Джуд Деверо 19 страница

– Ты ошибаешься жена, – сказал он. – С ним рядом никакой девчонки не было.

С губ Алиды были готовы сорваться слова сарказма, но она все‑ таки заставила себя их проглотить. Она уже очень хорошо поняла, что Джон не заметил бы, даже если бы за его прекрасным сыном (то есть за тем, кого он провозгласил своим сыном) бегал фиолетовый дракон, изрыгающий пламя Разумеется, Джон не замечал бы его до тех пор, пока дракон не представлял угрозы для жизни Талиса. Если бы, однако, угроза возникла, Джон, вне сомнения, бросился бы между пламенем и своим возлюбленным сыном, чтобы защитить его ценой собственной жизни.

Она улыбнулась:

– Ты слишком занят своими проблемами, чтобы заметить бледную девочку подле него, но она там. Она не отходит от него ни на шаг в последнее время…

– Да какая разница? – возразил Джон, не желая расстраивать сына. – Если парень ее хочет, мне‑ то какое дело. Если ему нравится, чтобы она им восхищалась, по мне – пускай так и будет, я не возражаю.

Алида сжала руки в кулаки, пытаясь сохранять спокойствие. Несколько минут назад ее муж явился к ней, с вытянутым лицом, несчастный, потому что ею снедала ревность. Он боялся, что лишится восхищения своего обожаемого сына, когда тот женится. Джон пытался скрыть свои чувства, но очень легко было догадаться, что он пришел сюда в надежде, что жена подскажет ему причину не позволять Талису жениться. Если бы Джон очень хотел, чтобы Талис женился, он бы просто позволил ему это, и все. Ему бы и в голову не пришло советоваться с женой.

Но теперь, когда Алида исполнила свою обязанность жены и обдумывала все за него, он ломал все ее планы тем, что отказывался физически разлучить этих детей. Если же их не разлучать, все пойдем прахом. Начиная с этого дня, через девять месяцев их ежедневная близость обернется младенцем, и хочешь – не хочешь, а придется играть свадьбу

– Это же неприлично, – слабо сказала Алида, зная, что на этот аргумент ее мужу наплевать. Нет сомнения, что, если бы мальчишке захотелось, чтобы вокруг него вертелся целый отряд шлюх, Джон разрешил бы и это

Устав о г этого разговора, Джон поднялся со стула и пошел к выходу. Он уже сказал и услышал все, что хотел, и переложил большую часть проблемы на жену.

– Да, поговорю с Рашером, – пробормотал он, уходя. – Это, конечно, надо сделать.

Но он скорее бы согласился, чтобы его пытали каленым железом, чем по доброй воле просить этого человека о чем‑ либо.

Вдруг, без всякой подготовки, у Алиды вырвалось:

– Может, мне пойти вместо тебя? Джон остановился и обернулся.

– Может, мне пойти и поговорить от твоего имени? – повторила Алида. – Я слыхала, что Гильберт Рашер был не очень‑ то дружески расположен к тебе все эти годы.

Джон рассмеялся, из чего она заключила, что ему известно об этом больше, чем она думала. Она продолжала уже смелее:

– Может быть, женской мягкостью можно добиться от него большего. Он ведь сейчас без жены, а у нас есть несколько незамужних дочерей.

Джон улыбнулся шире:

– У Рашера симпатии склоняются ко все более молоденьким, по мере того как он сам стареет. Хотя по‑ настоящему то, что ему нужно, – это Эдит.

При– этих словах Джона, вообразив себе чопорную и благонравную Эдит рядом с дебоширом, пьяницей и невежей Гильбертом Рашером, оба они громко расхохотались. В первый раз за долгие годы между ними промелькнула тень некоторой близости. Так было в самом начале их брака, прежде чем Джон не расстался с надеждой получить от нее сына.

– Да, – отсмеявшись, сказал он и положил руку на косяк двери. – Может, ты и права. Может, ты выторгуешь у него больше моего.

