Летняя беседка

«При свете дня я жду,
Но он не выйдет вдруг,
И ночь его шагов мне не доносит стук.
Но чувствует душа,
Хоть не увидеть взглядом,
Что где-то есть он рядом.
Он там, где мне цветы взбивают колыбель,
Где трогают ветра верхушки тополей.
Он воздух мой и вздох – повсюду он со мной.
В весеннем ветерке и в шелесте лесном. »

Юхан Улаф Валлин,

«Где этот Друг, которого я везде ищу»

Летняя беседка

***

Её локоны, спускавшиеся из-под маленькой чёрной шапочки, дрожали на осеннем ветру. Было не холодно, но перчатки всё же согревали миниатюрные ручки. На часах было четыре вечера, и уже ощущался конец светового дня.

Со склона, сильно возвышавшегося над посёлком Синицино, виднелась широкая полоса реки, окаймлённая жёлтыми деревьями на влажно-зелёной траве. Тяжёлое пасмурное небо таяло мелким дождиком, таяло без конца, равномерно. Воздух был чист и свеж, как стекло, как капелька Байкала, как блики на её глазах. Вдалеке виднелся сине-фиолетовый ливень. Со стороны он выглядит совсем не так, как вблизи. Словно шёлковое покрывало, переливаясь светотенью, он застыл над землёй на горизонте.

Отсюда был виден маленьким квадратиком деревянный домик, в котором она родилась; тонкой линией аллеи он соединялся со множеством других квадратиков; каждый из них был носителем собственной истории - очень индивидуальной, но составляющей единую, общую историю посёлка Синицино.

Церковь и кладбище сегодня выглядели особо мрачно, но не они притягивали взгляд Алисы. Она смотрела на беседку. Как всегда в винограде, беседка одна в такую погоду была цветастой, а не чёрной, как все остальные постройки.

Тоска окутала её сердце, как мать пеленает ребёнка в холода. Алиса в последний раз оглядела родные места и двинулась в сторону вокзала. Пройдя сквозь редкий лес по тропинке, она оказалась на влажной асфальтовой дороге. Каждое деревце, каждая горочка не хотели отпускать Алису. Весь пеший путь она тихо плакала. Чемодана при ней не было - лишь сумка, а в ней - деньги, документы, ночнушка, каучуковый мячик и гербарий в книжечке.

Пока она шла до остановки, сумерки покрыли все пространство вокруг: асфальт вобрал в себя тёмный, пограничный с чёрным, фиолет неба; дождик начинал усиливаться, унося тоску и навевая тревогу. Высокие чёрные деревья по обеим сторонам дороги пугали безмолвной жутью. Она взглянула на часы, но от нехватки света не сразу разобрала положение стрелки. " Пять часов. Уже должен приехать. " Вдалеке сверкнула молния, и через четыре секунды послышался слабый грохот. Прошло три минуты. Снова молния, и теперь звуку понадобилось лишь две с половиной секунды, чтобы достичь её замерзших ушей. Тревога переходила в панику. До дому не меньше часа, и возвращаться туда уже бессмысленно. Минута за минутой шли как дни, капли все учащались, а вспышки приближались. Но вот долгожданный автобус, рассекая тьму потоком жёлтого света фар, выскочил из-за поворота. Алиса была уже настолько встревожена, что ожидала чего-нибудь вроде безголового водителя или пассажиров-привидений, но ничего подобного, конечно, не произошло. Открылись двери, и она по ступенькам зашла в освещённый салон. Внутри было тепло и уютно, не без пассажиров: две бабушки и один молодой человек. Она села у окна, и по телу разнеслось утомление, какое бывает после длительного плача. Терпкий жар в глазах, лёгкая остаточная тревога, вместе с тем уют... Веки начали смыкаться, унося всякое сомнение, что она простудилась. Прислонив голову к окну, Алиса взглянула на запотевшее стекло, не пропускающее страшного вида ночной природы. Автобус едет с одной лишь остановкой - на вокзале, через три часа, поэтому она спокойно ушла в сон.

