АННИ БЕЗАНТ 5 страница

Наконец, в то время, как Он сидел под деревом, Его озарил свет, и Он познал причину страдания. Горе исчезло; его заменила радость, и с уст Его слетел крик радости, которой не будет конца, тот крик, что все еще звучит через века. Английский поэт (Эдвин Арнольд) нашел выражение словам, в которых Будда объявил, что причина страдания в неведении и что познание рождает радость.

“Я, Будда, который плакал слезами всех моих братьев, Сердце которого было пронзено скорбью всего мира, Я смеюсь и радуюсь, ибо есть свобода! ”

Свобода и есть радость. Слепота неведения рождала слезы, сердце было разбито страданием мира, как и сейчас человеческие сердца разбиваются, потому что не знают, что есть свобода. Свобода возвещает, что причина страдания лежит не во вселенной, а в нас самих, в нашем неведении и слепоте, а не в природе вещей, не в самой жизни.

С излившимся светом приходит свобода, и радость человеческая становится божественной. Божественный свет влился в душу ученика, он стал просветленным, мудрым, а для мудрого нет скорби: страдание умерло навеки для божественно озаренной души.

ГЛАВА 5. НА ПОРОГЕ

Мы стоим перед Златыми вратами, которые каждый человек может открыть и которые ведут в Великий Храм. Вступив в него, человек больше не выходит из него.

Мы попытаемся представить себе настроение приближающегося к порогу неофита, который надеется вступить в Храм и примкнуть к тем, которые отдали себя на служение миру, посвятили себя помощи и прогрессу человечества. Стоящие в Преддверии очень различаются по своим умственным и нравственным качеством. Они обладают разными свойствами и большей или меньшей способностью двигаться вперед, но у них у всех есть одна общая черта: это серьезность, глубина настроения. У них определенная цель. Они ясно сознают, к чему стремятся, и смотрят на мир в свете этой цели. Это их общая очень важная черта. В Восточных Святых Писаниях подчеркивается важность этого глубоко серьезного настроения. В индусских святых книгах легкомыслие определяется как один из наиболее опасных недостатков, а серьезность — как одно из самых ценных качеств. Во всех религиях мы видим такое же отношение к этим свойствам. Вступившие в Преддверие перешагнули через те стены, которые разграничивают религии и вероисповедания, и они понимают, что во всех религиях одни и те же великие учения. Все религиозные люди стремятся к одной и той же великой цели. Неудивительно, что во всех святых писаниях мира, раз они исходят от единого великого Братства Учителей, мы находим те же требования для неофита: серьезность считается одним из самых существенных свойств ученика. Наиболее подробно это качество разбирается во второй главе Джаммапады:

“Если серьезно настроенный человек пробужден, если он не забывчив, если его дела чисты, если он действует осмотрительно, если он ограничивает себя и живет согласно закону, его слава будет расти.

Пробуждением себя, серьезностью, самоограничением и самообладанием мудрый человек может сделать для себя остров, который никакой поток не затопит.

Безумцы, люди ложной мудрости, следуют тщеславию. Серьезно же настроенный человек хранит свою серьезность как лучшую свою драгоценность.

Не следуй тщеславию, не гонись за наслаждением любви и чувственности! Глубокую радость обретает тот, кто склонен к углублению и размышлению.

Вдумчивый побеждает тщеславие серьезностью; мудрый поднимается на вершины мудрости и с них смотрит на безумцев; спокойно смотрит он на суетливую толпу, подобно тому как поднявшийся на гору смотрит на пребывающих в равнине.

Серьезный среди легкомысленных, бодрствующий среди спящих, мудрый двигается вперед, как скаковой конь, оставляющий за собой остальных. Восхваляется всеми серьезность. Легкомыслие всегда порицается.

Бхикшу, который любит серьезность и боится легкомыслия, двигается наподобие огня и сжигает все свои оковы, малые и большие”.

Оглядываясь на всю совершенную работу, мы видим, как это качество — серьезная вдумчивость — лежит в основе всего очистительного процесса природы, управления мыслями, созидания характера, преображения низших качеств в высшие. Весь тот труд предполагает вдумчивую природу, признавшую свою цель и определенно к ней подвигающуюся.

