недостойном деле и много должен теперь приложить усилий и стараний в дальнейшей жизни, чтобы получить право забыть об этом дне.

Домой Джалил‑ муаллим вернулся, когда стемнело. С помощью Мамеда перенес во двор пачки газет и выложил их в ряды в дальнем углу веранды, строго‑ настрого запретив жене и детям дотрагиваться до них.

Мамед, пообедав, просидел до позднего вечера и ушел, окончательно удостоверившись‑, что ни один из соседей фельетона не прочитал, о чем убедительно свидетельствовало отсутствие вопросов у тех, кто нашел нужным посетить Джалил‑ муаллима в этот пригожий субботний вечер.

Давно уже ушел Мамед, улеглись дома все спать, а Джалил‑ муаллим сидел, не зажигая света, на веранде и, облокотившись на перила, готовился к решительному и неприятному разговору с неизвестно где задержавшимся Симургом. Долго ждал, а потом заснул, убаюканный успокаивающим рокотом котлов в сочетании со столь же приятным для слуха звоном сверчков в дворовом саду, не выдержав утомления и треволнений этого дня.

Проснулся Джалил‑ муаллим от тихого прикосновения к плечу. Он открыл глаза и увидел в мягкой полутьме веранды лицо брата.

‑ Добрый вечер, ‑ негромко сказал Симург.

Джалил‑ муаллим смотрел на него, еще не совсем очнувшись после долгой дремы, пребывая несколько мгновений в состоянии, чрезвычайно редко выпадающем по милости скупой природы на долю человека, когда ни одна мысль не занимает его разума и он какие‑ то никем не измеренные частицы времени воспринимает окружающий мир, ни о чем не думая и не вспоминая. Джалил‑ муаллим испытал чувство мягкой умиротворяющей радости оттого, что увидел брата. Она шла к нему от Симурга, почти ощутимо передаваясь через мягкий теплый воздух, через рассеянный свет уличного фонаря, бледными неровными бликами пробивающийся сюда сквозь неподвижную густую листву. Он ощутил радость, и она исторгла из него короткий смех, исходящий как будто из глубины груди.

‑ Ты так хорошо спал, Ага‑ дадаш, ‑ сказал Симург, не убирая с его плеча руки, ‑ что я не хотел тебя будить.

‑ Давно ты пришел? ‑ спросил Джалил‑ муаллим.

‑ Только что. Я арбуз принес, ты не вставай, я сейчас его нарежу и принесу.

Они ели сладкий прохладный арбуз, и Джалил‑ муаллим обдумывал, с чего начать ему серьезный разговор с Симургом. Он вымыл руки и, подождав, пока Симург уберет со стола и выбросит корки, включил свет. Он молча подвел Симурга к пачкам газет, разложенным в углу веранды.

‑ Откуда это? ‑ спросил Симург, во все глаза глядя на невиданное скопище газет.

‑ Я, ‑ сказал Джалил‑ муаллим, ‑ это я объехал киоски и, сгорая от стыда, скупил все номера сегодняшней газеты.

‑ Зачем? ‑ спросил Симург. ‑ Для чего тебе столько? ‑ И Джалил‑ муаллим услыхал в его голосе удивление. ‑ Ты вот эту газету купил, с фельетоном, что ли? Вот же есть. Я купил одну.

Симург достал из кармана измятый экземпляр одного из нескольких тысяч себе подобных на полу, не имеющих в своем числе в отличие от самой низкопроцентной лотереи ни одного счастливого номера.

‑ Неужели мне надо тебе объяснять это? ‑ с горечью сказал Джалил‑ муаллим. Ему стало обидно оттого, что Симург даже не понял, на что пошел Джалил‑ муаллим во имя интересов семьи, доброго имени Симурга и своего. ‑ Нам надо поговорить.

Они поговорили. Симург сказал, что у него были большие неприятности и что с работы ему пришлось уйти. Права вернули, но уволить уволили. Он знал, конечно, что участвует в незаконных махинациях, но активного участия в них не принимал, просто выполнял сверхурочные рейсы и держал язык за зубами, платили очень здорово. К суду его привлекать не будут, учли то обстоятельство, что в подложных путевках его руки нет, а также безупречное, прошлое и прекрасные характеристики из армии.