***

Выйдя из автобуса и пробежав вокзальную рутину, Алиса в десять часов вечера оказалась на перроне. Было холодно и темно, людно и одиноко. Фонарный столб почти не светил, но на нём можно было разглядеть нарисованный клевер. Снова тишина, и Алиса начала засыпать... но вдруг резкий и громкий воздушный поток, сносимый поездом, пронзил её с головы до ног. Ей показалось, что до полной остановки состава прошло минут десять гулкого, всеобъемлющего шума. " Такие разные двери открываются передо мной сегодня. Почему автобус не пугал? Может, потому что он увёз меня не так уж далеко, а эта железная змея заберёт безвозвратно? Я не хочу уезжать, но оставаться нельзя тем более. Прощайте, мама, папа, Миша, моя беседка... Я буду скучать бесконечно. Считайте, что вся моя жизнь только с вами. Я на этом и закончусь. " Её плечи немного дрогнули, но она быстро собралась, ступила внутрь, показала билет и двинулась в сторону своего купе. Отодвинув дверцу на колёсиках, она услышала:

- Здравствуйте, мы с вами вместе едем? - на левой койке сидел юноша лет двадцати пяти. - Меня зовут Евгений Ильин. А вас?

Алиса остановилась у порога. Мысли плыли очень медленно, неприлично медленно для беседы. Но вот зрение сфокусировалось на попутчике. Он был в белой пижаме; уставший взгляд; приятное лицо дополнялось очками в прямоугольной оправе.

- Все в порядке? Вы не хотите со мной ехать?

- Нет, простите, всё нормально. Я, наверное, просто... *кашель*. Не беспокойтесь, лишь... *тихий кашель*... лёгкая простуда.

- Присядьте пока на моё место, я расстелю вам койку. Что-то вы совсем слабы, - он вскочил и усадил её. Куда-то ушёл.

- Спасибо вам, - очень тихо, почти про себя сказала Алиса. - Совсем слабы... Расстелю вам койку... Миша, так кто-то ещё разговаривает? Надеюсь. А ты поговоришь со мной так во сне, Миша?

Евгений вернулся с двумя чашками чая.

- Вы что-то сказали?

- Нет. Только спасибо.

Когда он закончил расстилать, Алиса допила чай и попросила его удалиться, чтобы переодеться. Она была бесконечна рада лёгкой ночнушке. Забыв даже позвать Евгения обратно в купе, она просто уснула.

Незаметно прошла ночь. Алиса не шелохнулась за всё время сна. В своё пробуждение она заметила явную слабость. Голова болела, горло чувствовалось нездоровым, шевелиться не было сил. Глухо бил периодичный шум колес. Она открыла глаза, и её взгляд остановился на тапочках соседа. Тени бегали по полу - солнце только встало из-за безоблачного горизонта, оказавшись на одной линии с окном и проносящимися мимо поезда деревьями. Так она пролежала минут десять, совершенно не осознавая, что в тапочках сейчас сидит на своей койке Евгений.

- Проснулись? Попросить ещё чай?

- А? Да. Пожалуйста, - ответила она хриплым голосом.

Евгений всю ночь был во внимании к ней - боялся, что Алисе станет совсем плохо. Вообще он много переживал за других. Его мама была пианисткой, а папа работал в ювелирном салоне; и каждый раз, когда в семье происходила ссора, он непременно заболевал. Может, это такая участь? Говорят, людей сплачивает решение общих проблем…

- Держите, - Евгений поставил чашку на стол.

Алиса тяжело приподнялась, и, завёрнутая в одеяло, принялась согревать больное горло. Мелькание теней прекратилось - солнце скрылось за облаками, унося с собой цвет и оставляя лишь серость внутри купе. Через пять минут её голос восстановился, речь перестала нести " мученический" характер.

- Вы вчера так и не представились.

- Простите. Я Алиса. Алиса Бауэр.

- Так вы не из России?

- Я родилась в России. Мой отец приехал из Германии и здесь женился на русской.

- И вы сейчас едете к нему?

