Альберт Санчес Пиньоль 13 страница

Все угрозы капитана не имели никакого значения. Я был для него просто помехой, и он поступил со мной соответственно. Чуть позже он сорвал с головы фуражку и стал кричать. Он размахивал ею и орал на своих моряков на смеси французского и китайского или на каком-то еще языке; не прошло и двух минут, как они исчезли. Потом я услышал их голоса на лестнице. Приказания, оскорбления и ответная брань весело перемешивались в равных пропорциях. Потом наступило молчание. Они исчезли так же, как появились. Море волновалось сильнее обычного; волны то и дело разбивались о стены маяка, и в их шуме звучал то львиный рык, то шум камнепада. Многим в жизни доводилось встретиться с привидением, но мне казалось, что я был первым в мире человеком, которому явился целый отряд. Впрочем, возможно, привидением был я сам.

Я провел весь день на балконе. Предметом моего наблюдения было мое собственное любопытство. Мне так давно не доводилось видеть группу людей, что все их действия казались необычными. До отъезда они починили дом метеоролога. Работали матросы неохотно, просто подчиняясь приказам. Когда ветер дул в мою сторону, до меня доносился стук топоров и яростные крики капитана. Но и он распоряжался нехотя, поэтому ругань казалась наигранной: необходимость выполнения служебных обязанностей сталкивалась с желанием отплыть с острова как можно скорее. Я мог разглядеть дымок над крышей и человеческие фигуры возле него. Капитан то и дело прикладывался к фляжке, он пил больше, чем курил, и не обращал внимания на просьбы молодого еврея, поворачиваясь к нему спиной, когда тот слишком настаивал.

Что такое наши чувства? Новости, которые мы получаем о нас самих. Шлюпки отчалили от берега еще до наступления темноты, а я не испытывал никаких чувств, ничего, даже печали. Корабль уходил за горизонт. Из трубы дома метеоролога шел дым. За моей спиной со скрипом поднялась крышка люка. Мне не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел. Не знаю, где она пряталась все это время.

Я подкрепился консервированной фасолью. Анерис подчинилась моментально, стоило мне только причмокнуть губами. Она убрала со стола и быстро разделась, по-своему радуясь восстановлению привычного порядка. Казалось, мое пьянство смутило и обескуражило ее. Однако ничего не изменилось. Ей не надо было сомневаться в моей верности; никто не станет требовать от нее большего, чем она хотела дать мне. Я начал раздеваться, но, когда хотел снять свитер, она вдруг напряглась. Лицо ее на миг исказилось. Анерис села, скрестив ноги, и запела.

Кровь с новой силой побежала по моим жилам. Надо забаррикадировать дверь, зажечь огни маяка, распределить остатки боеприпасов. Я положил рядом с собой сигнальную ракету: Господи, как мало их у меня осталось. Все готово? И да и нет. Все предметы – в полном порядке. Все было так отлажено, что я сам оказывался лишним.

Омохитхи вторглись на остров одновременно с востока и с запада. Две небольшие группы стягивались к лесу до начала штурма. Потом они вприпрыжку побежали к маяку. Иногда свет прожектора отражался в их глазах зеленым металлическим блеском. Пока я в них целился, мне пришли на ум рекомендации из старого учебника для партизан. Повстанцы должны атаковать укрепления противника только ночью и в том случае, если превосходят его числом, особенно если не располагают достаточно мощным оружием. Если противник укрепился в двух точках, следует выбирать для штурма менее укрепленную. Это может показаться обычными доводами здравого смысла, но партизанам именно его часто и не хватает.

Омохитхи растворились в темноте и через минуту уже выли на другом конце острова. События теперь не требовали моего вмешательства. Я преспокойно чистил свою винтовку, когда вдали раздавались выстрелы. Я был глух к той борьбе, которую вело другое человеческое существо за свою жизнь там, совсем неподалеку. В самом деле, что я мог сделать? Сообщить французскому капитану, что остров окружают миллионы омохитхов? Выйти с маяка сейчас, в ночи? Я насчитал девять выстрелов, и мне пришло в голову, что не следует тратить патроны попусту.