Таким образом, эту черту можно признать характерной для всех, находящихся в Преддверии. Она проявляется очень реально для тех, кто прозрел. Мы знаем, что характер человека можно прочесть в окружающей его ауре. Говоря о человеческой эволюции, я указывала, что вначале душа представляет собой нечто весьма неопределенное. Недаром ее сравнивают с бесформенной туманностью. По мере того, как душа развивается, туманный ореол обретает все более ясные очертания, и аура человека принимает соответствующий определенный образ; чем более развивается индивидуальность, тем более определенны становятся эти очертания. Если вглядеться в стоящих в Преддверии, то видно, что аура этих людей имеет законченные очертания; эта законченность является внешним признаком той внутренней определенности, которая свойственна индивидуальной душе. Это явление все более и более ярко выражается. Здесь не может быть ошибки. Душа находится на той или иной ступени не по чьей-либо милости и не случайно: это ясная и определенная ступень, являющая обретенные качества и силы, ясно видимые тому, кто прозрел. Серьезность рождается с развитием индивидуальности, дающей ясные очертания ауре; определенно очерченная атмосфера, окружающая человека, является как бы внешним признаком внутреннего состояния вступивших в Преддверие; у одних ярче, у других слабее, но черта эта общая для всех.

В чудесной книжке “Свет на Пути” верно сказано, что посвящения даются ученикам самой жизнью. Это конечно не те посвящения, которые даются в самом Храме (первое из них при прохождении через Златые Врата), а те постоянные испытания, с которыми ученик встречается в своей ежедневной жизни. Вполне реально можно сказать, что жизнь — Великий Иерофант. Все испытания, через которые ученик проходит, свидетельствуют о его силе и развивают его способности. В “Свете на Пути” изложены определенные условия, начертанные, как говорится в “Комментариях”, в передней каждой ложи истинного братства. Эти правила выражены мистическим языком, а при употреблении мистической речи может возникнуть опасность слишком буквально понимать слова, не вникая в сокровенный их смысл. Вы помните четыре истины, начертанные в передней каждого духовного братства:

“Прежде, чем очи увидят, они должны быть недоступны слезам”.

“Прежде, чем ухо услышит, оно должно утратить свою чувствительность”.

“Прежде, чем голос может заговорить в присутствии Учителя, он должен утратить способность наносить боль”.

“Прежде, чем душа может предстать перед Учителем, стопы ее должны быть омыты кровью сердца”.

Автор “Света на Пути” дал в своей книге ценные комментарии, помогающие раскрыть глубокий внутренний смысл этих первых истин. В них объясняется, что фраза: “Прежде, чем очи увидят, они должны быть недоступны слезам”, — означает, что душа должна перейти от жизни ощущений к жизни познания, из места, где она постоянно потрясается страстными вибрациями чувств, — в область знания, где царят определенность, тишина и покой. Глаза — окна души; окна эти затуманиваются “влагой жизни”, т. е. сильные ощущения радости или страдания набрасывают покров на окна души, и она не в состоянии через них ясно видеть. Эта пелена набрасывается не изнутри, а извне; не душа, а личность рождает ее, ибо она является не вследствие понимания жизни, а в силу страстных ощущений. Потому она выражена словом “слезы”, которые являются подходящим символом страстных эмоций радости и скорби. Очи души не могут настоящим образом видеть, пока они не стали недоступны слезам, пока окна души не утеряли способность затуманиваться извне осаживающейся влагой, пока они не прояснились и не стали пропускать Света Знания. Это искусство должно быть обретено. Это не значит, что ученик утеряет свою чувствительность, но что ничто извне приходящее не может нарушить его равновесия; он не теряет способность страдать или наслаждаться. Он будет более остро и страдать, и радоваться, чем другие, но ни скорбь, ни радость не будут в состоянии отвлечь его от цели и лишить того равновесия, которое приходит с истинным знанием. Знание дает понимание вечного, непреходящего, и потому у человека является спокойное убеждение, что нереальное не может не туманить зрения души.