- Нет... Нет.

Евгению крайне не хотелось встревать в это " нет". Он чувствовал, что она вот-вот закончит мысль, договорит. Но этого не произошло. Тишина густой стеной разделила их беседу. Её ночнушка немного скатилась в сторону; бледный свет из окна упал на оголившееся плечо. Она ушла поглубже в одеяло и впервые надолго посмотрела в глаза собеседнику.

- А откуда вы едете, Евгений?

- Я еду издалека, с севера.

- У вас там работа?

- Нет, отдых, - вдруг Алиса расхохоталась. Она в первый раз улыбалась при нём, и ему не очень-то хотелось прерывать эту радость; он тоже предался настроению. Когда она вдоволь насмеялась, он продолжил, - Я вообще-то серьёзно. Езжу туда подышать чистым воздухом.

- Простите. Вам, наверное, кажется немного странным, что я над таким смеюсь?

- Ничуть. Будете яблоко?

Он протянул ладонь с фруктом. Тоненькая рука Алисы медленно вылезла из одеяла навстречу сладкому плоду; вдруг - лёгкое касание пальцев, мимолётное, изящное, - и рука Евгения пуста. Это было столь нежно, сколь нежны образы пьеты Микеланджело. И столь же вечно.

***

Наступила ночь. Алиса вышла в освещённый тамбур в конце вагона и села на подоконник. Скоро она должна была высаживаться, но душой этого не хотела. Она боялась, что они не простятся. Он спал, однако не прошло и пятнадцати минут, как дверь в тамбур отворилась, и к ней двинулся ничуть не сонный Евгений.

- Что это вы?

- Через час я высаживаюсь. Я не хотела, чтобы вы просыпались.

- Уже? Что же вы мне не сказали? Вы даже не обозначили, к кому и куда едете. А я, может, захочу вам письмо написать? Скажите хоть телефон, если не адрес, – его голос изменился. Речь стала нервной, раздражённой.

- У меня нет ни телефона, ни адреса. И еду я в никуда. Просто в город.

- Вы так меня невзлюбили, что не хотите давать контакты? – он уже почти кричал.

- Нет, я... Я говорю правду.

- Так поведай же мне свою правду!

Он явно устыдился такого нападка. Её личико опустилось. " Сейчас. Наверное, сейчас. "

- Я вам расскажу. Тебе. Но знай, что тем я только больше к тебе привяжусь, и мне лишь сложнее будет сойти с вагона.

Она перевела дыхание и взяла его за руку.