В его голосе промелькнула тень признательности. Уже открывая дверь, он внезапно вернулся к ней и нежно поцеловал в губы. Дружеским поцелуем, поцелуем разделенных лет… Поцелуем, которым намекал, что за ним может последовать и большее.

– Я постараюсь, – прошептала она. Когда он вышел, она закрыла за ним дверь, прислонилась к ней и улыбнулась.

Алида долго стояла так, прислонившись спиной к двери. «Это только моя вина», – твердила она про себя. Все это вызвала она, и только она. Много лет назад она потребовала, чтобы ее отвели в комнату, где рожала та бедная девушка. О, если бы только она тогда этого не сделала! Если бы Алида не вмешалась и все шло своим чередом, то этот парень, которого Джон сейчас так любил, тогда вообще не родился бы на свет.

Но сейчас было уже поздно сожалеть. Алида выпрямилась и отошла от двери. Теперь ей остается один выход: постараться по возможности исправить свои ошибки.

Прежде всего, нельзя допустить, чтобы этот харизматический юноша Талис оставался в Хедли Холле. Неважно, в каком виде он тут торчит: как сын Джона Хедли или как муж его дочери. Пока он будет рядом с Джоном, тот будет готов отдать ему все: и свою землю, и свою любовь, и внимание. А дети Алиды ничего не получат. Джон будет теперь игнорировать дочерей еще больше, чем он это делал до сих пор. Теперь им точно никогда не выйти замуж! Да и своих сыновей он скорее всего вышвырнет на улицу…

Нет, от Талиса Алида должна избавиться. Но как? Она прекрасно понимала, что если он будет продолжать просить руки Калли, очень скоро Джон сдастся, плюнет на свою ревность и позволит ему все что угодно.

Алида подняла голову. Для того, чтобы предотвратить такое развитие событий, надо сделать так, чтобы Талис ни о чем не просил. Надо сделать так, чтобы дети вообще перестали просить о свадьбе. Они же еще дети – что им может быть известно о таких вещах, как любовь и брак? Они же еще никого не встречали в жизни, кого стоило бы любить и на ком стоило бы жениться.

Надо, надо их разлучить, причем как физически, так и в мыслях… Если бы ей удалось заронить зерно сомнения в их мыслях, заставить их сомневаться в том, что они друг друга любят, тогда со временем, сомневаясь все больше, они перестанут хотеть пожениться.

Да, подумала она, у нее в мозгу начинает вырисовываться план. Если все пойдет так, как она задумала, в конце концов единственный, кто окажется пострадавшим, – это Джон. Когда Алида подумала о Джоне, ее сердце стало тверже камня. Ей хотелось, чтобы он пострадал.

Что касается остальных, то поначалу, конечно, придется причинить боль собственной дочери, но позже она вознаградит Калли за это. Потом, по прошествии некоторого времени, она найдет для нее мужа. Она найдет великолепного мужа, который станет ее любить и о ней заботиться. А Талис отправится к королевскому двору, добьется милости королевы и женится на какой‑ нибудь богатой наследнице. Собственные сыновья Алиды унаследуют то, что принадлежит им по праву. И если Джон уже не сможет завещать Талису, то можно надеяться, что удастся его заставить дать дочерям такое приданое, чтобы они могли выйти замуж.

Да, думала Алида, улыбаясь. Она сможет лечь в могилу, зная, что ужасные последствия того, что она натворила много лет назад, исправлены. Теперь, когда смерть была так близка, Алида часто начинала думать, что за все нужно платить. Когда‑ нибудь там, на небесах, она встретит мать Талиса. Ей хотелось бы сказать бедной девушке, что она достойно позаботилась о ее сыне.

Открыв дверь, Алида окликнула проходящую мимо служанку.

– Где Пенелла?

Девушка– служанка, совсем молоденькая, наверное, была в Хедли Холле недавно.

– А кто такая Пенелла?

– Миледи, Пенелла‑ то ведь на кухне, – донесся голос сидевшей в углу древней старухи. – Вы, миледи, еще много лет назад послали ее туда.