Он сказал, что ни о чем Джалил‑ муаллиму не рассказывал после того, как стряслась беда, конечно, не потому, что считал брата чужим, а просто не хотел расстраивать его.

‑ Теперь ты понял, что я был прав, когда просил тебя не идти шофером? Помнишь, как я тебя просил? Сейчас не было бы этого позора!

‑ Какого позора? Я не украл и никого не убил, ну, попал в неприятность, сказал Симург. ‑ Случилось... С кем не бывает.

‑ Ты бы обо мне подумал, ‑ сказал Джалил‑ муаллим. ‑ ‑ О людях, которые знают нашу семью.

‑ О соседях, что ли? ‑ сказал Симург, и в первый раз в его голосе послышалось раздражение. ‑ Джалил, что ты мне о них сейчас говоришь? Какое мне дело до всех наших знакомых?

Они говорили еще долго, но Джалил‑ муаллим чувствовал, что Симург слушает его не то что непочтительно или невнимательно, а с каким‑ то странным выражением на лице, как будто все, что говорит Джалил‑ муаллим, давно ему известно и кажется не очень интересным. Правда, в конце концов он согласился во всем с братом, согласился и пообещал устроиться на другую работу, не шофером. Но согласился как‑ то вяло, почти небрежно, думая о чем‑ то своем.

‑ Может быть, я тебе могу чем‑ нибудь помочь? ‑ спросил Джалил‑ муаллим и сразу же и надолго пожалел, что задал Симургу этот вопрос.

‑ Ты? ‑ с непередаваемым удивлением спросил Симург. Он поднял голову и внимательно посмотрел на Джалил‑ муаллима с неуловимой улыбкой, пробежавшей по губам. ‑ А чем ты можешь помочь мне?

‑ Подумать надо, ‑ после паузы сказал Джалил‑ муаллим. ‑ Надо подумать. Он не находил слов и потер рукой лоб, пытаясь связать разноцветные пестрые нити мыслей, содранные каждая со своей катушки и разорванные в нескольких местах интонацией, прозвучавшей в голосе Симурга, ‑ Подумать надо. Посоветоваться... .

‑ Не надо ни с кем советоваться, Джалил, ‑ мягко сказал Симург. ‑ Я же не маленький, сам устроюсь, Ты не беспокойся, все будет хорошо. Ладно? ‑ Он подождал ответа, ко брат лишь молча кивнул. ‑ Я уже кое‑ что надумал. Выясню как следует и все тебе расскажу на днях. Спокойной ночи.

Он ушел к себе в комнату, а Джалил‑ муаллим, прежде чем пойти лечь спать,, еще долго сидел на темной веранде, вспоминая в подробностях свою поездку по газетным киоскам и весь разговор с Симургом и. от всего этого, ощущая тоску в сердце и растерянность человека, заглянувшего в зеркало и неожиданно увидевшего вместо привычного своего изображения другое ‑ незнакомое, ничтожное лицо с жалким выражением в глазах, ‑ и вместе с тем знающего что лицо это отныне его и никуда ему от него не деться.

Безработным пробыл Симург недолго. Неделю, а может быть, чуть больше. Уходя из дому рано, возвращался поздно, охотно объяснял за ужином, что ищет место по своему вкусу, такое, чтобы и платили много, и чтобы работа была интересная и, самое главное, такая, чтобы не отнимала много времени у человека, который собирается на будущий год поступить в вечерний или заочный институт. Говорил, что совсем было нашел место, где и зарплата такая, что весь месяц стараться будешь ‑ до конца не потратишь, и премию в конце года в. конверте на стол кладут, и машину на дом за каждым сотрудником по утрам присылают, и совсем было согласился на. долгие уговоры самого главного руководителя этого прекрасного места, но отказался,. когда узнал об одном условии. В этом месте Симург замолчал, и сделал вид, что надолго занялся едой, а дождавшись непременно следующего за паузой вопроса с напряженным вниманием слушающей наивной Лейлы‑ ханум, что это за такое жуткое условие, из‑ за которого он отказался, объяснил, что он ни за что не согласится работать в белых перчатках и в черном галстуке, а это условие там непременное и обойти его никак нельзя. Лейла‑ ханум уговаривала его подумать и из‑ за такого пустяка не лишать себя прекрасной работы, но Симург был неумолим: надо быть дальновидным объяснял он Лейле‑ ханум, сегодня ты согласишься надевать на работу белые перчатки, а завтра тебя заставят пить пиво с копченым кутумом, даже если, тебе не очень хочется. Лейла‑ ханум возмущенно всплескивала руками и говорила,, что никогда не подозревала, что Симург такой привередливый и принципиальный. Джалил‑ муаллим слушал эти разговоры, изредка улыбаясь, но вопросов насчет трудоустройства брата не задавал.