На следующий день он пришел ко мне. Из-за густого тумана я смог увидеть его тогда, когда юноша оказался почти у самой двери. Он выглядел более или менее невредимым. Волосы взлохмачены, глаза распухли. Он по-прежнему был одет как страховой агент. Никогда еще остров не видел столь неподходящего наряда. Если бы у меня оставалась хоть капля чувства юмора, я бы рассмеялся. На белой рубашке недоставало пуговиц. Черный пиджак и брюки помяты и разорваны в борьбе. Узкий галстук болтался петлей на его шее. Одно из стекол очков треснуло и казалось подернутым паутиной. Ботинки заляпаны грязью. За одну ночь юноша из мелкого буржуа превратился в бездомного парию. В правой руке он сжимал еще дымящийся револьвер. Как это ни парадоксально, но оружие делало его фигуру еще более хрупкой, возможно, из-за своих ничтожных размеров. Молодой человек подбежал ко мне из тумана:

– Слава тебе Господи! Господин Кафф, я уже думал, что мне никогда не доведется увидеть людей.

Мне не хотелось ему отвечать, для меня он был лишь привидением из крови и плоти. Пока я рыскал в его сундуках в доме метеоролога, он ходил за мной, как собачонка. Есть люди, которые становятся не в меру разговорчивыми, побывав на краю пропасти. Юноша говорил не переставая, но я его совсем не слушал. Два ящика с боеприпасами оказались под большими мешками с фасолью. По форме они напоминали маленькие гробы. Я вскрыл первый из них железным ломиком, и наступила тишина, словно мы нашли святые мощи. Мои руки перебирали патроны.

– О Господи! Это правда, – сказал он, становясь рядом со мной на колени. – Наверняка во втором ящике лежит винтовка. Устав обязывает метеорологов международной службы иметь оружие. Вчера вечером я об этом не вспомнил, но, к счастью, у меня был при себе этот револьвер, которым я защищался от содомитов на корабле. Кто бы мог подумать, что этот остров – обитель дьявола?

– Никто не может знать, куда занесет его судьба. Поэтому никогда не мешает проверить, что в твоем багаже, – поучительно заключил я.

– Принимаю к сведению. Вы с толком использовали свой багаж. – И робким голоском добавил: – В противном случае вам бы не удалось выжить.

Он был прав. Несмотря на это, в его словах мне послышалось неясное оскорбление. Я не спускал глаз с бронзовых гильз, перебирая их пальцами.

– Теперь вам тоже следует с пользой употребить свой. Я со своей стороны с радостью уступлю вам половину острова. У вас два ящика патронов. Вы наверняка с удовольствием уступите мне один из них.

Юноша заморгал, ничего не понимая, потом встал и ногой захлопнул крышку ящика, едва не прищемив мне пальцы.

– Вы хотите унести патроны на маяк? Что вы такое говорите? На маяк вы должны взять меня!

Тон его голоса изменился. Я впервые удостоил его взглядом. Юноша был из породы тех людей, которые и перед смертью не теряют надежды.

– Вам этого не понять, – сказал я. – Здесь все не так ясно.

– В этом у меня уже была возможность убедиться! Глубины этих мутных вод кишат двуногими акулами!

– Так я и думал, вы меня не понимаете.

Я схватил его за шиворот и выволок на берег. У меня было не слишком много сил, но юноша пребывал в крайней растерянности, а мои мускулы прошли хорошую тренировку. Я обхватил его голову обеими руками и повернул в сторону моря.

– Глядите, – зарычал я. – Сегодня ночью они на вас напали, правда? Теперь смотрите внимательно: перед вами океан. Что вы видите?

Он застонал, упал на песок, как сломанная кукла, и разрыдался. Я мог себе представить, что он видел ночью. Конечно, мог. Если бы он был из тех людей, которые способны разглядеть то, что скрыто от глаз, он бы не очутился на острове. Ледяной ветер унес туман. Солнце стояло ниже, чем я думал. Юноша перестал плакать:

– Я ничего не понимаю с тех пор, как оказался на этом острове. Но дело в том, что я не хочу здесь умереть. – Он сжал кулаки. – Не желаю.