– Пришлите ее ко мне. Немедленно. Зная, что ее время на этой земле подходит к концу, Алида желала искупить все то зло, которое причинила в жизни. Пенелла была хорошая служанка, верная и преданная. Только однажды она изменила своей преданности, и этого Алида не могла ей простить никогда. Но сейчас, думала Алида, скорее всего, Пенелла уже все поняла. А, кроме того, Алиде нужен был кто‑ то, кому бы она могла полностью доверять.

– Могу я на тебя положиться? – холодно спросила Алида, глядя на свою бывшую служанку. Та подошла к очагу, насколько осмелилась близко. За те годы, что она провела на кухне, она состарилась как будто на несколько столетий. Алида ее не узнала бы: изнуренная, поседевшая, с иссохшими трясущимися руками, на лице глубокие морщины, плечи сгорблены.

Пенелла заглянула своей госпоже в глаза. Алида увидела в ее взгляде только мольбу – никакой гордости. Она понесла суровое наказание за то, что совершила. Однажды она предупредила одного крестьянина о том, что он скоро будет сожжен. Не было такого дня в ее жизни, когда бы она горько не раскаивалась в том, что сделала.

– Да, вы можете на меня положиться! Я жизнь свою отдам, чтобы вам это доказать, – ответила Пенелла с чувством. Она готова была поклясться своей кровью, своей душой. Теперь‑ то за все то, чего она так долго была лишена, – за еду, за тепло, за удобную постель, – она бы могла задушить тех крестьян своими руками.

– Хорошо. Садись. – Тон Алиды потеплел. – Угощайся. Ешь чего хочешь.

Пенелла села и трясущимися руками потянулась к еде, которая стояла на столе перед очагом. Алида приказала:

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, что подслушала тогда, когда та старуха пришла и рассказывала про двоих детей. Она говорила про этого Талиса и мою дочь. Я хочу знать, что ты запомнила. Каждое слово.

Первым желанием Пенеллы было запротестовать и начать уверять госпожу, что она тогда послушно оставила их в одиночестве. Но по одному взгляду Алиды она поняла, что сейчас не время притворяться. Она, разумеется, подслушивала все беседы, которые вела ее госпожа, и госпожа это прекрасно знала.

Нелегко ей сейчас было сосредоточиться и вспомнить все, что тогда было. Но от каждого съедаемого ею кусочка божественно вкусной еды – настоящей еды, не объедков! – у нее в голове прояснялось, и перед ней со всей ясностью вставал тот факт, что дальнейшая ее возможность питаться так же зависит от того, что она сейчас вспомнит.

– Она говорила, что они – как две половины одного целого. Если одному что‑ то не нравится, то и другому тоже. Они хотят, чтобы у другого было все самое лучшее, жертвуют своими личными желаниями ради удовольствия другого. Их нельзя разлучать, разлука их убивает. Они очень ревнивы, особенно мальчик. Он просто не переносит, когда девочка обращает внимание на что‑ то еще, кроме него. Девочка его боготворит, поклоняется ему. Ради него она готова солгать, украсть. Наверное, она может ради него и убить. А он – он человек чести, это чувство для него очень важно. Он никогда не совершит дурных поступков по отношению к другим.

Тут Пенелла не могла удержаться от мысли, что несколько лет работы на кухне Джона Хедли, и ни в ком не останется и следа от чувства чести, даже если оно поначалу и было. У нее тоже когда‑ то было чувство чести. Из‑ за этого‑ то чувства она тогда и предупредила тех крестьян. Ей казалось, совершить злодейство по отношению к невинным младенцам – это «дурно». Просто удивительно, что пустой желудок способен делать с чувством чести. Теперь, вне сомнения, она могла бы сжечь весь дом, если бы от этого зависело, набит ее желудок или нет.

