ПРОВЕРКА. В ПРИФРОНТОВОЙ КРАПИВЕ

ПРОВЕРКА

Поезд подтащился к читинскому вокзалу. Комендантский взвод высыпал на платформу. Разбившись на четвёрки, солдаты разбежались вдоль состава. Началась обычная проверка документов. Большинство приехавших были военные. Лишь кое-где среди офицеров и солдат попадались другие пассажиры. Их проверяли особенно тщательно и придирчиво.

В тамбуре второго вагона появился франтовато одетый человек с надменным властным лицом и спокойным, немного ленивым взглядом.

— Документы! — потребовал унтер-офицер.

Не обращая на него внимания, мужчина громко позвал носильщика и стал спускаться вниз, брезгливо придерживаясь за пыльные поручни.

Унтер разозлился и рявкнул на всю платформу:

— Предъявить документы!

В ответ послышалось рычанье, и над плечом остановившегося на нижней ступеньке мужчины высунулась оскаленная собачья морда. Овчарке не понравилось, что с её хозяином разговаривают так грубо.

— Чако! — прикрикнула появившаяся в тамбуре девочка и успокаивающе погладила собаку по голове. — Никто папу не тронет!

А мужчина холодно оглядел унтер-офицера и, вытаскивая из кармана документы, процедил сквозь зубы:

— Я, любезный, не глухой.

Подбежал носильщик.

— Четвёртое купе, — сказал ему мужчина и помог спуститься дочери на платформу.

Спрыгнула и овчарка. Уселась у ног девочки, не спуская настороженного взгляда с унтер-офицера, который внимательно проверял документы. Японские иероглифы заставили его пожалеть о грубом окрике. Он подтянулся, козырнул и извиняющимся тоном произнёс:

— Пожалуйста, господин Митряев!

Подошёл высокий, коренастый извозчик. На щеке его ярко выделялись три глубоких рубца.

— Беру дёшево, везу, однако, быстро. Куда прикажете? пробасил он привычную фразу.

— В усадьбу Митряева, — ответил мужчина. — Идём, Мэри!

И они пошли за извозчиком. Впереди бежала овчарка. Сзади носильщик тащил два больших чемодана. На площади у привязи стояла потрёпанная коляска на высоких рессорах. Некрупная, хорошо откормленная лошадь мирно хрустела овсом, засунув голову в торбу по самые уши.

Уселись. Коляска, разбрызгивая грязь, пересекла площадь и въехала в одну из улиц.

Мика, надвинув на лоб японскую шляпку, с любопытством озирался по сторонам. Платайс припоминал карту Читы и проверял, хорошо ли он ориентируется в незнакомом городе.

За этим поворотом должна показаться колокольня… Правильно! Вот она торчит над крышами домов. А слева от церкви стоит дом Митряевых. Старый, двухэтажный, рубленный из толстых стволов вековых лиственниц.

Прохожих было много, большинство военные. Солдаты шли и строем, и в одиночку. И все с любопытством оглядывали коляску с большой овчаркой, сидевшей между мужчиной и девочкой. Во многих дворах дымились походные кухни. Казалось, что коляска едет не по городу, а по военному лагерю.

Миновали ещё один поворот. Эта улица вела на городскую окраину. Дома здесь стояли пореже, грязь на дороге стала гуще.

— С приездом, однако, господин Митряев! — неожиданно произнёс извозчик, когда поблизости никого не было. — С благополучным приездом! — добавил он, не поворачиваясь. — Отчаянная голова! Надо ж — в такую берлогу сунуться! Да ещё с сынишкой!

Мика вздрогнул и сжался. Платайс спокойно похлопал сына по колену.

— Все, Мэри, в порядке!.. Такой тройной шрам лучше всякого пароля… Откуда он у вас, Карпыч!

Извозчик шумно вздохнул, приподняв широкие плечи.

— Молодой был — дурной… Один на медведя хаживал… Осталась памятка от когтей.

— Скажите, Карпыч, — спросил Платайс, — вы заметили что-нибудь или знали, что я с сыном?

— Партизанский телеграф донёс, а так, вроде, не заметно.

Карпыч говорил тихо, глухо и ни разу не оглянулся на седоков.

— Вы уж того… не обижайтесь!.. — попросил он. — Со спиной моей говорить приходится. А что поделаешь?.. Глаз чужих много… Бедному извозчику вроде не о чем с японским богачом беседовать… Особо по первому разу… Опасно… Нас тут недавно крепко потрясли… Вдвоём, считай, остались… Слабая мы вам подмога.