То же и со второй истиной: “Прежде, чем ухо услышит, оно должно утратить свою чувствительность”. Душа должна достигнуть места безмолвия. Ибо хотя голос Учителя постоянно звучит в мире, но уши людей не слышат его, потому что они оглушены звуками внешней жизни. Учитель не безмолвствует, Он всегда говорит, голос Его постоянно раздается. Но окружающие звуки так громки, что эти грубые выражения низших эмоций не пропускают более нежных и тонких мелодий. Поэтому должно настать безмолвие, и ученик в Преддверии должен обрести то безмолвное место, где он может услышать истинный звук. Это место безмолвия вызывает вначале впечатление отсутствия всякой чувствительности, такая глубокая не нарушаемая тишина встречает здесь душу.

Автор сильно говорит о трудной борьбе при наступающем безмолвии. Мы так привыкли к окружающим нас звукам, что наступающая тишина поражает душу, как будто человек очутился в бездне, где нет звука, в мраке полного одиночества, и душе кажется, что почва ушла из-под ног, что все изменилось, как будто с исчезновением звуков исчезла и сама жизнь. Если даже сам Учитель держит руку ученика, ученику кажется, что рука его пуста; он не видит больше ни Учителя, ни того, кто шел перед ним, и он чувствует себя висящим в пространстве: ничего нет ни над ним, ни под ним, ни по сторонам. В эту минуту безмолвия наступает как бы пауза в его жизни; все как будто приостановилось, даже сама жизнь души. Среди этой тишины с другого берега слышится впервые тот голос, который, раз он прозвучал, слышится уже затем всегда среди всех звуков земли. Уловившее его ухо уже будет всегда воспринимать его: никакие земные звуки не в силах заглушить прозвучавшей в душе музыки. Эти две истины должны быть про чувствованы и пережиты до приближения к Златым Вратам: ученик должен их понять до того, как подойдет к порогу и начнет ждать разрешения вступить в самый Храм.

Остальные две истины принадлежат скорее жизни в самом Храме, хотя они начертаны уже в Притворе. Многое, что здесь начертано, вырабатывается по другую сторону. Оно дается здесь неофиту лишь для его руководства, чтобы он знал, в каком направлении ему идти и как подготовить себя к работе в самом Храме. В Преддверии душа делает усилие постигнуть эти великие истины. Способность говорить в присутствии Учителей и стоять перед Ними лицом к лицу может явиться как предчувствие в Преддверии, но вполне понятной она может стать только в самом Храме. По эту сторону Златых Врат может только забрезжить сознание того, что значит “способность говорить”. Речь в присутствии Учителя есть призыв к Великой Сущности, представительнице того Луча, к которому принадлежит ученик. Призыв возносится вверх и затем возвращается к ученику, а от него идет в мир. Это мольба о знании. И ответ дается как способность передавать, выражать воспринимаемое знание. Единственным условием права говорить в присутствии Учителей есть стремление передавать другим обретенное знание и стать звеном той Цепи, которая соединяет Величайшего с самым ничтожным. Тот, кто хочет стать учеником, должен сейчас же стать и слугой. Он не будет получать, если не будет делиться. Эта способность речи, не внешней речи, принадлежащей скорее к низшим планам, но истинной речи, говорящей от души к душе, указывает путь не словами, а скрытой в них истиной. Эта способность речи дается ученику лишь тог? да, когда он готов отдаться служению и стать одним из тех огненных языков живого пламени, которые являются в мире человеческом, чтобы поведать ему скрытую тайну жизни.

Наконец, последняя истина: “Ученик не может стоять в присутствии Учителя, пока стопы его не омыты кровью сердца”. Подобно тому как, слезы обозначают влагу жизни, как и кровь сердца обозначает самую жизнь: кровь сердца, омывающая стопы ученика — это жизнь ученика, от которой он отказывается, чтобы отдать ее всему миру. Жизнь — самое ценное достояние человека, и потому он должен отказаться от нее, чтобы иметь право стоять перед лицом Тех, Кто все отдал. Перед Их лицом он может предстать лишь тогда, когда он погасил желание жизни для себя, желание рождения и каких-нибудь личных переживаний: он омыл стопы свои кровью собственного сердца и отдал свою жизнь на благо человечества, на служение. Эту истину можно вполне постигнуть лишь в Храме, ибо такое полное отречение от жизни, такое освобождение от всех желаний — это торжество Архата (высокая ступень посвящения), познавшего все, что можно познать, но важно знать, что такова истина, и потому она начертана уже в Притворе.