– Хорошо, – сказала Алида и налила служанке пива. За прошедшие годы она уже успела забыть, какая у Пенеллы замечательная память. – Мне нужна твоя помощь. Все надо сделать в полной тайне. Но я должна быть уверена, что могу тебе доверять, то есть что ты будешь верна мне, и только мне.

Пенелла подняла голову. В ее глазах засверкали слезы. И она сказала от всей души:

– Я сделаю все, что вы захотите.

– Я хочу избавиться от этого мальчишки. Пенелла отодвинула от себя тарелку с едой.

– Я его убью.

– Нет! – резко бросила Алида. – Я хочу отправить его обратно к его настоящему отцу. Я не хочу, чтобы он был связан с этим домом. – Она добавила тише:

– Есть еще одна вещь, которую нужно сохранить в тайне. Я умираю. Я проживу еще от силы два года.

Пенелла бросила на нее только один взгляд, продолжая есть. Алида поняла, чего она лишилась. Когда‑ то давно Пенелла сделала бы для своей госпожи все, что могла, из искренней любви. Теперь она любила только одно: настоящую еду. И хотела одного: выжить. Но, впрочем, это Алиде было неважно. Алида должна была спасти свою семью, и ради достижения этой цели она была готова на все.

– Да‑ да, Эдит, – раздраженно сказала Алида. – Я понимаю, что девочка уступчива, что тебе с ней не слишком много хлопот, и все такое. И я знаю, как ты стараешься сделать для нее все, что можешь. Я тобой вполне довольна. Но я хочу знать, что ты думаешь о ней как о человеке.

Эдит смотрела пустыми глазами, не понимая, чего хочет мать. Ей нравилось делать матери доклады, нравилось перечислять все по порядку, как будто держа перед глазами аккуратный список.

– Она бегает за этим молодым человеком… Ну, я имею в виду, – Эдит смутилась и покраснела, – я имею в виду, за нашим братом.

– Ах, Эдит! – проговорила Алида с нежной улыбкой. – Ты прекрасная дочь. О такой всякая мать может только мечтать.

Сердце Эдит подпрыгнуло от неожиданности. До сих пор она еще ни разу в жизни не получала от своей матери ни слова похвалы. По крайней мере, мать никогда не хвалила ее так явно. Если она преуспевала в аккуратном ведении хозяйства да очень толково управляла служанками, Алида только кивала головой и говорила: «Хорошо». И все. И то это было намного больше, чем, например, отец. Эдит вообще была не уверена, что собственный отец знает, кто она такая. Услышав эту необычайную похвалу, Эдит была так глубоко потрясена, что смогла лишь вымолвить:

– Благодарю.

– Твой отец поселил с вами такую девушку, как эта Калласандра, а ты, ни слова не говоря, взяла ее под свою опеку. Обращаешься с ней самым наилучшим образом. Ты все делаешь так, как будто она тебе… будто она тебе равная.

Эдит на это ничего не могла сказать, потому что действительно до сих пор она была уверена именно в этом: что Калли ей равная.

– Понятно, что из своего добросердечия ты даже не замечаешь различий. Тебе не бросается 6 глаза, как она держится, как говорит по‑ крестьянски; что ничего важного делать не умеет – если, конечно, не думать, что выращивание бобов очень серьезное занятие. Ей больше подошло бы копать лопатой землю, потому что руки у нее, конечно уж, не для лютни! Да уж, такие руки, что… А ноги… Даже не знаю, право, носила ли она вообще какую‑ нибудь обувь до сих пор, или они там босиком ходили?

Алида улыбнулась, глядя, как расширились от изумления глаза Эдит.

– Да‑ да, я вижу: ты, конечно, ничего этого до сих пор не замечала. Ты хороший человек, хорошая дочь, Эдит. Ты – лучше всех.

Алида подошла к окну.

– Эдит, дорогая доченька. Можно мне тебе доверять?

– Да, – ответила та дрогнувшим голосом. Она еще никогда не видела свою мать такой – такой открытой, доброй, такой близкой. Эдит почувствовала даже, что у нее в глазах появились слезы при мысли, что мать любит ее. До сих пор ей казалось, что мать о ней почти никогда не думала. – Да, – повторила она шепотом. – Мне можно доверять!