— Ничего, Карпыч, ничего! — сказал Платайс. — Дайте мне только оглядеться… А кто второй?

— Тоже извозчик — ломовой.

— А звать как?

— Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, — Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк. — А вон и усадьба Митряева… Держитесь: управляющий — жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет — печёнку выест!.. Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте.

— Мы что-нибудь получше придумаем, — возразил Платайс.

— Все, однако! — прервал его Карпыч. — Помолчим… Опасно.

Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший.

Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой — разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске.

Не добежав до «глазка», Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась.

— Кого привёз, Карпыч? — спросил высокий костлявый мужчина с черными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами.

— Известно кого, Ляксей Петрович, — ответил извозчик. — Братца хозяина вашего — царство ему небесное. Не дождался, горемычный…

Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом — Мике.

— Милости просим!

Выпрямившись, он представился:

— Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь — ваша воля.

— Я думаю, — ответил Платайс, — мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны.

— Милости просим! — повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки.

Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу:

— Вот и прибыли… Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев!

Платайс достал кошелёк, протянул Карпычу пару крупных бумажек, предупредил:

— У меня много будет поездок. Ты, дед, каждое утро заглядывай сюда. Управляющий скажет, нужен ты или нет.

Пряча поглубже деньги, Карпыч широко улыбнулся. Рубцы на щеке разошлись, как меха гармошки. За сивыми усами прорезались белые крепкие зубы.

— Да за такую деньжищу!.. Да я день-деньской у ваших, ворот торчать буду!

— Не надо! — улыбнулся и Платайс. — По утрам заезжай.

— Куда прикажете? — спросил управляющий, подымая чемоданы.

— Оба в спальню. А затем приходите в кабинет, — сказал Платайс и первый уверенно вошёл в дом, знакомый по плану, начерченному настоящим Митряевым. — Ну, здравствуй, хоромина!.. Сколько же лет я в тебе не был?.. Лет пятнадцать?.. Нет, больше! — В голосе Платайса звучало неподдельное волнение. — Мэри! Я здесь и родился!.. Нравится тебе этот дом?

— Не очень, папочка! — хрипловато ответил Мика и прокашлялся, чтобы голос стал потоньше.

— Ваша дочка простыла в дороге? — спросил управляющий. — Можно ванну истопить горячую. Только служанки в доме нет. Я всех слуг уволил, чтобы не платить даром.

— Не надо! — отказался Платайс. — Ванну истопите вечером… А у Мэри это после тифа, да ещё и воспаление лёгких было.

— То-то я смотрю — волоски короткие! — посочувствовал управляющий.

«Глазастина длинноногая! » — про себя обругал его Мика.

— Жду вас в кабинете, — сказал Платайс, остановившись у одной из дверей.

— Слушаюсь!

Управляющий кивнул головой и понёс чемоданы дальше — в спальню.

Кабинет был обставлен вполне современной мебелью. Большой стол с богатым чернильным прибором и дорогими костяными счетами. Диван и три кожаных кресла. По стенам — шкафы с застеклёнными дверцами, на полках — конторские книги. У камина — новая полированная качалка с длинными выгнутыми полозьями. И только за столом стояло очень старое широкое дубовое кресло с высокой, как у трона, фигурной спинкой и толстыми подлокотниками.

Платайс заинтересовался этим креслом, а Мика забрался в качалку. Такой штуковины он никогда не видывал. Тяжёлая, с хорошо подогнанными полозьями, она закачалась плавно и бесшумно.

— Мэри! — одёрнул сына Платайс. — Не увлекайся!

Постучав, вошёл управляющий, снова сдержанно поклонился и прищурил без того маленькие острые глаза.

— К вашим услугам.

— Садитесь! — предложил Платайс. — И расскажите мне о брате. Я ведь ничего не знаю. Мне только во Владивостоке сообщили о его кончине, но что и почему — никаких подробностей.

— Кто сообщил? — глядя на свои острые колени, спросил управляющий.

— Я привык спрашивать, а не отвечать, — сухо произнёс Платайс. — Прошу учесть это на будущее. Но для первого раза отвечу: мой давний токийский друг — генерал Оой из тёплых ко мне чувств очень заинтересован, чтобы оставленное братом наследство целиком, без потерь перешло в мои руки.

— Пока не пропал ни один гвоздь! — хмуро сказал управляющий. — Вы сможете в этом убедиться, прочитав завещание. В нем перечислено все.

— Где же оно?

Управляющий достал из кармана длинный ключ со сложной бородкой.

— Пожалуйста… Секрет сейфа, надеюсь, вы знаете?

Платайс задумался.