Разобрав эти ступени и стадии, ведущие к порогу Храма, мы начинаем понимать, чем станут те, кто стоит перед Вратами, готовясь переступить через порог. Многое и в них есть еще несовершенного, много остается им проработать и осуществить, чтобы достигнуть высот Посвященных. Но стоящие здесь ї люди убежденные, с определенным характером, с очищенной жизнью, с потухшими или угасающими страстями, с самообладанием, со стремлением к служению, к чистоте, к высочайшему благородству жизни. Стоя на пороге, дерзнем ли мы на мгновение взглянуть вперед, чтобы понять ожидающее нас грядущее, понять, почему в Преддверии так много требуется от ученика? Четыре Тропы или четыре Ступени виднеются в самом Храме, и каждая имеет свои собственные Врата, Врата великих Посвящений. В “Голосе Безмолвия” и в некоторых других книгах получающий первое Посвящение именуется “вступившим в Поток”. Так называется тот, кто перешагнул порог и вошел в Храм, из которого никто уже не выходит.

“Вступление в Поток” есть определенный шаг. Перед вступившими лежат еще семь жизней. Редко человек, вступивший в Поток, достигает цели во время одной и той же жизни; обыкновенно ему остается прожить 7 жизней раньше, чем он может сделать последний шаг. Но все эти выражения не надо понимать буквально, ибо жизни суть результаты, их нельзя всегда измерять земными рождениями и смертями; они не столько жизни, сколько известные этапы на пути эволюции, которые не всегда измеряются промежутком между колыбелью и могилой. Эти стадии следуют друг за другом непрерывно и без перерыва самосознания.

За этими первыми Вратами стоят вторые, иными словами, второе Посвящение, в котором последние слабости человеческой природы отпадают одна за другой, ибо все должно отныне осуществляться в совершенстве. По мере того как ученик подвигается, оковы его, последние слабости, падают, и он близится к совершенству к полному проявлению Божественного в человеке.

Сказано, что после второго Посвящения человек принимает только еще одно рождение. Только раз должен он еще вернуться, а затем его принудительный круг рождений и смертей закончен. Он может снова вернуться к воплощению, но это будет по свободному желанию служения, а не в силу вращения колеса рождений и смертей. Достигнув этой стадии, он подходит к третьим Вратам. После третьего Посвящения он становится тем, кому не суждено больше принимать рождений; в течение своего воплощения он пройдет четвертую стадию, которая приведет его к порогу Нирваны — состоянию славы и неизреченной полноты слияния с Богом, — где нет больше принудительного для души закона. Четвертая стадия — ступень Архата, на которой сбрасываются последние оставшиеся оковы.