– Что ты могла бы сказать насчет этого молодого человека, насчет Талиса? Как тебе кажется, он красив?

– Он мой брат. Как я могу оценивать, красив он или нет, если он мне брат? Долг мне велит…

– Да‑ да, разумеется, – Алиду всегда раздражало то, что у ее дочери совершенно не было ни воображения, ни страсти. Она села в кресло напротив нее и взяла обе ее руки в свои. – Когда он рождался, я очень мучилась. Ты еще пока не знаешь, какая это мука – рожать детей, но поверь, что во время родов женщина часто не понимает, что происходит.

По лицу Эдит было ясно: она и сейчас с трудом понимает, что происходит.

– В тот день мы рожали вместе с одной женщиной… У нее была смуглая кожа, черные волосы и темно‑ карие глаза. – Алида посмотрела прямо в глаза дочери. – Точь‑ в‑ точь такие же, как у этого мальчика.

Эдит долго не могла сообразить, что имеет в виду мать, но в конце концов до нее дошло:

– Неужели… детей перепутали?

При этих словах Эдит Алида сделала большие глаза, оглянулась с таким видом, будто хотела проверить, не спрятался ли кто‑ нибудь в пустой комнате, и быстро закрыла Эдит рот рукой.

– Не смей такого вслух говорить, что ты! В течение всех этих лет сомнение иногда беспокоило меня. Мне тогда было слишком больно, и я не могла точно знать, какого ребенка я родила. Черноглазая девушка родила ребенка одновременно со мной. И все там были в такой панике…

– Но это же означает… – прошептала Эдит. Алида на клонилась к дочери и тихо зашептала:

– Да, если это так, то это будет означать, что Талис – не твой брат. Зато Калласандра – твоя сестра. Кстати, она ведь на вас немного похожа, правда? На вид она вполне могла бы быть одной из моих дочерей, а?

– Дороти так и говорит, но я… – Эдит решила, что не будет говорить матери, как она высмеивала сестру за такие глупые, как ей казалось тогда, предположения.

– Эдит, Эдит, что же мне делать, ты ведь видишь, как твой отец обожает мальчишку? Разве я могу пойти к нему и сказать: возможно, Талис не твой сын, а вместо этого у тебя еще одна дочь, к тому же намного хуже тех, что уже есть? – Она закрыла лицо руками:

– И мне не с кем поделиться этим сомнением, потому что кому можно это доверить?

– Мама, со мной можно поделиться всем, мне можно доверять! – нежно произнесла Эдит, чувствуя, что так ее еще никто не одаривал.

– Да, Эдит? Можно? Тебе действительно можно верить? – Не дав дочери ответить, Алида заговорила:

– На деюсь, что можно. Кстати, говорят, тут неподалеку есть один вдовец, который хочет жениться. Ему тридцать, у него двое маленьких сыновей, еще в нежном возрасте, которым необходима мать. А еще мне говорили, что покойница, его первая жена, была не домохозяйка, а свинья свиньей, так что этот человек будет просто счастлив, если его новая жена приведет имение в порядок и возьмет на себя заботу о детях.

Эдит до боли сжала руки матери:

– Я сделаю все что угодно, мама. Все‑ все.

– Какая же ты все‑ таки замечательная дочь. Давай об судим с тобой некоторые моменты… Я думаю, что этому молодому человеку, Талису, нужно преподать несколько уроков. Во‑ первых, в танцах, в хороших манерах, в игре на лютне, придворном этикете, как беседовать с дамами – ну, ты сама знаешь, что необходимо. Как тебе кажется, Дороти или Джоанна согласятся помочь ему освоить все, что он не знает?

Эдит чуть было не расхохоталась вслух. Каждая из ее сестер, наверное, душу бы продала, чтобы только коснуться этого красавца Талиса! Чье сердце способно устоять, если он будет рядом, если станет ухаживать с галантным видом, если поможет сесть на лошадь? Уж, конечно, не Джоанны.