А в один из вечеров Симург пришел довольный и сказал, что наконец нашел подходящую работу и что насчет галстука и белых перчаток никто там даже не заикнулся.

‑ И машина будет по утрам приезжать за тобой? ‑ спросила Лейла‑ ханум, придающая большое значение, впрочем, как почти все женщины, внешним признакам благополучия и преуспеяния.

‑ Насчет машины я спросить забыл, ‑ с сожалением сказал Симург, ‑ но вот зато катер будет точно, а иногда и вертолет. Ты, Лейла‑ ханум, летала когда‑ нибудь на вертолете?

Джалил‑ муаллим понял, что это не шутки.

‑ Куда ты поступил?

‑ Случайно получилось, но, по‑ моему, мне повезло, ‑ нерешительно сказал Симург, чувствовалось, что он очень хочет уродить брату. ‑ Встретил я Заура Нагиева, давно я его не видел, первый раз после окончания школы встретил. Ты помнишь, ага‑ дадаш, он иногда захаживал к нам?

‑ Это не его отец в главмилиции работал, который с женой развелся?

‑ Вот‑ вот... Он сейчас в нефтяном институте заочно учится. Деловой парень, не трепач. Он, как окончил школу, пошел работать. Сейчас он буровой мастер, а как институт окончит, сразу его начальником участка назначат, твердо обещали. Он по морскому бурению. Десять дней в море ‑ зато двоить дней дома.

‑ Понятно. На Нефтяных Камнях работает?

‑ Вроде, но не совсем, ‑ сказал Симург, ‑ они новые основания осваивают. Он мне все подробно объяснил, как новый стальной остров построят в море, они его сразу начинают осваивать...

‑ Все ясно, ‑ сказал Джалил‑ муаллим. ‑ Ничего хорошего. ‑ Опасная это работа. День и ночь в открытом море. Не пойму только, что ты там будешь делать, ты же не нефтяник?

‑ ‑ Я тебе все объясню, ‑ торопливо перебил его Симург. ‑ Во‑ первых, ничего опасного, Заур мне ВСЕ объяснил, единственная неприятность, говорит, это когда неожиданно норд задует, тогда приходится еще несколько дней сверх работы посидеть в море, но за это потом столько же дней отгула полагается, во‑ вторых, им дизелист нужен, а я дизель как свои пять пальцев знаю, и зарплату там почти двойную платят по сравнению с городом, и еще премия полагается за выполнение плана, а план они ежемесячно перекрывают, это не считая ежегодной надбавки за стаж. И еще самое главное, ‑ сказал Симург, ‑ это институт, морских нефтяников в первую очередь принимают, какие отметки ‑ неважно, только бы сдал, хоть на все тройки. И путевки на любой курорт дают. Куда хочешь ‑ туда дают.

‑ Дело твое, ‑ сказал Джалил‑ муаллим. ‑ Раз поступил, то и толковать уже не

о чем. Но мне бы не хотелось, чтобы мой родной брат мок круглые сутки в море, как будто в целом городе ему места не нашлось... Люди в Баку из деревни приезжают, устраиваются, куда ни пойдешь, везде бывшие крестьяне работают, академиками становятся, а ты... ‑ Джалил‑ муаллим махнул рукой.

‑ Все будет хорошо, Джалил, ‑ сказал Симург. ‑ Я сегодня там побывал, эта

работа по мне. Самостоятельная работа ‑ и заработать можно хорошо, и перспективы есть.

‑ А в медицинский ты поступать не думаешь? ‑ безучастным голосом спросил Джалил‑ муаллим.

‑ Куда мне. Я только раз в госпитале побывал, ‑ сказал Симург, ‑ когда с рукой случилось, так меня от одного запаха лекарств чуть не стошнило. Это не для меня.

‑ А ты не писал нам, что был в госпитале, ‑ сказала Лейла‑ ханум.