- Как я уже сказала, мой отец приехал из Германии. Он занимался продажей фарфоровых изделий. Всякие посудинки, безделушки. Мне они очень нравились в детстве. Он стал работать на расстоянии, уехав в село Синицино, где тишина и покой. Там он встретил маму. Она практически ничего не умела, но любила меня и брата безумно. Бывало - запрыгнешь в какую-нибудь лужицу, испачкаешь новую вещичку; а она заметит - и тоже в лужицу прыгнет, и смеётся, но глаза не глупые, нет... С ней всегда было весело... Каждый теплый вечер мы собирались в нашей беседке. Изящно обвитая виноградом, летом она внутри держала густую тень, а осенью прикрывала от ветра. До сих пор помню: косые лучи летнего заката пробираются внутрь беседки, её пышные волосы покачиваются на ветру, запах чая с мятой. Где-то рядом бегает и играется с мячом Миша, мой старший брат. Папа разглядывает новые блюдца, покрытые гжелью, и говорит что-то по-немецки. Он, конечно, знал русский, но размышлял всё равно на родном ему языке. Такая хорошая жизнь продолжалась, пока мне не стало одиннадцать, а брату пятнадцать лет: у отца по странному решению суда отобрали его дело, и он остался безработен. С его кривым русским и малым образованием достойную работу было найти очень трудно, и он спился. Пил много, но никого в доме не бил. Скоро мы начали сильно экономить на еде. Мама шила платьица для продажи - на большее она не могла пойти из-за слабого здоровья. И всё равно я вспоминаю этот период, как счастливый. Мама сядет теплым деньком в беседке - и вяжет. Мы с Мишей голодненькие. Подбежим к маме, сядем рядом, а она расскажет какую-нибудь народную сказку. Так она тянула с час, а потом выдавала порцию покушать. И никакие проблемы нас в этот момент не волновали. Беседка стала новым домом, с самым свежим воздухом и естественным освещением. Разве что папа где-то пропадал. Но вот однажды он пришел на участок, при чём трезвый, и заявил, что собирается продать участок с беседкой, и на эти деньги возобновить дело. Я тогда подумала: " Как это? Такое можно продавать? " - и заплакала. Вдруг мама сказала, что она против. Она вообще редко ему перечила, но тут у неё аж глаза загорелись. А папа просто взял - и продал. У нас тогда учитель географии умер, и оставил родственникам небольшое наследство, среди которого и сбережения. На эти скромные гроши и променял папа нашу беседку. А она была для меня... Да и для Миши - подобием храма. Мы прибегали туда, когда нам было плохо, скучно, когда мы обижались, когда нам было так по-детски легко. И через месяц этот храм уже был за оградой. У меня душа рвалась, но что еще хуже - мама совсем испереживалась. Она сильно заболела и еще через месяц, в ноябре, умерла. Как сейчас помню её лицо в тот день... Она хотела увидеть солнышко в окне, но там лишь крапал осенний дождь. Так и ушла в тот мир с открытыми глазами. Я тогда совсем потерялась. Папа, как узнал, опять спился. Нам с Мишей было совсем нечего есть, и мы пошли побираться к соседям. Село наше было очень маленькое, и все знали о нашем положении. Нас кормили каждый день хотя бы раз. Мы приносили еду и папе, но он никогда её не ел. И умер от голода с полной тарелкой перед собой.

- Он что, совсем о вас не заботился? - Евгений обнял Алису, уже плакавшую и говорящую с трудом.

- Папенька был очень хорошим человеком. Просто разум пропил. Всё от отчаяния... Потом нас с Мишей хотели отправить в приют, но нашлись соседи, которые согласились принять двух детей к себе. Там нас иногда били, если мы не очень хорошо выполняли работу по хозяйству. Так мы жили пять недель, а потом Миша предложил мне сбежать. Я совершенно не верила, что это возможно. Дура! Он до последнего ждал, когда я соглашусь, но однажды его терпение лопнуло после очередного побоя, и он убежал без меня, оставив после себя лишь маленький мячик. И начались самые страшные дни. Я была одна, в этом доме, который поддерживал меня живой биологически, но... В общем, я жила так восемь лет, и не хочу о них вспоминать. Всё, что было счастливого в этот период - та, недостижимая, за оградой, такая светлая беседка. Когда мне было очень одиноко, я шла к ней в надежде увидеть там маму и Мишу... И папу за чаепитием. Но там сидела чужая семья. Я никогда к ним не напрашивалась; я бы не выдержала, что внутри чужие люди. И вчера, спустя восемь лет с гибели моей семьи, я украла одежду мачехи, что была мне как раз, её сумку, кошелёк, и убежала. Столько лет понадобилось мне, чтобы решиться... Дура.

Евгений почти спросил, не боится ли Алиса оказаться наказанной за воровство, но оба понимали, что уже нечего бояться. Ни решётки, ни гильотины. Для неё было лишь два состояния: в беседке и вне беседки. Так навсегда. Так?

Его рука спустилась с плеча Алисы к её запястью. Она плакала, прижавшись к Евгению, и впервые за столько лет она ни по кому не скучала.

Вдруг стук колёс, ставший почти тишиной, прервался шумом встречного поезда. Алиса посмотрела на него через окно, не вылезая из-под объятий.

- Спасибо тебе, Евгений. Настала пора прощаться. Осталось двадцать минут до прибытия.

- Теперь уже ни за что.

- Я так и знала, - Алиса мягко и тихо засмеялась. - Я так и хотела...

Хайруллин Б. Р.

2018