– Да, я думаю, что смогу их заставить. Хотя, конечно, они очень заняты…

– Да, я уверена, что они очень заняты, но все же, – по вторила Алида. Она‑ то прекрасно знала, что ее дочери «заняты». Время, она была уверена, у них найдется.

– И еще, Эдит, – как бы между прочим добавила Алида. – Как ты считаешь, можно ли разрешать Калласандре проводить столько времени с молодым человеком? Тебе не кажется, что выглядит это неподобающе? Попытайся найти достаточно дел, чтобы занять ее… Может быть, она могла бы ухаживать за каким‑ нибудь садом, если уж она так хорошо умеет копаться в земле. – Алида подняла голову с таким видом, как будто ее осенила мысль:

– Отцу Керису нужна по мощница в уходе за его целебными растениями.

У Эдит перехватило дыхание. Сад с лечебными травами был полон ядовитых растений! Там были волчьи ягоды, и болиголов, и белладонна, и наперстянка – травы, которые при надлежащей обработке служили лекарствами от боли или от бессонницы, но при неосторожном обращении могли стать причиной отравления или даже смерти. Поэтому их выращивали на отдельном участке, расположенном далеко и хорошо огражденном, чтобы не перепутать с огородными растениями. Ядовитый Сад, как его называли, был расположен на пригорке в миле от их дома, и туда никто не ходил.

В мозгу Эдит завертелась тысяча мыслей разом. Она же всегда стремилась привести свои мысли в порядок.

– Если Калласандра наша сестра, то прилично ли посылать ее в Ядовитый Сад? Там очень одиноко, и случиться с ней может все что угодно… И потом, это же работа не для леди! И еще, если Талис – не брат нам, то… Что все будут думать, глядя, как мои сестры прямо млеют с ним рядом? А я думаю, что, скорее всего, так оно и будет. А что будет, если…

– Эдит, – выпрямившись, резко прервала ее Алида. – Я обратилась к тебе не как к девочке, а как ко взрослой, равной себе. Я доверила тебе страшную тайну. От тебя зависит, как ты сохранишь ее, оправдаешь ли ты мое доверие, сбережешь ли мою честь. И оставляю на твое усмотрение, что надо делать, а чего не надо. Я никогда не потребую от тебя, чтобы ты делала что‑ то против своей совести. – Она наклонилась вперед:

– Но помни, что бы ты ни сделана, никогда и подумать не смей намекнуть отцу или сестрам, что есть какие‑ то сомнения в том, что Талис – ваш брат. Поняла ты или нет?

Эдит не нашлась, что ответить. Алида неожиданно улыбнулась и сменила тему:

– Того вдовца зовут Аллан. Он выше твоего отца, и, говорят, хорош собой. Так что без жены он долго не останется. Скоро мне предстоит ехать в те места… Он живет недалеко от Гильберта Рашера. Может быть, я к этому Аллану заеду по пути и расскажу ему, какая ты прекрасная дочь: и надежная, и обязательная, и аккуратная, и послушная. Как ты мне никогда не отказывалась помочь, что бы я тебя ни просила сделать. Когда тебя ни позовешь, ты всегда тут как тут. И что на тебя всегда и во всем можно положиться.

Она погладила ее по щеке.

– О том, что ты хорошенькая, я тоже расскажу. Наверное, когда я закончу говорить, он уже подпишет брачный контракт. Да что там «наверное», я в этом просто уверена! – Она расхохоталась. – Подумай‑ ка, Эдит, о том, что в это самое время через год ты, может, уже будешь носить собственного ребенка. Как тебе нравится такая мысль?

Слова застряли у Эдит в горле. Ее руки задрожали, слезы готовы были пролиться. Боже, жить в собственном доме, управлять собственным хозяйством! Собственный муж, собственный ребенок!