— Я здесь не был больше пятнадцати лет…

Управляющий перебил его:

— А сейф установлен ещё вашим батюшкой — лет сорок назад!

Платайс зашёл за стол, сел в старинное дубовое кресло и на секунду прикрыл глаза, делая вид, что старается припомнить секрет сейфа.

Недаром Платайс провёл с Митряевым несколько дней и ночей, по капле выжимая из него необходимые сведения о брате, об отце, о Чите, о доме, о сейфе… Замочная скважина — в левом подлокотнике кресла. Повернуть два раза… А что, если Митряев и сам забыл секрет замка или умышленно сказал неправду?..

Но пока все сходилось. Платайс нащупал в подлокотнике отверстие, вставил ключ. Кресло с круглым куском пола под ним медленно повернулось, и Платайс оказался сидящим лицом к стене. Одновременно отъехала в сторону деревянная панель и открылась толстая стальная дверца сейфа.

«Здорово! » — восхищённо подумал Мика.

Платайс повернулся к управляющему.

— Ваше недоверие становится оскорбительным.

— Я обязан проверить!

— Похвально! Но не хватит ли проверок? Или нам придётся расстаться.

— Как вам будет угодно!

— Хорошо! Мы вернёмся к этому вопросу, когда вы введёте меня в курс всех дел. Достаньте завещание… А ты, Мэри, иди погуляй!

Мика выбежал во двор и вздохнул с облегчением. Ему было трудно вести эту опасную игру. Он боялся, что каким-нибудь движением или словом подведёт отца. Лучше быть подальше, чтобы не помешать, не сбить чем-нибудь.

Услышав шаги мальчика, овчарка подбежала к крыльцу. Она уже успела обследовать весь двор и взяла его под свою охрану.

— Ну что, Чако? — шепнул Мика. — Что тут интересного — показывай!

Они обошли вокруг дома, заглянули в пустовавший флигель для слуг, в амбар, в сарай. Под старым кедром стояла скамья. Мика решил отдохнуть. Вокруг было тихо-тихо. Гулко шлёпнулась кедровая шишка. Щёлкая свежие орешки, мальчик задумался.

До приезда в Читу ему представлялись захватывающие истории: перестрелка, бегство, опять пальба, погоня. И везде и всегда побеждают они с отцом. А здесь не было ни бегства, ни стрельбы. И победа теперь не казалась лёгкой и быстрой. До провала было гораздо ближе. И сам провал мог быть до обидного будничным — без погони, без боя. Стоит управляющему догадаться, что Мика — мальчишка, и всему конец.

Мика придирчиво осмотрел платье, поправил шляпку, чулки, поглядел на большие туфли. Они точно выросли за это время, стали невозможно огромными. Сейчас он готов был обрубить на ногах пальцы, лишь бы надеть маленькие туфельки.

Стало жарко. Он хотел ладонью вытереть мокрый лоб, но вовремя вспомнил уроки тёти Майи и вынул платок. Из кармана выпал кусочек мела — того самого, которым, выполняя приказ командира, он рисовал птичек. Сколько этих белых трясогузок осталось красоваться и на деревьях, и на домах, и на вагонах! Мика не верил, что Цыган и Трясогузка могут разыскать его. Но приказ есть приказ, и Мика везде, где мог, рисовал птичек.

— Идём-ка! — сказал он овчарке. — Есть дело!

Они вышли за ворота. Выбрав в заборе широкую и гладкую доску, Мика привычно нарисовал трех хвостатых пташек.

На колокольне, белой свечой вздымавшейся над окраинными домишками, ударил колокол.

В ПРИФРОНТОВОЙ КРАПИВЕ

В те дни Чита, захваченная семеновцами и японскими оккупантами, была «пробкой», которая заткнула железную дорогу и мешала продвижению Красной Армии, освобождавшей Дальний Восток. Для решающего штурма к городу подтягивались красноармейские части. С одним из эшелонов, подходивших с запада, приехали Цыган и Трясогузка. Они уже знали, что дальше по железной дороге проезда нет. Надо было искать обходные пути.

Короткое совещание со своим единственные подчинённым Трясогузка провёл на заброшенном огороде, густо поросшем крапивой.

— Думай! — приказал командир. — Сиди и думай, как пробираться дальше.

Цыган почесал обожжённую крапивой ногу и сделал сосредоточенное лицо. Оба молчали несколько минут.

По одежде, по лицам было видно, что ребята долго добирались до этой прифронтовой станции и ехали не в спальном вагоне прямого сообщения. В них ничего не осталось от тех приглаженных мальчишек, которые несколько месяцев жили в домике старых учителей, мылись по утрам, завтракали ровно в половине девятого и по будильнику начинали слушать урок. Они опять превратились в обычных беспризорников.