‑ Ничего серьезного и не было. Руку я вывихнул, вправили и через пять дней выписали. Таких страхов я там насмотрелся. Нет, это дело не для меня.

‑ Значит, ты твердо решил?

‑ Да, ‑ сказал Симург.

‑ Ладно, ‑ сказал Джалил‑ муаллим. ‑ Что я могу сказать? С богом. Мне только одного хочется, чтобы все у тебя шло хорошо.

‑ Я это знаю, ага‑ дадаш.

Загорел Симург на новой работе так, что и узнать его нельзя было. Пахло от него в первые несколько дней после каждой вахты нефтью и морем, рассказывал он о своей работе с увлечением, и узнавали домашние и соседи из этих рассказов много нового и интересного, и это было удивительно, что под самым боком, на этих самых Нефтяных Камнях, о которых столько пишут в любой газете и по телевидению показывают, происходят события, о которых никто и представления не имел до тех пор, пока Симург не стал там работать. Все просто несказанно удивились, когда узнали, что на этих самых искусственных островах и вообще на всей территории Нефтяных Камней действует в полную силу " сухой закон" и ни один человек, начиная с самого большого начальника и кончая приехавшим на один день журналистом, не смеет нарушить его. Удивились и тому, что обыкновенные телевизоры, привезенные на Нефтяные Камни, принимают не только программы Баку и Москвы, но ни с того ни с сего начинают " ловить" на других каналах Астрахань и Красноводск, Пятигорск и всякие неизвестные заграничные станции почти без помех.

По всему было видно, что своей работой Симург был доволен и уходить не собирался. В рассказах Симург каждый раз, и Джалил‑ муаллим знал, что это он делает ради него, подробно описывал строгие правила техники безопасности и перечислял, какие самые современные вертолеты и катера переданы в распоряжение специальной службы безопасности.

‑ Ты, пожалуйста, ни о чем не беспокойся, ‑ сказал Симург. ‑ Ничего со мной там не случится. Хорошее это дело... По‑ моему, ты чем‑ то недоволен? Ради бога, скажи, я немедленно все сделаю, как ты хочешь.

‑ Я доволен, ‑ сказал Джалил‑ муаллим. ‑ Мне же очень мало что надо. Лишь бы вы все были здоровы. ‑ В последнее время он все больше ощущал какое‑ то непривычное для него безразличие. И на работу ходил без всякого удовольствия это, конечно, ни в коей мере не означает, что начал относиться Джалил‑ муаллим к своим служебным обязанностям без прежнего рвения или небрежно, нет ‑ но потеряла для него служба притягательный интерес во всех делах прежде украшающих ее, благодаря которым Человек, умудренный опытом, имел возможность проявить свои способности не только в почтовой профессии, деле по справедливости трудном, но для Джалил‑ муаллима давно уже не представляющем никакой сложности, а в более тонкого свойства взаимоотношениях с подчиненными, до сих пор откровенными с ним, использующими во свое благо его наказы и советы в области служебной и личной жизни. Теперь, вызвав сотрудника, совершившего какой‑ нибудь проступок, связанный с доставкой телеграммы или другой корреспонденции несвоевременно или не по тому адресу, коротко выговаривал ему и отпускал, не задерживая на долгий разговор с воспитательной целью, не приводил ему примеров, из которых явствовало, что может сыграть раковую роль в жизни человека проступок, на первый взгляд не представляющий особого значения, и не рассказывал поучительных историй из жизни своей и людей, хорошо ему знакомых и уважаемых.

Не готовил теперь дома речи накануне общего собрания коллектива, выступая, говорил на удивление всем недлинно и только о вещах, имеющих самое непосредственное отношение к собранию.

Изменился и в других мелочах, например, прошел, брезгливо морщась, мимо невоспитанного юнца, нагло курившего в помещении почтового отделения. В прежние времена подвел бы его Джалил‑ муаллим к табличке " У нас не курят" и при всеобщем внимании сбил бы с юнца спесь несколькими значительными словами, после которых человек впечатлительный и с сохранившейся совестью перестал бы на всю жизнь курить не только на почте или, скажем, в магазине, а даже, извините, в общественном мужском туалете, куда иногда тоже заходят по нужде люди с астмой и другими сердечно‑ сосудистыми заболеваниями. И с Мамедом изменились у него отношения. Если прежде подолгу разговаривал с ним Джалил‑ муаллим и доставляла им, можно сказать, давним соратникам, беседа удовольствие, то теперь разговаривал Джалил‑ муаллим с ним только по делу и избегал его во все остальное время, хоть и был Мамед всегда ‑ ив плохой день и в добрый ‑ хорошим товарищем, а можно даже сказать, другом.