– Я… Я, конечно же, сохраню тайну. Я прослежу, чтобы молодого человека обучили всему, что надо, и что… – Нет, нельзя называть Калли по имени, а то сразу же вспоминается, что это ее сестра. – Чтобы ее отправили в Ядовитый Сад.

– Ну вот и хорошо. – Алида поцеловала дочь в щеку. – Я рада, что мы договорились. Все, можешь идти, – внезапно сказала она. Наконец Алида получила от Эдит то, чего хотела: слепое послушание.

Позже наедине с Пенеллой, которая уже четыре дня непрерывно только и делала что ела, Алида сказала:

– Потом надо будет все‑ таки поискать мужа для Эдит. Напомни, чтобы я не забыла. Конечно, трудновато будет. Кто на нее польстится, когда она вся сморщенная, как прошлогоднее яблоко…

– М‑ м‑ м, – ответила Пенелла. Ее рот был слишком забит, и ничего другого сказать она не могла.

– Да ты и в самом деле красавец, – сказала Алида Талису, смотря на него снизу верх. Сегодня утром она оделась тщательнее обычного. Ей предстояло встретиться с молодым человеком один на один в первый раз с тех пор, как он появился в Хедли Холле. Когда она его увидела, на какой‑ то момент ее охватила зависть. Ну почему крошечная темная девочка могла родить такого красавца? Почему у Алиды сыновья такие хрупкие? И как такой сын мог появиться у такой свиньи, как Гильберт Рашер?

При взгляде на Талиса казалось, что от него словно исходит свет. Даже если бы ей это не повторяли много раз, она и сама бы поняла, что этот человек скорее умрет, чем предаст то, во что верит. Он был похож на героя старинных сказаний о рыцарских подвигах, о рыцарях и королях, слишком прекрасных для этого грешного мира. Вздрогнув, она вспомнила, что еще давно заметила – во всех старинных историях прекрасные герои всегда умирают молодыми.

– Вы плохо себя чувствуете, – мягко сказал Талис, потом его молодая и сильная рука подхватила ее под руку. Он подвел ее к креслу, и, усадив, опустился рядом с креслом на колени и заглянул ей в глаза. Так, как на нее смотрел он, на нее никогда не смотрел никто из ее собственной семьи.

Потом он укутал ей ноги пледом и раздул огонь в камине. Когда он вернулся к ней и опять тревожно заглянул в глаза, она поняла: этот мальчик каким‑ то образом узнал, что она умирает. Ей неудержимо захотелось, чтобы он и вправду был ее сыном.

Она, как могла, старалась сохранить спокойствие. Она не имеет права поддаваться жалости к себе. Через несколько месяцев ей предстоит встретиться с Создателем. До этого надо успеть еще многое сделать. Она не могла допустить даже мысли, что ей придется предстать перед Господом, оставив своих детей нищими.

– Подойди, сынок, – слабым голосом произнесла она. – Сядь рядом. Дай я посмотрю на тебя.

Он тотчас сел подле нее, у ее ног. Она повернула его голову лицом к свету. Прекрасная кожа, великолепные зубы, открытые и честные глаза.

Она убрала руки.

– Ты просил позволения жениться на Калласандре…

– Да, – сказал он. – Я во всем мире больше ничего так не хочу. Калли… это… – Он заколебался и покраснел, потом отвел глаза и стал смотреть на огонь.

– Она ведь еще очень молода.

– Не так уж она молода, – улыбаясь про себя, заметил он.

Алида почувствовала, как внутренне он убежден, что имеет на это полное право. Она нежно произнесла:

– Ты – мой сын, которого я всегда желала и которого я чуть не потеряла навсегда.

Талис нахмурился:

– Но ведь есть же еще Филипп и Джеймс.

– Да, разумеется, – быстро ответила она. – Они добры и хороши во всем. Но ведь для женщины неважно, сколько у нее детей – если она теряет одного, она никогда не перестает сожалеть о нем. Ты знаешь, что мои волосы поседели в тот день, когда произошел этот пожар? Ты знаешь о том, что эта потеря нас обоих, и меня и твоего отца, свела с ума? Твой отец так никогда полностью и не оправился от этого.