Можно ли какими бы то ни было земными словами изобразить эти последние ступени, эти четыре Посвящения? Доступно ли нам понимание всего труда, который открывает эти Врата и подготавливает жизнь по ту сторону? Мы уже знаем, что неофит еще далеко не совершенен. В книгах, озаренных лучами из Храма, говорится, что должны еще пасть десять оков человеческих слабостей. Почему же так строги требования к тем, кто готовится переступить порог? Почему так много должно быть осуществлено раньше, чем будет дано разрешение войти в Храм, и державшие ключи раскроют Врата? Потому что часть разобранных нами условий должна быть налицо еще до этой минуты. Каждый шаг по ту сторону порога дает большую и большую власть человеку. В Храме глаза раскрываются, и человек чувствует и живет так, как здесь невозможно. Новое зрение, слух делают из него человека, отличного от окружающих, владеющего неведомыми силами. Среди людей он только отчасти с ними. Понятно, что раньше, чем ему можно доверить власть, он действительно должен стать иным человеком, чтобы данная ему власть не оказалась опасной для других. Если бы такой человек все еще имел общие слабости, если бы он легко раздражался недостатками окружающих, легко терял равновесие под влиянием событий дня, легко приходил в гнев, если бы его сострадание не росло, а сочувствие было бы недостаточно глубок, так что в минуту обиды он ощущал бы гнев, а не жалость, раздражение, а не всепрощение, если бы он не обладал н и терпимостью, ни терпением, то подумайте, какие бы могли быть результаты при обладании его, хотя бы еще и в малой степени, сверхечеловеческими силами. Не явилась бы страшная опасность, что эти свойственные обыкновенному человеку недостатки могли бы привести к своего рода катастрофам? Не стал ли бы человек при новых своих силах источником опасности для тех, на которых направлены эти силы. Как выдержал бы такой нетерпимый и не обретший сочувствия человек, как он выдержал бы свое положение, став способным читать мысли людей и видеть в их ауре обнаженным то, что обыкновенно окутывается в благообразную видимость, видя постоянно людей такими, каковы они в действительности, а не такими, каковы они кажутся во внешнем мире? Только тому может быть дана такая сила, кто, помня свои собственные недостатки и борьбу, научился не гневаться и не осуждать, а сострадать и помогать слабым. Вот почему предъявляются суровые требования неофиту, стоящему на пороге Храма, в котором место лишь помощникам и слугам человечества. Стоящая перед ним задача так велика, что прежде чем к ней прикоснуться, он должен сильно подвинутся: он должен быть свободен от человеческой слабости, обрести все знание, доступное в пределах нашей системы, и развить способности познания настолько, что в любой момент, куда бы он ни обратил свое внимание, он мог бы воспринять все, что может быть познанным. Ибо таковы способности Посвященного. Адепт есть “тот, которому не осталось ничему учиться”; он стоит на последней ступени в Храме и совершает такую великую божественную работу, что она казалась бы невозможной, если бы мы не знали, что люди ее уже совершали. Какой прогресс должна совершить душа в несколько кратких жизней, чтобы подняться с того сравнительно невысокого уровня, на котором ее застало первое Посвящение, до тех головокружительных высот, на которых стоят совершенные Адепты, цвет человеческой эволюции? Раз такая могучая задача предстоит неофиту, и ему суждено отбросить последние признаки человеческих слабостей и неведения, то понятно, что ему надо нести колоссальную работу: ставить твердые и могучие устои тому зданию, которое затем ему суждено возвести. Когда глаза открываются, величие задачи выступает ярче, чем в дни, когда они бывали сомкнуты. Путь вступившему на него кажется выше и длиннее, чем тем, которые видят его сквозь отуманенные очи по эту сторону Врат. Вступившие видят более ясно тех, кто впереди, и точнее измеряют отделяющее от них пространство. В свете этой славы как бледны подвиги ученика! Как ничтожно и слабо все его делание в свете Их совершенной силы; как почти безгранично его неведение в свете Их совершенного знания, а между тем только четыре ступени еще отделяют его от Них. Но условия в Храме будут совсем иными. То, что казалось трудным, становится легким, и что казалось невозможным, осуществляется там. Прежде всего большая перемена в том, что люди в Храме “понимают”. Помните слова, на которых я нарочно остановилась, приведя возглас торжества, сорвавшихся с уст Будды, когда Он провозгласил конец рабства и обретение свободы? Этот возглас говорил стоящим в мире не только о причине страдания, но и о прекращении страдания, обретении бессмертной сути при понимании действительности.

“О вы, что страдаете! знайте:

Вы страдаете от самих себя. Никто иной не принуждает.

Никто иной не заставляет вас жить и умирать”.