— Придумал? — спросил командир.

— Придумал.

— Ну?

— Надо позавтракать.

Раньше за такой ответ Цыган обязательно получил бы затрещину. Теперь времена изменились. Трясогузка командовал культурно. Он даже не замахнулся. Обжёг Цыгана крапивным взглядом и сказал:

— Ладно! Еда будет!.. Сиди и думай!

Он ушёл, осторожно раздвигая жгучие стебли.

Обычно еду добывал Цыган. Надо бы и сегодня послать его. Но командир погорячился. Отступать было поздно, и он поплёлся к станции, забитой войсками.

На станции и вокруг неё завтракали и отдыхали перед отправкой на передовую бойцы одного из полков. Стояли пирамиды винтовок, серыми грудами лежали скатки. Разбившись повзводно, красноармейцы получали у походных кухонь кашу, чай и хлеб.

Здесь было где развернуться Цыгану. Он бы не вернулся пустой. А Трясогузка не знал, с чего начать. Особенно опасался он политработников. Ни один из них не пройдёт мимо беспризорника. Обязательно прицепится и не отстанет, пока не отправит с кем-нибудь в тыл со строгим наказом — сдать в ближайшую деткомиссию.

Трясогузка так навострился, что мог издали безошибочно отличить политработника от любого другого командира. Но и других надо было бояться. Несдобровать, если подумают, что он воришка. Ведь всякое бывает. Беспризорник — он и винтовку по глупости украсть может. Или котелок «уведёт».

И решил Трясогузка идти открыто, напрямик, чтобы никто не мог принять его за воришку. У водокачки нашёл он старое, но довольно чистое ведро, прикрыл дырявое дно широкими листьями лопуха, выбрал кухню, у которой стояла самая короткая очередь, деловито направился к ней и пристроился сзади последнего бойца.

Это был пожилой красноармеец в полинявшей гимнастёрке с заплатами на локтях. Боец повернулся и с удивлением оглядел и мальчишку, и ведро.

Трясогузка стоял с независимым видом, будто ему так и положено — стоять в этой очереди.

— Ты… чего? — спросил красноармеец.

— А ты чего? — ответил Трясогузка.

Встречный вопрос озадачил бойца.

— Я?.. Я — за кашей.

— И я не за щами! — отрубил Трясогузка.

Красноармейцы из очереди стали оглядываться. Увидев мальчишку с большим ведром, они заулыбались.

— На взвод берёшь или на роту? — крикнул кто-то.

— На армию! — отрезал Трясогузка под общий хохот.

На любой вопрос он отвечал резко и быстро, не задумываясь, но не забывая смотреть по сторонам: нет ли поблизости политработника.

— Ты откуда? — спрашивали у него.

— Я не откуда, я — куда!

— Ну и куда же?

— В Читу!

— Рано ты туда собрался — мы ещё семеновцев оттуда не вытурили!

— Нам ждать некогда! Мы сами эту пробку выдернем!

— Ишь ты! Про пробку знает! — удивились красноармейцы. — А штопор-то есть?

— Мы все имеем!

— Кто ж это — вы?

— Я сказал — армия! — Трясогузка многозначительно щёлкнул по ведру.

— А ну — расступись! — крикнул бойцам стоявший перед Трясогузкой красноармеец. — Накормим эту армию! Пусть пробку вышибает!

Трясогузку подтолкнули к кухне. Повар заупрямился, но вокруг так загалдели, что он махнул рукой и опрокинул в ведро три полных черпака каши…

К Цыгану Трясогузка пришёл без ведра — спрятал его в крапиве. Спрятал и появился с постным лицом. Спросил не очень грозно:

— Придумал?

«Плохи дела у командира! Не выгорело с едой! Это тебе не приказы приказывать! » — подумал Цыган и сказал:

— Есть на примете один номерок… Силовой… Только в цирке силовиков чистым мясом кормят!

— Какой номерок — выкладывай!

— А такой — пехом!

— Пехом? Через фронт? — переспросил Трясогузка. — Тебя за этот номерок не только мясом, а и кашей кормить не стоит!.. Были бы у меня резервы — списал бы я тебя в обоз или вообще выгнал из армии!

Трясогузка зашёл за кусты, вернулся победителем и торжественно поставил перед Цыганом ведро с кашей.

— Помолись на командира и ешь!..

⇐ Предыдущая 19 20 21 22 232425 26 27 28 Следующая ⇒