– Да, я слышал, – тихо ответил Талис. Она погладила его шелковистые волосы, погрузила пальцы в его кудри. Когда‑ то в своей жизни она была способна на большую любовь. Если бы она с самого начала смогла родить своему мужу такого сына, как этот, ее жизнь сложилась бы совсем по‑ другому…

– И теперь, сразу после того, как мы тебя отыскали, ты опять исчезаешь? Женишься и покидаешь нас?

– Но если вы пожелаете, мы можем жить и здесь.

Она улыбнулась:

– Когда ты женишься, ты уже не обратишь на меня ни капли внимания. Молодые мужья способны думать лишь об одном: что дома их ждет молодая жена и постель.

Услышав это, Талис незаметно усмехнулся, глядя в огонь. Было ясно видно, чем заняты все его мысли: тем, как он обнимет свою возлюбленную и поцелует ее. Поняв это, сердце Алиды еще более очерствело. Можно подумать, она не была когда‑ то такая же! Нет! И она раньше мечтала о том же, о чем думает этот мальчишка сейчас. А как повернулась ее жизнь? Ха! Поцелуи – это все ненадолго. Что надолго, так это собственность.

Некоторое время они молчали. Они были в комнате одни: Талис сидел на полу, Алида – в кресле, откинувшись на спинку. В комнате не было света – только огонь в камине освещал их лица своими бликами.

– Тебе известно, что я умираю? – тихо спросила Алида.

– Да, – ответил он, не глядя на нее.

– Как ты узнал?

– Вы забываете, что я рос не здесь, не в богатом доме. Я жил в деревне… Приучился ухаживать за животными. У них ведь только по глазам можно увидеть, когда им больно. Ну, и я привык им заглядывать в глаза.

– Об этом знают только три человека: ты, моя служанка и та гадалка, которая мне предсказывала будущее. Она говорит, что я проживу еще не более двух лет.

Талис подождал, что она скажет, но она молчала. Тогда он взял обе ее нежные маленькие ручки в одну свою – большую и смуглую – руку.

– Ты поможешь мне? – произнесла она тихим умоляющим голосом.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– О, милый сын! Мне так не хватало тебя! Я никогда не видела – и уж не увижу – тебя младенцем, не посмотрю на то, как ты делаешь первые шаги. Я не воспитывала тебя, как остальных своих детей. – Она изо всех сил сжала ему руку. – Ах, Талис, я так люблю своих детей, что становлюсь в отношении них страшной собственницей! Я просто не выношу, когда мои дочки выходят замуж и уходят от меня.

Она выждала мгновение, чтобы посмотреть, поверит он или нет. Он поверил. Разумеется, он не привык, чтобы люди лгали. До сих пор он этого не встречал. Насколько было ему известно, люди обычно говорят правду.

– Я… Я, конечно, знаю, – она заговорила как бы через силу, как будто боль сдавливала ей грудь. – Я знаю, что ты очень любишь эту девушку, но… Я хочу попросить тебя об одном одолжении – сделай его для меня. Дай мне хоть узнать тебя. Пусть твои братья и сестры немного узнают тебя, прежде чем ты уйдешь к другой. Прежде чем у тебя появятся собственные дети, которые заберут все твое время и все твое внимание. Если ты прямо сейчас женишься и заведешь детей, то ни у меня, ни у моего мужа, ни у твоих братьев и сестер так и не останется времени побыть с тобой. – Она помолчала, потом продолжала:

– Да, я знаю, что прошу у тебя очень многого. Я ведь никогда не была тебе матерью… А знаешь ли ты, что, рожая тебя, я едва не умерла? Ты был таким крупным мальчиком, а у меня узкие бедра. – Она улыбнулась и погладила его по голове. – Да, я чуть не треснула пополам, когда ты выбирался на свет!

⇐ Предыдущая 14 15 16 17 181920 21 22 23 Следующая ⇒