Переступивший порог знает, что это правда. Люди страдают от самих себя; они не скованы. Как только человек это понял, весь Путь со всеми его терниями преобразится в его глазах; он понимает, что мир страдает по неведению, что если люди страдают, то это потому, что они мало растут и не знают, что переходят из жизни в жизнь; колесо рождений и смертей, к которому они привязаны, держит их так крепко, потому что они не знают о своей свободе. Когда впервые сознание человека, переступившего порог, озаряется этим пониманием, он знает, смотря на мир со всеми его плачущими очами и надрывающимися сердцами, что есть конец страданию, что оно прекратится вместе с неведением. И таким образом, раздирающая мука сердца отошла: возможна еще скорбь, пока человек ее не перерос, но не может быть более отчаяния и утери надежды. В ученике является уверенность, что заря взойдет и солнце встанет. Но кроме того, переступив порог, он обретает непрерывное сознание, над которым смерть не будет больше иметь власти; рождение не родит более забвения. На все последующие жизни при нем будет это непрерывное сознание, навсегда обретенное самосознание, которое утерять больше он не может. В сущности, раз родившись в человеке, оно никогда больше утерянным не может быть, но оно не отпечатлевается в низшем сознании в течение тех жизней, которые лежат по эту строну Храма. Вступив в Храм, душа обретает непрерывное самосознание, она может оглянуться назад, заглянуть вперед и чувствовать себя сильной в познании своей бессмертной Сути. Как это должно преобразить жизнь! Ибо какие самые большие неизбежные страдания для человека? Самые тяжелые — это разлука и смерть; разлука, созданная пространством, когда нас от друга отделяют сотни и тысячи верст, и разлука, созданная переменой условий и состояния, когда покрывало смерти падает между воплощенной душой и развоплощенной. Но разлука и смерть не существуют для того, кто переступил порог. До известное степени он их еще чувствует: пока не спали все оковы, разлука и смерть еще рождают муку в его сердце, но они не могут затуманить его сознание: разлука существует для него только во плоти, а он может уже по желанию выходить из своего тела и направляться туда, где больше не имеют власти ни время, ни пространство. Итак, эти два большие источника страдания для него больше не существуют. Друг не может быть для него утерян, смерть не может оторвать от него тех, кто связан с ним душою. Для него разлука и смерть не имеют больше реального бытия; это зло прошло, их страшные образы исчезли навсегда.

Но и это еще не все. Не только он обрел непрерывное сознание, которое не дает ему возможность быть от кого бы то ни было оторванным, но он также знает, что и в грядущих жизнях он уже никогда не будет чувствовать, как прежде; он больше не вернется в мир бессознательным, чтобы истратить полжизни в поисках, не зная, чего он ищет; он больше не придет в мир в полном незнании, ослепленный окутывающей его материей. Он вернется со знанием, с раскрывшимися возможностями к прогрессу, и если он не двинется вперед, то это будет его собственная вина. Он обрел то сознание, при котором прогресс ускоряется; всякая задержка будет идти уже не от жизни, а от него самого.

Его состояние изменится также и вследствие своего вступления в новое братство, которому чужды облака сомнений, колебаний, это братство пребывает над всем и туманами земли, тучи не имеют в нем места и не могут больше нарушать покой души. Ибо, вступив в Храм, он узрел великих Учителей, и соприкосновение с Ними изменило всю его жизнь. Он соприкоснулся с непреходящим, и временное не может больше потрясти его, как в те дни, когда он не знал Вечного. Его ноги встали на скалу, и волны не могут его смести с нее, заставляя плыть по бурному морю. Таким образом, как ни величественна работа в Храме, условия настолько переменились, что она уже не кажется невозможной. Стезя делается, несмотря на свое величие, доступной. Она поднимает душу на высочайшие вершины; но эволюция душевная ускоряется невыразимо при раскрывающихся новых силах, когда мрак разошелся, и свет стал виден.

По мере того как душа поднимается на высшие ступени, скидывая одну за другой последние свои оковы, человеческая слабость исчезает, и душа начинает сиять во всей своей силе, покое и чистоте. Иллюзия низшего “Я” спадает, и душа видит всех людей в слиянии с истинным, единым “Я”. Сомнение заменяется знанием; познавая реальную Суть вещей, душа делается неспособной к сомнению. И всякая надежда на преходящее внешнее оставит такую душу, ибо в живом общении с реальностями все внешнее должно принять свои настоящие размеры, и душа познает, какие призраки те вещи, которые разделяют людей. Она познает, что все различия религии, превосходстве. одного культа над другим, что все экзотерические обряды и церемонии суть только призрачные стены, воздвигнутые между человеческими душами; эти призрачные оковы спадут с просветленной души, и эти следы человеческой слабости отлетят. Внутренние силы души раскроются; зрение, слух и знание, о которых и мечтать трудно, вливаются со всех сторон в восприимчивую раскрывшуюся душу. Это уже не то внешними чувствами ограниченное знание, исключающее почти всю вселенную и освещающее лишь ничтожную точку земли, а знание, вливающееся со всех сторон и как бы заливающее душу так, что приобретение знания скорее подходит на процесс непрерывно растущей жизни. А затем душа освобождается от последних, тончайших своих желаний, от последнего прикосновения земной жизни и ее ига.