И чего никогда с ним раньше не бывало, теперь, находясь на службе, почти все время с нетерпением ожидал окончания рабочего дня и с наслаждением думал о вечере в своем доме или в саду.

По дороге раскланивался со знакомыми, обменивался новостями и мнениями, все

как всегда, подходя к дому, непременно встречал кого‑ нибудь из семейки Манафа: или самого Манафа, или жену его, как обезьяна, беспрерывно лузгающую семечки, или дочь, правда, в последнее время Дильбер попадалась ему на пути редко, здоровалась с ним серьезно, без прежней улыбки, радостной и бесстыдной, и одевалась она теперь вполне пристойно, в скромное платье, в меру короткое, обнажающее стройные ноги до вполне допустимого уровня. Все эти перемены объяснял Джалил‑ муаллпм благотворным влиянием на нее работы в коллективе и испытывал удовлетворение от того, что семена, посеянные им в тот день, когда устроил он девчонку в аптеку, кажется, приносят добрые плоды.

Работал каждый день в саду, возился с пчелами, наблюдая с удовольствием за их образом жизни, поливал и вскапывал землю, обрезал лозы и лишние побеги плодовых деревьев и других, посаженных в декоративных целях для создания пейзажа, веселящего взгляд и душу.

С братом, в те дни, когда он жил на берегу, встречался ежедневно за завтраком и обедом. Дела у Симурга шли хорошо. По всему было видно.

Несколько раз спрашивал Симург брата, нужны ли ему деньги, и настойчиво предлагал, но Джалил‑ муаллим каждый раз отвечал, как оно и было на самом деле, что денег ему не нужно, хватает своих с избытком"

Приходили к Симургу часто по вечерам гости, все больше товарищи его возраста, каждый раз приглашал Симург и Джалил‑ муаллима, он, посидев для приличия полчаса, уходил, не желая стеснять их. Часто доносился на веранду смех, поражала Джалил‑ муаллима их способность смеяться по любому поводу, совсем, по его мнению, не смешному. Пытался он было объяснить это их молодостью но, вспомнив, что в возрасте Симурга и его товарищей он был не таким, а вдумчивым и сдержанным и никогда в компаниях так легкомысленно себя не вел, пришел к неизбежному выводу, что есть в их воспитании пробелы, к, сожалению, уже невосполнимые.

Раздражало Джалил‑ муаллима и то, что приходили к Симургу знакомые и незнакомые ему в самое неурочное время, утром, вечером, а нередко и ночью. Видно, привыкли к такому ненормированному режиму на своем острове. Словом, превратился дом в проходной двор.

Долго крепился Джалил‑ муаллим, но потом все же позволил себе в разговоре вскользь намекнуть на это Симургу.

Симург сказал, что его самого давно беспокоит мысль, что частые хождения к нему могут потревожить покой брата и его семьи, и попросил разрешения у Джалил‑ муаллима открыть для визитов к нему ворота черного хода, заколоченные за ненадобностью в незапамятные времена еще покойным их отцом и расположенные в противоположном конце двора, в той же стороне, куда выходила дверь комнаты Симурга.

Джалил‑ муаллим согласился, удивившись, как это такая простая мысль не пришла ему в голову, и добавил, что надо ту часть двора, пустынную и неблагоустроенную, служившую все эти годы свалкой для всяких ненужных вещей, привести в более или менее пристойный вид. Симург согласился и сказал, что весь этот участок он приберет и полностью озеленит.

Джалил‑ муаллим это намерение одобрил, но, улыбнувшись энтузиазму брата, попросил Симурга не увлекаться, так как посадка деревьев требует массы времени, труда и внимания. Напомнил, сколько лет понадобилось ему для того, чтобы довести сад до почти нормального уровня, и это при его умении и знаниях в области садоводства.

Симург засмеялся и сказал, что постарается справиться с благоустройством двора сам, не утруждая Джалил‑ муаллима, у которого забот хватает и без этого.

⇐ Предыдущая 1 2 3 456 Следующая ⇒