– Тогда убирайтесь отсюда, – ответил я. – Этот маяк – лишь мираж. Внутри него вы не будете в безопасности. Не заходите туда. Убирайтесь отсюда, отправляйтесь домой.

– Убираться? Как же мне отсюда выбраться? – он развел руками. – Посмотрите вокруг! Где вы видите корабль? Мы на самом краю земли.

– Не верьте маяку, – настаивал я. – Люди, которые приезжают на этот остров, потеряли веру и цепляются за миражи. Но миражи недостижимы. – Мой голос дрогнул. – Если бы вы действительно могли верить, то пошли бы по воде и вернулись туда, откуда пришли.

– Вы что, смеетесь надо мной? Или я говорю с сумасшедшим?

– После ночи, проведенной здесь, вы все еще думаете, что я свихнулся? – Кости у меня ныли. – Я устал.

Он посмотрел на меня в полном недоумении. Я произнес эти слова, как медиум; внутренние цепи не позволяли мне верить в то, что произносили губы. К моему крайнему удивлению, в его глазах зажегся провидческий огонь. Юноша не мигал. Он выпрямился в порыве дикой энергии и скинул башмаки. Потом резкими движениями закатал брюки и снял пиджак и свои смешные очки.

Он и вправду пошел к воде. Не сомневаясь, не раздумывая. Я смотрел в спину этого молодого и такого решительного юноши, и в моем сердце зародилась надежда. Он замер на неясной границе между морем и сушей. Волна, более сильная, чем другие, лизнула его ступни; и я сам вздрогнул от холода, который передался мне по каким-то невидимым проводам. Я засомневался. А что, если у него получится?

Винтовка выпала у меня из рук. Я не верил своим глазам. Он действительно шел по морю: делал шаг, затем другой, и вода расстилалась у него под ногами жидким ковром. Он уходил, отрицая маяк и предрассудки, на которых зиждилась наша борьба. Ему открывалась истина, что с миражами не стоит вступать в спор, надо просто не обращать на них внимания. Он разрушал все страсти и извращения, потому что отвергал их с самого начала. Еще несколько шагов – и страшный сон развеется.

Он в негодовании обернулся ко мне.

– Что за глупость я делаю? – закричал он, широко раскрывая руки. – Вы что, вообразили, что я Христос?

И юноша пошел обратно. Когда он оказался на берегу, в нем проснулся воинственный дух. Он хотел сражаться до последнего вздоха. Он говорил об «акулхомах», предлагал отравить воды мышьяком, окружить берега острова сетями, полными битых ракушек с острыми, как ножи, краями, придумывал тысячи смертоносных планов. Я подошел к воде. На глубине двух сантиметров можно было разглядеть плоские камни, по которым он только что шагал.

Я сел на берегу и обнял свою винтовку, как ребенка. Потом стал запрокидываться назад, пока спина не коснулась песчаного матраса. Решительно, в этом мире не существует никаких неожиданностей, все предсказуемо. Я задал себе один из тех вопросов, на которые мы находим ответ раньше, чем успеваем их произнести: где он теперь, мой Треугольник, где?

Солнце садилось.

[1] Сказано и сделано (лат. ).

[2] Фермопилы – горный проход в Греции, где в 480 г. до н. э. малочисленный отряд спартанского царя Леонида два дня противостоял натиску персидских войск. Все бойцы отряда погибли.

[3] Шатобриан, Рене (1768 – 1848), французский писатель и государственный деятель, которого называют «отцом романтизма» во французской литературе.

[4] Лафорг, Жюль (1860 – 1887), французский поэт, оказавший большое влияние на школу символизма.

[5] Сраная жопа (нем. )

[6] Речь идет об Англо– бурской войне в Южной Африке (1899 – 1902 гг. )

[7] Миямото Мусаши (1584 – 1645) – знаменитый японский воин– самурай, художники автор книг о фехтовании.

[8] Майкл Коллинз (1890 – 1922) – борец за независимость Ирландии.

[9] Все идет хорошо (итал. )

[10] Святой Антоний (IVb., Египет) – один из первых отшельников в истории Христианской Церкви. Он провел 20 дет в пустыне и не поддался искушениям дьявола, который являлся ему в виде змей, драконов и других фантастических существ.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 10 11 1213