Но, подходя к последнему Посвящению, к тому, которое создает Архата, мы чувствуем, что не в силах понять, какие еще могут быть оковы в таком высоком состоянии. Сказано, что “состояние Архата столь же трудно понять, как переживание птицы в воздухе”; как она, Он не оставляет следов; как она, Он переносится в высотах, свободные от оков, не касаясь земли, и от этих горных вершин к нам слетает глубокий мир, который ничто не может нарушить. Ничто, никакие бури земли не могут потрясти Архата; он пребывает в мире нерушимом, в светлой ясности и тишине, которую ничто не может затуманить. Знающие писали об этом состоянии, но слова могут передать только слабый отблеск таких переживаний. Сказано:

“Терпимый, как земля, как молот Индры, он подобен озеру без тины; ему не предстоит больше рождение. Его мысль тиха; тихи его слова и дела, когда он истинным знанием обрел свободу, когда он стал таким человеком”.

От этой тишины и на нас нисходит ясный, светлый глубокий мир, и мы понимаем, почему об Архате сказано:

“Нет страдания для закончившего путь и освободившегося от скорби, ибо он скинул с себя все оковы”.

Таков стоящий на вершине Стези Архат. Ему остается сделать лишь последний шаг, чтобы познать все, что возможно познать. Такова цель, таков Путь, на который могут встать все. Таков конец борьбы; конец ее — совершенный мир.

Рисуя ступени предварительного Пути, а затем уже и Стези за Золотыми вратами, может быть, я слишком сгустила краски, и Путь показался страшным? Если так, то вина не Пути, а моя. Ибо как бы велики ни были борьба, затруднения и страдание на Пути, но вступившие в Преддверие уже не вернулись бы назад ни за какие сокровища земли, какие радости могла бы дать земля тем, кто переступил порог, чтобы заставить их еще раз оглянуться назад? Страдание на Пути восхождения лучше радости земли, выше всех ее наград. Если бы вложить в одну краткую жизнь все радости, которые в состоянии дать земля, если ее наполнить наслаждениями и способностью непрерывно вкушать наслаждение, увенчать ее всеми чувственными и интеллектуальными радостями, избавив ее от всякого прикосновения страдания и усталости так, чтобы это с точки зрения земной была совершенно идеальная жизнь, то в сравнении с суровыми ступенями Стези эта земная жизнь сплошной радости была бы бледная, скучная и тусклая, музыка звучала бы как дисгармония в сравнении с мелодиями Вершин. Ибо на этом Пути каждый шаг делается навсегда и каждое страдание встречается с приветом, потому что оно дает урок. По мере того как душа подвигается по Стезе, она делается все радостнее, ибо неведение ее уменьшается, она все более наполняется миром, а слабости ее постепенно исчезают; она все растет в свете по мере того, как вибрации земли теряют способность нарушать тишину. Только Те, Кто закончил Путь, могут сказать о его конечной цели. Но и те, кто только начал восхождение, знают, что горе, встречаемое на Пути, есть радость в сравнении с земным счастьем, и самые малые его цветы краше самых дорогих и драгоценных камней земли. В свете одного Луча, озаряющего Путь, весь солнечный свет земли погасает и становится мраком. Ступающие по Стезе знают мир неизреченный, радость, которую не могут нарушить никакие земные потрясения, покой на скале незыблемой, которую не могут потрясти землетрясения, то место в самом Храме, где Мир обретается вовеки.

⇐ Предыдущая 1 2 3 45